Двенадцать вечеров с Экклесиастом. Публикация 5

И в эту минуту – легкое касание плеча. Снова трое. Улыбаются – но с пониманием. Соломон молча смотрел в небо – и мой взор невольно устремился за ним. Чистое, бездонное – оно притягивало к себе и словно было частью меня самого. Мелкие облака, мирно плывущие по своему воздушному океану, вдруг изменили свое движение; вначале оно казалось хаотичным, но постепенно я уловил ритм – и вот уже могу разобрать слова…..
Всему свое время, и время всякой вещи под небом:
время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное;
время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить;
время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать;
время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий;
время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать;
время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить;
время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру.
Это вызвало во мне удивительный эффект – слезы фонтаном брызнули из глаз…. А ведь я, насколько себя помню, не плакал, считая слезы признаком слабости. И вот эта многолетнее сдерживаемая плотина прорвалась. Нафанаил подошел и обнял меня – и от этого стало вдруг так покойно на душе….
Очевидно, данная часть урока была окончена, потому что кладбищенский пейзаж сменился царскими покоями. Первое, на что я обратил внимание, был ковер очень тонкой работы, узор которого словно жил собственной жизнью, постоянно меняя конфигурации и очертания. А слова, которые показали мне облака, теперь находились прямо среди помещения парящими в воздухе.
- Нами здесь Книга пишется, - Произнес как само собой разумеющееся Соломон. – Очередная глава – за тобой. Ты ее выстрадал, и теперь предстоит осмыслить – только так она может стать достоянием многих. Каждую букву этой Книги на протяжении многих жизней готовили миллионы людей – и теперь она Рождается – хотя уже давно живет в сердцах. Слова, вызвавшие в тебе очищение, теперь ждут….
Словно по мановению волшебной палочки, я оказался в том, что ближе всего напоминало мне кинотеатр для автомобилистов на свежем воздухе – фильм можно было смотреть на огромном экране, не выходя из машины. Здесь экрана как такового не было – его заменяла незримо присутствовавшая, но явно ощущаемая основа. Прямо передо мной начали возникать картины моей собственной жизни – но они не были искусственными; словно вернувшись в прошлое, я наблюдал сам себя – и при этом было странное ощущение, что тот – на «экране» - наблюдает меня. Мы оба знали друг о друге МНОГО, но невозможно было решить – то ли я прошлый смотрю на себя будущего – то ли этот нынешний я вспоминает себя в прошлом. Картины меняли друг друга с поразительной быстротой, но во всех эпизодах чувствовался некий стержень…. Впрочем, опишу все так, как воспринял.
Мне пять лет, и я в деревне у бабушки. Благословенная пора – ни налогов, ни даже мыслей о них – но полно всякой живности, и сама Жизнь благоухает во всем. Вот уж действительно – БЫЛО ВРЕМЯ! Как странно, что в последние годы я ни разу даже не вспомнил об этом. Очевидно, такие картины не вписывались в ту жизненную схему, создателем и рабом которой был я сам….. А я-маленький вместе с бабушкой садим томаты. Мне настолько это нравилось – и ожидающие земли корни, и чуть привядшие листья – что приводило в настоящее умиление. У меня-нынешнего слезы выступили на глазах….. Но не долго продолжалась эта благостная картина – через неделю, недовольный медленным ростом растений, я как-то утром добросовестно подтянул каждое из них вверх – чтобы быстрее росли. Итог печален – но сейчас меня поразило то чувство легкого оттенка злорадства, которое сопровождало мои «невинные» действия. Бабушка тогда сказала – «Всему свое время….» И вот теперь я сам столкнулся с этими словами – но уже не на теоретическом – но совершенно жизненном уровне.
Как только вывод был мною сделан, принцип показа изменился кардинально. Картина раздвоилась. Справа от меня установилось изображение недавней сцены на кладбище с моим собственным погребением (подумав так, ум сразу исправился – с погребением моего тела). Слева я приходил в мир (тут ум не стал пока исправляться) – моя мать рожала. Вначале на обеих частях экрана кадр был застывший – но сразу можно было заметить огромную разницу в осветленности – картина слева была словно наполнена светом, тогда как правый ее собрат практически погружался во тьму. И, словно включили невидимый хронометр, изображения пришли в движение – левая картина двигалась вперед вдоль моей жизни – правая же осуществляла обратный отсчет. Это было настолько необычно, что я сразу захотел обнаружить место встречи этих двух потоков и найти ту заветную точку, в которой свернул со светлой дороги. По мере просмотра левая часть постепенно затемнялась – правая же заметно светлела. Вот-вот должен был наступить заветный миг встречи, и мои руки впились в подлокотники кресла. Представьте мою растерянность, когда ничего не произошло – каждая половина так и продолжалась своим порядком; спустя довольно короткое время только что умерший человек родился – то же, кто появился на свет – умер. Это было настолько очевидно, что даже пояснений не требовало – нет никакой середины и точек никаких нет – но есть непрерывный процесс, словно кем-то запрограммированный – и пока неясно было, насколько жестка программа и есть ли возможность выхода из нее….. Рождение переходит в смерть, смерть же становится рождением; свет и тьма взаимно дополняют друг друга. Действительно, время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное.… Вот только кто и на основании чего принимает решения? Для меня это стало очень важным; вопрос этот из разряда простого интереса перерос в подобие глотка воздуха – без ответа я уже не мог бы физически существовать!
Следующая картина имела для меня эффект разорвавшейся бомбы – снова кладбище, но теперь какое-то особенное, чем-то отличающееся. Сразу было непонятно, но постепенно я начал улавливать некую закономерность. Дело в том, что начиналось оно могилами двух очень хорошо знакомых мне людей – я их застрелил при покушении на мою драгоценную жизнь с десяток лет назад. И, хотя в тот момент рука не дрогнула, да и оправдания себе, подобно состоявшемуся суду, я нашел вполне понятные – несколько раз во сне эти ребята посещали меня – и тогда пробуждение становилось не самым приятным.  Однажды даже посетила мысль о церкви и свечках «за упокой» - но была мною отвергнута как слабость. Я прекрасно знал, что похоронены они в разных местах – но сейчас их могилы находились по обе стороны от центральной аллеи этого необычного кладбища.
Очень не хотелось смотреть дальше – но пришлось. Следующие несколько памятников напоминали мне о тех, у кого я свирепствовал с особым тщанием – то ли раздраженный их сопротивлением, то ли еще почему-то – и проверки стали настоящим кошмаром для этих людей. Ко мне потом доходили слухи о каких-то инфарктах, об инсультах – но что мне было за дело до чужих судеб? Сами виноваты! А вот теперь это дело появилось. И я вдруг понял – это МОЕ кладбище. Здесь собраны те, кому я вольно или невольно «помог» уйти из жизни. Вдоль позвоночника начала ползти волна липкого холода – откуда СТОЛЬКО?! А кладбище было приличным.
Напротив проявилась другая картина – родильный дом. И теперь было уже легко осознать, что из его дверей должны появиться те, кому я помог родиться. Но – о ужас! – двери дома оказались затянуты густой паутиной – уже много лет отсюда никто не входил. Время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить…. Но почему в моем случае это время так однобоко – только смерть и разрушение…. Может, еще не пришло МОЕ время?
Следующие кадры – коллекция моего собственного смеха.
Удивительно – насколько он разнообразен. Ни разу в жизни я не повторил свой собственный смех. Вот искренний, переливчатый и звонкий детский смех; вот настоящий хохот; там просматривается умильный смех, смех саркастический, смех с издевкой, нервный смех – и еще многие и многие разновидности. Вот только тенденция настораживала – от настоящего детского смеха оставалось все меньше – и все больше было от слез; казалось, именно слезами все и закончится.
Для меня оказалось неожиданностью – сколько я в детстве плясал! Нравилось мне кружится и подпрыгивать, и этот я на экране вдруг прорвал что-то во мне-зрителе, и в этом импровизированном кинотеатре заискрился вдруг настоящий детский смех! Действительно, время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать… Вот только почему для понимания этого мне пришлось зайти ТАК далеко?!
Следующий кадр был явно метафоричен – я выступал в роли сеятеля, причем в классическом его варианте – подготовленная нива и сума через плечо, из которой я черпаю и разбрасываю широким жестом руки семена. Вот только что я сею? – этот вопрос приковал все мое внимание – и словно в ответ, я вдруг увидел содержимое сумки. Там было совсем немного радости, несколько крупинок доброты – основную же массу моего посадочного материала составляли горе и боль…. А сзади уже начинались всходы….. И не было необходимости в сильном умственном напряжении, чтобы понять – еще не закончив сеять, я начну пожинать плоды посеянного. И очень не хотелось – но уклониться не было никакой возможности. Я вспомнил строки Книги - время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий… Действительно – но при чем здесь объятия? Какая разница, кто кого и сколько обнимает?
Словно в ответ на невысказанный вопрос, передо мной предстала череда моих объятий – и снова та же закономерность. Теплота в детстве постепенно сменялась простым ритуалом «избранных», объятия уже не приносили энергетического обмена – но служили личному возвеличиванию. Все – правда!
Теперь меня ожидали новые открытия. Для устроителей сеанса важно было, чтобы я не теоретизировал, но на примере собственной жизни УВИДЕЛ все ненормальности собственного состояния. И надо отдать им должное – все получилось. В этой части просмотра я ИСКАЛ. Причем очень интересно получалось – искал я одно, а получал совсем другое. Оказалось, что внешние представления моего ума практически противоположны истинному содержанию.
Искал я Власти! Пусть негласной – но незыблемой. По моим представлениям, тайная власть всегда была страшна для людей. В молодости мое воображение поражали образы Ришелье, Берии и других «серых кардиналов», и я старался вбирать в себя все их черты. И мне вроде бы удавалось – люди откровенно боялись. Но теперь, беспристрастно разглядывая то, что в результате найдено, я видел одну лишь ненависть. И исход таких «поисков» был закономерен.
Еще одним вожделенным спутником власти в моих мечтах – и поисках – была Слава. Когда я проходил, за моей спиной шептались – «тот самый….» В глазах очень многих, кроме страха, просматривалась зависть – явное свидетельство Славы. Но чем обернулась эта моя слава? Полным бесславием. Она тешила и наполняла мой эгоизм – но опустошала меня самого.
Что я нашел, что сберег? Что лежало в котомке моего опыта, предъявленной на Суд Творца? Только потери, тьма невежества и призрачные надежды. Время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать…
Но оказалось, что все не так плохо – основным было не содержание, а моя способность трезво его оценить и сделать выводы. Вот уж, действительно, не знаешь – где найдешь, а где потеряешь….. не знаю, как и когда состоится моя следующая попытка – но многих вещей я уже желать не буду!
Я рвал судьбы и рвал души людей! Мне показали то, чего я не видел – последствия моих действий. Думая, что боролся с «паразитами общества», боролся я на самом деле с собой.
Вот бизнесмен, который после долгого сопротивления получил акт моей проверки – фактически, приговор. Дальнейшее меня тогда не интересовало – миссия выполнена – но теперь пришлось смотреть; как разрушилась его семья, как заболела – чтобы уже не поправиться – мама, как пострадали работавшие на его производстве люди…..  И таких оказалось ОЧЕНЬ МНОГО!
А что я говорил? И даже не говорил – это выражение слишком человечно для меня – скорее, изрекал? ПРИГОВОРЫ. Других слов у меня не было. И вот теперь приходится молчать в попытках сшить свою собственную судьбу. Время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить…  Всему СВОЕ время – и последствий его не избежать.
И последние кадры – моя, так называемая, любовь….. Да, это что-то. Даже описывать не хочется – а ведь в те моменты было упоение наслаждением, хотя и минутным. Я не любил – я воевал! Даже в постели. Даже когда войны не требовалось.  Когда говорят, что от любви до ненависти один шаг – часто не понимают, что и шаг-то не нужен – это две стороны монеты. И, поворачивая монету  стороной этой «любви», я тут же видел в себе ненависть.
Был, правда, один эпизод – но он не получил продолжения. А мог…..
На этапе становления меня часто пытались убить. Разными способами. И однажды в подворотне это почти удалось – если бы не появившийся из ниоткуда малец, буквально силой утащивший меня в одному ему ведомое безопасное место. Парнишка был грязным, явно беспризорным – но вызвал во мне незнакомое до того чувство – какое-то внутреннее тепло; словно возле сердца заботливой рукой камин разожгли. И наши отношения продолжились еще некоторое время. Но потом я подумал, что такому маленькому существу не место рядом со мной. Ум услужливо подсунул аргументы – я забочусь о самом мальчике, ведь рядом со мной ему будет небезопасно. И мы расстались. Камин еще тлел некоторое время – но мне удалось погасить его.
Получается, что я сознательно выбрал войну – а вместе с ней и все ее последствия. Но ведь люди постоянно воюют – я всего лишь увеличил интенсивность и напряженность «боевых действий». И это приносило мне определенные ощущения ЖИЗНИ. ….время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру.
Просмотр вверг меня в нечто подобное унынию. Слишком мрачная картина получается. И еще одна особенность – в этом кинотеатре невозможно было выдать желаемое за действительное. Знаете, как в жизни? Я хотел так, но получилось иначе…. Когда-то услышанная мудрость «Если ты целился в оленя, а попал в зайца, то истинной целью твоей был заяц» обрела здесь новый смысл. Я увидел все события своей жизни без внутренних «прокурора и адвоката». Они постоянно работали, причем адвокат  мой был намного сильнее – готов оправдать любое действие. Но прокурор никуда не удалялся – только скрывался до времени, чтобы сейчас во всю начать самобичевание.
Скорее всего, я бы пришел к грустному заключению «ЖИЗНЬ ПРОЖИТА ЗРЯ….», если бы не голос Фомы, тихо и задумчиво произнесшего: - Но кому-то же и тьму собирать надо…..
Эта фраза стала для меня чем-то вроде детонатора, спровоцировав целую гамму переживаний. И они полностью скрыли от меня перемещение в царские покои, где ковер продолжал совершенствоваться, а в воздухе парил новый отрывок книги.
Что пользы работающему от того, над чем он трудится?
Видел я эту заботу, которую дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в том.
Все соделал Он прекрасным в свое время, и вложил мир в сердце их, хотя человек не может постигнуть дел, которые Бог делает, от начала до конца.
Что-то в этих строках имело для меня первостепенную важность, и с этим предстояло разобраться ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС.
- А ведь хочется постигнуть! – Слова Соломона вывели меня из состояния глубокой задумчивости. – Люди чего только не делали, чтобы хоть краешком глаза заглянуть в Замысел! Ведь по-другому все неизбежно предстанет абсурдом и совершенно неуместной суетой. Вот скажи нам, добрый человек, кто ТЫ?
Вопрос был явно не из простых. И ни один из сразу пришедших на ум вариантов я даже не попытался озвучить. Очевидно, внутренняя борьба отразилась на моем лице, потому что Фома от души рассмеялся, а Нафанаил, положив руку на мое плечо, предложил небольшую прогулку. Что таят в себе подобные предложения, я уже догадывался, но интерес превысил любую осторожность, и я легким кивком головы продемонстрировал собственную готовность.
И вот теперь я дерево в лесу, под которым расположились на отдых мои новые «друзья»! Дерево мощное, сильное, ветвистое, но – ДЕРЕВО! Не приходилось? Тогда не поймете….. Чувства – мои, вопросы – мои, но тело – деревянное. Почему-то от такого сравнения я развеселился, но вместо смеха только зашумел листвой. Те трое, что вкушали прохладу в тени моей кроны, ощутили веселость в трепете листвы – и ласково улыбнулись в ответ.
Я не мог предполагать, сколько продлится такое существование, и потому начал присматриваться к окружающему и прислушиваться к себе.
Вскоре произошла перемена – очевидно, я научился воспринимать сигналы новых «органов чувств». Их набор явно изменился, и соответственно этому начала меняться картина мира. Я приходил в мир растений. Мои спутники также менялись, и постепенно превратились в некие еле различимые энергетические образования – их тела были из более тонкого материала, чем мое нынешнее.
И они стали проявляться для меня как источники питания! То, что они выдыхали, и что являлось для них ядом – я с удовольствием потреблял. Произошедшее  - хотя и известное мне со школьной скамьи – таило какое-то новое содержание. И я начал усиленную работу по его поиску. Поскольку мышление мое не изменилось (по крайней мере – пока), а органы чувств стали потреблять гораздо меньше, высвободился некоторый ресурс, и мысли обрели свежесть и незнакомую раньше раскрепощенность – словно снялись многие ограничения. Из простого увиденного мною процесса начал формироваться ассоциативный ряд: они не могут держать в себе углекислоту…. для них это отрава….. отрава – это яд….. яд – это темнота….. для меня их яд – питание….. я – потребитель и утилизатор темноты……
Как только цепочка пришла к подобному выводу, все мое существо всколыхнулось, спугнув сотни птиц в ветвях деревянного тела.
И снова я – человек, под тем же деревом – но с совершенно новыми ощущениями. Под одобрительные взгляды спутников я подошел и обнял старый морщинистый ствол. Мы были КОМАНДОЙ, и чувство единения  согрело душу.
Но внутренняя работа продолжалась – невзирая на обретение привычного облика ясность мышления сохранилась – казалось, вся растительность мира помогала мне.
Достаточно легко оказалось от дерева-утилизатора перейти к себе! Ведь после сеанса я тоже почувствовал наполнение тьмой. Так может и эта моя тьма является для кого-то питанием?
Словно в полусне я наклонился к земле и очень бережно опустил на нее свою руку. Совершенно новое чувство почти интимной близости захлестнуло меня – точно я прикоснулся к Маме. И так же заботливо Земля начала вбирать в себя все мои энергетические яды. А взамен приходил свет!
 Совершенно ясно я связал все детали этой мозаики – мою работу, кажущийся крах всех устремлений и новое видение собственного предназначения. Я был РЕАКТОРОМ, который собирал тьму. Своеобразный пылесос. И разве не все равно, где собирать пыль – она есть ВЕЗДЕ.
 Замечательно, что Земля очищает меня – но это ведь какое-то иждивенчество; я и сам МОГУ трансформировать тьму – вот только топку разжечь необходимо.
И уж совсем понятной оказалась следующее ощущение – все люди – такие реакторы. Но что-то пошло не так, и пылесос вместо очистки стал отравлять и уничтожать себя!
Фома протянул мне лист, на котором с добрым юмором были изображены все мы в виде своеобразных пылесосов. Но мне почему-то стало очень тепло на душе от осознания правильности направления поиска. Конечно, до ПОЗНАНИЯ было еще очень далеко – но факт верно выбранного направления просто окрылял