Правда нашего детства. Главы 35-36

          Глава 35. ПЕРВАЯ СРЕДНЯЯ ШКОЛА. МОЙ ДРУГ АПРАКСИН.

          В августе месяце каникулы заканчивались. Папа меня спрашивает:
          – Сын, а ты дальше учиться-то собираешься?  Начальную школу ты закончил, в пятый класс надо в город ходить. Иди в школу записывайся, бери свой табель с отметками и иди, мне некогда с тобой ходить, я работаю. А учиться надо, а то будешь с такими вот мозолями жить. – И папа показывал мне свои плотницкие шершавые ладони, похожие на сплошные большие мозоли или даже, если точнее сравнить, на подошвы ног.

          Я взял свой табель и пошёл записываться в первую среднюю школу, в которую нас, городецких, не брали, а посылали почему-то в другую, восьмилетнюю школу. Пришёл в школьную канцелярию, там мне и сообщили эту «радостную» весть. Я ни с места. Тогда секретарша говорит:

         – Ну ладно, дай мне свой табель успеваемости, я директору покажу.
Я протягиваю свой табель, а тут входит директор, как потом оказалось, звали его Василий Ионович Ботвинников. Это был высокий, красивый человек с красивым голосом – баритоном, почти басом, с нахмуренным и очень строгим взглядом, так и пронизывающим тебя насквозь. Не возьмёт, подумал я, уж больно сурово он на меня смотрит. Директор взял мой табель, посмотрел отметки, глаза его как-то потеплели, нахмуренность бровей смягчилась, потом он сказал:

          – Ну, такого ученика жалко терять, можно сказать, отличник. Мария Ивановна тебя учила?
          – Да, Цветкова Мария Ивановна.
          – Пиши заявление с просьбой принять тебя в пятый класс нашей школы, надеюсь, что ты будешь таким же старательным учеником.

          И меня приняли в пятый «В» класс, который я закончил с похвальным листом, чему дедушка с папой радовались, пожалуй, больше, чем я сам.

          В городскую школу я ходил с дружком своим Володькой Апраксиным. Он был потешный, дружок мой со своей графской фамилией. Ребята часто подтрунивали над ним по этому поводу. А он был хороший парень, много читал, хорошо играл в шахматы, никогда ни на кого не обижался, но всегда ходил с набитым соплями носом. Мать его, простая женщина, рабочая в подсобном хозяйстве нашего Городка, фамилию носила, видимо, девичью – Меркушева, жила с сыном в маленькой бревенчатой избёнке в одно окошечко. В избе была дровяная плита, стояла одна кровать, малюсенький Володькин столик да кухонная тумбочка. Метров двенадцать было в той избёнке, даже подход к ней был через чей-то огород по узенькой тропинке. Володька часто заходил за мной по пути в школу, из школы мы шли тоже всегда вместе.

          Когда мы учились во вторую смену, уроки заканчивались в половине восьмого, идти надо было километра полтора по городу, а потом около километра – чистым полем, за которым начинался лес. Несколько раз нас сопровождали волки, двигавшиеся параллельным курсом по этому полю метрах в ста от дороги, хорошо узнаваемые в лунном свете. Мы с Володькой идём, жуём несъеденный в школе свой любимый хлебушек с кусочком сальца, а холодок по спине так и пробегает, а вдруг волки нападут на нас. Но при подходе к автотрассе огни редких в то время автомобилей пугали наших спутников, и они нехотя медленно уходили в сторону леса.

          Негодники мы были ещё те, хотя и учились хорошо. Осенью, бывало, идём по дороге, я по одной стороне, Володька по другой, и собираем «чинарики», окурки. Доходим до магистрали, вдоль которой для зимнего снегозадержания стояли шалашиками специальные щиты, так мы с ним в такой шалашик забираемся, вытряхиваем на газетку табачок из собранных «чинариков», сворачиваем по цигарке и покуриваем эти сомнительные самокрутки неизвестного происхождения и чистоты. Детская безалаберность, бесшабашность, короче говоря, дурость была присуща и нашему поколению. Забегая вперёд, должен сказать, что эта дурость – пристрастие к куреву – прошла у меня  моментально вместе с появлением к нему категорического отвращения в связи со смертью отца, когда я был уже в девятом классе.

          В городской школе учиться было интересно, потому что учителя по каждому предмету были разные и очень серьёзные, многие из них были фронтовиками и носили орденские планочки. В школе были спортивные кружки, и мы с Володькой записались и стали ходить по вечерам в гимнастическую секцию, где Михаил Павлович, педагог по физкультуре, восхищал нас своими гимнастическими способностями, а мы старались приобрести хоть какие-то спортивные навыки. На каждой большой перемене мы выбегали во двор на спортивную площадку, где устраивали догонялки по стационарно установленному гимнастическому комплексу с разными лестницами, шестами и перекладинами. Мы с Володькой записались в доме пионеров в фотокружок, где научились фотографировать, городскую детскую библиотеку посещали каждую неделю.

          Чтобы как-то обозначить моё повзросление и переход в городскую среднюю школу, мама постаралась меня приодеть и перешила папину желто-зеленую солдатскую шинель в зимнее пальто, а папа выделал рябую телячью кожу с белыми и рыжими пятнами, из которой мне сшили тёплую шапку-ушанку, в ней я проходил года три, а для осени и весны мне купили картуз, похожий на тот, что носил тогда глава государства Маленков, вот как!  Ни о какой школьной форме тогда даже речи не было, ребята ходили в школу, в чём придётся. Основной одеждой была вельветовая куртка и толстые спортивные штаны с начёсом внутри, в которых мы ходили на лыжах на уроках физкультуры.

          В классе у нас были и переростки – ребята из детского дома, которые в войну не учились два или три года, а теперь с большой неохотой ходили в школу, учились плохо, почти все курили. Самый «старый» был Толик (?) Старостин, высоченный детина с жёлтыми от курева зубами. Была и одна симпатичная детдомовочка – Лена Кудрявцева. Лена за целый год ни разу не проронила ни одного слова, когда её вызывали к доске, в журнале у неё не было других оценок, кроме двоек и троек. По своей детской глупости мы и не пытались узнать о причине её такой замкнутости, а она у этой сироты наверняка была.



          Глава 36. ГОСТИ ИЗ ПОДМОСКОВЬЯ. ПЛАТА ЗА РОТОЗЕЙСТВО.

          Помню зимние каникулы, когда к нам пообещала приехать папина сестра и моя тётя Паша с Лёшкой и с Валькой, с которыми мы не виделись с самого конца войны. Лёшка после семи классов выучился на электромонтёра и уехал работать на шахту в подмосковный Сталиногорск. Работая в шахте, он стал неплохо зарабатывать, шахтёры были в то время в почёте, в Каменецком посёлке под Сталиногорском получил приличную двухкомнатную квартиру, взял к себе мать и сестру. Потом прислал дедушке письмо и фотографию недавно купленного автомобиля «Москвич», стоящего под окном его квартиры. На этом автомобиле Лёшка и приехал в гости, чему и дед, и отец были рады безмерно. Дедушка не переставал повторять:

          – Ай да Лёшка! Ай да сукин кот, ай да молодец! Я же знал, что мои внуки будут на автомобилях раскатывать. Дождался вот, молодчина, Лёшка! Пусть твой непутёвый батька узнает, каким стал его сын. Где-то он сейчас?

          – Не знаю, дед, и знать не хочу. Он бросил нас с матерью в самое трудное время, когда Вальку надо было серьёзно лечить у московских профессоров. И он нас бросил, подлец. А мать нашла врачей, таскалась с Валькой по больницам целых три года, чтоб только она стала похожа на человека. Вот за кого надо молиться. А батя – прохвостом был, прохвостом и остался, знать его не хочу и не интересуюсь, где он сейчас.

          Тётя Паша решила сходить в город, посмотреть, что есть в наших магазинах, и взяла с собой меня и маму. В пятьдесят третьем году в наших магазинах не было такого обилия товаров, как в шахтёрских посёлках Подмосковья. Но тётя всё же высмотрела для меня подарок, о котором я и мечтать не мог: в магазине одежды она подзывает меня к себе, а в руках держит красивый чёрный шерстяной костюмчик, и говорит:

          – Ну-ка, Миня, примерь, может быть подойдёт тебе?
          У меня от радости «в зобу дыханье спёрло», я до тех пор ещё не носил ничего подобного, а тут тётя ещё и выбирает, чтобы и на вырост вещь пригодилась. Потом говорит маме:

          – В пятый класс малец ходит, отличник, надо ж ему за это подарок сделать, а у тебя их четверо, сама ты не купишь, пускай парень маленько пофорсит. А тебе, Уля, я подарю штапеля на платье, сама себе сошьёшь, ты это умеешь.

          Да, к тому времени нас было в семье уже четверо: в сорок восьмом году родился брат Валерка, а в пятьдесят втором – маленький Серёжа. Одни ребята, одни пацаны.

          Гости продолжали радовать нас подарками. Лёшка привёз деду батарейный радиоприёмник «Родина-47», поскольку электричества у нас тогда и в помине не было. И как же досадовал дедушка, когда батарей к нему  в городе не оказалось. Целый год простоял этот приёмник без применения, а потом в посёлок провели радиосеть, и отец использовал приёмник в качестве сетевого динамика, служившего нам много-много лет.

          Лёшка женился на красавице-смуглянке, которую звали Нина, у них родился сначала сын Женька, такой же смуглый и симпатичный, весь в мать, мальчишка, а потом – Зоя, дочурка. Мы с дедушкой ездили к ним в посёлок Каменецкий в гости. Одновременно накупили там целый чемодан колотого большими кусками сахару, потому что в наших магазинах его совсем не стало, а в шахтёрском посёлке в этом продукте недостатка не было, о шахтёрах всё-таки страна заботилась, и снабжение у них всегда было лучше.
          – Правильно ты, Лёшка, место работы выбрал, – не раз повторял дедушка в гостях у внука.

          В тот же год накануне праздника 1 Мая со мной произошёл дурацкий несчастный случай. Школа решила организовать в первомайской демонстрации велосипедную колонну, символизирующую повышение нашего послевоенного благосостояния, ну и для всеобщего интереса. Все ребята, имевшие велосипеды, приехали в школу на велосипедах на тренировку, которая начиналась на школьной спортплощадке. До начала занятий мы высыпали на спортплощадку поглазеть, как будут тренироваться велосипедисты. А они носились по кругу на беговой дорожке, как угорелые, друг за другом.  Я как-то зазевался, глядя на них, стал переходить беговую дорожку, и тут последовал удар такой силы, что я отлетел в канаву, картуз мой со сломанным козырьком валялся рядом, на левой штанине нового тётиного костюмчика огромная дырка, из которой выглядывает большущая, как мне показалось, кровавая рана с вырванным куском мяса. Кто-то ко мне подбежал, кто-то принёс в здание школы в приёмную директора, приехала скорая помощь, меня забрали в больницу и начали шить. Короче говоря, майский праздник и ещё неделю я провёл в больнице, из окна наблюдая праздничное шествие. Это было мне первым предупреждением за моё ротозейство. Кто на меня наехал, как пострадал мой партнёр, я не знаю до сих пор, и никто не выдал его имени, а мне, виновнику и растяпе, расспрашивать было просто стыдно. Из-за костюмчика тётиного, здорово пострадавшего, я расстраивался больше, чем из-за рваной раны на ноге, которую зашили пятью крупными стежками, да и зажила она, а вот костюм стал в заплатках, жалко.

          В последующие годы я тоже участвовал в составе велоколонны, это действительно было красиво, как на параде. Нам всем нравилось: и участникам, и зрителям. Одно было плохо – никто нас не фотографировал, не останется на память такой красоты.

          И тут подвернулся Валерка Кузнецов, наш одноклассник, который часто хвастался, что он умеет фотографировать. Я досаждал ему вопросами:
          – Слушай, а почему ты не берёшь с собой свой фотоаппарат? Вот бы и сфотографировал бы нашу колонну! 
          – Да мне отец пока что не даёт, аппарат-то его. Говорит: пока не научишься хорошо снимать, портить его не дам.
          – А как же ты научишься хорошо снимать, если он не даёт фотоаппарат? 
          – А я в Дом пионеров хожу на фотокружок, там и учусь.

          – Валера, расскажи, как это фотокарточки получаются.
          – Да просто: фотографируешь, потом плёнку закладываешь в проявитель, потом промываешь, потом закладываешь в закрепитель, опять промываешь… Да ты сам приходи на кружок, всё сам и посмотришь.

          И вот мы с дружком моим Володькой Апраксиным понеслись в Дом пионеров записываться в фотокружок. Руководил кружком тогда очень серьёзный, но добрый человек – директор нашего городского кинотеатра «Россия», не помню уж его фамилии. Мы с Володькой, разинув рты, первый раз смотрели, как на белой бумаге в каком-то растворе, как в сказке. появляется изображение людей, деревьев. Мы полюбили это творчество навсегда. Спасибо Дому пионеров за то, что он был в нашей жизни.