Воспоминания о Великой Отечественной войне. Бубнов

               
                Бубнов Виктор Алексеевич.  12 декабря 1924года рождения.

   Отец – Бубнов Алексей Васильевич, чапаевец, вернувшись с гражданской войны, купил три верблюда. Поверил лозунгу: «Земля - крестьянам! Фабрики – рабочим!»
Попал под коллективизацию и определение – кулак. Верблюдов отобрали. После раскулачивания, избегая ссылки, уехал из села Перекопное (ныне Ершовский район) в далёкую Ивантеевку, Николаевского уезда (Пугачёвский район), где его никто не знал.
   Отыгрались на старшем сыне, моём брате. В 1935-ом году отца осудили на три года за халатность. Конфисковали корову. Мать поехала вслед за мужем в Карагандинскую область. Мне тогда шёл одиннадцатый год.
   38-ой принёс горе – умер отец после освобождения.  Жили трудно, в постоянном недоедании.
Не было ещё и восемнадцати, призвали в Армию. Осенью 1942 года направили в Кушку, в военное миномётно-пулемётное училище. До седьмого пота гонял нас командир, без скидок на погоду. Так вымуштровал, что в сопку поднимались строевым шагом и с песней. Хотелось скорее на войну. Через три месяца намечали бросить под Сталинград. Там шли ожесточённые бои. Перелом на Волге внёс корректировку. Оставили доучиваться.
Долго возмущались. Как же так? Сталин говорил на фронт…
   - Успеете! – говорили командиры, - достанется и вам.
   Проучились до весны 43-го. Нарисовали красным, карандашом, кубики на петлицах, и в звании младшего лейтенанта направили в Махачкалу командиром взвода автоматчиков. От туда под город Семфирополь, на передовую линию. Лежим на позиции. Обстрел начался. Нашла вражья пуля меня. Вошла в левое плечо. Разорвалась в лопатке. Скорее всего снайпер разрывными пулями стрелял. Как потом врачи говорили:
   - В рубашке родился. Пуля рядом с сердцем прошла.
   Лечился в Грузии. Нажимали на виноград. Глюкоза восстанавливала силы и быстрее заживляла раны. Через три месяца раны затянулись. Медицинскую комиссию проходили в Краснодаре. 
   По заключению комиссии дали шестимесячный отпуск. Приехал к сестре в посёлок Горный. Пригласили в военкомат. Попросили вести военное дело в школе. Хотя сам то – ровесник десятиклассникам. Через три месяца снова вызывают.
   - Нука, достань, - говорит военком, - левой рукой правое ухо сзади шеи.
Сдерживая боль, едва дотянулся кончиками пальцев до мочки.
   Отправили меня в 78-ой полк 25-ой Красногвардейской Краснознамённой стрелковой дивизии. К тому времени в полку было 59 Героев Советского Союза. Многие из них отличились при форсировании Днепра.
   Началась Корсунь-Шевченковская операция. Дивизия вылезла рукавом на общем фронте, а немцы с тыла зашли. Мой взвод автоматчиков при штабе полка был. Были ещё миномётчики и пушка с расчётом. Собрали всех; от поваров до легкораненых. Только забрезжило. Плохо различать, кто есть кто. Подумали наши. Идут в полный рост. Когда приблизились, услышали, говорят по-немецки. Мы, по ним, из автоматов и пулемётов открыли огонь. Тут «Тигр» выползает. Мы у него как на ладони. Теперь он обрушил на нас шквальный огонь. Наша сорокапятка бьёт по нему. От брони только искры летят. Чувствую, левую ногу дёрнуло, болью обожгло. Подползает ко мне боец.
   - Отходить, - говорит, - надо.
   - Ты что! Приказа не было!
   - Не отступать, - убеждает снова, - хотя бы укрыться. Перещёлкают всех как куропаток.
Ползу вслед за ним, боль терплю. Перевязывать ногу нечем и некогда. Оглянулся – танк совсем рядом. На меня идёт.
   «Всё», - думаю, - «хана». Прикинул, что нахожусь вне поля зрения танкистов, в «мёртвой зоне». Перекатился в сторону. И вовремя. Пушкари попали в гусеницу. Остановили немцев. Отбросили назад. Подобрали убитых, раненых. Меня ночью, на подводе, в тыл увезли. Провалялся в госпитале больше двух месяцев. За этот бой, за то, что спасли штаб,  наградили Орденом Отечественной войны второй степени. Снова, путём не долечившись, вернулся в свой полк, который с боями продвигался на Молдавию, Румынию. И был это уже 44-ый год. Вступил в партию.
   Вошли в Венгрию. Командир построил всех, говорит:
   - Возьмёте город Уйпешт и на отдых!
Взяли. А он снова говорит:
   - Вот столицу, Будапешт, возьмёте, тогда…
Конечно, мы понимали, что отдыхать будем на том свете, а если кто доживёт, то после победы. Драться приходилось за каждый дом. Дошли до здания Парламента и наступление захлебнулось. Перед ним площадь хорошо простреливается. Немцы по этажам рассредоточились. Ничем не взять. Только поднимемся в атаку, а по нам шквальный огонь. И всё же решили атаковать.
   Ринулись через площадь с криками ура. Мы строчим. Они строчат. Первым с взводом ворвался на первый этаж. Связной доложил командованию обстановку.
Большими жертвами освободили Будапешт, вышли к Дунаю. Живых наградили. В том числе и меня – Орденом Богдана Хмельницкого третьей степени.
   На Дунае, на острове Маргет укрылись немцы. Виднеются спортивные сооружения и одно единственное здание. С этого плацдарма они вели миномётный огонь. При очередном обстреле укрылись под жиденьким навесом с ротным. Забились в угол. Я к нему прижался. Осколок ему в голову угодил. Не выжил капитан. Прислали нового. Всё со мной советовался. Я то обстановку знал. Цепью пошли на это здание. Март месяц, а снег глубокий, рыхлый. Я впереди со своими и штрафниками. Еле ноги волочим. Они как дали по нам из пулемётов!
   - Ложись! – кричу.
Фашисты постреляли и ушли. Убили нового ротного.
   Тогда и закончилась для меня война, хотя до победы оставалось больше месяца.
Вскоре направили на курсы повышения командного состава в район озера Балатон. Непривычной показалась мирная жизнь.
   После курсов сопровождали эшелоны демобилизованных с Запада на Москву. Где отчитывались перед начальством. Когда дали отпуск, поехал к брату в Казахстан. Он работал в исправительно-воспитательной колонии недалеко от Алма-Аты главным бухгалтером. Мать жила там же. Прибыл в побитой осколками шинели. Ещё в Будапеште попал под разрыв снаряда. Сильно контузило. Оглох на левое ухо. Шинель изрешетило. Самого даже не задело. На книжке скопилось двенадцать тысяч. Солдаты из охранения принесли мне зелёного сукна. Сшил у портного новую шинель. Недолго носил. Товарищ попросил на время. Оказалось навсегда. Пришлось себе новую шинель покупать. Матери обувку приобрели. Брату рулон выделанной кожи на сапоги подарил.
   Как-то в Москве добирались с товарищем к штабу своей части . Стоим на остановке, трамвай дожидаемся. Подошёл переполненный. Парень с подножки кричит:
   - Товарищи офицеры! Давай сюда!
А сам заталкивает пассажиров в вагон. Обрадовались, что хоть и на подножке, но место нам освободил. У меня через плечо планшет с документами. Сошли на нужной остановке, а в руках только ремешок. Хорошо деньги в нагрудный карман положил. Заехал к своей девушке. Вместе когда-то учились. Переписывались. Теперь она училась в институте имени Плеханова. Жила в общежитии с подружкой.  На следующий день пришёл в военкомат. На слово поверили, что не дезертир. Рассказал о себе.
    Дали направление в Киевский военный округ. Хотел в родную 25-ую, но её отправили на Дальний Восток. На новом месте назначили заместителем командира роты по строевой подготовке. Присвоили очередное звание – Гвардии старший лейтенант.
   С 1946-го года офицерский состав стали демобелизовывать.  Встал вопрос: «Куда идти? Чем заняться?» В Казахстан возвращаться не захотел. Решил обосноваться в Горном. В основном все были заняты добычей горючего сланца. С непослушной рукой там делать нечего. Взяли политруком пожарной части. Доучивался в вечерней школе. С честью окончил. Секретарём работала миловидная девушка из соседнего села. Познакомились. Разговорились. Оказалось, что  Аня едва вырвалась из оккупации. На самом деле звали её Ганна, а в паспорте написали Анна. Так и привыкла к новому имени. Дружила с парнем. И у меня была подружка. Всё о себе поведали.
   Однажды вместе дежурили ночью. Под утро уснула в кабине машины. Увидел её  спросонья и обомлел! До чего же красивая! Такая домашняя, своя!
С тех пор стал за ней ухаживать, провожать до дома. Четыре километра туда, четыре обратно. И так всё лето. Осенью осмелился, сделал предложение. Не она, не родители не были против брака. Поженились. Мне комнатку дали. Перспективы никакой. Позже уехали к брату в Кокчетав.
   - Поступай, - советует, - в юридическую школу. По годам проходишь. (В неё с 23 лет принимали). Обретёшь профессию.
   Послушал. Взяли в школу. Учился на юриста два года. С сорок восьмого по пятидесятый. Стипендию платили пятьсот рублей. Во всём себя ущемляли. В сорок девятом старшая дочь родилась. По распределению поехали во Фрунзе. Стал работать следователем железнодорожной прокуратуры. Определили оклад в тысячу рублей, обеспечили служебной, двухкомнатной квартирой. Полегче стало. И все бы ничего, жить можно, да пронюхали, что я сын кулака. А ещё партийный! Как так? В анкете написал – из крестьян, а надо честно сказать – из кулаков. На партийном собрании решили махом – из партии исключить. Обжаловал это решение. В конце концов, Обком партии вкатил строгий выговор. Для меня это была трагедия. Дочь младшая родилась. Тоже хлопоты. Навалились трудности скопом.
   - Ничем помочь не могу, говорит прокурор, - пиши заявление по собственному желанию. Не могу тебя оставить на этой должности.
   Написал жалобу в Москву, в ЦК КПСС. Молчок. Словно в рот воды набрали. Подождал немного, и решили семьёй ехать в Горный. Там хоть свои – тесть с тёщей, знакомые, друзья. В это время начальником почтового отделения был закадычный товарищ. Вместе в школе учились. Чуприн Анатолий Тихонович. Он-то мне и помог.
    Разговорились. Оказалось в Воскресенске, Воскресенского района, освобождается место адвоката. Он  на пенсию уходит. Посоветовал с этим делом не тянуть. Так мы оказались там. Стал я защищать обвинительную сторону. Денег нет. Сколько «наговоришь», столько и получишь. Для защиты коллегия адвокатов выделяла мизерную сумму – четыреста пятьдесят рублей. Умудрялся защищать. Пригодились знания и опыт работы следователем. Жена устроилась кассиром в банк. Теперь стали жить на две зарплаты. Прокурор проникся моими терзаниями, замолвил слово в областной прокуратуре. Меня надоумил ехать на родину, чтобы собрать показания свидетелей. Нашлись добропорядочные жители. Подтвердили, как дело было. В райкоме партии рассмотрели моё дело и сняли выговор. Такой камень с плеч скинул!
   В Балакове разворачивалось грандиозное строительство. Пошла череда Комсомольских строек. До этого, на весь район, была одна прокуратура, состоящая из прокурора, следователя и секретаря. С наплывом рабочего люда она стала не справляться. Ведь кого только не было, в том числе не законопослушных граждан.
   Увеличили штат сотрудников. В их число попал и я. Семь лет проработал следователем. Криминал был сплошь и рядом. Средь бела дня драки были делом привычным. Воровство. Убийства. Потом на Химкомбинат ушёл заместитель прокурора. Пригласил туда меня. Стал работать в юридическом отеле предприятия. Защищал его интересы. С открытием штапельного производства перевели помощником начальника предприятия. Избрали секретарём партийной организации. В 1968-ом году проходили перевыборы Народных судей. Выдвинули мою кандидатуру, утвердили. Двенадцать лет проработал. В 55-ть, по инвалидности, ушёл на пенсию. А перед этим голос потерял. На нервной почве. Начальство вышло из положения. Шептал в микрофон через усилитель. Таким образом, дотянул до заслуженного отдыха. Позже голос восстановился. Работал ещё до 1993 года в первом отделе Политехнического института. Уже четыре года без Анны Федотовны. Вместе прожили 63 года. Жизнь продолжается. Не забывают дочери, внуки. А что ещё старикам надо…