1682 Хроники стрелецкого бунта - 15

20 мая поутру князь  Хованский велел позвать к себе стрельца Алексея Юдина.
 - Ты, вот что, Алексей, - начал ласково князь, - забудь всё старое и давай по-новому жить. Насчет денег не опасайся. Будут деньги. Так и стрельцам скажи – будут. Сумма немалая, потому чуть обождать придется, но всё, что вы просили: получите сполна. А сейчас собирайтесь, в Казань идти надо, там басурмане  ужас чего творят.  Поучить их нужно немедля, а то, ведь, совсем страх потеряют… Собирайтесь…
- Мы-то, что, мы служить готовы, - поскреб крепкими ногтями Юдин себе щеку, - вот только врагов еще наших  много на Москве осталось. – Опасение у нас: мы на Казань уйдем, а они опять за свое…
- Каких еще врагов? –  вздрогнул Хованский, с ужасом вспоминая недавнюю резню в Кремле.  – Вроде бы уж всех…
 - Лихачевых Лексея  с Михаилом сострунить бы надо, - начал неспешно перечислять негодных ему людей стрелец, -  Микитку Акинфеева да Гришку Богданова, Данилу Полянского, Степку Ловчикова,  да Ваську Бухвостова, Лутохина. И чтоб полковников прежних никого на Москве не осталось. Сказывают, что они зло на нас затаили. Готовятся.
 - Да, кто сказывает-то? – волновался князь.
 - Народ, - вздохнул Юдин, - люди, стало быть.  А народ, он сам знаешь… И вот мой тебе совет, князь, ты с ними поскорей решай, а то боюсь, как бы опять чего не вышло. Злые сейчас стрельцы. А насчет денег, я тебе верю, потому как деваться вам некуда.  И не просили мы их, а обязаны вы… Вот, а сказ наш будет таков: ты с врагами нашими разберись, а уж мы дело своё сделаем по совести. Иначе никак…
 - По совести, говоришь, - огладил чуть подрагивающей ладонью бороду князь Хованский. – По совести… Да, черт с вами! Обговорю с боярами… Будь по-вашему, только поскорее на Казань собирайтесь… Там же уже невесть что творится!
Только за Юдиным затворилась дубовая дверь, князь Хованский тут же посыльных к боярам шлет. Пусть собираются поскорей, дескать,  для совета. Безотлагательное дело.
 - Еще условие мне сегодня стрельцы высказали, - унылым голосом стал рассказывать Хованский своим сотоварищам о новой затее стрельцов. – Говорят еще кое-кого в Москве наказать надо…
 - Сколько ж можно? – всплеснул руками Михайло Головин.
 - А им теперь всё можно, - вздохнул боярин Одоевский. – На коне они…
 - Чего на «коне»?! – встрепенулся сидевший досель понуро князь Иван Борисович Троекуров. – От слабости нашей «на коне»! Мы Хованского на Стрелецкий приказ поставили, а он…
 - Чего я? – крепко сжав кулаки, прошипел Хованский.
  -  А то! – взбеленился Троекуров. – Тебя поставили за стрельцами следить, так следи! Что ты нас впутываешь?! А?!  Прижми их, чтоб в хвост да в гриву!
- Ловкий какой! – тоже в крик Хованский. – Иди! Прижми! Забыли бойню кровавую возле кремлевского крыльца?! Испробовали там они крови! Попробуй, прижми их теперь!
 - А я и пробовать не буду! – не сдавался Троекуров. – Я ношу всегда по плечу беру! Чего же ты от Стрелецкого приказа не отказался, ежели со стрельцами не ведаешь, как совладать?! Назвался груздем, полезай …
 - Хватит собачиться! – грохнул кулаком по столу  Милославский Иван Михайлович. – Нам теперь только вместе быть, а не порознь! А стрельцов сейчас уважить надо…
 - Чего?! – прищурился Троекуров. – А не жирно ли с них будет? Деньги даем, смертоубийство прощаем, так давай еще по их указке добрых людей на кол садить! Не жирно ли?
- А я вот подумал тут, - крепко потер шею Михайло Головин, - и так скажу: лучше сейчас у них чуток на поводу пойти, а то снова в кремль с ружьями придут.  А у нас нет против них силы. Иван Андреевич прав: не угас у  них  в душах пыл мятежный, притух малость, но чуть что опять  за старое возьмутся.  Это, как уголь раскаленный под золой, дунь на него и за милую душу полыхнет… Мало здесь крови пролилось? А Лихачевым и прочим  с ними всё равно покою в Москве не будет, они ж сами это чувствуют: вон, вчера Лутохин в монахи постригся.
 - И я думаю, надо стрельцам потачку дать, - подал голос Алексей Иванович Ржевский. – Пусть их недруги в ссылку едут. Без крови, чтоб…
И велели бояре записать Савелию Егозе в книге так:
«И майя в 20 день били челом перед великим государем, чтоб великий государь указал сослать в сылки  постельничего Алексея Михайловича Лихачова да казначея Михаила Тимофеевича Лихачова…»
 - Ты, это, - тронул за плечо старательно выводящего буквы подьячего боярин Милославский, - Языковых обоих непременно запиши. Это ж они врали всем, что Федор Алексеевич Петра на царство велел. Пусть пострадают за это.  И Нарышкиных всех туда ж.  И Матвеевых  тож. Верно, бояре? – Бояре в знак согласия степенно закивали бородами.
« … окольничего Павла Петровича Языкова, чашника Семена Ивановича Языкова, Думного дворенина  Микиту Ивановича Акинфеева да думных диаков Григорья Богданова, Данилу Полянского да спальника Степана Ловчикова, Лва да Мартемьяна, да Федора да иных роду всех Нарышкиных, Андрея Матвеева да стольников Петра Меншова, Лопухина, Василия Бухвостова, Юрья Лутохина и ево постригли и полковников прежних на кого били челом».
Определив в нужном русле высылку из столицы неугодных людей, бояре решили отобедать,  потом опять государственными делами заняться, а  дел тех скопилось – видимо-невидимо
- А теперь,  други мои, - поднялся Иван Михайлович Милославский, поморщившись слегка от квасной отрыжки, - надо что-то с большой казной решать, потому как без надежного человека казна та развалится в пух да прах.
- Там уж валиться-то нечему, - махнул рукой Троекуров. – Всё подчистую выгребать оттуда надо да стрельцам отдавать. Обещали, ведь…
- Ну, давайте и решим, кто выгребать будет, - шумно рыгнул Милославский и торопливо перекрестил рот. – Только надо так выгрести, чтоб…
 - Хрен с квасом стрельцам в харю сунуть, - громко засмеялся Головин, - а самим в накладе не остаться.
- Ты, Михайло,  брось, - погрозил пальцем Головину Милославский. – Дело серьезное. Не будет Большой казны и каюк Москве. Сейчас со стрельцами разберемся и надо подати собирать и не в пример годам прошлым, а поболе, чтоб убытки нынешние покрыть. Думаю, что никто лучше Никиты Ивановича Одоевского с эти делом не справится. Ему честь…
 - Стой, стой, - захлопал рукой по столу Одоевский. – За что ж ты меня так, Иван Михайлович? Меня одного в горящий дом на головешки послать решил?! Завтра же ко мне придут стрельцы двести сорок тысяч требовать, а где я такую уйму денег найду?
 - Напарник ему непременно нужен в таком деле, - степенно  на выдохе протяжном молвил из дальнего угла  Василий Семенович Волынский. – Да и не один.
- Вот ты и пойдешь в напарники, - глянул исподлобья  на Волынского Милославский, - хватит по углам прятаться.
 - Да кто ж прячется!? – вскипел Волынский, начиная небольшую перебранку.
После перебранки той решено было так:
«…сказано в Большой приход и в Большую казну боярину князь Никите Ивановичю Одоевскому да с ним боярину Василью Семеновичю  Волынскому, да думному дворенину Алексею Иванвичю Ржевскому, диак  Петр Самойлов».
И уж было собрались бояре по домам разойтись, но тут шум на крыльце великий. Дворовый человек Семена Федоровича Толочанова прибежал да в крик:
 - Подлеца Алешку Степанова поймали!  Признался гнида, что хотел ночью боярина нашего Семена Федоровича ножиком зарезать!  И нож тот при нем! Его сейчас в стрелецкий караул повели!
Рассердились бояре и тут же пошли  скорым шагом к стрелецкому караулу. Рассуждали жарко они по дороге промеж собой.
   - Наказать надо этого  холопа Алешку по самой строгости.
 - Голову ему надо срубить, чтоб другим неповадно было, речи дерзкие говорить да хозяевам грозить.
 - И так срубить, чтоб народу побольше видело. На лобном месте, к примеру, можно.
- Нет, лобное место не для того предназначено, а вот рядышком где-нибудь, в самый раз будет.
 - И чтоб другим неповадно стало: на кол голову повесить да по городу поносить.
- Точно, точно – на кол!
- На кол!
- На кол!
- На кол!
Подошли бояре к караулу стрелецкому, а там суета с руганью громкой. Сбежал Алешка Степанов! Стал Хованский сам разбираться с таким вопиющим безобразием. И так был сердит стрелецкий начальник, что добрыми словами никак не передашь. По первое число всем попало, кто под руку горячую попал.
 - Громы славно мечет, - вздохнул стоявший чуть поодаль корзинщик Шиша. – Ни дать, ни взять Илья Пророк.
 - Строгий, - кивнул русой головой печник Дымов. – А без строгости ведь никак в наше время. Строгость в любом деле – голова. Распустились все в последнее время.
- Это, конечно, - поддакнул корзинщик, – без строгости развалится всё. Помнишь, бывало-то как?
Посмотрели еще немного корзинщик с печником на ругань сердитого начальника, Повспоминали прошлые времена и пошли работать, а начальник никак успокоиться не может – охрип аж.  Переполняли его чувства до такой степени, что гляди того из ушей полезет…  Чего он только тогда не наговорил, а в истории сохранилось о том случае только вот это.
«И у росспросу же того Алешки Степанова вынут из голянища в ножнах нож клепик. И тот Алешка с тем ножом отдан за караул стольника и полковника Родионова полку Остафьева караульным стрельцом  Ивашку Алексееву с товарыщи.
И из под караула тот Алешка ушол».
Вечером, когда уже в царском тереме свечи зажгли, Михаил Головин настоятельно советовал царевне Софье.
 - Ты, Софья Алексеевна, на боярские сходы тоже ходи непременно.
 -  Чего я там забыла? - дернула плечиком царевна.
- Милославского  надо к порядку призвать.  Много воли он берет. Нельзя его наверх пускать. Беда будет.
- А я-то здесь причем? – усмехнулась Софья Алексеевна. – У нас, чай, государь есть, вот пусть он и решает…  Сам не может, так мамка у него рядом…
 - Эх, Софья Алексеевна, - махнул рукой Головин. – Нет  теперь у нашего государя решателей. Всех извели да выслали. И за него боязно мне… Как бы чего не вышло… Милославскому нужно, чтобы Иван на царство сел.
- Ну и пусть садится, - развела руками царевна, - он старший, а значит и право его. А Наташку со всей её семьей подлой  давно пора гнать отсюда поганой метлой.
- Никак нельзя, Софья Алексеевна никого гнать, - побарабанил пальцами по столу Головин, - вновь смута разгорится. Ведь он патриархом на царство венчан: и тут обратного хода нет.  Не оставит Милославский его в живых…
- Хватит мне проповеди читать! – топнула ногой царевна и заволновалась её тень на стене, словно огромная испуганная птица. – Без тебя всё понимаю! Только и тебя спросить хочу: а вы чего всё Милославскому поддакиваете? А?
 - Дык, - смутился Головин, - мы кто? А ты царевна… При тебе Милославский не станет особо зубы показывать.  Вся на тебя надежда, Софья Алексеевна…