За что? глава 5 яша и его рассказы рассказ второй

--Яша, тебя никто не просил чинить мне забор.
--Ошибаешься, Ясочка, просили, точнее приказывали. Приказали, чтобы центральная дорога села имела красную линию.
--Ой, красную линию... красной краски у меня нет.
--Вот, вот! Совести у тебя нет. Все привели свои заборы в порядок, а твой как после бомбёжки. Никакой сельской красоты. Война то кончилась.
--Ой, сельской красоты... она ещё может прикажет и стены побелить.
--И не только побелить, но и заштукатурить, там где отвалилось.
--Ой, спешу, аж падаю.
--Я вижу, что ты спешишь и падаешь. Вот поэтому и пришёл сделать то, что ты никогда не сделаешь. Не для тебя. Для села. Твой двор портит общую картину. Где доски, что тебе выделили?
--Вон они, за сараем. Она ещё заставить по стойке смирно ходить.
--Надо будет, заставит на благо общему делу.- Но Алла это уже не дослушала, она вошла в дом.- Через пару часов работа была выполнена. Когда Алла вышла, Яша складывал в сумку инструмент.
--Яша, может тебе яблок нарвать?
--Если имеешь совесть, то нарви. Но сначала подойди сюда.
--Что?
--Надеюсь ты меня знаешь?
--Ну, знаю и что?
--А вот что, если будешь распускать гнусные слухи о Любовь Петровне, то знай у цыган руки длинные. Я не один здесь! И об нашем разговоре, чтоб ша. Следствие о партизанском отряде ещё не закончено.- Алла побледнела.- Там осталось две доски, завтра их заберут на клуб.- Яша повернулся и заковылял на своей деревяшке, так и не дождавшись яблок.

            Вечером он уже сидел возле копны, со своим ружьём без патронов и набивал табаком трубку. Солнце садилось за дальние вербы и окрашивало их в перламутро-сиреневый цвет. От заборов и построек  солнце  отбрасывало длинные тени  грязного ультрамарина, поэтому всё, вокруг  утопало в, слабо насыщенном, жёлтом. Гуси вразвалочку, но ровной цепочкой неспешно тянулись с левады по своим домам. Шли тихо, как паломники, давшие обет молчания. Куры наоборот, в своей неразберихе, кудахтали, завоёвывая лучшие места для ночлега на импровизированном шесте. Шестом могло служить что угодно, лишь бы оно  хоть отдалённо напоминало горизонтальную линию.  Поднятая пыль на дороге от пройденных коров и гусей, постепенно садилась  и воздух делался прозрачным и звонким. Жители села облегчённо сбрасывали со своих плеч заботы дневных трудов и присели отдохнуть кто на завалинке, кто просто на колоде чтобы умиротворённо проводить последние лучи заходящего солнца. По мере того как семьи успевали поужинать, чем Бог послал, возле  Яши собирались ребятишки, слушать его забавные байки.
--Ну, Яша, что они рассказали, те мужики?
--А вы с ними помирились?
--А может вы подрались с ними?
--С кем, с ними?
--А с теми, кто скушал ваших куриц.
--А, с теми. Не помирились и не подрались, но всё по порядку, слушайте.- Вышла Любовь Петровна.
--Так, Яша, я ухожу. Ты на хозяйстве. Ты же смотри не учи их матом ругаться.
--Не беспокойся любовь Петровна, они этому обучились ещё до своего рождения.
--Приходила Алла, которой ты забор чинил, но об этом мы поговорим завтра. И чего  ты к ней пошёл забор чинить?
--Ты председатель, к тебе все и приходят...  А как же?..   За советом...  А забор чинить, была надобность.- Любовь Петровна ничего не ответила и закрыла калитку.

--Так вот хлопчики, историю той ночью про гиблое мы услышали такую. Одну часть  байки рассказал бас, а другую тенор.

--Все страсти берут начало с момента когда  Катька, я имею в виду Екатерину вторую, подарила польскому магнату, шляхетному пану Бреницкому Белоцерьковский уезд со всеми прилегающими землями. А подарила она за то,  что он взял в жёны её любимую фрейлину, племянницу князя Потёмкина, Александру.
--Яша, а что такое фрейлина?
--Я и сам толком не знаю, но дело не в этом. Не перебивай.
--Хорошо.
--Может я немного интерпретирую их рассказ и высказываю со своими соображениями, но дело ж было давно.
Яша, а что такое интерпретирую?
--Опять ты за своё. Тебе сказано не перебивай!

               Пан Бреницкий, шляхтич был знатный, но не слишком богатый. Поляки, они вообще кичились шляхетским происхождением. Он мог быть гол как сокол, но он шляхтич, и мужик, даже побогаче,  ломал перед ним шапку. Однако, с Белоцерьковского уезда он получал четыреста тысяч годовых, золотыми рублями. Для польского магната это деньги большие. Для его жены Александры, купающейся при дворе Екатерины в роскоши, да ещё, получающей от своего дяди, при его жизни, подачки, такие деньги казались мизером. Она хотя была и молодая, и красавица несказанная, но баба умная. Вся в дядю. В Белоцерковском уезде земли обширные, но в то время мало заселённые. А земли сколько не имей, если там нет людей её обрабатывающих, барыша никакого не получишь. Вот в нашем селе. Баба Бегериха умерла, какой толк с её огорода, если он зарос бурьяном?
--Яша, ну ты же обещал интересную быль, я лучше пойду домой.
--Иди! А всякое интересное должно с чего то начаться.
--Ну ладно.
--И она уговорила своего стареющего мужа дать в Польше клич, собрать разорившихся шляхтичей и переехать  на пустующие земли. Поляки клюнули и хорошо сделали. Но вместе с нормально разорившимися, понаехало ещё много разного сброда. Как всегда.  Здесь и начинается всё самое интересное. Село, где мы варили куриц, тогда было не село, а так, черти что. Домов, вернее полу землянок было раз- два и обчёлся. Место лесистое и болотистое. И жили здесь большинство тех, кто прятался от долгов и закона. Сюда то и прибился казацкий старшина, когда после очередной пьянки зарубил своего есаула. Жены у него не было. Люди рассказывали, что он проиграл её в карты тому же есаулу.Но была у него маленькая дочурка, вся в маму. А мама из  татар. Есаул же, в свою очередь украл её, при набеге на Каффу у местного хана. А тот взял её, как рабыню, то ли у грека, то ли у генуэзца. Словом, дело запутанное. Но любил свою маленькую дочку безумно. Облюбовал он  место в лесу, на бугорочке, не далеко от болота. И там своими руками построил, за летний сезон, что то наподобие халупы. Прожил он не долго. Но за это время научил свою дочку разным житейским премудростям. И огородничать. И зверя поймать. И за себя постоять. Даже читать и писать. Говорили, что  искусство письма она применяла для заклинаний. Выцарапывала на коре деревьев непонятные остальному миру слова. Когда умер отец ей было лет девять, или десять. Но она осталась не одна. За два года до смерти отец принёс из леса волчонка. С ним они вместе росли, вместе спали, вместе ели, вместе затевали игры, вместе ходили на зайца. И если она выжила, если доросла до момента, когда мужчины и женщины, когда видели её, то сначала прятались от страха, а потом тайком не могли оторвать от неё глаз.   Это говорило и о  природном недюжинном уме, и о самой породе. Ходила она во всём отцовском рванье, но оно так сидело на ней, как сидело бы самое модное платье, на самой капризной парижанке. Если, не дай Бог случалось, она кому то посмотрит в глаза, то этого человека трясло ещё недели две, не то от страха, не то от восторга. Что то необыкновенное, то ли Божье, то ли дьявольское присутствовало в ауре этой Волчицы. Но кто бы не наградил её, то ли Бог, то ли дьявол, он это сделал по полной программе. Ходила по лесу она одна, очень редко со своим  волком, а вечером на ночлег они собирались вместе. Говорили, она не боялась ничего и даже одна могла своим взглядом отбиться от волчьей стаи. Лес её вырастил, лес ей потворствовал, лес её оберегал. Лес её кормил. Казалось она не нуждалась ни в ком, кроме своего волка.

               Приехал в это поселение, прокутившийся, проворовавшийся, задолжавшийся, проигравшийся и обнищавший, но с польской спесью, шляхтич Казимир Войцеховский. Он всем хвастался, что его прабабушка родом из Испакии и её сожгла инквизиция на аутодафе за колдовство. По дороге из Польши он добыл коня. Это была настоящая кляча, но она позволяла ему между обедневшими соотечественниками держать голову гордо и даже получать приглашения на скудный обед, как залог его дальнейшей поддержки. А блефовать он умел. И вот однажды, он забился в лес и увидел немыслимое сооружение в отдалённости напоминающее избу. «Забавно»- подумал он и направил туда своего коня. Подъезжая к усадьбе, конь вдруг захрапел и поднялся на дыбы. Навстречу выбежал волк и напал на них. Конь крутился, направляя на волка копыта задних ног, но волк норовил схватить его за горло. Уже через двадцать секунд Казимир был выброшен из седла и запутался в стременах. Но чтобы не свалится он крепко держался за узду и болтался как мешок с горохом. Не трудно представить, чем закончился бы инцидент, но со двора появилось стройное и спокойное существо. Оно остановилось,заложив на груди руку- за руку, за пару секунд оценило обстановку и очень спокойно, но властно, произнесло непонятное слово. Волк, тут же остановился, повернулся к хозяйке и пополз  к ней на животе. Он лёг и уткнул голову ей в ноги. Конь храпел раздувая ноздри, а его хозяин Казимир загонял свою душу из пяток на положенное место, выпутался со стремян и уже собирался со своей польской спесью идти в нападение. Авось, что нибудь  выгорит. И выгорело. Девушка пронзила его своим взглядом и он как заколдованный, как баран привязанный верёвкой за рога поплёлся за ней и вместе с конём и зашёл в импровизированные сени. Волк вёл себя мирно. Девушка улыбалась. Светились жемчугом хищные зубы, губы чуть дрожали. Но эта дрожь своей вибрацией заставила задрожать всё его тело, он не чувствовал себя и не владел собой.  Как в экстазе, как перед иконой упал на колени, и опустил голову до пола. Девушка громко рассмеялась. Ему показалось что это  заиграла волшебная арфа. Потом она бросила ему шкуру дикой козы и вяленную рыбину, а сама с волком скрылась в другую комнату и закрыла дверь. И тут Казимир понял, что он привязан на веки вечные, и никакая изворотливость, никакая афёра не даст возможности изменить  своё положение. Ему было страшно и радостно. Он сейчас мог уйти вместе с конём, но ему показалось, что это так же невозможно, как невозможно ползучей твари взвиться в небо. И он сидел. Уже вечерело. Уже наступила ночь. И вдруг он услышал радостное подвывание волка. Потом ещё. Потом еще. К этому подвыванию примешался радостный, но тихий смех и не только смех, но что то похожее на стон майского ветра в кронах расцветающей акации. «О Боже»-подумал он,- «неужели это правда, неужели она, она, эта Божественная красавица живет с волком, неужели она его волчица»? С чего бы это? Но такая ревность обуяла в его душе, что, не жалея себя он был готов на всё. Прыжок, и он рывком открыл дверь. Казалось, волк ожидал его,  потому, что тут же прыгнул ему на грудь, повалил и перед самым носом оскалил зубы. Волчица, будем её так называть, что то шепнула и волк отошёл, но лёг рядом с несчастным ревнивцем. «Спите»-сказала девушка и закрыла за собою дверь. Так в этом необычном симбиозе- волк, человек и лошадь прошла ночь. Волк спал, остальные едва ли.

             На утро, чуть взошло солнце девушка вышла. Казимир встал. Она подошла к нему вплотную и он почувствовал необыкновенную дрожь. «Пойдём. Волк не ревнив»- сказала она и увела за собой. Что там было, чёрт его знает, но трое суток они не показывались. На четвёртые сутки Казимир вышел, прошёл во двор, упал и уснул крепким сном. Так они прожили до зимы. Разное рассказывали, но Казимира больше никто не видел. Говорили, что его задрала стая волков у неё на глазах. Так она укрощала его шляхетскую спесь, но сама забрюхатила.

          Родила она ночью в лесу, при полной луне. Перегрызла зубами пуповину,  но  решила, что этот ребёнок лишний.  Положила его под ветки молодой ели и ушла домой. Легла спать и через час забыла обовсём, лишь почувствовала какое то облегчение в своём теле. День прошёл без забот. В основном она спала. Но к вечеру почувствовала дискомфорт. Груди разбухли, сделались твёрдыми, их  распирало и появилась неприятная боль. Соски были мокрые. Она решила вернуться на место, где оставила ребёнка. Совсем не потому, что появилась жалость, а лишь с практическими целями. Если он жив, то отсосёт молоко и уменьшит страдания. То что она увидела поразило как гром. Под ёлкой лежал её волк, обнял передними ногами ребёнка и облизывал ему головку. Ребёнок жалобно скулил и пытался сосать попавшую в рот шерсть. Что то всколыхнуло её чёрствую душу, по телу пробежал трепет и остановился возле сердца. Она нырнула в новь, как в прорубь из чистоты и сострадания. Душа кричала от изумления. Стонала в жестокой борьбе от уходящей ненависти, и трудно побеждающей радости. Дрожащими руками она взяла  ребёнка и приложила его ротик к своему соску. Волк своими глазами смотрел в её глаза, и странно было видеть во зверином взгляде огромные проблески всепобеждающей нежности. Ребёнок стал жадно сосать.  С этого момента  её жизнь духовно  перевернулось. Она осознала, что  уже не одна. Что имеет очень сильную связь с  чем то огромным, из чего состоит и она сама, и остальной мир, и остальное солнце, и  остальные луна и звёзды.

               Оставим на время ребёнка расти и радоваться жизни. 

               С этого момента рассказ продолжил тенор.

                Как и все магнаты, польский магнат Бреницкий имел много родственников. Странное дело, чем богаче человек, тем больше у него родственников. И бог знает откуда они берутся. Как будто и не знал, и не слышал о таком человеке, а он в поворотное в лучшую сторону время, поди и предоставь все доказательства. Дескать моя прабабушка и ваш прадедушка были троюродные брат и сестра, а теперь посчитай в каком колене наше родство. Но оно родство. И не предстало такому вельможному пану, такой знатной особе, да ещё приближённому к королевскому двору сомневаться и копаться в генеалогическом дереве. Ну, уж если есть такая нужда, то он предъявит нужные бумаги, но немного позже. А сейчас кто же лучше будет соблюдать ваши интересы, как не дальний родственник. Да ещё там, в таких далёких и, может быть, в таких враждебных землях. Нашёлся у Бреницкого такой родственник, шляхтич Шимон Бардашевский и предложил свои услуги быть управляющим его, в будущем, огромным хозяйством. Земли то обширные. Он раньше приехал без жены, только с небольшой челядью, Привёз с собой польского архитектора и построил дворец. Дворец одноэтажный, но оба крала с мансардами, поэтому издалека он был похож на драгунское седло. После Шимон вытребовал из Польши свою вторую жену, молодую красавицу Люжбиту. Приехала она не с большой охотой, хотя муж с показным рвением выполнял все мыслимые и не мысленные капризы. Пока. Там в Польше, недалеко от Варшавы у Люжбиты было много поклонников. Молодые шляхтичи искали её общества, или хотя бы благосклонного взгляда. Здесь в глухой дыре,  где волкеи, да зайцы,таких привилегий она лишилась.Чтобы как то разнообразить досуг своей жены он ещё вытребовал в  новое имение и старшую дочь Ясю. С Люжбитой они были почти ровесницы и подружились ещё в Польше до свадьбы отца. На новом месте Люжбита стала набожной и проводила много время за чтением библии. А что же ещё делать? Она страдала из — за отсутствия церкви и вынудила мужа быстрее её построить. Строил тот же архитектор. Строили деревянную - вокруг был лес. Но в далёком будущем проектировали кирпичную. Место выбрала Люжбита вместе с Асей. Они много ходили по окрестным местам. Заложили её на небольшом пригорке метров за шестьсот от имения.

          К завершению строительства, как не понятный рок, на площадку  принесла судьба, очень странное  существо, но безусловно человеческого рода. Ноги его были согнутыми в коленьях и  как бы приросли к груди. Казалось что весь торс сложен в три погибели.  Передвигался он при помощи мощных рук. Опираясь ими в землю, подтягивался, броском перемещал  весь торс вперёд, чуть касался земли и повторял эту операцию снова. Делал это он настолько проворно, настолько быстро и настолько естественно, что совсем не ощущалась странность такой походки. Местные жители, увидя его закричали: «Волчонок, Волчонок»! И очень обрадовались его приходу. Он тоже проявил к ним интерес и улыбнулся красивой улыбкой. На усах и бороде  виднелся ещё не тронутый бритвой тёмно русый пушок, что передавало переход мягкости к загадочной мужественности.  Тем не менее, лицо, с очень открытыми приветливыми глазами и густой, мало чесаной шевелюрой волос казалось, не то что красивым, но не отражаемым. Брюки и рубашка грубо сшиты из барсучьей шкуры шерстью наверх и плотно обтягивали тело. Было трудно понять, костюм ли это, или естественный покров тела благородной расцветки При каждом движении  выделялись довольно развитые мышцы. Смотрелся Волчонок очень естественно, не вызывал удивления и от всего его вида веяло свежестью и лесом. Так не вызывает в нас удивления кошка, или собака, хотя они мало похожи на нас. Пришёл Волчонок наниматься на работу, или как он сам охарактеризовал приход- поиграть.  Никакой платы он не требовал, да и какая может быть плата за увлекательную игру. Когда он перед архитектором продемонстрировал свои движения по строительным лесам используя только одну руку, а другой, при этом, держать бревно, тот согласился скорее для интереса, и для развлечения, так как рабочих у него хватало.

                Как все догадались-это и был сын Волчихи. Другого имени у него не было, и он прекрасно пользовался тем, что есть. Его природный ум понимал, что имя Волчонок ничем не хуже от имени Федосёнок. Он любил своё имя и отзывался на него с улыбкой. С самого рождения мать, пеленая его, поджимала коленки  к груди, складывала  в трое и крепко связывала. И только в полнолуние выпрямляла  ножки во всю длину и приговаривала: «Растите ножки, растите». Они и росли. К трехлетнему возрасту он так привык, и жить по другому было не комфортно. Мать полагала, а она верила во всевозможные чары, что в таком положении он поместится в любой астральный саркофаг и в безлунные ночи будет летать над могилами своих предков и возвещать о продолжении их священного рода. А она верила, что каждый род священный. Мы тоже. . Волчиха перестала  пеленать его после невероятного случая. Как то она бродила по болоту, провалилась в трясину и чудом спаслась от смерти, но задержалась. Уже целые сутки полная луна совершала свой грешный обкат вселенной и творила  дела, одно страшнее и грешнее других, а её всё не было. Когда вернулась, то дома она Волчонка не застала, но увидела, что валяются порванные верёвки. Его вязальные верёвки. Испуга она не проявила, а вышла на улицу и стала звать.  На её клич, через несколько минут показалась стая волков. Вместе со стаей бежал её родной Волк с Волчонком. Волчонок не отставал. Он делал большие прыжки, опираясь руками о землю. С тех пор она перестала его привязывать и пошила  костюм из бобрового меха. Так был он одет и летом и зимой. Мальчик рос очень сильным. До трёх лет всё время пытался развязаться, жил в напряжении и таким образом развивал свои мышцы. Уже через месяц, он бегал наравне с Волком и принимал участие в охоте. Его согнутые ноги работали как сжатая пружина. В нужный момент срабатывал инстинкт, ноги выпрямлялись отталкиваясь от земли, он делал мощный прыжок и летел над землёй, вытянув руки вперёд как стрела брошенная тугой тетивой. Так он мог пролететь метров десять двенадцать и потом очень мягко приземлиться, собравшись в клубок, и еще метров пять прокатится как колесо. Зайцу уйти от него было трудно. По селу ходили фантастические слухи. Люди считали, что падёж скота и неурожай напрямую зависели от этой семейки.

             Когда ему было лет пять, собралась группа умных сельских мальчишек лет десять двенадцать и после общего совещания пошли к болоту чтобы его утопить. Выследили, когда рядом не было волка, подбежали, неожиданно схватили, затащили в болото и погрузили с головой в воду. Подержали минуты три, вытащили и увидели улыбающуюся мордашку. Погрузили опять, подержали на много больше. Когда вытащили, то услышали радостный смех. Оказывается Волчонок не сопротивлялся. Он принял этот вражеский ритуал за игру. За игру он принимал всё происходящее. Ему показалось, на законных основаниях, что теперь настала его очередь. Волчонок схватил сразу двух мальчишек, как пёрышко бросил их в воду метров за пять от суши, коршуном прыгнул на них и погрузил их головы в болото. Остальные испугались и только их и видели. Когда он вынул из болота ещё живых, но перепуганных пацанов, то очень удивился, что так быстро закончилась игра. Впоследствии, после продолжительного время, мальчики осторожно подошли и предложили свою дружбу. Дружбу он принял. Познакомил их с Волком и время от времени все мирно встречались. Но взрослые мужики и бабы были недовольны. Между ними ходили слухи,  что Волчонка видели рядом со стаей волков когда  пропадала овца, или коза. Однако один случай перевернул всё на изнанку. Однажды Волк с Волчонком, а ему уже было лет пятнадцать, гуляли по лесу. Вечерело. Донёсся истошный человеческий крик.  Они поспешили на крик и увидели такую картину. Прислонившись к дереву стоял мужик и размахивал топором, а вокруг него, со всей агрессию нападала  целая стая кровожадных зверей. Мужик выбился из сил и уже один волк сбил его с ног и добирался до горла. И здесь у Волчонка сработал инстинкт, сработала пружина его ног и полетела стрела человеческого тела. Мгновенно волк был отброшен лёгкой щепкой, а остальные остановились как вкопанные. Стая ещё постояла минуты две, поскулила, повернулась и гуськом засеменила вглубь леса. Мужик сел и озирался ошалелыми глазами. Он не мог понять, что происходит. На этом он свете, или нет. Язык его прирос к нёбу и он издавал какие то мычания. Волчонок дал знак, Волк подошёл к мужику, лизнул ему лицо и улёгся рядом. «Вставай и иди, сейчас тебя никто не тронет, мы посидим посмотрим»- сказал ему Волчонок. Мужик встал, несколько попятился задом, потом повернулся и так драпанул из леса, что и ветру его не догнать. О Волчонке заговорили по другому. Ему приписывали разные фантастические, мастерски выдуманные, благие дела и события. Даже сельские бабы, вначале робко, а потом посмелее стали навещать Волчицу. Выведывали у неё разные советы по удалению хвори, заклинания от сглаза, да испрашивали разное приворотное, или другое чудодейственное зелья. Все говорили, что как бабка нашептала. Помогало. Ведь главное верить.

             Вот с таким ореолом Волчонок и пришёл на стройку. Местные его приветствовали, пришлые разглядывали с интересом. Работал он наравне, а где то и более рьяно. Архитектор радовался. Варили кулиш,  вся бригада садилась обедать. Садился рядом и Волчонок, но к обеду не приступал. После работы архитектор раздавал всем по копейке на водку, Волчонок отказался.  Он работает  только из- за игрового интереса. Строительные навыки схватывал на удивление быстро. Весть о странном работнике дошла до главной усадьбы. Женщинам, из излишнего любопытства, захотелось посмотреть. Люжбита и Ася, прогуливаясь, пришли на стройку. Было интересно, одновременно неприятно смотреть как  комок барсучьего меха таскает брёвна орудуя только одной рукой и торсом. Они подошли к архитектору и высказали своё возмущение и жалость к несчастному инвалиду. Им показалось, что в их просвещённый век, эксплуатировать инвалида бесчеловечно. Нужно заметить, что каждый век для совремёнников является просвещённым.

               Недовольные и возмущённые женщины ушли. Перед сном Люжбита взяла Библию. Раскрыла, но не стала читать. Перед глазами был Волчонок. Не прочитав ни одной строки, она закрыла библию. Какое то неопределённое чувство владело ею. Но от мыслей о Волчонке она не могла отделаться. Даже поругала себя за то. Жалко было его? Нет, не жалко. Противно на него смотреть? Нет, не противно. Хотелось его ещё раз видеть? Нет, не хотелось. Тогда зачем о нём думать? И она с этими мыслями уснула. Прошло несколько дней. Ей захотелось опять посмотреть как подвигаются работы. Она так себе утверждала. Она попросила Асю и они пошли на стройку. Но где то в самой глубине души, в самых дальних её закоулкам, о чём не хотелось и неприятно было думать, она, всё таки шла, чтобы увидеть Волчонка. И ей приходилось утверждать себе обратное,  убеждать себя что лишь церковь так ей необходима и лишь за этим она идёт, лишь поторопить архитектора. Возводили колокольню. Всё шло по плану, но ей чего то не хватало. Она что то искала глазами, она не знала что, но чувствовала дискомфорт, чего то не хватало. И вот оно что! Она подняла глаза наверх, на леса, и её резанул взгляд  Волчонка. Нет, это не был взгляд, это были два огня, две молнии, два выстрела, что пронизали её насквозь. Жуткая дрожь пронизала всё её тело. Казалось открылись ворота Ада и она заглянула туда. Она хотела отвести взгляд но не могла. Что то привязало её к этим глазам. К этим демоническим невыносимым глазам, таким притягательно жутким, и таким сказочно приятным. Так продолжалось больше минуты.  Силы её покидали, она вот, вот упадёт. Но Волчонок улыбнулся. Улыбка смягчила напряжение, и как бы разорвала эту молнию. Она смогла оторваться от его взгляда и слабым голосом сказала «Ася, уйдём, быстрее уйдём, мне что то нехорошо». Все последующие дни она проводила в страшной борьбе с собой. Нужно забыть этот взгляд! Но как забыть?! Ведь больше ничего не останется! Много читала библию, но мало что доходило.  Да и само прочитанное трактовалось по другому. Ещё не ясно как, но по другому.

               Прошёл месяц. Люжбита посчитала, что её душу посетил покой Колокольня была готова. С Белой Церкви привезли колокол и готовились к установке. Минута торжества . Теперь уже Шимон, хозяин и муж Люжбиты, пригласил её и свою дочь Асю пойти  посмотреть и поприсутствовать этом церковном таинстве. Но, что это? Люжбита почувствовала неуловимую радость. Сердце заколотилось, участилось дыхание и жар залил её лицо и грудь.  Ну, конечно! Ведь такое событие, врала она себе. Укрепили кронштейн к верхнему откосу окна. Думали что укрепили.  Люжбита осмотрела колокол, отошла от него шагов на пять и колокол медленно полез вверх. Когда он был уже наверху, блуждающая щепа упала Люжбите под ноги. Она опустила голову, чтобы взглянуть. В этот момент срывается  кронштейн,скользит по окну в сторону Люжбиты и вместе с колоколом летит вниз. Все замерли. До гибели несчастной женщины оставалась  секунда. Но за установкой наблюдал и Волчонок. Он как бы чувствовал, как бы заранее рассчитал траекторию. Сработал инстинкт. Пружина ног сорвалась. Прыжок, и стрела летит в цель падающего колокола. Инерцией своего тела Волчонок отбрасывает всю  летящую конструкцию в сторону. Колокол падает на камень и разбивается напополам. Все издали радостный, громкий возглас. Люжбита не успела, не то что осознать, но даже не заметила, что случилось. Лишь через несколько мгновений до неё всё дошло и она упала в обморок. Одни бросились к Люжбите, другие хотели поблагодарить и высказать своё восхищение Волчонку, но его не оказалось. Он успел уйти. «Недоброе знамение»- кто то сказал, глядя на разбитый колокол.

           На следующий день шляхетный пан Бардашевский на доброй кобыле приехал на стройку, нашёл Волчонка, поблагодарил его за спасение жены, даже снизошёл до пожатия руки и предложил ему пять рублей золотом. Волчонок отказался. Бардашевский побагровел: «Ты, пся крев ещё и вередуешь, не хочешь милость взять от вельможного пана»!- закричал он и замахнулся плёткой. Но плётка застыла поднятой вверх. Это спасло ему жизнь. Вмешался архитектор и скандал замяли. Решили- если Волчонок захочет, то останется при церкви сторожем и одновременно звонарём, когда поставят новый колокол. Волчонок согласился, но и здесь от жалования отказался. «Дурак какой то»- резюмировал Бардашевский и кряхтя вскочил в седло.

           Пригласили живописца расписывать иконостас. Волчонка попросили помогать  растирать краски и делать другую подсобную работу. Ему нельзя было приказать, его можно было только просить. Художника он устраивал своей неординарностью. Он не отходил от живописца. Его глаза горели. Он следил за каждым мазком и впитывал каждое движение, каждый замес краски.  Откладывал всё в своей голове и в своём сердце. Иногда что то шептал, что то водил руками. Однажды, живописец набросал рисунок, но успел завершить только лик святого. Волчонок ночью взобрался на леса и при единственной свечке, дописал всё остальное.  Да как дописал! Живописец схватился за голову. Расспрашивал всех не был ли он вчера пьян, не приходил ли кто чужой. Когда выяснилось, что ничего подобного не было, решили- произошло чудо. И все кричали: «Чудо, чудо»! Волчонок молчал. Ему не нужна слава. Он наслаждался процессом и это была плата за его труд. Отныне такие чудеса повторялись каждую ночь, пока не был дописан иконостас. Весть о чуде распространилась, и живописца завалили заказами из Белой Церкви и даже из Уманя.  А сам он посчитал себя, как и другие, полусвятым. Дальнейшая его судьба неизвестная.

            Где то раздобыли ксёндза и в церковь постепенно потянулись люди. Поведение Люжбиты было странным. Та, что так настаивала на строительстве, так хотела влиться в святое церковное лоно, почему то сейчас чуждалась этого лона. Она ловила себя на мысли, что грядёт что то неизвестное,  очень притягательное, но очень страшное.  Такие позывы страха исходили со стороны церкви. Одновременно она чувствовала невыносимую тягу пойти в церковь. Она старалась себя разубедить в причине такой тяги. Закрепляла разубеждения молитвами. Давала чему то, не зная чему клятву. Не выпускала из рук библию. Но в глубинах сознания и чувств ее душу сжигали те глаза, тот взгляд, что так поразил её однажды. Взгляд Волчонка. Наконец она не выдержала и попросила мужа вместе посетить церковь. Пойти одна, или даже с Асей она не решалась. Она боялась. Теперь уже боялась себя. Карета подъезжала к церкви под звон колоколов. Она знала что там Волчонок. Её тут же пробрала дрожь. Казалось что душа стала маленькой и неуправляемой. Люжбита про себя прочитала молитву и мысленно поклялась не смотреть в сторону колокольни. Но как только сошли с кареты и проходили мимо колокольни,  голова сама повернулась  и никакие силы не могли её удержать. И опять эта чёрная невыносимая молния взгляда. Это было мгновение, но для неё, мгновение равное вечности. Она крепче схватилась за мужа. Началась служба. Она не слышала и не понимала ни одного слова. Хотела про себя прочитать «Отче Наш», но забыла слова. Всё закрутилось, завертелось. И один этот взгляд. Одни эти глаза. То маленькие, то огромные на весь иконостас, на всю церковь. И ничего больше нет. Только битва. Битва в её сердце. С чем? С кем? Армагеддон, её Армагеддон!
--Яша, а что такое Армагеддон?
--Ну, ты меня и достал!... Слово заковыристое...  Слушай дальше.
 Она собралась с силами, наклонилась к мужу и прошептала:  «Уйдём отсюда, мне плохо, скорее уйдём».

            Вечером, после ужина, она попросила мужа.-
--Дорогой, приходите на мою половину. Мне будет тоскливо, очень тоскливо... особенно сегодня- и с лаской, на какую способна женщина, посмотрела ему в глаза.
--Нет, мой друг, сегодня я вас оставлю одну. Мне завтра в дорогу и очень рано. Мне в Белую Церковь. Княгине Александре сбрело в голову заложить дендрологический парк возле речки «Рось» и назвать его Александрия. Наверно в честь своего француженка, графа Александра, а ясновельможный пан Бреницкий идёт у неё на поводу...  Из Парижа приезжает архитектор и моё присутствие там необходимо.
--Но помилуйте, почему из за графа Александра? У неё самой такое же имя.
--Так, то оно так... Представляете на двести гектаров. Деревья, уже большие будут возить со всего мира. Золото будет литься рекой, нужно и свой карман подставить.- Он с холодком поцеловал её руку и добавил: - я на прошлой недели у вас был, моя дорогая, будьте целомудренней. Будьте женой, как и полагается быть жене,  такого пана как я.- И он с поклоном повернулся и ушёл на свою половину. Люжбита осталась одна, один на один со своими мыслями, со своими страданиями и со жгучим предчувствием какой то огнедышащей, непонятной, всё убивающей радости. Она не спала целую ночь. Просидела с библией в руках, но её не открыла.

           Гулять она выходила только вечерами. И почему то прогуливалась  в сторону церкви, ежедневно всё ближе и ближе. И ежедневно врала себе, что такое направление чисто случайное, и ни с чем другим не связано. А в один вечер, когда круглая и очень яркая луна повисла над её головой. Когда украсила серебряными гирляндами окружающий мир. Когда пролила на землю и спрятала в загадочной тени каждого дерева,  не разгаданную, но влекущую тайну ночной фантазии. Когда воспалённую душу пробирала дрожь, не то от страха, не то от восторга. И когда Люжбита сделала один шаг в сторону церкви, она перестала себе врать. Какая то пружина сдерживающая и возвращающая назад оборвалась, она пошла ясно осознавая зачем. Сначала робко, потом уверенней и быстрей, потом бегом, чтобы Дьявол Сомнения не остановил её и не отбросил назад. Почти у церкви сидели два волка. Самец облизывал самку, а та смотрела на луну и чуть слышно скулила. Только на мгновения вздрогнули её скулы, но не остановили. Через несколько шагов что то мощно, но нежно толкнуло её в спину, оторвало от земли и она полетела. Она знала что это,  и знала куда и зачем летела, потому не испугалась. Она продолжала чувствовать головокружительный полёт, лёжа у алтаря, она чувствовала его приумноженным и убыстрённым когда совершалось таинство. Она падала в лучезарный провал наслаждений и неиспытанных радостей. Она падало бесконечно и хотелось лететь всё быстрее и быстрее. Хотелось поглотить, вдохнуть этот мир и плыть в нём вечно. Содрогаясь и наслаждаясь у алтаря к ней вдруг дошла святыня происходящего. Та святыня которую скрывали лики икон, написанные пьяным художником, и отгородили мир от настоящей святыни, от настоящего Бога, Бога жажды, желаний и наслаждений. Измученная удовлетворением она перед утром возвращалась домой окрылённая, вдохновлённая и радостная. Упала в кровать и её поглотил здоровый, глубокий, возвращающий силы для следующей встречи сон. Теперь она знала что делала. Напрочь отбросив сознание и понятие греха, Люжбита каждый вечер ходила в церковь. В церковь! Там совершается святыня её мира.

           Ася заметила ночное паломничество Люжбиты. Оно её очень заинтересовало, тем более, что Люжбитыны ночные исчезновения происходили в отсутствии мужа, её отца. Будучи девушкой скрытной и не лишённой чувства любопытства, Ася решила просто проследить. Ей это удалось. Она скрылась за колонной и увидела всё происходящее. Асю обуял ужас. Она хотела закричать, но вырвалось только учащённое дыхание. Она хотела бежать, но ноги подкосились и она села. К горлу подкатила тошнота и брезгливость, голова закружилась и она провалилась в какое то забытьё. Но когда  возвращалось сознание происходящего, во всём теле появился непонятный трепет. Этот трепет рос, приобретал узнаваемые очертания, отрывал её от земли, возносил в неизведанные дали и до её души и сердца дошло, что это трепет непреодолимого желания. И картина, которую она наблюдала показалась ей божественной. В какой то момент её что то затрясло, в своей душе она услышала музыку  и тело её погрузилось в тепло и удовлетворение радости.

            Перед утром Люжбита ушла, Ася осталась. Что происходило с ней и Волчонком мы не знаем, никто там не присутствовал. Но уже через день в полном согласии Люжбита и Ася посещали вечерами церковь вдвоём. Так продолжалось  пока не приехал ясновельможный пан Бардашевский. Он приехал  часов в десять вечера, и очень удивился, что не застал дома ни жену, ни дочь. «На вечерней молитве они, что ли»? Но когда пробило два часа ночи, он не на шутку забеспокоился. Решил сначала проинспектировать церковь. Зная, что там могут быть волки, захватил с собой трёх здоровенных гайдуков. У каждого ружьё с увесистым куском свинца в стволе. В церкви светилось. Дверь полуоткрыта. И Бардашевский увидел необыкновенную картину. Посреди церкви стоял постамент задрапированный красной тканью. На средине постамента возвышался искусно вырезан из дерева метровый фаллос, окружённый в два ряда горящими свечами. Пол был усыпан цветами. Вокруг постамента с фаллосом взявшись за руки, танцевали медленный замысловатый танец три обнажённые фигуры. Две женские и одна мужская. То были Люжбита, Ася и Волчонок высокий и стройный, в полный рост на нормальных ногах. При их движении от свечек на стены и иконы отбрасывались фантастические тени, то скрывая, то открывая их печальные лики. И печалились иконы, что не им, не идеалу вечного покоя, а древу жизни и продолжения рода отдавали предпочтения эти танцующие фигуры. И они были- само воплощения жизни. Бардашевскитй задохнулся и схватил себя за горло. Он только успел крикнуть: «Бей»! И упал, чтобы никогда больше не встать. Грянуло два выстрела. Волчонок и Люжбита упали,повалили постамент со свечами, свечи погасли, сгустился мрак. Грянул и третий выстрел в темноту, но он уже никого не задел.

                На следующий день ксёнз, не заходя в церковь, отпел пана Бардашевского. Его здесь же и похоронили. Злосчастный постамент и два трупа, что протянули руки друг к другу, дополняли интерьер церкви. Всё так и оставили. Двери и окна наглухо забили. Куда делась Ася никто не знает. Только лет через пятнадцать приехал сын Бардашевского, воевода Алексей, проведать могилу отца. Он захотел поинтересоваться, что было причиной смерти отца и приказать распечатать церковь. Там лежали два скелета, кое где обтянутые коричневой кожей. Алексей со своего мундира оторвал позолоченную пуговицу и вложил в глазницу Волчонку. Двери опять забили. Близлежащие жители вынуждены были оставить свои дома и переселиться в другие места, потому, что лет десять здесь свирепствовали волки. Задрали не одну скотину и не одного человека. И поговаривали, что это мщение за Волчонка.

            На этом странные мужики рассказ свой закончили. Проснулся наш небольшой табор, когда солнце уже было высоко. Возле кибитки лежал наш топор, а под ним записка: « а собачка то наша, вы у нас щенка украли». Двух лошадей не было, они прихватили их с собой. Теперь предстояло и нам украсть где то две лошади.
--Яша, а ты говорил, что цыгане не воруют.
--Какое это, сынок, воровство? Это закон природы. Закон сохранения материи. Если где то на две лошади прибавилось, то где то на две лошади должно убавиться. А у нас должен быть баланс- четыре лошади. Мы заинтересовались  гиблым местом. Зашли в кусты. На маленькой полянке мирно лежали три козы, а огромный козёл с закрученными в три погибели рогами, бодался с какой то оторванной доской. Мы заглянули в дверную щель. На нас из глазницы с укоризной смотрел позолоченный глаз. Весь потолок церкви был покрыт летучими мышами, видимо они ночью и создавали шум подобный ветру.

             Кто то из ребят уснул, кто то дослушал. Но слушали этот рассказ и мамы, что пришли за детьми.


Пятая глава из рассказов Яши будет продолжаться.