Невольник собственной судьбы

Почему-то считается, что человек должен быть свободен. Нет – человек должен быть счастлив, и это «должен» относится и к миру и к себе. Свободен от чего? От мира? От судьбы? От жизни? От семьи? От общества? От дома и обязательств по отношению к нему? От своей страны, в конце концов? Если я от всего этого буду свободна, что от меня останется? Жалкий комочек плоти, реагирующий как гидра на каждый укол. Это страшнее смерти – такая свобода, нет за ней ничего, нет самой жизни. И ходит по миру такой неживой человек, нежить, и пугает, заставляет вздрагивать живых просто своим существованием, и это его устраивает, потому что при каждом сжатии он выдавливает из нас нашу жизнь; ту жизнь без которой мы не можем существовать; ту жизнь, без которой он не может существовать. Он давно не может ее получать сам, не может привлекать энергию своими впечатлениями. У него серая безжизненная кожа, лишенная эластичности, и даже косметика не скрывает ее мертвости. Он хочет впечатлять своими запахами, подавляя окружающих цветочными ароматами «жизни» на основе химии. Но разве есть что-то прекраснее, чем аромат здорового тела срывающий кучу впечатлений здоровым бурлеском гормонов.   За такими мужчиной или женщиной хочется следовать по пятам, наслаждаясь излишками жизни, из него изливающимися, выплескивающимися в  свободном бурлеске, подобном салюту в праздник. Но их заставили бояться своего тела, зажиматься в своих проявлениях. Его преследуют тучи нежитей оплевывающих и презирающих за его естественность, за его непринужденность, за открытую радость которую он себе позволил. Они создали мир под себя. Они пишут законы под себя, все меньше оставляя нам уютных уголков, в которых мы можем быть самими собой. А потом они приходят к нам, чтобы пугать и гнобить нас, чтобы выдавить из нас энергию жизни, которую не могут воссоздавать сами. Она, энергия, им тоже нужна, чтобы двигались их механические суставы, напоминающие фильмы ужасов. Они не могут существовать без нее, они не могут существовать без нас, ее производящих и творящих. Но презирают именно нас – ватники. Этим словом «ватники» они обозвали все живое и непосредственное, просто живущее, не нуждающиеся в пафосе престижного. Того самого живого, что самой своей жизнью становится упреком для них, не живущих средь своих золотых унитазов, лишенных самого ценного, что есть у нас – самой жизни, ее красок. И чем больше они завидуют нам и нашей жизни, тем больше они унижают нас, стремясь заставить нас сжаться от страха и отдать им свою жизнь. Но они зашли в тупик в своем бесновании и стали нас убивать. Убивать не по одному не втихаря, а снова убивать пачками, целыми деревнями, целыми городами. Но именно это закроет их канал. Мы не боимся их. Нам нечего терять. Когда они выжимали нас по капле, мы встряхивались и возвращались к жизни, но они переступили черту  и стали убивать нас, поскольку им стало не хватать   нашего страха. Их расплодилось слишком много, а нас осталось слишком мало. Но потеряв страх, мы перестали их кормить. И это было для них самое страшное, потому что на самом деле, презирая нас, они не могут жить без нас. Они не умеют сами добывать энергию жизни. Жизнь без наших страхов не радует их. Она становится пресной и безвкусной как маца, и ее можно приправить только идеологией, идеологией преимущества, идеологией избранности. Только она, избранность, защищает от страшной правды жизни, лишенной самой жизни, ее впечатлений. Для них то, что связано впечатлениями – просто отсутствует. Отсутствует как факт. Они не понимают, о чем это мы. Что может быть такого интимного, когда мы просто сидим и держим любимых за руку. Для них даже секс лишен той божественной сокровенности, которую испытывает живой и активный мальчишка. Они отделили себя от Бога, Бог для них живет где-то там на недостижимой высоте и смотрит на нас как старый маразматик с плеткой, желающий нас наказать. Они не чувствуют Бога в себе, не ощущают жизни в себе. Они видят эту энергию жизни в других и тянутся к ним своими костлявыми руками, чтобы отобрать. Они не понимают, что настоящая энергия жизни рождается в тебе, что настоящий Бог может проснуться только в тебе, и его нельзя засыпать как соль или сахар в свою кастрюлю. Огонь Бога загорается сам, если твои дрова не подмочены твоей репутацией, если ты просто держишь себя в теле своим трудом, своим вложением в мир. Он дается тому, кто сам дает, чья проточная система тела не засорена завистью и ненавистью, кто не мучает себя, добиваясь результата насилуя свое тело, кто верит миру и верит Богу и получает удовольствие от своей жизни и создает удовольствие жизни для других. Ведь это так просто – поделиться излишками. Но не тогда, когда человек возвращается к тебе и говорит: «Мне понравилось – дай.  Дай еще… Как ты смеешь мне не давать.»  Смею… и больше не дам. Я не боюсь тебя. Ты уже мертв, если живешь, уничтожая чужую радость, если ты боишься и раздражаешься самим присутствием счастливого человека. Да, ты можешь убить нас, забрать нашу жизнь, но тебе ее хватит не надолго, потому что ты нежить, и еще ходишь по земле, но уже не живешь, жизнь не доставляет тебе радость, а цинизм стал твоей кровью, «голубой кровью», но ты уже предал себя, предал свою жизнь и свою судьбу.