Производство и наука

               
  Новый год начался с отчаянного решения Надежды уходить из института Почвоведения в расположенный в том же здании институт Киргизгипрозем. Директор института Мамытов в штатном расписании на 1977 год без предупреждения и разъяснения понизил ее в должности с заведующей отделом до старшего научного сотрудника. В основе нараставшего конфликта была откровенная эксплуатация академиком ее знаний и опыта. Многочисленные статьи и монографии, которые она писала и редактировала, выходили, как правило, без ее авторского участия. Последняя акция переполнила чашу терпения, и она согласилась принять должность главного специалиста, на которую ее давно приглашали.
             Таким образом, после долгих колебаний мы с нею почти одновременно вынуждены были сменить место работы, которой отдали так много сил и времени. В обоих случаях причины были одинаковыми - мы были угодны руководству до тех пор, пока безропотно соглашались отдавать и посвящать ему все нами сделанное. Любые попытки проявить самостоятельность и заявить претензии если не на авторство, то хотя бы на соавторство вызывали раздражение и негодование. Помню, какую кислую физиономию состроил проф. Баранов, когда после долгих лет подобного "творческого содружества" я впервые познакомил его со своей единоличной статьей, написанной по заказу журнала "Bergakademie". Но для меня это был знаменательный этап, после которого я решительно отметал любые претензии на соавторство, если человек не принимал активного участия в процессе обсуждения и изложения научного материала. Убежден, что включение технических исполнителей в коллектив авторов только препятствует их творческому развитию, приучая к иждивенчеству.
              К сожалению, атмосфера в ОНИЛ была насквозь пропитана духом такого ложного коллективизма. Особенно откровенно это проявлялось при составлении и подаче заявок на изобретения. Отдавая должное уникальному таланту Валентина Низовкина, я поражался тому, как много бездарных прихлебателей числилось в соавторах его изобретений. Новая идея вспыхивает только в одной голове вследствие напряженной и долгой работы мозга над проблемой. Ее автором может быть только один человек, а не коллектив. Увы, подобный индивидуализм сразу же вступал в противоречие с социалистическим коллективизмом и вызывал неприязнь к талантливым одиночкам.
             Еще я заметил, что во вверенном мне коллективе артельный принцип работы на общий котел привел к потере чувства личной ответственности за конечный результат. Над годовыми отчетами мучились одни заведующие отделами, в то время как прочие сотрудники маялись от безделья. Чтобы как-то занять их, выявить способности и пробудить интерес к работе я организовал еженедельные научные семинары, на которых, наряду с обсуждением текущих задач, попытался активизировать "творческие способности масс", призывая всех высказывать свои соображения не только по техническим вопросам, но смело предлагать новые идеи и нетрадиционные решения, даже если они на первый взгляд покажутся абсурдными.
             Короче, я призывал всех принять участие в "мозговых атаках", которые часто помогали нам выходить из трудных положений в незабвенное время становления лаборатории "Разрушения горных пород взрывом" в начале 60-ых. Вот тут-то и проявилась разница между академической и отраслевой научными школами. В то время как новые сотрудники, недавно перешедшие в ОНИЛ из ИФиМГП, принимали самое деятельное участие в обсуждении своих и даже чужих проблем, многие кадровые "ониловцы" молчали "как рыба об лед". Глядя в их потухшие глаза, я понял, что мои попытки раздуть огонь творчества в этих давно окаменевших мозгах обречены на провал.

               В средине января небольшой группой мы выехали в Каратау для участия в НТС. Уже привычную и довольно нудную дорогу на этот раз оживило необычное зрелище многочисленных стад сайгаков, сбежавшихся из северных областей Казахстана на юг. Зима в том году была невероятно снежной и бедные животные не могли добывать себе корм. Мы стали свидетелями того, как голод оказался сильнее осторожности и страха перед человеком. Тысячи сайгаков паслись в полях на стерне, вблизи дороги и вокруг жилья. Удивительнее всего было то, что привыкшие к подножному корму, животные даже не прикасались к скирдам соломы и стогам сена. Мне впервые довелось так близко познакомиться с этими созданиями, у которых стремительно-изящное тело странным образом завершалось массивной горбоносой головой с куцыми рожками. Большинство окрестных жителей с пониманием отнеслось к беде, постигшей несчастных животных, и, к чести человечества, не воспользовалось возможностью массовой заготовки мяса.
              Я с некоторым волнением ждал начала НТС. В отличие от ни к чему не обязывающих конференций и совещаний, через которые довелось пройти за годы работы в науке, здесь решалась судьба лаборатории, а значит и моя. Обычно тихая гостиница гудела от массы понаехавших ученых и инженеров. Из Днепропетровска приехал Баранов, который, судя по всему, был кем-то подробно информирован о первых шагах, предпринятых мною по корректировке плана работ.
              С утра в зале заседаний ЦНИЛ царило оживление. Все места, а их было не менее 150, были заняты представителями науки и производства. В президиуме сидели первый секретарь горкома партии, председатель горисполкома и "др. официальные лица". С первым докладом выступил главный инженер ПО "Каратау" Александр Васильевич Недогон. Я с трудом узнал в этом крупном, энергичном мужчине с бархатными черными глазами и рокочущим басом худенького студентика КазГМИ, окончившего институт на два года позже меня. Как водится, он дал развернутый анализ работы предприятия за истекший год, после чего особое внимание уделил науке. Надо сказать, что его оценки вклада ученых в совершенствование производства и снижение затрат на единицу продукции были весьма критическими. Чтобы не обременять повествование, приведу лишь некоторые цифры: при общем расходе средств на хоздоговорные работы в сумме 536 тыс. руб. экономический эффект от внедрения результатов НИР составил 303 тыс. или 56 копеек на 1 рубль затрат. Среди ряда приоритетных задач науки он назвал механизацию взрывных работ, осуществляемых при участии ОНИЛ.
              Следующим выступил генеральный директор объединения Анатолий Иванович Шеин. Это был среднего роста плотный пожилой мужчина с тяжелыми чертами лица, неулыбчивым, исподлобья, взглядом и тихим голосом, невольно заставлявшим присутствующих прекращать разговоры и внимать только ему. Его претензии в адрес науки были высказаны без обиняков - "наука работает ради самой себя, не оказывая существенного влияния не только на текущее производство, но также на уровень проектирования горных работ".
             Не в бровь, а в глаз! Горная наука в течение двух последних десятилетий количественно развивалась чуть ли не такими же темпами как космическая, но ее реальные достижения были далеко не столь впечатляющими. Справедливости ради надо признать, что в новых идеях недостатка не было, но на них мало кто обращал внимание. Российское чиновничество раз и навсегда отработало принцип использовать только те новшества, которые прошли основательную проверку за границей. Советское пошло еще дальше, бессовестно копируя образцы и запуская их в серийное производство. Зачем рисковать и тратить средства на какие-то домашние заготовки?
             Впрочем, нельзя было не признать, что в этом принципе было и рациональное зерно. Наша высшая школа, также работавшая на количественные показатели в ущерб качественным, успела наштамповать столько "специалистов", что их малограмотная творческая инициатива, если дать ей волю, способна была пустить по миру даже самую богатую державу. Лучшим подтверждением справедливости этого тезиса в ближайшем будущем станет вся система "Прогресс", своевременно брошенная авторами и вынужденно подхваченная мною.
             Готовясь к выступлению на этом первом для меня НТС, я еще продолжал верить в возможность реализации некоторых элементов системы, особенно - в "Универсал", и старался убедить в этом членов совета и руководство объединения. У последнего, правда, уже возникли сомнения, выраженные достаточно оригинально. Мне рассказали, что на одном из рабочих совещаний А.В.Недогон обрисовал перспективы внедрения системы "Прогресс" весьма образно: - "Скоро мы с вами будем спать на "воздушной подушке", трахаться на "алюминиевом полу" и запивать это дело "кукурузным киселем".
           Однако, несмотря на такую нелестную неофициальную оценку, мое сообщение было принято вполне доброжелательно. Баранов, в общем, тоже остался доволен, хотя и не одобрил моего скептического отношения к составам "Ф".
           Домой мы возвращались "со щитом" - в кармане у нас лежал подписанный договор на 75 тыс. рублей. Вскоре поступили подтверждения и от других заказчиков. В итоге общая сумма договоров по лаборатории составила 225 тыс. рублей. Теперь можно было приступать к составлению штатного расписания и реформированию лаборатории. Согласно положению, эта сумма давала нам право иметь 104 тыс. рублей фонда заработной платы, что было эквивалентно 65 единицам при средней зарплате 1600 рублей на человека в год. Таким образом, в целом по ОНИЛ мне удалось сохранить прежнее финансирование и численность, несмотря на сокращение финансирования по основным объектам.
            Программу реформ, состоявшую всего из двух позиций, я объявил на очередном семинаре. Во-первых, я предложил ликвидировать надуманный и совершенно бесполезный Отдел внедрения, а заведующего Валентину Еремееву назначить главным экономистом лаборатории, поручив ей контроль за поступлением и расходованием средств заказчиков. Во-вторых, я настоял на том, чтобы заведующие Отделами, они же - главные исполнители договоров, обладали всей полнотой власти и ответственности за свою тему, ее финансирование и своих сотрудников. За собой я оставлял общее научное руководство, координацию работ и защиту интересов лаборатории в НИС (научно-исследовательский сектор) института и в ректорате.
               Закончился первый и самый сложный этап вхождения в, так называемую, отраслевую науку. В отличие от академии здесь пришлось одновременно заниматься решением множества вопросов, в том числе кадровых, планирования, финансирования, снабжения и др. Все это происходило на фоне необходимости проникновения в новые для меня научные тематики, среди которых наименее знакомой была механизация взрывных работ.
               Совершенно неожиданно мне пришлось столкнуться и с другой стороной деятельности сотрудников, имеющей целью дополнительное извлечение доходов из командировок. Схема была одновременно простой и эффективной и включала две мошеннические операции. Первая состояла в том, что люди, не исключая и заведующих отделами, выписывали командировки на месяц, а возвращались из них, например, через неделю или две. В командировочном же удостоверении указывался полный срок и, таким образом, часть выданного аванса из расчета 2р. 60коп. в сутки присваивалась.  Чтобы дата возвращения совпадала с заявленным сроком командировки, мои подчиненные шли на автовокзал и выпрашивали у прибывших пассажиров нужные билеты.

              Второй статьей дохода были "квартирные". Если номер в гостинице стоил, например, один рубль в сутки, то девочки из администрации за небольшой подарочек или обаятельную улыбку охотно указывали в квитанции полтора. Подписывая первые отчеты по командировкам, я обратил внимание Дегтярева на эти несоответствия и выразил возмущение, памятуя о том, как жестоко карались в академии подобные проступки. В свое время Баранов, будучи директором института, с позором изгнал бухарского еврея Мишу Датхаева, поставившего такую подделку документов на широкую ногу. В ответ на мое замечание Геннадий Ильич дал на подпись мой собственный отчет, составленный за меня по такой же схеме. Я взорвался, отказался подписывать липу, после чего Гена преподнес мне первый урок из морального кодекса ОНИЛ.
            - Игорь Александрович, мы же не обманываем государство. Эти деньги не бюджетные, а хоздоговорные. Мы зарабатываем их сами и сами же планируем затраты на командировки. Если мы не выберем запланированные суммы, то они уйдут от нас неизвестно куда и кому. Кроме того, Вы сами видели, что работа у нас тяжелая и если все делать только по закону, то мы быстро останемся без людей.
              - И как давно вы работаете по такому принципу?
             - С самого основания лаболатории. (Гена, став впоследствии кандидатом наук, так и не научился правильно произносить это труднейшее слово).
             - Ну ладно, парни, так и быть, я не стану нарушать лабораторной традиции, но попрошу меня в эти дела не втягивать.
            - Хорошо, но Вам все же придется согласиться хотя бы с квартирными квитанциями.
            - Это почему?
            - Ну кто же поверит, что заведующий лабораторией кандидат наук живет в более дешевом номере, чем его сотрудники! - Довод был убедительным и чтобы не подводить подчиненных, мне оставалось только согласиться.
              - Ладно, в этом пусть будет по-вашему.
             В который раз мне пришлось столкнуться с давно знакомым парадоксом социалистического общества - либо припиши, либо укради - иного не дано. Кто мог, тот одновременно использовал оба этих способа.               
             После упорядочения штатного расписания основного состава лаборатории пришлось взяться за многочисленных полставочников, кормившихся за наш счет. В основном это были сотрудники кафедры Разработки полезных ископаемых и закрепленные за нею аспиранты Баранова. До них уже дошли слухи о проводимых реформах, и поэтому временно исполняющий обязанности заведующего кафедрой доцент К.Д.Медведев решил вызвать меня "но ковер". 
             Формально лаборатория числилась при кафедре, что давало ему право пригласить меня на заседание и потребовать разъяснений по этому поводу. После сообщения о положении дел и перспективах работ в текущем году Константин Дмитриевич задал законный вопрос о том, как мы планируем использовать потенциал сотрудников родной кафедры. Я уже знал, что они получали деньги не за реальное участие в тематике лаборатории, а за то, что профессор переваливал на них часть своей учебной нагрузки и административных обязанностей по руководству кафедрой.
            Я в этом не нуждался и поэтому задал встречный вопрос - как и в чем они хотели бы принять участие в наших работах, заранее зная, что не получу вразумительного ответа. Большинство смирилось с новой ситуацией, но Медведева моя строптивость возмутила, и он сделал неверный шаг. Ударив кулаком по столу и повысив голос, он заявил, что в таком случае потребует от ректората и парткома избавить кафедру от опеки над лабораторией со всеми вытекающими последствиями.
             Меня эта угроза не испугала, так как фактически ОНИЛ находилась в составе НИС института. Отношения наши после этого испортились надолго, зато успокоились мои заведующие отделами, которые предпочли, чтобы деньги уходили в бюджет, чем доставались "дармоедам". С морально-этических позиций такое решение было правильным, но в то же время оно увеличивало разрыв между количеством штатных единиц и списочным составом лаборатории - 65 против 30! Но с этим ничего нельзя было поделать. Дело в том, что при составлении штатного расписания следовало придерживаться абсурдного соотношения сотрудников по принципу геометрической прогрессии - на одного старшего научного сотрудника или старшего инженера полагалось держать по два м.н.с. или рядовых инженеров, а на каждого из последних - по два старших и рядовых лаборантов. В результате все "высокооплачиваемые должности" были заняты, а на прочие с низкой зарплатой желающих не находилось. Таким образом, нижняя половина списка кишела вакансиями, которые администрация частенько использовала в своих целях.               
            Вот из таких больших и малых забот складывались первые месяцы моей деятельности на новом поприще. Кроме них повседневность преподносила множество других сюрпризов и бытовых эпизодов, совокупность которых составляет содержание понятия жизнь.
            Один такой сюрприз застал меня врасплох. В начале февраля деканом горно-геологического факультета избрали Шергазы Мамбетова - бывшего парторга ИФиМГП и одного из инициаторов группировки, пытавшейся спихнуть с поста директора Ильгиза Айтматова. В результате провала этой акции Шергазы вынужден был бежать из академии, и нашел достойное убежище в ФПИ. Быстро разобравшись в неблагополучной обстановке на кафедре, он не нашел лучшего решения как предложить мне разрубить этот "гордиев узел" принятием должности ее заведующего. Предложение было лестным по целому ряду соображений: во-первых, я снова "сел" бы на гарантированную бюджетную зарплату; во-вторых, имел бы возможность, оставаясь заведующим ОНИЛ, получать полставки с.н.с. и, в-третьих, в преддверии зрелого возраста закрепился бы в почтенной профессии преподавателя высшей школы.
             Однако в тот момент сам факт обращения ко мне с просьбой занять должность, являющуюся по меркам высшей школы одной из самых престижных, был выше всех материальных благ. Подобное лестное предложение без всякой инициативы с моей стороны я в последний раз получал двадцать лет назад, когда руднику понадобился новый главный инженер. Ну кому могло бы придти в голову отказаться от подобного рывка в карьере да еще в тех трудных обстоятельствах, в которых я оказался после перехода в ОНИЛ? Никому, кроме меня! Я отказался.
             Судя по недоуменному выражению лица Шергазы, я догадался, что он не находит объяснения моему отказу и считает его попыткой набить себе цену. Через несколько дней меня пригласили в кабинет проректора по научной работе Усенгазы Асаналиева, где я увидел также улыбающуюся физиономию Шергазы. Теперь меня стали обрабатывать вдвоем, но прежде потребовали, чтобы я привел веские доводы в обоснование своей позиции. Разговор был долгим и трудным и в качестве наиболее весомого аргумента я сказал, что всерьез озабочен состоянием дел и судьбой коллектива Отраслевой лаборатории и в данный момент не имею морального права оставить ее без постоянного внимания.
            Я знаком с учебным процессом ровно настолько, сколько полагалось знать студенту горного факультета четверть века назад и не более. Мне придется заниматься учебными планами, готовиться к лекциям, посещать занятия других преподавателей, организовывать практики и т.д. и т.п. На все это у меня сейчас абсолютно нет времени и если факультет будет продолжать настаивать, то может встать вопрос даже о закрытии первой и пока единственной в институте Отраслевой лаборатории.
            Известно, что начальство очень не любит, когда ему перечат, и, тем более, - отказываются от его благодеяний. Мне пригрозили, что разговор будет перенесен в кабинет ректора. Очевидно, они добросовестно передали Журавлеву мои доводы и у того хватило ума согласиться с ними. Меня оставили в покое.
             Надо ли говорить о том, с каким настроением коллектив ОНИЛ следил за этой полемикой. Позже Гена Дегтярев сказал мне, что он дважды был на грани ухода из лаборатории: первый раз, когда ожидал моего возможного отказа от перехода в ФПИ и второй раз, когда ждал моего согласия занять должность зав.кафедрой.
             Не в первый раз я жертвовал личными интересами ради коллектива и общего дела, но до сих пор не очень уверен в том, что поступал правильно. Конечно, с позиций "Морального кодекса строителя коммунизма" я должен был поступить так и не иначе, но этот "кодекс" был всего лишь составной частью насквозь лживой системы одурачивания тех, кто унаследовал совесть от своих дореволюционных предков. Мой поступок был вполне благородным, но оставался непонятным для большей части моих современников. Видимо уже тогда я неосознанно следовал принципу - гордясь своими предками, не лишайте подобной возможности и своих потомков.
             И все же я поступил правильно! Мое упрямство и веские доводы сделали свое дело, зафиксировав в умах декана, проректора и ректора единодушную мысль о том, что эту кафедру можно доверить только мне. Через пять лет ее вновь предложат, нет - навяжут, мне, но на этот раз я снисходительно соглашусь.               
            Дела в лаборатории подчас требовали сверхурочной работы, и мне приходилось задерживаться. Однажды вечером, когда я был в комнате один, после короткого и решительного стука в нее вошел молодой человек в строгом костюме и при галстуке. Представился - капитан Госбезопасности Белый. Я удивился позднему и странному визиту, но вида не подал и предложил сесть. Разговор он начал издалека, проявив некоторую осведомленность в делах лаборатории и моем недавнем назначении. Спросил, много ли у нас молодых сотрудников, каковы их политические настроения и симпатии. Вопросы меня насторожили, но, решив придать нашей беседе непринужденный характер, я на его серьезные вопросы стал отвечать полушутливо. Сначала он спросил, известно ли мне, что вечерами в коридорах института, в том числе и рядом с нами, находят листовки, содержащие призывы к молодежи активнее бороться за свои демократические права и свободы и всячески противодействовать гнету партийной и комсомольской организаций института. Я ответил, что что-то слышал, но сам ни одной листовки не видел, не читал и их содержанием не интересовался. Это было правдой. Затем он решил провести со мной разъяснительную работу.
             - Вы знаете, сейчас мы серьезно озабочены тем, что в молодежной среде происходит брожение, подогреваемое различными религиозными, политическими и националистическими силами. Они играют на соответствующих настроениях, используют наши временные внутренние трудности и пользуются широкой финансовой и политической поддержкой наших внешних врагов. Мы спокойны за наших рабочих и крестьян, но среди интеллигенции и, особенно, - студенческой молодежи они находят много неустойчивых элементов. С ними нам предстоит решительно бороться, и в этом мы надеемся на помощь и содействие руководителей, подобных вам. Я думаю, Вы не откажете в этой просьбе, и будете сигнализировать нам в случае проявления среди ваших сотрудников подобных настроений.
                Вот куда он клонит! - Подумал я. - Конечно, какой-нибудь книжный герой на моем месте встал бы в позу и, решительно указав ему на дверь, с негодованием отверг предложение стать сексотом местного КГБ. Однако я хорошо представлял себе возможные последствия такого поступка и ответил ему более дипломатично.
               -Товарищ капитан, мы - научно-исследовательская лаборатория, озабоченная оказанием действенной технической помощи горным предприятиям не только нашей республики. Мы - представители не гуманитарной интеллигенции или деятелей искусств. Мы - технари. У нас нет времени заниматься теми вопросами, о которых Вы мне рассказывали. Среди моих людей господствуют здоровые настроения, и мы озабочены только тем, что наши разработки не всегда внедряются так скоро, как нам этого хотелось бы. Вот все, что нам не нравится в нашей работе и жизни. Но как советский руководитель, я уверяю Вас, что если во вверенном мне коллективе появится человек с подобным мировоззрением, то я обязательно извещу Вас. Как мне Вас найти?
               Капитан Белый был явно растроган моим согласием сотрудничать, и, оставив мне номер своего служебного телефона, ушел. Больше мы с ним не встречались. Не исключаю, что он все-таки ждал и надеялся, что я позвоню и дам ему возможность проявить свой дознавательский опыт на моих сотрудниках.               
              Март принес одно печальное и одно радостное известия. Из Тулы пришло горестное сообщение о смерти Лидии Георгиевны. Запущенный рак груди преждевременно свел ее в могилу. Она решилась обратиться к врачам, когда все признаки болезни были уже совершенно очевидными. Была сделана операция, но медики сказали, что слишком поздно. И вот результат традиционной русской беспечности и надежды на "авось". Спасти 49 летнюю женщину уже было невозможно. Надя с большими сложностями вылетела на похороны.
               А восьмого марта, сидя в комнате, я услышал пронзительный птичий крик - через открытую балконную дверь на кухню влетел пестрый попугайчик. Говорят, что птица, влетевшая в дом, - вестник чрезвычайного события. Примета подтвердилась очень скоро - в дверь позвонили и рассыльная вручила мне телеграмму, извещающую о том, что наша Валентина родила девочку. Как тут не поверить в народные приметы. Попугайчика я поймал и оставил дома. Это был, так называемый, "неразлучник", который прожил у нас несколько месяцев, а потом его забрала у нас бабушка Валя. Он жил у нее довольно долго, пока так же внезапно не вырвался на волю и улетел в неизвестность.
              Таким образом, Наде в течение недели пришлось пережить два исключительных события, которые всегда оставляют в душе неизгладимый след - смерть любимой сестры и рождение внучки. Такова жизнь!

               Еще через несколько дней я получил материальное подтверждение того, что мои дела по изданию монографии вышли на финишную прямую. Из издательства "Недра" пришел аванс в 670 р. и предложение приехать в Москву для окончательной корректировки отредактированной рукописи перед ее сдачей в печать. Чтобы не терять времени даром, я решил объединить в одной командировке решение нескольких неотложных задач. Из Москвы я выехал в Днепропетровск, чтобы по рекомендации Баранова ознакомиться с механизацией взрывных работ на карьерах Кривого Рога. К этому времени там уже в полную силу работал специализированный трест "Кривбассвзрывпром", на котором мне предстояло познакомиться с механизмами и организацией работ на базисных складах ВВ и на карьерах крупнейшего в Союзе железорудного бассейна.
               Масштабы увиденного впечатляли - объемы переработки достигали 110-120 тыс. т. ВВ в год, что позволяло с использованием механизированного заряжания скважин взрывать свыше 140 млн. кубометров горной массы на всех карьерах бассейна. При стоимости услуг 22 коп. на кубометр горной массы содержание треста обходилось предприятиям в 30 млн. руб. ежегодно. Вместе с тем, я нашел, что изготовленные собственными силами треста 25 зарядных машин МЗ-8, установки для растаривания мешков с ВВ, устройства для осушения обводненных взрывных скважин и другие вспомогательные агрегаты представляют собой довольно примитивные и малопроизводительные механизмы, далекие от технического совершенства и мирового уровня, знакомого мне по иностранным журналам. Все это лишний раз свидетельствовало о том, что машиностроение страны отнюдь не было озабочено новыми проблемами, возникшими перед горнодобывающей промышленностью. В области механизации взрывных работ явно господствовала кустарщина, благодаря которой с разной степенью эффективности кормилось множество самодеятельных научных и конструкторских коллективов, в том числе и моя ОНИЛ. На этом фоне идея "Универсала" выглядела очень даже неплохо и вызывала повышенный интерес специалистов.
              Согласно существующим правилам, испытания новых взрывчатых веществ и любых технических средств, связанных с взрывными работами, требуют согласования со специализированными организациями соответствующего профиля. Для получения разрешения на предстоящие вскоре опытно-промышленные испытания "Универсала" я вылетел в Свердловск в институт "Нипигормаш", который являлся головной организацией по разработке зарядных машин. Незадолго перед этим они изготовили опытный образец зарядной машины МЗ-3, который проходил испытания на Центральном карьере комбината "Ураласбест". Чтобы познакомиться с этим последним словом отечественной научно-технической мысли я выехал в г. Асбест. Машина внешне производила весьма солидное впечатление, но в деле оказалась в равной мере ненадежной и сложной.
               Дело в том, что устаревшие жесткие требования Госгортехнадзора СССР предписывали конструкторам снабжать подобные машины устройствами для весового учета ВВ в процессе зарядки скважин с точностью чуть ли не до одного кг. Это нелепое по масштабам современных взрывных работ требование привело к тому, что на машине был установлен дозатор с гидравлической системой взвешивания и пневматической подачей ВВ в скважину. Узел, а из-за него и вся машина, оказались абсолютно неработоспособными. Однако, как водится, под нажимом заинтересованных лиц акт был все же подписан и машина передана Карпинскому заводу в производство. Брак пошел в серию.
               В откровенном разговоре со мной разработчики нехотя признали этот факт и даже проявили некоторый интерес к "Универсалу", увидев в нем вполне возможный вариант для выхода из провальной ситуации с созданием зарядных машин. После дотошных расспросов меня попросили держать их в курсе наших дальнейших работ и выдали документ, разрешающий проведение испытаний.

               Прошло немногим более полугода с момента моего перехода из академической в отраслевую науку. Редактирование отчетов лаборатории, чтение специальной литературы и, в особенности, поездки на предприятия и в научно-исследовательские организации позволили основательно ознакомиться с практической стороной нового для меня дела. Отныне я чувствовал себя равным и равноправным участником общего дела и мог вносить в него свои коррективы, с которыми вынуждены были считаться. Период адаптации завершился. Это почувствовали и мои подчиненные, которым прежде удавалось "вешать лапшу на уши" бывшему руководству лаборатории в ряде узких специальных вопросов. Мне также удалось разобраться в личных способностях каждого и сделать нелестное заключение о профессиональной непригодности многих “ученых” моего внушительного коллектива. Ситуация была до боли знакомой еще по работе в академии - инициативных и творчески мыслящих среди моих новых коллег были считанные единицы. Развитию этих качеств мало помогали и регулярные семинары. Самой тяжкой работой для большинства моих людей по-прежнему оставалась утомительная и часто безуспешная обязанность думать.

           Оглядываясь в прошлое, не могу отрешиться от мысли, что вся наша жизнь представляла собой непрерывный бег с препятствиями, которые в большинстве случаев создавались, как нарочно, для того, чтобы держать людей в постоянном напряжении и не позволять им расслабиться. В течение почти двух последних лет шла непримиримая борьба с властью за изъятие у трудящихся тех жалких дачных участков, которые по инициативе того же правительства в начале шестидесятых годов были розданы с благой целью позволить людям иметь собственный клочок земли для здорового отдыха и пополнения скромного семейного бюджета. Не прошло и десяти лет, как начался обратный процесс их изъятия под предлогом борьбы с частнособственническими тенденциями и сокращением земель коллективного пользования.
             Инициатором этого движения стал предсовмина республики Суюмбаев, который призвал высших руководителей и членов партии отказаться от своих владений под угрозой соответствующих оргвыводов. Многие дачи на участках ниже нашего вскоре опустели, сады без полива и ухода погибли, а строения были разграблены и разрушены. Волна экспроприации докатилась и до нашего общества "Наука", но здесь она встретила решительное сопротивление Президиума академии, многие из членов которого успели выстроить себе недурные особняки. В ЦК КП Киргизии было направлено письмо с просьбой не лишать ученых условий для продуктивного творческого труда и здорового отдыха на лоне природы. Нас оставили в покое, но моя вера в то, что подобная ситуация в будущем еще раз не повторится, была окончательно подорвана. У меня опустились руки и часть отделочных работ по сакле я так и оставил незавершенной, посвятив свободное время заботам о саде.
             Действия властей были лишены элементарной логики - давно и для всех стала очевидной неспособность коллективного сельского хозяйства страны прокормить население. Было принято решение о выделении населению поросят и цыплят "для содержания в личном хозяйстве с целью увеличения производства мяса свиней и птицы" и тут же принимались меры по изъятию дач, которые позволяли обеспечить фруктами и овощами не только их владельцев, но и реализовать излишки продукции на городских рынках. Люди кипели от возмущения, народ безмолвствовал.
            Думаю, что я реагировал бы на скверную, но привычную обстановку гораздо спокойнее, если бы моя работа не была связана со столь частыми разъездами по стране. В каждой поездке мне приходилось на собственной шкуре испытывать все прелести социалистической системы, начиная от длинных очередей за билетами, невероятными сложностями с устройством в жалкие провинциальные гостиницы, ночлегами в креслах, а то и прямо на полу аэропортов и вокзалов, отвратительным питанием в столовых "Общепита" и кончая неизбежными контактами с повсеместным российским хамством, мздоимством и бескультурьем. Если домашние неурядицы раздражают, то расстройство общенародного состояния и достояния наводит на грустные размышления.

              И все же командировки позволяли не только отключиться от домашних забот, но и подключиться к живому делу и проблемам горнодобывающей промышленности страны. А они, как всегда, были масштабными и грандиозными. Незадолго до летних командировок в республику по приглашению вице-президента О.Д.Алимова приехал академик Н.В.Мельников. Алимов вспомнил о существовании такого значительного коллектива как ОНИЛ и пригласил нас принять участие во встрече с академиком. Доклад Мельникова был посвящен состоянию минерально-сырьевой базы СССР и перспективам ее развития. Цифры, приведенные в докладе, впечатляли. Наша страна располагала 55% мировых запасов угля, 30-40% газа и 30% нефти. Объемы добычи полезных ископаемых в СССР составляли 25% от мировых, что в денежном выражении было равно 100 млрд долларов ежегодно.
             Несметные богатства и невероятные доходы! Но куда они деваются? Почему при таких природных ресурсах мы живем так скверно и испытываем постоянную нужду во всем - от хлеба и гвоздей до автомобилей и экскаваторов? Почему пресловутые арабские эмираты утопают в роскоши за счет своей нефти, а мы, добывающие ее в два раза больше, часами стоим в очередях у бензоколонок, чтобы получить вожделенные 20 литров? Масса вопросов, которых мы, из чувства такта, постеснялись задать академику.
               
            Вскоре после этого мне снова пришлось заложить поездку по всем епархиям, подкармливающим мою сборную команду, и начать ее я решил с самого сложного и трудного маршрута Мирный - Закаменск. На этот раз в Мирном мне предстояло вплотную познакомиться с состоянием дел по внедрению на базисном складе карьера трубки "Мир" системы "Прогресс" Низовкина-Баранова. То, что я увидел, повергло меня в уныние и беспокойство за свою невольную причастность к дорогостоящей и безнадежной авантюре. Уже было готово здание, в котором стоял мощный винтовой компрессор для подачи сжатого воздуха в пневматическую систему транспортирования поддонов на воздушной подушке и перекачки растаренного ВВ в накопительный бункер.
            Были смонтированы и опробованы магистрали сжатого воздуха снаружи и внутри хранилища на 120 т ВВ и по всей его площади уложены пресловутые алюминиевые полы. Алексей Шебаршов (Щиборщев - между коллегами) даже попытался продемонстрировать в действии очередную модель пневмоподдона, правда, столь же безуспешно, как и Низовкин двумя годами раньше. Шипел воздух, разлетались вокруг щепки и пыль, поддон заваливался с боку на бок, но никак не хотел выполнять своего предназначения. Впрочем, хозяев это не очень обескураживало, так как позволяло включить в план следующего года пункт "доработки и испытаний" очередной модели. Наука не может стоять на месте, а отрицательный результат - тоже результат.
            Я воздержался от критических замечаний, выразил восхищение проделанной работой, но про себя подумал - а кто будет отвечать за неизбежный провал этой затеи? Неужто и мне достанется?
             В планах Горной лаборатории института Якутнипроалмаз наша ОНИЛ проходила в качестве важнейшего субподрядчика и мне как ее новому руководителю следовало представиться директору Гиви Лазаревичу Гомелаури. Шебаршов зашел к нему первым и после небольшой паузы пригласил нас с Нифадьевым.
            Зашли. За столом я увидел невысокого, худощавого, лет за 50 мужчину с кавказской внешностью. Наши местные коллеги уже успели нам нашептать, что Гиви - грузинский еврей, но старательно скрывает это. Не знаю, чего в нем было больше - грузина или еврея, но повадки у него были сталинские. Он имел озабоченный и суровый вид, который так любят напускать на себя советские руководители, считающие, что мрачность есть вернейший признак государственного человека. Не встав и не подав нам руки, не поднимая глаз от заваленного бумагами стола, он молча выслушал краткое сообщение Шебаршова о задачах нашего дальнейшего сотрудничества и не задал нам ни одного вопроса.
              Признаюсь, мне еще ни разу не приходилось сталкиваться с подобным приемом. Высокомерное и откровенно пренебрежительное отношение этого невзрачного человечка вызвало у меня адекватную реакцию - не обмолвившись с ним не единым словом и не задав ни одного вопроса, я молча встал, повернулся и пошел к двери. Нифадьев тоже был вынужден последовать моему примеру. В лаборатории среди ребят мы выразили крайнее недоумение поведением их шефа, на что они заметили, что бывает и хуже - Гиви не очень считается с этическими нормами, для усиления морального воздействия на своих подчиненных охотно использует нецензурный лексикон и вообще ведет себя как непререкаемый диктатор. Как говаривала моя матушка - "мне с ним детей не крестить" - и на его диктаторские замашки - плевать. Проработав в тесном сотрудничестве с институтом Якутнипроалмаз почти 13 лет, я с его заносчивым руководителем больше не встречался.

              Во время командировок приходилось сталкиваться со множеством людей и слышать от них немало рассказов о таких вещах и событиях, сведения о которых наши органы и власти предпочитали замалчивать. В Мирном в этот раз мне рассказали два эпизода из жизни нового алмазодобывающего ГОКа Удачный и золотого рудника Кулар.
              В 1974 г объединение "Якуталмаз" посетил предсовмина СССР А.Н.Косыгин в  сопровождении министра   Цветной   металлургии П.Ф.Ломако. Кроме Мирного, они побывали на ГОКе Удачный, где в то время бурными темпами шло строительство обогатительной фабрики N12. Вскоре должен был состояться XXV съезд КПСС и Алексей Николаевич выразил пожелание, чтобы, в 
              Начался дикий штурм в условиях крепчавших морозов и полярной ночи. Согнали людей со всех предприятий объединения. Жили по 20 человек в комнате, спали по очереди. К указанному сроку в Москву таки отправили мешочек с алмазами, но потом надолго остановили фабрику на переделки и реконструкцию. Многие последствия этой спешки выявляются до сих пор. Забегая вперед, скажу, что вскоре там по той же причине произойдет групповой несчастный случай - рухнет перекрытие между этажами и погибнут люди. Нам, т.е. ОНИЛ, поручат произвести перерасчет строительных конструкций (с этой нелегкой задачей блестяще справилась Танечка Мясникова - выпускница стройфака нашего института), на основании которого позже произведут их усиление.
             Теперь о Куларе. Это довольно богатое золоторудное месторождение, расположенное "у черта на куличках". Пользуясь отдаленностью от центра, руководство комбината не склонно было считаться со строгой отчетностью добычи драгоценного металла, вследствие чего его хищения достигли чудовищных размеров. Кража золота производилась в организованном порядке - от старателей и рабочих госпредприятия, до управляющего. Чтобы замазать очевидные прорехи, в Москву полезным людям самолетами отправляли деликатесную рыбу, пушнину и прочие ценности, не исключая, видимо, и золотишка. Золото через Кавказ уплывало в Турцию и Иран. В погоне за внеплановой добычей были выхвачены самые богатые участки месторождения и теперь рудник еле дышит.
           Аналогичная ситуация была описана в романе Иванова "Золото", который я прочел двадцать лет назад в Монголии. Не зря говорят - история повторяется. Крали всегда и везде, но так нагло и откровенно как в нашем отечестве - никогда и нигде. Разница лишь в том, что если в семидесятых годах это были эпизоды, то во времена "перестройки" подобное станет системой. Что ж, пьянство, воровство и хамство - суть важнейшие качества русского национального характера.