Казахстан - Якутия - Бурятия

           Поездка в Закаменск в этот раз оказалась гораздо более сложной, чем зимой. Добравшись до Улан-Удэ, я с огорчением узнал, что билеты на самолет на ближайшие дни распроданы и мне пришлось воспользоваться услугами железной дороги до ст. Джида. Оттуда еще 250 верст предстояло преодолеть автобусом. Мой попутчик по купе предупредил меня, что если я хочу не просто ехать, но ехать сидя, то мне следует, не дожидаясь полной остановки поезда, спрыгнуть, стремительно мчаться к автобусу и врываться в него без лишних церемоний. Благодаря его совету мне удалось выиграть бег на дистанции метров в 200 и ворваться в ПАЗик в числе первых.

             Неудобства семичасовой поездки по разбитому шоссе были с лихвой компенсированы красотами окружающих пейзажей и возможностью наблюдения за жизнью в этой глубинке. Контраст между богатой природой и бедностью живущих здесь людей был достаточно привычным. Поесть горячую пищу удалось только в столовой на “станке” Торей, где нас потчевали распространенными здесь китайскими "позами". В Закаменск я добрался только к вечеру и ввиду отсутствия мест в гостинице пошел к Ивану Максимовичу Подскребышеву - начальнику технического отдела комбината, с которым у меня еще с прошлой поездки установились самые теплые отношения.

            Я давно заметил, что люди Урала, Сибири и Дальнего Востока, может быть в силу своей отдаленности от центра или близости к природе, были гораздо добрее и приветливее, чем в европейской части страны. Кроме того, здешние производственники не были избалованы особым вниманием науки и относились к нам и нашим предложениям без привычного скепсиса. Между прочим, именно в Закаменске из уст младенца, которыми, как известно, глаголет истина, я впервые в жизни услышал обращение "дедушка". А тридцать лет назад в Алма-Ате такой же пацан впервые обратился ко мне, назвав "дядей". Тогда это прозвучало гораздо приятнее.

            Летний Закаменск очаровал меня еще больше чем зимой. Высокое чистое голубое небо, так напоминавшее мне Монголию; сочное разнотравье цветущих долин, оттененных лесистыми склонами сопок; стремительные чистые воды Джиды и мягкий, напоенный ароматами трав и нагретой хвои, воздух - радовали душу и поднимали настроение. Все свободное от командировочных забот время я старался проводить в окрестностях и подолгу бродил по лесу, находя в нем давно позабытые приметы и впечатления раннего детства на Алдане - изобилие грибов, которых не для чего было собирать; молодые, еще не созревшие шишки на вершинах кедров; раздраженный крик сойки, обеспокоенной моим появлением; неповторимый аромат и вкус княженики, которую последний раз я собирал сорок лет назад.

            Мой приезд сюда совпал с работой выездной бригады Союзредмета МЦМ СССР, которую возглавлял Виктор Шупиков. Причиной столь грозного нашествия из центра стало то, что Джидинский комбинат уже 3 месяца не выполнял план по металлу, что в сочетании с долгами других предприятий отрасли привело к недовыполнению государственного задания по вольфраму на 200 т. Цифра для страны была достаточно тревожная, особенно если учесть, что производство этого ценного металла в СССР всегда было недостаточным и его потребность обеспечивалась за счет импорта из Китая. Теперь, когда отношения испортились, братский Китай прекратил поставки и рассчитывать приходилось только на свои силы.

              К участию в совещании были приглашены работники Кадамджайского (Киргизия)  и Никитовского (Украина) комбинатов, ученые и проектировщики Сибцветметниипроекта и Средазнипроцветмета. Среди представителей последнего я увидел изрядно потрепанную и съежившуюся физиономию А.А.Ковтуна - бывшего главного инженера, а потом и директора Буурдинского комбината в те годы, когда я там работал. Моя застарелая антипатия к нему все еще теплилась, и я не стал выражать радости от этой неожиданной встречи.

             Я больше наблюдал за своим бывшим однокурсником Виктором, который уже успел приобрести замашки московского чиновника среднего ранга. Его манеру руководства совещанием можно было охарактеризовать тремя словами - "давать, давать и давать!". Речь шла, конечно же, о металле. Суть проблемы заключалась в том, что содержание вольфрама, в соответствии с известными природными закономерностями, с глубиной разработки падало и чтобы удержать план на требуемом уровне, необходимо было увеличивать добычу товарной руды и расширять объемы производства за счет увеличения поставок техники для открытых горных работ. После того, как геологи карьера с цифрами в руках попытались указать ему на этот факт, мой старый товарищ решительно возразил - "бедной руды в карьере не должно быть!". Вот так у нас решаются вопросы государственной важности! Я был шокирован.

              Насколько я понял, возможности главка в отношении поставок дополнительной техники были ограниченными, и поэтому было принято нелепое, с моей точки зрения, решение - увеличить добычу на подземном руднике путем присылки с Кадамджайского комбината ежемесячных вахтовых бригад горнорабочих. Возить людей за тысячи километров было явно неразумно и дорого, но иного выхода не нашли. Производственники попросили улучшить хотя бы снабжение горной техники запчастями, но и этого им пообещать не смогли и порекомендовали изготавливать их на месте и своими силами. Мне это напомнило обстановку на Буурдинском карьере более двадцати лет назад - ничто не менялось в милом отечестве.
             Наши дела на общем фоне выглядели вполне благополучно. Согласовав в комбинате ряд текущих вопросов и план работ на два последующих года, я решил больше в Закаменск не ездить. Ребята из технологического отдела лаборатории во главе с В.Ф.Суховерским вполне справятся своими силами, и не следует лишать их личной инициативы и ответственности.
               
             Исподволь приблизилась осень, а с нею и напряженная пора, связанная с предстоящим завершением работ по сборке "Универсала" и выходом его на испытания. Во чтобы то ни стало, следовало завершить эту затянувшуюся на 4 года эпопею, в противном случае была большая вероятность того, что на НТС будет принято решение о прекращении финансирования лаборатории. И без того на реализацию этой идеи уже было затрачено более 300 тыс. р. Глядя на этот впечатляющий своими размерами агрегат, возвышающийся в сборочном корпусе ЦАМ, я очень хотел верить в то, что он оправдает надежды и мои, и его непосредственных разработчиков - Дегтярева и Карпова. Когда я имел неосторожность упомянуть о том, что замысел принадлежит Валентину Низовкину, ребята встали на дыбы и заявили, что от первоначальной идеи ничего не осталось и во втором варианте авторского свидетельства на машину фамилия Низовкина даже не числится. Есть там фамилия Баранова, но и то потому, что он является научным руководителем диссертации Дегтярева.

             Как всегда перед пуском любого изделия из него по закону "стервозности" начинают вылезать бесчисленные неполадки и недоделки. Не был исключением и наш "Универсал" - потекли соединения в гидравлике, не сработал защитный клапан, просочились выхлопные газы из барботажной камеры и т.д. Все это не стало для меня неожиданностью, ведь согласно одному из "Законов Морфи" - "Все герметичные соединения хоть что-нибудь, но пропускают". Весь инженерный и научный состав отдела "Каратау" с утра возился вокруг машины, мешая рабочим, не стеснявшимся в выборе выражений. Кроме нас с Дегтяревым, здесь топталась также троица Карпов, Лещев и Карась, которую доморощенные остряки прозвали "аквариумом".

               Для того, чтобы провести показательные испытания и удостовериться в качестве заряда, приготовляемого с помощью тепловой обработки селитры, недалеко от цеха был специально сооружен стенд, имитирующий скважину 10-метровой глубины. Для проверки плотности заряжания по высоте заряда мы даже приобрели изотопный плотномер. После того как по нашим расчетам было все готово я отправил в Днепропетровск Баранову телеграмму с приглашением принять участие в испытаниях его детища. Как бы то ни было, но этот агрегат, как, впрочем, и сама лаборатория родились и существовали исключительно благодаря его энергии и умению убеждать людей, принимающих ответственные решения.

                Испытания машины такого технического уровня всегда большое событие в жизни любого коллектива. Для меня оно тоже много значило. Это была единственная позиция из достаточно длинного тематического плана лаборатории, в которую я верил и ждал положительного результата. Чтобы донести мои переживания исторически более достоверно, воспользуюсь документальными записями из того времени. Они позволят также получить дополнительное представление о поведении Баранова и моих взаимоотношениях с ним.
"21 октября. Проверку работоспособности схемы "Ун." и ее параметров планируем начать в понедельник 24-го на стенде скважины. Для этого придется вручную загрузить 2,5 т селитры. Вызвали проф. Баранова. Приедет заслонять своей фигурой истинных разработчиков - Дегтярева и Карпова.

           В разговоре с Сандтом (нач. ЦНИЛ) я намекнул, что мы не прочь вернуться к финансированию в 100 тыс. Он сказал, что если "Ун." зарекомендует себя хорошо и будет принято решение начать изготовление второго экземпляра, то + 15-20 тыс.р. они найдут. Сейчас со мной здесь 8 человек  - 5 вместе со мной и Еремеевой здесь и двое - Голопуров и Краснов в Жанатасе сидят на станке с приборами. Народ мне положительно нравится, работают заинтересованно.

24 октября. Вчера вечером, когда мы сидели в ресторане и ужинали, появился профессор Б. Сдвинули два стола, взяли пива и он овладел вниманием общественности. Я чувствовал, что он обязательно обрушится на меня и не ошибся. Первая зацепка, брошенная как бы случайно, для слушателей, была насчет книги. Он неоднократно возвращался к этой теме с явной обидой на то, что его фамилии нет ни в авторах, ни в ответ. редакторах. Высказал также, что ДГИ дал отрицательный отзыв на план книги!

Потом мы перешли в гостиницу. На столе появилась водка. Его мысли и речи стали еще более хаотическими. Самым неприятным из всего услышанного было то, что Госгортехнадзор не дал заключение на механизированный пункт в Мирном. После этого провала, с его слов, Якутнипроалмаз с 1 января 1978 г больше с нами работать не будет. Если он не врет, то с 1 января 78-го мы лишимся 60 тыс. руб. Затем, воодушевясь, он начал делиться с нами последними новостями о строительстве каналов для переброски рек Сибири в Казахстан и Ср. Азию. Около 11 часов, когда он дошел до кондиции, он перешел к нападкам на меня в присутствии всех моих сотрудников и двоих гостей из Алма-Аты. Я слушал молча, потом встал и ушел.

Сегодня он проспится и я, сцепив зубы, ради общих интересов буду делать вид, что ничего не произошло.
26 октября. Сегодня "Ун." вышел из ЦАМа и прибыл на полигон. Включили парогаз, сифонит из всех щелей и ребята вернули его в цех менять прокладки. Пока нет ожидаемой температеры смеси и, по-моему, недостаточно ее количество. Параметры надо измерять. А в общем машина получилась довольно эстетичной и внушительной. Е.Г. ходит важный.

Вчера пришел Сандт с двумя бутылками "Старки". Приехал Зильберг (из ОНИЛ Каз.ПТИ) с бутылкой и опять было застолье до 3 ч. ночи. К концу Е.Г. охренел и покатил бочки на Зильб. Я сидел молча и не вмешивался. Сегодня он выпил стакан, опять окосел и полдня, пока мы ездили в Аксай, в цехе придирался, свирепел и беспрерывно нес околесицу. В его воспаленном мозгу рождаются, умирают и вновь вспыхивают идеи из самых разных областей знаний. Ужасно тяжело быть рядом с ним, но надо терпеть. Он говорит, что 23 ноября созывается совещание по механизации БВР в Москве и нам надо на нем присутствовать.

1 ноября. Из Каратау мы все уехали 29. Накануне на полигоне был выполнен небольшой объем предварительных испытаний, который показал соответствие расчетных и фактических характеристик машины. Тревожна ситуация только в том, что фактическая производительность дозаторов не 300 кг/мин, а 200. Но, кажется, это поправимо. Ребята довольны плодами своих трудов.
Вечером была отвальная. Весь вечер я ничего не пил и прислушивался к разговорам, вернее - к монологу Б. Проф. был в ударе. Был восхищен "Универсалом", предрекал ему и нам блестящее будущее, вплоть до гос. премии то ли Каз.ССР, то ли Всесоюзной. Развивал радужные перспективы нашей будущей деятельности под знаменем "Ун.". Такие речи, конечно, как бальзам на душу - парни слушали, разинув рты, а мне вся эта ситуация напоминала речь О.Бендера перед любителями шахмат из клуба "Четырех коней" в Васюках.

Е.Г. сообщил также новость из Центра о поступке чл.корр. АН СССР Войцеховского - изобретателя гидропушки для разрушения пород струей воды под сверхдавлением. По его словам В. не смог протолкнуть ее в СССР для широкого применения и продал патент в США за 2 млн. долларов. За это его исключили из КПСС, перевели в м.н.с., а на деньги наложили арест.
Расстались мы с Е.Г.  в Джамбуле.  Он взял  у меня 3 р. т.к. остался совершенно без денег и уехал восвояси".

            Вот таким был, никем кроме меня незамеченный, юбилей - первого года моего пребывания в ОНИЛ. Год исключительно тяжелый, но принесший удовлетворение освобождением от унизительной и удушающей атмосферы, в которой я жил последние годы в ИФиМГП. Мне удалось укрепить лабораторию деловыми ребятами, но не удалось избавиться от тех, кто мешает работе. Удалось укрепить распадающиеся связи лаборатории с ее основными заказчиками и наладить новые с другими горными предприятиями. Я даже смог продвинуться с расширением собственных исследований по оперативной оценке буримости и взрываемости пород на карьерах объединений "Каратау" и "Якуталмаз". В результате удалось получить дополнительный объем информации, подтвердившей основные положения диссертации и заставившей меня вновь вернуться к работе, отложенной более двух лет назад.

              Последний месяц 1977 г для меня и ОНИЛ оказался благополучным. 15 декабря в Каратау комиссия подписала акт приемки "Универсала" к испытаниям. Было сделано несколько замечаний, но в целом машина понравилась. Мы с Дегтяревым были у главного  инженера объединения А.В.Недогона и получили очень приятную аудиенцию. Отношение к лаборатории изменилось в лучшую сторону и оставалось закрепить его тщательной подготовкой доклада на предстоящем НТС.

             Из Мирного Нифадьев прислал телеграмму, в которой сообщал о том, что наш отчет принят, я могу не приезжать и, самое приятное и неожиданное, финансирование на 1978 г согласовано в размере 65 тыс. р. Это был новогодний подарок, опровергавший, к тому же, мрачный прогноз Баранова на разрыв наших деловых отношений с Якуталмазом.

           Печальным событием мирового уровня стало сообщение о кончине в возрасте 88 лет выдающегося мастера кино Чарльза Спенсера Чаплина, сводившего меня в детстве с ума своими трагикомичными фильмами. С тех пор в течение нескольких десятилетий наши партийные бонзы держали его картины под запретом. Выросло два поколения, знакомых только с его именем, но не с его великим искусством. Да и нам не удалось посмотреть целый ряд его более поздних картин, в том числе: "Огни рампы", "Диктатор" и "Король в Нью-Йорке". Меня восхищала также музыка из его фильмов, которую в свое время знал и насвистывал едва ли не каждый мой сверстник.

            Второй раз под моим "чутким руководством" отдел "Каратау" выехал для участия в работе НТС объединения. Теперь мы держались увереннее, а реакция специалистов, с которыми нам пришлось встретиться в гостинице, лишний раз подтверждала, что акции лаборатории подскочили в цене. Недогон сдержал слово и в своем докладе особо подчеркнул заслуги ОНИЛ в переходе от бумаги к живому делу и в подкрепление своих слов привел цифру экономического эффекта, полученного от нашей деятельности в 1977 г - 187 тыс. рублей. Откуда взялась эта цифра - для меня осталось загадкой, но, разумеется, я не стал ее оспоривать.

             Мой доклад, красочно иллюстрированный чертежами и фотографиями "Универсала", вызвал массу вопросов и положительных высказываний. Все шло как нельзя лучше, мы сияли и принимали поздравления, как вдруг случилось непредвиденное. При согласовании календарного плана на 78-ой год нам предложили включить в него новую позицию - "Поручить ОНИЛ довести до конца работы по пункту растаривания ВВ на руднике Жанатас". В свое время Баранов, в связи с отсутствием в ОНИЛ проектировщиков, настоял на передаче этой разработки в ОНИЛ КазПТИ. Они сделали чертежи, было начато строительство, но затем из-за начавшихся неурядиц, работы были приостановлены. Теперь нам предлагалось завершить их. Что делать? Я был обескуражен, но Гена Дегтярев успел шепнуть мне - "Соглашайтесь, И.А. Ничего страшного, пункт почти готов и нам останется провести его испытания и получить разрешение на эксплуатацию. Сделаем". - Его подсказка оказалась своевременной, и я снисходительно кивнул - "Не возражаем". Про себя же подумал, насколько права пословица - "Кто везет, на того и наваливают".

            Ну а теперь самое время рассказать о том, как происходило оформление и подписание договоров на очередной год. Главным распорядителем этой завершающей акции был Герман Константинович Ахтулов - главный горняк Объединения. От него зависело уточнение и согласование формулировок договоров при их "пролонгировании". На этом основании мы ему дали прозвище - "Главный пролонгатор". Происходило это сразу же после окончания работы НТС. Беглым опытным взглядом он окидывал наши планы и расчеты и на ходу делал поправки. Наш экономист и по совместительству машинистка Валя Еремеева тут же вносила коррективы и перепечатывала план, после чего необходимо было завизировать его у Ахтулова.

             К этому времени его окружала целая толпа страждущих ученых, старавшихся в первую очередь подсунуть свои бумажки. Германа беспрерывно дергали по служебным делам, он убегал в свой кабинет, решал какие-то вопросы, снова возвращался и всюду его преследовали молчаливые, но до предела взвинченные ученые, протягивавшие свои бумажки для визы. После того, как она была получена, следовало как можно скорее поймать Недогона, если он еще не успел уехать в Жанатас, куда незадолго перед этим перевели управление Объединения. Если удавалось его зацепить и получить главную подпись, оставалось совсем немного - скрепить договор печатью и оставить одну копию в бухгалтерии ЦНИЛ. Иногда печать привозили из Жанатаса в Каратау, но чаще всего приходилось ждать следующего дня и ехать за ней за 70 км. Для меня эта бешеная гонка всегда была самым унизительным эпизодом, воспоминания о котором были сущим кошмаром на протяжении всех лет мой работы в ОНИЛ. Можно понять наше облегчение, когда мы, наконец, получали "пролонгированный" договор и умиротворенные садились в автобус, чтобы ехать домой.

             Вопреки всем опасениям и ожиданиям, сумма договоров, набежавшая по всем нашим объектам на 78-ой год, превысила 290 тыс. рублей. Это был триумф, несший с собой дополнительные хлопоты по составлению нового увеличенного штатного расписания. Не успев избавиться от ряда прежних бездельников, я вынужден был думать о наборе новых кадров. Отныне я решил предоставить эту привилегию заведующим отделами - пусть они берут кого хотят и сами за них отвечают. В новом штатном расписании числилось уже 70 единиц, их которых больше половины были вакантными.

            Увеличение финансирования напрямую означало увеличение объема работ при фактическом сохранении прежнего числа дееспособных сотрудников. Денег у нас было много. Мы имели возможность без ограничения ездить в командировки, приобретать дорогостоящее оборудование, но не могли поднять себе зарплату. А это означало, что за те же деньги мы должны работать больше. Это было несправедливо, но - таковы порядки и не нам их было менять. Выход из этого нелепого положения оставался один - обманывать систему и я уже писал о том, как мои люди это делали.

            Брежневу с помпой вручили орден "Победы" с бриллиантами. Моему возмущению не было предела - вручать старику подобный орден и звезды Героя Советского Союза в мирное время за заслуги, которые не были замечены в войну - позор всему обществу. Старик совсем потерял чувство меры и стал посмешищем в глазах народа. Он стал "героем" множества анекдотов, в том числе и очень злых. Например:
- Слыхали, Брежневу сделали операцию по расширению грудной клетки. - Зачем? - Некуда ордена вешать!
- Слыхали, в Москве произошло землетрясение силой 8 баллов? - Да ну? Почему бы это? - Л.И. уронил парадный китель с орденами.
И еще. - Готовится второе издание книг Брежнева "Малая Земля" и "Возрождение", которые выйдут под эпиграфом - "Что-то с памятью моей стало. Все, что было не со мной - помню." - Очень остроумно!

           Кому-то ордена и звезды, а мне - город Жанатас, что в переводе с казахского означает "Новый камень". Вот мои первые впечатления о городе, который на несколько лет станет местом нашей работы и периодического проживания. Из дневника:

         "Что такое Жанатас? Новый город, разбросанный среди каменистых голых холмов. Дома - современные коробки, построенные наспех и небрежно. Зелени мало, грязь сменилась пылью. Ощущение такое, что вся жизнь здесь - работа и сон. Между ними безрадостное прозябание. Один большой и неплохой кинотеатр. Одна большая и мрачная столовая, которая вечером становится рестораном. Девать себя в субботу и воскресенье некуда. Живем мы в общежитии, которое за свою архитектуру получило прозвище "Три богатыря". Это три 5-этажных корпуса, соединенных по фасаду пристройкой, в которой находятся бытовые организации - столовая, администрация и пр. Посреди корпусов длинные коридоры, по сторонам которых четырехкомнатные секции. Комнаты с минимумом мебели. Стены голые, грубо окрашенные, все в пятнах от давленых клопов, коих, к счастью нет - вывели.

          Хожу по городу и про себя думаю - то ли восхищаться нашим народом, то ли огорчаться за него. В короткий срок в безводной пустыне создан город, и его труженики дают очень нужное сырье. Вместе с тем, как все это убого, серо, грязно и уныло! В магазинах и столовых скудно. Народ пестрый и производит не очень приятное впечатление. Мужики испитые, низкорослые, грязные, вид разнузданный. Национальности - самые разные: казахи, русские, греки, азербайджанцы и пр. Женщины какие-то неуклюжие, стандартно толстенькие, маленькие, краснорожие. Это в массе. Есть и более достойного вида, но как мало! Однако именно эти люди создают в нашем обществе все необходимое, довольствуясь минимальным."

           В конце марта республику основательно тряхнуло - глубокой ночью все сейсмические станции зарегистрировали подземные толчки силой около 8 баллов. Эпицентр землетрясения находился в 25 км от районного центра Тюп Иссык-Кульской области. Газеты сообщили, что имеются частичные разрушения жилых домов, но человеческих жертв нет. К подобной официальной информации мы давно привыкли - разве могут быть жертвы в самом прогрессивном обществе, находящемся под мудрым управлением нашей партии! Правда даже о страшном ашхабадском землетрясении 1948-го года тщательно скрывалась и только по прошествии сорока лет мы узнали, что в нем погибло свыше 80 тыс. человек.

           Наш сосед, находившийся в момент Тюпской катастрофы в пос. Талды-Суу недалеко от эпицентра, рассказал, что был свидетелем этого кошмара. Сила толчка была около 11 баллов, от 5 тысяч, в основном саманных, домов остались одни развалины, под которыми были погребены десятки, если не сотни людей.

          Информационная блокада общественности со стороны властей создавала иллюзию благополучия, в то время как в реальной жизни порой происходили вопиющие безобразия, о которых говорили шепотом. Только в этом году мне удалось в подробностях узнать о событиях давнего 1959 г, происходивших в казахстанском городе Темиртау, где в то время шло строительство металлургического комбината. Вот что рассказал мне мой однокурсник Ваня Яценко, работавший в то время на шахтах Караганды.

          «На строительстве широко использовался труд заключенных и вольнонаемных рабочих - наших и из Болгарии. По традиционному небрежению властей к соотечественникам наши жили в невыносимых условиях - в палатках на ветру и лютых морозах, при скверном снабжении и низкой оплате труда. Рядом работали болгары, которые за равный труд получали много больше, жили в превосходных условиях и пользовались спецснабжением. Возмущенные такой несправедливостью, наши рабочие выразили стихийный протест и отказались от работы.

          Вызванная для усмирения милиция была разоружена бунтовщиками. Приехавший на усмирение секретарь обкома испугался возбужденной толпы, выдал себя за врача и был изгнан. Затем вызвали солдат, но те отказались стрелять в народ. После того, как им на смену пришли спецподразделения внутренних войск, состоявшие в большинстве из представителей среднеазиатских республик ("чернота"), началась расправа. В результате было убито около 30 человек. В ответ на стрельбу бунтовщики пустили в "атаку" на стрелявших груженые автосамосвалы. Включали моторы и разгоняли машины, выскакивая на ходу. Некоторым, таким образом, удалось прорвать оцепление и они разбежались по степи. Позже их все равно выловили.

          Восставшим и зачинщикам грозила жестокая расправа, но сведения об этих событиях просочились на Запад и Н.С.Хрущеву, находившемуся в этот момент в США, кем-то был задан вопрос - "Почему вы расстреляли демонстрацию молодежи?" - Никита вынужден был замять инцидент и смягчить наказание его участникам.»

        Вот так окольными путями, через годы доходила до нас информация о кровавых событиях в соседней республике. Власти тщательно оберегали трудящиеся массы от неприятных известий, способных нарушить старательно культивируемую атмосферу общественного благополучия и спокойствия.

             В ФПИ случилось знаменательное для провинциального вуза событие - перед преподавателями и учеными выступил сам председатель ВАК СССР В.Г.Кириллов-Угрюмов. Это он стал проводником реорганизации Высшей аттестационной комиссии, успевшей к тому времени основательно погрязнуть в коррупции, особенно при прохождении докторских диссертаций "ученых" с Кавказа и Средней Азии. В своем сообщении он привел факты стремительного роста числа диссертаций, поступавших в ВАК в последние десятилетия: в 1950 г - 9 тыс.; в 1960 - 13 тыс. и в 1970 - 43 тыс. Комиссия перестала справляться с этим мутным потоком, в результате чего и было принято решение о ее реорганизации и ужесточении требований к качеству работ, особенно, - докторских. За три года было отклонено 2 тыс. докторских (1/3) и 4 тыс. кандидатских (1/10). За эти репрессивные меры уважаемый Виктор Григорьевич удостоился со стороны ученых остроты - "Для кандидатов - он Кириллов, а для докторов - Угрюмов".

           Я был удовлетворен этой встречей, так как, неоднократно присутствуя на защитах докторских диссертаций, успел вынести весьма нелестное суждение о научном качестве большей их части. И хотя моя работа была еще очень далека от завершения, я был уверен, что она уж точно будет соответствовать трем требованиям ВАК: новизны, достоверности и практической полезности. Меня "охватил потный вал вдохновения" и в очередной раз я принял твердое решение снова засесть за работу.

           По стечению обстоятельств в этот же день, вернувшись домой, я обнаружил в почтовом ящике бандероль с авторскими экземплярами своей книги "Буримость и взрываемость горных пород", издательство "Недра", 2500 экземпляров, цена 1р.20 коп. Незадолго до этого пришла и вторая часть авторского гонорара, составившего в общей сложности 1090 р. И это вознаграждение за несколько лет упорного труда! Не стоила овчинка выделки!

          И, тем не менее, перелистав книгу и убедившись в том, насколько она успела устареть и сколько у меня появилось нового материала, я вспомнил предложение зав. редакцией Т.И.Королевой не терять времени даром и подавать заявку на следующую книгу. А почему бы и нет? Ведь и мой покровитель Г.П.Демидюк говаривал мне - "Главное попасть в поле зрения Издательства в качестве их автора, дальше дело пойдет само собой." - У меня даже созрело название следующей монографии - "Энергоемкость технологических процессов открытых горных работ". Насколько мне известно, этим вопросом в прикладной горной науке еще никто не занимался.

            А между тем над "Универсалом" сгустились черные тучи. Теперь, когда он был готов к полупромышленным испытаниям, возникли осложнения с получением разрешения Госгортехнадзора на их проведение. Для этого нам пришлось пригласить из Макеевского института по безопасности горных работ (МакНИИ) эксперта К.С.Чернова, провести с его участием контрольные испытания и получить заключение.

           До сих пор не могу забыть тот жаркий июньский день, когда загрузив вручную в "Универсал" несколько тонн аммиачной селитры, мы выехали на Аксайский карьер, чтобы показать наше детище в работе. Включили парогенератор, за ним запустили гидравлический привод дозаторов и с гордостью стали наблюдать за тем, как из зарядных шлангов ударил мощный поток слегка увлажненной селитры, свидетельствующий о торжестве идеи новой зарядной машины, не "имеющей аналогов в мировой практике".

          Увы, всеобщая радость оказалось недолгой - вскоре поток стал заметно ослабевать, дозаторы с натугой заскрипели и остановились, а парогаз повалил не из шлангов, а из бункера машины. В растерянности от неожиданной остановки мы попросили Петю Лещева залезть в бункер, не успев даже подумать, насколько это может быть опасно. Здоровенный красивый парень, похожий по стати на былинного богатыря Алешу Поповича, исчез в бункере, но через несколько секунд из люка выглянула его перепуганная красная физиономия со слезящимися глазами и широко раскрытым ртом - он явно задыхался и терял сознание и силы. Только тут мы сообразили, что бункер заполнен выхлопными газами и ему грозит смертельное отравление.

           Мгновенно вскарабкавшись на высоченную машину, мы схватили за руки обмякшего стокилограммового молодца и ценой невероятных усилий выволокли его на свежий воздух. Подобно рыбе, вытащенной из воды, он долго лежал на уступе, беззвучно глотая воздух, не в силах произнести ни слова. Чудом нам удалось избежать трагедии.

           Какой нелепый провал! Чернов наблюдал за всем молча, а мы метались между Лещевым и проклятым "Универсалом", не зная, что предпринять и как спасти положение. Немного успокоившись и увидев, что к Петру постепенно возвращается жизнь, мы снова попытались разобраться в причине отказа. Ответ нашли быстро - хваленые порционные дозаторы, на которых их автор начальник Механических мастерских Лениногорского комбината Штро защитил кандидатскую диссертацию, оказались неработоспособными. Селитра попадала в пространство, предназначенное для холостого хода поршня, и забивала его. Надо было совершенствовать конструкцию дозаторов, на что требовалось время. И как тут снова не вспомнить американского инженера Морфи, предусмотревшего и этот случай в одном из своих законов - "Необходимость внесения в конструкцию существенных изменений возрастает по мере приближения к конечному этапу работы".

           Слава Богу, Чернов был грамотным инженером, понял причину отказа и согласился с нашим предложением не связывать неудачную конструкцию дозаторов с идеей всей машины. Уже в гостинице, обмывая второе рождение Пети Лещева, нам удалось уговорить эксперта дать необходимое заключение. Изрядная выпивка размягчает характеры и делает людей более уступчивыми. После некоторых колебаний Чернов принял воистину соломоново решение, сказав:
          - Вы хорошие ребята и труда в эту машину вложили не меньше, чем государственных средств. Может вам удастся довести это чудо техники до конца, но во избежание в будущем возможных осложнений для меня и для вас я дам вам заключение для проведения испытаний только на аммиачной селитре. (Это означало запрещение использования машины для заряжания скважин промышленными ВВ, что существенно ограничивало область ее применения)
      
            Разумеется, мы были бесконечно рады этому решению, спасавшему нас от неизбежного и скорого краха.

            Пообещав нам выслать заключение сразу же по возвращении в институт, Чернов вернулся в свою Макеевку. Слово он сдержал и положительное заключение прислал. Благодаря ему мы получили возможность включить в план наших работ доводку конструкции "Универсала" с необходимым для этого финансированием. Раз попавшись на крючок с идеей новой зарядной машины, ПО "Каратау" было обречено вновь и вновь выделять на нее средства. В результате окончательная стоимость этой "игрушки" далеко перевалила за 300 тыс. рублей, на которые можно было бы купить три новых машины аналогичного класса - МЗ-4. Тезис "Наука требует жертв" в данном случае утверждался в самом извращенном виде.

           Этот злосчастный эпизод стал первым звеном в длинной цепи моих разочарований "Универсалом". Я еще буду добросовестно помогать ребятам в их тщетных попытках довести конструкцию до ума, но каждая из них будет означать лишь затягивание агонии нежизнеспособного агрегата. В конце концов, это поймет и Геннадий Дегтярев, который признается мне, что отныне тоже в него не верит и мечтает только дотянуть до защиты диссертации.

            Наряду с мертворожденными техническими идеями, каковыми оказались практически все предложения Низовкина, в лаборатории его стараниями был создан небольшой отдел патентоведения, который позволял организовать оформление и прохождение заявок на наши изобретения. В дирекции ИФиМГП до этого никак не доходили руки, и мои многочисленные попытки получить авторские свидетельства по целому ряду идей заканчивались поражением только потому, что у меня не хватало терпения и умения бороться за признание их новизны. Здесь в нашем распоряжении оказались весьма квалифицированные специалисты. С их помощью удалось активизировать этот процесс, который отныне стал также приносить дополнительный доход в виде 50-рублевого приложения к каждому авторскому свидетельству. И хотя даже по социалистическим меркам сумма была ничтожной, тем не менее, она оказала стимулирующее влияние на творческую активность сотрудников.

           Будучи противником ложного коллективизма, я по-прежнему придерживался принципа невмешательства в чужие авторские права, позволявшему и мне оформлять свои идеи в индивидуальном порядке или при минимальном числе достойных участников. В течение короткого времени мне удалось получить 14 авторских свидетельств на изобретения, среди которых наиболее интересными были: "Способ извлечения алмазов из чернового концентрата" (закрытый по признакам секретности); "Горный комбайн"; "Установка для осушения обводненных взрывных скважин"; "Взрывчатый состав" (закрытый), и 4 варианта на тему оперативной оценки горно-технологических свойств пород в процессе бурения. Некоторые из них были востребованы наукой и производством, и об этом следует рассказать.

           В 1978 году в ОНИЛ наметилось многообещающее направление по разработке и внедрению новых взрывчатых составов на основе механических смесей штатных ВВ и аммиачной селитры со вспененным гранулированным полистиролом. По просьбе Горной лаборатории института Якутнипроалмаз мы провели широкие лабораторные и опытные испытания в институте по безопасности горных работ (ВостНИИ) и получили разрешение на их промышленное применение на карьерах ПО Якуталмаз. Лучший из этой гаммы смесевых ВВ "Взрывчатый состав П" стал основным средством дробления алмазоносных кимберлитов на карьере ГОКа "Удачный". В течение законных пяти лет вплоть до разрыва деловых и научных связей, вызванных "перестройкой", мы получали солидное вознаграждение за его промышленное внедрение.

            Следующим изобретением, получившим признание горняков, стало оснащение серийной зарядной машины МЗ-4 устройством для осушения обводненных взрывных скважин с помощью "тепловой и кинетической энергии выхлопных газов двигателя". Не буду вдаваться в технические подробности, скажу лишь, что ее идея родилась у меня во время совещания по вопросам механизации заряжания обводненных скважин, проходившем в г. Губкине, и заключалась в использовании энергии выхлопных газов дизельного двигателя машины для выталкивания воды из скважины. Для того, чтобы воплотить замысел в металл и жизнь, необходимо участие конструктора, механика и других заинтересованных лиц. Понятно, что, следуя нехитрым научным законам, в момент оформления заявки число ее участников выросло до 5 человек. Зато очень быстро были разработаны не только рабочие чертежи, но и изготовлено несколько устройств - 2 на Каратау, 3 - на карьере Центральный ПО "Апатит" и одно - на карьере Бор в Приморье. 
 
           Параллельно с этими новыми разработками, мне удалось активизировать продолжение исследований по энергетическому методу оценки технологических свойств пород. Особую поддержку я получил в институте Якутнипроалмаз после того, как заведующим Горной лабораторией стал горный инженер Василий Михайлович Власов. Забегая вперед, скажу, что идея была подхвачена сразу несколькими сотрудниками, положившими ее в основу своих кандидатских диссертаций. На ней защитились В.Усачев, Г. Гомелаури (сын директора института) и сам В.М.Власов, однако лавры научного руководителя достались не мне, а проф. Баранову по праву заведующего кафедрой ДГИ и председателя Ученого совета, на котором защищались соискатели.

            На вполне благополучном фоне этих новых направлений нашей деятельности неудачи с "Универсалом" уже не казались мне столь критическими. Воодушевлял также и прием, оказанный научной общественностью моей первой книге, вышедшей в издательстве "Недра". Заказав явно недостаточное количество экземпляров и раздарив их высоким ученым мужам и соратникам, я пытался купить их в провинциальных магазинах, но всюду слышал одно - все книги проданы. Этот явный успех в очередной раз подвигнул меня на завершение диссертации и, ценой полного самоотречения, к осени я сумел отпечатать ее обновленный и дополненный новыми данными вариант с тайной надеждой, что она повторит успех книги. Увы, на это понадобится еще почти десять лет!

              Согласно действующей в то время инструкции ВАК, диссертация должна быть научным трудом, в котором осуществлено либо решение важной научной проблемы, либо разработано новое научное направление, либо изложены научно-обоснованные технические, экономические или технологические решения, внедрение которых вносит значительный вклад в ускорение научно-технического прогресса.

            После ознакомления с моей монографией В.Н.Мосинец посоветовал защищать ее под девизом создания нового научного направления, а не решения крупной проблемы, имеющей важное народно-хозяйственное значение. В принципе я был с ним согласен, но именно в этом и заключалась основная сложность ее защиты. На основании моих предшествующих бесед и выступлений в МГИ я мог предположить, что мои претензии на создание нового метода оценки горно-технологических свойств пород и массивов в этом научном центре будут приняты в штыки. Я уже писал о том, как ревниво проф. Б.Н.Кутузов отнесся к моему, выраженному, правда, в неявной форме, ниспровержению "Показателей трудности разрушения горных пород", разработанному В.В.Ржевским и Г.Я.Новиком в их учебниках "Основы физики горных пород".

            И хотя уважаемый Борис Николаевич в своих исследованиях довольно последовательно использовал энергетический принцип, признавать приоритет и методическую целостность моего метода он никак не хотел. Позже он довольно прозрачно намекнул мне, что все могло бы быть иначе, если бы на титульном листе моей диссертации вместо научного консультанта Е.Г.Баранова стояла его фамилия. О времена, о нравы! Институт научных консультантов давно изжил себя, так как находился в явном противоречии с положением ВАК, согласно которому докторская диссертация должна представлять собой самостоятельную научную работу. Но пока он сохранялся, я считал невозможным пойти на подобную сделку, несмотря на то, что проф. Баранов ни советом, ни делом ни разу не вмешался в ход моей работы.

             Пожалуй, я слишком много времени и места уделяю описанию собственных дел и это становится скучным. Помимо них в жизни происходят и множество других событий, составляющих ее социальный и политический фон. Чтобы картина была более полной и вместе с тем не перегруженной, постараюсь ограничиться лишь их простым перечислением с соблюдением хронологии.

             В июне Наука понесла большую утрату - скоропостижно скончался бывший президент АН СССР Мстислав Всеволодович Келдыш. Когда-то он посетил наш институт ФиМГП, был в нашем отделе Физики взрыва и произвел на нас неизгладимое впечатление своей эрудицией и общительностью.

            В октябре на 83-ем году скончался "выдающийся" деятель Советского государства - Анастас Иванович Микоян. Это событие народ прокомментировал по-своему - "От Ильича до Ильича - без инфаркта и паралича".

            В ноябре в газетах была помещена коротенькая заметка - "во время полета пассажирского самолета по маршруту Краснодар-Баку вооруженный преступник Э.М.Махаев предпринял попытку его захвата с целью угона за границу. Попытка была пресечена. Преступник убит". Как видим, корни терроризма находятся в глубинах "развитого социализма".
Из событий республиканского значения:

            Верховный Совет Киргизской ССР постановил освободить тов. Суюмбаева А.С. от обязанностей предсовмина "в связи с переходом на другую работу". Наконец-то лишили власти главного гонителя несчастных дачников.

            Мой сосед-киргиз, зав. сельхозотделом республиканского радио, рассказал мне, что в бытность секретарем Ошского обкома КПСС Суюмабаев собственноручно утопил в ванне свою 17-летнюю дочь, забеременевшую вне брака. Дело было замято и представлено как следствие отравления газом от газовой колонки.

           Новый 1979-ый год начался для киргизской науки с тяжелой утраты - 1 января скоропостижно скончался президент АН Кирг.ССР академик М.М.Адышев. Он пробыл на этом посту всего 40 дней после того, как прежнего президента К.К.Каракеева освободили от высокой должности и перевели зав. сектором в институт Истории. Официальной причиной смерти назвали инфаркт миокарда. Приступ случился прямо в кабинете 28 декабря. Его увезли в клинику IV Главного управления, сделали укол сильнодействующего лекарства, после чего сердце остановилось. Ему было всего 63 года, был он хорошим геологом, неплохим человеком и потомком "Алайской царицы" Курманджан-Датки.

          Общественность отнеслась к этой внезапной смерти по-своему: одни сетовали на некомпетентность врачей привилегированного лечебного заведения, другие - на злой умысел освободить место для более угодного ЦК претендента. Вскоре на этот, один из почетнейших в республике, пост ЦК предложило избрать директора института математики Мырзабека Иманалиева - специалиста в области малопонятных интегро-дифференциальных уравнений. Встречаясь с ним на годичных собраниях академии, я, будучи сугубым прагматиком, никак не мог взять в толк практической пользы от его заумных идей, высказанных к тому же на скверном русском языке. Толстенький, кругленький и улыбчивый - он больше походил на китайского мандарина, чем на лидера высокой науки. Впрочем - "жираф большой, ему видней".

            Жизнь большинства советских людей никоим образом не была связана с событиями, происходящими в высших эшелонах власти страны и, тем более, - во внешних сферах. Кто-то сказал, что жизнь - это театр, а все люди - актеры. На самом деле мы были обыкновенными статистами массовок, разыгрываемых на гигантской сцене площадью в 1/6 земной поверхности. Основная масса моих соотечественников была настолько озабочена собственными жизненными проблемами, что совершенно не интересовалась текущими событиями. Людей можно было понять - с их мнением никто не считался, а если появлялись отдельные "диссиденты", то им быстро находили место в колониях и психушках.

            Замалчивание неприятных явлений или явное извращение фактов стали нормой нашей общественной жизни. На этом лживом фоне особенно постыдными казались неумеренные восхваления деятельности нашего стремительно дряхлеющего вождя, осыпаемого золотыми звездами героя войны и труда, бриллиантами ордена "Победы" и званием маршала. Стыдно было смотреть на экран телевизора, когда передавался очередной спектакль с церемонии вручения "дорогому Леониду Ильичу" внеочередной высокой правительственной награды, сопровождающейся невнятным бормотанием слов благодарности и слюнявыми троекратными поцелуями. Хотелось плюнуть в экран, да лень было вытирать его.
           Я воспринимал происходящее не просто как причуду старого маразматика, а как признак глубоко зашедшей болезни, давно поразившей наше общество.

           Как в капле воды отражаются физико-химические свойства моря, так и в жизни вверенного мне коллектива отражались настроения и проблемы всего нашего общества. Даже национальный состав был достаточно пропорциональным - при абсолютном преобладании славян в лаборатории было по одному киргизу, казаху, татарину, немцу, двое лиц "кавказской национальности" и одна еврейка. Но в целом это были уже другие люди, совсем не такие, какими были я и мои сверстники двадцать лет назад. Это было новое, более прагматичное, поколение, чуждое нашим, во многом идеалистическим, представлениям о взаимоотношениях между личностью и обществом.

            При внешней лояльности киргиз Айдарбек Токоев терпеть не мог казаха Темиргали Момыналиева, причем каждый считал себя и свою нацию на голову выше другого, напрочь отбрасывая признаки тесного родства и соседства двух народов.

         Чистопородный армянин Эктор Багян не признавал своего соплеменника Эдуарда Мирзаева, имевшего несчастье родиться и получить образование в узбекском городе Самарканде. Я тоже не мог преодолеть предвзятого отношения к сосредоточившимся в ОНИЛ трем братьям Коваленкам, правда, не по причине их украинского происхождения, а вследствие высокомерия и врожденного коварства этого клана, о чем я уже писал. Трудно было бы руководить таким пестрым коллективом, если бы я не отдал вожжи в руки заведующих отделами, сохранив за собой право, подобно ездоку, указывать лишь направление движения. Теперь самое время рассказать и о них.

           Гена Дегтярев - коренастый светловолосый мужчина лет тридцати с мелкими чертами лица и тонкими, поджатыми губами, свидетельствующими, с моей точки зрения, о скрытности и коварстве, скупости и мелочности натуры. Однако в работе эти неприятные качества оборачивались своей лучшей стороной - он был пунктуален и аккуратен, что в сочетании с грамотностью и хорошей специальной подготовкой делало его надежным помощником и твердым руководителем отдела. Между нами сохранялись доверительные отношения до тех пор, пока он не защитился. Уравнявшись со мной в ученой степени, он тут же дал понять, что отныне не нуждается в моих советах, и перешел на официальный тон, еще раз убедив меня в том, что лицо - зеркало души. По своей привычке не искать истоков перемены настроения я после этого навсегда разорвал с ним дипломатические отношения.

          Володя Нифадьев - полная противоположность Дегтяреву: высокий, обаятельный, смешливый, неорганизованный, порывистый, увлекающийся и не слишком грамотный. Он охотно доверял мне редактирование всех своих научных отчетов, а потом и диссертации; советовался по всем вопросам и откровенно рассказывал о новых идеях и творческих замыслах. И даже после того, как наши жизненные и научные пути основательно разошлись, между нами до сих пор сохраняются теплые товарищеские отношения.

           Пожалуй, из всех моих прежних сподвижников Владимир Иванович Нифадьев сделал самую блестящую карьеру. Еще до распада ОНИЛ в результате перестройки и дезорганизации министерств и предприятий, он уже в качестве кандидата наук стал заместителем заведующего Отделом науки при ЦК КП Киргизии (который в то время возглавлял будущий президент независимого  Кыргызстана Аскар Акаев), затем по рекомендации того же ЦК был избран на должность директора ИФиМГП (четвертый директор после Баранова, Алимова и Айтматова) и, наконец, стал ректором Кыргызско-Российского (Славянского) университета в г. Бишкеке (бывшем Фрунзе). В этой ипостаси он достаточно благополучно пребывает и до настоящего (2014 г.) времени, став попутно доктором технических наук, профессором и академиком Национальной академии наук Кыргызской республики. Дай Бог ему здоровья и терпения!
   
            Вячеслав Суховерский - страшно худой, тонкий в фигуре и лице, горбоносый блондин нервического и желчного склада, горячо преданный горной науке и активно заполнявший ее анналы многочисленными статьями, написанными в соавторстве со своим закадычным и таким же худым другом Сашей Ждановских. До обеда они яростно работали и спорили, писали и обсуждали написанное, а потом шли в буфет "Домовой кухни", извлекали из карманов по "рубчику", выданному женами на пропитание, и тратили их по устоявшемуся стандарту - за 80 коп. покупали по паре стаканов "бормотухи" типа портвейнов "Анар" или "Агдам" и за 20 коп. - по пирожку местного производства.

           В лабораторию они возвращались в приподнятом настроении и со страстным желанием поговорить по душам. Я в такие моменты старался избегать посещения их комнаты, чтобы не давать повода для горячих выражений любви и благодарности за то, что помог им вырваться из-под власти Сектова. Пристрастие друзей к дешевым портвейнам не раз заканчивалось на койках вытрезвителя и угрозами руководства уволить их с работами, но всякий раз искренняя преданность горному делу и науке спасали их от суровой кары - коллектив брал их на поруки. Увы, количество, а, главное, - качество любимых напитков подорвало их не очень крепкое здоровье – оба они уже давно пребывают в райских кущах, наслаждаясь ничем не ограниченной возможностью трезвого общения.
 
Вот такими были мои главные помощники в сложном деле руководства научно-исследовательской лабораторией и, не взирая ни на что, я продолжаю сохранять о них теплые воспоминания. Но вернемся в ту далекую и трудную эпоху.

            Деловая часть 1979 года, как всегда, началась с НТС ПО "Каратау" и сопутствующими последствиями в виде "пролонгации" договора, составления нового штатного расписания и бесконечных обид претендентов на повышение должностей и окладов. Главный инженер А.В.Недогон   и   директор   объединения А.И.Шеин в своих выступлениях вновь жаловались на падение производственных показателей по сравнению с предшествующим годом и по привычке сетовали на низкую эффективность НИР. К нашему удовольствию мы оказались в небольшом перечне тех научных коллективов, кто удостоился благосклонного отзыва высокого руководства. Более того, когда в своем докладе я упомянул о том, что мы вынуждены были снять со своего договора 30 тыс. рублей из-за неготовности механизированного пункта растаривания к испытаниям, из-за стола президиума послышался тихий, но внушительный голос Анатолия Ивановича Шеина:
           - А кто в этом виноват?
           - Виноваты в этом, Анатолий Иванович., ОКС и ЦАМ. Кроме того, на пункте до сих пор нет механика, который бы осуществлял контроль за его завершением и последующей эксплуатацией.
           - А где этот механик? Почему до сих пор нет механика?

            Вопрос был риторическим и обращенным в пространство, а ответ был известен и заранее подготовлен нами. Наш инженер Саша Карпов давно мечтал перебраться из города на производство, чтобы получить там квартиру и более высокую зарплату. Его кандидатура уже давно была согласована с инстанциями и, воспользовавшись вопросом Шеина, мы в перерыве подсунули ему заявление, которое он тут же подписал. Теперь у нас на производстве был свой человек.

            И хотя сумма договора на 1979 г. была согласована и подписана в объеме 110 тыс. р. нас это обстоятельство не очень радовало. На содержание ОНИЛ, т.е. на науку приходилось только 45 тыс., а остальные 65 тыс. предусматривалось передать в экспериментально-конструкторское бюро (ЭКБ) при ФПИ на изготовление установки по вспениванию полистирола для низкоплотных ВВ; 150 приборов "Прогноз" и на доработку узлов "Универсала", которые так оскандалили нас перед экспертом.

           Кстати, ЭКБ, организованное и оснащенное новой техникой по инициативе ректора В.М.Журавлева, показало, насколько слаба механическая база даже таких крупных предприятий как ПО "Каратау", "Апатит" и др. Все они готовы были платить любые деньги за изготовление нестандартного оборудования, потому что заводы страны были плотно загружены серийным производством, а их собственные цехи и мастерские - ремонтом техники. Благодаря наличию ЭКБ наша ОНИЛ в течение ряда лет ходила в фаворитах целого ряда предприятий от Кольского полуострова до комбината "Бор" в Приморье. Акции лаборатории лезли вверх, но дивиденды по ним выражались в дополнительных заботах и тревогах, слегка смягченных сомнительным моральным удовлетворением.               
            Плановой социалистической экономике еще предстояло продержаться целую пятилетку, но трещины в ее здании зияли все очевиднее. В марте в числе многих представителей научных организаций я был приглашен в Госплан республики. Обсуждался вопрос о планировании народного хозяйства до 1990 года с привлечением к решению этой сложной задачи ученых. Из вступительного слова зампреда К.Б.Гусева я услыхал много интересных фактов и цифр, подтверждавших мое скептическое отношение к будущему этой утопической системы. В частности, я узнал, что армия ученых республики составляет 5 тыс. человек и на их содержание расходуется ежегодно 17 млн. рублей. В среднем это составляло немногим более 280 рублей на ученую душу в месяц. Я бы сказал - не густо! На карьере машинист экскаватора получает в два раза больше и от инсульта не умирает.

            Ответственный товарищ сказал нам, что Госплан никак не может связать концы с концами - директивные цифры по пятилеткам и на 90-ый год никак не хотят увязываться с темпами фактического развития экономики. Более того, развитие идет с отрицательным ускорением. В подкрепление слов Гусев привел такие цифры:
           - производство электроэнергии в республике отстает от роста ее потребления;
           - обеспеченность детскими учреждениями 25% при средней по Союзу 49%;
           - потребление мяса составляет 37 кг в год против 58 по СССР, соответственно рыбы 35%, молока 50%, яиц 56%, овощей 80%, фруктов 70% - и это в южной и животноводческой республике!
           - обеспеченность землей на душу населения в 2,5 раза ниже чем в целом по стране и т.д.
           Даже планирование трудовых ресурсов затруднено в связи с растущей смертностью населения - если в 1965 г она составляла 0.73%, то в 1977 г выросла до 0.96%.

           Цифры удручающие и правительство ждет совета и помощи - как выйти из создавшегося положения? Вслушиваясь в эти цифры, я думал о том, что бедный Госплан выбрал неверный способ выхода из кризиса, обратившись к ученым. Что они могут предложить? Создать комиссии, просить дополнительное финансирование и штаты, усилить координацию работ... И действительно, было принято решение в двухмесячный срок подготовить группы по выработке МЕЖВЕДОМСТВЕННЫХ ОТРАСЛЕВЫХ ЦЕЛЕВЫХ КОМПЛЕКСНЫХ ПРОГРАММ! Как только я услышал это сакраментальное решение, я понял, что затея обречена на провал. Весь мой исторический опыт работы в науке подсказывал - достаточно привлечь к разработке идеи несколько коллективов, как она тут же будет растащена по кускам и погублена в целом.

            О том, что с продовольствием в стране дела обстоят неважно мы узнавали не только по скудному ассортименту наших магазинов, но также из передач "вражеских голосов", которые пытались ловить по ночам сквозь вой глушителей. Легче это удавалось на даче, где у меня была "Спидола". Так я узнал, что страна, обладающая самыми обширными земельными угодьями, ежегодно закупает в США и Канаде свыше 6 млн. т. зерна. Как сказал однажды У.Черчиль - "Надо быть гением, чтобы оставить Россию без хлеба!" А "гениями" у нас можно было пруд прудить.