Наука и производство

     В такой обстановке страна и мы в ней встречали новое десятилетие. Состояние экономики, внешняя политика и умонастроения в обществе удручали. Мы все были свидетелями и одновременно заложниками затянувшегося эксперимента с переводом огромной и слабо организованной страны на социалистические рельсы. Опыт явно проваливался, но партия и правительство никак не хотели признавать этого, а народ в массе своей продолжал верить в возможность улучшения жизни при соблюдении двух главных условий: если мы перестанем содержать нахлебников вроде Кубы, Вьетнама, Анголы и множества других подобных паразитов и если наведем порядок в собственной стране, поведя решительную борьбу с казнокрадами, откровенными бездельниками, пьяницами и нарушителями трудовой дисциплины. Для этого нужен новый энергичный, честный и порядочный лидер, для которого интересы страны и народа стали бы приоритетными.

              Несмотря на нелепую цензуру, средства массовой информации позволяли увидеть и понять, что развитые капиталистические страны живут несравненно лучше нас. Продолжая регулярно читать иностранную техническую литературу, я убеждался в том, что производительность труда там в разы, а зарплата - на порядки выше чем у нас. Но зато там царит вопиющее неравенство между теми, кто живет в роскошных виллах и теми, кто, как нам это показывал в своих репортажах из Америки В.Дунаев, ночует зимой в картонных коробках. У нас такого не было. Мы все жили пусть небогато, но зато каждый имел крышу над головой, работу и надежду на сравнительно обеспеченную старость. Разумеется, при колоссальных размерах и природных ресурсах страны и не столь уж многочисленном населении - в четыре раза меньшем чем в Китае - мы могли бы жить лучше, чем американцы и тем более - немцы. А живем хуже только потому, что плохо работаем. И еще раздражала уравниловка. Неважно как ты работаешь, важно, чтобы у тебя были должность и степень.

             С подобными мыслями я входил в новое десятилетие, уверенный в том, что так думает большинство советских людей и надеясь на то, что дряхлый Леонид Ильич скоро сойдет с исторической сцены и его сменит такой лидер, какой нужен стране в ее нынешних трагических обстоятельствах.

             Трудовые будни в новом году начались для меня с поездки в Москву. Я созвонился с Кутузовым и он дал согласие на обсуждение диссертации на семинаре кафедры. О том, что эта связь не пройдет для меня даром, я понял после получения письма, в котором он просил привезти ему распределительный вал для "Жигулей" в комплекте, так как в Москве эта запчасть в страшном дефиците. Искомую деталь мне нашли на станции техобслуживания за 150 рублей, что было в несколько раз выше ее нарицательной стоимости. Когда я упаковывал эти железки в чемодан, мне пришла в голову невеселая мысль - вот и я дожил до того, что в надежде на благожелательное заключение вынужден вместо "борзых щенков" везти ему запчасть. Однако я еще надеялся на то, что как истинный джентльмен он вернет мне хотя бы ее государственную стоимость.

          Увы, меня ждало разочарование. Уважаемый профессор Московского горного института без тени колебаний, бегло взглянув на содержимое промасленного свертка, как бы между делом поблагодарил меня, положил детали в шкаф, тщательно вытер испачканные руки и продолжил ни к чему не обязывающую беседу. Я понял, что денежки мои плакали, и эта дружеская услуга впервые в жизни обернулась для меня вульгарной взяткой. Мне стало стыдно и за себя, и за него.

             Трудно назвать научным семинаром небольшое сборище, на котором кроме профессора присутствовало несколько аспирантов и рядовых сотрудников кафедры. Слушали очень внимательно, так как экспериментальный материал, результаты его обработки и технологические решения для большинства присутствующих были абсолютно новыми. Подводя итог, Кутузов отметил, что работа вполне "диссертабельна", но ее следует переориентировать в направлении физики горных пород, отодвинув рекомендации по технологии на второй план. Это было чисто рекомендательное предложение, не закрепленное даже протоколом семинара ввиду его непредставительности. Я был разочарован, но  еще долго считал, что кроме МГИ и кафедры Кутузова меня больше нигде не поймут и не поддержат..

             В начале февраля он был во Фрунзе в отделе Алимова и на вопрос одного из его сотрудников доктора А.В.Фролова, поинтересовавшегося оценкой моей работы, Борис Николаевич сказал, что обижен на меня за то, что монография "Буримость и взрываемость горных пород" вышла в Москве, минуя его. Я, дескать, обошел его не только в качестве ответственного редактора или рецензента, но даже не попросил дать отзыв в "Горном журнале". А мне по простоте душевной и в голову не пришло, что такие пустяки достойны внимания и обид.

              Для того, чтобы завершить эту тему, забегу вперед и расскажу о продолжении моих с ним вынужденных контактов. Весной по его просьбе и опять по "левой" цене за 105 рублей я достал и отправил ему новую поршневую группу и набор клапанов. Поблагодарив меня за эту услугу, он вскоре прислал письмо с просьбой достать ему еще детали переднего моста и карбюратор "Озон". По оценке это могло влететь мне в 200 рублей и, поняв, что для подобных людей пределов алчности не существует, я уклонился от этой просьбы. Вот когда во всем объеме раскрылись содержание и смысл его реакции на первую просьбу рассмотреть мою диссертацию:

             - А что я с этого буду иметь? -  Растерявшись от столь откровенного вопроса, я тогда предложил ему стать соавтором моей первой книги. - Чтобы стать соавтором, И.А., придется много поработать, а полученной в результате этого доли гонорара не хватит даже на приличную выпивку в ресторане.

             Вот такие штрихи к характеристике заведующего кафедрой, доктора технических наук, профессора Б.Н.Кутузова. Ну его к черту! Даже вспоминать о нем тошно. Лучше вернуться к текущим событиям начала года.

             Как всегда, главным был НТС ПО "Каратау". Мне пришлось отчитываться за деятельность ОНИЛ в течение десятой пятилетки. Не вдаваясь в детали, скажу лишь, что отчет прошел блестяще и работу лаборатории ставили всем в пример. Меня подобный энтузиазм даже несколько насторожил - ведь мы фактически не внедрили еще ни одну из наших разработок! Все они переходили в одиннадцатую пятилетку и утверждение планов также прошло "под фанфары".

            В жизни все подчинено законам баланса и симметрии - если тебе слишком хорошо, то кому-то должно быть очень плохо. Наш успех вызвал зависть у представителей казахской горной науки, считавших себя незаслуженно обойденными какими-то учеными из Киргизии. Буквально через несколько дней после НТС меня пригласили приехать в Жанатас, чтобы дать ответ на уже второе письмо в ЦК КП Казахстана, в котором анонимный автор писал, что ОНИЛ ФПИ нашла добрую кормушку в объединении Каратау и вытягивает из республики громадные средства. Я позвонил "пролонгатору" Ахтулову и тот успокоил меня, сказав, что на заседании горкома партии принял нашу сторону и с фактами в руках опроверг гнусную клевету.

             Широкая жизненная дорога, по которой идет каждый из нас, на самом деле состоит из множества тропинок, параллельных нашей. Часто они ответвляются в сторону, и идущий по ней исчезает из нашей жизни либо навсегда, либо в какой-то момент наши с ним пути пересекаются вновь. На этом НТС я вновь встретился с Германом Мещеряковым, с которым в далеком 1959 году мы пытались очаровать фортуну в злополучном "Киргизпромпроекте". После долгих мытарств по рудникам и шахтам Киргизии и Казахстана он осел в Жанатасе и дослужился до должности директора строящегося рудника "Кок-Джон". Он рассказал мне о том, что из-за постоянных конфликтов с нерадивыми строителями успел схлопотать несколько выговоров и инфаркт, что ждет не дождется выхода на пенсию по "Первому списку", но боится, что не доживет до этого дня. В этом аду он прожил уже 26 лет, из которых не может припомнить ни одного светлого дня.

             Незаметным образом наша с ним беседа переключилась на широко разрекламированный фильм "Особо важное задание". Он был поставлен Евгением Матвеевым и посвящен становлению завода по производству знаменитых штурмовиков ИЛ-2 в тяжелую первую военную зиму. Это его коллектив получил тогда телеграмму Сталина - "Ваши самолеты нужны фронту как хлеб, как воздух", воодушевившую измученных и голодных людей на трудовые подвиги. Так вот, нынешние партийные органы, обескураженные плохим состоянием дел в промышленности и сельском хозяйстве, решили использовать фильм для возрождения идеи трудового энтузиазма.

             В очередной вызов "на ковер" по поводу неурядиц в строительстве рудника инструктор горкома партии сказал Герману - Не надо, товарищ Мещеряков, жаловаться на недостатки и искать оправданий. Надо работать так, как показано в фильме!  - Герман уверял меня, что возмущенный советом надсмотрщика от партии он ответил ему так - В таком случае пришлите мне на пару месяцев для наведения порядка среди строителей товарища Сталина!. - И в самом деле, на опыте строительства пункта механизированной переработки ВВ мы имели несчастье лишний раз убедиться в стиле и методах работы наших строителей.

            В конце февраля как очередное величайшее событие в жизни общества открылся XXVI съезд КПСС. Люди давно разуверились в том, что эти помпезные сборища в Кремлевском дворце, сопровождаемые выносом знамен, клятвами пионеров "Всегда готов!" неизвестно к чему и завершаемые синхронным нашептыванием забытых слов под фонограмму "Интернационала", принесут им хоть какое-то облегчение в жизни и относились к ним с полнейшим равнодушием. Я же, как всегда, внимательно следил за всеми речами и выступлениями, пытаясь в навозной куче лозунгов и лживой статистики отыскать жемчужины истинного состояния дел. На этот раз все были взбудоражены необычным открытием работы съезда - в течение лишь нескольких минут показали начало доклада Л.И.Брежнева затем прямая трансляция была прекращена и дальнейшее его изложение шло с подачи диктора Игоря Кириллова. Все сделали единодушный вывод о том, что дедушка Леня плох.

             Вся работа съезда проходила с преобладанием трех основных моментов: попыток восхваления сомнительных успехов истекшей X пятилетки, критики зарубежных критиков, "пытающихся исказить ее результаты и предсказывающих провал очередного пятилетнего плана" и провозглашения грандиозных целей и задач на предстоящую XI пятилетку. Все это было знакомо, не вызывало никакого интереса и доверия. Казалось, мы чувствовали, но еще не осознавали начала приближающегося краха социалистической системы.

            Я не прерывал связей с ИФиМГП. Регулярно посещал его богатую библиотеку, просматривал иностранную периодику, авторефераты диссертаций, встречался со старыми коллегами. На мой взгляд, там продолжался процесс упадка творческой инициативы, распад прежнего коллектива, наблюдался отход от живых интересов горной практики к надуманным проблемам Геомеханики "в условиях высокогорья". Встреча с Маратом Терметчиковым и Саганалы Барсанаевым произвела на меня тяжкое впечатление. Их затяжная борьба с Ильгизом потерпела окончательное поражение.

            Марат, старейший сотрудник, стоявший у истоков республиканской горной науки и формирования коллектива института, вынужден был перейти на должность главного инженера Экспедиции института Сейсмологии АН. Он никогда не занимался вопросами сейсмики, землетрясений и их регистрации, но что это значит, если там оклад 400 рублей + коэффициент 45%! В оправдание своего перехода он сказал мне сакраментальную фразу - "Я не хочу быть свидетелем того, как разваливается институт!"- Его можно было понять и посочувствовать. Он подтвердил мое мнение, сказав, что директор сворачивает работы по технологическим направлениям, взамен которых намерен развивать приборостроительную базу для оценки свойств и состояния горных пород и массивов. В связи с такой переменой курса, "особой, приближенной к императору", становится Макар Лейцин. Пожалуй, этот факт Марат принял не только как личный вызов, но и оскорбление своих национальных чувств.

              Геннадий Калинин, придававший своей массивной фигурой солидность оппозиции и утверждавший ее интернациональный характер, предпочел перебежать в стан бывших врагов и заключить с ними мировое соглашение. Он-то прекрасно понимал, что более теплого места он не только в городе, но и во всей республики не найдет.

               Саганалы, хотя и остается в институте, тоже невесел. Директор решил не наказывать его за участие в оппозиции, но зато демонстративно перестал интересоваться проблемами лаборатории и его личными. Он тоже подумывал об уходе, в частности, в ФПИ, но ректор В.М.Журавлев отказал ему в кафедре. Не помогла и поддержка Шергазы Мамбетова - одного из наиболее удачливых участников разгромленной группировки.

             Миша Яковлев и Нариман Ялымов - ветераны из 58-го года - утвердились в должности заведующих лабораториями, молча занимались своим делом, не вылезали с многообещающими идеями спорного характера, занимались вопросами совершенствования технологии горных работ по заказам предприятий и старались поменьше обращать на себя внимание руководства.
В институте произошла настолько активная смена поколения, что я все острее ощущал себя в его стенах чужим.

           В апреле на "Центральном" карьере рудника Жанатас мы в полном всеоружии проводили испытания НПВС (низкоплотных взрывчатых смесей) для отстройки верхнего горизонта в его предельном состоянии. Еще в 1963 году в журнале "Explosives Engineering" я перевел статью о новом методе точного "резания" горных пород с помощью взрыва слабых зарядов (Presplitting) и впервые высказал в печати (журнал "Народное хозяйство Киргизии", N 10, 1963 г.) идею об использовании этого способа для оформления бортов карьеров и отбойки рудных тел.

           Теперь, по прошествии 18 лет, мне предстояло реализовать этот принцип с использованием не только НПВС, но и технических средств их приготовления и заряжания. В мастерских нашего ЭКБ была изготовлена достаточно сложная установка для вспенивания полистирола и переоборудована зарядная машина СУЗН-5, позволявшая осуществлять заряжание наклонных скважин смесью, состоящей на 95% из вспененного полистирола и лишь на 5% - из аммиачной селитры. Теперь нам предстояло делом преодолеть скептицизм директора рудника нахрапистого немца Гензеля, никак не желавшего верить в то, что такая "адская" смесь способна взрываться и обеспечивать нужный эффект.

            Мы провели два взрыва по 20 скважин в каждом. Успех превзошел даже наши самые смелые ожидания - массив был разрезан аккуратной трещиной шириной не более 7-10 см. Гензель был в не меньшем восторге, чем мы и с того дня стал одним из самых рьяных наших приверженцев. Наука должна зарабатывать доверие не обещаниями, а доказательством в удачном опыте. И хотя последнее достается во много раз труднее, результат стоит того, чтобы за него побороться.

             Совершенно неожиданно из МЦМ СССР за подписью начальника Всесоюзного объединения Союзвольфрам Н.М.Лунина, так по-новому стали называться привычные главки, пришла телеграмма, в которой мне предлагали прибыть в Москву для отчета о проделанной работе по Джидинскому комбинату. Я не был на этом предприятии с 1977 года, целиком перепоручив его заботам группы Суховерского-Ждановских и главного специалиста по взрывным работам Яши Додиса. Прежде чем лететь с отчетом пред ясные очи Лунина и Шупикова, следовало тщательно подготовиться, так как на карьере "Инкур" я не был уже три года и знал о состоянии дел только по устным и письменным отчетам. Впрочем одно то, что мы работали там уже пятый год свидетельствовало о их полном благополучии. Именно поэтому мне казалось, что за этим внезапным вызовом стоит нечто другое, чем желание занятых государственными делами людей ознакомиться с правильностью расходования столь незначительных средств и эффективностью наших предложений.

              Всесоюзное объединение Союзвольфрам находилось на 20-ом этаже правого крыла здания N17 по проспекту им. Калинина (ныне - Новый Арбат), в котором размещалось министерство Цветной Металлургии СССР. Поднявшись на бесшумном японском лифте, я вошел в небольшой кабинет Шупикова, который встретил меня вполне дружелюбно, но с едва уловимым оттенком превосходства, вытекавшего из нынешнего неравенства наших с ним состояний - я был исполнителем, а он - работодателем. После кратких взаимных расспросов о здоровье, семье и делах я вытащил свои бумаги и хотел было перейти к основной теме встречи, но Виктор махнул на них рукой и сказал, что меня пригласили совсем по иному поводу.
            - Пойдем к Николаю Михайловичу. Он просил меня, как только ты появишься, привести тебя к нему. Есть серьезный разговор.
         
             Мы прошли дальше по коридору, миновали приемную и вошли в кабинет, ничем не отличающийся от сотен и тысяч ему подобных с непременной парой портретов живого и мертвого вождей - Брежнева и Ленина. Последний раз я виделся с Луниным в ИФиМГП, когда он, будучи еще директором Хайдарканского ртутного комбината и поддавшись на посулы Баранова, сделал первую и последнюю попытку доложить на семинаре отдела ход работы над диссертацией. Прекрасный производственник и человек, самозабвенно преданный горному делу, оказался совершенно не расположен к научному труду. К его чести он быстро понял это и бросил затею раз и навсегда.

            Мой старший и старый коллега встретил меня более искренне, чем бывший однокурсник. Я нашел его сильно сдавшим. Голубые глаза выцвели, кожа на продолговатом лице, как у многих любителей выпить, стала розово-прозрачной, рот был полон искусственных зубов. Когда мы вошли, он разговаривал с пожилым массивным грузином, в котором я сразу же узнал бывшего директора Тырныаузского молибденового комбината Кобахидзе. О нем мне много, по-доброму и в лицах рассказывал Леня Шабанов, работавший под его началом механиком рудника "Молибден". Лунин познакомил нас и попросил Валерия Наримановича остаться и принять участие в беседе. После обычных расспросов Н.М. спросил меня:
          - Слушай, Игорь, как ты отнесешься к предложению занять пост заместителя директора по науке института Средазнипроцветмет в Ташкенте? Сколько можно работать заведующим лабораторией? Мы давно тебя знаем и считаем, что ты вполне бы справился с этой работой.
         
            Это предложение выходило далеко за рамки моих самых смелых догадок, но мне не надо было слишком долго взвешивать за и против самой идеи. От своих бывших однокашников Михайлова, Дубинского и Кнышова я слишком хорошо знал, во что после гибели Владислава Ищука превратился этот институт, получивший негласную характеристику "корейско-еврейского". Мне часто приходилось бывать там и слышать отзывы о самодурстве и махинациях директора Полякова, жертвой которых стал мой друг Аркадий, имевший несчастье быть там начальником планово-производственного отдела. Институт обслуживал ВО Союзвольфрам и мне не хотелось впрямую высказывать свои оценки подведомственной Лунину организации. Я начал традиционно и издалека:
           - Николай Михайлович, я очень признателен Вам за высокую оценку моих способностей, но считаю невозможным принять Ваше предложение хотя бы по той причине, что я беспартийный.
            - Как, ты до сих пор не коммунист?
            - Представьте себе - да.
            - Ну, это не страшно. Мы предложим парторганизации быстро принять тебя в партию и дадим свои рекомендации. Как ты, Виктор, считаешь? Можем мы поручиться за твоего однокурсника?
            - Разумеется, дадим! - Ответил Шупиков.
              Мне очень не хотелось оскорблять отказом благородный порыв своих старых соратников и я решил воспользоваться другим доводом.
             - Друзья! Я очень не люблю Ташкент с его жарой, многолюдством и суетой. Я привык к Фрунзе, считаю его лучшим городом Союза после Алма-Аты и хотел бы жить в нем, а не в Ташкенте.
            - Какая у тебя во Фрунзе квартира?
            - Двухкомнатная.
            - А мы тебе дадим трехкомнатную. Соглашайся, Игорь. Во Фрунзе ты так и останешься завлабом.
               В ответ на такую настойчивость пришлось немного слукавить.
             - Николай Михайлович, Виктор! Мне очень не хочется огорчать вас отказом, но дело в том, что ректор института предложил мне занять должность заведующего кафедрой. Я дал свое принципиальное согласие и не считаю возможным нарушать слово. Так что, друзья, спасибо вам за лестное предложение, но я никак не могу принять его.
              На этом наш спор закончился, и мы перешли к более приятным темам.
              Я знал, что Н.М.Лунин несколько лет провел в Монголии и спросил его, чем он там занимался.
             Строил и сдал в эксплуатацию комбинат "Керулен" на базе группы флюоритовых месторождений в Гоби.
             - А в каком, более конкретно, месте?
             - В Бор-Ундэре.
             - Вот это да! Ведь это я в 1957 году проходил там разведочные канавы, бил шурфы и начинал колонковое бурение! Надо же, как пересекаются наши горняцкие судьбы. Сначала Буурда, потом Хайдаркан, затем Монголия и вот теперь - Москва!

             За воспоминаниями мы просидели больше часа. Когда эта тема была исчерпана, разговор с романтического прошлого незаметно переключился на более приземленные вопросы продвижения по служебной лестнице. Кобахидзе был стар, поэтому обсуждались перспективы дальнейшей карьеры Лунина и Шупикова. В этом не было бы ничего предосудительного, если бы не один нюанс - новые должности рассматривались не с позиций реформирования отрасли или подведомственных предприятий, а с точки зрения приобщения к более высокому уровню материальных благ.

             С блеском в глазах и дрожью в голосе обсуждались преимущества должности зам.министра, которая светила Лунину. В этом случае, согласно негласному "табелю о рангах", он с уровня пользования закрытым магазином-распределителем переходил бы на более высокий уровень "кремлевки" - пайка, доставляемого прямо на дом. В паек входит широкий ассортимент дефицитных продуктов вплоть до черной икры, которая в глазах совслужащих была символом принадлежности к высшему обществу. Соответственно жена Шупикова после занятия им вакантного кресла начальника Главка получала возможность абстрагироваться от широких трудящихся масс и пользоваться услугами закрытого магазина.

             Признаюсь, эти гастрономические мечтания мгновенно разрушили установившуюся атмосферу причастности к гордой профессии горных инженеров и разверзли между нами пропасть социального неравенства. Что может быть общего между скромным завлабом, привыкшим стоять в очередях за "суповыми наборами", "бараньими рульками" и "тощаком" и людьми, которые согласно своему статусу получили возможность раз в месяц есть черную или красную икру ложками? Я как пришел, так и ушел от них бедным, но зато гордым и независимым.

             Не мог я тогда предполагать, что наша встреча с Луниным окажется последней. Их радужные мечты о карьере лопнут подобно мыльным пузырям. Он и Шупиков вскоре станут жертвами допущенной технической ошибки, которая будет стоить Лунину не только должности, но и жизни. Без достаточных исследований и обоснований они настоят на доработке верхних горизонтов "Пика Молибден" открытым способом. Будет спроектирован и сдан в эксплуатацию Мукуланский карьер, который не только не оправдает затраченных на него средств, но доставит массу неприятностей всему Объединению. Министр МЦМ СССР П.Ф.Ломако отправит Н.М. на пенсию, а Шупиков под угрозой исключения из партии будет вынужден срочно уволиться и на несколько лет скрыться все в той же Монголии на комбинате Эрдэнэт. Воистину, неисповедимы пути Господни.

             Так с помощью своего беспартийного статуса мне в очередной раз удалось отбиться от предложения, в котором возможные моральные издержки превышали материальные выгоды.

             Вот и второй наш птенец начал расправлять крылышки, готовясь вылететь из родного гнезда. Сын довольно успешно окончил лучшую в городе школу, получив в аттестате 11 пятерок и 6 четверок. Когда я посчитал средний балл, то с удивлением увидел, что он равен 4,6. Аналогичная цифра прошла через всю мою образовательную жизнь - в школе, в институте и при поступлении в аспирантуру. Таким образом, есть все основания полагать, что 4,6 это наш с ним "рейтинг" при 5-балльной шкале.

              Вместе с ним из десяти десятых классов 61-ой элитной школы вышло 120 юношей и 122 девушки, из них 8 человек получили золотые медали и 22 были круглыми отличниками. Теперь нам предстояло выдержать вместе с ним второе восхождение на голгофу высшего образования. Надо сказать, что в отличие от сестры, сын оценивал свои способности и возможности более трезво. Он тоже решил учиться в Москве, в чем мы не сочли нужным ему противодействовать, но не без моего пассивного влияния сделал заявку в Московский горный институт на специальность "Открытая разработка месторождений". Я мог гордиться его самостоятельным решением, но не очень радовался тому, что он избрал эту трудную специальность. Когда мы обсуждали с ним перспективы учебы в Москве и возможного распределения в России, сын пророчески изрек: - Вот посмотришь, схвачу двойку и через две недели вернусь домой! - Мы как могли воодушевляли его, но и у самих на душе было пасмурно. Вот каким запечатлелся этот день в моем дневнике:

            Пятница, 24 июля. Сегодня проводили в Москву Саню. Улетал он взволнованный, худой и жалко его страшно. Боится за успех своего предприятия, нервничает. Остались мы с Надей вдвоем. Растили детей, все им отдавали - и время, и средства, и здоровье, а вот теперь отдали и их самих - в жизнь помимо нас, в общество, другим людям. И уже в аэропорту мы стали философствовать о том, что жизнь приобретает иное содержание и другой смысл. Что нам надо? Отдохнуть от своих чад? Но это не отдых, а прозябание. Думаю, что привыкнем, хотя сегодня несколько раз ловил себя на ожидании момента, что вот Саня стремительно топочет по лестнице и сейчас ворвется домой. Ан нет! Не скоро это будет, а если и случится на каникулах, то наверняка это будет уже другой Саня"

            Уже через несколько дней мы поняли, что планирование высшего образования - действо абсолютно бессмысленное и напрасное. Как и в случае с Валентиной решения нашего сына оказались спонтанными и непостижимыми. Из телефонного разговора я понял, что не без влияния Цыбульских он отменил свое решение сдавать документы в МГИ и отнес их в МВТУ им.Баумана на странно звучащую специальность "Колесные и гусеничные машины". Позже он рассказывал мне, что члены Приемной комиссии МГИ, куда он пришел во второй половине дня, были изрядно навеселе, и это обстоятельство напрочь отвратило его от славного Московского горного института. Таким образом, антипатия к этому заведению у нас с ним оказалась наследственной, с разницей лишь в том, что если он давно забыл об этом, то во мне она осталась пожизненно.

             Весь август мы жили в напряженном ожидании вестей из Москвы. Экзамены шли с переменным успехом, а их результаты бросали нас то в жар, то в холод. Наконец мы узнали, что наш сын возвращается домой "не солоно хлебавши". Он набрал 20,5 балла при проходном для иногородних абитуриентов 21, а для москвичей - 18. Вот первый жизненный урок равных возможностей!

             С такими баллами он мог бы быть зачислен без экзаменов в другие вузы Москвы или любого города, но по непонятным причинам решение приемной комиссии состоялось только 28 августа. Мы посоветовали ему возвращаться домой, а сами предприняли энергичные шаги по его устройству, чтобы он мог избежать призыва в армию. Мы нашли прекрасное ПТУ при знаменитом секретном заводе Физприборов и оставили там заявление от его имени на специальность "слесарь-ремонтник". Итак - вместо Москвы - Фрунзе, а вместо МВТУ - ПТУ. С присущим мне фатализмом я был уверен в том, что так предначертано ему в книге "Судеб". А еще на Востоке говорят - "Мушалла" - на то воля Аллаха.

              После возвращения Александр рассказал нам, что главной причиной его провала стала пресловутая анкета. Оценки его вполне удовлетворили приемную комиссию, но ее так называемая "мандатная часть" обратила внимание на пункт, в котором было записано, что его сестра проживает за границей. После того как выяснилось, что проживает она там постоянно так как находится замужем за иностранцем, судьба парня была решена однозначно - отказать. Специальность секретная и с такой биографией он не может рассчитывать на доверие органов. Таким образом, сын открывал третье поколение нашей фамилии, оказавшееся в касте неблагонадежных граждан общества.