Козлиная песнь

Знаете песню «Если у вас нету тёти»? Так вот, у меня тётя есть. И даже не одна, а целых четыре, и все старательно не дают забыть об их существовании. И звонит мне как-то самая старшая тётушка, Лидия Фёдоровна. Надо отдать ей должное: зятьями она укомплектована по полной программе, благо дочерей у неё аж пятеро, и меня о всякой помощи просит много реже остальных. И звонит мне Лидия Федоровна в один дождливый понедельник, и очень просит помочь ее двоюродной сестре. Что-то ей там надо перевезти из одной деревни в другую, а, возможно, и обратно. Машины у зятьев есть, но деревня – в глухом углу Костромской области, и все их «фокусы» и «субары» туда просто не доедут, в отличие от моей "буханки". А она, Лидия Фёдоровна то есть, и бензин оплатит, и еще приятностей всяких даст, ну, пожалуйста, ну, Серёженька, ну, что тебе стоит?

Я согласился.

Путешествие через московские пробки да по загородным дорогам вряд ли заслуживает особого внимания. Когда же я пустился в блуждания по проселочным дорогам с отвратительным покрытием… А после и вовсе без покрытия… И без, собственно говоря, дороги… Нет, я человек увлекающийся именно такими поездками, но, подозреваю, это тоже мало кому интересно. Скажу лишь, что с определенного момента шёл по бумажной карте. Спутниковый навигатор пришлось выключить: этот кибернетический потомок Ивана Сусанина с приятным женским голосом, по мере удаления от больших трасс, все чаще норовил завезти меня в какое-нибудь гиблое болото. Развлекал же я себя, по большей части, мыслями, что настоящему патриоту, в коих я себя числил, такие путешествия по родной стране только в радость. А кому не в радость – тот, значит, не настоящий. Квасной какой-нибудь.

Долго ли, коротко, - а доехал. На въезде в искомую деревню, к моему удивлению, обнаружился указатель «Козленево», и даже не все буквы на нем выцвели. Учитывая, что во всей деревне жилыми выглядели ровно три двора, нужный я отыскал очень быстро.

Марья Тимофеевна, кузина моей тётки, оказалась совершенно той классической деревенской бабушкой, какой я ее себе и представлял. Невыразимого цвета застиранные одежды, поверх них – овчинный жилет, помнивший, наверное, еще польскую оккупацию; на голове – бурый платок, на ногах – резиновые сапоги. Низенькая, сухонькая, сморщенная – всё, как положено.
Познакомились. Она как-то сразу замельтешила вокруг меня, засуетилась, запричитала, так что очень быстро я, едва умывшийся с дороги, уже уселся за добротный стол и хозяйка споро выставляла на него прямо из русской печи еду. Бесхитростный, но обильный и вкусный обед у моей сколько-то-там-юродной тётушки получился, доложу я вам. Сама она не умолкала ни на секунду, и чем дальше, тем более осмысленной казалась мне ее непривычно окающая речь, и я стал способен понимать целые пассажи о незамысловатой деревенской жизни и о проблемах разведения мелкого рогатого скота. Бабулька оказалась владелицей единственной на всю деревню козы. У соседки, правда, была корова, а третий обитатель Козленева держал кур, так что натуральный обмен был отлажен годами. Доев, испил я не привычного чаю или кофе, но вкуснейшего квасу, и, в душе веселясь и издеваясь над самим собой, поблагодарил хозяйку и вышел из избы покурить. Марья Тимофеевна, продолжая окать про козьи проблемы, поспешила следом, так что не прошло и минуты, а я уже пребывал в шоке, услышав, наконец, что именно нам предстоит перевезти из одной деревни в другую, а потом обратно. Вернее, кого… Нет, меня чистюлей назвать сложно. Когда какая-нибудь женщина попадает ко мне домой или в машину, сразу заметно, что вместо всякой романтической ерунды ей, прежде всего, хочется для начала устроить генеральную уборку. А ещё лучше, чтобы ее устроил я – под её чутким руководством. Да, всё так. Но, позвольте, везти по этим ухабам в машине козу?!

Марья Тимофеевна, оказывается, подумала о главных моих страхах, и из сарая был извлечен ворох разноразмерных кусков полиэтиленовой пленки и моток скотча. В следующие полчаса, шурша пленкой и хрустя скотчем, я достаточно надежно заизолировал грузовую часть машины от контакта с продуктами жизнедеятельности козы. А старушка сидела рядом на лавочке и блаженно улыбалась. Закончив спасать машину, я сел рядом, закурил.
- Вот и готов моей Маруське этот, как его… свадебный лимузин! – рассмеялась бабушка.
- Готов, - согласился я. – А почему свадебный-то?
- Так мы ж её замуж выдавать едем! Я ж тебе про что толкую-то: козленочка нужно очень. А то еще год, ну, другой, и рожать ей уже и нельзя будет-то. А помрёт – ну, куда я без козы-то? Потому и едем. Раньше не могла никак: своих козлов у нас нет. Нашла одного, так он бешеные деньги дерёт за это дело-то. Аж три тыщи! Пока накопила…
- Кто дерет-то? Козёл, что ли? – усмехнулся я.
- Да Колька-пьяница. На двадцать вёрст козёл только у него. Ну, что? Едем?
- А и поехали, - согласился я. Оттягивать неизбежное смысла я не видел. Наоборот, раньше начнешь – раньше закончишь.

Как мы затаскивали эту Марусю в мой несчастный автомобиль – отдельная песня. Коза упиралась, брыкалась, бодалась, и замуж ехать решительно не хотела. Но человеческий разум всё же восторжествовал над скотиной, и скоро мы втроём покинули Козленево. До конечной цели, деревни Волково, ехать всего-то восемнадцать километров… Да, но по таким буеракам! Мне не привыкать, светящаяся от радости старушка тоже держалась молодцом, а вот невесте нашей приходилось туго. А к тому моменту, как мы выбрались на более-менее приличную дорогу, худо стало уже мне. Ну, не привычен городской человек к настолько концентрированным деревенским запахам!

Я, бледнея, зеленея и коря себя за недавнее обжорство, старался поскорее довезти нас всех в это клятое Волково. Марья же Тимофеевна соловьем разливалась о том, как все замечательно и прекрасно, и что этот день – едва ли не самый лучший во всей её жизни. Бог ты мой, как мало людям надо для счастья…

Приехали. Деревня Волково, по словам Тимофеевны, состояла из пяти жилых дворов и десятка вымерших. Нам навстречу вышел единственный в этих краях козловладелец.
- Здр-р-рас-сьте, дорогие мои! – вскричал монополист, распространяя аромат мощного перегара. – Ну, наконец-то!

Мужичок неопределенного возраста, где то между полтинником и семьюдесятью, одетый в спортивные штаны и тельняшку, в древних сандалиях на босу ногу, светился точно таким же счастьем, что и моя тётушка. Нет, ну кто бы еще вчера сказал мне, что козлиная свадьба способна вызывать такие эмоции – ни за что не поверил бы.
- У меня всё готово! – провозгласил мужичок, пока мы выбирались из машины. – Тимофевна! Свет очей моих! Как я рад тебя видеть! Хошь, поцалую?
- Да ну тебя, кобель старый, - счастливо смеясь, отмахнулась тётушка. Тогда он обратил свой взор на меня. Подбежал, протянул руку:
- Николай.
- Сергей.
- Ну, вот и познакомились. А где невеста-то? Доставайте! А то у меня жених истомился весь!

Едва я начал открывать дверь, как невеста наша, уразумев, что кошмар позади, собралась было рвануть куда подальше. Но не преуспела: Николай, подтверждая высокую квалификацию, крепко держал Маруську за рога. С моей и тёткиной помощью отволокли несчастную в хлев, к жениху – матёрому, но умопомрачительно грязному козлу. Николай захлопнул дверь, приладил засов. Из-за двери донеслось робкое «Ме-е-е-е-е?», потом жуткий грохот… Свадьба началась. А мы прошли в избу, где Марья Тимофеевна расплатилась с Николаем, после чего оставила нас и пошла навестить знакомую.
- Ну? – спросил меня Николай.
- Можно, - согласился я. – Но немного.
Хозяин согласно кивнул, и  выставил на стол мутный графин с еще более мутной жидкостью. Подумав, нашел в холодильнике шматок сала и пару черствых кусков ржаного хлеба. Разлил: себе – стакан, мне – треть.
- Ну, со свиданьицем, - провозгласил Николай, и мы выпили. Самогон, понятно, чего еще ждать. Закурили, разговорились. Я осмотрелся.

Мда-а. Если это помещение, невероятно грязное и захламленное, можно считать жилым, то страшно представить, как выглядит хлев. Я посочувствовал козе Марусе. Из меблировки присутствовал покрытый газетами стол, полуразвалившийся шкаф и панцирная кровать. В красном углу, вместо образов, стояла бутылка из-под шотландского виски «Лафройг». Перехватив мой взгляд, Николай буркнул:
- Думаешь, зеленому змию молюсь? Врёшь, не то. Не молюсь я никому. А это – не идол.
- А что? – не удержался я от вопроса.
- Это, друг ты мой Серёга, мечта. И очень скоро она сбудется, улыбаясь во все пять зубов протянул Николай. – Я ж, по сути, кто? Правильно, профессиональный алкоголист! Между прочим. Признанный зарубежной прессой! На вот, читай! – он извлек из-под матраса замусоленный журнал National Geographic Traveller трехлетней давности. – Страница сто пять, там сразу.

Я открыл журнал, и, призвав на помощь все познания в английском, кое-как прочел о приключениях некоего англичанина в русской глубинке. Наиболее яркими красками был описан его ночлег в настоящей русской izba в компании Uncle Kolya, professional alcoholist. Это событие, а, в особенности, жуткий напиток pervatch, настолько потрясло бедного путешественника, что он сам не заметил, как и когда они умудрились распить бутылку дорогущего «Лафройга», которую он вёз в подарок московскому приятелю.
- Прочел? Во-о-т, то-то же! – лучился самодовольством Николай. А всё Петька. Он за речкой живет, у него там целое хозяйство. И к нему со всего мира туристы ездят, посмотреть на настоящую русскую жизнь. А наиболее крепких духом он ко мне  отправляет. Тем и живу, собственно: платит он аккуратно.
- А почему мечта-то? – спросил я.
- Да потому, что я в жизни не пил ничего изумительнее! Нектар! Соображаешь? А стоит такая бутылочка, между нами, мужиками, говоря, аж двадцать пять тыщ! В городе у Хасана в магазине видал. Она там у него давно уже стоит, не берет никто, потому как денег нет. Двадцать пять лет выдержки! По тыще за год! Говорю ж – мечта! Сама королева такое пьёт! Королева! Соображаешь?!
- Да, за такие деньги только мечтать и остаётся, - хмыкнул я, представив, как инвестирую половину месячной зарплаты в бутылку вискаря.
- Э-э-э, нет, врёшь! Врёшь! А козёл тогда зачем, я тебя спрашиваю?
- Не понял. Козёл-то тут при чём?
- А при том, что Борис Николаевич коз кроет, а мне денежка. И я её – ни-ни. Коплю. Еще утром было двадцать три тыщщи. А теперь… слушай, а отвези меня завтра в город, а? За тыщу? Туда-сюда, это быстро.

Я до сих пор даже себе не могу внятно объяснить, почему я согласился.

Судя по грохоту в хлеву, козлиная свадьба шла своим чередом. Дядя Коля, почти не пьянея, продолжал употреблять свой первач. Я смотался в машину, принес термос с кофе и бутерброды. Тем временем, за окном стемнело. Когда я первый раз услышал далёкий вой, был уверен, что мне послышалось. Но вот он повторился.
- Собака, что ли, воет у кого? – спросил я.
- Э, собака… - крякнул дядя Коля. – Видал бы ты ту собаку! Волки это!
- Волки? – удивился я. – А я-то думал, их всех давно перебили.
- Это у вас в Москве перебили, а в наших краях они сами кого хошь перебьют. И медведей здесь навалом, кстати. Так что в лес без ружья – упаси бог.

Примерно к полуночи дело у новобрачных сладилось, и я вернул Маруську и сияющую, будто начищенный самовар, Марью Тимофеевну домой, в Козленево.

Наутро, когда машина достаточно проветрилась после вчерашнего, я распрощался с тётушкой и поехал помогать «профессиональному алкоголисту» осуществлять его заветную мечту.

Дядя Коля меня поразил. Был он чисто вымыт, гладко выбрит и, кажется, даже трезв, во что после вечерней посиделки категорически не верилось. Я был зван к столу и угощен крепчайшим (четыре пакетика «Липтона» на стакан) чаем и печатным пряником, ставшим серьезным испытанием для зубов. Посидели «на дорожку», поехали. Уезжая, козловод выпустил счастливого питомца в огород, сказал строго: «Борис Николаевич, остаётесь за старшего».
Всю дорогу дядя Коля был сосредоточен и молчалив. Полста километров до города по лютому бездорожью и отвратительным дорогам мы преодолели за два часа. Тут нас ждал мощный удар. На месте искомого магазина с заветной бутылкой оказалась парикмахерская. И ни единая живая душа в ней не смогла ответить нам на вопрос, куда подевался Хасан со своим магазином. На дядю Колю было больно смотреть: он посерел, ссутулился, из глаз его пропали все признаки жизни. Кажется, он собрался умереть от разочарования прямо здесь, не сходя с места. Добрых полчаса я его тормошил, прежде чем удалось заронить в его голову мысль, что, может статься, еще не всё потеряно. И мы двинулись на поиски сбежавшего магазина.

Казалось бы, городок – тьфу. За четверть часа из конца в конец пройдёшь. Ан нет, колесили мы по нему долгонько. И, совсем уже отчаявшись, поворотив колёса обратно, в сумерках на самом выезде из города мы его случайно нашли. Новёхонький павильон украшала гордая вывеска: «Супермаркет «Восьмой континент». Бывшая лавка Хасана». Не веря своему счастью, припарковались на вместительной стоянке, вошли. Вот винный отдел, полки поражают изобилием и разнообразием: от дешевой бормотухи и косорыловки до всяких там «Шато де…» и… да, вот он, «Лафройг»! Старый алкоголик немедленно вернулся в мир живых. Глаза его с такой силой засияли, что я решил не включать фары на обратном пути. Медленной, степенной походкой он подошёл к прилавку.
- Добрый вечер, сударыня, - произнес дядя Коля деревянным голосом. – Будьте добры, одну бутылку виски «Лафройг».
Сударыня не сразу поняла, что от нее хотят, пришлось показать на пальцах. Тогда она не поверила, решила, что мы шутим. Стопка тысячных купюр развеяла досадное заблуждение. Она пакует бутылку в деревянный ящик и протягивает его нам. Дядя Коля вцепляется в него мертвой хваткой. И вот мы с победой выходим: впереди я, придерживаю двери перед триумфатором, сзади он сам, счастливейший, наверное, человек на планете в эту минуту. Мы выходим, он не выдерживает и пускается в пляс. В жизни не видел более жуткого и завораживающего зрелища, чем безмолвный танец деревенского алкаша в обнимку с бутылкой элитного скотча, на парковке у супермаркета в захолустном городке.

Отплясав, дядя Коля орёт гагаринское «Поехали!», и мы едем. Впотьмах по буеракам еще медленнее, и все это время я слушаю нескончаемый поток отъявленного алкоголического бреда. Я понимаю, что у человека праздник, и он готов делиться счастьем с кем угодно и, в первую очередь, со мной, но надоел он мне уже хуже манной каши в детском саду. На подъезде к деревне он вынимает бутылку из саркофага, и последние метры пути находится уже в прямом контакте с мечтой, борясь с искушением открыть и немедленно отведать прямо из горлышка.
Мы выходим из машины. Небо полно звёзд, полная луна работает не хуже городского уличного освещения, цикады мило оттеняют ночную тишину.
- Борис Николаевич! – орёт дядя Коля. – Я вернулся!
Тишина служит ему ответом.
- Боря! Бо-оря! – продолжает звать козла хозяин. А я достаю из бардачка фонарик и иду в огород. Козла там нет, зато есть кровавые пятна и следы, будто что-то тяжелое волокли в сторону леса. Собачьих следов тоже хоть отбавляй. Нет, не собачьих. Волчьих.
- Ну, где же он?! – нетерпеливо вскрикивает дядя Коля, подходя ко мне. И – видит.

Руки его сами собой разжимаются, и добытый тяжким козлиным трудом и хозяйским долготерпением предмет вожделений летит к земле, прямо на кусок гранита размером с кулак. Приглушенный звон, и ночь заполняется восхитительным ароматом прекрасного виски. Но дядя Коля этого пока не осознаёт. С глухим стоном опускается он на колени и орёт бессвязно. Прооравшись, замечает, что стало с бутылкой и вновь орёт. Я тормошу его, но он в ступоре. И тогда я малодушно делаю то, о чем мечтаю уже несколько часов: тихонько, бочком-бочком, ухожу прочь. Возле машины выкуриваю сигарету и уезжаю домой.

Через полгода ребята звали меня помесить грязь в костромских болотах. Я отказался. Тётка Лидия Фёдоровна, облагодетельствовав меня сразу после поездки, раз в полгода звонит и рассказывает, как там, в деревне, в мире и покое живут Марья Тимофеевна, коза Маруська и двое её козлят.   



Эта вполне дурацкая история неприятна мне. Чем именно, я даже сказать не могу. Отголосок ее прилетел ко мне месяц назад. Был я в Крыму, и на горной дороге остановился по некоторой надобности. Пока я отсутствовал, с горы сверзился огромный камень и унес старую верную «буханку» в пропасть. И сидел я тупо на обочине, и прикидывал этак философски, что не беда, два-три месяца – разживусь такой же, а еще через полгода сделаю её «под себя» … «Всё хорошо, что хорошо кончается, – бубнил я под нос. – А машина… Тоже мне, трагедия! Невелика потеря!» - и тут я увидел на обочине под скалой некий предмет. Это был деревянный ящик из-под виски «Лафройг».