Повязка

Он жил с завязанными глазами и не знал о том, что у него есть зрение. Ему не сказали. И он жил там, за повязкой, создавая свои миры, для которых весь остальной мир был незрячим.

Иногда, когда натягивалась его повязка и он смутно видел очертания общего мира, он искренне воспринимал его как один из своих миров, который еще не совсем проявился. Такое бывало. Что ж, он не торопил их, рождающиеся миры. Всему свое время. А пока он уходил туда, где было знакомо, где оболочка мира охраняла его, оберегала знакомым, манила уютным.

Прослойки между мирами иногда появлялись из ниоткуда, как угол шкафа, который он не заметил и до крови сбил локоть. Как угол шкафа, что стоял на этом месте еще до его рождения. Но будто само пространство менялось и менялись вслед за ним и параметры существования его самого и условия сосуществования его с этим пресловутым шкафом. А порой эти швы миров натирали ему как неудачно выбранная одежда. Можно и переодеться, но замечаешь натертости лишь тогда, когда они уже причиняют как минимум неудобство.

Но вообще в его мирах было не так уж плохо. Чем старше он становился, тем больше понимал их. И они вторили ему, отвечали взаимностью. От опасности или просто от неприятного он переходил из мира в мир, как из комнаты в комнату, закрывая за собой звукоизолирующую дверь.

В одном из миров он был пахарем, в другом - рыцарем, в третьем - трехсотлетней черепахой с неисчерпаемой мудростью под монолитным панцырем... В хорошие дни в каждом из них происходило то, что множило миры. А в плохие - катастрофа в одном из них засталяла схлопываться другие. Так временами пахарь получал камнепад с ясного неба лишь от того, что черепаха нафантазировала себе невиданную скорость. Или один из его всадников в своем мире не обнаруживал своего замка, потому что в каком-то из миров плакала навзрыд маленькая девочка и некому было ее утешить.

Все они жили за повязкой.

Лишь во внешнем, общем мире он был слепым. Все давно привыкли к его повязке и забыли думать, что под ней зрячие глаза. И все они, якобы зрячие, касались лишь его тела, помогая ему жить. И ни один из них не мог проникнуть в его миры, ведь для этого нужно было поверить в зрение на лице со скрытыми глазами, в равенство незрячего тем, кто принимал его с повязкой.