Час без света. 31 марта 2012 г

4 апреля 2012 г. 
 
             Я возвращалась из храма после всенощной на воскресенье. Запел мобильник ; это он напомнил мне, что через полчаса настанет «Час без света» ; мероприятие в защиту экологии планеты Земля., своеобразный всепланетный флешмоб.
Когда я устанавливала эту памятку, я была уверенна в себе: «А что тут такого? Подумаешь – час! Если надо – «посижу и в темноте» (почти по детским стихам Елены Благининой ; «посидим и в тишине»).
Но сейчас, когда настало время, этого делать уже не хотелось: «Ну что за глупость? Что это даст? Очередной социальный вирус. А у меня ; столько дел. Да мне вовсе и не обязательно. Перед кем отчитываться?»

Дома я привычно включила «Голос России». Треск, шум. У нас его и так постоянно глушат, а тут ещё и время такое, что радиоволна постепенно уходит  и звук идёт наплывами. Но ; слушаю новости. Поставила варить вермишель, запарила чай из мяты.
Занялась привычными делами, не замечая времени.

И вот на столе парит тарелка с вермишелью, политая кетчупом собственного  приготовления. Пахнет летом – мятой. В подставке на столе стоит раскрытая книга.

Дурная привычка – читать и есть одновременно. Детей ругала, не позволяла, ; вот они и не привыкли. Сама же до сих пор грешу этим. Да больше и нет свободного времени для книги. Жаль тратить время только на пережуй. А организм – он наверно адаптировался: когда только ем, то чего-то не хватает, а когда читаю без еды, появляется чувство голода.

Эта привычка – читать «под еду», или читать «под радио», а то и всё одновременно, ; укоренилась во мне с безнадзорного детства. Тогда над моим столом  висела круглая черная бумажная тарелка-репродуктор. Радио говорило в доме, ; сколько хотело, то есть столько, сколько позволяла ему местная радиосеть. И мы его просто не замечали, как шум дождя за окном.  Как не замечали мы потом гудение и дребезжание холодильника «Минск», когда он у нас  всё-таки появился.

Итак, я приступила к поглощению:  пищи – из тарелки, информации ; из радио, знаний и эмоций ; из книги.

        Нет, я ; не специально. Это просто случайное, но очень символичное совпадение: на столе передо мной на специальной подставке стоит книга: «М.М.Пришвин. Дневники». Она стояла здесь ещё тогда, когда я не знала, что на 31 марта заявлена всемирная экологическая акция «Час без света». Я о ней услышала только вчера по радио.

Почти половина книги уже прочитана. Пришвин. Великий знаток и ценитель природы, человек, который в понятие «экология» включал целостность единства человека и природы,  а также необходимость согласия с миром, которым обладает непосредственно каждая тварь. Писатель и работник науки. Педагог (детоводитель), ведущий малышей и подростков в «страну непуганых птиц», прививающий любовь к Родине и ко всему живущему и растущему. Сказочник от правды полей и лесов – вот кто станет моим спутником в этот «экологический» час темноты, установленный во имя просвещения землян, уничтожающих место своего обитания.

Дневники  Михаила Пришвина  давно стоят в моей библиотеке, но как-то «руки не доходили». Пришвина читала только в детстве ; про зверушек, про «непуганых птиц», про собак.

О существовании крупных вещей Пришвина моё среднее и даже высшее образование мне как-то ничего не сообщило. И вот уже с месяц читаю его дневники. И открываю для себя совсем не детского, а очень «взрослого», умного и приятного собеседника. Конечно ; собеседника. Он говорит со мной словами своего дневника, а я, слушаю и ; то соглашаюсь, то спорю.

Жую. Вчетверть уха слежу за радио. И ; читаю

И опять заорал мобильник. Теперь уже не предупреждая, а сообщая: настал час! В будильнике на столе минутная стрелка  уставилась  на шестерку.

Миг колебания ; и я всё-таки щелкнула выключателем.

Мир изменился.

Только радио, которое  я не выключила, оправдываясь: «Это же не свет!» ; едва шелестело на холодильнике, рассказывая об очередных неприятностях, происходящих в мире. Красная лампочка на приёмнике, незаметная раньше, пронзительно обозначилась.

 Но вскоре глаза привыкли к изменению освещения, и я увидела, что полной темноты всё-таки нет.  Окно моей кухни выходит в общий двор, а там ; окна соседей сияют вовсю. Но, когда жалюзи  опущены, то довольно плотно перекрывают свет. А  вот комнаты, окнами на улицу, залиты светом уличных фонарей. Но я честно ушла в темноту кухни, закрыла за собой дверь и зажгла свечу. Огарок свечи всегда припрятан на кухне. Иногда ; кстати. Вот и сейчас он потребовался.

Первое что я прочла у Пришвина уже при свече:
 «Гибнет Испания, но испанский футбол процветает; недавно бригада испанских футболистов была в Москве торжественно встречена. Это ли не кутерьма!»…

Чувствуете аромат 1937 года? «Бригада футболистов». А когда я в последний раз писала, слышала, читала слово «кутерьма»?

В других строчках ; потаенный гром того страшного года: «Сегодня Мар.Влад. очень удивлялась моей общественной тревоге: «Вы же пишите о животных, чего вам? (спрятано, то есть только не сказано, не написано ; слово «бояться» - Л.Х) И как я ей не объяснял, так и не могла она понять, как это можно писать о животных и до смертушки волноваться судьбой своей страны»…

Глаза привыкли к слабому неровному освещению и привычно побежали по строчкам:
«Думаю о «по ту сторону добра и зла» ; там, где человек не оскорблён, не обижен. Там находятся родники поэзии. Проходя оттуда к нам через почву добра и зла, поэзия часто принимает вкус добра, и потому поэта часто считают добрым человеком. Поэзия начинается не от добра»…

Задумалась.

Услышала как «Голос России» пришепётывая, то пропадая, то вновь являясь в мою темноту ; в нашу с Пришвиным темноту! ; восторгается новой машиной «Subaru», которая хоть и рассчитана для 4-х человек, но «… на заднем сидении, кроме людей, может поместиться разве что дамская сумочка…».

Уши, как локаторы, ещё принимают очередную инъекцию «вируса потребления», но моё сознание уже отключило сигналы ненужной информации. Взгляд медленно переплыл с книги на пламя свечи. Я смотрю, как плазма пламени колеблется, переливаясь из одного в другой цвет. Смотреть приятно и оторваться нельзя.

Мои мысли, вызванные заявлением Пришвина, что «поэзия начинается не от добра», были не такими яркими и светлыми, как пламя свечи, но так же колебались и менялись-переливались. Только у пламени свечи есть стержень ; черный фитиль. А у моих мыслей стержень не просматривался. Я была не то чтобы против сказанного, но какое-то ещё неосознанное противоречие меня царапало, задевало. Может быть потому, что сама пишу стихи, мне неприятен был такой вывод. Но ведь и правда в этом есть.

Огонёк свечи завораживал, помогая летать мыслям, успокаивая смятение души.

Да! Вот так на электрическую лампочку смотреть не будешь.

Радиопередача «Автопром» продолжает расхваливать новинку японского «автодора» (с кем поведёшься у того таких слов и наберёшься ; ЛХ), которую журналист оценивал на каких-то тест-драйвах.

 Опять ; двадцать пять! Ну, сколько можно?!
Поэзия отскочила в сторону вместе с несбывшимися мыслями.
Ну что это за слова?! Даже я их не понимаю. А каково Пришвину? Если бы он сейчас послушал  нашу речь (я уже молчу о радио и телевидении), он бы подумал, что это какой-то неизвестный ему язык, с вкраплениями русских слов в англоязычную основу.

Конечно, если бы он шел по языковой эволюции вслед за временем, то постепенно овладевал бы новыми терминами. Но, как и мне, нынешняя речь, всё равно, казалась бы ему чужеродной, искусственно навязанной  русским людям.

Наш язык грубо изнасилован неологизмами – подкидышами чужой культуры, но при этом ещё и пытается «получить удовольствие».

Человеку, который не варится в этом языковом котле ежедневно и не бежит «задрав штаны» за компьютерным сленгом,  а пребывает в оранжерее классической, а также добротной советской литературы, очень неуютно в сегодняшнем языковом интерьере. Такое чувство испытываешь, посмотрев популярные передачи о ремонте квартир, когда сравниваешь то, что было, с тем, что сделали умельцы евроремонта и модного дизайна: всё вроде бы так «классно! модерново!», ; но как в этом жить?!

А вот и радость! Ради таких проблесков и не выключается радио, а стоит на подхвате.
Диктор сообщает: «Музыка на «Голосе России». И ; знакомый любимый голос: «Не кочегары мы не плотники…».
Делаю погромче. Прекрасная мелодия. Бодрый настрой. А слова-то какие! – «целовали облака», «не откажите мне в любезности», «минуты жизни в пустоте – не те» и  ; «с высоты вам шлём привет!» ; четкие рифмы, добрые чувства:  действительно – привет из прошлого, из другого мира.

В девять часов на волну «Голоса России» вскарабкивается «трансмировое радио» (ну и словечко! ; воспринимается как «мир в трансе» ; ЛХ) ; на этом я всегда выключаю приёмник.

Как-то, из чисто «профессионального» любопытства, я заставила себя  послушать эту станцию, но ; увы! ; примитивные религиозные агитки не пришлись по вкусу. Православный слух оскорбляется их прямолинейностью, горделивостью, слащавостью и вкрадчивой навязчивостью.

 И вот мы с Пришвиным ; наедине:
 «Обиды разного рода ; это раны души, одни тоже, как раны заживают скоро, другие очень долго, третьи с детства и на всю жизнь. Страх, я думаю, собирается вокруг больного места, он предупреждает об опасности: где-то болит, и вот страшно, что этим, больным местом зацепишься... Я пишу, конечно, в обход всяких обид из целины души».

«Я бы работал, как вообще работают в советское время «неоскорблённой душой», и в этом деле моя свобода, моё счастье, моя правда».
От этих слов у меня снова заныла та сама «рана», которой всегда боишься сегодня зацепиться, и которой всегда сегодня цепляешься повсеместно. Эта рана  ; моя Родина! ; Советский Союз.

Когда уже отстоится муть, которую подняла со дна истории «перестройка», а взболтали до густоты те самые ; «несносные-девяностые»?!

Я как-то попыталась отфильтровать это так:
 
Потерянная страна
 
«Что такое – Советский Союз?» –
Меня маленький мальчик спросил.
Как ответить тебе, карапуз,
Чтоб ты понял и в сердце впустил
Эту землю и этот народ,
Этот подвиг и эту беду,
Эту радость и горечь забот,
Этот рай в незаметном аду?
Ты не видел такой широты,
Такой дружбы, чтоб каждый – твой брат,
Такой мощи, такой нищеты,
Столько песен и столько утрат.
Это – прошлое наше с тобой.
Это память моя – обо мне.
Это острая долгая боль
О потерянной нами стране»…
 
 Пришвин тут же объясняет, как это произошло ; как появился «Советский Союз»:
«В огромной стране все были против государственной власти и разбили её, но без власти люди жить не могли. Жить не могли без власти, но, презирая власть, брать её не хотели. Всякий порядочный человек обязан был высказывать своё презрение к власти и даже называть себя анархистом. Но пришёл единственный человек и убеждённо сказал: «Надо брать власть». Его послушались, потому что в воле единственного человека сошлась воля миллионного народа: невидимая воля миллионов стала видимой через одного человека Ленина. Так на развалинах империи возник грозный Союз ССР».
«Решение Ленина ; взять власть, то есть то, что всякому интеллигенту было ненавистно, есть решение гения. Он шёл против всех и в этом был прост, как ребёнок».

Как хорошо, что нет света. Такое читать при ярком, прошибающем мозги излучении электрической энергии, ; опасно. А под тихий огонек свечи медленно приспосабливаешься к этой данности. Не страшно брать её в руки и, поворачивая, рассматривать со всех сторон.

И вот как будто подсказка: «Рабство не в том, что один человек другого заставляет работать и даже посылает на смерть. Если мысль соединяет людей и один ей предан более другого, то почему же одному, более сильному своему единомышленнику не послать другого, если так надо. Рабство тогда, если один бессмысленно подчиняется воле другого».

А ведь так и было. Предыдущие страницы, рассказывающие о 1917-18 годах,  это являют. Бессмысленное топтание большинства народа на месте, бессмысленное подчинение воле тех, кто не постеснялся взять власть.

А вот Пришвин заглядывает в нашу действительность (или предсказывает?):
«Американизм характерен исчезновением культурной линии, исходящей от личности, как в Западной Европе. Это даёт возможность индивидуальности, как грубо-животной силе не стесняться…».

И дальше: «Время подходит к тому, чтобы людям забыть свои лица, народам ; забыть свою народность и броситься в чан истории».

И, уже скорее от отчаяния: «Может быть, чтобы жизнь вышла именно «как надо» ; следует жить «как хочется»? Всё в силе, если «до смерти» захотеть, то такая смерть и выйдет «как надо»…

Сколько всего ; в нескольких страничках?!
Разве всё процитируешь, даже, если хочется.

Нет, просто переворачиваешь листочек назад и снова перечитываешь и удивляешься  новому отсвету уже прочитанных слов, новому слою значения и смысла.

Переворачивать страницы книги, когда рядом свеча ; это искусство.
 
Заканчивается 1937 год. В советском Загорске, может быть тоже при свече или керосиновой лампе, пишет эти строки уже не молодой и усталый человек.

При электрическом свете они читались бы иначе – суетливо, поверхностно, бегло. Но свеча замедляет взгляд, но ум просветляется движением пламени, но бег времени сделал петлю.

Пришвин о времени: «Мы с чрезвычайной скоростью куда-то мчимся, я это замечаю по вехам прошлого, возьмёшь что-нибудь, например, Толстого, и ужасаешься, как далеко эта веха от нас…».

От зимы до зимы ; год. Он пишет новые рассказы, роман «Канал». Он тревожится о судьбе Родины. Он предчувствует военную грозу. Он ; в ожидании любви и счастья. Он читает Шекспира, Некрасова… Вот запись 30 декабря: « Перечитал по-новому речь Тургенева при  открытии памятника Пушкину. Как хорошо! И куда всё девалось?»
 
Тихо потрескивает свеча, привычно, как в храме. И такой же, уютный полумрак вокруг меня.

Там, в книге – начинается 1938 год.

Здесь, у меня заканчивается «Час без света».

Как быстро он пролетел! Как долго он длился!
Мне теперь смешны мои ; час назад! ; колебания: выключать или не выключать?

Этот час я запомню надолго. Я не знаю, что он дал в масштабах Земли и человечества. Вряд ли ; много. Но меня ; обогатил.

Случайное совпадение, но как это символично, что этот час, посвященный экологии, я провела в общих трудах с человеком, который Земле, её природе посвятил всё своё творчество, всю свою жизнь. Для меня  этот час не был часом отдыха и безделья, это был час сотрудничества, сотворчества.

Я думаю, Пришвин тоже выключил бы свет.

Живи – Земля!