Гл. 5. Финал. Конец

    Весь руководящий состав полка, включая командиров эскадрилий, заместителей командира полка и начальников служб, не имели академического образования. И по возрасту уже не могли его получить. А тут прибывает в полк летчик 1-го класса, который учится в Академии, к тому же имеющий подготовку по одной из главных задач дивизии – групповому пилотажу. Ясно, что ему будут предоставлять возможность для продвижения по должностям. При этом последовательно, ряду лиц придется уступать свою должность неизвестному чужаку. И  можно оказаться не так близко от Москвы, как в Кубинке.

      Единственное, в чем они могли меня превосходить, это в уровне летной подготовки на самолете Су-7Б. Но и тут у них ничего не получилось. Как они ни старались меня притормозить, мне все же удалось за сравнительно короткий срок выйти на их уровень. А по некоторым результатам и превзойти. Но это только усиливало их неприязнь ко мне, ибо их опасения становились все более реальными.

     Если бы я понял это тогда, то не позднее конца  года моего пребывания в полку, принял бы решение уйти из него. Конечно, я не стал обращаться к командиру дивизии с напоминаниями о его обещании продвижения .Считал это делом неприличным. Да и отношения это бы не улучшило, а я его ценил выше, чем карьеру. Нет, для начала, я бы попросил вернуть меня в полюбившийся мне пилотажный полк. Думаю, Мантуров взял бы меня. Ну, а если нет, то стал бы искать другое место, где бы оно не находилось. О выходе на пенсию думать тогда было еще рано.

    Но, не понял, не разобрался в ситуации, и прежде всего – в самом себе. Не умел еще этого делать, обходился простеньким и наивным представлением о том, что командиры и начальники должны всегда объективно относиться к подчиненным, невзирая на свои симпатии и антипатии.

    Наряду с психологическими, возник и физический неблагоприятный фактор. У меня появились головные боли, чего раньше никогда не было. При этом частота и сила их постепенно нарастали. Сначала я просто терпел, и никому не говорил об этом, но затем пришел к выводу, что это может плохо закончиться. И, обратился к врачам. Почему? Ведь раньше я этого никогда не делал, какие бы нелады или подозрения по здоровью меня не  одолевали.

Чего я испугался?
Казалось бы, ответ простой: голова - дело сложное, замкнет в полете, и -  уноси готовенького. Помереть страшно? Но нет, не собственной смерти и личного ухода в небытие, я испугался. Не было этого страха. А что было?

    Во-первых, очень не хотелось огорчать своих близких – Мать, сестер, жену, дочь. Я хорошо представлял, какое потрясение они испытают, кода узнают о моей гибели. Как они будут страдать, и как жить дальше. Я не имел морального права подвергать их этому.

    Во-вторых, если дело закончится катастрофой, то это будет по моей вине! Я буду виноват в том, что:
- загубил очень дорогой самолет,
- доставил массу неприятностей сослуживцам.
 Вряд ли комиссия по расследованию катастрофы установит ее истинную причину. Найдет массу мелких недостатков по организации и руководству полетами, последуют оргвыводы и наказания. А за что? За то, что я своевременно не обратился к врачу.
   В пилотажном полку, одного  из наших летчиков, летавших на самолете МиГ-19, тоже начали мучить головные боли. Иногда они становились настолько сильными, что он срывал с себя шлемофон в полете. И он обратился к врачам. Конечно, его списали с летной работы, но оставили служить офицером боевого управления. И все считали, что он поступил правильно. Так вот, боялся я – осуждения, причем справедливого.  И,в конце концов, принял решение.

    Приехал в Москву, Авиационный госпиталь находился в Сокольниках, еще в старом двухэтажном  деревянном здании. Провели обследование, вроде бы ничего особенного не нашли. Председатель Врачебной Летной Комиссии (ВЛК) вызвал меня к себе в кабинет, и спрашивает:
- Что ты хочешь?
    Еще раньше я решил, что надо выбрать такой вариант, чтобы еще полетать, но в случае моего недомогания в полете, меня могли подстраховать, либо командир экипажа, либо второй пилот. Поэтому я сказал, что желательно, чтобы меня определили на многоместные самолеты, в бомбардировочную или военно-транспортную авиацию.
    Председатель ВЛК решил: предоставить мне отпуск по болезни и затем провести повторное освидетельствование

    После отпуска состояние улучшилось, и у меня появилось желание вновь полетать на боевых самолетах.  Я опять приехал в ЦНИАГ. Заявил о своем желании. А мне в ответ: Увы, теперь мы не можем тебя допустить летать на одноместных самолетах. Почему? Жалоба на головные боли у тебя была? Была. А это симптом какого-то заболевания. Какого, мы пока не можем установить, но оно может проявиться в любой момент. Мы не можем рисковать твоей жизнью. Заключение ВЛК: Диагноз  - «Увеличение щитовидной железы 1-й степени с явлениями эмоциональной вегетативной неустойчивости». Признан:  « По ст. 8в, 12б, группы 3-4 Приказа МО № 251 – года годен к летной работе на всех типах транспортных, легких самолетов и вертолетах».

    Вот так, путь в боевую авиацию закрыт, только ВТА. А что там? В палате поговорил с ребятами. Они не утешили, сказали, что будет трудно. Ибо и в Гражданскую, и в Военно-транспортную авиацию бывших истребителей стараются не брать. А если возьмут, то будешь до конца службы вторым пилотом. И тут я очень пожалел, что обратился к врачам. Не к ним надо было идти, а на коленях приползти к Мантурову, и попросить, чтобы взял обратно. Но, что поделаешь, я сам себе закрыл этот путь. Навсегда.

    Еще  пару дней мне готовили документы на выписку, а я предавался грустным размышлениям. Как-то стоя у окна , рассматривал деревья и кустарники, окружавшие наш двухэтажный корпус. Стоял конец сентября,  желтые и красные листья настойчиво вторгались в некогда пышные зеленые одеяния. Неожиданно возле меня остановился пожилой, но достаточно энергичный мужчина в госпитальной одежде. Он участливо спросил:
- О чем грустим, юноша?
Я кратко рассказал ему свою историю, закончив словами:
- А теперь вот узнал, что нас, истребителей, никуда не берут.
- Это не совсем так. Я сам – бывший истребитель, а сейчас летаю на пассажирских самолетах.
 
    Оказывается, это был заместитель командира Авиационной Бригады Особого Назначения полковник Плотников. Эта бригада базировалась на аэродроме Чкаловское (недалеко от Москвы), и обеспечивала перевозки правительственных лиц и делегаций. Он поинтересовался, на чем я летал, какой класс, и в заключение сказал:
- Приезжай к нам, только к кадровикам не обращайся ни в коем случае. Звони прямо ко мне, вот, запиши мой телефон. Если меня не будет на месте, обратись ко второму заместителю ( он назвал его фамилию), я предупрежу его о тебе.
Конечно, я был очень рад.

    Вернувшись в Кубинку, сдал документы, сообщил о заключении ВЛК. Оказывается, сразу после моего повторного отъезда в ЦНИАГ, меня вывели из штатов полка. При первой же возможности поехал в Чкаловское. С КПП позвонил по телефону Плотникова. Но, кто-то из штабных офицеров ответил мне, что он только что убыл в отпуск, и самолетом улетел в санаторий. Тогда попробовал выйти на второго заместителя, и там – неудача. Во время полета в ГДР, у него произошел приступ какой-то болезни, которая потребовала операции. Сейчас лежит в госпитале, в Берлине, выпишется не скоро.
    Я все-таки попробовал позвонить кадровику. Выслушав меня, он ответил:
- Мы, из числа истребителей, пилотов к себе не берем. Так я уехал ни с чем.

   В Кубинке пошел к начальнику отдела кадров дивизии. Им был подполковник Иванов. Этакий сытый, краснощекий, с выпуклыми, светлыми и быстро бегающими глазами, мужчина средних лет, очень похожий на рыжеволосого еврея. Я попросил его отправить мое личное дело в Управление Кадров Военно-транспортной Авиации ВВС. Он молча выслушал, затем стал приводить свои доводы против:
- А ты знаешь, куда ты можешь попасть? Может, и на Дальний Восток, или на Север.
- Мне все равно. Я хочу летать.
- И продвижения там у тебя никакого не будет, так капитаном и уволишься 
- Пойду после этого в Гражданский Флот.
- А не хочешь здесь, рядом с Москвой остаться, и с перспективой продвижения вплоть до полковника?
- Кем же я здесь буду?
- Офицером штаба дивизии.
- Нет, не хочу, я хочу летать.
- Ну, хорошо, будем готовить твое личное дело, и отправим в Управление кадров ВТА.
На том и расстались.
 
    С летного довольствия меня сняли, питался дома. В октябре последний раз получил денежное довольствие. За штатом его платили только два месяца. А дальше  - только за звание, мизерную сумму. Жить было бы не на что. Ходил регулярно к кадровику, спрашивал, нет ли запроса из ВТА. Тот также регулярно отвечал, что запросов нет, а на звонки отвечают, что мест для меня нет.

    В последний день двухмесячного пребывания за штатом я вышел на службу, став помощником начальника оперативного отделения дивизии. На самую нелюбимую мной службу - штабную. А спустя несколько месяцев, узнал, что начальник отдела кадров никуда мое личное дело не отправлял, никаких запросов не делал, и не звонил.  Все это время он нагло врал мне, а личное дело лежало в его столе.

     Начинать вновь поиск летной должности почти не имело смысла, ибо меня уже представляли бы, не как летчика, начальника ПДС, а как штабного офицера. У командиров и кадровиков это вызывало бы явное отторжение. В общем, все мосты оказались сожжены, и возвратиться к летной деятельности было уже невозможно.
Прощайте, мои любимые  полеты.