Диалог

Звёзды стали приближаться к земле.

Маленькие, мерцающие крупицы сияющих осколков в бескрайнем умирающем небе становились всё больше и больше с каждым медленным, глубоким вздохом.

Они исчезали. И в тот же миг распускались яркими взрывами, чью короткую красоту нельзя было разглядеть среди мирно плывущих облаков, сгорающих в пожаре заката.

Жадное солнце пожирало чистое, прекрасное море, что нависало над людскими головами, опаляло вздувшиеся, неповоротливые корабли, что шли напролом, игнорируя загорающуюся белизну и следуя за своей несуществующей путеводной звездой. Умирая.

Но кто на это смотрит? Из миллионов людей, чьи глаза сейчас открыты, лишь горстка обращает свой взор к небу и тратит драгоценные минуты столь скоротечной жизни на подобные мысли. Хотя… С каждым годом рядом с этой маленькой горсткой растёт другая. Она непонятной, чёрной и слишком липкой массой тянется вверх к чему-то возвышенному, каждая её крупица строит красивые выражения, сравнивает с чем-то немысленным, словно поэт или мыслитель, чей дух и чьи слова будут храниться веками, сохранённые людьми. Но стоит ли давать жизнь тому, что сказали липкие, бездушные кусочки «ничего»?

Ветер принёс издалека запах васильков, напоминая, что где-то ещё притаилось детство.

А я чувствую себя глупой частью этой разрастающейся кучки непонятной субстанции, наполненной чувством собственной значимости и достоинством.

Я тоже умею красиво говорить. Но все слова мои выглядят фальшиво, словно мне нужна только жалость или одобрение. Возможно, похвала. Я люблю, когда меня хвалят. Кажется, что я что-то значу. Но я не знаю, правда ли во мне живут те чувства, что расписываю каждый день знакомым людям? Может… Во мне слишком много пустоты?

- Сегодня слишком холодно, чтобы стоять здесь так же долго, как и ты.

Спокойный равнодушный голос обогнул сухое надгробие и приблизился ко мне. Кажется, будто сама могила подала признак жизни. Хочется, чтобы она поскорее умерла.

- Не хочешь ничего ответить?

Из-за надгробной плиты показался длинный нос морщинистого старика, что ростом был ниже шершавого камня. Его мутные глаза были совсем белыми, лишь приглядевшись, можно было увидеть когда-то серую радужку и зрачок. Во что одет? Не знаю. Мятая ткань, казалось, ползала по его телу, живя своей жизнью и принимая различную форму. Но каждый раз мелькало в голове сравнение – мешок.

- Ну-ну, молчи, - обиженно протянула она, поправляя подол короткого оранжевого платья, схожего с цветом заката за моей спиной.

И пусть эта маленькая девочка всем своим видом показывала нежелание продолжать пытаться со мной заговорить, она вновь посмотрела на меня своими большими зелёными глазами и произнесла:

- Ещё такая кроха, а строишь из себя взрослого человека.

- Я и есть взрослый человек.

- Тебе календарь это сказал? – криво улыбнулся этот скрюченный мужчина. – Не верь ему. Он лжёт. Он лжёт всегда и проку от него никакого. Разве что Смерти помогать. Она забывчивая дама. Лишь календарь и сами люди напоминают ей, когда пора прийти.

- А разве ты не Смерть?

- Ну, посмотри на меня, - раскинула в стороны руки полненькая леди, - разве я похожа на Смерть?

- Тогда ты Жизнь?

- Взгляни ещё раз, - прохрипел умирающий, - что есть во мне от жизни?

- Тогда кто ты?

- Здесь разве кто-то есть?

И правда. Зелёная трава, букет цветов, заметно смятых по дороге, могила, что стоит одна, и я. Здесь больше никого.

- Я взрослый человек? – мой голос сиплый, но в тишине и звоне ветра он кажется вульгарно громким.

Мне даже стыдно за него.

- Кого же спрашиваешь ты?

- Тебя?

- Меня здесь нет.

- Себя?

- Тогда ответь.

- Я взрослый.

- Врёшь. Ты малое дитя, которое не знает ничего.

- Я знаю многое.

- Возможно.

- Тогда я взрослый человек?

- Ни капельки, - промолвил рыжий кот, что боком тёрся о надгробие. – Твой череп может лопнуть от знаний, что собраны тобой. Но даже так умрёшь ты всё ещё ребёнком. Тобою жизнь до дна не выпита. Что говорить? От силы краткий сделан был глоток. А ведь стакан всё так же полон.

- Мне не понять тебя.

- О, нет. Ты просто ведь не хочешь, верно? – сурово мать нахмурилась. – Не зная правды, ты можешь дальше строить красивые речи, выбивать из себя слёзы и вытягивать жалость из других, обманывая всех, что календарь сказал тебе, что для этого достаточно прожито дней.

- И где же рифма?

- А она была?

- Мне кажется…

- Её здесь нет, - прервал меня отец. – Так что же? Скажи мне, угадал ли я?

- Что именно?

- Что ты трусливое дитя, в котором силы столько, что муравей в сравнении сильней. Что со своей порочной темнотой выносишь всё, что было заложено в душе. И словно зверь скребёшь ты стены сердца, вытягивая боль, страдания и слёзы. А ведь их не было, ведь так? Почти пустую комнату души намного проще сделать в меру тёмной, чтобы не пасть совсем на дно, но и при этом…

- Скажи же прямо наконец!

- Твои несчастья – ерунда!

Дракон рычал и скалил зубы. Из широких ноздрей валили клубы серого дыма, а в воздухе чувствовался запах подгорелой кожи. И почему-то казалось, что она принадлежала мне.

- Сколько? Сколько лет отмерил календарь? Семнадцать? Восемнадцать? Возможно, двадцать? Двадцать шесть? Запомни, только Смерти есть до этого дело. И то, замечу, не всегда, - стал тише говорить мой друг. - Представим… Двадцать, да, двадцать тебе лет. И что? Скажи мне, что видели твои глаза? Что испытало твоё сердце, и чем терзалась робкая душа? Возможно, умерли родители? Сестра иль брат? Другие близкие? Нет? Жаль, на этом бы закрыли тему. На время, но не суть. Тогда… Тебя ненавидят? Хоть кто-нибудь? Настолько, чтобы взгляд один желал спалить тебя со свету. Ах, тоже нет? Тогда продолжим. Ты инвалид? Хотя, постой, не будем это приписывать сюда…

- Но почему?

- Не принимаю это за причину реветь чуть больше пары лет, - жестоко, сухо, скомкано ответил человек.

- Когда закончишь перечислять?

- Поверь, мой список долгий.

- Длинный.

- Долгий. Я знаю, что я говорю.

- Просто жизнь моя не вечна.

- А ты живёшь?

- Я существую?

- Конечно.

- И почему же?

- Огонь для жизни слабоват. И слишком много глупых мыслей.

- А ты не можешь прямо всё сказать.

- Уже сказал.

- И что же?

Старик вздохнул. Он вновь скрылся за надгробной плитой, и увидеть его можно было только из-за слишком длинного носа. Он… Устал смотреть на меня?

- Ты глупый маленький ребёнок, что жизни не видал. Ты не знаешь, что такое настоящая боль. Ты не знаешь, что такое настоящая любовь. Не сталкивался с ненавистью. Не сталкивался с тем опустошающим осознанием реальности. Ты просто часть той непонятной массы, что с годами становится больше. Тебе слишком трудно начать заставлять комнатку своей души различными мелочами жизни. А почему? Они не так пафосны, как пустота и разорванное самолично сердце. Намного проще придумать кучу маленьких несчастий, раздуть их до слона и страдать, страдать, страдать! О, да, ты просто любишь плакать и страдать. Для этого усилия не нужны. Хотя, возможно, только малость, - старушка выдохнула шумно.

А мне стоять? Молчать? Или сказать? Но что?

- Ты просто человек, что вычистил когда-то душу. И заполняешь фальшивой болью, как маленький ребёнок, который не знает, что если пройти чуть дальше, если быть чуть сильней, то на стене появится солнечный зайчик, который с каждым шагом будет разрастаться в целый поток тёплого света.

- Я ужасный человек?

- Нет. Мы все такие.

- Кто мы?

- Те, кто за твоей спиной.

- Мне страшно оборачиваться.

- Там люди. Просто люди.

- И что мне делать?

- Забери цветы.

- Что на могиле? Но я же…

- Забери.

- Неправильно.

- Неправильно хоронить ещё живых.

- Они мертвы.

- И кто же?

- Мечты, надежды, детство – все.

- Мертвее их здесь только ты.

- Ты говоришь, как Смерть.

- Но я не Смерть.

- Как Жизнь?

- Я слишком мягкий.

- Тогда как кто?

- Как ты.

- Как я?

- А разве… Здесь кто-то есть ещё?