Глава 2

ГЛАВА ВТОРАЯ
Собачья жизнь, или Первые шаги к совершенствова-
Нию.


Вывод сделанный – это все же еще пока ничто, пустое ме-
сто, потому как размышлять, чувствовать, вопросы задавать,
хоть даже и гамлетовские, – в этом всего лишь пока одни лишь
думы, никакого практического фефекту не имеющие. Толку в од-
них мудрствованиях никакого. Для совершенствования нужна
деятельность. (Это, простите, не моя мысль, недавно в библио-
теке в книжке одной вычитал – бывает, и я философическими
чтениями балуюсь.) Но что же это значит в моем конкретном
случае? А то и значит, что воспитывать нужно самое себя, вос-
питывать, хоть ты тресни. А вот с какого края подобраться
к этому воспитанию, чтобы оно не выпорхнуло от тебя птицей
и не остался ты с хвостом вороньим? Вот в чем вопрос. Эх, ду-
маю, была не была. Начну-ка с совершенствования речи – обла-
чения, так сказать, хоть даже и неприятных мыслей в приятные
звуки. Вы, может быть, скажете, что все это только пыли в глаза
пускание, неплохо бы, чтобы и от поступков благородством вея-
ло? А я тут супротив не пойду, потому как полное имею с вами
согласие. И слова вырывающиеся, и поведение, и манеры – все
должно быть приятным. Но начать-то нужно с одного, чтоб
не надорваться! А там, глядишь, с Божьей помощью дойдем
и до остального. Глядишь, найду себе образец для подражания,
и пойдет дело, как по маслу.

Итак, принялся за извергаемые мною слова. Делом это ока-
залось не таким сложным, как показалось поначалу. Вот только
говорил я по первости так, как будто ехал по ухабистой дороге.
На ровное место выехал – говорю складно, а потом вдруг залетел
в яму, замолк, дрянное слово проглотил и дальше с грехом попо-
лам поехал. Вскоре, однако, высказывания мои стали поровнее,
потихоньку, помаленьку выправился. Но рогатый не дремлет,
палки в колеса роду человеческому без устали ставит, вот и мне
кинул крепкий орех, нехристь мохнатый. На, дескать, Кузьма,
лови подарочек, а я погляжу, как ты зубы обломаешь.

Вот как это случилось. В тот момент, представьте, когда
я практически избавился от гадких слов, на пороге у меня вырос
сосед мой Вениамин. Вениамин – башмачных дел мастер, но ма-
стер он в те времена, когда не пьет, в остальные времена он – че-
ловек сильно пьющий. По трезвости, когда еще может забраться
ко мне на верхотуру (я живу в верхних этажах, кому интересно),
он ходит ко мне занять денег. Не подумайте, что денег у меня
много, мне их не жаль и я могу потакать разным человеческим
слабостям. Нет и нет, все обстоит как раз наоборот, но мне ино-
гда легче расстаться да хоть с пятью копейками и тем самым
обеспечить себе недолгое спокойствие. Тем более что Вениамин
настойчив. Если уж решился – обнесет кого хочешь, как липку.
И надо ж такой неприятности приключиться, что именно в тот
вечер я с кухаркой рассчитался и не осталось у меня даже энтой
суммы, для кого-то шуточной. Делать нечего, я об этом честно
и без утайки сообщил Вениамину. Но… что б ему на этом месте
провалиться, натиск его не ослаб. Стоило мне ему отказать, как
тут же на бедную мою голову был обрушен еще более обидный
(и незаслуженный) поток брани.

Внутри меня все закипело. Новые мои убеждения не по-
зволяли мне ответить на грубость. Я держался! Бледнел! Синел!
Таращил глаза, совсем как та барышня на прошпекте. И дер-
жался. Вениамин громыхал. Я, как скала, молчал. Но всему есть
предел, и даже вулкан после долгого безмолвия и спячки мо-
жет вдруг проснуться и погрести все на пути своем. (Как в той
картине, когда-то из самого Парижу к нам прибывшей. Ах ты,
батюшки, столько мучений, говорят, на людские головы в этой
картине обрушилось. Как они тикали от геи расплавленной, вот
и мне пришлось вытерпеть не меньше, чем жителям Помпеи
этой несчастной.) Терпел я, терпел и… не выдержал. Разразился,
как вулкан с картины энтой. Только увидев Вениамина, вдруг за-
молкнувшего, я понял, что натворил. Вспоминать сейчас о своей
слабости, а тем более делать энти признательные записи, скажу
вам как на духу, гадость как неприятно. Но я согласен на неко-
торые для себя неудобства только из твердого убеждения, что
делаю это для пользы потомка, чтобы он, миленький, видел, как
прародителю его нелегко приходилось карабкаться по пути со-
вершенствования, и через это и его дух крепчал. Итак, вперед.
Добавлю только, что слова эти были такого свойства, что можно
было бы уложить в обморок не меньше дюжины барышень.
Закрыл я за собой дверь и затих, как затихает когда-нибудь
и вулкан.


Прошел в комнату, сел на стул и поник, словно лютик в не-
настье. Привычка проклятая столкнула меня с пути. Задумался:
неужели постигла меня неудача? Вечер провел я в печали, но не
отчаялся. Свойственна человеку вера в лучшее, и я, помня свой
промах, тем сурьезнее принялся за следующий шаг – совершен-
ствование поведения.

Да, воспитать, хоть даже и себя, дело нешуточное. Опыта
у меня в таких делах никакого. К кому ж приложить руку на-
зидательную? Ни жены, ни детей пока не нажил. А куда же без
опыта? И тут мысль ко мне в голову пришла, а что ежели прежде,
чем к воспитанию своей особы переходить, начать с… собачки.
Да, да, не удивляйтесь, с собачки! Некоторые сразу с жены или
детей начинают, это ли не смешно?


Стал думать, где бы достать собачонку. Можно, конечно,
поймать в подворотне. Но кто ее знает, каких она там кровей
попадется? Кровь в ней, может, так испорчена, что никаким вос-
питанием не выправишь. Хотя, конечно, и в воспитании дворо-
вой собачки тоже есть свои прелести. Тут бы я сразу двух зайцев
убил. И воспитательную работу совершил бы, и бедную душу
от жалкого влачения спас. Благородный поступок. Но риск,
риск слишком велик. Отказался. Решил взять породистую. Но
породистая собака кусается, в том смысле, что дорогая очень.
Но ради такого дела можно и пострадать малость, урезать себя
кое в чем. Для меня, к деликатесам не привыкшего, подвиг это
разве?


Следом задумался о породе. Пород собачьих множество,
и все такие разные, а мне нужно всего одну выбрать, как тут не
растеряться? А еще как подумаешь, что каждая собака очень под
стать хозяину. Это значит, собака эта будет похожа на меня. А я,
выходит, буду похож на морду ейную!

Тут же вылез закономерный вопрос – что я за фрукт такой?
Какими отличительными особенностями обладаю? Посмотрел
со стороны на себя, вывод сделал следующий: малый я добрый,
покладистый, характер имею приятный, может, конечно, и есть
какие недостатки, так можно же подойти ко мне с такого боку,
с которого их не так видать! Закончив инспекцию своих пре-
имуществ, встретился с мыслью, что подойдет мне как нельзя
лучше пудель. А-а-а-а, что скажете, замахнулся Кузьма? Может,
и замахнулся, только очень уж мы с ним похожи! Любой скажет,
да хоть у того же Вениамина спросите. Оба стройны, изящны,
что моей, что его талии любая кокетка позавидует. Оба легки
на ногу, он от любого скрипа вскакивает, да и я готов вскочить,
только приличия чуть придерживают. Прически у нас одина-
ковы, его составлена из кучеряшек, моя тоже. Характер у него
добродушный, и я добрый тоже! Вот только где, где мне взять
живность эту кудлатую? Но не успел я подумать, а щенок был
уже у меня на руках. Во что значит сила желания!

Тут опять следует сделать отступление о моих соседях. Ни-
как без них не обойтись, живем мы с вами не в вакууме, люди
кругом. В доме по соседству живет портной Казимир Ласкутов.
К нему разные барышни приходят с заказами. Перворазрядней-
ший мастер. И вот, представьте, одна барышня за платьице рас-
платилась щенком. С чего это вздумалось ей сделать так? А кто
ж ее знает, разве можно разобраться, что в их прелестных го-
ловках творится? Казимир возражать не стал, больно заказчица
хорошая, щенка принял, и ежели и был у него повод возмутить-
ся, так барышня тут же его повода этого лишила, прощебетав,
что живность эта стоит аж пяти платьев пошитых. Делать нече-
го. Казимир, с участью своей смирившись, попытался его про-
дать. Да кто ж купит у него, не в том он обществе вращается.
Дни идут, а щенок у Казимира живет, к себе внимание требует,
то с материей дорогой игры устроит, то лоскуты из Казимира
вытянет. А тут как-то разбойник этот окропил только что сши-
тый сюртук одной высокопоставленной птицы. Терпение Кази-
мира, хоть и имело границы вселенские, всё же лопнуло. И он
дал себе слово от негодника избавиться, грозился уже утопить
его. Но, надо же такому случиться, я появился на пороге кварти-
ры ихней и спас высокоблагородие от неминуемой смерти. Ка-
зимир готов был теперь избавиться от щенка Христа ради – во
как житье с ним допекло его. Но я не стал пользоваться минут-
ной человеческой слабостью и, щеночка прихватив, обещался
в следующий же месяц за него расплатиться. Только теперь могу
я признаться в том, что в продолжение всего того месяца был
я лишен хоть чуточку приличного ужина. Но ежели б вы видели
это создание, кто знает, может быть, вы бы пошли и на большие
жертвы?


Итак, щеночек этот стал моим. Поздравьте меня с приоб-
ретением. Мы сразу сошлись, он меня облобызал по-собачьи,
и я в долгу не остался – за ухом его почесал.

Следующей моей озабоченностью стала его кличка. Мож-
но, конечно, было назвать его Тузиком или Полканом. Но на-
зывать Тузиком то, что далось ценою стольких лишений, было
бы, простите, кощунством. К тому же разве могу я себе этого
позволить? Назовешь его Тузиком, так он и вести себя будет со-
ответственно, на каждом углу ногу вскидывать и след оставлять.
А я ведь взял его для того, чтобы воспитать в нем манеры, кото-
рые во мне, к сожалению, пока не дали хороших всходов. Долго
я пыжился и наконец придумал ему имя. Решил я назвать его
Пегас. А что, благородно и соответствует очень, скачет моя со-
бачонка не хуже коня крылатого…


Ох, и завертелась жизнь моя. Началось воспитание. Первое,
к чему я приучил его, так это лаять по команде, чтобы разные
неприятные слова когда ни попадя с языка его не соскакивали.
Пегас быстро выучился, понимал меня с полуслова. Потом обу-
чил его командам разным. Упорства у меня не занимать. Очень
скоро он и лапу стал давать, и поклон учтивый делал, и даже по
команде «Пли» на бок падал, как дуэлянт за честь пулей сражен-
ный. В общем, стал он очень благородной собакой. Жили мы
с ним дружно. Я никогда ему не поминал, что целый месяц хле-
бал по его милости жиденькую похлебку, и он ко мне уважение
выказывал, в морду лизал.


Жили мы с ним так уже несколько месяцев. Таковое со-
вместное общежитие было мне вновь, и всё мне было в моем
питомце интересно. А особенно характер его.
Надеюсь, вы, любезный потомок, достаточно образованы,
чтобы понимать, что каждая собака свой характер имеет. Одна,
к примеру, даже в юные года сварлива как старая дева, другой
до старости, так сказать, щенок и за дамское сердце в спор всту-
пить не прочь, хоть бы даже у нее и шерсть местами повытер-
лась и зубы через один торчали. Из отличительных особенно-
стей Пегаса хотелось бы отметить особенно его добродушие, во
мне он души не чаял, был отважен, как лев, был готов вступить-
ся за меня в бой хоть с самим крокодилом. (Что было, конечно
же, очень приятно, хотя бы даже в наших водоемах таковые и не
водились.)


Такое соседство не могло не повлиять и на меня. Очень
скоро я стал понимать собачий язык и сделал вывод, что че-
ловек его не понимает только от того, что глуп. Собака-то уже
давно человеческий язык выучила, да что там говорить, любая
собака обладает знаниями энциклопедическими, потому как
знает и по-французски, и по-немецки, и даже по-китайски. Вы-
воды мои не голословны. Поставь перед ней хоть вертлявого
французишку, хоть немца-колбасника, хоть китайца прищурен-
ного, всякого поймет. И ей-то со всеми нашими наречиями по-
нять нас сложнее. А нам для их понимания нужно всего лишь
внимательнее смотреть на уши да на хвост, быть, так сказать,
хорошими физиономистами.

И вот, когда я узнал собачий язык, вот что я заметил: вро-
де как я за воспитание Пегаса взялся, а у него нашлось столь-
ко приятных черт, что впору не мне его учить, а мне у него
учиться.

Новость эта ошеломила меня до крайности. Фефект не шу-
точный! Первое, что я подметил, так это то, что Пегас не врал.
Да, да, никогда не врал!

Спросишь у него: ты, сукин сын, отгрыз кончик моего са-
пога? Или – ты, морда собачья, имел наглость пометить дверь
у соседа?

Глаза опустит, уши поникнут, как цветы полевые, и как на
духу все выложит. Так и так, скажет, брат Кузьма, моих лап дело.
И представьте, ни капельки не соврет, не испугается гнева моего
праведного. А у меня после таких слов и рука не подымается от-
лупить его. Хотя бы даже и заслужил он это. И ладно б если один
раз такое было. Множество! И ни разу Пегас не соврал. Погля-
дел я на такую картину, ну, думаю, брат, ты и завернул. Неужели
жизнь проживешь и никому не соврешь? Во дела! Дай, думаю,
и я так попробую.

Сначала показалось мне дело это пустяковым. Ну что тут
сложного? Говори всякому правду, и всё тут. Даже проще это.
Думать не надо, изворачиваться. Решил с четверга попробовать.
Только проснулся, соседа моего Вениамина принесло. Просит,
умоляет, в ноги готов упасть, только бы выпросить средств на
продолжение своего образа жизни. А меня как рогатый дернул.
Взял и ляпнул. Так и так, жалования пока нет, потому извините –
и дверью перед его носом хлопнул. Только дверь закрыл – ахнул,
в карманчике-то всё жалование до копеечки лежит. Только вче-
рась получил. Вот те и первый раз соврал. Досадно стало, но,
думаю, ладно, один раз это ничего, теперь буду осмотрительнее,
теперь точно не совру. Вышел с Пегасом на улицу, а из окошка
уже Глафира Порфирьевна как груша с ветки свесилась, только
меня заметила и давай тявкать:

– Ваша собачка, Кузьма Иваныч, всю ночь спать не давала,
изволила тявкать?

Глафира Порфирьевна, надо сказать, старуха прескверная,
любит только кошек одних, и говорят, на ее совести преждевре-
менная кончина дворового пса Тишки, которого она отравила
только оттого, что он как-то пощипал перышки у ее любимицы
кошки Муськи.

Я Пегаса схватил подмышку, морду его зажал, чтоб он даже
и не пикнул, отвечаю:

– Нет, Глафира Порфирьевна, собака моя не так воспитана,
чтобы людям ночью спать не давать. Это, должно быть, Мотька
с соседнего дома.

Ай-ай-ай, что я наделал? Опять соврал, и не только со-
врал, еще и другого ни за что ни про что очернил. Во до чего
дошел. Оправданием мне, конечно, могло быть то, что я Пега-
са спасал. Спасать-то спасал, а все равно соврал! Утро еще на
дворе, а я уже два раза соврал, вот так молодец. Погуляли, за-
вел Пегаса домой, а сам отправился по прошпекту. День чуд-
ный, сам Бог велит гулять. Прохожу мимо магазина модного,
а там сокровища – платки, шарфы, галстучные булавки, сюрту-
ки, галстухи. Дверь вдруг так услужливо передо мной распах-
нулась, я и очухаться не успел, как очутился в новом туалете.
Галстух на шее моей узлом вяжут, а я в это самое время блед-
нею словно висельник. Нечаянно в зеркальце глянул, батюшки,
стоит в отражении расписной красавец. Только прыщ на носу
и выдал в нем меня. Хорош, нечего сказать. Да что там гово-
рить, в такой наряд хоть свинью выряди, и она будет барыня.
А вокруг меня, как мушка над вареньем, приказчик кружится
и почему-то Карпом Силантьевичем величает меня. Щеки мои
пылают, догадался я, что он меня за другого принял, а он опять,
черт бы его побрал:

– Купите, драгоценный вы наш, другого такого не сыщете!

А я вдруг возьми да и ляпни:
– Имеется у меня, точно такой же имеется… – Сам не пони-
маю, что говорю, а сам к дверям все ближе пододвигаюсь, только
и помню, как он галстух с моей шеи цап, и очутился я вновь на
прошпекте. А самому тошно, ой как тошно, выходит, опять со-
врал, да что ж я, дурень, к чему врал, сказать, что ль, не мог, что
не Карп я Силантьевич? Обидно, по глупости ведь соврал.
Часы на башне, между прочим, полдень показывают. Дела
свои дальше перечислять не стану. К стыду своему только со-
общу вам, что соврал я за тот день еще раз двадцать. Вернулся
домой, потрепал Пегаса за ухом,
– Да, далеко мне, друг мой нечаянный, – говорю ему, – до
твоего умения говорить правду.

Но дудки, хоть и расстроился, но дело совершенствования
не оставил, может, думаю, в чем другом преуспею?

Стал дальше присматриваться к другу своему кудрявому.
Гуляем мы с ним как-то по улице. Вдруг навстречу Она. Пре-
лесть как хороша. Глазки как угольки и только в разные сто-
роны шнырь, шнырь. Прическа – загляденье, точно говорю, не
один час над ней мастер колдовал, прежде чем такую красоту на
улицу выпустил. Фигурка точеная. Стройность и гибкость, как
у лебедя, а шустрая, как воробышек. И только успевает с лапки
на лапку переступать. Раз, два, три, четыре. И – раз, два, три,
четыре. Надеюсь, вы догадались, любезный, что повстречалась
нам на улице собачка, не барышня, об ней я и рассыпаюсь. Про
обычных-то барышень что и говорить, их на улице пруд пруди.
А такой ни одной. Благородство у нее на морде написано, даже
про родственников спрашивать не надобно, графья одни да гер-
цоги. Но тут важна даже не эта кучерявая вельможа. Тут нужно
поглядеть на моего Пегаса, потому как в очередной раз поведе-
ние его привело меня в восхищение. И тут превзошел он все мои
ожидания. Боже мой, что это был за кавалер! С каким достоин-
ством он подходил к даме. Рядом с нею не терялся, головку за-
драв обнюхивал ее не спеша, ни капельки не смутясь, мог между
прочим дотронуться и до щечки. А ежели нужно было ему чтой-
то ей изложить, так делал это прямо, ничего из себя не корча.
Короче, был смел как гусар, но, в отличие от гусара, знал грани-
цы дозволенного. Был чуток. На лету ловил каждую исходящую
из дамы эмоцию, был предупредителен до щепетильности. Да…
таков был Пегас.

Ну, что тут сказать, теперь настал черед обратить взор
на мои качества (какие бы последствия для меня это ни сули-
ло). Признаюсь честно, когда рядом со мной появляется особа
женского полу, на меня жалко глядеть. Язык мой липнет к нёбу,
глаза я пучу, как вытащенная из воды рыба, тело всё каменеет
так, что не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, или, наоборот,
становится ватным и податливым. Короче, выгляжу я дурнеем,
и, даже если и есть у меня какие выгодные стороны, показать
я их с дамою не умею, зато дурь свою выпячиваю наилучшим
образом.

Боже мой, что я в сравнении с Пегасом? С кем я решил тя-
гаться?!

Приуныл, показалось мне, что науку эту мне никогда не
постичь. Это все равно что Пегас в своем развитии по части об-
ращения с женским полом уже добрался до нынешнего столе-
тия, а я все еще пребывал в веке каменном. Да разве ж можно
проводить между нами сравнения?!

Но нет уж, думаю, меня просто так не возьмешь, может,
в другом смогу составить ему конкуренцию?

Наблюдаю дальше. Живет мой Пегас, как король. Здесь вы
не подумайте, что я имею в виду, будто он целыми днями выле-
живается на подушках, ест что хочет, гуляет когда хочет. Нет, не
в том дело. Хотя в плане жития условия я ему обеспечил очень
приличные. А как без этого? Я ж его в дом к себе взял. Приручил.
Что-что, а ответственным я всегда был. А королем я его назвал
потому, что он – что хочет, то и делает. (Мне кажется почему-то,
что короли именно так и поступают.) Искренность у него такая
во всех его действиях, мамочки родные! Все чувства у него на
лице, то есть на морде, написаны. Ну вот, например, идем мы по
улице, встречается нам пес, который Пегасу не нравится. Он так
и зарычит, как бы говоря:

– Пошел прочь с дороги, морда блохастая, не нравишься
ты мне.

Если вдруг проскочит кошка, так он на дыбы, зубы оскалит
и тут ненависть свою не скрывает. Если кто ему по душе, так
сразу признательность свою покажет. Хвостом вильнет или во-
обще понравившуюся морду лизнет без спроса. Вот такие у со-
бак обычаи.

А я опять, не будь дураком, давай такое поведение на себя
примерять, раз уж вышла такая возможность поучиться. И что
же вышло?! Да вышло все шиворот-навыворот. Пришел на
службу и тут же перед начальником мерзопакостным стал за-
искивать, слова подбираю, а то и вовсе мычу, чтоб нечаянно не
оскорбить его высокоблагородие, а ведь противен он мне даль-
ше некуда. Наблюдаю дальше за своим поведением. Если что-то
меня интересует, так я, как Пегас, нос свой не сую, куда хочется,
а надуваюсь, как индюк, и прохожу мимо. Если барышня при-
глянулась, так я бегу от нее как от огня. Другу своему, если перед
ним фортуна благосклонно юбкой своей махнет, я первый за-
вистник и доброго слова от меня не жди, и как Пегас не кинусь
я спасать его и в огонь, и в воду, не беспокоясь о шкуре соб-
ственной.

Эх, можно б было и дальше проводить сравнительные об-
суждения между мной и Пегасом. Только приятность тут со-
мнительная, куда ни тыкни – все не в мою пользу выходит. Так
что ж получается, любезный, выходит, далеко нам еще до Тузика
или Бобика? А мы еще, дурни, нос задрав на них смотрим, высо-
комерно так, снисходительно.

На сегодня записки свои заканчиваю. Напоследок лишь
скажу, что совершенствование продолжать намерен, буду бо-
роться с собой помаленьку, и, хотя полководец из меня и не
шибко дерзкий выходит, я пока не оставляю попытки хоть день
собачьей жизнью прожить. Эх, хорошо бы как Пегас чувства
проявлять искрение, без всяких церемоний понравившемуся
человеку благосклонность выказать, мерзавца обойти сторо-
ной, а если очень захотелось, так и плюнуть ему в харю, хорошо
бы перед барышней понравившейся в тюленя не превратиться,
а галантно так и с одного боку, и с другого возле нее постоять.
Хорошо бы… но пока, любезный, плохо у меня энто выходит,
видно, для того, чтобы хоть день такой жизнью прожить, нужно
собакой родиться.