М. Ю. Лермонтову от потомков

Два века минуло с тех дней,
Два века, не иначе -
В Москве, у любящих людей
На свет родился мальчик.

Он рано понял, рано слишком,
Значенье слов «тоска» и «муки» -
Лишился матери мальчишка,
С родным отцом он жил в разлуке.

И с детства, словно через поры,
Умел он впитывать в себя
Печаль и радость, смех и ссоры,
Воспламеняясь и скорбя.

Внимал искусству, том за томом,
Садился, вдохновясь, за пробу…
Все классики ему знакомы,
Но Байрона ценил особо.

Стихи их в чём-то схожи даже,
И схожи авторы судьбой,
Но Лермонтов однажды скажет:
«Нет, я не Байрон, я другой».

Среди певцов родного края
Им Пушкин почитался свято.
Кто  ж ведал, что грядет такая
Невосполнимая утрата?

Закону совести внимая,
Не знал иного он завета -
Встречала дрожью знать немая,
Его творенье «Смерть поэта».

Пускай ждало его изгнанье –
Он резал, не жалея жил,
И «жалкий лепет оправданья»
Перед народом обнажил.

Прослыл героем на Кавказе,
За храбрость орден получив,
Но в каждой строчке, в каждой фразе
Печальный слышался мотив.

На высший свет глядел с тоскою,
Считал, что тот – бесцветно-чёрен,
Он начертал тех лет героя
И окрестил его – Печорин.

Но рок преследует поэтов,
И он «шагнул под пистолет»…
Не зря Высоцкий пел об этом
Спустя сто тридцать с лишним лет.

Пусть сердце перестало биться,
Пусть рухнул наземь, как тростник…
Поэт  остался на страницах
Цензурой запрещенных книг.

И возмужало, и окрепло
Наследие его пера,
Как возрожденное из пепла,
Как пробуждённое с утра.

Не справились клыки цензуры,
Её веления – обман,
На карте мировой культуры
Разлился новый океан.

И в нём белел тот самый парус,
В волнах сверкали капли слёз…
Ведь Лермонтов отдельный ярус
В дворец поэзии привнёс.

Мы входим в книги, как в музей,
Наполненный его стихами...
Два века минуло с тех дней,
Но Лермонтов и ныне с нами!