Обыкновенное свинство

               
Из папиных рассказов.

Перед войной мы еще совсем молоденькие были. Брату Кольке 18, а мне едва 16 исполнилось. Жили мы в то время, в маленьком селе.  Работали наравне со взрослыми в бедненьком колхозе с громким названием «Заря Коммунизма».
Еще зимой, когда работы в колхозе поменьше было, отправил нас управляющий хозяйством,  в район на курсы трактористов. Сейчас молодые годами учатся, а мы за три месяца все постигли. В колхозе у нас всей техники было - два колесных тракторишки без кабин, пара сеялок, да веялка. В то время, даже сено для колхозного скота, вручную заготавливали. Весна пришла, сеяться надо.
К трактору плуг цепляли, а за ним сразу сеялку. Одним махом чтоб. Пашем и сеем одновременно. Деревня  небольшая, народу мало, а пахотной земли прилично было. Трактористов на всю деревню, вместе с нами, четверо всего было. Двое пожилых уже, опытных мужика. И мы с братом. Гонору много, а опыта никакого. Работали круглые сутки, меняясь через каждые шесть часов. Трактора один за другим шли. На ведомом, первом – опытный тракторист, а на следующем я или Колька. Да еще и на сеялках по прицепщику. Пылища, грязища. Мы морды  бабскими платками закручивали, чтоб не задохнуться. Особенно прицепщикам доставалось. Они за сеялками следили, чтобы зерно равномерно в зернопроводы поступало. После шести часов такой работы, человек на себя не был похож. Уставали страшно. И пол зимы отмывались потом.
А чернотой плевались  -так годами. На краю пахотного поля домик на полозьях  стоял. Типа вагончика. Только из досок. Его все громко величали «полевым станом». В этом вагончике, мы после смен отдыхали. Там тройка топчанов стояла, стол с лавкой и печка железная. Когда согреться, когда чай вскипятить. Деревня хоть рядом была, но редко кто домой на отдых ходил. Дорожили работяги каждой минутой отдыха. Вот как-то, отработали мы с напарником свои часы, сменились и на отдых потопали в вагончик. И прицепщик с нами, конечно же. Им, беднягам, доставалось  похлеще нашего. Старшой у нас дядька Федот был. Самый  «старый» и опытный из трактористов. Ему уж лет 45 было. По нашим, пацанячьим меркам – старик древний. И вот чего-то, задумалось дядьке Федоту в этот раз, на отдых домой отправиться.  Помнится, он жене собрался помочь картошку сажать дома. Прицепщики наши все мальцами были еще. Лет по 15 – 16. В те годы и 13 летний уже работал в колхозах. Чем больше трудодней в семье, тем больше осенью зерна выдадут. И деньгами давали. По -немного, правда, но уж такое время было. У меня на сеялке, в этот раз соседский паренек был моего возраста. Едва дотащился до вагона, так и упал сразу на топчан. А я «сидор» свой достал из-под нар, зову Сашку прицепщика хоть картошки холодной пожевать. Да какое там! Храпит уже бедолага в две носопырки. В вагончике одно только окошечко небольшое было. Солнце уж за лес закатилось, темнело уже. Я сижу, глаза слипаются, руки, ноги ноют. Но жую хлеб с картошкой.  Соображаю, что если не поем, потом вообще ног не потяну. Вдруг слышу стон протяжный такой, жалобный, как будто обиженный кто-то подвывает. Я на Сашку сначала погрешил. Толкнул в плечо, а он даже не мычит. До того умаялся бедняга. Посапывает, но не стонет. А стон снова повторился еще громче. У меня кусок в горле застрял. Чувствую, как кожа вся пупырышками покрывается. Пот такой противный, жгучий и холодный в то же время, по спине пополз. В вагончике  никого, кроме нас не могло быть. Спрятаться здесь негде. Да и не совсем еще стемнело. Я, на всякий случай, под нары заглянул. Никого, естественно. А стон из пустого угла доносится. Чувствую, как из моего нутра, вся картошка, даже позавчерашняя, наружу поросилась. Никогда мне еще так страшно не было.  Давай я Сашку трясти, что есть силы. Тот сел, а проснуться не может.
А стон уже в визг перешел. Заорал я как резаный и лбом дверь вышиб. Выскочил на улицу, а там почти темно. Не знаю, куда бежать, что делать. От ужаса, вся растительность, что успела появиться на моем теле, дыбом встала. Тут и Сашка вывалился из вагона. Проснулся таки, от моего крика.- «Ты, че, Леха базлаешь?  - спрашивает, – Че тебя надирает? Спать, гад, не даешь». Я, как мог, обрисовал ему  ситуацию. Смотрю, не верит. -«Приснилось тебе все, Ленька, сейчас пойду и выгоню  твоего черта». И ведь, вправду, пошел в вагон. Я и пискнуть ничего не успел. А Сашка через минуту пулей вылетел из вагона, трясется весь.  -«И точно, воет там кто-то». Взяли мы с ним у крыльца вагона, по черенку, что в свободное время, по приказу управляющего, сами и вырезали для вил, и тихонечко двинулись вдоль  вагона. Решили к тракторам бежать.
А в этот момент из-за угла вышел кто-то с черной рожей. Глаза блестят и зубы в полутьме тоже сверкают. Нам со страха показалось, что это чудовище неизвестное. По моему, я еще ни разу в жизни так не орал. Ноги к земле прилипли.
Но по инерции, как-то, размахнулся и врезал палкой  по кумполу «черту» Хорошо, что тот среагировал во время. Отскочил он и палку у меня вырвал. -«Ленька, - кричит, - ты что? Белены нажрался?» Тут только я понял, что это тракторист с поля. Сменщик дядьки Федота. Оказывается, у него трактор заглох. Сам ничего сделать не сумел и за дядькой Федотом пришел. Он у нас самый опытный  по технике был. Степаном сменщика звали. Я ему кое-как, с горем пополам объяснил, в чем дело. А Степан у нас, самый ученый был в деревне. Ни в Бога, ни в черта не верил. Посмеялся он надо мной только. Тут мы хватились, а Сашки то и нет. Потом уже узнали, что он как Степана в темноте за «черта»  принял, так такого стрекача задал, что за минуту до деревни долетел. Зашел Степан в вагон, лампу засветил и давай все внутри осматривать. Я несмело так, с оглядкой вошел следом. Прислушался. Тихо вроде, никакой чертовщины. Сел Степан на нары, сапоги снял, портянки размотал. От вспотевших ног такой дух попер, что, видно снова моего «черта» разбудил. Из угла снова стон раздался. Я заикаться стал, а Степан поднялся и в угол тот пошел. Прислушался он. Потом на корточки сел и показывает молча рукой в пол. Потом к двери ходко так дунул, что я еле поспел за ним следом. Взял он черенок, коим я его намеревался пристукнуть и давай под вагоном тем черенком шурудить. Тут такой визг раздался, что у меня уши заложило и в штанах чего-то помокрело. Выскочило что-то из под вагона белесое, приземистое и с поросячьим визгом, понеслось в сторону деревни. Ох, и хохотал Степан!
На землю свалился, ничего вымолвить не может. А мне и стыдно, и досадно, что свинью за черта принял. Долго уговаривал я Степана, чтобы не рассказывал никому в селе. Да какое там. Пока мы здесь с «чертом» воевали, Сашка такую волну в деревне поднял, что половина населения нашей Комаровки через полчаса на «полевой стан» прибежало. Долго у нас в деревне было потом о чем посудачить. Потешались люди над нами, но не зло.  Люди у нас вообще добрыми были. Не то, что сейчас. 

   
7