Возвращаясь к исследованию

                СЕНТИМЕНТАЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
                ИЛИ
                ВСЕМУ СВОЁ ВРЕМЯ


               

              ОГЛАВЛЕНИЕ:

             Всему своё время (вместо предисловия)

Глава I.  Литературные связи – процесс обмена духовными ценностями
       1. История духовного сближения русского и таджикского народов
       2. Многозвучное чувство Родины
Глава II.  Отображение действительности в условиях языкового и межкультурного обмена
      1. Перевод: культурный диалог разных народов
      2. Русские и таджикские очерки. Одна тема в двух ракурсах
Заключение
Использованная литература


                ВСЕМУ  СВОЁ  ВРЕМЯ
                (вместо предисловия)
      Книга, представленная читателю,  написана на основе диссертационной работы, которая была выполнена около тридцати лет тому назад и посвящена русско-таджикским литературным связям 20-30-х годов прошлого столетия.
      Что же заставило меня вернуться к ней? Год назад выяснилось, что экземпляры, находившиеся в душанбинской научной библиотеке, от постоянного пользования пришли в негодность. Мне удалось найти диссертацию в Московской  публичной библиотеке и восстановить её.
       Перечитывая заново работу, я поняла, что было бы хорошо опубликовать её в форме научно-публицистического очерка – много интересного и полезного материала содержится в ней.
       Я убеждена, что тема, выбранная мной, и по сей день остаётся актуальной. В современном мире интенсифицируется процесс обмена духовными ценностями между народами. Он обусловлен как внутренним развитием современной художественной культуры, идущими в ней процессами сближения и интеграции, так и всем ходом исторических событий на данном этапе, диктующих атмосферу углубления доверия между народами, взаимоуважения и культурного взаимодействия.
       Актуальность проблемы ещё более возрастает в наши дни, когда возникают новые сложные задачи по дальнейшему совершенствованию национальных отношений и укреплению интернационализма в новых условиях постсоветского периода.
В работе исследуется тема отношения русских поэтов и писателей  к богатейшему наследию таджикско-персидской литературы, их огромный интерес к национальной культуре народа. Определяется роль и значение таких форм литературных связей, как перевод, контактные связи (поездки, творческие бригады, встречи, участие в культурной жизни братского народа, дни, недели, декады братских литератур, личные творческие связи литераторов) в общем процессе развития взаимодействия и взаимообогащения литератур.
        Историко-литературный принцип, положенный в основу исследования, а также широта хронологических рамок анализируемого материала позволяют не только систематизировать наблюдения над особенностями творчества тех или иных отдельно взятых художников слова, но и прийти  к некоторым теоретическим выводам, выявляющим определенные закономерности и тенденции развития форм и типов литературного и культурного  взаимодействия.
        Таджикско-русские литературные связи довоенного периода являются начальным звеном в развитии литературных связей последующих периодов, основой становления и развития таджикско-русских литературных связей. Тема довоенного периода обширна по материалу исследования и по кругу изучаемых вопросов и впервые исследуется в качестве самостоятельной темы. Основываясь на материалах периодической печати и хроники тех лет, приводятся данные, которые до сих пор не стали достоянием широкого читателя, вводится в научный оборот малоизученный и малоизвестный архивный, документальный, художественно-публицистический и источниковедческий  материал. Некоторые из этих материалов исследуются впервые.
В процессе работы использованы личные архивы писателей, материалы личных бесед с В. Б. Шкловским, Ц. Бану, Г. Абдулло, Р. Хашимом и другими непосредственными участниками литературного процесса  20-30-х годов прошлого столетия. Эти беседы и воспоминания деятелей литературы того времени послужили ценным источниковедческим материалом.
          В очерке делаются первые шаги в раскрытии и выявлении некоторых аспектов процесса развития литератур русского и таджикского народов, освещается ряд малоизвестных страниц истории таджикско-русских литературных связей.
          На мой взгляд, читателю будет  небезынтересно узнать забытые и неизвестные страницы этого периода таджикско-русских литературных и культурных связей.


                ГЛАВА I.


      Литературные связи – процесс обмена духовными ценностями
 
      1. История духовного сближения русского и таджикского народов

      Литературные связи тех или иных народов всегда выступали одним из компонентов общего культурного обмена. Расширение сферы социальных, экономических, политических контактов между народами всегда вели их расширению возможностей духовного обмена и взаимообогащения культур и народов.
       Тот  или иной результат творческих взаимосвязей лишь тогда является культурной ценностью, т.е. приобретает значение факта и фактора культуры, когда он социально и функционально ориентирован на общекультурные процессы обмена социально-экономическими, духовными и культурными ценностями тех, или иных народов, возникающими в процессе их общего и совместного социально исторического развития.
       Систематическое изучения культурной жизни народов Средней Азии русскими просветителями и исследователями было начато еще в ХIХ веке
В краеведческих - этнографических, диалектологических, археологических экспедициях. Но особое  внимание и интерес русских исследователей к таджикскому народу появились после  присоединения Средней Азии к России. В 1898 году было организованно Туркестанское отделение Русского географического общества. Это отделение наряду с общим изучением  занималось исследованием этнографии и диалектов края, а  политическая цель, само собой, исходила из колониальных замыслов  царского правительства.
  Почти за десять лет до организации Туркестанского отделения вышли в свет  путевые записки польского исследователя Бронислава Громбчевского. Уже тогда он был руководителем экспедиции Русского географического общества. Автор книги тепло говорит о народе, населяющем долины и предгорья Гиссара и Памира, об особенностях жизненного уклада, наречий и диалектов таджиков, их  традициях, обычаях и  привычках, культуре  и художественном творчестве. В этих записях  поражает читателя то, с какой искренней любовью говорит автор о красоте и отваге людей:
«Таджики обычно высокого роста, худощавы, узкие в плечах, с длинными ногами и руками. Лица красивые, а часто очень красивые, с густой, черной растительностью и прекрасными черными глазами, широкими бровями…
Следует отметить, что таджики вообще очень отважны, подвижны, охотятся с удовольствием... тип таджика - красивый. Что же касается женщин, то только в Дарвазе я увидел, что они не закрывают лица.
Они очень милы. Я видел среди них столь прекрасные лица, что вполне могли бы служить моделью для икон Мадонны: высокого роста, смуглые, с тонкими рафинированными чертами лица матового цвета, с превеликолепнейшими черными глазами и с важным, даже суровым выражением. Они производят впечатление чрезвычайно импонирующее. Столь красивые лица мне доводилось видеть только в Севилье или иногда в Малаге и в Марокко.
Словом, я с удивлением убедился, что эти горцы, отрезанные от всего мира, имеют врожденное чувство красоты, которое не убила нестерпимая тоска их повседневной жизни» (167.)
Такие записи не могли оставить равнодушным читателя. Интерес к таджикскому народу, к  его древней культуре возрастал. В конце ХIХ в. началось изучение его природно-экономических ресурсов. Так, в 1914 году русский исследователь В. Вощинин выпускает книгу  «Очерки нового
 
Туркестана». Книга основана на путевых записях автора, сделанных по статистическим данным природных богатства Туркестана (165),
В дореволюционной литературе о Таджикистане основное место занимает изложение топографического, географического и этнографического материала. В хозяйственно-экономической литературе прослеживается «колонизаторский дух» российского капитализма.
Стоит отметить, в научно-очерковой литературе дореволюционного периода присуща некоторая «экзотичность» повествования. Уже в первых работах советских литературоведов указывается особо на дух экзотики в этих произведениях:  При очень больших достоинствах русских (и зарубежных) книг о Таджикистане нельзя не признать, что значительная часть их объединена одной большой чертой: некоторой поверхностностью, подходом к самой теме извне... Зачастую - это естественная поверхностность людей, впервые знакомящихся с предметом, делающих первые шаги на пути к его познанию» (188).
После победы Великой Октябрьской революции началась эпоха социалистического возрождения народов, и возник качественно новый этап отражения таджикской действительности русскими писателями и исследователями. Рождаются интересные  темы, меняется содержание, конкретнее и полнее отражается сама жизнь горцев.
Писатели используют самые различные формы и жанры, тем самым расширяя художественные возможности повествования, вовлекая в своё творчество читателей и других исследователей. «Особый интерес, которые многие наши писатели находят именно в Таджикистане, объясняется исторической судьбой седьмой советской республики... Непосредственное столкновение почти чистого феодализма с социалистической революцией, прямым следствием которого явились исключительно жестокая борьба и исключительно яркие достижения социалистического строительства, и привлекали писателей к Таджикистану» (202, 172).
В 1925 году  общество по изучению Таджикистана и иранских народностей  за его пределами выпустило первый обширный сборник статей «Таджикистан» (204) . В него включены тринадцать научно-публицистических статей русских ученых и исследователей о природно-географическом расположении и экономических ресурсах, о флоре и фауне, границах, погодных условиях края, культуре и творчестве  таджиков.
Серьёзная научная основа отличает исторический очерк В. Бартольда. Он исследует в нём тысячелетнюю историю таджикского народа, его язык, культуру, литературу, государственность в прошлом и настоящем. Для подтверждения своих мыслей В. Бартольд использует фольклор, литературу
и исторические материалы. Большим познавательным интересом отличается и очерк М.С. Андреева об обычаях и образе жизни таджикского народа, он также отмечает древность исторического происхождения таджиков среди других народов Средней Азии: «Таджики являются самыми древними засельниками Средней Азии» (204,153).
С особой теплотой русский учёный-этнограф говорит о самом народе, о его характере и занятиях, обычаях и традициях: «Таджики во многих случаях проявляют большую мягкость характера... Мягко также и отношение таджиков к женщине ...Любовь к цветам, поэзии, пению, музыке, некоторая тщеславность, склонность к нарядам не мешает таджику оставаться человеком дела и твердо ходить по земле в житейских вопросах. Обыкновенно он очень сообразителен, быстро и прекрасно ориентируется в обстоятельствах и благодаря своей живости и практичности, скоро приспособляется к новому для него положению. В городах он настолько же прекрасный ремесленник, насколько в поле земледелец» (204,153).
В предисловии сборника редактор профессор Н.А. Корженевский отмечает актуальность особого изучения этого края: «Обращение к специалистам по различным областям знаний, имеющим отношение к изучению Таджикистана, дало в результате ряд статей, вошедших в состав нашего сборника. Не претендуя отнюдь на его полноту, даже для общих сведений по Таджикистану, авторам хотелось бы думать, что дело не закончится данным изданием, и что настоящий сборник является первым выпуском сведений, касающихся Таджикистана» (204,3).
Общество  под руководством председателя известного учёного- востоковеда  А.А. Знаменского организовало за время своего существования (1924- 1930 гг.) три коллективных, комплексных и восемнадцать индивидуальных экспедиций по изучению различных областей Таджикистана. Только за два года (1925-1927) была опубликовано 53 статей и выпущено 13 отдельных книг монографического характера, несколько номеров «Известий  Общества по изучению Таджикистана и иранских народностей». В работе Общества активное участие принимали постоянные его члены, среди которых были такие видные советские учёные как В.В. Бартольд, А.А. Знаменский, Н. Л. Корженевский, М.С. Андреев, А.А. Семенов и другие. Первая книга Общества сборник  «Таджикистан» носит не только научно-познавательный характер, она  и сегодня может считаться важной страницей истории освоения и изучения Таджикистана видными русскими деятелями науки и культуры.
В книге собраны ценные материалы по расположению, границам, административному делению, географии, климатическим условиям, флоре, фауне, демографии, истории, культуре, этнографии, экономике, путям сообщения, гидро - геологии республики. Мы можем привести лишь некоторые интересные факты из книги. Например, в 1925г. административное деление республики проведено таким образом, что «Таджикистан состоит из 8 вилайетов и 35 туменей» (с.6). В гидро-геологическом очерке  Н.Л. Корженевского сообщается, что «среди озёр Таджикистана более значительными являются озёра Памира, причём наибольшее из них озеро Кара-Куль достигает 24 верст в длину, при такой же почти ширине» (с.28 -29). На основании климатических данных говорится о сельскохозяйственных возможностях республики. Критически указывается, что на всю огромную территорию республики действуют лишь 4 метеостанции. «Флора Таджикистана очень богата, разнообразна и интересна для ботаника» (с. 60); «Для зоологов Таджикистан одна из интереснейших частей Средней Азии»... (с.63); В 1917г. на площади 120600 кв вёрст  было  около 1294000 чел. В 1924г. на той же площади - около 745000человек  (с.82); «... численность населения Таджикистана около 700000 человек. Плотность в среднем 5,9 человек на 1 кв. версту» (с,83) и т.д.
 Сообщая данные об исторических и культурных памятниках края, А.А. Семенов с особой теплотой  отмечает, что «Таджики, составляя большинство населения современного государственного образования, называемого «Таджикской автономной республикой», являются, как известно, потомками древнейших аборигенов страны, арийцев Азии, принадлежат к иранской группе великого арийского племени. В своих многовековых, исторических переживаниях они разбросали следы своей материальной культуры едва ли не всему востоку и Иранского плоскогорья. И если здесь во многих местах арийское население ныне совершенно исчезло, то  памятники прошлого властно говорят нам об этом населении, как бы указывая,  что арийская культура выходила бесконечно далеко из рамок современного Таджикистана. Её яркие следы мы поныне встречаем в автономных республиках и областях прочего Туркестана...» (204,112).
В очерке «По этнографии таджиков» М.С. Андреева приводится много размышлений о самобытной культуре, традициях, историческом прошлом народа.  С восхищением отмечается, что «культура предков и великое историческое прошлое не могли не отразиться на характере таджика и его занятиях... Типичнейший и усердный земледелец с незапамятных времён, носитель высокой старой земледельческой культуры, он до сих пор на фоне прочих народов Средней Азии выдается её утончённостью в местных условиях... Принимая во внимание размеры доступной таджику техники и древность первоначальных построек, они поражают своей продуманностью, гениальностью и упорным трудолюбием... Теми же основами старой культуры объясняется любовь таджика к  домашней чистоте, уюту, комфорту…
Старой же культурой отчасти объясняется также склонность таджика к поэзии, создавшая на широком пространстве Ирана   немало поэтов, имена которых известны в мире, любовь к музыке, танцам, общественности. Таджик любит говорить и очень любит общественные собрания» (204, 162 -163).
Много полезного и интересного о Таджикистане было напечатано и в сборниках, посвященных целому региону — Средней Азии. Так, в 1926 году была выпущена  хозяйственно-экономическая книга  под названием  «Вся Средняя Азия» (165), в которой один из разделов посвящен экономике Таджикистана.
  В 1931 году  научный сотрудник московской исследовательской ассоциации по национальным вопросам Иллиас Алкин выпускает отдельной книгой очерк по географии и экономике «Средняя Азия» (160.), где особое место отводиться дальнейшему развитию экономики Таджикистана. Но особенно много материалов было собранно и напечатано членами больших комплексных экспедиций.
Так в 1928 году Академией наук была организованна Памирская экспедиция. В 1932 году она была переименована в комплексную таджикскую экспедицию, деятельность которой продолжалась вплоть до 1944г.  В 1938-1944 годах она именовалась Таджикская-Памирская экспедиция, исследования которой велись по различным проблемам.
В 1930году в её составе работает молодой коллектор Павел Лукницкий, который впоследствии тесно свяжет свою жизнь и творческую судьбу с Таджикистаном. Ежегодно печатаются отчеты экспедиции в «Известиях Академии наук СССР», а также выпускаются отдельные издания
Особенно важным и значительным событием было появление книги «Советский Таджикистан (1936) - объемной, красочной, созданной на документальном и литературно-художественном материале, которая  сыграла значительную роль в ознакомление всесоюзного читателя с жизнью таджикского народа. Редактором и составителем её стал известный писатель Бруно Ясенский, искрение полюбивший Таджикистан. В книге  наглядно демонстрируется как бы второе рождение,  молодость древнего таджикского народа. Таджикские, русские и зарубежные писатели выступают авторами книги о «седьмой советской». Здесь можно прочесть отрывки из произведений С. Айни, А. Лахути, В. Луговского, Б. Ясенсхого известных. зарубежных публицистов  Вайяна-Кутюрье, Эгона Эрвина Киша. Фотографии, сделанные для этой книги, запечатлели  сегодняшний день таджикского края. Помимо статей об истории, экономике, социалистическом переустройстве Таджикистана особое место в издании  отводится
культурному строительству — развитию народного образования и литературы. Вызывает интерес статья русского критика Д. Мирского
«Таджикистан в советской и зарубежной литературе», в которой автор указывает на особую популярность Таджикистана в литературе этого периода: «Из всех национальных республик нашего Союза Таджикистан привлекал едва ли не самое большое внимание как советской художественной литературы, так и революционной литературы Запада» (198,171). Д. Мирский был в Таджикистане в 1935г. в составе писательской бригады. В своей статье он сделал краткий обзор обширного материала русской и западной европейской литературы о Таджикистане, дал общую характеристику и оценку этим произведениям. В статье он так отмечает международное значение таджикской литературы: «Быстрый путь социалистического развития Таджикистана ярко отразился в самой таджикской литературе, имеющей, поэтому огромное международное значение» (203,172).
Творчество таджикских писателей Айни и Лахути автор ставит на ряду с лучшими творениями передовых писателей эпохи: «Только  в Таджикистане мог вырасти такой писатель как Айни, писатель интимно и изнутри знающий такие теоретически далекие друг от друга формации, как феодализм и социализм. Только в Таджикистане могла быть написана такая книга, как «Дохунда» …
... Лахути является одной из ярких фигур революционной поэзии. Но помимо этого поэта, сама биография которого интернациональна, таджикская литература представляет исключительный международный интерес» (202,173).
Статья Д. Мирского значительна тем, что в ней перечислен ряд произведений русских и зарубежных авторов о Таджикистане. К сожалению, многие из них так и не стали известны широкому кругу читателей и исследователей.
Книга «Советский Таджикистан», в которой собраны сведения русских и зарубежных писателей о Таджикистане, может служить обширным  фактологическим и документальным материалом для изучения литературных связей таджикского народа.
В 1939 году была выпущена экономико-географическая книга В. Бардиера  «Таджикистан». Предисловие книги написано профессором Черданцевым, который, отмечая своевременность выпуска книги, призывает своих читателей к познанию республики:  «Знать и любить страну таджиков - Таджикскую ССР - естественный долг не только каждого живущего в Таджикистане, но и каждого советского гражданина» (161,3).
Все эти материалы о Таджикистане, свидетельствуют о том, сколь сильно влекли и интересовали русских исследователей и писателей картины таджикской действительности, история, культура, образ жизни и обычаи таджикского народа.
Осваивая инонациональную тему, они значительно расширяли свой кругозор и горизонты родной литературы» (110,8).
Значительный по объему материал, отразивший многообразие имен русских писателей, даёт возможность составить своеобразную хронику их пребывания здесь, личных и творческих связей с Таджикистаном.
Одним из первых русских писателей, открывших Таджикистан
всесоюзному читателю, был Борис Лапин. В двадцатые годы он в числе
советских специалистов приезжает в Народную Бухарскую
республику. Объехав в конце 20-х годов почти весь Таджикистан в качестве
регистратора демографической переписи, он побывал в самых недоступных
уголках республики. Умение приспосабливаться к трудным и непривычным
обстоятельствам, легко налаживать дружеские контакты с незнакомыми
людьми, и самое главное, знание местных наречий делало его близким и
даже «своим» среди населения. Лапин несколько лет работал на Памире
в качестве статиста. И большим его  преимуществом было то, что он знал таджикский язык и Борис Лапин старательно изучал его диалекты. Во время работы в Таджикистане ему было выдано удостоверение личности: «Предъявитель сего... действительно является товарищем Бури, сыном Мустафакуля, туземцем Аджаристансхого вилайета, который явился в 1927 году 11 мая по приказу Советского государства для производства всеобщей переписи и в течение девяти дней нанес на бумагу все население Язгулемской общины, а теперь возвращается своим путем, для чего товарищу Бури, сыну Мустафакуля и выдано настоящее удостоверение» (101, 38).
Борис Лапин  свои впечатления использует в своих очерках,
которые печатались в  Ленинградской «Красной звезде», журнале «Новый мир», газете «Правда Востока» под псевдонимом «Пограничник». Все эти материалы позднее были собраны и изданы отдельной книгой  под названием  «Повесть о стране Памир» (1929).
А вот воспоминания Б. Ясенского: «в 30-м году состоялась моя первая поездка в Среднюю Азию в качестве члена правительственной комиссии по размежеванию Таджикистана с Узбекистаном. Год 1931 -- вторая поездка в Таджикистан» (221,3).
Первое знакомство с республикой оставило у писателя сильное впечатление и всю свою творческую судьбу впоследствии он связывает с таджикским народом, возвращаясь вновь и вновь к Таджикистану.
В писательской среде тех лет неоднократно отмечалось, что «самое яркое отражение нашел Таджикистан в романе Бруно Ясенского «Человек меняет кожу» (188).
Таким образом,  растёт не только литературная, но и общекультурная популярность Таджикистана. 6 октября 1930 года в газете «Коммунист Таджикистана»  была опубликована заметка  «Танцы Таджикистана». В ней сообщалось, что « в Московском Большом театре принят к постановке балет из жизни Таджикистана «Горы тронулись» по либретто товарища Ровинского – члена  ассоциации пролетарских писателей, который  провел в Таджикистане три года, служа в Красной Армии. На службе в рядах Красной Армии он задумал, а потом написал роман «Горы тронулись» (206).
Из этого газетного сообщения можно еще раз убедиться, что обращение к теме также навеяно личными впечатлениями и непосредственным знакомством автора с жизнью республики. Балет, поставленный на сцене Большого театра, воплотил в себя краски и аромат таджикской действительности, неповторимость его самобытной национальной культуры.
Продолжим хронику служебных и творческих поездок
Известный советский писатель Сергей Бородин посетил впервые Среднюю Азию в 1923 году. В 1924 году он участвовал в археологических раскопках Афросияба. А в 1933 году в Таджикистан приезжает член нескольких археологических и этнографических экспедиций С. Бородин .  Он пешком проходит путь от Гарма до Хорога, знакомясь с жизнью населения этих мест. Здесь писатель изучает опыт строительства первых колхозов в Таджикистане. Впоследствии теме колхозного строительства  он посвятил два своих произведения - роман «Египтянин» и книгу новелл «Мастер птиц».
В 1932 году на страницах журнала «Красная новь» был напечатан очерк Николая Юргина  «Душанбе», в предисловии которого сообщалось, что автор очерка в 1921-1922 гг. работал в Душанбе в качестве корреспондента. В 1932 он во второй раз прибывает сюда и своими глазами наблюдает  происшедшие за эти годы  значительные перемены, которыми делится в своем очерке.
В конце 20-х  начале 30-х годов в научной экспедиции в Таджикистане находился русский востоковед А.В. Станишевский  (писательский псевдоним Азиз Ниалло). Знаток и собиратель древних восточных рукописей и устных преданий, историк, этнограф, языковед А.В. Станишевский не раз бывал на Памире, собирая материал об этом крае. Изучал быт и обычаи народа  Бадахшана, создал цикл очерков и хронику «Так говорят Памирские горы», где плодотворно использовал  материалы экспедиции.
Следует объяснить  причины  выбора некоторыми русскими писателями литературных псевдонимов. Амир Саргиджан, - псевдоним С. Бородина. Он многие годы прожил среди местного населения, где его ласкательно называли не Сергей, а Сергиджан, иногда Амир Саргиджан, что используется писателем, как литературный псевдоним. А. В. Станишевский в поездках по Памиру очень близко сдружился со своим проводником Азизом Нурбековым. Имя Азиз не только псевдоним писателя, но и имя героев его произведений. Смысл и значение второй части псевдонима - Ниалло осталось неизвестным. Б. М. Лапин выбрал имена (но не псевдоним) для документа близкие к своим по звучанию Борис -Бури, Матвеевич - сын Мустафакуля, для облегчения общения с населением.
Во второй половине 20-х годов известный русский писатель Леонид Соловьев находился в творческой командировке в Средней Азии. Он собирал народные песни о Ленине в равнинных районах Таджикистана, Узбекистана и Киргизии. Итогом этой поездки явилась книга «Ленин в творчестве народов Востока», выпущенная в 1930 году издательством «Московский рабочий».
В 1930 году в составе Памирской экспедиции в Таджикистане, как уже было упомянуто выше, в качестве коллектора прибыл Павел Лукницкий, имя которого прочно утвердилось в ряду  писателей, навсегда связавших жизнь и творческую судьбу с Таджикистаном. Искренней любовью к таджикской земле отмечено все творчество П. Лукницкого. Наверное, поэтому и до сегодняшнего дня нет в таджикской литературе книги о Памире, его самобытной культуре и размаху исторических преобразований этого края, равной роману Павла Лукницкого «Ниссо». Все исследователи и ценители творчества писателя отмечают это:
 «Когда человек искренне привязывается к кому-либо или чему-либо, это чувство не покидает его всю жизнь. Писатель П. Лукницкий полон чувств любви и привязанности к Таджикистану... Без преувеличения можно сказать, что Павел Лукницкий — явился певцом таджикских гор» (36.104).
В начале тридцатых годов начинается систематическое творческое  изучение  Таджикистана. В официальные и творческие поездки приезжают теперь не просто писатели-одиночки, но целые бригады, делегации писателей братских республик.
Первая бригада русских писателей известная сегодня как Туркменская, была создана «Известиями ЦИК и Госиздатом» в 1930 году. Весной этого же года она выехала в Среднюю Азию. Основной творческой целью писателей было  изучение общественной, культурной й литературной жизни братских среднеазиатских республик и отражение впоследствии в художественных произведениях строительства социализма в этих республиках.
В составе ударной бригады в Среднюю Азию приезжали Н. Тихонов, Г. Санников, В. Луговской, Вс. Иванов, И. Ле, П. Павленко, Л. Леонов, Л. Первомайский. Членами бригады было создано много произведений, воспевающих созидательный труд братских народов, строящих социализм. В этот период еще более «растет интерес к взаимному узнаванию народов. Новизна и привлекательность увиденного ускоряют работу сознания. Освежающие струны жизни благотворно воздействуют на писательскую психику» (63б,20)  Именно в этих поездках  два члена бригады В. Луговской и Л. Первомайский связали свою творческую судьбу с Таджикистаном.
17 апреля 1931 года в Таджикистан прибыла  бригада  МОРП – первая интернациональная бригада передовых писателей  западных стран. Возглавлял  коллектив известный писатель  Бруно Ясенский, для которого Советский Союз стал второй Родиной.  Все члены бригады - Поль Вайян-Кутурье, Эгон Эрвин Киш, Джошуа Кюниц, Отто Люин, Луи Лозовик и другие  собрали огромный материал о  жизни таджикского народа увидевший свет в  очерках, репортажах, статьях о социалистическом переустройстве  в республике. Много снимков, фотографий, рисунков, сделанных членами бригады, а также отрывки из их произведений были использованы в книге «Советский Таджикистан». В дни приезда бригады в Сталинабад газета «Коммунист Таджикистана» сообщала: «17июня 1931 г. жители Сталинабада сердечно приветствовали дорогих гостей». (225а)
Постановление ЦК ВКП (б) от 23 апреля 1932 года о перестройке литературно художественных организаций, первые начинания созданного тогда Оргкомитета Союза писателей СССР способствовали еще большему расширению связей русской литературы с литературами национальных республик,  открыв новые возможности для всестороннего и глубокого
их изучения.
В марте 1933 года в Среднюю Азию прибыла Московская писательская бригада, в составе которой находились Вс. Иванов, Т. Мещеряков, Я. Шведов и В. Кириллов, последний из них прочно связал свою творческую судьбу с Таджикистаном. В сообщении о приезде этой писательской бригады в журнале  «Советская литература народов Средней Азии»  отмечалось, что «Московские товарищи проведут в Средней Азии несколько своих литературных выступлений» (1933, №1, с.144).
В сентябре того же года в Средней Азии побывала еще одна бригада русских писателей. Члены бригады  В. Гусев, И. Катаев, Д. Мазин, Л. Никулин, В. Ермилов в Самарканде встречались с Садриддином Айни и А. Дехоти и провели теплую и дружескую беседу с таджикскими писателями.
Так изучение литератур братских народов стало важным звеном деятельности Оргкомитета Союза писателей, организатором и руководителем которого был А.М. Горький. Центральная печать тридцатых годов уделяла большое внимание подготовке 1 съезда советских писателей. 9 сентября 1933 года «Правда» печатает заметку под рубрикой «Литературу братских республик - в центр внимания!». В ней указывается, что на очередном пленуме Оргкомитета Союза писателей ставился и обсуждался вопрос об изучении братских литератур, о необходимости пропаганды и перевода произведений писателей разных национальностей. Изучение литературы в национальных республиках, взаимное обогащение всех братских литератур -вот тот обширный и разносторонний круг вопросов, которым мы можем и должны заняться» - указывал А.М. Горький.
  В Союзе писателей были организованы отдельные комиссии по вопросам литератур народов СССР. Комиссию по изучению таджикской литературы возглавил А. Лахути.
Незадолго до первого Всесоюзного съезда писателей во всех национальных республиках прошли писательские съезды. В их организации и проведении на местах большую организационную и творческую помощь оказали писательские бригады из центра. Так, в апреле 1934 года в Таджикистан прибыли три  такие бригады. Первую из  Союза писателей СССР возглавлял Бруно Ясенский. В составе этой бригады в Душанбе прибыли русские писатели Б. Лапин, З. Хацревин, В. Шкловский, М. 3енкевич, П. Васильев и французский писатель Поль Низан  для оказания практической помощи писательским силам республики в подготовке к Первому съезду писателей.
12 мая 1934 года на страницах таджикской печати было опубликовано приветствие, где особо отмечалось, что писатели Таджикистана представители самой молодой и самой древней культуры. В приветствии выражалась уверенность, что таджикские писатели, достигнут высоких рубежей в своем творчестве для десятков миллионов трудящихся во всем мире.
Большую и неоценимую помощь своим коллегам оказала московская писательская  бригада в дни проведения съезда таджикских писателей. На 15 заседаниях,  продолжавшихся 8 дней (10-18 мая) были обсуждены важные вопросы  таджикской литературы на современном этапе. Делегаты съезда обсудили  доклады «Основные задачи таджикской советской литературы»
(отчет), «О таджикской драматургии», «О литературном языке»,
«Организация работы с молодыми литераторами»,  «О тысячелетии
Фирдоуси» и другие. На съезде выступил известный русский писатель и литературовед В. Шкловский с докладом «Таджикистан в освещении русских писателей». В  докладе отмечалось, что  «Седьмую Советскую» посетило немало хороших писателей и поэтов. Здесь были В. Луговской, Б. Ясенский, Б. Лапин, З. Хацревин и другие. Все они  написали книжки. В отчете газеты «Коммунист Таджикистана» по этому докладу (16 мая 1934 года) указывалось, что В. Шкловский продемонстрировал каждую книгу о Таджикистане, проанализировал их и дол оценку каждому произведению.
К сожалению, текст доклада полностью не сохранился в литературных архивах и личном архиве Шкловского. Из личной моей беседы с В. Шкловским  (Переделкино, 15 июля 1983 года) был составлен примерный текст доклада, который будет приведён ниже.
Первый Всесоюзный съезд писателей сыграл огромную историческую роль в деле консолидации писательских сил страны. На съезде одной из главных была поднята проблема изучения национальных литератур, их пропаганда и знакомство с лучшими образцами литературы и фольклора. Призыв Горького собирать и изучать поэтическое творчество народов был подхвачен литераторами всех республик.
В мае 1935 года в Таджикистан прибыла интернациональная писательская бригада, в  составе которой  находились представители писательских организаций национальных республик — К. Каладзе, А. Витуни, А. Адалис, О. Эрберг и другие.  Члены бригады создали целый ряд оригинальных произведений о Таджикистане, но главным итогом их деятельности было начало широкой переводческой практики. Перевод произведений таджикских писателей на языки народов СССР послужил окном в большой мир.
20 мая 1935 года в нашу республику приезжает в творческую командировку русский критик Д. Мирский, изучает жизнь таджикского народа и изображение таджикской действительности в русской и зарубежной литературе. А в октябре 1935г. в Душанбе прибыла бригада Ленинградских писателей. Среди них  поэты А. Гитович и Б. Лихарев, критик Н. Жданов и московский писатель Николай Злобин. Члены этой бригады - выступали на страницах печати со своими произведениями, публиковали критические статьи по теории  литературы. Вместе с писателями Б. Ясенским и Ю. Фучиком они участвовали в торжествах, посвященных 30-летнему юбилею творческой деятельности С. Айни.
На этих торжествах чешский публицист Юлиус Фучик выступил с сердечными словами благодарности и уважения к личности и творчеству писателя: «Айни не только ваш писатель, это и наш писатель. Его книги для нас не только прекрасное искусство, но и наглядное учебное пособие (208,128).
Созидательный характер эпохи направлял мастеров пера на поиски нового и неизведанного, на «открытие неоткрытого». «Тяга к просторам, путешествиям, к познанию малоизученных и малодоступных сторон новой дествительности становится определяющим чувством писателей того времени, главным пафосом их творчества. Чувство родины делается многозвучным» (636,20).
В июне 1935 года в поездку по пограничным районам республик Средней Азии и Закавказья выехал известный советский драматург Всеволод Вишневский. По приглашению таджикских писателей он посетил и Таджикистан. По линии ЛОКАФ (литературное объединение Красной Армии и флота) Вс. Вишневский выезжает в пограничные районы республики, встречается с бойцами Красной Армии, интересуется военно-патриотической оборонной темой в национальных литературах. Встречаясь с таджикскими писателями, Вс. Вишневский делится опытом с молодыми драматургами.
Именно в это время  завязываются творческие и дружеские контакты русского драматурга с таджикским писателем Г. Абдулло.
В эти же годы в Таджикистане в творческой командировке находился писатель П. Скосырев. Его знакомство с  С. Айни, изучение материалов жизни и творчества таджикского писателя послужило основой для написания романа н «Стрелок  из лука». Как видим, творческие поездки писателей содействуют обогащению родной литературы, расширяя художественные возможности и принося новые темы, образы, мотивы и сюжеты.
Таджикско-русские литературные связи в такой контактной форме утвердили тему Таджикистана в русской литературе. В 20-30-е годы было создано более ста художественных произведений малой и большой формы. Среди них циклы стихов, книги рассказов и очерков, повести и романы, которые знакомили всесоюзного читателя с жизнью таджикского народа.        Приведем лишь один пример – «Повесть о стране Памир» Бориса Лапина
По ходу своего повествования писатель знакомит читателей с названиями 118 географических местностей - городов, поселков, селений  Советского Бадахшана, сообщает и множество других разнообразных и интересных сведений об этом крае.
Это лишь малая часть из всей хроники писательских поездок в Таджикистан, но она значительна.
Кроме этого было организовано множество поездок русскими редакциями республиканских журналов и газет. Однако,  в настоящее время
мы не имеем возможности с достоверной точностью восстановить факты пребывания писателей и  их имена. Главная  причина  этого такова:
многие литературные журналы и газеты на русском языке выпускались в Ташкенте, были органами  Средниазиатской ассоциации пролетарских писателей, затем Средазбюро Союза писателей - журналы «СААПП», «Советская литература народов Средней Азии,  «Семь дней» и газета «Литература Средней Азии».  В силу этих обстоятельств  многие писатели   находились в Ташкенте, приезжали в нашу республику и создавали на материале таджикской действительности свои произведения. И хотя их произведения посвящены Таджикистану, в книге «Очерки истории русской литературы Узбекистана» их называют лишь как русских писателей Узбекистана, и многие произведения, написанные по таджикским впечатлениям, относят к книгам, изображающим узбекскую действительность. В нашей же республике только на страницах одного печатного органа - газеты «Коммунист Таджикистана» в то время была возможность печатать произведения местных русских писателей.
Писатели С. Бородин, А. Ниалло, Дм. Зотов, А. Клосс, Л. Юдкевич, С. Трегуб, Е. Плетнев, Н. Роговский, В. Титов - Омский, Ю. Круковский, М. Шевердин постоянно проживали в Ташкенте. В Таджикистан приезжали собирать материал для своих произведений, посвященных нашей республике. Правильнее было бы не разделять их на группы русских писателей Таджикистана или Узбекистана, так как они представляли в свое время целый регион и входили в Среднеазиатское бюро союза писателей страны. Но, увы! Время вспять не повернуть.
По материалам литературных страниц газеты «Коммунист Таджикистана» нами сделана попытка выяснить имена русских писателей, живших в Таджикистане. Писатели Н. Юртаев, А. Ленский, А. Глуховский, А. Сафронов, Е. Леонтьев  часто выступали на литературных страницах газеты. Но в числе первых известных писателей, которые наиболее тесно связали свою творческую судьбу с Таджикистаном, следует назвать П. Лукницкого, Б. Ясенского и Б. Лапина.
Здесь необходимо отметить, что не все их произведения одинаково значимы, некоторые из них несут на себе налет этнографизма, увлечения «экзотикой», необычном укладом.  В них можно найти попытку приукрасить и заострить изображаемый материал, стремление эффектно «подать» его, заинтриговать внешней броскостью. Но стремление к документальности, как характерная черта многих произведений, приглушает в них элемент этнографической декоративности. В героях произведений мы можем узнать их жизненные прототипы. А иногда конкретные люди непосредственно выступают героями произведений. Так, в  «Сталинабадсхом архиве» Б. Лапина и 3. Хацревина мы знакомимся с жизнью и творческой деятельностью «Адама таджикской повести» Садриддина Айни, с революционными стихами А. Лахути, с творчеством поэтов П. Сулаймани, Сухайли, М. Миршакара народного гафиза Ходжента А. Шарифова, с «Песней школьников» Зехни, журналистом Б. Азизи, сотрудниками газеты «Комсомоли Точикистон» и журнала «Рохбари дониш»  и многими другими деятелями таджикской культуры.
Поездки писателей в разные уголки нашей необъятной Родины служили дальнейшему укреплению дружбы народов, и явились одной из плодотворных форм литературных связей: «Нам необходимо видеть свое богатое наследие и глазами других, изучать его через восприятие другого народа. Таким образом, мы сможем исследовать мастерство поэта, ценность его произведений, выявить литературный процесс - создать объективную историю литературы» 118,37.
Проблема литературных связей и творческих контактов становится проблемой восприятия художественной и историко-культурной традиции и включается, таким образом, в сферу творческих созидательных механизмов культуры.  Лишь рассматривая литературу в системе культуры, мы можем понять и оценить то или иное отдельно взятое литературное явление не только с точки зрения всего литературного процесса, но и как явление в системе общего историко-культурного развития. Анализ литературного факта в его историко - функциональном аспекте и его роли в ряду духовного общекультурного опыта помогает понять нам данное литературное явление как социальное достояние культуры народа и обогащения его духовного опыта.
Пути и формы литературного взаимодействия во многом зависят от характера социальной ситуации. При одной социальной модели историко-культурной ситуации литературное взаимодействие может затрагивать лишь узкий круг проблем, при другой, моделирующей иную культурную ситуацию, сфера литературного взаимодействия неизмеримо расширяется, включая в себя самый широкий спектр как узко-литературных, так и общекультурных форм.
В процессе исторических контактов народов и их культур литературные взаимосвязи становится необходимым звеном общего культурного обмена. Эти контакты берут на себя функцию конструктивных элементов  культуры, выявляя её потенциальные возможности, раскрывающиеся в процессе контактов с другими историко-культурными традициями. Эти контакты становятся  выражением определенного единства общего духовного опыта человечества и мировой цивилизации.

2. Многозвучное чувство Родины
Приоритет контактных связей в литературной и культурной жизни того времени не случаен. Формируется литературная карта страны, на её горизонт выступают все новые и новые национальные литературы. Умножается и расширяется круг художественных традиций, обогащается национальная палитра форм, красок, образов. Происходит открытие новых кульryр и народов, открытие подчас целых малоизвестных широкому кругу культурных материков.
Именно в эти годы складывается и формируется многонациональное литературное содружество. Одновременно с самоопределением наций идет самоопределение и их литератур. Писателей страны «сближало, цементировало единство общественно-исторического опыта, позволявшего им находить общие ответы на центральные вопросы, которые ставила перед нами эпоха» (62а,23).
История каждой национальной литературы страны того периода  -русской, украинской, белорусской, армянской, грузинской, таджикской, узбекской  - выявляет многочисленные примеры настоящего творческого братства. И в этом главное своеобразие динамичной, полной движения литературной жизни первых лет строительства многонационального государства.
Как справедливо замечает  литературовед Л. Тимофеев, тяготение к взаимодействию было заложено «в самой тенденции развития советских литератур».  Поэтому не случайно то обстоятельство, что процесс взаимодействия и взаимообогащения «обладал в этот период внутренней интенсивностью» (63 а, 33).  Сближение литератур посредством переводческой деятельности еще предстояло. Тогда же, в 20-е годы, размах переводческого дела еще не набрал свою силу. Главными формами взаимодействия были контакты отдельных писателей и национальных культур. В 20-е годы еще рождались, закладывались, набирали силу виды и формы взаимодействия литератур, нередко и контакты национальных литератур лишь налаживались и находились в общих пределах ознакомления друг с другом» (129,139).
Однако, при всем своем начальном ознакомительном характере, именно различные типы контактных связей закладывали основы последующих, более сложных структурно - разветвленных форм межлитературного взаимодействия. Именно на базе такого типа связей развивались и крепли последующие типы литературного сотрудничества, ведущих к более широкому и полному взаимодействию национальных культур. Здесь  мы коснемся такого важного для  литературного процесса 20-30-х годов вида контактных связей как личные творческие связи писателей, творческое содружество писателей разных национальных литератур.
Стоит отметить, что представители литературы одного народа опосредованно или непосредственно, творчески, духовно или просто дружески связаны с представителями литературы другого народа. Различные виды контактных связей перерастают в результате тесного творческого взаимодействия в плодотворное творческое содружество, объединенное общими эстетическими и художественными принципами.
Развитие литературного процесса невозможно представить себе без_духовного  общения литераторов разных народов. Духовная близость лучших представителей литературы,  их  борьба за истинный прогресс человечества закономерно сближает представителей разных народов, призывает сплачиваться в ряды сторонников мира, взаимно решать насущные проблемы современности, обмениваться мнением, опытом, информацией.
Историкам еще предстоит воссоздать полную картину этого сложного, во многом противоречивого времени. Работа эта начата, выявлены многие факты, в корне меняющие прежние представления о «победном» шествии пятилеток, о судьбах сотен и тысяч людей, репрессированных беззаконно.  Та же задача стоит и перед таджикским литературоведением, которое делает подступы к освоению и изучению ранее  малодоступных и закрытых материалов, к объективной диалектической оценке этого периода
При всех сложных перипетиях позитивного опыта того времени и негативных его явлений, бесспорным обретением 20-30-х гг. является укрепление содружества наций Союза, их культурных и духовных связей.
Двусторонние литературные связи в частности, таджикско-русские, развиваются именно после победы Октябрьской революции, и особенно интенсивно с конца 20-х и в 30-е годы. Обратимся к конкретным примерам творческого содружества русских и таджикских литераторов.
Яркий  свидетель истории советской литературы, многогранный её исследователь, тонкий знаток истории всемирной литературы Виктор Шкловский не мог оставить вне поля своего внимания богатейшую древнюю таджикскую литературу, её великих представителей. После своей первой поездки в Таджикистан В. Шкловский вспоминал, что «приехав  в Таджикистан, к своему великому счастью, соприкоснулся с древнейшей таджикско-персидской культурой,  давшей миру гигантов, равных Шекспиру, таких как Саади и Хафиз, Фирдоуси и Рудаки, а позже, уже в нашем веке, Айни и Jlахути» (205,35). Говоря о древней таджикской культуре, В.Б. Шкловский неизменно отмечал её высокий художественный уровень и богатейшую систему образов, сконцентрировавшие в себе вековую мудрость таджикского народа. С древней культурой Ирана В. Шкловский познакомился впервые в 1919 году. Позже в своем произведении «Сентиментальное  путешествие» он вспоминает о своем пребывании в Персии, в качестве военнослужащего» (213). Вместе с частями русской армии он проходит через Урмию, Шерифхане до Тебриза и возвращается через месяц в Петербург. Уже в те годы он узнает от населения о революционных  стихах Лахути. Впоследствии личное знакомство с жизнью, бытом  и культурой таджикского народа пробудило интерес литературоведа к таджикско-персидской культуре. Позже в своей Книге о Марко Поло  Шкловский вместе с героем произведения удивляется высокому уровню культуры народов «у подножья Бадахшана» (212).
В 1930 году Шкловский приезжает на строительства Турксиба.  С восхищением описывает он труд людей — строителей из всех братских республик в своей книге «Турксиб», написанной для детей.
Все эти поездки и впечатления «рядом с таджиками» как бы  подготавливают молодого Шкловского к  непосредственному знакомству с Таджикистаном, с представителями таджикского народа, с деятелями его культуры.
Как отмечалось ранее, по инициативе М. Горького во все союзные республики были направлены писательские бригады. Такая бригада в мае 1934 года прибыла в Таджикистан, в составе которой находился Шкловский.
Из личных воспоминаний Шкловского о тех незабываемых днях можно выделить многие интересные моменты.
` В дни Первого съезда таджикских писателей Шкловский встречается с ведущими представителями таджикской литературы Садриддином Айни, Абулкасымом Лахути и  другими. На одной из предсъездовских встреч Айни знакомит Шкловского с  народным таджикским гафизом Рабеи, который читает им свое стихотворение:
Я жалуюсь на обиды гиссарских бедных сирот,
Я жалуюсь на приказных, обманывающих народ,
На муфтия криводума и взяточника - судью,
Отнявшего тень чинара у голодающих детей,
Над вытоптанной пшеницей, от плача кривя рот
Ты слышишь меня, наместник, и ты, духовный судья!
Вот проповеди гиссарца, стоящего у ворот.
(Перевод Б. Лапина и З. Хацревина)
Шкловский вспоминал это стихотворение и поражался изображению и образному выражению обид бедняка, от имени которого пел народный поэт-песенник  Рабеи. Писатель, вспоминая об этой встрече, повторил строки из стихов «как у голодных детей украли даже тень от дерева» (228).
Шкловский не просто знакомился с литературной жизнью республики, но и выступал перед молодыми литераторами Таджикистана по вопросам теории литературы и кинодраматургии.
 20 апреля 1934 года газета «Коммунист Таджикистана» сообщала, что в доме Красной Армии города Сталинабада состоится доклад «Кино и литература» (о работе по сценарию «Человек меняет кожу»). Вместе со Шкловским на встрече выступил писатель Б. Ясенский и режиссер В. Коростин.  Доклад иллюстрировался отрывками из кинофильма. Такие  встречи  прошли с тружениками села, на промышленных предприятиях, с работниками культуры и искусства Таджикистана.
Еще раз напомним, что Шкловский на съезде выступил с докладом «Таджикистан в освещении русской литературы». В начале доклада он кратко охарактеризовал русскую литературу о Востоке дореволюционного периода, где указывал, что «почти все произведения писателей эпохи российского капитализма и империализма, так же как эпохи феодально-дворянского уклада Старой России даже крупнейших и лучших писателей -несли в себе идеи и дух колонизаторской политики русской империи» (168). Но советская литература, по-другому начала показывать Восток, отражая жизнь возрожденных народов как пример преобразующей силы социализма.      Шкловский в докладе, в частности, отметил, что «Седьмую советскую» посетило немало хороших советских писателей и поэтов, посвятивших ей свои произведения: «Каждое произведение имеет особую ценность в освещении жизни таджикского народа для многочисленной советской читательской аудитории» (169)
Свое выступление Шкловский закончил призывом, что лучшие произведения о Таджикистане в первую очередь должны и будут создаваться таджикскими литераторами.
В дни съезда проводился и 1000-летний юбилей классика таджикско-персидской литературы, великого Фирдоуси. На вечере  поэзии, читались отрывки из «Шахнаме». Шкловский, слушая стихи великого Фирдоуси, с восхищением воскликнул, что строки поэта не просто слова, а «настоящая музыка души» (228).
  Шкловский также вспоминал о маленьком островке на реке Варзоб. Здесь, в дупле большой чинары была устроена чайхана, где гостеприимно встречали  своих друзей каждый вечер таджикские литераторы. Возвратился Шкловский из этой творческой поездки с яркими впечатлениями
В своих последующих работах он уже с большим знанием дела и с увлеченностью говорил  о таджиках и о самобытной культуре Таджикистана. В 1939 году в издательстве «Советский писатель» был выпущен «дневник» В. Шкловского, где собраны его размышления о литературе. Так, в главе  «0 фольклоре и новых литературных явлениях» он, в частности, отмечает, что «рядом с нами живут братские народы, живут таджики с грандиозной стихотворной культурой, уходящей в тысячелетия» (211,113).
Близкое знакомство и дружба с Лахути еще больше обогатили знания В. Шкловского в области таджикско-персидской литературы. Поэтическое богатство и мудрость древней  поэзии он закономерно связывает с высоким уровнем материальной культуры таджиков.
В 1944 году вышла книга воспоминаний Шкловского «Встречи», проникнутая живым интересом автора  к  таджикской литературе. Он анализирует, сравнивает литературу разных эпох и народов и приходит к заключению, что тысячелетняя таджикско-персидская литература не могла остаться в тени, она влияла на соседние культуры, проникая в другие литературы:
  «Я недавно слушал переводы Фирдоуси, сделанные Бану. Фирдоуси писал тысячу лет тому назад. «Шахнаме» - это шестьдесят тысяч двустиший. Поэма начинается чуть не с сотворения мира, но она хорошо слушается, она живет и сейчас.
Поэма живет тысячу лет и жива сейчас даже среди неграмотных. Она пришла х нам измененная в сказку. Это сказка об Еруслане, Рустаме герое Фирдоуси. Поэма живет реализмом героичности. Подвиги грандиозны, но в них есть точность мускульного ощущения, и мы верим в каждое движение героя,  несмотря на невероятность масштабов» (209,34).
Шкловский близко дружил с Лахути, знакомился через него с русскими переводами из таджикско-персидской литературы, с богатейшим фольклором Таджикистана. Но «Шахнаме» Фирдоуси оставила в душе писателя неизгладимое впечатление. Приводя слова древнегреческого мыслителя Ксенофонта, Шкловский так оценивает эту бессмертную поэму:
«Грек Ксенфонт говорил про древних персов, что они учат детей ездить на конях, владеть луком и говорить правду: Всему этому можно научиться у Фирдоуси» (209,33).
Пристальное внимание и большой интерес к таджикской литературе не
наел бесследно для творческой судьбы Шкловского. В 50-е годы писателю  обращаются кинематографисты Таджикистана с просьбой написать сценарий к кинофильму «Дохунда» по одноименному роману Садриддина Айни. Впоследствии, вспоминая о работе над сценарием, Шкловскийотмечал: «И вот с Айни, с его романом «Дохунда», мне и предстояло работать. Это очень горькая, написанная кровью сердца вещь, привлекла меня щемящей болью, болью за свой угнетенный народ» (205,37-38).
О том, как осуществлялся замысел постановки фильма, о тщательной и повседневной работе над созданием фильма в своих статьях неоднократно вспоминал  режиссер-постановщик фильма Борис Кимягаров:
« ... Началом пути для меня была картина «Дохунда» - экранизация
романа  Садриддина Айни. К её созданию мы приступили в 1955 году. Условия  тогда были весьма трудные: слабая материально-техническая база студии, «сценарный голод». Мы долго думали, кто бы мог сделать эту
экранизацию. В республике у нас еще не было своих кинодраматургов. После обсуждения многих кандидатур, мы решили пригласить Шкловского. Мои
товарищи опасались, что такой знаменитый писатель, как Шкловский, не согласится  делать экранизацию для студии, но я все же решил встретиться с ним и  выехал в Москву» (205,38).
Далее Б. Кимягаров воспоминает, как вначале настороженно встретил его Шкловский, но потам оттаял, и сам рассказывал о поездке в Таджикистан, как встречался с Айни.
Шкловский очень серьёзно принялся за работу над сценарием. Он изучил огромный материал, перечитал произведения Айни и классиков таджикско-персидской литературы, пристально вникал в  жизнь и быт таджикского народа. «В.Б. Шкловский самым тщательным  образом  изучил не только роман «Дохунда», но и все произведения Айни и те материалы о его жизни и творчестве, которые смог достать. За время совместной работы я узнал и полюбил Шкловского- человека», - вспоминал впоследствии Б.
Кимягаров (205,39).
Сам Шкловский с благодарностью и теплотой вспоминал при нашей встрече о тех днях,  когда писал сценарий фильма: «Мне иногда кажется, что я старый, старый остров, на котором растут полувысохшие деревья, и в одном из них есть дупло, а в том дуле есть чайхана, куда я часто отправляюсь по тропе своей памяти, чтобы еще раз выпить зеленого чая милых моему сердцу воспоминаний» (205,36).
Как отмечалось, уже до 1934года появилось много произведений, рассказывающих  об истории, культуре, экономике, этнографии таджикского народа, а самое главное – рождалась художественная  литература.  Наряду с таджикскими литераторами, авторами этих произведений выступали русские писатели и публицисты. Не случайно, одним из основных вопросов на Первом съезде таджикских писателей стал вопрос о литературе, посвященной Таджикистану.
Доклад В. Шкловского на съезде и его перевод, сделанный  Исмаил-заде, как и другие материалы съезда, обсуждались  оргкомитетом заранее. В  обсуждениях участвовал С. Айни. Па докладу было сделано много замечаний,  высказано немало интересных предложений. Участники были поражены обилием литературы о Таджикистане. С. Айни  заинтересовал вопрос, как осуществляется и раскрывается тема Таджикистана в русской  литературе, насколько реалистично изображение жизни народа,  насколько  реальны образы и события. До окончательного  варианта доклада
прошло много бесед и споров. Шкловский, отмечая большую популярность этой темы, также указывал, что, на его взгляд, подлинно  оригинальная литература о Таджикистане «должна в первую очередь, создаваться таджикскими литераторами». С. Айни, как  и все участники  обсуждения, радовался тому факту, что тема Таджикистана была популярной в русской и зарубежной литературе. Такая глубокая заинтересованность С. Айни  поразила В. Шкловского (228).
Вторая встреча двух писателей состоялась в дни работы первого Всесоюзного съезда советских писателей. В. Шкловский вспоминает, как, опираясь на трость, С. Айни поднимался в президиум съезда, чтобы   занять там почётное место вместе с другими известными литераторами страны. 
Но более  важные «встречи» происходили во время работы  В. Шкловского над сценарием фильма «Дохунда». Не все запланированное удалось  осуществить в разработке сценария. В. Шкловский считал, например, что финал кинокартины должен был быть несколько иным.
В откликах  таджикской прессы создание фильма «Дохунда» отмечалось как важное и значительное  событие в культурной жизни Таджикистана.
Интересно,  что в Италии составлен краткий перечень сценариев  В. Шкловского, в который включен и сценарий к фильму «Дохунда».
Работая над сценарием,  В. Шкловский подчеркивал,  что ничего добавлять не пришлось, не было необходимости что-либо изменять. Все
можно было найти у самого Айни, - прекрасные пейзажи, образы, костюмы, вдохновенные монологи, яркие герои, колоритные персонажи – все настолько сценически точно, зримо, что придумывать специально что-то, как это требуется для кино, не приходилось. Все новое, что могло быть внесено, также бралось у Айни, из других его произведений, из его жизни, из истории жизни народа. Ведь его жизнь - сама история» (228).
  Об Айни писатель всегда вспоминал с особой теплотой. Он видел в его судьбе прошлое и настоящее, историю таджикского народа. Впоследствии он писал: «Слово Айни имеет 48 значений. Я не знаю, из какого словаря взят этот псевдоним, но я думаю, что это слово имеет еще одно значение  -  оно обозначает великий связующий мост из прошлого в настоящее» (210).
Всего две встречи, всего несколько бесед с выдающимся таджикским писателем С. Айни послужили В. Шкловскому незабываемым  источником вдохновения.
Творческие связи таджикских и русских писателей и начальный период становления и развития контактных литературных связей советского периода  имели качественно новый характер. В этом плане интересна  судьба Всеволода Вишневского талантливого драматурга, писателя - воина, истинного революционера, своим творчеством оказавшего огромное влияние на целую плеяду советских драматургов. Одним из первых запечатлев образ вождя  в драматических произведениях, он воодушевил пафосом своего творчества  многих деятелей советской многонациональной драматургии. На разных сценах, на многих языках народов СССР с народом разговаривал Ленин. Всеволод Вишневский заражал революционным накалом коллег и соратников по перу. Произведения Всеволода  Вишневского «Последний и решительный», «Мы из Кронштадта», «Мы - русский народ», «Оптимистическая трагедия» - яркий пример истинного служения делу революции.
Вишневский сыграл немаловажную роль в творческой судьбе известного таджикского драматурга Гани Абдулло. Встреча двух литераторов произошла в дни первого  Всесоюзного съезда писателей. С трибуны съезда по вопросам оборонной литературы' выступил с докладом В. Вишневский. Выступал он горячо, призывал советских писателей беречь как зеницу ока революционные завоевания, быть преданными делу революции, пером и оружием бороться за её идеалы.
Это выступление русского советского драматурга оставило неизгладимое впечатление в душе Гани Абдулло. В своих воспоминаниях о съезде Г. Абдулло отмечает: «Ходил он обычно в военной форме, с двумя орденами Боевого Красного знамени на груди и отличительными знаками военно-морского флота на погонах. Всей своей жизнью и творчеством писатель остался верен своему военному и патриотическому долгу. Основной темой его произведений была тема революции и гражданской войны. С 14 лет он вступил в ряды Красной Армии и остался солдатом до конца своей жизни. Многие годы он руководил Оборонной секцией Союза писателей страны» (231).
В. Вишневский в буквальном смысле исколесил всю страну. Он был на Кавказе и на Балтийском море, в знойных песках Каракума и во Владивостоке, гостил у пограничников почти по всей линии границы Советского Союза, постоянно бывал у моряков, шефом которых он себя называл.  В 19 5году В. Вишневский приехал в Душанбе. Все таджикские исследователи, занимающиеся вопросами истории литературного процесса 30-х годов, отмечают важность его приезда,  как значительное событие тех лет. Интересны по этому поводу воспоминания Г. Абдулло: «В 1934 году  на I съезде писателей Таджикистана я был избран секретарем, и поэтому по заданию Союза занимался вопросами обмена опытом писателей братских республик, встречал и провожал гостей Союза. Много интересных встреч с замечательными людьми осталось в моей памяти. Но особенно ярким впечатлением явилась моя встреча с известным советским драматургом В. Вишневским"  (231).
По линии ЛОКАФ  и секции оборонной литературы В. Вишневский в 1935году  выезжает в творческую поездку по пограничным районам Советского Союза. Посещение Таджикистана не входило в план командировки. Информация о поездке была послана в республиканские Союзы писателей. В газете «Правда Востока» была опубликована заметка о том, что В. Вишневский прибыл в Ташкент и помещена фотография. Здесь же сообщалось, что писатель из Ташкента поедет в Ашхабад, а оттуда на Кавказ.
А. Лахути хорошо знал В. Вишневского. По просьбе молодых писателей он отправляет ему  в Ташкент телеграмму с приглашением посетить нашу республику. Сам А. Лахути не встречал В. Вишневского, принявшего приглашение, так  как, выехал в Москву, но поручил встретить русского драматурга  своего юного друга Г. Абдулло. Всю поездку по республике молодой таджикский писатель  сопровождал В. Вишневского.
Во время пребывания в республике русский писатель на встрече с таджикскими писателями выступил с докладом «Война и литература. Историческое значение советской литературы», где особо отмечал, что литература всецело должна служить делу революции и быть верна её идеалам.
В. Вишневский вместе с Г. Абдулло посетил Вахшскую долину и поехал в Сарои Камар к пограничникам. Встреча с пограничниками была непринужденной и насыщенной. В. Вишневский был прекрасным оратором. Пограничники делились своими заботами и тревогами, а он умело вел беседу. Сразу по прибытию в Москву В. Вишневский напечатал статью о поездке, где с особым одушевлением говорится о поездке в пограничные районы Таджикистана: «Тысячи, сотни тысяч, миллионы примеров святого самозабвенного выполнения воинского долга, выполнения воинской присяги показали наши бойцы, командиры, комиссары... Вот дела красноармейцев и пограничников, являющие пример верности присяге.  Нападение банды Кур-Артыка. В банде 70 сабель, На границе банда была встречена дозором, командиром отделения тов. Нудного, который вез почту.  Отправив почту на заставу, командир отделения Нудный один бросился в атаку на банду и вступил с ней в неравный бой. Конь под бойцом упал. Боец расстрелял все патроны, получил 17 сабельных ран. Будучи окружен басмачами, он отбивался клинком. Не желая сдаваться, он отвечал отказом на крике о сдаче оружия. Обессилев от потери крови, боец дополз до реки, бросил в воду свое оружие и документы и упал. Банда полагала, что боец  добит и ушла. Но он встал, пошел к заставе, шатаясь, падая. После полутора месяцев лечения боец вернулся в строй» (163).
Интересный случай произошел  на встрече с пограничниками и руководителями района в здании летнего кинотеатра. Во время выступления  В. Вишневского поднялась пыльная буря. Сильный ветер рвал электропровода, валил телеграфные столбы. В кинотеатре погас свет. Но В. Вишневский продолжал свою речь: «Бушует ветер. Пусть бушует. Пусть рвет электропровода. Но блеск и свет в наших глазах никогда не потушит  (231)
Перед отъездом из Душанбе В. Вишневский провел беседу с таджикскими писателями. Рассказывал он о своем любимом поэте Маяковском, который в свою очередь, отмечал, что «Первая конная» — это продолжение пути поэта в драматургии. В. Вишневский интересовался творчеством таджикских собратьев по перу, особенно заинтересовал его поэт Хамди. Русский драматург увлеченно рассказывал о своей службе в рядах Красной Армии, на пароходе «Ваня — коммунист», участии в революционных событиях в Питере, Кронштадте и на Балтике, вспоминал о Буденном и Ворошилове. Хамди говорил о Бухарской революции, о боях за Шахрисабз, встречах с Фрунзе и Куйбышевым. Хамди прочел в честь гостя своё стихотворение, которое в тот же вечер переложил на русский язык Рахим Хашим. (230).
Следует отметить, что это одно из первых стихотворений , посвященных В. Вишневскому. Обаяние и душевность русского писателя вдохновили А. Лахути на создание поэтических строк о нём (181).
Общение и сотрудничество Г. Абдулло  с  В. Вишневским сыграли решающую роль в творческом становлении таджикского писателя  как драматурга.
Большое впечатление произвела поездка и на В. Вишневского. 31 декабря 1935 года  писатель,  подводя итоги, оставил запись в своем дневнике: «Апрель. Отъезд  в Среднюю Азию. Ташкент — Самарканд — Сталинабад — Бауманабад (граница) — Бухара. Сильнейшие впечатления — понял Азию — в сущности, угадывал её верно» (162,112)
Участие в премьере фильма  «Мы из Кронштадта» Г. Абдулло считал одним из решающих событий в своей творческой судьбе. Именно в это время таджикский писатель задумывается над темами о событиях во время Бухарской революции, борьбы с басмачеством, которые должны были найти свое воплощение в литературе и драматургии, чтобы рассказывать потомкам о незабываемых днях сражений за Советскую власть, о героях, участвовавших в борьбе за свободу и торжество революции. Именно после просмотра фильма «Мы из Кронштадта», как не раз вспоминал сам таджикский драматург, он задумал создать образ Ленина для таджикской сцены. В те дни Гани Абдулло начал работать над первым историко-революционным драматическим произведением в таджикской литературе  -«Буря».
После премьеры фильма «Мы из Кронштадта» Вишневский попросил своего таджикского друга угостить создателей фильма таджикским пловом. Ужин в доме В. Вишневского на Арбате Г. Абдулло в своих воспоминаниях назвал настоящим таджикским застольем: «Все было, примерно, как в таджикском доме. Все расположились на ковре, постелили скатерть и сели вокруг неё. Вишневский надел таджикский халат, Софья Касьяновна (супруга драматурга)  - головной убор, подаренный ей поэтом Хамди. Главный режиссер фильма Александр Довженко старался тоже делать все так, как принято у таджиков. Но главное заключалась в том, насколько все было искренне, тепло и радушно. В памяти моей навсегда останется та беседа - мысли этих одаренных людей, талантливых художников не могли не повлиять на мою дальнейшую творческую судьбу. (231).
Беседа за «таджикским дастарханом» велась, главным образом, о проблемах взаимосвязи литературы, театра и кино. Особо говорилось о великой роли кино в пропаганде лучших образцов мировой литературы, о доступности этого вида искусства огромным массам трудящихся... Едва закончив работу над первым фильмом, они уже наметили планы создания фильма «Оптимистическая трагедия».
Дружба с выдающимся советским драматургом сыграла решающую роль в творческой судьбе его  таджикского собрата.  И хотя в силу обстоятельств, многое из задуманного Гани Абдулло пришлось осуществить много  позже, дружба с Всеволодом Вишневским стала своеобразным творческим стержнем, определившим пафос его творчества и процесс становления молодого таджикского писателя как драматурга. Воплощение образа вождя революции В. И. Ленина, изображение темы революции и создание образов революционеров в творчестве Г. Абдулло стало главным творческим итогом дружбы двух писателей.
Пожалуй, никто из советских писателей в 20-30-е годы не был так близко и тесно связан с таджикским народом, как Б. Ясенский. Поездки Б. Ясенского по Таджикистану, встречи, творческие контакты с таджикскими писателями, творческие итоги этих встреч - одна из ярких страниц становления и развития литературных связей таджикского и русского народов. Б. Ясенский в 1933 году несколько месяцев жил на Вахшстрое, с головой окунувшись в героические трудовые будни строителей канала, был свидетелем открытия и пуска Большого Вахшского канала, наблюдал за первыми посевами тонковолокнистого хлопка. На стройке он встретился и подружился с инженером Ф. Рахимбаевым, секретарем комсомола М. Миршакаром. Эти образы он воплотил в лице героев своего романа —инженера Уртабаева и комсомольского активиста Карима.
Теплая творческая дружба связывала Б. Ясенсхого с А. Лахути. Вместе они участвовали в культурной и литературной жизни Таджикистана, вместе ездили по республике, встречались с читателями, беседовали с молодыми таджикскими писателями. В дни чествования 30-летнего юбилея творческой деятельности А. Лахути Б. Ясенский посылает поэту поздравление, в котором в частности говорится: «В день твоего юбилея хочется избежать пышных слов и говорить языком таким же простым и чеканным, как чеканна и проста была твоя жизнь борца, как просты и чеканны твои песни, который распевает весь Таджикистан» (223,4).
В приветственном письме Б. Ясенский делиться своими впечатлениями о личности и творчестве поэта: «Года четыре назад, когда я не знал тебя еще лично, попав впервые в Таджикистан, я слушал бурные песни таджикского комсомола, в которых впервые на языке Гафиза и сладкозвучного Саади зазвучали слова «Революция», «Советы», «Социализм». Я спрашивал, кто сочинил эти песни и мне ответили, что автор их - поэт Лахути» (223,4).
Б. Ясенский отмечает дальше в приветствии, что слушал задорные песни пионеров в горном Гарме - и на подступах Памиру, песни колхозников в знойном Кулябе, возвращавшихся с хашара, и уже не спрашивал чьи это песни. Знал, что эти песни поэта Абулькасыма Лахути: « ... когда-нибудь знойным душным вечером, мы встретимся с тобой на праздничной улице Тегерана или Кабула.  По улицам, отчеканивая шаг, будут идти колонны красных партизан из далеких восставших кишлаков Персии или Афганистана. Они будут петь большую песню о борьбе и победе. И это тоже будет песня поэта Лахути» (228,5).
 Насколько пророческими оказались слова Б. Ясенского о том, что на улицах Кабула будут петь революционные песни Лахути, мы можем убедиться, вспомнив  парады трудящихся Афганистана, посвященные годовщине Апрельской революции в 80-е годы.
Заканчивается приветствие Б. Ясенского словами:
«Поэтому в день твоего юбилея,  я приветствую в твоем лице не только величайшего поэта революционного Востока, но прежде всего одного из немногих поэтов мира, на долю которых выпала великая и редкая честь каждой строкой своего стиха так глубоко внедриться в душу масс, песней, как кетменем взрыхлять почву под великий посев революции» (223,6).
Бруно Ясенский,  искренне полюбивший Лахути - поэта, и прежде всего Лахути - человека, до последней минуты своей жизни остался верным этой дружбе. В самый трудный момент жизни - накануне ареста, Ясенский обращается к Лахути как к своему самому лучшему другу. И то, что он завещает свой рабочий стол поэту, остается не просто фактом биографии одного человека. Супруга А. Лахути  Цицилия Бану вспоминает, что весной 1937 года пришла к ним Анна Берзинь - супруга Б. Ясенского и передала просьбу мужа – отдать рабочий  стол им: «Пусть этот  стол Бруно будет Вашим письменным столом, так хотел мой супруг. Когда будете работать за ним, будете вспоминать его. Ведь он любил Вас, искренне любил таджиков», - сказала Анна Берзинь. Абулькасым Лахути долго вспоминал об этом эпизоде жизни,  и многие свои произведения написал за этим столом» (229).
В дни чествования 30-летия литературной  деятельности Лахути на страницах журнала «Советская литература Средней Азии» было напечатано стихотворение Айни, посвященное поэту-революционеру. Стихи эти перевел Бруно Ясенский.
Дружеские отношения Б. Ясенского с таджикскими литераторами можно проследить и на примере личных творческих контактов писателя с таджикским драматургом Гани Абдулло.
  Впервые Бруно Ясенский и Гани Абдулло встретились на первом съезде писателей Таджикистана весной 1934 года. Об этой встрече таджикский драматург вспоминал: «С Б. Ясенским меня познакомил Хаким Карим. Первым вопросом ко мне был вопрос о том, что за пьесу я пишу о Вахшстрое?» (231).
Впоследствии  Б. Ясенский на страницах газеты «Коммунист Таджикистана» (8.У.1934) напечатал рецензию на эту пьесу. Радуясь одному из первых драматических произведений, автор рецензии останавливается на некоторых моментах, анализирует, указывает на недостатки, делает критические замечания. Ясенский  отмечает, что он ознакомился с пъесой тов. Абдуллаева лишь по устному переводу и, «естественно не в состоянии дать её исчерпывающий разбор. Лишь тот факт, что пьеса «Вахш» построена на хорошо мне известном материале, дает мне право высказать по её поводу несколько замечаний» (224).
Он советует молодому таджикскому драматургу больше читать классическую литературу, учиться у неё, чаще посещать спектакли классического, советского и зарубежного репертуара.  Ясенский подчеркивает в рецензии, что крупнейшее строительство республики – Вахшская ирригационная система, должна достойно освещаться в литературе и на сцене, показ трудового ритма и темпов строительства, окрылённости строителей своим делом, его грандиозными целями - это показ строительства социализма, его преобразующей силы. И, чтобы произведение действительно стало достоянием таджикской культуры, надо еще много работать. «Тов. Гани Абдуллаеву надо еще много и серьезно поработать над овладением драматической техникой. Знакомство с достижениями современной советской драматургии и с классическим театром, несомненно, ускорит его творческий рост и обогатит его новыми средствами выражения» (224). Бруно Ясенский верит «талантливому комсомольскому поэту», «молодому начинающему драматургу», он выражает уверенность, что учёба и кропотливая работа над своими произведениями, расширение кругозора писателя помогут ему в дальнейшем творческом становлении.
«У товарища Гани Абдулло есть три больших достоинства, заключает он, - у него есть талант, есть смелость, не останавливающаяся перед попытками ставить перед собой и разрешать трудные и сложные задачи, есть комсомольский задор, и правильное политическое чутье» (224).
За пьесу «Вахш» молодой драматург был удостоен премии на республиканском конкурсе. На конкурсе было объявлено о постановке этой пьесы на сцене драматического театра им. А. Лахути. Можно с уверенностью сказать, что в постановке пьесы огромную помощь оказала рецензия Ясенского, его творческие советы. В дни первого съезда писателей Таджикистана одной из основных тем бесед литераторов Бруно Ясенского и Гани Абдулло  - «братьев по избранной теме в творчестве»- была доработка и обсуждение пьесы, пересмотр основных сюжетно-композиционных моментов.
Молодой таджикский драматург выразил глубокую признательность и благодарность автору рецензии. В дни первого  съезда писателей республики  Гани Абдулло написал приветственное стихотворение, посвященное открытию съезда. Ясенский попросил Х. Карима сделать подстрочник, и отдал этот подстрочник поэту П. Васильеву. Стихотворение в подстрочнике понравилось П. Васильеву и он перевел его. Оно  было напечатано на страницах «Литературной газеты» в дни первого Всесоюзного съезда писателей.
Гани Абдулло и  Бруно Ясенский вновь встречаются уже на первом Всесоюзном съезде писателей. После доклада Ясенский выступил еще и на дискуссии по вопросам сюжета и композиции в художественном произведении. Он был за сюжет в произведениях и называл его одним из основных организующих начал в творчестве писателей.
После выступления к Ясенскому подошел молодой таджикский драматург Гани Абдулло. Ясенский, оставаясь под впечатлением своего выступления, сразу начал с вопроса:
- Вот Вы мне скажите, сами-то вы сторонник сюжета или противник его?  И сам же ответил: - Конечно же сторонник сюжета. Это традиция вашей богатой тысячелетней литературы, - улыбаясь, добавил он. - Ведь в своей пьесе вы так и завернули события, ох и завернули! Мне бы хотелось ее посмотреть» (231).
После рецензии и дружеских товарищеских советов Ясенского таджикский драматург создает вариант пьесы о Вахшстрое и дает ей новое название - «Долина счастья».
В середине февраля 1936 года группа таджикских литераторов прибыла на выездной пленум Союза писателей СССР в Минск. Во время этой поездки Г. Абдулло вновь встречается с Б. Ясенским. На этой встрече таджикский драматург делится радостным событием в своей творческой жизни. В феврале того года на сцене таджикского драмтеатра в новой редакции была осуществлена постановка его пьесы «Долина счастья».
В вагоне поезда Москва - Минск Б. Ясенский ехал вместе с таджикскими друзьями. Радуясь успеху своего молодого друга,  он сказал: «Мы с тобой братья по избранной теме в творчестве, нас роднит тема Вахшстроя» (222). Всю дорогу - от Москвы до Минска Ясенский слушал и читал стихи Фирдоуси, Саади, Хайяма, Маяковского. Б. Ясенский как создатель книги «Советский Таджикистан» известил Г. Абдулло, что он на днях утвержден членом редколлегии этого издания. Книга  «Советский Таджикистан» явилась свидетельством большой привязанности писателя к Таджикистану, к его народу, которую Б. Ясенский сохранил до конца своей жизни.
В личных творческих связах Гани Абдулло и Бруно Ясенского есть и трагические страницы. Судьба распорядилась так, что оба писателя из Ташкента ехали в ссылку в одном эшелоне. Но Бруно Ясенский не доехал до места заключения, умер в дороге.
  Анализ творческих связей  В. Вишневского, В. Шкловского, Б. Ясенского с таджикскими писателями позволяет утверждать, что «соприкосновение литератур … вызывает активную творческую реакцию» (33,23).
Приведены лишь некоторые факты творческого содружества писателей двух братских народов, но и они позволяют утверждать, что такие формы общения стали действенным стимулом в развитии литературных связей народов, основой крепнущего единства всей советской многонациональной литературы.
Таким образом, характерной чертой литературного процесса 20-30-годов  является широкое и всестороннее развитие различных форм литературного взаимодействия. Русские писатели искренне привязываются к Таджикистану, и это меняет творческие ориентиры их писательского поиска. Таджикская тема в русской литературе, возникающая в результате многочисленных  творческих контактов, раздвигает тематические горизонты родной литературы, формирует новые идейно-эстетические принципы  интернационализма, которые становятся прочной традицией советской многонациональной литературы.  «Известно, что литературные общения, даже весьма интенсивные, не всегда приводят к творческим
взаимодействиям. А иной раз напротив, соприкосновение литератур, казалось бы далеких друг от друга, вызывают активную творческую реакцию. Объясняется ли это только индивидуальными особенностями таланта писателя, или же причинами более широкими? Вопрос о социально-исторических условиях в предпосылках национального художественного развития, наиболее благоприятствующих тому, чтобы литературные контакты привели к плодотворным художественным взаимодействиям, представляется весьма важным» (33,23). "



      ГЛАВА II. Отображение действительности в условиях языкового и      межкультурного обмена
1. Перевод: культурный диалог разных народов
Литературные  связи 1920-З0-х годов  стали началом нового этапа подлинного взаимного обогащения литератур народов СССР, с которого «начиналась новая страница в истории взаимоотношений представителей разных культур» (28). В эти годы  формируется и крепнет монолитное единство и сплоченность многонациональной советской литературы, происходит накопление ее художественно-эстетических достижений.
Таджикско-русские литературные связи этого периода по праву можно считать одним из основных стимулов в процессе развития и взаимообогащения как таджикской, так и русской литератур. Большое место в этом процессе занимает такая плодотворная форма литературных связей, как перевод. Известный советский литературовед  Г. Гачечиладзе справедливо отмечает: «... рассматривая проблему взаимосвязей литератур через призму художественного перевода, мы ставим вопрос об их взаимном обогащении. Речь идет о мощном интернациональном процессе взаимного обогащения, ознакомления с тем значительным, что несет в себе - в прису-щей ей национальной форме - литература каждого народа... Художественный перевод сближает народы, и в то же время он утверждает культурную самостоятельность и национальное своеобразие литератур» (38,11).
  Благодаря этой важной форме литературных связей лучшие образцы литературного творчества прошлого и современности становятся достоянием всесоюзного читателя. На языки народов СССР переводятся лучшие произведения русской и зарубежной классики.
На таджикский язык в 20-30-е годы были переведены произведения Пушкина, Лермонтова, Салтыкова - Щедрина, Некрасова, Гоголя, Толстого, Чехова, Горького, Маяковского, Серафимовича, Фурманова, Островского, Фадеева и многих других. Перевод явился подлинной школой мастерства для многих молодых писателей Таджикистана.
В эти годы появляются также и первые переводы таджикской литературы на русском языке.  «Правда» публикует переводы из произведений поэта-революционера Лахути. На страницах различных журналов и газет появляются переводы произведений основоположника таджикской советской литературы Садриддина Айни. Уже в 1934 году участники Первого Всесоюзного съезда писателей, читая произведения Айни, называют его «Горьким таджикской литературы» (28).
В 1930 году газета ((Коммунист Таджикистана»  (5.У.З0) называла вышедшую в те дни на русском языке книгу С. Айни «Одина» первой ласточкой, которая делает весну.
Появление на русском языке первых образцов таджикской советской литературы и национального фольклора связано с именами Бориса Лапина и Захара Хацревина. Еще в первых своих таджикских очерках Б. Лапин часто использует таджикский фольклор. Но стихотворные его переводы таджикских поэтов и народных сказителей впервые появляются в 1932 году в сборниках  «Сталинабадский архив» и «Стихи на индийской границе», написанных совместно с 3. Хацревиным. Эти переводы можно по праву считать первым, относительно обстоятельным знакомством русского читателя с литературой и устным народным творчеством таджикского народа. Книги  «Сталинабадский архив» и  «Стихи  на индийской границе» были выпущены отдельными изданиями в Москве, а отрывки из них чуть раньше были опубликованы на страницах журнала «Красная новь» и газеты «Коммунист Таджикистана».
Первоначально  авторы книги н «Сталинабадский архив» намеревались назвать свою книгу «Заметки и документы о Советском Таджикистане». Но потом это название они перенесли в подзаголовок, слегка изменив его: «Рассказы и документы о Советском Таджикистане».  В предисловии писатели обратились к своему читателю с такими словами: «Эта книга --рассказ о Таджикистане в стихах, повестях, письмах, дневниках, газетных выдержках, рисунках и песнях» (178,3).
Авторы не случайно ставят стихи на первое место. Как писал  К. Симонов  в предисловии к сборнику стихотворений Б. Лапина и З. Хацревина (1976 год) «своеобразие их прозаических книг, между прочим, заключалось еще и в том, что они почти никогда не могли  удержаться от стихов. Им всегда  хотелось вставить стихи в свои прозаические книги» (180,3).
Книга «Сталинабадский архив» рассказывала  строительстве новой жизни  в «Седьмой советской», она посвящала читателя в главные задачи и проблемы стоящие перед республикой гор, описывала творческий и вдохновенный труд людей. Со старниц этой книги вставали героические образы тружеников нового  Таджикистана -  активистки Латифы Султановой, долинной таджички, помощника прокурора и журналиста Б. Азизи, землемера Дадабая Шарифбаева, народного гафиза Бадахшана Мунавваршо, заведующего красной чайханой Баба-заде, народного поэта Худжанда А. Шарифова, студентки КУТВа (коммунистический университет трудящихся Востока)  Моширин Качкаровой и многих других. Авторы часто используют в своем повествовании стихи и песни народных поэтов. Рассказывая о жизни и творчестве писателей и поэтов С. Айни, А.Лахути, С. Пайрава, Сухайли, М.Миршакара, они также приводят отрывки из их произведений.
Переводы поэтического творчества Таджикистана сделаны Б. Лапиным и З. Хацревиным в размерах свободного стиха, в форме вольного переложения. Переводчики в послесловии «Сталинабадского архива» отметили:  «В переводах таджикских текстов мы не гнались за учебной точностью.  Мы хотели показать Таджикистан в разрезе, дать читателям услышать голоса людей, участвовавших в социалистическом переустройстве в таджикской горной стране, где за время от рассвета до сумерек изменяется социальный ландшафт и неделя перекрывает лицо селений» (178,146).
Б. Лапина принимали за таджика, потому что он говорил и на некоторых наречиях и диалектах, умел слушать людей, был знаком с бытом и традициями народа и все это умело использовал своих очерках и рассказах.
З. Хацревин после окончания Института живых восточных языков несколько лет работал в Тегеране. Он прекрасно знал таджикско-персидскую литературу и свободно говорил на фарси.
Непосредственное общение с таджикским народом предоставило Лапину и Хацревину счастливую возможность изучить разговорный таджикский язык в многообразии его диалектов и наречий. Отсюда такое пристальное внимание к различным говорам таджиков разных местностей, с которыми встречаются авторы по пути своего следования. Все записи, сделанные в путевых дневниках, послужили материалом книги «Сталинабадский архив».
Авторы пишут в послесловии: «Доступный нам таджикский долинный язык, по мере продвижения в горы - в глубь республики осложнялся остатками старинных согдийских наречий и сотнями местных слов. На ходу мы изучали особенности говоров и людей и снова записывали» (178,146). Эта часть записей интересна тем, что еще раз доказывает, насколько развиты были лингвистические способности писателей - путешественников. Научное значение этих записей особенно важно для исследования в области языкознания и диалектологии. А изучение истории таджикского языка, ставит вопрос о причинах  исчезновения древнего языка в долинах и его особенностей  сохранившихся в те годы в горных селениях согдийских разговорных элементов.
Навсегда сблизили Б. Лапина и З. Хацревина большая любовь к Востоку, огромный интерес к культуре таджикского народа.
Говоря о вольных переводах произведений таджикской советской литературы и фольклора, хочется отметить их своеобразный творческий подход к оригиналу. Интересны по этому поводу высказывания К. Симонова: «В тридцатые годы со своим другом Борис Лапин создает интереснейшую книгу «Сталинабадский архив» ... Блестящий лингвист и знаток многих языков, Лапин любил заниматься такими переложениями, иногда переходившими в своеобразные литературные мистификации» (201,158-159).
Приводя примеры из творчества поэтов и народных гафизов, писатели в этих книгах комментируют стихи, знакомят читателей с авторами. Например, они отмечают, что Айни является «Адамом таджикской повести». Рассказывая о литературной и общественной деятельности А. Лахути, пишут, что он воспитывает кадры молодых таджикских поэтов, горячо участвует в социалистическом строительстве нового Таджикистана. Знакомя читателей с образцами устной поэзии «республики гор», авторы отмечают, что «в устной поэзии Таджикистана горцы занимают особое место. Они создали свой жанр стихов удивления, в которых горец впервые сталкивается с огромным миром, где строится социалистическая «Седьмая советская»(178,146).
Б. Лапин и З. Хацревин  были знатоками поэзии, сами писали неплохие стихи. Когда сопоставляешь их переводы с оригиналом, невольно думаешь, что это их стихи, их подход к  теме, к образам. Они просто не могли «не вставить в свои прозаические книги стихи - чаще всего, собственные, но иногда и вольные переводы из других поэтов или подслушанные где-то в путешествиях песни, созданные на других языках и переложенные на русский. Это стихи, написанные в двадцатые и тридцатые годы отмечены печатью того времени - его надежд и тревог, его веры в революционное преобразование Востока, его предчувствия грядущих битв» (180,6).
В книге «Сталинабадский архив» авторы приводят 16 образцов устного поэтического творчества таджикского народа. Все эти стихи включены и в книгу «Стихи на индийской границе» и снабжены интересными комментариями. Это вторая книга почти полностью составлена из произведений устного народного творчества. Наряду с образцами народного творчества писатели приводят примеры из творчества таджикских советских поэтов, близкие по своему складу устному поэтическому творчеству таджиков.
Среди одиннадцати переводов из современной таджикской поэзии -стихи Айни «На смерть моего брата Ходжи Сароджэддина» и «Красный обоз», стихи Лахути «Английская колония  в Африке» и «О классах, о страстях и о борьбе», стихи Пайрава «Два похода» и «Я знаю тебя Британия», агит-рифмы Миршакара и другие.
Отрывки из повести «Одина» Айни авторы «Архива» переводят вместе со стихами. Хочется отметить, что хотя при переводе стихов из повести «Одина» писатели стремились передать форму и смысл, красоту и мелодичность оригинала, это им не всегда удавалось. Оставляя почти неизменной форму, переводчики используют редиф, а также рифмы строфы, близкие по звучанию к таджикским:
   Доманаи кух -                Склон горы высок,
            лолаи анбух,                под горой цветок.               
    Бар сари ман хавои                А за ним их ряд
              ту зиёда карда.              хороводом стал.               
   Рох пур аз санг -                От ночных погонь
            маркаби ман ланг                охромел мой конь               
   Шавки ту дар рохи                Твой несчастный раб
            туям пиёда харда.               пешеходом стал.               
   Кабк паридо -                Куропатки лёт
         аз чи рамидо,                из крутых высот...               
  Тири нигохе магараш                ...Я лихим стрелком
             нишона карда.                мимоходом стал.               
   Мурги хушилхом -                А певец разлук
            булбули хушхон,                соловей, мой друг,               
   Васфи гули руи туро                По ночам моим
  тарона карда . (159,300-301)                песневодом стал. (178,141-142)
     Как мы видим, в таджикском варианте использовано слово «карда» - редиф, а в русском переводе редифом служит слово «стал». Ритм стиха тоже близок к оригиналу. Можно заметить, что перевод выполнен отнюдь не дословно. Например, нет перевода таких сочетаний и строк, как «аз чи рамидо», «тири нигохе магараш нишона карда» и другие. Объясняя такую вольность поэтического изложения оригинала, авторы, как уже было сказано, отмечают в предисловии, что они «не гнались за учебной точностью». Б. Лапин и З. Хацревин, конечно, стремились точнее и адекватнее перевести эти стихотворные отрывки, чувствуется их желание не отходить от основного смысла и звучания оригинала. Но это стремление переводчиков не всегда достигало желаемого результата.
Безусловно, перевод произведений классиков требует особой подготовки, глубоких знаний, опыта переводческого мастерства, большой поэтической культуры. Поэтому передать весь колорит и все своеобразие стихов Садриддина Айни было для писателей задачей не из легких. Понимая это, авторы подчас ограничивают свою задачу передачей общего смысла, не ставя целью создание подлинно поэтического эквивалента оригинала. Лапин и Хацревин выбирают путь вольного перевода, ставя перед собой задачи чисто ознакомительные – лишь познакомить русского читателя с поэзией Садриддина Айни.
Отсюда и своеобразие в переложении марсии (элегия памяти, реквием) Айни, написаной на смерть брата Ходжи Сироджиддина. Здесь Лапин и Хацревин передают общий смысл стихов Айни. Так, 66 строк стихотворения пересказаны в 30-ти строках. Своеобразно подходят авторы х двустишию из марсии, где поэт оплакивает своего брата, используя для этого традиционные классические плачи. Периодически повторяющийся плач на русском языке, хоть и в измененной форме, в какой-то мере передает настроение оригинала:
                Мой милый друг, мой брат, надежда ока –
                Далёко ты, далёко ты, далёко... (178,134).
В стихотворениях Лахути «Английская колония  в Африке» и «О классах, о страсти и о борьбе» авторы также стремятся передать общий смысл и колорит, не добиваясь подстрочной точности. В последнем стихотворении поэт обращается к читателю с призывом не верить в то, что все должно быть так, как это создано богом, верить в свои силы и бороться за истинную справедливость. Для этого Лахути использует прием тазод - противопоставление: шейх утверждает, что есть две истины, без которых нет жизни. Это добро и зло, бедность и богатство и надо ждать, какой тебе выпадет жребий. Поэт проклинает этот умирающий мир:
     Мурда бод ин олами зулму хиёнат, к-андар уст,
     Бенаво хам, агниё хам, банда хам, озод хам!
И славит, радуясь, новый мир:
        Зинда бодо путку доси тудаи захмат, ки он
        Созад аз нав оламе бесинфу беаздод  хам! (182,159).
В переводе этим мыслям поэта придан некий всеобщий абстрактный смысл:
Этот огромный мир, мастерская гнёта,
      Кузница рабства, бурдюк злобы и жира,
                Должен пасть под песенку пулемёта
     В твердой руке батраков и рабочих мира.
                Время пришло. Рука класса окрепла.
                Новый мир без классов взойдет из пепла (178, 89-90).
      Понятны трудности, с которыми столкнулись авторы «Стали-набадского архива». В переводе остался только сам прием противо-поставления, да крайности обнаженный. Переводчики старый мир называют «мастерской гнёта» и воспевают «новый мир без классов». Красоту же поэтического образа вольный перевод, к сожалению, утратил. Кроме, того использование таких речевых форм, которые не характерны для образного строя стихотворения (мастерская гнета, песенка пулемёта и т.д.), и сочетание их с выражением «бурдюк злобы и жира», призванным, по мысли переводчиков, отразить «восточный колорит» стихотворения, не передают богатство содержания и своеобразие формы произведений. Следует отметить, что хороших переводов творчества  Лахути (за некоторым исключением) не существует и до настоящего времени, что не раз отмечал в личной беседе с автором исследования  В. Шкловский.
Б. Лапин и З. Хацревин писали скорее публицистическую книгу о Таджикистане, о его людях, которые заняты строительством новой жизни. Они не ставили своей целью поэтическое мастерство перевода. Их задачей было дать русскому читателю возможность скорее познакомиться с образцами поэзии Таджикистана.
Чтобы дать почувствовать читателю напряжённый ритм сегодняшнего дня республики, биение его трудового пульса, авторы  пересказывают материалы республиканской прессы - журнала  «Рахбари дониш» и газеты «Комсомоли Точикистон» в своей книге. Среди авторов этих материалов мы узнаем и молодого поэта М. Миршакара - «он шугнанец, ему 17 лет, много печатается в газетах». Далее приводятся агит-рифмы Миршакара, напечатанные в газете «Комсомоли Точикистон».
Приведем некоторые строки:
Эй дехкон, эй мардикор,                Эй дехкан, эй  мардикор,
 Душманро кун торумор.                Выметай врага, как сор
Комсомолхо! Фурсат кам                Братья, время нас не ждет
 Миёнро бандед махкам (189,17)                Комсомолия, вперед!(178,59).

     Жанр агит-рифмы был в те годы очень популярен в советской поэзии. Обращение М. Миршакара к жанру было выражением общих тенденции и стилевых установок времени, и переводчикам в этом случае легко было передать ритм и задор оригинала. Эти переводы Б. Лапина и З. Хацревина наглядно обнаруживают, насколько трудно поддаются переводу произведения мастеров таджикской литературы С. Айни и А. Лахути, пишущих в духе классической традиции. Новая же таджикская поэзия в лице М. Миршакара уже испытывала на себе заметное влияние русской советской поэзии, которая оказала большое воздействие на творческое становление молодого поколения таджикских поэтов.
В большинстве переводах Б. Лапина и З. Хацревина сохранены форма и стиль стихотворений, стремятся они передать и некоторые особенности классического восточного стихосложения. Например, перевод стихов Сухайли «Годовщина моей страны» выполнен в форме газели и рифмуется таким образом: аа, ба, ва, га и т.д. В этом стихотворении тоже использовано слово - рефрен, которое сохранено и в переводе:
               Ты слышишь эти крики, Таджикистан?
               Настал твой день великий, Таджикистан (178,80).
    Редиф (рефрен) также сохранён в переводе стихотворения Пайрава Сулаймони «Я знаю тебя, Британия»:
       Наших кровных братьев невзгоды - дело твоей руки.
       Афганцев черные годы  - дело твоей руки (178,80).
Использование рефрена особенно наглядно прослеживается  в переводах народных песен.
     На переводах устного народного творчество Таджикистана следует, на наш взгляд, остановится чуть подробнее. Таджикскому фольклору посвящена книга «Стихи на индийской границе» - первая отдельная книга на русском языке, которая познакомила читателя не только с образцами фольклора, но и с их авторами-исполнителями - народными гафизами, сказителями.
     Авторы, собственно, выбрали из «Сталинабадского архива» все народные песни, приведенные в книге, все образцы таджикского фольклора и собрали их в одну отдельную.  В своих комментариях Б. Лапин и З. Хацревин знакомят читателей с народными поэтами и гафизами, говорят о своеобразии и различиях песен и стихов в разных районах республики. В книгу помещены в основном переводы образцов, распространенных в горных районах Таджикистана, особенности сложения которых авторы специально изучали.
      В предисловии к  книге «Стихи на индийской границе» авторы живо н красочно рассказывают о повсеместном бытовании поэтической традиции в селениях Таджикистана: «Проезжая по горным ущельям, можно встретить целые селения, славящиеся искусством составлять песни. Это называется «назм» - «нанизывание жемчугов». Кузнецы Ванча, красные от огня, поют «рубаи» и «каты» (кытъа - Г.Ш.), приплясывая у горна. Женщины, отряхивая в мешки, разостланные по земле крупные ягоды тутовника, кричат на высокой ноте рифмованные запевки» (178,3).
Рассказывая о таджикском фольклоре, авторы книги отмечают, что в устной поэзии таджиков горцы занимают особое место. Среди песен горцев они обнаружили новые - «стихи удивления». Собирая устное народное творчество республики Б. Лапин и З. Хацревин, прежде всего, говорят о людях, преобразующих жизнь, воспевая радость созидания в новом социалистическом обществе. Весной 1931 года писатели - путешественники побывали на Памире и в припамирских районах республики. «Горцы Памира, Каратегина и Дарваза - высокие, бородатые, медленные в движениях, заметно выделяются среди жителей долины», - писали они. Исследователи отмечают и некоторые особенности исполнения народных песен:- «Собирая песни горцев, мы, прежде всего, столкнулись с рядом песен рабочих хлопкоочистительных заводов, вернувшихся из долин, с песнями колхозников, распеваемыми во время сева и уборочной компании с протяжным припевом «додай» и «вайджон» (179,5).
Проезжая через Калай-Хумб, Лапин и Хацревин из уст секретаря Калай-Хумбского волостнаго совета, популярного Мунавваршо из Умрана записывают песню «Кем бы я хотел стать»
   Не муллой и не купцом я хотел бы стать,
   Не дервишеским слепцом я хотел бы стать,
   И не сыном богача разодетым в шёлк
   С нарумяненным лицом, я хотел бы стать.
   Не владельцем переправ я хотел бы стать,
   И не жирным, как сарраф, я хотел бы стать,
   И не лекарем старух с хиной и сурьмой
   Как базарный костоправ, я хотел бы стать.
   Агрономом и врачом я хотел бы стать.
   Деревенским избачом я хотел бы стать,
   Тем, кто взроет старый мир словом Ильича
   Как крестьянин с омачом, я хотел бы стать (179,8).
     Как видим, и в этом стихотворении автора перевода используют редиф - «я хотел бы стать». Переводчики в этой песне передают надежды и чаяния народного гафиза, поющего от имени трудящихся Таджикистана.
    В своих книгах писатели также поместили два рубаи. В комментариях к ним авторы отметили, что эти «рубаи» - четверостишия  относятся к дореволюционным временам, когда батраки, уходящие из таджикских гор на отхожие промыслы в Фергану и Самаркандскую область, распевали на обратном пути «песни сожаления». «Сейчас, - писали авторы, - эти рубаи исполняют старики на дутаре, вспоминая о тяжелом прошлом,  и рассказывают о прежней жизни народа, о страданиях крестьян». Например, в одном из них говорится о горестях и скитаниях бедняков, ушедших далеко на заработки:
      Кулоб гариб, даштаки Кулоб гариб,
      Бемор шидем, ба сар надорем табиб,
      Ку падару ку модар, ку хеши кариб?
      Бегона чи дона, ки кучо мурд гариб (215,19).
   Авторы перевода по-русски заменяют четвертую строку (может быть, в те годы это четверостишие  читалось и в таком варианте):
       Далёкий Куляб! Дорожка в далёкий Куляб!
       Тебя ли винить мне, что я стал и беден и слаб?
       Где мать? Где отец? Где юность моя? Где друг?
       В руках чужая мотыга. Я беден и слаб (173,35).

   Второе рубаи тоже рассказывает о скитаниях бедняка на чужбине, о его возвращении  на Родину:
        Прощай мой хлопок, прощай высокий дувал.
        Прощай хозяин,  довольно я здесь горевал
        Я вышел в горы. Кругом вода и туман.
        Пройдем перевал друзья!.. Еще перевал (179,36).
     Все 16 песен из таджикского устного народного творчества, помещенных в книгах «Сталинабадский архив» и «Стихи на индийской границе», собраны во время переходов от  одной почтовой станции к другой. Все это было записано «в пропахшие пылью и лошадиным потом черновые тетради -  все то, что казалось значительным и новым» (178,146).
     Отмечая богатство и разнообразие таджикского фольклора, авторы пишут, что отбирают для книг самое значительное из своих черновых тетрадей. А это значит, что черновые тетради (если они сохранились до наших дней) представляют большой интерес для исследования. Огромное значение они имеют еще и потому, что рядом с переводами записан оригинал. Среди этих записей наверняка есть уникальные образцы таджикского фольклора. Авторы записали много песен, но не все включили в книги, а «иногда переводя на русский язык песни... делали одну песню из двух, соединяя отдельные строфы, услышанные в разных местах, но объединенные общей идеей и близкой формой» (177,148).
  В книгах Б. Лапина и З. Хацревина  нет стремления удивить читателя экзотикой горного края. Ярко и широко рисуют авторы «Сталинабадского архива» социалистическое строительство в республике, передают радость борьбы и труда, используя творения народа.  В  одной из народных песен, созданных в те дни, говорится о восхищении новой жизнью. Безымянный гафиз поёт:
               
И Самарканд и Кандагар - я видел,
И сон пустыни и базар - я видел,
И треть Мухаммедова мира - видел,
И снег высокого Памира - видел.
Копал канавы и лепил кувшины,
На спину гор я втаскивал хурджины,
И по тропе, хромая к перевалу,
Я доходил до каменной вершины.
Но никогда такого чуда я не видел,
Как душанбинская железная дорога (178,6).

   Вместе с тем авторы впервые использовали образцы богатейшего таджикского фольклора. Кроме этого в книгах содержится также большой этнографический материал, который в те годы был мало знаком широкому кругу читателей.
Молодые исследователи и поэты Б. Лапин и З. Хацревин стали одними из первых русских собирателей и пропагандистов таджикской советской литературы и фольклора. Они первыми перевели на русский язык стихи Айни, Сухайли, Пайрава, Миршакара, а также народные песни и четверостишия.
  Выше были  затронуты лишь некоторые аспекты творчества Б. Лапина и З. Хацревина. Отмечая значение их деятельности,  К. Симонов писал: «За стихами этой книжки встает мужественный и благородный облик их авторов, молодых людей тридцатых годов, путешественников и солдат революции» (180,7).
Переводческая деятельность широко развернулась в Таджикистане в последующие годы. Многотысячными тиражами выпускаются произведения таджикских авторов на русском языке. Призыв Горького «собирайте, изучайте свой родной фольклор!» - был взят на вооружение. 20-30-е годы прошлого столетия стали началом сбора материалов образцов таджикского народного творчества и на основе его десятилетия спустя развернулась работа по созданию многотомного «Свода таджикского фольклора». Десятки переводчиков знакомят советского читателя с таджикской литературой и фольклором. Начало этому процессу было положено книгами Б. Лапина и З. Хацревина  «Сталинабадский архив» и «Стихи на индийской границе».
          Включение проблемы перевода таджикской поэзии в этот раздел вполне закономерно. Обращение писателей к переводу произведений из таджикской литературы - это составная часть их общего интереса к жизни народа.
С развитием переводческой практики широко налаживаются взаимосвязи литератур народов СССР. Уже на примере переводов 20-30-х годов  мы видим, как активно действует в нем такой фактор, как непосредственный обмен художественным опытом, художественная перекличка литератур. С расширением сферы художественного перевода усиливаются общие стилевые тенденции в братских национальных литературах, активизируются сходные стилевые потоки, формирующие общесоветский фонд художественных традиций.
      Переводческая деятельность русских писателей, неизмерима расширяя творческие контакты братских литератур, возможности широкого и всестороннего знакомства их друг с другом, стала стимулом дальнейшего взаимообогащения страны.
Так внутри национальных художественных процессов зрели и развивались тенденции, ведущие ко все более прочному единству литератур народов страны, к единству советской многонациональной литературы.
 
      2.Русские и таджикские очерки. Одна тема в двух ракурсах

      Главная тема, выделенная в работе, рассмтривается в этом разделе. Использование достаточного материала и  увлекательность  очеркового описания действительности большим количеством авторов привлекает особое внимание.
Близость идейно-эстетических и художественных принципов складывается на основе исторической общности судеб братских народов, на основе идейной схожести  в осмыслении одних и тех же сторон социалистической действительности.
Стоит отметить, что взаимосвязи литератур не сводятся лишь к контактным связям  и переводу. Механизмы воздействия литератур дают примеры эстетической схожести литератур, обусловленные  социально-историческими условиями. Уяснение характера типологической близости разных по своей национальной традиции литератур необходимо для более углубленного понимания специфики  их взаимодействия.  Показать типологическое родство русской и таджикской литератур можно  на примере жанрового анализа.
  Мы попытаемся проследить жанрово-тематическую типологию произведений русских и таджикских писателей, затронуть некоторые вопросы, посвященные специфике жанра очерка и особенностям постижения национального характера.
  Многообразие форм литературных связей включает в себя и такую плодотворную форму, как создание художественных произведений на инонациональном материале. Отображение заметных  преобразований, успехов социалистического переустройства на примере Таджикистана стало одной из важных задач писателей, побывавших в республике. В исторически кратчайшие сроки изменилась жизнь на таджикской  земле. Таджикистанцы  с помощью всего советского народа трудятся на  строительстве  Сталинабадской железной дороги,  Вахшского ирригационного  канала, Большого Памирское тракта, осуществляет  коллективизацию сельского хозяйства, возводит  новые современные города. В это же время  таджикский народ сражается с остатками басмаческих банд.
Литература о Таджикистане, выходящая в дореволюционное время и в первые годы Советской власти была в основном научной по охвату материала и тематике, но в характере и стиле изложения, выражению мыслей и чувства авторов ощутимо присутствуют элементы художественного повествования, публицистического накала. Между тем, в художественной литературе о Таджикистане можно отметить отчетливое стремление авторов к документализму, к фактологической точности описания действительности, которая вносит в художественную ткань произведения элементы научного стиля.
 Творчество русских писателей о Таджикистане посвящено  трём основным темам. Расшифруем их. Главная  тема  -  строительство нового общественного строя  в  республике  (на примере строительства Вахшского канала, Сталинабадской железной дороги,  высокогорной дороги Ош-Хорог, коллективизации сельского хозяйства, культурного строительства и т. д.).
Не менее важная - тема гражданской войны и борьбы с басмачеством.
И наконец  - краеведение (в частности научно-публицистическая литература о Памире, особенностях края, его флоры, фауны, о северных и южных районах республики). Иногда темы использовались в совокупности.
Нельзя говорить  об одинаковой значимости всех произведений, их художественная и познавательная ценность различна. Но в общей сложности они составляют одно большое полотно, отображающее строительство социализма в Таджикистане, и являются решающим шагом к углубленному и всестороннему освоению темы Таджикистана в советской литературе.
Анализ и изучение произведений русских писателей, посвященных Таджикистану, требует большой исследовательской работы по выявлению жанровых и художественных особенностей произведений, их художественному мастерству.
Русская проза 20-30-х годов о Таджикистане богата в жанровом отношении. Это романы, повести, рассказы, новеллы, очерки, художественная публицистика.
В числе лучших романов, посвященных таджикской действительности необходимо назвать книги «Человек меняет кожу» Б. Ясенского, «Ниссо» П. Лукницкого и «Египтянин» Сергея Бородина, в которых глубоко и разностороннее отразилась таджикская действительность. Они   отличаются полнотой отображения жизни таджикского народа, героизмом и романтикой социалистического переустройства, резкостью контрастов. В произведениях дается разнообразная и богатая галерея образов и персонажей, ярко изображен вдохновенный труд таджикского народа, его борьба с басмачеством, защита революционных завоевании.
Эти книги представляют собой «важный этап в развитии советского романа».
В этот период было написано еще несколько произведений о Таджикистане русскими писателями. Например: «Горы тронулись» (1930)
О. Ровинского (Мальцева), «Эмир Саид Алимхан больше не вернется» Е. Плетнева (1937), «Так говорят памирские горы» Азиза Ниалло (1934) и другие.  Их трудно причислить к жанру романа, хотя сами авторы называли их романами.
«Горы тронулись» О. Ровинского не сохранился до наших дней. Теме Таджикистана впоследствии русский писатель посвятил повесть «Гиссарский хребет». Можно предположить, что свой роман «Горы тронулись» автор
переработал в повесть «Гиссарский хребет», так как оба произведения
посвящены одной теме, охватывают один и тот же период и описывают события, отражающие борьбу таджикского народа с басмачеством.
Что же касается произведения «Эмир Саид Алимхан больше не вернется», то до «исторического романа» (как назвал его автор) он не «дотягивает» по широте охвата, важности и глубине поставленных проблем» (91, 227). Скорее всего - это приключенческая повесть, которая рассказывает о последней схватке с врагом - о взятии в плен главаря басмаческих банд -Ибрагимбека.
Евгений Плетнев лично участвовал в сражениях, много беседовал с участниками боев, с доблестными  «краснопалочниками»,  встречался с героем - красноармейцем Мукимом Султановым. По перечню использованных названий местностей, можно проследить путь, пройденный автором: Душанбе, Дарваз, Дангара, Вахш, Гиссар, Байсун, Туткавул, Гурдара, перевал Зардолу и еще несколько десятков географических мест, столько же персонажей - участников борьбы. Это Вахаб  сын пастуха Джуры, Саттар - краснопалочник из «узбекского отряда», который сражается за «Седьмую советскую», Муким Султан, комроты Омельченко, пограничники, колхозники. Е. Плетнев очень удачно, в приключенческой манере передал хронику событии последнего решающего «штурма» басмаческого движения.
 «Хроникой» назвал свою книгу и Азиз Ниалло «Так говорят памирские горы» - это по сути заметки об этнографической фольклорной экспедиции автора по Памиру. Познавательная ценность  произведения  в том, что в нем дается большой этнографический и фольклорный материал. Но в художественном отношении в жанр романа он не сложился.
Лучшие повести о Таджикистане принадлежат перу П. Лукницкого, особенно его книги «У подножия смерти», «Всадники и пешеходы» и «Памир без легенд». Об этом написано и пишется немало. Хочется лишь добавить, что памирская тема никем из русских писателей не отображалась так естественно и так ярко, как П. Лукницким.
Малая проза русских писателей о Таджикистане предоставлена произведениями  Н. Тихонова, Л. Соловьева, С. Бородина, Т. Дубинской, Е. Зарт, А. Ниалло, Г. Эль-Регистана, многочисленными очерками Б. Лапина,   З. Хацревина и других русских публицистов и писателей. Если рассказы «Медведь в Гарме» С. Бородина, «Кишлак в ущелье» Б. Ясенского, «Весна в Таджикистане» Т. Дубинского посвящены горному Таджикистану, то рассказы «Девяносто шестая женщина» Л. Соловьева, «Цепи» Е. Зарт, рассказы  Г. Эль-Регистана изображают картины жизни и труда жителей долинного Таджикистана.
Из фольклора Таджикистана на страницах журнала «Советская литература народов Средней Азии» в 1932-1934 годах опубликованы три сказки Азиза Ниалло.  Это «Сказка о потухшей звезде», «Сказка о черном Азизе и желтом коне» и «Сказка о простой жизни»,  которые автор услышал из уст мудрых старцев заоблачных селений  Бадахшана. Сказки эти настолько реалистичны, что сам автор в конце одной  из них признается: «Это не сказка, а быль о простом человеке, простой жизни» (194,43).  Особое место среди названных выше произведений занимают рассказы Николая Тихонова и Леонида Соловьева. Н. Тихонов с ранней молодости был увлечен Востоком. Его интересовали материалы исследований неутомимого путешественника и ученного Вамбери, пробудившего его интерес к Востоку. Впоследствии Н. Тихонов посвятил ему свою повесть. В 1926 году, почти через сто лет после путешествий Вамбери, Н. Тихонов прошел по его маршруту. Он увидел Среднюю Азию, «неузнаваемо изменившуюся со времени Вамбери, страну на гребне исторических перемен, проснувшуюся от многовекового сна» (91,89). Именно после этой поездки ярко раскрывается восточная тема в творчестве писателя. Уже в 1927 году  появляются рассказы Н. Тихонова «Халиф», «Чайхана у Ляби-Хауза», «Шесть туманов», «Фининспектор в Бухаре», «Бирюзовый полковник», «Рассказ с приключениями» и др. Вторая поездка Н. Тихонова в Среднюю Азию (1930г.) пополнила впечатления писателя. Среди многих рассказов и очерков 30-х годов, особенно интересна книга путевых очерков «Кочевники», куда вошли путевые зарисовки  «Город Тимура (Самарканд)», «В кишлаках (Долина Зеравшан)» и др.
     Из всех названных произведений  Н. Тихонова рассказ «Халиф» непосредственно посвящен Таджикистану. Действие рассказа происходит в его "южных, приграничных районах». Главная тема рассказа - гражданская война, разгром банды басмаческого главаря Энвера. Рассказ написан по материалам, собранным автором во время своей первой поездки в Среднюю Азию. Он не был на местах сражений, но достоверность повествования не вызывает сомнении.
Рассказ начинается тем, что Энвер отпускает пленного красноармейца и  насильно  вручает ему свои дешевые прокламации. Но Энверу уже ничто не роможет. От него отвернулись люди, ему изменили локайцы под предводительством Ибрагимбека, и даже телохранитель не верит ему. Измученые курбаши из его «прославленного войска» оставляют Энвера. В кишлаках главаря банды не встречают  как освободителя, а кричат «Вай дот!» («помогите!»). Вместо радостных победных вестей, за границу увозят караваны мёртвых (207, 389).
 Интересна художественная структура рассказа, использующая элементы символики.  У старого мазара Энвер встречает сумасшедшего, который говорит ему, что тоже хочет властвовать всем халифатом. «Но где же твой халифат?» - спрашивает его Энвер. «Мой - вот он, и ты будешь там править», - отвечает старик и показывает на приготовленную для себя могилу. На следующий день Энвер умирает от пули красноармейцев.
Вызывает интерес и сюжетное построение рассказа. Автор не
бытописует события. На примере одной вылазки он показывает всю беспочвенность предпринятой авантюры Энвера. - постепенно перед читателем раскрывается сущность этого человека - его фанатизм и честолюбие, которые приводят его к гибели.
Рассказ «Халиф» выделяется среди других рассказов своей художественной цельностью, реалистической емкостью.
Н. Тихонов впоследствии не раз обращается к Таджикистану, он становится искренним другом братских народов Советского Востока. Его личная дружба с  известным таджикским поэтом М. Турсун-заде продолжалась долгие годы. «Николай Тихонов - сын северной страны, но сердце его всегда накалено, как пески Средней Азии и Аравийской пустыни. Его думы всегда устремлены ввысь, как вершины Памира и
Гиндукуша», - писал о нем М. Турсун-заде.  С Народным  поэтом Таджикистана Николай Тихонов начинал свое творческое содружество еще в З0-е годы,  рассказ «Халиф» тому свидетельство.
Книга рассказов Л. Соловьева вышла в 1939 году в издательстве «Советский писатель». В нее были включены шесть рассказов, из которых три посвящены Таджикистан у.  Рассказ  «Девяносто шестая женщина» - о борьбе с остатками басмачества  в Таджикистане, становлении классового сознания трудящихся. А ещё о сложном  пути  женщины - таджички к осознанию себя равноправным членом общества. Всё это  раскрывается на документальном материале. Писатель воссоздает подлинные события, проходившие в горном кишлаке Чорак.
Главный действующий герой рассказа – милиционер Садык Ходжаев, который получает задание поймать руководителя басмаческой шайки Али Полвона.  Садык Ходжаев столкнулся со сложной задачей - он не имеет права смотреть на  открытую женщину. Женщины Чорака все еще носят паранджу,  и это использует переодетый  басмач, скрывающийся от возмездия. Садык ломает голову  «Враг имеет в кишлаке 95 двойников, девяносто пять укрывателей, и все они отгородились  черными сетками от законов советского государства» (203, 192).  Милиционер принимает решение собрать всех женщин на собрание в чайхане и там потребовать от них открыть свои лица, чтобы обнаружить врага. Он уверен, что Али Полвон не будет ждать спокойно своего разоблачения, и будет стрелять в него, но Садык не боится смерти, ценой своей жизни он готов выполнить свой долг. Он объясняет всем женщинам  серьезность положения и женщины чувствуют свою ответственность за  разоблачение убийцы их отцов, братьев и мужей.
«Десятки женских рук сразу вцепились в басмача, сорвали покрывало, и когда Садык пробился наконец, басмач с окровавленным, исцарапанным лицом, уже лежал на земле, а револьвер его валялся рядом. Женщины держали каждую руку и каждую ногу Али Полвона» (203,243). «Я рассказал эту историю, ничего не прибавляя и не убавляя, с единственной целью объяснить  читателю, почему Садык Ходжаев после пяти выговоров вдруг получил повышение и почему все девяносто пять женщин горного кишлака Чорак ходят открытыми», -  заключает автор свой рассказ (203,203).
    Другой рассказ Л. Соловьева называется «цепи». Тема рассказа -становление первых колхозов в Таджикистане, сложный и противоречивый путь дехкан х новой жизни, острота классовой борьбы в деревне.
Трагично сложилась судьба отца Саида - батрака Файзи Мухаммедова, вся жизнь которого прошла в рабстве у бая Мулло-Умара. Автор показывает на примере Файзи Мухаммедова, как бедные люди, одурманенные религией, внушавшей им смирение и покорность судьбе, теряли человеческое достоинство, веру в себя. Файзи так и умирает не дождавшись того счастья, о котором мечтал всю жизнь, и которое сулил ему ишан. Судьба сына Файзи - Саида сначала ничем не отличается от судьбы отца. С детства он батрачит на Мулло-Умара, помогает отцу. В хозяйском доме он встречает сына бая - Рахима, с которым завязывается дружба. Саид отличается большой душевной щедростью, добротой. Он любит природу, все живое, он любознателен и приветлив ко всем. Рахим же твердо усвоил различие между баем и бедняком и сразу дает почувствовать своему товарищу разницу в их социальном положении. После отъезда Рахима на учебу в город дружба мальчиков заканчивается.
После смерти Мулло-Умара все владение и богатства переходит в руки сына. Саид остается батрачить на Рахима, в счет долгов отца: «Без малого тридцать лет Саид Файзиев пахал, боронил, окучивал, поливал хозяйские поля, а долг его не только не уменьшился, но еще вырос» (203,21 б). В начале Саид как и его отец утешается в религии, поддается обману ишана Анвара-Мухаммеда-оглы,, который помогает местным богатеям обманывать народ. Когда в  кишлаке организовали колхоз, в его правление вошли одни баи. Обманным путем они захватывают всю власть в свои руки, отбирают заработки у бедняков, нещадно эксплуатируют их.
        Саид пытается вступить в колхоз, но баи не пускают в новое хозяйство  таких бедняков, как Саид. Но он уже не тот покорный судьбе батрак, он чувствует себя таким же человеком, как и они. Он смело разговаривает с баем Ярматом, обманом занявшим пост председателя. Ни уговоры, ни обещания денег, ни проповеди ишана не сворачивают Саида с избранного пути. Он борется за вступление в колхоз всех  бедняков, за свое человеческое достоинство и становится главным их защитником. Смело, с высоко поднятой головой разговаривает он с ишаном, которого всегда покорно слушал: «Я не ученый и мои речи, может быть действительно глупые. Но тогда расскажи мне, где правда и разве угодно богу, что я голодаю вот уже 47 лет? Ты, ученый и мудрый объясни мне» (203,216).
Саид принимает решение ехать в город и разоблачить преступления богатеев. Но его подстерегают и бросают в глубокую яму во дворе бая Рахима. Много времени пришлось  там просидеть Саиду. Однажды к яме пришел бай Рахим. Между ними  происходит разговор, который окончательно развеивает иллюзии Саида о возможности мирного сосуществования баев и бедняков.
      Саид просидел на цепи два месяца и восемь дней.  Однажды он
перепилил столб, к которому был прикован и бежал. Саида подобрали на дороге и отвезли в больницу. Через 10 дней он возвратился в кишлак.
Ишана и бая арестовали и посадили в тюрьму. Теперь Саид председатель колхоза. Он с гордостью показывает автору родной колхоз, разительные перемены, которые произошли в кишлаке – богатые пастбища,  стада племенных коров и знаменитых гиссарских овец, достаток в каждом доме, новая школа, расположенная в доме ишана,  где учатся дети бывших батраков. На стене школы начертанны слова: «Зинда бодо мо! - Да здравствуем мы!».
     В рассказе показан сложный путь героя, борющегося за установление Советской власти  в таджикской деревне, за коллективизацию сельского хозяйства. Автор мастерские рисует портреты своих персонажей, передает характерность речи героя. Вначале тихий и покорный, потом смелый и уверенный голос Саида при разговоре с  ишаном говорит о переломе в его характере. С иронией, сатирическими красками рисует автор образы баев - Мулла Умара, Рахима и ишана.
Третий рассказ Л. Соловьева, посвящен теме охраны материальных и духовных памятников старины, борьбе против религиозного фанатизма и мракобесия. Это рассказ «Солнечный мастер», который автор посвятил памяти М. Горького.
В рассказе писатель говорит, что «город Ура-тюбе древнейший и славный город художников, мастеров узора и краски. Многие из этих мастеров были в свое время столь знамениты, что приглашались на работу в Бухару, Хиву и даже в Иран» (203,236). Автор рассказывает о знаменитом мастере - усто Нур-Эддине, которого прозвали солнечным мастером. Великолепный мастер орнамента, он «умел в сочетаниях четырех фигур (квадрата, эллипса, треугольника и круга) создавать бесконечно богатые и радостные образы живого мира» (203,237).
Постепенно солнечного мастера начинают забывать. Автор с горечью рассказал студентам национального пединститута, как в одной из мечетей старого Коканда закрашивались узоры, созданные мастером. Студентов это не взволновало,  и они равнодушно ответили: «Какое нам дело до мечети, до художника  Нур-Эддина и до его орнамента? Ради чего мы должны заботиться о поповском наследии? Нет, мы ненавидим позорную, проклятую старину, мы разрушим всё  до основания так, чтобы от неё не осталось никакого следа: вместо мечетей мы построим дворцы культуры и науки» (203,239).
      Страна живет будущим, в ней происходят бурные перемены, идет ожесточенная классовая борьба. Автор и сам признается, что в гуще событий и сам почти не вспоминал Солнечного мастера. Его больше беспокоила судьба Мумина Адилова - секретаря комсомольцев, уехавшего в дальный кишлак, где бесчинствовали басмачи. Мумин Адилов пал от рук басмачей: «Он умер для того, чтобы в 1935 г. многие колхозы получили доход свыше двух миллионов рублей, чтобы грамоте обучились 87% мужчин и 56% женщин, чтобы детская смертность снизилась вдвое, чтобы строились заводы, больницы, школы, а в Москве утверждали бы грандиозные проекты новых оросительных систем. Он умер, наконец, чтобы в народе воскресло имя Солнечнего мастера Нур-Эддина» (203,242).
Автор приезжает в Канибадам и здесь он слышит рассказы о необыкновенной красоте новой чайханы, построенной в колхозе «Интернационал», что близ Канибадама. Л. Соловьев со слов очевидцев описывает живую красоту, созданную художником-самоучкой, которого за мастерство и талант прозвали Нур-Эддином вторым. Его настоящее имя Юсуп, и он работает агротехником в колхозе. Чайхана, расписанная им, прославилась не мертвым узором, не беспредельной  игрой изысканных красок,  художник - самоучка, опрокинув и уничтожив запрет ислама, расписал его стены живыми картинами» (203,242).
      Герой рассказа встречается с Юсупом и тоже рассказывает ему о жизни великого Солнечного мастера, ставшей легендой: Мастер очень рано.. в детстве потерял родителей. Затем он попал в ученики к знаменитому художнику усто  Сулейману. Вдвоем они ездили по кишлакам и городам -- всюду, куда приглашали большого мастера обновить или расписать стены мечетей. Нур -Эддин рос мальчиком впечатлительным, он поэтически воспринимал окружающий мир. В его воображении оживает тополь, ведущий каждое утро спор с солнцем. Нур - Эддин просто не может не рисовать этот светлый, сияющий мир, голубое небо, зелень садов, прекрасную природу родного края. Но законы ислама не дают осуществить эти светлые порывы талантливой души. Коран запрещает изображение всякого живого образа. Мальчик все же тайно рисует живой окружающий мир, портреты людей. Часто усто Сулейман уничтожал  его исунки и Нур - Эддин уходит от него.
Заканчивается рассказ о солнечном мастере трагически - он тайно нарисовал портрет своего сына. Но мальчик проболтался, и мастера наказывают - его ослепляют. Слепота убила  возможность рисовать - заниматся любимым делом.
  В конце Юсуп обращается к автору: «Он был, - а это самое главное, вы говорите, что я выдумал историю его жизни, но он жил когда-то в Ура-тюбе, разве будет лучше, если через сто лет, когда исчезнут следы его работы, люди скажут: его совсем не было, он никогда не жил на ферганской земле. Разве так будет лучше?» (203,260).
Автор не случайно задает такой вопрос от имени Юсупа . Он показывает своему читателю, что это «была мудрость воскресшего революцией, окрепшего духом народа, который по-новому читает свою историю, и в прошлом своем жадно ищет страницы, повествующие о героях и гениях, чтобы, очистив их и украсив благородным вымыслом, гордо, вслух прочесть перед всем миром» (203,261).
На примере этих рассказов мы видим, как разносторонне изображалась жизнь таджикского народа, его стремление к строительству новой жизни, его борьба с классовым врагом. Писатели стремились передать характер народа, движение его исторической судьбы.
     В рассказах русских писателей нередко чувствуется тяга к описательности и стремление к романтической окрашенности повествования. И это не случайно. В этот период «в области рассказа отчетливо заявляло о себе богатство советской литертуры, многообразие её творческих голосов, стилевых поисков, решений, приемов» (636,81).
Авторское видение новых пространств, новых людей, новой жизни, открывало перед читателем и новые возможности жанра, расширяло его тематический диапазон: писатели - рассказчики раскрывали более сложные и обширные задачи художественного характера. В рассказах 20¬30-х годов мы особо можем выделить публицистичность изложения и исследование объективно-исторических процессов. Это говорит о том, что художественная публицистика, и в первую очередь очерк заметно влияли на другие жанры литературы.
1920-30-е годы и особенно годы первых пятилеток ознаменовались бурным развитием советского очерка, что вызвало широкую дискуссию по проблемам этого жанра в литературе. В критике раздавались голоса, ставившие в противовес очерковой литературе - литературе факта беллетристику, называвшие очерк «сплошь основанным на повторении сюжетов и штампов». «Растущее сознание общественной значимости очерка выявлялось в активном утверждении жанра, в борьбе за очерк, против его возможной недооценки» (63б, 103).
  На примере очерков можно проследить процесс  сближений литературы с социалистической новью. Посредством этого оперативного жанра решались самые сложные и самые важные вопросы литературы нового социали-стического общества. Все это и ставило очерк в ряд самых боевых и жизненно важных жанров литературы. Очерк стал самым актуальным и оперативным жанром. Писатели поднимали волнующие и злободневные проблемы современной жизни. Они стремились знакомить читателей с новой жизнью, с общественными изменениями.
«Бурный поток» очерков можно проследить и в отображении таджикской действительности русскими писателями. Значительность такого явления определилась в обобщающей статье М. Горького по дискуссии об очерках, где писатель приходит к такому выводу: «для познания страны хорошо и усердно служит очерк. Он находит себе место в газете, в журнале, в сборнике: книги очерков расходятся в многотысячных тиражах, необъятно расширяя поле нашего зрения» (456,38).
Развитие жанровых возможностей и становление советского очерка говорит о важности и значении этого жанра в многонациональной советской литературе, на что неоднократно указывал М. Горький в своей статье «О литературе»:
«Широкий поток очерков - явление, какого еще не было в нашей литературе. Никогда и нигде важнейшее дело познания своей страны не развивалось так быстро и в такой удачной форме, как это совершается у нас. «Очеркисты» рассказывают многомиллионному читателю обо всем, что создается его энергией на всем огромном пространстве Союза Советов, на всех точках приложения творческой энергии рабочего класса … Очерк у нас большое, важное дело» (45а,257).
Изменения в общественной жизни Таджикистана порождали изменения в характере отображения жизненного материала. Русский очерк о таджикской действительности содержит огромный познавательный материал, широко отражающий важнейшие моменты истории таджикского народа.
Как уже отмечалось, большая часть произведений, написанных в 20-30-е годы о  Седьмой советской,  относится к очерковой литературе.
     Очерки этого периода отличаются большим жанровым многообразием. Это путевой очерк, научно-зтнографический, портретный, проблемный и т д. Следует оговориться, что подобная У классификация весьма условна, т.к. очерковая литература отличалась взаимопроникновением всех этих форм. Среди очерков, написанных о таджикской действительности, особое место занимает жанр путевого очерка.
Путевые очерки Б. Лапина «Повесть о стране Памир» (1929)  первыми познакомили русского читетеля с жизнью таджикского народа. Портретные очерки и зарисовки Б. Лапина и З. Хацревина о таджикских писателях (1934) и Н. Юртаева, Ю. Круковского о воинах-красноармейцах (1936-1937) знакомят читателей с лучшими представителями «Седьмой советской». В проблемных очерках Б. Лапина, Б. Пильняка, Д. Зотова, А. Клосса, Л. Юдкевича (1932-1936) отображаются картины борьбы с басмачеством, колхозного строительства - орошения  Вахшской долины, борьбы за высокий урожай «белого золота». Научно-популярные очерки В. Ерофеева, Н. Крыленхо, П. Лукницкого, А. Ниалло (А. Станишевского) посвящены проблемам краеведения, в частности, исследованию географического расположения, прородно-экономических ресурсов, этнографии и жизненного уклада Советского Бадахшана.
Нельзя не отметить ту важную роль, которую сыграл журнал  «Семь дней» в появлении многих имен русских публицистов и писателей,  в впоследствии крепко связаших свое творчество с Советским  Востоком. Журнал «Семь дней» вырос из литературного приложения  газеты «Правда Востока». Он выходил с 1927 по 1929 год. Еженедельник послужил своего рода «стартовой площадкой» для многих русских литераторов ...» (91,116).
       На страницах еженедельника печатались очерки Б. Лапина под псевдонимом Пограничник, рассказы Л. Соловьева, Г. Эль-Регистана, переводы с персидского З.  Хацревина. Сотрудничавшие с редакцией писатели и публицисты нередко командировались по заданию журнала в Таджикистан, где черпали материал для творчества.
    Следует отметить, что все очерки, написанные русскими писателями после их знакомства с нашей республикой, имеют признаки путевого очерка, так как являются результатом поездки авторов. Черты путевого очерка входят составным элементом и в другие жанровые разновидности очерка.
В большинстве очерков преобладает документально-фактографическое описание, которое нередко сохраняет фрагментарность повествования. Писатели иногда для большей  точности  передачи художественно-публицистического материала использовали подзаголовки: заметки и документы, хроника, факты, путевые записи и зарисовки и т.д. и т.п.
    Уже в тридцатые годы при характеристике русских очерков о Таджикистане в русской критике отмечалось, что очерковая литература, отражающая жизнь таджикского народа, отличается «скупым и точным языком и на первый взгляд производит впечатление величайшей  деловитости ... Но за этой внешней деловитостью скоро обнаруживается, что больше, чем описываемые факты, автора занимает способ их изложения» (202,175).
    Но несмотря на многие достоинства, очерки русских писателей и публицистов о Таджикистане не смогли воссоздать во всей полноте и определенности характер таджикского труженика, образ строителя новой жизни. Не было в них углубленного  психологического   исследования  изображаемого материала: «Умея показать разнообразие таджикской природы, показать типы советских работников из центра и их отношение к таджикской действительности, живо и остро зарисовать отдельные эпизоды классовой борьбы - она (очерковая литература Г.Ш.) не сумела дать образы таджикского дехканина, таджикской молодежи, таджикских большевиков, или, вернее, сумела дать их только внешне, снаружи» (202,176).
      Основная причина этого явления заключается в том, что русские очеркисты, создавая произведения о таджикской действительности, стремились как можно быстрее и ярче познакомить всесоюзного читателя со значительными явлениями жизни таджикского народа, выдвигая важнейшие проблемы на передний план, показывая настоящее в сравнение с прошлым и перспективами на будущее. В этом их непроходящее значение.
Яркие картины таджикской советской действительности 20-30-х годов одним из первых дал в своих очерках Б. Лапин. В конце 20-х годов он печатал свои очерки в центральной и республиканской периодической печати. Впоследствии эти очерки были собраны в книгу «Повесть о стране Памир». Как отмечали исследователи, эта книга явилась лучшим образцом русской художественной публицистики  того периода. Посредством большого фактического и документального материала, умело выбирая выразительные моменты, автор раскрывает свой путь от западного до восточного Памира (отсюда и подзаголовок «От верховьев Пянджа к верховьям Инда»), через Калаи-Хумб, Ванч, Язгулем в Хорог и далее в Восточный Бадахшан. Материал, поданный Б. Лапиным по ходу своего маршрута, предоставляет большой познавательный интерес. Очерки  Б. Лапина это путевые зарисовки, где авторское «я» выходит на первый план и создает эффект авторского присутствия. Писатель выступает активным наблюдателем, свидетелем описываемых событий. Вот он видит «курильщиков опиума в Ишкашиме», с  ними ведется ожесточенная борьба, в которой участвует и автор. В главе «Посланник живого бога» автор описывает, как религиозная пропаганда одурманивает народ. Ежегодно язгулемцы выполняют зякет - они собирают подать и посылают её в Бомбей -«посланику живого бога» - хану Агахану. Некоторые отдают самое последнее посреднику, который каждый год приходит с другой стороны Пянджа - из самой Индии. Описывая этот темный религиозный обычай, автор показывает, что простые люди начинают сознавать, как долго их обманывали.
     Автор «Повести о стране Памир» подробно останавливается на описании природы и быта всех географических местностей по ходу своего путешествия. Одних только географических названий в произведении использовано сто восемнадцать! В очерках Б. Лапина мы знакомимся и с жителями местностей, в которых побывал сам автор.
Об этом произведении написано много. Русские литературоведы, а также литературоведы Таджикистана и Узбекистана, исследуя творчество Б. Лапина, обращали внимание на его «живое общение» с народом,  знание истории и быта: «Живое общение с людьми,  о которых он писал, непосредственное взаимодействие с жизнью народов Средней Азии дают писателю доступ к материалу, который не стал в те годы предметом не только художественного, но и в достаточной степени этнографического исследования» (91,110).
      В некоторых работах указывается, что это произведение для сегодняшнего читателя сохранило лишь беллетристический интерес . Но мы с полным правом  считаем повесть о Памире  правдивым  отражением разнообразия эпизодов жизни таджикского народа, увлекательным и заостренным  в изложении, богатым  событиями и историко-этнографическим материалом.
      В 1930 году в журнале «Наши достижения» был напечатан очерк
Е. Штейнберга «Сталинабад», посвящённый строительству социализма на
таджикской земле, людям новой, молодой столицы  Седьмой советской.
В основу сюжета положен рассказ об открытии первого съезда языковедов в Таджикистане, на материале которого автор поднимает также  вопрос о квалифицированных кадрах во всех сферах народного хозяйства и культуры.
В эти годы о Таджикистане был выпущен целый ряд книг очерков русских писателей. Особо следует выделить книги очерков Б. Пильняка «Таджикистан. Седьмая Советская» (Л.,1931); Б. Лапина и 3. Хацревина - «Сталинабадский архив» (1932); Л. Юдкевича - «У ворот Индостана» (1933); А. Клосса - «На рубеже трех границ» (1933); Азиза Ниалло -- «По горным тропам» (1933); Д. Зотова -- «Солнце на трибуне»  (1933); Ю. Круковского - «Аскари сурх» (Красноармеец – Г.Ш.1933) и «Когда кончился бой»;  Н. Юртаева - «Мужество» (1937) и другие. Многие из них, как например, цикл очерков Б. Пильняка, служили для писателя исходным материалом для последующих прозаических произведений. В предисловии своей книги Б. Пильняк отметил, что его очерки являются материалом романа, который предполагает он написать о Таджикистане. Писатель побывал в различных уголках республики, рассказывая о напряженных темпах строительства социализма, характерных для первых советских пятилеток. Строительства оросительной системы в Вахшской долине, сбор первого высокого урожая хлопка, покорение крутых недоступных вершин гор - все это для автора свидетельства разительных перемен жизни народа. Несмотря на некоторое увлечение экзотикой в подаче жизненного материала в книге Б. Пильняка убедительно звучит призыв автора: «Все кто хочет по-настоящему работать и творчествовать, кто хочет видеть им же сделанное, кто хочет быть подлинным специалистом, - поезжайте работать в Таджикистан! Рабочие, инженеры, врачи, агрономы! Нигде в Союзе я не видел такого бережного отношения к людям, как в Таджикистане, и, кажется, нигде в Союзе нет такой нужды в людях, как там» (198,98-99).
Творчество Б. Пильняка было сложным и противоречивым. Но именно в 30-е годы в творчестве писателя укрепляются реалистические принципы. Книга очерков «Таджикистан. Седьмая Советская», раскрывающая мастерство очеркиста, одна из значительных творческих вех на его пути к социалистическому реализму.
Цикл очерков «Таджикистан. Седьмая Советская», как мы уже сказали, послужил материалом романа, который впоследствии создал Б. Пильняк (роман опубликован в журнале «Памир», 1988 №№ 10-12,под названием «Одиннадцать глав классического повествования»). В цикле собран обширный фактографический материал.
Автор использует географические и исторические справки, страницы истории народа, рассказывает о сегоднящней жизни, о борьбе с басмачеством, а строительство новой, молодой столицы -- города Сталинабада (ныне Душанбе). Много внимания уделяется и развитию культуры и  литературы: «Дом редакций города Сталинабада - копия дома Наркомпросса. Газеты оттуда идут во все концы Таджикистана, но в этот дом идут люди, которые делают литературу: и в Таджикистане есть уже своя советская литература» (198,105).
     Автор побывал в разных уголках нашей республики. Он посетил горный Таджикистан, прошел по опасным оврингам.  Не только на самолете и поезде, но и верхом  на лошади, ишаке, изъездил и пешком обошел почти всю территорию республики, закончив свое путешествие в долинных районах. С восхищением рассказал он о древних городах - Ходженте, Канибадаме, Ура-тюбе.
     Говоря о жанровой природе очерков Б. Пильняка, следует отметить их своеобразие. Перед нами интересный синтез научного повествования, насыщенного многочисленными историческими, экономическими, географическими, статистическими справками,  документально-публицистического и эмоционально-лирического начал. Это и научный справочник, и документальная публицистика, и лирическая проза. Автор стремится уловить, схватить живое многообразие изменяющейся национальной действительности.  Запечатлеть происходящие в ней перемены, понять их смысл. Отсюда его интерес к истории, к сопоставлению прошлого и настоящего. Историческая справка органично соседствует здесь с публицистикой, отражающей сегодняшний день республики.
    Очерки Б.Пильняка привлекают прежде всего своей высокой степенью информативности, обилием фактов, имен, событий. Автор дает множество справок исторического, географического характера, приводит экономико-статические выкладки, описывает технологию производственных процессов. Так, например, показана техника кустарной выработки шелковой нити.
Вместе с тем книга является ценным документальным материалом жизни таджикского народа 30-х годов. Она хорошо передает общественную атмосферу тех лет и предоставляет собой характерный документ своей эпохи. Среди книг, вышедших в З0-е годы, очерки Б. Пильняка по праву занимают особое место.
В 1932-33 годах вышли из печати сразу пять очерковых сборников русских писателей о таджикской действительности. Каждый из них посвящен той или иной сфере народного хозяйства и культуры, отражая борьбу таджикского народа за социализм.
0 стихах книги «Сталинабадсхий архив» Б. Лапина и З. Хацревина подробно говорилось  выше. Следует кратко охарактеризовать прозаические её разделы. В стиле репортажей, обзоров и зарисовок авторы «Сталинабадского архива»  предлагают читателю ознакомиться с теми или иными событиями и моментами культурной и литературной жизни Таджикистана. Рассказ о литературном вечере соседствует здесь с биографическими выкладками о жизни и творчестве писателя. Хроникальная панорама литературной жизни перемежается с элементами литературно-критическими и историко-литературными. Например, делая обзор журнала «Рахбари дониш» в разделе «И вот, что мы найдем, просматривая журнал «Путеводитель знания», авторы особое внимание уделяют статье А. Пирмухаммад-заде  «Приблизим к массам нашу литературу».                Писатели отмечают, что автор статьи правильно указывает на принцип народности произведения, говоря о демократизации языка художественного творчества писателей.
Интересно отметить, что в некоторых очерках русские писатели дают краткие и подробные сведения о таджикской литературе. Примечательно в этом смысле исследование темы «Русская литература и критика о таджикских писателях», или «Таджикская литература в русской литературе и критике». Особенно много писали о таджикской литературе авторы «Сталинабадского архива». И позже, в канун Первого Всесоюзного съезда писателей ими была написано несколько портретных зарисовок о писателях Таджикистана - Айни, Лахути, Рабеи.
       Строго документальная основа - главная художественно-эстетическая и содержательная особенность этих очерков. Авторы прямо указывали на это качество как на основополагающий принцип своих произведений о Таджикистане: «Мы хотели показать Таджикистан в разрезе, дать читателям услышать голоса людей, участвовавших в социалистическом переустройстве
таджикской горной страны, где за время от рассвета до сумерек изменяется социальный ландшафт, и неделя перекраивает лицо селений.
Иногда  мы включали в книгу рассказ, придавая ему форму документа, но рассказ этот был основан на действительно виденном и действительном, записанном нами» (178,146--147).
      Московским издательством «Федерация» в том же 1932 году была выпущена книга Л. Юдкевича «У ворот Индостана». Книга состоит из 12 очерков. Главная тема их - строительство нового Таджикистана. Показаны здесь картины колхозного строительства и Вахшстрой, борьба таджикского народа с басмачеством и строительство новых современных городов. Знакомя читателя со столицей республики, автор вводит его в круг наиболее острых животрепещущих проблем города: «Главным вопросом и нерешенной проблемой города является жилищный кризис. Население растет по дням ... жилплощадь в Сталинабаде не приходится и двух метров на душу населения» (218,15-16).
      В очерке приводятся такие цифры: если в 1927 году число население города Душанбе не превышало 5600 человек, то уже  в 1929 году оно  возросло  до 7340  человек, а в 1930 (за три года) почти в 5 раз  превысило цифру 25000 человек.  Проблему жилищного строительства в городе автор увязывает с общими демографическими проблемами республики, с процессами социальной миграции, вытекающими из задач социалистического преобразования и прочими социальными проблемами.
      Очень много места в своих очерках уделяют русские писатели экономической географии и, особенно, истории Таджикистана. В очерках Л. Юдкевича мы можем прочесть много данных о географии и истории таджиков. «Вообще современных исследований о таджиках и Таджикистане почти нет. Но в пыльных древних папирусах записано, что все коренное население Средней Азии состояло издавна исключительно из арийских, иранских племен. Последующими историками и этнологами установлено, что живущие здесь до сих пор таджики и являются прямыми потомками этих иранцев... -Таджики имеют богатую историю древних предков» (218,20-21).
И здесь вновь проблемы этно-исторические переплетаются с проблемами историко-литературными. Говоря об истории таджикского народа в дореволюционный период, автор указывает, что особенного наглядно  это изображено  в повести С. Айни «Одина».
     В последующих своих очерках Л. Юдкевич внимательно изучает проблему колхозного строительства в Таджикистане, создает серию производственных очерков, в которых много пишет о производстве хлопка, о технологии его выращивания, первых урожаях  «белого золота» в республике, о  самоотверженном труде таджикских хлопкоробов. Успехи хлопководства автор связывает с новой структурой земледелия, со строительством Вахшского канала и орошением безводных массивов. Много внимания уделяет он «историческому» УП съезду КП(б) Таджикистана, на котором было принято решение о строительстве Вахшской оросительной системы.
    Очерки Л. Юдкевича - пример комплексного подхода к решению народно-хозяйственных проблем. Экономический очерк Л. Юдкевича также теснейшим образом переплетается с публицистикой. Главная художественная задача автора - показать органическую связь экономических преобразований края с историческими и социальными переменами. задачи социального строительства выступают как исторические свершения социализма, преобразующие национальнцую действительность. После девяти месяцев поездки по «безшоссейной» республике, которой предстоит построить много новых горных дорог и в которой «всего лишь 53 километра каменного шоссе» (215,133), автор показывает, как сильно изменилось лицо столицы: «Город в девять месяцев соединил собой два далеких кишлака -Душанбе и Шахмансур.
Теперь в столице 13 улиц, построены большой летний кинотеатр, цирк, новые жилые дома, открыты городской парк, больница и баня. И все это - за девять месяцев» (218,146).
     Темпы строительства становятся здесь своеобразным литературным символом, который по мнению автора, наиболее характерно воплощает суть нынешнего социально-исторического состояния республики.
Сборник очерков Л. Юдкевича также богат фактическим и документальным материалом, подробно воссоздающим картину таджикской действительности тех лет.
Много очерков из таких сборников вначале печаталась в отдельных журналах.  Теме строительства новых, современных городов,  колхозному строительству, а также теме борьбы с басмачеством посвящены очерки «Душанбе» Н. Юрвина (219), «На стройке «Седьмой советской» А. Гей и А. Ленского (168), очерки А. Клосса, Д. Зотова, Ю. Круковского и других. Активно печатались очерки русских публицистов на страницах журнала «Советская литература народов Средней Азии». Многие очерки авторов журнала были собраны в отдельные книги. Так, в 1933 году издательством Саогиз были выпущены три книги очерков о Таджикистане - А. Класса «На рубеже трех границ», А. Ниалло «По горным тропам» и Д. Зотова «Солнце на трибуне». Все они объединены одной главной темой строительства социализма. Книги А. Клосса и А. Ниалло посвящены советскому Бадахшану, а Д. Зотова - колхозному строительству в Южных районах Таджикистана.
     В одиннадцати очерках книги «На рубеже трех границ», написанных в 1932-1933 годах, писатель запечатлел основные этапы социалистического переустройства на Памире.  Это - строительство Большого Памирского тракта, создание колхозов  в кишлаках, помощь населения  пограничникам, борьба с неграмотностью, а также уклад жизни разноязычного населения Советского Бадахшана.
А. Клосс прошел многие перевалы, побывал в самых отдаленных уголках Памира. Все увиденное на местах он стремился передать читателю. Сопровождал его на этом пути памирский парень Мастабек из Поршнева, который десять лет назад сбежал от бая и возвращался в родные места с новым видением жизни. Автор описывает радостную встречу Мастабека с односельчанами. Особенно трогательна встреча сына с отцом: «Старик глазами пожирал сына. Зачем он так неохотно отпускал его в сердце советской власти. Он стал человеком большой воли.
... И за эти десять лет рождался новый, закаленный в боях человек» (173,114-115).
     В книге «На рубеже трех границ» автор широко вводит в структуру повествования географический, историко-документальный материал, принятый  в то время.
     «Памир - это южная часть Таджикистана, образованная в автономную Горно-Бадахшанскую область. Её территория равна 60 тыс. кв. километров. Он граничит на Западе с Афганистаном, на юге с Индией, а на Востоке с Китаем на протяжении 400км. Памир - страна гор и воды. Его обитатели горные таджики (22тыс.), а на востоке - памирские киргизы (8 тыс.), разделенные на рода» (173,114-115).
В очерках А. Клосса описывается жизнь в высокогорных селениях Ванча, Язгулема, Барсема, Рошарва, Сагирдашта, Сахчарва, Поршнева. Много изменений в жизни народа видит автор, но особо отмечается им неутомимое стремление населения к знаниям. И стар и млад получают знания в школах и ликбезах. Если до революции на Памире была лишь одна школа в Хороге, то в «1932 году на Памире открыты 85 школ» (173,106).
Одним из основных путей экономического развития Памира А. Клосс считает правильное использование природных ресурсов этого края. Много социальных проблем поднимается в очерках А. Клосса. Одним из первых он поставил вопрос о борьбе с употреблением опиума. Особо выделяет автор проблему строительства дорог, считая её решение основным условием успешного развития всех отраслей народного хозяйства.
      Этим же проблемам посвящена книга Азиза Ниалло «По горным трапам». Автор сборника в 1929-1931 годы побывал в разных уголках этого края и назвал его местом бесконечных и неисчерпаемых исследований для специалистов - археолгов и языковедов, этнографов и краеведов, геологов и инженеров. В предисловии он отмечает « и... если эти мои путевые заметки, сделанные во время поездок, помогут когда-либо исследователям, я буду глубоко удовлетворен» (192,6). Даже по этой записи можно определить насколько, по мнению автора, богатый исторический и познавательный материал содержится в книге «По горным тропам».
Путь автора книги «По горным тропам» - обратный тому пути, который представлен читателям в книге А. Клосса.  Азиз Ниалло начинает с Мургаба и Оша и заканчивает  путь на западном Памире.  Автор использует  не только исторические данные , но и легенды, предания  жизни народов, населяющих Советский Бадахшан. Например, автор приводит легенду о появлении киргизов, о создании богом Памирских гор, которую услышал из уст н памирских старцев».  О рождении Памира легенда рассказывает так: На седьмой день создания земли бог устал и прилег отдохнуть. Этим воспользовался дьявол и поставил друг на друга горы, вершины которых разорвали первое небо. От шума просыпается бог, но он уже не в силах чего-либо исправлять. Так появились Памирские горы.
     Азиз Ниалло приводит  в книге две сказки -- «О верности жен» и «Сказка о потухшей звезде». Писатель знакомит также читателя с некоторыми праздниками этого края. Он рассказывает о праздниках Навруз, Хир-нигор, Хир-чизон, Хидыр-аём, Алов-парак, Ведзвест (говбуророн) и другие. Интересен материал лингвистического характера. Например, наглядно автор показывает различие памирских языков, приводя таблицы некоторых слов и выражений. Азиз Ниалло описал историческо - кастовое и родовое разделение населения на Памире. По степени он разделяет касты так: Ша, иса (или тень бога), саид, мир, акобир, ляли, дехкан, факир.
Как и у предыдущих авторов, в книге широко использован материал по географии края, его природно-экономическим ресурсам, истории и быту народа, подробно говорится о религиозных особенностях исмаилитов Прииндукушья. В исторической справке есть сведения о первых описаниях Памира в древних китайских книгах и в книге известного Средневекового путешественника Марко Поло .
Исторические судьбы Таджикистана включены у него в сферу социальных и политических интересов мировой политики. Красной нитью проходит в сборнике мысль об угрозе английского империализма успехам Советского Таджикистана у рубежей Индии: «Англию тревожило советское строительство в Таджикистане, на Памире: «Старое русское пугало на нашей границе сменилась в данный момент русской угрозой более серьезной, более опасной» (192, 129). Английские колонизаторы боялись, что социалистическое строительство на границах Индии повлияет на пробуждение народных масс и борьбу за независимость в Индии. Ведь «жители Севера Индии спокойно ходят в советские магазины Хорога, покупают продукты питания, лечатся в советских больницах», своими глазами видят преобразующую силу социализма. Тема социалистического строительства становится, таким образом, темой борьбы идей, расширяя свои локальные рамки до своеобразного философского обобщения.
Книги  А. Класса « У ворот Индостана» и Азиза Ниалло «По горным тропам», открывающие страницы истории социалистического преобразования жизни на Памире, стали заметным явлением художественной публицистики тех лет.
Сборник очерков  Д. Зотова «Солнце на трибуне» в своей основе посвящена теме колхозного строительства. Здесь рассказывается об орошении земель  в Вахшской долине, о борьбе за высокий урожай «белого золота» и появлении новых специалистов сельского хозяйства. Решение многих проблем автор видит в механизации и подборе квалифицированных кадров.
     Очерки сборника – это,  в основном, размышления автора - рассказы журналиста, побывавшего по заданию редакции в колхозах Вахшской долины. Д. Зотов останавливается на насущных задачах колхозных хозяйств во время посевной, ставит проблемы руководства. Характерная примета того времени - правительственная комиссия, присланная из центра, решает проблему организации посевной кампании.
Производственный очерк дополняется здесь портретным очерком. Например,  Д. Зотов рассказывает об одном интереснейшем человеке, инженере по ирригации Кубикове Сергее Ивановиче. Приехал он в Таджикистан в отпуск в поисках искусного мастера, который создал своеобразный шедевр прекрасной работы -  седло для коня эмира бухарского. По некоторым данным, мастер проживал в Таджикистане. Но Сергею Ивановичу так и не удалось найти его. Весь отпуск инженер помогал таджикским ирригаторам в налаживании системы водоснабжения. Но не только в своей специальности герой очерка  оказался квалифицированным специалистом, он обнаружил большую эрудицию, увлекался поэзией, литературой. Приводя его мысли о культуре и литературе, писатель воссоздаёт  перед нами характер человека ищущего и трезво мыслящегося: «Многие думают, что наши дни не дают никакого права на лирику. Неверно? И я говорю, что неверно. Заметьте себе, как понимается у нас гражданская лирика. Любовь комсомольца обязательно рождается у станка, в громе молотков и кувалд, как будто  у нас нет чудеснейших парков отдыха и культуры. Любимая комсомольцем девушка всенепременно носит красный платок и если разговаривает, то обязательно в тезисных формулировках. Вечернее небо почему-то должно походить на пылающий горн, а утреннее солнце на оратора, поднимающегося на трибуну. Шаблонизируется у нас, дорогой товарищ, гражданская лирика»(171, 42) – высказался инженер в одной из бесед с журналистом.
     Напрашивается вывод: это рассуждение отражает борьбу противоположных подходов к поэзии, развернувшуюся в те годы. В нём скорее авторская позиция, не принимающая тех крайностей, которые навязывались литературе вульгаризаторами
В очерках Д. Зотова  выделяется основная сюжетная линия -строительство Большого Вахшского канала. А на примере эпизодов этого строительства писатель стремится дать емкое социальное обобщение. Возьмем, к  примеру, очерк «Прочитанная страница». Герой его 52-х летний Арбоб приезжает на стройку проведать сына. Арбоб 40 лет пробатрачил у бая, но так и не заработал ни гроша. Но на стройке он увидел свободный труд людей, которые создают «новую светлую жизнь для себя и для всех». Погостив у своего сына Асо, он в итоге остается работать на стройке.
     Сюжет очерка типологически повторяется в целом ряде  произведений. Сравним, например, его с очерком А. Ленского и А. Гэя «На стройке Седьмой советской» (167,110-115), в котором также отец приезжает на стройку  навестить сына. Повторяемость такого сюжетного мотива проистекает от того, что сюжет этот взят из реальных жизненных коллизий, и оказался типичным для тогдашней таджикской действительности. Ведь на строительстве Вахшского канала работала молодежь. Не всех отпускали из дома со спокойным сердцем. И приехав навестить сыновей, отцы убеждались в правильности их выбора, а некоторые даже сами оставались работать рядом с ними. Этот жизненный факт получил у публицистов социальный смысл, став выражением новой социальной и исторической судьбы таджикского народа.
Как и другие  журналисты  Д. Зотов уделял в своих очерках большое внимание таджикской литературе. Таджикская литература, имеющая древние традиции и создающая новые художественные принципы воплощения действительности, просто не могла не волновать авторов, пишущих о Таджикистане. Не все писатели могли по-настоящему вникнуть в мир классической литературы, понять её богатейшую образную палитру. В ряде оценок давал знать о себе налет вульгарного социологизма, присущий периоду первых послереволюционных лет. Так, у Д. Зотова в очерке «Два гафиза» описывается встреча автора с двумя певцами - один из них дервиш, который пел песни классиков у мечети на Бухарской площади Регистана, и другой - милиционер, народный гафиз из кишлака Курган-Тюбе. Второй гафиз поет о новой жизни, о труде колхозников, о счастливом народе. Автор сравнивает песни двух гафизов и делает вывод, что песни второго лучше первого: «Твои песни куда лучше прославленных классических Фирдоуси и Саади» (171,1 08). Такой момент нигилизма по отношению к классическому наследию был данью многим тогдашним схематическим и однолинейным представлениям. В этом вопросе более подробно необходимо вести исследования на тему «Таджикская литература в русской литературе и критике» где, на наш взгляд, достаточно критично будут освещены многие вульгарные концепции того периода.
  Все же главной темой литературы З0-х  годов оставалась тема нового социалистического переустройства национальной жизни. Этим пафосом нового отчасти объяснялся известный нигилизм х традиционно-национальным реалиям.
В 1933 году в Ташкенте вышла книга очерков Ю . Круковского «Аскари сурх». Название книги, её публикация под рубрикой «Библиотека литературы и воины» сразу определяла тему сборника. В очерках показаны страницы борьбы таджикского народа и частей красной Армии с басмачеством. Главные герои очерков  красноармейцы. В первом очерке рассказывается, как таджикский красноармеец  Дустмат, паренек из Куляба, участвует в борьбе с басмаческими бандами  в Южном Таджикистане. Его зверски убивают в банде курбаши Азимбека. Герой второго очерка Эргаш Хамидов проходит славный путь от рядового  солдата до командира эскадрона:  «Вчерашний батрак, курсант, командир взвода, сегодня командир эскадрона» (174,27). Все семь очерков книги посвящены новым людям республики – таджикам-красноармейцам, кадровым военным, посвятившим себя долгу служения  народу, охраны революционных завоеваний. Так, один из очерков рисует портрет Олима Почоева, награжденного за участие боях с басмачеством двумя орденами Боевого Красного знамени. Особо увлеченно описывает автор участие героя в сражениях против басмаческих банд, как он с самолета мужественно штурмует врагов. Герои других очерков - командир взвода Хайдар Каримов, курсант военной школы, комсомолец Абдулвосе Шариф-заде, курсант школы милиции Саид Гулямов из Куляба, выпускник той же школы Одинаев и другие.
Все эти очерни - портретные, Главная  их тема - воспитание новых национальных  кадровых  военнослужащих, формирование нового советского человека, преданного делу партии и защите социализма.  А также динамика национального характера в эпоху исторических перемен. Автор делает попытку создать портреты таджикских воинов, воплотить в очерках образ нового человека. Каждая глава книги - своеобразный портрет участников борьбы за утверждение Советской власти в Таджикистане.
      Описание жизни,  нелегкой судьбы героев очерков перемежаются с картинами напряженного сложного процесса утверждения новых идей и образа жизни народа. Такова «История одного из многих», рассказанная от имени бывшего бедняка - сироты, а ныне курсанта школы милиции. Судьба Саида Гулямова  типична для многих героев книг Ю. Круковского: «Я родом из Куляба ... В девять лет стал работать. Брат после революции стал помогать Красной Армии - был проводником, но басмачи убили его, и я стал вместо него проводником. Потом стал курсантом школы милиции, боролся с басмачеством. Буду служить в Красной Армии» (174,51).
Это не единственная книга портретных очерков Ю. Круковского о кадровых военных республики. В 1934 году издательством САОГИЗ была , выпущена его  книга  «Когда кончился бой». В ней говорится о людях сугубо мирной профессии, о простых крестьянах - дехканах, восставших на защиту завоеваний революции. По первому призыву вступают они в ряды карснопалочников, активно сражаются с врагами молодой республики - басмачами. Это братья Махсум, и Мирзо Абдукадыровы, Ирназар и Махсум Абдурахмановы, дехкане, выступившие на «хашар» против врагов, чтобы очистить район от басмачей: «Их свыше девяти тысяч - деххан Таджикистана, взявших «калтаки сурх» (174,20).
     Очерки Ю. Круковского отличает знание конкретного материала, умение создать правдивый образ. Ю. Круковский сам был кадровым офицером, свидетелем и очевидцем многих событий, лично знал героев своих очерков.
Русская очерковая литература, художественно исследуя тему Таджикистана, образно и тематически обогащаясь, в свою очередь, повлияла и на развитие таджикской художественной публицистики. Мотивы и сюжеты, разрабатываемые первопроходцами темы - русскими писателями -развивались, образно и сюжетно обогащались, получая дальнейшее творческое воплощение в таджикской литературе. Именно под влиянием русской публицистики в 20-х и начале 30-х годов на страницах республиканской периодической печати появились первые таджикские очерки в современном понимании жанра. Новой профессией публициста овладевают таджикские писатели среди первых можно назвать имена С. Айни, Хакима Карима,  Али Хуша, М. Бехруза,  Х. Обиди и др.  С. Айни работал в этом направлении не менее плодотворно, чем в крупных жанрах, а на заре З0-х годов и Мирзо Турсун-заде, подавал пример необходимости обращения к новой форме оперативного отображения  действительности.
В 30-е годы появляются первые образцы портретного очерка. К их числу относятся очерки С. Айни «Вечно живой» (1936), Хакима Карима «Наша Туфахон» (1939), Али Хуша «Шестопалов» и «Герой нашего времени» (1934) Дж. Икрами, М. Бехруза «Эгон Эрвин Киш» (1935) и др. Таджикские писатели Хаким Карим и Али Хуш становятся профессиональными журналистами, работают в редакции республиканских газет.
Хаким Карим пробует силы в очерковом жанре и уже в конце 30-х годов выпускает книгу очерков «Патриоты», пишет цикл очерков о социалистическом и культурном строительстве в Таджикистане. Интересен в этом смысле его первый портретный очерк «Наша Туфахон» (1939), в котором автор вдохновенно рассказывает о жизни и творчестве своей современницы, молодой актрисы Туфахон Фазыловой. Автор очерка радуется, что несмотря на свою молодость, она Заслуженная актриса республики, её кандидатура выдвинута в депутаты областного совета Таджикской ССР.
Хаким Карим описывает в очерке первое выступление актрисы в драмтеатре им. А. Лахути в 1934 году. Зал был переполнен. Публика, сначала равнодушно встретившая юную, совсем неизвестную исполнительницу народных песен, в конце долго не отпускала её со сцены. Восторженные крики зрителей говорили о большом таланте молодой актрисы. С тех пор Туфахон Фазылова ведущая актриса театра, исполнительница главных ролей в спектаклях.  А в первой таджикской опере «Восстание Восе» она исполняет партию Гулизор. Автор рад успехам героини своего очерка и с гордостью называет её «Тухфаи халки точик», что в переводе означает «Подарок таджикскому народу». Имя героини и его значение очень удачно обыграны Хакимом  Каримом в очерке.
     Выше, рассматривая очерки русских писателей, в частности, портретные очерки Ю. Круковского, мы говорили о том, как русский автор создал портреты представителей таджикских кадровых военных. Интересно, на наш взгляд, параллельно рассмотреть такую попытку со стороны таджикского автора. Известный таджикский публицист Али Хуш в своем портретном очерке «Шестопалов» (БАС, 1934, № 3-4, с.44-48) рассказывает о подвиге командира Красной Армии, отдавшего жизнь за укрепление Советской власти в Таджикистане.
Сергей Шестопалов герой гражданской войны, командир отряда, который в июне 1931 года в горных районах южного Таджикистана (в Гарме) вместе с небольшим отрядом самоотверженно сражался с басмаческой бандой и гибнет в бою.
Али Хуш не просто повествует о событии, происшедшем у гор Бабатага, он показывает события в действии.Характер героя раскрывается в разговоре, в поступках. Рядом с Сергеем его подруга жизни - жена Мария, его боевые друзья - красноармеец Сангин, комсомолец Латиф, члены его отряда. Интересно композиционное построение очерка. Три части составляют три связанных между собой события. Первая часть - внеочередное заседание отрядного комитета, обсуждающего вопросы усиления классовой борьбы в Таджикистане, о внезапном нападении вооруженной басмаческой банды во главе Ибрагимбека. Первая часть заканчивается тем, что заседание внезапно закрывается. Из Бабатага приходит донесение со страшной вестью о бесчинствах басмачей. Сергей с малочисленным отрядом в 25 человек уходит в горы.
  Вторая часть как бы раскрывает донесение. Автор описывает картину ужасов, творимых группой озверевших басмачей в кишлаке Думбурачи Джиргатальского района.  В кишлаке Ярхис банда под предводительством Аъзама вырезала всех жителей от мала до велика, в кишлаке Хаит все были расстреляны. После того, как в Хаите побывали басмачи, туда прибыл отряд Шестопалова. Сергей дал клятву отомстить.
Третья часть посвящена трагическим событиям. Здесь описывается последнее сражение С. Шестопалова в кишлаке Зардолу. Малочисленный отряд Шестопалова принимает неравный бой с басмачами. Расположившиеся на высоте к ургана красноармейцы держатся сутки. Только за то, что басмачи не смогли днем истребить отряд красноармейцев, они всю ночь издеваются над жителями кишлака. Отряд вел бой до последнего патрона. В этом неравном бою С. Шестопалов погибает от вражеской пули.
Три части очерка, как три отдельных момента в сочетании создали полную драматизма, живую картину тех трагических событий. Ведь рассказывая подробно о тех событиях, Али Хуш на этом действенном фоне выписывает портрет своего героя. С. Шестопалов предстает перед читателем героем не по перечислению его боевых наград или геройских поступков, а в действии, в службе. Причем, Али Хуш не выделяет его среди других, он обыкновенный человек, друг. Нет и обилия командирских приказов. Нет и описания его «прекрасных качеств». О характере героя говорят его поступки. Перед читателем предстает живой образ бойца, сражающегося за Советскую власть. На наш взгляд, такое раскрытие образа более впечатляет, нежели перечисление фактов и качеств. Таких, какие приводит в своих портретных очерках Ю. Круковский  - «Вчерашний батрак, курсант, командир взвода, сегодня командир эскадрона», или «отряд очистил район от басмачества» и др. Портреты Ю. Круковского не живые, они показаны внешне, не в развитии событий, а описательно. В них отсутствует динамика развития событий и психологический анализ внутреннего мира личности, углубленное психологическое исследование отображаемого материала. Портрет одного из героев очерков Ю. Круковского воссоздает впоследствии Али Хуш (1934). Можно провести своеобразную параллель этих двух портретов одного героя. Ю. Круковский очень коротко рассказывает о двух орденах Красного Знамени на груди Олима Почоева лишь посредством перечисления тех дел, за которые он их получил. Али Хуш вместе со своим героем проходит весь его жизненный путь. В очерке «Герой нашего времени» Олим Почоев сам рассказывает автору свою жизнь. Он вспоминает родной город Ура-Тюбе, отца, который всю жизнь трудился и в поте лица доставал кусок хлеба, о том, как сам зарабатывал с детства на строительстве железной дороги и на хлопковом заводе. В 1926 году он добровольно вступает в стрелковый батальон и с тех пор служит в нём. Он воспоминает картины сражений с басмаческими бандами Фузайл Махсума, как ему удалось вырвать из рук басмачей батальонный пулемёт и спасти пулемётчика. За эту храбрость Олим Почоев был награждён первым орденом Боевого Красного Знамени. Второй он получил за разгром банды Ибрагимбека. События, описываемые в очерке, автор переживает вместе со своим героем. Русский очеркист Ю. Круковский по профессии был военным - отсюда и выбор темы очерков. Али Хуш, журналист по профессии, также обращается к теме гражданской войны, но его обращение к избранной теме иное: основой его портретных очерков является, прежде всего, раскрытие характера героя, показ его внутреннего мира, создание живого, полнокровного образа, через его действия.
    Большую роль в отображении русскими очеркистами таджикской действительности сыграл журнал «Советская литература народов Средней Азии». На страницах этого журнала печатались очерки С. Трегуба, Ю. Круковского, Д. Зотова, В. Курочкина и др.
     В очерковой литературе исследуемого периода тема колхозного строительства в Таджикистане почти полностью была подчинена призыву времени - борьбе за хлопковую независимость страны. Сам процесс коллективизации освещается, естественно, с позиций политических установок того времени - как единственно возможный и необходимый путь развития сельского хозяйства. Сегодня по-разному оценивают все события тех лет. Все ли было так благополучно с переселением, строительством каналов, дорог, освоением новых земледельческих культур, ибо теперь известно, чего все это стоило? А тогда люди верили, мечтали, строили, надеялись. Верили и писатели, создавая образы женщин – работниц и колхозниц - ударниц пятилеток, но не матерей у детских кроваток, а жен за станком, за плугом, не хрупкую, нежную душу, а с женщину с широкими плечами и мужской хваткой. Создавали образы переселенцев - радостных и счастливых от того, что их переселили из обжитых, родных мест на новые земли, подальше от родных и близких, писали о людях, осваивающих новую технику, новые просторы, новые земледельческие культуры и др.
     Очерки  русских и таджикских писателей, посвящённых теме колхозного строительства в Таджикистане, объединяет общность проблемы обновления таджикской деревни. Зачастую естественная поверхность авторских позиций приводила  к тому, что желаемое чаще всего выдавалось за действительное. Но ведь это тоже документы своего времени... Значит не все было в розовом цвете, не все шло так гладко, как представлялось писателями. Вероятно, сами авторы понимали, что не все можно было сказать: «Как же так и что теперь о совхозе? Ведь у нас не любят облекать в читабельную форму теневой и неброский материал?» (171,17). Надо было убеждать, надо было выполнять намеченные планы и установки. Энтузиазм людей, их вера в светлое будущее, их созидательная энергия окрыляла их на подвиги и свершения, несмотря ни на что. С точки зрения современных эстетических критериев,  произведения  очерковой литературы этого периода представляются наивными, поверхностными. Фактографичность, прямое копирование жизни (не сгущая краски), порою «увлечение экзотикой» заслоняют в них аналитическое исследование. Но, будучи детищем своего времени, они несут в себе его реальные приметы, отражая как сильные, так и слабые стороны писательских устремлений. Поэтому они имеют скорее историко-литературную ценность, чем эстетическую.
    Теме колхозного строительства посвящены много произведений русских и таджикских писателей. «Человек меняет кожу» Б. Ясенского, «Египтянин» и «Мастер птиц» С. Бородина. Очерковые циклы Д. Зотова, Б. Пильняка, Л. Юдкевича, А. Клосса, Б. Лапина, А. Гэя, А. Ленского так или иначе касаются этой темы. Все таджикские писатели и публицисты 30-х гг. поддержали и продолжили эту линию в своем творчестве. Это «Колхоз Коммунизма»  С. Айни,  «Рассказ мастера» и «Египтянин»  Х. Карима, «Садовник «египетского» сада» Хазрати, «Его так называли» Х. Обиди, «Трактористка Адолат» Тохири  и  «Салимджон - наша гордость», «Канал счастья», «Мы изучаем технику хлопка», «Трудовая слава. Новая жизнь на Вахше» Али Хуша и другие.
    Интересно, на наш взгляд, параллельно рассмотреть подробнее обращение к этой теме русских и таджикских авторов. Возьмем к примеру «У ворот Индостана» (1932) Л. Юдкевича, «Весна в Локае» (1932)  С. Бородина, «Рассказ мастера  «египтян» (1935) Х. Карима и «Салимджон -наша гордость» (1935) Али Хуша.
Л. Юдкевич начинает книгу очерков тем, что хлопок - «основное звено в партийной деятельности Седьмой советской», в нем весь смысл социалистического строительства в Таджикистане. Хлопку (как культуре) посвящена целая глава - лекция в чайхане об истории распространения его в мире. Кончается лекция словами: «Для Таджикистана нет иных путей, кроме хлопковых. Только хлопок делает его аграрно-индустральным комбинатом. Наконец, без хлопка вовсе нет социалистического Таджикистана» (217,36-37). Как это знакомо, как будто сказано совсем недавно. Далее речь идет о посевной, о проблемах о « невероятно тяжелом 1931 годе»,  поездке в Гиссарский район и др. Автор рассказывает, как колхозники выходят на поля с оружием в руках, осваивают сельскохозяйственную технику, организовывают МТСы. Среди большого разнообразия фактов и информации нет-нет да и появляются секретарь райкома Урун  Ходжаев, член сельсовета Низамутдин Караметдинов, председатель колхоза «Хакикати Шарк» Хол-Мирза, председатель совнаркома Абдурахим Ходжибаев... Посевная волновала всех в республике - даже гостей. Ведь главное - хлопок!
    «Весна в Локае» С. Бородина посвящена теме освоения целинных земель в Таджикистане. Писатель описывает свои впечатления после поездки в южные районы Таджикистана. Автор останавливается в Локае и Яване. Он отображает процесс переселения «именитых хлопкоробов из тесной Ферганы». Раньше на этих землях локайцы пасли стада. Один старый хромой локаец выражает свое недовольство новому председателю, что земли для выпаса скота отдают под  хлопок. Теперь на этих землях работают трактора, рыхлят землю, готовятся к посеву. Весна принесла в Локай весть о том, что будет на его землях посеян египетский хлопок.
Хаким Карим уже более подробно, на примере одного колхоза описывает посевную компанию, но уже в последующие годы. В «Рассказе мастера «египтян» отражены три момента из истории сева египетского хлопка в колхозе «Москва» Ходжентского района. Колхозу дано задание  восемь  гектаров земли засеять зарубежными семенами.  На собрании председатель  определил каждой из восьми бригад по одному гектару. Но бригадир Таджибай - саркор  предложил что он сам возьмет все 8 га. Он успешно проводит посевную и все время до созревания хлопка - до самой осени от зари до зари вся  бригада проводит сутки в поле и в результате добивается рекордного урожая. Автор заканчивает рассказ оптимистично. Изображая полуголодную жизнь батрака Файзибоя, отца Таджибоя, он показывает , чего добился сын свободным трудом. У него есть большой сад, много скота, много зерна. Четверо детей Таджибоя учатся в средней школе. Обо всем этом отец только мечтал.
      Али Хуш в очерке  «Салимджон - наша гордость» рассказывает о последователе стахановского движения в Таджикистане Салимджоне Джалилове - трактористе из Пенджикентского района. В очерке приведены три момента из жизни Салимджона -- получение удостоверения передовика труда, приезд его в Сталинабад за премией и его речь на республиканской конференции. Отец героя очерка был батраком. После революции он становится красноармейцем и отдает жизнь за установление Советской власти. Салимджон помнит наказ отца - надо ценить свободный труд!». Он выполняет план на 150%, и  передовик сельского хозяйства. Салимджон активно участвует в движении за хлопковую независимость страны. В главу угла   автор ставит  воспитательное значение образа  на примере своего героя. Он призывает колхозников к самоотверженному труду, активно включается в стахановское движение.
Как видим, все произведения, казалось бы, очень разные по многим параметрам, едины в главном - они написаны с позиции политических установок той эпохи.
Другая тема — тема борьбы с басмачеством — явилась самой популярной в литературе этого периода. Много произведений посвящено разгрому басмаческих банд под предводительством Фузайла Махсума и Ибрагимбека. Их более тридцати, но мы остановимся лишь на некоторых из них.
      Документальный рассказ Хакима Карима под названием «Латиф Кутил» (1933) знакомит нас с первой вылазкой басмаческой банды Фузайла Махсума на Гарм. Внезапное появление банды в городке не застала врасплох население. Из здания исполкома Латиф Кутил, остреляв последние патроны, не мог скрыться. Единственный оставшийся патрон нагана он держал для себя. Со всех сторон летели в него пули. Он бросился в кусты. За ним ринулся один из басмачей. Но Латиф его перехитрил, всадил последнюю пулю в него, сел на коня и, увидев, что подоспели красноармейцы, пошел первым на врага. Так и пал смертью храбрых.
    Этим же событиям – краху  банды  Фузайла  Махсума посвящены очерки Али Хуша «Герой нашего времени», «Жизнь и борьба», «Над Челонтагом», «Борясь со штыком», неоконченная повесть «Махсуми Фузайл». Очерк «Борясь со штыком» (1935) должен был служить материалом к повести «Махсуми Фузайл», где раскрываются трагические страницы борьбы с басмачами. В нем показаны картины казни советских учителей и открывших лица женщин-активисток. Но приведено это в краткой форме, живые образы и конкретные события даны в виде хронологии, ибо это всего лишь одна глава неоконченной повести Али Хуша. В 1931 году  Б. Лапин и в 1933г. Н. Роговский описывают те же события в своих произведениях под одними тем же названием «Набег на Гарм».  Б. Лапин, называя книгу хроникой, приводит события очень сухо, как документ, как отчет о поездке в командировку. «Человек, от лица которого ведется эта хроника, объезжал Таджикистан в середине апреля по поручению одной среднеазиатской газеты. Вот что он там увидел:» (177,3) - так начинается книга. В ней автор приводит список 10 казненных учителей и 3 женщин-активисток. В память об этих событиях автор оставляет себе фотографию братской могилы в Гарме, где был поставлен камень с высеченными на нем стихами.
  Н. Роговский же поднимается до драматического пафоса в эпизоде,  где басмачи, повесили  трех женщин,  открывших лица. Здесь показана в деталях расправа над женщинами. Сооружение виселицы, последние слова прощания, издевательства озверелых басмачей и представителей духовенства - все это наглядно раскрывает нам трагическую картину этого события. Подробно описывая казнь женщин, Н. Роговский ничего не сообщает о судьбе учителей. Зато оба автора почти идентично передают другие события - Второй  Всетаджикский съезд, где делегаты узнают о налете на Гарм, получении  сообщения по телеграфу, о самолетах,  посланных в Гарм и разгромивших банду.
    Тогда как русские писатели ограничиваются описанием общих картин тех событий, таджикский писатель Хаким Карим через один образ Латифа Кутила смог передать накал борьбы с басмаческой бандой.
      Приведенный нами материал говорит о том, что произведения таджикских и русских писателей, посвященные теме Таджикистана, далеко не равнозначны по своему художественному и литературно-историческому уровню. Есть среди них вещи, которые целиком устарели, утратили былое
значение. Есть и такие, которые сослужили полезную службу для последующего творческого роста их создателей. Ещё остались произведения, которые сохраняют свою ценность как живой отпечаток того сложного и противоречивого времени.
Некоторая общность в композиционном построении, выборе тем и сюжетов произведений таджикских и русских писателей, похожие сюжетные ситуации, одни и те же события все же не дали возможности яркому  и художественному отображению образа таджикского труженика. На первый план были выдвинуты события, а не человек. Отсюда напрашивается вывод -общность жизненного материала, увлеченный интерес писателей к событиям побуждают их использовать приемы и ситуации очень похожие друг на друга. Писатели, зачастую, открывающие для себя неизвестное и увлеченные событиями, хотят скорее познакомить с ними читателя и только. Отсюда и свободная форма повествования, чаще всего, напоминающая репортаж с места событий, использование различных пояснений, сходных сюжетных и композиционных линий, создание произведений по принципу ретроспекции для широких сопоставлений, но не для глубокого исследования характеров. Изображая новую жизнь, обновленную землю, авторы не смогли в полную силу воссоздать живой, полнокровный образ нового человека.
     Говоря об очерковой литературе Таджикистана нельзя не упомянуть добрым словом очерки прогрессивных писателей, членов бригады МОРП, приехавших в 1931 году в республику. Очень много работ посвящено этой поездке, рассказывающих о её членах, об их произведениях. Уже в 1936 году в книге «Советский Таджикистан» отмечалось, что книги «Вайяна Кутюрье «В стране Тамерлана», Э. Киша  «Азия в корне изменилась», Дж. Кюница «Заря над Самаркандом», С. Люина «Средняя Азия под советской звездой» сделали Таджикистан и таджикский трудовой народ родными и близкими миллионам рабочих читателей Запада» (202,175).
24 очерка Поля Вайяна-Кутурье были опубликованы в газете французских коммунистов «Юманите». А позже в 1935 году книга очерков «В стране Тамерлана» вышла в Париже большим тиражом.
     В книге «Советский Таджикистан» (1936) использован наглядный материал - фотографии и рисунки, сделанные руками членов интернациональной бригады. В одной из бесед Бруно Ясенский, подводя итоги поездки бригады МОРП в Таджикистан, заметил: «Можно сказать без преувеличения что ни одна из Союзных республик (за исключением РСФСР) не располагает в международном масштабе такой богатой литературой. Можно сказать, что бригада познакомила с Советским Таджикистаном и его строительством несколько миллионов читателей во Франции, Германии, Чехословакии, Швейцарии, Норвегии и Америке. Более чем вероятно, что многие из читателей впервые из наших произведений узнали о существовании Таджикистана» (225,6).
          Был среди русских очеркистов, пишущих о Таджикистане, и Николай Юртаев. Он в рядах Красной Армии участвовал в сражениях Бухарской народной революции, остался служить в частях Красной Армии, расположенных в Таджикистане, активно участвовал в разгроме басмаческого движения. Свою литературную деятельность  начинал военным корреспондентом в секретариате Союза писателей Таджикистана. На  Первом съезде писателей республики был избран в секретариат Союза писателей. Он был одним из первых русских писателей Таджикистана, который пером и штыком боролся за строительство новой жизни в республике. Весь жизненный путь Н. Юртаева связан с Красной Армией. Сначала он воевал в рядах армии Котовского, затем служил под командованием Фрунзе, в годы Великой Отечественной войны прошел путь от Москвы до Берлина. Среди наград за мужество и доблесть была у Н. Юртаева одна редкая, которой были награждены всего несколько человек - это орден в форме боевого щита, заостренного внизу. На щите выгравированы Красная звезда и Красный Полумесяц, слова, написанные арабским шрифтом. Называется эта награда - Орден Красной Звезды и Красного Полумесяца – награда  Н. Юртаеву от правительств Бухарской народной республики.
     Имеющиеся факты и материалы свидетельствуют, что Н. Юртаев выпустил в те годы не одну книгу очерков о боях за социализм в Таджикистане. Одна из них - книга «Мужество», изданная Таджикгизом в 1937 году. Она вышла под рубрикой «Военная литература» и рассказывает о последней схватке с врагом - о разгроме басмаческой банды Ибрагимбека, взятого в плен народным героем -- вожаком краснопалочников  Мукимом Султаном.
Тема всех очерков Н. Юртаева, как и в книге «Мужество» - военно-патриотическое воспитание молодежи, защита революционных завоеваний, борьба с басмачеством.
В 20-е и 30-е годы был напечатан ряд научно-популярных очерков  Н. Крыленко и В. Ерофеева о Памире, о «белых пятнах» - неизведанных вершинах памирских гор. Эти очерки написаны по итогам различных экспедиций на Памире. Тема «Памир в творчестве русских писателей» исследуется специально, где более подробно будут рассматриваться очерки этих авторов.
    Тема Таджикистана воплощалась в русской литературе в самых различных жанрах. Даже на примере анализа одного жанра - очерка, видно какое разнообразие очерковых форм было предоставлено в литературе того времени. В них отражались самые насущные вопросы, разнообразные стороны жизни таджикского народа. Именно стремление к широте охвата материала порождало такое жанро-стилевое многообразие очерковой литературы. В этом смысле 20-30-е годы стали самым насыщенным периодом в отображении таджикской действительности в русской литературе. Популярность темы Таджикистана в этот период имеет свои социально-исторические причины.
  Столь усиленное внимание к республике объясняется своеобразием  социализму. Столкновение старой формации с социалистической революцией привело к  жесточайшей классовой борьбе. Оно же дало яркие и наглядные примеры достижений социалистического строительства, коренных преобразований действительности. Ускоренный путь социалистического развития, его стремительные темпы вызвали огромный интерес в нашей стране и во всем мире, привлекли пристальное внимание писателей к жизни нового Таджикистана. В жизни этой республики, как в капле воды, ярко отражалось все то, чем жила в те годы страна. Пафос революционного преобразования жизни ощущался здесь, на бывшей феодальной окраине, пожалуй, полнее и нагляднее, чем где-либо еще. Вот почему русские писатели так полюбили Таджикистан, вот почему с таким напряженным писательским интересом стремились они запечатлеть происходящие здесь перемены. Приметы и ростки нового в быту и в характере человека - все это давало богатейший материал для художественных обобщений.
     Отображение успехов революционного переустройства, лучших достижений социалистического строительства, наглядных изменений уровня жизни таджикского народа, близкого по языку и традициям многим народам Востока, еще не покончившими с феодализмом и лишь встававшими на путь революционно-освободительной борьбы. Это послужило мощным толчком к революционному пробуждению народов, поднимало их на борьбу за свою независимость и свободу, за освобождение всех угнетенных наций и народностей.
    Другой, не менее важной причиной популярности темы Таджикистана в русской очерковой литературе было стремление  к знакомству с культурой таджикского народа.
      Не только богатая история, культура, тысячелетняя литература таджикского народа вызывали живейший интерес русских литераторов, но н высочайшие вершины Крыши Мира, прекрасные пейзажи, прохладные ущелья, цветущие долины послужили источником их вдохновения.
Знакомство с культурой таджикского народа, его литературой закладывало основы тесного и прочного межкультурного и литературного взаимодействия, расширяло возможности всестороннего культурного диалога  народов.
Нельзя говорить об одинаковой значимости произведений русских писателей о таджикской действительности. Их художественная ценность различна. Но в общей сложности,  все эти произведения составляют одно большое, крупное полотно, изображающее строительство социализма на таджикской земле, и являются шагом на пути к углубленному н всестороннему освоению темы Таджикистана в советской литературе.
        Очерки 20-З0-х годов при всем жанровом многообразии отличаются документальностью, они являются ценным документом своего времени и своей эпохи. По этим очеркам мы можем проследить ход социалистического строительства в республике, увидеть созидательный характер труда всего советского народа.
А.М. Горький считал очерк важной формой познания жизни. Отвечая противникам этого жанра, называющим очерк беллетристикой, «литературой факта», «низшей формой», он требует более внимательного отношения к очерковой литературе: «Указывают, что советская литература не создала крупных произведений. Совершенно бессмысленно требовать от молодых советских писателей, чтобы они немедленно создавали произведения, равные, скажем «Войне и миру». Но некоторые умники требуют именно этого» (45а,257).
     Подводя итоги дискуссии об очерке А.М. Горький, называет этот жанр основным жанром эпохи, посредством которого широко и всесторонне развивается важнейшее дело познания Родины, взаимное изучение народов и их культур.
Обращение А.М. Горького х жанру очерка послужило примером для многих писателей. Его очерковая книга «По стране Советов», написанная на материале поездок по стране, стала образцом более внимательного обращения к этому жанру. Именно в этот период появляются и первые очерки С. Айни - портретные и автобиографические, такие, как «Колхоз Коммунизм» (1934), «Вечно живой» (1936) и другие,  представляющие и сегодня лучшие образцы таджикской очеркистики.
     Автобиографический очерк С. Айни «Колхоз Коммунизм» (БАС, 1934, Х 3-4 с.22-25) написан под впечатлением, которое сохранилось у писателя после посещения им родного села Сохтаре. Автор описывает изменения, происшедшие в родном кишлаке за 20 лет, при этом приводит автобиографические отрывки из жизни, вспоминая всех, кого знал и помнил. И, хотя прошло 20 лет, многое писатель узнает в родном кишлаке. Вот та возвышенность, где расположено древнее кладбище, куда он часто приходил. С интересом читал надписи на камнях надгробий. Отсюда - весь кишлак как на ладони. Через столько лет он вновь поднимается на этот холм и вспоминает свои детские годы (52,150).
     С. Айни большое место в очерке уделяет сегодняшнему дню родного села, но более яркое и красочное впечатление оставляет именно первая часть очерка - воспоминания. Очерк состоит из десяти частей. Каждая часть имеет свое название. По названиям частей можно провести хронологическую линию сюжета: «Кишлак Соктаре», «Кровь и пламя», «Первый трактор», «Колхоз Коммунизм» и др. Автор очерка радуется успехам своих односельчан, гордится их большими достижениями. С. Айни в очерке рассказывает историю вчерашнего кишлака Соктаре и сегодняшнего колхоза «Коммунизм». Публицистика С. Айни, плодотворное использование элементов художественной публицистики в произведениях писателя подтверждает мысль о творческом использовании им  литературных традиций. По словам академика М.Ш. Шукурова «В творчестве Айни ярко проявляется органическое единство различных жанрово-стилевых и эмоционально-эстетических форм, в системе которых определенное место принадлежит публицистическому началу. Все эти разнообразия формы  в совокупности отображают своеобразие и неповторимое восприятие писателем действительности, указывают на различные литературные традиции, которыми творчески пользовался он» (160,43).
   Изменения в экономической и социальной жизни таджикского народа нашли отражение в творчестве русских и таджикских писателей и публицистов, отличающимися широтой охвата жизненного материала и тематическим многообразием. Обращаясь к актуальным вопросам и ставя перед читателями волнующие проблемы жизни, писатели на примере таджикской действительности показали трудный и сложный период первых лет советской власти.
В связи с особенностями исторической жизни народа выясняются особенности очерковой литературы, разнообразие её форм и жанров, идейно-тематическое содержание. Новая историческая действительность открыла новые перспективы перед «боевым» жанром литературы.
    И, хотя очерки русских писателей 30-х годов о Таджикистане не смогли воссоздать со всей определенностью национальный характер, запечатлевая отдельные характерные его штрихи, они содержали в себе большой художественно-познавательный материал, авторам им подчас не хватало углубленного психологического исследования. Материалы очерковой литературы этого периода в целом отразили важнейшие моменты истории в республике.
    Произведения русских писателей 20-30-х годов о Таджикистане сыграли значительную роль в процессе художественного освоения таджикской действительности, а также в становлении и развитии новых жанров и форм в таджикской литературе. В этом смысле, для таджикских писателей произведения русской литературы получили значение школы изображения жизни народа и художественного решения важнейших проблем современности.
Русская очерковая литература о Таджикистане, таким образом, послужила основой взаимодействия двух художественных традиций, их взаимного проникновения и обогащения. То же самое можно оказать и о других видах и жанрах литературы о Таджикистане. Инонациональная тема в русской литературе вносила в неё новую стилистическую струю, новые образы и краски. В художественную плоть русской литературы вливалась иная образная струя, она обогащалась в результате взаимодействия и взаимообогащения с другой художественной традицией.
      Новые идеи вызвали к жизни созидательные силы у всех народов нашей страны. В результате практики социалистического строительства, преобразовавшей весь уклад жизни народов, развивались и крепли социалистические национальные культуры. Процессы формирования самобытных национальных культур протекали в тесном взаимодействии друг с другом, в расширении активного и всестороннего сотрудничества братских литератур страны, в укреплении их единства.
     Все это вносило новое эстетическое качества в разные по своим национальным традициям социалистические культуры народов. При всей их национальной самобытности в них проявляются, несомненно, родственные художественно-эстетические процессы и тенденции, отчетливо выявляющие внутреннее единство, присущее всем национальным литературам страны. Это единство раскрывается как в процессе тесного и творческого сотрудничества между ними, крепнущих взаимосвязей культур разных республик страны и их художественных традиций, так и в типологической близости сюжетов, мотивов, тем, конфликтов.
    Задачи  всестороннего развития всех республик многонациональной страны  были не локальные, а общие, выдвинуты  всем ходом исторического развития народов и человечества. И советская литература в преломлении самых разных национальных традиций воплощала творческую созидательную энергию народов, воодушевленных и сплоченных между собой общими задачами созидания и строительства нового общества. Духовная культура социализма неотделима, таким образом, от внутреннего единства национальных культур, обусловленного их общей социальной природой.
 
       Заключение
     Таджикско-русские литературные связи 20-30-х гг., как показало исследование, представляют собой многогранное, и, пожалуй, сравнительно сложное звено во всей истории литературных взаимоотношении двух братских народов. Являясь продолжением традиционных, зародившихся еще в прошлом столетии, культурных контактов, они, вместе с тем, являют собой качественно новый этап развития межнациональных литературных отношении.
     Именно в этот период произошло непосредственное соприкосновение двух литератур, наладилась их систематическая двусторонняя связь, выявились новые грани их взаимного тяготения. Возникли новые формы и типы литературного взаимодействия. В период прямых и непосредственных контактов особую важность приобрели такие основы литературных связей, как  взаимоперевод и контактные связи.  Это поездки, творческие бригады, непосредственное участие в культурной жизни братского народа, дни, недели, декады братских литератур, личная, творческая дружба писателей), Целенаправленная и систематическая творчески-организационная работа, вызванная стремлением писателей и народов как можно больше узнать  о друг друге, как можно лучше использовать возможности различных традиций. Хроника творческих поездок русских писателей, часть которых подвергнута анализу в настоящей работе, достаточно убедительно освещает не только исторические факты и детали их творческих биографий, но и способствовала раскрытию конкретного содержания литературно-исторического процесса исследуемого периода.
     Каждая встреча русских писателей с таджикским народом, их соприкосновение с древней культурой и литературой таджиков своеобразно влияют на их творчество. Н. Тихонов написал рассказ «Халиф» (1931), а Л. Соловьев посвятил теме Таджикистана уже цикл рассказов (1934-36),Вс. Вишневский, проездом посетивший республику, выделил в своем очерке о пограничниках («Присяга», 1935) лишь скромный отрывок о борьбе таджикского народа с басмачеством... В эти годы появилось большое количества очерков, было издано множество книг и очерковых циклов о Таджикистане, в которых художественное отображение таджикской действительности выступает как итог непосредственного, заинтересованного, а не сторонне-созерцательного постижения русскими писателями жизни таджикского народа.
     Именно в эти годы складывается и формируется новое идейно-эстетическое качество советской литературы - её многонациональное единство и многообразие. Анализ творческих связей Вс. Вишневского, Б. Ясенского, В. Шкловского с таджикскими художниками слова позволяет утверждать, что содружество писателей, их творческое соприкосновение и взаимное духовное тяготение привели к плодотворным художественным открытиям, к взаимному обогащению культур. Более того, взаимная привязанность и творческая дружба писателей не остались делом личным, обогащая лишь их духовную жизнь. Оно стало явлением общественным, особенностью литературного движения. Русский писатель В. Шкловский особо отмечал, например, ту важную роль, которую сыграл Лахути в углублении его, и, стало быть, его народа, восприятии персидско-таджикской поэзии.
    В ряду контакных связей одной из наиболее плодотворных форм литературных связей этого периода явился перевод. В 20-30-е гг. появились первые переводы на русский язык образцов таджикской советской литературы и фольклора. Русские писатели-путешественники Б. Лапин и З. Хацревин стали одними из первых собирателей и пропагандистов таджикской литературы и фольклора. Сами того не ведая, они первыми открыли русскому читателю тему «гарибй»  («чужбинные» стихи, очень распространенные в дореволюционной таджикской поэзии. Они создавались теми, кто покинув Родину, таким образом выражал свою тоску по родной земле) в таджикском фольклоре, познакомили своих читателей с первыми переводами творчества таджикских авторов.
      Развитие основных форм контактных связей способствовало большой популярности темы Таджикистана в русской литературе. Художественно исследую жизнь Таджикистана, русская литература, образно и тематически обогащаясь, в свою очередь, повлияла и на развитие реалистической таджикской прозы и поэзии. Мотивы и сюжеты, разрабатываемые первопроходцами темы - русскими писателями, развивались, образно и сюжетно обогащались, получая дальнейшее творческое воплощение в таджикской литературе.
     Русская литература 20-30-х гг. о Таджикистане, как и вся советская литература, проникнута пафосом исследования действительности, и это стало основой всестороннего развития жанра очерка в таджикской литературе. Именно под влиянием русской публицистики в 20-х и начале 30-х гг. на страницах периодической печати появились первые таджикские очерки в современном понимании жанра. Новой профессией публициста овладевают таджикские писатели. Среди первых таджикских очеркистов можно назвать имена Хакима Карима, Али Хуша, М. Бехруза, Х. Обиди и мн. др. Не менее плодотворно, чем в крупных жанрах, работали в этом направлении и Садриддин Айни, а на заре 30-х годов и Мирзо Турсун-заде подавал пример полезности обращения к новой форме оперативного отображения действительности. В 30-е годы появляются первые образцы портретного очерка. К их числу относятся очерки С. Айни «Вечно живой» (1936), Хакима Карима «Наша Туфахон» (1939), Али Хуша «Шестопалов» (1934), Дж. Икрами «Герой нашего времени» (1934), М. Бехруза «Эгон Эрвин Киш» (19З5) и др. И, хотя, очерки русских писателей 20 - 30-х гг. не смогли воссоздать со всей определенностью национальный характер, запечатлевая, однако, отдельные штрихи, они содержали в себе большой художественно-познавательный материал. Взаимодействие разных жанро-стилевых и образных структур, привело писателей к созданию межнационального художественного фонда. Сложились, развивались и крепли на их основе общие художественные традиции.
Как показало исследование, важность создания истории таджикско-русских литературных связей по периодам бесспорна и составляет одну из актуальных проблем литературоведения. Как подчеркнул академик Н.И. Конрад  «литературные связи - категория конкретно-историческая: и их масштаб, и их роль в литературном процессе в целом, и их значение в истории литератур отдельных народов в разное историческое время, в разных исторических условиях различны. Именно поэтому изучение литературных связей составляет одну из важных задач науки о литературе» (67,52).
     Литературные связи 20-30-х гг. положили начало процессу всестороннего взаимообогащения и взаимодействия советской многонациональной литературы. Иными словами, таджикско-русские литературные связи 20-30-х гг. послужили основой дальнейшего расцвета всех видов и форм литературного взаимодействия двух братских литератур.
     Многие русские писатели, впервые познакомившись с Таджикистаном именно в тот период, уже в дальнейшем становятся активными продолжателями дела укрепления и развития таджикско-русских литературных связей. Ярким примером тому может служить литературно-общественная деятельность Н. С. Тихонова. Его активная роль в укреплении и развитии культурных и литературных связей, у истоков которых стояли Горький, Айни, Вс. Вишневсхий, А. Лахути, Б. Ясенский, Г. Абдулло, Х. Юсуфи, С. Бородин, Л. Соловьев, Г. Лукницкий и мн.др.  Не случайно русский поэт Н. Тихонов был удостоен почетного звания «Народный поэт Таджикистана». Его личная дружба с Мирзо Турсун-заде продолжалась долгие годы и выросла в настоящее творческое содружество. По словам известного таджикского литературоведа М. Шукурова «взаимное тяготение литератур и глубокое уважение писателей разных национальностей друг к другу являются неисчерпаемым источником взаимообогащения их творчества» (150, 237).
      Краткое резюме о большом пласте литературного движения в 20-30-х годах, изложенное в данной работе, позволяет утверждать, что взаимообмен в области литературы и культуры – это не только сфера деятельности межнациональных и межкультурных отношений, но и органическая потребность литературы современности. Её главное эстетическое качество, вытекающее из самой природы художественного творчества, тех целей и задач, которые выполняет она в духовной жизни общества, в практике культурного строительства.

                Использованная литература

                I. Научно - теоретическая литература
         1.Актуальные вопросы истории марксистской литературной критики. Кишенев: Штиница, 1975
         2.Аминов А. Жанр рубаи и советская лирико-философская поэзия. Душанбе: Дониш, 1983
         3. Амонов Р. Детская литература Таджикистана. - М.: Дет. лит., 1981
         4. Амонов Р. Хакихати зиндаги ва хакикати бадеи. - Душанбе: Ирфон, 1984
         5. Андреев Ю.А. В поисках закономерностей. О современном литературном развитии. -- Сов. писатель, 1978.
         6. Андрианов Ю. Русско-узбекские литературные связи советского периода (20-30-е гг.). Автореф. дисс... канд. филол. наук. - М., 1969
         7. Арутюнов Л.Н. Интернационализм и взаимообогащение литератур. -В сб.: Взаимодействия литератур и художественная культура развитого социализма. -- М.: Наука, 1981
16. Асрори В.М. Фольклор, халкият, нависанда. -- Душанбе: Ирфон, 1982, 176с.
17. Асророва Р. Дар рохи дусти. -- Садои шарк, 1977, М 5, с. 131-136.
18. Баранов В.И. Взаимосвязи литератур и индивидуальность писателя. - В сб.: Советская литература и мировой литературный процесс. Идейно-эстетические проблемы. -- М.: Наука, 1975, с. 218-222.
19. Баратова Р. Поэзия Лахути в русской критике 30-х гадов. - Вопросы таджикской филологии. Сб. статей. -- Душанбе: Дониш, 1985, с. 11-18.
20. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М.: Искусство, 1979, 421 с.
21. Бергман И.Я. Восприятие русской прозы в Латвии. Автореф. дисс... канд. филол. наук. - Рига, 1975, 28 с.
22. Бернов П.Н. Проблемы исторического развития литератур. - М.: Худож. лит-ра, 1981, 494 с.
23. Бакозода Ч. Чустучухои эчоди дар насри точик. - Душанбе: Ирфон, 1982, 144 с.
24. Бикмухаметов Р. Орбиты взаимодействия. - М.: Сов. писатель, 1983, 240 с.
 25. Брагинский И.С. Западно-восточный синтез и творчество С. Айни (проблемы и портреты). — Душанбе: Ирфон, 1986, 192 с.
2б. Брагинский И.С. (ред.) хн. Интернациональное и национальное в литературах Востока.- М.: Наука, 1971, 303 с.
27. Брагинский И.С. Садриддин Айни: жизнь и творчество. -- М.: Сов. писатель, 1978, 246 с.
28. Бровка П. Единство. - Литературная газета, 1965, 6 нояб.
29. Болдырев А.Н. К проблеме «Нового хафиза». В. сб.: Советский фольклор. Х 4-5. — М.- Л.: Изд-во АН СССР, 1936. с. 380-393.
30. Борбогулов М. Единство национального и интернационального. - М.: Сов. писатель, 1979, 271 с.
31. Булкина Л.В. Тема Средней Азии в творчестве П. Лукницкого. (20-40-е гг.). Автореф. дисс ... канд. филол. наук. — Ташкент, 1969, 20 с.
32. Взаимодействие литератур и художественная культура развитого социализма. — М.: Наука, 1981, 292 с.
33. Взаимосвязи и взаимодействие национальных литератур. — М.; Изд-во АН СССР, 1961, 439 с.
34. Взаимосвязи литератур Востока и Запада. - М.: Изд-во восточн. Лит-ры, 1961, 251с.
35. Восточный Туркестан и Средняя Азия в системе культур древнего и средневекового Востока. - М.: Наука, 1986, 251 с.
36. Гавхар А. Сарояндаи кухистони точик. — LнУарки Сурх, 1960, Ns, 10, с. 104-1о9.
37. Галузо А.В. Средняя Азия и Казахстан в прозе Вс. Иванова. Автореф. дисе... канд. филол. наук. – Алма- Ата, 1975, 21 с.
38. Гачечиладзе Г. Художественный перевод и литературные взаимосвязи. — М.: Сов. писатель, 1980, 255 с.
39. Говорят участники Первого съезда писателей СССР. — Памир, Х 9, 1974, с. 3-10.
 40. Гольц Т. Т{ проблеме влияния таджихско-персидской литературы 20-30-х гг. XIX веха. Автореф. дисс... канд. филол. наук. - Душанбе, 1980, 19 с.
41. Гордон Я.И. Открыватели нехоженых троп. - Душанбе: Ирфон, 1973, 192 с.
42. Гордон Я.И. Открытие Таджикистана. - Душанбе: Дониш, 1981, 220 с.
43. Гордон Я.И. {{Свеча и кувшин» (К творческой истории романа Бруно Ясенского «Человек меняет кожу»). - Памир, 1981, N'9. 2, с. 76-8б.
44. Гордон Я.И. Факел на Востоке. (Русские и зарубежные писатели в Таджикистане). -- Душанбе: Адиб, 1988, 272 с,
45. Горький А.М. Собр. соч. а} т. 25. - М.: Худож. лит-ра, 1953, 520 с. б} т. 27, 590 с.
4б. Горький и литературы народов Советского Союза. - Ереван: Изд-во Ереванск, ун-та, 1970, б27 с.
47. Горький М. О литературе. - М.: Сов. Россия, 1980, 480 с.
48. Гуманистический пафос советской литературы. -- М.: Наука, 1982, 255 с.
49. Гусейнов Ч. Формы общности советской многонациональной литературы. -- М, : Мысль, 1978, 181 с.
50. Даронян Ю. Армения в жизни и творчестве С. Городецкого, Автореф. дисс.. , канд. филол. наук. - Тблиси, 1983, 21 с.
51. Демидчик Л. Айни ва Горький. В кн.: Пайёми бародари. - Душанбе: Дониш, 1972, с. 84-94.
52. Демидчик Л.Н. Насри солхои 30. Таърихи адабиёти советии точих. Ч.2. - Душанбе: Дониш, 1978, 308 с.
53. Демидчик Л.Н. От правды жизни -- к художественной правде. -Душанбе: Дониш, 1985, 224 с.
54. Демидчик Л.Н. Непереемственность и переосмысление традиций, -Вопросы литературы, 1982, N2 12, с. 189-207.
 55.Егорова Л.П. Русская литература в её связах с жизнью народов СССР. -Ставрополь, 1972, 255 с.
5б. жирмунский В.М. Сравнительное литературоведение: Восток и Запад. - Л.: Наука, 1979, 493 с.
57. Заварян С. Армяно-грузинские литературные связи в ХIХ -- ХХ вв. Автореф. дисс... канд. филол. наук. - Ереван, 1955, 20 с.
58. Зелинский К.Л. Октябрь и национальные литературы. - М.: Худож. литшра, 1967, 383 с.
59.Зелинский К.Л. Что дают русской литературе народы СССР.- М.: Знание, 1965, 32 с.
60. Злобинсхая Р. Художественное решение инонациональной темы в советской литературе 30-х годов. Автореф. дисс... канд. филол. наук. -Алма -- Ата, 1971, 20 с.
61. Зубайраев А.Л. Взаимосвязи и взаимодействия русской советской и чечено-ингушской литератур 20-40-х гг. Автореф. дисс... канд. филол. наук. - М.: 1976, 23 с.
62. Идейно-эстетическое единство и художественное многообразие советской прозы. - М.: Мысль, 1974, 335  с,
63. История советской многонациональной литературы в б-ти тт. - М.: Наука а) т.'. --- 1970, 561 с; б) Т.Н. хн.I. - 1971, 511с.; в} Т.Н. хн.2. - 1972, 560 с.
64. Классическое наследие и современность. -- Л.: Наука, 1981, 413 с.
65. Камилов Ш. . . .дело особой важности (из истории таджикско-русских литературных связей 20-х первой половины 30-х годов). -- Памир, 1979, N2 5, с. 85-94.
66.Конрад Н.И. Запади Восток. - М.: Наука, 1966, 519 с.
б7.Конрад Л.И. Избранные труды. - М.: Наука, 1978, 462 с.
68. Кули-заде З.А. Теоретические проблемы истории культуры Востока и низамиведение. - Баху: 3лм, 1987, 232 с.
69. Литература Востока. - М.: Наука, 1969, 221 с.140
 70. Литература Востока в новое время. --М.: Изд-во МГУ, 19755 7о5 с.
71. Литературно-эстетические концепции России конца XIX — начала ХХ вв. — М.: Наука, 1975, 416 с.
72. Ломидзе Г.И. Интернациональный пафос советской литературы. — М.: Сов. писатель, 1970, 333 с.
73. Ломидзе Г.И. Истоки единства советской многонациональной литературы. — В сб.: Советская литература и мировой литературный процесс. Идейно-эстетические проблемы. — М,: Наука, 1975, с. 144-164.
74. Ломидзе Г.И. Методологические вопросы изучения взаимосвязей и взаимообогащения советских литератур. — М.: Изд-во АН СССР, 1963, 42 с.
75. Ломидзе Г.И. Чувство великой общности. — М.: Сов. писатель, 1978, 271 с.
7б. Маниёзов А. Айни ва адабиёти рус. Дар кит.: Паёми бародари. -¬Душанбе: Дониш, 1972, с. 34-43.
77. Маниёзов А. Дахаи адабиёти рус. — Шарки Сурх, 1960, Na 11, с. 123-134.
78. Маниёзов А.М. Раннее творчество Айни и его место в революционной литературе Ближнего Востока. — Автореф. дисс... канд. филол. наук. — М., 1960, 19 с.
79. Махмудов Г. Литературные связи в многонациональной совттской литературе. -- Самарканд: Изд-во СамГУ, 1984, 8б с.
80. Мирзозода Х., Сайфуллоев А., Абдуманнонов А. Назму насри солхои 20. Таърихи адабиёти советии точих. Ч. I. -- Душанбе: Дониш, 1984, 35б с.
81. Муллоджанова З. 0 литературных «парах», партнерстве и «улучшенных» версиях. -- Памир, 1983, Nё 11, с. б0-б5.
82. Муратова К.Д. Горький в борьбе за развитие советской литературы. —М. -- Л.: Изд-во АН СССР, 1958, 485 с.
 83.Мусулмонкулов Р. Дарахти дусти биншон... (Мачм. махолао). --Душанбе: Адиб, 1987, 240 с.
84. Мухтор Шокир. Адабиёти точик дар Франция. Мачмуаи маколахо. -Душанбе: Ирфон, 1985, 160 с.
85.Неупокоева И.Г. Проблемы взаимодействия современных литератур. - М.: Изд-во АН СССР, 1963, 227 с.
86. Новиков В. Творческий путь Бориса Пильняка. w В кн.: Б. Пильняк. Избр.произв. - Л.: Худож. лит-ра, 1979, 42о с.
87. Новиченхо Л.Н. Чувство «семьи единой» - тема мирового знания. - в сб.: Советская литература и мировой литературный процесс. - Идейно-эстетические проблемы. - М.: Наука, 1975, с. 222-235.
88. Овчаренко А.И. Социалистическая литература и современный литературный процесс. - М.: Современик, 1973, 493 с.
89. Османова З.Г. Горький и литература Ирана. - М.: Изд-во. Восточн. лит-ры, 1961, 128 с.
9о. Отахонова Х. Некрасов дар забони точики. -. Дар кит.: Паёми бародарй. -душанбе: Дониш, 1972, с. 78-84.
91. Очерки истории русской литературы Узбекистана. - Ташкент: Фан, 1967, T.I. 328 с.
92. Очерки истории таджикской советской литературы. - М.: Изд-во АН СССР, 1961, 478 V.
93. Паёми бародари. Мачмуаи маколахо. - Душанбе: Дониш, 1972, 242 с. 94.Пархоменка М.Н. Многонациональное единство советской литературы. -- М.: Просвещение, 1978, 287 с.
95. Первый Всесоюхзный съезд советских писателей. Стенографический отчет. - М.: 1934, 725 с.
96. Перевод средство взаимного сближения народов. - М.: Прогресс, 1987, 640 с.
97. Петров С.М. Возникновение и формирование социалистического реализма. - М.: Высшая школа, 1976, 416 с.
 
98. Плеханов Г.В. Литература и искусство. - М.: Худож. лит-ра, 1948, 887с.
99. Пригодий М. Октябрь и советская литература. -- Киев: Днгпро, 1977, 335 с.
100. Прилипхо Р.В. Литературная деятельность русских писателей в Грузии в 1920-30-е гг. Автореф. дисс... ханд. филол. наук. Рига, 1975, 28 с.
101. Протасова М., Темхина А. Путешествие длиною в жизнь. 0 Борисе Лапине и З. Хацревине. -- М.: Сов. писатель, 1972, 238 с.
102. Рагимова Э.А. Литературная деятельность русских прозаиков Азербайджана в 20-30-е гг. Автореф. дисс... ханд. филол. наук. -- Баку, 1975, 28 с.
103. Разыкова Л.Т. Идейно-художественные связи русской и узбекской литератур в 30-е годы. Автореф. дисс... ханд. филол. наук. - М., 1979, 20 с.
104. Расули М. К проблеме взаимовлияния и взаимообогащения русской и узбекской литератур. -- Ташкент: Фан, 1978, 292 с.
105. Раупова Т.А. Начала пути. - Горизонты науки. - Душанбе: Дониш, 1981,Л24.
106. Реализм и его соотношение с другими творческими методами. - М.: Изд-во АН СССР, 1961, 36б с.
107. Романовский А. Знаменательная веха. Из истории становления советской литературы. - М.: Сов. писатель, 1970, 183 с,
108. Роуленд Б. Искусство Запада и Востока. - М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1958, 143 с.
109. Сабаев С. Русско-осетинские литературные взаимосвязи и их роль в становлении и развитии осетинской литературы. Автореф. дисс... ханд. филол. наук. - Баху, 1982, 23 с.
110. Садыхов М. Русские писатели об Азербайджане. -- Баху: Гяджлик, 1970, 144 с.
 111. Сайфуллаев А. Закономерности формирования идейно-эстетического единства литератур народов Средней Азии. Автореф. дисс... канд. филол. наук. -Душанбе, 1978, 45 с.
112. Сайфуллаев А. Значение взаимосвязей национальных литератур в развитии таджикской советской литературы. - В кн.: Взаимосвязи и взаимодействие национальных литератур. - М.: Изд-во АН СССР, 1961, с. 339-342.439.
113. Сайфуллаев А. Проблемы взаимодействия литератур. - Душанбе: Дониш, 1976, 138 с.
114. Сайфуллоев А. Дустии халкко - дустии адабиётхо. - Душанбе: Ирфон, 1975, 222 с.
115. Сайфуллаев А. Мирза Турснзода. очерки Каёт ва эцодиёти шоир. -Душанбе: Ирфон, 1983, 464 с.
116. Сайфуллоев А. Ягонагии бузург. - Шарки Сурх, 1960, К 10, с. 120¬131.
117. Самад В. Равобити адаби ва чараёни инхишофи адабиёт. Дар кит.: Паёми бародарн. - Душанбе: Дониш, 1972, с. 7-2б.
118. Самадов В. Основные вопросы таджиксхо-азербайджанских литературных связей XIX в. Автореф. дисс... канд. филол. наук. --Душанбе, 1975, 71 с.
119. Самадов В. Пайвандкои адаби - чун омили мухими инкишофи адабиёт. - Душанбе: Ирфон, 1976, 22 с.
120. Сатторов А. Нуктаи пайванд. - Душанбе: Ирфон, 1982, 239 с.
121. Севостьянова Н. Владимир Луговсхой - певец Средней Азии. -- Звезда Востока, 1965, М 10, с. 177-184.
122. Соловьева Е.В. Немного о Леониде Соловьеве. - Звезда Востока, 1963, К I I, с. 15б-157.
123. Соловьева Е.В. Солнечный мастер. - Нева, 1964, 1 2, с. 196-197.
124. Советская литература и мировой литературный процесс. Идейно-эстетические проблемы. - М.: Наука, 1975, 316 с.
 
125. Социалистический реализм в литературах народов СССР. - М.: Наука, 1962, 3 64с.
126. Средняя Азия в творчестве русских советских писателей. -- Ташкент: Фан, 1977,225 с.
127. Социалистический реализм и художественное развитие
человечества. -- М.: Наука, 1966, 563 с.
128. Суровцев Ю.И. Необходимость диалектики. - М.: Худож. лит-ра, 1982, 534 с.
129. Суровцев Ю.И. Советский опыт становления и развития интернациональной социалистической художественной культуры. - В кн.: Взаимодействие и взаимообогащение социалистических культур. - М.: Мысль, 1980, 318 с.
130. Табаров С. Садриддин Айни - основоположник таджикской советской литературы. - М.: Знание, 1968, 32 с.
131. Тартаковский П. Русская советская поэзия 20-х начала 30-х годов 'и художественное наследие народов Востока. - Ташкент: Фан, 1977, ЗЗЗс.
132. Турсунзода М. Таъсири файзбахши адабиёти рус. - Iн1арки Сурх, 1960, NМ 11, с. 14-22.
133. Утехин Н.П. К проблеме изучения национального своеобразия современной русской советской литературы. - В сб.: Проблемы русской советской литературы 50-70-е годы. - М.: Наука, 1976, с. 23б-г76.
134. Камидова Т. Солнечные берега: В. луговской и Средняя Азия. ---Ташкент: Изд-во лит-ры и искусства, 1984, 135 с.
135. Храпченко М.Б. Пути взаимообогащения социалистических культур. -- В сб.: Взаимодействии литератур и художественная культура развитого социализма. - М.: Наука, 1981, с. - З-6.
13б. Храпченко М.Б. Художественное творчество, действительность, человек. - М.: Сов. писатель, 1976, 368 с.
145
 137. Художественный перевод. Вопросы теории и практики. -- Ереван: Изд-во Еревана. ун-та, 1982, 498 с.
138. Чамахов Т.И. Традиции и новаторство в русской поэзии и русско-адыгейские поэтические связи. Автореф. дисс... канд. филол. наук. -Л1lайкоп, 1967, 19 с.
139. Челышев Е.П. Вопросы взаимодействия советской и зарубежных восточных литератур. - В сб.: Советская литература и мировой литературный процесс. Идейно-эстетические проблемы. - М.: Наука, 1975, с. 63-90.
140. Челышев Е.П. Теоретические и методологические аспекты изучения взаимодействия культур Востока и Запада. - В сб.: Взаимодействие культур Востока и Запад. - М.: Наука, 1987, с. 3-21.
141. Черхаский Л.Е. Русская классика на Востоке. Эхстар -- и социалолингвистические аспекты перевода. _ В сб.: Взаимодействие культур Востока и Запад. - М.: Наука, 1987, с. 14б-164.
142. Черхаский Л.Е. Русская литература на Востоке. Тероия и практика перевода. -- М.: Наука, 1987, 182 с.
143. Шодикулов Х. офтоби назми социалисти. Дар кит.: Владимир Маяковский. Асархои мунтахаб дар 2 чилд. ч. I. - Душанбе: Ирфон, 1985, с. 3-22.
144. Шодихулов Х. Пири устодони сухан. Дар кит.: Л.Н. Толстой. Асархои мунтахаб дар 8 чилд. ч.'. -- Душанбе: Ирфон, 1978, с. 5-17.
145, Шодикулов Х. Пушхини насри рус. Дар кит.: А.П. Чехов. Асархои мунтахаб дар 4 чилд. ц.I. - Душанбе: Ирофн, 1986, с. 5-21.
146. Шодихулов Х.Устади шухратманди хачв. - Душанбе: Дониш, 1976, 22 с.
147. Шоди Х. Хабиб Юсуфи ва Лермонтов. Дар кит.: Паёми бародарй. -Душанбе: Дониш, 1972, с. 43-77.
148. Шошин В.А. Инренационалисты -- мы! К проблеме взаимодействия национальных литератур. -- Л.: Сов. писатель, 1982, 3б7 с.
 
149. Шукуров М.Ш. Насри реалисти ва тахаввули шуури эстетики. -Душанбе: Ирфон, 1987, 456 с.
150. Шукуров М.Ш. Обновление: Таджикская проза сегодня. -- М.: Сов. писатель, 1986, 267 с.
151. Шукуров М.Ш. Пайванди замонхо ва халкхо. -- Душанбе: Ирфон, 1982, 224 с.
152. Шукуров М. Парадоксы и проблемы перевода. -- Памир, 1983, N 11, с 55-59.
153. Шукуров М.Ш. Плодотворность литературных взаимосвязей в таджикском романе. - В хн.: Совесткий многонациональный роман. - -¬М.: Наука, 1985, 397 с. (с. 187-205).
154. Шукуров М.Ш. Хар сухан цоеву хар нукта макоме дорад. _ Душанбе: Ирфон, 1985, 368 с.
155. Щербина В.Р. Эпоха и человек. - М.: Сов. писатель, 1961, 478 с.
156. Ходизода Р. Гоголь нависандаи бузурги рус. Дар кит.: Н.В. Гоголь. Арасхои мунтахаб дар 3 чилд. ч.1. - Душанбе: Ирфон, 1985, с. 5-16.
157. Ходизода Р. Класскики адабиёти советы. Дар кит.: Михаил Шолохов. Асархои мунтахаб дар 8 чилд. ч.i. -Душанбе: Ирфон, 1978, с. 5-13.
158. Хошим Р. Айни ва адабиёти рус. - Садои Шарк, 1968, N 4, с. 100-106.
II. Художественная, научно- и художественно-публицистическая литература
159. Айни С. Куллиёт. Ч.8. -душанбе: Ирфон, 1982.
160. Алкин И. Средняя Азия. - М.: Научно-исследовательская ассоциация по изучению национальных и колониальных проблем, 1931, 389 с.
161. Бардиер В.М. Таджикистан. -- Сталинабад. - Л.: Госиздат, 1939, 101 с. (под редакцией проф. В.Н. Черданцева).
162. Вишневский В. Избранное. - М.: Воениздат, 1966, 594 с.
163. Вишневский В. присяга. - Коммунист Таджикистана, 1939, 21 февр. 1 64.Вишневая заря Таджикистана. - Душанбе: Ирфон, 1982, 288 с.
 
165. Вощинин В. Очерки нового Туркестана. (Свет итени русской колонизации. -- С.пПб.: Тип. «Наш вех», 1914, 86 с.
16б. Вся Средняя Азия. Справочная книга на 1926 хозяйственный год. --Ташкент. - М., 1926, 743 с.
167. Громбчевсхий Б. Путешествия данные и новые. - Коммунист Таджикистана, 1972, 19 дек. (Отрывки из записей известного польского исследователя Бронислава Громбчесхого, возглавляющего в 1889г. экспедицию русского географического общества). Перевод Демидчика В.П.
168. Гей А., Ленский А. На стройке седьмой советской. - Советская литература народов Средней Азии, 1932, К 1, с. 110-115.
169. Дневник съезда. (Первый съезд советских писателей Таджикистана). - Коммунист Таджикистана, 1934, 16 мая.
170. Дубинсхая Т. Весна в Таджикистане. Рассказы. - М.: Федерация, 1932, 100 с.
171. Зотов Д. Солнце на трибуне. -- М. - Ташкент: САОГИЗ, 1933, 108 с.
172. Казмеревич Ян. Солнечный край. - М. - Ташкент: САОГИЗ, 1932,146 с.
173. Клосс А. На рубеже трех границ. -- М. -- Ташкент: САОГИЗ, 1933, 127 с.
174. Круковский Ю. Аскари Сурх. - Ташкент, САОГИЗ, 1933, 17 с.
175. Круковский Ю. Когда кончился бой. -- М.: Ташкент: 1934, 31 с.
17б. Лапин Б. Повесть о стране Памир. - М.; Федерация, 1929, 188 с.; 1930, 168 с.
177. Лапин Б. Набег на Гарм. - М.: Федерация, 1931, 103 с.
178. Лапин Б., Хацревин З. Сталинабадсхий архив. - М.: Федерация, 1932,147 с.
179. Лапин Б., Хацревин З. Стихи на индийской границе. - М.: Библ. Огонька, 1932, 36 с.
180. Лапин Б., Хацревин З. Только стихи . -- М.: Сов. писатель, 1976, 143 с.
 181. Лахути А. Всеволоду Вишневскому. - Коммунист Таджикистана, 1937, 18 янв.
182. Лохути А. Куллиёт. Ч. 1. -- Сталинобод: Нашриёти давлатии Точихистон. 1960.
183. Луговской В. Большевикам пустыни и весны. -- М.: ГИХЛ, 1931, кн.1¬Ш, 127 с.
184. Луговской В . Дангара. - М.: Сов. писатель, 1935, 33 с.
185. Луговской В. Избранные стихи. -- М.: ГИХЛ, 1935, 212 с.
186. Луговской В. Раздумье а поэзии. - М.: Сов. писатель, 1960, 278 с.
187. Марков С. Кровь в Таджикистане. - Красная новь, 1929, хн.1 D, с.76.
188. Мирский Д. Таджикистан в советской и зарубежной литературе. -Коммунист Таджикистана, 1935, 9 июня.
189. Миршахар М. Шеърхо ва достонхо. - Сталинобод: Нашриёти давлатии Точикистон, 1954.
190. Молодость. Сб. стихов. - М. - Ташкент: САОГИЗ, 1932, 28 с.
191. Наш старший брат. -- Душанбе: Ирфон, 1967.
192. Ниалло А. По горным тропам. М. - Ташкент: САОГИЗ, 1933, 139с.
193. Ниалло А. Сказка о потухшей звезде. - Советская литература народов Средней Азии, 1932, М 1, с. 95-100.
194. Ниалло А. Сказка о простой жизни. - Советская литература народов Средней Азии., 1932, М 2, с. 37-43.
195. Ниалло Азиз. Сказка про черного Азиза и рыжую лошадку.
Советская литература народов Средней Азии, 1934, N2 1(б), с. 24-27.
19б. Ниалло Азиз. Так говорят Памирские горы. (Роман - хроника). -
Советсхая литература народов Средней Азии, 1933-34, гг., NМNГ 2-7.
197. Пильняк Б. Избранные произведения. - Л.: Худож. лит-ра, 1979, 702 с.
198. Пильняк Б. Таджикистан - седьмая советская. - Л.: Изд-во писателей Ленинграда, 1931, 120 с.
 199. Роговсхий Н. Набег на Гарм. - Советская литератууа народов Средней Азии, « 1(3), с. 73-95.
200. Саргиджан Амир. Медведь в Гарме. - Коммунист Таджикистана. 1933, 18 нояб.
201. Симонов К. Сегодня и давно. - М.: Сов. писатель, 1974,375 с.
202. Советский Таджикистан. - М. - Л.: ИзоГИ3, 1936. 294 с.
203. Соловьев Л. Рассказы. - М.: Сов. писатель, 1939. 260 с.
204. Таджикистан. Сб. статей. - Ташкент, 1925, 290 с.
205. Таджикский экран. - Душанбе: Ирфон, 1980, 239 с.
206. Танцы Таджикистана. - Коммунист Таджикистана, 1930, 6 окт.
207. Тихонов Н. Повести и рассказы. - М.: Худож. лит-ра, 1965, 575 с.
208. Фучик Ю. С] Средней Азии. - Ташкент: Гослитиздат Узбекистана, 1960, 258 с.
209. Шкловский В.Б. Встречи. - М.: Сов. писатель, 1944, 99 с.
210. Шкловский В.Б. Сухане дар хакки Айни. - Точикистони совети. 1978, 13 апр.
211. Шкловский В.Б. Дневник. - М.: Сов. писатель, 1939, 164 с.
212. Шкловский В.Б. Марка Поло, - М.: Молодая гвардия, 1931, 88 с.
213. Шкловский В.Б. Сентиментальное путешествие. - М.: Гелиохон, 1923, 391 с.; Л.: Атеней, 1924, 192 с.
214. Шкловский В.Б. Таджикистан в освещении русской литературы. Советская литература народов Средней Азии. 1934, 3Г 2, с.
215. Шкловский В.Б. Турксиб. -- М. - Л.: Госиздат, 1930, 31 с.
216. Штейнберг В. Сталинабад. -- Наши достижения, 1931, М2 2, с. 11-12.
217. Эчодиёти даханахии халки Кулоб. - Душанбе: Нашрдавточик, 1963, 252 с.
218. Юдкевич Л. У ворот Индостана. - М.: Федерация, 1932, 154 с.
219. Юргин Н. Душанбе. - Красная новь, 1934, М 4, с. 96-104.
220. Юртаев Н. Мужество. - Сталинабад: Таджикгосиздат, 1937, 50 с.
221. Ясенский Б. Кишлак в ущелье. - М.: ГИХЛ, 1934, 56 с.
 222. Ясенский Б. Москва - Таджикистан. --- М.: Библ. Огонька, 3Ч 6, 1932, 47 с.
223. Ясенский Б. Приветствия J1ахути. - Советская литература народов Средней Азии, 1933, М 3 (5), с. 3-б.
224. Ясенский Б. Пьеса о Вахше. - Коммунист Таджикистана. 1934, 8 май.
225. Ясенский в Таджикистане. - Коммунист Таджикистана. 1931, а} 1 мая; б} 30 мая,
22б. Хаким Карим. Окшуда. Асархои мунтахаб. - Душанбе: Ирфон, 1965, 37о с.
227. Хамди. «Ба омадани муборизи мохир, рафиц Вишневский». - БАС, М 5, 1935, с. 14.
Использование записи бесед:
228. Беседа с В.Б. шкловским. -- Переделкино, 15.V11. 1983г.
229. Беседа с Ц.Б. Бану. -- Самарканд, 5.IХ. 1981г.
230. Беседа с Рахимом Хашимом. - Душанбе, 3.Х1. 1983г.
231. Беседа с Гани Абдулло. - Душанбе, 13.11. 1979г.