Ночная репетиция - начало

(или отголоски пройденных шести парадов)
Часть №1
Из записок: «Курсантские байки».


                «Ничто и никогда не проходит бесследно»
                - Рэй Брэдбери, «Лето, прощай».


     Генеральная репетиция 108-го парада.
     Москва. Красная площадь.
     Первый день ноября 1980-го года. Точнее – ночь, около двух.
     «Большой сбор» объявили неожиданно, сразу после занятий в вечерней школе перед «СамПо». «Двенадцать» не выучил. Завтра Пиллерс (наш учитель по литературе)тотальный опрос обещал устроить…
     Стою. Стою неподвижно часа два.
     За спиной коренастый Василий Блаженный. Красавец. Похож на Спаса, только ниже. И, кажется, раза в два старше.
     Холодно. С реки дует.
     И влажно.
     Сукно «шинельки» бессильно против ветра влаги, продувает и впитывает.
     Плечи гудят.
     Мерзко…
     Слава Богу, стою не крайним, семнадцатым в пятой шеренге 2-ой «коробки» (батальоне то есть) нахимовцев. Шурик (Сашка Бойцов - мой дружок со школы) у нас первый. Серега Рябинский (сосед по парте) - последний, двадцатый.
     Не повезло…
     О-о-о, но-о-ги. Бедные мои ноги. Словно по полпуда к подошвам ботинок подвесили. Не поднять. И тысячи игл в пальцы воткнули. Не наступить. Ну, кто мог знать, что ночью мороз будет до минус пяти. Ду-рак, «хром» нацепил вместо «микропора». Мозольки берег. Правый «микропор» утром на аэродроме сразу все до крови разодрал. Четыре часа «живым мясом» топтал бетон взлетной полосы. И как быть?
     Йод? Бинт?
     Ха!
     Ру-чень-ки мои.
     Да ладно, ныть. Руки-то как раз ничего, нормально. Хотя и в хлопчатобумажных, но всё-таки перчатках. Да и в рукава можно втянуть.
     В правом кулаке нашатырь с ватой. Ну, так на всякий случай для соседа. А у него для меня. И так у каждого. На втором часу «по стойки смирно» многие падают…
     Мама, мамочка моя.
     Помню, прошлой осенью ты заставляла одевать в школу шерстяные варежки и меховую шапку-ушанку. А я их в портфель.
     О-о-ох!
     Где та ушанка? «Беска» (бескозырка, то есть), притянутая резинкой к ушам, да ленточки, хлещущие по лицу.
     Голые под полубокс затылки нахимовцев блестят на свету прожекторов, бьющих  из-за спины. Красиво…
     Но уши не греет.
     Уши хрустят. Особенно левое, при касании кончика грубым сукном высокого воротника, куда удается его прижать. Рук не поднять. Видно…
     Усы – жалко.
     Пушистые были, теплые и мягкие. Ещё три месяца назад красовались над губой четырнадцатилетнего подростка при поступлении. Вонючий «Тройной» лишь слегка унял зуд на щеках и шее от следа старой батькиной бритвы. Лицо на ветру шелушится. И чешется. И жжет.
     Жуть…
     Ма-ма! Где ты? Как ты?
     Хочу домой. Поваляться на диване. И ни-че-го больше…
     Часы на Спасской ожили.
     Что-то мелькнуло на мавзолее.
     Неразборчиво рявкнул микрофон.
     И…