среда, 20 февраля 2008

Прежде, чем открыть ноутбук, определился с предполагаемой преамбулой к корреспонденции (смотри ниже выделенным шрифтом) для блога Лёни Школьника «Биробиджанцы». У меня, как говорится, не как у «таковских», но всё не так! Зато однажды напрягшись, не станешь напрягаться по поводу много раз. Вчера день завершил достойно, проехав 45 км за 72 мин., то есть со скоростью более 37 км\час, наблюдая при этом добротный футбол возобновившихся игр ЛЧ! Потом снова большую часть ночи был в курсе фильмов, просматриваемых краем глаза, играя с компом в шахматы без особых размышлений. Так что утром снова пришлось промывать воспалённые глаза свежезаваренным чаем. Предложений соблазнительных пока нет и, слава Богу, можно спокойно продолжать свои бесполезные дела. Погода продолжает держаться в смягчённо-зимнем варианте со снегом, слегка подтаивающим, конечно, в местах, где не распыляли «реагенты Лужкова». Сделал даже несколько снимков из окон, подмечая нюансы сезонных перемен.

            Продолжаю вчера начатую исповедь-проповедь, отложив пока что до лучших времён подбор инструментов, финтов для воздействия на публику блога Л. Школьника. В новых материалах читаю всё о тех же и о том же. О замечательном Доме пионеров, первое здание которого, кажется, если не ошибаюсь, было некогда профессиональным еврейским театром, закрытым раз и навсегда, о его замечательном бессменном руководителе и самом лучшем кружководе; о том, что все мы родом из счастливого советского детства, где приобретали свои далеко не случайные черты под руководством талантливых наставников, которым страна доверила воспитание будущих героев нашего времени. И они действительно добивались хороших результатов, точнее, достигали имеющимися минимальными средствами сравнительно огромных успехов местного значения. Особенно увлечённым и способным ребятам указывали направление развития, прививали азы подлинного профессионализма. И всё это опять-таки начиналось в момент хрущёвской оттепели, во времена так называемой «литературной пятилетки», достигало своего пика к середине-концу 60-тых, и… почти ничего о том, что было раньше или стало потом. А Биробиджан жил и живёт своей особой жизнью, так или иначе прогрессивно нивелируясь, теряя наиболее перспективных жителей, характерные черты не хуже, чем в Одессе. О, иллюзии и мечты на заре существования, навеянные мифом грядущего, давно погребённого в невозвратном прошлом! Да, кто-то кем-то стал, чего-то добился, относительного того, кем был или являлся. Отсеялся, переехал, устроился, укоренился. Но кто-то и пострадал, получил то или иное увечье, погиб, в конце концов, не говоря уже о веренице естественных умираний! Короче говоря, мемориальными досками и воспоминаниями об именитых людях, как правило, приуроченными к уважительным по возрасту юбилеям мест и их обитателей, невозможно «накормить» и самого заурядного читателя или оппонента. Это либо чествуя победителя, который всегда прав, ибо победил, либо на поминках можно только о хорошем и ни слова о плохом. Регистрируя внешние исторические события, создавая временные устойчивые мифы из коллективных призраков, явленных не без присутствия едва ли не на генетическом уровне закреплённого синдрома страха, люди жертвуют качеством внутреннего движения, лишаются лучших жизненных ощущений вместе с определённой долей свободы как части воздуха и света, необходимых для нормального развития личности. Самообманами искренними пытаются продлить активное существование за счёт того самого грядущего, съеденного в прошлом, помня эпоху надежд и обещаний, несбыточных по определению в смысле масштабности первых открытых перспектив! Потом, успокаиваясь на достигнутом, разве что бессознательно стараются извлечь выгоду из сравнительных ощущений с худшим временем-местом, то есть, строго говоря, способствуют интеллектуальному разврату, вступая в известное противоречие с акцентом собственной эпохи, когда любые трудности и невзгоды не пресекали стремлений и желаний добиться успеха! По мере развития самоубийственного прогресса, совершенствования технологии производства и деградации свойств и качеств ощущений, «вчера» для пожилых людей в любом случае желательнее, притягательнее, тогда как «завтра» – музыка молодости! А что сегодня, здесь и теперь? Как плясать от сложившихся исходных, когда обстоятельства не хочется воспринимать вообще, не то, что писать о происходящем! Как и папа, я в идеале читал бы только такие интересные и увлекательные вещи, чтобы «самому писать хотелось»! Наконец, заключительный вопрос, равнозначный сакраментальной сентенции «но, кто придёт и откуда»: кто вернётся в этот город необыкновенных людей и невероятных чудес?!    
      
       Однажды в молодости по служебной необходимости пришлось написать статью в газету районного масштаба, преследуя цель выделения дополнительных средств богатым предприятием для нашей школы. С задачей справился, но, когда потом читал это своё, гладенькое, прилизанное, подслащённое, сделалось так гадко на душе, что я зарёкся делать впредь что-либо подобное даже из самых благих намерений! И до сих пор уверен, что нужно страшиться именно подобной одарённости и не уступать собственной бездарности, так же, между прочим, преодолеваемой, как и любые страхи и страдания, преображаясь в бесстрашных поступках, словно наслаждаясь творчеством!
 

                ***
Ни злая ярость нищеты, ни роскошь лучшей преисподней
не отсечёт от красоты и романтической свободы.
Не выигрышем крупным бить за счёт – не счесть их – проигравших.
Толпу в себе, как пыль прибив, творить не стыдно и не страшно!
Всё по плечу, конечно, мне: пусть тело бренное в пролёте,
душа витает в вышине мечтою идеальной плоти!
Блуждающая по лицу, как зайчик солнечный улыбка
хранит воздушную пыльцу любви ко мне – младенцу в зыбке!

               


                ***
Всё позади, всё впереди, где бы и кем ни состояться,
останется момент пути с преодолением препятствий!
Когда б терпение и труд вдруг увенчались пониманьем,
то крутизны любой маршрут привёл бы к встрече и слиянью!
При неизбежности всех жертв в бреду несобственных желаний,
неся пожизненно свой крест в пути больших завоеваний!
Глаза мозолит Мавзолей и сердце леденит прозренье:
любой талантливый злодей из добрых вырос побуждений!
При каждой жертве есть фанат, как раб при созданном кумире,
никто ни в чём не виноват, и правы мертвецы живые.
Слабо в себе преодолеть, сопротивляясь беспрестанно, -
гораздо легче околеть, - толпу тверёзых – жутко – пьяных,
толпу здоровых и больных, неграмотных и грамотеев
из люда, что в себе самих быть человечеством не смеют!

«Никто не больше никого», и стоит славы неизвестность, –
не век же быть себе врагом самолюбивым, правым, смертным!
Пусть всё останется, как есть, как вот он я, не открываясь
и без того открытый весь, куда б ни вынесла «кривая»!
О, неисторгнутый исток! Возврат к эпохам возрожденья:
что бы там ни было, есть Бог в духовном качестве движенья.
Как ни узка судьбы стезя, есть дополнительная бровка,
иначе просто жить нельзя в игре с листа без подготовки!
Придётся, будучи никем, авторитетно отрешаться,
как Яков, помня о «ноге», Израилем хромать остаться.
И обретая, как никто, в борьбе, извечных испытаньях,
не нарываюсь на итог больших надежд и ожиданий!
За жизнь бессмертную дрожу листом осиновым над бездной,
что над презреньем дорожу любовью в капле перевеса!