Смола

   Прошло несколько дней. Несмотря на то, что маленький худой человек у нас больше не появлялся, я чувствовала себя неважно. Я чувствовала, что мои силы продолжают покидать меня. Если раньше слабость была внутри меня, теперь я ощущала её и снаружи тоже. Как будто у меня очень тонкая кожа. Все звуки внешнего мира - от шума улицы до голосов людей, стука молотка и даже закипающего чайника - я воспринимала болезненно не только слухом, но и всем телом.
   То, что говорилось вокруг, для меня имело тайный смысл, и я пыталась понять, что за этим стоит. Закройщик, положив мне на стол недостающие детали, весело улыбнулся.
- А ведь это правда, что на солнце всё чёрное тает! Пойди, посмотри на себя в зеркало.
   Я никуда не пошла, а достала из сумки круглое зеркальце. Он оказался прав. С правой стороны тонкая линия чёрного карандаша, которым я подвела веки, почти растаяла. Я пошла в туалет, умылась и отметила, что не только линия карандаша, но и я тоже таю. Неужели он хотел сказать, что я чёрная? Откуда он это взял? Нужно молиться: молитва очищает и настраивает. Я развернула сложенный вчетверо листок и несколько раз прочитала написанное.

   Когда вернулась на рабочее место, в цех зашёл Илан - продавец из соседнего магазина. Стал рассказывать, что вчера вечером, возвращаясь домой, вступил в краску или смолу - во что-то липкое. Не разглядел - темно было. Теперь не знает, как поступить с туфлями - выбросить или нет. Туфли совсем новые, всего несколько раз надел. Может, есть какое-то средство их отчистить?
   Мои руки, шея, спина напряглись. Отложив инструменты в сторону, я посмотрела на Илана. Он стоял в центре цеха, растерянно переводя взгляд с одного сапожника на другого. В руках держал пару туфлей подошвами вверх. Одна из них была чёрной. Закройщик советовал выбросить, сапожники - попробовать отчистить. Илану дали бутылку с растворителем и обрезки ткани. Он пропитал ткань раствором и стал тереть ею по запачканной подошве. Через минуту и ткань, и его руки были грязными. Илан положил туфли в кулёк и теперь пытался оттереть руки. Закройщик смеялся: “Говорили тебе - выбрось, значит - выбрось!”

   В моей голове громко пульсировала кровь. Для меня это были не просто туфли. В моём сердце звучали слова Миры: “Твоё тело - это туфли на ногах у Вечности! Понимаешь?”

   Я поняла! Правда, только сейчас. Я поняла, что от того, отчистит он подошвы или нет, решится его судьба. Мне даже показалось, что Илан стоит в центре освещённого манежа. Вокруг сидят зрители. Даже не зрители, а те, кто принимает решение и выносит приговор. В глубине себя я точно знала, что дело не в туфлях. Накопил достаточно того, чего не надо. Но...
- Сказал же человек, что темно было! Понимаете? Темно! Или в Вечности день сплошной, ночи не бывает?
   Арена исчезла. Появилась Богиня правосудия с завязанными глазами, держащая перед собой весы. На одной чаше весов - свет, на другой - тьма. Они были уравновешены. Тёмная чаша медленно стала опускаться, светлая – подыматься.
;
   И так же медленно и неотвратимо во мне натягивалась нить. Нить, связывающая меня с жизнью. Нить, которая порвётся, когда чаши окажутся в крайне противоположных точках по диагонали. Нет, этого не должно произойти. Нет!
В цехе воцарилась тишина. Все присутствующие внимательно смотрели на меня. В голове пронеслось:
“Значит, это я сказала вслух. Хорошо, пусть будет так!” Поднявшись со стула, подошла к Илану и улыбнулась:
- 'Нет! Не надо их выбрасывать. Я вам помогу. Мы их отчистим!
   С этими словами я взяла пакет из его рук, бутылку с растворителем, тряпки и вернулась на место. Достала туфли, пакетом застелила стол. Нашла самый тупой нож и стала аккуратно соскабливать смолу. Она была немного размягчена растворителем, поэтому поддалась моим усилиям. На подошве стали появляться светлые полоски.
Кто-то из сапожников принёс липкую ленту и заклеил ей кожу, прилегающую к подошве. Кто-то - куски плотного поролона. Через полчаса подошва была отчищена. Шимон, глубоко вздохнув, обратился к Илану:
- Да, подошва выглядит не лучшим образом. Знаешь, оставь их здесь. До утра она высохнет, я её заново обработаю, будет как новенькая.
Илан смущённо улыбался.
- Я даже не знаю, как вас благодарить.
- Не надо нас благодарить, ты ей спасибо скажи, - махнул головой Шимон в мою сторону.

   Я смотрела на свои перепачканные руки, на грязную футболку и пыталась понять - Зачем? Зачем мне это надо? Зачем я это сделала? Я не знала. Но я знала точно, что не могла поступить иначе. Это противоречие подымало во мне злость на саму себя. Илан сделал шаг в мою сторону. Его смущённая улыбка перетекла в виноватую.
- Спасибо Вам большое! Вы... Вы просто спасли мою жизнь! Вы сладкое любите?
Все засмеялись, а у меня кольнуло сердце.
- Пожалуйста! А сладкое - нет, не люблю!
С этими словами я вышла из цеха. Уже на пороге боковым зрением увидела, как один из сапожников, указывая на меня, покрутил указательным пальцем у виска. “Совершенно точно,” - подумала я, - и это многое объясняет. Мне стало смешно, злость испарилась. И как можно злиться на человека, с которым не всё в порядке?
Проходя мимо кабинета Дани, остановилась и заглянула вовнутрь. Он молча подвинул телефон в мою сторону.
- Мира, привет! Я могу к тебе заехать?
- Я тебя жду. Неужели он опять пришёл?
- Нет, он - нет. Другой пришёл.
После короткой паузы я услышала:
- Я тебя жду.

НОВЫЙ ШАНС

   Мира позвонила на третий день около девяти часов вечера. Поинтересовалась, как дела, как я себя чувствую. Уточнила, что эта я её обидела, а виду себя как обиженная. Но... всё прошло! Каждый из нас был не совсем прав и, если у меня есть желание зайти к ней завтра после работы, она будет рада.
   За эти несколько дней моё состояние ухудшилось. Я стала впадать в тупую задумчивость. Вернее, в полнейшее отсутствие мыслей. Это могло длиться пять-десять минут. Любой звук со стороны мог вывести меня из этого состояния. Первый раз это случилось на следующий день после моих наблюдений за Богиней.
Всего несколько часов, и рабочий день закончится. Я замерла, к чему-то прислушиваясь, и услышала:
- А Илан так и не пришёл за туфлями. Наверное, завтра зайдёт.
   По моему телу пробежала нервная дрожь. Я подошла к стеллажу: туфли лежали на полке, подошвами вверх. Чистыми, отполированными подошвами. За туфлями не пришли. Подумав, что он их, наверное, завтра заберёт, я вернулась на своё рабочее место. Поняв, что ни завтра, ни послезавтра он не придёт - я замолчала. Внутренне замолчала. Ни одной мысли, только тяжесть в сердце и во всём теле. Не знаю, сколько времени я так просидела. Вернул меня обратно голос Шимона:
- Я тебя третий раз спрашиваю: чем ты руки отмыла? Ты что, спишь с открытыми глазами?
Я посмотрела на свои руки, потом на Шимона и ответила:
- У моей знакомой жидкость есть для снятия профессионального макияжа. В театре ей пользуются - краску снимает и клей. За пять минут всё оттёрла.
- Для профессионального макияжа, говоришь? Значит: “И маски снимем мы с лица. Спектль закончен, госпoда!” А за пять минут - это хорошо. Некоторым, чтобы отмыться, жизни мало!
   Я подумала, что это он говорит? Почему спектакль закончен? Неужели это только спектакль? Неужели только роль? Нет! Это - жизнь! Жизнь! ...Интересно, откуда он взял эти слова?
- Шимон, откуда это - про маски?
- Это стихотворение. Хочешь, прочитаю?
- Да. А чьё стихотворение?
- Моё!
Я незаметно улыбнулась, а он отошёл от моего стола с высоко поднятой головой, остановился в центре цеха и поклонился всем присутствующим.
- Стихотворение: “И маски снимем мы с лица. Спектакль закончен, господа!”

В хаосе мы находимся, пытаясь
Воздвигнуть стройный ряд,
Из понимания вещей, из сути.
Всё просто так!
Лишь, посмотри в себя,
соедини разорванные нити.
Найди - что ты?
Откуда и куда идёшь? И по какой причине?
Отбросив “при”, мы разберёмся в чине.
По образу его и встанем в ряд.
И вот, тогда... Вы, мужество на помощь призовите.
Откройте широко глаза и посмотрите.
Вдохните глубже. Это вы и есть!
От А до Я. От глубины, до мели.
От чёрного до белого столба - граница наша, господа!

   Все зааплодировали. Чтец поклонился, а я... неожиданно и громко заплакала. Заплакала потому, что стих попал в моё сердце. Меня пытались успокоить; воды принесли, салфетки. А я плакала и не могла остановиться. Дани попросил меня зайти в его кабинет. Пригласил сесть, сам сел напротив.
- Скажи, пожалуйста, тебя здесь обижают?
- Нет, меня никто не обижает. Всё в порядке. Стихотворение на меня сильное впечатление произвело.
- Впечатление - это хорошо. Плакать зачем?
- Настроение плохое было.
- Настроение... Я давно тебе сказать хотел, что после похорон мамы и отъезда сестры ты очень изменилась. Я понимаю, нас всех мама родила, и это больно, когда родители уходят. Но это закономерные процессы. Мы все когда-нибудь уйдем. Ты только посмотри, на кого ты стала похожа! Грустная всё время; плачешь, шутки понимать перестала. Ничего не ешь, на глазах таешь! А у тебя ребёнок, за которого ты несёшь ответственность! Ты обратила внимание; когда ты заходишь в цех, говорить тише начинают? На тебя стараются не смотреть. Некоторые думают, что у тебя психика нарушилась.
- Некоторые - это все?
- Вот видишь, к словам придираешься. Нет, не все! Это я так сказал, чтобы в чувство тебя привести. Все понимают, как тебе тяжело. Но возьми себя в руки и иди вперёд! Жизнь продолжается! Ещё немного - и ты работать не сможешь!
- Я плохо работаю? Есть жалобы?
- Никто не жалуется. Работаешь ты аккуратно и хорошо, но... Ты пойми, твоё состояние нас беспокоит. Я просто боюсь, что ты в обморок упадёшь в один прекрасный момент. От тебя половина осталась! Почему ты не ешь?
- Не хочется, а иногда тошнит. Это от жары и от клея, наверное.
- От жары, от клея... Знаешь, возьми отпуск на две недели. Побудь дома, отдохни, успокойся.
- Вы меня увольняете? Скажите прямо.
- Никто тебя не увольняет! Вот, опять! Видишь, что ты делаешь! Никто тебя не увольняет, тебе помочь хотят. Я тут подумал: может, тебе доктору показаться надо? Анализы сдать, рентген сделать, витамины попить или успокаивающее.
Когда у меня жена умерла, я целый год таблетки пил. Сам никак успокоиться не мог, а потом попустило: дети, внуки, работа - колёсико закрутилось опять. Вот, до сих пор и кручусь. Тебе тоже остановиться надо, в себя прийти. Ты меня поняла?
- Я вас прекрасно понимаю. Я постараюсь.
- Вот и хорошо, постарайся! Если нужна помощь - обращайся. Насчет отпуска подумай и, к доктору, к доктору обязательно пойди.
***

   На следующий день туфли лежали там же, на стеллаже. А ещё на следующий день, Дани сказал, что Илан, выйдя от нас, попал под машину. Был в реанимации. Когда в себя пришёл - перевели в общую палату. Через несколько недель он должен быть дома.
- Да, не везёт ему! На гадость какую-то наступил и под машину попал. Ну ничего, в следующий раз будет смотреть, куда идёт...
У меня радостно забилось сердце. Живой! Главное - живой! Значит, не даром все перепачкались.
   Дани подошёл к моему столу и с интересом спросил:
- Ты что это так развеселилась? У тебя всё в порядке?
Мне стало легко и весело одновременно - я засмеялась. Чем громче я смеялась, тем сильнее волновался Дани.
- Может, водички попьёшь?
Он поставил на мой стол стакан с водой, который сам собирался выпить.
- Спасибо, вода - это хорошо! Только не пойму я вас: если плачешь - плохо; смеёшься - тоже плохо.
- Нет, смеяться - это хорошо! Только что весёлого? У человека беда случилась. Погибнуть мог!

   Мой внутренний голос говорил: “Перестань улыбаться, сделай серьёзное лицо, не так поймут!” Но праздник просился на свободу, и я его отпустила!
-А может, вся его жизнь бедой была? Попробуй в один день в смолу вступить, на следующий под машину попасть, а самое главное - не умереть, живым остаться! Его оставили, новый шанс дали. Значит, в него верят! Какая же это беда?
   Представляете, когда он без сознания в реанимации был, наверное, перед Богиней Правосудия предстал. Она строгая такая, весы в руке держит. На одной чаше - благие дела, на другой - плохие. Представляете, что он испытал, когда одна из чаш перевешивать стала? Когда он со стороны деяния свои увидел? Представляете? Какое понимание, какое озарение на него снизошло! Особенно, когда он понял, что ему новый шанс дали!

   В наступившей тишине был слышен только гул работающих вентиляторов. Все смотрели на меня. Мой праздник немного смутился и попытался спрятаться. Дани достал носовой платок из бокового кармана, промокнул маленькие капельки пота, выступившие у него на лбу, глубоко вздохнул и тихо спросил:
- Ты... Ты откуда всё это взяла?
- По телевизору несколько дней назад, фильм показывали - соврала я.
- По телевизору... Была бы моя воля... Я бы эти телевизоры.... Зачем, зачем такое показывать? Неокрепшие умы смущать, психику людям портить? И так все нервные!

   Со всех сторон, почти одновременно, полетело недовольство в адрес современного телевидения. Никто не заметил, как в цех вошла женщина. Женщина лет сорока, невысокого роста, немного полная. На голове - тёмный платок, под измученными глазами - тёмные круги. Свободная рубашка с длинным рукавами поверх длинной чёрной юбки. Перед собой обеими руками она держала большой свёрток, завёрнутый в яркое цветное полотенце. Теперь внимание присутствующих было приковано к вошедшей. Она переводила взгляд с одного человека на другого, часто моргая круглыми глазами. Остановив взгляд на белом костюме Дани, подошла к нему и заговорила звонким, детским голосом:
- Я девушку ищу, здравствуйте!
- Здравствуйте! Вы считаете, что я на неё похож?
- Нет, что Вы, не похожи! Но… вы здесь старший?
- Я - старший! А Вы?
- Я девушку ищу, которая сладкое не любит; она здесь работает. Так Илан сказал. Он попросил пирог с брынзой и зеленью испечь.
   Теперь все смотрели на меня опять. И она тоже, внимательно так... А потом подошла к моему столу, развернула пирог и поставила его передо мной. Он был ещё горячим. Я почувствовала, что сейчас заплачу снова. Меня спас закройщик. Он первым подошёл к женщине, обнял её за плечи, говоря слова поддержки и утешения.
   Она рассказала, что Илан два дня был без сознания. Когда в себя пришёл, перевели в общую палату - выздоравливает. Только сны ему странные сниться стали. Сегодня утром прихожу, a он меня домой отправляет. Просил девушку найти и пирог ей испечь - несладкий только. И туфли, если можно, я заберу.
Туфли положили в пакет, Илану пожелали быстрейшего выздоровления. Пирог разрезали и съели. Он оказался очень вкусным.
    Перед тем, как разойтись по рабочим местам, Дани подошёл ко мне и тихо сказал:
-Кино, говоришь... В жизни такие вещи происходят - ни в одном кино не увидишь!
Мысленно, согласившись с ним, я развязала новую пачку кроя.