Записки убийцы. Записка первая
- На счет три. - тихо сказала одна из фигур. Вторая лишь молча кивнула в ответ.
Послышался глухой щелчок, и первая фигура - женская, вскинула руку, приставляя взведенный пистолет ко лбу второго человека. Он повторил ее движение, и вот они стоят с прижатыми к голове стволами, глядя друг другу в глаза.
- Раз, - сказали они одновременно. Девушка тихо захихикала, откидывая со лба длинную челку.
- Два, - едва слышно шепнул парень, закрывая глаза.
- Три.
Выстрел эхом разнесся по дому. Тело девушки красиво выгнулось дугой, прежде чем удариться о грязный, забрызганный кровью пол. Парень мешком осел рядом с ней, сначала упав на колени, а потом - лицом на плиты.
Последнее, что он увидел перед тем, как глаза подернулись мутноватой пленкой, - две тетради, лежащие неподалеку. Тетради, в которые они вложили душу и жизнь.
***
"Пожалуй, единственный человек, над которым издеваются больше, чем надо мной, это Пандора. Вот уж над кем есть все основания "подшучивать" - последние два года она ведет себя более чем странно. Некоторые говорили, что ей дорога в актрисы: эта девушка меняет свое поведение чуть ли не каждую неделю. Вместе с поведением меняется цвет волос, глаз и стиль одежды. То она приходит, выкрасившись в черный, а на следущий день - в ярко-розовых туфлях и платье; то, сделав два хвостика, улыбается, словно первоклассница в свой первый школьный день.
Многие считают ее ненормальной. Но я всегда рад ей - ведь когда рядом она, обо мне ненадолго забывают, оставляют в покое.
Вообще-то дневник принято начинать со слов "Здравствуй, дневник, меня зовут так-то, мне столько-то лет" и так далее. Но это так избито звучит, и больше подходит для записной книжки шестиклассницы, чья жизнь полна радостей и мимолетных волнений, и которая нужна ей, чтобы лет через десять перечитать и взгрустнуть по прошедшему детству. Но все же, для проформы - меня зовут Джеймс. Шестнадцать лет.
А мой дневник предназначен совсем для другого. В нем я хочу описать свою нелегкую жизнь и некоторые мои мечты. И, пролистав его в будущем, порадоваться, что все это благополучно прошло.
Но пройдет ли?
Недавно Джинни опять заступалась за меня. Причина придирок - "Слишком женственный", хотя это совсем не так. Мне очень стыдно перед сестрой. Глядя на нее, я представляю, что это я так решительно отвечаю обидчикам. Да, мы близнецы, но характер у нее более волевой.
Я говорил, что хочу рассказать дневнику о мечтах. Правда, они несколько отличаются от привычных фантазий старшеклассника - меня не интересуют игры или девчонки. Точнее, я не ставлю их на первое место в жизни.
Единственное, о чем я думаю, лежа в кровати, собираясь на занятия или гуляя с сестрой - смерть. Смерть этих подонков, которые выбрали меня мальчиком для битья два года назад. Я во всех подробностях представляю, как их головы отделяются от тел, или как их отбрасывает далеко-далеко после столкновения с автомобилем. Порой, когда приходит вдохновение, я даже пытаюсь зарисовать это, но чаще просто описываю. Сестре говорю, что хочу стать писателем и пишу страшилки, чтобы потренироваться. Вроде бы верит.
Смотрю я на Джин и думаю - когда мы рождались, наши души перепутали и вместо того, чтобы вложить в мое тело сильный дух, Бог дал мне сознание девочки: я очень боюсь физической боли. Стыдно перед сестренкой.
Почему я начал запись с рассказа о Пандоре? Я восхищаюсь ей так же сильно, как Джинни (которая, к слову, старше меня на несколько минут). Несмотря на придирки, она ведет себя так, как хочет. Мне бы такую силу воли.
Сегодня мне опять поставили синяк под глазом. Кристиан, непризнанный лидер нашего класса, вместе со своей компанией. Правый глаз заплыл, и у меня с трудом получается его открывать. Очень больно.
Правый глаз, Крис. Я запомнил."
Перестав писать, мальчик откинулся на спинку стула, уставившись в потолок. Прикусив от старания язык, он начал водить по лежащему рядом листку из альбома ручкой, вычерчивая линии, которые постепенно приобретали узнаваемые контуры.
В небольшой фигурке в углу листа нетрудно узнать того самого обидчика. Дорисовав, Джим взял ножницы и осторожно вырезал человечка из бумаги.
- Художник из меня никакой, - вздохнул парень.
Но если не приглядываться, можно вообразить, что бумажная фигурка - ненавистный Кристиан.
Целлюлозная ручка медленно отрывается от тела, плавно планируя на пол. Остальные конечности следуют за ней. Осмотрев остатки человечка, Джеймс позволяет себе легкую улыбку.
- Ну что, как без рук будешь меня бить? Больше не сможешь даже пальцем меня тронуть... У тебя их теперь нет.
А еще можно представить предсмертный крик перед тем, как ножницы перекусят тонкую шею, и голова отправится к остальным частям.
Дверь распахнулась, и в комнату влетела сестра-близнец мальчика - Джинни. Ее вечно веселое и жизнерадостное настроение - тайный объект зависти Джима, у которого из-за проблем в школе всегда хмурый вид.
- Я принесла лед, - девушка протянула брату небольшой пакетик. Кивнув, парень взял его. Приложив пакет к глазу, он облегченно выдохнул:
- Спасибо. Мне теперь намного легче.
- Неужели так трудно самому пойти на кухню и взять лед? - Джин с укором посмотрела на мальчика. Тот неопределенно пожал плечами, переворачивая пакет.
- Нужно рассказать учителю, - спустя несколько минут тихо произнесла девочка. Джеймс отрицательно покачал головой:
- Ни в коем случае. Я уже объяснял тебе, почему мы не можем этого сделать. Что, повторить?
- Но этого нельзя стерпеть! - возмущенно воскликнула сестра, пересекая комнату и подходя к окну.
- Два года терпел, потерплю еще.
Заметив на полу останки бумажного Криса, Джинни подняла их и с минуту молча разглядывала. Тихо вздохнув, она кинула их в урну и направилась к выходу, остановившись у двери:
- Ты ведь не сможешь вечно резать бумагу. Рано или поздно сорвешься, и я боюсь, как бы ты не наделал глупостей.
Девушка вышла, прикрыв за собой дверь. Джим раздраженно фыркнул, повертев в пальцах бумажное тельце.
- Сорвусь - и что тогда? Будто я что-то смогу сделать один.
Скомкав бумагу, парень взял в руки ручку и вновь застрочил, перенося только что произошедший диалог в тетрадь.
Свидетельство о публикации №214100201554