Перекресток

«Не зови меня.
Если бы ты любил меня,
Ты бы был сейчас здесь, со мной.
Ты хочешь меня.
Давай! Найди меня!
Решайся же!».


ГЛАВА 1


Я проститутка.
Я живу в дерьмовом квартале, где из соседей только наркоманы и пьяницы.
Мне двадцать пять лет и мое будущее – это подпирать стены домов, пока клиентура наслаждается техникой исследования женской анатомии.
Все называют меня – Шори. 
Но это не мое имя при рождении, скорее по профессии. И, черт возьми, я не сказала бы, что по призванию… всегда рвалась в университет или колледж. Хотела стать журналистом и писать гадости о правительстве. Но, мое будущее закончилось в крохотной комнатке, где умещается кровать, телевизор и кухня, которая отделяется фанерой. Дизайнер из меня хреновый, но по крайней мере это лучше, чем торчать на улице, за компанию с бомжами.
Работа не пыльная, но бывают и осечки. Клиенты попадаются разные, но все сходиться к одному и единственному – сексу.
Они трахают меня за деньги. За те деньги, на которые я покупаю еду, оплачиваю счет за квартиру и покупаю одежду.
Я бы хотела иметь больше денег, чтобы выбраться из дерьма… но мой сутенер не позволит. Кстати, этот ублюдок, забирает часть моего дохода. Так, что… дело не только в его разрешении. Дело в том, что я не смогу жить по другому. Я настолько привыкла к легким деньгам, что не желаю менять на что-то… наверное, стоящее.
Желание и возможности – это про меня. Я исполняю желания клиентов и даю им возможность ее воплотить в жизнь.
Клиенты.
Богатые… не очень богатые. Но по мне, главное, чтобы они были чистыми. Никогда не трахнусь с бомжом, и уж тем более не отсосу его грязный член. Медицинская страховка, конечно, окупит все. Но не хотелось бы подхватить какую-нибудь заразу, от которой будет самой тошно.
Но в моем районе, есть много девушек, которые не брезгуют подобной экзотикой. И когда я вижу, как вонючий бомж, в засохшей от грязи и мочи, одежде прижимается к одной из девочек… пихает в нее свой почерневший отросток, наверняка, набитый не только сифилисом, меня начинает воротить.
Обязательно с презервативом. Защита прежде всего.
Если у клиента нет энного предмета, у меня всегда под рукой.
Даже минет – в резинке.
К черту. Не люблю дантистов.
Вот такая у меня жизнь.
Веселая, правда?
Уже перевалило за полночь, и основная кучка шлюх, клубиться вдоль дороги, махая и визжа проезжающим машинам.
Клиенты, что имеют машины… плюс. Если на улице холодно, то в кабине тепло. Неудобно немного, но зато с комфортом, в смысле, тепла.
Я часто трахалась в машине. Клиенты предпочитали, чтобы я парковала свою задницу на их бедрах, пока руль больно впивается в мою спину. Но… эффект, я вам скажу – не плохой. Иногда, забываешься и начинаешь биться головой о потолок машины. Комично, но не плохо.
Клиенты кончают всегда.
Это же мужчины.
Я никогда не кончаю. Я симулирую.
Всегда.
Стону. Кричу. Если того требует клиент – ругаюсь.
Бывает, что клиентура не прочь бросить и мне грязным словечком в лицо.
Я же, мать его, исполнительница желаний!
Ну, подумаешь, назовут они меня – сукой или шлюхой.
Не обидно… но, отчасти это так.
Пока клиент трахает меня, он ругает свою жену, за ее дрянной характер и нежелание давать ему ежедневно. Ругает начальство, за то, что они его имеют… да, а он стонет, приговаривая: каково теперь тебе, мистер Твирс? А? какого, когда тебя трахают?
Я сдерживаю смех, морщась в притворной эйфории и прошу трахать меня еще сильнее и жестче. Хм.
Ругают друзей. Ругают прохожих, которые оказались слепыми баранами.
Иногда, мне кажется, что секс – это сплошная ругань. Может, так оно и есть?
Сегодня, я одела новое платье. Короткое, так чтобы были видны мои ноги и чуть мелькала задница. Глубокое декольте, приятная ткань. Сапоги на шпильке. Густой макияж. Все, как полагается.
Я товар, который должен продаваться. Поэтому, я должна соответственно одеваться. Откровенно, сексуально, чтобы клиент исходил слюной… спермой, он в любом случае изойдет. Но… первоначально, я должна заставить почувствовать к себе вожделение.
Машины проносятся и сигналят. Но ни одна сволочь не останавливается. С тем же успехом, можно было дожидаться, когда проедет грузовой поезд.
Становится холодно. Нужно было прихватить курточку. Но если я одену ее, тогда откровенность исчезнет за лишней одеждой. А клиенту нужно видеть, за что он платит. Мне он платит, за упругую и большую грудь и за задницу, которой можно затмить Мэрилин Монро на выхлопной воздушке. Жутко хочется кофе. Я бы не отказалась от большой порции латте со сливками. И еще хочется курить.
Курево помогает расслабится немного. 
Меня не особо тревожит, что клиент будет сетовать на вредную привычку, ведь дело не касается поцелуев.
Кстати, о поцелуях.
Никаких, черт возьми, поцелуев!
Табу.
Это равносильно, минету без резинки.
Этими губами я целую свою младшую сестру, так что увольте.
К тому же, клиенту это совсем не на руку.
Следы от помады. Не дай бог, на воротничке.
Поэтому, большая часть клиентов предпочитает брать меня сзади. Я не против. Я не вижу его лица, он моего. Я могу не стесняться закатывать глаза, если он боготворит мои прелести или еще что-то бормочет, пока набирает темп.
Так что все довольны.
Хм. Бывало, что клиентура приглашала к себе домой. Но, после того, как одной из девочек не особо повезло в этом поприще, все на отказ, опровергли такую идею. Не безопасно и… черт их угадаешь, этих извращенцев. На улице, он может оказаться обычным бедолагой с нехваткой ласки. А стоит только перейти порог – так превращается в чудовище.
Хорошо, что хоть в этом с нами согласился Грэг – наш сутенер.
Морда у клиента была оранжевой. Уж и не знаю, что он с ним сделал, но мочился парень несколько недель.
Достаю сигарету и подкуриваю.
- Дай, и мне, милая. – Кстати, а вот и та самая девочка, что попалась в руки чудовища. Все называют ее «Свит Бон», что значит – Сладкая булочка. Сладкая, потому что любит есть конфеты и шоколад. А булочка, ну, догадаться не сложно. Она женщина в теле. В приятной полноте. Смахивает на доярку – вместо сисек – ведра, а вместо задницы – бидоны. Пышная копна рыжих кудряшек. Кожа, точно лилия, зеленые глаза. Не красавица, но что-то в ней есть, что привлекает мужчин. Может, формы? По мне… у нее чертовски заразительный смех. Даже если она брякнет глупость и начнет ржать, так все подхватывают.
Так о чем это я. Ах, да. Попался нашей толстушке один молодой, красивый и богатый клиент. Он привез ее домой, объяснив, не желание заниматься этим делом на улице или дома, потому как ему нужно подготовится. Хм… к чему?
Клиент велел «Свит Бон» раздеться догола и лечь на стол. Она исполнила его прихоть, и пока ее пышное тело, привыкало к твердой поверхности обеденного стола, клиент привязывал ее ноги и руки веревками к ножкам стола, хваля ее пышное тело. Он говорил, что это не просто складки… это хранилище жизненных запасов углеводов и жиров.
Знаете, он мне напомнил мистера Инканто. Смахивает на стеснительного маньяка, у которого были проблемы с недостатком выработки липидов. Вирджил отбирал своих жертв, чисто из-за большого количества жира, который в последствии и вытягивал.
Ну, так вот. Привязав нашу пышку, клиент сам разделся. Тело неплохое, отметила «Свит Бон», только член маленький. Хм… неудивительно, что ему нужно было время подготовится. После, он нанес на ее тело взбитые сливки. Залил все, кроме лица. А сверху, еще полил шоколадным топингом. Такое вот, живое пирожное.
«Свит Бон», говорила, что ожидала от парня, вроде – визуального секса. Ну, типо знаете, когда смотришь и дрочишь. Она тоже так думала, что облив ее сладостями, клиент начнет дергать своего мышонка, а он только тяжело дышал и выпучивал глазенки. Член у него встал… только вот размер не изменился. В итоге… клиент стал слизывать сливки с ее бедер, шепча – как сладко, как хорошо. За это дерьмо он заплатил сотню, так что «Свит Бон» оставалось только притворно постанывать. Хотя, она была бы сама не прочь перекусить вкусняшкой. Когда клиент добрался до междометия, запустив свой язык внутрь ее… хм, сливковой сердцевины, то неожиданно дернулся, как от удара. Дыхание у него сбилось. Белки покраснели. «Свит Бон» подумала – ну, может, он так кончает… неожиданно? Ан, нет. Это придурок, навалился на нее и стал душить, крича – что она испортила его жратву. Он ударил ее несколько раз по лицу. «Свит Бон», женщина крупная, и если попадешься под ее кулак – мало не покажется. Поэтому… она сделала вид, что потеряла сознание, а в голове уже созрел неплохой план, как проучить ублюдка.
Клиент замер. Испугался. Естественно.
Никакой уважаемый мистер, не захочет иметь дело с мертвой проституткой. Короче, он развязал ей руки и… наша пышка ринулась в бой. Отделала его по почкам… а потом и Грэг добавил.
Так что, после подобного дерьма, никто из девчонок не желает кататься к клиентам на дом. Если приспичило трахнуться, зайди за угол и спусти штаны.
- Черт, как кофе охота. – Я от холода, переступаю с ноги на ногу. – Грэг здесь?
- Пока нет. – Отвечает «Свит Бон», густо затягиваясь сигаретой.
- Пойду, куплю кофе. Прикроешь меня?
- Ты с ума сошла? Грэг тебя живьем сожрет и не подавится.
- Скажи, что у меня клиент.
«Свит Бон» качнула головой.
- Эй, погоди, – она снимает куртку и протягивает мне. – Надень, чтобы лишних мудаков, бесплатной порнухой не кормить.
- Спасибо.
Когда-нибудь, я прикрою свою лавочку. Уволюсь к чертям, только и видели мои пятки. Черт, как же я замерзла. Представляете, какого это пялить на себя легкие шмотки и стоять черт знает сколько на улице, пока не покажется клиент? Как это называют люди – издержки работы? Ну, да. Особенно по вечерам, когда температура понижается. А представьте, когда наступает зима? Осень уже бредет по городу, огорошивая дождями и холодными ветрами. А ты обязана торчать в короткой юбке и топе.
Черт бы побрала Грэга.
Иногда, так хочется надеть джинсы… ага, только попробуй. Потом проблем не оберешься.
Хуже, если простынешь. У клиентов, бацильные пользуются хреновым спросом. Так, что, если схватила лихорадка, приходится отсиживаться дома и терять навар. Теряешь навар, сидишь впроголодь, если у тебя, конечно, нет сбережений. У меня есть. На год хватит, чтобы пожить в достатке. Вообще, я коплю на собственный дом. Глупо надеется, что заработка от проституции хватит на свою крышу… но, надежда умирает последней, верно?
Я ускоряю шаг, пересекая улицу, вдоль домов с потухшими окнами и мигающими от неоновых вывесок, ночных магазинчиков. Через тридцать футов, видится пресловутая надпись «Старбакс» и стеклянные витрины, через которые просачивается запах жареного кофе.
Толкнув дверь, я вхожу внутрь и расправляю плечи. Здесь тепло и вкусно пахнет. Я подхожу к витрине, наклоняюсь к выставленным пирожным и пирожкам. Куртка «Свит Бон», чуть великовата, и доходит до линии платья, так что, когда я наклоняюсь, все что, у хороших девочек держится под замком, у меня выставлено на показ. Я бросаю взгляд в сторону, приметив троицу подростков и парочку. Девушка изумленно распахивает глаза, когда ее парень, чуть ли не давиться слюной, уставившись на мою задницу.
- Что желаете?
Я выпрямляюсь.
- Большое латте с сахаром и сливками. – Я поворачиваюсь лицом, скрестив ноги в лодыжках и ухмыляюсь. Да-да-да… какие знакомые взгляды. Так смотрят акулы, когда жрать приспичит, и не далеко плавает серфер. А молодняк, одетый в кожаные куртки, уже ведут подсчеты, у кого сколько денег.
Черт. Неужели, я так похожа на проститутку? У меня на лбу написано – предоставляю платные услуги? Почему, допустим… они не могут принять меня за девушку байкера или металлиста? О готах молчу… у меня с ними – небо и земля. Только что, волосы – черные, гладкие, как шелковый шарф. А в остальном, я могу быть кем угодно. Потому, что все девушки подобных банд – одеваются откровенно. Черт, да они все шлюхи, если так подумать. Да, у меня высокие лаковые сапоги на шпилях… и несуразная куртка. Хм, как будто я впопыхах убегала от внезапно явившейся женушки. Ага. Но это ничего не меняет.
Все женщины шлюхи.
Абсолютно.
Даже те, что ведут себя, как законченные праведницы, ходят в церковь и пекут пироги по воскресеньям, все равно – шлюхи. Мысленно, это точно. У каждой женщины в голове картинки того, чтобы она сделала со своим мужчиной. Как бы она его трахнула, или как бы хотела, чтобы ее трахнули. Только вот… не все это могут воплотить в жизнь. Жаль. Может, если бы жены были куда побойчее, не было бы спроса на шлюх.
- Ваше латте.
Я плачу за кофе и иду к столику, ближе к выходу. Кожаные диванчики… хм… помниться, был у меня клиент, который любил трахаться на заднем сидении. А страсть, собственно, проявлялась в том, как скрипит кожа под моей задницей, пока он работал. После, он долго обнюхивал мои ягодицы, убедившись, что они достаточно хорошо пропитались запахом и раскраснелись. Платил хорошо.
Да… он мне даже нравился в своей извращенной манере.
Делаю глоток кофе и жмурюсь, пропуская через себя кофейное удовольствие. Если бы секс измеряли в кофе… я была бы на первом месте. Кофеманка из меня еще та. Смотрю в окно, на стеклянную витрину, обклеенную порно-рекламой.
Этот город разлагается. Серьезно. В нем не осталось того, что я помнила по детству.
Запах… люди… магазины… все это кануло в дыру.
Папсквер… умер от передозировки дерьма. При чем, того дерьма, что источают его же жители. Я скучаю по тому, что было раньше. Скучаю по родителям… жаль, что их уже нет. Хотя, с другой стороны, я рада, что они не видят меня в моем дерьмовом поприще. Папа умер, когда мне было двадцать два. Мама, через шесть месяцев. Папа, от инсульта. Мама, от старости.
От разложения.
Вот откуда истоки моей профессии. Вот, почему я стала проституткой. Мне нужны были деньги на дорогие лекарства отцу, а моей зарплаты продавца, не хватало. Я не думаю, что успела бы скопить нужную сумму, до того, как папино сердце окончательно остановилось.
Из родных у меня осталась только двоюродная сестра. Ей двадцать. Она учится в колледже, в Пенсильвании. Я рада, что, хотя бы у нее все хорошо… пусть мы и не общаемся уже год. Так получилось.
Чертова профессия. Я и за профессию это не считаю. Черт, это дерьмо – лишь способ разложить себя еще больше, подкладывая свое тело под первых встречных.
Так… горько вспоминать, почему сестра перестала со мной общаться.
Ее бой-френд. Он снял меня. Хм… если бы я знала, что он ее парень, то ни в жизни бы не согласилась. Короче, сестренка увидела нас, в его машине. Черт, не хорошо получилось. Представляю, что она испытала, когда увидела меня, трахающего ее парня.
Когда она назвала меня… шлюхой… что было правдой. Я не обиделась на нее. Я пыталась объясниться. А вот с парнем, у меня был другой разговор. Я вернула ему, его поганые деньги… и, видит бог, хотела врезать по его вшивой морде. Но обошлась тем, что если я узнаю, о его походах налево, тогда его кишка окажется в его глотке.
Отворачиваюсь от окна, бросив взгляд на парня, что косится в мою сторону. Ему не удобно, потому что девушка, как сторожевой бультерьер, следит за его взглядом. А он хитрит, чуть ли не выворачивая глаза наизнанку. Троица, «золотых мальчиков», судя по липким улыбкам, пришли к выводу, что деньжат у них хватит на вечеринку. Один из них, в спортивном пиджаке и короткими светлыми волосами, поднимается и подходит ко мне.
- Привет. – Он садится напротив, оценивая мое лицо, по всем параметрам шлюхи.
- Привет. – Я хлебаю кофе. Не плохо бы закурить.
- Сколько ты стоишь?
Я лишь вскидываю брови, но не удивляюсь.
- Это аналог фразе – как дела?
Парень улыбается, сверкая белыми зубами.
- Эээ… не знаю.
Я наклоняюсь к нему.
- Минет – двадцатка. Обычный – пятьдесят. Что-то особенное – еще пятьдесят сверху. С каждого, если есть желание. – Откидываюсь назад.
- Идет.
Черт. Я еще не допила кофе, а клиентура уже требует. Ну, по крайней мере, я не получу выговор от Грэга. Будет чем отмазаться.
- Не против, если я допью кофе?
- Конечно. – Он кивает и поднимаясь, возвращаясь к друзьям.
Когда-нибудь это случится. Когда-нибудь я уволюсь.
Дьявол. Как бы мне хотелось другой жизни.
Спросите, в чем проблема?
Проблема в том, чтобы заиметь нормальную жизнь, нужно увидеть себя в ней. А я не вижу.
Я вижу лишь стены домов и Иисуса Христа, в лице потного клиента, силящегося кончить.
Чтобы начать жизнь заново, нужно порвать с прошлым. А как с этим порвать, если большая часть жителей Папсквера, знает меня в лицо?
Представьте, если я устроюсь, скажем, кассиршей в каком-нибудь магазинчике и мне попадется босс, который когда-то пользовался моими услугами. И во что это превратиться? В трах, только на законных правах. Мол – я босс, а ты подчиненный. Я плачу тебе, а ты не рыпайся. Так?
Нет. Нужно, валить из Папсквера, тогда будет новая жизнь. Только… черт, я не хочу уезжать отсюда. Что держит? Да, хрен его знает. Подруг у меня нет. Только девочки по ночной работе. Мы общаемся лишь на улицах. Днем – мы не знакомы. Это удобно. Никто никого не дергает. Родителей тоже нет. Сестра в Пенсильвании. Парня, кстати, у меня тоже нет. Только не спрашивайте – почему? Это же глупо. Какой нормальный парень смириться с тем, что его девушка шлюха? Даже, если этим парнем, будет клиент. Так, что же меня держит в этом чертовом городе? Привычка? Да… он так прогнил, спуская в атмосферу нечистоты, что я стала зависимой от него. А может, мои воспоминая. Надежды, что все измениться. Я изменюсь.
Я поднимаюсь с места, направляясь к двери. Перед тем, как выйти, смотрю на влюбленную парочку.
Да, парень. Если бы твоя девушка не была такой сукой, ты не смотрел бы на меня таким голодным взглядом. Скажете, я виновата в том, что он захотел меня? Что во мне особенного, чего в ней нет? Она отличается от меня одеждой. Голосом. Возможно и телом. Но там-то, мы все одинаковые. Включи фантазию, девочка, и бой-френд трахнет тебя, как следует.
На улице, я запахиваю куртку и двигаю на другую сторону улицу. «Золотые мальчики» спешат следом, с запозданием на пару минут. Они следуют за мной, оглядываясь по сторонам, точно бояться, что их застанут. Добравшись до переулка, я оглядываю довольно грязные покои. Вместо кровати, кирпичная стена. Вместо дивана и кресел, мусорные контейнеры. Со стока, монотонно капает вода. Запах протухших продуктов, не лучшая замена ароматным свечам.
- Все или кто-то из вас? – спрашиваю я, когда троица показывается в поле зрения. В полумраке, их лица и фигуры, кажутся нечеткими.
- Я буду. – Вызывается «золотой мальчик» с темными волосами. Когда он подходит ко мне, я замечаю, как сверкают крохотные бриллиантики в его мочках. Богатенький мальчик, ищущий приключений на улице с продажными шлюхами. Как это прозаично.
Блондин, что говорил со мной в Старбаксе, протягивает купюры дрожащими руками.
Руку даю на отсечение, что его ладони такие же потные, как и подмышки толстяка на беговой дорожке.
- Резинка есть? – спрашиваю я, убирая деньги в бюстгальтер.
- Неа. Забыл. – Отвечает мальчик с темными волосами. Я вытаскиваю из-за отворота ботфорта серебряный квадратик и протягиваю ему.
- Сам справишься или помочь?
Парень ухмыляется, зажав квадратик между зубами и…
… в следующее мгновение, он хватает меня за горло, и с силой сжимает. Остальные, удерживают за запястья, прижимая к стене.
- Пикнешь, и я отрежу тебе язык. – Шипит он, зажав мои бедра, между своими ногами.
Вот и приплыли. И почему мужчины такие мудаки? Почему они скрывают свое истинное лицо в течение дня, а к ночи, обнажаются? Почему они так ненавидят нас? Мы им даем то, что не дают их жены… возможно, и любовницы. Почему они не показывают свое дерьмовое Я своим коллегам, друзьям и родным, а выплескивают все на нас? Как-будто, мы отбросы общества, с которым только один разговор – насилие.
Да, как бы это не глупо звучало, но проституток насилуют. Знаете, в чем разница, между сексом за деньги и сексом по принуждению? Когда за деньги, желание обоюдное и не столь проблематичное. Всунул, получил и пошел. Радуйся дальше жизни. А по принуждению… черт, мало того, что тебя трахнут, отлупят, так еще и заберут деньги. А этот парень, похоже и не собирается трахать в резинке. Экстремист.
Я киваю.
- Держите ее как следует. – Командует он. Блондин, перехватывает мое горло, пока «золотой мальчик» справлялся с молнией на джинсах. – Хочешь знать, почему это происходит с тобой?
Кого он строит из себя? Мистера Фила? Мне на хрен не укатились его размышления, почему ублюдок решил трахнуть меня, используя своих дружков.
- Не слышу ответа, шлюха? – рычит он. Я лишь смотрю на него, сузив глаза, прокручивая приемчики Даны Уайт.   
- Что ты хочешь услышать? – хриплю я, дернувшись, когда он подхватив мою ногу, закидывает ее себе на талию.
- Хочу услышать от тебя вопрос – почему вы поступаете так со мной?
Хренов актеришка. Не верю – сказал бы Станиславский.
- Ты решил трахнуть мой мозг? – шиплю я, чуть опустив глаза вниз. Да… парень, тебе не помешал бы «Сиалис».
- Что ты сказала, сучка? – парень пыжиться, передергивая вялый затвор. Но, похоже, у него не получается достигнуть нужной кондиции. Он чертыхается, смотря на меня убийственным взглядом. – За это, ты будешь отсасывать у меня до тех пор, пока твоя челюсть не отвалится. – Парень хватает меня за волосы и рывком опускает на колени.
Да, что ты? Тогда, стисни зубы, парень, потому что, твоему члену сулит трансплантация.
- Открывай рот, тварь!
Остальные, продолжают держать за руки, оттянув их назад. Мышцы больно натянулись в струнку, чуть ли не до хруста.
В тот момент, когда я отшатнулась от вялого отростка, раздался оглушительный крик. Он эхом отозвался по пустой и темной улице, как сбивающая с ног, волна. Парни дернулись.
- Что за? – «золотые мальчики» отпускают меня, метнувшись прочь. Третий, спешно застегивает молнию, и прорычав грязное проклятие, наотмашь бьет меня по лицу, убегая следом.
- Вот дерьмо. – Стону я, поднимаясь на ноги. Я слышу вой полицейской сирены и холодок бежит вдоль позвоночника.
Что-то случилось. Что-то плохое. Иначе, зачем здесь полиция?
Запахнув куртку, я бросаюсь из переулка в сторону своей рабочей точки. Мне было плевать, что копы могут упечь меня в участок по статье. Плевать, на боль в скуле и плевать на гребаные шпильки, что цепляются за ямки в асфальте. Адреналин бежит в крови, в унисон скорости.
Черт, что происходит? Две полицейские машины… третья, черный БМВ, припаркованный недалеко от точки. Дверь машины открыта и оттуда, что-то торчит…
Я подошла ближе, стараясь раньше времени не паниковать. В этом районе может произойти что угодно. На каждом шагу убивают, воруют, насилуют.
Гребаный район – место где я продаю свое тело, наплевав на собственную безопасность. От Грэга в помощь, только кулаки, да девятимиллиметровый, если припрет. В остальном, мы сами себе защитники.
Я делаю еще несколько шагов, наклонившись в сторону. Мои глаза округлились, рот открылся.
Срань Господня…
На заднем сидении, ничком, лежит мужчина… это его рука свисает, почти касаясь асфальта. А за ним… с белым, почти выжженным до бела, лицом и волосами, полусидит «Свит Бон».



ГЛАВА 2


Я полицейский. Точнее детектив.
Д.Т. по призванию.
Мой отец был полицейским. Моя мать была полицейским. Это вроде, традиции.
Мне тридцать лет.
У меня не так много друзей, но есть подружка, которую, я иногда трахаю. Она государственный защитник. Милая и требовательная, как того заслуживает государственный защитник.
В полиции, я работаю десять лет и повидал много дерьма. Дерьма, которое вам и не снилось. И каждый раз, когда я упекаю какого-нибудь ублюдка в тюрьму, мое эго испытывает триумф. Они этого заслуживают, верно?
У меня есть напарник. Точнее, напарница.
Симпатичная, но мужиковатая. Короткая стрижка, брючный костюм. Я никогда не видел ее в юбке или платье, даже по выходным, когда наш участок выбирается на барбекю.
Я пару раз пытался трахнуть ее, на что она ответила – не нуждаюсь в мужских услугах.
Лесбиянка и феминистка.
Она ненавидит мужчин… в особенности тех, кто нарушает закон.
А кто их любит?
Короче, после этого, я оставил свои гормоны в порядке и направил их в другое русло. То есть, на других женщин.
Кстати, меня зовут Нэш Филип.
Да. Детектив Филип. Бомбардир баров и стрип-клубов. Любитель выпить и трахнуть кого-нибудь. Любитель набить морду и упаковать какого-нибудь ублюдка в наручники.
В этом весь я.
YING-YANG  с большой буквы.
Сейчас я сижу за своим столом, и перебираю хренову кучу бумаг, в которой можно мумифицироваться. Напарница печатает что-то за компьютером, состроив важнецкое лицо. В круглых окулярах, отражается синий к экран с сотней строчек и фотографий. Нужно закончить отчет за год, а у меня не хватает терпения и желания. Хочу выпить и выкурить сигарету.
Гребаный закон о запрете курить в учреждениях, принижает мое эго. Подружка, звонила пару часов назад, спрашивая, чего я желаю на ужин? Я ответил – мне все равно. Понятно, чем ужин закончится. Я трахну ее, а после она сядет на такси и поедет домой, а я останусь в пустой квартире, наедине с телевизором и журналом «The New Yorker».
А учитывая, что сегодня мой ужин профукан, как и все остальное... а, да, к черту. 
Я спрашивал подружку, почему она не остается у меня на ночь? Она отвечала, что ей надо кормить кота и рыбок. Тупая отговорка. Впрочем, меня это не напрягает. Я спросил, ради приличия. Даже не могу представить, если проснусь и увижу ее в своей кровати. Я настолько привык спать один и просыпаться один, что внезапное утро с женщиной, стало бы для меня не просто неожиданностью, а «Сумеречной Зоной». Я не любитель сюрпризов… так, что… увольте.
- Ты занимаешься отчетами, Филип?
- Конечно, Маркси. – Я откинулся на спинку крутящегося кресла, нажевывая ручку.
- По мне, так ты положил на это.
- Что конкретно я положил на это? – прищуриваюсь я, ухмыляясь.
Люблю подтрунивать над Маркси, когда тема касается мужских членов.
Маркси твердо смотрит на меня поверх очков.
- Занимайся отчетами, Филип. – Она возвращает внимание в компьютер.
- Этим дерьмом невозможно заниматься. – Я тру лицо. – Пойдем, выпьем?
- У меня планы.
- Свидание? – я бросаю ручку в стаканчик. – С кем? С длинноногой блондинкой или рыжей коротышкой?
- Не твоего ума дело. – Бурчит Маркси.
Охренеть. У меня в напарницах лесбиянка. Кто бы мог подумать, что боженька преподнесет такой подарок. Жаль, что она не из тех лесбиянок, которые не прочь принять живой предмет мужского величия.
- Скажи «член», Маркси. – Улыбаюсь я, поднимаясь с кресла. Подхожу к ее столу, нависаю над ней.
- Что? – она оглядывается на меня через плечо. – Пошел ты.
- Что ты чувствуешь, когда смотришь на член?
- Тоже, что и ты, когда смотришь на эту кучу бумаг.
Я выдыхаю. Неисправимая лесбиянка.
- А когда видишь женскую грудь? – я наклоняюсь к ее уху. – У тебя встает член?
- Усади свою чертову задницу на стул и заткнись.
- Пошло оно. Думаешь, если я буду насиловать эти бумажки, что-то из этого выйдет?
- Да. По крайней мере твои мозги будут заняты другим, а не моим членом. – Маркси сдержанно улыбается.
Смотрю на «Seiko». Два часа ночи.
- Все, я сворачиваюсь.
- Куда? – Маркси вытягивает шею, уставившись на меня. – Мы должны закончить с отчетом.
- Не сейчас, детка. У меня планы.
- Да, ладно? – она откидывается на стул, скрестив руки на груди. – Какие?
- Закажу пиццу, – я снимаю со спинки стула пиджак. – Посмотрю телик. Вздрочну. Составишь компанию? – усмехаюсь.
Маркси качает головой.
- Ты ублюдок, Филип.
- Я тебя тоже люблю. До завтра.
Маркси не плоха, даже будучи лесбиянкой. С ней можно хорошо расслабиться, в плане, выпить, поговорить. Она не из тех, изнеженных фэм, что при виде члена теряют голову и начинают паниковать, что их принуждают поменять свое отношение и ориентацию. Она буч от корней волос до кончиков пальцев. Когда мы паркуемся в каком-нибудь баре, то оба смотрим на женщин. Оцениваем возможность затащить красотку в кровать или просто перепихнуться в туалете. Как повезет. Не скажу, что я огорчен своей напарницей, напротив, я считаю, мне с ней повезло, хотя бы в этом. Другие, Маркси не особо приветствуют, шепчутся за глаза, что она никудышная баба с комплексом недостатка женских гормонов. Плевать. Она поддерживает меня в моем мужском поприще. К тому же, как детектив – она хороша.
Спустившись по лестнице, я заворачиваю к общему залу, с кучей рабочих столов. Подхожу к стойке, за которым дремлет Уилли, приемщик заявлений.
- Спишь на посту. – Шучу я, расписываясь в журнале. Уилли, выпрямляется, блаженно хрустя позвонками.
- Слишком тихо. – Он зевает. – А где твоя напарница?
- Работает.
- И ты оставил ее одну?
- У нее свинец в штанах. Так, что я не особо переживаю, если вдруг обезумевший отчет возомнит себя Гэтсби.
- Понятно. – Уилли снова зевает.
- До завтра.
Выхожу на улицу, глотая холодный воздух. Вот оно счастье! Теперь, я могу закурить. Достаю из кармана пиджака сигареты и зажигалку. Первая затяжка отозвалась головокружением, так, что я чуть не оступился на лестнице. Черт. Если я буду травить себя такими темпами, то вовсе брошу курить. Морщусь от горького привкуса во рту.
Я осмотрелся по сторонам. Поток машин уменьшился.
Так, мимолетом проскакивают такси да диванщики, разъезжающие на крутых БМВ и мерседесах.
Черт. Почему бы мне не пойти в бар и не пропустить пару стаканчиков двойного скотча? Напиться? Дьявол – нет. Если приму больше, то мои извилины не отличат гедониста от миссионера. Вот, дерьмо.
Сбегаю по лестнице, густо затягиваясь сигаретой. Пока я неспешно двигаюсь вдоль безликих домов, серый дым, клубками следует за мной. Влажный воздух делит со мной улицу, размывая асфальт в желтых змейках от ночных фонарей.
Это не город.
Это болото. Настоящее болото. Болото в лапах луноцвета, затягивающее людей на самое дно.
Как-то отец мне сказал:
Сынок. Ты родился в дерьме и умрешь в дерьме. У тебя есть единственный шанс выбраться из него, это задержать дыхание и принять свою участь.
Черт. Неплохое напутствие семилетнему мальчику. А потом его убили, какие-то взбесившиеся айтишники, которым он помешал разрабатывать игру. Черт, это был просто выезд. Сказали, обычные подростковые недоноски, что слишком громко слушают музыку. А вышло 187. 
Пересекая улицу, направляюсь к горбатому, как столетний старик, дому, откуда гремит музыка и несет грязными шутками. Толкнув дверь, вдыхаю спертый запах. Горло вздернулось, точно по нему прошлась неплохая порция скотча. Предвкушение? Ммм… приятно.
Усаживаюсь за стойку. Заказываю выпивку, доставая очередную сигарету. Подкуривая, сканирую толпу. Одним словом… отбросы. Неухоженная, вечно пьяная кучка сброда, которая ошивается в баре, чтобы нарваться на неприятности. А нужны ли мне неприятности?
- Ты, коп?
Я оборачиваюсь на… деградирующего не в том направлении, не совсем законопослушного гражданина и законченного ублюдка.
- Есть проблемы? – говорю я, выпуская дым сквозь зубы.
- Это на случай, если ты начнешь дергаться. – Ублюдок откидывает полы куртки, демонстрируя охотничий нож.
Ого. Да, он крутой. Заиметь себе такую игрушку и без взрослого?
Ублюдок ухмыляется, возвращаясь к своему столу. Двое, что были с ним, кивают мне. Что-то не очень это похоже, на милое приветствие блюстителя закона.
Мать твою.
Мысль о том, чтобы выбить из кого-нибудь дерьмо – не плохая. Почему бы, скажем, не подвесить этих говнюков, за яйца и не отработать силовые тренировки?
Неа, для начала я накачаюсь скотчем, а после покажу какой из меня DRC. 
- Как дела, Нэш?
Я залпом осушаю скотч, и хлопаю стаканом об стол, требуя добавки. 
- Дерьмово. Как видишь, копам спокойно не дают надраться.
Бармен усмехается, подливая вторую дозу скотча.
- Где твоя напарница?
Я скалюсь в улыбке.
- Прячется от всех под столом и пишет стихи в розовом дневнике.
Бармен наливает и себе скотча.
- Слышал? Еще двоих прикончили. Шлюху и клиента.
- Да? – опрокидываю стакан в себя и шиплю. – Не слышал. В последнее время, мои барабаны играют другую мелодию. – Тянусь за сигаретами, мечу взгляд на троицу за столом. Они следят за мной, как внезапно прозревшие кроты. Черт, какого хрена им надо от меня? У меня работы по горло. Отчет стоит. Большой Брат всю плешь мне проел, как будто я виноват в том, что хреновой бумаги на моем столе, больше, чем в IP? – Уже трубят по ящику?
- Пока нет. Но скоро.
- А ты откуда знаешь? Информатор имеется? – затягиваюсь сигаретой, уперев локти на стол.
- У меня там знакомый ошивался с одной из местных фей.
- И почему твой знакомый, до сих пор не дает показания?
- Ты знаешь – почему. – Бармен хмурится.
Поднимаюсь, доставая бумажник.
- Тогда, предложи своему знакомому сделать анонимный звонок. Лишняя информация не помешает. – Я киваю, выложив несколько купюр. – Пока.
Выходя из бара, раздумываю над тем, чтобы зайти к своей государственной защитнице… покормить кота и рыбок. От бара до ее дома – три квартала. А моя квартира всего в нескольких футах. На противоположной стороне улицы. Пятиэтажное строение с зигзагообразной лестницей на фасаде здания. Мои окна выходят на прямоугольную вывеску – «Синий Джинн». Она мигает синим и красным, и когда я смотрю на вывеску из окна своей квартиры, эти огни напоминают перекликание полицейской мигалки.
Бармена зовут – Джим. А синий… ну, уж точно, не потому что, в его клиентах аватары. Выпивка у Джима отменная. Я завсегдатай. Три года хожу в одно и то же место. Черт, да я женат на этом баре. Такой верности, я даже для своей государственной защитницы не держал.
Аманда Палман.
Блондинка.
Короткие волосы, обрамляющие круглое личико. Привлекательна по-своему. Характер чувствуется в ее карих глазах. Этакий, твердый стержень. Высокая. Маленькая грудь.
Хм… я не против маленькой груди. Так хотя бы, мои пальцы не путаются в излишней мягкости, а полностью помещаются в моей ладони. Черт. Я придурок. Какова вероятность, что она меня ждет? Я приду… позвоню в дверь… есть только два варианта – либо мы трахаемся. Либо, она шлет меня к прабабушке.
Мы встречаемся уже около года. И ни разу… ни разу, я не был в ее доме, хотя знал адрес. Она всегда приходила ко мне. Мы делали дело, и она уезжала. Не было обжимок после секса. Не было пустого трепа. Мы просто брали то, что хотели.
Едва ли я сентиментален в этом смысле. Но мне иногда хотелось повести себя с ней, как обычный мужчина, которому нужен не только секс. Возможно, и поговорить. Или, черт, просто лежать в темноте, обнявшись.
Я остановился. Хмурюсь. Все-таки приперся к дому Аманды.
Закуриваю, после звоню в дверь, посмотрев на окна. Через пару минут, свет зажигается.
У Аманды свой дом. Двухэтажный, обнесенный зеленым газончиком, с пологой крышей и дымоходом.
Дьявол, трахаться у камина было бы забавно.
Дверь распахивается. Аманда ежиться, обнимая себя за плечи. Судя по ее слегка помятому лицу, она спала.
- Привет. – Я тушу сигарету о подошву туфля.
- Привет. Что ты тут делаешь?
- Хм, - оглядываюсь назад. – Я недавно освободился. Зашел в бар. Выпил… решил зайти к тебе.
- Боже, Нэш. – Она вздыхает. – Сейчас три ночи.
- Ты не одна? – я быстро осматриваю освещенный участок гостиной.
- С чего ты взял?
- Потому что у тебя на шее засос. – Усмехаюсь я. – И он не мой.
Аманда спешно поднимает ворот халата и краснеет.
Господи, она покраснела?
- Я…
- … я понял. – Разворачиваюсь и шагаю прочь. – Пока.
Я не ревнивец – нет. У меня и Аманды свободные отношения. Жениться мы не собирались, и даже разговор о том, чтобы просто встречаться, как обыденные пары, не было. Но… знаете, в чем ирония… на ее шее не было никакого засоса. Я солгал. Хотел… ну, пошутить. А оказался прав. Знаете, меня это не обидело. Скорее, разочаровало. Я уверен, мужик, с которым она недавно трахалась, сейчас спит в ее кровати.
Это натолкнуло меня на воспоминание о Маркси и ее подружке. Черт, что это была за женщина. Гидроперитная блондинка. Ноги от ушей. Бюст необъятный. Я все время гадал, где моя напарница такую фею откапала? Оказалось, на какой-то общей вечеринке. Она пришла с подругой, а ушла с моей напарницей.
В итоге… мы надрались скотча. Это была моя очередная и последняя попытка поиметь ее, на что она ответила – рискнешь, и станешь педиком трахнутым в задницу.
Дьявол, я не хотел, чтобы меня трахали… ну, пусть даже и… как они там называют? Дилдо?
Короче, Маркси разоткровенничалась. Не плакала – нет. Она, же, мать твою, буч! А бучи не плачут. Ее подружка, они встречались около двух недель, сказала, что все-таки ей больше нравятся мужчины. Овечка оказалась перед выбором… волки или лисы? Волки победили.
Черт, и я оставил Маркси с отчетом. С другой стороны, она сама говорила, что ей нужно работать. Почему? Понятно – почему. Пусть она и лесбиянка, но боль от расставаний равен, что и разлука с любимым мужчиной. Нет, все же я говнюк. Мне не стоило взваливать на ее плечи столько бумажного барахла. Это, ведь и моя работа. Тем более, Маркси сказала, что у нее планы. Тогда, какого хера она торчит в участке?
Завтра же куплю ей цветы и конфеты.
И пусть она назовет меня мудаком…
Так нельзя поступать.
- Эй, коп.
А, да, гребаный ад. Опять эти ублюдки.
- О, – улыбаюсь, оглядев троицу. Почти пьяные и готовые для драки. Как и я. Раз уж не получилось спустить пар в лоне государственной защитницы, так зачем отказывать себе в хорошей взбучке?
- Не ходи больше в этот бар. – Предупреждает тот, что засветился ножом.
- Хм. – Привет-привет «Самые разыскиваемы в Америке». – Забавно, но Билла У.,  я представлял себе иначе Так… это перышко у тебя для выпендрежа или как? Потому что у меня, - я откидываю пиджак, показывая кобуру. – Тоже есть, что показать. Сыграем в CS или сделаем это на кулаках?
Парень сплевывает в сторону, но так и не двигается с места. Его глаза бегло смотрят на меня. Возможно, он пытается распознать, какую игру запустил психованный коп. Хах.
- Не суйся, коп. – Он разворачивается и кивнув остальным, двигает к бару.
Туше, мать твою!
Я, что – похож, на гребаный будильник, верещащий с утра пораньше?
Кажется, я не трахал их баб, чтобы они строили из себя Кэри Гранта. Черт, там и бабами не пахло. Я лучше покатаю шары, нежели буду блевать на останки женственности.
Вхожу в квартиру и запираю дверь. Бросаю пиджак на кровать. Снимаю кобуру.
Неплохой конец вечера… ох, точнее начало утра. Черт, через четыре часа на работу, а я ни в одном глазу.
Шагнув в кухню, достаю бутылку пива. Скотч и пиво – отличный коктейль для мозгов. Чувствую себя, гребаным Макклейном.
Вернувшись в гостиную, ставлю бутылку на столик и раздевшись догола, небрежно бросив одежду на диван, забираюсь на кровать. Врубаю телик.
- … воздействие половых гормонов приводит к возрастанию агрессивности в поведении. – Цитирует женский голос за кадром, пока на экране мелькают зеленые кузнечики. – В это время между самками нередки случаи каннибализма. Одна из самых знаменитых особенностей обыкновенного богомола — пожирание самца самкой после или даже во время спаривания. По мнению некоторых ученых, самец богомола не способен к совокуплению, когда у него есть голова, поэтому половой акт у богомолов начинается с того, что самка отрывает самцу голову; без этого у него не может произойти выброса семени, и следовательно — оплодотворения. Однако в большинстве случаев спаривание происходит нормально, а самка съедает самца только после спаривания, и то только в пятидесяти процентах случаев. На самом деле самка поедает самца из-за высокой потребности в белке на ранней стадии развития яиц. Как и все богомолы, обыкновенный богомол откладывает яйца в отеках.
Отпиваю пива.
Черт. Хорошо быть насекомым. Сожрал собрата, и расцветай дальше.
А что у меня… хм, кроме работы и этой пустой квартиры, ничего нет. Диван. Телевизор. Стереосистема. М-да… ни постоянных отношений. Ни стимула.
Порой мне кажется, что я начинаю глотать болото. Как бы мне не хотелось стараться, и держать легкие на паузе, дерьмо постепенно просачивается в меня.
Что осталось у холостого копа?
Боевые патроны?
Эндшпиль, мать твою. 


ГЛАВА 3


Я убийца.
Я тот, кого вы боитесь увидеть на улице, когда наступает ночь. В темных скверах. Переулках. У себя дома.
Мое имя начинается на «И» и заканчивается на «Л».
Некоторые называют меня Ив. Но, другим предпочтительней мое полное имя. 
Ивол.
Да.
Я повсюду. В каждом кирпиче. В каждой трещине асфальта. В капле дождя или в гребанной молекуле воздуха. Я заполняю этот мир. Мир, в котором вы существуете, пока я не предстал перед вами. В болоте… в вакууме, заполненной яростью, болью и безумием.
Я создание этого мира. Я – центр этого мира.
Мне двадцать три года… но чувствую себя, еще древнее, чем разлагающийся труп, под толщей земли. 
Иногда, я смотрю на себя со стороны, точно через трехмерную линзу и восхищаюсь. Восхищаюсь тому, насколько мое порождение порочно и кровожадно.
Я живу здесь. В Папсквере. Но мой путь бесконечен, как и бесконечна смерть, жаждущая ухватить вас за задницы.
Я всего лишь клиент, снимающий город, будто она шлюха и берущий все и не дающий ничего взамен. Хотя, нет. Я даю. Я даю… боль, и беру откровение.
Неделю назад, меня подвозил таксист. Коренной америкашка с юга. Я уловил его южный акцент. Он был одет, как одеваются американцы. Впрочем, Америка не носится за модой, предпочтя второсортное тряпье и выдавая его за нечто значимое, вроде фамильных вещиц на память от предков. Не важно. Он был в кепке и тонированных очках. Длинный нос, торчал, как у Пиноккио, когда таксист бросал на меня взгляд через плечо. Он много говорил. Меня это раздражало. Я хотел провести десять минут в тишине. А этот черт не затыкался.
Не понимаю, почему, когда клиент садится в машину, таксист заводит с ним беседу? Чего он добивается?
Не желает сидеть в тишине?
Достаточно и радио, которое трещит сутки на пролет.
Желает подружиться?
Хах. Десять минут дороги не свяжут двух незнакомых людей в крепкий узел дружбы.
Желает поделиться своими проблемами и замечаниями?
Чужое дерьмо – не вдохновляет. Оно только прибавляет лишних мыслей о своих проблемах. Начинаешь сравнивать и злится, что у него, возможно, идут дела куда лучше, чем у тебя. На кой дьявол нужны, эти бессмысленные темы – моя подружка купила себе другую машину и она ей теперь нравится. А мой знакомый, откатав на машине с год, решил, что надо ее продать, прежде чем, сдохнет двигатель.
Я не понимаю людей, которые заводят разговор, не зная человека.
Я не люблю, когда со мной начинают говорить.
Предпочитаю иную тематику подачи информации.
Честно, я хотел перерезать таксисту глотку, чтобы он заткнулся. Его спасла моя остановка.
Раздраженный до невозможности, я побрел по улице, сканируя людей.
Они ничуть не забавны. Они отвратительны. Они… отбросы. Они ничто.
Скажете – да, кто ты, мать твою, такой, чтобы так говорить? Кем ты себя возомнил? Мессией?
Нет – отвечу я. Я просто убийца, что очищает улицы от ублюдков.
Во мне есть много чего. Я как овощной салат – всего понемногу.
Меня можно назвать миссионером… или гедонистом. Черт, я гибрид.
Когда я убиваю кого-нибудь… то после решаю, что это убийство было сделано во имя очищения мира.
Я где-то читал, что выброс энергии у серийных убийц происходит непосредственно в момент совершения преступления. Психика маньяка ориентирована на одновременный выплеск бессознательной энергии, а не на постепенный ее выход. Именно поэтому серийные убийцы часто характеризуются родными и друзьями как идеальные супруги и прекрасные отцы.
Меня нельзя назвать ни тем, ни другим словом. Я не женат и у меня нет детей. У меня нет родителей. Они давно предались бренной земле и наверняка превратились в груду безобразных костей. Я даже рад. Они бы мне мешали самовыражаться. Это мое искусство. Мой способ донести до мира, что я не просто, некогда утробный зародыш, рожденный от шлюхи, а личность, которая нуждается в своей точке зрения. Мой ракурс таков – не хрен делать на земле ублюдкам. Этот мир и так, как болото, а животные, что называют себя людьми, убежденные, что они личности, только потому, что ходят на двух ногах, это мусор. Ничто. А от мусора надо избавляться.
Скажете – ты тоже мусор. Тебя надо посадить на электрический стул или пустить по венам яд… таких как ты, надо истреблять. Носителям геноцида, стоит перекрывать доступ к воздуху, как и трубы в матке неудавшейся матери.
Аналог речей таксиста. Я могу лишь злится и мысленно проводить над вами экзекуцию.
Обшарив улицы, я натолкнулся на болотного мальчика. Он выделялся для меня тем, что был абсолютно безлик. Средненько одет, да и внешность заурядная. В ушах дырки, с черными ободками. В брови кольцо. Я уверен, его язык рассечен, а на каждом кончике по сережке.
Я подошел к нему, спросив сигарету. Он пожал плечами и потянулся в карман кожаной куртки, в землистых пятнах. Когда я опустил глаза вниз, я увидел, что на носках его ботинок, металлические накладки. Парень любит танцевать джигу на чьих-нибудь почках? Наверное, я должен был его уважать за это. Но это не так. От него плохо пахло, к тому же его волосы были в беспорядке и торчали, точно дефибриллятор прошелся по его затылку. Кажется, болотный мальчик относился к движению панков. Грязных, вонючих уродов, блюющих на улице и мочащихся на стены домов. От них дерьма больше, чем от бездомной собаки. Та, хотя бы будет делать лужу, предусмотрительно обнюхав столб… а эти ублюдки, не имеют ничего святого. Если мочевой припер, эти баммеры…  не остановятся ни перед чем.
Я сделал несколько затяжек, раздумывая, как расправится с этим ублюдком.
Мы были в переулке. Темно. Никого по близости. Возможно, этот педик ждал своих дружков. Возможно, догонялся хроником…   
Но, хватило пару минут, чтобы в моей голове всплыла потрясающая картинка.
Парень докурил свой косяк, затолкав его в задний карман дранных джинсов и я начал действовать.
Уууууухх… сколько изумления было в его остекленевших от дури, глазах. Сколько страха, перетекающего в медленную, но вечную эйфорию. Сколько было крови.
Когда парень рухнул на асфальт, я долго смотрел на свое искусство. Идеальный разрез от пупка и до грудины. Черт, жаль, что я не захватил с собой расширитель. Я бы с удовольствием полежал в ванне из ребер, используя сердце, как мочалку, а кровь, как гель для душа.
Я больной ублюдок?
Нет.
Я убийца, который любит убивать. 
Хотите сказать, что я поступил не правильно?
Какой прок был от этой шавки?
Что он мог?
Влить в себя галлон пива и заблевать аллею, а-ля – добро пожаловать на каток?
Я лишь избавил этот мир от еще одного отброса.
Он разлагал общество. Все, кто не может твердо стоять на земле, разлагают это общество.
После, я пошел в кафе и заказал стейк средней прожарки с гарниром из картофеля фри. Удовольствие текло по моим венам, как и еда, проскакивающая в горло, а после в желудок. Я запивал все кока-колой и улыбался, как придурок, точно мне отсосала шлюха. Отсосала так хорошо, что яйца засияли радужными оттенками.
Хм. Может, мне стоило стать… полицейским? Детективом. Я смог бы расправляться с ублюдками на законных правах. Палить во всех, ссылаясь, что говнюки проявили желание сопротивляться при задержании. Тогда, я был бы – убийцей по закону. Или законопослушный убийца. Представляю лица этих тупых ублюдков…
Я смеюсь, чуть ли не давясь газировкой.
Ага. Мои трансмиттеры уже горят, в предвкушении новой жертвы.
Заплатив, я вышел из кафе, оглядываясь по сторонам. Глаза ищут… ноздри разделяют запахи… вонь сырых коробок и мочи, кружит голову. Осколки воспоминаний о мертвой шавке в переулке, еще больше вздергивает мои извилины. Во рту привкус газировки, смешанный с оттенком мяса.
Я еще немного постоял у кафе, а после направился в самый дерьмовый район Папсквера. Дерьмовый настолько, что у меня подскочило давление. Я почувствовал тупую боль в затылке, а мои глаза резануло, хотя, черт возьми, небо было черным, как перекрестный мешок для перевозки трупов, а луна едва выглядывала, из-за темных облачных колтунов.
Район называется Ланчин. Там ошиваются наркоманы, шлюхи и бомжи. Сосредоточие мусора и отбросов. Пожалуй, мне стоит поселится в этом районе. Не далеко от работы. Хех.
В Папсквере я около двух месяцев, и убил только троих. Мало – знаю.
Первыми моими жертвами стали бомжи. Один из них, схватил меня за руку, требуя… да, требуя мелочи, грязный мудила.
Я вырвал руку и толкнул его, так что бомж упал на свою картонную конуру. После, я ударил его несколько раз по почкам. Меня согревала мысль, что этот урод, будет мочится кровью. А потом я всадил в его грудь нож, проворачивая клинок в сердце, как открывалку в банке с горошком. Кровь растеклась на его сальной рубашке, с засохшими пятнами от дешевого пойла и помойной еды. Пока я наслаждался триумфом, второй бомж закричал, бросившись бежать. Но, я поймал его и перерезал глотку одним резким взмахом. Кровь, каскадом стекала по его одежде, доводя меня почти до одурения. Черт, я чуть не кончил от трепыхания тел. Они хрипели, точно исполняли «Che Gelida Manina» в мою честь.
Потом был этот болотный мальчик, с его бесстыжим нравом и умоляющим взглядом…
Я начинающий убийца, но с огромным потенциалом, и подающим большие надежды на истребление отребья.
Если возвращаться к чтению о серийных убийцах, то там говорилось, об идеях Фрейда. Корни многих подобных преступлений уходят в детство будущих убийц. Насилие порождает насилие. Я читал о Джозефе Кэллинджера. Приемные родители били его семихвостой плеткой и молотком, угрожая кастрировать, а в возрасте восьми лет он был изнасилован. Мать Генри Ли Лукаса избивала сына и заставляла наблюдать за тем, как она принимает клиентов, один из которых принудил маленького Генри к скотоложству. Начав убивать в пятнадцать лет, Лукас вскоре отомстил своей матери за издевательства, прикончив ее…
Хм… моя мать была шлюхой. Отец… наверно, один из сотни тех, с кем она трахалась. Я его никогда не видел и не слышал о нем. Собственно, я и не нуждался в его опеке, как и в опеке матери. Если бы я об этом только думал, то превратился в тряпку. Моя мать слишком много отдавала времени работе, обслуживая клиентуру. Она приводила незнакомых мужчин к нам домой, вытравливая меня на улицу.
Я сидел на крыльце и смотрел на улицу. Смотрел на людей. Завидовал? Возможно. В свои тринадцать, я уже ненавидел все хорошее в людях, как и все плохое в отбросах. Эти чувства росли во мне, порождая нечто хладнокровное и острое, как лезвие ножа, которое я люблю использовать. Мне нравится чувствовать движение клинка, рассекающего кожу и плоть. Когда оно доходит до кости, я слышу, как металл скребется о ребра или о трахею. Мне нравится чувствовать, как вздрагивает жертва, пытаясь проглотить воздух.
Последний глоток воздуха.
Но никто не пытается закричать. Почему… потому что они знают, что это бессмысленно.
Но, некоторые все же кричат.
Я считаю, когда попадаешь в руки убийцы – крик, это не способ привлечь внимание зевак, это желание вернуть убийце человечность. Хах. Но, я не думаю, что у личностей таких наклонностей, присутствует вкус к гуманности. Противовес? Хм.
Иногда, я осуждаю себя за свои поступки, но не раскаиваюсь. Я анализирую события.
Например, с бомжами.
Я разозлился только потому, что он лапал меня своими грязными руками. Я мог наорать на него. Послать к такой-то матери и уйти. Но… дух убийцы… боги, это ощущение катастрофы в кишках, если не прольется кровь, меня сводит с ума.
А этот парень… ну, не знаю. Этот парень мог повзрослеть и стать менеджером в каком-нибудь затрепанном офисе. Дежурно улыбаться и грести крохи. Возможно, он бы женился… или просто завел себе девушку, с которой трахался только раз в неделю, потому что ее мать страдает аменореей, а отец бывший военный, еще и контуженный. 
Все может быть.
Но, этого уже не произойдет, потому как я вершил суд над ними.
Так что же я хотел рассказать о своей матери.
Она была дешевой шлюхой, с полным пакетом недостатков, И мужчины ценили это за деньги. Она много болтала, пока ее трахали, и симулировала удовольствие, пока трахали ее. Клиентам это нравилось. Похоже, мужчины настолько одеревенели, что не могут различить, когда женщина кончает по-настоящему, и когда лжет. Это же… насмешка. Откровенная, паскудная ирония, за которую они платили. И платят до сих пор.
Но, мне повезло больше. Клиенты, которых она приводила, не трогали меня. Возможно, их настораживал мой взгляд. Ребенок со взглядом заядлого убийцы – пожалуй, веский аргумент, не распускать руки. Они, словно чувствовали исходящую от меня угрозу. И я радовался этому. А вот мать… она ничего не чувствовала. Кажется, она была бесчувственной вещью, с заведенным ключиком в одном паршивом месте.
Ланчин.
Привет-привет, веселый Диснейленд.
Прогоркший воздух. Дома, точно призраки. И много… очень много укромных уголков.
Мне этот район напоминает большой офис. Дома – перегородки. Шлюхи – работники офиса. И босс… о, да. Неказистый и рослый мужчина в спортивном костюме с бритой под машинку, черепом. Шлюх… штук десять, и все они торчат у дороги. Одетые, как на Хэллоуин и пахнущие, как водосточные трубы. Мг.
Я торчу на противоложной стороне, выглядывая подходящую кандидатуру. Мне на глаза попадается брюнетка. Длинные, прямые волосы. На ней короткое платье с открытым вырезом на груди. На ногах, черные, лаковые сапоги. Она дрожит от холода и обнимает себя за плечи. Затем, тянется в сапог за пачкой сигарет. Когда шлюха подкуривает, к ней подходит другая – рыжая и толстая.
Ненавижу таких…   
Как-то я подхватил грипп и лежал в своей кровати. Было около десяти вечера. Мой желудок сжимался от голода, а мамаша даже не соизволила приготовить мне бульона. Черт, она порой забывала, что кроме денежных членов и ее подружек-шлюшек, в квартире находится и ее сын. Меня это жутко бесило. Я хотел есть. Я хотел пить. А еще я хотел прикончить свою мать, чтобы вдохнуть свободу в свои легкие. Болото затягивало меня.
Потом, в мою комнату вошла одна из ее подружек. Размалеванная и толстая до омерзения. Складки на животе и боках, выделялись под узкой цветастой кофтой. Кожаная юбка, туго обтягивающая ее широкие бедра, скрипела, когда она ходила. Этот звук у меня до сих пор раздается в голове, когда я вспоминаю о коже. Я не плохо отношусь к коже… но, когда дело касается этой толстухи, у меня в горле собирается все, что до этого лежало в желудке.
Эта шлюха, которую звали Лолита, села рядом со мной, с улыбкой… с бесстыжей улыбкой смотря на меня. От ее веса, матрас прогнулся, и я на несколько дюймов скатился к ней.
Она потянулась ко мне, своими красными, длинными ногтями. Она хотела погладить мои волосы, но я отвернулся. Мне был не приятен факт, что какой-то отброс, торчит в моей комнате, да еще и силиться устанавливать свои правила. А они у нее явно напрашивались.
Пока моя мамочка обрабатывала очередного клиента, эта толстуха, хотела приласкать меня. Мне одиннадцать, а эта миссис Робинсон, возжелала несовершеннолетнего. Меня чуть не стошнило. Сухие рвотные позывы собирались в горле, и даже если бы я хотел выблевать что-то, то у меня ничего бы не получилось. Мой желудок был пусть два дня. Ровно столько, сколько я валялся в кровати с температурой.
И все же она коснулась меня, приговаривая, какой я милый и бедненький. Она говорила, что мать сейчас немного занята, и побудет здесь со мной.
Мне не нужна была компания. Я, мать твою, хотел есть и пить!
Я попросил принести мне стакан воды. Когда она исчезла в ванной, я облегченно выдохнул. Толика свободы, немного ослабила лихорадку в моем теле. Но не надолго.
Толстуха спросила, холодно ли мне? Мне было холодно. Но… тогда, я предполагал, что она принесет мне еще одеяло. Поэтому я ответил – да, мне холодно.
Последствия ответа, выворачивают мое сознание наизнанку.
Это был мой первый опыт. Мой самый грязный, отвратный и пожалуй, рвотный опыт. Не хочу даже говорить об этом. Не хочу повторять вслух, что она делала со мной, пока мой разум отказывался верить в это. Не хочу превращать дурное прошлое в настоящее.
Господи, это было ужасно.
Ее кровавые губы на моем члене… ее ногти на моих бедрах…
Боже…
После, я уснул, чувствуя себя предателем. Я предал самого себя. Это ли можно назвать насилием, породившим насилие?
Поэтому я ненавижу шлюх.
Я хотел меньшего… я хотел утолить жажду, и заткнуть рычащий желудок.
А вместо этого, получил грязный рот шлюхи, запустивший меня, отнюдь не на небеса.
Да, я кончил. Я же был подростком и мне не требовалось много времени. Но вместе с семенем, я понял, что более никогда не позволю использовать меня. Она использовала меня. Больного, голодного ребенка для своей гребаной прихоти. Уж, не знаю. Может, она завелась, наблюдая за моей матерью и клиентом… может, у нее бешенство матки прозрело.
Вообщем, это дерьмо поставило жирную точку над И.
И… Ивол.
Я хотел убить брюнетку, но раз воспоминания, дернули меня током, то переключился на рыжую толстуху.
Брюнетка, тем временем, побежала прочь. Я проследил за ней, не доходя до угла. Она вошла в Старбакс.
Снова кому-то повезло. Сначала таксисту, теперь ей. Благодари не Бога, тварь, а то, что мое воспаленное сознание поставило все фишки на твою подружку.
Я вернулся назад и увидел, что толстуха садится в машину.
Я еще ни разу не убивал в машине. Понравится ли мне это? Двое на одного – это риск и эйфория.
Но… меня, как магнитом тянет к машине с тонированными стеклами. Меня тянет, как ищейку, к мертвой дичи…
… мой нож готов к пляске смерти… 


ГЛАВА 4


Я была так поражена увиденным, что не обратила внимание, как меня вталкивают в полицейскую машину и везут в участок. Остальные девочки успели разбежаться, а нас троих прихватили. Меня, Си-Нот и Черри. Теперь, мы торчим в небольшой комнатке с деревянными лавками и полным отсутствием комфорта. Хм, а когда я в последний раз жаловалась на это? Черт, я до сих пор не могу понять, что произошло со «Свит Бон». Понятно, клиент уже был мертв. А вот она… из рыжей, она превратилась в гидроперитного вампира. А ее лицо… она, как будто привидение увидела и застыла истуканом. Я дрожу, понимая, что на мне ее куртка. Когда осознаешь, что на тебе вещь, принадлежащая мертвому, начинаешь невольно падать в прорубь. Озноб так и пробирает до костей.
Кое-что еще я не могу понять. Кто вызвал копов? У девочек нет телефонов. Они не берут их с собой, потому что Грэга это раздражает. Возможно, это был кто-то из соседей напротив. Возможно, они видели того, кто это сделал. А может… хм, попадаются такие убийцы, которые любят выставить свое убийство напоказ. Звонят детективам, шутят, мол – угадай, кто тебе звонит? Угадай, что я сейчас делаю? Или… угадай, на что я смотрю, пока дрочу?
- Коп, есть сигаретка? – Черри вжимается в решетку всем телом, выставляя свои обаятельные выпуклости.
- Здесь, запрещено курить. – Бурчит «голубая форма», едва ли оторвавшись от журнала.
- Тогда, может, объяснишь, почему нас тут держат?
- До выяснения обстоятельств.
Черри фыркает, усаживая свою задницу на лавку.
- А разве, вы не должны искать убийцу «Свит Бон»? – спрашивает Си-Нот.
«Голубая форма» промолчал.
Я стянула куртку, аккуратно свернув ее и положила рядом, на лавку. Только подумать… всего несколько часов назад, она была жива. Она дышала. Она говорила со мной. В следующее мгновение – «Свит Бон» не стало. Я даже не знаю, каково ее настоящее имя. Была ли у нее семья.
Жутко хочется курить. В сапоге спрятана пачка сигарет и зажигалка. Если я закурю… этот придурок начнет бухтеть о минздраве.
Бросаю взгляд на часы, за спиной копа.
Восемь утра.
Черт бы побрала коповскую политику, держать до упора, пока мозги не свернуться.
- Эй, коп. – Поднимаюсь с лавки. – Мне нужно в туалет.
- Потерпишь. – «Голубая форма» откладывает журнал в сторону и поднимается, потягиваясь всем телом.
- Серьезно? Если ты сейчас же не дашь сходить мне в туалет, твоя форма окажется на мокром месте, понял?
- Будешь сидеть столько, сколько потребуется.
Он, видимо, решил, что я спокойненько вернусь на лавку и буду терпеть дальше, пока мочевой не завоет от боли. Но я не из тех, что покорно подчиняется указам, вроде таких уродов, как этот жалкий коп. Я никогда не подчиняюсь, даже если мне платят, все идет на моих условиях. Если мне что-то не нравится, я это пресекаю.
Я отошла в угол. Задрав платье, усаживаюсь на корточки. Девочки начинают хохотать, подтрунивая над копом.
- Эй-эй! – «голубая форма» выпучивает глаза. – Ты, что это задумала?
- А ты как думаешь?
Честно говоря, я не собираюсь справлять нужду здесь. Я испытываю копа. И я знаю, что он сдастся. К тому же, в кабинке я могу спокойно покурить.
- Нет-нет. – «Голубая форма», спешно подходит к решетчатой двери и всунул ключ в замок, распахивает дверь. – Выходи. Живо.
Девочки хлопают, будто я исполнила гран плие.
Коп ведет меня в уборную. На двери я не вижу надписи – мужской или женский. Похоже, это общий туалет. Полы и стены из белого кафеля. Воздух пропитан ядовитым антибактериальным средством. Два круглых зеркала. Две раковины. Сушилка. И три кабинки. Слева, под потолком окно с решеткой. Умно. Если захочешь сбежать, путь единственный – слиться в унитазе.
Вхожу в кабинку, потянув дверь на себя.
- Не положено.
- Хочешь смотреть? Тогда заплати двадцатку. – Я улыбаюсь. – Равно, как и минету. Ты же любишь смотреть, когда тебе отсасывают?
- Закрой свой поганый рот, шлюха. – Шипит «голубая форма».
- Мне нужно пространство. В противном случае, я расскажу твоей мамочке, как ты дрочишь на ее яблоки, которые она выращивает в своем саду.
Коп щурит водянисто-голубые глазенки.
- Никто тебе не поверит.
Упс. Неужели, я угадала.
- Никто, кроме твоей мамочки.
Закрываю дверь на щеколду и опустив крышку, усаживаюсь на унитаз. Достаю пачку сигарет, выуживая одну.
- Почему ты дрочишь на яблоки, коп? – щелкаю зажигалкой, с удовольствием затягиваясь. – Тебе это о чем-то напоминает?
- Ты – что, куришь? – голос «Голубой формы» очень близко. Его лицо на мгновение показывается над дверью. Взгляд испуганный и одновременно злой. – Немедленно потуши сигарету!
- Мамочка приготовила не вкусный яблочный пирог? Или она приготовила его кому-то другому? – я так люблю поиздеваться над недостатками субтильных ублюдков. – А ты дрочишь только на яблоки или на что-то еще?
- Заткнись, шлюха! – кричит «голубая форма». – Заткнись! – он дергает дверь на себя, пытаясь ее открыть. – Открой немедленно!
- За порчу государственного имущества полагается штраф. – Деловито говорю я. – Может, для тебя это и копейки. Но запись в твоем личном досье точно останется.
- Заткнись! Заткнись!
Дверь трещит. Замок скрипит.
- Эй, Чад!
Второй голос, пришелся мне по душе. Он низкий, хриплый от сигарет. Наверняка, уже пару раз выплюнул свои легкие.
- Что происходит?
- Тут задержанная, – пищит Чад. – Она попросилась в туалет, а сама курит.
Послышались шаги. Шаги не старца и не жизнерадостного мужчины. Скорее… героя, который устал от своих подвигов.
Тук-тук-тук.
- Вы не могли бы затушить сигарету, мисс?
- Конечно… и если вы не против. – Я поднимаю крышку унитаза, бросив бычок в воду, затем спускаю трусики, и блаженно передергиваю плечами, пока мочевой избавляется от накопленной жидкости.
- Иди, Чад. Я разберусь.
О, похоже, у меня большие проблемы.
Оправив одежду, выхожу из кабинки, натолкнувшись взглядом на высокого и широкого в плечах, мужчину, что привалился к раковине. У него каштановые волосы, карие глаза и смуглая кожа. Белая рубашка. Черные брюки и черные туфли. Он источает коповское обаяние. Ага. Внешность заурядная, но что-то есть в нем. Нечто… что притягивает. Может, все-таки взгляд. Проницательный. Умный. Но усталый.
Подхожу к раковине, повернув вентиль.
Он ничего не говорит мне за мою проделку. Я уж приготовилась к нравоучениям о вреде курения и вреде курения в государственных учреждениях. Но, коп молчит. Он просто смотрит перед собой, будто что-то обдумывает.
- Закончили? – наконец, спрашивает он.
- Да. – Я поворачиваюсь к нему лицом. – Сколько меня еще будут держать здесь?
- Пока не опросят.
- Мг. Тогда, начните с меня. Я устала и хочу домой.
- Без проблем. – Коп пожимает плечами, жестом указывая на дверь.
Хм, даже наручники не оденете, детектив?
Когда мы выходили из уборной, коп окликнул Чада, чтобы после разговора со мной, он привел Си-Нот. Си-Нот была рада. Она даже брякнула, что приласкает его по высшему классу. На что коп лишь усмехнулся.
Я шла впереди. Коп за мной. Это объяснялось двумя причинами. Первая – чтобы я не сбежала. Полицейская привычка, даже если ведешь кого-то на дознание. Вторая… он смотрел на меня. Точнее, на мою задницу. Естественно, я чувствовала его взгляд на своей заднице. Мужчинам нравится на нее смотреть. Что говорить, даже педики смотрят на женские задницы, правда с одной лишь разницей. Они не заинтересованы в ней, как в предмете удовлетворения. Они черпают из этого свое собственное. Например, походку. Геи смотрят на женщин, чтобы улавливать грациозность покачиваний бедрами. Вот откуда их изящность подачи походки. Каждый, выделяет для себя что-то. Геи – походку. Женщины – недовольство. А мужчины – желание присунуть между ягодиц. Простая арифметика человека. Взгляд копа… хм, он не был липким. Липкий взгляд, обычно у извращенцев, которые потеют, пока им дрочат, или потеют, пока просят, чтобы им подрочили. У копа взгляд знатока. Значит, через его постель прошло много женщин, но не задержалось ни одной. Издержки профессии. Многие не понимают, что выходя замуж за полицейского, жены берут на себя большую ответственность. Это риск. Это ненормированный рабочий день. Это срывы. Порой, такие браки недолговечны. Поэтому, коп, что следует за мной, в кабинет для допроса, не женат. Я бы поняла это, даже если он потрудился бы снять кольцо. От таких исходит другой взгляд и другой запах. Они пахнут собственностью, точно тяжелая свая вбитая в бетонный пол. Но у него есть женщина, с которой он спит. Он из тех копов, которые не особо смотрят за собой. Они предпочитают жить в своем беспорядке, ссылаясь на то, что рабочее место куда хуже, чем разбросанные по квартире носки и пустые пачки сигарет. Его волосы растрепанные, как будто он раздраженно взъерошил их, а затем пригладил. На рубашке и брюках видны помятости. Наверняка, коп не зациклен на вешалке. От него пахнет сигаретами, одеколоном и похмельем.
Вы спросите, откуда я все это знаю? Хм… я просто хорошо знаю мужчин.
Коп открыл дверь, пропуская меня вперед.
Небольшая комната в монохромных тонах. Стол. Компьютер и стул, на который я опустилась. Квадратное окно с видом на анфилады зданий. В кабинете не чувствуется жизни. Это не кабинет копа. Они спускались с третьего этажа, на второй. Там коп подошел к своему столу, взяв несколько папок и уже оттуда, они направились по коридору, в кабинет для допроса. В участке, два этажа занимают рабочие места полицейских. Ничего необычного. Два стола, что стоят друг к другу. Два компьютера. Два телефона и два стула. На протяжении рабочего дня, ты либо трещишь по телефону, либо пялишься в экран, либо смотришь на напарника. Выбор не особый.
Коп врубил компьютер. Пока машина загружалась, он пролистал папки. Я же смотрела на него.
- Ханни Пирс. – Произносит он. Я вытягиваю губы трубочкой. Настоящим именем меня называли лишь родители, да сестра. Теперь же, я Шори. Для всех. – Двадцать пять лет. Из них, три – занимаетесь проституцией. – Коп что-то вбил в компьютер. – Два привода за хищение имущества.
Ах, это. Ну, тогда я только начинала, если можно так выразиться, карьеру. Сперла у клиентов бумажники и rollie. Мне нужно было заплатить за квартиру.
- Где ваша напарница? – Я откинулась на спинку стула.
- У коронера. – С небольшой заминкой, коп поднимает на меня глаза, с мимолетным удивлением вскинув брови. – С чего вы взяли, что у меня напарница?
Я пожимаю плечами.
- На ее столе порядок.
- Мужчины тоже умеют хранить порядок на столе. – Он щуриться.
- Но, ведь речь не о других, а конкретно о вас и вашей напарнице, верно?
Коп трет челюсть.
- Вы решили, что у меня в напарниках, женщина, только увидев стол?
- Ага. – Я вытащила из сапога зажигалку. – Еще я думаю, что она не совсем женщина.
- То есть?
- Женщины-полицейские, они всегда выглядят мужиковато. Профессия того требует. Иначе, ни уважения, ни серьезности к ней, как к государственному защитнику. Короткая стрижка… только брюки или джинсы. Я думаю, что вы никогда не видели свою напарницу в платье. Но вам она нравится. И было время, когда она вам нравилась, как женщина. Большая часть таких рабочих отношений, приводит к сексу. Но она не заинтересована в вас. Думаю, она не заинтересована в мужчинах вообще.
- Почему? – коп приложил пальцы к губам.
Кажется, я его заинтересовала своим трепом. Я достала пачку сигарет, покрутив ее в руке.
- Не знаю. Это только мои предположения.
- Ну-ну, продолжайте. Вы хорошо начали. – Коп скрестил руки на груди.
- Подобная профессия меняет людей. Из мужчин, она делает извращенцев, либо ублюдков. Из женщин… стерв или лесбиянок. – Вздыхаю. – Знаете, в чем эти профессии похожи?
- Нет. – Он улыбается.
- Мы обязаны хорошо разбираться в людях. Незнание, может привести к последствиям.
- И все это вы поняли, только из-за порядка на столе?
Усмехаюсь, качая головой.
- Разве, я здесь не для разговора о «Свит Бон»?
- Ладно. Что вы можете рассказать о вчерашнем вечере?
- Около одиннадцати, я была на точке. Простояла полтора часа. Замерзла. Решила выпить кофе и пошла в Старбакс.
- Сколько вы пробыли в Старбаксе?
Я закусила губу.
- Пока не закончилось кофе.
- Что, потом? – коп пробежался по клавиатуре.
- Потом у меня был клиент.
- Это он вас так?
- Там было очень темно, а он был очень страстным.
Коп посмотрел на меня из-за экрана компьютера.
- Вы можете написать заявление.
- Это лишнее.
- Боитесь проблем?
- Мое заявление будет не первым. Едва ли судья на него взглянет.
- Это ваше право.
- Верно. – Киваю я. – И меньше проблем для полиции.
- В смысле? – коп нахмурился.
- В некоторых странах, проституция узаконена. А в Папсквере – нет. Потому что имеет процент с точек. К тому же… меньше прав у проститутки, если «Голубая форма» ненароком сломает ей челюсть. Если узаконить проституцию в Папсквере, клиентура исчезнет.
- Хотите сказать, что полиция приветствует такую политику?
- Конечно, – хмыкаю. – Я же говорила, что среди полицейских много ублюдков и извращенцев. Если все узаконить, тогда мы, ночные бабочки, завалим вас бумажками и требованиями возместить нанесенный моральный и физический ущерб… выражаясь точнее, ваши золотые карманы опустеют в мгновение. – Я щелкнула пальцами. – А кому это на руку? Никому.
- Понятно. – Протягивает он. – После того, как вы закончили с клиентом…
- … я услышала «волчью» сирену. Ну, а когда вернулась на точку, там была полиция и… - хмурюсь. – Не понимаю, что случилось со «Свит Бон». Она была рыжей… почему она побелела?
- Причина пока не известна. Никого подозрительного поблизости не видели?
- Нет.
Коп дважды кликнул по мышке и в следующее мгновение зажужжал принтер, медленно выплевывая лист. Он быстро пробежался по тексту, перепроверяя информацию. Затем, положил лист перед мной.
- Напишите: с моих слов, записано верно. Поставьте дату и подпись.
Я поднялась с места, отложив сигареты и зажигалку на стол, и наклонилась над листком.
- Не густо, верно? – поднимаю глаза на копа, что смотрит на меня. Не в вырез платья, а мне в лицо.
- Если у вас есть что добавить.
- Ничего. – Подписываю бумагу, придвигая ее к копу.
Дверь распахнулась и в кабинет входит высокая, я бы сказала, по-мужски, стройная женщина с короткими черными волосами. На ней темно-синий брючный костюм и белая футболка, на которой поблескивает крохотный крестик. Ни косметики, ни запаха духов.
Глядя на нее, я сразу поняла, что не ошиблась. Она действительно из той категории людей, которые от полицейской работы становятся лесбиянками, потому как большая часть персонала – мужская. Так же происходит и с мужчинами в женских коллективах. Невольно, они становятся сентиментальными или кобелями, которым трахнуть свою коллегу – стоит первым пунктиком в списке обязанностей.
Я выпрямляюсь, улыбнувшись женщине.
- Вы закончили? – она подходит к столу, положив перед копом желтую папку.  Тот, в свою очередь пару секунд смотрит на папку, затем кашляет.
- Да. Мы закончили.
- Могу я спросить вас, детектив…
- … Хантер. – Отвечает женщина.
- Уже установлены причины смерти «Свит Бон»?
Хантер удивленно вскидывает брови, оглядывая меня с ног до головы.
- Да. Мисс Свит умерла от инсульта.
Мисс Свит. Значит, это ее настоящая фамилия. Ну, по крайней мере, я знаю хоть что-то о ней.
- От инсульта? И поэтому поседела?
- Вы работали с мисс Свит? – Хантер деловито складывает руки на груди, сдвинув брови. – Почему вас интересует ее смерть?
- Мой отец умер от инсульта. Но не думаю, что от ОНМК, приводит к дисбалансу меланина. «Свит Бон» не страдала отсутствием тирозиназа. 
Хантер открывает рот, но тут же его захлопывает, что бы не казаться сверх удивленной.
- Вы врач?
Я улыбаюсь.
- Вы знаете, кто я. – Подхватываю сигареты и зажигалку. – У меня прадед был альбиносом. Так… я могу идти? – Смотрю на копа.
- Вас отвезут домой. – Коп поднимет трубку, набирая номер. – Гарри, зайди в кабинет Уоллеса.
Осматриваюсь по сторонам.
Значит, это кабинет Уоллеса… судя по обстановке, этот Уоллес – скучный тип. С ним скучно беседовать. С ним скучно пить пиво. С ним скучно трахаться. Он пропитан этим отпечатком скуки до кишков.
Боковым зрением я вижу, что женщина-полицейский смотрит на меня. Изучает. Возможно, обдумывает – откуда я столько знаю? Для проститутки, мои знания тянут на медицинский университет. Но, знаете, когда ваш отец переносит инсульт, невольно начинаешь читать умные книжки. Интересоваться. Так же и с прадедом. Мама рассказывала о нем, как ему не везло в жизни из-за своего альбинизма. Он не афроамериканец, он белый. Но даже белые, воспринимали его, как выбеленного афроамериканца.
Дверь снова распахнулась. На пороге, молодой полицейский, в пресловутой голубой форме. Он худой, но прямой, как струна.
- Детектив, Филип. Вызывали?
- Да. – Коп указывает на меня. – Отвезите мисс Пирс, домой.
Полицейский кивает, теребя фуражку в руках.
- До свидания, детективы. – Развернувшись на каблуках, выхожу из кабинета, оставив детективов изумляться дальше. Да, я заставила их удивится. Хм, а они думали, что роль проститутки начинается и заканчивается в темных переулках, за наличку?
Навстречу, мне идет Си-Нот. Она улыбается во весь рот, виляя бедрами, точно дефилирует на сцене перед аудиторией, имеющих ученую степень в области порнофильмов. Она считает, что парни, просиживающие свои задницы в участке, относятся к той категории людей, которым плевать на моральные устои и прочую хрень в этом смысле. Им всем плевать. Важно и единственное, что Си-Нот знала для себя – это каков полицейский, когда снимает девочку и платит ей. Каков он, когда расстегивает молнию. Спускает штаны, доставая свой причиндал. Каков, когда просит повернуться к нему спиной и нагнуться. Си-Нот из тех, что не особо верит в благих копов. Для нее они, очередная клиентура, которая платит. Все остальное – защита и бла бла бла… летит вольным ветром.
- Не против, если я сяду на переднее сидение?
Гарри удивленно хлопает глазами. Шестеренки заскрипели.
Видимо, решил, что с пассажирским местом у меня связано два воспоминания – траханье и арест.
- Конечно, садитесь.
Усевшись, пристегиваюсь ремнем, сложив руки на бедрах. Гарри положил фуражку на приборную панель и повернул ключ в зажигании.
- Как зовут детектива Филип?
- Нэш. – Машина медленно трогается с парковки. – Детектив, Нэш Филип. А что?
- Ничего. – Я пожимаю плечами, оглянувшись в окно. – Район Ланчин. Седьмая Северная.   


ГЛАВА 5


Черт. Возьми.
Я мог бы повторять эту фразу сотни раз.
Эта девушка… шокировала меня.
Гребаная база Форт-Нокс рухнула у меня прямо на глазах. Эта хреновина сложилась пополам, как карточный домик.
Девушка выложила всю подноготную моей напарницы. И это только взглянув на ее стол? Интересно, что она узнала обо мне, посмотрев на мой бардак? То, что в моей жизни, бардак аналогичен бардаку на столе?
Это верно.
У меня бардак в жизни.
Мои родители мертвы.
Отец погиб, когда мне было пятнадцать.
Мать, всего два года назад.
Она так и не дождалась чуда, вроде хорошенькой жены и двоих детей – для нее внуков. Мальчика и девочки.
У меня есть женщина, которую я иногда трахаю, и она трахается с кем-то еще.
У меня есть работа, которая ничуть не очищает этот мир от грязи. Все что я делаю, это вожусь с бумажками, допрашиваю свидетелей, потенциальных подозреваемых и пишу отчеты. Дело закрывают и я снова остаюсь в своем бардаке. На моем столе, компьютер и куча бумажек. Эта куча, как могильная земля. Скоро я в ней себя похороню, не выберешься.
Моя напарница – лесбиянка.
Ирония.
А потом появляется эта проститутка и шокирует меня, отнюдь не своей профессией. Она шокирует меня своей проницательностью. Я думаю… почему она пошла по этому пути, а не стала врачом или… черт его знает. Она могла бы стать кем-то значимым в этом мире, нежели шлюхой.
Хм… кажется… у меня есть брат.
Двоюродный.
Он живет в Миннесоте.
Ему тридцать и… я более не знаю ничего о нем.
Мы с ним не общаемся, потому что у нас нет ничего общего.
Может быть, раньше, когда мы были детьми.
Мы вместе играли в хорошего копа и преступника. Я всегда был копом, он был преступником. Не скажу, что я хороший коп. У меня много недостатков.
Помимо того, что я пью и курю… трахаю женщин… я отношусь к жизни, как к вынужденной мере наказания.
Да. Наказания.
Я наказываю себя тем, что перестаю думать о будущем.
Я застрял где-то на середине и отнюдь не золотой.
Через меня проходит сотни людей… отбросов, что называют себя людьми.
Я живу их жизнями. Я участвую в их жизни, глядя на все со стороны.
Со стороны закона. Со стороны сочувствующего. Со стороны скорбящего. Со стороны монстра.
Очередная ирония.
- Хей? – Хантер толкает меня в плечо. – Очнись. О чем задумался?
О дерьме в моей дерьмовой жизни. Хм, и с чего бы вдруг мне об этом думать? Я никогда об этом не думал. Я закрывал глаза на бардак… я открывал их только на рассвет, на свое оружие, на чашку кофе, на сигарету, на ублюдков… но никогда не открывал их на то, что твориться внутри меня. Бардак во мне, как второе сердце.
- Да, так. Что со вскрытием? – листаю страницы в желтой папке.
- Свит умерла от инсульта. Но в ее крови найден неизвестного происхождения фермент.
- То есть, наши профаны могут отгребсти себе Нобелевскую?
- Если узнают, что это такое. – Кивает Хантер.
- Может, этот фермент и привел к альбинизму?
- Возможно. – Хантер щурит глаза, внимательно посмотрев на меня. – Ты в порядке?
Не смотря на то, что Маркси лесбиянка, она всегда интересуется мной. В смысле, она спрашивает, как у меня дела, и как я сплю в последнее время. Сплю не очень. Засыпаю поздно, встаю рано. Сон, не больше трех-четырех часов в сутки. Я уже привык к минимуму. Боюсь, если я просплю больше привычного, у меня случится припадок. Может, мой мозг свернется в сухофрукт… или остановится сердце. Черт, я не знаю. Может, незнание и пугает меня не спать больше трех-четырех часов?
В кабинет входит Си-Нот. Она худая, с выступающими костями на бедрах и коленками. Не такая красивая, как мисс Пирс, и думаю, не такая умная, как мисс Пирс. У нее пшеничные волосы до плеч, чуть вьющиеся на кончиках. Густая челка почти на половину скрывает карие глаза. Лицо с сероватым оттенком, не смотря на густой слой тонального крема. Яркие румяна на впалых щеках. Кроваво-красные, тонкие, как нитка, губы. Она не привлекательна, но видимо, достаточно профессиональна, чтобы обернуть свою неказистость в нечто сказочно приятное.
- Садитесь, мисс Флэйт.
Проститутка послушно опускается на стул, закинув ногу на ногу. Ее взгляд не изучал меня, он мысленно представлял, как я пыхчу ей в ухо, пока усиленно работаю бедрами.
Я не надеялся услышать что-то полезное от шлюхи. Она ведет себя раскованно, как и положено шлюхам. Она улыбается. Она флиртует. Пытается. Она водит худыми пальцами по выступающим коленям, точно это ее ореол груди, а кость – торчащий сосок. Она говорит много и совсем не по делу.
Моя напарница торчит у окна, скрестив руки на груди. Любимая поза любого копа, который выслушивает первосортное дерьмо от свидетелей.
- Что, конкретно, вы можете сказать о вчерашнем вечере? – Хантер вздыхает. – Может, мисс Свит разозлила клиента?
- Не знаю, кто такая мисс Свит, – хохочет Си-Нот. – Я знаю только «Свит Бон». Рыжая толстуха, чьи клиенты либо слепцы, либо законченные импотенты.
- Вы недолюбливали мисс Свит? – если так, то Си-Нот могла заказать парня для мести. Между шлюхами бывают перепалки и они не редко заканчиваются смертями.
- Я не лесбиянка, чтобы любить ее. – Си-Нот облизывает кроваво-красные губы. – Но… если мне платят, я не прочь сделать это с женщиной.
Я обернулся на Хантер, посмотрев на нее взглядом, а-ля – если это в твоем вкусе, я больше с тобой не пойду в бар, снимать длинноногих цыпочек.
- Значит, никого подозрительного вы не видели. – Уточняю я.
- Все мужчины, что появляются в Ланчин – подозрительны.
Хантер снова вздыхает, потирая переносицу. Жест означал – черт возьми, сейчас начнется.
И она права. Си-Нот начинает говорить о том, в каком дерьмовом месте она живет и работает. Дерьмо, само по себе не плохо, если за него платят хорошие деньги. Она много говорит… и я думаю, что пора бы сворачивать лавочку, но тут Си-Нот объясняет, почему ее называют Си-Нот. На сленге это стодолларовая купюра. За сотню можно получить анальный секс или извращенный секс. Си-Нот говорит, что ей нравится, когда ее трахают в зад… меньше проблем с нежелательной беременностью и больше удовольствия клиенту. Она говорит, что ее анус всегда готов… он такой же большой, как и ее киска…
Как ни странно, я представляю себе ее анус… и мне становится не по себе.
Если мисс Пирс шокировала меня своей проницательностью, то Си-Нот шокировала меня своей прямолинейностью. Она откровенно указала на бездонную дыру, в которой можно спрятать всю армию хоббитов.
- Можете идти, мисс Флэйт. – Я забираю у нее бумагу, которую она небрежно подписала. – Так мы ничего не добьемся. – Вздыхаю, откинувшись на спинку кресла.
- Проститутки наблюдательны.
- Да. – Черт, я бы хотел надеяться на третью… Келли Ар… может, она сможет что-то дельное сказать. Либо им придется опрашивать всех, кто работает на точке.
Келли Ар, или Черри – пышногрудая, привлекательная дама, лет двадцати девяти. По документам, ей тридцать один. Она мулатка, с копной косичек. Она может понравится, если перед тобой с десяток женщин.
- Скажу сразу, я никого не видела. – Говорит Черри, не успел я открыть рот. – Я была с клиентом, так что мои показания бессмысленны.
- Кто-нибудь видел мисс Свит, когда она уходила с клиентом?
- Возможно, Пеппер. Да. Думаю, она могла видеть. – Черри кивает. – Если «Свит Бон» не с Шори, то она с Пеппер. Они закадычные подружки. Приходят вместе, уходят вместе.
- Пеппер…
- … Пеппер Хатс. – Черри вздергивает бровь.
- Где найти эту… Пеппер? – Хантер достала блокнот.
- Там же. В Ланчин. Мы все оттуда. Она живет на Северной Седьмой. Квартира семнадцать.
Черри умолкла. Я и Хантер, задержали дыхание, приготовившись к очередному откровению. Но она лишь кусала губу, оглядывая кабинет.
- Я могу идти?
- Да. Подпишите и можете идти.
- Поеду к Пеппер. – Хантер убрала блокнот в пиджак, двигая к двери. – А ты займись отчетами.
Если бы моя напарница сказала – а ты займись трупом, я бы побежал сломя голову, на бегу натягивая резиновые перчатки. Но отчет… гребаный отчет, он точно прилипчивый призрак, неустанно преследующий меня. Я должен закончить этот отчет. Иначе, Большой Брат натянет перчатки, чтобы заняться моим трупом.
Я выхожу из кабинета, запирая дверь. Иду по коридору, кивая копам, что идут мне на встречу. Я улыбаюсь Филу – нашему уборщику, что тащит за собой тележку с ведрами и швабрами. От него несет моющими средствами, вперемешку с потом. Улыбаюсь Кейси – секретарше Большого Брата. Пару месяцев назад я трахнул ее в кабинете босса, на его столе, среди ворохов бумажек. Черт… эти бумажки преследуют меня повсюду. Даже в прошлом.
Улыбаюсь, как придурок. Я не хочу улыбаться. Но если этого не делать, все сочтут меня психом. Они подумают, что у меня бардак. Хотя, я итак думаю, что они знают это.
Усевшись за свой стол, я долго смотрю на кипы бумаг. Три аккуратные стопочки. Маркси постаралась все усложнить. Она знает, что когда на моем столе порядок, мне становится трудно разобрать, где-что, лежит. Но это только бумаги. Все остальное не тронуто. Компьютер. Стакан с ручками и карандашами. Глянцево-зеленый телефон с кнопками. Черная пустая чашка с надписью «24/7», которую подарила Маркси на мое тридцатилетие. Видимо, она хотела указать, что твоя задница будет торчать в участке двадцать четыре часа, семь дней в неделю. Очень точное замечание. Как бы я хотел, чтобы появился еще и восьмой день и двадцать пятый час, который бы я мог провести от работы.
Я продолжаю смотреть на стопки, мысленно представляя, как они будут хорошо гореть в печи… да, и разъяренное лицо Большого Брата, когда он увидит это.
Честно, я хотел бы поехать с Маркси к Пеппер. Хотел бы поучаствовать в опросе. Но… чертов отчет меня прижал к стенке. Это, ведь, и моя работа. Интересно, Маркси удалось исполнить назначенные планы? Была ли она на свидании?
Ерошу волосы, откинувшись на спинку крутящегося стула.
У меня из головы никак не выходит мисс Пирс. Не шлюха, по прозвищу Шори, а мисс Ханни Пирс. Длинноволосая брюнетка с замашками Шерлока Холмса. Ну, может, все это и предсказуемо. Если так подумать... я мог бы предположить тоже самое, что и она о Маркси.
В чем я пытаюсь себя убедить?
Что мисс Ханни Пирс особенна.
Красива.
Соблазнительна.
Как шлюха – у нее все параметры.
Как девушка… только ее ум. Но и он натаскан профессией.
Она правильно сказала, общее между шлюхами и копами одно – наблюдательность.
Думаю, она умолчала об еще одном немаловажном пункте.
Шлюхи и копы – покупаются и продаются.
Тогда, какой смысл пресекать проституцию?
Какой смысл прикрывать точки и сажать за решетку шлюх?
С тем же успехом, они могут работать в полиции и ловить преступников на свой крючок. Вроде, приманки. Не плохая приманка.
Я снова тру лицо, что оно начинает зудеть.
Трезвонит мой мобильник.
Это Аманда Палман.
Мой государственный защитник.
Она не звонит на рабочий, потому что телефоны прослушиваются, на случай хулиганства или особых клиентов, которые любят поболтать с копами.
Аманда спрашивает – как у меня дела и не могли бы мы увидеться сегодня вечером.
Я говорю, что не знаю… у меня отчет. Много отчета. И, возможно, босс вырвет мои яйца, если я его не сдам.
Аманда говорит, что это очень важно. Ей нужно увидеться со мной.
- Хорошо. До вечера.
Меня подбивало спросить, почему ты хочешь увидеться со мной, если у тебя есть с кем трахаться? Где твой любимый еб…, которого ты оставила на ночь?
Черт, кажется, я раздражен. Мне бы не мешало выкурить с дюжину сигарет, чтобы успокоиться. Просто выйти на улицу, и курить полчаса, час, и выглядеть при это придурком. Зависимым придурком, у которого проблемы с зависимостью. Мы зависим от своих привычек. Мы все пытаемся унять свой стресс с помощью привычек.
Кто-то курит. Кто-то пьет. Кто-то трахается.
Когда этого не достаточно, люди идут на более жуткие вещи.
Люди, настолько одичали, что перестают думать. Они идут на поводу у зависимости.
Они воруют. Они насилуют. Они убивают.
Зависимость – как паразит. Она изъедает изнутри, вынуждая прибегать к чем-то безумному.
Моя зависимость не так страшна. Она может причинить вред лишь мне.
Рак горла. Рак легких.
Выкуривать в сутки две пачки сигарет… проще, курить рак, а после выплевывать собственные легкие.
Я все еще смотрю на кипы бумаг, мысленно пропуская через себя то, что я должен с этим сделать. Но в голове каша.
Я должен разложить все по полочкам. На моем столе около ста папок. С виду, это кажется не выше картонной коробки… но если заглянуть.
Для отчета я должен выбрать восемь видов наиболее серьезных преступлений, для которых разница не особо существенна. Четыре насильственных преступления: убийство, изнасилование, ограбление и нанесение тяжких телесных повреждений. Четыре преступления против собственности: кража со взломом, воровство, то есть кража без незаконного проникновения в помещение, угон автомобиля и поджог.
На основе этих восьми преступлений и отражается динамика совокупного индекса.
После, мне нужно презентовать по отдельности, индекс насильственных преступлений и индекс преступлений против собственности.
Затем, агрегированный отчет о количестве зарегистрированный преступлений, в географическом и демографическом разрезе. Их динамику по сравнению с прошлым годом. Количество произведенных арестов, количество раскрытых дел.
Если брать убийства… то нужно предоставить статистику орудий убийств. Для кражи со взломом – классификацию по типу жилого района.
Это дерьмо мы должны передать федералам… в обязательном порядке… через пять дней.
От вибрации, мой сотовый прыгает на столе.
- Да?
Маркси. Она просит, чтобы я приехал в Ланчин, на Северную Седьмую. Еще один труп проститутки. Похоже, Пеппер.
Я несколько минут пялюсь на папки и ликую, что с дерьмом можно повременить. Но… как бы я не радовался. Куда бы меня не вызывали… мне все равно придется с этим работать.
Марки уехала на хонде без опознавательных знаков. Значит, мне придется поймать такси, чтобы добраться до места.
Я махаю и останавливаю кислотно-желтую машину с шашечками. Пока таксист обсуждает дороги и прочую механическую хрень, я думаю об Аманде.
Почему она вдруг захотела со мной увидеться?
Соскучилась?
Мы не встречались с ней уже две недели.
На той неделе, у Аманды были судебные распри. У меня на этой отчет… да, еще Большой Брат подогнал дело об убитой проститутке. О двух, если точнее.
Получается… я не трахался уже две недели. Точнее – два дня. Если еще точнее – час.
Полчаса в неделю. Час, за две недели.
Черт, так трахаются женатики, прожившие в браке более десяти лет.
Но мне не кажется, что наша встреча закончится прозаичным сексом.
Мне кажется, она скажет, что у нее появился мужчина, и она махнет мне ручкой.
Она скажет – у меня есть с кем спать, а ты дрочи.
Дьявол, я не дрочил две недели.
Я не надеялся. Я думал, что Аманда заявится ко мне и мы трахнемся.
Я думал и поэтому не трогал своего дружка, откармливая его своими размышлениями.
Я думал… когда-нибудь она позвонит мне и мы сделаем это.
Но проходили дни, и Аманда не звонила.
Я залез в карман пиджака, достав пачку сигарет.
Гребаный ад, она пустая.
Чертова пачка, пуста. Остался лишь легкий запах сигарет.
У обшарпанной, точно шкура ящерицы, пятиэтажки, столпились зеваки и полицейские. Машины, перемигивались красным и синим. Из машины коронера, два санитара вытаскивали носилки.
Расплатившись с таксистом, двигаю к периметру, обнесенного желтой лентой.
Воздух холодный и влажный. Пахнет не грозой. Пахнет псиной, отходами из мусорных контейнеров и мочой. Ветер дергает ленту. Подхватывает мусор с асфальта и жестяные банки, разнося клокотание по улице. Небо серое. Солнце бледное. Пейзаж самый, что ни на есть, подходящий для района.
Из зевак, в основном бомжи. Они торчат у ленты, будто намечается бесплатная жрачка от движения – накорми ближнего. Есть и другие, но они стараются не попадаться на глазам полицейским. Высокие и худые фигуры, одетые в зимнюю одежду. Взгляд, будто кукольный. Стеклянный. Лица серые, почти такие же прозрачные, как и глаза. Мимо мелькают яркие пятна. Пятна затянутые в кожу и меха. Шпильки цокают по мокрому асфальту.
Бомжи, наркоманы и проститутки – единственные жители Ланчин.
Показываю значок полицейскому, и пригнувшись прохожу под лентой. Поднимаюсь по бетонной лестнице в глубоких трещинах.
Внутри, было три полицейских и все жильцы с первого этажа. Они шумно обсуждали происшествие. Точнее… они предполагали, но не были уверены, что действительно произошло. На втором, и третьем, аналогичная ситуация. В узких коридорах, люди трещали без умолку, на свой манер переворачивая ситуацию.
Четвертый, оказался еще уже. Благодаря носилкам, у стены, Нэшу пришлось идти бочком, чтобы не продвинутся вперед, к открытой двери. Копы внутри квартиры. Парни из лаборатории, что занимают дактилоскопией и парни из скорой.
Вхожу в крохотную комнату. Такие комнаты функциональны, потому что могут уместить в себе и гостиную и кухню, разделенную фанерой. У стены, кровать. На кровати, женщина. Ее кожа и волосы, как простынь, если бы ее хорошенько отбелили. Глаза, как затвердевший янтарь. Взгляд устремлен на потолок. Ужас, проглядывается в морщинах у рта и уголках глаз, будто она пыталась закричать, но остановилась на полпути.
Крови нет. Только мертвая женщина – альбинос.
- Что-нибудь нашли?
Парень, в резиновых перчатках, что наносил серый порошок на косяк, ухмыляется.
- Тут до хрена отпечатков.
Я покрутился по сторонам. Черт возьми… все косяки в этом дерьме и везде пальцы. Проститутка пользовалась большим спросом.
- Потребуется много времени, чтобы все это собрать.
И разобрать из кучи, тот единственный, что принадлежит убийце. 
Маркси делает пометки в блокноте, посматривая на мертвую шлюху и на обстановку. 
- Вот, ублюдок. – Шиплю я. – Ты уже опросила соседей?
Медики подхватывают Пеппер на руки, небрежно и с трудом запихивая в брезент. Кажется, она одеревенела.
- Никто никого не видел.
- Он – что, мать твою, призрак?
- Вряд ли. – Маркси смотрит поверх моего плеча. Я проследовал за ее взглядом, оборачиваюсь.
В дверях стоит мисс Пирс. Она одета по-домашнему. Короткие шортики, толстовка с надписью университет и вязаные носки. Она ошеломленно смотрит, как упаковывают ее подружку в мешок для трупов.
 - Я разберусь. – Шагаю к ней. – Мисс Пирс, вернитесь в свою квартиру. – Следую за ней в квартиру.
- Это, тот же убийца? – шепчет она, обхватив себя за плечи.
- Возможно. Вы что-нибудь видели?
- Нет. Я заходила к ней минут десять назад.
- Зачем?
Мисс Пирс закусывает губу. Затем, достает из ящика упаковку тампонов. Я киваю, чувствуя себя придурком.
- Сколько вы там пробыли?
- Десять минут, пока она искала мне это. – Она кивает на тампоны.
Осматриваю комнату. Планировка и расположение вещей идентичны. Кровать застеленная цветным покрывалом. Тумбочка с торшером. У окна стол, на котором стоит маленький телевизор. Слева стенной шкаф. Дальше кухня.
Мисс Пирс садиться за стол, потянувшись за сигаретами.
- Она никого не ждала к себе? Может быть, клиента? Друга?
- Нет. – Она затягивается, выпустив струйку дыма в потолок.
Я сглатываю, когда запах табака добирается до моего носа. Жутко хочется курить.
- Может, она была взволнованна… или испугана?
- Нет. Пеппер вела себя как обычно.
- Как обычно, это как?
- Как проститутка, что отработала смену и желает выспаться.
В любом случае, это не было спонтанным убийством. В смысле, замки на двери целы. А это значит, что проститутка впустила убийцу в дом. Она знала его.
Мисс Пирс двигает пачку сигарет ближе к краю.
- Курите.
- Не понял? – все ты понял, придурок. Она тебя раскусила. Ты же смотришь на сигареты, как наркоман на дозу.
- Вы же хотите курить. – Мисс Пирс закидывает ногу на ногу, уставившись на меня.
Это так заметно?
- Мг. – Я скрещиваю руки на груди. – Моего стола здесь нет.
- Да, но вы смотрите на сигарету, как голодающий, на миску с супом. – Она вздыхает. – У меня две теории. Либо вы недавно бросили курить и поэтому так тяжело переносите мысль, чтобы возобновить привычку. Либо… вы давно не курили. Но, - она бросает взгляд на мои руки. – Судя, по никотиновым пятнам на среднем пальце, вы заядлый курильщик. Так, что не стесняйтесь.
Усмехаюсь. Черт, эта женщина не перестает удивлять меня своей проницательностью.
- Почему вы стали проституткой?
- А почему вы стали полицейским? – она тушит сигарету.
- Мои родители были полицейскими.
- Не могу ответить тем же. – Мисс Пирс встает с места. – Так получилось.
- С вашей дедукцией, вы могли выбрать куда лучшую профессию.
- Например, детективом? – усмехается она. – Кажется, мы обсуждали схожесть наших профессий. Переходить из одной схемы в другую… спасибо, но нет. – Мисс Пирс идет в кухню, чтобы поставить чайник.
А, зря. Свежий взгляд пригодился бы в участке.
- Филип? – Маркси заглядывает в комнату. – Ты идешь?
- Да, сейчас. – Я подхожу к столу, что делит комнату на гостиную и кухню. – Не выходите сегодня вечером на работу.
- Я не выхожу, когда у меня небольшие неприятности. Ну, вы понимаете.
Киваю.
- Хорошо. До свидания.
- До свидания.


ГЛАВА 6


На самом деле, я солгал.
Я сказал, что за два месяца, у меня было всего три жертвы.
Но я солгал.
Я совсем забыл об одном, которое совершил, до этого.
Мне двадцать два, а отчим харкающий туберкулезник, превратившийся в лежачую коррозию. Его болезнь развивается очень быстро, затягивая в то место, откуда едва ли возвращаются.
Помню, в четырнадцать, моя мать-шлюха, окончательно покинула меня. Во-первых, она не хотела подхватить дерьмо отчима… а во-вторых… она просто собрала какие-то вещи, документы и исчезла.
И пока мать-шлюха таскалась по улицам, этот ублюдок, заставлял называть меня его отцом.
Папой. Папочкой.
Я называл его мудаком или гандоном.
Мне было двадцать два года и я был готов к тому, чтобы пустить кровь, какой-нибудь твари из болота.
На тот момент, клубы пользовались успехом и стремительно развивались, подавая клиентуре всевозможные удовольствия на блюдах, в лицах шлюх и дилеров. Они продавали наркотики. Продавали шлюх для услады своих пороков.
Мой порок не продавался.
Он развивался сам по себе.
У него не было патента, но он имел свою цену.
Цена устанавливаемая мной – а точнее, жизнь.
Так вот. Я хочу рассказать о моем первом эксперименте над вшивой жизнью. Крохотное, но яркое воспоминание. Яркое тем, кого я убил. Как я убил. И что при этом чувствовал.
И все же, вернемся к истокам. 
Я никогда не любил ночные клубы.
Они все одинаковые. Злачные, грязные, вонючие, как старые гнилые ящики, набитые дерьмом.
В клубах нет людей, только их обратная сторона.
Там открываются их потаенные желания.
Все самое мерзкое, низкое, сжирающее остатки человеческого, проявляется в ночных клубах.
И все же… я пришел в один из таких клубов.
Яркие световые лучи. Вспыхивающие шары неоновых ламп.
Обдолбанные пассажиры, приземлившиеся в пекле греха. 
Дешевое пойло, халявный кокаин, грязные кабинки, в которых теснятся шлюхи и их сутенеры, что называют себя любовниками.
Они пьют, нюхают кокаин, а после трахаются, на грязных унитазах.
Трутся дорогими шмотками о сальные стенки кабинок, добавляя свой личный автограф на замызганном кафельном полу.
Остатки излияний липнут к обуви, ощущаются в воздухе, на языке, даже в желудке.
Так хочется стошнить, но, кажется, только я это чувствую.
Я заказал себе пива.
Пиво дешевое. На запах, оно отдает мочой старика, болеющего туберкулезом.
Я знаю, потому что отчим болел туберкулезом и мочился в кровать.
Этот густой запах мочи стоял в его комнате, ровно столько, сколько он лежал в кровати.
Я открывал окна, чтобы проветривать комнату – но это не помогало. А после, я и вовсе перестал это делать.
Мне было омерзительно прикасаться к нему. Омерзительно было менять белье.
И я не менял его.
Считал, что он и так сдохнет. Так какая разница – будет он в чистом или грязном?
Он все равно опорожнится, когда сдохнет.
Через пару дней, в комнате запахло тухлым мясом.
Этот запах смешался с тем, что он испустил из себя в момент предсмертных конвульсий.
Я слышал, как он стонал, пока жизнь уходила из его тела. Но зайти в комнату не осмелился.
Я не хотел видеть его блеклые, так словно зрачки накрыли тонкой пленкой, глаза. Не хотел видеть его омерзительное, покрывшееся гнойными язвами и незаживающими ранами, лицо и тело.
Не хотел видеть засохшие от крови и жидкости, что выходила из его ран, простыни.
Не хотел вдыхать этот запах, казавшейся мне, уже заразным.
Я не заходил в его комнату неделю. Так что, да. Он многое испытал и ощутил под собой.
Вместо этого, я спокойно смотрел телевизор и ел хлопья «Завтрак Чемпиона». После уходил гулять и возвращался под утро, спать.
Меня не волновало то, что он хочет есть или пить. Не волновало ничего, что я был обязан сделать для него, чтобы облегчить его смертный путь.
Я хотел, чтобы он умер.
И он умер.
Возвращаясь к пиву, я сделал глоток. В глотке зажгло.
Хм, возможно, это обида отчима жгла мое горло? Плевать.
Продолжая оглядывать клуб, я пришел к тому, чтобы взорвать его к чертям.
Вот, было бы интересно посмотреть, как разлетается маленький мирок, разбрасывается кусками обожженных тел и ошметками кишок.
Я был в клубе уже пятнадцать минут. И за это короткое время у меня начала раскалываться голова.
Музыка, бьющая меня по темени, как тяжелый топор, врезалась и крошила его, на мелкие кусочки.
Уши и нос заложило.
Я зажал нос и выдохнул, чтобы уши открылись. Не помогло.
Пиво быстро нагрелось и провонялось табаком и потом.
Пить смесь мочи, табака и пота – мне не хотелось.
Потом ко мне подошла девушка.
Высокая, но я не сказал бы, что она была красивой. Для тех, кому плевать на то, кого он трахает – в самый раз. А я был не из тех.
Она сказала, что хочет выпить и предложила мне ее угостить.
Наглость – второе счастье.
Я купил ей пива. Но только, чтобы она отвязалась от меня.
Может, мне стоило ей купить еды?
Она была худой и плоской, как доска. Кости ребер и таза торчали. Две пуговицы, кои именовались ее грудью, были прикрыты коротким ярко-желтым, топом. Кожаная юбка, закрывала подобие ее задницы. Я вообще не увидел у нее задницы. Только две обтянутые косточки.
Руки, как сучки – длинные, я бы сказал – долговязые.
Она смотрела на меня в упор, словно пыталась загипнотизировать. Но это у нее плохо получалось. Во-первых, меня нельзя загипнотизировать. Я не настолько слаб волей, чтобы поддаваться этой чуши. Во-вторых, ее хмельные глаза, я предпочел бы выколоть и скормить собакам. Так она на меня смотрела.
Я спросил ее, почему она на меня смотрит. Она ответила, что я очень красивый. Язык у нее чуть заплетался, и она растягивала слова.
Комплимент не удачный. Я не считаю себя привлекательным. Возможно, потому что отчим так всегда говорил. Так сказать – вдолбил в меня комплекс.
Я назвал ее глупой дурой, а она рассмеялась и сказала, что ее зовут Энн.
После того, как она осушила бутылку пива в один глоток, Энн предложила мне нюхнуть кокса.
Я подумал… неужели, я так хорошо вписываюсь в этот клубный контингент? На мне обычные джинсы, футболка и куртка, а не тряпки педиков, что выдают себя за модельеров. Волосы, у меня не уложены гелем, лаком, как у тех говнюков, что танцуют и пьют коктейли.
Я вовсе не такой. Я. Не. Такой.
Энн взяла меня за руку и потащила за собой.
Хм. Я пошел. Черт возьми, я пошел. Я потащился за ней, как блудливая собачонка, увязавшаяся за прохожим.
Очередей в кабинки было три, и они попеременно менялись. Одна часть толпы шла навстречу, другая поперек. Короче, я попал под пешеходные поезда.
Спустя минут десять, я и Энн вошли в кабинку. За нами было еще человек десять.
Энн достала из сумки пудреницу и обрезанный кусочек трубочки. Руки у нее дрожали, как у заядлого наркомана. Или как у моего отца, когда он тянулся к очередной бутылке пива, с похмелья, которое после превращалось в очередную попойку.
Я услышал, как она шумно втянула носом. Выгнулась, пальцами вытирая под носом.
Предложила мне нюхнуть.
Я заколебался. И все же нюхнул.
Ничего не произошло.
Хотя, кабинка стала покачиваться, как на волнах, а музыка забурлила в ушах с новой силой.
Энн задрала юбку, и оперлась на стену, ко мне спиной.
Она сказала – что любит после кокаина секс. Она любит, когда ее трахают, пока она кайфует, после парочки дорожек.
Я смотрел на ее костлявую задницу и прореху между ног.
Ее плоть была обнажена. В смысле, без волос.
Мне показалось, что я смотрю на плоть ребенка.
Тряхнул головой, потому что от кокса мои мысли стали путаться.
Энн повернулась ко мне и сказала – что я тупой. От кокса я отупел. Типо, другие мужики давно бы ее поимели, а я торможу.
Она опустила юбку и толкнула меня.
Ну, вот тогда-то в моей голове и произошел всемирный бум.
Возможно, потому что меня она не возбуждала, когда сама хотела этого. Я предпочел бы ее умоляющей меня не делать этого. Глупость, но эта глупость меня возбуждала.
А теперь, когда она не хотела меня, я возбудился.
Я ощутил, как мой член затвердел. Он давил мне на живот, и молния колола тонкую кожу.
Я схватил ее за волосы и толкнул, так что она со всей силы ударилась лицом в стенку кабинки.
Она вскрикнула и начала ругаться.
А я еще больше возбудился.
Схватил ее за волосы, пока она царапалась руками, я снова ударил ее об стену.
У нее пошла кровь из носа. Правая скула и губы припухли.
Она потеряла равновесие, но была в сознании. Это все, что мне было нужно.
Поставив ее на колени, я ткнул ее голову в унитаз и задрал ей юбку. Спустил штаны и вошел.
Мне было плевать, что она хлебает мочу, которую не смывали несколько дней, и она сливалась только потому, что ее накопилось больше, чем нужно. 
Она дергалась, стонала, хватаясь за мою руку. Пыталась подняться, извивалась.
Так хорошо я еще не трахался.
Кончив, я надавил на ее затылок, тесно вжав ее лицо в дно унитаза. Кажется, она затихла. Захлебнулась или потеряла сознание.
Мне было все равно.
Она хотела, чтобы ее трахнули. И я трахнул ее.
Поднявшись, я заправил футболку в джинсы. Пригладил волосы. Смахнул пот, выступивший на лбу.
Пот, был скорее благодарностью организма за проявленное к нему внимание, нежели из-за страха быть застуканным.
Я не боялся, что увидев эту шлюху, здесь начнется паника. Тем более, пудреница с кокаином, будет полиции жирным объяснением.
Покинув кабинку, я вернулся к бару. Заказал себе пива. Пил медленно, маленькими глотками. Наслаждался вкусом пенного напитка, осознавая, что привкус мочи исчез. Запах пота и табака испарился. А на смену всему этому дерьму, пришло успокоение.
Когда я вернулся домой, я увидел полицейскую машину и скорую.
Видимо, отчим так завонялся, что соседи вызвали медиков. Избавится от жуткого трупа – дело одно. А вот от жесткого амбре… представьте, неделю, живой труп заживо гниет. Из его бренного тела сочится дерьмо. Он опорожняется по нескольку раз за час. Он харкается кровью, которая смахивает на мазутную жидкость. Соседи были в ужасе. Полиция только качала головой, пытаясь найти объяснение причин такого отношения к больному.
У меня была одна причина – я хотел, чтобы этот мудак сдох.
Почему я должен был за ним ухаживать, пока моя мамаша где-то шляется?
Почему я должен был тратить свое время на того, кто трахал мою мать, беспробудно пил и воровал деньги?
Почему?
Получается… помимо твари, что я угробил в сортире клуба, мой список пополнился и никудышным отчимом.
Значит, всего пять.
Неплохое начало.
Многие психологи считают, будто потенциальные убийцы, начинают свои злодеяния с убийства животных. Будто, они хотят испробовать плоть. Каковы ощущения, когда несчастное животное захлебывается от собственной крови, пока умирает.
Я никогда не убивал животных. Никогда не мучал их.
Я люблю животных.
Я люблю кошек, собак… я истинный фанат Ноева ковчега.
Мне кажется, если бы мир был заселен только животными, то не было бы преступлений. Не было бы боли. Не было бы несправедливости.
Все решает естественный отбор. Природа. 
А природу нельзя судить.
В ее праве – кто остается жить, а кто принимает на себя роль съеденного или угасшего от собственной слабости.
Еще бытует мнение, что убийцы любят приходить на места преступлений, чтобы потешить свое самолюбие. Порадоваться своим совершениям.
Я считаю, незачем читать книгу заново, если знаешь ее содержание.
Ненужно зацикливаться на одном. Нужно двигаться дальше.
Поэтому я никогда не появляюсь на местах, где убиваю.
Я ищу новую жертву… но вы же хотите услышать о рыжеволосой, привлекательной проститутке.
Да, проститутки бывают привлекательны.
Даже та длинноволосая брюнетка, была привлекательна.
Даже я, тот кто ненавидит шлюх, отметил ее мягкие изгибы тела и красивые серые глаза.
Я видел в брюнетке итальянку, с полными губами и белой, как сливки, кожей. Она напоминала мне Пьер Анджели с изящной формой бровей и взглядом, как у любознательного ребенка. У меня возникал вопрос… почему подобная красота затягивается в порок, вместо того, чтобы наполнять мир красотой?
… но мое воодушевление было не долгим. Я видел, как она строиться перед машинами… как она наклоняется, показывая то, что желательно было бы скрыть… как она виляет бедрами… она продавала свое тело, как товар.
Но это вас не интересует, верно?
Мое мнение о том, почему женщина опускается на колени перед мужчинами за какие-то бумажки. Почему она опускается и принимает в себя то, что после, ненавидит.
Вам плевать.
Мне тоже.
Они шлюхи.
Я убийца.
Как все просто, верно.
Было бы намного проще, давать людям не имена, а их значение в жизни.
Сексоголик. Растлитель. Педик. Шовинист. Мизантроп. Предатель. Избиратель.
Все было бы проще, если бы люди знали, кто перед ними стоит, а не строили догадки, не расстраивались, когда правда неожиданно выползала наружу.
Вы видите молодую и красивую девушку. Она вам нравится. Вы мысленно обдумываете, как познакомится с ней. Как пригласить на свидание. Как трахнуть ее. Как после позвонить и предложить еще раз встретиться.
Но опуская взгляд на ее бейджик, вы видите – анархистка.
Вы идете дальше и встречаете на своем пути старика. Его лицо сморщено, как половая тряпка. Его глаза почти скрыты под обвисшими веками. Его кожа бело-желтая и в пятнах. Но его улыбка вас радует. Он похож на милого старичка. Божьего одуванчика.
Скотоложник.
Ну, и какого это узнать, что твоя будущая девушка придерживается базовых принципов анархизма: отсутствием власти? Свободы от принуждения? Свободы ассоциаций? Взаимопомощи? Разнообразия? Да, возможно, она имеет право сама организовывать свою жизнь, как пожелает. Только все это ни к чему не приведет. Она закончит жизнь, как тот парень, которому я вскрыл брюхо в переулке. Они такие же свиньи, как и движение панков.
А милый дедуля? Ведь, он обнимает своих внуков, целует свою дочь, пожимает руку своему сыну… а после идет в сарай и трахает овец.
Будь у меня бейджик – убийца, все вокруг знали, чего ожидать от меня. Да, может, это бы привело к некоторым проблемам… но зато, все знают кто я.
Ладно, оставим дискуссию об извращенных родственниках и их предпочтениях и закончим разговор о рыжеволосой шлюхе.
Я постучал в ее дверь. Она открыла мне, бурча под нос недовольства. Хм… думаю, она спала после смены. После, я вошел внутрь и запер дверь. Я что-то сказал ей… не помню… но, что-то, после чего она пошла в ванную.
А когда она вышла я сделал то, зачем, собственно, и пришел.
Говорят, что смерть – это самое ужасное, самое омерзительное зрелище. Я так не считаю. Конечно… когда перед глазами разлагающийся труп… или внутренности вывернуты наизнанку… или куски плоти раскиданы по полу… возможно, все это может показаться немного некрасиво. Хах!
Вы думаете, что кроме бейджика – убийца, мне нужно повесить еще и – извращенец?
Хм… я так не считаю. Я не извращаюсь с трупами… я убиваю живых людей.
Ну, так вот.
Говорят, смерть это отвратительно. Сам по себе, мертвый человек – это уже кошмар. А последствие смерти – газовая атака.
На счет, газовой атаки, я согласен с вами.
Но!
Я считаю, что смерть прекрасна.
Я имею в виду, она прекрасна именно в тот миг, когда человек отдает Богу душу.
Этот миг. Эта тонкая, почти хрустальная грань, между жизнью и смертью.
Тот миг, в котором человек застывает.
Он застывает в одном возрасте. В одной позе. В одном движении. В одном непоколебимом лице.
Именно этот миг – прекрасен.
Кто, есть человек?
Это биохимическая субстанция, обтянутая костями, плотью и кожей. Тоже, что и мебель – костяк, обтянутый дерматином. Основа, что поддерживается биохимией.
Миг, полной остановки жизнедеятельности, который возвращает нас к истокам, нашего рождения.
Я считаю, когда человек умирает, его процессы, его внутренности, они погибают в том порядке, в котором появляются, когда в чреве матери зарождается жизнь.
Вы можете не согласится со мной, потому как знаете, когда человек долго лежит в земле, его кожа и плоть усыхает, гниет, превращаясь в ничто. Остается только костяк, но и он находит свой конец в прахе. Все считают, что скелеты – это обязательно уродливые анатомические кости, закопанные в земле. Обязательно с раскрытой челюстью и дырой в черепе… я бы хотел согласиться с вами, но предпочту свою теорию красоты после смерти.
Но и в этом есть своя прелесть. В ужасе того, во что мы в итоге превращаемся.
Мы становимся равными.
У нас нет проблем с весом или проблемной кожей. Нам не нужно прибегать к пластическим операциям или подбирать бюстгальтер с поролоновыми чашечками. Нам не нужно задумываться о том, как мы будем выглядеть, в новом костюме или в дешевой бижутерии.
В смерти – мы равны.
И то, что я сделал с рыжеволосой шлюхой… я вернул ее к истокам прекрасного. Я лишил ее не только жизни, я лишил ее проблем.
Я дал ей свободу. 
 

ГЛАВА 7


Я позвонила Грэгу и сказала, что «кредитка переполнена». На нашем сленге, это означало, что я не выхожу на улицу, по женским причинам. Так удобнее, нежели говорить, что у меня прорвало дамбу и клиентов я смогу ублажать только устным, либо задним числом. По заднему числу, у нас любитель Си-Нот. По устному… я так устала, честно говоря, поэтому решила, что неделя отдыха мне не помешает. Хорошо, что у меня есть сбережения и я могу протянуть семь дней. Хорошо, что у меня к этому зависимости, иначе, я бы возненавидела себя… хуже того, это омерзительно, когда у тебя эти дни… и делать это. Дьявол, это отвратительно.
Грэг был не в восторге, не только от моих проблем, но и оттого, что случились с Пеппер и «Свит Бон». Он потерял хороших способных шлюх и клиентов, которые пользовались на них спросом. Жаль, что он не сочувствовал им, как людям. Как женщинам, которых убили.
Я сижу на кровати, искоса поглядывая в экран телевизора. Из-за черно-белой картинки с помехами, я не могу разобрать выражения лица главного героя фильма и слез второго мужчины. Но, мысленно, я знаю, как он смотрит на него, и что другой герой пытается ответить взглядом. Я столько раз смотрела этот чертов фильм, что могу закрытыми глазами видеть четкую картинку. 
Красота по-американски… мой любимый фильм. Я готова сутками смотреть его и, как будто, заново проживать их жизни. Проблематичный фильм и смысл этого фильма заключается в проблемах двух семей. Лестерн Бернэм переживает кризис среднего возраста. Его не уважают и не ценят на работе. От счастливой жизни осталась лишь видимость. У его жены роман с коллегой по работе. Дочь-подросток увлечена соседским парнем, что побывал в психушке.
От душевных мук, Лестерн впадает в глубокую депрессию. Но, неожиданно, влюбляется в подружку своей дочери. Это страсть дает герою мощный жизненный заряд. Он ощущает прилив сил и желаний, которые давно не испытывал. Но на деле все выходит иначе. Все становится куда сложнее. Переплетение чужих судеб и чужих проблем, приводит к тому, что дочь собирается сбежать с соседским парнем. Жена окончательно слетает с катушек и хочет убить Лестерна… отец соседского парня, думая, что его сын голубой… вообщем, папаша избавляет Лестерна от тягостных переживаний, когда он только понял, насколько хороша жизнь, и насколько прекрасна его семья.
Никто не ценит семью по-настоящему.
Людям проще относится к этому легкомысленно.
Легкомысленно, не значит – наплевательски.
Так проще решать проблемы.
Я вспоминаю о своей семье. Особенно о маме.
Я думаю о ней, и с ней связаны только теплые воспоминания.
Ее тепло и мягкое тело. Ее огненно-рыжие локоны. Ее улыбку. Ее запах.
К тому времени, как мамы не стало, она превратилась в скелет.
Но, даже тогда, я видела в ней пышущую здоровьем и внутренним светом, женщину.
Еще я думаю о двоюродной сестре.
Я бы хотела встретиться с ней и поговорить.
Я бы хотела извинится за свой поступок и надеется, что она простит меня.
Может, когда-нибудь мы будем сидеть в кафе и свободно болтать… может, когда-нибудь Стелла примет меня.
Я вырубаю телевизор и иду в туалет, чтобы сменить тампон. Ненавижу месячные, но эти семь дней – единственный отпуск, который я могу себе позволить. Конечно, Грэг мог бы заставить меня работать в эти дни только за двадцатку, но мы обговорили эту тему заранее, чтобы не было проблем.
Низ живота болит, и я открываю ящик, чтобы принять обезболивающее. В аптечке кроме бинтов, лейкопластыря и антисептика, ничего нет. Значит, придется идти в аптеку.
Я снимаю домашние шорты и надеваю джинсы. Затем кожаную куртку и кеды.
Выхожу из квартиры и запираю дверь. Оборачиваюсь, смотрю на дверь Пеппер, где крест-накрест, наклеена желтая лента.
Невозможно, чтобы убийца ушел незамеченным.
Он же не призрак.
Его должны поймать, потому что, мне еще жить и работать в этом районе.
Я не хочу становится похожей на застывшую куклу с фарфоровым лицом.
Минуя лестничные пролеты и ступеньки, я вслушиваюсь в звуки.
За дверями доносятся шумы от телевизоров и тихие разговоры соседей. Они шепчутся о мертвой проститутке с четвертого этажа, ругая полицию за то, что никому и дела нет до этого.
Каждый день, кто-то умирает от старости. Каждый день кого-то убивают по прихоти.
Их режут. Насилуют. В них стреляют.
Полиция не особо любит появляться в Ланчин.
Для них, этот район загажен до ужаса и едва ли его можно спасти.
Скорая… о скорой я не слышала ровно столько, сколько здесь живу.
Но я была удивлена, когда произошли эти два убийства и появились люди в форме. Возможно, эти убийства куда сложнее, нежели бытовуха между бомжами и наркоманами.
Завязав волосы в конский хвост, я выхожу на улицу, оглядываясь по сторонам. Уже около десяти вечера.
По небу ползет черное пятно, растекшейся тучи. Воздух влажный и мутный. От асфальта поднимается холодный пар.
Плотнее закутавшись в куртку, я двигаюсь в сторону улицы без освещения. Фонари стоят, но лампочки давно отсутствуют. Вдоль столбов белые потеки, а вокруг прорастает трава. Она лезет прямо из треснутого асфальта, мешаясь с сорняками.
Это болото. Это не район – это черная дыра, затянувшая сброд в одно место.
И я живу среди сброда.
Убрав руки в карман, я нащупываю перочинный нож, на случай, если какой-то ублюдок попытается напасть на меня.
Здесь без страховки опасно передвигаться.
Будь то бомж или наркоман – они попытаются отобрать у тебя все ценное. А если такового не найдется, заберет твою жизнь.
Знаете, такое выражение – жизнь или кошелек?
Похоже, это пошло отсюда.
Квартал сменяется одним за другим. Дороги не измены.
Они покатые, как волны и вся жидкость, что на асфальтах, стекает в сторону домов, источая кислое амбре.
До аптеки, примерно еще три квартала.
Я продолжаю ежиться от ветра и внутреннего холода, но толстовка и куртка не спасает.
На улицах, среди полупустых домов и кривых, как горбатые ивы, фонарей, тянутся полосы кирпичных стен, с граффити. Вдалеке, коротят вывески баров и магазинов. Эхом, по улице разносится вой полицейской сирены. Бездонные собаки скребут контейнеры и хрустят объедками. Доносятся сбивчивые ритмы музыки.
Улица почти пуста, за исключением двух фигур, что подпирают спинами стены. Над ними тускло свети единственный фонарь.
Два наркомана с отсутствующими взглядами, провожают меня до первой вывески бара, и возвращают внимание на иглу. Их куртки лежат на грязном асфальте. Рукава закатаны выше локтя. На сгибах виднеются иссиня-черные синяки.
Когда я прохожу мимо них, один из наркомана говорит другому, что надо было бы взять жгут. Второй отвечает – что можно и так зажать. Только как следует зажать, чтобы вена вылезла.
Я не оборачиваюсь, продолжая идти дальше.
После слышу ругань.
Видимо, вена все же не захотела показаться.
Войдя в аптеку, я встаю в очередь за парнем, в черной куртке. Капюшон низко натянут на голову и от него несет химикатами. Его одежда, даже его дыхание отдает химией. Его руки висят по вдоль тела, а пальцы нервно сокращаются в кулак.
Парень тяжело дышит, почти пропуская выдох.
Ломка.
Когда он подходит к окошку, то сбивчиво просит продать ему «Ксанакс» или «Оксикодон». На что, фармацевт отвечает отказом. Лекарства такого происхождения, отпускаются только по рецепту. А у парня точно его нет. Он просто хочет облегчить ломку и словить крохотный кайф. Только не пойму, почему он здесь, а не с парочкой дружков на улице?
В итоге он покидает аптеку, но не уходит. Он остается ждать на улице, повернувшись лицом к стеклянной двери. Его осунувшееся, с впалыми щеками и оливковым оттенком кожи, лицо пялится на меня, будто я его спасение.
Черта с два.
Я покупаю обезболивающее, и сжав в кармане рукоять ножа, выхожу на улицу. Парень стоит не двигаясь. Его взгляд все еще обращен в стеклянную дверь, на фармацевта.
Вот так рождаются убийства.
Накрапывает дождь. Капли хлюпают по асфальту и сбившимся лужицам. Мне этот звук напоминает хлюпанье крови, когда из аорты толчками выбивается кровь.
Черт, поживешь в районе, начнешь сравнивать обычные вещи с отвратительными.
Я иду по той же дороге, домой. По мне, лучше не сворачивать.
Ланчин – как один большой лабиринт. От основной дороги ползут ветви к темным скверам, и там они теряются в неизвестности.
Я не хочу потеряться в неизвестности.
Для меня, эта дорога пока самая безопасная. Потому что я не раз здесь ходила и знаю, чего можно ожидать.
Наркоманы, что до этого стояли у стены, теперь сидят. У одного из них спущены штаны до бедер, а штуковина торчит наружу, из которой болтается тот самый шприц.
Колоть можно куда угодно.
В вену. В язык. В пах. В член.
Выбор большой, лишь бы была свежая и не гниющая вена.
Тело наркомана подергивается, а в такт ему, подпрыгивает эрегированный член со шприцом. Его лицо бледное, но довольное. Зрачков почти не видно, только белки.
Второй, что-то бормочет, пытаясь ухватить шприц, но у него ничего не получается.
Его попытки тщетны, но забавны… для него же.
А после, он окрикивает меня. Наркомат просит, чтобы я вытащила шприц из штуковины его друга.
Я не обращаю внимание и иду не оборачиваясь.
К этому дерьму, я даже близко не подойду.
Этот мир, действительно заражен. Он подыхает от заразы, которую несут люди.
Он захлебывается в вонючей и неизлечимой болезни.
Черт… как же я рада, что мои родители не видят этого. Как же я рада, что моей двоюродной сестры рядом нет.
Вы спросите меня, почему я тут торчу, вместо того, чтобы жить в доме родителей.
Отвечу… я рано повзрослела.
Я хотела быть самостоятельной и самодостаточной.
Я хотела работать. Зарабатывать. Жить, как мне удобно.
Я не принимала от родителей денег и заботы, но готова была отдать им все.
Последние месяцы, после смерти отца, я жила с матерью, ухаживая за ней.
Эти месяцы, показались мне годами… мне казалось, что я состарилась вместе с ней, пока меняла дипендсы. Да, она умерла от старости, но старость превратила мою мать в немощный овощ, что ходил под себя и едва мог есть. Я кормила ее с ложечки, только жидкой пищей. Я мыла ее и читала ей, пока она бредила о папе и тому, как она с нетерпением ждет с ним встречи. Я смотрела с ней фильмы и слушала музыку. Я спала рядом, на кресле, на случай, если маме станет плохо.
Мама умерла во сне.
Я радовалась хотя бы тому, что ей не пришлось страдать.
Что она не умерла в муках и в мокрых простынях.
Старость – это тоже болезнь.
Болезнь, от которой нет лекарства.
Родительский дом… я продала его и отослала деньги сестре.
Она учиться. Она только начинает жить. Ей они нужнее.
Я захожу в подъезд.
Двери нет. От нее только петли остались, да щепки.
Внутри горят флуоресцентные лампы, роняя мигающий свет на грязный кафельный пол. Справа, комнатка домоуправленца. Когда-то была его. Теперь, это пустующая комната со скрипящей от ветра и сквозняков, дверью.
В комнате темно и пахнет мочой, с примесью химикатов.
Там изредка ночуют бомжи. Наркоманы принимают дозы. А девочки лишаются девственности.
Там стоит старый диванчик, обтянутый дерматином. На выцветшей коже, виднеются серые языки от пламени и дырки от сигарет. Там валяются шприцы и засохшие использованные презервативы. 
Я двигаю к лестнице, но кто-то неожиданно хватает меня за плечо и швыряет в стену, прижимаясь ко мне всем телом.
От одежды пахнет химикатами.
Осунувшееся, с впалыми щеками и оливковым оттенком кожи, лицо пялится на меня своими стеклянными глазками. Это тот самый парень из аптеки. Он тяжело дышит. Пот скользит по его вискам и над верхней губой. У него даже изо рта пахнет химикатами. А потом, я чувствую, как что-то холодное прижимается к моей шее.
Это нож.
И я знаю, что он грязный. Возможно, ржавый.
Если острие хоть на миллидюйм проткнет мою кожу, я могу получить заражение крови.
- Что ты купила в аптеке? – рычит наркоман, все сильнее вдавливая лезвие в кожу.
Я не паникую. Моя рука в кармане. Пальцы крепко сжали рукоять ножа. Я думаю, как бы мне вытащить руку и ударить его.
- Обезболивающее.
- Какое?
- «Стопинг». 
- Всего лишь это дерьмо? – его глаза пытаются сфокусироваться на пачке, что я показываю ему.
Сейчас, когда он отвернулся, я могу достать нож…
- Убрал от нее руки. – Прорычал голос за спиной наркомана, а затем послышался глухой шлепок. Парень чуть выше меня, но мне все же удается выгнуть шею, чтобы увидеть, кому принадлежит голос. Низкий и хриплый. Это тот самый детектив. Нэш Филип. – Живо. – Доносится звук взводимого курка.
Наркоман отвел от меня лезвие.
- Подними руки так, чтобы я их видел.
Парень выполнил приказ.
- Бросай нож на пол.
Нож падает со звоном.
- Теперь шаг ко мне и руки за спину.
Наркоманы, по своей сути – трусы.
Они не суются на рожон, предпочитая бежать прочь, нежели геройствовать.
Они безумны. Может, поэтому их считают смелыми… я же считаю их безумными трусами.
Наркоман делает, как велит коп, делая шаг назад и сцепляя руки за спиной.
- Встань у выхода, лицом ко мне. 
Я, честно говоря, не понимаю, что замышляет детектив Филип… 
Нэш ставит пушку на предохранитель, убирает в кобуру. Когда наркоман поворачивается, полицейский хватает его за ворот толстовки.
- Голова болит, парень? – тон жуткий.
Наркоман кивает.
- У меня есть хорошее средство от головы. – И тут коп со всего маху бьет наркомана лбом в нос. Затем кулаком в солнечное сплетение. Парень сгибается в три погибели. – Полегчало? – нога летит следом в его живот, отправляя наркомана на улицу.
Я ошеломленно смотрю на копа. Он взбешен. Может, потому, что подобная гниль посмела напугать девушку… а может, он на взводе.
- Вы в порядке? – Нэш поднимает нож с пол, пару минут разглядывая его. После, убирает в карман.
- Да. Я могла бы и сама справится.
- Серьезно?
Я достала из кармана нож.
- Думаю, спрашивать о разрешении на ношение холодного оружия, нет надобности.
Я качаю головой.
- Что вы тут делаете?
Коп поднимает с пола пакет и протягивает мне.
- Вы оставили это в участке.
Я открываю пакет и вижу внутри куртку. Куртку «Свит Бон».
- Это не моя куртка.
- Но вы были в ней.
- Была. Это куртка «Свит Бон». Но вы и так это знаете. – Я шагнула к лестнице. Коп за мной.
- Знаю?
- «Свит Бон» снимала квартиру с Пеппер. Пеппер любила брать одежду своей соседки. Поэтому, «Свит Бон», писала на каждом ярлычке – это собственность «Свит Бон». И это вы тоже знали. – Я обернулась на копа. У него было выражение нашкодившего ребенка. – Пришли, убедится, что я не вышла на улицу?
- Но вы вышли.
- За обезболивающим.
Мы поднялись на четвертый этаж, шагая к моей квартире. Похоже, коп решил удостовериться, что со мной ничего не случится. Я не привыкла к тому, чтобы меня опекали или оберегали. И со стороны копа это выглядело немного… странно.
- Вы любите это, верно? – спрашивает Филип, когда я повернула ключ в замке.
- Что?
- Быть умной.
- Будь я умной, не жила бы в этом дерьме.
Он нахмурился, поджав губы.
- Извините. Я вас оскорбил.
- Назвать меня умной? Едва ли это оскорбление. Это даже не комплимент. Это суждение. Вы назвали меня умной, потому что я говорила о вещах, о которых не знала. – Я толкнула дверь. – И раз уж вы спасли меня от злого дракона, я угощу вас кофе. Проходите. – Коп вошел в квартиру. Я заперла дверь, повесив связку ключей на крючок. Сняла куртку и скинула кеды. – Кофе черный?
- Да. – Он ухмыльнулся. – Вы и об этом знаете?
- В участках пьют черный и без сахара. Это стало и вашей привычкой. Сколько вы работаете в полиции? Десять? Пятнадцать лет? 
- Десять. – Коп снял пиджак, повесив его на спинку стула и уселся на сидение.
Я чувствовала затылком, что он смотрит на меня. Смотрит, не как в кабинете… он заинтересован мной, и как женщиной, и как умным собеседником.
Я никогда не считала себя умной. Да, мозги есть, только повести их в нужное русло, нет возможности.
- Так, почему же вы выбрали именно эту профессию?
Пока кофеварка гудела, я достала из шкафчика белые кружки и блюдца.
- Вы называете проституцию – профессией. Я называю ее – выживанием. Мне нужны были деньги, чтобы ухаживать за отцом. Но времени и денег, как оказалось, было не достаточно. После, я ухаживала за матерью. А там… я втянулась.
- Почему вы не устроились на обычную работу?
Я поставила чашки на стол. Вытащила графинчик с кофе. Запах потрясающий, но не такой насыщенный, как в Старбаксе.
- С обычной профессией, я не смогла бы накопить денег на лекарства. Еще предполагалась операция… но я не успела. – Я разлила кофе по чашкам. – Время – не лучший друг в смерти.
Коп кивнул. Он подхватил чашку за ручку и поднес к губам. Подул, развеивая дымок. После, сделал глоток.
- Ну, а вы, детектив. Неужели, до сих пор существуют династии полицейских?
- Думаю, на мне эта династия и закончится.
- Забавно, но я думаю так же. – Я села напротив, потянувшись за сигаретами.
- Почему?
- Потому что вы не из тех, кто придерживается традиций. – Чиркнув зажигалкой, я глубоко затянулась. – Вы любите свою работу. Но не любите порядка в работе. Вас это напрягает. Вы любите свободу в действиях. А когда вас ставят в рамки, вы чувствуете себя некомфортно.
- Да, неужели? – коп засмеялся. – Да, я у вас, как на ладони.
- Всего лишь предположения.
- И весьма точные. – Нэш хлопает себя по карманам.
- Все же, курите. – Улыбаюсь я.
- Вы очень проницательны, мисс Пирс.
- Называйте меня, Шори.
- Вас зовут Ханни Пирс. – Не унимается он, наконец достав из кармана пиджака смятую пачку сигарет. – И едва ли мы сейчас на улице, в грязном переулке, верно?
В точку, парень. В точку.


ГЛАВА 8
 
 
- И все-таки, зачем вы пришли? Хотели перепроверить место преступления? – спрашивает она, затягиваясь сигаретой.
Я закурил, опустив голову. Понимаю, что будет звучать глупо, после того, как она раскусила меня. Я видел этот гребаный ярлык и я предположил, что куртка принадлежит Дженни Свит. Но я все равно пошел, чтобы… да, видимо, я хотел убедится, что Ханни Пирс останется дома.
- Я, действительно, хотел отдать вам куртку.
- Даже после того, как поняли, что она не моя?
Чертовски проницательна.
Мы смотрим друг на друга. Я замечаю, насколько она красива без косметики. Без ярких теней и фунтов туши. Без румян и без глянцевой помады. Ее кожа белая и свежая. Волосы связаны в хвост. Несколько прядок выбились и обрамляют ее высокие скулы.
Я смеюсь, в очередной раз называя себя придурком.
У мисс Пирс, до невозможности, красивые глаза. Серые. Холодные. И в них я вижу себя… почему-то обнаженным. Может, потому что, она так много знает обо мне? Даже, Аманда не знает и половины моей жизни. Я вижу в ней силу. Я вижу в ней воительницу. Она борец.
- Как продвигается расследование? Есть зацепки?
Хм… кажется, со мной можно говорить только о двух вещах – о том, в какой позе трахнуться и о работе.
- Я не имею права разглашать ход расследования.
Мисс Пирс наклоняется ко мне, обдавая запахом кофе и сигарет и говорит с улыбкой:
- Все это, чушь. – После отклоняется. – С другой стороны… какова вероятность того, что обсуждая детали расследования, вы не обсуждаете их с потенциальным убийцей, которого ищете.
- Вы намекаете на себя? – я удивлен. Я заинтересован. Черт возьми, этой девочке стоило пойти в Полицейскую Академию, а не торчать на улице, дожидаясь клиентуры. 
- Вы подозреваете всех. Я – не исключение. – Она тушит сигарету, и делает глоток кофе. – К тому же, я работала с ними. Я знала, где они живут. Если судить по замкам, в квартире Черри, то она впустила убийцу сама. Он должен был быть ей знаком. Либо она ждала кого-то.
Я пришел к такому же выводу. Убийца – был знаком с жертвой.
- Почему это не мог быть… наркоман?
- Наркоманы по своей сути, суетливы. И если убийцей был бы наркоман, он мог оставить, помимо, отпечатков, и другие следы, по которым, вы вышли бы на него, в первые сутки. А этот убийца… он расчетлив. Он не тороплив. Он полностью контролировал ситуацию.
- Разъяренный клиент? – предположил я, на что мисс Пирс рассмеялась.
- Вы еще скажите, разъяренная и обиженная супруга клиента. – Она потерла нос. – Здесь другое. Ни следов крови. Ни орудия убийства. Думаю… способ, который выбрал убийца, намного отличается от привычных. Да, вы и сами знаете, как поступают обманутые.
Это верно.
Оскорбленные развозят грязь… бывают и такие, что вызывают полицию и дожидаются ее, сторожа остывающий труп жертвы.
- И он, определенно, должен хорошо знать биохимию человека. Или хотя бы знать, таблицу Менделеева.
- Вы об альбинизме?
- Да. – Она закусила губу, задумчиво нажевывая ее. Я заерзал на стуле, наблюдая за ней. Черт, совсем не вовремя, представлять себе, что она делает этими губами. – Возможно, он что-то им вкалывает, что приводит к резкому спаду тирозиназа. Небольшая мутация и меланин перестает работать в организме, что и приводит к альбинизму. Но… за такой кратковременный срок. Может, ваш убийца – гениальный ученый.
Не думал, что ум, может так возбуждать.
- Следов инъекций патологоанатом не обнаружил.
Мисс Пирс ухмыляется.
- Спросите наркоманов, куда можно колоть. Если убийца хотел скрыть следы инъекции, значит, он делал их… в язык. В ухо. В волосяную часть головы. Может, и в ноздри. Патологоанатом же не будет выворачивать все наизнанку, чтобы найти следы уколов, верно?
- Верно. – Черт. Если ее предположения верны, то мы ничего не найдем. В крови обнаружен фермент неизвестного происхождения, и он попал одним из этих способов.
- Так «Свит Бон» и Черри, что-то кололи? В крови что-нибудь нашли.
- Я же не могу обсуждать с вами расследование. – Ухмыляюсь я, осознав, что плюнул на запрет. – Но, да. Кое-что нашли. Парни из лаборатории не знают, что это такое.
- И это, кое-что, могло привести к инсульту. – Задумчиво бормочет она.
- И все же, вам стоит пойти в полицию.
Мисс Пирс вскидывает брови.
Вот, придурок.
- Учиться, мисс Пирс. С вашим умом, стоит задуматься о будущем.
- Мой ум, не больше обезьяненного. – Она поднимается, наполняя чашки еще кофе.
- Вы себя недооцениваете. – Заметил я. Мисс Пирс закурила, привалившись спиной к холодильнику.
- А вам, похоже, нравится мой ум, детектив Филип. – Она лукаво улыбается, пуская струйку дыма. – Был у меня один клиент. Его предпочтения основывались на сексе с числами.
- То есть?
- Пока он трахал меня, я должна была перечислять «простые числа». Ну, знаете. Три. Пять. Семь. Одиннадцать. Тринадцать. – Ее бровь вздернулась вверх. – На сорока семи, он кончал.
Я еще больше заерзал на стуле, представив мисс Пирс… шепчущую цифры и стонущую в объятиях дряхлого, с кожей, точно пергамент, нобелевского премианта.   
- Вы сегодня раздражены, детектив Филип. Неприятности на работе или с женщиной?
Я опускаю глаза на чашку кофе.
Неприятности.
Освободившись, я поехал к Аманде. Она же хотела меня видеть. Я полагал, что соскучилась. Но мои предположения сбылись – Аманда сказала, что между нами все кончено. Что у нее появился мужчина и нам не стоит больше встречаться.
Я предложил ей трахнуться напоследок… но она отказалась, сказав, что это лишнее. Что она не желает чувствовать меня в себе более.
Можно ли назвать это неприятностями?
Скорее, дерьмовое стечение обстоятельств, в которые я угодил.
Черт… неприятностей слишком много.
Меня кинула женщина, с которой я раз в неделю встречался.
Меня терзает Святая троица, гоня в шею из бара, в который я хожу, как на исповедь к священнику.
Отчет, по-прежнему, на моем столе… а срок к сдаче приближается.
Я на пределе. Я раздражен. Я физически и эмоционально голоден.
Когда, в последний раз, я нормально ел, кроме китайского дерьма?
Когда, в последний раз, я нормально спал?
- Значит, дело в женщине. – Подытожила мисс Пирс. – Она сказала вам, что у нее появился другой, и отношения пора сворачивать.
Дьявол, даже, как-то не по себе от истины мисс Пирс.
Теперь, я чувствую себя не просто обнаженным. Я чувствую себя вывернутым наизнанку. Кажется, что мисс Пирс расскажет о всех моих внутренних шрамах и незаживающих ранах.
- Вы действительно видите мужчин насквозь.
- Я сплю с ними. Я должна видеть их насквозь.
Я поднимаю глаза на нее и не могу понять свою реакцию. Мне хочется встать и подойти к ней. Взять ее… на столе… или на полу… или на кровати.
Или мне просто хочется чувствовать себя глупым ребенком в обществе умной и большой тети.
Она смотрит на меня испытующе. Возможно, мисс Пирс поняла, о чем я думаю и лишь ждет моих дальнейших действий.
- И прежде чем, вы подойдете ко мне, скажу сразу. Секса между нами не будет.
Я делаю изумленное лицо, будто действительно не понимаю о чем она говорит.
- Если вы заметили, зачем я приходила к Пеппер, то поймете.
- Пожалуй, - я смотрю на свои часы. Стрелка показывает половину первого ночи. – Я пойду.
Я встаю с места и пару секунд колеблясь, все же подхожу к мисс Пирс.
Она ниже меня почти на восемь футов. Ее макушка доходит мне до подбородка и она задирает голову, чтобы встретиться своими серыми, холодными глазами, с моими.
Такая маленькая и такая хрупкая, со взглядом воительницы.
Понимаю, что это не уместно… и понимая, что я полный говнюк, но мне… хочется ее поцеловать.
Я знаю, что мисс Пирс – проститутка и знаю, что нежность тут не вписывается.
Но, дьявол, как же я хочу ее полные губы. Я хочу забраться языком ей в рот и описывать круги, обвиваться своим языком о ее язык. Я хочу чувствовать ее дыхание, пропитанное сигаретами и кофе. Я хочу слышать ее стоны, пока делим одно дыхание на двоих.
Кажется… меня возбуждают умные женщины. Меня возбуждает их ум, их проницательность. В данном случае, ум и проницательность мисс Пирс.
Я нависаю над ней, как погребальное дерево на кладбище. Медленно наклоняюсь к ее лицу. Но мисс Пирс прикладывает к моим губам, свой изящный пальчик, и меня бьет током от контакта.
- Никаких поцелуев, детектив Филип.
Она говорит тихо, но твердо.
Я не романтик.
Я коп, с зависимостью от курева, скотча и женщин.
Я трахаю женщин. Я курю, как паровоз и пью, точно мой организм, это один бездонный колодец.
И тот факт, что женщина… хм, проститутка, отвергает меня, нисколько не удивляет.
Похоже, я начинаю привыкать, быть отверженным.
Поэтому, я отхожу назад, поджимая губы. Отворачиваюсь так быстро, как только могу, чтобы мисс Пирс не заметила эрекции и подхватив пиджак, направляюсь к двери.
- Куртку «Свит Бон» не забудьте.
Обернувшись через плечо на мисс Пирс, я, кажется, киваю, но не двигаюсь с места. Меня волнует член, что сводит от разочарования. Желание, врезать себе по яйцам проскальзывает в голове. Но, все что я делаю, это надеваю пиджак, застегнув его на все пуговицы и мысленно ругаюсь, потому что полы пиджака ни хрена не прикрывают выпуклость.
Мисс Пирс протягивает мне пакет.
- Отправите в архив или пришьете к уликам по делу «Свит Бон».
Черт, если я еще что-нибудь подобное от нее услышу, мой член отрастит себе руки и по своей воле выберется из штанов.
- Спокойной ночи, детектив Филип. – Она улыбается мне. Лучше бы надсмехалась, чем знать, что ее улыбка не связана с моей неудовлетворенностью.
- До свидания.
Мне тяжело дышать, когда я выхожу из квартиры мисс Пирс. Пах рвется от желания, а мысли роются где-то в пределах ее кровати. В голове, одна за другой, вспыхивают яркие картинки с мисс Пирс. Наши тела, наши стоны, наши оргазмы.
Черт, да, я полоумный ублюдок.
Действительно, ублюдок.
Иду по коридору. Мне на пути попадается старушка в замызганном халате и в бигудях. Ее волосы седые и очень редкие. Их почти нет. Так что, она походит на инопланетянина с антеннами на голове. Старуха смотрит на меня тусклыми, голубыми глазами и расплывается в улыбке, пока я пытаюсь побороть возбуждение. Я стискиваю челюсти, сжимая пах с такой силой, что глаза начинает щипать от подступающих слез, но вместе с этим плывет и удовольствие.
Ублюдок.
Я киваю ей. Хрен знает, зачем. Но я киваю ей еще раз.
Можно подумать, она расщепит мое сознание, вернув ясность рассудка.
Выбравшись на улицу, я глубоко вдыхаю холодный и вонючий воздух.
Легкие горят от отдышки и никотина.
Краем глаза, я подмечаю проституток у дальнего дома.
Яркие пятна, затянутые в кожу и меха. Да, кажется, они всегда одеваются в одно и тоже.
Мне нужно выпить и трахнутся.
Я подумываю снять проститутку. В бумажнике лежит полтинник, так что на секс хватит.
Но мне нужна умная проститутка. Такая, что будет рассказывать мне, как устроен двигатель, пока я буду в ней.
Да, парень. Ты из тех, кто любит трахаться с числами?
Я медленно двигаюсь в сторону точки, думая, что смогу трахнуть проститутку. Смогу слушать ее треп, но при этом буду представлять, что это мисс Пирс, с ее проницательностью.
Кретин.
Ты запал на шлюху с IQ выше ста пятидесяти?
Ладно. Отпадает.
Тогда, мне стоит выпить и подрочить.
Нет, сначала подрочить, а потом выпить.
Мысли несут меня к первому, попавшему на глаза, бару. Обшарпанный и неказистый одноэтажный прямоугольник. По обе стороны от него стоят два мусорных контейнера, в котором роятся бомжи. Рядом гавкают и подпрыгивают мелкие шавки, требуя и себе кусок.
Я не уверен, что в этом дерьмовом баре, подают отличный скотч.
Я не уверен вообще, что в этом дерьмовом месте вообще что-то есть хорошее.
Бар переполнен. В основном клиенты со стеклянными глазами и отстраненными лицами. Размалеванные шлюхи, жмутся к ним и хихикают.
Я привлекаю внимание и несколько пар глаз, обращается в мою сторону.
Сажусь за стойку и салютую, заказывая двойной виски.
Подрочить, я и дома успею.
Бармен наливает мне стакан и я залпом осушаю его, требуя еще порцию.
Мысли хмелеют. Напряжение в паху слабеет.
Я радуюсь, как малолетка, который скрывает свои физические потребности от строгой мамочки.
Оглядываюсь назад, закуривая. Кажется, клиентура сдвинулась в сторону, для удобного ракурса, чтобы пялится на меня. Я для них, как нечто неожиданное, пахнущее мылом и одеколоном. Я экспонат, что случайно оказался среди руин.
Размалеванные женщины с интересом разглядывают меня и перешептываются. Их лица серые и усталые, но глаза блестят. Точнее сказать, этот блеск результат наркоты.
- Не припоминаю, чтобы федералы захаживали в мой бар. – Говорит бармен, наливая третью порцию скотча.
- Наверное, хорошо постарались. – Намек, что бармену отбили все мозги, не прибавляет ему улыбки.
- Копы вообще здесь не ошиваются.
Я почти искренне улыбаюсь, хотя моя улыбка тянет на зловредный оскал.
- Ну, а я ошиваюсь. Проблемы? – порция падает в мой желудок. Горло жестко печет.
Бармен пожимает плечами, двинувшись в сторону, подсевшего клиента.
Клиент трет лицо, пока оно не становится красным. Он одет во все черное. Черные джинсы. Черные ботинки. Черная футболка. Черная куртка.
Мистер Черный заказывает водку со льдом и коротко смотрит на меня карими глазами. Он не похож на жителей Ланчин. Такое же ископаемое, что и я.
Мы перекидываемся парой фраз, вроде – дерьмовый день? Еще какой дерьмовый.
Докуривая, я думаю о всех женщинах, с которыми спал.
Думаю, но не помню их лиц. Их было так много.
Они были моими подозреваемыми. Они были свидетельницами.
Были просто женщинами, что проходили мимо.
А мой член, точно металлоискатель, реагировал на ферамон и действовал.
Я думаю об Аманде и о мисс Пирс.
Но, самое забавное, что Аманда блекнет.
Мисс Пирс вырвалась вперед в эстафете по койке.
Черт, я ее еще не трахнул, а она уже не дает мне покоя.
Возможно, потому что ее имени нет в моем списке похождения Распутника?
Надо с этим что-то делать. Я не должен забивать свою голову женской утробой, пока у меня стоит отчет… черт, и, кстати, у меня опять стоит.
Надо бы накинуть на дружка узду и умерить скакуна. 
Я заказываю еще скотча. Пока бармен наполняет мой стакан, смотрю на мужчину, что сидит справа от меня.
Он медленно потягивает водку из стакана и также, как и я, не смотрит по сторонам. Он смотрит перед собой, точно что-то обдумывает.
Отбросов в баре много и все они безнадежны.
Наркоманы или шлюхи – все они безнадежны в своей зависимости.
Я тоже зависим.
От курева. От выпивки и от… мисс Пирс.
Не понимаю, откуда у меня развилась зависимость от брюнетки с холодными и серыми глазами воительницы.
Наверное, я привык, что получаю все, что желаю. А ее я не получил.
И не потому, что у нее менструация… а потому, как она сказала, что у нас не будет секса.
Причина – это фальшивка.
Истинное – она не хотела меня.
Очень странно.
Звонит мой сотовый. Я залпом отправляю скотч в желудок и нажимаю прием.
Маркси.
Она говорит, что случилось кое-что странное.
У Эвани Флэйт и Пеппер Хатс – кто-то оттяпал головы и они исчезли.
Я говорю, что сейчас приеду.
Расплачиваюсь с барменом, бросая последний взгляд на парня с водкой. Он мельком смотрит на меня и улыбается.
Выбегаю на улицу, озираюсь по сторонам.
Район Ланчин занимает восемь кварталов, а до университета Мичхен около двух миль. В совокупности, мои ноги не выдержат такой пробежки.
Вызываю такси и пока жду машину, раздумываю, куда могли пропасть тела проституток?
Что значит – исчезли?
Исчезли? Испарились? Растворились в воздухе? Или их забрали с собой, в качестве сувенира?
Кому понадобились головы?
Извращенцу, который любит трахать рты мертвых кукол?
Безумному дантисту… или НЛО, чтобы провести опыты?
От скотча и еще трепещущего возбуждения, моя голова звенит, как на пороховой бочке.
Похоже сегодня, я перебрал с дерьмовыми эмоциями.
Через пятнадцать минут, подъезжает грязно-желтая машина с шашечками.
Я называю адрес – район Хоупес. Университет Мичхен. Там работают мои парни. Там они проводят вскрытия и прочие медицинские штучки.
Я живу в Хоупес, в пяти кварталах от него, стоит дом, в котором я снимаю квартиру.
По десятибалльной шкале, район Хоупес, намного тише и спокойнее, нежели Ланчин. Попадаются придурки, но не в таком количестве.
Пока мы едем, таксист заводит разговор о машинах. О том, что будет, если заклинит дифференциал или взорвется бензобак? Или о том, что лучше – лодка с мотором или ручным заводом?
Я отвечаю – мне насрать на лодки. У меня ее даже нет. А если бы и была, то где бы я плавал?
Таксист качает головой и говорит, что лучше лодок – это яхты. Там ничего не надо делать. Нажал на кнопку и плавай себе.
Алкоголь трещит в голове. Я слышу перезвон в барабанных перепонках, как крохотные колотушки мелких обитателей ушных раковин.
Пожалуй, после упоминания водителем моря, я слышу шум волн, когда слушаешь его в раковине. Подставляешь к уху и слушаешь. Теперь, и я слышу его.
Но как оказалось, это был кондиционер. Он дул мне в затылок, а я лишь слышал шум, но не чувствовал, чтобы ветерок трепал мои волосы.
Еще через двадцать минут, таксист притормаживает у высоких ворот. Охранник проверяет мои документы и мельком смотрит на значок.
Еще одна база Форт-Нокса.
Ворота разъезжаются в стороны и машина минует еще несколько футов дороги.
Университет, напоминает огромную коробку с каскадами – выступами, чисто из архитектных побуждений и кучей окон, обнесенной со всех сторон зеленым газоном, узкими дорожками и деревьями. Бетонные полукруглые лестницы – их всего четыре, как и входа. Входы расположены по типу – компас. Юг. Север. Запад. Восток. На севере центральный вход. На юге – вход в столовую. Север – библиотека. Запад – административный корпус.
Но в итоге, все ходы ведут к основному залу, откуда тянутся две лестницы по обе стороны от стен, а далее все путается и извивается в кучу коридоров, анфилад дверей и аудиторий. На самом последнем, седьмом этаже, парни вскрывают трупы. Они до сих пор учатся, поэтому им нужна практика в общении со жмуриками. Большой Брат разрешил брать на изучение наших мертвых подопечных. Халявные для полиции вскрытия и практика для абитуриентов.
На входе меня встречают, Маркси и два молодых парня в синих, мешковатых костюмах. Такие носят санитары или хирурги.
- Привет. – Я пожимаю парням руки. – И как это произошло?
- Мы не понимаем. – Отвечает тот, что назвал себя Эмилем. – Я был в лаборатории. А Ридл в столовой. В любом случае, ему бы пришлось пройти мимо лаборатории. Дорога одна. А чтобы отпилить у трупов головы, понадобилось бы энное количество времени. А у него его не было.
- Да, как минимум минут пятнадцать, если работать пилой.
- А там чем работали? – спрашиваю я.
- Наши инструменты не тронуты. Срез не очень аккуратный. Скорее всего топор. – Отвечает Ридл. 
- Похоже, этот парень не в себе, так кромсать. – Кивает Эмиль.
Я чешу затылок… черт, какой мудила спер головы? На кой черт они ему понадобились? Он либо извращенец, либо хочет что-то скрыть.
- И вы никого не видели. Не слышали. И дай угадаю, - я тру лицо. – Никаких отпечатков.
- Работал в перчатках.
- Да, он, мать твою, призрак!
Это же надо! Прямо под носом у лабораторных крыс отсечь головы, стащить их и остаться незамеченным! Как такое возможно! Он, что, мать твою, гребаный Копперфильд?!
Маркси берет меня под руку и выводит на улицу.
- Что с тобой происходит?
Со мной? У меня все зашибись. У меня новость, на новости. Меня кинула женщина… меня отвергла другая. Я не достаточно пьян и я хочу трахаться. А еще какой-то ублюдок ворует головы.
У. Меня. Все. Зашибись.
- Я в норме.
- Не крути мне яйца, Нэш. Я вижу, что не все в порядке.
Я смеюсь, и достаю сигареты.
- Господи, Маркси, ты же женщина, а выражаешься, как мужик.
Она ухмыляется, ведя меня к машине.
- Давай, я отвезу тебя домой. – Маркси открывает дверь на переднем сидении. – Усаживай свою задницу, Нэш.
- А как же трупы?
- Не сегодня.
Я усаживаюсь на сидение. Пристегиваю ремень.
- И завтра, ты на выходном. Скажу Большому Брату, что тебе не здоровится.
- Но…
- … заткнись. – Она заводит мотор и медленно трогается с места. – Если не хочешь говорить о том, что с тобой – я не настаиваю.
- А я не напрашиваюсь. – Бурчу я, затягиваясь сигаретой. – Мы с Амандой расстались. Точнее, это она ушла. Сказала, что у нее новый еб…, а я катись к такой-то матери.
- И поэтому ты такой дерганный?
Не только. Я не достаточно пьян и не достаточно удовлетворен… а еще, мне жуть, как хочется раскрасить чью-нибудь морду. Того наркомана было недостаточно.
И еще… мисс Пирс.
Гребаный ад!
Мисс Пирс – я хочу вас трахнуть.


ГЛАВА 9


Я слоняюсь по Ланчин в поисках новых жертв.
Как я уже сказал, что не зацикливаюсь на одном. Не торчу на местах своих преступлений. Не наблюдаю, дроча в прорези кармана на наглухо застегнутые мешки, куда прячут мою работу. Не пускаю слюну, на изумленные лица копов.
Я не такой.
Я другой.
Я всегда был другим.
Наверное, все началось в утробе матери-шлюхи, пока она носила меня под сердцем и трахалась в это же время с клиентами.
До сих пор воротит от мысли, что чей-то грязный член бился о стенки, пока я преспокойненько плавал в своем импровизированном бассейне.
Захожу в бар под названием «Креветка».
По мне… это дохлая и сгнившая креветка, в чьем брюхе сдохли оплодотворенные яйца.
Сажусь за барную стойку и заказываю водку со льдом.
Из раздолбанного музыкального автомата доносится «Dear Mr. Fantasy».
«Уважаемый господин Фантазия, наиграй нам мелодию,
Такую, что сделает нас счастливыми.
Выведи нас из того мрака, в котором мы находимся:
Пой песни, играй на гитаре,
Давай поскорее!
Ты – тот, кто может нас рассмешить,
Но, делая это, ты плачешь...
Пожалуйста, не грусти, если это то, о чем ты думаешь.
Мы бы тогда никогда не знали тебя все эти годы...».
Жаль, нет того, кто смог бы сделать нас счастливыми.
Жаль, нет того, кто смог бы вывести нас из тьмы.
Мне не нужно оборачиваться, чтобы разглядеть клиентуру.
Мой затылок, как третий глаз, воспринимает всех в черном свете, с дымчатым мерцанием. Это значит, что грязь продолжает расти.
И я умышленно шагнул в грязь.
Пока водка опаляет мое горло, я думаю – чем могу поживиться в баре?
Шлюхой, что жмется к наркоману, или наркоманом, к которому жмется шлюха, а его взгляд застрял на облупившемся потолке? Все они… приелись, мне так кажется.
Шлюхи, наркоманы, бомжи… у всех одни лица.
Даже любимая еда, может надоесть.
Боковое зрение улавливает нового посетителя.
Новый, как только что, напечатанная газета или бутылка с наглухо закрытой пробкой.
Он садиться за стойку и заказывает скотч. Потом еще и еще.
Новый клиент выпивает четыре порции скотча и курит.
Он также не смотрит по сторонам.
Не смотря на то, что мы сидим через два стула, я чувствую запах его одеколона и чистого тела.
Он отличается от сброда, что сидит в баре.
Он такой же, как я.
Разница в том, что, когда он вскакивает со стула, чуть не опрокинув его, я замечаю полицейский значок.
Но я не паникую. К чему?
Когда коп уходит, ко мне подсаживается шлюха.
От нее несет потом и дешевым лаком для волос. У нее даже изо рта воняет этим лаком, так что я подразумеваю, что шлюха использует его не по назначению.
Она говорит мне – привет, улыбаясь во весь рот. Помада у нее размазана по уголкам. Тушь скопилась под глазами и напоминает синяки. Лицо бледное, как поганка, сливается с цветом ее волос.
Я отвечаю ей – привет.
Она говорит – хочешь трахнуться?
Я отвечаю – хочу. Но на самом деле, не хочу. Я хочу кого-нибудь убить. И похоже, это будет она.
Шлюха ведет меня в туалет.
Туалет еще хуже бара.
Пустой и грязный, напоминает канализацию со сливными трубами.
Чтобы пописать, надо засунуть свой член в трубу. Но думаю, что моча, вместе с ржавой водой, будет рваться наружу.
Может, я и утрирую и туалет выглядит, как замызганная от грязи и мусора, комната с кабинками.
Но я вижу его именно таким.
Когда мы заходим в кабинку, шлюха задирает юбку до пояса и поворачивается ко мне спиной.
Она спрашивает – есть ли у меня презерватив? Я отвечаю – нет.
Тогда, она хмыкает и говорит – плевать, у меня все равно матка не работает. 
Я смотрю на ее задницу. Она вся в синяках и рыхлая, как земля.
И тут… я на перепутье. Я не знаю, что мне делать…
Достать член или достать нож…
Шлюха вертит рыхлой задницей и шепчет – давай, милый, трахни меня.
Последний раз, когда я трахался, было в кабинке клуба.
Прошло уже… восемь лет.
Я не был с женщиной восемь лет, и как странно, меня это не особо заботило.
Я даже не дрочил, чтобы получить разрядку.
Видимо, моя разрядка заключается в другом.
Я разряжаюсь, когда лишаю кого-нибудь жизни.
Шлюха поворачивается ко мне, всматриваясь в мое лицо стеклянными глазками и говорит – тебе помочь?
Она тянет руки к молнии моих джинсов. Расстегивает и запускает руку под трусы, хватая член. Вытаскивает его наружу и мнет, своими худыми и холодными пальцами.
Я смотрю вниз, на свой член, на ее руку, а в голове мелькают картинки, как она хрипит, выплевывая кровь.
Член набухает, и это не благодаря шлюхе. Благодаря моему воспаленному сознанию и кровавым картинкам.
Она говорит – ого, он у тебя такой огромный, и жадно улыбается.
После толкает меня к стене кабинки, а сама прижимается ко мне спиной. Мы одного роста, так что мой причиндал находится на уровне ее естества. Она продолжает мять член, пока он не становится твердым, почти каменным. Затем, чуть наклоняется вперед и направляет в себя.
Я замираю.
Я все еще на перепутье.
Когда член входит в нее, я чувствую жар и влагу. Мышцы ее влагалища крепко обхватывают мою длину и сокращаются.
Шлюха стонет, размеренно качаясь вперед-назад, вперед-назад.
Я чувствую, как ее тугая пасть, скользит по моей плоти, а мышцы сжимаются, точно тупые клыки животного.
Я теряюсь. Мое сознание покидает меня.
Я понимаю, что не могу двигаться. Мое тело одеревенело.
Картинки гаснут, а на передний план выходит совсем другое.
Порочные женщины с обнаженными телами. Их ноги широко разведены, рты шепчут, жаждут…
Я понимаю, что не смогу убить… не сейчас.
Сейчас, я хочу трахнуть эту грязную шлюху.
Поэтому, я толкаю ее к стене кабинки, и вхожу до упора.
Шлюха вскрикивает, но умоляет еще.
И я начинаю двигаться.
Внутрь-наружу. Внутрь-наружу. Внутрь-наружу.
Ее и моя смазка хлюпает, когда я вхожу и выхожу из нее.
Ее плоть сжимается, а мой член горит, как покрышки гоночной машины, когда я увеличиваю скорость.
Возбуждение бешено несется по венам, бьет в поясницу, охватывая мои бедра.
Я потею и хриплю, пока шлюха царапает ногтями кабинку.
А затем… дрожь простреливает мошонку и я замираю, судорожно глотая воздух.
Оправляя юбку и взбивая прическу, она говорит – ты был великолепен.
Великолепен?
Я ошеломлен тем, что сделал. Я изменил себе. Вместо того, чтобы выпустить шлюхе кишки, я трахнул ее.
Я ничем не лучше тех, что сидят в баре и пьют прогоркшее пиво и курят подобранные бычки с асфальта.
Я ничем не лучше тех, кто платит шлюхам за секс, а после бегают по врачам, пытаясь избавится от триппера.
Стою, вжавшись в кабинку, со спущенными до колен, джинсами и хлопаю глазами, как тупой придурок. Чувство, будто меня использовали. Меня использовала та, которую я возненавидел в детстве.
Первый раз, рыжеволосая толстуха, подружка моей матери-шлюшки, довела меня до оргазма в ручную и ртом… а потом, она трахнула меня, как полагается.
Это было за месяц до того, как я пошел в клуб.
И чем я лучше этих отбросов?
Выхожу из туалета, стараясь не смотреть в сторону блондинки.
Эта тварь улыбается мне, салютуя заляпанным стаканом, в котором шипит пиво.
Сажусь за стойку и заказываю еще водки.
Я хочу забить гнилой привкус во рту. Я хочу забить гнилую мысль, отвратную для меня мысль, что я совершил в туалете.
Выпиваю залпом и выдыхаю. Воздух наполняется очередной порцией амбре алкоголя.
Мое дыхание вносит свою лепту в зараженный воздух.
Расплачиваюсь и выхожу из бара, оглядываясь по сторонам.
Я должен кого-нибудь убить.
Последнее, о чем мне хочется думать, так это о шлюхе в туалете.
Черт, я ублюдок. Я ненавижу ублюдков.
И если я хочу выбраться из клише ублюдков, мне нужно кого-нибудь убить. 
Иду по улице, ежась в куртке.
Раньше, она пахла кожей, а теперь пахнет туалетом и лаком для волос. Мои руки пахнут лаком для волос. Мой член пахнет лаком для волос.
Я хочу смыть с себя этот запах.
Запах унижения. Запах предательства.
Иду дальше по улице.
Мне на глаза попадаются два наркомана.
Они сидят на асфальте под рассеянным светом фонаря и смотрят друг на друга.
Неразборчиво бормочут.
Неразборчивое бормотание – это язык наркоманов.
Я подхожу ближе, чтобы услышать то, о чем они говорят, держа руки в карманах.
- Что будет, если на нас упадет астероид? – спрашивает один.
- Тогда мы умрем. – Отвечает другой.
- Я колю себе дрянь и не умираю. – Возражает первый.
- Так ты колешь дрянь, а не астероид. – Заключает наркоман.
Я делаю еще шаг к ним.
- А что будет, если я выпущу вам кишки? – спрашиваю я. Один из наркоманов, что говорил о смерти, поворачивает ко мне голову и смотрит пустыми глазами.
- Будет много крови.
Я перевожу взгляд на второго. Тот пожимает плечами.
- Наверное, упадет астероид.
Я качаю головой.
Как их можно понять? Как им можно что-то объяснить?
Когда вам выпустят кишки – вы умрете.
А наркоман твердит о том, что упадет астероид.
Вы умрете. Ваши кишки выскользнут наружу. Кровь зальет вашу одежду и асфальт, на котором вы стоите и вы умрете.
При чем тут астероид?
Я мог бы убить их. Но я не хочу.
Не хочу, потому что смерть прекрасна.
А эти двое – не прекрасны. Они даже не симпатичны.
Они хуже обезьяны, торчащей в клетке и жующей фрукты, напичканные ядом.
Смерть должна быть прекрасна, а не с накаченными дерьмом, организмом и футами костей, обтянутые бренной кожей.
Иду дальше. 
Вижу молодую парочку.
Девушка в косухе и коротком красном платье. На ногах стоптанные кеды. У нее длинные каштановые волосы с вплетенными косичками.
Он – так же в косухе и рванных на коленках, черных джинсах. Без футболки.
Обнаженный, жилистый торс с татуировками.
Его волосы выкрашены в медный цвет и торчат в стороны.
Они идут, обнимаясь и говорят о чем-то.
Очередные отбросы.
Я вижу, к чему приведут эти отбросы.
Она забеременеет и попытается сделать аборт в ручную и загнется от потери крови.
Он вколет большую дозу наркоты и сдохнет, опорожнившись под себя.
Прекрасное будущее.
Какое поколение, такое и будущее.
А что до моего будущего… так у меня и прошлого не было.
Помню, как-то отчим привел в дом девушку. Мне было двадцать, а мать-шлюха как раз в тот момент исчезла.
Отчим, сказал, что теперь, это твоя мать и я обязан называть ее матерью.
Я не собирался называть малолетку – матерью, учитывая, что и свою родную, не особо жаловал в этом поприще.
Новая мать, которой всего шестнадцать лет.
Глупое молодое создание, но красивое. У отчима был вкус, а вот с мозгами – полная каша.
У отчима было много женщин. Полный аналог клиентов, моей мамаши. 
Я спросил ее – осознает ли она, прелесть иронии, что она несовершеннолетняя приемная мамаша, которая обязана воспитывать несовершеннолетнего юношу и ублажать растлителя, которому хрен знает сколько лет? 
Она ответила – осознаю.
Я спросил – почему ты здесь?
Она ответила – здесь лучше.
Почему? Я не понимал, чем здесь лучше, среди дерьма и озабоченного старого пердуна с выхлопом, хуже, чем из тухлой бочки?
Я спросил – разве, жить с родителями не лучше?
Моя мать умерла. – Отвечает она, опустив глаза. – А отец пьет.
Я сказал – ты глупая. И закончишь жизнь глупо, если останешься с ним.
Честно говорят, мне было плевать на ее будущее. Но видеть молодое тело в объятиях извращенца с кучей болезней… да пошло оно.
Лизи, так она представилась, подняла на меня свои ясные, до поры, до времени, ясные голубые глаза и нежно улыбнулась.
Твой отец добрый. Он оберегает меня. Он никогда не ударит меня.
Я рассмеялся.
Зная, своего отчима, я прекрасно себе это представлял.
Никогда не говори – никогда. – Отвечаю я и качаю головой. – Ты удивишься, на что способен этот ублюдок, когда дело касается траханья.
Мать-шлюха исчезла, как я уже сказал, а отчим жил с новоиспеченной малолетней мамашей, которая вертелась, как белка в колесе, лишь бы ему угодить. Она и мне пыталась угодить, только я не принимал ее заботу.
Я ждал, когда этот хрупкий прутик сломается под своим же весом.
Ага.
Как-то ночью, я был у себя в комнате и пытался уснуть. Знаете, как-то не особо удается вырубиться, когда за стеной раздаются монотонные толчки и сдавленный хрип ублюдка-отчима. Да, и самое интересное, я не слышал Лизу. Ни писка, ни вздоха. Ничего.
Я крутился с бока на бок, пока не вырубился. Возможно, к тому времени и звуки иссякли.
А вот, когда я открыл глаза, то увидел Лизу. Она сидела на моей кровати. Ее глаза были красными и опухшими от слез.
- Что ты тут делаешь?
- Прости. Я не хотела тебя разбудить. Можно, я останусь здесь?
- Здесь? – я натягиваю одеяло на грудь. – Какого черта? Почему ты не спишь с ним?
- Я не могу. – Она нервно перебирает пальчики. – Он занял кровать, а я не могу уснуть. Я могу спать на полу… только можно здесь?
Я не хочу, чтобы она торчала в моей комнате. В моем личном пространстве.
- Возвращайся к нему.
- Пожалуйста, - Лизи начинает плакать. – Пожалуйста, Шон. Я не буду тебе мешать. Я буду тихой. Пожалуйста.
Я кривлюсь, но соглашаюсь, только чтобы это молодое существо перестало ныть.
- Ладно. – Я отворачиваюсь от нее к стенке, подложив под голову руку. Слышу, ее едва уловимые шаги и легкий скрип половиц.
Мы молчим долгое время. Я думаю…
Насколько сильно нужно себя не уважать, чтобы прийти в дом к мудаку, у которого за пазухой кот наплакал, а в штанах мышь повесилась. Забавное сравнение, но это так. Я не представляю, может ли этот ублюдок что-то дать женщине, которое мы, называем – удовольствием? Я думаю, насколько нужно быть глупой и доверчивой, чтобы пойти на поводу у отчима и согласится оставить свою жизнь, сменив ее на худшую?
- Отчего умерла твоя мать? – спрашиваю я. Черт, я же не хотел говорить о чем-то с ней. Я хотел спать. Но, когда она здесь, сон не идет. Это знаете, когда хочется спать, но не получается. Не потому что тебе мешают, потому что твои мозги на пределе и не дают спуску.
- От передозировки. – Тихо отвечает она. – Она дважды ложилась в клинику. После лечения, мама встретила старых друзей. Не удержалась и переборщила.
- А твой отец. Он поэтому пьет?
- Он и до этого пил. После смерти мамы, стал пить еще больше.
- Он бил тебя?
- Да.
- За что? – я тру нос и хмурюсь.
- За то, что я лишняя. От меня нет проку и никакой прибыли.
- И поэтому ты здесь?
Лизи не ответила.
- У тебя есть братья или сестры?
- Нет. – Лизи тихо всхлипывает. – А где твоя мама?
Я не желаю вспоминать о ней. Не желаю даже думать, где она может быть. Может… может, она уже гниет где-нибудь в канаве или от ее тела отрывают куски бесхозные собаки…
- Беспонятия.
- А твой отец?
- Не знаю. – Бурчу я. Этот разговор раздражает меня. Я нервно сгибаю и разгибаю колени под одеялом и кусаю ногти. – Я не хочу говорить об этом. И лучше тебе уснуть, иначе вернешься к нему.
Она повинуется и больше не спрашивает.
Мы снова молчим. Молчим, может час, может, полтора.
Я все еще никак не могу уснуть. В голове бегут мысли и все они… черт, все они вьются вокруг Лизи и отчима. Вьются, как стрелы лианы... как плюща…
- Тебе понравилось трахаться с отчимом? – наконец, спрашиваю я. Этот вопрос меня заботит больше, чем ее дерьмовая судьба.
- Честно… нет.
- Почему? – я набираюсь смелости, и поворачиваюсь к ней лицом. Лизи лежит на коврике, в трех футах от меня, подложив под голову руку. Хлопковый халат, обтягивает ее линию бедра и талии.   
- Потому что это был мой первый раз.
У меня округляются глаза. Я испытываю и ужас и ненависть к этой девушке.
Она не только наивна и глупа. Она пустоголовая дура! Как можно трахаться с мужиком девственницей? Как можно трахаться с тем, который понятия не имеет, что такое осторожность? Как? Как? 
- И ты все равно сделала это с ним?
Лизи утыкается лицом в сгиб руки.
- Тебе было больно? – мой нездоровый интерес к боли зашкаливает. Конечно, ей было больно, но она не показало ее отчиму. Представляю, какого это ощущать, когда тебе всовывают нечто, что не подходит по параметрам – хей, отличный размерчик. Как раз мой. – Ответь. Тебе было больно? – я сажусь на кровати.
Лизи отнимает лицо от руки и смотрит на меня. На ее щеках слезы.
- Да.
- Почему ты не кричала?
- Не хотела расстраивать Джона.
Какая добросердечная барышня. Чтобы не расстроить ублюдка-отчима, она терпела боль, пока он трахает ее, как шлюху.
Да, уж. Где тут до расстройства.
- У тебя была кровь?
- Да.
- Встань и подойди ко мне.
Я не боюсь, что отчим внезапно ворвется в комнату и устроит драку. Он пьян и получил толику удовольствия. Так что, до утра его из пушки не разбудишь.
Лизи повинуется и подходит ко мне.
- Сними халат.
Она сглатывает, но делает, как я говорю. Ее халат, теперь лежит на полу.
Я внимательно изучаю ее фигуру.
Лизи совсем не плоха. У нее фигура развитой, шестнадцатилетней девушки, с полными грудями и тугими сосками. Тонкая талия. Мягкий живот. Не плоский, с небольшим жирком, но ее это не портит. Округлые бедра. Темный треугольник волос, там, где сходятся бедра.
Она хороша… и я чувствую, что у меня стоит. Может, потому что я хочу в туалет, а может, потому что я смотрю на ее обнаженное тело. 
Это будет мой второй опыт с женщиной. Первой была рыжеволосая толстуха. А сейчас, возможно, это будет Лизи.
С ней будет проще и не так противно. Хотя, мысль, что она трахалась с отчимом, меня злит. Не из-за ревности, а из-за ее глупости.
Я велю ей поставить ногу на кровать, так чтобы я мог видеть ее там.
Она повинуется и ставит ногу на кровать, чуть отведя ее в сторону.
Я вижу на внутренней стороне бедра засохшие дорожки крови. Ее не много, но достаточно для первого раза.
Смотрю на ее соски и замечаю следы зубов.
- Он кусал тебя?
- Да.
- Тебе было больно?
- Да.
- А ты не пробовала дать сдачи? Укусить его в ответ? Или тебе нравится боль?   
- Мне не нравится боль.
Называйте меня садистом… но, я думаю, что Лизи лгала. Иначе, она бы закричала.
Терпеть боль от любимого человека, и от того, кто тебе противен – разные вещи.
- Шон… у тебя… - она сглатывает, пялясь на мой стояк под одеялом. Неплохое наглядное пособие по туристической палатке в собранном виде.
- Тебя это смущает? – я смачиваю палец слюной и касаюсь кровяной дорожки, ведя его к самому естеству.
- Нет. Просто… - Лизи резко замолкает, когда мой палец входит в ее лоно. Там очень горячо и очень влажно.
Я могу быть ублюдком… да, я и есть ублюдок. Но, я надеюсь, что когда вытащу палец, то увижу кровь Лизи.
Так и есть.
Я пару минут рассматриваю глянцевую жидкость на пальце.
- Почему ты не смыла кровь?
- Я… я не знаю… я сразу пришла к тебе…
- … жалости от меня не жди. – Грубо говорю я.
- Я не прошу жалости. – Лизи вздыхает. Ее грудь опадает. Соски торчат. – Просто хотела побыть там, где тише. – А потом она вскрикивает. Это первый раз, когда я слышу, как она вскрикивает… именно тогда, когда я сую палец себе в рот. Тот самый, что побывал в ее лоне. Солоноватый привкус стискивает мои челюсти. Чувство… черт, я хуже, чем отчим. Я извращенец. Я дегустирую девственную кровь Лизи, как глоток дорогого вина.
- Ты вкусная. – Говорю я. Я действительно урод. Я надеюсь, что она вытаращит глаза на меня, схватит халат и выбежит из комнаты. Но Лизи не уходит. Она смотрит на меня, приоткрыв пухлый ротик. Она не понимает, что ее кровь, столь ценна для меня… столь привлекательна. Да, в тот момент, мне казалось, что я кончу, только от вкуса. 
- Х-хочешь еще… - робко спрашивает Лизи.
Вот я, точно, вытаращиваю на нее глаза, но киваю.
Да, я киваю, черт возьми.
Лизи опускает ноги и стаскивает одеяло с меня. Мой член торчит, выдавливая из себя предсемя. После, она берет меня за руку, а сама садится на край кровати, и широко разводит ноги в стороны.
Я смотрю на нее… смотрю на ее губы, соски, живот и на темный треугольник. Там все открыто. Там розовый, смешался с красным.
Опускаясь на колени, я осознаю, что сейчас я буду рабом этого места.
Ухватив Лизи за бедра, я высовываю язык и веду вдоль кровавой дорожки к плоти. Мягкой и горячей плоти. Вкус крови на моем языке, в моем горле и мне это нравится. Член дребезжит от возбуждения, пока я тщательно вылизываю Лизи, а она, запустив пальцы в мои волосы, стонет. Она стонет и я слышу это всеми клетками своего организма.
Но я хочу большего… проглотив кровь, вместе с ее соками, я хочу, мать твою, большего. Я хочу слышать, как она кричит, когда я буду входить в нее. Я хочу слышать, как она будет просить меня остановится, потому что ей больно. Я хочу, чтобы ей было больно.
Больно со мной, а не с мудаком за стенкой. 
Когда ее тело содрогается в оргазме, я наваливаюсь на Лизи и резко вхожу в нее.
Там стало еще горячее и еще влажнее. Намного… моя слюна, ее оргазм – все это поднимает меня на ступеньку выше.
Я жестко двигаюсь в ней, а она вскрикивает.
Вскрикивает, когда я безжалостно трахаю ее. Когда кусаю ее соски и крепко держу за волосы. Она вскрикивает, когда я хватаю ее за нижнюю губу и прокусываю до крови.
Вкус выбивает из меня воздух, а она снова кончает и я кончаю, задерживая кровь во рту.
Я ублюдок.
Я извращенец.
Я только что трахнул ту, которая недавно лишилась невинности.
Я взял ее так же грубо, как и отчим.
Но… с одной разницей – я был впереди отчима по числу оргазмов и звуков.
Один – ноль, ублюдок.   


ГЛАВА 10


Я открыла глаза в восемь пятьдесят девять – за минуту до того, как будильник зазвонил бы.
Шестьдесят.
Пятьдесят.
Сорок.
Тридцать.
Двадцать.
Десять…
Ударила по кнопке, прерывая верещание баньши.
Откинув одеяло, я уставилась в потолок.
Желтый с объемными кругами от потеков.
Поднявшись, я подошла к окну.
Из моего окна не виден милый парк, с резными лавочками, аллеями и деревьями. И даже не виден соседский домик с зеленым газончиком, цветником в стиле Американской мечты.
Из моего окна стоит полуразобранный дом с пустыми окнами, точно пустыми глазницами. А сам дом походит, на шоколадный торт, от которого откусили приличный кусок.
Я распахиваю окно, в надежде почувствовать свежесть озона и смоль листьев. Но в квартиру врывается холодный и влажный воздух, что за ночь пропитался выхлопом жителей Ланчин и их испражнениями.
Но в любом случае, мне нужно проветрить комнату.
После, я иду в душ и торчу там с час.
Первые пятнадцать минут, жду, пока нагреется вода. Вечная проблема с температурным режимом. Остальные сорок пять, стою под водой, смывая пот и слезы.
Да, слезы.
Я плакала во сне, а когда проснулась, поняла, что плачу и наяву.
Мне снились родители.
Отец тянул ко мне руку, хлопая пустой челюстью. Мать шептала, что ей очень холодно и ей нечем дышать. Ее бездонная дыра, вместо рта, широко открывалась, со свистом выпуская воздух. Одежда, в которой они были похоронены, превратилась в лохмотья. Лица и волосы редкие, как кусты моркови на грядке. Они походили на зомби из «Thriller», что выбрались из своих могил и пугали незваных гостей на кладбище. Я плакала, потому что мне было больно смотреть на них. Я плакала, потому что надеялась, что тот мир – лучше, чем этот. Я надеялась, что там им спокойно.
После душа, я долго сканировала свою квартиру, понимая, что мне нечего делать. Нет, дела, конечно, есть… но не для души.
Все же надо прибраться.
Переодевшись в домашние штаны и футболку, я вернулась в ванную за ведром и тряпкой…

Спустя два часа…

Я дочиста вылизала квартиру. Протерла пыль. Перемыла всю посуду, учитывая, что она и так была чистой. Гостей у меня не так много, так что в моем распоряжении одна тарелка, одна ложка, одна вилка и кружка, которая немного больше страдает, и то, от кофе.
Постирала кое-какую одежду. Одежды у меня не так много и в основном чистке подвергается рабочая униформа…
И, черт возьми, я снова сижу за столом, пью кофе, курю. Осматриваю квартиру. Полы и полки блестят. Пахнет лимоном… но, мне снова нечем заняться.
Чем может занять проститутка на отдыхе?
Риторический вопрос – не требующий ответа.
Вы и так его знаете.
В голове мелькает мысль – скорее бы на работу. Но я одергиваю себя – хей, девочка, притормози. У тебя недельные каникулы. Так, что, наслаждайся, отдыхай. Бери от жизни все.
Я стараюсь, но все от жизни – это передозировка.
У меня бываю недельные каникулы, и я в основном их проводила с Пеппер. Так получалось, что у нас в одно и тоже время, наступали женские проблемки.
Так, что, после уборки, я приходила к ней и мы сидели до ночи, жуя попкорн и пересматривали фильмы на ДВД-проигрывателе. Пили вино, обсуждали актеров, какие у них лощеные тела и классные пенисы.
Пеппер всегда называла эти штуки – пенисами.
А теперь, ее нет. Теперь, мне не с кем провести время и отвлечься от скуки.
Пеппер была стервой и порой занудливой.
Но веселой и занудливой стервой.
Снова думаю о родителях.
Может, они осуждали меня во сне. Точно, осуждали.
Осуждали мою жизнь, то чем я занимаюсь.
Будь я мертвой, я тоже бы осуждала.
Мертвые не знают чувств. Они просто застряли где-то там и смотрят на нас, качая головой.
Беру сотовый и просматриваю адресную книгу.
Имена девочек, с кем я работаю. Но с большой половиной я не общаюсь. Так перекидываюсь парой фраз и то, на точке.
Имя «Свит Бон» и Пеппер стоит на первом месте и я подумываю удалить номера.
Зачем держать номера мертвых?
Затем, номер Грэга – нашего playa.
Еще несколько номеров, о людях, которым они принадлежат, я не помню. 
Натыкаюсь на Синди.
О, Синди. Это же девчонка, с которой я работала три года назад, в магазине. Мы неплохо ладили и вроде, как общались тоже.
Может, стоит позвонить и встретится?
Набираю номер и нервничаю. А вдруг она не узнает меня или вообще попадется чужой человек.
Не понимаю, почему для меня это так важно, встретить кого-то из прошлого?
Возможно, потому что я устала от настоящего, и хочется врезаться во что-то приятное, где не было клиентов и холодной улицы. Не было шпилек, не было открытых декольте.
Отвечает женский голос.
- Привет, Синди. – Говорю я. – Это Ханни Пирс. Помнишь меня?
Она молчит в трубку, кажется, задумалась или наоборот, думает, как бы отвязаться от меня.
- О, да, конечно, я помню! – весело кричит Синди в трубку. – Ханни, привет. Как у тебя дела?
- Хорошо. Эм… ты сегодня не занята? Если у тебя есть желание, может встретимся и поболтаем?
- Конечно. Через… через час в кафе «Лазурит».
«Лазурит» находится в Блейвиле. Примерно в двух с половиной мили от Ланчин. 
- Увидимся там. – Я нажимаю отбой и мое сердце стучит, точно я попросила Синди не милой беседе, а о собственной смерти.
Иду к шкафу, раздумывая, чтобы надеть.
Знаете, эта встреча смахивает на встречу выпускников, после двадцатилетнего разрыва. Все хотят выглядеть достойно. Все хотят показать себя с лучшей стороны. Они придумывают, что у них хорошая работа. Двухэтажный дом. Любящий муж. Красивые дети. Коллеги, которые тебя уважают и друзья, которые тебя ценят. У тебя есть дорогая машина и ты счастлива.
Именно это я и собираюсь доказать Синди.
Поэтому надеваю юбку-карандаш ниже колен. Красную шелковую блузку и жакет.
Шпильки… чертовы шпильки. Ненавижу их, но они необходимы, чтобы выглядеть подобающе.
Пару унций туши для ресниц и блеска для губ.
Стягиваю волосы в тугой пучок и надеваю очки в черной оправе, долго разглядывая себя в отражении.
В зеркале я похожу на секретаршу престижной фирмы.
Но, то, что Грэг называет проституцией, едва ли можно назвать достойной работой и уж тем более, престижной фирмой.
Я должна придумать – кто я.
Секретарша по… по чему? По продаже собственного тела?
Нет. Пусть, я буду секретаршей в службе знакомств.
Технически и теоретически это так.
Вызываю такси, не желая торчать на улице, и не желая идти до ближайшей дороги, в таком виде. Не хочу нарваться на какого-нибудь ублюдка и испортить свой лучший костюм.
Через пять минут, оператор такси, говорит, что машина ожидает на улице.
Выхожу из квартиры. Оглядываюсь, прислушиваюсь. Бросаю взгляд на опечатанную дверь Пеппер.
Иду по коридору, придерживая сумочку на плече. Другую руку прижимаю вдоль тела, пальцы сжимают рукоять ножа.
На всякий случай. После того, как на меня напал наркоман, доверять тишине – глупо.
В машине, прячу нож в сумочку и называю район и место.
Пока такси рассекает грязные кварталы Ланчин, я смотрю в окно. В полдень район выглядит куда хуже, чем ночью.
Сумерки корректируют полупустые или недостроенные дома. Смазывают калейдоскоп пустующих улиц и ряды мусорных контейнеров. Смазывают пьяные и обдолбанные лица жителей Ланчин. Смазывают все в одно черное пятно, в свете такой же смазанной и болезненно-бледной луны.
В полдень, Ланчин становится похожим на пузырящееся болото химических отходов.
Я снова думаю о том, что меня держит здесь?
У меня есть неплохая сумма на счету. Я могу уехать отсюда. Я могу найти нормальный город. Нормальных людей. Нормальных друзей, нормальную работу и квартиру. Я могу быть нормальной. Я могу вписаться в миллионный список расы… но, я упорно торчу в болоте, продолжая хлебать дерьмо Ланчин.
Через пятнадцать минут, затянутое небо тучами и призрачными силуэтами Ланчин, сменяется на яркое солнце и чистые дороги. Бутики. Кафе. Рестораны. Клубы… все здесь по-другому. Здесь другой запах. Другой воздух. Другие люди.
Я уверена, их запах тоже другой. Чистый и свежий, как морской бриз.
Опустив стекло, я жадно вдыхаю чужой запах, заполняя легкие.
Анфилады строений. Анфилады улиц.
Я забыла, что на земле существует еще что-то, кроме Ланчин.
Три года жизни в болоте лишает воспоминаний, вживляя свои собственные.
Это вынужденная мера. Чтобы выжить в Ланчин, ты должен дышать и говорить, как район.
Гребаный район.
Машина несется мимо высотных зданий. Здания из стекла и лучи солнца отражаются в них, отбрасывая яркие вспышки бликов.
Бесконечный поток машин и людей в костюмах.
Деловой район.
Слышала, что Блейвил всего в двух шагах от Мичхен. Там, говорят, район умников. Там, строятся библиотеки и университеты. Там, находится здание суда и полицейские участки.
Туда, лучше не соваться, если ты тупой и незаконопослушный гражданин.
Наконец, машина тормозит у приземистого кафе с вывеской «Лазурит». Матерчатый навес, ярко-бирюзового цвета. Квадратные окна в белой оправе. За окнами, лица посетителей. Они жуют, пьют и разговаривают. Туда-сюда шастают официантки в безупречно-белых блузах и брюках. На улице, на широкой площадке-веранде, расставлены столики и стулья.
Я расплачиваюсь с водителем и выхожу из машины, накинув сумочку на плечо.
Интересно… прошло три года, и Синди могла очень изменится.
Она могла превратится в толстую сардельку, перетянутую канатом. Могла перекрасится в черный или каштановый цвет. Или наоборот, Синди могла очень похудеть и выглядеть, как жертва похищения.
- Ханни!
Я оборачиваюсь.
Синди ничуть не изменилась.
Она все такая же блондинка, с каре, и все с теми же формами. Приятными формами.
Иду к ней и улыбаюсь. Дежурная улыбка, а-ля – я так рада тебя видеть, фальшива. Сама себя ненавижу за это. Тогда, на кой черт, ты звонила ей, раз давишь из себя радость?
Мы целуемся в обе щеки и садимся за столик. Хорошо, что не в помещении. Мне хочется курить и я напряжена, как высоковольтный провод.
Смотрю на стеклянные двери и вижу пресловутою табличку – курить запрещено.
Твою мать.
- Ты потрясающе выглядишь, Ханни. – Она смотрит на меня своими зелеными глазами и широко улыбается. Мне кажется, от такой улыбки, может треснуть за ушами.
- Ты тоже отлично выглядишь, Синди. Ничуть не изменилась. – Я тереблю сумку на коленях.
К нам подходит официантка. Она брюнетка и она худая, и плоская, как доска.
Я и Синди делаем заказ на кофе и пирожные.
- Ну, рассказывай. Как ты? Где ты живешь? И с кем живешь? – она хохочет.
Черт. Вот об этом я не подумала.
- Эм. Живу в Скорленде. – Скорленд, этакий гибрид Ланчин и Блейвиля. Конечно, в Скорленде больше от Блейвиля по чистоте и прилежных жителей. Встречаются уроды, но не так часто. И он где-то в миле от Блейвиля. Так, что моя ложь не должна показаться Синди подозрительной. Думаю, если бы я сказала, что живу здесь, то такси, чисто из каприза. Я могу вызвать машину и велеть водителю доставить меня до магазина в пять шагов. – Работаю.
- Где? – она отхлебывает кофе.
- В службе знакомств.
Синди щурит глаза и улыбается.
- Ханни Пирс – не изменяет своим привычкам.
Да, неужели?
- Ну, а у тебя как?
Синди отщипливает кусочек от пирожного и отправляет в рот. Тщательно прожевывает.
- Неплохо. Я замужем и у меня двое детей. Кстати, знаешь, за кого я вышла?
- Нет. – Я делаю глоток кофе.
- За Боба. За владельца магазина, в котором мы с тобой работали. – Синди смеется.
Ах, тот самый Боб. Тот самый, что пытался задрать мне юбку и поиметь. Прекрасная кандидатура в мужья. Да, возможно, он симпатичный, но кретин еще тот.
- А у тебя есть парень?
- Нет. Я изредка встречаюсь с мужчинами. Но постоянных отношений пока нет. – Черт, а ведь это правда.
- В этом вся ты.
Да, неужели?
Я отпиваю еще кофе.
У Синди верещает мобильный. Она достает дорогой сотовый с белым корпусом и прижимает к уху, устало вздохнув.
- Я не могу сейчас говорить. – Она воровато поглядывает на меня. – Я занята. Я после тебе позвоню. – Отсоединяется и снова вздыхает. – Слушай, Ханни. Ты же работаешь в службе знакомств. Может ты мне поможешь?
Я почти давлюсь пирожным.
- Чем помочь?
Синди наклоняется ко мне и шепчет:
- Я люблю своего мужа. Правда. Но… один раз я дала слабину. Познакомилась с мужчиной. Он хороший, щедрый и добрый. Но… жуть, какой зануда. Он не дает мне прохода, а мы всего лишь раз переспали. Он постоянно звонит мне и пишет смс. – Она поджимает губы. – Я боюсь, что Боб узнает о нем. А у нас брачный контракт.
Опля.
- И что ты хочешь от меня?
- Познакомь его с кем-нибудь. С девушкой, с женщиной. Неважно. Он романтик. И в постели хорош. Но, я больше не могу так. Он мне всю душу вымотал.
- А имя есть у этого зануды?
Синди широко улыбается. Ее глаза блестят от радости.
- Эштон Рурк. – Она облизывается. – Слушай… а может, тебе с ним познакомится. Он тебе понравится, уверяю.
- Эээ… да, я как-то…
- … правда-правда, Ханни. Он очень хороший. Такие мужчины на дороге не валяются. Если бы я не была замужем, я бы осталась с ним. Я позвоню ему, чтобы он приехал прямо сейчас.
- Синди, я…
Но она уже набирает номер и щебечет в трубку.
Черт. Твою мать.
Я не хочу цеплять на себя занозу в заднице. Я не хочу ни с кем знакомится. Я в недельном отпуске, черт возьми.
- Через пять минут будет. Ты прости, Ханни, - она смотрит на золотые часики. – Через полчаса я должна уйти по делам с мужем.
Вот, дрянь… она это только что придумала, или это было заранее спланированно?
- Поболтаете. Может, понравитесь друг другу. А если нет, то сведи его с кем-нибудь. Он риелтор в международной компании. У него есть машина и счет в банке. Правда, я не знаю, сколько. Но думаю, при такой машине, денег хватает.
Я поправляю очки и чешу лоб.
Засада.
Пять минут мы пьем вторую порцию кофе. Синди жует вторую порцию пирожного.
Я думаю… я думаю, что зря позвонила ей. Теперь, проблем не оберешься. Теперь, спокойной жизни не жди. Может, утрирую… но мне вовсе не фонтан торчать наедине с надоедливой задницей.
У кафе паркуется черный БМВ. Передняя дверь открывается и выходит мужчина.
Он высокий и подтянутый. Сшитый на заказ костюм, хорошо подчеркивает его широкие плечи и узкую талию. Его кожа смуглая. Лицо и череп чисто выбрит. Голубые глаза неотрывно смотрят на меня… и все потому, что он узнал меня даже в этих чертовых очках.
Эштон Рурк – клиент, которого я обслуживала в машине. Именно ему нравился запах распаленной кожи на моих ягодицах.
Он улыбается мне и Синди. Тянется к руке, которую она ему протягивает и целует тыльную сторону ладони, пробормотав – привет, милая.
Синди не улыбается, она кривляется.
Эштон усаживается на стул, между нами и складывает руки на бедра. Его движения грациозны, как у какого-нибудь аристократа. Аристократа, который кончает от запаха распаленной обшивки и женских ягодиц.
- Эштон, познакомься…
Твою мать.
- Это Ханни. Моя подруга. Ханни – это Эштон. – Она улыбается.
Я улыбаюсь, чисто на автопилоте. Он кивает мне, делая вид, что не знает.
Естественно.
Синди снова смотрит на золотые часики.
- Мне нужно идти.
Эштон вскидывает брови.
- Так скоро?
- У меня дела. Составь компанию Ханни. Она отличный собеседник.
Для зануды, он даже не попытался отговорить Синди. Понятно – почему. Эштон желает знать, какого дьявола, я тут делаю.
Синди махает нам рукой и садится в свою машину.
- Значит, Ханни… не Шори. – Эштон не смотрит на меня. Он смотрит вдаль, уезжающей машине Синди. – Лжете своей подруге?
- Ну, а вы… международный риелтор. – Я допиваю кофе, желая провалиться сквозь стул. – Она знает – кто вы.
- Если бы я каждой женщине говорил о счете в Цюрихе. О вилле на Багамах, о квартире в самом дорогом районе… то, они бы крепко держали меня за яйца.
Да, неужели?
- Получается, я крепко держу вас за яйца, мистер Рурк? Потому что я знаю о ваших богатствах.
Он поворачивает ко мне голову и улыбается. Карие глаза вспыхивают блеском.
- Случаются исключения. – Эштон кладет свою руку мне на бедро. Я стискиваю челюсти.
- Я сейчас в отпуске, мистер Рурк. Так, что, уберите руку.
- Разве у шлюх бывают отпуска?
Глумится ублюдок.
- Представьте себе.
- Сколько за всю ночь?
Я сдерживаю смех.
Всю ночь в багажнике, обтянутым кожей или всю ночь на заднем сидении… или на заводе по обтяжке кресел кожей?
- Я в отпуске. – Я достаю из сумочки кошелек.
- Я заплачу.
- Не сегодня, мистер Рурк. – Выложив сумму, я скидываю его руку и поднимаюсь с места.
Это была дерьмовая идея позвонить Синди.
- Синди, конечно же, спросила кем вы работаете. – Он поднимается следом. – И что вы ответили?
- Не забыли? Это я вас держу за яйца. – Я обхожу стол, шагая к дороге, чтобы поймать такси.
- Садитесь, Ханни. Я подвезу вас домой.
- Нет, спасибо. – Не оборачиваюсь. Зря. Эштон хватает меня под локоть и тащит к своей машине. Я стараюсь не сопротивляться, чтобы не привлекать лишнее внимание.
- От судьбы не уйдешь, Ханни. – Он вталкивает меня в машину. Обегает ее и садится за руль, ставя двери на блокировку. – Быть шлюхой – это твоя судьба.
Паника ползет по позвоночнику.
Я не могу… только не в эти дни.
Прикажете, говорить каждому, что у меня месячные?
- Я не могу обслужить вас. – Говорю я, когда машина трогается с места. – У меня женские дни.
Эштон улыбается, коротко бросив на меня взгляд.
- Не проблема. Есть много способов, как бы я хотел тебя использовать. И я намерен их испробовать.
У меня округляются глаза. У меня сердце тарахтит, как заезженный двигатель.
Паника переходит в страх. Этот ублюдок… это грязный трахальщик кожаных сидений, намекает мне на секс, когда я не в силах этого сделать. Пусть я шлюха, но я не собираюсь ублажать говнюка ртом или задницей.
Мне нужно выбраться из этой машины.
Я кошусь на него, а рукой тянусь в сумочку.
- Останови машину, живо. – Лезвие ножа крепко прижимается к его шее.
Эштон смеется, сворачивая за угол и выезжая к дороге с калейдоскопом бутиков.
- И что ты сделаешь? Убьешь меня?
- Даже не сомневайся, ублюдок. Останови машину.
Он ухмыляется, паркуя БМВ у одного из магазинов.
- Сними блокировку. – От дрожи в руках, у меня сводит пальцы.
Кнопочки с хлопком выскакивают.
- С твоей стороны, это очень глупо.
Ну, да, как же. Я наощупь ищу выемку в двери и толкаю, неуклюже выбираясь из машины.
- Я найду тебя, Ханни. – Эштон, вовсе не зануда. Он опасный человек. Он влиятельный человек. Человек, который если сказал, что найдет… он найдет. Но сейчас мне плевать на его скрытую угрозу. Сейчас, я хочу вернутся домой.
БМВ трогается с места, а я дрожу, как хорек, который боится выбраться из норки, потому что его могут сожрать.
Ловлю такси и велю водителю гнать на всей скорости в Ланчин.
У меня в голове не укладывается, как Синди еще не увидела в Эштоне – ублюдка? Почему она зовет его занудой, а не бессердечным мстителем? Она говорит, что он хороший. Что он хорош и в постели.
Эштон, вовсе не хороший. Он мерзкий и подлый говнюк, который любит командовать, потому что у него есть деньги, а мы, нищий сброд, нуждаемся в деньгах.
А в постели… если бы ты знала, Синди, какой он в постели.
Его постель, это сидение автомобиля. Его пристрастие – это вонь стертой кожи… он грубый… ему плевать, что твоя задница саднит… ему плевать на твое недовольство.
Черт, да он плевальщик первой степени.
Сколько таких в мире… и сколько таких прошло через меня.
Синди-Синди… ты и половины не знаешь этого мира. Этих людей. Их истинных лиц.
Мне страшно. Когда я запираю дверь, мне до сих пор страшно. Я прежде не боялась. Но, его взгляд… его обещание… я почему-то верю этому.
Хватаю сотовый и набираю номер.
- Могу я услышать детектива Филип?

 
ГЛАВА 11


На часах полпервого.
Я проснулся по привычке – в шесть утра, но до сих пор валяюсь в кровати. Под одеялом, я обнажен, а мой член пульсирует от потребности справить нужду… ну, и может, еще кое-чего.
Пока мы ехали с Маркси, я озвучил свои предположения… то есть, мисс Пирс. Но я не сказал, что это ее предположения, иначе, Маркси вправила бы мне мозги, потому что я слишком много треплюсь.
Я сказал ей, что возможно ублюдок, которого мы ищем, делал инъекции в ухо, в язык или в голову. И если это так, то нам уже не проверить. Голов-то нет. Их сперли прямо под носом у практикантов и охраны. Я все еще не могу понять, на кой черт, убийце понадобились головы? Что еще можно сделать с ними? Расчленить? Зажарить? Засушить, а после вынюхать, как чудодейственный порошок?
В любом случае, нам придется заводить еще одно дело о пропаже голов и подшить его к тому делу, что сейчас в расследовании.
Я тру лицо и тянусь за сигаретой. Подкуриваю, выпуская струйку дыма вверх.
Маркси довезла меня до дома. Она наотрез запретила мне идти в бар, хотя я хотел надраться в свинью. Хотел набить морду Святой Троице и кого-нибудь снять. 
Хотел снять, потому что был раздражен пропажей тел. Был раздражен несносной и ядовитой выходкой убийцы. Был раздражен тем, что Аманда меня бросила. Был раздражен тем, что мисс Пирс продинамила меня.
Мисс Пирс.
Когда Маркси ушла, я разделся догола и пошел в ванную.
Проторчал под душем с полчаса, пока струя отбивала чечетку на моем затылке.
Пока я стоял, я думал о мисс Пирс.
О ее проницательности. О ее голосе. Боже, какой у нее был сексуальный голос, когда она говорила.
Ее голос был создан для эротики… и еще она была создана для моего члена.
Дьявол, мой член был твердым, только от мысли о ней.
Я дрочил и думал о мисс Пирс. Я дрочил и представлял, как двигаюсь в ней, а она стонет. Я дрочил и фантазировал, как я трахаю ее сзади… или закинув ее ноги себе на плечи… или как она двигается на мне сверху… или как ее рот, обхватывает мой член и сосет… твою же мать, я ублюдок.
Ублюдок, который кончил от фантазии о мисс Пирс.
Как говориться – заведенный механизм продолжает движение, пока не исчерпает запас энергии.
Моя энергия – мое возбуждение о мисс Пирс.
Так что, когда я лег в кровать, я снова дрочил, думая о ней.
Дрочил и проклинал Аманду, за ее отставку. Я проклинал ее за то, что она лишила меня прощального секса. Может, сейчас я не был бы таким слюнтяем и озабоченной скотиной, передергивая затвор и думая о женщине, в которой моя разрядка.
Откинув одеяло, я поднялся, не выпуская сигареты. Дым попадал в ноздри и глаза, щипля их.
Выходной – чертовски хороший способ сойти с ума.
Я настолько привык к работе, к напряженному графику, что не знаю, как проведу этот день.
Маркси звонила, чтобы сказать – Большой Брат не против моего отгула. Он и сам рад, что моей задницы нет в участке. Кажется, по его словам, я начинаю сдавать. Излишне раздражен и не собран.
Да, что ты, мать твою, говоришь?
Я раздражен? Да.
Я не собран? Да, черт возьми.
Я не собран, потому что у меня переломное дерьмо в жизни.
А, да, к черту. Не хочу думать, что кроме работы, у меня ничего нет.
Иду в ванную и мочусь, передергивая плечами. Пепел падает в керамическую лузу, смешиваясь с нуждой.
Ударяю по вентилю, потому что, по-другому, он не срабатывает. С дребезжанием, кран выплевывает струю воды. Умываюсь. Чищу зубы. Провожу рукой по челюсти, раздумывая – побриться или не стоит? Плюю на мысль и возвращаюсь в гостиную, двигая на кухню, за пивом.
Два часа дня, а я уже желаю накачаться дрожжами и солодом.
Звонит мой сотовый.
Присосавшись к бутылке, иду к столику у кровати и беру телефон.
- Привет, детка. – Говорю я, проглотив пиво. – Уже соскучилась по мне?
- Вижу, ты уже в настроении. – Отвечает моя напарница, хмыкнув. – Тут звонила мисс Пирс. Требует с тобой разговора.
Я опускаю глаза вниз, пялясь на свой член.
Твою же мать.
- Да? И о чем она хотела поговорить со мной?
- Не знаю. Она сказала, что будет говорить только с тобой. Со мной отказалась.
- В ее вкусе мужики с недельной щетиной. – Говорю я. Маркси бормочет ругательство. – Ладно, я поговорю с ней. Может, это касается нашего любителя некрофилии.
- Эй, ты на выходном. Я сказала тебе, чтобы ты был в курсе, а не подрывал задницу.
- Я просто поговорю с ней. Если будет что-то стоящее, я отзвонюсь тебе и вернусь домой. Окей?
Маркси чертыхается.
- Хорошо. Но, сразу после разговора, вернешься домой.
- Да, сэр. То есть, мэм. – Я смеюсь. – То есть… да, мамочка.
- Пошел ты. – Она отрубается.
Итак. Мисс Пирс желает разговора со мной.
Что-то вспомнила или просто решила поболтать?
Отставляю пиво на стол, иду принимать душ.
После… хм… дрочу, чтобы было не совестно, появляться перед героиней моих грязных фантазий, со стояком, высотой с Эверест.
Моя жизнь походит на хорошо сработанный план.
Проснуться. Одеться. Идти на работу. Налакаться скотчем. Вздрочнуть. Проснутся. Одеться… и т.д.
Одеваюсь и выдвигаюсь на улицу.
После трех попыток остановить такси, ругаюсь, густо затягиваясь сигаретой.
Наконец, передо мной останавливается ржавая рухлядь, из выхлопа которого несет щелочью.
Добравшись до Северной Седьмой, расплачиваюсь с водителем.
На улице… ни души. Серьезно, будто мир вымер. Люди исчезли. Остался лишь зараженный воздух, да мусор, вальсирующий по асфальту. Серое небо рассекают густые мазки черного.
Поднимаюсь на четвертый этаж и иду по коридору к квартире шестнадцать.
На встречу мне попадается та же старуха, в бигудях и замызганном халате.
Она снова мне улыбается и смотрит с интересом, будто я один из пациентов «Severalls». 
Я киваю ей.
Подхожу к двери под номером семнадцать. Проверяю, не была ли сорвана пломба. Обычно, мародеры не прочь поживится чужим имуществом.
После, стучу в шестнадцатую.
- Кто? – раздается тихий голос мисс Пирс.
- Детектив Филип.
Замок проворачивается, затем дверь открывает она…
Матерь Божья… я хорошенько пинаю себя по яйцам, чтобы перестать думать о ней, как о предмете совокупления…
Она одета, как должна быть одета женщина из порочных фантазий.
Сексуальная секретарша.
Мои мысли несутся вперед меня… я вижу мисс Пирс на столе, с широко раздвинутыми ногами… трусики сдвинуты в бок, а розовое местечко готово для меня… оно влажное от желания…
Трясу головой и когда мисс Пирс пропускает меня в квартиру, незаметно для нее, бью себя по яйцам уже по-настоящему.
- Простите, что отвлекла вас от выходного. – Она запирает дверь и идет на кухню. Достает чашки.
- Вы хотели поговорить со мной. – Я пытаюсь усесться на стуле так, чтобы яйца не задохнулись от тесноты. С другой стороны, небольшая гипоксия мошонки, не помешает.
Мисс Пирс ставит передо мной чашку с кофе. После, наливает себе и дует на поднимающийся дымок.
- Есть один клиент. Мой клиент. Мне кажется, он угрожает мне.
Я делаю глоток кофе.
- Угрожает?
- Да. Сегодня я виделась со старой знакомой. Оказалось, что клиент… хм… знает мою знакомую. Он спрашивал, сколько я возьму за ночь с ним… но я отказалась. – Она бросает на меня взгляд поверх чашки. – По известным, вам, причинам.
Оу.
- Я объяснила ему, что не могу, но он втолкнул меня в машину и сказал, что есть много других способов получить желаемое. Когда мне удалось выбраться из машины, он сказал – что найдет меня.
- А имя есть у вашего клиента?
- Я не имею права разглашать имена.
- Я правильно понял? Вы хотите от меня помощи, но не говорите кто он и его имя. Что я должен сделать с этим… мистером N?
Мисс Пирс ставит чашку на столешницу и снимает очки, положив их рядом. Смотрит на меня своими холодными, серыми глазами воительницы и закусывает губу.
Не мешало бы ей отвернутся, чтобы я еще раз врезал себе по яйцам.
От ее пристального взгляда, мое тело напрягается.
- Я просто хочу, чтобы вы знали… если со мной что-то случится, то это сделал он.
- Клиент под грифом N. – Соглашаюсь я.
- Да. – Она кивает. – Понимаете… я никогда не обращалась за помощью в полицию. Случалось многое. Но… это, наверное, впервые, когда мне действительно страшно.
- Он угрожал, как-то конкретно? Говорил, что убьет вас или…
- … нет. Он сказал, что найдет меня. Он знает мое настоящее имя. Уверена, что и фамилию узнает от знакомой.
- Так вы хотите заявить на него?
- Нет. Я не буду заявлять. Просто хочу, чтобы вы знали последствия этой встречи.
Такое ощущение, что она уже готова к смерти.
Сегодня, мисс Пирс какая-то не такая. Она грустная и совсем не умничает. Может, оно и к лучшему.
- Тогда, - я достаю из кармана блокнот, чиркая на листке свой номер мобильного. – На случай, если что-то случится, вот мой номер. – Ложу листок на стол. – Звоните, и я тут же примчусь.
- Вы ведь из района Мичхен?
- Да.
- Значит, не примчитесь. – Она хмурится. – Но я вам оставлю знак. Если увидите N, значит, это он.
- Может, не стоит заранее накручивать? – кофе остыло и делаю большой глоток.
- Он очень влиятельный. Очень богатый. У него есть связи повсюду. В полиции. В суде. С такими, как он, нужно быть на шаг впереди. 
- Значит, влиятельный мистер N. Я запомню. – Я киваю и смотрю на мисс Пирс. Она вздыхает и стаскивает с себя жакет, вешая его на спинку стула. Отворачивается, включая кран и споласкивает чашку. Я смотрю на ее фигуру, затянутую в одежду. На пучок. Мне хочется распустить ее волосы и накрутить на кулак. Мне хочется снять с нее одежду и прижаться к ее обнаженному телу. Мне хочется…
- Я никогда ничего не боялась. – Говорит она, прерывая мои мысли.
- Любой человек боится чего-либо. – Допиваю кофе и ерошу волосы.
- Поживешь в Ланчин и перестаешь бояться. В смысле, - мисс Пирс поворачивается ко мне. – Я знаю Ланчин, как свои пять пальцев. Я знаю его опасность и готова к ней. Но другие районы, они как тикающая бомба. Не знаешь, когда рванет. – Она хмыкает. – Я ничего не боялась. Даже «золотых мальчиков».
- «Золотых мальчиков»?
- Да. Вы тогда спросили меня, откуда синяк. – Мисс Пирс забирает чашку и моет ее.
- Так их было много?
- Трое. Но, ударил только один. Жалкая попытка доказать мужское бессилие. Они… «золотые мальчики», они любят снимать девочек. Получать то, что хотят, и не платить. – Она подходит к окну и некоторое время молчит. – Они могут избить. Могут убить. Они делают все, что душе угодно, потому что считают себя выше нас. Они вольны поступать так, как им заблагорассудится. Они вольны, мы – нет.
Пока мисс Пирс размышляет вслух о том, что люди – отбросы. Что, богачи – это обезумевшее стадо бизонов, которых гонят со всех ног хищники – хищники, что стоят выше богачей. Размышляет о том, что они топчут отбросы копытами. Они топчут друг друга, сбивая с ног… и прочую дрянь, я встаю изо стола и подхожу к ней.
- Мисс Пирс, - я ложу ей на плечо руку, а она кладет поверх моей, свою ладонь и похлопывает.
Так делала моя мать, когда была расстроена. Я подходил к матери, ложил ей ладонь на плечо, а она похлопывала, приговаривая – все хорошо, милый. Все хорошо.
- Мисс Пирс, - я мягко беру ее за подбородок и поворачиваю ее лицо к себе. Я надеюсь, что она плачет. Мне нужна причина, чтобы успокоить мисс Пирс. Но, когда она поднимает на меня глаза, я вижу в них не слезы, а печаль. Она грустит. Она не страдает, не испытывает страха. Она грустит, потому что люди запутались. Она грустит по ним, не по себе.
Я снова хочу ее поцеловать. Чертовски сильно, хочу поцеловать.
Наклоняюсь…
- Никаких поцелуев. – Мисс Пирс вертит головой и делает шаг назад.
Снова никаких поцелуев. А я хочу этого. Черт, я никогда, никого не хотел так сильно целовать.
Ни, Аманду. Ни Джеси. Ни Кэрол. Ни Бьянку… ни, дьявол, их было так много и я уже не помню. Но, помню, что не испытывал подобного желания. Это, точно ломка.
Тогда, я целовал, потому что, это вело к сексу. Это было всего лишь начало совокупления.
Но сейчас… это было необходимостью для меня.
- Никаких поцелуев. – Повторяет она. – Если вы хотите меня, я согласна. Только на следующей неделе. На следующей неделе, я смогу. Но никаких поцелуев.
- Почему – нет? – я придурок. Я придурок, потому что, подобный вопрос, я задавал в девятом классе, когда запал на старшеклассницу. Я хотел ее поцеловать, а она только хихикала и дразнила. Тогда, я спросил ее – почему нет? Почему, ты не хочешь, чтобы я тебя поцеловал? А старшеклассница ответила – потому что не дорос для этого. И для всего остального. Но, сейчас, мне тридцать. Через меня прошла куча женщин, а значит, куча практики во всем. Но, мисс Пирс, по-прежнему это отрицает.
- Потому что, это беспочвенно. – Отвечает мисс Пирс и отходит к столу за сигаретами. Она закуривает, смотря перед собой. – Вы нашли следы уколов?
Я хмурюсь. Ее интересует расследование. Не я.
- Их нет.
Мисс Пирс вскидывает брови.
- Нет?
- Голов. Их украли.
- Хотите сказать, что их украл тот же убийца?
- Я ничего не хочу сказать. – Бурчу я. Мне… хм, немного обидно. Честно, я не понимаю, что в ней такого… что такого огромного в мисс Пирс, что мои мозги кипят от обиды. – Если это все, то я пойду. – Иду к двери, желая услышать от нее – постойте, я передумала… но, она говорит – спасибо, что пришли.
Выхожу из квартиры и приваливаюсь к стене. Дышу. Глубоко дышу, проклиная себя за настойчивость и глупость. Почему я так зациклился на ее губах? Почему мне просто не принять ее отказ и взять то, что она может предложить? Но для меня это важно. Настолько важно, что я теряю голову. Я мог бы поцеловать ее силой… и после, чувствовал бы себя отвратительно, словно подлая скотина, укравшая жрачку из-под носа своего хозяина.
Делаю глубокий вдох. В носу отдает запахом формалина или еще какого-то дерьма, чем шпигуют трупы.
Отлипаю от стены, ведомый запахом, шагаю к квартире семнадцать. Прощупываю дверь и пломбу. Все на месте. Но оттуда несет мертвечиной. Мне же это не кажется?
Возможно, кто-то пробрался в квартиру через окно и загнулся. Бомж или наркоман. Кандидатов много.
Срываю ленту и пломбу и с ноги выбиваю дверь.
Здравствуйте! Добро пожаловать на мать-твою-Хэллоуин!
Головы Джини Свит и Пеппер Хатс, дружно лежат на кровати.
Их белая кожа, уже не такая белая, а скорее желтая, как старый пергамент. Вонь невозможная: смесь размороженных трупов и сырости.
Достаю мобильный и звоню Маркси и коронеру.
Ублюдок отрезал головы, чтобы перетащить сюда. Зачем? И что, черт возьми, его никто не видел? Две посылки – отличный-мать-его-сюрприз.
Стучу в дверь мисс Пирс. Зачем? Не знаю. Чтобы узнать – не видела ли она кого-нибудь с головами-тыквами подмышками?
Она открывает дверь. На ней, вместо костюма секретарши, свободные штаны для йоги и футболка. Волосы связаны в конский хвост.
- Что-то случилось?
- Что вы делали вчера с часу ночи и до утра?
- То есть? – мисс Пирс хлопает глазами. Ее ноздри интуитивно раздуваются. Она выходит в коридор, смотря в сторону квартиры семнадцать. – О, Боже мой. – Ее взгляд не отрывается от пожелтевших голов проституток. Черт, и я не потрудился прикрыть дверь. – Когда вы ушли, я легла спать. Почему вы спрашиваете? – она переводит взгляд на меня. – Вы подозреваете меня в чем-то? Точнее, вы намекаете, что это я… я это сделала и принесла их головы в квартиру?
- Нет. – Это возможно. Головы не так уж и много весят. Да и перенести их в хозяйственной сумке проще простого. Только… на кой черт? – Я хочу знать, не слышали ли вы посторонних звуков. Может, вас это разбудило и вы видели, кто был в коридоре.
- Я ничего не слышала.
Что-то здесь не так. Я чувствую это, но не могу понять – что?
С улицы донесся вопль полицейской сирены, а за ним сбивчивый топот по лестнице.
- Мне остаться? – спрашивает мисс Пирс, скрестив руки на груди.
- Вас еще раз допросят.
- Но, я же ничего не знаю.
- Дело в том, что ваша квартира, всего в двух футах от квартиры погибшей.
В коридоре показалась Маркси. На ней темно-серый брючный костюм и неизменная белая футболка. Она шагает к нам. Ее глаза перемещаются с мисс Пирс, на меня и на дверь, висящую на одной петле.
- Вот, дерьмо. – Выдыхает Маркси, когда бегло сканирует мою находку в квартире семнадцать. – Кто-то взломал дверь?
- Это сделал я. – Я тянусь в карман за сигаретой, чтобы перебить вонь.
- Зачем?
- Затем, что оттуда воняло. – Густо затягиваюсь. Отхожу к стене, когда мимо проскальзывают коронеры. – Сколько они тут? – спрашиваю худощавого очкарика, что склонился над головой Джин Свит.
Их глаза открыты. Зрачки стеклянные, как у кукол.
- Индейки можно запекать. – Бормочет второй, с пивным пузом. – Судя по трупным пятнам… часов пятнадцать. Может, чуть больше.
Маркси поворачивается к мисс Пирс, доставая блокнот.
- Мисс Пирс…
- … я уже расспрашивал мисс Пирс. Она ничего не видела и не слышала. – Дымлю, как паровоз. Серое облако, как москитная сетка обволакивает мое лицо, на мгновение забивая запах разложения.
- Я уже сказала детективу Филипу, что ничего не видела и не слышала. После того, как детектив ушел, я легла спать и не просыпалась до утра.
Маркси уставилась на меня, как на запретный для просмотра канал… или как на высунутый член… короче, она была не довольна тем, что я побывал у мисс Пирс.
- Значит, лунатизмом не страдаете. – Пробормотала она, сделав пометку в блокноте. – И ночных гостей у вас не было.
- Нет.
- Спасибо. – Маркси потянула меня за рукав в сторону. – Как-то очень странно. Не находишь? Я понимаю, много шума не создашь двумя головами, это не два тела. Но это дерьмо крутится возле нее.
- Пломба и лента не были сорваны. – Говорю я.
- Тогда, у меня два варианта. Либо он снял пломбу и ленту. Притащил головы и запечатал по новой. Либо…
- … либо, он призрак, который умеет проходить сквозь двери. Слушай, а через окно, никак?
- Уже проверяют. 
- Эй, взгляните. – Окрикнул очкарик. Я и Маркси вошли в квартиру. – Посмотрите, - коронер надавил на челюсть, широко открыв рот Пеппер Хатс. Ее язык синий и опухший. – Видите, выпуклость. Это след от укола. От инъекции язык расперло.
- Она могла задохнуться от этого? – спрашиваю я.
- Могла, если у нее был насморк. – Хмыкает пивной живот.
- Слушай, Нэш… – Маркси оглянулась назад, выглядывая мисс Пирс. – Возможно…
- … ты подозреваешь ее?
- Она может быть и не убийца… но соучастница, это точно.
Я вздыхаю. Это очень хреново.
- Иди.
- Но…
- … иди. – Маркси толкает меня к выходу. – Домой. Ни в бар. Ни куда-либо еще. И сюда, желательно, тоже.
Я хмурюсь. Маркси до сих пор припоминает мне мою ошибку.
Пять лет назад, я запал на подозреваемую в убийстве своего мужа. Эта женщина… она была восхитительно прекрасна. Да, простит меня Господь, она была прекрасней мисс Пирс. И я запал на нее. Мне двадцать пять, а я как дурачок, готов был грудью пойти на амбразуру. В итоге… ее красота теперь тухнет в тюрьме. Маркси намекает, чтобы я не повторял туже ошибку с мисс Пирс. Если я и ее трахну, тогда меня точно отчислят от работы. Если не посадят в соседнюю камеру. Да, тогда, я был готов пойти на что угодно, ради прекрасной подозреваемой. Я почти вытащил ее… и почти вынес себе приговор, вместо нее.
Я смотрю на Маркси.
Спасибо ей за то, что она открыла мне глаза.
- Ладно. – Я иду по коридору. На встречу мне, снова попадается та старушенция. Без бигудей и в другом, новом халате. Она улыбается мне, кивая. Ее кудри подпрыгивают. – Простите. Вы, хм… - я бы сказал – бродите… - вы часто здесь ходите?
- Да. – Отвечает она и ее старческое дыхание бьет мне в нос. Дыхание смерти.
- А вчера ночью, вы были здесь?
- Да.
- Около часа. Вы кого-нибудь видели около часа ночи?
- Да.
Неожиданно во мне вспыхивает паника.
- Кого? – медленно спрашиваю я, наклоняясь к бабуле.
- Женщину.
Я оборачиваюсь, бросая взгляд на дверь мисс Пирс.
Это очень-мать-твою-интересно.

 ГЛАВА 12


Когда мне было шесть, мамаша читала мне стишок про Шалтая-Болтая.
Ну, знаете…
«Шалтай-Болтай сидел на стене.
Шалтай-Болтай свалился во сне.
Вся королевская конница,
Вся королевская рать
Не может Шалтая,
Не может Болтая,
Шалтая-Болтая, Болтая-Шалтая,
Шалтая-Болтая собрать!».
Тогда, я спрашивал мать – что такое Шатлай-Болтай?
Она отвечала – это левое яйцо Людовика XVI.
Я спрашивал – а почему левое?
Не важно, какое. Важно, куда ты смотришь двадцать четыре часа и семь дней в неделю. – Говорит она. – Он смотрел налево, а значит, его левое яйцо отслоилось и отрастив себе ножки, да ручки, пошло по своим делам.
А сколько яиц было у Людовика? – спрашиваю я, хлопая глазами. Одеяло у меня натянуто до подбородка и я боюсь, что это левое яйцо заявится в комнату.
Два.
Я испугался. Я подумал, что два Шалтая-Болтая… это два брата. Если ушел один, значит, и второй уйдет.
А это больно, когда отслаивается яйцо? – спрашиваю я.
Мать закусывает губу, раздумывая.
Тебя, когда-нибудь тянули за соски?
Нет.
А за мошонку? 
Нет. А что такое мошонка?
Тогда, ты не поймешь, что такое отслойка. – Говорит она, игнорируя мой вопрос.
Тогда, я не называл яйца – яйцами. Я не называл их орехами, абрикосами, кокосами, шарами… я называл их Шалтаями.
Я говорил – эй, чувак твои Шалтаи Болтаются.
Я был маленьким и не понимал, что отслоение левого яйца Людовика XVI, здесь было ни при чем. Все это дерьмо, что говорила мне мать – было ложью.
На самом деле это был всего лишь вымышленный персонаж книги Льюиса Кэррола «Алиса в Зазеркалье». Большое, человекоподобное яйцо с галстуком. Он появлялся на шестой шахматной клетке в Зазеркалье. Он выступал в роли Зазеркального мудреца, который помогал Алисе постичь значение слов. Шалтай-Болтай говорил, что каждое имя должно что-то означать. Ну, и все в этом роде.
Что касается Людовика XVI…   
Есть такое стишок:
«Джек и Джилл пошли на холм принести ведро воды.
Джек упал и разбил корону,
А Джилл последовала за ним кувырком.
Джек поднялся и потрусил домой,
Настолько быстро, насколько он мог скакать.
Он лег в кровать и перевязал голову
Оберточной бумагой с уксусом».
Джек – это якобы король Людовик XVI, который был обезглавлен, «разбил корону». А Джилл – его супруга, королева Мария-Антуанетта, которая «последовала за ним кувырком».
Короче говоря, Шалтай-Болтай ассоциируется со многими вещами, в основном с грузными, неповоротливыми людьми... или с чем-то, что безвозвратно испорчено.
 Но, тогда, стишок меня жутко напугал. Я ждал, что Шалтай-Болтай придет в мою комнату и заставит смотреть меня в какую-нибудь сторону, пока мое яйцо не отслоиться и не отрастит себе ножки, и не уйдет.
Я боялся и я не спал. А если спал, мне снилось это огромное, сморщенное яйцо с ногами. Его уродливая морда с клочками жестких волос. Я видел, как оно тянуло ко мне отросшие, тонкие, как прутики, ручки и шептало – посмотри… посмотри…
Детский стишок, пробирал меня до костей, пока мне не исполнилось семь.
С семи лет, мне больше не снился Шалтай-Болтай.
Но сегодня приснился.
Прошло шестнадцать лет, и я впервые за это время, увидел мерзкое яйцо с ручками и ножками.
Оно было огромным. Оно возвышалось надо мной, как отвесная скала, отбрасывающая тень на залитую солнцем лужайку.
Яйцо постарело. Дряблая кожа, с седыми волосками, свисала с яйцевидного тела. Тонкие, как прутики ножки и ручки тряслись, а пальцы, как скрюченные при артрите, тянулись ко мне.
Оно не шептало… оно хрипело, осипшим голосом – загляни… загляни.
Я спрашивал яйцо – куда я должен заглянуть?
А оно отвечало – себе за шиворот.
Потом оно начинало смеяться. Громко. Цареподобно. Как удары грома на небе.
Чем больше, яйцо смеялось, тем меньше становился я.
Оно возвышалось. Я уменьшался, пока вовсе не исчез.
Когда я открыл глаза, то подумал… а не значит ли это, что я что-то испортил?
Безвозвратно испортил?
Да, возможно, я испортил что-то. Может… Лизу.
Возвращаясь к прошлому…
Наши встречи затянулись на два месяца.
Два месяца мы тайком трахались.
Когда отчим выполнял часть своего супружеского долга, Лизи приходила ко мне и мы трахались. Жестко трахались. Она любила, когда я был в ней языком и членом. Она любила, когда я кусал ее грудь и губы. Она любила, когда я говорил грязные вещи. Она боготворила меня.
Точнее… Лизи говорила, что я открыл для нее истину. Я привел ее к Богу.
Хм… член привел ее к Богу.
Забавно.
На третий месяц, я заметил, что Лизи постоянно ходит бледная и почти ничего не ест. Она часто бегала в туалет и блевала. Я понял сразу – она забеременела.
Забеременела от меня, потому что у старпера не только печень спилась, но и сперма. Так, что, отчим трахал Лизи в холостую, а вот я – нет. Мое семя прогрызло ее яйцеклетку и теперь там, в ее утробе, созревал плод.
Плод наших грязных совокуплений.
Потом она пришла ко мне и сказала, что беременна.
Я ответил – делай аборт.
Она начала плакать. Она не хотела аборта. Она хотела оставить этого ребенка.
Интересно, - сказал я. – А как ты объяснишь это своему соседу по койке? Ладно, допустим, объяснишь. Но ты же не думаешь, что он позволит этому ребенку родится? Ты хочешь, чтобы ребенок страдал?
Но, это же наш малыш. – Твердила Лизи.
Этого ребенка никто не будет любить, кроме тебя. – Говорил я. – А ты одна в этом мире. Вскоре, ты это поймешь и обидишь его. Не стоит ранить чувства глупого существа, прежде чем, все зайдет слишком далеко. Поэтому, сделай аборт. Это будет лучшим миром для него. Миром, где он никогда не родится.
На следующее утро, когда я проснулся, Лизи не было дома. Ее вещи тоже исчезли.
Она ушла.
Я надеюсь, что она поступила разумно и не оставила ребенка.
Он не нужен этому миру.
Он не нужен никому, кроме себя самого.
Может, в этом была моя ошибка? Может, именно это я испортил?
Я заставил Лизи сделать аборт.
Но, честно говоря, я не знаю, сделала ли она его, потому что после нашего разговора, Лизи больше не вернулась к нам.
А я… черт, я скучал по ней. Серьезно, чудовище во мне скучало по Лизи. По ее голосу и ясным глазам. Они по-прежнему были ясно-голубыми.
Для меня.   
Отчим не особо расстроился уходу Лизи. Он никак не отреагировал.
Ну, ушла и ушла. Меньше рта кормить, да воздуха портить.
Через пару дней, он привел другую.
Тридцатилетнюю сухопарую женщину.
Дьявол, я думал, она сломается, если сделает еще пару шагов. Она, как будто пережила блокаду или побывала в «Бухенвальдии».
Выжженные добела волосы, обрамляли худое лицо. Пустые, серые глаза, с фунтами туши и теней. Грудь, как две кнопки. Ребра и бедренные кости торчат под одеждой.
Большой рот. Очень большой.
Отчим говорил, что у Маргарет, рабочий ротик. Вакуум. Пылесос. Ее рот, чистая вытяжка для члена. Ее горло бездонно, так что член может доходить до трахеи, и она не подавится. Она может не глотать.
Я слушал, как отчим расхваливал свою новую подружку и мне становилось хреново.
Я только представил, на что это будет похоже.
Черт, я лучше суну член в пирог, чем в гнилую трубу.   
Как-то утром, я вошел на кухню, а там отчим сидит за столом. В то время, пока он преспокойненько хлебает пиво из жестяной банки и читает утреннюю газету, на коленях, перед ним стоит Маргарет и сосет его член.
Я бы не назвал это сосанием… член у отчима мелкий, годится на причмокивание.
Короче говоря, это скелетоподобное существо наяривает его отросток, а отчим даже не реагирует.
Я иду к шкафчику, чтобы достать хлопья. После к холодильнику, чтобы взять молоко. Пока я делаю себе завтрак, отчим на пару минут застывает с таким лицом, точно пытается отложить личинку… или пустить ветер и выдыхает.
Маргарет отстраняется, утирая уголки губ и поднимается с колен. Улыбается мне, своими распухшими губами.
Меня тошнит. Реально тошнит оттого, что это дерьмо происходит на кухне, а не в его комнате.
Поэтому, я одну за другой ложкой, ем свой завтрак, смотрю на отчима и думаю – когда же ты, сука, загнешься?
Он не работает. Получает пособие по инвалидности. Отчим говорил, что служил в сухопутных войсках. Когда на них напали узкожопые, его ранили. Теперь, государство кормит его задницу.
А я кормлю его задницу. Я работаю в закусочной.
Этих денег едва хватает, чтобы заплатить за квартиру. А отчим, тем временем, пропивает свое пособие.
Маргарет закуривает. Вонь дешевых сигарет перебивает спертый запах пота и немытого тела. Она смотрит на меня, как голодный хищник на будущую жертву.
Отчим делает глоток, забирает сигарету у Маргарет и делает затяжку.
Кашляет. Сильно, так что брызги летят на газету.
Я успеваю заметить, что это кровь.
Я внутренне ликую.
Скоро эта скотина загнется.
Доедаю завтрак, думая о Лизи.
Сделала ли она аборт?
Вернулась ли она в свою семью?
Не знаю, почему меня это так волнует.
Я никогда раньше не думал о ком-то. Я о себе редко думаю, а уж о постороннем человеке – тем более.
Может… может, она привела меня к Богу?
Я не могу сказать о себе, что я хороший человек. Что я добрый. Что я сострадательный.
Я бесчувственная скотина. Вот, кто я.
Поэтому… для меня лучше, если ребенок не родится.
Не знаю, почему, но я не хочу, чтобы ребенок вырос и стал похожим на меня… или на отчима.
Я не сострадательный, но я жалею дитя, которое хотят выпустить на свет.
Я бесчувственная скотина, но меня волнует то, кем он станет, когда вырастет.
Я злой, но я не хочу, чтобы ребенок страдал, видя кошмар этого мира.
Это не его мир. Не его будущее. Не его жизнь.
Он не должен спускать на себя диких псов реальности.
Моя мать не думала об этом, но думаю я.
Как странно.
Эй, парень, - говорит отчим. – Маргарет хочет тебе отсосать. Будешь?
Он говорит это так, словно предлагает пирожок, а не возможность взорвать к чертям этот городок.
Нет, - отвечаю я, споласкивая тарелку. – Я уже позавтракал.
Маргарет и отчим начинают ржать надо мной.
Впрочем, мне плевать на их недалекость.
Я иду к себе в комнату. Переодеваюсь в черные джинсы и синюю рабочую футболку с нашитым логотипом кафе, в котором работаю.
Стою обычно за кассой, дежурно улыбаюсь и спрашиваю – что желаете заказать?
Монотонная. Однотонная. Скучная. Рутинная. Беспочвенная работа.
Синяя кепка на моей голове, когда я стою за кассой и пробиваю сумму.
От меня, змеей тянется очередь из прожорливых Шалтаев-Болтаев или оголодавших Бухенвальдов.
Все они заказывают гамбургеры.
Чизбургеры.
Картофель фри.
Колу.
Диетическую колу.
Сладкие пирожки.
Луковые кольца в панировке.
Нагетсы.
Все калорийное, стоит в одну шеренгу с диетической колой.
Можно подумать, что от диетической колы, их бока не провиснут.
Можно подумать, что сожрав три тысячи калорий, их сосуды не слипнуться от холестерийных бляшек, а сердце не пропустит удары, от отдышки.
Я продаю жир и углеводы за деньги.
Люди покупают и травятся им за свои же деньги, а после бегают по больницам, чтобы отсосать жир или ходят в тренажерный зал, чтобы жир превратить в мышцы. 
Я улыбаюсь и продаю съедобную смерть.
Когда очередь немного рассасывается, рассиживаясь за столики. Когда, упаковки, в которые запечатаны булки с котлетой и овощами, шуршат, я приваливаюсь к прилавку, наблюдая за скотом, жующим съедобную смерть.
Они говорят о ерунде и жуют… жуют… жуют… упаковки шуршат. Напитки шипят. Картошка скрепит на зубах…
… жуют… жуют… жуют… 
Шон, – окрикивает меня толстое брюхо в клетчатой рубашке. – Перерыв. Иди обедай.
Я киваю, и ухожу на кухню, где пахнет жженым маслом и жаренными котлетами.
В целях экономии, масло во фритюре используют три-четыре раза.
Поэтому картошка скрипит на зубах, а во рту остается металлический привкус.
Я устроился сюда, чтобы смотреть, как люди заживо хоронят себя. Это забавно. Они даже не знают об этом… или знают, но умышленно копают под себя.
Работники, жрут туже еду, что и клиенты. Свою еду, приносить запрещено.
Если ты продаешь это дерьмо, ты должен знать, каково на вкус это дерьмо, чтобы хвалить это дерьмо клиентам.
Передо мной появляется чизбургер с куриной котлетой, помидором, солеными огурцами, салатом и сыром. Пышная булка с кунжутом еще теплая от печки.
Я поднимаю глаза на того, кто положил передо мной это дерьмо.
Это Майа.
Она симпатичная. Такая же симпатичная, как Лизи.
У нее каштановые волосы, чуть ниже скул. Зеленые глаза и бронзовая кожа.
Майа говорила, что отдыхала на диких островах и ловила рыбу на самодельный гарпун. Длинная палка с заточенным концом, хорошо входит в плоское тело рыбы. Главное, это скорость. Рыбы проворные существа, а ты должен быть намного проворнее их.
Майа садиться напротив меня и разворачивает свой обед. Чизбургер.
Ты бледный. – Говорит она. – Тебе надо хорошо питаться.
Я опускаю глаза на чизбургер и меня начинает тошнить от его вида.
Если босс увидит, что ты не ешь, - продолжает Майа. – Он уволит тебя.
А если я съем свою руку, он будет выплачивать мне пособие? – спрашиваю я и снова смотрю на нее.
Ты милый. – Отвечает она. – И красивый.
Красивый?
Да. У тебя красивые глаза.
Почему ты считаешь их красивыми?
Они серые, как луна.
На что они еще похожи?
На две серебряные монеты.
Я хмурюсь.
Я не считаю себя красивым. Как я уже говорил, отчим отбил у меня самолюбование.
Если не хочешь есть, я скажу боссу, что ты съел чизбургер. – Говорит Майа.
Я качаю головой и тянусь к нему. Беру в руки и подношу ко рту. Мои челюсти смыкаются, переламывая булку и котлету. Кетчуп и майонез затекает в рот, отдавая маслянистым вкусом. Потом я начинаю жевать.
Я жую это дерьмо и смотрю на Майю. Она отщипывает маленькие кусочки, жует и тоже смотрит на меня.
У тебя есть парень? – спрашиваю я.
Есть. Он сейчас учиться в колледже в Лос-Анджелесе. Через три месяца прилетит на каникулы.
Ты скучаешь по нему?
Когда нечем заняться. – Отвечает Майа, опустив глаза.
Я закрываю глаза, проглатывая последний кусок чизбургера.
А когда открываю, то уже нахожусь в подсобке, а подо мной стонет Майа.
Ее юбка задрана до талии. Белые трусики сдвинуты в бок. Ноги на моих плечах.
Ее задница трется по пластиковому ящику, пока я жестко двигаюсь в ней.
Я не помню, как мы оказались здесь. Я не помню, что сказал ей, чтобы мы начали трахаться.
Майа держится за мои запястья, пока я удерживаю ее за шею.
Без прелюдии. Без поцелуев.
Я не люблю целоваться. Это беспочвенно.
А между нами, всего лишь тупой, животный секс.
Просто потому, что ей нечем заняться, а у меня обед.
Кстати, обед… этот чертов чизбургер поднимается по желудку. У меня изжога от вкуса соусов и недостаточно хорошо прожаренной котлеты.
Я думаю, что могу отравится этим дерьмом, в тот момент, когда Майа стонет и поднимает бедра в такт моему ритму. Ее зеленые глаза смотрят на то место, где мы сходимся. Губы приоткрываются, язык лижет нижнюю губу. Изредка появляются белые зубки, что закусывают эту нижнюю губу.
Я бы хотел укусить ее за нижнюю губу, чтобы почувствовать вкус крови.
Я хочу укусить тебя. – Говорю я, чуть сильнее сжимая Майю за шею.
Куда?
В губу. Ты кусаешь ее. Я тоже хочу ее укусить.
Ты милый. – Говорит она и выпячивает нижнюю губу. Я наклоняюсь и вцепляюсь зубами в мягкую плоть. Сжимаю. Майа стонет, впиваясь ноготками в мою кожу.
Сжимаю еще сильнее, пока на языке не чувствуется теплая и соленая влага.
Глотаю. Убыстряюсь. Бьюсь в нее изо всех сил, что под задницей Майи визжит пластиковый ящик.
Она стонет еще громче. Я сосу ее губу.
Как все просто и восхитительно.
После, я кончаю, смакуя во рту привкус крови.
Я извращенец. Я скотина. Я ублюдок.
Я жду, что Майа скажет мне это, но она лишь поправляет одежду и касается своей губы. Губа распухла, но не кровоточит.
Я жду…
А она смотрит на меня и говорит:
Ты и вправду, милый. И твои глаза, все еще красивые.
Я начинаю злиться. Я готов ударить Майю. Я готов пырнуть ее деревянной морковкой или засунуть ей в анус необъятный баклажан… черт, я готов причинить ей боль, лишь бы она назвала меня извращенцем, скотиной и ублюдком.
Мне надоело, что все, кто минимум меня знает, считают меня добрым и милым. Считают мои глаза красивыми.
Они видят во мне… черт, они видят во мне слабого ребенка, которому нужна жалость.
Они жалеют меня.
Но разве можно жалеть меня?
Я ненавижу жалость.
Если мужчину называют милым, и если его жалеют – значит, он дерьмо.
А я не хочу быть дерьмом. Не хочу быть, как отчим, хотя что-то во мне есть от него.
Я трахаю женщин, с которыми после ничего общего не имею.
Разве, после этого, меня можно назвать милым?
Я знаю, Майа запала на меня, как только я устроился в кафе.
Она улыбалась мне. Она смотрела на меня, пока я делал вид, что не вижу этого. Она садилась за один стол со мной и обедала. Она говорила со мной. И теперь, Майа трахнулась со мной, только потому, что я милый и у меня красивые глаза.
Я лохмачу волосы, надеваю кепку и уже у двери говорю ей:
Найди себе занятие, Майа.
Это прямой намек, что не стоит ложиться под каждого, если у тебя свободная минутка.
Я бы не хотел быть на месте ее парня. Не зная, что твоя девушка вбирает в себя чужой член, а после трахается с тобой…
Это вовсе не мило и даже не забавно.
Дома, я долго смотрю на себя в зеркало.
Ищу проблески милости в своей внешности.
Глаза… что может быть в них красивого? Они обычные, серые, в ореоле темных ресниц. Темные, густые брови. Темные волосы, в вечном беспорядке, которые я убираю за уши. Локоны разной длины. Спереди чуть длиннее, чем на затылке. Короче говоря, у меня бардак на голове. Лицо угловатое… и бледное. Охренеть, какое бледное.
Я смахиваю на носителя раковой опухоли.
Я высокий. Выше, чем отчим. Жилистый, как жеребец… или как бойцовский питбуль. Темные волоски орошают мою грудь. Густая, темная дорожка от пупка змеится к паху.
Я не красивый.
Я скотина.
А скотина, не может быть красивой.
За дверью доносится ругань отчима. Он пьян и выясняет отношения с Маргарет.
Он осуждает ее за чрезмерную худобу и неспособность к сексу, потому что… знаете, есть фраза – они не трахались, а стукались.
Именно это отчим и пытается ей доказать. Что с Маргарет невозможно трахаться. Ее косточки больно мнут его жирообразные бедра и пивной живот.
Я закрываю глаза и стискиваю челюсти, думая – когда все это прекратиться?
Когда этот ублюдок сдохнет? 


ГЛАВА 13


Мне снова снились родители.
Мама тянула ко мне свои руки и говорила, что ей холодно и тяжело дышать.
Отец что-то неразборчиво бормотал.
Говорят – нужно бояться живых, а не мертвых.
Но я боюсь их.
Теперь, когда родители третью ночь подряд пугают меня, я боюсь мертвых.
Поэтому, я решила съездить на кладбище и проведать родителей.
Если я не могу ничего сделать во сне, то хотя бы на яву, искуплюсь перед ними.
Поговорю. Принесу цветы на могилу.
Пока жду такси на улице, бросаю взгляд на нашу точку.
Пусто.
Девочки работают до шести утра, а после отсыпаются до одиннадцати. Так, что в свободное время, можно расставлять палатку и продавать фрукты и овощи.
Но это никому не нужно.
Точка, где стоять девочки, под охраной Грэга. Даже, когда его рядом нет, ощущение, что он следит за тобой. Он пристально наблюдает за тобой, просверливая дыры в затылке.
У меня и сейчас такое же ощущение, что за мной наблюдают, хотя никого поблизости нет.
Паранойя?
Такси плетется на городское кладбище, я курю и смотрю в окно.
Ветер холодный, а на асфальте проглядывается тонкая изморозь.
Осень переходит в зиму.
Скоро, кожа будет примерзать к капроновым колготкам, а женское начало скукоживаться в сухофрукт от холода.
Никаких джинсов. Никаких теплых колготок.
Копрон. Лаковая, короткая юбка. Полушубок из искусственного меха, что едва прикрывает поясницу и высокие сапоги из искусственной кожи на шпильках.
Шпильки будут скользит по льду, застревать в снегу.
Тонкая подошва будет накаливаться от холода, а ноги отниматься.
Гребаная работа. Ненавижу ее.
Снова думаю о родителях.
Думаю о том, почему им плохо.
Почему умершим плохо?
Если взять «Свит Бон» и Пеппер – я бы не удивилась.
Погибнуть от такой смерти, равно умышленно опустить рычаг на электрическом стуле.
Я думаю о том, какой ублюдок додумался притащить головы обратно в квартиру?
И еще я думаю, что меня подозревают в этом.
Выбросив окурок в окно, я откидываюсь на спинку сидения и смотрю перед собой.
Третья мысль, что посещает мою голову – это детектив Филип.
Он хочет меня.
Я знаю и я вижу это.
Но хочет, не как шлюху, а как… женщину, к которой испытываешь обычное сексуальное влечение.
К шлюхам другой подход. Их не надо угощать дорогими напитками и покупать вещи, чтобы затащить в постель. Достаточно и установленной суммы, чтобы получить желаемое.
Но детектив… он настаивает на поцелуе.
О неприемлемом жесте, который я считаю беспочвенным.
Поцелуй для меня, это нечто важное, которое не стоит позади секса. Он стоит выше всего.
Поцелуй – это истина, а детектив не готов к истине.
Он не из тех людей, которые привыкли к истине. Он из тех, кто привык ко лжи.
Потому что к этому обязывает его работа. Работа влияет на него и он начинает лгать другим. Он лжет себе.
Да, конечно, он получит мое тело, а я получу его деньги.
Это истина шлюхи.
А истина поцелуя, заключается в большем, в равном, где нет тела и нет денег.
Поцелуй – это сплетение душ.
Черт, из меня философ дерьмовый, и это сложно объяснить, когда поцеловалась лишь раз и много лет назад.
Короче говоря… нет – поцелуям.
Такси тормозит у ворот на кладбище.
Я сую таксисту деньги и выхожу.
В руке у меня букет пестрых цветов.
Гибрид. Смесь всего яркого и вкусно пахнущего.
Я толкаю ворота и вхожу на территорию кладбища, обнесенного со всех сторон высокими деревьями и густыми кустами.
Зеленый газон, который зимой устилает белоснежное покрывало из снега, занимает большую часть кладбища и пересекается дорожками, выложенные гравием. А пока, пожелтевшая листва, гуляет по газону и могильным плиткам, с вытесанными надписями. Кроны деревьев качаются, шумят, разнося тишину по воздуху, как вирус простуды.
Куча плит. Все они серые и квадратные с покатыми углами.
Кое-где, встречаются памятники скорбящих ангелов.
Здесь тихо и спокойно.
Плиты своих родителей я быстро нахожу.
Они располагаются перед статуей скорбящего ангела. Его руки тянутся к плитам, а лицо чуть наклонено вперед. Каменные веки смежены, губы сжаты.
Я сажусь, поджав под себя ноги и ложу цветы родителям. Их могилы рядом, всего в десяти дюймах друг от друга.
Ветер разносит запах холодной листвы и сухих листьев. Скрученные в жгут, листья катаются по газону и цепляются за плиты, на мгновения забиваясь в углах.
Я говорю – привет, мама и папа. Я говорю, что скучаю по ним. Очень скучаю.
Спрашиваю – как вы там?
А ветер отвечает мне шумом листвы. 
Я спрашиваю – мама, что с тобой происходит? Почему тебе тяжело дышать? Почему тебе холодно?
И отца я спрашиваю о том, что он пытается мне сказать.
И снова шум листвы.
Скорбящие ангелы застыли в неподвижной позе и тоже молчат.
Я говорю – мама, тебе должно быть хорошо. Да, это не жизнь, но ты должна быть спокойна. На тебе твое любимое платье. То, синее, бархатное платье, которое ты так любила. И босоножки, которые я тебе подарила. Ты должна быть счастлива и спокойна.
Я говорю – папа, ты в своем любимом костюме. Черном, сшитом на заказ, костюме, которое ты одевал несколько раз в театр, когда ходил с мамой. И та, белая рубашка, на которой ты поставил пятно от красного вина. Которое я с трудом оттерла. Но все эти вещи, они любимы тобой.
Тогда, почему вам не спокойно?
В чем вы меня осуждаете?
Да, я не оправдала ваших надежд. Потому что в этом мире, нет места надеждам. Нет мечтам. Только желаниям.
Грязным, порочным желаниям.
И моя двоюродная сестра осуждает меня за то, что я переспала с ее парнем.
Не умышленно… если бы я знала, то никогда бы не сделала этого.
Да, я продаю свое тело. Я беру деньги за секс…
Я плохая дочь. Дочь, которой нельзя гордится… но, почему вы пугаете меня во снах?
Пожалуйста, - говорю я. – Вы должны успокоится. Вы должны быть счастливы в покое. Если вы будете блаженны, буду блаженна и я. 
Я касаюсь плиты, ощущая под пальцами холод камня.
Ветер шепчет… листва скользит по газону… статуя ангела застыла…
Кажется, мир застыл.
Мое внимание привлекает парень.
Он одет во все черное и черную шляпу.
Он бродит по дорожкам, выложенным гравием, мимо могильных плит, но никого не ищет.
Парень просто гуляет.
Простите меня, - шепчу я в унисон шепоту листьев. – Простите.
Парень минует дорожки. Минует ряды монолитных плит. Минует статую скорбящего ангела.
Он проходит мимо меня.
Я слышу его шаги. Слышу, как трещит под ногами гравий. Но на пару минут, треск стихает.
Мой затылок ощущает его взгляд.
Он остановился. Возможно, рассматривает меня или раздумывает.
Я оглядываюсь назад, мельком смотря на него. Серые глаза ярко выделяются на бледном лице.
Они холодные, как луна на черном небе.
Его ресницы – это небо.
Его брови – это небо.
Под шляпой, я вижу лишь короткие баки и они тоже черные.
Он – бесконечное, ночное небо, с холодными, серыми лунами.
Его взгляд на мне.
Человек в черном, изучает мое лицо и кажется… он удивлен, когда встречается с моими глазами.
Мне хочется спросить его – вы ищете своих родных? Вы заблудились?
Но я молчу.
Безмолвный контакт длиться всего пару минут.
А потом, он разворачивается на пятках и уходит.
Я смотрю ему вслед… оборачиваюсь на могилы родителей и когда возвращаю внимание назад, человека в черном нет.
Он растворился.
Он исчез.
Спешно поднимаюсь, прощаюсь с родителями и бегу к воротам.
Такси я не отпускала, поэтому водитель терпеливо дожидается моего возвращения.
Залезаю в салон, потирая озябшие руки.
- Простите, вы не видели парня во всем черном? Он выходил за ворота.
- Нет, - отвечает водитель и двигается с места. – Тут никого, кроме вас.
Не знаю, почему меня интересует этот парень в черном. И не знаю, почему водитель говорит, что не видел его.
Я же видела его.
Возможно, это… дух умершего, слоняющийся по кладбищу, в поисках покоя?
Но, почему я видела его? 
Такси везет меня обратно в Ланчин и тормозит у универмага.
Хожу между рядами полок с консервированной едой и холодильниками с замороженными продуктами.
Выхватываю пару пакетов с овощной смесью и иду к кассе.
Прошу еще пачку сигарет и оплачиваю покупки.
Из головы никак не выходит человек в черном.
Его глаза. Холодные и серые, как луна, они, кажутся мне печальными.
Точно вся скорбь этого мира отпечаталась в его взгляде.
Его поступь легкая… но, вместе с тем древняя.
Двоякость, собранная в одном бренном теле – не беспочвенна.
На встречу мне идут люди… почти…
Они такие же призраки, как и эти полупустые дома.
Дома – призраки, а люди – фантомы, обретающие плотность, только для утоления собственных нужд.
Когда я прохожу мимо единственного фонаря, который светит даже днем, я не вижу наркоманов, которые обычно подпирали спинами стену дома.
Их нет.
Они либо ушли за новой дозой. Либо странствуют по сказочному миру, где все раскрашено в яркие цвета. Где нет боли и печали. Где нет проблем.
А может, они загнулись от передозировки и постепенно гниют.
Я прохожу сквозь толщу холодного и влажного воздуха.
Сквозь жителей Ланчин.
Сквозь их сплетение проблем и разочарования.
Порой я думаю, что люди в Ланчин, возвращаются к истокам.
К истокам своего бытия.
От старости, к молодости.
От молодости, к созревающей молодости.
От созревающей молодости, к детству.
От детства, к младенчеству.
От младенчества, к плоду.
От плода, к клетке, которую оплодотворил сперматозоид.
Мы все возвращаемся к началу, перед которым все равны.
Там, где мы еще не созданы – мы прекрасны.
Но, говорят, что перед тем, как появится на свет, мы живем на небесах.
А перед тем, как мы покидаем чрево матери, к нам прикасаются ангелы – выемка над верхней губой, этот желобок, это углубление – это отпечаток ангела, который лишает нас воспоминай о лучшем мире. О рае.
Мне кажется, что лишая нас воспоминаний, ангелы лишают нас лучшего, что может быть в человеке…
Иду по коридору. У двери стоит миссис Седые-волосы-в-бигудях-и-затрапезный-халат.
Точнее, миссис Чампин.
Я здороваюсь с ней, а она хватает меня за руку и шепчет, обдавая гнилым дыханием.
- В твоей квартире гость.
- Кто? – спрашиваю я.
- Молодой человек.
Сердце начинает колотится. Я лихорадочно думаю, кто это может быть… детектив Филип? Эштон Рурк?
- Как он выглядит? – пакеты с замороженными овощами падают на бетонный пол, вместе с моим сердцем.
- Он привлекательный. – Улыбается миссис Чампин.
Меня это не впечатляет, а наоборот ужасает.
Эти мужчины привлекательны… но, какого хрена, один из них, делает в моей квартире?
- Миссис Чампин, у вас есть молоток?
- Молоток? – она кивает и убегает в свою квартиру. Ее и мою дверь, разделяет квартира Пеппи. Мы называем ее Синий Чулок. Она странная и к тому же, клептоманка.
Через пару минут, миссис Чампин появляется, держа в руках молоток.
Деревянная ручка истерлась и лоснится белым. А железяка исцарапана.
Я крепко обхватываю ручку и шагаю к своей двери, прислушиваясь.
За дверью раздаются скачки ударов. Но это только мое сердце, что бешено колотиться в груди.
Хватаюсь за ручку и делаю вдох.
Резко распахиваю и кричу – кто бы ты ни был, выходи!
Я бы добавила – и сразись, как мужчина. Но, думаю, это лишнее.
Руки дрожат. Железяка на деревянной ручке отсчитывает сбивчивый звонкий ритм.
Я почти не дышу, шаг за шагом, проверяя свою комнату.
Я смотрела под столом. В шкафу. В ванной. В душевой кабинке. Везде. Но никого не нашла.
Выхожу обратно в коридор, направляясь к двери миссис Чампин.
Стучу.
Ее дверь, скрипнув, приоткрывается.
- Миссис Чампин? – я вхожу внутрь.
Старушенция сидит в кресле-качалке, перед окном и раскачивается. Бигуди, на ее жидких волосиках, вздрагивают. Халат липнет к сухому телу с обвисшими грудями.
- Миссис Чампин, - я встаю перед ней, загораживая вид в окно. – Вы ошиблись. В моей квартире никого нет.
- Как – нет? – ее мутные глаза хлопают. Тонкие, бесцветные брови подлетают вверх, так что на секунду, все морщины разглаживаются. – Ты уверена, что хорошо посмотрела?
- Да, миссис Чампин. Вам показалось. – Я ложу молоток на стол. – Вы принимали сегодня лекарство? – старушенция качает головой. Но этот жест, скорее машинальный, как дрожь в руках алкоголика, который бросает пить.
Миссис Чампин живет одна.
Ее муж умер десять лет назад от рака.
Дети разъехались и не навещают ее.
Внукам, она тоже не нужна.
В дом престарелых, мисс Чампин никто не собирается отправлять, потому что за это нужно платить.
У ее детей – двоих сыновей, свои семьи. Они вкладывают свои деньги в дом, в своих детей.
Кому нужна старая маразматичка?
- Да. – С заминкой, отвечает она. – Но, я видела молодого человека. Он вошел в твою квартиру.
- Вам это только показалось. – Я сажусь перед ней на корточки. Мне жаль эту старушку. Она застряла в своем мире.
- Но, я видела. – Упирается мисс Чампин и смотрит поверх моей головы, в окно, на дом, что похож, на торт, у которого откусили добрый кусок. – Он привлекательный. У него красивые глаза.
Скорее всего, бабуле привиделся мужчина. Ну, может, миссис Чампин, в кавычках, видела своего молодого мужа? Она часто рассказывала, какие у ее мужа красивые глаза.
- Его глаза такие красивые. – Бормочет миссис Чампин и опускает взгляд на меня. – Его глаза – твои глаза.
Я хмурюсь, не понимая о чем она говорит.
- Что вы хотите сказать, миссис Чампин?
- Его глаза – твои глаза. – Она резко упирается ногой, чтобы кресло-качалка остановилась и наклоняется ко мне. – Холодные и серые. Его глаза, холодные и серые, как луна. – После, миссис Чампин переводит взгляд на тот же дом и улыбается, как ребенок.
Совсем с ума сошла.
- Миссис Чампин, вы что-нибудь ели? – я выпрямляюсь и иду к плите. На черной, от жира, комфорке, стоит кастрюля. Поднимаю крышку и морщусь. Нечто, которое должно быть бульоном, воняет, как потные носки. Такая еда, только для бесхозных псов. – Я приготовлю и принесу вам, хорошо? – оборачиваюсь на старушку. Та, продолжает качаться и улыбаться.
Выхожу за дверь. Подбираю пакеты с замороженными овощами и направляюсь к своей двери.
Интересно… что видят люди, когда не в себе?
Каков для них мир?
Красочный и добрый… или мрачный и глухой?
Почему они так держатся за реальность, но продолжают блуждать в фантазиях?
В чем смысл и где грань? Где связь?
Поливаю сковороду маслом и ставлю разогреваться.
Дрожь в руках постепенно уходит и мне наконец удается справиться с пакетами замороженной еды.
Его глаза – твои глаза… что имела в виду миссис Чампин?
У сотни людей серые глаза, но это не значит, что чьи-то глаза, могут быть моими.
Она просто сошла с ума.
Она одинока и единственное на что годна, это видеть галлюцинации.
Но, почему мужчина, а не скажем… ультрафиолетовый человечек в мерцании красного и пурпурного… Синяя Борода… веселый могильщик?
Это бы меня успокоило. А теперь, я только и думаю, что за мужик торчал в моей квартире. Мужик у которого серые глаза.
Единственная примета, за которую цепляется мой разум.
И… черт возьми… нет, это бред.
Я вспоминала молодого парня в черном, которого видела на кладбище. Его глаза были холодными и серыми, как луна.
Высыпаю смесь на сковороду. Масло шипит и поднимается пар.
Не эти ли слова, миссис Чампин говорила – его глаза, холодные и серые, как луна.
Но тот парень… откуда ему знать, где я живу? И зачем ему быть в моей квартире?
Да, хотя и его исчезновение, тоже интересно.
Трясу головой, отмахиваясь от глупостей и перемешиваю овощи.
Просто сегодня я плохо спала. Мне снились родители. Я испытывала страх.
Едва ли он, когда-нибудь пройдет, учитывая произошедшее вчера.
Два трупа вернулись в квартиру Пеппер, неизвестным никому, образом.
Наслоение неизвестности, в итоге может привести к тому, что конструкция рухнет когда-нибудь.
Через полчаса стучусь в дверь к миссис Чампин.
После, толкаю дверь, которую она никогда не запирает и вхожу.
Мисс Чампин нет в кресле-качалке. Ее нет в ванной.
Хм… я даже посмотрела в шкафу, на всякий случай. Вдруг, она прячется там от своих вымышленных страхов. 
Она ушла.
Вопрос – куда?
Куда мог пойти старый, почти что, умалишенный, человек… один…
Я сбегаю по лестнице и выскакиваю на улицу.
- Миссис Чампин!
Не смотря на день, в Ланчин, солнце едва пробивается через завесу серых туч.
В моей голове бьются мысли – куда она могла подеваться? Куда могла убежать? Она же старый, немощный человек… ее же могут убить, не ради выгоды, а просто, потому что она появилась не в том месте.
Я обежала весь дом. Обшарила его закоулки.
- Миссис Чампин!
Да, я недостаточно хорошо знала миссис Чампин. Знаю лишь то, что ее муж умер, а детям она не нужна. И то, только с ее слов.
Знаю, что она немного сумасшедшая. Знаю, что миссис Чампин любит подолгу смотреть в окно и раскачиваться на кресле-качалке. Знаю, что она отвратно готовит и ее едой можно отравиться.
Я знаю не многое, но это не значит, что миссис Чампин заслуживает смерти от чужой руки.
- Миссис…
- … Ханни. – Я обернулась. Миссис Чампин стоит позади меня. Ее халат грязный. Особенно на груди. При тусклом освещении, я не могу понять, что это за пятно. Возможно, она ранена…
- Миссис Чампин. – Я подбегаю к ней, поддерживая под руки, пока она пытается идти нетвердой поступью. – Вы ранены? – пытаюсь присмотреться.
- Там мертвый. – Шепчет она, хватая меня за плечи. Ее взгляд впивается в меня пиявкой. Да, что там взгляд. Я чувствую, как миссис Чампин, крепко хватает меня за душу и сжимает в своей хватке. – Там мертвый.
- Вы должны успокоится, миссис Чампин.
Она трясет головой. Одна ее рука мелькает перед моим лицом, и я понимаю, что это не грязь. Это кровь. Кровь на ее халате. Кровь на ее руках.
- Я пошла на запах крови.


ГЛАВА 14


Я хорошенько потянулся, так что суставы хрустнули.
Сам себе удивляюсь, но я не отрываю свою задницу от стула, усердно работая над отчетом. За последние пять часов я пересмотрел большую часть дел и вбил их в соответствующую папку. Черт, я не стремлюсь, что мне вручат грамоту или мою задницу расцелуют за хорошо проделанную работу. Но… да, я впереди, а мой противник, отчет, следует позади, отставая на добрые две мили. Я уже вижу финишную ленточку, что вздрагивает от ветра, а слева стоит мисс Пирс, в коротком черном платье, с обнаженной спиной и открытым декольте. Она держит венок победителя, чтобы вручить его мне по прибытию.
Это может показаться странно или глупо, но я чувствую, что только из-за нее, из-за мисс Пирс, готов врубить акселератор и прикончить оставшиеся полмили.
Я почти близко… еще немного… дьявол, надо прекращать видеть мисс Пирс повсюду. В своих мыслях. За своим столом. В женщинах, что работают в участке.
Я помешался на ней…
- Филип! – меня бьют по плечу, так что моя рука соскальзывает, а в графе остается лишняя завитушка. – Привет, Филип.
Поднимаю глаза на говнюка, который подпортил мне графу.
Ричард Палмэн.
Ричард Палмэн, он тоже детектив, только с одной разницей.
Он не пьет.
Не курит.
Женат.
Двое детей.
Хороший послужной список раскрываемости.
Высокий и полный, как бочка.
Его лицо блестит, как натертое серебро, а лысина, как мои яйца, если их тоже натереть до блеска.
Он законопослушный… он, черт, он правильный детектив с манерами.
Он ходит в церковь каждое воскресение и соблюдает пост.
Видимо, поэтому, у Палмэна такой необъятный живет.
А я… ну, да. Я раздолбай.
- Дик. – Улыбаюсь я, отложив ручку. Приятно осознавать, что уменьшительно-ласкательное имя, означает приятный орган для женщин, и суть того, кем он, собственно, является. Откидываюсь на спинку крутящегося стула. – Что надо?
- Да, так. – Он пожимает плечами. Ухмылка не сходит с его толстых губ. Чисто выбритое лицо лоснится от недавнего отпуска и крема. Пижон, мать твою. – Уже поймал своего призрака?
- Что? – я хмурюсь. Какого…?
- Ну, того, что водит тебя за нос? Ты явно ему пригляделся, да? Милый и большой мальчик, оказывается имеет спрос у плохих мальчиков?
Ерзаю на кресле. Этот мудак начинает нервировать меня. Понятное дело, показуху включил для участка. Хочет выставить меня дураком… окей.
- А кто интересуется? – щурюсь я. – Большой брат или твоя жена?
Улыбка тут же падает. Несколько парней выпучивают глаза.
- Захлопни пасть, ублюдок.
Я осуждающе цокаю.
- Как же так, Дик? Ты у нас фигура из Апостолов, а ругаешься. Господь простит тебе этот грех?
- Пошел ты. – Дик испепеляет меня тяжелым взглядом.
- Скажи, Дики-малыш, а когда ты трахаешь свою жену, ты читаешь «Отче наш»? А после, наверное, бежишь в церковь и замаливаешь грешки? Да? – начинаю ржать над его покрасневшей, как прыщ на заднице, мордой.
- Когда-нибудь, ты нарвешься на неприятности. – Шипит Дик и спешно уходит.
Я смотрю на отчет и понимаю, что воодушевление или вдохновение испарилось.
Твою же мать, а мне оставалось всего тридцать дел… это же ни в какие ворота не лезет!
Еще раз тянусь и поднимаюсь с кресла.
Да, может, тяга к отчету улетучилась, зато поднялось настроение.
Иду к столику, за кофе. Смотрю через плечо на Дика и киваю ему подбородком. Тот кривляется, как девственница, увидевшая Папский член.
Пока я тут, Маркси у парней из лаборатории, на повторном исследовании трупов.
Скажем так, я балду пинаю, пока моя напарница работает.
Пока наливаю кофе, думаю о мисс Пирс.
Снова.
Кто бы сомневался, что я перестану думать о ней. Вот, пожалуйста, она мне уже видится в пределах вытянуто руки.
Моргаю…
- Мать моя женщина! – я чуть не облился, увидев перед собой Маркси. Вот к чему приводят глупые фантазии.
- Если это так, то лучше тебе сходить в церковь.
- И испортить все веселье Дики-малышу? – снова оглядываюсь на Палмэна. Он одними губами, посылает меня на хрен. – Что-нибудь новенькое?
- Ага. Но, для начала съездим кое-куда. Еще один труп.
- Дай-ка, угадаю… Северная Седьмая.
Маркси кивает.
Делаю глоток, совершенно забыв о том, что кофе горячий.
Язык пухнет от кипятка, и я вместе с ним. Чертыхаюсь, выплевывая кофе обратно в кружку и спешно иду к своему стулу, за пиджаком.
Парни ржут надо мной, а я им показываю средний палец.
Вот так мы и работаем.
- Слышала? Нашему убийце уже придумали название. Призрак. – Бурчу я, надевая пиджак.
- Ну, да. Ты же его назвал Призраком.
- Чего?
- Ты же сам кричал – он, мать твою, призрак! – передразнила Маркси. – Так в папке и значится – «Дело о Призраке».
Черт.
Садимся в машину. Маркси за рулем. Я достаю сигарету и опускаю окошко.
- Парни нашли кое-что. У Джини Свит и Пеппер Хатс, внутренние переломы. А легкие напоминают сжатый мячик.
Я закуриваю, выпуская дым в окно.
- В смысле? Они получили эти подарочки, пока им отпиливали головы?
- Хм… тут другая теория. Глупая, конечно. Эмиль говорит, что их пытались вроде, как… надуть.
- Надуть? Как резиновых кукол? Типо… хм, вдуть им воздух, чтобы запустить мотор?
- Эмиль говорит, что вероятность того, что их пытались оживить, шестьдесят процентов.
- Даже так? – хмыкаю я. – Забавно. Не знал, что в реальности существует измеритель Франкенштейна.
- А как по-другому объяснить деформацию легких и ребер? В тела этих проституток пытались вдохнуть жизнь.
- Ага, а обошлось головами. Черт, - я стряхиваю пепел в окно. – Да, это бред. Ну, а что труп на Северной Седьмой? Тот же почерк?
- Да. Мисс Пирс позвонила. Сказала, что ее соседка нашла труп.
Опять мисс Пирс.
Все вокруг нее вьется, как рой голодных мух, у мусорного бачка.
- А голова на месте?
- На месте.
Так… так… так…
На улице, нас поджидает бригада скорой помощи. Машина коронера и две полицейские.
Стандартный набор для места преступления.
Поднимаемся с Маркси на четвертый этаж.
Гребаный четвертый этаж… я скоро пропишусь в этом районе, в этом доме и в квартире номер шестнадцать.
В комнате два копа и два медика. Медики стараются успокоить старушенцию в бигудях и с багровым размытым пятном на халате. Она пытается раскачаться на стуле, но у нее ничего не получается. Рядом с ней мисс Пирс. Она гладит ее по плечу и что-то шепчет, пока медик набирает в шприц дозу успокоительного.
Прохаживаюсь по комнате. Ничего не изменилось, после моего последнего визита. Да, учитывая, что он был только вчера.
Когда медик закончил с уколом, второй, подхватил бабулю под руки.
- Идемте, миссис Чампин. Вам нужно поехать в больницу.
Она неожиданно затряслась, хватаясь руками за мисс Пирс.
- Не давай им меня забрать! – кричит миссис Чампин и трясет головой. Бигуди валяться на пол. – Не давай им меня забрать! Ты моя внучка, почему ты меня отдаешь этим дьяволам?!
- Похоже, бабулю переклинило. – Шепчет Маркси, поджав губы.
- Они не обидят вас, миссис Чампин. – Отвечает мисс Пирс, кое-как высвободив руки. – Я приеду к вам. Обещаю.
Для бабули, миссис Чампин сильная. Она несколько минут упиралась, не желая покидать квартиру. Хваталась за косяк и визжала.
Я бы вырубил старушенцию… если бы не уважал пенсионеров.
- Посмотрю, как там старушка. – Маркси кивнула. – И не затягивай, окей?
Я киваю.
Мисс Пирс рассеяно проводит пальцами по лицу, после пропускает пальцы сквозь волосы. Ее взгляд бегает по столу.
Я достаю сигареты, зажигалку и ложу на стол.
- Что случилось на этот раз? – скрещиваю руки. Мисс Пирс достает сигарету и подкуривает, качая головой.
- Я уже все рассказала полицейскому. – Она смотрит на меня. – Ладно, повторю. Я приготовила обед и зашла к миссис Чампин, чтобы ее покормить. А ее нет. Ну, я испугалась, мало ли, в нашем районе стариков не особо жалуют. Искала ее на улице. А она вдруг появляется… говорит, что нашла мертвого. Что, пошла на запах крови. Ну, я ее сразу к себе отвела и вызвала скорою и полицию.
- Это все?
- А что вам еще надо? Вы в чем-то подозреваете миссис Чампин? – она хмуриться.
- Нет. Но, фраза – что она пошла на запах крови, меня немного смущает.
- Меня тоже. Послушайте, - мисс Пирс делает затяжку и морщиться. Уж, извините, я курю крепкие. – Она старая женщина. Она не в себе. У нее часто бывают галлюцинации.
- Мг. – Я в упор смотрю на нее, и не перестаю восхищаться красотой мисс Пирс. Она прекрасна двадцать четыре часа в сутки. Мне кажется, если ее вымазать в грязи, она все равно будет красивой.
- Вы подозреваете меня?
- Что? – трясу головой, придавая лицу серьезный вид. – То есть…
- … ладно вам, детектив. Все же очевидно. Два трупа – две проститутки, которых я знала и чьи головы оказались в одной квартире, рядом с моей. Еще один труп, и снова здесь. Миссис Чампин, которая находит труп. Все ниточки ведут ко мне, да?
- У нас нет оснований подозревать вас.
Мисс Пирс вскидывает брови и тушит сигарету.
- Тогда, перестаньте смотреть на меня, как на преступницу. – Она сокрушенно выдыхает и уже тише добавляет:
- Твою мать. И вообще, - кажется, она разозлилась. – Если у вас есть, что-то на меня – предъявляйте. Нет, так идите в задницу.
Я открываю рот от столь неожиданной реплики.
Туше, мать твою.
- Хорошо, - говорю я. – Если что, мы свяжемся с вами. – Иду к двери.
Спускаюсь по лестницам и выхожу на улицу. Скорая и коронер отъезжают от дома, в сопровождении одной полицейской машины.
- Что с тобой? – я все еще под впечатлением от выражения мисс Пирс. Она только что послала меня в задницу. Черт. Я мог согласится с этим, если бы мы переспали… но, без этого и послать меня?
- Мисс Пирс послала меня в задницу. – Бормочу я, хлопая себя по карманам.
- О, - хихикает Маркси. – А она мне нравится.
- Не знал, что тебе нравятся брюнетки. – Дьявол. Я оставил сигареты у мисс Пирс.
- Мне не нравятся брюнетки. Но она мне нравится, потому что послала тебя в задницу.
Забавно. Все так и хотят послать меня куда подальше.
- Ты едешь?
- Я забыл сигареты. – Возвращаюсь в дом, спешно пересекая лестничные пролеты и ступеньки. Звонит сотовый.
Когда я добираюсь до второго, нажимаю прием.
- Да?
На том конце провода молчание и какая-то возня.
- Я слушаю?
Звонок сорвался.
Смотрю на дисплей. К моему удивлению, номер определился.
Поднимаюсь на четвертый этаж и набираю номер. Прохожу мимо тринадцатой квартиры… четырнадцатой…
И когда, в трубке раздаются гудки, я слышу, как за дверью трезвонит телефон.
Дверь в четырнадцатую комнату не заперта. Толкаю ее и вхожу. Телефон по-прежнему звонит.
Достаю из кармана платок и аккуратно подхватываю трубку, не отсоединяюсь, и говорю – алло.
Забавно… но, я слышу свой голос в старом, кнопочном аппарате. 
Какого черта?
Кто-то звонил с телефона миссис Чампин… но, зачем?
Иду к квартире номер шестнадцать. Стучу.
Через пару минут, дверь открывает мисс Пирс и молча протягивает мне пачку сигарет и зажигалку, которые я оставил у нее.
Пока я думаю об этом, она собирается закрыть дверь. Но я вовремя ставлю ногу между косяком и дверью.
- Мисс Пирс, - я убираю свое барахло в карманы. – Вы звонили мне?
- Нет. – Еще одна попытка захлопнуть дверь перед моим носом.
- Прямо сейчас. – Я протискиваюсь в узкую прореху, в комнату.
- Нет. – Мисс Пирс упрямо скрещивает руки на груди.
- Послушайте, - ерошу волосы и смотрю прямо ей в глаза. – Мой мобильный знают немногие. И вы в этом списке. Так что, потрудитесь объяснить, зачем вы звонили мне.
- Наверняка вам объяснили на том конце провода. – Бурчит она и идет к столу. Берет стакан и набирает воду из-под крана.
- Там молчали. – Я жду, когда она сделает несколько глотков воды. – Вы звонили мне из квартиры миссис Чампин.
Кажется, она подавилась.
- Что? – она отставляет стакан и утирается рукавом рубашки. Простой, холопный жест, в лице мисс Пирс выглядит… непростительно прекрасным. – То есть, я, якобы, - мисс Пирс делает кавычки. – Пошла в квартиру миссис Чампин и позвонила вам на мобильный и молчала. Где логика? Какой смысл мне идти в чужую квартиру, чтобы звонить вам и молчать, если я могла позвонить со своего телефона и сказать что-нибудь.
Действительно. В этом… ну, никакой логики.
- Меня не особо возбуждает молчание или пыхтение в трубку. – Она допивает воду. – Но, похоже вам, это пришлось по душе.
Я вскидываю брови.
С чего бы вдруг мне это должно нравится?
Если, конечно, это не пыхтит мисс Пирс… или не стонет… или не шепчет чуть хриплым голосом, что сейчас на ней надето.
Звонит мобильный.
Это Маркси. Она говорит, что миссис Чампин чокнулась, и чуть не прокусила медику руку. Она бредит и требует к себе мисс Пирс.
- Мисс Пирс. Вам придется проехать со мной. – Я радуюсь… ну, хотя бы потому, что проведу с ней наедине еще немного времени.
- Я арестована?
- Нет. Миссис Чампин желает вас увидеть. – Выхожу, дав ей время переодеться. Возвращаюсь в квартиру четырнадцать. Мне нужен этот телефон. Мало ли, на нем могли остаться отпечатки пальцев звонившего. Иду к столешнице и выдвигаю под одному ящики. Нахожу, старый и помятый пакет.
Аппарат летит в пакет, как мусор, от которого жутко воняет. Хах. Совсем забываю, что у таких телефонов, существует еще и провод. Но, меня это как-то не особо заботит.
Так, что… вырываю эту хреновину с корнями.
- Рассчитываете найти на телефоне отпечатки? – спрашивает мисс Пирс, когда мы садимся в машину.
- Да. – Я вставляю ключ в зажигание. Она накидывает ремень безопасности.
- Тогда, вы найдете там и мои отпечатки. И не потому, что я звонила вам именно сейчас. Я звонила два дня назад, когда у миссис Чампин прихватило сердце. Этим телефоном пользовались всего два человека – я и его хозяйка.
- Я учту. – Медленно трогаюсь с места, разворачиваю машину, выезжая на дорогу.
- А вы не думали, что звонивший мог быть в перчатках?
Конечно, я думал. Я же не дурак.
- Да.
Она хлопает себя по карманам и чертыхается. Я достаю пачку сигарет и зажигалку, протягивая ей. Мисс Пирс кивает и опустив окошко, закуривает.
- Богатый мистер N не появлялся?
- Нет. И вряд ли появится вообще.
- Почему?
Я чувствую ее пристальный взгляд на себе, но смотрю на дорогу.
- Потому что полиция зачастила в Ланчин.
- Благодарите того, кто устраивает беспорядки.
Боковым зрением, вижу, что она хмурится.
- Полицейский юмор, детектив?
- В смысле?
- Вы дважды пошутили. Первый, когда спросили – почему мистер N не заявляется. И благодарственные письма убийце.
А, черт. Неудачные шутки.
Мисс Пирс некоторое время молча курит.
- Третья жертва – мужчина или женщина?
- Женщина.
- Такая же белая?
- Да.
- Есть мысли, кто и почему он это делает? – мисс Пирс выпускает струйку дыма в окно.
- Он? Вы думаете, что убийца – это мужчина?
- Это не я так думаю, а вы. – Она пожимает плечами. – Хотя бы потому, что он должен быть достаточно сильным, чтобы осилить двух жертв, в первом случае со «Свит Бон».
- Кажется, у вас есть теория. – Соглашаюсь я, коротко бросив на нее взгляд.
- Не теория, а так… некоторые размышления. Вы думали, почему он это делает? Что им движет?
- Он маньяк. А маньяками движет…
- … только не говорите, что ему приказывают голоса в голове. – Она хмыкает. – Хотя, это нельзя исключать. Но, я думаю, что отговорка, вроде – в моей голове говорил сам дьявол, не беспочвенна. Это, скорее, не дьявол говорит с ним, а его собственный голос. Шизофрения – творит чудеса.
- Тогда, что же им движет? – жду с нетерпением ее предположений. Даже яйца разбухли от ожидания.
- Ладно. – Мисс Пирс густо затягивается сигаретой. – У каждого маньяка найдется причина, по которой он убивает. И даже голоса в его голове, могут служить причиной, как я уже говорила, не беспочвенной. Отклонение в сознании, раздвоение личности. Все это несет за собой определенный смысл, ведомый только тому, кто приложился к оружию. Но не каждый может ее осознать или принять. Думаю, в последствии, причины выходят на передний план и они оказываются совершенно абсурдными, вплоть – я сделал это, потому что, чувствовал себя одиноким. Одиночество – причиняет боль. – Она поджала губы. – Если взять конкретно этого убийцу, то думаю, что причины кроются в корнях детства. Все мужчины начинают убивать, потому что получили мало ласки в детстве и много боли в подростковом возрасте. Возможно, у него были проблемы с матерью, либо проблемы с девушкой, которую он любил. Ненависть порождает монстров.
Проезжаю мимо полуразваленных домов. Полуразваленных улиц. Полуразваленных людей.
Иногда, мне кажется, что Ланчин – это первый этаж в семидесятиэтажной высотке. Когда раздается взрыв, а за ним, медленно, но верно, начинают ломаться балки, несущие стены, бетонные потолки и прочее дерьмо, то вся эта конструкция, с зеркальными окнами, оседает, подминая под себя первый этаж.
Ланчин оказывается под обломками высотки, но каким-то чудом существует дальше.
- Три женщины, - продолжает мисс Пирс. Она швыряет окурок в окно. – Две из них проститутки. Возможно, эти жертвы случайны. А возможно, они имеют для него смысл. Допустим, что убийца не переносит проституток, потому что… ну, не знаю, может, потому что его мать была проституткой и убийца прошел через насилие. Такое часто случается. Клиенты, которых обслуживала его мать, могли переметнуться на маленького, беззащитного мальчика. Возможно, из-за этого, у него ненависть к женщинам в целом, потому что мать не защитила его. Я могу и ошибаться. – Она смотрит на меня, явно ожидая, что я открою рот и скажу что-нибудь. Я молчу и слушаю ее невероятные дедуктивные мысли. Я поражен. Я в сотый раз очарован ее извилинами. – С другой стороны, его могла оскорбить возлюбленная, которая унизила его достоинство. Вы же так любите, когда мы хвалим его. – Она все еще смотрит на меня, а я молчу, как придурок. – Вы либо спите с открытыми глазами, либо делаете вид, что вам интересно.
- Я слушаю, мисс Пирс. – Я киваю, коротко посмотрев на нее. – Мне понятен ход ваших мыслей. Значит, убийца – ненавистник женщин. В частности легкомысленных. И причина по которой он убивает их – это обида на свою мать.
- Это предположение. – Замечает она и тянется к сигаретам. – Если это так, то в каждой женщине, он видит лицо своей матери, пытаясь искоренить ее из мира, равно, как и искоренить ее из своего сознания. – Говорит мисс Пирс, сквозь дым. – Если третья женщина, была тоже рыжей, то могу сказать – его мать рыжая и полная.
- Тогда, я спокоен. – Выдыхаю я, осознав, что убийца не тронет мисс Пирс, потому что она стройная брюнетка.
- Спокойны? – она долго смотрит на меня. Ее глаза щурятся, а после мисс Пирс улыбается. – Понятно. Вы о том, что я не похожа на тех, которых он убил?
Я киваю.
- А если он убивает не из-за матери, а из-за девушки, которая унизила его? – посмотрим, что она скажет на это. Ерзаю на сидении. Хочется курить.
- Тогда, я не понимаю, зачем он их выбеливает. – Мисс Пирс закуривает еще одну сигарету и протягивает мне. Вместо того, чтобы взять сигарету руками, я подхватываю рулончик губами, едва коснувшись ее пальцев. Она снова улыбается, повернувшись ко мне вполоборота. – Порой, женщины не понимают, в кого превращают мужчин. Они думают, что оскорбив их, всего лишь, избавляются от надоедливой занозы в заднице. Но некоторые из них, у которых с головой не в порядке, примеряют на себя маску Джека-Потрошителя.
- Согласен. Наш парень, второй Джек-Потрошитель.
- С разницей, что он не пользуется оружием. У него, - мисс Пирс поджимает губы. – У него очень странный способ убийства.
Очень-мать-твою-странный. Что же он делает с ними, что женщины превращаются в альбиносов? Может, он недолюбливает рыжих проституток… или наоборот, он страдает альбинизмом, и поэтому вымещает своею ненависть на других. Но женщины… возможно, он был влюблен в женщину, которая осмеяла его изъян? Черт, тут вариантов куча, но как найти правильный?
- Так у вас нет предположений.
- У меня их куча. – Она закусывает губу. – Он может быть альбиносом, и поэтому убивает женщин, потому что одна из них, оскорбила его, скажем так, пробел. Вы, конечно, можете пройтись по базе, но вряд ли найдете подобных.   
Черт возьми. Мисс Пирс читает мои мысли. Мне даже, как-то не по себе, от ее проницательности.
- Вы говорили, что ваш прадед был альбиносом. Как он с этим справлялся?
- Почему люди, у которых недостаточно меланина в организме, должны с этим справляться? – спрашивает она, склонив голову набок. – Вы так говорите, будто это смертельно-заразное заболевание, а не генный умысел.
Я пожимаю плечами, чувствуя себя полным придурком.
- Моему прадеду было нелегко. Это верно. У него был единственный друг. Единственный, который не смотрел на него, как на чудо природы, а как на человека. А прабабушка, его жена, с ней было немного сложнее. Изначально, она не воспринимала всерьез ухаживания прадеда и смеялась над ним.
- И как он добился ее?
Мисс Пирс почесала нос.
- Он стал для нее большим, чем просто носителем тестостерона или брутальным мачо, в чьих помыслах, лишь завалить девушку в постель, а после помахать ручкой. Он стал для нее другом. Ну, а дальше все закрутилось.
- Я так понимаю, это на генном уровне. – Я приостановился на светофоре и посмотрел на мисс Пирс.
- Да. Знаете, что самое забавное в генетике? Это когда в семье рождается афроамериканец. Представляете реакцию мужа на такое чудо?
Я засмеялся.
- Ага. Муж, конечно, думает, что жена изменила ему с чернокожим.
- Да. – Кивает она. – А на деле оказывается, что, когда-то очень давно, чей-то предок имел связь с афроамериканцем.
- У меня та же история. – Светофор переключается на зеленый и я давлю на газ, попутно выбрасывая окурок в окно. – Моя пра-пра-прапрабабушка была афроамериканкой.
- Ого, - мисс Пирс ерзает на сидении. – Неужели? А у вас что-то есть из расы афроамериканцев.
- Неужели? И что же?
Она долго рассматривает мой профиль, пока машина катит мимо Блейвиля.
- Любовь к свободе и независимости.
- Любовь к свободе и независимости? – переспрашиваю я. – Кажется, такая любовь у каждого человека в мире.
- Но не такая яркая, как у вас. И все же, - она опустила глаза на свои руки. – Я склоняюсь к тому, что дело вовсе не в альбинизме, а в его матери. Насилие, порождает насилие.
- То, что большинство маньяков, проходило через насилие в детстве – это факт. Возможно, вы правы.
Наконец, моя машина пересекает границу с Мичхен. Анфилады высотных зданий выстраиваются в ряд. Квартал умников, принимает своих гостей, ярким солнцем и теплым ветром. Воздух свежий, с примесью гениальной пилюли. Люди, что живут в Мичхен, ни на минуту не откладывают газеты и не расстаются с ежедневниками. Постоянно, что-то записывают и делятся со своими собеседниками. Район кишит академиками, чья ученая степень зашкаливает за двести IQ.
Торможу у пятиэтажного строения из белого камня и квадратными окнами. Полукруглая лестница с колоннами, и крутящимися дверями.
«Голубая форма» шастает туда-сюда. Пижоны, с зализанными гелем, волосами, ультраровным загаром и золотыми роликсами, стоят у входа в участок, в дорогих костюмах, трещат по телефонам, перекладывая из рук в руки разноцветные папки.
Адвокаты дьявола. Воплощение, якобы закона, караулят своих клиентов, и между тем, обсуждают – как бы сорвать с потенциальной жертвы побольше денег.
Ненавижу этот район. Ненавижу, потому что это район лгунов и сборщиков налогов.
Ты лжешь закону, а закон лжет тебе.
Вот оно, истинное лицо Мичхен.

ГЛАВА 15


Я учился играть на пианино.
Брал уроки у миссис Робинсон.
Мне нравилась музыка.
Мне нравилось касаться монохромных клавиш и чувствовать, как музыка льется из-под моих пальцев.
Мне нравилось читать ноты и превращать их в музыку.
Я учился играть, в тот период жизни, пока отчим был еще жив и жил с худой блондинкой-скелетом.
Я тратил деньги на искусство, которое любил.
Обычно, после работы, я приходил к миссис Робинсон и мы занимались два часа, музицируя и доводя звучание до идеала.
Я стал истинным меломаном, предпочитая Баха, Римского-Корсаково, Шопена, Моцарта и Шостаковича.
Миссис Робинсон, говорила – музыка – это прежде всего информация, которую ты можешь преподнести людям, как совершенно иное сказание своей истории. Ты можешь рассказать о своей печали и радости. Ты можешь ничего не говорить, музыка все сделает за тебя, раскрывая твои самые глубокие переживания. Люди это ценят и возвышают.
Мне нравилась миссис Робинсон.
Мне нравились ее пальцы – длинные и тонкие, с кроваво-красными ногтями.
Мне нравилось, как она пахнет – сладкими духами, которые омывали меня, пока она сидела рядом и говорила, какая клавиша соответствует ноте.
Мне нравилось, как она одевается.
Строго. Консервативно. Всегда в черном и закрытом платье, с единственным светлым пятном – каплевидной камеей. В россыпи крохотных бриллиантиков, переливался гранат, насыщенного рубинового цвета.
Она говорила, что эту камею, ей подарил покойный муж на серебряную свадьбу.
Она рассказывала, что ее покойный муж был композитором. Гением. Но, к сожалению, его сочинения не были такими известными, как ужас, что крутят на радиостанциях.
Пять лет назад, он покинул ее.
Я ходил к миссис Робинсон около месяца.
Я многое усвоил и многому научился.
Жаль, что в дальнейшем, ее знания не пригодились мне.
Этот месяц – был для меня отдушиной в жестоком мире.
Пока отчим пинтами жрал пиво и развлекался с блондинкой-скелетом, я освобождался от грязных мыслей и погружался в мир, где существует лишь музыка. 
И только с миссис Робинсон, только в звучании пианино, я чувствовал себя по-настоящему живым. Я не чувствовал себя брошенным матерью-шлюхой. Не чувствовал грязных прикосновений рыжей толстухи. Не чувствовал удушливой вони отчима… не чувствовал печали, когда ушла Лизи.
Я все еще думал о ней. Я… черт возьми, все еще скучал по ней.
Прошли месяцы, а я не переставал вспоминать ее ясно-голубые глаза.
Эти глаза, отпечатались в моем сознании, как адово тавро на брюхе скотины.
Возвращаясь домой, я возвращался из сказки в реальность.
Отчим, как всегда под градусом, просиживающий жирную задницу в кресле за черно-белым телевизором.
Блондинка-скелет, дефилирующая по квартире, в коротком халате, который едва скрывал ее тощую задницу. Если, конечно, у нее такова была.
Отличная-мать-его-семейка.
Я закрывался в своей комнате и ждал с нетерпением, когда закончится этот день и начнется новый. А за ним, когда закончится рабочий день и начнутся занятия.
Пожалуй, миссис Робинсон запала мне в душу. Я считал ее не только учителем… я думал о ней, как о доброй и заботливой тетке.
Она поила меня чаем и домашним печеньем.
Она видела, какой я худой и бледный.
Она видела… жалела меня… но, в силу ее либерального воспитания, не озвучивала слова вслух.
Может, потому что понимала – я не нуждаюсь в жалости.
Однажды, я пришел домой и увидел, что дверь в мою комнату открыта. Обычно я ее запирал, чтобы отчим и его шлюха, там не лазили, но в тот день, замок был сломан.
Я вошел и увидел, что ноты валяются на полу… клочки с завитушками, валяются на полу, точно их грыз злобный и голодный пес.
Я пошел в гостиную, и долго смотрел на отчима, крепко сжимая кулаки. Черт, я сам себе удивлялся, как до сих удержал свою задницу на месте и не выбил из ублюдка все дерьмо.
А, музыкантик вернулся. – Хохотнул он. – Ну, и как тебе мое искусство?
Зачем ты это сделал? – процедил я.
Тебе не понравилось?
Зачем ты это сделал? – повторил я свой вопрос. Ярость кипела во мне так сильно, что я чуть не давился ею.
Знаешь, что говорят об музыкантах? Что все они педики. – Он с пренебрежением оглядел меня. – Видимо, ты тоже педик. Так почему, до сих пор не в платье? Маргарет поделится с тобой нарядами и косметикой.
Шлюха рассмеялась, раздвинув ноги на четыре кулака шире, сверкнув выбритым бобриком.
Что ты знаешь об искусстве? Как выжрать пинту пива и обрыгаться, не захлебнувшись? – я выплюнул эти слова, как грязное ругательство.
Хм, - он ухмыльнулся. – Я знаю, как надо трахнуть женщину, чтобы получить удовольствие. Тебе бы тоже не мешало. – Эта наглая морда заржала вместе с блондинкой-скелетом. – Или – нет. Ты же у нас педик. Так почему бы тебе не выйти на дорогу и не подставить задницу, какому-нибудь богатому дяденьке? Любишь трахать сам, или предпочитаешь, когда тебя трахают? 
Ты заплатишь за это. – Прошипел я. Отчим допил пиво, смяв жестяную банку и бросил ее на пол.
Я ни за что не собираюсь платить. – Ядовито выдал он. – Ни за дерьмо, чем ты занимаешься. Ни за педиков, с которыми ты трахаешься.
Только дьявол знал, как сильно я хотел придушить эту скотину. Как сильно я хотел выпустить его кишки и снова придушить. Как сильно я хотел смотреть на пьяного мудака, пока он харкает кровью и хрипит, поражаясь собственным внутренностям. А с это шлюхой у меня был бы еще короче разговор. Хватит и одного движения, чтобы ее хребет хрустнул пополам.
Собаке – собачья смерть, ублюдок. – Мой тон был ледяным, как и намерения отправить мразь в преисподнюю.
Угрожаешь мне, мелкий педик? – отчим неуклюже поднялся с кресла и нетвердой походкой, подошел ко мне. – А если я нагну тебя раком и отымею, ты согласишься, что твоя никчемная задница годится только для того, чтобы тебя трахали раз за разом?
У меня задрожали сжатые кулаки. Я чувствовал, как натягивается кожа на костяшках, как ногти впиваются в ладони.
Ты – никто. – Он ткнул меня в грудь. – Твою мамаша-шлюха сбежала, оставив мне дерьмовый подарочек. А он мне на хрен не нужен. Так что… - его взгляд прошелся по мне. – Если еще хочешь жить здесь, падай на колени и моли моего прощения.
Я выпучил глаза. Шок, был лучшим для меня апперкотом.
Этот ублюдок. Эта мразь. Это спившаяся, грязная скотина требует от меня извинений?!
Пошел на хрен. – Процедил я. Я вовсе не собирался потакать его желаниям. Я лучше сдохну, чем произнесу это гребаное извинение. Я не настолько помешался на жилплощади, чтобы унижаться и умолять позволения остаться дома.
Удар сбил меня с ног.
Я повалился на задницу и тряхнул головой.
Гул, как товарный поезд, прошелся по скуле, отзываясь тупой болью в черепе.
Но, знаете… боль была приятной. Она была приятной, потому что, с каждым болезненным спазмом, моя ярость еще больше возрастала.
Извиняйся. – Рыкнул отчим.
Пошел на хрен. – Повторил я и отчим, ухватив меня за грудки, ударил в лицо, рассекая мясистым кулаком верхнюю губу. Он вздернул меня и швырнул на пол. Нога полетела в бок. Ребра взревели от острой, точно от ножа, боли.
Я морщился, пытаясь подняться на колени.
Еще удар, на этот раз его ботинок впечатался в левую щеку, отчего мое тело резко повалилось на спину.
Давай, щенок! – рычал ублюдок. – Я буду выбивать из тебя дерьмо, пока ты не откроешь рот и не станешь умолять меня!
Я тяжело дышал. Боль простреливала ребра от вдохов. Голова, будто ведро с железяками, гремела…
… когда нога отчима зависла над моей грудью… я знал, что он хочет проломить мне ребра… возможно, он хотел прикончить меня. Но… если бы я позволил ему это сделать, то я – был бы не я.
За доли секунды, до того, как подошва опустилась бы мне на грудь, я схватил его за носок и пятку ботинка, и резко дернул в сторону. Ублюдок заорал, мешком повалившись на пол.
Хочешь извинений от меня!? – орал я, забравшись на отчима сверху. Мой кулак обрушивался на его потное и заросшее лицо. И каждый раз, как костяшки соприкасались с челюстью, скулами или носом, я испытывал возбуждение. Возбуждение, которое напрочь вытеснило ярость… я был безумен в этот момент.
Я слышал, как трещит носовая перегородка и челюсть.
Я чувствовал кровь ублюдка на своих кулаках.
Я вдыхал аромат его слабости, как самый дорогой аромат духов.
Блондинка-скелет визжала, как здоровенная рыбина, зовущая своего детеныша.
Ты – никто. – Прорычал я. – Запомни это, ублюдок.
Я поднялся, сплюнув кровь на отчима. Перешагнул его, как грязную лужу и вернулся в свою комнату.
Пока я отмывался от крови, блондинка-скелет, вызвала скорую.
Он сказал медикам, что его избили… но не сказал – кто.
Видимо, испугался мое расправы над ним. Но, я не уверен, что повторил бы это снова.
В следующий раз – это ничтожество подохло бы от ножа.
Вообщем, все обошлось сломанной челюстью и носом. Правда, его глаза, напоминали щелки, а под ними разбухшие, как почки, мешки, цвета сливы.
Ночь, для меня была почти, что адом. Ребра и лицо саднило. Но, я успокаивал себя тем, что это всего лишь боль. А вот результат, моих пластический вмешательств во внешности отчима, притупляло боль.
Через пару дней, я появился на пороге дома миссис Робинсон.
Когда она увидела меня, все краски с лица исчезли. Она была напугана тем, на кого я походил с синяками и припухлостями на лице.
Я солгал, сказав, что подрался с хулиганами на улице.
Сказал, что они отобрали мои ноты и порвали их.
Я сказал, что больше не буду учится игре на пианино.
Почему? – спросила миссис Робинсон, заискивающе всматриваясь в мое лицо.
Потому что я не способен на хорошее. Потому что я не рожден для хорошего.
Я буркнул, что-то вроде – вы здесь не при чем. У меня нет возможности заниматься музыкой.
Если дело в деньгах, то не переживай. – Сказала она. – Я буду учить тебя просто так.
Простите, миссис Робинсон. – Я опустил глаза, не желая, чтобы она видела мою ложь. – Но мне это больше не нужно. Меня это не волнует больше. – Я лгал, потому что нуждался в этом. Просто, я не хотел, чтобы страдала она. Я не хотел, чтобы страдали ее ноты. Не хотел, чтобы она чувствовала себя виноватой в том, что со мной произошло. А я чувствовал, что именно это она и думала. – Вы, самое лучшее, кто был в моей жизни.
Я ушел. На этом все и закончилось.
Моя вымышленная сказка закончилась.
Наступила бесконечная реальность.
Отчим, больше не подтрунивал надо мной. Он больше не говорил со мной. А его шлюха, то и дело, вздрагивала, если я появлялся на кухне.
Радовался ли я тому, что сделал?
Да.
Он заслуживал этого.
Миссис Робинсон заслуживала того, чтобы я сделал это.
Может, это и не правильно, но былого не вернешь.
Жизнь текла дальше.
Я работал в кафе.
Приходил домой. Торчал в своей комнате, пока отчим и блондинка-скелет шептались за стенкой.
Иногда, мне казалось, что они шепчутся о том, чтобы прикончить меня во сне.
Боялся ли я этого?
Нет.
Я даже ждал, когда наступит день моей смерти.
Но он не наступал.


ГЛАВА 16


Простите, что занимаю еще одну главу. Она небольшая, но важная, скажем так, именно после нее, мои взгляды в корне поменялись.
Я не займу у вас много времени, чтобы рассказать кое-что.
У меня день рождение.
Мне исполнилось двадцать один год и теперь я по всем законам США – совершеннолетний. Имею право покупать себе алкоголь, сигареты, хотя в этом проблем нет… да, я и не курю. Но, я несу ответственность за свои поступки.
Теперь, мою задницу могут упечь за решетку.
Со мной, Костас – почти друг, но больше всего, знакомый. Мы с ним общаемся на работе и изредка бродим по улицам. И Шелби – его сестра-двойняшка.
Они похожи тем, что оба ярые активисты, мира во всем мире, и выступаю в движении хиппи. Черт, они таскаются с грязными уродами, которые курят дурь, спят на улицах и трахаются, потому что любовь – это прекрасно.
Мы в клубе. В том самом, в котором я совершу свое первое и настоящее убийство. Я утоплю сухопарую девку в толчке.
Но, это случиться через год.
А сейчас мне двадцать один и мы веселимся в клубе.
В это время, отчим вышвырнул блондинку-скелета из дома и сейчас в поисках.
Ага. Желаю удачи.
Мы занимаем столик и заказываем по пинте пива.
Костас – любитель дури, не выпускает изо рта косяк. А если и выпускает, то он оказывается у его сестры… и как не удивительно, у меня. Затем, снова у Костаса.
Мы передаем из рук в руки косяк и пьем пиво, наблюдая за толпой на танцполе.
Народ толпится, веселится.
Мое тело, в приступе дисметрии, дергается под музыку.
Мне, черт возьми, весело.
Голова идет кругом. Все вокруг плывет и раздувается.
Кровь стучит в висках. Смесь дури и алкоголя делает свое грязное дело – я ржу, как безумный над тупыми шутками Костаса. Будь я трезвым – покрутил у виска.
А сейчас, мое состояние требует развлечений и веселья.
Шелби тянет меня за руку, на танцпол.
Мы танцуем под сбивчивые ритмы музыки. Под ногами гремят басы, пробирая тело до костей.
Я давно присматриваюсь к тебе! – перекрикивая музыку, заявляет Шелби.
Присматриваешься? – криком, отвечаю я ей. – Я знаю твоего брата полгода и тебя столько же! К чему там присматриваться?!
К тебе! У тебя красивые глаза! – Шелби виснет на моей шее, хотя ритм музыки не подходит для медленного протаптывания.
Шелби, не первая, кто говорит о моих красивых глазах. Майа, ее в этом преуспела. Кстати, говоря, после того, как я трахнул ее, она более меня не склоняла к сексу, но и улыбаться не перестала. А после, заявился ее парень. Они миленько поболтали, после чего скрылись в подсобке. Спустя полчаса, Майа вышла в кухню, а за ней ее бой-френд. Я не заметил припухлостей на ее губах и румянца, как того добился я. И знаете, я подумал – что парень, не такой уж и активный.
Рассматривая Шелби, я пришел к выводу… если я трахну ее, то это будет равносильно тому, если бы я трахнул Костаса.
Да… но, Шелби, тем не менее, симпатичная. Не рыжая, а с короткими русыми волосами. И глаза у нее, серо-зеленые. Она не походила на шлюху, что поимела меня. И не походила на Лизи, которая оставила меня в раздумьях.
Чего ты хочешь? – спрашиваю я ее. А она улыбается мне и облизывает губы.
Тебя!
На короткий момент, я оборачиваюсь, выглядывая через толпу Костаса. Он уже треплется с какой-то грудастой блондинкой.
Я пьян. Я под дурью. Мои мозги кипят от коктейля Молотова и я не совсем в адеквате, чтобы отказаться от предложения Шелби.
Так, что, мы потихоньку движемся в сторону туалета.
Уже в кабинке, Шелби протягивает мне презерватив.
Пока я вожусь с резинкой, пытаясь упаковать себя… ну, да в таком-то состоянии, попробуй не порви и сделай все аккуратно, сестренка Костаса, стягивает трусики, и задирает юбку.
Наконец, я справляюсь с этой хреновиной и подхватываю Шелби под бедра, так чтобы ее ноги крепко обхватили меня за талию.
С последнего раза, как я был с Лизи, прошло месяцев семь-восемь. Так, что мой член нетерпеливо ворвался в глубину до самого конца и чуть не испустил семя.
Ее трусики качались в такт моим движениям, шоркая о мою спину, пока я вбивался, точно оголодал. Шелби стонала, и кусала губы.
Черт… это дерьмо было возбуждающим.
Как и с Майей, мне захотелось укусить Шелби за губу.
Я ублюдок, но мне это необходимо.
Не знаю, может потому что, так было с Лизи. Ей было так удобно и мне тоже. Но, я не в курсе, как отреагирует Шелби. 
Хочу укусить тебя в губу. – Прорычал я, скрипя зубами. Капитуляция была близка.
Это будет больно? – спрашивает она, держась одной рукой за мою шею, второй, сжимая свои трусики.
Да. Я укушу тебя до крови.
Хорошо. Но, сначала, ты понюхаешь мои трусики. – Шелби улыбается, отлипая от моей шеи.
Я никогда не нюхал нижнего белья. Я не знал женского запаха до Лизи. Меня возбуждал запах Лизи… возбуждала мысль о крови, после дефлорации. А после, возбуждал запах того, что я был там.
Я кивнул, крепче удерживая Шелби навесу.
Она расправила черные трусики и приложила к моему носу то место, где обычно скрывается их розовая плоть.
И это было… черт, это было как выстрел в голову.
Ее собственный запах, с кислинкой мочи… я жадно втягивал носом запах того, что было на трусиках и жестко трахал Шелби.
Она кричала, вдавливая ткань в мой нос.
А после, Шелби прижалась своими губами к ткани, вдыхая со мной.
Это не был поцелуй… это была жажда дыхания, как делить кислородную маску на двоих.
Мы кончили одновременно.
Я так ее и не укусил, но получил еще больше удовольствия.
После, Шелби пошла к раковине, мыть руки, а я стоял, все еще пребывая в каком-то дурмане. То ли от дури, что дал мне Костас, то ли от чертовых трусов, что никак не выходили из моей головы.
Дверь распахнулась, впустив в уборную, толику свежего воздуха и грохот музыки.
Я обернулся и застыл, как полоумный, уставившись на девушку.
Шелби тряхнула меня за рукав.
Идешь? – спросила она. Я лишь покачал головой.
Никогда бы не подумал, что встречу ее здесь, в этом скопище обдолбанной клиентуры. Она всегда мне казалось выше других. Ее покорность во взгляде и тихий голосок, утверждал обратное.
Она не такая.
Да, она связалась со мной, но она все равно оставалось чистой.
Лизи? – хриплю я.
Ее ясно-голубые глаза смотрят на меня в… ужасе? В смятении?
Шон? – Лизи нервно облизывает губы, переминаясь с ноги на ногу.
Мой взгляд скользит по ее фигуре, затянутой в узкое, черное платье. Открытое декольте, подчеркивает пышный бюст. Намного пышнее, чем я помню.
Что ты здесь делаешь? – я подхожу к ней, и, честно говоря, хочу коснутся ее лица, ее губ. Но держу руки по швам.
Я пришла с друзьями. – Отвечает она, отведя взгляд. – А ты?
У меня, - хм, мне совершенно не хочется говорить Лизи, что сегодня мой день рождения. Но, другого на ум не приходит. – Сегодня день рождения.
Лизи улыбается, и мягко обхватив меня за плечи, целует в щеку.
Поздравляю тебя с днем рождения, Шон.
Чувствую себя неловко… и придурком.
Ну, да. За два месяца мы ни разу не поцеловались. Так, что… глупо это все, глупо.
Спасибо. – Отвечаю я. – Ты прекрасно выглядишь.
Спасибо. – Ее улыбка меркнет.
Лизи, ты, - я хочу узнать, сделала ли она аборт, или оставила ребенка. Не знаю, почему – но, для меня это важно. Но, вопрос в другом – солжет ли Лизи мне или скажет правду?
Ты был прав, сказав, что этот ребенок будет не нужен мне. – Она качает головой.
Я хмурюсь. Сомнения поднимаются в горле.
Ты сделала аборт?
Лизи сглатывает, и не поднимает на меня глаз.
Я беру ее за подбородок, вынуждая посмотреть на меня.
Ты сделала аборт или сохранила ребенка? Скажи мне.
Какой смысл, если ты узнаешь?
В том – буду ли я спокоен и жить дальше. Либо, как на пороховой бочке и разозлен.
Не нужно злиться, Шон. – Она обхватывает меня за запястье и перемещает мою ладонь себе на щеку. – Я поступила лучше, чем мы думали.
Лучше?
Я не знаю, что и думать. Что она могла сделать? Лишить себя ребенка кустовым способом, или оставить беззащитное дитя на улице?
У меня закипают мозги. Я начинаю злится и поэтому, той рукой, что лежала на ее щеке, хватаю ее за волосы и дергаю назад.
Что ты сделала с ребенком, Лизи? – шиплю я.
Я родила его и оставила в роддоме. – Ее ясно-голубые глаза блестят, от слез.
Родила и оставила в роддоме? – эхом повторяю я.
Возмущение, подливает масла в огонь.
Я же говорил тебе, что не стоит этого делать! – выкрикиваю я, отталкивая Лизи. – Как ты могла так поступить с ребенком?! Тебе его не жаль?!
Ты сам сказал, что он мне не нужен. – Шепчет она, обхватив себя за плечи.
Твою мать! – взрываюсь я и ударяю кулаком в стену. По костяшкам прокатывается волна боли, на мгновение притупляя ярость. – Я не хотел, чтобы ты рожала его, только потому, что он не заслуживает такой жизни для себя. Я не хотел, чтобы он прошел через то, через что прошел я. Неужели, ты не понимаешь?! Ты бросила его! Теперь, ребенок брошен собственной матерью! Ты… - я обхватываю свою голову руками. – Ты размазала его судьбу ногами. Ты растоптала его.
Шон, - она делает несколько шагов ко мне, но я останавливаю ее жестом.
Лучше не подходи ко мне, Лизи. – Мой взгляд, мои намерения… дьявол, я готов прикончить Лизи в этом грязном туалете. – Будет только хуже.
Выхожу из туалета, в дерьмовом настроении. Мне хочется кого-нибудь убить… серьезно. Любого. Я готов пустить кровь, потому что эта малолетняя тварь, оставила ребенка в роддоме, вместо того, чтобы заботиться о нем. Черт, я понимал, что из нее хреновая мать… но так же видел, что она может дать намного больше, чем моя собственная. Я совсем не ожидал, что Лизи способна на такой поскудный поступок.
Плюхаюсь за столик и хватаю бутылку, жадно вытягивая пиво. Костас зажигает на танцполе с той же грудастой блондинкой. Шелби цедит пиво, раскуривая косяк.
Что такое? – спрашивает она меня. Я ставлю пустую бутылку на стол, выпуская воздух сквозь зубы.
Я все еще не укусил тебя. – Притягиваю девушку за плечи, и закусываю ее нижнюю губу зубами, с просто, космической силой.
Я в ярости! Я взбешен! Я ненавижу этот гребаный мир! Я ненавижу женщин!





ГЛАВА 17


Детектив привел меня в просторную комнату, смахивающую на комнату для допроса. Но она намного свободней, и лучше обставлена. В мягких, бежевых тонах. Правда, неизменный хромированный стол, привинченный к полу и два стула – остаются. Позади широкий диван, на котором сидит миссис Чампин. Ее голова опущена, и она раскачивается.
- Почему она не в больнице, а здесь?
- Она не захотела ехать в больницу. – Отвечает напарница детектива. – Мы пытались с ней поговорить, но она требовала вас.
Я подхожу к миссис Чампин и сажусь рядом.
- Миссис Чампин?
Ее щуплое тело непрерывно раскачивается. Тонкие губы беззвучно шевелятся.
- Сколько успокоительного вы ей вкололи?
- Тридцать кубиков.
Я вскидываю голову, мрачно смерив взглядом напарницу.
- У нее слабое сердце, она могла умереть.
- Если бы медики не увеличили дозу, она могла причинить себе вред.
- А почему бы ее сразу не запихнуть в психбольницу и не привязать ремнями?
Придурки. Как они могут так поступать со старыми людьми?
- Миссис Чампин, вы слышите меня? Хотите, я отвезу вас домой?
Старушка резко поднимает голову и смотрит на меня.
- Хочу. – Ее голос скрепит, как заезженная пластинка.
Я подхватываю ее под руки, потихоньку помогая мисс Чампин встать на ноги.
- Могли бы расспросить ее и дома.
- Но, она может скрывать важную информацию для следствия. – Встревает напарница детектива.
- Что значит – скрывает? – возмущение вскипает во мне с той же скоростью, что и запах аммиака заползающий в ноздри. – Вы подозреваете ее в чем-то? – я хмуро смотрю на детектива и его напарницу. Те переглядываются и женщина-детектив, пожимает плечами.
- Нет.
- Тогда не хрен так говорить.
Напарница детектива вскидывает брови, а детектив Филип ухмыляется, шепнув ей:
- Я говорил тебе.
Он подзывает «голубую форму», чтобы тот помог добраться мне и миссис Чампин до машины. А так же, чтобы он отвез нас домой.
- Не беспокойтесь, миссис Чампин. Сейчас мы приедем домой и я заварю вам травяной чай. Все будет хорошо. – Говорю с ней, как с ребенком. Черт, да в таком состоянии, она как ребенок, что едва научился ходить.
Спустя двадцать минут, я, наконец, усадила миссис Чампин на пассажирское сидение. Обойдя машину, открыла дверь, собираясь сесть рядом, как меня окликнул детектив Филип.
- Мисс Пирс.
Я недовольна. Серьезно. Так обходится со стариками… если подумать, то они так поступают и со своими дедушками и бабушками.
- Простите, что так получилось. Мы не хотели навредить миссис Чампин.
- Точнее, вы не хотели, чтобы она окочурилась в полицейском участке. Пришлось бы возится с бумагами, да?
- Мисс Пирс, - его тон предостерегал.
- Детектив Филип. В следующий раз, когда вам взбредет в голову накачивать свидетелей убийств дерьмом, подумайте – а стоит ли?
Детектив скрестил руки на груди и нахмурился.
- Это – что… вроде, угрозы?
- Разберитесь со своим дерьмом, прежде чем, действовать.
- Не понял…
- … все вы поняли. – Я залезла в салон.
Мое недовольство росло. Я была в ужасе, что полиция и медицина, так халатно относится к старым людям. Я, конечно, не защитница слабых и обиженных, но даже мне противно от мысли, что беззащитная старушка могла погибнуть.
Да, миссис Чампин могла навредить себе, но это не значит, что надо колоть лошадиную дозу успокоительного! Людям проще отвязаться от стариков, нежели набраться терпения и попытаться успокоить. Это кощунство. Это бесчеловечно.
Спустя еще сорок минут, я заваривала миссис Чампин чай с ромашкой и мятой. Уж не знаю, поможет ли этот дерьмовый сбор очухаться от успокоительного. Но по крайней мере, она немного расслабиться.
- Выпейте, миссис Чампин. – Я поддерживала чашку, пока старушка хлебала чай, мелкими глотками. – Все хорошо. Вы дома.
Миссис Чампин отстраняется от чашки и поворачивается ко мне.
- Я видела труп.
- Миссис Чампин, не думай об этом, пожалуйста. Все позади.
- Я видела труп. – Вторила она. – Я видела кровь. Там было много крови. Много костей и много внутренностей. А мысли… как много мыслей у нее было.
- Миссис Чампин, - я запнулась. Погодите, кровь? Если это тот же убийца, тогда откуда кровь? Откуда на рубашке миссис Чампин кровь? – Вы поранились?
- Нет. – Она качает головой. Ее взгляд пристально пожирает мое лицо. – Там была кровь.
- Где?
- В ней. В девушке. 
Ну, это понятное дело. В человеке пять литров крови.
- Он был там. – Миссис Чампин улыбается.
- Кто?
- Он. Он стоял рядом со мной. – Она мелодично вздыхает. – Он был там.
- Вы говорите о мужчине?
- Да.
- Вы знаете его?
- Да.
- Кто он вам?
- Я не знаю. Но знаю, что он мне знаком.
- А имя? Вы знаете его имя? – я машинально делаю глоток чая и морщусь. Паршивый вкус.
- Нет. Но, я знаю, что он мне знаком.
- Это, тот же мужчина, что был в моей квартире?
- Да.
У меня ползут мурашки. Черт… а если это тот самый маньяк? Что если он был в моей квартире… что если он хочет и меня убить?
- Он хотел увидеть тебя.
- Зачем? – шепчу я.
- Он давно не видел тебя. А теперь пожелал увидеть тебя.
Чашка затрещала в моей руке. Паника захлестнула меня.
- Как он выглядит? Вы можете описать его?
Миссис Чампин склоняет голову набок.
- Он красивый, как ты. Его глаза – твои глаза.
- Я не понимаю вас, миссис Чампин. – Я вскакиваю с дивана, шагая к кухне. Ставлю чашку на столешницу. Я нервничаю и хочу курить. Думается мне, что никотин вряд ли успокоит. Тут надо что-то покрепче. – Обрисуйте мне его. – Я поворачиваюсь к ней. – Рост. Цвет волос. Фигуру. Сколько ему лет. Все до мелочей.
- Он красивый, как ты. Его глаза – твои глаза.
- Твою же мать, - тихо ругаюсь я. – Ваши анаграммы нисколько не объясняют. – Вздыхаю, трепля волосы. – Вы видели его, или он вам привиделся?
- Видела. Видела, как тебя сейчас вижу. – Она хлопает глазами.
- Парень? Мужчина? Старик?
- Двадцать три года. – Миссис Чампин откидывается на спинку дивана, сложив руки на коленях.
- Значит, парень. Блондин? Русый? Шатен? Брюнет? Рыжий?
Старушка хмурится, оглядывая меня.
- А ты как думаешь?
- Миссис Чампин…
- … если я говорю, он красивый, как ты. То, каким я вижу его?
- То есть, вы хотите сказать, что я и он – похожи?
Она улыбается.
- Значит, он брюнет. У него серые глаза и ему двадцать три года. Так?
Миссис Чампин снова улыбается.
- Ты его полная копия… но полная противоположность.
- Что это значит?
Она поджимает губы и поворачивает голову к окну.
- Миссис Чампин?
Старушка не реагирует.
- Миссис Чампин, кто он вам? Друг? Жених? – да, нет. Вряд ли жених… внук?
Тут она возвращает внимание ко мне и расплывается в широком оскале. Даже, как-то жутко становится от акульей улыбки.
- Он мой сын.
- Ваш сын. – Соглашаюсь я, зная, что это не ложь. У нее есть два сына. Только они живут в разных городах и далеко от Папсквера. – Один из ваших сыновей, навещал вас? – и тут вопрос вдогонку… какого хрена делал сын, пока его мать торчала рядом с трупом? И какого хрена он не помог матери, пока она видела это все? И… я, честно, ничего не пойму… если сын навестил миссис Чампин, то почему поперся ко мне в квартиру? Он – что, вор? Не похоже, чтобы ее сыновья имели за пазухой дурную репутацию. И почему я похожа на него? Этих почему слишком много, а вот ответов – ноль.
- Да. Он навещает меня.
- Он приехал с семьей?
- У него нет семьи, кроме меня. Но и я ему не семья… и уже давно.   
Так, либо старушка совсем из ума выжила, либо я что-то не понимаю. Такое ощущение, что она говорит о другом сыне. Не о тех, что благополучно воспитала… она говорит, как о своей ошибке молодости.
Ни черта не пойму, что за дерьмо?
- Вы говорите об одном из своих сыновей? Или о ком-то другом?
- Я говорю о сыне. Он не может быть другим. Хотя, - она поджимает губы. – Он всегда был другим.
Я отлипаю от столешницы и подхожу к миссис Чампин. Сажусь рядом.
- Миссис Чампин, как давно вас навещает сын?
- Около недели.
- В ночь на среду и четверг, он приходил к вам?
Миссис Чампин щурит лукаво щурится.
- Приходил.
Я хлопаю себя по лбу.
Потом еще раз и еще.
Черт, я готова вбить себе в лоб гвоздь… потому что именно в эти дни погибла «Свит Бон» и Пеппер.
- Зачем он убивает их? – хриплю я, медленно поднимаюсь с дивана, и пячусь к двери. – Как он это делает?
- Он не убивает их. – Спокойно отвечает миссис Чампин, следя за мной взглядом. – Он не в силах.
- Не в силах? – до двери шесть шагов. – Почему? Он болен?
- Болен… и эта болезнь неизлечима.
Четыре шага.
- Тогда – кто? Кто это делает, если не он?
Два шага.
Миссис Чампин в ответ лишь улыбается.
- Простите миссис Чампин… кажется, я… забыла выключить утюг. – Глупая отговорка, но я бросаюсь прочь из ее квартиры и несусь в свою, запираясь на замок. Приваливаюсь к двери, пытаясь дышать глубоко и пытаясь успокоится. Куда уж там. Страх, не просто ползет по мне, он молнией устремляется по моим венам, вместо крови.
Тут я подпрыгиваю, чуть не падая в обморок от неожиданности, когда в дверь ударяют со всей силы.
- Ханни, - нараспев говорит мисс Чампин. – Открой дверь.
Нет. Ни за что на свете.
В голове, одна за другой бьются мысли – эта женщина, мать убийцы. Она знает его. Она знает, что он делает и похоже, приветствует это.
- Открой, ты грязная сучка! – кричит она за дверью. Я отбегаю от двери, моля лишь об одном, чтобы замок выдержал удары, которые сыпятся один за другим. – Открой, ты, никчемная потаскуха!
Бегу на кухню. Лихорадочно выдвигаю все ящики из столешницы, выхватывая нож.
- Оставьте меня в покое! – кричу я в ответ. – Иначе, я вызову полицию!
Мой взгляд натыкается на клочок бумаги, что лежит под тарелкой с яблоками.
Неужели, все это происходит со мной? Неужели, я живу на одной площадке с сумасшедшей мамашей убийцы? Дьявол, да что же это за дерьмо такое! Я никогда, ничего не боялась. Испугалась лишь Эштона Рурка… а теперь, вот и она туда же.
Набираю номер на сотовом и жду пока снимут трубку.
Удар. Один. Второй. Третий. 
В унисон моему бухающемуся сердцу.
- Детектив Филип!
Удары резко стихают.
- Пожалуйста, приезжайте. Кажется, миссис Чампин сошла с ума. – Я сглатываю, на цыпочках подкрадываясь к двери. На дереве проглядываюсь крохотные трещины от ударов. – Она пытается меня убить.
Детектив сказал, что будет у меня через десять минут.
Минуты ожидания текли, как бесконечная полоска реки…
Спустя еще десять минут, я подумала… а что, если миссис Чампин ломала бы дверь не кулаком (если, конечно, это был не молоток), а скажем – топором? Через пару минут, этой хлипкой ширме, как в американском ужастике Пятница-13, пришел бы конец.
В итоге, она ворвалась бы в комнату, размахивая железной штуковиной, а я пыталась бы ударить ее ножом.
М-да… соотношение оружия – не равное.
В росте мы одинаковы, а вот по безумия, миссис Чампин, меня во многом превосходит.
Ее безумие, равно моему страху – итог, я мертва, а она нет.
Даже, если бы я смогла нанести ей смертельный удар, обезумевшая старушенция осталась бы жива.
Все маньяки, все безумцы – они, как пьяницы – им везет.
Вот такая вот простая арифметика.
Я услышала вой сирены и метнулась к окну, опосля чертыхнувшись – почему я не заперла окно? А смысл? Разбей стекло и вот он путь к моей смерти.
Я увидела полицейскую машину и машину без опознавательных знаков, что затормозили у дома. Из авто выбежали два копа и детектив со своей напарницей.
Мое сердце пустилось вскачь, то ли от радости, то ли от дурного предчувствия, что старушка не упустит момента, чтобы и на них напасть.
- Мисс Пирс? – за дверью раздался голос детектива Филип. – Мисс Пирс, вы здесь?
Я подошла к двери, в очередной раз ругая себя за то, что не потрудилась заиметь себе глазок.
Я хотела открыть… правда. Но, почему-то перед глазами пронеслась ужасная картинка.
Миссис Чампин убила всех, а детектива Филип взяла в заложники, чтобы с помощью него, добраться до меня. Именно сейчас, она держит нож у его горла, а Филип часто сглатывает, мысленно решая, как бы ее приструнить.
- Мисс Пирс? – стук в дверь.
- Детектив?
- Да, это я. Откройте.
- Вы один?
- Да. Остальные прочесывают дом. Откройте, мисс Пирс.
По голосу не скажешь, что он заложник. Но нож я не собираюсь убирать далеко.
Два поворота замка по часовой стрелке.
Затем цепочка.
Распахнув дверь, я увидела детектива. Да, он был один… но, он выглядел жутко. Взъерошенные волосы и взгляд испуганный, как будто привидение увидел.
Я спешно спрятала руку с ножом за спину.
Детектив вошел, как-то подозрительно рассматривая меня, хотя его зрачки успели оглядеть и мою квартиру.
- Вы в порядке?
Я кивнула, крепче сжимая рукоятку. Мне казалось, что миссис Чампин выскочит в любую секунду.
- Что у вас за спиной? – он вошел внутрь.
На что я надеялась? Точнее… чему я удивляюсь? Детектив Филип проработал в полиции десять лет. Естественно, он приметил что-то в моей руке.
Я вытащила руку, смотря на нож, будто не понимая, откуда он у меня.
- Мисс Пирс…
Он не договорил. Я выронила нож. Он упал с глухим звоном. И… сама того не осознавая, я сделала шаг к детективу и обняла его за талию, прижимаясь всем телом к его телу, уткнувшись лицом в его крепкую грудь. Детектив, в ответ мягко гладил меня по спине рукой, а второй по голове.
- Все закончилось, мисс Пирс.
Я понимала, что больше не останусь в этой квартире. Не после того, что произошло.
Я не хочу сдохнуть в этой дерьмовой квартире, в дерьмовом доме, в дерьмовом районе. Мне нужно уходить. Немедленно. Не задерживаясь.
- Вы должны спрятать меня, детектив. – Прошептала я. Странно… в такие моменты, женщины и девушки начинают рыдать на груди спасителя. Я не рыдала. Я была в шоке.
- Да, конечно. Вам есть куда пойти?
Я отстранилась, задрав голову, чтобы посмотреть ему в лицо.
Детектив дерьмово выглядел. Почти недельная щетина и взгляд усталый, точно он не спал уже несколько дней. Да и лицо у него осунулось.
- Мои родители мертвы. Моя тетка и двоюродная сестра не принимают меня. А подруги… у меня их нет. Только знакомые и все они живут в этом доме.
Он поджимает губы, долго всматриваясь в мои глаза.
- Отвезите меня к себе домой.
Кажется, детектив в шоке больше, чем я.
- Ааа… я не знаю… это… это плохая идея.
Не плохая, детектив. Я же почувствовала, как вы напряглись, когда сказала, что хочу к вам. Вы хотите этого… но, как законник, считаете это просто не правильным, потому что за этим может последовать продолжение. Хм… кажется, у детектива с этим уже были стычки.
- Я не стесню вас, правда. Это ненадолго, пока вы не поймаете миссис Чампин.
- Ну, я…
- Нэш, - за его спиной выглядывает лицо напарницы. Она выдает «О», на все тональности голоса. Я неловко высвобождаюсь из объятий детектива и делаю шаг назад. – Миссис Чампин нигде нет.
- В любом случае, надо объявить ее в розыск.
- Я уже позвонила Крису. Занимаются. – Напарница оглядела меня, затем детектива. – Мисс Пирс, вам есть куда пойти?
Я открыла рот, чтобы ответить, но детектив перебил меня.
- Я отвезу мисс Пирс в гостиницу.   
В гостиницу?
Дьявол, это самое худшее место, где можно спрятаться.
Я считаю, что это не только самое худшее место, но и самое доступное.
Если миссис Чампин безумна на все двести процентов, а в совокупности с долбанутым на голову, сыночком, то им не составит труда, найти эту чертову гостиницу и прикончить меня.
Детектив что-то чиркнул в блокноте и передал напарнице.
- Пришли туда парней для охраны.
Напарница кивнула.
И копы не помогут. Как пить дать, я однажды выйду из номера и увижу два мертвых тела с перерезанными глотками. Буду носится по коридорами и визжать, как добыча «Американского психопата» с бензопилой.
- Вы пока вещи соберите. – Он кивает и выходит из комнаты.
Вещей у меня не так много… так что в спортивную сумку умещаются все мои выходные и рабочие наряды и средства гигиены.
С остальным… да, я решаю, что когда это дерьмо закончится, я перееду в другой, в более чистый и спокойный район и сниму квартиру. Устроюсь на нормальную работу и начну жизнь с чистого листа. А всю эту макулатуру, после перевезу. А может и оставлю. На кой черт нужна рухлядь, которой самое место на полках в антикварном музее?
Я уселась на переднее сидение. Детектив распорядился, что бы копы не спускали глаз с тех, кто входит и выходит из дома. Закинув мою спортивную сумку на заднее сидение, он устроился за рулем.
- Почему вы не хотите, чтобы я осталась у вас?
- Потому что в гостинице, вам будет спокойнее. – Он завел мотор.
- Чем же?
- Там вас будут охранят двадцать четыре часа в сутки.
- А вы не сможете?
Детектив бросил на меня взгляд.
- У меня плавающий график. Меня могут вызвать в любое время суток, и как я тогда смогу вас защитить?
Черт. Верно. Об этом я не подумала. А я уж решила, что детективу, просто не комфортно от мысли, селить в своей квартире проститутку.
- К тому же, - продолжал детектив. – В гостинице, помимо наших парней, своя охрана. Там многолюдно. И у них будет фото миссис Чампин. Так что, не переживайте, она туда не сунется.
- А о ее сыне вы не подумали?
Детектив нахмурился.
- О сыне?
- Да. – Я рассказала всю подноготную историю, что поведала мне миссис Чампин. – Я думаю, это делает он. Когда я спросила ее, навещал ли он ее со вторника на среду и в четверг. Она ответила – да. Чувствуете ниточку?
Детектив вытащил мобильный и набрал номер.
- Крис? Слушай, пробей по базе, не было ли у миссис Чампин внебрачных детей или якобы умерших. Ага. – Он отсоединился. – Задача.
Я поежилась. Еще какая задача.
- Сколько вы знали, миссис Чампин?
Я сглотнула. Хотелось курить.
- Есть сигарета?
Он кивнул и достал из кармана пиджака пачку и зажигалку.
Я подкурила, выпуская дым в опущенное окошко.
- Года два. Но, я бы не сказала, что мы дружили, как дружат соседи. У меня и миссис Чампин были гуманные отношения. Наши беседы основывались на том – приготовить вам поесть? Заварить чаю? Вызвать скорую и т.д.
- И за все это время, она не упоминала о своем сыне?
- Нет. Я знала только о двух, но они живут в разных городах и далеко от Папсквера. И именно сегодня она заговорила о нем.
- С такими приметами, будет сложно найти человека.
- Думаю, не сложно. – Я посмотрела ему в лицо. – Взгляните на меня и увидите его.
- Что это значит? – он нахмурился.
Я вздохнула, после затянулась сигаретой. В голове что-то неспокойно ворочалось. Все эти намеки со стороны безумной старушки…
- Не имею понятия.   


ГЛАВА 18


Я привез мисс Пирс в район Мичхен, в гостиницу, которая называлась… «Triginta Argenteos».
Либо у метрдотеля был хреновый юмор, либо он зачитал до дыр Библию.
Высотное здание, из рыжего кирпича, анфиладой ступенек и стеклянной вращающейся двери, у которой торчит швейцар. Старикашка в темно-синем сюртуке и в фуражке. Густая борода с проседью, как слюнявчик прикрывает большую часть груди.
- Идемте. – Я вытащил ее сумку из машины и двинулся к лестнице.
Просторный холл, в котором могло уместиться с сотню человек, предпочел вместить в себя лишь, дерматиновые диванчики, ляпистые ковры на полу и выпендрежные обои, которые к слову говоря, совершенно не смотрелись. Справа от двери, располагалась стойка рецепшена. Слева дверь, ведущая в бытовку, где по сути, торчали охранники.
Миловидная женщина, чуть за тридцать, подняла глаза, как только я подошел к ней. Она натянула дежурную улыбку, спешно поправляя воротничок белой сорочки.
- Добро пожаловать в «Triginta Argenteos». Желаете снять номер? – она смотрела на меня, как на долгожданный подарок…
Или как оголодавшая девственница на фалоимитатор…
Или как на ванильное мороженое в жаркий день…
Короче, все сводилось к тому, что она не просто смотрела на меня, как на клиента… а как на кандидата в свою постель.
Честно говоря, я нисколько не удивлен ее реакции.
Не скажу, что я красавец… нарцисс, мать твою, но для них я, почему-то кажусь неотразимым. Иногда, это начинает раздражать.
Когда взгляд женщины упал на мисс Пирс, она вскинула брови, точно решив про себя – милочка, дорогу опытным.
Я мысленно усмехнулся.
- Здравствуйте, - я глянул на ее бейджик. – Бетти. Я детектив полиции, Нэш Филип. – Я показал свое удостоверение.
Бетти побледнела.
- Что-то случилось?
- Нет, ничего. – Пришлось улыбнутся, чтобы Бетти успокоилась и вернула краски лицу. – Я бы хотел снять одноместный номер на свое имя.
- Хорошо. – Она положила передо мной несколько листов бумаги. – Заполните формуляр, пожалуйста.
Пока я заполнял бумажки, мисс Пирс слонялась по холлу, в надежде увидеть здесь хотя бы что-то помимо мебели и живой картинки представителя от всех женщин, что пытается меня соблазнить. Но, к сожалению… ей оставалось только пялится на обои и ковры.
Через пару минут, в двери гостиницы вошли двое в «голубой форме». Они поздоровались со мной и протянули распечатки фотографий миссис Чампин. Дверь слева открылась и вышел бочонок с пивом. Охранник, по имени Боб.
Я закончил с формуляром и подошел к нему, разъяснив, как обстоят дела. Что, некая миссис Чампин, сейчас объявлена в розыск. Она опасна, и если вдруг заявится сюда, ее немедленно следует арестовать.
- Так она с головой не дружит в своем возрасте? – переспросил бочонок с пивом, рассматривая фото.
- Вероятней всего. Будьте настороже. 
Фото я раздал швейцару, Бетти и охранникам. 
Поднявшись на лифте, на четвертый этаж и миновав скудно выкрашенный коридор, с анфиладами дверей, я и мисс Пирс, вошли в номер. «Голубая форма» осталась за дверью.
Я щелкнул реле и комната засияла теплым желтым светом. Неплохо, для гостиницы с тремя звездочками. Чистая и просторная.
Здесь чувствовалась прослойка жизни. Возможно, потому что люди, что заселялись в этот номер, оставляли после себя крупицу эмоций.
Мягкий диванчик, посреди комнатки. Камин, конечно искусственный. Стол и два стула у окна, завешенного плотными портьерами. От несущей стены, две двери с матовыми стеклами, ведущие в спальни.
Я распахнул одну из дверей, пропуская мисс Пирс вперед. Большая кровать. Столик с торшером. Стеной шкаф. Почти по-семейному.
- Вы привезли меня в Мичхен, в надежде, что миссис Чампин побоится сюда заявится? Думаете, ее остановит район умников?
- Я надеюсь на это. – Я положил сумку на стол. – Располагайтесь, мисс Пирс.
Мой взгляд упал на кровать.
Я сглотнул, отмахиваясь от мысли, что между нами произойдет это именно здесь. Черт, если бы я оставил мисс Пирс у себя… наверняка, это был бы плохой, плохой, плохой, конец. Она послала бы меня к такой-то матери, бросив на ходу, что я грязная скотина и все в таком роде. Ну, мисс Пирс уже однажды послала меня в задницу. Так почему бы не послать меня и к ее бабушке?
- Ничего не бойтесь. Мои ребята караулят у двери.
- У них боевые патроны? – она сняла куртку, повесив ее на спинку стула и пропустила пальцы сквозь волосы.
- Конечно.
- Это хорошо.
Мисс Пирс открыла еще одну дверь в ванную комнату. Я последовал за ней. Она подошла к душевой кабинке и отодвинула дверцу в сторону. Подхватила два одноразовых бутылька, затем вернула их на место. Ухватившись за вентиля, мисс Пирс повернула их против часовой стрелки.
- Ладно. Вы… хм, я пойду.
Она кивнула, рассматривая шесть, от маленьких до больших, белых махровых, полотенец, висящих на сушилке.
- Вы придете еще? – спросила мисс Пирс, когда я уже ухватился за ручку двери.
- Да. Как только освобожусь, я сразу же приду. Отдыхайте. – И я вышел. Сказал парням, чтобы не спускали глаз с нее.
Уже почти девять вечера, а у меня кислород перекрыт. В смысле… отчет не закончен. Сумасшедшая старуха охотиться за мисс Пирс. Ее сынок – неизвестный приблудыш, которого невозможно поймать, потому что примет не достаточно.
Ни отпечатков. Ни улик. Ни-че-го.
Он, точно призрак.
Этот ублюдок убивает женщин и исчезает, словно его и не существует.
Черт. Как такое возможно?
Откуда у миссис Чампин взялась кровь?
Рядом с жертвой не было крови. Ребята изучили девчушку вдоль и поперек и не нашли внешних ран. Только внутренние. Как и с Джини Свит и Пеппер Хат – деформация мягкий и костных тканей.
Не пойму. Что, мать твою, сейчас за способы убийств пошли?
Если раньше использовали холодное оружие… удавку… вообщем, все подручные инструменты, то этот ублюдок включил показуху.
Что он пытается доказать? Что он лучше других?
И эта фраза мисс Пирс – взгляните на меня и увидите его… что это значит?
Значит, что я должен списать физиономию убийцы с лица мисс Пирс? Превратить ее милое личико в нечто дерьмовое?
Да, он брюнет. Да, у него серые глаза. Да, ему двадцать три года.
И что? В Америки куча с такими приметами.
Я достал сигарету и подкурил. Сел в машину и покатил в свой район – в Хоупес.
Решил, что мне надо выпить.
Я давно не пил… наверное, с тех пор, как меня ласково попросили не соваться в «Синий Джин».
А, да пошло оно к такой-то матери!
Я хочу выпить скотча и немного расслабиться.
Мне необходимо, хоть что-то положить в свой желудок и унять язву… по имени Ханни Пирс.
Да? Уверен?
Позвонил Маркси, предложив ей выпить в баре «Синий Джин» и заодно обсудить, что она нарыла в базе. Напарница упиралась, правда не долго.
Так, что через пятнадцать минут я сидел за столиком и пил вторую порцию скотча.
Еще через пятнадцать минут, в бар заявилась Маркси.
Неизменная. В темно-зеленом брючном костюме.
Она села за столик, откинувшись на спинку стула и долго смотрела на меня.
- Что?
- Ничего.
- Что будешь пить?
- Тоже, что и ты.
Я отсалютовал официантке, две порции скотча.
- Ну, давай, детка, порази меня.
Маркси усмехнулась.
- Жизнь миссис Чампин не такая уж и насыщенная. Родилась в Папсквере в 1948 году. В тридцать пять, устроилась кассиршей в местном универмаге. Вышла замуж. Двое детей.
- В тридцать пять. – Кивнул я. Прибежала официантка с необходимой, для меня дозой алкоголя.
Молодая, привлекательная. На ней была белая футболка, которая подчеркивала линию ее талии и груди. Короткая черная юбка, на поясе которой свисал небольшой кармашек. Ее взгляд прошелся по мне, как металлоискатель по заминированному полю.
- В тридцать пять. А до этого времени, у миссис Чампин, в прошлом, Софи Леттер, было несколько приводов в полицию, за проституцию.
Опля… в голове всплыли размышления мисс Пирс.
Возможно, эти жертвы случайны. А возможно, они имеют для него смысл. Допустим, что убийца не переносит проституток, потому что… ну, не знаю, может, потому что его мать была проституткой и убийца прошел через насилие. Такое часто случается. Клиенты, которых обслуживала его мать, могли переметнуться на маленького, беззащитного мальчика. Возможно, из-за этого, у него ненависть к женщинам в целом, потому что мать не защитила его. Я могу и ошибаться.
Да, как раз наоборот, мисс Пирс. Вы попали в точку.
- А что до детей? – делаю глоток скотча и тянусь за сигаретами.
- Был внебрачный сын.
- Имя есть?
Маркси отхлебывает скотча.
- В документах числиться, как Шон Леттер. Но, знаешь, - она придвигается ко мне. – Он погиб, когда ему было двадцать три года.
- Уверена? Может, это ложная информация?
- Есть заключение патологоанатома. Смерть в результате ножевого ранения в сердце.
Твою мать.
Тогда, я ничего не понимаю.
- Убийцу нашли?
- Нет. Когда полиция приехала на место, то в квартире никого, кроме погибшего не было. На ноже, кроме отпечатков самого убитого, нет. Никаких следов борьбы. Поэтому, полиция решила, что это суицид, в следствии чего и погиб Шон Леттер. Дело закрыли. 
- Твою мать. – Это я уже повторил вслух. – Ну, а его мать? Где она была в это время?
- Исчезла. Поговаривали, что миссис Чампин, частенько уезжала и не появлялась по нескольку месяцев. И еще, погибший проживал с отчимом, Джоном Фишером. Но, и тот скончался от туберкулеза еще в 1992 году.
- Хм, - только и выдал я.
- Соседи говорят, Фишер водил к себе женщин и тоже… мхе, определенной категории.
- Получается, мальчик жил среди разврата. – Скотч отправился в глотку, опалив слизистую. – Просто идеальная, мать-его-Большая-любовь. Неудивительно, что он так закончил свою жизнь.
Поднимаю глаза и вижу, как в бар входит Святая Троица дикобразов. Один из них, что игрался с ножичком вскидывает брови и шагает ко мне.
О, отлично. Давно я не разминал свои костяшки.
Ублюдок встает между нами.
- Ты забыл, что я говорил, коп? – спрашивает ублюдок. Маркси смотрит на меня, затем на него. От него за версту разит алкоголем.
- Если мои мозги еще не атрофировались, то этот бар принадлежит Джиму. А вот ты каким боком?
- Я его брат. Двоюродный.
- И что? – тушу окурок в пепельнице.
- Я же сказал тебе, чтобы ты не появлялся в этом баре.
- Да, что ты? – притворно удивляюсь, качая головой, смотря на Маркси, которая потянулась к кобуре.
- Имею полное право. – Ублюдок скрещивает руки на груди.
- Ты можешь иметь кого угодно, кроме меня и ее. – Указываю на свою напарницу.
Ублюдок смотрит на Маркси и усмехается, оглядывая ее.
- Так это – она? А я думал, что это переодетый мужик. На женоподобных педиков потянуло, коп?
Моя ярость кипит, но я пытаюсь сохранить невозмутимый вид.
Поднимаюсь с места.
- Повтори, свой вопрос?
- Нэш…
Я жестом останавливаю Маркси.
- Я спросил, тебе нравится трахать женоподобных педиков?
Я жестко улыбаюсь, понимая, что сейчас этому говнюку светит полет в Зазеркалье и знакомство со Шляпником и шизонутым кроликом.
- Знаешь… я сам не в восторге от нее. И с удовольствием бы взгрел ее задницу дефибриллятором… но так получилось, что твоя ирония, переплюнула все мои фантазии. 
- Пошли на хрен отсюда.
Я усмехаюсь, проведя языком по нижней губе и… резко ударяю говнюка лбом в нос. Второй удар не заставляет себя ждать, и отправляется прямо ему в солнечное сплетение.
Когда клиент начинает хрипеть от боли, я хватаю его за грудки и швыряю к барной стойке, крепко вжимая его поганую тушу в стол.
- Послушай меня, парень. – Шиплю я. – Я пью скотч. Я плачу за скотч. Так, что усади, на хрен свою задницу, пока я не нашпиговал ее свинцом.
- Хэй, коп. – Рука Джима ложиться на мое плечо. – Оставь этого придурка. Он сегодня не в адеквате.
Бармен обходит стойку и хватает своего братца за шкирку, уводя в подсобку.
- Выпивка за мой счет. Тебе и твоей напарнице. – Говорит он вдогонку.
Я возвращаюсь за столик, к которому несется официантка с напитками.
- Я смахиваю на женоподобного педика? – усмехается Маркси, отпивая скотч. Я закуриваю.
- И все потому, что у тебя нет мужика.
- Ого. Да, ты прямо миссис Марпл! – хохочет она. – И как же я не заметила, что мои красные дни календаря регулярны. Не звучит сигнал, принять противозачаточную таблетку, а в ящичке стола не лежат презервативы?
Я смеюсь. Верно, верно, верно. 
- Значит, ты мечтаешь взгреть мою задницу дефибриллятором?
- Я не правильно выразился. Мечтал. Это было в прошлом. – Делаю глоток скотча. – И, ты знаешь, что в моем понимании означает дефибриллятор.
Маркси кивает.
- Объясни мне, детка… какова вероятность, что я и ты, попадем в психушку, если, якобы, мертвый Шон Леттер, окажется жив?
- Это зависит оттого, насколько он был мертв, когда патологоанатом вскрыл его грудную клетку.
- Черт, ну, ты же знаешь, как можно все это дело замять? Тело Шона Леттер, могли подменить и выдать его за другого.
- Нэш, - Маркси устало вздыхает. – Патологоанатомы просветили его вдоль и поперек. Это был Шон Леттер. И он мертв уже двадцать два года.
- Тогда слова миссис Чампин – бред.
- Она сумасшедшая. – Маркси оглядывается на бармена. – С нее больше, чем историю космодрома, не возьмешь.
- Знаешь, - я наклоняюсь к напарнице. – Пока старушка была еще в себе, я спросил ее – видела ли она кого-нибудь ночью, ну, когда головы перетащили в квартиру одной из погибших.
- Ну?
- Она сказала, что видела женщину.
- Женщину?
Я салютую еще на две порции скотча.
- Да. Теперь, не возьму в толк, кому верить. Либо миссис Чампин все придумала. Либо я придурок.
- А тебе не приходила мысль, что этой женщиной, может быть мисс Пирс?
Я закуриваю еще сигарету.
- Ты сама-то в это веришь?
- Только не повторяй истории с подозреваемой, окей? – она вздыхает. – А ты спросил старушку, как выглядела та женщина?
- Пытался. Эфир миссис Чампин растворился в другой реальности.
- Кстати, - Маркси достает блокнот из пиджака. – Я тут просмотрела дело Ханни Пирс. Оказывается, ее удочерили, когда ей был месяц.
- Да, ладно?
- Мг. Супруги Пирс.
- А настоящая мать? О ней что-нибудь известно?
- Известно, что ей было семнадцать, когда она родила свою дочь. И имя… Лизи Дэй. Но, я думаю, она могла и солгать об этом.
- Она жива?
- Думаю, да. – Маркси щурится. – Хочешь навестить ее?
- Да. Может, она прольет свет на наше дело.
- Только не сегодня. – Предупредила Маркси, поднимаясь с места.
- Завтра, детка. – Я достал бумажник, пересчитывая купюры.
- Эй, коп. – Окликнул Джим. – Я же сказал, что напитки за счет заведения.
- Окей. Как скажешь.
Когда мы вышли на улицу, я хлебанул ночного воздуха и закашлялся. Может, пора бросать курить?
- Тебя подбросить до дома?
- Неа. Я к мисс Пирс. Ты поезжай на нашей машине, а я поймаю такси.
- Снова за старое? – Маркси качает головой, отпирая дверь машины. – Там наши парни, зачем ехать.
- Я обещал, что заеду, и посмотрю, как она там.
Махаю рукой, пытаясь поймать желтое авто с шашечками.
- Слушай, а как у тебя… в смысле, ты с кем-то встречаешься? Я тогда тебя не спросил.
Маркси вдруг покраснела.
- Встречаюсь.
- Блондинка? Длинные ноги?
- Нет. Лысый карлик. – Она садится за руль. Мотор взрывается грохотом.
- Совсем меня не бережешь.
- Наоборот. Все для тебя, любимый напарник. – Маркси махает мне рукой и трогается с места.
Наконец, передо мной останавливается такси. Я говорю адрес гостиницы.
Пока машина везет меня к месту, обдумываю информацию…
Да. Думаю.
Перевариваю.
Кипячу.
Процеживаю.
И все равно, черти что получается.
Мертвый парень не может расхаживать по улицам и убивать.
Тут либо, миссис Чампин… либо, действительно мисс Пирс устраивает кровавые бойни. Но, каков их мотив?
Миссис Чампин, мстит за свое дурное прошлое? За то, что когда-то, сама была проституткой или за смерть своего сына. Может, его прикончила шлюха, поэтому она так взъелась на них? А, что? Может и такое. Прирезали, а после, его же пальчики и оставили на рукоятке ножа.
А мисс Пирс? У нее какой мотив?
Не поделили клиента или она хотела избавится от девочек, чтобы загрести себе побольше денег?
Нет. Тут должно быть что-то.
Вхожу в двери гостиницы. Меня с улыбкой встречает Бетти.
Я киваю ей, направляясь к лифту.
Бетти выбегает из-за стойки, ко мне.
- Детектив…
- … Филип.
- Да. – Она жутко краснеет и мнет пуговицы на рубашке. – А эта старушка… она на всех охотится?
Слово-то какое – охотится!
- Нет. Она преследует пока что, единственную цель. И сейчас, я направлюсь к ней, чтобы убедится, что все в порядке. – Двери лифта разъезжаются и я улыбнувшись Бетти, вхожу в обшитую зеркалом, кабинку.
Нажимаю на четвертый… потому что, скотч уже дал о себе знать.
Голова кружится, и я сам себе удивляюсь, как стою на ногах. 
«Голубая форма», преспокойненько сопит на стульях, у стены.
- Эй, молодняк, отчего спим на посту? – шучу я.
Один из них морщится, силясь разлепить веки.
- Мы не спим.
- Ага. Делаете вид. – Стучу в дверь.
Открывает мисс Пирс… в банном халате. Ее волосы чуть влажные от душа… на высоких скулах румянец.
Она, охренеть, какая соблазнительная.
И вот я думаю… может, зря я приперся к ней под градусом, да еще… впечатление от кровати в номере, в моей голове еще не осели.
- А, детектив. – Она улыбается. – Проходите. Я ждала вас.





ГЛАВА 19


Люблю читать Библию.
Я бы не сказал, что верую в Бога.
Но, так для профилактики своего эго, почитываю изредка пузатый томик, в черной обложке и с золотистыми буквами.
А еще мне нравится пророк Иезекииль.
Сорок восемь глав Слова Господа.
Моя мамаша не приветствовала веру в Бога.
Я не крещен и особо не зацикливался.
Но, было несколько моментов просветления, когда я читал либо Библию, либо пророка.
Но, что мне больше всего запомнилось, это двадцать третья глава:
«И было ко мне слово Господне: сын человеческий! Были две женщины, дочери одной матери, и блудили они в Египте, блудили в своей молодости; там измяты груди их, и там растлили девственные сосцы их. Имена им: большой – Огола, а сестре ее – Оголива. И были они Моими, и рождали сыновей и дочерей; и именовались – Огола Самариею, а Оголива Иерусалимом. И стала Огола блудить от Меня и пристрастилась к своим любовникам, к Ассириянам, к соседям своим, к одевавшимся в ткани яхонтового цвета, к областеначальникам и градоправителям, ко всем красивым юношам, всадникам, ездящим на конях; и расточала блудодеяния свои со всеми отборными из сынов Ассура, и оскверняла себя всеми идолами тех, к кому ни пристращалась; не переставала блудить и с Египтянами, потому что они с нею спали в молодости ее и растлевали девственные сосцы ее, и изливали на нее похоть свою. За то Я и отдал ее в руки любовников ее, в руки сынов Ассура, к которым она пристрастилась. Они открыли наготу ее, взяли сыновей ее и дочерей ее, а ее убили мечом. И она сделалась позором между женщинами, когда совершили над нею казнь. Сестра ее, Оголива, видела это, и еще развращеннее была в любви своей, и блужение ее превзошло блужение сестры ее. Она пристрастилась к сынам Ассуровым, к областеначальникам и градоправителям, соседям ее, пышно одетым, к всадникам, ездящим на конях, ко всем отборным юношам. И Я видел, что она осквернила себя, и что у обеих их одна дорога. Но эта еще умножила блудодеяния свои, потому что, увидев вырезанных на стене мужчин, красками нарисованные изображения Халдеев, опоясанных по чреслам своим поясом, с роскошными на голове их повязками, имеющих вид военачальников, похожих на сынов Вавилона, которых родина земля Халдейская, она влюбилась в них по одному взгляду очей своих и послала к ним в Халдею послов. И пришли к ней сыны Вавилона на любовное ложе, и осквернили ее блудодейством своим, и она осквернила себя ими; и отвратилась от них душа ее. Когда же она явно предалась блудодеяниям своим и открыла наготу свою, тогда и от нее отвратилась душа Моя, как отвратилась душа Моя от сестры ее. И она умножала блудодеяния свои, вспоминая дни молодости своей, когда блудила в земле Египетской; и пристрастилась к любовникам своим, у которых плоть – плоть ослиная, и похоть, как у жеребцов. Так ты вспомнила распутство молодости твоей, когда Египтяне жали сосцы твои из-за девственных грудей твоих. Посему, Оголива, так говорит Господь Бог: вот, Я возбужу против тебя любовников твоих, от которых отвратилась душа твоя, и приведу их против тебя со всех сторон: сынов Вавилона и всех Халдеев, из Пехода, из Шоа и Коа, и с ними всех сынов Ассура, красивых юношей, областеначальников и градоправителей, сановных и именитых, всех искусных наездников. И придут на тебя с оружием, с конями и колесницами и с множеством народа, и обступят тебя кругом в латах, со щитами и в шлемах, и отдам им тебя на суд, и будут судить тебя своим судом. И обращу ревность Мою против тебя, и поступят с тобою яростно: отрежут у тебя нос и уши, а остальное твое от меча падет; возьмут сыновей твоих и дочерей твоих, а остальное твое огнем будет пожрано; и снимут с тебя одежды твои, возьмут наряды твои. И положу конец распутству твоему и блужению твоему, принесенному из земли Египетской, и не будешь обращать к ним глаз твоих, и о Египте уже не вспомнишь. Ибо так говорит Господь Бог: вот, Я предаю тебя в руки тех, которых ты возненавидела, в руки тех, от которых отвратилась душа твоя. И поступят с тобою жестоко, и возьмут у тебя все, нажитое трудами, и оставят тебя нагою и непокрытою, и открыта будет срамная нагота твоя, и распутство твое, и блудодейство твое. Это будет сделано с тобою за блудодейство твое с народами, которых идолами ты осквернила себя. Ты ходила дорогою сестры твоей; за то и дам в руку тебе чашу ее. Так говорит Господь Бог: ты будешь пить чашу сестры твоей, глубокую и широкую, и подвергнешься посмеянию и позору, по огромной вместительности ее. Опьянения и горести будешь исполнена: чаша ужаса и опустошения – чаша сестры твоей, Самарии! И выпьешь ее, и осушишь, и черепки ее оближешь, и груди твои истерзаешь: ибо Я сказал это, говорит Господь Бог. Посему так говорит Господь Бог: так как ты забыла Меня и отвратилась от Меня, то и терпи за беззаконие твое и за блудодейство твое. И сказал мне Господь: сын человеческий! хочешь ли судить Оголу и Оголиву? Выскажи им мерзости их; ибо они прелюбодействовали, и кровь на руках их, и с идолами своими прелюбодействовали, и сыновей своих, которых родили Мне, через огонь проводили в пищу им. Еще вот что они делали Мне: оскверняли святилище Мое в тот же день, и нарушали субботы Мои; потому что, когда они заколали детей своих для идолов своих, в тот же день приходили в святилище Мое, чтобы осквернять его: вот как поступали они в доме Моем! Кроме сего посылали за людьми, приходившими издалека; к ним отправляли послов, и вот, они приходили, и ты для них умывалась, сурьмила глаза твои и украшалась нарядами, и садились на великолепное ложе, перед которым приготовляем был стол и на котором предлагала ты благовонные курения Мои и елей Мой. И раздавался голос народа, ликовавшего у нее, и к людям из толпы народной вводимы были пьяницы из пустыни; и они возлагали на руки их запястья и на головы их красивые венки. Тогда сказал Я об одряхлевшей в прелюбодействе: теперь кончатся блудодеяния ее вместе с нею. Но приходили к ней, как приходят к жене блуднице, так приходили к Оголе и Оголиве, к распутным женам. Но мужи праведные будут судить их; они будут судить их судом прелюбодейц и судом проливающих кровь, потому что они прелюбодейки, и у них кровь на руках. Ибо так сказал Господь Бог: созвать на них собрание и предать их озлоблению и грабежу. И собрание побьет их камнями, и изрубит их мечами своими, и убьет сыновей их и дочерей их, и домы их сожжет огнем. Так положу конец распутству на сей земле, и все женщины примут урок, и не будут делать срамных дел подобно вам; и возложат на вас ваше распутство, и понесете наказание за грехи с идолами вашими, и узнаете, что Я Господь Бог».
Считаете ли вы после прочтения подобных рассуждений и слов Господней, Бога – тираном?
Извергом?
Палачом?
Я – нет.
Я согласен с Ним.
Те, кто осквернил слово Его, те кто предал веру в Него и пошел на поводу у сластолюбия, должны помнить – их ждет возмездие.
Впрочем, я не чище первой Евы.
Я нарушил все десять заповедей. Или так хотел думать, что нарушил.
Но, то что трахал девушек и не бежал в церковь за прощением – было грехом.
Хм… но, вас же не интересует мое духовное состояние?
Вас интересуют мои поступки.
Итак… после того, что сказала мне Лизи, я был не просто зол… я был тем самым Богом, который жаждал возмездия. И чтобы это возмездие коснулось ее порочной душенки.
Я сидел за столом и смотрел, как Лизи воркует с мужчиной, которому лет, сколько и нам в сумме.
Я смотрел и думал – а ведь это я виноват в этом.
Отчим опорочил невинное дитя, а я лишь закрепил его результат.
Чему удивляться?
Порок, в лице милой девушки с ясно-голубыми глазами.
Как же я хотел подойти к ней и сделать что-нибудь ужасное.
Я хотел схватить ее за шкирку, толкнуть на пол и избивать до смерти.
Я хотел этого, видит Бог, и подстрекает Дьявол.
Но, я не сделал этого.
Я тупо смотрел на нее, а в голове вертелись шестеренки, точно шипованная хреновина, вытягивающая кишки из грешника.
Шелби смотрела на меня, потягивая пиво и закусив губу, которую я укусил.
Ей было больно, так, что по ее щеке скатилась слеза.
Я рассчитывал, что меня отпустит от ярости, но поводок крепко стянул шею.
Ты знаешь ее? – спросила она меня.
Кого?
Ту девушку из туалета.
Я бы хотел сказать, что не знаю ее. И знать не хочу.
Когда-то знал. – Ответил я. 
Шелби пододвинулась ко мне. Ее рука коснулась моих волос. Пальцы пропустили несколько прядок.
Но ты все еще думаешь о ней.
Я посмотрел на Шелби.
Я хотел бы сказать ей, что нет – не думаю. Что она для меня пустое место. Она – никто. Но… это было не так… эта сучка занимала в моей груди свое место. Заслуженно или нет, но я не мог оправится от Лизи.
Я хотел знать, кого она родила – мальчика или девочку. Но, опять же не отрывал свою задницу с места.
Я сидел за столом с Шелби, что ерошила мои волосы, пока Лизи развлекалась с новоиспеченным еб…, пока ее ребенок, которого она оставила в роддоме, ждал свою мать… пока, этот гребанный мир готовился к концу света, эта тварь развлекалась.
Я смотрел на Шелби, отчего-то вспомнив свой недавний сон.
Темнота.
Не та, от которой, спустя некоторое время, привыкают глаза и видят очертания предметов.
Она необычная.
Слишком черная.
Слишком плотная.
Она повсюду.
Она, как вакуум.
Она вбирает в себя.
И тишина…
Такая же сосущая.
Всепоглощающая.
Она, как и темнота, тянется отовсюду.
А еще здесь есть кто-то… нечто.
Оно так же огромно, как и темнота, и тишина.
Оно вокруг.
Оно, бесконечно.
Оно, как палатка, уберегающее путника от ветра и дождя.
Как одеяло, согревающее от холода.
Но минус в том, что Это… ни идет ни в какое сравнение с добром. От Этого веет опасностью.
Нет.
Это несет опасность.
Страх.
Страх, от которого стынут жилы и леденеет кровь.
От Этого легкие перестают функционировать и сжимаются в кулак.
От Этого… появляется желание убежать или пятиться назад, пока не наткнешься на стул, над которым висит удавка.
Это вынуждает встать на стул и сунуть голову в петлю, чтобы избавится от страха.
Это даже не смерть… это ужас.
Обнаженный, выпотрошенный… физический ужас.
Ужас, который чувствуется всеми фибрами кожи, клеток.
Все настолько реально, что до этого можно достать рукой. Коснуться и ощутить плотность и упругость.
На ощупь… походит на желе, только все это не так просто расходится по швам… скорее, оно продолжает растягиваться.
А после голос, что несет за собой тот ужас. Не обещания, а клятву ужаса.
Он везде.
Он сочится, как кровоточащие раны.
Он рубит, кромсает, рвет… он раздирает на куски.
Голос… от которого теряется слух… от которого язык немеет… от которого конечности деревенеют… от которого, душа покидает тело…
Загляни себе за шиворот.
Был ли это Шалтай-Болтай?
Мой детский кошмар, который вырос вместе со мной, я не знаю.
Я никого не видел во сне, лишь чувствовал.
Я чувствовал, что… не ощущаю своего тела.
Может, я был мертв?
Черт, кто знает.
О чем ты думаешь? – спрашивает меня Шелби. Ее нога, закинута на мою. Моя рука лежит на внутренней стороне ее бедра и медленно скользит вверх, к трусикам, которые я трахнул своим носом.
Я бы трахнул их и своим ртом, если бы меня попросили.
Думаю, как ты будешь отсасывать мне под столом.
Мои пальцы подхватили трусики и отодвинули их в сторону, нащупав мягкую и гладкую плоть. Я скользнул внутрь ее естества двумя пальцами, а Шелби в ответ застонала.
Хочешь, чтобы я сделала это прямо здесь? – шепчет она, пока мои пальцы входят в нее.
Да.
Я хочу, чтобы эта сучка с ясно-голубыми глазами видела, каким я могу быть ублюдком.
Собственно, я им и являюсь.
Я хочу, чтобы она видела, насколько мне ненавистны женщины, что я готов их иметь на глазах у всех.
А может, позже… я трахну и Лизи.
Шелби кончила.
Я вытащил из нее пальцы и облизал.
На вкус она была хороша… но не достаточно, чтобы идти вровень с Лизи.
Она залезла под стол и расстегнула молнию на моих джинсах.
Вытащила мой член и обхватила губами.
Черт, я был копией отчима.
Преспокойненько сидел на своем месте и цедил пиво, пока Шелби обрабатывала меня.
Я смотрел на Лизи и удовольствие било в пах.
А потом, наши взгляды встретились, что несомненно приблизило меня к пику.
Я поманил ее пальцем.
Она, что-то шепнула своему еб… и подошла ко мне.
Я снова жестом поманил ее.
Ее волосы были заплетены в косу и когда она наклонилась ко мне, ее коса скользнула на грудь.
Я схватил ее за косичку.
Жди меня в туалете. – Процедил я.
Взгляд Лизи переместился на Шелби. Она была… шокирована.
Да, пожалуй, это подходящее слово.
Что я сказал только, что? Повтори. – Потребовал я. Кульминация была почти у порога.
Ждать тебя в туалете. – Ответила она.
Правильно. – Я отпустил ее, и не отводил глаз, пока Лизи не скрылась в уборной.
И, кстати, я кончил не потому, что Шелби хорошо справлялась.
Я кончил потому, что представлял, как буду трахать Лизи.
Как буду жестко брать ее и причинять боль.
Боль, которую она заслуживает.
Именно эти мысли, эти картинки, вскрыли мой мозг, выжимая капли семени.
Я застегнул молнию и сказал Шелби – что сейчас приду.
В уборной торчала клиентура клуба. Обдолбанная и жаждущая приключений на свою гребаную задницу.
Меня они не волновали.
Среди них, я видел лишь Лизи, которая смотрела на меня своими ясно-голубыми глазами.
В кабинку. – Велел я.
Она послушно вошла, и я за ней следом.
Шон, пожалуйста. Не делай этого. – Она испуганно смотрела на меня, и я, черт возьми, салютовал в эту честь.
Не делай – чего?
Того, что ты собираешься сделать со мной. – Лизи сглотнула, когда я запер кабинку.
Будто ты знаешь, что я собираюсь сделать с тобой. – Я усмехнулся.
Я вижу это по твоим глазам.
Ты многого не видишь, Лизи. – Я потянулся к молнии. – Ты, разве не знала? Порок, искупается лишь пороком.
Пожалуйста.
Я толкнул ее к стенке кабинки и задрал платье. Ухватившись за лямки ее трусиков, я рванул их на себя, так что ткань с треском расползлась на куски.
Пожалуйста, Шон…
А, да, мне по хрен на твое – «пожалуйста, Шон».
Она заслужила этого.
Твой новый дружок, трахает тебя лучше, чем я?
Я спустил штаны, а Лизи даже не пыталась открыть замок и выбежать из кабинки.
Уж, не знаю, что у нее было на уме. Может, это ее новая любовь к хард-кору?
Она лишь смотрела на мой член, который вздымался над полом.
Я уселся на унитаз, жестом приглашая присесть.
Можно ли меня назвать милым в этот момент?
Черт, нет!
Не то, чтобы я не хотел создавать много шума… я давал ей возможность, понять – что она тварь, что она никчемное, грязное создание, которой плевать на собственного ребенка. И да… я сделаю это без резинки.
Конечно, я не уверен, может она принимает противозачаточные.
Даже, если это и так… или нет… но в этот раз, она поступит правильно.
Курица-наседка в ней умрет навсегда.
Садись, Лизи.
И она снова повиновалась.
Я не хотел с ней нежничать.
Только она нависла над моим членом, своим лоном, как я ухватил ее за бедра и насадил.
Лизи вскрикнула.
Но, черт, ей не было больно. А мне было… потому что, эта потаскуха была влажной и готовой для меня.
Я двигался в ней.
Жестко.
Беспощадно.
А потом я прижался к ее губам.
Дьявол, я целовал ее также неистово, как и трахал… я сминал ее губы в поцелуе, с такой же жадностью, что и утопающий, что пытается выбраться на поверхность, глотнуть воздуха.
Я никогда ее не целовал.
Никого не целовал вообще. Для меня это было глупостью.
Но, сейчас – это было необходимо.
И она отвечала мне тем же.
Мы задыхались от нехватки воздуха.
Задыхались от страсти, что обрушилась на нас.
Но, я хотел сделать ей больно… черт возьми, я молил об этом.
Я стянул лямки с ее платья и больно сжав ее груди, вцепился зубами в соски.
Я кусал их… до крови, а Лизи стонала и шептала, что любит меня.
Что, мать твою, я делал?
Что, мать твою, с ней происходит?
Разве, меня можно любить?
Черт, я хотел вырвать ей язык. Хотел сломать ей шею, только, чтобы она заткнулась.
Я оторвался от груди, схватив ее за волосы. 
Никогда, больше не говори этого. – Рычал я. Мой член работал в ней, как отбойный молоток. – Слышишь? Никогда – больше. – И я снова целовал ее, поражаясь тому, насколько сильно я испортил невинную овечку.
После, я трахнул ее, как и Шелби, поддерживая под бедра.
Я трахал и кусал ее.
Все это, черт возьми, было так нормально… так привычно.
Я не сентиментальный придурок. Не сопливый задрот, которому по душе мыльные оперы и воспоминая о деревенской бабушке, лузгающей семечки на лавочке… 
Я ублюдок, которому по душе, причинять боль.
Я почти душил ее, когда вбивался в ее мягкую плоть.
И Лизи была не против этого. Она раз за разом получала разрядку.
Это не нормально… это не правильно.
Кого ты родила? – спросил я, обливаясь потом. В кабинке было жарко, как в парилке.
Девочку. – Выдохнула она и я кончил.
Я взорвался в ней, что у меня заложило уши, а сердце почти вырвалось из груди.
Девочку… девочку… девочку…
Я повторял ее ответ в своей голове, пока поправлял одежду.
Дочь.
У меня есть дочь.
 
ГЛАВА 20

 
Забавно, но иногда я вспоминаю, как началась моя карьера проститутки.
Тогда, три года назад, у отца случился инсульт.
Врачи предзнаменовали ему недолгую жизнь, если, конечно, у отца не появится новое, молодое сердце, или хотя бы дорогостоящие препараты, поддерживающие мышечный орган в тонусе.
Вот тогда, я и увидела объявление в газете – приглашаются молодые и энергичные девушки. О самом роде занятий не сказано, но зарплата почасовно.
Хах, я бы выразилась – поминутно. Потому как, клиент мог кончить за пару минут. А за час, я могла обслужить таких двадцать или тридцать.
Считайте сами.
Родителям я ничего не сказала.
Пришла по адресу и, хм… меня встретила фотостудия, с голыми полами и стенами.
Белая ткань, растянутая на всю стену и, собственно, сам фотоаппарат.
Мужчина, который сидел у аппарата и листал журнал с голыми бабами, показался мне вышибалой.
Он поднялся, улыбнулся мне и представился Грэгом.
Я подумала – уууаааууу…
По телефону, его голос представлялся мне совершенно иным представителем мужской половины планеты.
Высокий, подтянутый, привлекательный. С обворожительной улыбкой.
А на деле, оказался огромный шмат сала, с короткой стрижкой. Точнее… шматы сала, это были его затвердевшие мускулы. Ага.
Он спросил мое имя. Сколько мне лет. Учусь ли я или работаю.
Я ответила на все вопросы, но не могла дождаться ответа на главный вопрос – что это за организация.
У меня, конечно, было два варианта: первый – ему требуется модель для журнала. Второй – девушка для эскорт услуг.
Когда Грэг спросил меня – занималась ли я когда-нибудь, подобными вещами?
Да, подумала я, я оказалась права насчет второго варианта. Ему нужна была проститутка.
Нет. – Ответила я.
Хм… знаете, это вопрос имел двойственный подтекст.
Трахалась ли я с мужчинами за деньги? И трахалась ли я вообще?
Так, что считайте – я на все ответила, категоричным – нет.
Так, ты Дева Мария. – Усмехнулся Грэг. – Ты девственница?
Да. – Ответила я, нисколько не смутившись. А он, наверняка, думал, что я покраснею как помидор, начну втирать, что это грех и все прочее дерьмо. Будто я католичка и это непостижимо в моей вере.
Да, я католичка, но это нисколько не мешает мне жить.
Да, ты законсервирована по полной. – Протянул Грэг, оглядывая меня с ног до головы. – Девственность сейчас в цене. Особенно с выдержкой в двадцать два года. И если ты согласна работать на меня, то мы продадим ее за хорошую цену.
За какую? – спросила я, совершенно не представляя, что меня ждет впереди.
Ну, смотри. – Грэг скрестил руки на груди. – Двадцатка за минет. Полтинник за обычный секс. Сотня – анальный и прочие извращенские штучки. А за девственность, - он сузил глаза, просчитывая в голове арифметику. – За пять или семь сотен.
Не плохо. Я могу купить лекарство отцу.
Короче, я решила – велика потеря, лишиться девственности. Кому она нужна? Мы сейчас не в шестнадцатом веке, когда мембрана была неотъемлемой частью чистой родословны и признака хороших манер.
Поэтому, я согласилась.
Мне нужны были деньги, чтобы вылечить отца… ну, или хотя бы продлить его жизнь еще на несколько месяцев.
Битва за мою девственность не была до крови… но клиентов, хватило бы, чтобы выстроить китайскую стену. Ха-ха.
Грэг постарался. В этом я ему точно благодарна.
Он, скажем так, решил – что первый раз, он определяет судьбу.
Поэтому, для меня мой будущий сутенер выбрал молодого и симпатичного парня.
Ему двадцать девять и он богат.
Если честно признаться… я влюбилась в него. Влюбилась в его пшеничные, с медным отливом волосы и золотисто-карие глаза. Я влюбилась в его голос и в его улыбку.
Короче говоря, я возомнила себя прекрасной дурнушкой… или Вивьен, что встретила богача Эдварда Льюиса и после они жили долго и счастливо. 
Вот, вам плата за просмотр подобного дерьма, которого в жизни не существует.
Его звали Майкл.
Он не называл своей фамилии.
И не говорил, кем и где работает.
Но, меня это и не интересовала… ведь, я летала в облаках, как последняя дурочка.
Майкл устроил нам романтический ужин.
Мы пили вино, говорили о книгах и музыке.
А потом… случилось это.
В смысле, он поцеловал меня.
Тогда, я не зацикливалась на табу о поцелуях. Тогда, я жаждала этого и только с Майклом.
В принципе, у меня было много парней… но, даже с ними я не целовалась.
Я с ними гуляла, общалась. Но дальше этого не выходило.
Может, потому что я видела в них не подходящую кандидатуру?
А Майкл подходил по всем параметрам.
Сначала мы целовались, а после оказались в постели.
Одежда не долго задержалась на нас… так, что поцелуи, переходили в ласки.
Трепетные и нежные.
Особенно, когда Майкл был у меня между ног… я чувствовала, как гребаные бабочки порхают в моем животе.
Он был нежен со мной... он был нежен, когда входил в меня.
И он был прекрасен… его тело, его поцелуи… его член.
Он не был большим, он был ровно таким, каким мне хотелось.
И я была счастлива…
А когда все закончилось, Майкл не поцеловал меня.
Он слез с меня и начал одеваться. Потом достал бумажник и положил деньги на кровать, сказав, чтобы я одевалась.
Трудно передать, что я тогда испытала.
Я ведь влюбилась в него. А это первое и самое главное правило – не влюбляться в своих клиентов.
А я нарушила его… поцелуй сгубил меня. Именно он укрепил во мне это чувство.
Майкл вызвал мне такси и пока я пыталась справится с давящим комом в груди, я не смотрела на него.
Я не хотела плакать.
Я запрещала себе плакать.
Я поняла… что принцесса превратилась в тыкву, а Эдвард Льюис не побежал за Вивьен и не сказал, что любит ее. Он закончил с ней отношения до того, как купил ее на всю ночь.
Такси привезло меня к Грэгу.
Раз уж у тебя это было впервые, - сказал он, пересчитывая банкноты. – То я, возьму две сотни с семи. В остальном, я буду забирать тридцать процентов с выручки.
Если честно, я хотела, чтобы Грэг забрал эти деньги.
Я не могла их оставить… но отец.
Только ради него, эти деньги пошли на лекарство.
После, я чувствовала себя погано… разбито. Я думала так:
Хочу умереть.
Это, пожалуй, самая нормальная мысль в моей голове, за всю свою гребаную жизнь.
Опрокинуть чертов стул и сдохнуть.
Почему это так сложно? Лишиться жизни? Я уже стою на краю пропасти, стоит только сделать шаг вперед и потерять связь с миром?
К чему ныть и сетовать на неудавшуюся судьбу… она и так достаточно меня поимела во все щели, о некоторых, я даже понятия не имела.
Достаточно настрадалась, чтобы делать два шага назад и отступать от намеченной цели.
Меня уже ничто не держит.
Даже тот, в которого я до сих пор влюблена, и что насрал в мою душу и размазал все к чертям собачьим. Абстракционизм, который он устроил в свалке моей души, породил лишь желание отдать Богу или дьяволу душу.
Может, я не достаточно сильная?
Что же… да, я не поступила в Гарвард… не стала журналистом… не протираю задницу в кабинете за столом и не ковыряюсь в носу, как толстосумы.
Я, блин, была рядовым работником в магазине.
А теперь, стала шлюхой, которую трахают мужчины за деньги.
Я смотрела на себя в зеркало и ужасалась.
Срань Господня… в кого я превратилась?
В мумие?
Ходячий призрак, с тенями под глазами и бледным лицом.
И самое большое тому подтверждение – серые глаза, что расползлись на пол лица.
Этот ублюдок, в которого я влюбилась, за какие-то пару дней, забрал фунты моего веса и блеска в глазах, оставив после себя пустоту.
С тех пор, я не целуюсь с клиентами.
Я не хочу снова проходить через это.
Да, мне было двадцать два, а не шестнадцать, чтобы так зацикливаться на красивом мальчике.
Но, черт, что я могла сделать – это была моя первая и, наверное, последняя любовь в жизни.
После, я познакомилась со «Свит Бон» и с Пеппер.
Девчонки давно работали с Грэгом и многое рассказали, что может быть в поприще проститутки.
Ты можешь плакать. Ты можешь смеяться. – Говорила Пеппер. – Но не забывай брать плату с клиента.
Имитируй оргазм. – Вторила «Свит Бон». – Если будешь кончать с клиентами, похоронишь себя заживо.
Да, подумала я. Значит, оргазм – это как и поцелуй. Табу.
Делай так, как требуют клиенты. – Кивала Пеппер. – Ты можешь получить еще двадцатку сверху и оставить ее себе, как чаевые. Со мной тако частенько случается.
Дайте мне блокнот и я бы конспектировала это дерьмо в лучшем виде.
А если клиент захочет поцелуев? – спрашиваю я у девочек. Они в ответ ржут.
Значит, целуй. – Отвечает «Свит Бон».
А если я не хочу этого?
Шори, клиенты не особо любят слюни. – Говорит Пеппер. – Им по душе, когда целуют их член.
Девочки снова ржут.
Ну, а если так случилось, то думай о чем-нибудь дерьмовом. О разложении, например. Только, - Пеппер насмешливо грозит мне пальцем. – Не блевани клиенту в рот… если, конечно, он от этого не кончает.
А, что, и такое бывает? – ужасаюсь я. 
«Свит Бон» переглядывается с Пеппер.
Случается дерьмо. – Заявляет она.
Хм…
Ну, говорить вам о том, как я получила свое прозвище – Шори, думаю не стоит. Все и так понятно.
Когда я пришла к Грэгу, я была девочкой.
Пораскиньте мозгами (смеюсь над собой).
Вот так и закрутилась моя карьера проститутки.
Секс без любви.
Притворный оргазм.
Фальшивые нежности.
А клиенты… дьявол, они были настолько разными, что я и не представляла, что мужчины могут быть такими.
Милые. Нежные. Веселые. Печальные. Грубые. Инфантильные. Доминанты.
Черт, список характеристик – отражался в каждом из них.
До того, как со «Свит Бон», случилась неприятность, мы обслуживали клиентов не только на улице.
Мест было предостаточно, и мы покорно воспринимали ту или иную фантазию мужчины, как за спасибо.
Я понимала – мужчинам не хватает в этой жизни пинка, который перевернул бы их судьбы с ног на голову.
Помниться, был у меня странноватый клиент. Я с ним была раза четыре. 
Он любил делать это в кинотеатре.
Клиент назвался Джошем и он с жаром говорил, как любит запах попкорна и толпы народа, ожидающих сеанса. Любил широкий экран и акустику.
Но любовь, которую он возвышал по максимуму, проявлялась в другом.
Каждый раз, Джош приносил с собой пакет с попкорном и пустой, большой стакан из-под попкорна, с вырезанным отверстием в дне.
Зачем? А сейчас узнаете.
Мы садились на средний ряд. Свет мерк и экран с белого переключался на цветные картинки.
Колонки, транслировали трейлеры фильмов, которые только должны начать свой путь в кинотеатрах.
А Джош тем временем, расстегивал ширинку, доставал свой член и просовывал в отверстие чашки из-под попкорна.
Знаете, на что это походило?
На толстый корень в пустом горшке.
Он велел мне дрочить его член, пока сам смотрит фильм и жует попкорн.
Я делала, как он желал.
Плюс был в том, что никто, если конечно, рядом никто не сидел, не видел, какой сюрприз таится в стакане попкорна.
С другой… даже если бы с нами кто-то и сидел рядом, Джоша это только еще больше возбуждало.
Перед тем, как кончить, он просил меня согнуть его член, чтобы сперма брызгала на стенки стакана. А после, остатки попкорна отправлялись в стакан.
Джош смешивал воздушную кукурузу со своей спермой и преспокойно жевал.
Он и мне предлагал.
Я старалась подцепить ту, что не вымазалась в семени. Хотя, делала вид, что его вкус меня восхищает. Ага.
Покончив с попкорном, Джош вытаскивал свой член из чашки и убирал в штаны.
Мы уходили, когда до конца сеанса еще оставалось сорок минут.
Вот так он развлекался.
Мне с ним везло.
Он платил сотню и его интересовал только такой способ разрядки, а не приевшийся трах.
Был еще один.
Кажется, его звали Эдди.
Эдди любил особое развлечение.
Мы встречались у кассы аттракциона.
Эдди покупал два билета на Американские Горки.
Но, перед тем, как занять места, мы шли в туалет.
Эдди носил с собой лубрикант и шарики на веревке.
Черные, глянцевые, и кажется веревка была из естественных волокон.
Из тех веревок, которые намного грубее и буквально въедается в плоть.
Короче говоря, Эдди отдавал мне все это добро, а сам снимал штаны и становился раком. 
В первый раз я растерялась, но в последующие, я точно знала, что надо делать.
Я хорошенько смазывала его анус и шарики.
Затем, один за другим, проталкивала в его кишку.
Эдди стонал. Его бедра, бледные и в веснушках, напрягались так сильно, что вздувались вены.
Закончив фаршировать индейку, я выходила из уборной, а Эдди был там еще несколько минут.
Подозревают, что он дрочил.
После, мы садились на Американские Горки и неслись по изломанным рельсам.
Так я еще не смеялась. Ощущение были катастрофически нереальными.
А что до Эдди… так, он пыхтел, потому что, от резких спусков или подъемов, шарики в нем двигались, а анус сжимался.
Ощущения непередаваемые.
Не удивлюсь, что за нашу поездку, он кончил с десяток раз. 
Третий, предпочитал получать разрядку от трусов.
Не от своих, конечно, и не от девушки, модельной внешности.
Трусы, как бы это не выглядело отвратно, принадлежали его тетке.
Кстати, с ней он и делил дом.
Кандидата звали Элайн.
Этот Элайн, снимал меня на час, исходя предконвульсивной слюной и нетерпением использовать свои тряпочные игрушки.
Элайн шептал мне, пока я его раздевала, что он украл две пары трусов своей тетки, из корзины для грязного белья.
Он говорил, что ненавидит ее, но то, как она пахнет – не дает ему покоя.
Элайн был истинным ценителем остатков мочи и прочих выделений на трусах.
Вообщем, все заключалось в том, чтобы одну пару трусов, я засунула ему в рот, и пока он почти задыхается грязной вонью, вторые крепко затягивают его член.
Только так, он мог добиться разрядки.
И только так я мастурбировала ему, пока Элайн плакал, как ребенок и тяжело дышал.
Вы наверное подумаете – о, Боже, да тебе попадались только извращенцы.
Нет.
Скажу, что мужчины, которые предпочитали извращения, и мужчины, которые предпочитали обычный секс – в равной степени.
Но, лично я, выбрала бы извращенцев, которые извращались с самим собой, вроде Джоша, Эдди и Элайна.
Можно сказать, мне не приходилось работать своим местом, чтобы ублажить их.
Иногда, я задавалась вопросом – а как они трахаются со своими женами?
У Джоша и Эдди были жены, и как они жертвовали своими наклонностями?
А может и не жертвовали?
Может, Джош упражнялся с пластиковым стаканчиком, а Эдди просил свою супругу засунуть ему лампочку в задницу…
Мне хотелось спросить, но это было бы не корректно.
Так, что оставалось только гадать.
И что в итоге…
Я вынуждена торчать в гостинице, в которой побывала тысячу раз.
Вынуждена скрываться от сумасшедшей старушенции и от ее сынка.
Вынуждена ждать, когда все уляжется.
Только тогда, я смогу покинуть Ланчин, чтобы перестроить свою жизнь на канал – «Благочестивые Американки».
Час назад приняла сорокапятиминутный душ, смывая с себя все переживания и мысли.
После, заказала ужин в номер.
«Голубая форма» постаралась, чтобы доставщик остался за порогом, а вот один из них вкатил тележку с блюдами, под серебряными крышками.
Неплохая еда. Неплохое вино.
Сейчас стою у окна в махровом халате и с бокалом белого полусладкого.
Не люблю дождь. Ненавижу его. Смотреть на то, как Папсквер тонет под ливнем, хуже, чем смотреть, как кастрируют евнуха. Не то, чтобы я была пессимисткой и любила пустить слезу… просто мне не нравился удрученный пейзаж. В такие моменты, я ощущаю себя не в своей тарелке.
Я открыла окно, впуская в комнату влажный воздух.
Ветер подхватывал капли, легкими взмахами лаская мое лицо.
Забралась на подоконник, прижав бокал к груди и смотрела, как люди бегают по улице в поисках крыши. Бедолаги. Кому-то было плевать и они шли под дождем. Их одежда темнела от воды, а волосы слипались в безобразные сосульки.
К слову сказать… был один момент, когда мне нравилось гулять под дождем.
Это было в детстве.
Пожалуй, мое самое-самое-самое приятное воспоминание.
Мне двенадцать и я радовалась воде, капающей с небес.
Мама говорила, что это ангелы плачут, пытаясь очистить мир от плохого. И вместе с этим, я очищалась сама. Как странно… я не чувствую себя защищенной. Кажется, лишь тогда, когда жила с родителями, под теплыми крыльями мамы и папы.
Черт, я так скучаю по маме и папе.
Скучаю по двоюродной сестре.
Мне бы хотелось вернуться в прошлое и пересмотреть свои возможности.
Может тогда, я бы не согласилась на предложение Грэга.
Может тогда, я бы устроилась еще на одну работу, а не предпочла подставлять свою задницу под клиентов.
Иногда… кажется, что мое будущее не сдвинется с мертвой точки. Я застряну в этом теле. В этом возрасте.
А иногда мне кажется, что я живу прошлым…
Гребаный дождь.
Я допила вино, отставив бокал на подоконник.
Надо было попросить чай с ромашкой.
И с мятой.
Черт, я не отказалась бы от какой-нибудь приятной травки, чтобы получить должное расслабление. Конечно, я не из тех, кто прибегает к подобной релаксации… но учитывая мое нынешнее положение, я готова вынюхать пакет кокса и забыться в наркотической волшебной сказке, без обезумевшей старушки и трупов.
Говорят – раз Миссисипи. Два Миссисипи.
А я говорю – раз ромашка. Два ромашка. 
И тут, пока я тупо пялюсь на мокрые рисунки дождя на асфальте, слышу за дверью голос детектива и вялые ответы «голубой формы».
Опля.
Затем раздается стук и я спрыгиваю с подоконника, чтобы открыть ему.
Но, перед этим, я взбиваю волосы и оправляю халат.
Не то, чтобы я хочу понравился ему… я и так знаю, что детектив Филип хочет меня.


ГЛАВА 21


- А, детектив. – Она улыбается. – Проходите. Я ждала вас.
Не сомневаюсь.
Я вхожу в номер, заметив, что окно открыто, а на подоконнике стоит пустой бокал. Рядом, столик с блюдами.
- Вы голодны? – спрашивает она. – Я не думала, что здесь такие огромные порции. Боюсь, я просто не осилю их.
Я испытываю не тот голод, находясь в номере с мисс Пирс… но, черт, когда я в последний раз нормально ел?
- Да, спасибо. – Иду в ванную комнату. Справляю нужду, предупреждая своего напарника, чтобы он не встревал раньше времени. А лучше, чтобы вообще не встревал.
Не хотелось бы мне трахнуть мисс Пирс, когда за дверью парни, с которыми я работаю.
Мне, конечно, плевать… но, Маркси вздует меня по полной программе.
Мою руки и вытираю полотенцем, заодно проверив остальные.
Сухие.
Хм, значит, мисс Пирс, любит надевать халат на влажное тело.
Так, стоп. А, ты, я тыкаю на свой член, заткнись.
Возвращаюсь в гостиную.
Мисс Пирс выкладывает на тарелку жаренного цыпленка и картофель фри.
- Вино?
- Я не пью вино. – Сажусь за стол.
Она улыбается.
- Если смешать скотч и вино – получится дрянной коктейль.
Луплюсь на нее, как придурок.
Откуда она узнала, что я пил скотч?
- Мой отец пил скотч. Я узнаю этот запах. – Она усаживается напротив меня и закуривает.
Я киваю, подхватывая ножку цыпленка.
- Как вам здесь?
Мисс Пирс пожимает плечами.
- Здесь крутят мои любимые каналы. «Spike TV» и «E! Развлекательное телевидение». Не плохо. А у вас, как? Есть продвижения?
- Не много. – Пережевываю мясо и картошку. Хочу спросить, знает ли она, что ее удочерили. – Могу я задать вам не скромный вопрос?
Мисс Пирс смеется, стряхивая пепел в пепельницу.
- Не скромный вопрос? Да, вы растете, детектив. Валяйте.
- Это не тот вопрос, на который вы рассчитываете. – Сдуру, выпаливаю я.
- А откуда вам знать, на какой вопрос, я рассчитываю? – она затягивается сигаретой.
Ладно. Я придурок.
- Вы знали, что вас удочерили супруги Пирс?
Судя по тому, как у нее выпала сигарета, а мисс Пирс, спешно ее подхватила, затирая пятно от пепла – нет.
- С чего вы взяли?
- Располагаем кое-какой информацией. – Увильнул я. Честно говоря, я не уверен в этом. – Нам известно, что вас удочерили супруги Пирс, когда вам был месяц отраду.
Она глубоко вдыхает, нервно стряхивая пепел.
- Нет, я не знала. Мама ничего не говорила. Но, я думаю, что поняла бы ее, если бы она сказала мне. Может, с недельку и подулась, но поняла. Раз биологическая мать оставила меня, значит, на то были причины. – Тушит сигарету и закуривает вторую. – А биологическая мать… о ней что-нибудь известно?
- Только имя и адрес. Некая Лизи Дэй. Ей было семнадцать, когда вы родились.
Мисс Пирс хмыкает.
- Тогда понятно. Глупенькая девочка, не хотела брать на себя ответственность, в лице ребенка. И что вы собираетесь с ней делать? Предъявить ей претензии?
- Нет. Я собираюсь завтра поговорить с ней.
- Она, как-то относится к вашему делу?
Вытираю рот и руки салфеткой.
- Я размышлял о вашем разговоре с миссис Чампин. Она сказала, что его глаза, ваши глаза. Вот я и подумал, возможно, биологическая мать была знакома с сыном миссис Чампин, с Шоном Леттер. – Да, только это ни черта не изменит. Парень умер двадцать два года назад. – Мне потребуется ваша кровь.
- Хотите удостоверится, что эта Лизи Дэй, моя мать?
- Заодно, хочу удостоверится, что Шон Леттер – ваш отец.
Мисс Пирс застыла.
- Что?
- Если анализ покажет совпадения с кровью миссис Чампин, то он является вашим отцом, а она вам – бабушкой.
- Что? – повторяет она, туша сигарету. – Это сумасшедшая старуха, моя бабушка? Вы, что издеваетесь? – мисс Пирс вскакивает с места. – Это глупо. Она не может быть моей бабушкой, а ее дурной сынок – моим отцом. Это все… да, откуда вам знать, что Лизи Дэй забеременела именно от него? Может, она спала со всеми подряд?
- Вот мы и узнаем.
Она трясет головой и шагает к окну.
- Не хочу даже думать, что это так.
- Я понимаю… это не совсем то, чего вы ожидали.
- Вы ни черта не понимаете, детектив. – Ее взгляд направлен на стеклянную витрину кондитерской. – Меня нисколько не задело, что собственная мать, оставила меня в роддоме. Но, вот остальное.
- Я могу и ошибаться, мисс Пирс. – Я подошел к ней.
Я хотел обнять ее… ну, вроде, успокоить. В какой там раз уже? Во второй?
Но, что-то мне подсказывало, что объятиями здесь не закончится.
- Лучше бы вы ошибались, детектив. Я не приму такую правду. Мои родители, Жасмин и Патрик Пирс. Точка.
Когда я хочу коснуться ее плеча, она резко разворачивается ко мне.
Даже бледная, мисс Пирс красива.
- Вы поедите к ней завтра?
Я хмурюсь.
- Да.
- Я поеду с вами. – Ее серые, холодные глаза воительницы, метают искры. Она рассержена. Она сбита с толку.
- Эм… это ваше право, мисс Пирс.
Мы смотрим друг на друга.
Пять минут.
Десять.
Ее взгляд блуждает по моему лицу, а мой в основном останавливается на ее губах.
Я хочу их. Я хочу их больше, чем ее тело.
- Мисс Пирс…
Она останавливает меня жестом.
- Я знаю, чего вы хотите, детектив. И я дам вам это.
Мисс Пирс обходит меня, направляясь к кровати.
Она стоит ко мне спиной, справляясь с поясом.
Затем, халат падает к ее ногам, и я забываю, как дышать.
Ее божественное тело… ее нежнейшая, цвета сливок, кожа… ее округлые ягодицы… ее изящная линия талии.
После, мисс Пирс забирается на кровать и ложиться на подушки.
Мои глаза слезятся, потому что, я не могу оторвать их от упругих холмов с коричневыми ореолами сосков. А когда, она сгибает ноги в коленях, и мне открывается ее розовая плоть, я пинаю себя под зад, по яйцам, по черепу…
Какого черта…
Я иду к ней.
Я иду, как зомбированная кукла Вуду.
Сажусь на изножье кровати, поджав под себя ноги и смотрю на нее.
Смотрю на то, как она закидывает руки за голову и ее груди чуть поднимаются.
Смотрю, как она раздвигает ноги, являя мне самое прекрасное местечко, которое я когда-либо видел.
Гладкое. Нежное. Розовое.
У меня текут слюни.
Я хочу впиться губами в это розовое лоно.
Хочу почувствовать ее вкус на языке и в горле.
Но, я снова пинаю себя по яйцам, не желая делать этого, когда за дверью торчат копы.
- Я не думаю…
- … вы слишком много думаете, детектив. – Томным голосом, произносит она. – Хотите, чтобы я вас раздела? – мисс Пирс садится на кровати, в той же позе, что и я, и начинает расстегивать одну за другой пуговицы, на рубашке. Стягивает ее и отбрасывает на пол.
Ведет пальчиком по моей коже, задевая соски… ниже, к темной дорожке волос.
У меня колотится сердце, как угорелое.
Я не могу дышать, когда она так близко, когда ее тело так доступно для меня.
Я знаю, что мисс Пирс позволит мне коснуться ее.
Знаю, что она позволит, сжать ее груди и захватить губами ее соски.
Она все позволит мне… кроме своих губ.
Мисс Пирс расстегивает ремень, а затем пуговицу и молнию на джинсах.
- Лягте и я сниму с вас одежду. – Она лукаво улыбается. – Или хотите, чтобы я постаралась это сделать в таком положении?
Я качаю головой и ложусь на спину.
Ухватившись за пояс, мисс Пирс стаскивает с меня джинсы, вместе с трусами.
Мой член выпрыгивает, как «Черт из табакерки».
Он твердый. Он блестит от предсемени. Он жаждет оказаться внутри горячего лона мисс Пирс.
Затем, она забралась мне на бедра…
Я жутко напрягся, задержав дыхание. Ее теплый вес, как расплавленный метал, побежал по ляжкам, почему-то циркулируя только в одном месте.
Когда ее губы коснулись моей груди, я дернулся, расширив глаза до невозможности.
Нежные поцелуи. Нежные прикосновения.
Тяжелое дыхание, вырывающееся клочками из моего рта, пока ее губы изучали мою грудь, а ноготки, слегка царапали кожу.
Я чувствовал их мягкость и тепло ее дыхания.
Но я хотел почувствовать их на своих губах.
Я знал, что полет с неба на землю, приводит к смерти. 
И мисс Пирс только что лишила меня крыльев.
- Мисс Пирс…
- … Шори. – Говорит она, отстранившись от моего живота. – Когда я с мужчиной, я – Шори.
Мне не нравилась эта идея с – когда я с мужчинами, я – Шори.
Я, вдруг, почувствовал себя собственником.
Я более не желал, чтобы мисс Пирс была с другими мужчинами, кроме меня.
Конечно, это глупо, но не беспочвенно.
Я резко толкнул ее на спину, подмяв под своим весом.
- Мисс Пирс. Ханни Пирс. – Твердо произнес я.
Она улыбнулась, закусив губу.
Когда мисс Пирс потянулась ко мне рукой, я ухватил ее за запястье и закинул за ее голову. Второе туда же.
- Хотите откровенно, мисс Пирс? – мой взгляд поедал ее губы. Полные, цвета спелой клубники. – Я хочу вас трахнуть.
Черт, контакт моей обнаженной плоти с ее, был потрясающим. Я стиснул челюсти, чтобы не сломаться раньше времени.
- Так трахните.
- Нет, мисс Пирс. Я хочу вас трахнуть, не как клиент – шлюху. А как мужчина хочет трахнут женщину. В полной мере. – Я облизнулся. – С поцелуями.
- Никаких поцелуев, детектив. – Она хмурится. – Какой смысл, если вы меня поцелуете? Это ничего не даст.
- Даст.
- Безвольное шествие надо мной? – мисс Пирс поджала губы и отвернула голову.
- Почему вы не хотите этого?
- О, хотите откровенности, детектив? – ее взгляд вернулся ко мне. – Однажды, я уже подорвалась на этом. До сих пор расхлебываю.
- Вы о чем? – я отпустил ее запястья и приподнялся на руках.
- Если вы хотите меня трахнуть – трахайте. Но не трахайте мне мозг.
Серые, холодные глаза воительницы пыхтят от раздражения. Мисс Пирс попыталась оттолкнуть меня, но я не сдвинулся с места.
Я хочу понять, что случилось? Почему она воспринимает поцелуи в штыки.
Дьявол, любой другой мужик на моем месте, не стал бы заморачиваться.
Он просто бы поимел ее и все.
Так откуда, мать твою, в моей заднице заноза?
- Безответная любовь, мисс Пирс? – я не собирался смеяться над ней. Я просто предположил, что дело именно в этом. 
- Пошли вы. – Шипит она, снова пытаясь оттолкнуть меня. На этот раз я уступаю.
Мисс Пирс сбегает с кровати.
- Вы влюбились, а он нет?
- Уходите. – Она поднимает халат и надевает его
- Он был вашим клиентом? – мне бы стоит заткнуться.
Я встаю с кровати. Собираю одежду с пола и одеваюсь, пока мисс Пирс, нервно курит у стола.
- Вы влюбились в клиента. В этом все дело? Боитесь, что между нами произойдет нечто подобное?
- Этого не произойдет. Никогда.
- Потому что, вы не позволяете себя целовать. – Выпаливаю я.
- Вот же, дерьмо. – Выдыхает она и поворачивается ко мне. – Да, я влюбилась в своего самого первого клиента. Да, я была наивной девственницей, у которой даже в мыслях не было, что ее используют и выбросят. Вы довольны?
Мой компьютер завис.
Как понимать ее слова…
Была девственницей…
Это – что, значит, она пошла работать проституткой, будучи невинной?
- Но, вы же знали, на что шли.
Мисс Пирс низко опускает брови и смотрит на меня, как на гребаного придурка, который только что, нагадил в ее шляпу.
- Знала. Но для девственницы все видится по-другому. Достаточно откровенно, детектив?
- Почему вы мне сразу не сказали? – на кой черт ты задаешь этот вопрос?
- Черт, да какая вам разница? – она не кричит. Но ее тон пропитан яростью. – Вы могли поступить, как поступают все мужчины – закрыть на это глаза. Так нет же, надо было вытаскивать из меня все это дерьмо.
Действительно. Дерьмо.
Теперь, я точно в ее черном списке клиентов.
Пожалуй, мне лучше уйти. Оставить мисс Пирс одну. Ей нужно остыть, да и мне мозги вправить, чтобы в следующий раз думал, прежде чем говорить.
Я иду к двери, чувствуя себя полным мудаком.
- Во сколько вы собираетесь к Лизи Дэй?
- После обеда.
- Я поеду с вами.
Я киваю и говорю – до свидания.
Мисс Пирс ничего не говорит. Она отвернулась и смотрит в окно.
Прощаюсь с «голубой формой» и иду к лифту. 
Черт, сколько раз я трахал шлюх. Трахал просто женщин, и ни одна меня так не цепляла.
А мисс Пирс… да, вот она приманка.
Мой умишко впился в тайну мисс Пирс, почему она так избегает поцелуев. И только.
А что будет, если она разрешит мне поцеловать ее?
Поступишь так же, как и ее клиент с девственностью?
Используешь и выбросишь?
Дьявол, заведи для начала мотор, прежде чем давить на газ, придурок.
Что я и делаю.
Врубаю радио, переключая каналы.
Хочется чего-то… плаксивого или наоборот, агрессивного.
В итоге, натыкаюсь на «My Chemical Romance».
Подпеваю:
«Какие слова сейчас будут самыми ужасными?
Будет лучше, если я останусь
До свидания... и спокойной ночи … и бла бла бла…». 
Сегодня, я повел себя, как придурок.
Как тупой придурок.
Какова вероятность, что мисс Пирс, после того, что я вытащил ее прошлое на поверхность – позволит коснуться ее?
Одна на миллион.


ГЛАВА 22 


«Если тебе скучно и одиноко, приходи на Спид-дейтинг!
Тебе будет весело и задорно!
Найди свою половинку и получай удовольствие от жизни!».
Встречались ли вам когда-нибудь такие цветные бумажки на досках объявлений?
Мне постоянно.
Спид-дейтинг, это такая хрень, вроде мини-свиданий, организованных для того, чтобы знакомить людей.
Можно подумать, люди без этого не знают, как познакомится.
Вообщем, мой знакомый – Костас, решил затащить меня такую вечеринку.
И все это убожество проводилось в кафе «Браво».
Тогда, я жил в районе Хоупес и частенько заглядывал в него.
Я любил там есть пирожные и пить кофе.
А в этот день, хорошее место, превратили в бордель а-ля Э. Поуст.
Кафе вмещало в себя около сотни человек. Столиков, примерно также.
Так, что вся эта куча размалеванного и готового на знакомства, толпа, кучковалась у входа, дожидаясь, сигнала о начале Спид-дейтинга.
Я пошел к Костасом и Шелби, ради смеха.
Я не нуждался в знакомствах. Не после Лизи.
Так… просто поддержать компанию двойняшек.
Костас походил на придурка из рекламы Ральфа Лорена, в чистом пиджаке и отглаженных, со стрелкой, брюках. Причесал, вечно торчащие волосы, и приблизился к идеалу заезженных банковских клерков. Ему еще пенсне на нос и жилет в клетку.
Шелби, нацепила на себя красное платье. Оно было настолько коротким и настолько прозрачным, что нагнись она – и все ее прелести затмят солнце, а соски и крохотные трусики, встанут на амбразуру.
Я же не стал особо выделываться.
Мне было плевать, на то, как я выгляжу.
И без этого, девушки висли на моем члене.
Спустя пятнадцать минут, раздался сигнал, и вся эта оголодавшая толпа ворвалась в двери кафе.
Девушки заняли столики, пока парней отзывали создатели мероприятия.
Я, как и Костас, торчал рядом с толпой и равнодушно оглядывал зал.
Свет приглушен. Музыка едва доносится из динамиков. На столах пузатые бокалы, в которых играет пламя от свечей.
Пока девушки прихорашивались перед беседами, нам объясняли правила.
На каждое свидание дается две минуты.
Если собеседники заинтересованы друг в друге, то можно обменяться телефонами.
Если нет – после звукового сигнала, собеседники меняются.
Все это походило на шахматную партию, в которой Эндшпиль приводит к ничему не обязывающему сексу… или пустому трепу.
Раздался глухой пииии и все парни расселись за столики.
Кто-то до этого, уже пригляделся к девушкам.
Кто-то не успел к понравившейся и теперь, терпел две минуты, вожделея своей очереди.
Костасу попалась миловидная девушка с прической под-мальчика.
Ее белки и жемчужные зубы, ярко выделялись на фоне сильно загорелого лица.
А вот мне досталась и не девушка вовсе.
Женщина, лет так за сорок.
Правда, у нее были роскошные кудри, собранные в высокую прическу и элегантное черное платье.
Для своих лет, у нее были живые глаза и милая улыбка.
Только одно омрачало, у нее были жуткие духи.
Такое ощущение, что она вылила на себя весь флакон, чтобы благоухать, ну, и заодно травить остальных.
Она представилась, как миссис Энни Иджер.
Дамочка была вдовой. Муж внезапно скончался по неизвестной причине.
Но, я подумываю, что миссис Энни Иджер из тех дам, которым можно присвоить статус – меркантильная. 
И если сравнивать меркантильность маньяков, то именно женщины такого типа личности, превозносили материальную и личную выгоду, убивая своих мужей, любовников и т.д. с помощью яда или сильнодействующих препаратов. В больших дозах, такие штучки вызывали смерть.
Итак… миссис Энни Иджер – убила своего мужа.
Мы обменялись телефонами.
Я хотел узнать, оправдались ли мои предположения.
Вторая была одета, как новогодняя елка. А ее рот не закрывался.
Бесхребетный язык все трещал и трещал, что у меня уши задымились.
Две минуты свидания, показались мне двумя веками.
Ты мне нравишься. – Сказала номер два. – Оставишь свой номер? 
Я сказал – как-нибудь потом.
Она не обиделась, а я вздохнул с облегчением.
Номер три поделилась со мной своей нелегкой половой жизнью.
Она сказала, что ее сексуальные наклонности не всем мужчинам нравятся.
И какие именно у вас наклонности, Джессика? – спросил я, прочитав ее имя на клейкой бумажке. Естественно, не все предпочитали писать там свои имена.
Я назвался Броуди. 
Я люблю БДСМ. Люблю доминировать над мужчинами. А последний партнер, который у меня был, пострадал. Его пришлось отвезти в больницу.
Что с ним случилось?
Я окунула его головку члена в горящую свечку.
Уффф…
Повезло же парню.
Номер четыре была Шелби.
Она села за столик и улыбнулась мне.
Трахнешь меня сегодня? – спросила она, закусив губу.
Да. – Ответил я, заерзав на стуле.
Шелби поднялась из-за стола, а на месте ее появилась другая.
Около тридцати пяти, с усталым взглядом и сероватой кожей.
Номер пять рассказала, что она замужем и у нее двое детей.
Ну, я сразу понял – эта женщина ищет себе любовника. Неудовлетворенность так и сквозит в ее глазах.
Но, когда она начинала говорить о том, что любит групповой секс. И часто практикует его со своим мужем и друзьями, я сказал, что меня это не интересует.
Я не пробовал треугольник… но, не хочу допустить мысли, что чей-то муженек, захочет мне присунуть.
Номер шесть…
Она почти плакала.
Мне даже захотелось успокоить ее, утешить.
Номер шесть, по имени Кати, сказала, что у нее проблемы в сексе.
Дьявол! – подумал я. – Это не спид-дейтинг, и не «Flavor of Love» или «Rock of Love» … это гребаная «Точка зрения».
А, может, я, черт возьми, попал на шоу Маури?   
Честное слово, лучше бы я торчал дома и смотрел «Ник эт Найт».
Какие у вас проблемы? – спрашиваю я, протягивая ей салфетки и при этом чувствуя себя доктором Филом.
Номер шесть утирает растекшуюся тушь и шмыгает носом.
Я не могу кончить, если мой партнер не в женских туфлях. – Отвечает она, что меня абсолютно выводит за границу понимания женщин. – А у вас какой размер обуви? – спрашивает Кати, и я спешно убираю ноги под стул.
Нет, уж. Вот, что-что, а женское барахло пялить на себя я не соглашусь.
Ко мне снова подсаживается Шелби.
Скучно. – Вздыхает она. – Может, пойдем отсюда?
Я смотрю на свои часы.
Остался еще час. А значит… тридцать свиданий.
Шелби откидывается на спинку стула.
Тебе никто не приглянулся? – спрашиваю я.
Так. Есть парочка парней. Но они зануды. Может, все-таки пойдем?
Ее нога скользит по моей ноге.
Терпение, Шелби. – Я улыбаюсь ее расстроенной мордашке.
Тем временем, Костас обхаживает всех девушек, и даже ту, у которой проблемы с оргазмами. Кажется, они обменялись телефонами.
Хм, не знал, что он приветствует женскую обувь.
Номер семь, не берем в счет Шелби, садиться напротив.
Я внимательно смотрю на… это… и что-то подсказывает мне, что это парень, хорошо заделанный под девушку.
Я так и чую тестостерон, среди пинты приторных духов.
Скрещиваю руки на груди и ухмыляюсь.
Забавно, для гомика, он симпатичный.
Щетины нет, да и мужских основ тоже. Правда, его шею скрывает шарф.
Сними шарф. – Говорю я, уверенный в том, что увижу его кадык.
Зачем? – спрашивает парень, поставленным голосом.
Люблю женские шеи.
Я жду.
Свидание подходит к концу, а парень только глазками бегает по залу. Видимо, понял, что я его подозреваю.
В итоге, я срываю с него шарф и вижу эту торчащую хреновину из горла.
Смотри, парень, - шепчу я. – Крепко сожми свою задницу, потому что тебе придется не сладко.
Номер восемь выбивает из меня все, что только можно выбить из мешка с дерьмом.
Номер восемь, по имени Лолита – рыжая и толстая.
Я смотрю на нее и понимаю, что ее лицо мне знакомо.
Опускаю взгляд на ее длинные, кроваво-красные ногти и в голову бьет осознание.
Эта та самая шлюха, которая отсосала мне, пока я исходил жаждой и голодом.
Привет, Броуди. – Ласково мурлычет она, отчего мне хочется блевануть прямо на стол. – Чем ты занимаешься?
Работаю. – Бурчу я.
И я. А кем ты работаешь? – ее когти постукивают по столу. Монотонный, раздражающий звук, вбивается в череп, как гвоздь в крышку гроба.
Продавцом.
Она хихикает.
И я продаю.
Только не утруждайся объяснять, что именно ты продаешь. – Думаю я.
Обменяемся телефонами, Броуди? – спрашивает она, наклонив голову набок.
Только для того, чтобы выпустить тебе кишки.
Конечно. – Отвечаю я, и чиркаю свой домашний номер.
Лолита долго смотрит на него, а потом смеется.
Мне этот номер знаком.
Откуда? – думаю я. – Откуда этой твари знать мой номер?
В данный момент, отчим почти на пороге смерти. Он харкается кровью, но продолжает держаться на ногах, заливая прогнивший организм пойлом и сигаретами.
Твоего отчима, случаем не Джон зовут?
Чувствую, как холод ударяет мне в лицо, а голова начинает кружиться.
Хм, - выдает она. – Я думала, что тебя зовут, Шон.
Раздается звуковой сигнал и эта тварь поднимается из-за стола.
Увидимся, Шон.
Естественно, после встречи с этой сукой, все настроение падает.
Я не хочу выслушивать остальных неудачниц и истеричек.
Я не хочу трахать Шелби.
Я не хочу ничего.
Я хочу просто уйти отсюда… потому что, теперь, знаю где она ошивается.
Где я смогу свершить возмездие над растлительницей беззащитного ребенка.
Я встаю из-за стола и молча, ничего не объясняя организаторам, выхожу из кафе.
Мое здравый смысл, идет против меня.
Ненависть выжигает кровь, и я чувствую лишь холод.
Жуткий, смертельный холод.
Я иду и представляю себе, как рыжая толстуха будет умолять меня о пощаде, а я буду смеяться в ответ.
Иду, и в моей голове плывут, точно облака, кровавые картинки расплаты.
Иду, и не обращаю внимания на Шелби, которая бежит за мной, спрашивая – почему ты ушел?
Тогда, я резко останавливаюсь и поворачиваюсь к ней, хотя понимаю, в моем взгляд обнаженная правда моего желания.
Возвращайся в кафе. И не иди за мной. – Это угроза из моих уст. И я говорю ей это, не потому, что пытаюсь ее защитить от себя.
Просто, не хочу делиться своими дерьмовые объяснениями.
Вернувшись домой, подхожу к отчиму.
Он сидит в своем грязном кресле и глушит пиво.
Меня не было всего пару дней. Я зависал у Костаса, не желая слушать пьяный треп любящего папочки, а он уже успел приютить рыжую суку.
Кого ты привел в дом? – спрашиваю я.
Тебе какая разница? – отвечает он, делая щедрый глоток.
Тогда, я хватаю его за ворот футболки, рывком поднимая на ноги и рычу:
Если не хочешь, чтобы я пригвоздил тебя к потолку, отвечай! Кого ты привел в дом?! Имя!
Отчим начинает кашлять. Его кровь попадает мне на руку.
Я с трудом борюсь с тошнотой. Мне нужно знать.
Имя!
Лолита. – Хрипит отчим.
Рыжая и толстая шлюха?! Подружка моей матери?!
Да. 
Я толкаю его в кресло и ухожу в свою комнату.
Сначала, тщательно смываю кровь, затем и сам моюсь.
Я с остервенением тру свою кожу, пока она не становится красной и не начинает гореть.
Черт, я бы хотел выпрыгнуть из собственной кожи, чтобы это дерьмо прекратилось.
После, надеваю пижамные штаны и сажусь на кровать.
Почему в моей руке нет ножа? Не знаю… может, я хочу ее задушить? Может, я хочу видеть, как из нее уходит жизнь, пока легкие кричат о кислороде? Пока ее рот широко открывается, а язык вываливается наружу. Пока ее глаза выкатываются из орбит…
Спустя час, слышу хлопок двери и женский голос. Она что-то бурчит отцу, а затем стучит в мою комнату.
Надо же… стучать научилась?
Рыжая толстуха входит в комнату и приваливается к двери.
Привет, Шон. – Говорит она, с улыбкой. – А ты возмужал и стал красивым.
Не то, что в детстве, да? – ядовито спрашиваю я. Лолита отлипает от двери и шагает ко мне, виляя своими жирными бедрами. Неизменная кожаная юбка скрепит, напоминая мне о прошлом.
О дерьмовом прошлом.
Ты не особо-то и противился.
Я был подростком. – Я вскакиваю с кровати. Из груди рвется тяжелое дыхание. Черт, такое ощущение, что мою грудь стянули стальные цепи, и теперь их тянут в разные стороны. – Если ты заявилась сюда, чтобы застать свою подружку, то ошиблась. Моя мать-шлюха, давно не появлялась дома.
А если я заявилась сюда, чтобы застать тебя, а не ее? – ее рука тянется к моей груди. Кроваво-красные ногти обжигают кожу, оставляя розовые полоски.
Что тебе надо от меня? – шиплю я. – Хочешь снова использовать меня? Только в этот раз, черта с два тебе это удастся. Я уже не маленький мальчик, каким был раньше.
Я и не сомневаюсь, Шон. – Она хватает меня за член и сжимает.
Сердце еще сильнее и громче грохочет под ребрами.
Хочешь поиметь меня, шлюха? – спрашиваю я, стиснув челюсти.
Будь я проклят! Но от ее манипуляций, мой член вздыбился и готов к атаке.
Если того, хочешь ты, Шони. – Мурлычет Лолита и ухватившись за пояс штанов, стаскивает их до колен. – Какая прелесть. – Она облизывается.
После, опускается на колени и вбирает его в рот до горла.
Будь я проклят!
Мои бедра начинают двигаться. Я заставлю себя не смотреть вниз… заставляю прекратить это, и сделать то, что задумал.
Я все равно убью ее. – Думаю я, трахая рыжую толстуху в рот.
Лолита отстраняется и поднимается с колен. Она толкает меня на кровать и когда я падаю на жесткий матрас, эта сука, задрав юбку до пупа, седлает меня.
Там у нее влажно, горячо и хм… просторно. Я бы выразился, мой член в ее вульве, болтается, как карандаш в стакане.
Короче, она трахает меня, нашептывая какую-то хрень. А я… будь я трижды проклят, я хочу оттрахать ее, пока у нее не отнимутся ноги.
Ложись на живот. – Велю я ей. Она послушно выполняет мой приказ, распластавшись, как лягушка и подняв зад вверх.
И я снова начинаю в ней двигаться.
Я трахаю ее изо всех сил, удерживая за волосы.
Черт, как же силен соблазн свернуть ее шею. Как же мне хочется услышать мелодию сворачиваемых позвонков.
Но… я не делаю этого.
Я почти плакал.
Плакал из-за своей беспомощности.
Плакал, потому что порок стоит выше меня, и все на что я способен – это трахать.
Плакал, потому что, переступил через себя.
Иногда, я думаю, почему я убил ту девушку в туалете, а не смог убить ее?
Почему, мать твою, я не смог этого сделать?
Дьявол, как же так?
Я столько этого ждал и когда подвернулся момент, я поступил, как неудачник!
Мне нужно было представиться не убийцей, а трахальщиком женщин, который склонен думать, что он убийца.
На самом деле я неудачник.
И с этими мыслями, я кончал в нее.
Дьявол… я кончал в шлюху, которую ненавидел. Которую желал убить…
После, я вышел из нее и сел на край кровати, смотря на свой опадающий, измазанный в излияниях, член.
Я ненавидел себя за это.
А она… она встала, оправила юбку и попрощалась со мной.
Серьезно, я услышал, как хлопнула дверь и больше она не появлялась в доме.
Через неделю, я узнал, что рыжая умерла.
Ей перерезали горло.
И тут я подумал…
Если Бога или Дьявола нет, то возмездие – есть.
 



ГЛАВА 23


Я надела свой единственный костюм, в котором была на встречи с Синди.
Я была уверена, что детектив представит меня, как свою помощницу, а не дочь Лизи Дэй, оставленную в роддоме двадцать пять лет назад.
И пока я стояла у зеркала, я раздумывала над двумя вопросами:
Хочу ли я встречи со своей биологической матерью?
И могу ли я вытерпеть встречу с ней?
На все, категоричное – нет.
Нет – не хочу. Нет – не могу.
Не хочу, потому что это, бессмысленно.
Она оставила меня в роддоме, потому что не желала меня.
Не могу, потому что не вынесу, если услышу эти слова от нее.
Пусть и прошло четверть моей жизни, боль, которую я наверняка испытаю, будет, как будто это случилось вчера.
Тогда, какого хрена я так рвусь?
Зачем мне это?
Хочу взглянуть ей в глаза и увидеть сочувствие… жалость… вину?
Что из этого гнилого обеда мне предложить она?
Боюсь, мой желудок не вынесет подобной смеси и вытошнит.
Детектив постучал в дверь в десять минут третьего.
Я открыла дверь, но вернулась к окну, докуривая сигарету и раздумывая, как выглядит биологическая мать.
Какие у него глаза и волосы. Какая фигура. Какой голос.
Какой у нее дом… какая мебель стоит в ее доме… и какие у нее дети.
Я уверена, у нее они есть, как и муж.
Я была лишь пробный экспериментом в материнстве и это задевает.
- Вы в порядке? – спрашивает он меня. Я лишь киваю.
Нет, я не в порядке.
Я всю ночь не спала, только и думала – какой-мать-его-сюрприз, мне преподнесла судьба.
Я всю свою жизнь знала родителей – Жасмин и Патрик Пирс. А тут, на тебе – лови подачу, оказывается у меня есть родная мать – Лизи Дэй, которая оставила меня в роддоме.
Почему? Зачем? За что, в конце концов?
И я знаю ответы на эти вопросы… просто хочу, чтобы она их озвучила.
Хочу, видеть ее глаза и слышать ее ответы.
Ладно, пора взять свою задницу в руки и тащить на встречу.
Я затушила сигарету в пепельнице и подхватив сумочку, направилась к двери. За мной последовал коп.
«Голубая форма», кивнула, когда детектив велел, не спускать с двери глаз, на случай, если кому-то взбредет в голову, навестить номер без моего ведома. 
Мы вошли в лифт, и пока мутные кнопки зажигались красным, я смотрела на себя в зеркало.
Коп не сводил с меня глаз.
Он смотрел на меня, как смотрит мужчина, который сочувствует сироте.
Черт, мне совсем это не нравилось.
Меня это раздражало.
- Вчера ночью шел первый снег. Знаете, что это означает? – я смотрю на копа, встречаясь с ним взглядом.
- Скоро зима?
Я хмыкаю.
- Это значит, что Папсквер вскоре станет безликим.
Раздается сигнал и двери лифта разъезжаются в стороны.
Мы выходим в фойе, где нас встречает улыбкой женщина за стойкой рецепшена.
Она жадно смотрит на копа, и в ее взгляде читается такое, что можно было бы сравнить с незабываемой ночью в объятиях мужчины со значком.
Хм… может, так оно и было.
Садимся в машину.
Я пристегиваю ремень и отворачиваюсь к окну.
Намека на то, что ночью шел снег – нет.
Асфальт высох от утреннего солнца, на удивление очень горячего.
Детектив заводит мотор.
- Вы не обязаны ехать со мной, мисс Пирс. – Говорит он, разворачивая машину.
- Знаю. Я хочу понять – почему она это сделала.
- Оставила вас?
- Не совсем. – Я поворачиваю к нему голову и улыбаюсь. – Хочу понять, почему она оставила мне жизнь.
Мы пересекаем район Мичхен, выезжая на главную дорогу, ведущую в Гриден Ауэр.
Гриден Ауэр – это рай для лучшей жизни.
Там, сердце Американской мечты.
Мечты, которой нет в остальных районах.
Чистые улицы.
Новые дома.
Абсолютно невероятный воздух, словно район качает кислород из отдельного баллона.
Мы проезжаем мимо магазинов и кафе.
Мимо белых домов с идеальным газоном и белыми заборчиками.
Мимо припаркованных машин и парковых зон, с резными лавочками и высоких дубов с чуть золотистой листвой.
Мимо моста и моторных лодок, что рассекают, черную, как туго натянутый брезент, воду.
Идеальность захватывает.
Идеальность омрачает.
Привет-привет, апатия.
Коп тормозит у дома с приторно-белым забором и таким же белым домиком в два этажа, с остроконечной крышей и трубой дымохода. Второй этаж высится на отвесе, поэтому все это хозяйство хорошо спрятано под навесом.
У моих родителей был почти такой же дом, только не из белого камня, а из серого. И крыша у нас была пологая, и рыжая, как солнце.
У нас была беседка, в которой мама разводила цветы. И газон у нас был неровно подстрижен, потому что папа вечно ругал газонокосилку за ее тупые лезвия.
Газонокосилка нам досталась от дедушки, и сами понимаете, где ей самое место. Но папа, не хотел покупать новую, чисто из принципа. Вот так и воевал с ней.
- Вы уверены, мисс Пирс? – коп пристально смотрел на меня, пока мой взгляд был направлен на мило-дерьмовые занавесочки на окнах первого этажа.
Я уже ни в чем не уверена.
Ну, возможно, эта Лизи Дэй просветит нас, почему старушка свихнулась и хочет меня прикончить.
Я вышла из машины, шагая по дорожке, выложенной гравием. В газоне, как выкопанные грызунами норки, торчали носики фонтанчиков.
- Зачем вы спрашиваете меня об этом, детектив? – я поднялась по ступенькам, оглядывая площадку.
Такое ощущение, что ее покрывало много раз лаком. Кое-где проглядываются трещины и пузыри от кучи слоев.
- Я…
- … беспокоитесь? – я улыбнулась.
- Вам не приятно это все. Жить столько лет в семье, а после узнать, что…
Я выдохнула, качая головой.
Нет, он и мертвого замучает своей жалостью.
- Детектив. Если вы сейчас же не заткнетесь, я вас поцелую.
Ага. Вот так-то. Теперь, переваривайте.
Мысленно, я расхохоталась его шоку. Его выпученным… красивым, карим глазам. Его открытому рту.
Перед тем, как постучать в дверь, я нацепила очки с простыми стеклами… ну, чтобы просто выглядеть презентабельно. Я же исполняю роль помощницы, а не бедной сиротки, в дорогом костюмчике.
Тук-тук-тук, прошлое.
Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем, детектив отойдет от шока?
Но, нет. Опыт взял свое.
Как только дверь открылась, коп взял себя в руки.
- Добрый день, миссис Дэй. Я сегодня утром вам звонил, по поводу встречи. Я – детектив Филип. – Коп показал свое удостоверение.
И пока детектив тараторил заезженные фразы, я разглядывала женщину в дверях дома.
Она ничуть не походила на меня.
У нее было круглое с острыми скулами, лицо. Белая, с оттенком старости, кожа. Каштановые волосы, кажись, крашенные, с проседью на висках, и ясно-голубые глаза.
Сколько ей лет? Около пятидесяти? Но глаза, нисколько не постарели.
И голос у нее был высоким.
А у меня низким.
И фигура полнее… не знаю, может, это все года.
Но, ничего… абсолютно ничего я не увидела в ней, чтобы было во мне.
Спасибо Господи, что биологическая мать не оставила свой отпечаток на мне.
- А это моя помощница, мисс Пирс.
Ее взгляд переметнулся на меня. Она мило улыбнулась.
- Да-да, конечно. Я вас ждала. Проходите, пожалуйста.
Дом… милый, во всех отношениях.
Милый, потому что в нем все самое необходимое и уютное.
Широкий диванчик с пледом и два кресла, между ними кофейный столик.
Камин, на полке которого теснятся семейные фотографии в рамках.
Слева шкаф с книгами и столик у окна, на котором стоит швейная машинка, шкатулка с мотками пестрых ниток и куча лоскутков.
Милые обои в бледно-розовый цветочек. На потолке круглая люстра с сережками из капелек. Пол устелен ковром с высоким ворсом, гречишного оттенка.
В воздухе витает запах жареного мяса.
Я прошла чуть дальше, где несущая стена, разделяет гостиную и кухню с полукруглым окном.
М-да… и к кухне не придерешься.
Чистота, да уют.
Аж, тошно.
- Хотите чаю? – спрашивает миссис Дэй.
- Спасибо. – Кивает детектив, усаживаясь на диван. Я подхожу к камину, разглядывая фотографии.
На одной из них, миссис Дэй, совсем юная – лет пятнадцать-шестнадцать.
Но даже на фотографии, я не вижу сходства с собой.
Черт, неужели, я копия своего отца-придурка?
На остальных, миссис Дэй с мужем, с детьми.
Мальчик и девочка.
Вот они похожи на свою мамашку.
Миссис Дэй возвращается с кухни с подносом и тремя чашками.
Тончайший фарфор, а аромат чая, не сравним с тем, что я обычно пила.
Я уже и забыла, что такое настоящий Эрл Грей.
- О чем вы хотели поговорить, детектив Филип? – миссис Дэй подхватывает чашку за изогнутую ручку и подносит к губам.
- Если вы не против, детектив Филип, - перебиваю я, когда он открывает рот, чтобы толкнуть речь. – Я задам несколько вопросов миссис Дэй, прежде чем вы зададите свои.
Коп хмурится и смотрит на меня, точно говорит – может, не стоит?
Я ухмыляюсь. Пора включить Альфреда Титона и вытащить ее душонку на свет.
- Это ваша семья, миссис Дэй?
- Да. Мой муж – Клив и мои дети Джанет и Стен.
Я натянуто улыбаюсь.
Естественно… этих детишек ты решила оставить себе.
Хотите сказать, что я чувствую себя обиженной?
Нисколько. В какой-то степени, мне жаль ее детей. Они, наверняка, не знают, что за секрет хранит их мать.
- Скажите, - я скрещиваю руки на груди. – Это ваши единственные дети?
- Что? – она хмурится, но я заметила, как ее глаза на мгновения округлились.
- Джанет и Стен – ваши единственные дети? Или у вас есть еще? Скажем… внебрачные? – брошенные.
Миссис Дэй ставит чашку на блюдце, все еще хмурясь.
- Я не понимаю.
Коп откашливается, откидываясь на спинку дивана и положив руки на живот.
- Хорошо. – Я сажусь рядом с копом и медленно подхватываю чашку, делая глоток чая. Миссис Дэй напряженно смотрит на меня. Детектив молчит.
Из меня дознаватель никудышный… но момент, когда я обнажу перед ней правду… черт, я жду не дождусь его.
- Я спрошу по-другому. – Возвращаю чашку на блюдце. – Были ли вы знакомы с Шоном Леттер?
Ее тело вздрогнуло.
- Почему вы спрашиваете о нем? - она стискивает пальцы в замок и опускает глаза.
- Это касается расследования, миссис Дэй. – Вступает коп.
- Расследования? В чем его обвиняют? – она поднимает глаза и смотрит на детектива.
- Если честно, то ни в чем. Мистер Леттер умер двадцать два года назад. А вот его мать. Она подозревается в убийствах.
Шон Леттер – мертв?
Погодите… тогда, почему миссис Чампин упоминала его, как живого?
Она – что, совсем съехала с катушек, чтобы выставлять мертвяков, за живых?
И раз он мертв, значит, «Свит Бон» и Пеппер убила старушка? Но, как? За что?
Каков ее мотив? И почему она так разозлилась на меня? Потому что, я узнала слишком много?
- Господи, - миссис Дэй прикладывает ладонь ко рту. – Я не знала, что Шон умер. Я думала, он уехал из города. А его мать… я думала, она пропала без вести. Шон не говорил со мной о ней.
- Вы состояли с Шоном Леттер в интимных отношениях? – спрашиваю я, все еще раздумывая над словами детектива.   
- Разве, это относится к вашему расследованию? – спрашивает миссис Дэй, а у самой глаза чуть ли не горят от стыда.
- Относится. – Говорю я. 
Она молчит.
- Почему вы молчите, миссис Дэй?
Что – совесть кусает?
- Вам нечего сказать?
- Мисс Пирс, - встревает коп.
- Подождите, детектив. – Я жестом велю ему заткнуться. Меня распирает от возмущения и гнева. – У меня осталось всего несколько вопросов. Итак, миссис Дэй, я так поняла, вы спали с Шоном Леттер и забеременели от него, верно?
- Откуда вы знаете?
- Архив творит чудеса. – Нервный смешок вырывается у меня изо рта. – Так, почему вы оставили своего ребенка в роддоме, а не сделали аборт?
Она хлопает глазами, смотря на меня.
Ну, давай же, скажи это.
- Шон хотел аборта.
- А вы оставили ребенка. – Киваю я. – Вам было не жаль его?
Миссис Дэй рассеяно проводит пальцами по губам.
- Почему вы спрашиваете о ребенке?
Вот он. Момент туше.
- А вы как думаете? – я снимаю очки и пристально смотрю на миссис Дэй. Ее глаза расширяются до небывалых размеров. Она дергается назад, случайно задев чашку с чаем и перевернув ее на бок.
- О, Боже… о, Боже… вы…
Я улыбаюсь.
Эффект достигнут.
Походу, я действительно копия Шона Леттер и миссис Дэй, только что окунули в ведро с прошлым о котором она, видимо, хотела забыть.
- Говорят… - я поднялась с дивана, медленно приближаясь к миссис Дэй. – Прошлое, наступает на пятки.
- Мисс Пирс, - коп вскакивает с места.
- Почему ты оставила мне жизнь, а не сделала аборт? Надеялась, оставить при себе моего папочку? Или думала, что у него проявятся отцовские чувства? А? – даже под дулом пистолета не назову ее матерью. – Ну, же, ответь мне.
Миссис Дэй хватает ртом воздух, в ужасе вглядываясь в мое лицо.
- Я приехала сюда, чтобы узнать от тебя правду. – Возможно, я и перегибаю палку, но то, что я сейчас испытываю, едва ли можно назвать приятным воссоединением. Я ненавижу ее. Я готова снести ей башку. Я в ярости. Черт… черт… дерьмовая была идея, идти к ней. – Ну?
- Мисс Пирс, - детектив хватает меня за локоть. – Хватит.
- Ответь мне! – кричу я, метая искры. 
- Он не хотел ребенка. – С трудом выговаривает она. – Он не хотел, чтобы ребенок рождался на свет.
- Почему?
Коп дергает меня за руку.
- … потому что, боялся, что он будет таким же, как и Шон.
- Каким? – твою мать!
- Злом. – Выдыхает она и начинает рыдать.
У меня застревает дыхание в горле.
Я не могу дышать. Сердце бьется, как сумасшедшее. 
Я вырываю руку из хватки копа и выбегаю из дома.
Несусь к машине, не чувствуя ни гребаной дорожки, ни гребаного асфальта под ногами.
Я как в невесомости. Я в астрале, мать твою.
Не могу дышать…
Голова идет кругом…
Ком разрывает глотку…
В висках, стучит, точно кто-то вбивает сваи…
Злом…
Мой отец был злом… а теперь и старушка Чампин – моя бабуля – свихнулась… а далеко ли мне до них?
Мне оставили жизнь… и что теперь?
Что теперь делать с этой дерьмовой правдой?
- Мисс Пирс, - коп несется ко мне, пока я, чуть ли не бьюсь лбом о крышу машины. Он хватает меня за плечи и разворачивает к себе лицом. – Успокойтесь.
- Успокойтесь?! – истерика захватила меня. Я давлюсь желчью, чувствуя себя разбуженным медведем, которого вытащили за яйца из теплой берлоги. – Кем был мой отец?! Почему она назвала его злом?! А его мать?! Кто она, черт возьми?! Что она с ним сделала?! Я хочу знать! – я хочу знать – почему отец стал злом. Он не мог родится уродом… только мать могла испортить его. Эта сука породила в нем зло. Только она. Только миссис Чампин.
На улицу выбежала миссис Дэй. Она рассеяно мнет платок в руках и слезы бегут у нее по щекам.
- Прости меня! – всхлипывает она.
Простить? Никогда. Никогда не прощу, что ты оставила мне жизнь. Не прощу, что не послушалась зла и родила меня.
Мои глаза пылают ненавистью и если бы коп не держал, честно, я бы совершила нечто плохое с ней.
В голове бились очень плохие мысли.
Я католичка, но то, о чем я думала – даже искуплению не подлежат.
Пошла ты. – Думаю я.
- Расскажите мне. – Я всматриваюсь в глаза копа. Его брови нависают над карими глазами, точно от боли.
- Садитесь в машину.
Я залезаю в салон, наплевав на ремень безопасности.
Детектив заводит мотор и разворачивая машину, едет в обратную сторону.
Мимо домов белых домов с идеальным газоном и белыми заборчиками.
Мимо моста и моторных лодок, что рассекают, черную, как туго натянутый брезент, воду.
Мимо припаркованных машин и парковых зон, с резными лавочками и высоких дубов с чуть золотистой листвой.
Снова мимо домов.
Мимо магазинов и кафе.
- Судьбу Шона Леттер, можно описать в двух словах – мать-проститутка. Отчим-пьяница.
Я закрываю глаза, часто сглатывая подходящую тошноту.
- Школу закончил со средним баллом. Работал кассиром в кафе быстрого питания. Уголовно не привлекался.
- Тогда, почему она назвала его злом?
- Я думаю, миссис Дэй знает о Шоне Леттер кое-что. Но, его мать, вот она сможет нам поведать всю правду о своем сыне.
- Я должна была спросить ее. – Я закусываю нижнюю губу до боли.
- Помните вашу теорию о насилии в семьях, где матери-проститутки, а отчимы их клиенты. Может, Шон прошел через это. Может, поэтому, миссис Дэй назвала его злом. Может…
- … он был жесток с ней в сексуальном плане? Хотите сказать, что он изнасиловал ее? – черт, если это так… то, мне лучше сдохнуть, чем жить с мыслью, что я плод насильника.
- Это не так. – Коп смотрит на меня, пока на светофоре горит красный. – Девяносто процентов женщин, подвергшихся насилию, делают аборт.
- Но осталось десять процентов.
- Десять процентов, женщин, которые соглашались на насилие… или 
- … жесткий секс. – Договорила я. – Это не меняет сути. – Эмоции понемногу отпускают меня и теперь я испытываю дикую слабость во всем теле.
Загорелся зеленый и машина тронулась с места.
- Вы не зло, мисс Пирс.
Я смотрю на профиль детектива. На его прямой с горбинкой, нос. На линию губ. Нижняя чуть полнее и поэтому немного выпирает вперед.
- Тогда, кто я?
- Вы… - он деликатно кашляет. Видимо, ему не удобно озвучивать мысли вслух. – Вы, очень привлекательная и проницательная девушка. Ваш ум заслуживает уважения. И что я могу с уверенностью сказать, так вы, во многом переплюнули Шона Леттер. – Его взгляд мельком падает на меня. – Вы – не он.
- Льстите, детектив. – Фыркаю я.
- Вовсе, нет. Я говорю правду.
- Льстите. – Хмыкаю я. – Льстите, потому что хотите выбраться из черного списка, в который попали.


ГЛАВА 24


Твою. Мать.
Мои шестеренки зависли где-то в лобной доли и давят... давят… давят…
Мисс Пирс, чертовски проницательна.
Но, я нисколько не льстил, когда говорил, что ее ум заслуживает уважения.
Она заслуживает памятник в центре Папсквера… или вечного огня.
И то, как она пригрозила мне поцелуем… черт, да я готов был процитировать всего Шекспира, чтобы проверить ее угрозу на деле. 
- Да, я как-то не думал, что вы ведете подобный список. – Вру я. Мисс Пирс вскидывает бровь.
- У всех существует черный список и не обязательно – блокнот. – Она стучит по виску пальцем. – Голова – самый лучший органайзер, если конечно не страдаешь склерозом. – Мисс Пирс вздыхает. – Я бы не отказалась выпить сейчас чего-нибудь. Разговор по душам, вызвал у меня… дерьмовые чувства. Ненавижу, когда это происходит.
- Какие чувства? – надеюсь, она не хотела взгреть свою биологическую мать.
- Если скажу, то мой ум перестанет заслуживать уважения. 
Упс.
- О чем вы хотели поговорить с ней?
Я пожал плечами.
- Да, так. Формальности. – Достаю мобильник и набираю номер Маркси. – Привет. Ты не занята сейчас? – я притормозил машину у ворот, за которыми высилось здание центрального университета Мичхен. – Ты не могла бы съездить к миссис Дэй и поговорить с ней? Нет, не получилось. – Охранник просмотрел мои документы и нажал на кнопку, после чего ворота разъехались, пропуская мою машину вперед. – Потому что сейчас я привез мисс Пирс в университет. Нужно сделать анализ крови на ДНК. Да. – Киваю, потому что Маркси не довольна моей работой. Я катаюсь с мисс Пирс, вместо того, чтобы допрашивать ее биологическую мать. И еще… гребаный отчет не готов к отправке. Короче говоря, моя напарница не в духе от моей халатности. – С меня скотч. – Я смеюсь, потому что Маркси говорит, что от скотча ее изжога берет. – Ладно, тогда я куплю тебе «Набор джентльмена». – Она шлет меня в задницу, но сдается. – Спасибо, милая. Ты – чудо. – Отсоединяюсь, ловя на себе насмешливый взгляд мисс Пирс.
- Вам повезло с напарницей.
- Повезло. – Глушу мотор на парковке для служебного персонала.
В фойе нам встречается охранник – Вилли.
Он сидит за столом, откинувшись на спинку стула, грызет яблоко и читает «Vanity Fair».
- Вилли, привет.
Вилли откладывает журнал и улыбается.
- О, детектив Филип. Какими судьбами?
- По работе, Вилли. Эмиль и Ридл у себя?
- Ага.
Я и мисс Пирс, двигаем к лифту.
Я нажимаю кнопку вызова, и пока на шкале зажигаются цифры, раздумываю над тем, к чему может привести анализ ДНК.
Допустим, она окажется дочерью миссис Дэй и Шона Леттер, если, конечно, нам удастся поймать старушку. Но, только к чему это приведет? 
Такое ощущение, что я пытаюсь доказать очевидность не себе, а мисс Пирс.
Вопрос-то в другом: почему миссис Чампин убила тех проституток. В чем был ее мотив? И главное… каким способом? Что она сделала с ними, что они превратились в альбиносов? Как она смогла их перетащить и не испортить коповскую метку?
Черт, вопросов больше, чем ответов.
 Заходим в лифт. Двери закрываются. Я нажимаю на двенадцатый этаж.
Прозрачные кнопки одна за другой зажигаются, минуя этажи.
Я и мисс Пирс стоим у одной стены лифта, почти касаясь друг друга плечами.
- Так, я уже не в вашем черном списке? – Господи, почему я об этом спрашиваю?
- О, так вы испугались? Думали, что после того, как вытащили мое прошлое на поверхность, я не пересплю с вами? – она смотрит на меня и улыбается.
Черт, до чего ее губы восхитительны.
- Да, я как-то…
- … действительно испугались. – Мисс Пирс встает напротив меня. – Забавно, что вас интересует мое великодушие. – Она кладет свои ладони мне на грудь и наклоняется к уху. – Вы, когда-нибудь делали это в лифтах?
Черт. Зря я заговорил о черном списке.
В лифтах камеры, и Вилли сейчас смотрит в монитор, гадая – собираемся ли мы поцеловаться или трахнутся.
- Делал. – Выдавливаю я, едва дыша. Ее губы, слегка касаются моих ушей, а теплое дыхание щекочет щеку, когда она выдыхает. Мисс Пирс отстраняется.
- А вот я, за всю карьеру шлюхи, ни разу не трахалась в лифтах. – Она смеется. – Лифтовая романтика обошла меня стороной.
Раздается звонкий сигнал. Лифт тормозит. Двери раздвигаются.
Мисс Пирс выходит в коридор, а я на секунду задерживаюсь.
Забавную картинку сейчас видит Вилли, как детектив полиции бьет себя по яйцам.
- Детектив?
- Да-да. – Стиснув челюсти, произношу я, следуя за ней.
Мы проходим коридор, обшитый деревянными панелями. Полы выложены кафелем кофейного оттенка. На потолках, прямоугольники флуоресцентных ламп и куча дверей, равно, как и квадратных окон.
На подоконниках горшки с искусственными и живыми цветами.
На одном из подоконников, вьются стрелки фикуса. Листки лоснятся, точно лакированный пластик.
Я стучу в дверь, с табличкой – экспериментальная.
Комнату, которую делят Эмиль и Ридл, смахивает на морг.
Здесь прохладно и пахнет формалином.
Во всю стену, теснятся столы с медицинским оборудованием и прочей хренью, типа, мензурок и баночек.
Два стола, с компьютерами, на экранах которых, бегают разноцветные полоски.
Вполне обычный лабораторный бардак.
- А, детектив Филип. – Улыбается Эмиль, выходя из дверей комнаты, что прилегает к основной. – Что с вами? Вы бледный.
Конечно. Ударить себя по яйцам, не только побледнеешь.
Чую, если мисс Пирс так и дальше будет меня дразнить, то мои яйца, скоро превратятся в омлет.
- Все нормально. Работы много. – Отмахиваюсь я. Мисс Пирс с интересом разглядывает колбы, в которых булькают и источают пары, разноцветные жидкости.
Честно слово, хуже, чем на моем столе.
- Это мисс Пирс. А это – Эмиль.
Эмиль с улыбкой кивает ей. 
- Да-да, помню. Анализ ДНК. – Он смотрит на нее, но его взгляд только профессиональный. Интересно, с чем Эмиль ее сравнивает? – Мисс Пирс?
Она оборачивается.
- Вы готовы?
- Да. Что надо делать?
- Не упасть в обморок. – Отвечает Ридл, появляясь в комнате.
А вот он, взглянув на мисс Пирс, явно оценил ее по мужским ставкам.
- С этим проблем не будет.
- Тогда присаживайтесь. – Когда она садится за стол с компьютером, Эмиль надевает латексные перчатки. – Мы возьмем два образца для ДНК – слюны и крови. – Он протягивает мисс Пирс длинную ватную палочку. – Соберите слюну на внутренний стенках щек.
Мисс Пирс послушно выполняет просьбу. Эмиль убирает палочку в пробирку.
- А теперь, позвольте вашу правую руку. – Смочив ватный диск спиртом, Эмиль протирает безымянный палец мисс Пирс. – Кстати, детектив Филип. Мы сделали запросы в Банки Крови, на случай, если мистер Леттер там бывал.
- И?
Мисс Пирс, даже не вздрогнула, когда игла проткнула ее палец. 
- Нам повезло.
- Да, - закивал Ридл. – Катрин, была милой, что поделилась с нами информацией.
По сути, информация о клиентах Банка Крови – конфиденциальна, но данные все равно сохраняются в архивах. А Ридл, видимо знал, как подкатить к сестренке.
 - В 1991 он сдавал кровь в общем порядке. – Эмиль приложил вату к ранке. – Все, мисс Пирс. Вы молодец.
В общем порядке, это значит – пополнить запасы Банка Крови. К тому же, тем, кто добровольно сдавал кровь, полагалась небольшая компенсация. 
- Так, что, у нас есть его образец и мы сравним его с вашим. – Он слегка взбалтывает кровь в пробирке.
- Сколько займет времени? – спрашиваю я, посмотрев на часы.
Ридл поджал губы.
- Думаю… сделаем КТП-анализ. Два-три часа, не больше.
- Хорошо. Мисс Пирс, вы в порядке?
- Да. – Она поднимается с места. – Я не страдаю гемофобией.
Парни ржут.
- Забавно, - говорит Эмиль. – То же самое говорил и Наполеон, страдающий гиппофобией.
Мисс Пирс улыбается.
- Вы забыли добавить, гиппофобия, осложненная лейкофобией. Он боялся лошадей, особенно белых. Хотя, на полотнах, Наполеона всегда изображали верхом на белом коне.
- Да, - восхищенно кивает Ридл. – Он ненавидел их и боялся.
- Поэтому их не было в его конюшнях. – Добавляет Эмиль, изумленно.
Мисс Пирс хохочет.
- Может, еще поговорим о Порутчике Ржевском? – встреваю я. Какого дьявола они завели овсовую тему? 
- Простите, детектив, - Эмиль поворачивается ко мне. – Вы обязаны оставить мисс Пирс с нами.
- С чего бы вдруг? – шиплю я.
- Она интересный собеседник. – Говорит Ридл. – С ней можно говорить о чем угодно.
- В следующий раз поговорите об единорогах.
Я поспешно выталкиваю мисс Пирс из экспериментальной, пока они не завели разговор об осеменении лошадей.
- Обиделись? – спрашивает она меня.
Мы идем к лифту.
- На что?
- Точнее, на кого. На них.
- Хотите сказать, я обиделся на то, что вы начали обсуждать лошадей?
- Нет.
Двери лифта открылись и мы вошли внутрь. Я нажимаю на кнопку с цифрой один.
- У них есть работа, а они треплются не по теме. – И с чего вдруг я так раздражаюсь? Ну, подумаешь, лошади.
- Если бы я вас хорошо знала, то решила, что вы завидуете. – Усмехается она, смотря мне в лицо.
- И чему я завидую, интересно?
- Тому, что с ними есть о чем поговорить. Я люблю общаться с умными людьми. 
Ну, да. Например с тем старичком, что перебирает «простые числа»?
- Хотите поговорить о лошадях? – раздраженно спрашиваю я. Мисс Пирс смеется.
- Я люблю лошадей. – Говорит она, сквозь смех.
- Ага. Я так и понял. – Дуюсь я. – С чего начнем? Как правильно причесывать лошадиную гриву или как правильно цеплять подкову.
- Не обижайтесь, детектив. – Она кладет свою ладонь мне на грудь. – Но, вы тоже умный. В своей сфере – вы уникум.
- Льстите, мисс Пирс.
Конечно, льстит. С этими лабораторными крысами можно о лошадях поговорить, а со мной, кроме – как бы вы хотели, чтобы я вас трахнул – не о чем.
- Нисколько.
Я щурюсь, вглядываясь в ее холодные и серые глаза воительницы.
Перехватываю ее руку и толкаю к стене лифта, вжимаясь в мисс Пирс всем телом.
И уже плевать, что подумает Вилли, наблюдая за картинкой на мониторе.
- Откуда интерес – трахал ли я женщин в лифте или нет?
Она облизывает губы, пристально вглядываясь в мои глаза. Затем, опускает глаза на мои губы.
- Я же сказала. В моем опыте, некоторый пробел.
- И вы предлагаете мне его заполнить? – я опускаю свои руки ей на бедра, медленно переводя их к ягодицам.
- Если вас не смущают зрители. – Улыбается она, вскидывая одну бровь.
Раздается сигнал и двери лифта открываются.
Я спешно одергиваю руки и отхожу назад, потому что у лифта торчит, как минимум шесть человек в штатском.
А, да по хрен.
По хрен, что они пялятся на нас, точно мы делали в лифте что-то противозаконное.
По хрен, что я покраснел, как рак, а мисс Пат только улыбается, и даже кивает этим людям, выходя из лифта.
В машине, мисс Пирс просит у меня сигарету и подкуривает.
Я завожу мотор и выезжаю за ворота университета.
- Так, вы угостите меня выпивкой?
Я вздыхаю.
- Конечно.
Пока машина вела нас по улицам, я, почти что, наслаждался живой картинкой города.
Яркий круг солнца. Теплое покрывало лазурного неба. Сочность деревьев. Анфилады домов и строений со стеклянными витринами. Толпы людей и машин.
В Мичхен много кафе и ресторанов.
Основная клиентура питейных и закусочных – это люди в дорогих костюмах.
Там, они обсуждают свои планы или работают на ноутбуках.
Там, они, хоть немного, но свободны от пристальных взглядов начальства.
Там, они вершат чудеса науки.
Черт бы их побрал.
- Кофе? – спросил я, надеясь, что мисс Пирс не зациклиться на чем-нибудь покрепче. Для ланча не самое лучшее время напиться.
Она кивает и я паркую машину у тротуара, за красным Фордом.
В Старбаксе, как всегда, не продохнуть.
Народ толпится у кассы и за столиками.
- Большое латте с сахаром и сливками. – Говорит мисс Пирс и шагает к столику, у окна.
Пока я стоял в очереди за кофе, мне пришлось выслушать бредовый рассказ двух молодых подростков, у которых, кроме руки и порно журнала, ничего не нашлось.
- … да, она была под кайфом. – Ржет тот, что повыше и с прыщами на щеках. – Я предложил Киту, перетащить ее в отдел секс-шопа, чисто для прикола. Ну, типо, пока Кит отвлекает продавщицу, Миа посадить вместо нее и вложить в одну руку фаллос, а в другую анальные шарики.
Второй, чьи волосы были выкрашены в красный цвет, захихикал.
- А он, что?
- А он мне – как ты себе это представляешь? Под кайфом, она решит, что является сбытчиком резиновых пенисов. Еще возомнит о себе невесть что.
Ауэрус захохотал.
- Было бы забавно на это посмотреть.
- Да, только он эту тему загнул. – Фыркает прыщавый.
- Придурок.
Парни отходят, и я подхожу к кассе, игнорируя вожделенный взгляд продавщицы Старбакса.
Черт, я не считаю себя красавцем… но женщины, так и липнут.
- Что желаете? – спрашивает она, улыбаясь во весь рот. Ее густо накрашенные ресницы хлопают, как крылья колибри.
- Два больших латте с сахаром и сливками.
Пока мой заказ готовят, продавщица не спускает с меня глаз.
Я же, смотрю на мисс Пирс, что отвернулась к окну, подперев ладонью подбородок.
Ее профиль… изумителен.
Черт… я погребен этой женщиной.
Ни о чем не могу думать, кроме нее.
Может, потому что мы еще не переспали?
Может, когда это случится, я перестану о ней думать?
Ага, вспомни Аманду… пусть я ее только и трахал, но думал, как о женщине, которая может поселится в моем доме. Все же думал.
- Ваше латте. – Чирикает продавщица.
- Спасибо.
Лавирую между клиентами и столиками…
Черт, придурок у которого волосы выкрашены в красный цвет, случайно задевает меня плечом, и чуть не опрокидываю стаканы… резко уворачиваясь в сторону… натыкаюсь на прыщавого с чашкой горячего шоколада… задеваю его плечом и снова укорачиваюсь.
В итоге, шоколад приземляется на крашеного, я наконец-то добираюсь до столика.
- Это было по-рыцарски. – Замечает мисс Пирс, усмехаясь.
Я ставлю стаканы на стол и сажусь напротив.
Да, уж. Такой подножки и я не ожидал.
Никогда раньше не пил латте с сахаром и сливками.
Подношу чашку к губам и глубоко вдыхаю запах.
Все мои вкусовые чувства затрепетали от жажды, вкусить напитка. Я протяжно мычу, делая глоток латте, наслаждаясь как горячая жидкость скользит вдоль горла.
Мисс Пирс улыбается, смотря на меня поверх стаканчика.
- Если бы вы нажали на кнопку «стоп» в лифте, то сделали бы это со мной?
- Сделал – что? – я не улавливаю смысл вопроса, паря во вкусах.
Она наклоняется ко мне и тихо говорит:
- Трахнули бы вы меня в лифте?
Чуть не давлюсь латте. Отставляю стакан на стол и проглатываю жидкость.
- Вы намекаете, чтобы я вас взял в лифте?
Мисс Пирс делает глоток латте и вскидывает бровь.
- Намеки придумывают люди, чтобы ситуация казалась привлекательной. А я спрашиваю прямо. Ну, так, как?
Усмехаюсь, качая головой.
Что тут ответишь? Конечно, я бы это сделал.
Я бы трахнул ее незамедлительно.
Я бы задрал на ней юбку, сорвал трусики. Спустил свои штаны и сделал свое грязное дело.
Я бы сделал это не только в лифте.
Я бы с удовольствием трахнул мисс Пирс на столе, среди вороха бумаг.
Ее костюмчик так и просит об этом.
Она улыбается, ловя мой задумчивый взгляд.
После, я везу мисс Пирс в гостиницу.
Мы ждем когда спуститься лифт, и мы молчим.
Я думаю о… черт, я думаю о многом и все мои мысли сплетаются в один узел.
Я думаю о старушке и почему она покушалась на мисс Пирс.
Я думаю о том, как хочу заставить мисс Пирс кричать от оргазмов.
Я думаю, что послужило мотивом, убить проституток.
Я думаю о том, как буду трахать мисс Пирс, пока она будет кусать свои прекрасные губки.
Я думаю об анализе ДНК…
Черт, я совсем о нем забыл.
Достаю сотовый и набираю лабораторию.
- Ридл, привет. Что там с анализом?
Ридл отвечает, что совпадение 99,9%. А это значит, что мисс Пирс – дочь Шона Леттер.
Хреновая новость.
- Я его дочь, да? – спрашивает она, когда мы входим в лифт.
- Да. – Набираю номер Маркси. – Маркси, ты поговорила с миссис Дэй?
Маркси говорит, что ничего существенного миссис Дэй не рассказала. Она и Шон встречались всего два месяца и то тайком от отчима. После, она переехала в другой район и там родила ребенка. Через год, она встретила в одном из клубов Шона. Она рассказала ему, что оставила ребенка и он был в ярости от новости. Но, попыток как-то навредить ей, с его стороны не было. С миссис Чампин они ни разу не встречались. Едва ли мать Шона Леттер знает о существовании миссис Дэй.
- Есть новости?
- Шон Леттер, знал о том, что вы родились.
Мисс Пирс нахмурилась.
- А миссис Чампин?
- Миссис Дэй не пересекалась с его матерью. Так, что думаю – нет.
- Хм, - она скрестила руки на груди. – Она знала. Она называла меня – внучкой. Но, в любом случае… мы не узнаем, что случилось на самом деле, пока не найдем миссис Чампин.
Двери лифта открылись.
Я пошел первым, но тут же остановился, как вкопанный, уставившись на два тела в «голубой форме».
- Оставайтесь в лифте.
Я склонился над одним из них и развернул на спину.
На шее виднелся глубокий разрез, из которого торчал свернутый в два раза, клочок бумаги.
- Срань Господня… - выдохнула мисс Пирс. Я обернулся, разозлившись, что женщины никогда не слушаются, что им говорят. – Это она?
Я достал из кармана платок и подцепил бумагу, чертыхаясь, что никогда не ношу с собой перчаток.
Извернувшись, я кое-как расправил клочок, пытаясь разобрать размашистый почерк, среди бурых пятен крови.
- «Поймай тигра…
- «Поймай тигра за палец на лапе
Если он будет реветь, отпусти его
Я выбираю тебя!». – Пробормотала мисс Пирс.
Я поднялся на ноги и повернулся к ней.
- Вы знаете этот стих?
Она не ответила.
Мисс Пирс изумленно открыла рот.
Ее лицо побледнело.


ГЛАВА 25


Каким вы представляете себе ад?
Местом, где праведников сжигают на костре?
Варят из них бульон или жарят на сковороде с овощами?
Сдирают живьем шкуры, чтобы сменить обшивку на троне Дьявола?
Церковь вдолбила людям, что праведники попадают в рай, а грешники – в ад.
Церковь говорит: если ты ходил в церковь, исповедовался, соблюдал пост и не грешил – ты праведник и ты, после смерти попадешь в рай.
А если ты нарушил все десять заповедей – твое место в аду, среди низших.
Церковь говорит, если ты совершал благие дела – ты умрешь без мучений.
Если ты злодействовал – твоя смерть, будет для тебя кошмаром.
Церковь говорит: Господь Всемогущ. Он протянет руку праведнику, чтобы отвести твою душу в рай.
Церковь говорит: Дьявол Лукавый. Он сожрет грешника с потрохами и нет ему выхода на Свет.
Почему, праведник, не совершивший ни единого греха, внезапно умирает ужасной смертью? Почему его тело покрывается язвами, а зловоние удушает?
И почему, грешник, совершивший грех – отдает душу, не испытав и толики мук?
Все говорят, будто Дьявол – чудовище.
Красный Дракон.
Но, никто не говорит, что Господь – жесток.
«И праведник, если отступит от правды своей и будет поступать неправедно, будет делать все те мерзости, какие делает беззаконник, будет ли он жив? Все добрые дела его, какие он делал, не припомнятся; за беззаконие свое, какое делает, и за грехи свои, в каких грешен, он умрет.». 
Церковь говорит: Он милосерден.
А я говорю – он террорист мира.
Только он может забрать душу праведника, сделав его смерть, поистине ужасной.
«И ты, сын человеческий, скажи сынам народа твоего: праведность праведника не спасет в день преступления его, и беззаконник за беззаконие свое не падет в день обращения от беззакония своего, равно как и праведник в день согрешения своего не может остаться в живых за свою праведность».   
Господь – многолик.
Так, к чему я веду…
Сегодня я бродил по Гриден Ауэр.
Поразительное место.
Я с упоением впитывал в себя все великолепие улиц и сверкающих огней.
Разноцветные, как лампочки, они были повсюду, как рой светящихся мотыльков, зависших над домами. По большей части, они не отличались друг от друга, разве что, цветом крыш и заборчиками.
Здесь так много жизни.
Так много движения.
Люди, и машины, бесконечным потоком двигаются по улицам и дорогам.
Звуки пугают и восхищают.
Они идут отовсюду.
От людей.
От машин.
Из машин.
Из домов.
Мир поглощен симфониями звуков.
Я остановился, рассматривая витрину с манекенами. На них были надеты одежды. Красивые одежды. Пестрые.
Застывшие пластиковые люди с застывшими лицами и пустыми глазами.
Я шел мимо магазинов и кафе.
Мимо домов.
Мимо припаркованных автомобилей.
Я стоял на мосту и смотрел на черную воду, которую рассекали моторные лодки. 
Я смотрел на небо.
Яркие мазки розового и желтого. Сизо-оранжевое солнце, зависшее над четкой линией горизонта. Природное электричество шло на убыль, сменяясь серой калькой. Зажигались разноцветные огни и раздавались первые аккорды в клубах.
Идеальность захватывает.
Идеальность омрачает.
Пока я стоял на мосту, я вспоминал, что испытал, когда ушла Лолита.
Я предал себя.
Я предал того, кто был внутри меня.
Я возненавидел себя за то, что сделал.
Я должен был ненавидеть рыжую толстуху, но я не мог.
Я был слаб.
Я просидел в своей комнате до утра, а после ушел.
Я шел по улицам, не зная, куда иду и зачем.
Я просто шел.
Я был одним из тысяч жителей Папсквера, что передвигался по улицам и думал о своем.
Я…
Я хотел поделиться своей ничтожностью и хотел сочувствия.
Я не хотел ни с кем говорить и не хотел жалости.
Двойственность, убивала меня.
Она разрывала меня на куски, заставляя чувствовать себя еще ниже.
Говорят: держи друзей при себе, а врагов еще ближе.
Я не просто подпустил к себе врага… я позволил ему забраться себе под кожу.
Именно так я чувствовал себя.
Я был унижен самим собой. Своим достоинством. Своим пороком.
Я смотрел в стеклянные окна кафе, наблюдая за посетителями.
Они свободно общались друг с другом.
Они ели. Они пили.
Они были счастливы.
Спросите меня – завидовал ли я их счастью?
Совсем чуть-чуть.
Потому что им повезло чуть больше, чем мне.
Я засунул руки в карманы куртки. Пальцы нащупали клочок бумаги.
Вытащив его, я увидел цифры написанные идеальным почерком.
Я пошел к автомату, раздумывая – хотел ли я сочувствия?
Хотел ли я, что бы меня гладили по головке и жалели?
Хотел ли я чувствовать себя сопливым сорванцом, которого могли пожалеть, нашептывая, что я хороший и умный мальчик. Что я сильный и смелый. Что я всего добьюсь в этом гребаном мире и буду счастлив?
Я набрал номер и ждал, пока не снимут трубку.
Да? – ответил женский голос.
Миссис Иджер? Это Броуди. – Я нервничал. Жутко нервничал, не понимая, какого дьявола я звоню ей. – Помните, мы познакомились с вами на «спид-дейтинге»?
Броуди? – голос улыбнулся. – Да, конечно. Я ждала вашего звонка, Броуди.
Миссис Иджер пригласила меня к себе на чай.
Сам того не зная, я приперся в этот район, точно меня тянула невидимая нить.
Оказалось, что миссис Иджер жила в Гриден Ауэр.
Был ли я счастлив, что встречусь с ней?
Хотел ли я этого?
Но в итоге, я оказался у ее дома.
Ее дом был белым.
Ее забор был белым.
Ее крыша была серой.
Ее газон был зеленым.
Американская мечта была монохромной с зелеными мазками.
Я смотрел на дома, что выстроились передо мной в шеренгу, и мне они казались копиями старых фотографий, расклеенных на столбах.
Я шагнул внутрь фотографии и постучал в дверь, из красного дерева.
Еще один мазок в монохромии.
Миссис Иджер открыла мне, пропуская внутрь.
Я смотрел на стены, полы и потолки.
Идеальность восхищает.
Идеальность омрачает.
Роскошь умиляет.
Роскошь отравляет.
Дом, напичканный дороговизной меня не впечатлил.
Все это, я видел в миссис Иджер.
Она встретила меня в темно-синем, бархатном платье с высоким воротом.
Ее волосы были уложены в высокую прическу.
От нее неизменно пахло духами, от которых кружилась голова.
Я рада нашей встречи, Броуди. – Она улыбнулась мне, поманив в столовую.
Богачи, называли место, где принимают пищу не кухней, а столовой.
Она была огромной, такой же огромной, как и гостиная.
Я сел за обеденный стол, рассчитанный на десять персон и почувствовал себя карликом, на обеде у великана.
Какой вы предпочитаете чай? – спрашивает меня миссис Иджер. – Зеленый или черный?
Черный. – Отвечаю я. – Спасибо.
Она ставит передо мной серебряный поднос, на котором стоит сервиз из дорого и тончайшего фарфора с золотыми нитками, вьющиеся плющом на сахарной глазировке.
Там же, на подносе, лежит трубка, из черного дерева и спички.
Посмотрите, - миссис Иджер берет заварник, такой же белый и тонкий с круглым пузом и изогнутой ручкой. Открывает крышку и подносит его ко мне. Я вижу, внутри пузатой емкости, листья. Они чуть сморщены из-за кипятка, но они зеленые и крупные. Это не тот чай, к которому я привык. – Это необычный чай. Это не тот чай, который измельчают до пыли и сворачивают в жгутики и продают по двадцать долларов за упаковку. Этот чай не заваривается семь минут. Этому чаю, как минимум, нужен час. Первые полчаса, чтобы листья достаточно размякли, а остальные полчаса, чтобы отдать воде цвет.
Какой интересный чай. – Отвечаю я.
У моего мужа чайная плантация. Теперь, она принадлежит мне. – С гордостью, говорит миссис Иджер, ставя заварник на стол. Она садится во главе стола, напротив меня. – Этот чай расфасовывается всего по четыре унции, за пятьсот долларов. Этот чай очень дорого стоит, потому что в нем, куда больше вложено, нежели в дешевых порошках, которые выдают за чай.
Что же в нем необычного? – спрашиваю я.
Миссис Иджер улыбается.
Его собирают вручную. Отбирают каждый листочек. Если он недостаточно зеленый, или чуть меньше, его выбрасывают. Этот чай, собирают люди на плантациях с утра и до вечера. С восходом солнца и его закатом. Этот чай не проходит тепловую обработку. Его не измельчают, его собирают и складывают в корзины. После, эти корзины отправляются в путь. Большее, что возможно при доставке чая, это хлопковая ткань, что защищает его от пыли и прочих атмосферных перепадов. На фабрике, его промывают и просушивают на солнце, но не слишком, иначе листья испортятся. Теперь, вы понимаете, почему в этот чай вложено больше, чем в фальшивках, что стоят на прилавках магазинов?
Да. Я понимаю. – Я киваю, понимая, что миссис Иджер помешана на чае. Она готова говорить о нем вечность.
Она поднимается с места и подходит ко мне.
Подхватывает заварник и наклоняет носик над чашкой.
Я завороженно смотрю, как воронкой, чашка наполняется нежной, почти карамельного цвета, жидкостью.
Попробуйте. – Говорит она.
Я делаю глоток, ощущая во рту невероятные вкусы.
Я чувствую солнце, что согревало чай. Я чувствую влагу, что впитал в себя чай от дождя. Я чувствую ветер, что обдували его.
У меня было чувство, что в моем рту, вырос лес.
Потрясающий. – Выдыхаю я. Миссис Иджер снова улыбается и берет трубку, и спички, возвращаясь на свое место.
Она поджигает спичку и подносит пламя к чаше, раскуривая трубку.
Я пью чай, наблюдая за тем, как изящно она смотрится в ее тонких пальцах.
Стаммель из рыжего дерева с золотой каймой, и изящный длинный мундштук, с изогнутым кончиком – загубником.
Миссис Иджер пыхтит трубкой, а я пью чай.
Могу я задать вам два нескромных вопроса?
Да, конечно.
Вы убили своего мужа?
Она выпускает дым и улыбается.
Да.
За что?
От него дурно пахло.
Мы так и сидим в тишине, в которой я слышу, треск тлеющего табака в трубке миссис Иджер и гул холодильника.
Я думаю… как она убила его?
Задушила?
Наняла убийц?
А может, она подлила ему цианид в чай?
Я хочу узнать, как она это сделала. Но я, ведь, спросил разрешения лишь на два вопроса.
Могу я задать вам нескромный вопрос, Броуди?
Допиваю чай и киваю.
За окном доносится раскат грома.
Не желаете ли остаться на ночь? Вот-вот, начнется дождь.
Да, спасибо.
Она ведет меня на второй этаж, в комнату, как миссис Иджер выразилась, для гостей.
Комната чистая и просторная… дорого обставленная.
Говорить о вещах в комнате, было бы глупо.
В шкафу, найдете чистую пижаму. – Говорит она. – Располагайтесь.
Спасибо.
Ах, если вы желаете, я отнесу вашу одежду в химчистку.
Спасибо. – Я киваю, краснея.
Эта женщина помешана не только на чае, но и на чистоте. Не удивительно, что она убила своего мужа.
Сложите свою одежду в корзину для белья и выставите за дверь. Я позабочусь о ней.
Спасибо.
Когда миссис Иджер уходит, я иду в ванную, отделанную белым кафелем.
Душевая кабинка из темного матового стекла. Хромированные вентиля у раковины и такой же обод у овального зеркала.
Я раздеваюсь, складывая одежду в корзину. Хорошо, что на мне новые трусы, а то бы я со стыда сгорел, зная, что она будет копаться в белье.
Что касается душа… несколько раз, я ошибался, крутя вентиля, отскакивая назад и вскрикивая, когда по коже била, либо очень холодная, либо очень горячая вода.
На пятый раз, мне все же удалось найти нужную температуру и наконец насладиться душем.
Выдавив на ладонь шампуня, я мылил волосы, взбивая до пышной пены. Затем, использовал весь гель.
Мне начинал нравится этот дорогой ритуал омовения.
Я смеялся, пока пена сбегала вдоль моего тела, воронкой исчезая в сливе.
После, я повязал на бедра полотенце и проведя ладонью по запотевшему зеркалу, смотрел на себя в отражение.
Я не узнал себя.
Я был бледным, с впалыми щеками и тускло-серыми глазами.
По моим щекам бежали струйки воды с волос.
Я опустил взгляд на стеклянную полку. Среди баночек с гелями и кремами, я увидел гребень.
Миссис Иджер добра ко мне, так почему я должен оскорблять ее доброту?
Я зачесал волосы назад, поворачиваясь то одним, то другим боком.
Я придурок.
Вернувшись в комнату, я нашел в шкафу пижаму.
Обычно, я спал в одних штанах, но я не у себя в комнате… я вообще не хочу думать о своей комнате, и о том, что там случилось.
Я не хочу возвращаться в свою комнату и в квартиру вообще.
После того, как рыжая толстуха ушла, отчим сломался.
Он больше не мог пить и курить. И если пытался, то сигаретный дым, выходил из его рта, вместе с кровью.
Он больше не сидел в своем кресле. Теперь, его грузное тело лежало на кровати, и почти не двигалось.
Он покрывался язвами и дурно вонял.
Он умирал… наконец-то, умирал.
Я лег на кровать, почти провалившись на перине.
Запах духов миссис Иджер был по всюду.
Духи пропитали подушки и одеяло.
Пропитали стены и мебель.
Этот воздух – был миссис Иджер.
Раздался стук в дверь.
Войдите. – Ответил я. Дверь открылась и вошла миссис Иджер.
Простите, что беспокою, Броуди. – Я смотрел на миссис Иджер: на ней была черная комбинация, и полупрозрачный пеньюар с пухом. Ее волосы, по-прежнему уложены в прическу. – По ночам становится очень холодно. Я принесла вам еще одно одеяло.
Спасибо. – Я не нуждался во втором одеяле. Мне было жарко после душа и после мыслей.
Спокойной ночи. – Она двинулась к двери, а я… я не хотел, чтобы она уходила.
Миссис Иджер, - она обернулась, вскинув брови. – Останьтесь со мной.
Она не назвала меня извращенцем. Не сказала, что это дурной тон и прочую ересь по отношению к даме.
Конечно. – Миссис Иджер села на кровать рядом со мной. – Ваше имя не Броуди, так?
Меня зовут, Шон. – Я сел, согнув ноги в коленях и свесив руки. – Меня зовут, Шон Леттер.
Я хотел все ей рассказать. Я хотел рассказать, как переступил через себя, поддавшись пороку, вместо того, чтобы вершить суд.
Моя мать – шлюха. – Начал я. – Отца, я никогда не знал. – Я бросил на миссис Иджер взгляд. – Она приводила клиентов на дом и обслуживала. Когда мне было одиннадцать, я слег с температурой. Я хотел пить… я был голоден, а матери было плевать. Она только попросила свою подружку присмотреть за мной. И… - прошло одиннадцать лет, а я до сих пор помню все так ярко, как будто это случилось вчера. – Эта шлюха… она воспользовалась моей слабостью. Она растлила меня, пока я бредил о воде и пище.
Я надеялся услышать от миссис Иджер жалость, но она не проронила и слова.
Она внимательно слушала меня и в ее глазах не было сочувствия.
Как странно, но внутренне, я радовался этому.
А несколько дней назад, эта шлюха заявилась в мою квартиру. – Продолжил я. – Я был уверен, что смогу убить ее. Я хотел этого. Все эти одиннадцать лет, я представлял, как она будет корчится от боли. Но… я не смог. Вместо этого, я трахнул ее. – Я покачал головой. – Я слаб… я переступил через себя, отдавшись пороку. Я ненавижу себя за свою слабость.
Миссис Иджер глубоко вдохнула, сдержанно улыбнувшись мне.
Я убила своего мужа, потому что он, дурно пах. – Заговорила она. – Не потому, что он не соблюдал гигиену. Напротив, мой супруг педантично относился к своей внешности. Маникюр, педикюр. Всегда одет с иголочки. – Миссис Иджер сложила руки на бедрах. – От него пахло другими женщинами. Я знала, что он изменяет мне, с рабынями, что работают на плантациях. Я знала это и желала отмщения. Чувствую чужой запах пота, меня одолевала ярость. Я ненавидела себя за то, что не могу ничего сделать. Я была слаба, потому как, мой супруг имел все, а я ничего. У меня оставался лишь один способ… это убить его.
Но, вы сделали это. – Сказал я, повернувшись к ней всем корпусом. – А я – нет. Я не смог.
И поэтому, считаете себя слабым? – она улыбнулась, положив свою ладонь мне на плечо. – За что Господь сверг с небес Денницу?
Я нахмурился, вспоминая все что знал в библии.
Потому что он захотел занять его место? – предположил я. 
И это тоже. Но, грех Денницы был в его гордыни. Он возгордился собой и не узрел истину. О чем думает человек, когда желает убить своего врага?
О последствиях. О том, что его ждет тюрьма. О том, что ему больше не увидеть белого света, только через решетку. – Подумал я.
Прежде чем, я решилась на убийство супруга… я возгордилась. Я возвысилась над ним, и узрела истину. Истину, что я все, а он лишь пташка. Возгордись, Шон. Возвысься над ней и узри истину, что ты вершишь суд во имя истины.
Я пораженно хлопал глазами.
Но, она мертва. Ее уже кто-то убил. Кто-то, но не я.
Миссис Иджер расхохоталась.
Тогда празднуй, Шон! – она хлопнула в ладоши. – Празднуй, потому как Господь свершил возмездие, а ты остался на пути праведника!
Я сглотнул, осознавая, что миссис Иджер… сумасшедшая. Ее взгляд пылал, когда она говорила о Боге – как о палаче.
Думаете, я безумна, Шон? – миссис Иджер склонила голову на бок. – Отнюдь. Я праведна, как и все те, кто ходят в церковь. Я католичка. Я исповедуюсь Отче. Я молюсь.
Да, но, как отреагировал священник, что слушал исповедь миссис Иджер?
Я бы не додумалась до этого. – Она улыбнулась мне. – Отче подсказал.
С каких пор, церковь направляет праведников на убийства? Или они считают это за благую истину?
Ложитесь, Шон. Вам нужно поспать.
Миссис Иджер… останьтесь со мной. – Я все еще не хотел ее отпускать.
Она легла рядом, и я положил ей на плечо свою голову, а руку на живот.
В этом жесте не было ничего порочного. Я обнимал ее так, как обнимал бы свою любимую мать.
Спите, Шон.
И я уснул.
Я спал так крепко, как никогда.
Мне не снились сны. Я видел лишь темноту, убаюкивающую темноту, в совокупности с теплом миссис Иджер. Ее рука, обнимала меня за плечо, а голос шептал, что-то неразборчивое.
Меня разбудил раскат грома. За окном было уже утро, серое и холодное.
Я поднялся с кровати, и пошел в туалет, справить нужду.
Когда я вернулся, миссис Иджер скатилась на мою половину кровати.
Я сел на кровать и тронул ее за руку.
Ужас охватил меня.
Миссис Иджер? – я легонько тряхнул ее за плечи, уложив на спину. – Миссис Иджер?
Она молчала. Ее веки и губы, были крепко сжаты. Кожа бледная и ледяная. 
Кто сказал, что грешник, в смерти увидит муки?
Миссис Иджер умерла, как праведница… во сне… без боли.
Я накрыл ее одеялом и поцеловав в губы, вышел из комнаты. Корзина с вещами, стояла у входной двери.
Я быстро оделся и вошел на кухню.
Я не хотел уходить просто так… поэтому, я достал из шкафчика жестяную банку, с изображением гейши.
Там был чай.
Я хотел взять чай, который собирают в ручную, на плантациях. Который не подвергают тепловой обработке, не измельчают в пыль или не скручивают в жгут.
Я хотел забрать что-то с собой, в память о миссис Иджер.
Мне было жаль ее. Я думал… что, наконец-то, нашел единомышленника.
Но и она покинула меня.
После, я вышел из дома на улицу, и позвонил из автомата в скорую и пошел прочь.
Я слонялся по улицам, пока не забрел в Хоупес.
Я пришел к Шелби… я хотел быть с кем-то в момент моей печали.
Я скорбел по миссис Иджер.
После, мы трахались с Шелби и курили травку.
Ты когда-нибудь видела покойника? – спросил я ее. Шелби повернулась на бок, ко мне лицом и положила свою ладонь мне на грудь.
Только на похоронах дедушки.
Ты целовала его?
Да. В лоб.
А я в губы. – Подумал я. – Меня можно назвать некрофилом… но, я считал этот жест куда больше, чем благодарность за исповедь миссис Иджер.
И что ты почувствовала?
Шелби вздохнула, забрав у меня из рук косяк. Она затянулась и выпустила густое облако дыма.
Что мы все, когда-нибудь умрем.
Мы ржали над этой мрачной шуткой, и я понимал, что Шелби права.
Мы все, когда-нибудь умрем… только вопрос был в другом – как умру я?


ГЛАВА 26


Я смотрела на две «голубые формы», что лежали на полу, у двери моего номера.
Их шеи были разрезаны поперек, а на дорожке, неровным кругом растекались кружки багровой крови.
Кровь впиталась в дорожку и казалась черной, глянцевой, как отполированный камень.
Их лица бледные, а глаза остекленели в удивлении.
А после, коп достал у того, что был веселее из пары полицейских, клочок бумаги.
Уголок был пропитан кровью и когда коп начал читать, мне не требовалось продолжение… я помнила этот стих наизусть.
Я повторяла детский стишок и смотрела на вспоротую трахею. На багровые полоски крови на белой коже «голубой формы».
- Вы знаете этот стих? – спросил меня коп, но я не могла ответить.
Я лишь смотрела на мертвые лица копов, осознавая, что миссис Чампин не остановится, пока не доберется до меня.
- Мисс Пирс? – глаза копа изучали меня. – Вам плохо?
Я нахмурилась, переведя взгляд на листок бумаги, с растекшимся в центре, кровавым пятном.
- Мисс Пирс? Черт. – Он достал сотовый, и отошел в сторону. Коп говорил громко и требовательно. Сначала он позвонил в скорую, а после своей напарнице, пересказывая случившееся. – Черт, не могу поверить, что это происходит.
Я тоже не могла поверить в это.
Я не могла поверить, что шестидесятилетняя старушка способна убивать… убивать хладнокровно.
- Черт, мне нужно…
- … идите. Я подожду здесь, на случай, если она… - наши взгляды встретились. Я думала о том, на случай, если старушке понадобятся их головы.
- Я быстро. Полиция уже едет.
Когда коп скрылся за дверью, ведущей на лестницу, я села перед «голубой формой» на корточки, осматривая мертвых мужчин.
Они были добры со мной.
Совсем не похожи на копов, у которых на уме сплошь порок, да едкие шуточки.
Когда я не могла уснуть, я выходила к ним и болтала.
Они были отличными собеседниками.
Мик и Фил.
Мик частенько травил байки или анекдоты.
Я запомнила один – про обезьяну на двух ногах.
Он может показаться не смешным, но со смыслом.
Одна обезьяна идет на двух ногах, а на встречу ей другая – на четырех.
Та, что на четырех, спрашивает – почему ты идешь только на двух, а не на всех ногах?
А та ей отвечает – подумываю, стать человеком.
У каждого из них была семья и маленькие дети.
А миссис Чампин лишила их жизни… она – вот кто истинное зло.
… и этот детский стишок… когда я была маленькой и родители задерживались на работе, со мной сидела одна женщина.
Я не помню ее лица, но помню ее руки.
Они были мягкими и теплыми.
У нее был чуть хриплый голос.
А еще от нее не пахло духами.
Никогда.
Она читала мне этот стишок, когда мы играли в прятки.
И если сложить все воедино, получается, со мной сидела миссис Чампин.
Значит, она знала обо мне все это время.
Но, кто мог ей рассказать?
Мой настоящий отец? Родители?
Если это так, то они бы сказали мне, что она является моей бабушкой.
Но они молчали.
Значит, это был Шон – он ей рассказал обо мне.
Я склонила голову набок, уставившись на кармашек. Пуговица была расстегнута.
Может, Мик держал там фото своей семьи?
Я потянулась к карману, стараясь не касаться его тела.
Возможно, его семья захочет забрать снимок себе.
В кармашке лежала карточка, размером 3 на 4.
Выпрямившись, я вглядывалась в лицо молодого юноши на снимке.
Ему не больше восемнадцати.
Совсем не похож на Мика или на его брата. Может, друг?
Я еще пристальней вгляделась в фотографию и мои брови поползли вверх.
Даже в монохромных цветах я увидела ярко-серые, точно луна, глаза.
Взгляд острый, пронзительный… гипнотизирующий.
Не может быть… это же тот самый юноша, которого я видела на кладбище.
Это же… мой отец…
«Его глаза – твои глаза» … я его копия… 
- Мисс Пирс? – я резко подняла глаза. Напарница детектива стояла в десяти футах от меня. – С вами все в порядке?
- Да. – Я скрестила руки на груди, пряча снимок.
- Идите вниз. Детектив Филип вас ждет. – Через мгновение, за напарницей показались медики и парни в «голубой форме».
Я кивнула, не желая ехать в лифте, спустилась по лестнице, наплевав на шпильки.
Хох, я в них не только бегать умею.
Спустившись в фойе, я застала детектива… он, можно выразиться, рвал и метал, сокрушенно жестикулируя.
- Как это возможно? – рычал он. – В вашей гостинице убили двоих полицейских, и никого, мать твою, вы не видели?
- Но женщина на снимке, она не была здесь. – Бормотала Бетти, нервно теребя воротничок рубашки. Охранник, вцепившись в пояс, кивал, как болванчик.
- И никого подозрительного? – коп ерошил волосы, чертыхаясь.
- Нет, сэр.
Я подошла к стойке рецепшен.
Ну, не знаю… называйте это интуицией или глупой попыткой убедить себя в чем-либо.
- Может, вы видели этого человека? – я положила на стойку снимок своего отца.
Бетти и секунды не смотрела на фото. Она закивала.
- Да. Да, он был здесь.
Детектив схватил фото, изумленно переводя взгляд с меня на снимок.
- Он сказал, к кому пришел? Он представился? В котором часу это было? Вы же ведете журнал гостей?
Бетти, красная, как помидор, полезла в журнал.
Детективу стоило бы быть немного помягче.
- Он представился Шоном Леттер.
Я прикрыла глаза.
Это, мать твою, невозможно.
Детектив, был того же мнения.
- Три пятнадцать. Квартира сто восемнадцать. Мисс Ришта.
- Кто такая, черт возьми. – Коп схватил мобильный. – Маркси! Комната сто восемнадцать. Мисс Ришта. Узнай, наведывался ли к ней Шон Леттер. – Он потер лицо. – Дерьмо, да, знаю я, что это невозможно! Я отвезу мисс Пирс в безопасное место, а парни пусть тут все проверят. Какая разница, куда? – его взгляд мельком оглядел мое лицо. – Плевать, пусть они перевернут эту гребаную гостиницу, но найдут эту тварь. Идемте.
Мы вышли из гостиницы, шагая к машине.
Я знала, что коп повезет меня к себе домой. Но я не хотела жертвовать еще одной жизнью.
Игра миссис Чампин зашла слишком далеко.
Поэтому, у меня был единственный и правильный вариант – вернутся домой и встреть свою… хм… судьбу… или смерть.
Я села в машину, накинула ремень безопасности.
Коп уселся за руль и вставил ключ в зажигание.
- Откуда у вас это фото?
- Я нашла его в кармане Мика.
Он изогнул брови, посмотрев на меня.
- Полицейского.
- Вы трогали тело?
- Я не трогала его тело. Мне показалось странным, что карман не застегнут на пуговицу. Насколько я запомнила, но Мик следил за тем, чтобы его форма была без изъянов.
- И вы полезли в его карман. Голыми руками. – Машина тронулась с места, медленно разворачиваясь. – Очень умно, мисс Пирс.
- Это фото предназначалось мне, а не полиции. – Буркнула я.
- Да, что вы? – ирония так и сквозила в его голосе. Меня это начинало раздражать. – Все, что остается на трупах, на их одежде, в их карманах – целиком и полностью предназначается для следствия. А вы забрали улику. 
- Улику? – я фыркаю. – Не смешите меня. Это фотография моего отца. Она хотела, чтобы я знала, как он выглядит.
Детектив прибавил газу, минуя высотные здания и магазины.
- В любом случае, это улика. И вы оставили на ней свои отпечатки.
- Я знаю, к чему вы клоните, детектив. Вы рассчитываете найти отпечатки миссис Чампин на фото и на клочке бумаги. И вы найдете их.
- Она настолько неосторожна?
- О, нет, напротив. В этом вся суть. – Я ерзаю на сидении, присматриваясь к дороге и к такси, что выстраиваются у тротуаров. – Она хочет, чтобы вы знали, что это ее рук дело. Чтобы знала я.
- И чего же она добивается?
- Не знаю. – Пора включать Мерил Стрип. Я морщусь, когда коп пересекает светофор. – Что-то мне не хорошо. Остановите машину, мне нужно подышать. 
Детектив безоговорочно паркует машину и я отстегивая ремень и подхватив сумочку, выхожу из машины, мысленно рассчитывая, сколько понадобится минут, для того, чтобы поймать такси и уехать.
Минута на изумление.
Минута на размышление.
Минута на то, чтобы коп сдвинулся с места.
И пол минуты, чтобы добежать до такси.
В итоге – три с половиной минуты.
Актриса из меня так себе… но, мозг включился в режим – тошнота и головокружение. Меня действительно тошнит, а перед глазами все скачет, смешиваясь в разноцветные краски. Я медленно шагаю к такси, что только что остановилось. Пассажиры покидают салон, и как только клиент расплачивается, я открываю дверь.
Мне остается лишь назвать адрес, как внезапно дверь распахивается и рука копа хватает меня, вытаскивая наружу.
Я пытаюсь вырваться из его хватки, но коп не преклонен.
- Отпустите меня. – Шиплю я.
- Это было глупо. – И за этим последовал коповский приемчик с наручниками… милые, сексуальные колечки… 
Ни я, ни он, ни удивлены, а вот водитель такси, вышел из машины и хлопает глазками.
- Все нормально. Я полицейский. – Сказал он и повел меня к машине. Запихнул в салон, причем небрежно, будто я преступница.
Я кое-как выпрямилась, пытаясь наощупь дотянутся до ручки, но не смогла.
Коп сел за руль и завел мотор. В профиль, его брови, нависали над глазами, как отвес на скале.
Ого-го.
- Вы хотели сбежать?
- Снимите с меня наручники. – Требую я. Детектив ухмыляется.
- Чтобы вы снова попытались сбежать? – он качает головой. – Ситуация под контролем только тогда, когда агент уже дома. Вот, когда мы будем дома, тогда я и сниму с вас наручники.
- Кончайте свой киношный треп. – Я морщусь, передергивая руками. Наручники впиваются в кожу. – Не убедительно.
- Да? А по мне, все прекрасно получилось. Думаете, я не подозревал, что вы задумали?
- И поэтому отчитывались перед водителем? – ядовито спрашиваю я. – Спецоперация, мать твою.
Я разочарована и зла, что потерпела неудачу.
Так мы проводим всю дорогу – в молчании и в моей кипящей ярости.
Дома, пока коп возится с наручниками, я осматриваю его комнату.
Не густо… говорят, существует творческий беспорядок. А вот у детектива – рабочий. У него беспорядок, как и на столе и даже там, где ничего нет – бардак.
Минимум мебели и куча бычков в пепельнице. Журналы о спорте и журналы с голыми моделями.
Как предсказуемо.
- Болят?
Я разворачиваюсь к нему лицом, подмечая, рядом с дверью вешалку для ключей. Коп не вешает на нее ключи, а убирает в карман. Предусмотрительно.
Он думает, что я снова попытаюсь уйти, и он прав.
- Не только полицейские используют наручники, детектив. – Я улыбаюсь, а он вскидывает брови, понимая смысл моего замечания.
Я снимаю жакет, вешая его на спинку стула и стаскиваю туфли.
Шагаю в кухню, к холодильнику.
Есть не хочется, особенно после всего дерьма, что сегодня случилось. Хочется выпить.
В холодильнике упаковка бутылочного пива. Я достаю две и двигаю к столешнице, за открывалкой.
Открываю одну и протягиваю копу. Он принимает ее, усаживаясь за стол.
Открываю вторую и делаю глоток, холодного, пенного напитка.
- Привезти меня к себе – это глупость. Вы понимаете это? – я приваливаюсь к столешнице, скрестив ноги в лодыжках. Коп делает добрый глоток пива.
- А что по вашему – не глупо? Оставить вас в гостинице?
- Нет. Самый верный способ, это вернутся домой и дождаться миссис Чампин.
- Чтобы она и вас убила? – он коротко смеется. Поднимается с места, двигая обратно в комнату. В пиджаке, коп достает пачку сигарет и зажигалку. – Простите, но я не собираюсь рисковать вами. 
- А вы, похоже, смельчак. Желаете лично переговорить с Богом?
- Вы останетесь здесь. Точка. – Коп подкуривает сигарету. – Разве, не вы с самого начала рвались к этому?
- Не после того, что она устроила. Я должна вернутся домой. – Я отставляю бутылку на столешницу. – Так будет лучше для всех.
- Не для всех, мисс Пирс. И вы никуда не пойдете. А попытаетесь убежать, я снова надену вам наручники.
Угроза из его уст, выглядела, мягко говоря… милой.
Я рассмеялась.
- Детектив, ей нужна я. И только я. И прекратится все это, только когда я окажусь с ней наедине. Перестаньте строить воздушные замки и подумайте – для чего ей все это?
- Мне все равно, для чего она все это делает. Но, вас я не отпущу. Если она хочет добраться до вас, то с нетерпением буду ждать ее здесь.
- Она, может, и безумна, но не глупа. Миссис Чампин не придет сюда. А прятать свою задницу здесь, я не намерена.
- Мне прямо сейчас взять наручники?
Беру бутылку и делаю глоток.
Черт, этот коп – крепкий орешек. Упрямый, крепкий орешек.
Я сажусь на стул, закидывая ногу на ногу, и беру пачку сигарет.
- Ладно. Тогда, почему бы не использовать меня, как наживку? – спрашиваю я, раскуривая сигарету.
- Вы сами сказали, что она не глупа. Будь я на ее месте, я бы это приметил.
Я вздыхаю.
Я бы тоже это приметила.
Черт, но как же мне выйти отсюда?
- Хотите анекдот, детектив?
Он пожимает плечами.
- Одна обезьяна идет на двух ногах. На встречу ей, идет другая, на четырех. Вторая спрашивает, первую – почему ты ходишь только на двух ногах, а не на всех? А первая ей отвечает – подумываю, стать человеком.
Коп молчит. Он смотрит на меня и молчит, переваривая информацию.
Он даже не пытается улыбнутся, только делает густую затяжку.
- И к чему это?
- Да, так. И сколько вы собираетесь меня держать у себя?
- Пока она не объявится.
- А если не объявится? – я тушу сигарету.
- Она, может, и не глупа, но не терпелива.
Я киваю. В этом вы ошибаетесь, детектив. Миссис Чампин найдет способ добраться до меня, даже если я спрячусь под землей.
- А как же ваш график. Если вы уйдете, и она придет. Что тогда?
- Я не оставлю вас одну дома. Буду с вами двадцать четыре часа в сутки.
- Какое самопожертвование.
Мне нужен план… нужен план…
Остается только соблазнить его, сделать дело и валить домой.
Я поднимаюсь с места.
- Вы не против, если я приму душ?
Коп ерзает на стуле, делая глоток пива.
- Конечно.
Я берусь за пуговицу на юбке и расстегиваю. Затем молнию. Юбка падает к моим ногам, демонстрируя ажурные трусики.
Я знаю, что коп впечатлен видом, потому что он делает несколько затяжек сигаретой и его взгляд бегает по моим бедрам и трусикам.
Медленно нагнувшись, я поднимаю юбку и обхожу стол, направляясь в гостиную.
- Знаете, я тут подумала о головах «Свит Бон» и Пеппер. – Кричу я, надеясь, что коп последует за мной.
Бинго.
Как только я стаскиваю с себя блузку, оставшись в одном нижнем белье, коп появляется у меня за спиной с бутылкой пива. Он так крепко держит ее, что она вот-вот лопнет.
- И что вы подумали?
Я вхожу в ванную комнату, оставляя дверь открытой. Снимаю белье, ложа его на стиральную машинку и вхожу в душевую кабинку, на мгновение показавшись в поле зрения детектива.
- Самураи выставляли головы своих врагов на блюде. – Я поворачиваю вентиль и встаю под струи горячей воды. – Но, я думаю, что миссис Чампин, вернула головы «Свит Бон» и Пеппер, в качестве напоминания… думаю, она желала опозорить их, потому что они проститутки.
- Вы хотите сказать, что смысл был только в этом? Опозорить женщин в их профессии, которой она когда-то сама занималась?
- Смысл может быть и куда глубже. – Выдавливаю из бутылочки шампунь и вспениваю. – Может, она хотела опозорить меня. Если я ее внучка, и она не одобряла это – то, да. А третья девушка? О ней что-нибудь известно?
- Немного. Ее родители умерли. Привлекалась несколько раз за проституцию. Наркоманка. Но, она не рыжая.
- Тогда, все дело в женщинах. Если миссис Чампин убивает проституток, то возможно, когда-то давно ее сын имел связь с одной из них. Возможно, она заразила его и теперь миссис Чампин за это мстит.
- И то, что они рыжие – в этом нет смысла.
Я вырубаю воду и выхожу из кабинки. Стаскиваю полотенце, заворачиваясь в него.
- Может и нет. – Выхожу в зал. – Но, не забывайте, «Свит Бон» и Пеппер были со мной знакомы.
- Так… - глаза копа оглядывают меня. – У вас есть предположения?
- А у вас детектив? – я улыбаюсь.
- Ну, не изнасиловала же его в детстве проститутка.
- Все возможно. У вас найдется рубашка?
Коп хмурится. Крутится по сторонам, ища место, куда поставить бутылку. Идет к прикроватному столику и ставит бутылку на него. Затем, достает из вороха одежды, что лежит на сидении стула, рубашку и идет ко мне.
- Спасибо. – Я скидываю полотенце, абсолютно не испытывая неловкости и надеваю рубашку через голову, так как на ней несколько пуговиц застегнуты. – Вы, ведь, уже видели меня обнаженной, детектив. Но, смущены так, словно видите в первый раз.
Коп, не просто смущен. У него отвалилась челюсть.
- Я… эээ… хотите еще пива? – он отворачивается, но я хватаю его за руку, притягивая к себе.
- Я хочу вас.
Пора поработать, детка.
Я надеюсь, что коп вырубиться и у меня будет достаточно времени, чтобы покинуть квартиру и добраться до своей.
Я надеюсь, что в этот раз не прогадаю, как с такси.
Коп смотрит мне в глаза и облизывает губы.
Он хочет меня… я знаю и чувствую это.
Я прижимаюсь к его телу и чувствую, как его член давит мне в живот.
От этого, у меня все переворачивается… в животе сводит от томления… совсем не похожее, которое я испытываю перед тем, как обслужить клиента.
Что, черт возьми, со мной делает этот мужчина?
Он такой же, как все… тогда, почему я думаю о его… губах?
Нет-нет-нет.
- Мисс Пирс…
- … как мужчина и женщина.
- Что? – он вскидывает брови.
- Вы хотите меня, как мужчина желает женщину. Я дам вам это.
Коп качает головой.
- Очередная уловка, мисс Пирс. Думали, что я потеряю бдительность и вы убежите?
- Почему бы вам, мистер Очевидность, не заткнуться и не получить то, что так желаете.
- Вы не хотите меня так. – Он мягко высвободился из моих рук, двигая на кухню.
Я следую за ним.
- Это расценить за отказ?
- Да. – Коп достает вторую бутылку пива.
- То есть, вы подумали, мы переспим, и после, пока вы будете дрыхнуть, я сбегу?
Твою мать. У него – что, способность к чтению мыслей? Или язык моего тела выдает совершенно иное?
- Именно.
- А это оскорбительно. – Я сажусь за стол и подхватив пачку, достаю сигарету. – Думаете, что шлюхи только на это и годны? Думаете, что иного варианта не существует? Если бы я захотела убежать, я бы треснула вас по голове чем-нибудь тяжелым. Этого вам в голову не пришло, Коломбо?
- Не пришло. – Он поворачивается ко мне. – Но и этого вы бы не сделали.
- Отчего же? – хмыкаю я, затягиваясь.
- Потому что я, вам нравлюсь.


ГЛАВА 27


Она смеется.
Мисс Пирс смеется над моим тупым предположением.
«Вы бы не треснули меня по голове, потому что я, вам нравлюсь». – Передразниваю сам себя и тут же бью себя по морде.
- Из ваших соображений, я бью только тех, кто мне не нравится.
Черт, она так сладко смотрится в моей рубашке.
А когда она скинула полотенце, я почти ослеп от ее красоты и влажной кожи.
Она предлагала мне секс… а я отказался.
Ну, не придурок ли я, после этого?
И с чего я взял, что мисс Пирс захочет убежать после этого?
С какого, мать его, потолка я это взял?
- Порой, детектив в вас, умирает. – Говорит она, закидывая ногу на ногу. Я вижу ее бедро, которое достаточно открыто, чтобы увидеть и задницу. – И чем мы будем заниматься, детектив? Разгадывать судоку или листать журнал с голыми бабами? Пускать слюни… уединятся в ванной? 
Я откашливаюсь. Надо было первым делом, затолкать порочное чтиво под матрас, как в детстве.
- Мне… - да, черт, у меня есть кое-какие дела. Маркси должна привезти папки с работы, чтобы я, наконец-то, закончил гребаный отчет. – Мне нужно закончить кое-какую работу. А вы можете посмотреть телевизор.
- Очередной акт милосердия. – Хмыкает она и поднимается с места. Подходит к холодильнику, достает бутылку пива и выходит из кухни.
Я смотрю ей в след.
Я смотрю на ее прекрасные ноги и ягодицы, что плавно покачиваются, пока мисс Пирс идет.
Делаю шаг к окну, а сам смотрю на нее боковым зрением.
Она ставит бутылку пива на столик и забирается на кровать… не просто забирается… а встает на четвереньки, сверкнув своей задницей и тем местом, где я хочу быть.
Устроившись на подушках, мисс Пирс нажимает на пульт и тут… раздаются томные – ахи, охи.
Гребаный ад!
Несусь в гостиную. Мой взгляд падает на экран, на котором пялят блондинку в позе бутерброда.
Мисс Пирс смеется, когда я выхватываю у нее пульт и жму на другой канал.
Я краснею… чертовски краснею, проклиная себя за… черт, за что? За то, что я давно не трахался и дрочу на порно для взрослых?
На экране мелькает название фильма, но мисс Пирс не смотрит в телевизор.
Она смотрит на меня и улыбается. Закидывает руки за голову, так что рубашка поднимается, почти обнажая вожделенный треугольник.
- Я знаю, что вы сбежите, мисс Пирс. – Мой голос хрипит. Слюни текут, а в джинсах, член сражается в Первой мировой.
Есть единственный способ, при котором, ей не удастся добраться до ключей – это взять ее в одежде. Просто спустить штаны, повернуть ее к себе спиной и сделать дело.
Но… это у же не будет походить на желание мужчины, взять женщину.
Я обойдусь с мисс Пирс, как клиент со шлюхой.
Может, для нее это и будет привычно, но для меня – паршиво.
Я буду чувствовать себя дерьмом.
Она улыбается мне, скрестив ноги в лодыжках.
- И?
Черт… я должен дождаться Маркси, тогда бы я спрятал ключи и мог насладиться мисс Пирс в полной мере.
И все же… есть кое-что…
Я обхожу кровать, встаю напротив мисс Пирс.
Она смотрит на меня и в ее прекрасных, серых глазах воительницы, я вижу ожидание и предвкушение.
Я беру ее за лодыжки и развожу в стороны, после чего резко тяну на себя.
Она вскрикивает от неожиданности, а я издаю стон, видя, как моя рубашка на ней задралась до груди, обнажив все, что я хочу видеть.
Вопрос в том – успею ли я довести мисс Пирс до оргазма, прежде чем, Маркси придет с документами?
Я встаю на колени, мои ладони ложатся на внутреннюю сторону ее бедер, раздвигая еще шире. Она сгибает ноги в коленях.
Ее плоть – розовая и влажная и не от душа, слегка сокращается.
- Можно не скромный вопрос, мисс Пирс?
- Вы издеваетесь, детектив? – она приподнимается на локтях.
- Так, можно?
- Да.
Я смотрю на ее лоно и сглатываю, мысленно представляя, как мои губы прижмутся к сладкому месту, а язык ощутить мягкость складочек.
- Кто-нибудь целовал вас туда?
- Действительно, не скромный вопрос. – Бормочет она. – Отвечаю… пару раз.
- Значит, есть с кем сравнивать.
Не то, чтобы я был мастером кунигилиуса, но женщинам нравилось.
Я опускаюсь к бедру и целую ее кожу, прокладывая дорожку к самому центру ее естества. Мисс Пирс вздрагивает и издает стон.
Я знаю, что шлюхи имитируют оргазм.
Это только работа, и не для всех удовольствие.
Имитировать оргазм можно при сексе, но не при таких ласках, когда все сосредотачивается на одной точке.
Я должен успеть доставить ей удовольствие.
Поэтому, не теряя и минуты, я прижимаюсь губами к ее плоти, захватываю бугорок и втягиваю.
Мисс Пирс стонет, еще шире раздвигая бедра, когда я языком проникаю вглубь ее складочек. 
Ее пальцы тянут мои волосы, крепче прижимая мое лицо к лону.
Я едва дышу, неистово работая языком и пальцами, понимая, что кончу быстрее, чем доведу мисс Пирс до оргазма.
Она так прекрасна, когда начинает задыхаться…
Когда ее бедра раскачиваются в такт моему языку…
Когда ее спина выгибается…
Я ложу ладонь ей на живот, удерживая на месте.
Мисс Пирс вскрикивает, содрогаясь в оргазме, а я продолжаю вылизывать ее.
- О… Боже… - выдыхает она и отталкивает меня. Ее ноги смыкаются. – Вы же не станете спрашивать, кто из вас, в этом лучший?
- Нет. – Я облизываю губы, чувствуя вкус мисс Пирс на языке. – Не стану.
- Хорошо. – Мисс Пирс закусывает нижнюю губу и смотрит на мой пах. – Потому что, вам в этом равных нет. – Она смеется.
Раздается стук в дверь.
Наверное, это Маркси.
Я встаю и иду к двери.
Яйца распухли и ноют. О члене молчу… из него сейчас можно выжимать.
Перед дверью, оборачиваюсь через плечо на мисс Пирс. Она села на подушках, и опустила рубашку.
Хорошо, а то Маркси подумает лишнего. Хотя, я и так думаю, что она накрутит.
- Привет. – Я рассеяно пропускаю пальцы сквозь волосы.
Маркси долго смотрит на меня… я бы сказал, испытующе. Ее взгляд мельком падает на мисс Пирс.
- Привет. – Она протягивает мне пачку папок. – Безопасное место, да?
- Все под контролем, Маркси.
- Не сомневаюсь. – Маркси ухмыляется, пялясь на мои губы. – Я поговорила с мисс Ришта. В три пятнадцать, она была у себя с подругой. Никакой Шон Леттер к ней не наведывался.
- Понятное дело. Это было сделано специально, чтобы пройти. Я бы так сказал, если бы он был жив.
- Ага. Но он мертв. – Она ухмыляется. – Ладно. Не буду вам мешать.
Я закрываю дверь и разворачиваюсь…
… в ту же секунду, чувствую тупой удар в голове и что-то холодное и шипящее бежит по моим волосам и лицу.
Тупая боль сменяется на острую и я оседаю на колени.
Передо мной, в смазанном свете, стоит мисс Пирс. В ее руке бутылка, точнее то, что от нее осталось.
- Простите меня, детектив. – Говорит она с сожалением. – Я не хотела делать этого. Но, я не хочу, чтобы вы пострадали. Я сама закончу это.
Это последнее, что я вижу и слышу, прежде чем, проваливаюсь в темноту.


Открываю глаза.
Сверху потолок, а подо мной пол.
Отлично, я до сих пор валяюсь в обмороке, как девчонка.
Сажусь. Голова жутко кружится, как после доброй пинты скотча.
С трудом поднимаюсь на ноги, ухватившись за ручку двери.
Вторая рука тянется к карманам джинсов.
Ключей нет. Значит, мне это не привиделось и мисс Пирс, действительно решила в одиночку столкнуться с чокнутой старухой.
Черт. Вот, дерьмо.
Пошатываясь, подхожу к кровати и хватаю чертов пиджак. Нахожу чертов мобильный и набираю Маркси.
Голова кружится, отдаваясь монотонной, жалящей болью.
- Маркси. Живо отправляй парней на Северную Седьмую к мисс Пирс. Затем, что она решила погеройствовать! – паркую свою задницу на кровать и тру лицо. Липкое. – Да, знаю я. Она меня шарахнула по голове, чтобы я не мешался ей под ногами. Хорошо. – Отрубаю мобильный и снова поднимаюсь, направляясь в ванную.
А я-то придурок, думал, что она не ударит меня, потому что нравлюсь ей.
Какой самонадеянный придурок.
Смотрю на себя в зеркало.
Черт… волосы слиплись и торчат. На виске виднеется тонкая полоска крови.
Я потянулся к месту, куда меня мисс Пирс приложила… шишка и жутко болит.
Хрен с этим, бывало и хуже.
Поворачиваю вентиль в душе и раздеваюсь.
Ну, за это, мисс Пирс, вы отхватите от меня по полной.
Встаю под воду, прижавшись лбом к стене душевой кабинки, давая струям стекать по голове и телу.
Почему женщины такие упрямые?
Почему они никогда не слушаются?
Почему, когда им предлагаешь нечто в сексе, так они боятся, а как нестись под пули – так, за спасибо?
Наверное, поэтому у меня нет постоянных отношений, потому что я всегда буду ассоциировать женщин с упрямыми дурочками…
Аманда была такой же… интересно, как ей живется с новым любовником?
Она обходится с ним так же, как и со мной или по-другому?
Так. Какого хрена? Я сейчас должен думать о мисс Пирс.
Об этой занозе в заднице. О язве. О пороховой бочке, которой не сидится на одном месте.
Стою еще полчаса под душем, затем вырубаю воду и выхожу, опоясав бедра полотенцем.
Еще раз смотрю на себя в зеркало.
Ну, и видок, парень. Рожа у тебя, как будто катком проехали.
- Филип? – доносится голос Маркси из гостиной. – Эй, ты где? У тебя дверь открыта.
- Знаю. – Отвечаю я ей и выхожу из ванной.
Она смотрит на меня и качает головой.
- Дерьмово выглядишь.
- Спасибо. – После душа, немного лучше, только голова еще гудит.
- Аспирин или Алька-Зельцер есть?
- Есть. Но я пил сегодня. – Сажусь на кровать.
Маркси идет на кухню, проверяя все шкафчики.
- Когда это тебя останавливало.
Верно. Никогда. После скотча, я заправлялся этим дерьмом, чтобы предстать перед Большим Братом в нормальном состоянии. Перегар не скроет, но зато голова не так гремит.
Хотя, стоит Большому Брату открыть рот, хоть из пушки пали, переорет любого.
Маркси протягивает мне стакан с шипучками.
Я залпом отправляю отраву в глотку.
- Дай-ка, посмотрю.
У Маркси прохладные пальцы. Всегда. В любую погоду.
В данный момент, это самое то, потому что шишка горит.
- Неплохо она тебя приложила. Видимо, частенько тренировалась на ублюдках. Какой сегодня год?
Я смотрю на Маркси в упор и хмурюсь.
- Намекаешь, что с пивом, мозги вытекли?
- На случай, если у тебя сотрясение.
- От бутылки? – хмыкаю я.
- Какой сегодня год, Нэш?
- 2014.
- Месяц?
- Сентябрь.
Она одобрительно кивает, слегка пальпируя рану. Я морщусь.
- Что-нибудь еще? Мой любимый цвет или сколько пальцев могло бы вырасти на моих ногах, если я был пресмыкающимся? 
- Шутишь, значит, в норме. Рана не глубокая. – У нее трезвонит сотовый. – Да? Поняла. – Она отсоединилась. – Парни взломали дверь. Мисс Пирс нет.
- Черт, - я тру голову, наплевав на шишку. – Следы борьбы есть?
- Нет.
- А моя машина? Она была у дома?
- Нет.
Ну, тут только один вариант: миссис Чампин перехватила мисс Пирс до того, как она вошла в свою квартиру.
Дерьмо. Вот, же дерьмо.
Я поднимаюсь с кровати, обхожу ее, выхватывая из кучи одежды чистые джинсы и футболку. Скидываю полотенце, натягивая джинсы. Маркси просматривает телефон и не смотрит на меня.
- У нас есть старый адрес миссис Чампин? – одеваю футболку. Затем носки и ботинки.
- В базе. Думаешь, она там?
- Я надеюсь на это. – Я, мать твою, очень на это надеюсь.
Мысленно, я стараюсь не думать о том, что может сделать с ней безумная старушка. Мысленно, я прошу мисс Пирс не лезть на рожон. В смысле… она уже сделала глупость, поехав одна… я прошу, чтобы она не злила миссис Чампин.
Если мисс Пирс погибнет, я голыми руками придушу эту тварь.
Я иду в ванную. В ящике, среди предметов гигиены и аптечки, на гвоздике, весит запасной ключ от квартиры.
После, мы выходим из квартиры и сбегаем по лестнице. Я живу на третьем этаже.
Выходим на улицу.
Около восьми вечера, а улицы уже залиты желтыми лампами от фонарей и неоновых вывесок.
Ветер гоняет запахи из бара «Синий Джин» и мусор по асфальту.
Музыка, доносящаяся из бара, слышится глухо, как в бочке.
Маркси вызывает такси.
Пока мы ждем, я закуриваю, выпуская в воздух струйки дыма. От неоновых цветов, он отсвечивает синим.
- Надо бы проверить и миссис Дэй. – Говорю я. Раз уж старушка крепко взялась за месть, то она определенно не оставит и миссис Дэй.
Но почему она мстит? Потому что ее не обрадовали, что у нее есть внучка?
Из-за этого ли?
- Слушай, Нэш, - произносит Маркси. – Когда ты попросил меня опросить мисс Ришта…
- … мисс Пирс, нашла фото Шона Леттер в кармане Мика. – Перебивая я, затягиваясь. – И я собственными ушами слышал, как рецепшен подтвердила, что он приходил в гостиницу. Я не верю в это дерьмо… я не верю, что призраки способны передвигаться в нашем мире. Это гребаный нонсенс. – Еще одна затяжка и я бросаю бычок на асфальт. – Как думаешь, кто положил фото в карман Мика?
- Его мать? – Маркси выгибает бровь.
Я киваю.
- Ты ведь знаешь результаты ДНК.
- Знаю. Он ее отец. Значит, этой безумной бабуле нужна мисс Пирс. Черт, - она качает головой. – Родная бабка хочет прикончить внучку. Куда катится этот мир?
- Она не хочет ее убивать. – Бормочу я, не понимая, почему так в этом уверен. – Здесь, что-то другое.
- О, воссоединение семейных уз?
Подъезжает такси и мы занимаем места.
- Позвони парням, пусть проверят миссис Дэй.
Пока Маркси занимается звонком, я смотрю в окно, и кусаю губу.
Я начинаю волноваться. Не знать, где сейчас мисс Пирс… ранена ли она… или наоборот мертва… черт, подобное дерьмо, может серьезно сыграть на моих нервах.
В куртке трезвонит мой сотовый. Я достаю и смотрю на дисплей. Номер высвечивается, но он не знаком мне.
- Да?
В трубке слышится возня.
- Детектив? Это Ханни… Ханни Пирс.
Я с облегчением вздыхаю. По крайней мере, по голосу не слышно, что ей больно или она в страхе.
- Где вы?
- Неважно. Вы не найдете нас.
- Нас? Вы с миссис Чампин?
- Да.
- Она угрожает вам? Она сделала вам больно?
- Нет. Мы просто разговариваем. Пообещайте, что не будете искать нас.
- Я не могу обещать вам. Скажите, где вы.
- Детектив…
- … скажи, черт возьми! – кричу я в трубку.
- Простите детектив, но нет. Когда все закончится, я свяжусь с вами. – И она отсоединилась.
Я готов раздавить гребаный сотовый, лишь бы выместить свою внезапную ярость на чем-нибудь. Маркси смотрит на меня, как на бешеного кролика, исходившего слюной на вкусную пайку со жрачкой.
- Это звонила она?
- Да. – Скриплю я. – И она не желает говорить, где они. Только она ошибается, если думает, что я просто так все оставлю. – Раздумываю, насколько будет жестоко мое наказание к мисс Пирс. Ее заднице придется не сладко.
Через двадцать минут, я и Маркси в участке.
Первым делом, я даю распоряжение Тайлеру, нашему гению, чтобы он пробил по системе, откуда шел звонок.
Затем, прыгаю за свой стол, вхожу в базу, просматривая личное дело миссис Чампин.
Внутри все кипит от раздражения и страха за глупую мисс Пирс.
Эта девчонка возомнила себя крутым-мать-его-Рембо!
Подкуриваю сигарету, и дымлю, наплевав на запрет о курении в общественных местах.
Плевать, у мозги кипят оттого, что может случится с мисс Пирс.
Мои глаза бегают по экрану, наталкиваясь на десятки адресов, где когда-то проживала миссис Чампин. Но я не думаю, что они на одном из них.
Эта старая стерва не глупа. Она, наверняка, все просчитала и знала, что мы кинемся туда по первому же намеку.
Черт.
Так можно и свихнуться.
Маркси говорит по телефону, одновременно говорит и со мной.
Она говорит, что найден еще один труп. Молодой парень, лет двадцати. Его брюхо вспорото.
- Это она. – Киваю я. – Это сделала она. – Черт, возьми, когда она только успевает поработать ножом и связать носки?
- Трупу несколько дней. Может, это свои. Этот парень состоял в движении «Геноциду – Да!». – Говорит Маркси, отмахиваясь от дыма. Она воровато поглядывает в сторону кабинета Большого Брата. – Ты бы затушил сигарету, Нэш.
- Пошло оно. Тайлер! – окрикиваю я, зажав сигарету зубами. – Что с номером?
- Звонок шел с местного кладбища. – Отвечает он. – На Планет Си-18.
- Отлично. – Вскакиваю с места. Проверяю магазин в Глоке. – Кажется, там есть автоматная будка.
- Эй, Нэш, – Маркси хватает меня за руку. – Ты бы остыл немного.
- Я в норме. – Высвобождаю руку.
У Маркси снова звонит сотовый. Она несколько минут внимательно слушает, после отключается.
- Похоже, миссис Дэй забрали. Дверь взломана. В комнате бардак… и следы крови.
Отлично, мать твою.
Вся семейка в сборе.
Для полной картины, не хватает папочки.
Убираю Глок в кобуру и бросаю окурок в свою кружку.
- Отправляй парней на кладбище. – Иду к двери. Маркси догоняет меня.
- Нэш, - она преграждает мне путь и трет переносицу. – Ты же не собираешься геройствовать в одиночку?
- Я там буду не один.
У меня нет времени трепаться. Кто знает, что этой старой суке взбредет в голову.
- Эй, Филип, - окрикивает меня Дик.
Я не поворачиваюсь. Если повернусь, то набью ему рожу, потому что он задерживает меня. – Ты тут развел бурную деятельность. Отрываешь ребят от своих обязанностей, и только потому что, кто-то украл твою шлюху.
Я свел брови, борясь… ей Богу, я боролся, чтобы пропустить его слова мимо ушей.
Маркси кладет свою руку мне на плечо и чуть сжимает. Мы с ней, почти одного роста, но в силе, ей не уступить.
Точнее… в моем безумии.
- Может, тебе стоит вместо ребят, послать на поимку призрака, «Охотников за привидениями»? – эта скотина ржет. Я слышу, как от смеха трясется его жирный живот и бренчит значок на поясе брюк.
Медленно поворачиваю голову и смотрю на ублюдка через плечо.
- Кого ты назвал шлюхой? – спрашиваю я, сжимая кулаки.
Отличный способ лишиться значка.
Поворачиваюсь, но Маркси хватает меня за руку.
- Нэш – нет!
- Я спокоен. – С жесткой улыбкой, произношу я, делая шаг вперед.
Дик щурит глаза, держа руки в карманах.
Из него получится хорошая боксерская груша.
- Нэш, черт возьми! – Маркси выбегает вперед, вставая между нами.
Наши взгляды испепеляют друг друга.
Я чувствую резкий поток собственной ярости, что бьет меня в тело.
Воздух, вокруг меня ледяной и почти трещит, как снег под ногами.
- Что, Филип? – скалиться ублюдок. – Ударишь меня?
- Палмэн, закрой свой рот. – Шипит напарница.
- Так ударишь? – не унимается толстяк. – Или так и будешь прятаться за юбку? Ох, извини, за лесбиянку?
Парни хранят молчание и тупо наблюдают за нами.
- Если ты сейчас же не захлопнешь пасть, ублюдок, я тебя взгрею. – Выплевывает Маркси, заградив меня собой. – Еще одно твое гребаное слово, и твоему языку будет самое место в анатомическом музее.
Палмэн с небрежностью оглядывает Маркси, что еще больше меня злит.
Я двигаю шеей, пока не раздается хруст позвонков.
- Маркси, подожди меня в машине. – С жуткой гримасой, говорю я. – Хочу объяснить, наглядно, как следует говорить с дамами.
-  Не строй из себя джентльмена, придурок. – Сквозь зубы, говорит Маркси, отпихивая меня назад. – Ты…
- … что, мать твою, здесь происходит?! – рычит Большой Брат.
- Ничего. – Отвечает напарница. – Мы уже уходим. – Она дергает меня за руку, и тянет к выходу. – Не здесь, Нэш. В любом другом месте, но только не здесь. Твоя задница, в качестве напарника, мне еще нужна.


ГЛАВА 28


У тебя есть любимая песня, Шон? – спрашивает меня Шелби. Она одевается, а я лежу на кровати, и смотрю в потолок.
Любимая песня? Если ты заметила, то у меня и магнитофона нет.
У меня не было любимых песен. Но мне нравилась классическая.
Я не хотел говорить об этом Шелби, потому что она, рассмеялась бы, а я разозлился.
К чему гнев, если у каждого свое восприятие музыки?
А у меня есть. – Она надела бюстгальтер и села на край кровати. – Хочешь спою?
Ты умеешь петь?
Не так хорошо, как могла бы. – Шелби улыбается и начинает петь.
Строки мне не понятны, но ее голос… голос ангела, сочится в мои уши. Я почти на небесах от ее песни, от ее тональности.
Я не знал, что Шелби настолько хороша в музыке.   
Ты написала? – спрашиваю я, садясь на кровати.
Нет. Я перебирала коробку с дисками и наткнулась на один. Старенький альбом «Evanescence».
И о чем эта песня?
О девушке и парне. – Шелби улыбается. – О их любви и обидах. О боли. О ее покорности. О прощении.
Я перечисляю все, что сказала Шелби и думаю, что не способен на что-то из этого.
Я не способен любить.
Я не способен быть покорным.
Я не способен прощать.
Я могу лишь причинить боль…
Могу ли я простить свою мать, за то, что она шлюха и предпочла клиентов, мне?
Могу ли я простить ту рыжую толстуху, что растлила меня, пока мать трахалась с клиентом?
Могу ли я простить отчима, за то, что он пропивал деньги и оскорблял меня?
Могу ли я простить всех женщин, что были у него… таких же шлюх, что и моя мать?
Могу ли я простить Майю, за ее скуку, потому что ее парень далеко?
Могу ли я простить ту, которую прикончил в туалете?
Могу ли я простить миссис Иджер за то, что она убила своего мужа?
Могу ли я простить кого-либо из тех, кто пересекался со мной?
Могу ли я простить себя за то, какой я?
Слабый… оскорбленный… падший…
Нет.
А значит, я не смогу никого простить.
И Шелби, потому что у нее дивный голос…
Я болен.
Я встаю с кровати, подхватывая пижамные штаны и натягиваю их.
Я опечален. Я скорблю по миссис Иджер.
Почему?
Не знаю. Может, потому что она была единственным другом в моем мире.
Она показала мне, каким можно быть сильным…
Но я слаб.
Хочешь чаю? – спрашиваю я, Шелби. Она смеется, но соглашается.
Мы идем на кухню.
Я достаю из шкафчика заварник – старый и с потертым рисунком. Некоторые лепестки, некогда были ярко-розового цвета с ярко-синими листками.
Теперь, все это выглядит, как мозаика, пролежавшая под землей несколько веков.
Ставлю чайник на плиту и включаю плиту на максимум.
Перед тем, как бросить листья чая в заварник, я промываю его и подношу к носу, вдыхая аромат.
Закрываю глаза и вижу миссис Иджер, в объятиях яркого солнца, лазурного неба и высоких кустов чая. Кусты колышутся от бриза, неся за собой ароматы свежести и жажды.
Ты какой-то рассеянный сегодня. – Замечает Шелби, усаживаясь за стол. Она достает сигареты из пачки, что осталась от отчима.
Уверен, это никотиновое дерьмо пропиталось его зловонием и отравой.
Я в норме. – Отвечаю я и бросаю листья чая в заварник.
Шелби поднимается с места и подходит ко мне. Она смотрит на жестяную банку, в которой аккуратной стопочкой лежит чай.
Что это?
Это чай. – Говорю я и улыбаюсь. Мысленно, я отвечаю по-другому – это миссис Иджер. – Хочешь знать, в чем особенность этого чая?
Шелби затягивается сигаретой, выпуская дым в сторону.
Ну, давай.
Это не просто чай. Этот чай собирают в ручную с рассвета и до заката. Отбирают каждый листик и если он не подходит по размеру или чуть светлее по цвету, то его выбрасывают. Посмотри, они одинаковы. – Я складываю два листика вместе, сам поражаясь этому. Ни на дюйм, они не отличаются друг от друга. – Этот чай не подвергается тепловой обработке. Его не измельчают в пыль или не скручивают в жгутики, как это делают с дешевками, что продаются в магазинах. Он продается только так. По четыре унции за пятьсот долларов.
Пять сотен? – вскрикивает Шелби, чуть не давясь дымом. – Откуда у тебя этот чай? Ты украл его?
Я хмурюсь и закрываю банку крышкой, убирая обратно в шкафчик. Поворачиваюсь к Шелби и долго смотрю ей в лицо.
Разве, я похож на того, кто способен украсть чай?
Дьявол, да, я убил человека, а она сравнивает меня с мелким воришкой.
Нет. Мне его подарила одна женщина. – Отвечаю я.
Чайник издает пронзительный свист. Я подхватываю заварник и обхожу Шелби, шагаю к плите.
Тебе подарила его женщина? Чай? – в ее голосе слышится недоверие. – За что?
Ни за что.
Она не дарила мне его.
Я просто взял чай в память о миссис Иджер… и сейчас хочу выпить его в ее честь.
Я наполняю заварник кипятком, наблюдая за тем, как листья кружатся и сморщиваются от жара. Затем, закрываю крышкой и отхожу к столу.
Потому что, я был с ней честен. – Отвечаю я.
Интересно, чтобы ответила на это миссис Иджер?
Ты сегодня странный. – Шелби тушит окурок в пепельнице. – Что с тобой происходит?
Я всегда такой. Или ты не заметила? – я сажусь на стул, не отрывая глаз от заварника.
Не очень. – Она пожимает плечами. – Может, потому что мы с тобой только трахались.
Я медленно поворачиваю к ней голову и улыбаюсь одними уголками.
Верно. Мы с тобой только трахались.
Костас говорил, что ты иногда бываешь не в себе. – Шелби снова пожимает плечами. – Но, у кого нет тараканов в голове.
Ты не знаешь меня. И не хочешь знать. – Мое внимание возвращается к заварнику.
Откуда тебе знать, Шон? – она садится напротив меня, и кладет руки на стол. – Может, я хочу тебя узнать. Хочу узнать какой ты на самом деле.
Едва ли, тебя это обрадует.
Шелби встает с места и подходит ко мне. Садится на корточки. Ее ладони ложатся на мои бедра, а глаза пристально смотрят в мои глаза.
Расскажи мне, какой ты. – Шепчет она.
Зачем тебе знать, Шелби? Ты не из тех, кого интересует чужая жизнь, кроме собственной. – Я наклоняюсь к ней, мягко ухватив ее за подбородок. – Ты из тех, кто пожертвует любым, кроме своей шкуры.
Она озадаченно смотрит на меня, а я перевожу руку ей на щеку, чуть сдвигая назад, так, что мои пальцы вжимаются в ее затылок, а большой скользит по ее мочке.
Ты кого-то убил? – тихо спрашивает Шелби.
Я вскидываю бровь и улыбаюсь.
Ты, действительно, хочешь знать правду обо мне, Шелби? – я тяну ее за голову к себе. Наши носы прижимаются друг к другу. – Я могу сказать тебе только одно… я зло. 
По моим расчетам, чай заваривается уже пятнадцать минут.
Почему ты зло? – шепчет она, обдавая меня запахом сигарет.
Потому что, я таким родился. – Я закрываю глаза, переваривая собственный ответ.
Я согласен с ответом, целиком и полностью.
Может, причина не была в рыжей толстухе и не ее порок испортил меня. Может, я родился от какого-нибудь ублюдка, у которого было не в порядке с головой… генетика – штука сильная.
Сейчас, я волен обвинять в своем дефекте, кого угодно.
Но, я должен обвинить себя.
Я виновен в том, что я ничтожество.
Что я – зло.
Я не боюсь тебя, Шон. – Произносит Шелби и я открываю глаза.
Внезапно, на меня находит раздражение.
Я раздражен и даже не знаю по какой, конкретной причине.
Может, потому что Шелби не боится меня.
Может, потому что пытается узнать меня.
Я не был так откровенен ни с кем, кроме миссис Иджер.
И какая же ирония… мои откровения, она унесла с собой в могилу.
Да, но я не рассказал миссис Иджер, что убил человека.
А стоило бы. – Говорю я, сузив глаза.
Перестань, Шон! – Восклицает она, ударяя меня по руке и выпрямляется. – Перестань говорить так, будто ты долбанутый на голову придурок!
А может я и есть, долбанутый на голову придурок? – ухмылка расползается на моих губах.
Прошло тридцать минут с заваривания. Еще полчаса, для цвета.
Я поднимаюсь, и резко хватая Шелби за горло, швыряю ее к столу.
Так, кто я для тебя, Шелби? Кого ты видишь, когда смотришь на меня? – шиплю я.
Шелби отстраняется от меня, но ей не уклониться от моего напора. Я ложу руки на стол, по обе стороны от ее бедер.
Милого и забавного мальчика? Или тупого трахальщика, который может оттрахать тебя во все щели? А?
Теперь, я вижу в ее глазах страх и настороженность одновременно.
Она дрожит и часто сглатывает.
Теперь, ты видишь – кто я?
Ты притворяешься. Ты не такой, каким хочешь себя показать. – Говорит она.
Я вскидываю брови.
Только не смей меня жалеть, Шелби. Я этого не потерплю. – Я вздыхаю, опуская глаза на ее грудь. Она поднимается и опускается, чаще, чем бьется мое сердце.
Страх – сильный наркотик… некоторые от него зависят… некоторые в нем видят искупление.
Я вижу в нем… силу.
Чего ты хочешь от меня? – спрашивает меня Шелби.
Я поднимаю глаза и смотрю на ее распухшие от укусов, губы.
Я хочу выпить чаю. С тобой. Это странно?
Я не об этом, Шон.
Хорошо. – Я выпрямляюсь, скрещивая руки на груди. – Я хочу выпить с тобой чаю. Потом трахнуть тебя. После… не знаю… может, придушить или вспороть тебе брюхо.
Забавно, но все эти слова даются мне так легко, точно я размышляю о том, чтобы надеть на свидание.
Разве, я после этого не зло?
Шелби таращится на меня, а я улыбаюсь.
Видишь, – говорю я, шагнув назад, к столешнице. – Все так просто. Некоторые планируют свои дела, а я импровизирую. Ты все еще хочешь знать, какой я на самом деле?
Она обнимает себя за плечи, не сводя с меня взгляда.
Настороженность перерастает в панику.
Паника и страх… пожалуй, лучшая сладкая парочка в придуманном людьми идеальности.
Ты убьешь меня? – тихо спрашивает Шелби.
Я начинаю взрываюсь в смехе. Хохочу, как полоумный над скачущей картошкой на скользком полу.
Я думала… что нравлюсь тебе.
Ты нравишься мне. – Еще пятнадцать минут. Дьявол, до чего требовательный чай.
Тебе нравится со мной спать. – Ее голос вдруг становится тверже. Проскальзывают нотки обиды.
Ты права. Мне нравится с тобой спать. – Я щиплю свой подбородок. – Хотя… мне еще понравилось, как ты пела.
Все дело в ней? – она опускает руки вдоль тела.
В ком?
Конечно, она говорит о Лизи. Об этой бесчувственной твари, что оставила ребенка в роддоме. Меня пробирает от ненависти.
Та девушка, что ты встретил в клубе. Она обидела тебя? Поэтому ты такой? Потому что, после вашей встречи, ты изменился. Ты стал...
Каким? 
Грубым.
Грубым? – я снова смеюсь.
Десять минут.
Чего ты от меня хочешь, Шелби? Любви? Отношений? – я жду ее ответа, а она отводит взгляд. – Этого не будет. Никогда. – Хватит с меня и одной испорченной сучки.
Лизи хорошенько изрубила мое сердце. Больше, никогда, никого не подпущу к себе настолько близко.
Не рыжая шлюха влезла мне под кожу… а Лизи.
Она забралась в самую суть и разворотила все там.
Но, я думала, - начала Шелби, а я жестом велю ей заткнуться.
Очередная жертва Шона Леттер с мнимыми бабочками в животе и розовыми единорогами.
Отворачиваюсь от Шелби и снимаю крышку с заварника. Внутри ярко-карамельная вода со сладковатым запахом.
Я достаю из шкафчика две чашки и ставлю их на стол. Затем, беру заварник и разливаю чай по чашкам.
Садись, Шелби. – Я пододвигаю ей чашку и сажусь. – Попробуй чай и скажи, что ты чувствуешь.
Она покорно садится, поднимая чашку за ручку и подносит к губам. Дует, развеивая дымок и делает легкий глоток.
Что ты чувствуешь, Шелби?
Шелби ставит чашку на стол и долго смотрит на меня.
Жизнь. – Отвечает она, а я киваю.
В дверь раздается стук.
Я хмурюсь, бросив взгляд на настенные часы. Стрелки показывают шесть вечера.
Поднимаюсь из-за стола и иду к двери.
Открываю и долго смотрю на того, кто стоит перед порогом.
Я не видел мать, с тринадцати лет. Я думал, что она давно сдохла.
Я надеялся на это.
А передо мной стояла абсолютно чужая женщина.
Ее кожа была смуглой и светилась. Волосы блестели, а глаза сияли.
Она была свежа и источала жизнь.
Она была той матерью, о которой я всегда мечтал.
Здравствуй, Шон. – Говорит она. В ее глазах я замечаю жалость, когда она смотрит на меня – жилистого и высокого. С небрежными волосами и осунувшимся лицом.
Зачем ты пришла?
Я пришла проведать тебя. – В ее холеных ручках, маленькая сумочка, вроде кошелька. На пальцах кольца с мерцающими камушками.
Я стискиваю челюсти, хохоча про себя.
Она пришла проведать меня? Не слишком ли поздно? Просрать все мои дни рождения, наплевать на мое воспитание, на то, как я живу?
К нам вышла Шелби. Она смотрит на мою мать.
Кто это, Шон? – в ее тоне, я слышу ревность.
Конечно, она даже и понятия не имеет, что эта женщина – моя мать, некогда шлюха.
Это мисс Леттер. Моя мать.
Мисс Леттер, - Шелби протягивает ей руку для рукопожатия. Мать пожимает ее, но ее лицо выдает отвращение. – Я, Шелби, подруга вашего сына.
Приятно познакомится. Но, я уже не мисс и не Леттер.
Я хмурюсь. Охмурила очередного богатенького клиента, примерив на себя роскошную жизнь. На долго ли?
И кто ты теперь? – спрашиваю я, чисто посмеяться над этим придурком.
Миссис Чампин. Так, ты впустишь меня в свою квартиру?
В свою квартиру? – мысленно удивляюсь я. – Некогда, она принадлежала ей… о, ну, конечно. Все свое дерьмо, она завещала мне. Какое милое приданное, мамочка.
Я неохотно отхожу в сторону, пропуская ее внутрь.
Шелби чирикает, что мы собирались пить чай и предлагает ей.
Она соглашается, чисто из вежливости.
Проходит в кухню, оглядывая дерьмовый интерьер с тем же отвращением. Смотрит на стул и достает из сумки-кошелька, белоснежный платок, протирая сидение.
Я смеюсь над тем, что эта мебель… черт, да она сама ее купила. Не нашла на помойке, не отобрала у бомжа, моя мать купила эту гребаную столовую мебель в универмаге за пятнадцать долларов, а теперь, вытирает чертов стул, точно на нем топтались грязные ноги.
Смяв платок, она аккуратно садится на самый краешек стула, и судя по ее лицу, раздумывает – не останутся ли пятна на ее дорогой и такой же белой юбке.
Шелби суетится, ставя перед ней чашку и наполняя ее чаем.
Мать, конечно же, не притрагивается к ней, но благодарит за чай.
Я приваливаюсь к столешнице, и смотрю на нее.
У вас красивый костюм. – Говорит Шелби, ухватив меня под руку. Она жмется ко мне, точно, к нам пришел священник.
Спасибо. – Мать теребит замок на сумке-кошельке.
Шелби, оставь нас.
Шелби удивленно смотрит на меня. А не отрываю глаз от матери.
Хорошо. Я буду в твоей комнате.
Нет. Уйди. Я позже позвоню тебе. – Я жду, когда она отлипнет от меня и за ней захлопнется дверь. Через пару минут, мы остаемся вдвоем.
Милая девушка.
Не начинай. – Отмахиваю я. – Не строй из себя благочестивую мамашу, которой не наплевать на своего ребенка.
Но, я по-прежнему, твоя мать и мне не наплевать на тебя.
Да? – я качаю головой и оттолкнувшись от столешницы, шагаю к окну. – Тогда, где тебя черти носили все это время?
Я должна была разобраться в себе.
Настолько, что выскочила замуж за первого встречного? – яд, так и сочится в моих словах. – Надолго ли?
Мы женаты почти девять лет.
Я фыркаю. Рекорд!
У меня есть дети. – Продолжает она, а я замираю от ее слов. – Два сына.
Я резко оборачиваюсь к ней.
Что?
Она опускает голову, но не потому, что ей стыдно. Она достает из сумочки портсигар. Выуживает одну, чуть толще спицы и подкуривает от портсигара. Затем, переворачивает его и отодвигает пластинку. Я так понимаю, это мини-пепельница.
Ты в праве злиться на меня. – Она поднимает на меня глаза, выпуская струйку дыма.
Вы разрешаете? – возмущение, в совокупности с яростью, вскипает во мне с молниеносной силой. – Вы так великодушны, миссис Чампин, что у меня нет слов! Ну, и как вам это дерьмовое жилище?! Не слишком ли запахи портят ваши ароматные сигареты или дорогие духи?! Они не слишком затронут вашу сияющую кожу?! – я шагаю к ней, ору, напрягая связки, чуть ли не захлебываясь слюной. – Может, вам предложить стакан воды?! Ах, извините, наши стаканы не столь хирургически чисты для ваших пижонских губ, а вода не профильтрована, чтобы вы могли ее пить!
Шон, - начинает она, но я ударяю по столу кулаком и нависаю над ней.
Ты оставила меня! Ты, которую я считал своей матерью, оставила меня на шее у мудака, которому кроме выпивки и шлюх, ничего не надо было! Ты оставила меня одного! Ты, которая должна была меня любить и защищать, оставила меня в лапах шлюхи, которая растлила меня! Ты бросила меня! А теперь, заявляешься и говоришь, что пришла проведать меня?! – я выпрямляюсь. – Посмотри на меня, каким я стал. Посмотри, в кого я превратился. Где я живу. Как я живу.
Она смотрит на меня. Ее брови слегка подняты вверх.
Почему ты не оставила меня в роддоме?
Она вздыхает и делает затяжку.
Я получала за тебя деньги, как мать-одиночка.
Я начинаю ржать, понимая, что истерика душит меня изнутри.
Вот оно что. Она была со мной только из-за денег.
Моральная выгода… вот, почему я был ей нужен.
Это ты виновата в том, что я стал таким.
Каким? – тихо спрашивает она.
Злом. – Шиплю я. – Ты виновна в моих поступках. – Я сужаю глаза и снова наклоняюсь к ней. – Хочешь знать, что я сделал? Я убил человека. Я убил девушку. Я утопил ее в унитазе, дерьмового клуба и трахал, пока она захлебывалась. Как тебе такое? По душе?
О, Боже… - выдыхает она. – Тебе нужна помощь, Шон.
Помощь? – я прыскаю от смеха. – Не сейчас. Только не сейчас. Я нуждался в ней, когда ты меня бросила. Не сейчас, когда я превратился в чудовище.
Но, я хочу тебе помочь. – Она тушит сигарету в пепельнице портсигара.
Помоги лучше моему ребенку! – выплевываю я.
Грудь стягивает от тупой боли до такой степени, что она вот-вот взорвется.
У тебя есть ребенок? Где он?
Спроси это у той, которая оставила ее.
Ее? – она хлопает глазами, заискивающе вглядываясь в мое лицо. – Она. У тебя дочь. Боже, почему она оставила ее? Где?
Дьявол, я больше не могу выносить ее фальши. Я больше не могу смотреть, как мать строит из себя благочестивую праведницу. Она ужасается, сочувствует моей дочери, хотя ни хрена не знает о сочувствии. Меня она оставила и даже носом не повела… и как только Господь наградил эту суку детьми?
Если бы я знал, что мне достанется такая мать, я бы умер еще в ее утробе.
Кто она? – серьезно спрашивает она меня. Я поджимаю губы.
Одна из шлюх твоего сожителя. – Неохотно отвечаю я. – Ей было шестнадцать, когда она забеременела от меня. Я велел ей сделать аборт, но она не послушалась. Она решила, что оставить ребенка в роддоме – это лучшая судьба. Для кого?! – взрываюсь я в крике. – Для кого, мать твою?!
Я заберу свою внучку. – Решительно говорит она и поднимается с места.
Заберешь? – усмехаюсь я и склоняю голову набок. – Тебе было мало меня, да? Так ты хочешь испортить и ей жизнь?
Если я испортила твою жизнь… то ее, не посмею. Я сделаю все, чтобы у нее была лучшая жизнь.
Акт-мать-его-милосердия!
Ну, давай. – Киваю я. – Ты у нас теперь, Дева Мария.
Она оправляет ворот пиджака и шагает к двери. Я иду следом.
Скажи мне ее имя?
Я ухмыляюсь, привалившись к двери.
Лизи Дэй. – Скрещиваю руки на груди. – А имя шлюхи, что растлила меня, не желаешь узнать?
Она мельком смотрит на меня и опускает взгляд.
Что это? Вина? Или мне показалось?
Прежде чем, она выходит, я хватаю мать за руку и разворачиваю к себе.
Ты знала, что это случится? – рычу я. Внутри, я в ярости… но снаружи… чувствую, как по коже несется холодный пот, а с лица уходят все краски. – Знала? 
Прости. – Она вырывает руку и спешно выходит за дверь.
Голова идет кругом. Я несколько минут тупо смотрю на дверь, а после валюсь на колени.
Я не могу поверить, что она все знала… я не могу поверить, что моя мать так просто к этому отнеслась… я хотел, чтобы она чувствовала вину, а в итоге, я чувствую себя дерьмом, которого предала собственная мать.
Я кровь Его и плоть Его…
Уткнувшись лбом в лоб, я кричу во все горло…
Я кричу, потому что слаб… потому что, ничтожен… предан…
И в этот момент, я понимаю… единственный способ уйти от всего этого… это возвысится над ними.
Я поднимаюсь с колен. Мое тело дрожит. Изо рта вырывается сдавленный плач. Горло саднит, от крика.
Я иду на кухню, иду к столешнице и выдвигаю ящик, где лежат ножи.
Беру один из них, рассматривая длинное, заляпанное лезвие.
Возвысится.
Я должен возвысится над ними…
Иду в гостиную, встаю в центре комнаты и разворачиваю нож, острием к себе, упирая кончик в грудь, прямо в сердце.
«Блажен путь праведника, и мрачен путь грешника…».
Я оставлю эту жизнь… но не остановлюсь…
Я знаю, как я умру…


ГЛАВА 29


Я вешаю трубку в таксофоне у ворот кладбища.
Я знаю, что детектив найдет меня. Он узнает, откуда шел звонок и тогда примчится сюда.
Но, у меня есть час и двадцать минут – двадцать минут, чтобы узнать адрес и час, на дорогу, даже при максимальной скорости.
Мне должно хватить этого времени, чтобы понять, чего же хочет от меня миссис Чампин.
Я не успела доехать до своего дома, она преградила мне путь, встав перед машиной.
Я едва успела затормозить.
Она села в машину и велела ехать на кладбище.
Миссис Чампин тоже была уверена, что полиция, первым сунется либо ко мне домой, либо по ее старым адресам.
Единственное место, где мы могли спокойно поговорить – было кладбище.
Я иду к старому склепу. Он походит на одноэтажный дом из серого камня с аркой, вместо двери.
Внутри, в стенах, стоят свечи и их пламя плавает от ветра.
В центре, стоит еще один склеп, прямоугольный с гравировкой – «Я в твоей вечности».
Миссис Чампин откуда-то притащила два стула и поставила их во главе склепа.
Так, что мы сидим напротив друг друга.
Ее волосы уложены в ракушку, а тело скрывает ярко-красное платье, свободного покроя.
Ее глаза густо накрашены тушью, а слой тонального крема, едва скрывает глубокие морщины.
Она тянется в рукав, доставая пачку сигарет и зажигалку. Толкает мне, и пачка с зажигалкой, звучно скользят вдоль шероховатой поверхности склепа.
- Здесь похоронен мой сын и твой отец – Шон Леттер. – Он знал о тебе, и любил тебя.
- Судя по тому, что сказала миссис Дэй, он не желал меня.
Миссис Чампин усмехается, кривя густо накрашенные красной помадой губы.
- Эта сука могла сказать, что угодно, лишь бы остаться чистой в глазах всех. Твой отец любил тебя. – Твердо говорит она, вскидывая подбородок. – И я тоже люблю тебя.
- Любите меня? Тогда, почему вы не забрали меня? – я закуриваю сигарету.
- Я хотела, но не успела. К тому времени, тебя удочерила семья Пирс. Я не могла… вот так вмешаться в семью и забрать тебя. Шон, не одобрил бы этого.
Я откидываюсь на спинку стула, закидывая ногу на ногу. 
- Тот стишок. Это ведь вы читали его мне, когда сидели со мной?
- Да. – Она кивает. – Я не стала вмешиваться в семью, потому что видела, какие хорошие попались тебе люди. Они любили тебя. Баловали. Я искренне, радовалась тому, что у тебя надежные опекуны. Позже, я познакомилась с твоей матерью и со временем, она прониклась ко мне доверием, и я могла нянчится с тобой.
- Но вы не сказали им, кто вы для меня.
- Нет. Мне было достаточно и этого времени. – Она тяжело вздыхает. – Если бы ты знала, как похожа на своего отца. Как мне было тяжело смотреть в твое милое личико и видеть своего сына. Его глаза – твои глаза. Ты – его копия. Абсолютная.
Да, уж. Прямо однояйцевые родственнички.
- Мне было тяжело видеть, что моя внучка потеряла не только мать, но и отца.
- Как он умер?
- Он убил себя. – Миссис Чампин положила руку на склеп и закрыла глаза. – Он вонзил нож в свое сердце. Я знаю… это я виновна в его смерти. Я должна была быть с ним в самые худшие моменты… но меня не было. И поэтому, я хотела, чтобы у тебя было все лучшее. Я хотела, чтобы ты не знала той жизни, что знал твой отец.
- И поэтому вы убили «Свит Бон» и Пеппер? – я выпускаю струйку дыма, а миссис Чампин злобно смотрит на меня, сжав губы в нитку.
- Эти грязные шлюхи испортили тебя, Ханни. Они испоганили твою жизнь, посчитав, что проституция – выход.
Я не согласна с ней. Это не они толкнули меня в проституцию. Не они указали мне на объявление. Не они привели меня к Грэгу.
Я сама пришла, потому что мне нужны были деньги для отца.
- Вы прекрасно знаете, что это не так, миссис Чампин. – Возражаю я, бросая сигарету на пол и раздавливая его носком ботинка. – Они здесь не при чем. Я сама пошла в этот грязный бизнес.
Брови миссис Чампин взлетают вверх.
- Какая самоуверенная девочка. – Жестко улыбается она. – Знаешь, что сделала одна из шлюх, с моим сыном? Она растлила его, когда ему было всего одиннадцать лет. И ты считаешь, что она в этом не виновна. Все шлюхи виновны в своих пороках.
- Вы сами были проституткой, миссис Чампин. – Парирую я. – Так, за что вы убили их? Зачем отрезали им головы?
- Затем, что они заслуживали это. Я надеялась, что семья, что удочерила тебя, дадут тебе лучшую жизнь. Но, в итоге, все привело к судьбе моего сына. Ты повторила судьбу Шона. Тебя растлили. Тебя использовали. Тебя топтали.
Я трясу головой. Что за бред она несет. Такое ощущение, что я нуждаюсь в жалости.
Черт, эта старушка совсем обезумела. Ровняет меня с тем, кого я и в глаза не видела.
Ровняет меня с тем, чья жизнь не удалась.
На кой хрен, сгребать всех под одну гребенку?
Я поднимаюсь с места.
- Миссис Чампин, если вы не знал, то я пошла в проституцию, чтобы окупить лекарства для отца и его операцию. Никто меня к этому не принуждал. Ваш сын и моя судьба – здесь не при чем. – Я подхожу к стене, рассматривая трещины от прорехи, в которой стоит огарок свечи. – Вы можете мне дать прямой ответ – за что вы убили их?
Я оборачиваюсь на миссис Чампин. Она пристально смотрит на меня. Ее глаза то расширяются, то сужаются. Зловещий блеск отражается в ее зрачках.   
- Все дело в женщинах. Они все вредили моему сыну.
- Так это месть женщинам? Они обидели вашего сына…
- … и твоего отца! – рявкает она.
- Мой отец Патрик Пирс! – кричу я в ответ. – Ваш сын, никогда не будет моим отцом. Никогда.
Миссис Чампин судорожно выдыхает.
- Каждая женщина, которая встречалась моему сыну на пути, вредила ему. Его прошлое – причиняло ему боль. И я, как мать, пыталась избавить его от боли.
- Убивая ни в чем, не повинных женщин? – я хмыкаю. – Ваш сын давно мертв. Едва ли вы способны избавить его от боли.
- Способна.
Я разворачиваюсь к ней всем телом, скрещивая руки на груди.
- Та шлюха, что растлила его… она была рыжей?
- Да. Рыжей и толстой.
Ага. Тогда все сходиться. «Свит Бон» и Пеппер – обладали этими параметрами. И они были шлюхами.
- И я так подразумеваю, почему именно они стали вашими жертвами, вы увидели в них, ту, что растлила Шона Леттер. А выбрали вы их потому, что, чисто подсознательно, видели не меня, а своего сына и хотели избавить его от опасности. Так?
- Да.
Ассоциация.
При чем, мнимая ассоциация. Интересно, в психиатрии, существует такой термин заболевания?
- Ладно. С этим разобрались. А что с третьей жертвой? Я ее не знала. Кем она была для вас?
Миссис Чампин опускает голову, перебирая пальчиками складки платья.
- Та девочка была молодой. Ей было почти… семнадцать.
- О, ну, только не говорите, что вы видели в ней юную миссис Дэй.
Миссис Чампин поднимает на меня глаза и поджимает губы.
Я вздыхаю и возвращаюсь на место. Тянусь за сигаретой. 
- Допустим. Вы мстили этим женщинам, потому что в прошлом, Шону пришлось пережить насилие и неудавшуюся влюбленность… кстати, тот мужчина, что был со «Свит Бон», он оказался случайной жертвой? Или вы и в нем кого-то увидели?
- Нет. Он был лишь свидетелем.
Понятно. Свидетелей, долой!
- Зачем вы отрезали им головы? В этом был какой-то смысл?
Миссис Чампин, кладет локти на склеп и улыбается.
Меня немного напрягает ее внезапная смена настроений.
- Иногда, убивают просто так. Я отрезала головы, чтобы… чтобы ты поняла, что я не остановлюсь.
- В смысле? – я ерзаю на стуле. – Не остановитесь на одной жертве?
- Нет. Я не остановлюсь, пока ты не очистишься.
Опля. Приехали.
Шарики за ролики… привет-привет, Наполеон, белая палата и транквилизатор для лошадей.
- Окей. Я поняла. Вы все это делали, якобы во благо мне и в угоду своему сыну. Но, как вы лишали их цвета? Вы что-то им вкалывали?
Миссис Чампин загадочно улыбается мне.
- Об этом тебе расскажет твой отец.
- Мой отец? – я смеюсь. – Вы смеетесь?
Она откидывается на спинку стула и смотрит на меня с улыбкой.
Я смотрю на нее. Смотрю на стены склепа. Смотрю на склеп, в котором лежат останки Шона Леттер.
Я жду… не знаю, чего, может, восстание мертвеца или чудо природы в лице Шона Леттер. 
Уже вечер, и светит яркая луна.
Широкий луч, падает на каменный пол склепа, заслоняя проход.
Проходит еще несколько минут, прежде чем, в свете луны показывается высокий, темный силуэт. Он проскальзывает внутрь, замерев за спиной миссис Чампин.
Я открываю рот и округляю глаза, видя перед собой человека в черном.
Того самого человека, которого я видела недавно на кладбище.
- Ханни. – Произносит он и я резко отодвигаюсь назад, вместе со стулом. Ножки звенят, скользя по каменному полу. – Здравствуй.
Невероятно… этого не может быть…
Я хватаю ртом воздух, пытаясь осмыслить, кого вижу перед собой.
Это не просто прохожий на кладбище… это мой отец.
Его лицо я вижу сейчас, как видела лицо на фотографии.
Его лицо бледное, но глаза яркие, как и луна на небе. Они холодные и проницательные. Притягательные… завораживающие.
Он красив, даже в таком безликом цвете.
- Я рад, что ты здесь.
Я качаю головой и соскальзываю со стула, плюхаясь задницей на пол. Пячусь назад, к стене, и вжимаюсь так сильно, что кости начинают ныть от боли.
- Этого не может быть. – Шепчу я. – Вы же мертвы. Мертвы.
Миссис Чампин смотрит на меня, продолжая улыбаться. Когда Шон Леттер кладет свою ладонь ей на плечо, она накрывает ее своей и поглаживает.
- Это так, Ханни. Я мертв. – Он наклоняется к миссис Чампин. Что-то шепчет ей на ухо. Она выпрямляется на стуле, опустив руки по швам, а затем… Шон проскальзывает внутрь нее.
Я хлопаю глазами. Мой разум говорит одно, но спорит со зрением.
Я не могу поверить, что мертвый Шон Леттер занял место миссис Чампин, полностью поглотив ее в себе.
Она исчезла.
Остались только я и он.
- Ты так похожа на меня, Ханни. – Он поднимается и идет ко мне. Его шаги отзываются скрежетом мелких камешков под ботинками. Я неловко вскакиваю на ноги и отпрыгиваю назад. Мои глаза ищут что-нибудь, чем защититься.
Я не верю, что это дерьмо происходит со мной!
- Чего тебе от меня надо? – я медленно шагаю вдоль стены, приближаясь к выходу.
- Я хотел тебя увидеть.
- Ты видел меня.
- Это не совсем то, что я имею в виду. Мы не говорили. Мы лишь обменялись взглядами.
- А этого не достаточно?
Сколько же прошло времени, с тех пор, как я здесь торчу?
Когда, наконец уже, появится детектив?
- Я не думал, что ты такая… красивая.
Я сглатываю. В его взгляде читается благоговение, но… оно обманчиво.
Я чувствую исходящую от него угрозу, как свою собственную.
Хребет грызет от подступающего страха.
- И ты так похожа на меня. Это так удивительно. Я думал, что ты будешь походить на свою мать.
Судя по интонации… это больная тема для него. Слово – мать, и его лицо становится восковой маской с резкими линиями ненависти.
- Так мне повезло, да? Раз я похожа на тебя?
Он кивает и отводит взгляд в сторону своего склепа.
- Я обещал себе, что не остановлюсь… я хотел увидеть тебя.
- И? Ты увидел, что дальше? – я останавливаюсь у входа в склеп.
Шон вздыхает.
- Я разочарован в тебе, Ханни. Ты могла быть лучше. Но, ты… ты такая же, как и моя мать. В тебе два порока – мой и моей матери.
- И что теперь? Ты убьешь меня за это? – делаю шаг к входу.
Внезапно, он оказывается передо мной, преграждая путь.
- Если бы я хотел тебя убить, я бы сделал это давно. Например… когда, ты была маленькой девочкой. – Его глаза пробегаются по моему лицу, а брови опускаются. – Моя мать, могла лишить тебя жизни, в два счета. Но… мы решили, что дадим тебе шанс. Мы надеялись, что ты пойдешь иным путем. Как же мы ошибались.
Я в очередной раз сглатываю.
- Тебе меня не запугать. Ты уже мертв. Ты ничего не сделаешь мне. – Верь я еще в свои слова. Ага. – Как ты убивал этих женщин? Что ты делал с ними?
Шон вскинул голову и закрыл глаза.
- Я вознесся выше их и показал им истину.
Черт, да что это за гребаная сектантская херня?!
- Как ты лишал их цвета? – требую я.
- Я показал им, что такое страх… и они приняли его.
Страх? Он хочет убедить меня, что женщины умерли от страха? Что за бред?
Разве такое возможно?
- Порой, страх лучше любого физического насилия. – Он опускает голову и смотрит на меня. – Острый дефицит тираксина. Высокой уровень гормонов надпочечников. Обезвоживание… вот и результат. 
- Если бы это было так, то экспертиза показала бы это.
- Да? Может, они плохо смотрели? – Шон улыбается мне. Меня передирает от этой улыбки. – Что же мне с тобой делать, Ханни? Я люблю тебя, потому что я твой отец… и ненавижу, потому что ты, продажная шлюха. Как мне быть?
Неожиданно для себя, я начинаю смеяться. Смешок выходит нервным.
Смеются только мои связки, а вот глаза, да и вообще мимика, подстать статуе.
 - Хочешь убить меня? Валяй. Только знай, ни ты, ни твоя мать, не будут для меня семьей. Никогда. – Я мрачно смотрю ему в глаза. – Мои родители – Патрик и Жасмин Пирс. 
Глаза Шона расширяются, то ли в ужасе, то ли в ярости.
Его грудь резко начинает подниматься и опускаться. Изо рта вырывается рваное дыхание.
Кажется, я только что разгневала спящего тигра.
Он хватает меня за горло и поднимет над полом.
Серые, точно луны, глаза горят неистовством.
- Я дал тебе жизнь! – рычит он. 
- Ты ничего не дал мне. – Хриплю я, ухватившись за его руку, сжимающую мое горло. Второй, я бью изо всех сил по его руке, пытаясь ослабить его захват.
Когда мне это удается, я пинаю его коленом в пах и несусь со всех ног, прочь из склепа.
Дьявол, да где эта гребаная полиция?!
На бегу, я оборачиваюсь назад и не вижу, чтобы меня преследовал Шон.
До ворот остается несколько футов.
Я почти ухватилась за ручку… как меня хватают за волосы и дергают назад.
Я кричу, извиваясь в хватке, но руки Шона крепко обхватывают меня за талию.
- Отпусти меня, ублюдок! – кричу я.
- Ты думала, что так просто уйдешь?! – его крик разрывает мои уши. В голове звенит, как будто меня сунули внутрь колокола и устроили воскресный перезвон. – Думала, что вот так, оставишь меня?! Ты моя кровь и плоть! Ты моя!
- Нет! – я пинаю его по ногам, но он не реагирует, только еще крепче сжимает мою талию до боли. – Я не твоя, черт бы тебя побрал!
- Глупая! – он дергает меня так сильно, что я чуть не теряю сознание от боли в ребрах.
Сквозь звон в ушах, я улавливаю полицейский визг.
Краем глаза, я замечаю две машины с мигалками и одну без опознавательных знаков, что мчаться по дороге. 
Дьявол, да, неужели! Не прошло и года!
Машины с визгом тормозят, поднимая клубки пыли. Из черной, выскакивает детектив Филип и его напарница. Оба, выхватывают оружие и наставляют на нас.
Шон стремительно перемещает свою руку мне на горло, и зажимает в удушающем захвате.
- О, как мило. – Говорит он, и я вижу в его второй руке нож с длинным и заляпанным лезвием. Он прижимает клинок к моей груди.
- Брось нож! – приказывает коп, сделав два шага к нам. Его суровое лицо, в свете луны, кажется кошмарной маской возмездия.
- Отпусти меня. – Я снова извиваюсь в хватке Шона. Я чувствую, как клинок вжимается в мою грудь, а его кончик продырявив ткань, вонзается в кожу. – Отпусти.
- Никогда. – Он не сводит глаз с полицейских. – Я здесь только из-за тебя. И только с тобой уйду.
- Ты не посмеешь. – Я встречаюсь взглядом с копом. Я вижу, в его глазах недоумение, но он старательно это прячет. Его желваки напрягаются.
- Брось хренов нож! – рявкает коп.
- Если ты еще не понял, то это конец. – Говорю я, унимая дрожь в голосе. Мне нужно убедить его сдаться. Мне нужно заставить его понять – что он мертв и уже не в праве решать, кому жить, а кому умереть. – Ты мертв, Шон. Твои кости в склепе, и твоя душа должна быть там же. Поступи, хотя бы раз правильно и вернись в свой гребаный мир.
- Ты не узрела истину, Ханни. Я твой отец. Ты моя дочь. Я грешен. Ты грешна. Ты – есть Я.
- Истину? – я снова пинаю его по ноге, застонав от острой боли в груди. – Истина в том, что ты мертв, а я жива. Истина в том, что ты теперь никто в этой жизни, а я личность. Истина в том, что ты убил себя, потому что был слаб, а я сильнее тебя. – Слова из меня текли, как из опрокинутой бочки с пивом. Я не понимала сути о чем говорила. Я просто говорила, чтобы он ослабил хватку и я смогла бы отклониться.
 Я знала, что коп выстрелит в любом случае.
- Истина в том, - я ухватила его за запястье, пытаясь отстранить его руку. – Что я возвышусь над тобой, а ты падешь.
Я услышала его короткий, но громкий выдох.
Его рука внезапно ослабла и упала вниз.
Мне хватило секунды, чтобы снова взглянуть на копа и крикнуть:
- Стреляй!
… выстрел оглушил меня.
Пальцы соскользнули с моей шеи и что-то тяжелое рухнуло позади меня.
Я обернулась.
На земле лежала миссис Чампин.
Все остальное происходило, как в замедленной сьемке.
Я смотрела на копа, словно под толщей воды.
Как он подбежал ко мне, крепко хватая за плечи и встряхивая.
Его голос был эхом в моих ушах, а зрачки, медленно перемещались по моему лицу.
Я была… дезориентирована… я не понимала сути того, что произошло.
Я не понимала, какой истины от меня добивался Шон.
Я не понимала, почему так подействовали на него мои последние слова… какой в этом был смысл…
Я ничего не понимала.
Но, знала лишь одно… связь, которая удерживала Шона на земле, была прервана пулей детектива.
- Ханни! – его голос резко прорвался в барабанные перепонки. Я вздрогнула и заморгала. – Ханни, вы слышите меня?!
- Да. – Тихо отозвалась я. Он обнял меня одной рукой за плечи и повел к машине.
Я плюхнулась на сидение, смотря перед собой. Коп, сел передо мной, на корточках.
- Как вы? – он потянулся к футболке, оттянул за ворот и заглянул. – Надо отвезти вас в больницу. – Коп выпрямился, но я схватила его за руку.
- Я ведь не сумасшедшая?
- Нет, Ханни. – Он качает головой. – Я тоже видел его. Честно говоря, - коп потер лицо. – Я не знаю, как буду писать отчет по этому делу. Большой Брат надерет мне задницу только за выражение – внезапное исчезновение призрака.
Я откидываюсь на спинку сидения, нажевывая нижнюю губу.
- Тогда должна огорчить вас, детектив. Большой Брат надерет вам задницу не только за «внезапное исчезновение призрака». Едва ли он вообще поверит вашему отчету.
- Вы говорили с ним?
- Более того, - я поворачиваю к копу голову и смотрю ему прямо в глаза. – Я знаю, почему она убила их. И как. 
- Все же, миссис Чампин. – Кивает коп.
- Эй, Нэш! – окрикивает детектива его напарница. – Мы нашли миссис Дэй.
- Она мертва. – Говорю я и мои слова подтверждает Маркси.
Миссис Дэй нашли в склепе, рядом с костями Шона Леттер. Там, же, наверное должны были и меня найти… отличное воссоединение семьи.
- Я во многом оказалась права, детектив. – Я отодвигаюсь, чтобы коп сел рядом. – Шон прошел через насилие, но не от клиентов и не от матери, а от шлюхи, которая растлила его. У Шона была любовь… миссис Дэй. Факт, что она не послушалась его, а оставила меня в роддоме… сломало в нем что-то. Может, было и еще что-то, из-за чего он покончил с собой. – Я вздыхаю. – Миссис Чампин убила «Свит Бон» и Пеппер, потому что видела в них ту женщину, что растлила ее сына. Третья девушка, видимо, походила на миссис Дэй. Мужчина… лишь свидетель. Подсознательно, она пыталась заполнить пробел, когда не могла помочь Шону. Во мне, она видела его, поэтому и совершала преступления.
- Но, как она делала это? Она им что-то вкалывала?
Я горько усмехаюсь, бросив взгляд в окно.
Полицейские протягивают желтую ленту. Через мгновение, я слышу вой скорой помощи.
Тело миссис Чампин по-прежнему лежит на земле.
- Шон сказал, - я понимаю, что это редкостный бред. Но, думаю, что вряд ли кто-то поймет в этом смысл. – Что показал им истину. Он показал им страх.
- Не понимаю. – Коп хмурится.
- Они умерли от страха.
- И поэтому, превратились в альбиносов?
- Анализы что-нибудь показали? Острый дефицит тираксина. Высокой уровень гормонов надпочечников? Обезвоживание?
- Кажется. – Неуверенно произносит коп.
- Я понимаю, это глупо. Но, похоже, другого объяснения тому, как здоровый человек, с нормальным показателем меланина, вдруг превратился в альбиноса, нет.
- Мистика какая-то. – Коп ерошит волосы. – Значит, они умерли от страха. Что же он им такого показал?
Я усмехаюсь.
- Я, чуть сама не умерла от страха, когда увидела призрака. Может, с ними произошло тоже самое? Но, это уже и не важно, детектив. Их больше нет.

ГЛАВА 30


Я сижу за своим столом и пялюсь на отчет, который лежит передо мной.
Большой Брат, точно решит, что я сбрендил, когда прочтет это.
В это трудно поверить… но глаза не обманешь. Не только я видел, как Шон Леттер, из крови и плоти, вдруг исчез, а вместо него осталась миссис Чампин.
Но у меня нет выбора.
Я должен представить отчет о расследовании по всем пунктам.
В лаборатории по второму разу проверили биохимию крови.
Анализ показал дефицит тираксина и высокий уровень гормонов надпочечников.
Может ли это привести к смерти в связи со страхом?
Неизвестно.
Нож, который был рядом с трупом миссис Чампин, оказался интересной находкой.
Именно этот нож проходил по делу Шона Леттер, в качестве улики.
Каким образом попал нож к миссис Чампин – не известно.
Но главное, что меня волновало… когда дело доходило до убийства, кто выступал в роли палача – миссис Чампин или Шон Леттер?
Неизвестно.
Мисс Пирс утверждает, что Шон Леттер занял тело своей матери. Так обычно ясновидящие, когда вступают в контакт с умершими.
Так, может, миссис Чампин вступала в контакт со своим сыном, и в его лице, убивала?
Неизвестно.
Так же неизвестно, о какой женщине говорила миссис Чампин, которую якобы встретила в коридоре, когда пропали головы жертв.
Слишком много неизвестности.
Я могу сказать, что это дело останется, в кавычках, висяком.
Большая часть фактов, прямых или косвенных, не указывают на ответы, а наоборот их пополняют.
В любом случае, дело закроют и отправят в архив.
Я поднимаюсь из-за стола и направляюсь в кабинет Большого Брата.
Стучу в дверь.
- Входи.
Я вхожу и киваю Большому Брату, так как он говорит по телефону.
Он, действительно, Большой Брат.
Огромный мужик, с мускулами и блестящей лысиной. На носу круглые очки в тонкой, серебряной оправе.
Кожа смуглая и гладкая, как после спа-салона.
Большой Брат жестом указывает мне на место.
Я сажусь, похлопывая папкой по бедру, и жду, пока он перестанет трепаться по телефону.
Наконец, он кладет трубку и тянет руку.
Я подаю ему папку и возвращаюсь на стул.
Большой Брат листает отчет. Его брови то взлетают, то опускаются. Губы подрагивают.
Не понятно, то ли он улыбается, то ли брезгует.
- Интересный случай, верно, Нэш? – спрашивает он, не отрываясь от отчета.
- Да.
- И это все, что ты можешь мне сказать?
- Там все написано, сэр.
- Ты знаешь, в другое время, я бы не принял это дерьмо. Но раз ты у нас не единственный свихнувшийся на исчезновении призрака. – Он поцокал. – Убийца найден?
- Она мертва.
- Отлично. – Большой Брат расписывается в отчете и откладывает в сторону. – Можешь идти.
Я поднимаюсь и иду к двери.
- Что там с годовым отчетом?
- Завтра будет у вас на столе.
Большой Брат кивает.
Я выхожу из кабинета с чувством… явно не облегчения или хорошо выполненной работы. Что-то гложет меня.   
Что-то… как будто, еще не все закончено.
Возвращаюсь к своему столу и сажусь, тупо смотря в голубой экран.
Готовый отчет лежит в ящике стола, но я не хочу относить его сегодня Большому Брату, потому что это дерьмо затянется на пару часов, пока он будет досконально проверять его.
Я не хочу торчать в кабинете столько времени.
И вообще… что со мной сейчас творится? Я не знаю.
Я должен испытывать облегчение, что сумасшедшая старуха мертва, а ее сынок-призрак – исчез. Мисс Пирс жива.
Но, что-то… я оглядываюсь через плечо на Палмэна.
После операции, он больше не подтрунивает надо мной.
Один безумный – это смехотворная глупость.
Толпа – абсурд.
Палмэн помалкивает, уткнувшись в бумаги и ни разу не посмотрел в мою сторону.
Еще, сегодня звонила Аманда.
Она спрашивала, как у меня дела.
Я отвечал стандартно – все, как всегда. Работа-работа-работа.
Она несколько секунд молчала в трубку, а потом огорошила меня… может, это и слышится слишком сильно… вообщем, она выходит замуж за своего любовничка.
Я, не скажу, что искренне, но поздравил ее, пожелав, ляпистой надписи на багажнике и чтобы банки также звонко гремели, как и их кровать.
В своей манере. Аманда поблагодарила меня, посмеявшись над шуткой и пригласила на свадьбу, через два месяца.
Я вздыхаю.
Завидую я ли ее счастью? Отчасти.
Мне тридцать лет, и я до сих пор не нашел той женщины, которую хотел бы видеть каждый день.
Просыпаться с ней в одной кровати.
Держать свою зубную щетку, рядом с ее щеткой.
Мыться одним мылом.
Завтракать.
Черт, это сложно, когда привыкаешь к одной стороне кровати и поворачиваешься, ничего не чувствуя, кроме холодной простыни рядом.
- Эй, Нэш, - окликает меня Маркси. Сегодня на ней бежевый брючный костюм и темно-синяя футболка с V-образным вырезом. Через руку перекинуто кашемировое пальто, в тон костюму. – Выпьем? Я угощаю.
Я киваю и поднимаюсь с места. Вырубаю компьютер и подхватив свою куртку, иду за напарницей к выходу.
Начало октября, и на улицах, местами лежит снег, смешавшийся с водой. Кое-где асфальт блестит от тонкого льда.
Воздух холодный, почти сухой.
Небо серое, с бледным отпечатком заходящего солнца.
- Ты сегодня молчалив. – Замечает она, когда мы садимся в машину. Маркси за рулем, я рядом с ней, смотрю в окно, на серое здание участка. На полукруглую лестницу с трещинами на ступеньках. На серые колонны, подпирающие навес с огромными буквами – полицейский участок № 18. – Что с тобой?
- Ничего. Я в норме. 
Маркси издает протяжное хммм… и кивает, разворачивая машину с парковки.
- Тебе кажется, что чего-то не хватает?
Я перевожу на нее взгляд и щуру глаза.
- Знаешь, я начинаю побаиваться женской проницательности. – В особенности, мисс Пирс с ее предположениями.
- Так я права?
Я кривлю губы и тянусь в куртку за сигаретами.
- Есть немного. Кажется… что я что-то упустил.
- Что именно?
Я вздыхаю и закуриваю.
- Мы до сих пор не знаем, какую женщину видела миссис Чампин и как головы попали в квартиру.
- Не думаю, что миссис Чампин поделилась бы с нами этой информацией.
- Я должен был ее ранить, а не убивать. – Испытываю ли я укол совести, за то, что убил старуху, вместо того, чтобы выудить у нее полное признание? Наверное – нет. Она или ее сын… они могли убить мисс Пирс.
- Должен. – Соглашается Маркси. Она снова сворачивает с дороги, направляя машину в Блейвиль. – У тебя просто не было выбора.
- Он опустил руку. – Напоминаю я. 
- Он или она, в любом случае – оно, не сдалось бы. И не смей винить себя в этом, понял. Ты поступил правильно.
На дороге почти нет машин, и Маркси прибавляет газу, увеличивая скорость почти до ста десяти.
Не помню, чтобы напарница была поклонницей быстрой езды.
Мы минуем Блейвиль и въезжаем в район Хоупес.
Маркси снижает скорость до разумной, проезжая мимо припаркованных автомобилей и привычных магазинчиков.
Я слежу за неоновыми огнями за стеклом.
На лобовое падают капли, выстраивая на стекле небрежный рисунок, который смазывается дворниками.
Она тормозит у бара «Синий Джин» и глушит мотор.
Я выхожу из машины и смотрю на окна своей квартиры.
Там темно и пусто, пока я не войду в квартиру.
Маркси оставляет пальто в салоне и выходит из машины, запирая дверь.
Мы шагаем к бару. Под ногами хлюпает мокрый снег и влага от дождя ощущается каждой клеточкой тела.
Внутри бара, спертый от дыхания, запах, выступает в роли обогревателя.
Я замечаю Святую Троицу, но они не рыпаются. Сидят за своим столом, и косясь на нас, шушукаются.
Маркси занимает столик, я иду к барной стойке.
- Привет, коп. – Здоровается со мной Джим. – Я слышал, убийцу пристрелили.
Я киваю.
Джим ставит на стойку два стакана и наполняет их двойным скотчем.
- Так, это правда был призрак? – спрашивает он без улыбки.
Черт, газетчики тоже хотели посмеяться надо мной… но, как я уже сказал – толпа – это абсурд и подтрунивать на толпой копов, бессмысленно.
- Вроде того. – Я беру стаканы и иду к столику. Достаю сигарету и закуриваю.
- В этом деле много пробелов, Нэш. – Говорит Маркси, отхлебывая из стакана. – Я с самого начала догадывалась, что с ним у нас будет больше вопросов, чем ответов.
- Намного больше. – Поправляю я, делая глоток. Скотч проскальзывает в горло и обжигает слизистую. – И знаешь, что самое интересное?
- Что?
- Мисс Пирс оказалась права во всем. Такое ощущение, - я делаю затяжку. – Такое ощущение, что она знала все, что происходило с Шоном Леттер. Такое ощущение, что она со стороны наблюдала за ним.
- И к чему ты ведешь?
- К тому, что женская проницательность – вещь опасная.
Маркси улыбается.
- Ты ее боишься? Мисс Пирс?
- Я? Боюсь? – я издаю фыркаю. – Я просто говорю, что ей стоит сменит профессию с проститутки на Шерлока Холмса.
Теперь, напарница ржет, прикрывая рот рукой.
Я думал, что после случившегося, мисс Пирс переедет в другой город… ну, или хотя бы в другой район. Что она расстанется с прошлым. Отрежет себя от дурного. Но, она по-прежнему живет в Ланчин. В своей квартире и нисколько не переживает, что через одну комнату, когда-то жила безумная старуха, которая хотела ее убить, а рядом – жертвы.
Как-будто ее все устраивает.
Не знаю, откуда у меня такие дерьмовые мысли.
- До Шерлока Холмса ей далеко. Даже нашему Большому Брату, далеко.
Может – да, а может – нет.
Я залпом выпиваю остатки скотча и выдыхаю сквозь зубы.
Звонит мой сотовый и я достаю телефон из куртки. На дисплее высвечивается номер мисс Пирс. Я не поленился, и подписал ее номер.
Она здоровается со мной и просит приехать к ней.
- Что-то случилось?
Мисс Пирс говорит – нет. Она просто хочет увидится со мной.
Я подумываю… может, в ее голове всплыла еще какая-то информация, о которой я не упомянул в отчете.
- Это она? – спрашивает меня Маркси, когда я отсоединяюсь.
- Да.
- Поедешь к ней?
- Да.
Она хмыкает.
- Будь аккуратнее, Нэш.
- Почему?
Маркси поднимается из-за стола, и лезет в карман брюк, доставая деньги.
- У тебя на лице написано, что ты собираешься с ней сделать, когда вы останетесь наедине.
- Мы просто поговорим. – Я даже не знаю… в другое время, я бы скакал от радости, остаться наедине с женщиной, которую хочу. Но сейчас… сейчас, мои мозги заняты другим.
Недостающий кусочек мозаики, затерялся среди хлама, и я никак не могу его найти.
- Обычно, - она улыбается и кладет деньги под стакан. – Я начинаю именно с этих слов, когда собираюсь кого-нибудь уложить в кровать.
- Сейчас, у меня не то настроение.
Мы выходим из бара и садимся в машину. Маркси заводит мотор и дает газу.
- Она женщина. Красивая женщина, которая может вскружить голову мужчине. Ты, кстати, подходишь под описание такого мужчины.
- Я еще помню, как она меня шарахнула бутылкой. – Бурчу я.
Может, Маркси и права… наш разговор не начнется… с порога, мы окажемся в кровати и на этом все кончится.
Я добьюсь того, чего так отчаянно желал… а что дальше?
Снова холостяк?
Иногда, я думаю… чего я хочу от женщин? Постоянства или безрассудства?
Наверное, ни того, ни другого.
Я сам, иногда бывают безрассуден… иногда постоянен.
В чем?
В скотче и в своей работе.
Да, пожалуй, только в этом.
Маркси тормозит у Северной Седьмой.
- До завтра, Нэш. – Она улыбается мне и отъезжает.
Я вхожу в дом, осматривая первый этаж.
Все осталось на своих местах… тот же мусор. Тот же запах. То же ощущение разложений Ланчин.
Спешно поднимаюсь на четвертый этаж.
Проходя мимо квартиры миссис Чампин, я долго смотрю на опечатаю дверь.
В том, что на телефоне будут только два отпечатка, мисс Пирс не ошиблась.
Ее и хозяйки телефона.
Иду к квартире номер шестнадцать. Бросаю короткий взгляд на семнадцатую.
Новая желтая лента перекрещивает дверь и новая пломба с печатью полиции Папсквера.
Стучу в шестнадцатую, раздумывая, как все-таки, можно было проникнуть в чужую квартиру и не тронуть ленты?
Через окно? По уличной лестнице?
Есть вероятность, да и никто не увидит. В Ланчин, мало кто обращает внимания на подобные вещи.
Тогда, вопрос в другом – что за женщину видела миссис Чампин в коридоре? Или она уже тогда была не в себе?
Наконец, в двери поворачивается замок и распахивается дверь.
Мисс Пирс стоит передо мной в своей домашней одежде – в шортах и свободной толстовке с надписью «Университет».
- Привет, - она улыбается мне, отступая в сторону. Я вхожу внутрь, сразу же учуяв запах жареного мяса и томатов.
- Вы хотели просто увидится или поговорить со мной? – я начинаю с главного. К чему тянуть кота за яйца?
- Вообще-то, я хотела, чтобы мы поужинали. Не против? – она закрывает дверь и шагает к столу, на котором стоят две тарелки и приборы.
- Мисс Пирс…
- … Ханни, - она подхватывает кастрюльку и ставит ее в центре стола. – Мы через такое прошли. Никакой больше фамильярности и выканья, хорошо? Нэш?
Я на мгновение столбенею. Затем киваю и снимаю куртку, вешая ее на крючок.
Мою руки в ванной комнате, смотря на себя в отражение.
Можно подумать, что я прошел через бомбардировку, а не исполнял обязанности детектива.
Вот так, я дерьмово выгляжу.
Я сажусь за стол.
На тарелках дымится паста с томатами.
Мисс Пирс достает из холодильника бутылку белого вина и бутылку скотча.
- Очередная дедукция… Ханни? – от меня разит скотчем что ли?
- Ты всегда его пьешь, Нэш. – Она наливает мне скотча. Затем, себе вина. – Это твой напиток. Он тебе подходит.
- И чем же?
Мисс Пирс вздыхает, отпивая вино.
- Не скажу, что скотч – это напиток отважных и все такое. Он просто подходит тебе. В нем, я вижу тебя. – Она смотрит на меня поверх бокала. – Попробуй пасту. Пожалуй, это единственная вещь, которая у меня хорошо получается.
Я накручиваю на вилку спагетти и отправляю получившийся кокон в рот.
Неплохо. Даже очень.
- Ты думал, что я вспомню еще что-то из разговора с миссис Чампин?
Я киваю, пережевывая пасту.
- Я так и поняла. Твой тон выдал тебя. Ты сейчас… немного другой.
- Какой? – спрашиваю я, проглотив комок спагетти.
Мисс Пирс ставит бокал на стол и пристально смотрит на меня. Ее глаза перемещаются с моего носа, на губы, на подбородок. Затем все повторяется еще несколько раз.
- Ты недоволен развязкой. Ты, наверняка, думаешь, что в этом деле чего-то не хватает.
- А ты, случаем не ясновидящая?
Она смеется.
- Нет. За те несколько дней, что я видела тебя, я многое о тебе поняла и узнала.
- И что же ты узнала обо мне? – я откладываю вилку, откинувшись на спинке стула.
- Ты уязвим своими проблемами.
Я вскидываю брови. Никогда бы не подумал о себе так.
- И как бы ты старательно не скрывал это за вспыльчивостью, уязвимость все равно выходит на передний план.
- Как странно, - протягиваю я. – А мне говорили другое. По шкале долбанутости, я в золотой середине.
Мисс Пирс улыбается.
- Мы все уязвимы в чем-то. – Пространно говорит она, отпивая вина. – То, кто ты внутри – тебя уязвляет.
Я хмыкаю и тру лицо.
Из мисс Пирс получится не только хороший детектив, но и психолог.
Надо же, она раскусила меня с… какого там раза?
Конечно, мысленно я смеюсь над ее выводами. Над глупыми выводами.
Я не считаю, что жизнь уязвляет меня.
Да, я бываю вспыльчивым, но только потому, что всякие ублюдки гадят в мой горшок и гордятся, точно справили нужду, предусмотрительно подняв крышку унитаза.
Я вспыльчив благодаря работе и тем людям, что мне встречаются на пути.
- А ты видимо долго не выходила из библиотеки, чтобы расписать меня в ярких красках. – Язва зудит на моем языке. Не то, чтобы я хотел ее оскорбить. Но, откуда ей, черт возьми знать, что я за человек. – Хорошо разбираешься в людях.
- Иногда.
Я киваю и подаюсь вперед, поставив локти на стол.
- Ну, раз ты так хорошо разбираешься в людях, то почему сразу не распознала в миссис Чампин – врага?
Она пожимает плечами.
- Трудно отличить врага от его иллюзии.
Я беру стакан со скотчем и залпом отправляю его в рот.
- Когда ты говорила с миссис Чампин, ты не спросила, как она пронесла головы в квартиру, не испортив ленты и пломбу?
- Нет. Я только спросила, почему она это сделала.
Я киваю.
- А как насчет женщины, которую она видела в коридоре? – я сужаю глаза, внимательно смотря на мисс Пирс. Я хочу увидеть в ней панику… намек на панику… неужели, я хочу поверить в то, что она может быть замешана в этом?
Мысли путаются, черт возьми.
- Миссис Чампин кого-то видела? – она удивлена. И похоже, искренне.
- Она так говорила.
Она пожимает плечами и откидывает волосы назад.
- Нет. Насчет этого, она не обмолвилась. Ни она, ни ее сын.
Значит, это тупик.
Полный.
Гребаное дело в моих мыслях, будет по-прежнему открытым.
Мисс Пирс поднимается с места, обходит стол и подходит ко мне.
Сидя, моя голова доходит ей до груди.
Я поворачиваюсь к ней всем телом, поднимая на нее глаза.
Такие холодные. Такие серые.
Пронзительные. Гипнотизирующие.
Она протягивает к моей щеке руку и скользит по скуле. Пальцы у нее теплые и мягкие. Я чувствую шелк ее кожи, поверх щетины.
- Я не хочу, чтобы ты думал, что я лгу тебе. – Шепчет она. – Я не хочу, чтобы ты думал, будто я, тот самый кусочек загадки, которой тебе не достает.
Я готов вырубить себя чем-нибудь тяжелым, потому что она озвучивает мои мысли.
Как это возможно? Неужели, она знает меня лучше, чем следует?
Когда она собирается опустить руку, я хватаю ее за запястье и встаю с места.
Она долго смотрит в мои глаза, задрав голову.
Ее горло напряженно двигается, когда она сглатывает.
- Так помоги мне не думать об этом. – Говорю я и обнимаю ее одной рукой за талию. Моя другая рука, по-прежнему сжимает ее запястье. Я закидываю ее себе на шею и нежно беру мисси Пирс за подбородок.
Я наклоняюсь к ней.
В голове мешается скотч с вопросами в одну кучу.
Ее и мои губы всего в трех дюймах.
Она закрывает глаза, притягивая меня за шею и наши губы встречаются.
Через мгновение, я углубляю поцелуй, сплетая наши языки и она стонет мне в рот.
Я помню ее стоны, пока был у нее между ног… я помню, как ее тело извивалось, пока я исследовал ее нежную плоть.
Я крепко стискиваю мисс Пирс в объятиях, приподнимая над полом.
Первый и единственный путь – это кровать.
Теперь, я, наверняка, не кажусь ей уязвленным своими проблемами.
Теперь, я животное, что нуждается в грязной случке.
Я шагаю к кровати и бросаю мисс Пирс на кровать, так что она чуть подпрыгивает на матрасе.
Я думал, что после поцелуя, все изменится. Я захочу нежности с ней… захочу медлительности… но это не так.
Она разжигает во мне не тот огонь, которым можно гордится.
Она разжигает во мне порок, что я использовал с женщинами, которых трахнул.
Мисс Пирс спешно раздевается и я тоже, бросаю свою одежду на пол.
Наваливаюсь на нее всем телом, закидывая ее руки за голову и припадаю к губам.
Я целую ее жадно и почти беспощадно, пока хватает воздуха.
Раздвигаю коленом ее бедра, но она шепчет сквозь поцелуй – презерватив.
Пока она ищет в ящике прикроватной тумбочки резинку, я смотрю на ее бедра. На изгиб ее талии и на изящную спину.
Мой член напряженно подпрыгивает от нетерпения.
Я возбужден и… я разозлен.
Гнев растекается по моим венам, в точности, как и похоть, ударяет в пах.
Все чего я хочу – это трахнуть ее.
В голове всплывает тупая мысль… а может, это и есть последний кусочек загадки?
Я вошел в нее одним яростным толчком, до упора и стиснул зубы от внезапной тесноты, сжавшей мой член.
Мисс Пирс вскрикнула, выпучив глаза.
Ее серые и холодные глаза воительницы, смотрели на меня с ужасом и наслаждением.
- Как мужчина и женщина. – Шепчет она и я начинаю двигаться в ней.
Я пронзаю ее раз за разом, не отрывая от нее взгляда.
Я хочу понять… хочу распознать ее… хочу добраться до сути…
Что с ней не так… что не так со мной…
Что, мать твою, вообще не так с этим миром?



… я открываю глаза и не нахожу Ханни.
Теперь, она для меня просто Ханни, а не мисс Пирс.
Собственно, все, с кем я трахаюсь, в итоге, становятся просто теми, с кем я трахаюсь.
У них только имена.
Я сажусь на кровати и мой взгляд падает на полоску света в ванной комнате.
Затем на будильник – четыре утра.
Я поднимаюсь и шагаю к двери.
В горле и груди щекочет…
Я бы сказал, что и в заднице неприятное ощущение, но подумается, будто это не я был в Ханни, а она во мне.
Хм…
Можно и так сказать… я впустил Ханни себе под кожу, позволив не только ей вести нашу постельную игру, но и вести мои мысли.
Остановившись перед дверью, я прислушиваюсь.
Не слышно, чтобы бежала вода, только едва различимый шепот.
- … я не хочу этого… пожалуйста… 
Я хмурюсь.
С кем она, черт возьми, говорит?
Я толкаю дверь и вижу Ханни, стоящую перед зеркалом, а в ее руке зажат нож. 
Она отводит взгляд от зеркала и смотрит на меня.
Ее холодные, серые глаза воительницы таращатся на меня в ужасе.
Они опухшие, а по щекам бегут слезы.
- Ханни… - я не спускаю глаз с ножа и медленно приближаюсь к ней. – Ханни.
Я не знаю, что с ней происходит… не знаю, что твориться в ее голове, но понимаю – если я не вмешаюсь, она убьет себя.
- Ханни, пожалуйста…
- … уходи. – шепчет она. – Уходи, сейчас же. Пока не поздно. 
И оставить ее одну?!
Да, она чокнулась!
- Черта с два, я уйду.
И как только я хочу схватить ее за руку, как в меня со всей дури впечатывается нечто, выбивая из ванной комнаты, прямо с дверью. Я ударяюсь о стену.
От удара, дверь треснула подо мной и щепки впиваются в кожу.
- Никогда! – кричит Ханни и раздается звон стекла.
Я кое-как вскакиваю на ноги и несусь в ванную.
- Ханни!
Когда я оказываюсь внутри, то кроме осколков зеркала, ничего не нахожу.
Ханни исчезла.
Осколки зеркала валяются на полу, в душевой. Они повсюду.
Такое ощущение, что его выбило взрывной волной.
Куда… куда она пропала…
Я же не сошел с ума?
А может, здесь есть лазейка, в которой можно скрыться?
Я обшарил все стены. Ничего.
Это ненормально. Это не правильно.
Это нереально.
Человек, не может просто так исчезнуть.
Пух – и его нет.
Я поднимаю осколки зеркала, пытаясь осознать случившееся… я пытаюсь, но у меня ни хрена не получается.
У меня нет предположений. У меня нет ничего. У меня нет объяснения…
Я опускаю глаза на самый большой осколок и замираю.
- О… нет… Ханни…
Меня словно ударяет под дых и я отскакиваю к стене.
Невероятно… в осколке зеркала я вижу Ханни… а за ее спиной Шона Леттер.
Как он оказался в зеркале?
Как он… он затянул за собой Ханни… черт, а не значит ли это, что именно Шон забрал головы проституток и вернул в квартиру погибшей? Не значит ли это, что он способен появляться в любом отражающем предмете?
Дьявол, сколько таких вещиц в морге?
Я смотрю на Ханни.
Она тянет ко мне руки.
Она умоляет спасти ее… она заливается слезами и у меня болезненно сжимается сердце.
Я перевожу взгляд на Шона Леттер.
Он скалится в улыбке, с легкостью удерживая Ханни.
Он смотрит на меня в упор, холодными, серыми глазами.
- Я возвысился… вы пали…