В бане

В бане

Первое лето в Перми. Точнее вне её. Кунгурский район, какая-то деревенька с десятком домов на взгорке и у реки. Почти пол-отдела заслали на помощь труженикам полей и огородов.
Целый месяц ничего-ни-делания. Да и разве это дело – валяться на траве в поле с утра и до вечера в ожидании машины под сенью бездонного голубого неба с неутомимыми жаворонками, невидимыми, но столь звонкими… Разве труд – несколько минут яростного сражения с огромной грудой увязанных машиной тюков сена? Чуть поднапрягся, и машина доверху (и ещё немного больше чем доверху) уже завалена сеном. Мгновенье, и она уже урчит стареньким перегруженным движком вдалеке…Тишина… Наслаждение…
 Ну, разве что за работу можно принять столование под уличным навесом вместе с пышногрудыми подавальщицами. Поди попробуй без труда заправить в себя огромадные порции вкусно дымящихся щей и картошки, и мяса, и компота… Вот уж работа так работа. Да ещё на верхосытку с собой девчонки давали что-нибудь. Сегодня, например, это была сметана – на всю компанию, в ведре. И выглядела эта сметана не по-городскому прилично – этакий янтарь с воткнутой посередине ложкой, которая ни разу, к слову, не упала на бок, пока мы несли её к домику на взгорке – без удобств, где и коротали на матрацах на полу белые жаркие ночи. Рай, однако.
Так уж уработались мы на природе, что через неделю домой захотелось вдруг неожиданно сильно. Кому к девушкам, кому к жёнушкам… Тут и машина с оказией до города, и выходные неплановые, пока колхозники что-то подходяще календарно-шумное нетрезво праздновали. В общем, уже вечером я был в Перми – у родной двери. Кнопку звонка от души вдавливал с какой-то сладостной надеждой… А в ответ – ничего – ни шагов, ни скрежета ключа в скважине. Вот так-так, приехал… Соседи подсказали – В Пальники уехали все, на дачу… Какая беда? Дело молодое. Электричка до Банной горы, «ноги в руки» и по рельсам в сторону Пальников. Кровь в жилах давно закипела и выварилась в ядрёную замесь адреналина и тестостерона… В общем, что такое 10 километров для двадцатитрёхлетнего тренированного парня?
Смеркалось, вот и мост через Чусовую. Правда не пешеходный, а железнодорожный, но что за проблема – никаких ограждений вроде нет – а впереди любимая… И прямиком по рельсам, навстречу почти уже ощутимой нежности… Почти на середине погруженного в ночь моста путь мне подсветил зажегшийся сзади прожектор, и одновременно с этим за спиной громко щёлкнул, так знакомый по фильмам про войну, звук передёргиваемого затвора. И почти сразу, опережая хлыстовой хлопок выстрела, возле уха горячий воздух зашевелил волоски на виске… Жжжжж…
 Вот так «финт ушами»… Присаживаюсь мгновенно на корточки и оборачиваюсь – в меня примерно с 20 метров из винтовки целится тётка в фуфайке… Кричу что-то… Передумала… Опустила «ствол» к земле… Снова кричу… Ничего не слышу в ответ, только вижу как приближается ко мне с совершенно безумными глазами оплывшая за бесконечными ужинами «Диана охотница» с «винторезом» наизготовку. Объясняюсь. В ответ тишина. Пауза затянулась – объясняюсь ещё раз… Вроде в глазах прорезалась мысль – Ты, чё – мол – адиёт, на режимном мосту ходишь? Объясняюсь в третий раз… В общем, ведут меня куда-то назад по рельсам уже под конвоем. Типа – Разрешение у начальника караула получи на проход…
Метров триста назад. Домик, молчаливо смотрящий на дорогу тёмными от сна окнами. Стучим в дверь. Потом и в окно. Снова и снова. Движение внутри, и чья-то по-лисьи сморщенная мордочка в щели между дверью и косяком, выдыхает: «Чё надо?» Кривой глаз вращается по дуге от меня к стрелку… Объясняюсь… Пауза. Объясняюсь… Тишина… Уже в недоумении и я замолкаю… Пауза затянулась… Наконец, обветренные губы, склеенные белёсой слюной, у поднятого, но не разбуженного толком начальства вдруг разлепляются, и из глубины, откуда-то из под ремня, пробулькало: «Пойдём, ужо, проведу… Бля…».

Снова путь до моста, громады клепаных пролётов над головой и тихая по ночи вода в чёрной глубине внизу. Скрежет щебня, потом шуршание песка под ногами – мост закончился. «Иди уже, боговый. В следующий раз…» –  «Спасибо…»
Я на радостях ускорился, а ветер донёс: «А тебя, бл.дь такая, за то, что промазала с такого расстояния, премии лишу…» В ответ – лязг затвора и… холодок у меня меж лопатками. А вдруг охранница решила оправдаться перед кривоглазым и хромым начальством? Стрельнет и отрапортует: «Мол, вишь, как уложила – влёт, пошти што…»
Но и через несколько мгновений выстрела нет. Пронесло, похоже… Уже совсем бегу…
Пальники тёмной грудой домиков меж берёз теснятся на берегу сонной реки. Лениво облаянный соседской сукой, стучусь в заветное окошко – тишину комнаты за стеклом взрывает резкий скрип кроватных пружин. Шлёпание босых ног к дверям, скрежет замочной улитки и… нежная, большая, родная жёнушка моя прильнула крепко к расхристанной груди моей – не вздохнуть, ни выдохнуть – любый, любый, любый… Жарче объятий оказалась только баня, ещё не остывшая после вечерней топки.  И уже на последних каплях сил держишься, когда слышишь: «Идём, счастье моё, отмою от тебя колхозные будни…»
 Низкий потолок баньки уже не раздражает, как в былые приезды, тусклая лампочка ничуть не мешает видеть такие желанные округлости любимой, её горящие угольками в полумраке счастливые глаза. Горячая вода из ковшичка прямо волшебством оживляет моё измученное дорогой тело, смывая прошедший день и усталость. Вроде и не было вовсе трясучих километров дороги от села до города, и разухабисто-дебильных недоразумений на мосту со стрельбой и лишением премии за косоглазие. Рай, да и только…
И вот ты уже на коленях перед нежно уложенной на широкую лавку жёнушкой стоишь, как перед алтарём. Нежишь её, мягкую, руками, словно творение своё новорожденное. Обмылком каким-то всю-всю наглаживаешь. Белой пеной накрываешь, как свадебной фатой – каждый сосочек, каждый волосочек – богиня, богиня, богиня…
Тихий стон из уст милой, высокий, почти на уровне ультразвука, волнует тебя, как порыв ветра застывшую на волне чайку. Взмахиваешь ресницами и, уже ничего не чувствуя, кроме вожделенной радости, обрушиваешься страстью губ на красоту, распластанную перед тобой…
Что может быть сладостней родной, Богом данной красоты, под твоими поцелуями? Даже время – то ли остановилось, то ли утекло в другую вселенную. Сколько так нежились? Кто считал?
 Лишь после утренних петушиных хоров остываешь от жара любви. От нежной кожи ненаглядной нехотя убираешь наласковевшие руки. Голова кружится от счастья – сколь греховного, столь и желанного…
 И не вспомнилось за ласками ни разу: что с ног до головы в мыле и соли были, не успели ведь мало-мальски сполоснуться; что жара в бане не по-детски курчавила волосы, мешая дышать; что даже счастье может иметь границы во времени и силах. И ничего не было нужно нам, кроме нашей любви. Двое поутру – без сил, без желаний, без мыслей.. Одно целое – с одним дыханием на двоих, с одним сердцем на двоих, с одним счастьем на двоих...
Ничего не могло омрачить это свидание… Счастье любви – оно вне всего на Земле. Только любовь! Только нежность! Только надежда!
 Так и осталось в сердце – любовь любую преграду сметёт…  А семья – это и есть Любовь…

02.08.2011
г. Пермь