Главы 3-4. Балтийский дом

                3. «Есть имена, нежнейшие до слез…»

               
             Шарлотта  Амалия Кауфман. Кто еще кроме меня расскажет о скромной деве, соблюдавшей  религиозные каноны и готовящей себя с детства в «христовы» невесты.
            Ах, бабушка! Моя бабушка Амалия… Как ты попала в Россию? Передо мной портреты твоей матери, троих родных братьев и сестры. От старых фото  веет статичной холодноватой приветливостью. Видимо, воспитывали тогда в строгости и ответственности –без «скидок» на прощение свыше. И не в этом ли смысл лютеранства, которое разом опрокинуло еще в первой четверти 16 века ложь средневековой схоластики. 

             Выступив против позднесредневековой римско-католической церкви с ее злоупотреблениями, начав открытый спор об индульгенциях, Мартин Лютер сделал невероятный, невообразимый бросок от догм к «живой вере». Всё при жизни, всё что ты трудом и совестью заслужил – это ты, твоё…здесь и сейчас! А если нарушал, переступал… тщетно просить у Бога искупления. Будь достойным… здесь и сейчас!  Именно такой установке был подчинен и весь семейный уклад, где сдержанная эмоциональность, правдивость и деловитость считались высшими человеческими добродетелями.

                И неслучайно из-под пера моего отца в адрес матери вылились такие перлы: «Мать. Матерью я гордился также как и она своим единственным сыном. Сколько в ней было благородства, честности, верности долгу, бескорыстности, мягкости и ласкающей грусти. Так только воспитывают в старинных немецких семьях».

                Бабушка! Тебя крестили в церкви Иоанна.
                Там твоё осталось имя в записях охранных.
                Дочь латышки и тевтонца – древняя пруссачка –
                Стала доброты оконцем, русскою «чудачкой».   

                С позиций зрелости отец позже отметит, что «мать человек не нашего времени», что  «таким кристальной чистоты людям» трудно жить во времена, когда резко выражена борьба за существование, когда люди используют все средства в достижении цели и ничем не гнушаются. «Мать абсолютно бесхитростна, наоборот, поделится последним куском с ближним (за что получала нарекания от отца), честна до фанатизма, аккуратность у нее поистине немецкая».

             Однако, уже тогда наблюдательный отрок за внешней благородной безупречностью не мог не видеть и жизнь другую, в которой возможно было не меньше,  а больше истинного.«Мать жила помимо семейной еще и своей немецкой жизнью, так и непонятой отцом, она вела оживленную переписку со своими многочисленными родственниками в России и заграницей, читала немецкие книги.
                Ее консерватизм был понятен мне и я с особой любовью и лиризмом слушал, как она с сильным акцентом повествовала мне о своем красивом детстве в далекой и чуждой мне Риге и прекрасном и любимом   Фатерланде».

                Свою совместную жизнь жена и муж принесли в дар любви к очагу, в котором рос их единственный сын. В стихотворении «Родословная» я скажу об этом:
                Прибалтийская немка гордилась
                Мужем мудрым –прекрасным отцом.
                Белым ангелом, в коем селилась
                Мировая душа – Божий дом.
 
                Читаю записки и напряженно всматриваюсь в фотографию, пытаясь дочитать в лице почти тридцатилетней фройлен то, что видится через поколение. Передо мной сидела, словно сошедшая с полотен Рубенса, ещё молодая дама благородной наружности.  Но я не чувствую в  «фламандском» портрете бабушки  особой простоты, несмотря на безыскусность. Я улавливаю пласт совершенно иной культуры, дополненной безукоризненным воспитанием. В Англии в ней нашли бы  черты молодой мисс Марпл, в скандинавских странах без сомнения указали б на типичную датчанку, шведку, норвежку, ну, а в Германии безошибочно узнали  чистокровную арийку. И не одна бы из сторон не ошиблась! 
               


                4. Экскурс в Балтийский дом.

             Изучая историю древних кимвров и тевтонов, я удивилась, что этот воинственный, голубоглазо-светлоголовый этнос, заселивший Европу с севера более двух тысяч лет тому назад и есть древние германцы, которые по мере складывания государственности предстали перед нами  многими народами современного Запада. Со времен позднего бронзового века их первоначальные следы были  выявлены в землях современных южной Швеции, Датского полуострова, между реками Эмсом и Одером и горами Гарц. Во 2-ом веке до н.э. кимвры и тевтоны вторглись в Римские владения.
               
                С Ютландских льдов бежали доброхоты
                От голода, нужды и духоты
                Обычаев древних, чтобы скрыть работой
                Разбойные природные черты.
                Им не хватало, видимо, пространства.
                Культур нездешних их кимвал манил,
                А климата благого постоянство
                Влекло на Юг, где Рим великий жил.
                Германцы были, впрочем, благородны:               
                Ведь рабство пало! На земле свободной
                Средневековье зашагало в ногу
                По христианской праведной дороге.      

               Одни тевтоны только официально с 1200 года на столетия «поглотили»  Латвию, навсегда впечатав там свой устав.  Хотя, читая о жизни латышских батраков, составивших в российском перевороте октября 1917 года костяк так называемых «латышских стрелков», признаю, что такая нация, пусть наполовину онемеченная, существует. Но, учитывая великое переселение народов, опять всё сводится к древним германцам! Не погружаясь во времена Адама и  Евы, это ближнее, о чем с определенной долей вероятности, можно судить.
 
                Десять лет назад подобные изыскания, опирающиеся прежде всего на великий научный труд патриарха российской истории Н.М.Карамзина,  впервые вылились в  стихотворную  притчу:

Летголу. Латышей ливонских
Так Нестор называл.
Усвоенное встарь навечно записал.
И есть преданье роковое -
От древних пруссов ветвь идет:
Был видиварьями основан
Близ Данцига на Висле род,
Скрепленный Видвута господством -
Шестого века первородством.
Знать недовольный с кем-то родством,
Он заселил Литву, Летляндию
И Пруссию с Курляндией.
 

                Наглядной иллюстрацией более позднего «онемечивания» является род Грислис. Моя прабабушка Элизабет Вилма Грислис, считавшаяся «абсолютной» латышкой, была родом из северного Малиенского края, граничащего с Эстонией и русской псковщиной. Виндзере – область богатых родниками лесов, которую еще  в средневековье называли «медвежьим углом».

             Вецлайценская волость, откуда она происходила, отличалась своими горами и глубокими низинами. Огромный ледник в доисторические времена пропахал здесь борозды, образовавшие впоследствии озерца.  Это  был мир  первичной природы, обживаемый местными и кочевыми племенами. Причем, в переводе на русский язык фамилия Грислис означает "осока". Как известно, это трава, растущая на берегах озер. Легко представить, что такое название носило балтийское племя данной местности ещё в древности, определяющее людей, живущих около озер.
 
             Однако, начиная с 13 века вместе с немецкой колонизацией начался век второй или «окультуренной» природы. Эту территорию «накрыл» Ливонский орден: на острове Пилссала был построен орденский замок, а город Алуксне был переименован в 1342 году в Мариенбург. Всюду располагались земли  и усадьбы немецких баронов. Из Европы проникала дворцово-парковая культура. Повсеместно строились и открывались лютеранские приходы, к одному из которых принадлежала знаменитая воспитанница пастора Глюка Марта Скавронская, коронованная на российское царство как Екатерина 1.  По новым сведениям, она была дочерью латышского крестьянина, хотя в народе называлась просто «немкой».  Так представлял её и муж Петр Великий.
               
             Безусловно, стиль жизни лифляндских немцев или онемеченных латышей издавна отличается определенной замкнутостью. Но это не бескомпромиссная сухость эстонцев, не «сервисная» кичливость ополяченных литовцев, а какая-то упрямая и вместе с тем притягательная своей «янтарной» таинственностью балтийская нация.  Думаю, эти светлые строки, посвященные прабабушке-латышке, вполне справедливы.
               
                Прекрасная латышка с глазами цвета моря.
                И я вообразила: как с судьбою споря, 
                Гордыню закрывая той сдержанностью странной,
                Могла и не казаться счастливой и желанной.
                Янтарным одеяньем ты немца привлекла.
                Тем тонким обаяньем, что не найдешь слова!


              Причем, прусско-немецкая ветвь, давшая миру самое большое число гениев, не вступала в противоречие,  а  органически обогащала первозданные «викинговые» черты и быт местных племен.               

              Строительство Риги и её главного светоча Домского собора, в котором наряду с немецкими мастерами трудились ливы –  ярчайшее свидетельство тому:
               
                Все ж дикость варварство подмяло.               
                Но взяв заветные ключи,
                Свободы духа не попрало.
                Культуры свет блеснул в ночи!
                Пришелец грозный злата, денег
                На город вечный не жалел.
                И Домского собора стены
                Венчали жизни той предел.
                В них труд ремесленников знатных,
                Крещёных ливов мастерство,
                Прошедших путь судеб превратных.
                Над жизнью дикой торжество!

          Причем, в дальнейшем, минуя столетия, и в Лифляндской провинции,  и в Курляндии, а также в Латгалии светским  языком был немецкий, а латышский   оседал в хибарах крестьян, рыбаков и мелких ремесленников. Язык моей латышкой прабабушки  Элизабет Грислис был немецким.

           В период 1621-1710 годов Рига стала одним из важнейших городов Швеции, только внешне заменившей всевластие немцев, ибо именно последние, а вовсе не латыши, были представлены в шведских ландтагах. Им же принадлежали основные земельные угодья и предприятия. Таким образом, балтийская немецкая и шведская знать сливались в единый политический и экономический класс. Но в целом, современная латышская история  хорошо вспоминает «добрые шведские времена», когда укреплялся закон и согласно парламентскому уложению низшие слои могли обращаться через судебные органы в Верховный суд Швеции.

            Я же могу лишь констатировать, что кроме удачной ассимиляции и таких бесценных иноземных даров как культура и справедливое государственное управление существует еще понятие «истории страны». И ее подвигла Россия!
               
            Я благодарна тебе, дорогая рижская бабушка за  то, что  из под пера моего так благодатно  и легко пролились на свет стихи о «янтарной стране». Как будто я прожила на земле предков тысячу лет! И, вспоминая  прародителей,  благодарю  их за то, что с фамилией  Грислис, ставшей моим творческим псевдонимом, мне пишется.


____________________________

Фото из семейного архива. Кауфман Шарлотта Амалия. 1989-1944. Киев. 1918 год.

*
Далее: http://www.proza.ru/2014/10/04/109