Манфред Кюбер Три огня Веронички Ч 8

    
                ЧАСТЬ 8. КАРНАВАЛ

  Скрипки поют, флейты зовут, а в отдалённом рокоте барабанов  слышится  звон  колокольчиков  -  маскарадный танец жизни начинается. Но когда приходит время карнавалов, то это значит что наступила зима, верно? Лето детства быстро прошло и многие цветы в саду детства отцвели.

   Так было и с Вероничкой, когда она подросла, и карнавал жизни позвал её тихими зовущими голосами в своё  пёстрое кружение. Ей было  теперь четырнадцать лет, и  ко многому, что стояло в цвету  весной и  летом,  приблизились осень и  зима. Ушёл  в  другой мир Мурр, и этот день стал для Веронички  самым тяжёлым из всех,  которые ей  довелось к этому времени пережить. Переживая всей душой, она впервые закрывала  гробик,  зная, что то, что он сокрыл, было в детстве  её самым любимым другом и с ним было связано её детство.
 Это был конец, или начало чего-то нового и неизвестного?  Ах, Вероничка, жизнь всё время что-то заканчивает и начинает что-то вновь, и всё же, по сути, никогда ничего не заканчивает и не начинает, потому что время жизни безгранично, и то, что важно странствует с нами через все дни и часы, счастливые  и  печальные. И если мы закрываем гроб, то этим строим  мост в другой мир.

   Таких мостов год за годом становится всё больше и, наконец, мы сами  переходим этими мостами, построенными нами в слезах, на другую сторону, чтобы  забыть, что когда-то мы из-за них плакали.  Ведь мы слезами платим за подход к духовным мирам. Всё познание идёт путём  страдания  к Свету, и это  от человека требует, чтобы он, на тысячи тревожащих его вопросов, искал главный ответ, в котором - надежда.

   Такой вопрос занимал и Вероничку, когда она  плела  для своего друга детства веночек на могилку.
                - Дядюшка, Йоганн, - спросила она, - ты веришь, что Мурру хорошо, и мы с ним потом увидимся? Думаю, что и животные должны жить дальше, как и люди.
   Йоганн Путник  был тихий и печальный. Он тоже привязался к Мурру, и люди и животные ему были одинаково дороги. Это только очень мелкие души тщатся возвыситься над животными.
                -  Безусловно, верю, что Мурру очень хорошо, Вероничка, - ответил Йоганн Путник. В Божьем саду есть всё, что живёт. У животных жизнь не такая сознательная и не такая личностная как у людей. Души животных возвращаются снова в лоно своего рода, но при этом  и разделяются по ступеням, что понять человеческому разумению тяжело.  И многие люди до сих пор всё ещё живут  малосознательно,  подобно животным, в лоне какого-то сообщества – народа, племени или семьи.  И только действительно духовно сильные люди перерастают эти рамки, отделяющие их от благородного человечества. Путь вверх медленный, Вероничка. Так и у дитя в материнском лоне есть собственное «я», но оно еще не проснулось.

   Но время сейчас меняется и животные просыпаются, и всё больше прилагают усилий, чтобы выйти из лона своего рода дальше к осознанию  своего «я».  Поэтому так важно, чтобы люди их замечали и дарили им свою любовь как своим братьям и сёстрам. Так, все вместе, мы и должны вырасти к тому миру, который будет лучше и счастливее  чем этот сегодняшний.  Мы должны помочь построить и подготовить этот мир, в котором люди и животные будут жить всё сознательнее и  счастливее.
                - Но я хочу увидеться с Мурром, - настаивала на своём Вероничка.
                - Ты увидишься с ним обязательно, - ответил Йоганн Путник, - посмотри, например все львы к своему личному «я» ещё не проснулись, они приходят целиком из своего рода и возвращаются к нему снова. Подобное происходит и со многими людьми, которые ещё не являются личностями. Они только путешествуют от одного народного сообщества душ к другому.
Однако львы остаются в материнской душе льва.  Но когда лев святого Иеронима отправился на тот свет, он стал под влиянием любви святого личностью настолько, что  в материнскую душу льва  уже не возвратился. Он остался таким, каким был у своего святого и  дальше последовал за ним, а теперь он сознательно творит в сущности льва в Божьем саду. Это всё трудно понимаемые слова, но так как случилось со львом святого Иеронима, может случиться со всеми  животными, которые способны брать и отдавать много любви. Они остаются  в соединении со своими материнскими душами, но становятся с помощью любви и света более сознательными и помогают остальным.  Так  и ты увидишься с Мурром, когда однажды войдёшь в Божий сад. Он будет действовать по-своему, а ты по-своему, поскольку задачи у вас разные, но вы останетесь один для другого тем, кем  вы были, потому что, то кем вы были, было соединено любовью, а любовь - это таинство всей жизни. Всё даётся мерой и ступенью, но то, что создала любовь, то непреходяще. Из неё всё формируется, начиная с материнского лона и вверх к личностному «я». Человек это должен  предчувствовать, а не желать понять рассудком, так как это нечто великое и бесконечное является  частью Божественной идеи, которая строит на месте разрушенного храма.

   То что это Вероничка услышала, было хорошо. Так как самый чёрный её день не остался без света, и постепенно, когда она думала о Мурре, то смогла увидеть сад мира, и её душа к нему строила мост. Но лето её детства миновало, это она теперь точно знала.

   Наступила снежная и ледяная зима. В больших изразцовых каминах горел огонь и отбрасывал трепещущие отблески в полутьму дома теней, на его многочисленные пороги и ступени. Дом теней  стоял в снегу. Северная зима длинная и суровая, и хороши в ней только звёзды, ярко сияющие на небе.

   Ах, Вероничка, ты прошла через тяжёлый и тёмный порог, но в доме теней   много и  других порогов и ступеней, которые ты должна пройти. Не упади, Вероничка, и думай о том, что над домом теней, всё также, сияют вечные звёзды.

   Пришла зима. Но разве зима это не время для карнавала? Поют скрипки, флейты зовут, а в отдалённом рокоте барабанов слышится звон колокольчиков – маскарадный вихрь жизни начинается. Не начался ли он и для тебя, Вероничка? Разве не здесь люди легко меняют свою внешность? Надевают одежду, более привлекательную или более безобразную, чем до сих пор носили, а на лицо - маску, которой не было раньше. А возможно, что до этой минуты ты видела только маски, а сейчас люди их сняли и предстали перед тобой такими, какие они есть на самом деле? Ах, Вероничка, известно, что и в жизни порой кто-то носит маску или её снимает. И когда мы сами снимаем маску, а когда нет? Карнавал жизни это беспорядочный вихрь. Мы смеемся и плачем, надеемся и заблуждаемся, ненавидим и любим в его пёстром кружении, но мы знаем, кто мы сами и кто все остальные? Масок так много, кто в них может  разобраться? Часто это очень трудно, Вероничка, и час, в который мы увидим всех без масок, это наш последний час, а дальше карнавал жизни будет  уже кружиться без нас…

   Была зима, и выпало много снега.
   Но  поют скрипки, флейты зовут, а в отдалённом рокоте барабанов слышится звон колокольчиков. Но, всё-таки, зима - время карнавала, не так ли? Поэтому, не было ли  само собой разумеющимся, что Улли Ульберг звала на маскарад в замок Иррелог?

  Вероничка, собираясь на бал в Иррелог, стояла перед зеркалом и довольно себя оглядывала. Триумф молодости  усиливал её пёстрый наряд, и магистр Колпачок, сидевший в картонной коробке, с удовольствием наблюдал за Вероничкой.  Волосы Веоронички  украшала сверкающая золотая нить тонкой работы, какие некогда носили дамы во Флоренции. Кристина, хотя и предложила ей все свои  узорчатые платки ради такого случая, но она ими не воспользовалась,  вежливо объясняя, что они не подходят ни под одну культуру или стиль.

   Пётр и Верный стояли немного в стороне и  восхищались Вероничкой.
Верному, конечно, было всё равно как одета Вероничка, животные всегда к нам относятся одинаково, оденем ли мы королевскую мантию или нищенские лохмотья. Но Петру Вероничка казалась несказанно прекрасной, и он почти жалел, что не едет на бал-маскарад.  Хотя Улли Ульберг его тоже  пригласила, но он был слишком застенчив, чтобы отважиться  пойти туда, где было так много незнакомых людей.
                - Вероничка, ты прекрасна, - сказал он пылко.
   Вероничка смущённо поправила украшение в волосах, однако её это обрадовало. Не стал ли Пётр тоже другим, по сравнению с тем, каким он был в детстве? Носил ли и он маску? Поют скрипки, флейты зовут, карнавал жизни начинается. И не изменились ли и остальные  в её глазах, например, дядюшка Йоганн? Вероничка над этим задумалась. Потом кивнула головой.
                - Я должна, всё-же, хорошо выглядеть, если еду в замок Иррелог, -  сказала она.
                - Мужчины восхитятся, когда тебя увидят, Вероничка, - произнёс глупенький Пётр, - и в его голосе прозвучали особенно глубокие нотки. Вероничка это хорошо почувствовала.
                -  Мне мужчины безразличны, - сказала она гордо.
                - И я тоже, Вероничка? – спросил Пётр тихо.
                - Ах, улыбнулась Вероничка, -  я ведь тебя не считаю, когда говорю о других.
    Вероничка имела ввиду их дружбу, но  Пётр в её словах почувствовал, что его она исключает.  Конечно, он знал, что не может принадлежать  к этим другим. Он опустил голову и его рука невольно, в поисках опоры, погрузилась в шерсть Верного. Так он делал когда-то, когда был маленьким мальчиком, если ему нужна была помощь. Пёс с Петром состарился и знал каждое движение его несчастной души.
   Вероничка поняла, что ранила Петра.
                -  Ты так это не должен понимать, Пётр, - сказала она участливо, - ты и я,  мы же всегда вместе, и вообще было бы лучше, если бы ты тоже  пошёл со мной. Ты мог бы быть моим защитником.
                - Там же будет дядюшка Йоганн, - сказал Пётр.
   На щеках Веронички появился лёгкий румянец.
                - Ах, да, - сказала она смущённо, - конечно, там будет дядюшка Йоганн.

   Магистр Колпачок вылез из своей картонной коробки и состроил рожицу. Вероничке показалось, что магистр Колпачок в последнее время  ведёт себя несколько дерзко.
                - Ты выглядишь как королева, - произнёс Пётр с усилием - он с трудом подбирал слова, если хотел что-то выразить.
                - Я бы посвятил тебе стихи, как это делали рыцари своим королевам.  Но я не сумею.  Я не умею даже писать. Только рисую  отдельные буквы, но не могу  их соединять - нет,  с этим я не справлюсь - мне постоянно для этого чего-то не хватает. Часто мне кажется, Вероничка, что вокруг меня ночь. Я не умею это описать по-другому, но как-то приблизительно так.
   Пётр выглядел очень печальным.
   Вероничка взяла его за руку и посмотрела ему прямо в глаза, которые медленно наполнялись слезами.
               - Однажды и для тебя наступит утро, Пётр, поверь мне.
               - Я верю, - ответил глупенький Пётр дрогнувшим голосом.
   Несколько минут спустя Вероничка отъехала в санях  на зимний вечер в Иррелог.

                *

  Вам знакома северная зимняя ночь?  Вы знаете, что значит бесшумно мчаться  блестящим санным следом по снежной искрящейся равнине? Белое пространство лишь на самом краю горизонта переходит в тёмную синеву, с рассыпанными по ней золотыми звездами. Ветви елей низко склоняются под тяжестью снега, и если вы промелькнёте тенью мимо одиноких дворовых  построек, то навстречу вам замерцает слабый свет окон, а на заснеженных крышах заблестят сосульки. Всё чудесным образом укрыто, как будто бы, от самого горизонта накинут плащ из множества кристалликов. Это  сказочный королевский плащ,  в котором блестят бесчисленные алмазы, и под ними дышит в трескучие морозы жизнь, так горячо как никогда раньше. Человеку кажется, что нет ничего невозможного, и должны расцвести изо льда и снега волшебство и синие цветы – и едет он постоянно всё дальше и дальше бесконечной равниной…

   Так ехала Вероничка в замок Иррелог.
    Улли Ульберг назвала свой праздничный вечер «Карнавал во Флоренции», и множество пёстрых масок в освещённом свечами зале должны были создать видимость юга в снежной ночи Иррелога.
  Она заказала в теплицах редкие цветы, которые теперь клонили свои головки в хрустальных вазах, и выдыхали запахи лета в сердца и чувства людей.

    Но Иррелог не был Флоренцией. Что, в старых коридорах и залах до сих пор не висели невидимые увядшие венки прошлого, сплетённые невидимыми руками?  И эта затхлость странно смешивалась с  дыханием свежих цветов, но это никого не заботило. Не светили ли среди разожжённых праздничных огней коварные огни Ирелога? Не выступали ли из седых стен крадущиеся тени, чтобы включиться в танцующий вихрь живых?  Что-же, никто не разобрался в знаках и символах  Иррелога?

   Ах, Улли Ульберг, Иррелог не Флоренция. Но ты вызвала призраки  из обоих этих мест. Сейчас они стоят вокруг тебя и танцуют с тобой. Как ты с ними расплатишься? Может быть, каждый хочет взять что-то от твоей души? Не зажгла ли ты всем им пылающие свечи и не пригодятся ли им цветущие цветы?
   Поют скрипки, флейты зовут и на разноцветных бальных нарядах бренчат колокольчики.  А вдали поёт свою песню прибой. Думай об этом Улли Ульберг. Невозможно среди опьянения танцами услышать плач скрипок, жалобный голос флейты, а в звоне колокольчиков звук разбившегося стекла? Ах, кто бы об этом подумал! Сегодня её праздник,который  она приготовила для него, сегодня, как, возможно, когда-то – карнавал во Флоренции!

  И Вероничка танцевала без устали, со всей силой первого переживания молодости. Ей нравилось то, что она была желанна и  нравилась. Часто ей  казалось, что эти танцы, в свечами освещённом зале и такой одежде, с блестящим украшением в волосах,  для неё не впервые  -  не было ли этого когда-то в прежние времена?  В её памяти поднималось отдалённое, едва осознаваемое, неясное воспоминание о ночных видениях, начинающихся ужасным человеком в красной кокарде и пением Марсельезы. Не был ли один из появлявшихся тогда образов тоже из Флоренции,  и не было ли там, как сейчас, дядюшки Йоганна и Улли Ульберг? Но пели скрипки, флейты манили, и Вероничка уже не думала о ночных видениях. Ведь сегодня она была здесь, в Иррелоге, сегодня она была молода, весёла и счастлива. Почему бы она должна была думать о чём-то другом? Только мельком, на мгновение, она вспомнила о своём друге, который остался дома один. Ей его было жаль, но, всё-таки, было хорошо, что он с ней не поехал. Убогого Петра люди узнали бы и под маской. Вероничку подхватил карнавал жизни, и она ему предалась всеми  своими чувствами, а когда с ней танцевал Йоганн Путник, то ей казалось, что вокруг неё исчезали люди, свечи и цветы пропадали, а время останавливалось.
   Ах, Вероничка, время не остановится никогда – часы в Иррелоге отбивали один час за другим…

   Вероничка отъезжала с последними гостями. Напрасно она оглядывалась, ища Йоганна Путника. Возможно, что он шёл в это время с кем-то другим? Ведь здесь было так много людей. Кони побежали, и сани помчались в зимней ночи. Вероничку знобило. Она плотнее прижала  шёлковую шаль к шее и плечам. Ей показалось, что у неё горячка.
   Снег падал большими хлопьями.

                *

   Зал в замке Иррелог был наполнен тяжёлыми запахами погасших свечей и увядающих цветов. Так заканчиваются все пьянящие празднования. За карнавалом жизни следует Пепельная среда. На мягкой мебели обитой парчой, то тут, то там лежали забытые маски. Сколько людей  сегодня действительно сняли маски? И сколько тех, кто оставили их на своих лицах? Как чужие самим себе были все те люди, которых созвали поющие скрипки и манящие звуки флейты на несколько убегающих часов!
   Улли Ульберг стояла перед Йоганном Путником. Они были в  зале одни.
                - Йоганн, - проговорила она, - пойдём ещё на минутку ко мне наверх.  Я хочу  закончить этот день в твоём обществе. Ведь это был наш карнавал, фролентийский  карнавал!
   Йоганн Путник, молча, пошёл за ней.

   Будуар Улли Ульберг был нежно розового цвета. Он был обставлен старинной итальянской мебелью с позолоченными украшениями, которые блестели в свете горящих на люстре свечей. У дивана стояла хрустальная ваза с возвышающимися на высоких ножках красными розами. В комнате стояла глубокая тишина, тишина, вызванная большой усталостью, в которой, надёжно укрывшись, человек мечтает отдохнуть.
               - Йоганн, - сказала Улли, - разве это  не был  настоящий флорентийский карнавал? Не происходило ли всё это уже однажды,  и не были ли мы там оба, как сегодня? Знаешь, когда это было?
               - Это было давно, Улли, во Флоренции, в 1527 году.
    Улли Ульберг отвернулась.
               - Йоганн, - это было тогда, когда во Флоренции вспыхнула чума, ах, страшно подумать.
               - Вижу, что ты хорошо знаешь историю Флоренции, Улли.
   Улли  засмеялась.
               - Как же не знать? Я  этим довольно много занималась во время своих путешествий по Италии.
               - Многие из этих событий ты и сама пережила, Улли.
               - Ты имеешь ввиду чуму во Флоренции, поэтому и  назвал этот год?
               - Да, Улли.
               - Но, Йоганн, это осталось в прошлом, когда-то многое было ужаснее, но было и тогда  нечто прекрасное, и мне кажется, что я бы вспоминала только об этом хорошем. Мы не можем пройти часть этого пути снова вместе? 
               - Нехорошо, когда человек возвращается назад.  Если он снова встретится с людьми из прошлых жизней, то должен смотреть вперёд и строить новые пути.
               - Что-же, неправильно призывать назад счастливое время, Йоганн?
               - Это, конечно, неправильно, Улли, и было бы ещё неразумнее  думать, что духовные законы можно измерить узкими местными мерками. Ничего неправедного не протиснется между чистыми душами, но сегодня, возможно, несущественно то, что было существенно в тот раз. И если человек зовёт вернуться  время, то с ним придёт и кое-что из того, чего он не звал.

   Улли Ульберг склонила голову в королевском смирении, как это делают только благородные женщины.
               - Для меня это и сегодня ещё  очень существенно, - сказала она тихо.  Поцелуй меня еще раз, как  тогда, Йоганн.
   Йоганн Путник склонился и поцеловал Улли. 
   Издали донёсся бой часов. В хрустальной вазе одна роза склонилась, а её красные лепестки неслышно осыпались на ковёр.

                *

   Йоганн Путник один вышел в холодную  ясную зимнюю ночь. Снег перестал идти и на небе в золотом сиянии мерцали звёзды.

   Улли Ульберг осталась в своём будуаре и  с полуоткрытыми губами  долго и мечтательно смотрела перед собой.  Ее нога касалась лепестков розы лежащих на ковре.
    Потом она встала и торжествующе потянулась перед высоким зеркалом. Да, она была красива сегодня, как тогда, когда была благородной флорентийской дамой тех лет - когда это было?  В 1527 году сказал Йоганн. И сегодня был ее карнавал, карнавал ее жизни, флорентийский карнавал!

   Она ещё раз хотела взглянуть на свой собственный образ, опьянивший Йоганна, которого она любила тогда, любит сегодня, и  будет любить всегда. И если это была дорога назад, то лучшего она, всё-таки, не могла себе  представить! Или это было несущественно, как сказал Йоганн? Ах, нет, для неё это точно было существенным.

    Улли Ульберг счастливо засмеялась и посмотрела в зеркало. Но в зеркале она увидела не своё изображение. В нём отразилась фигура в отрепье, с бичом в жёлтой костлявой руке,  и с маской на лице. Фигура сняла маску, и  на неё посмотрела пустыми глазницами страшная голова смерти. Флорентийская чума!
   Улли  вскрикнула и  убежала в свою спальню.

   Ночь эта не стала карнавальной ночью, и Улли Ульберг не мечтала о поцелуях возлюбленного. Она видела факелы на темных улицах, закутанные фигуры несущие носилки, и слышала, как церковные колокола плакали "Miserere". Это был карнавал во Флоренции, который она сама позвала.

   Она проснулась рано утром и попыталась забыть  о лихорадочном призраке ночи.  Ведь всё это было бессмыслицей и обманом! Настоящими были только  поцелуи, которыми она обменялась с Йоганном.  Не была ли она молода, красива и сильна настолько, чтобы  справиться со всеми призраками?

   Она посмотрела в окно. Может быть, ещё можно разглядеть в снегу следы Йоганна. Ведь он прошёл парком, когда возвращался в  дом теней.  Но выпавший  снег, всё глубоко спрятал под белым покрывалом. Как быстро заносятся следы человека! Выпадет на них ночью снег и, как будто бы на эту землю, человеческая  нога никогда не ступала…

   Улли взяла себя в руки.
   Следы любимого может занести снег – но они продолжают жить в ней,в её сердце ещё продолжали звучать удары вчерашних часов, отзывающихся в её крови! Только это было живо, все остальное было лишь тенью и лихорадочным сном.  Нет, никакая дорога не возвращала её в прошлое, она бы не хотела, чтобы эта дорога вела  назад. А ужасный ночной образ  в зеркале, был ничем иным как просто обманом, он должен  быть только обманом, она хотела сама себя в этом уверить. На своём солнечном пути она не потерпит никакой тени!  Если это появление действительно существовало, то оно должно оставить на зеркале след. Она хотела сразу в этом убедиться – ведь блестящая  зеркальная поверхность не покажет ей ничего иного, кроме её  собственного красивого и гордого изображения!
   Улли Ульберг встала в своём будуаре перед высоким зеркалом и посмотрела в него.  Через всю его поверхность, от одного угла до другого, тянулась большая трещина.
    Оно было отмечено флорентийской чумой.
               
                *
 
   После карнавала в Иррелоге наступил тихий,  немного печальный, зимний день.  Йоганн Путник, погружённый в чтение старой книги, сидел один в зеленой комнате.  Зеленая комната стала теперь более дружественной и светлой, и рисованную книгу Серой дамы уже никто не оживлял, потому что она  оставила дом теней и давно переступила порог в другой мир. Это случилось тогда, когда стало светлее в халмарском храме, а живые и мёртвые пережили в нём  Богослужение.
   В зелёную комнату вошла Вероничка, и Йоганн Путник отложил книгу. Вероничка села с ним рядом.
                - Я не мешаю тебе, дядюшка Йоганн?
                - Нет, Вероничка, но почему у тебя такой торжественный вид? 
   Вероничка повернула к нему голову: ты ещё долго был вчера в Иррелоге, дядюшка Йоганн?
                - Нет, Вероничка, не слишком долго. Я пошел домой пешком. Была  чудесная ночь, и после разноцветной суеты масок, мне захотелось чего-нибудь  другого. Ты хорошо повеселилась, детка?
                - Я думаю, что я уже не ребенок, дядюшка Йоганн. Ведь  я  вчера была на карнавале  взрослых. Было хорошо, только мне совсем не понравилось то, что ты танцевал с Улли Ульберг.
                - Почему бы мне с ней не танцевать? – спросил Йоганн по-дружески.
   Магистр Колпачок тревожно поёжился под картиной Серой дамы.   
                - Вероничка, не упади, - взывал он тихонько, - не ходи через этот порог, там ожидает тебя тернистый путь.

   Вероничка слышала магистра Колпачка, но, как будто бы, издалека.  За спиной Веронички возвышался  Ангел с подсвечником и тремя огнями. Красное пламя яростно пылало. Оно было больше  двух остальных. Но Вероничка этого не видела. Да, на переплетённых дорогах жизни нам красный огонь слепит взор, если пылает сильнее, чем синий и золотой.
                - Почему? – повторила Вероничка вопрос нерешительно.
Потому что хочу с тобой танцевать я, потому что я хочу, чтобы ты был только моим, потому что я люблю тебя, дядюшка Йоганн, вот почему.
    Ее губы задрожали от еле сдерживаемых  слёз.
    Йоганн Путник взял Вероничку на руки, заботливо и нежно, как очень хрупкий предмет из тонкого хрусталя.
                - Посмотри, Вероничка, - сказал он, это действительно прекрасно, что ты  меня любишь, и я люблю тебя больше, чем  всех остальных.  Но я не могу принадлежать только тебе, детка.  Люди, которые  незримо носят серебряные доспехи, которые и ты тоже видела, посланы для выполнения задачи, они с ней обязаны справиться. Им нельзя принадлежать только одному человеку, так как они должны служить своей  задаче. Часто это бывает тяжело и для них, и для других, но это бремя, которое они взяли на себя. Ты должна это понять, Вероничка.
    Вероничка кивнула.
                - Я знаю, что ты меня любишь, дядюшка Йоганн. Но я тебя люблю ещё по-другому. Я люблю тебя так, как меня любит Пётр.
   Йоганн Путник бесконечно нежно погладил её по волосам. 
                - Мы уже однажды так любили друг друга когда-то, Вероничка.  Это было в предыдущей жизни, в Париже.  Не желай, чтобы это время повторилось. Так как то, что есть сегодня, это лучше для нас обоих, поверь мне.
               - Не упади, Вероничка, в доме теней так много порогов, - шептал магистр Колпачок, стоя под картиной Серой дамы.
               - Так случилось потому, Вероничка, - продолжал Йоганн Путник, - что для тебя начался маскарадный вихрь жизни и на твоём подсвечнике запылал красный огонь. Он должен успокоиться, и склониться к золотому огню, как это случилось с синим огнём. Потом  все три огня будут гореть мирно, и вчерашний день, день нынешний и  день завтрашний  успокоятся объединившись. Ты теперь должна попытаться  разобраться в своей душе, в противном случае ты возьмёшь на свои плечи слишком тяжелое бремя – тяжелее, чем тебе было суждено. Да, я знаю, что Пётр тебя любит, но на этот раз этот путь для тебя непроходим - идти рядом с духовно отставшим человеком. Это прядение из прошлых времён,  и сейчас не время для его распутывания. А значит,решить  любишь ли ты меня так, как Пётр тебя, тоже слишком тяжёлая для тебя задача. Видишь ли, от того времени, когда мы жили вместе и любили друг друга, я прошёл немного дальше. Сейчас я оглядываюсь назад и жду тебя, когда ты ко мне подойдёшь. Но для этого нужно, чтобы ты сама себе подготовила серебряные доспехи, и ты этого тоже хотела, когда в вечерней заре  увидела Монсальват, город Света. Для этого Бог тебя и послал на этот раз на землю, и если тебе это удастся, то мы пойдём снова вместе, как в прошлый раз, когда мы любили друг друга.  Сегодня я здесь только затем чтобы помочь тебе. Могу дать тебе то, что должен отдать, но не могу, Вероничка, принять от тебя никакого дара. Однако, мы подарим друг другу многое, если ты научишься носить щит Граля.
   Вероничка взглянула на Йоганна Путника.
                - Думаю, я это понимаю, - проговорила она медленно, - но как мне найти щит и доспехи, дядюшка Йоганн?
                - Это труднуй путь, который ведёт  через много порогов и ступеней, Вероничка. Но ты храбрая, и добрая, и прошла по нему уже довольно далеко. И бремя при этом надо нести также терпеливо, как это делал старый  Аарон Мендель.  Но то бремя, о котором ты говорила, тебе брать нельзя. Оно будет слишком тяжелым для  тебя, Вероничка.
     Вероничка загляделась вдаль.
                - Я хочу отыскать щит и оружие, чтобы мы пошли вмести раз и навсегда. Так, дядюшка Йоганн?
     Йоганн Путник поцеловал Вероничку в лоб, а с картины им улыбалась Серая дама. Сквозь облака на небе пробился луч солнца и запупался в Вероничкиных волосах. 

                *

   Ночью Вероничка увидела стоящего перед собой Ангела.  Он высоко  держал  над ней подсвечник с тремя огнями. Красный огонь беспокойно полыхал, также как билось Вероничкино сердце. Но Ангел поднял над ним свою ладонь, и красное пламя понемногу стало успокаиваться. Потом оно приклонилось к золотому огню посредине, и Вероничка заснула.
   В ту ночь домом теней  овладел глубокий мир.  Но он был неожиданно прерван и  Вероничка внезапно проснулась. 

   Колокола Халмара звонили о пожаре. На улице вдалеке пылало яркое зарево, как если бы там сверкали молнии. Магистр Колпачок залез на оконную раму и выглянул наружу.
                - Замок Иррелог горит! – закричал он Вероничке.
Красные  товар-ищи, воспользовались горящими  карнавальными свечами Улли Ульберг, чтобы снова разжечь огонь, спящий под пеплом.

   Колокола  Халмара  громко плакали,  жалуясь морозной зимней ночи. А рядом с замком Иррелог пел свою старую песню прибой о призраках,  разыскивающих свой товар унесённый морем. И красные  товар-ищи,  с башни Иррелога, кидали вниз своё факельное  огненное зарево, освещая им белый снег далеко вокруг.