Призрак Офицерши

Серия: Вокзал для двоих

Так сложилось, что вся моя жизнь связана с вокзалами. Самолеты, автобусы, поезда…
В детстве родители брали с собой в командировки, возили на моря, позже отправляли отдыхать в лагеря, оплачивали туристические поездки. Потом  в дорогу отправляла профессия.
Очень рано я поняла, что именно на вокзалах как-то особенно обнажаются человеческие судьбы. Из нескольких фраз порой складывается целая история. Бывает она комичной, но чаще совсем наоборот.
С  Офицершей Тосей несколькими чужими фразами не ограничилось…

В тот день надо было ехать в Нальчик. Задание соприкасалось с военной тематикой, а потому спутником моим был военный журналист, подполковник Сергей Фечерин.
Мы собирались пройти в зал ожидания, но дорогу нам преградила компания выпивших бомжей. Мужчины подтолкнули ко мне маленькую, очень худенькую и невероятно грязную старуху.
- Тоська! Проси барыню, кланяйся! Подайте, мол, дамочка, на пропитание, шесть  дней не жрамши.
Старушка поклонилась:
- Подайте, дамочка, на пропитание. Шесть дней не жрамши…
Она хитренько улыбалась и протягивала крохотную ладошку.
Ситуация до боли знакомая. Мне всегда трудно отказать, и в ближайшем доступном месте, кармане или сумке, держу несколько десяток. На этот раз, как назло, не приготовила.
Сергей отстранил меня, достал из кармана мелочь и протянул просительнице.
Та перевела взгляд на Фечерина, что-то осмысленное и трезвое промелькнуло в ее не потускневших почему-то от возраста и пьянки синих глазах. Она оттолкнула протянутую к ней руку, плечиком резко отстранила одного из ее собутыльников и бросилась прочь.
На ходу обернулась, покачала головой, сжала ладонью рот и уже с трудом добрела до скамейки.
Один из мужиков схватил мелочь, чертыхнулся, что мало, но, прихватив приятеля, ретировался. О старушке они забыли.
- Сережа, что с тобой?
Фечерин стоял, как вкопанный, не отводя взгляда от бомжихи. Я знала это выражение его лица: он был потрясен, он узнавал.
- Сережа! Ты, что, призрак увидел?
- А?.. Извини.
Он порывисто достал портмоне. Достал несколько сотен, две тысячерублевых купюры. Две карточки.
- Слушай, у тебя есть наличные?
- Конечно. Дай тысячу-две, сниму, верну.
Поняла, что не стоит спрашивать, сам расскажет. Дала деньги.
- Подожди меня, пожалуйста. Всего несколько минут.
И пошел к старушке.
Я была поражена. Они крепко обнялись. Высокий, плотный мужик, такое повидавший в жизни такое, что многим и не снилось, готов был заплакать. А крохотная женщина рыдала у него на груди и в ответ на его слова часто-часто кивала головой.
Наш поезд уходил через пять минут.
Человек дела, Фечерин оторвал, наконец, женщину от себя, дал деньги и стал что-то обещать. Старушка снова быстро закивала головой и улыбнулась сквозь слезы.
Сергей подхватил наши чемоданы, бросив на ходу:
- Потом, позже. Бежим.
Мы так и не уснули этой ночью.
Под стук колес проговорили до четырех утра.
Редко плачу. Но это был тот самый случай.

… Истерзанная женщина подползала к краю скалы. Она давно уже не чувствовала боли от ран. Что эти царапающие ее несчастное тело камни! Эти колючки! Душу они не задевают, а только одна она еще и плакала, и страдала о злосчастной доле Тоси Амориной.
Ее искали, за ней гнались. Тося слышала их голоса. К гортанной речи она привыкла давно, но как она была ей ненавистна. А спасительный уход от новых нестерпимых испытаний во мраке, сырости и духоте заключения приближался мучительно медленно. Да, боли девушка не чувствовала, но ноги и руки едва слушались. Ожоги, порезы, палки исковеркали молодое цветущее тело, превратили чуть ли не в мешок с костями.
И этот «мешок», движимый силой духа двадцатитрехлетней Офицерши, так прозвали ее враги, прополз около трехсот метров от подвала, где ее продержали более двух месяцев до обрыва. Из разговоров афганских головорезов Тося знала, что глубоко внизу протекает горная речка. Спастись девушка не надеялась. Она мечтала только о том, чтобы ее вконец разбившееся тело вода унесла подальше от палачей.
Может, потом найдут ее товарищи и похоронят по-человечески. А посчастливится так и на родину отправят, пусть и в цинковом гробу. Мать с отцом хоть на могилку будут приходить, все им легче.
Оставалось совсем немного, не более полуметра, когда над ней нависла тень. Злые голоса заговорили:
- Ишь, ты, шустрая какая! Не углядели бабы. Слишком жалостливые стали! Бехзад, надо наказать Шаббо! Это она все причитала над Офицершей. Убить мало, наверное, и выпустила.
- Ты потише! Шаббо надежнее скалы! Твои сестры, Иззатула, виноваты. Они все бегали на русскую снайпершу поглядеть. За любопытство прирезать девок надо!
- Я сам тебя прирежу! Ашрафи и Гульали, как собаки, стерегли эту дрянь!
- Устерегли! Ладно, не будем ссориться, Иззатула. Хорошо, что Абдулбаки уехал, а то всех бы с этого обрыва разом!
- Слушай, Бехзад, а почему твой старший брат так ее ненавидит?
- Он их всех ненавидит!
- Да. Но за других выкуп просил. Или продавал. 87-й год – не 80-й. Можно на пленных и подзаработать. Не все же их даром на тот свет отправлять.
- Иззатула! Что говоришь! Эта девка дядю нашего, уважаемого Ацхака, неуловимого Ацхака, неуязвимого Ацхака и трех его телохранителей в пять минут положила.
- Да?!
- А ты не знал?
- Нет. Что же Абдулбаки с ней делать собирался?
- Он поехал за семьей Ацхака. Чтобы при всех Офицершу в землю живой закопать.
- А-а!
- Бери ее за ноги, я за волосы потащу.
Мужчины наклонились над обездвиженным телом, но от неожиданности отскочили назад.
Что в тот момент помогло Тосе, какая сила дала ей мощный толчок? Сыграло, конечно, свою роль и то, что совсем не офицер, а старший сержант Аморина за три года своей войны в Афганистане научилась хорошо понимать чужой язык. И, конечно же, она уяснила, что за казнь приготовил ей страшный горец Абдулбаки, который на ее глазах зверски убил трех ее товарищей. Один из них, лейтенант Данила Котовский, незадолго до пленения просил ее стать его женой.
Закопать живой в землю! Ее, которая больше всего на свете боялась оказаться в замкнутом пространстве. Она даже в лифте никогда не ездила из-за страха застрять. Врач объяснил – клаустрофобия.
Руки и ноги, грудь, живот вдруг пришли в движение. Ей казалось, она взлетела, но это был всего лишь небольшой рывок. Однако, благодаря ему, Тосе удалось преодолеть пространство до края обрыва, и она полетела в пропасть под жуткие крики ее мучителей…
Очнулась Тося в лазарете. Она жива? Что же произошло? Ведь не было ни шанса. Сосед по палате, вернее, по палатке, в которой размещался полевой госпиталь, рассказал ей, что пролежала она, не приходя в сознание, почти десять дней. Врачи все шептались, что произошло чудо, но так как чудес не бывает в жизни, то Тосе все равно конец. Сломана-переломана, сплошное заражение всего и вся. Ждать отхода можно с минуты на минуту.
Но Тося держалась. Ведь вопреки всему чудо-то случилось.
Тося упала с большой высоты. Но место падения в реку оказалось достаточно глубоким, чтобы ее вытолкнуло на поверхность и понесло по течению вниз. Как уж там она не захлебнулась, было неизвестно. Ей самой уж тем более. До момента пробуждения девушка ничего не помнила.
А подобрали ее наши солдаты на берегу. Она едва дышала…
Сергей Фечерин случайно оказался в том же полевом госпитале. Его легко ранило, и уже несколько дней он приходил сюда на перевязки. О девушке-снайпере, на счету которой было много довольно известных личностей, он слышал и раньше. Сейчас довелось с ней и познакомиться, и поговорить. Так он услышал ее рассказ о последних днях плена и побеге, о том, какие муки пришлось испытать девчонке, которая еще ни разу в жизни ни с кем даже не целовалась. Разве что разочек с Котовским, да и то не по-настоящему.
Молодой журналист и пережившая свою смерть Тося общались почти неделю. Но выяснить, почему противники прозвали девушку Офицершей, так и не удалось.  Она и сама не знала.
Во время второй поездки в Афган, где-то через год, в самом конце войны, Сергей снова услышал об Офицерше. Тося, действительно, была уже офицером. Ей присвоили звание младшего лейтенанта за заслуги. Отметили наградами. Но, увы, посмертно.
Впрочем, слухи ходили разные. Кто-то говорил, что она так и не оправилась от ран, умерла в госпитале. И похоронили ее на чужой земле. Кто-то говорил, что она, не смотря на все беды, встала в строй и погибла от взрыва.
Фечерин долго помнил Офицершу, сожалел о ней. Потом в его жизни было много других войн. Стерлась из памяти Тося Аморина.
И вдруг…
Тогда, на вокзале, ему сначала показалось, что он увидел призрак Офицерши в бомжихе. Да нет, не может быть! Она мертва. Да если бы и жива была, то ей далеко до старости. И почему так! Бездомная, пьяная, известная снайперша Офицерша.
Глаза! Глаза, они те же. Только и жили тогда в маленьком, худеньком, очень несчастном теле – синие-синие и близко посаженые, под густыми белесыми бровями.
А она его узнала сразу, постаревшего, возмужавшего и несколько располневшего, почти седого. И убежала. Недалеко.
И у нее было мало времени, чтобы все рассказать о себе. Но хватило двух минут, чтобы узнать главное.
Вернувшись домой инвалидом, Тося осталась брошенной своим государством. Той властью, которая послала ее на бездарную, жестокую войну не по правилам.
Семьи у Тоси больше не было. Родители отмечали серебряную свадьбу в ресторане. Отец напился. Мама села за руль и не справилась с управлением. Машина упала в реку. Брат не сообщил сестре об их смерти. Каким-то образом смог продать двухкомнатную квартиру и исчез с деньгами. Может, повезло, а может, убили. Были еще родственники какие-то. Но до Тоси им дела не было.
Почти год добивалась Аморина справедливости.
Чем все кончилось? Разве не понятно?
Впрочем, нет, не так.
После долгих лет безнадежного пьяного скитания подполковник Фечерин вернул  Антонину Семеновну к нормальной жизни. Вернувшись из командировки, он, как и обещал ей, нашел и отвез боевую подругу к своей старенькой, но еще очень энергичной, маме в деревню.  Добрая женщина отпоила молоком, откормила мясом и фруктами, нарядила, выходила Тосю.
На удивление, очень быстро бывшая снайперша, бывшая бомжиха освободилась от тяги к спиртному. Стала помогать по хозяйству.
С согласия и полного одобрения сына Людмила Ивановна Фечерина переписала дом на свою помощницу.
Хороший конец?
К сожалению, не очень.
Вся тяжелая жизнь Тоси Офицерши сильно подорвала здоровье.
Два года только и прожила она в тепле и ласке.