Мой друг рисует горы

     ПРОЛОГ
  Несколько лет назад я встретил человека, который изменил мою жизнь. Я был довольно сентиментальным в некотором плане, но сейчас.… Сейчас я не могу назвать себя чувствительным. Этот мой новый друг перевернул мое «я» с ног на голову. Все мои знакомые и товарищи пытались оградить меня от общения с ним. Но с каждым днем тяга к нему только росла. Было в его речи и внешности нечто загадочное. Теперь я подозреваю, что был в него влюблен. Не в том смысле, что в животе играли бабочки при его виде, нет, а в смысле дружеской любви. Возможно, я его в некотором смысле жалел, потому что, насколько мне было известно, он был одинок и огражден от той живой жизни в городе. Целый день он сидел в своей коморке и никого не принимал. Порой у меня самого возникал вопрос – как мы с ним сблизились…. И вообще познакомились. Частенько он был груб, и находиться с ним в одном помещении было просто невыносимо, но я возвращался к нему снова и снова, сам не понимая почему. Вдобавок ко всему он был чертовски самолюбив. Думаю, именно поэтому я был его единственным другом. Все остальные просто напросто сбегали прочь. Об отношениях с женщинами следовало бы умолчать, так как к слабому полу тяги у него я не видел. Кажется, не в обиду будет сказано, что он презирал женщин за их «непостоянство и вечный хаос в голове». За все время нашего знакомства я успел жениться на замечательной женщине, которая впоследствии родила мне сына, а мой друг завел кота. Жирного рыжего длинношерстного тяжелого кота, который недавно изодрал диван, купленный на последние деньги моего друга.

  Шла зима ***4 года. Я еще не был женат. Как обычно я навещал своего друга в его однокомнатной квартире, и как обычно он сидел в своем излюбленном кресле и о чем-то думал. Мне всегда было интересно, как долго он может сидеть, не двигаясь.
- Совсем недолго, мой дорогой друг, - услышал я.
- Но как? Как вы догадались, о чем я думаю? - пытаясь скрыть удивление, спросил я.
- Что? Вы о чем-то думали? Простите, я решал свои задачки.
Этот человек никогда не перестанет удивлять меня. Неужели он думал о чем-то похожем на мои мысли?
- А вы не хотите куда-нибудь сходить? В кино или в театр? - предложил я. Давно уже моему другу пора сменить обстановку.
- Идея неплохая, но, пожалуй, я откажусь, - отрезал мой друг.
- Но почему? - недоумевал я.
- У меня есть несколько незаконченных дел дома.
- Например, еще минут 40 посидеть в кресле и помолчать?
- Полагаю, спорить с вами бесполезно, и вы уже купили билеты, - мой друг встал и подошел к окну. Сегодня он был необычайно бледен. Его глаза не горели тем огоньком, которым обычно поблескивали. Его губы были поджаты. Щеки впали, а на лбу выступили несколько морщин и подростковых прыщиков. - Что ж, мистер Хэйвуд, идемте, развеемся, раз вы настаиваете. Я готов выйти из дома хоть сейчас.
- Прошу прощения, мистер Терстон, - усмехнулся я, - вы не хотите сменить халат на что-нибудь более подходящее для выхода на оживленную улицу?

  В театре все было на удивление спокойно. Мой друг сидел, не отрывая глаз от сцены. Честно говоря, мне спектакль не особо понравился. По дороге домой мой друг молчал. Стоило бы обсудить увиденное и поделиться своими впечатлениями, потому что мнение Макса Терстона было для меня довольно важным. Только я открыл рот, как мой товарищ тут же опередил меня:
- Не стоит, я думаю, обсуждать представление, потому что в увиденном я не увидел лишь смысла.
- Мне тоже не понравилась постановка.
- Я знаю. По одному вашему виду можно сказать, мистер Хэйвуд, что отдельные моменты вызвали у вас отвращение.
- Вы как всегда правы. Зря я, наверно, повел вас, Макс, на этот спектакль. Извините.
- Во – первых, хватит этих глупых формальностей, мы с вами знакомы почти год. А во – вторых, вы хотели развеять меня и привнести приключений в мой скучный образ жизни. Вам удалось, с чем и хочу вас поздравить, Рори, - улыбнулся мой приятель и по – дружески похлопал меня по плечу.
Дойдя до его дома, я хотел было пойти к себе, но мой друг любезно пригласил меня на чай.
- Я и так целый день был у вас, - начал я, - вы еще что – то не договорили?
- Послушайте, Рори, я хочу вас попросить об одном одолжении, - мой друг отпил немного кофе из своего стакана, - не могли бы вы эту неделю ночевать у меня? Если вас это не обременит, конечно.
На минуту в моей голове появились ужасные мысли. Что случится на этой неделе с Максом? Что я должен делать? Что ему ответить?
- Нет, мне нетрудно, - ответил я, - но где я буду спать?
- На диване.
- А вы?
- В кресле.
- Это невозможно. Вам нельзя спать в кресле. Тем более оно не раскладывается, - моему возмущению не было предела. Выдумал тоже. Что это за шуточки такие?!
- Мистер Хэйвуд, я прошу вас об этом как единственного близкого мне человека. Если бы это не было важно для меня, я бы обратился к миссис Стоун, - мой друг встал с кресла и прошелся по комнате, - вам нужно только ночевать у меня.
Я не мог отказать Терстону, особенно после столь пламенной речи. И мне было чертовски любопытно, что опять задумал этот интриган. Неужели он снова впутался в историю? А вдруг ему нужны деньги? А что, если его хотят убить?
- Хорошо, Макс, завтра я частично перееду к вам, - выдохнул я и допил свой чай.

  Вот и наступило морозное утро, когда я собрал все необходимые вещи и перебрался в коморку своего друга. Надеюсь, эта неделя пройдет быстро и безболезненно. Войдя в квартиру, я не обнаружил Терстона дома. Редкий случай. Думаю, именно поэтому сегодня ужасно холодно. Мороз пробирает до костей. «Положу пока свои вещи на диван», - подумал я, как вдруг входная дверь открылась, и на пороге я увидел прелестное создание с глубокими серыми глазами, длинными ярко – рыжими волосами и ростом около метра семидесяти. Она обвела взглядом комнату, где стоял я, и не решалась заговорить.
- Я могу вам чем-нибудь помочь? – наконец спросил я.
- Это вы Дэниэл Клейн? – ответила вопросом на вопрос девушка.
- Простите, вы, наверно, ошиблись. Никакого Дэниэла здесь нет и никогда не было.
- Но он мне сказал, что живет именно тут, - милое создание шагнуло вперед, тихонько закрыло дверь и опустило голову, - неужели он обманул меня?
- Может, вы опишете его? – я подошел к ней и жестом предложил присесть. Она медленно прошла вдоль комнаты и рухнула в кресло Макса.
- Он высокого роста, темные волосы, голубые как море глаза, всегда побритый и улыбается, - начала девушка, и машинально в ее словах я узнал Терстона. Но с чего она взяла, что его имя – Дэниэл? Кого он обманывает: меня или ее. И почему его нет дома? Он скрывается? Скрывается от этой красавицы?
- А где вы с ним познакомились, можно узнать? – я был в шоке. Мое тело тряслось от возбуждения. Гнев переполнял меня.
- На автобусной остановке возле Скиллет – парк. Так вы его знаете? – девушка посмотрела на меня в надежде на положительный ответ.
- Я так думал, но теперь не совсем уверен.
В эту минуту дверь вновь распахнулась, и в комнату огромными шагами вошел Терстон.
- Дэниэл! – воскликнула девушка и подбежала к Максу.
- Ах, Анна, я вас ждал чуть позже. Прошу прощения за опоздание. Я вижу, вы успели познакомиться с моим другом? – он мило улыбнулся и подошел к шкафчику, висевшему на стене.
- Мы успели лишь обменяться несколькими вопросами, мистер Клейн, - девушка улыбнулась мне.
- Желаю вам с ним поближе познакомиться, Александр – замечательный человек и друг, - Макс подошел к рыжеволосой нимфе и отдал ей какой-то конверт, - все, что вам нужно, находится здесь. Ни больше, ни меньше.
Девушка поклонилась, вновь улыбнулась и быстро удалилась.
- Рори, я знаю, о чем вы думаете. Да, я лживый двуличный подлец, и к тому же ужасный товарищ и еще более ужасный друг. Но сейчас я должен отлучиться ровно на два часа, а по возвращении я вам все объясню, - Терстон взял с вешалки пальто и вышел. Я ничего не понимаю. Если он обманул эту прелестнейшую даму, сказав не свое имя, тогда зачем было врать еще и о моем имени? Во что он меня втянул? Или он наоборот меня от чего-то остерегает? Что  ж, на все мои вопросы сможет ответить лишь Макс Терстон.

  Мой друг вернулся ближе к полудню. Честно говоря, я забыл о его обещании, и поэтому не ждал.
- Не скучали? - засмеялся Макс, войдя в квартиру.
- Не поверите, мистер Терстон, нет, - я продолжил штудировать местную газету.
- Ненавижу, когда вы меня так называете, - поморщился мой друг, повесил пальто на вешалку и подошел к своему креслу, - я полагаю, вы ждете объяснений, Рори?
- Это уже интересно, - я отложил газету и посмотрел на Макса, - что с вами случилось? - его костюм был целиком и полностью в грязи, - где вы были?
- На улице был дождь, и я немного запачкался, - улыбнулся мой друг и сел в кресло.
- Что вы творите, Макс! - не выдержал я, - ну, зачем вы сели? Кто будет это отстирывать теперь?
- Дорогой мой Рори Хэйвуд, - Макс протянул ноги к коврику. Боже мой, туфли еще грязнее, чем костюм. Такое ощущение, что Терстон чистил конюшню, - вы хотите, чтобы я вам поведал обо всем, или так и будем играть в обиженных малышей?
- Что ж, - вздохнул я, - пытаться от вас что-то скрыть бессмысленно. Поведайте, что это была за дама, и где вы пропадали?
- Все-то вам покажи да расскажи, - Макс подвинул кресло ближе к дивану и наклонился ко мне, - эта рыжеволосая красотка - моя девушка, я на ней женат, штамп стоит в фальшивых документах, после ее ухода я направился в кабак на другом конце города, - не успел я открыть рот, как он выкрикнул: "Шутка" и расхохотался.

  Я заикался и не мог выговорить ни слова. Мне никогда не понять шутки моего друга. Либо у меня нет чувства юмора, либо Терстон слишком испорчен. И как у него получается все разыграть, будто это на самом деле так? Макс полон загадок, которые мне никогда не разгадать, хотя, очень хочется.
- И все же, где вы были? - еле выговорил я с долгими паузами между словами.
- Вы бы видели свое лицо, милый друг, - продолжал хохотать Терстон, - это стоило бы запечатлеть, в старости вместе бы вспомнили.
- Вы объясните мне все или нет? Сколько можно издеваться над моими нервами? - я соскочил с дивана и приготовился ругаться, - вы меня не уважаете? Даже если и так, проявите хоть каплю снисходительности и сострадания. Вы же видите, как я мучаюсь! - после долгого крика на одном дыхании я сел на место. Макс молчал, потупивши взор.
- Я даже не знаю, что вам сказать, Хэйвуд.
- Правду.
  Макс посмотрел на часы, встал с кресла и подошел к шкафу с одеждой. Он сменил костюм, туфли, надел куртку и поспешил к выходу, не сказав ни слова. «Снова никаких объяснений. Его молчание хуже отрицания», - мелькнуло в моей голове. Значит такова судьба. Порой кажется, что жизнь Терстона настолько личная, что в ней участвует только он.

  Пока моего друга не было, я решил обосноваться в его маленькой уютной квартирке. Вещей у меня с собой было не так уж и много, чтобы потратить на их распаковку достаточно времени. Интуиция подсказывала мне, что Макса не будет до самого вечера, поэтому я решил немного прогулять до Корн – авеню. Как обычно там было полно торговцев всяческими мелочами, и я не мог пройти мимо и что-нибудь не приобрести.

  Спустя три часа, я пришел домой – к себе домой – чтобы оставить покупки и вернуться в коморку Макса. Его еще не было. Кресло моего друга пустовало, и мне безумно захотелось присесть. Я подошел к спинке кресла и провел по ней ладонью.
- Хотите прочувствовать его мягкость? – на пороге стоял Макс, держа пакет. От испуга я одернул руку назад, - не переживайте, можете присесть. Хотя давно пора было сделать это. Меня же так долго не было.
- Знаете, я тоже не сидел без дела, - фыркнул я.
- Ах, вы обиделись, мой милый друг, - Терстон снял верхнюю одежду и прошел на кухню, - вы не хотите разделить со мной обед, мистер Хэйвуд? Я тут кое-что прикупил.
- Нет, я обедал, - ответил я. Но на самом деле мне ужасно хотелось есть и не хотелось видеть Макса. Обида на его ложь и дикий юмор, и правда, затаилась где-то глубоко в душе. И в то же время я понимал, что долго это не сможет продолжаться. Терстон вошел в комнату и сел в кресло.
- Тогда и я не буду есть, - сказал он, - дабы не раздражать вас и ваш аппетит.
- Макс, можно вопрос? – робко спросил я.
- Безусловно. Все, что хотите.
- Что вы скрываете?
- Опять эта тема, - вздохнул мой друг.
- Она самая.
- Почему бы вам не забыть ее? – предложил Терстон и положил ногу на ногу.
- Почему бы вам просто не раскрыть все карты? – ответил я вопросом на вопрос.
- Тогда игра будет неинтересной, и я сразу проиграю, - он встал со своего «мнимого трона» и прошелся по комнате.
- А вдруг вы поступаете неправильно и, возможно, незаконно? – Макс остановился.
- То, что верно и правильно, верно и правильно для всех. И вы слишком все преувеличиваете, Рори. Оставьте в покое эти мысли, потому что они пагубно влияют на ваше воображение.
- Скажите хотя бы, куда вы постоянно ходите? – я не вынесу, если он не скажет. Я просто сорвусь и убегу прочь. Прочь из этого дома, этого города и этой страны!
- Я хожу по делам! – крикнул Терстон, - черт подери, Хэйвуд, какое вам дело?! Я не хочу ругаться из-за пустяков, но и сказать вам я тоже не могу. Вы не видите, что этими глупыми мыслями вы мучаете и себя и меня? Это сложно, я понимаю, но попытайтесь забыть обо всем! Проводите время в моем доме так же, как всегда это делали.

  На этом наш разговор окончился.

  Так пролетели два дня. Мы с Максом не обмолвились и парой слов. Его гордость не позволяла заговорить со мной первым, моя обида не утихала, пока не сменилась на волнение. Мне оставалось жить в квартирке Терстона четверо суток, а за все проведенное здесь время я видел своего друга в общей сложности лишь часов пять. Эти прошедшие пару дней Макса не было дома с раннего утра и до позднего вечера, когда он приходил – запирался на кухне и ложился спать только в шестом часу ночи. Здоровье его значительно ухудшилось от регулярного недосыпа. Одни синяки под глазами говорили о многом. Я начал за него беспокоиться, пытался как-то отвлечь его от всего, но мои попытки к примирению были тщетны. Терстон в упор меня не замечал и, по-моему, не желал этого делать. И ведь почти год мы с ним знакомы, а я до сих пор ничего о нем не знаю: где он работает, что он любит, кто его родители, и живы ли они – ничего. И я еще осмеливаюсь называть себя его другом.

  Прошел еще один день. До конца моей командировки в доме Макса осталось трое суток. Сегодня я решил предпринять последний шаг, чтобы помириться с другом, и узнать о нем немного больше. Терстон вернулся в седьмом часу вечера, переоделся в халат и пошел на кухню. Любопытства во мне на тот момент было хоть отбавляй, поэтому я решился посетить его. Подойдя к двери в кухню, я долго не решался войти или элементарно постучаться.
- Рори, умоляю, если хотите войти – войдите, но не царапайтесь и не дышите так тяжело, - услышал я до боли в коленях знакомый голос. Открыв «несчастную», разделявшую все это время меня с моим другом, я не увидел Макса из-за вороха бумаг на обеденном столе.
- Что вы делаете? – это было неописуемо. Макс Терстон, чуждый ко всему человек, сидел в куче исписанных бумажек с ручкой за правым ухом и карандашом за левым. Он был до того бледен, что при тусклом свете лампы я еле-еле смог отличить его от белых обоев. Огромные стопки книг, измятые рваные листочки – все это валялось на полу, потому что стол и мусорное ведро были переполнены.
- Боже мой, какой же я идиот! – воскликнул мой друг, - Рори, вы просто гений! Вы абсолютный гений!
- Что вы хотите этим сказать, Макс? – я отшатнулся от такого неожиданного факта.
- Если функция дифференцируема на всей комплексной плоскости и не является константой, то ее модуль не может быть ограничен, - Терстон взял чистый лист, что-то начертил, написал и снова радостно воскликнул, - только такой дурак как я мог забыть о теореме Лиувилля! Поэтому мои расчеты были неверны. Но теперь…. Теперь я стану главным претендентом на ученую степень! – мой друг соскочил со стула, подбежал ко мне и крепко пожал руку.
- Я ничего не понял из того, что вы сказали.
- Хэйвуд, а вам и не нужно понимать. Я почти год доказывал, что не все компоненты дифференцируемой функции – однозначны. Но вы… Вы – моя муза! Вы – мой гений во плоти! – Макса словно подменили.  Он порозовел от счастья, я еще никогда не видел его настолько радостным и удовлетворенным.

  Утром он быстро выпил чашку кофе, взял со стола бутерброд, собрал все свои записи в портфель и упорхнул. Я же пребывал в легком коматозе. Какие функции? Какие модули? Неужели мой друг – математик? Он ученый? Он доктор наук? Что он пытался доказать? Этого никогда не понять простому полицейскому стажеру. И вновь меня мучают вопросы, на которые я не получу ответов.
Последний день моего пребывания в квартире Макса. С полудня и до восьми часов вечера его не было дома. Вернулся он полный вдохновения.
- Поведаете, чем вы занимались весь день? – начал я.
- Утром пришла телеграмма на мое имя. Пришлось поехать в университет, - коротко и ясно ответил Терстон.
- В университет? – мне показалось, что я ослышался.
- А вы еще не догадались, что я работаю преподавателем высшей математики? – усмехнулся мой друг.
- Я и не задумывался, - томно произнес я.
- Иногда не мешает это делать. Мысли – единственное, что спасает от скуки, - Макс снял пальто и сел в кресло.
- И все же, зачем вас вызвали в университет? – меня охватило жуткое любопытство.
- Помните мои слова о том, что я стану первым в очереди на ученую степень?
- Помню.
- Оказалось – это слова пророка, - засмеялся Терстон, - Рори, спасибо, что были моим вдохновением эту неделю, завтра вы можете быть свободны, и пора бы вам вернуться на работу. Вы без нее совсем зачахли.
- Но откуда вы знаете, что я не работал? Вас же постоянно не было дома, и мы совсем не виделись, - этот человек никогда не перестанет меня удивлять.
- Я заходил вчера в участок, и ваша коллега поинтересовалась вашим самочувствием, - Макс улыбнулся и косо посмотрел в мою сторону.
- К чему вы клоните?
- К тому, что она скучает по вас, когда вы вне полицейского участка.
- И?
- И мне показалось, что она говорила с некоторым волнением в голосе.

  И тут я понял, что мой друг имеет в виду. Моя коллега – Элизабет Кирсти – молодая дама с короткой стрижкой, русыми волосами и зелеными, как весенние листочки, глазами. С Максом и с ней я познакомился в один день, когда поступил на службу в полицейский участок. С первого дня знакомства с Лизой я понял, что эта девушка – та единственная, с кем я хотел бы иметь совместное будущее. Даже та рыжеволосая жгучая красотка Анна не сравнится с Элизой.
- Макс, а у вас была когда-нибудь женщина? – неожиданно для себя задал я вопрос.
- Нет, Рори, не было у меня женщин, и, надеюсь, что не будет.
- Но почему?
- Знаете, дорогой Хэйвуд, женщины в науке, как на корабле, к беде. А я человек науки.
- Вам не одиноко все время одному находиться?
- Лучше умереть в одиночестве, чем прожить всю жизнь в мучениях, милый Рори. Тем более, у меня есть математика и вы, мне некогда скучать, - Терстон задумался.
- Неужели вы никогда не любили? – я не отступался, мне было до чертиков интересно.
- Зато вы, я смотрю, слишком часто это делаете. И не принимайте меня за черствого сухаря, конечно же я любил.
- Расскажите?
- Это долго.
- Опишите ее?
- Она была прекрасной девушкой. Милое молодое дитя с открытым сердцем. Но, поверьте, ничего хорошего от этой любви я не получил, - он говорил это с таким лицом, что мне стало его жаль. Но до сих пор не могу поверить, что Макс Терстон любил! Любил и получил только боль разочарования.

  На следующее утро мне пришлось встать очень рано, чтобы успеть перевезти все свои вещи к себе и вовремя успеть на работу. На входе в полицейский участок меня встретила Лиза.
- Давненько я вас не видела, Рори, - она подошла и по-дружески сжала меня в объятиях. Как всегда она выглядела обворожительно, и от нее пахло безумно дорогим парфюмом.
- Недельный отпуск, - смутился я, - вы как поживаете, Элизабет? Справлялись без меня?
- Без вас было туго, - подмигнула она и улыбнулась, - работы нет, скукота жуткая.
- Что ж, будем менять ситуацию, - улыбнулся я в ответ.

  Мы вместе дошли до кабинета. Всю дорогу, а она лежала через лестницу на четвертый этаж, потому что лифт был сломан, Лиза рассказывала, как все без меня плохо. Естественно это льстило моей персоне, и я все больше смущался, на что Элизабет тихонько посмеивалась. В кабинете ей нужно было переодеться в служебную форму, потому что личную она постирала. Заигрывающим тоном она попросила меня отвернуться, но что-то мне подсказывало обратное. Все же, вопреки своим похотливым желаниям мне пришлось сделать то, что просила женщина моей мечты.

  Рабочий день прошел на удивление быстро, и к шести часам вечера я уже был у себя дома. Как же я скучал по своему мягкому кожаному дивану и большим пуховым подушкам. Не успел я взвалить тело на «ложе», как услышал звонок в дверь. Пришлось снова вставать и идти ко входу. На пороге я увидел вымокшего несчастного Терстона.
- Макс! Что вы здесь делаете? – обомлел я, - заходите! – мой друг вошел ко мне и плюхнулся на стул, стоящий возле комода с одеждой.
- Решил проведать вас, - улыбнулся он, - как ваш первый рабочий день?
- Фактически никак, - начал я, поверив, что моему другу и впрямь интересно, - девять рабочих часов сидели с Элизабет в кабинете и…
- Как интересно, - невежливо перебил меня Терстон, - а у меня спички кончились. У вас не будет лишнего коробка?
- Вы ко мне за спичками пришли? – воскликнул я.
- В общем-то, да. Не из личного же интереса я про работу у вас спросил, - снова улыбнулся Макс. На кухню я пошел с мыслью о том, какой мой друг невыносимо грубый чурбан. Забрав у меня предпоследний коробок, он живо собрался с духом и выбежал. Только Терстон вышел за дверь, как на улице хлынул ливень. В душе я был несказанно этому рад, ибо Максу окупилась его несносность.

  До подготовки ко сну осталось чуть больше четырех часов, которые я решил потратить на себя с пользой – я решил почитать книгу. Чтение меня отвлекло лишь на час, больше я не вынес. Мысль попить чай немного скрасила вечер и приободрила меня, но чай тоже долго никто бы пить не стал, поэтому я решил принять ванну. Пролежав в ванной с четверть часа, я не заметил, как уснул. Проснулся я только во втором часу ночи от холода – вода давно остыла. Приняв душ и переодевшись в спальный костюм, я отправился в постель. Вставать рано – работа. Одна только хорошая мысль меня утешала – я снова увижу Элизабет, которая весь день будет мне улыбаться, льстить, подмигивать и шутить со мной над ни о чем не подозревающем начальством.

  Так прошел месяц. Я не видел Макса, он не очень сильно по мне скучал, и еще я никак не мог простить ему тот коробок спичек. На работе меня повысили до младшего сержанта полиции – теперь мы с Элизабет видимся вдвое реже, но, не смотря на это, наши отношения перешли на новый уровень. Честно говоря, порой я тосковал по своему другу, особенно по времени, проведенному с ним в его коморке. Поэтому я решил навестить его.

  Сразу после работы, бросив все дела и отменив встречу с Элизой, я направился к дому Терстона. Поначалу я думал, что его нет, но спустя пятнадцать минут, мой друг открыл дверь.
- Вы кто? – Боже мой, таким «убитым» я его еще никогда не видел. Пустой взгляд, сморщенное лицо, скрюченная спина, халат, рваные тапки – все это говорило о том, что у Макса депрессия.
- Вы меня не помните? Хэйвуд. Рори Хэйвуд, - ответил я.
- Ну, что ж, проходите, Рори Хэйвуд, - я прошел внутрь. Такое ощущение, что этот малый не убирался в квартире все то время, что мы не виделись. На диване лежало постельное белье, которым он пользовался, когда еще я жил у него, на кресле лежали грязная рубаха и брюки, на ковре хаотично валялись носки, а шляпа, висевшая на вешалке, было настолько испачкана, что я не сразу понял, какого она изначально была цвета.
- Терстон, вы ужасно себя запустили. Когда вы убирали свой хлам последний раз? – решился спросить я.
- Не могу ответить точно, - буркнул он.
- Разве в математике не важна именно точность? – усмехнулся я.
- Не говорите мне о математике! – крикнул мой друг и зарылся в одеяло, - больше никогда не говорите о ней в этом доме. Ничего не хочу слышать!
- Но это же было смыслом вашей жизни.
- Было.
- Вы не получили ученую степень?
- Я – профессор. Но я потерял самое дорогое, что связывало меня с математикой, - я не понял, о чем идет речь.
- Что это? – но в ответ мне никто ничего не прошипел, не проворчал и даже не пикнул. Из жалости к своему другу я решил навести небольшой порядок. В самый разгар уборки я услышал: «Рори, дайте бутылку виски со стеллажа. Второй ящик снизу». В этой частичке Вселенной приказы Макса выполняются быстро и беспрекословно.
- Теперь здесь можно жить, - громко и бодро произнес я, спустя два часа физического труда.
- Благодарю, - послушалось из недр дивана.
  Впервые за свою жизнь я решился присесть в запретное кресло. Только ближе к утру Терстон меня разбудил толчками в плечо и словами о том, что я опоздаю на работу. Своей новой должностью я гордился и безмерно дорожил, поэтому не мог поступить халатно и опоздать.

  Вечером у нас с Элизабет было запланировано свидание, на котором я хотел  рассказать ей о Максе. Мы решили пойти в ресторан на Грин-Дэй-сквер: тихое и уютное местечко, подходящее для переваривания информации о моем друге. Столик был заказан на шесть тридцать вечера, потому что до шести нас задержала работа.
- Что ты хотел мне сказать, Рори? – улыбнулась Лиза.
- Я хотел…
- Будете что-нибудь заказывать? – перебил меня официант, - как вам нравится наш ресторан?
- Безумно нравится! – повысил я голос, - и мы уже заказали!
- Спасибо, все прекрасно, - остановила меня Элизабет. Официант поклонился и мигом удалился. – Не волнуйтесь, мистер Хэйвуд.
- Я хотел тебе рассказать о своем друге.
- Слушаю.

  Мой рассказ длился около двух часов. За всю свою речь я выпил четыре стакана воды, потому что вещал с невероятной скоростью, дабы не упустить что-нибудь важное. Я поведал обо всех причудах Макса, о том, что я у него жил, о том, что теперь он профессор в депрессии и о том, что он полон загадок. В конце истории Элиза засмеялась.
- Я безумно рада, что у тебя есть такой друг как Макс.
Рано или поздно свидание должно было подойти к концу. Я проводил свою возлюбленную до ее дома и направился к себе. По пути мне посчастливилось встретить Терстона.
- Добрый вечер, Макс, - я подбежал к нему и пожал руку, он же лишь холодно взглянул на меня, - откуда вы в столь поздний час?
- С кладбища.

  Мое любопытство восстало из пепла как феникс. Зачем мой друг ночью посетил с визитом кладбище? Почему при встрече он держал руки в карманах? И почему он говорил так тихо? Для получения ответов я проследовал с Максом к нему домой. По началу этот самолюбивый наглец отказывался меня замечать, но, когда он случайно сел мне на колени, я не смог не обратить на себя его драгоценное внимание.
- Ради Бога, извините, милый друг, - опомнился Терстон, - я вас не заметил. Какими судьбами? Время для сна уже.
- Между прочим, я здесь уже с полчаса сижу, - отозвался я, - мы с вами вместе шли от Дьюс - роуд.
- Так долго?
- Да.
- Странно, - проговорил Макс, - и все же, зачем вы здесь?
- Хотел спросить, что вы делали на кладбище.
- Ах, это… - последовала длинная пауза. Эти несколько секунд показались мне вечностью, - я навещал своего старого друга.
- Терстон, ваши загадки пугают меня больше, чем тайны в детективных романах, - я соскочил с дивана, - кого вы могли там навещать?
- Может быть, выпьем? – Макс достал со стеллажа бутылку виски и поставил на стол.
- Издеваетесь?
- Нет. У вас завтра выходной, остаться у меня на ночь вам уже отнюдь не чуждо, - улыбнулся мой друг.
- Наливайте.

  Я никогда не умел пить и не пил, потому что одному только Богу известно, на что способно мое тело в нетрезвом состоянии. Уже после 150г чистого виски голова закружилась, в глазах все расплылось, и я потерял рассудок. Терстон за несколько дней депрессии, наверно, привык к вкусу и запаху алкоголя, которые чужды новичку, вроде меня, в этом деле. Нам с Максом было некуда торопиться, поэтому мы максимально растягивали «удовольствие». Буквально через полтора часа мой друг тоже потерял голову. В бутылке оставалась всего одна седьмая часть всей жидкости, но силы покинули наши тела. Пришло время философии и откровений.
- Знаете что, Рори, - заикаясь, но вполне внятно проговорил Терстон, - хотите я вам скажу одну очень умную мысль, которой меня научили еще в школе?
- Хочу, - еле выговорил я.
- Всегда трудно найти то, что ищешь, не зная главного ингредиента, - улыбнулся мой друг, - к примеру, тяжело найти производную заданной функции, если не знаешь ее формулы.
- Я ничего не понял, но звучит великолепно, - отозвался я и подпер рукой подбородок. Не зря Макс – профессор кафедры высшей математики.
- А вы знали, что самая лучшая в мире птица – это слон? – засмеялся он.
- По – моему, не лишено логики, - моя попытка улыбнуться в ответ провалилась, - хотите я вам тоже кое-что поведаю? Так сказать, открою маленький секретик.
-  Давайте, - махнул рукой Терстон и откинулся на спинку стула.
- Элизабет меня поцеловала, - покраснел я, - это было так неожиданно и… - храп моего друга перебил исповедь. И зачем только я начал эту тему.

  Утром я понял, что ночью немного перебрал – голова ни на секунду не давала забывать о боли в висках. Разум до сих пор был в тумане, и я толком не мог ни в чем разобраться. Макс все еще спал на стуле при всем том, что я провел ночь на диване. В горле все пересохло, хотелось одного – выпить литр воды и обо всем забыть, но неприлично разгуливать по квартире друга, пока он спит. В этот момент мне в голову пришла гениальная, как казалось, идея – сходить в уборную. Вернувшись в комнату, я увидел Терстона, жадно осушающего графин с водой. У меня непроизвольно начала вырабатываться слюна.
- Водички, мой друг? – прохрипел Макс и протянул мне графин. Я схватил его и с удовольствием сделал несколько больших глотков так, что вода потекла по подбородку и шее, - как самочувствие?
- Уже неплохо, - плюхнулся я на диван.
- Хэйвуд, не поймите меня неправильно, но, если об этом узнают мои коллеги…
- Не узнают, - перебил его я, потому что слушать дальше было выше моих сил.
- Я вам вчера обещал рассказать, кого навещал вечером, - продолжил Терстон после риторической паузы.
- Не обещали, но было бы неплохо узнать.
Вдруг мой друг вскочил со стула, схватил меня за руку, и мы оказались на улице. Минут тридцать мы бежали, а я даже не понимал куда. Пробежка по утрам – это здорово, но не с больной головой и жутким запахом изо рта. Мы стояли у входа на кладбище, о котором уже миллион раз говорилось выше. Терстон уверенно зашагал дальше, держа меня за руку, но мои ноги меня уже почти не держали, поэтому я волочился за ним как младший брат. Мы прошли три поворота направо, один раз свернули налево и метров семь прошли прямо. Наконец мы остановились напротив голой могилы. Ни веночка, ни цветочка, ни единого сорнячка не было на ней. Была лишь надгробная плита, фотография и надпись: «Джонатан Стэн Либерти. ***7-***4гг. Помним. Любим. Скорбим».
- Надеюсь, вы помните, что я вам говорил о потере самого важного, что связывало меня с математикой? – Макс присел на лавочку возле могилы.
- Помню, - ответил я.
- Это самое важное – профессор Либерти, - Терстон опустил голову и томно вздохнул, - не хватает бутылки виски.
- Ой, спасибо, мне хватило, - пришлось отозваться мне, - и все же, кто такой этот ваш Либерти?
- Он великий человек! – воскликнул мой друг, - это он привил мне мою любовь к математике! Это он научил меня всему, что я знаю! Это он навел меня на жизненный путь! Знаете, где я пропадал днями и ночами, пока вы жили у меня? У профессора! Он был моим учителем, моим духовным наставником, он был моим другом со школьной скамьи. А сейчас его нет.
- А другие профессоры?
- Они считают меня сумасшедшим, - быстро проговорил Макс, - но это не делает их лучше, поверьте. Они полнейшие дураки, хоть и превозносят свои никому не нужные достижения выше небес.
- А Либерти был другим? – мне до сих пор было непонятно, чем любимый профессор Терстона отличался от остальных.
- Он не вел себя как эгоцентричный циник, - процедил мой друг.
- Вам стоило бы у него этому поучиться, - вымолвил я и улыбнулся.
- Именно поэтому он так быстро скончался – его слабое, доброе, любящее сердце не выдержало удара от увязшего в грязи ученого мира, Рори. Там все друг друга ненавидят, и их изнутри пожирает зависть. Каждый сам за себя. Добро всегда умирает первым, - Макс положил ладонь на могилу профессора и провел ею в попытке сделать поверхность немного ровнее.
- Почему вы ему цветы не носите? – после минуты молчания рискнул спросить я.
- Он не любил цветы – аллергия.
- А венки?
- Он просил не носить ему их.
- Почему?
- Не знаю. Я исполняю последнюю волю Джонатана Либерти, - еле выговорил мой друг. Только  потом он мне признался, что каждый раз при виде могилы профессора у него подступает к горлу ком, и Терстон кое-как сдерживает слезы.

  Около часа мы находились в компании профессора Либерти. Порой мне приходили в голову невероятно умные мысли, которые стоило бы записывать на бумагу. Во время прихода очередной идеи Макс меня прервал, и мы направились в сторону дома. Я проводил Терстона и отправился к себе. На входе в свою милую и любимую квартирку я еще не знал, что меня ожидает.

  В коридоре меня караулил сюрприз – лишняя пара обуви, о которую я запнулся. Войдя в комнату, я не мог сдержать свое удивление и возмущение -  на диване сидела моя мама и читала газету.
- Мам, что ты здесь делаешь? – подошел я к ней и вырвал из рук объект, полностью приковавший ее внимание – газету.
- Рори, детка, я тебя предупреждала, что приеду. Два дня назад я посылала тебе телеграмму, которая лежит в ящике с носками. Мальчик мой, ты даже не удосужился ее прочесть! – начала причитать мама, - и, о Боже, да ты пьян! Как ты можешь? Разве этому я тебя учила? – пока моя мать разглагольствовала о том, какой я ужасный сын, я успел раздеться, сесть в кресло и почти уснуть, но высокочастотный голос родившей меня женщины не давал мне этого сделать.
- Ты надолго? – наконец спросил я, не выдержав претензий и упреков.
- Уже выгоняешь? Родную мать – за ворота?
- Лучше бы не спрашивал.
- Я на недельку всего, - улыбнулась мама. Это фраза так легко и непринужденно слетела с уст самого дорого мне человека, что в комнате воцарилась гробовая тишина, а по спине пробежали мурашки.

  Ближайшую неделю я не смогу видеться ни с Элизабет, ни с Максом – мама меня везде будет контролировать. С работы – домой, из дома – на работу. Когда уже закончится этот глупый контроль и эти бессмысленные запреты?! Мне двадцать один или одиннадцать? Рано или поздно я куплю себе трубку, табак и бутылку дорогого портвейна. Я буду сидеть в кресле перед окном в домашнем халате, читая газету и осуждая правительство.

  И все же, время, проведенное с мамой, обещает быть веселым. Каждый вечер она мне рассказывала об отце, от которого то и дело приходили телеграммы. Ничего хорошего он в них не писал, лишь, как ему скучно, плохо, холодно и голодно, но мамина интерпретация его мини писем казалась забавной. Пять дней пролетели на одном дыхании. На работе я избегал Элизабет, чем заслужил пару пощечин в столовой. О Терстоне я и вовсе не вспоминал. После той попойки в моей жизни до сих пор восстанавливается вестибулярный аппарат и мамина психика.
- Рори, дорогуша, я знаю, что у тебя есть девочка, - начала мама, когда вязала мне очередную пару носков.
- Кто у меня есть? – рассмеялся я.
- Девочка, - повторила мама.
- Мам, ей двадцать лет, и она работает в полицейском участке. Не может девочка вести такой образ жизни.
- Вы что с ней уже…
- Женщина, перестаньте! – перебил я мамины мысли, - что тебе за чушь в голову лезет?
- Просто мне твоя хозяйка сказала, что у тебя есть мужчина, но она видела тебя с девочкой.
- У меня нет никакого мужчины! А если ты о Терстоне, то мы просто друзья.
- Но хозяйка мне сказала, что…
- Мало ли, что говорит моя хозяйка. Она думает, что я ем бумагу! Что с нее взять?
- Про бумагу я знаю, - спокойно ответила мама, - познакомь меня со своей девочкой и другом? – после некоторой паузы услышал я.
- Что, прости?!
- Познакомь меня, пожалуйста, со своей девочкой и другом, - повторилась мама и отложила спицы в сторону. Она произнесла то, чего я боялся больше всего.

  Придя утром на работу, первым делом я зашел к Элизабет, чтобы попросить прощения и пригласить на ужин к себе домой. Мне пришлось выдержать невероятный порыв ее ярости. Три раза она ударила меня по лицу, единожды вылила мне на голову свой кофе и очень долго ругалась самыми разными незаурядными выражениями. Это все выглядело примерно так: «Вы только посмотрите, кто пришел просить прощения, - удар по лицу, - сам мистер Рори Хэйвуд, который бегал от меня почти неделю, - кофе на голове, - что, совесть замучила? А я знала, что рано или поздно ты приползешь ко мне, - удар по лицу, - неблагодарный ты козел», - очередной удар по лицу. Мое мужество и терпение взяли верх на этой темпераментной женщиной, и она согласилась прийти отужинать, только я не сказал ей самого главного. В середине рабочего дня у меня был обед, который я не хотел бессмысленно проводить в столовой. Быстро одевшись, я побежал к Максу. Что-то мне подсказывало, что он дома, и это «что-то» меня не подвело. Он открыл дверь почти сразу, поэтому надолго мой визит не задержался.
- Терстон, я хочу вас кое-куда пригласить, - начал было я.
- Мистер Хэйвуд, мне уже немного не по себе, - ответил он, мельком взглянув на меня.
- Ко мне в гости приехала мама…
- Извините, на вечер у меня другие планы, - он не дал мне договорить. И так всегда. Как моему другу удается угадывать мои мысли? Быть может, мне тоже стоит заняться математикой?
- Я настаиваю, - упорно продолжил я, - моя мама надеется на ваш приход.
- Хорошо, как скажете. Время и имя.
- Имя?
- Вашей матери, Рори, - улыбнулся мой друг, - я же должен к ней как-то обращаться.
- Миссис Хэйвуд. И мы ждем вас в семь, - я собрался с духом и выбежал из квартиры Макса.

  В конце дня я зашел в магазин, после чего направился домой. Дома меня ждала мама и накрытый стол, не хватало только двух бутылок хорошего вина, купленных около десяти минут назад. К назначенному времени пришла Элизабет. Я представил ее маме и усадил за стол. Вскоре Элиза и мама разговорились и совсем забыли обо мне, что оказалось огромным плюсом. Терстон опоздал на две четверти часа. Непунктуальность – его конек. Небрежная форма одежды, бардак на голове, щетина на лице и циничное безразличие в глазах – его обычное состояние как физическое, так и духовное. Мне было привычно видеть Макса таким, в тот момент, как другие говорили, что он похож на человека, играющегося с опием. Сложно отрицать, что мой друг порой баловался наркотиками, от которых у меня по телу пробегал легкий холод. Но нельзя сказать, что Терстон был зависимым, хоть он и любил поиграться с серьезными вещами. Вечер, который на всю жизнь запечатлелся в моем сознании, длился до безумия долго.
- Элизабет, милая, расскажи, кем ты работаешь? – попыталась скрасить царившее молчание мама.
- Работаю в полицейском участке помощницей следователя, - Элиза отложила в сторону столовые приборы, глотнула из бокала вина и откинулась на спинку стула.
- А затем? Есть планы? – продолжила моя горячо любимая женщина.
- Следователь, - улыбнулась Лиза. И вновь воцарилось двухминутное молчание, которое прервал вздох Макса. Мамин взор пал на него.
- Молодой человек, а вы о себе что можете рассказать?
- Что именно вы хотите знать, миссис Хэйвуд? – поднял глаза Терстон и пристально осмотрел мою мать.
- Прошу, зовите меня Александрия, - попыталась надеть улыбку мама.
- Как скажете, Александрия.
- Вы всегда делаете то, что вам говорят?
- Порой приходится. Сейчас, например. Я в гостях, вы – хозяйка, и вы попросили меня называть вас так, как удобно вам. Я не в праве вам отказать, ибо это окажется по-хамски, - холодно проговорил мой друг. Столько безразличия я в нем еще не замечал. Неужели ему плевать на мою мать? Или ему неинтересен этот разговор? В такие моменты я чувствую себя нелепо и виновато.
- Макс, чем вы занимаетесь? – мама не могла угомонить свое любопытство и назойливость.
- В данный момент или по жизни?
- По жизни.
- Работаю в университете профессором высшей математики, - Терстон подвинул стул и поставил локти на крышку стола.
- Мне тоже нравится математика, - подключилась к разговору Элизабет. Думаю, она просто хотела поддержать тему.
- Правда? – сделал удивленный вид Макс, - похвастайтесь же нам чем-нибудь?
- К примеру, - Лиза закатила глаза к потолку, - угол падения равен углу отражения.
- Знаете, уровень ваших познаний в области математики равен комнатной температуре, а здесь довольно холодно, - бросил мой друг, - любой ребенок знает, что закон отражения света – это начальная физика, - Элизу оскорбило такое  заявление. Вдруг она посмотрела на меня так, что я почувствовал запах гари в комнате.
- Мистер Терстон… - начал я.
- Мистер Хэйвуд, не стоит. Ваш меланхоличный тон в голосе говорит сам за себя, - он повернулся к Элизе и, глядя ей прямо в глаза, произнес: «Прошу прощения, миледи». После чего он медленно встал изо стола, вышел в коридор, и я услышал только хлопок входной двери.
- Рори, тебе не стоит общаться с этим мальчиком, - после некоторого молчания произнесла мама.

  Спустя пару дней, самая дорогая мне женщина покинула мое скромное жилище в Вестлайф – таун и вернулась к отцу, который уже, наверно, сошел сума. До сих пор я еще не писал, что мы с Максом жили в разных частях одного большого города, поэтому мне всегда приходилось изрядно попотеть, чтобы навестить его. Терстон обосновался в Норс-аврора – таун еще до знакомства со мной. Уже около двух лет он снимает квартиру на втором этаже в доме, где когда-то жила местная знаменитость – Кристина Скрим – звезда театра. Его хозяйка – милая старушка миссис Стоун, которая переехала за город со своим старшим сыном. Она редко приезжает в город, поэтому Макс отправляет ей плату по почте. Моя же миссис Клейтвуд заходит ко мне чуть ли не каждый божий день: проверяет порядок, чистоту, ругается и уходит. К этому можно привыкнуть, поэтому я уже не обращаю на нее внимания. Что до моего полицейского участка и университета, где работает мой друг, так они находятся в Норс-автора – таун на Слот-авеню в квартале друг от друга. Первые несколько месяцев нашего с Терстоном знакомства я не мог пройти мимо его дома и не навестить. Но потом он мне тонко намекнул, что не стоит так часто заходить:
- Рори, умоляю, сколько можно?! Вы заходите ко мне каждый вечер! Я не могу сосредоточиться из-за вас, мой милый. Идите домой. И постарайтесь не заходить ко мне хотя бы пару дней. Мне нужно работать, а я каждый раз отвлекаюсь на вас, и мои мысли тут же покидают меня! Ступайте.
Сказать честно, меня это обидело, но я не придал его словам большого значения, ибо я понимал, что надоел ему. Сейчас же меня тянет к Максу с той же силой, но я боюсь за свою навязчивую натуру. Что до маминых слов, так я и им не придал огромного смысла. Я знаю, что мама желает мне только самого лучшего, но она не знает моего друга так, как знаю его я. Тем более он был не в лучшем расположении духа в тот день. Хотя, даже, если он и был зол на весь мир, это его не оправдывает перед Элизабет, он был крайне груб. И все же, насколько бы теплые дружеские чувства я к Максу ни испытываю, нам обоим не помешает перерыв, так сказать, отпуск друг от друга.

  Прошло два месяца. Наступил апрель. Почки на деревьях почти распустились, насекомые освободились от оков зимнего плена, в воздухе витает дурманящий аромат любимого времени года, повсюду царит любовь и гармония. Наши отношения с Лизой дошли до кульминации – я готовлюсь сделать ей предложение. Ее обручальное кольцо стоило мне немалых трудов, поэтому я по уши встрял в долги. Ближайшие две – три недели я не буду делать сюрприза Элизе, потому что на решение проблем нужно время, а втягивать в авантюры свою любимую мне не хочется. За шестьдесят дней я ни разу не вспомнил о Терстоне – по горло был занят работой. Череда краж обрушилась на наш город, полиция не знала покоя, времени не было даже на обед. Но за два месяца мы смогли выследить и задержать грабителя, за что был награжден полковник Майерс, который не делал ничего кроме осмотра протоколов и экспертиз.

  Сейчас, сидя без дела, я задумался о Максе – как у него дела, что нового в его жизни, какие новости из университета. Со скуки я решил пройтись до ребят в отделе уголовного розыска. Элизабет отправилась на расследование со следователем Майлзом, поэтому я мог полностью предоставиться самому себе. За решеткой – никого, лишь один какой-то мужчина лежал на лавке спиной ко мне, укрывшись своим пальто. И именно пальто не давало мне покоя. Оно показалось мне до боли знакомым, будто я видел его раньше миллион раз, будто трогал его и чувствовал его запах. Бог мой! Да это же пальто Терстона!
- Ребят, - обратился я к двум охранникам, сидевшим за столом рядом с «клеткой», - как этот парень попал сюда?
-  На него жалоба поступила, мистер Хэйвуд, - отозвался первый охранник.
- Устроил драку, - продолжил второй.
- И за это его забрали?
- На пятнадцать суток, по закону.
- Ну, мне-то с ним можно поговорить?
- Безусловно, мистер Хэйвуд, - один из охранников открыл «клетку» и впустил меня внутрь. Я медленно подошел к телу, лежавшему на лавке, и ткнул в него пальцем. Не шевелится. Я ткнул еще раз…. В конце концов, оно захрипело, потянулось и повернулось ко мне лицом. Не могу описать свое удивление, когда вместо Макса я увидел загорелого испанца со шрамом на левой щеке.
- Откуда у вас это пальто? – воскликнул я.
- Я не буду вам ничего рассказывать, - с каким-то непонятным, но точно не испанским, акцентом произнес мужчина.
- Мне ничего и не нужно. Только скажите, откуда у вас это пальто?
- Украл у мужика на улице.
- Как это произошло?
- Он сидел на асфальте, я подошел к нему, спросил, есть ли у него что-нибудь теплое для меня, потому что сам он сидел в кофте. А по ночам, как вы знаете, холод лютый.
- Как он выглядел? – спросил я в ожидании чуда.
- Рост не скажу – он сидел, вот волосы короткие и темные, глаза не разглядел, но вроде зеленые, голос грубый такой.

Мое сердце замерло.

Как только пробило шесть часов вечера, я помчался к Максу. Долго звонить и стучаться не пришлось – он был дома и быстро откликнулся. Я вошел, не говоря ни слова, и сразу обратил внимание на вешалку – пальто там не оказалось.
- Мистер Терстон, зачем вы отдали пальто тому доходяге? – властно начал я.
- Какому? – недоумевал в ответ Макс.
- Друг мой, не прикидывайтесь тупицей.
- А я и не прикидываюсь.
- Где ваше пальто? – продолжил я допрос так же громко и настойчиво.
- Рори, прежде чем ругаться, вам стоило бы взглянуть на меня, - произнес Терстон. Пальто было на нем.
- Но как? Вы же отдали его тому бездомному испанцу, - я не знал, что и думать. На минуту показалось, что у меня «не все дома».
- Такое ощущение, мистер Хэйвуд, что сегодня вы курили фенциклидин, - рассмеялся Макс, - что на вас так сказывается? Работа?
- Вы. Точнее, ваше долгое отсутствие в моей жизни, - промямлил я и слегка покраснел, - но почему вы в верхней одежде? Собирались куда-то?
- Нет, только с работы пришел, и вы позвонили в звонок. Я не успел раздеться.

  Терстон жестом пригласил меня войти. Мы оставили верхнюю одежду в коридоре и прошли в комнату – я сел на диван, а он в свое излюбленное кресло. У нас завязался разговор: мы обсудили все, что произошло за два месяца. Я понял, что вновь безумно скучал по своему другу. Мне не хватало этого старого потрепанного кресла с вмятиной, не хватало смеха Терстона, который сегодня был на удивление открыт, весел и разговорчив, мне не хватало его заумных шуток. Поздний вечер наступил неожиданно для нас обоих. Пришло время собираться домой, на все предложение Макса остаться я отвечал отказом. Подходя к своей «родной» двери, я заметил телеграмму из полицейского участка, отправленную около трех часов назад: «Мистер Хэйвуд, Элизабет в больнице 47». Элизабет? Больница? Я схватил телеграмму и помчался в указанное место – сорок седьмой госпиталь. На посту находилась лишь молодая медсестра.
- Мне нужна Элизабет Кирсти, - протараторил я, запыхавшись.
- Палата номер тринадцать. Прямо и налево, - спокойно ответила медсестра и продолжила раскладывать таблетки по коробочкам. Я бежал как на пожар. «Палата номер тринадцать, - думал я, - нет, Хэйвуд, ты не веришь в суеверия!» В неведении, что с моей возлюбленной, в голове начали появляться мысли еще хуже. Войдя в палату, я увидел следователя Майлза и полковника Майерса. Они отошли от кровати, где лежала Лиза, и я увидел ее, подключенную к системе временного жизнеобеспечения.
- Что с ней? – запинаясь, пробормотал я.
- Рори, только отреагируй без всплеска гнева, - начал Майлз, - около девятнадцати часов вечера в полицию пришла женщина, чтобы сообщить об убийстве. Я по нелепой случайности был еще на работе, поэтому мигом отправился на место преступления с командой медиков – экспертов. По прибытии я вызвал мисс Кирсти. Спустя четверть часа она явилась, но без спецодежды. Поначалу я не обращал на это внимания, но ты знаешь наше дело. Я приказал ей переодеться – в моей сумке есть запасной комплект. Она взяла сумку и отошла от нас, дабы мы не видели, как вдруг из-за угла дома по Дьюс-роуд выбежал молодой человек в маске и метнул в нее дротик. Позже эксперты выяснили, что на игле дротика был тетродотоксин. Мисс Кирсти сумела догнать и задержать обидчика, но спустя еще полчаса ее тело свело судорогой. Мы, не медля ни секунды, отправились в больницу. Как только мы прибыли в госпиталь, я наказал отправить вам телеграмму. Вскоре Элизабет охватило психическое расстройство. Врачи не знали, что делать…
- Что с ней будет? – прервал я рассказ.
- Смерть неизбежна, Хэйвуд, - отрезал Майерс. К горлу подошел ком. Я не знал, что ответить и как реагировать.
- Прошло три с половиной часа, - продолжил Майлз, - смерть наступает через шесть часов после попадания яда в организм.
- Откуда вы все знаете? – спросил полковник с улыбкой.
- Писал по молодости работу о ядах, - ответил следователь, - Хэйвуд, мы пойдем. Даем вам побыть с любимой наедине.

  Они ушли, а я остался один на один с, как мне казалось, будущей женой. Она лежала, недвижима и необыкновенно бледна. Пульс был медленным, дыхание не улавливалось. Я взял в руку ее смертельно холодную ладонь, из глаз потекли слезы, которые я был не в силах сдержать внутри. Мне не верилось, что она сможет меня оставить одного в полицейском участке.
Прошло два часа. Надежда, что Лиза откроет свои лучезарные глаза ушла, остались только боль и отчаяние. И вдруг она открывает глаза, пытается повернуть голову и улыбается при виде меня.
- Элизабет! – воскликнул я, вытирая слезы рукавом.
- Молчи, - прошептала она, что удалось ей с невероятным трудом, - Рори, ты должен знать. Я никогда тебе этого не говорила, но смерть уже настигла меня, поэтому пришло время. Мистер Хэйвуд, я люб… - она сделала свой последний короткий вдох, и пульс пропал.

  Два дня миновали. Похороны Элизабет, на которых я не хочу находиться, уже держали меня за плечи. Сегодня я всю ночь провел с ней без слез, без истерик, без криков «Вернись!». В моей душе поселилась пустота, желание видеть Лизу пропало, может, оно тоже погрузилось в это жестокое отсутствие эмоций. Все же, не прийти на похороны любимой было бы с моей стороны преступлением. Спустя час я стоял на кладбище среди незнакомых людей и смотрел, как Элиза навсегда уходит в царство мертвых. Чтобы вновь не упасть на колени и не разрыдаться, я всматривался в лица присутствующих, большинство из которых составляли полицейские. Здесь находился почти весь полицейский участок, даже сам генерал Стэнли прибыл из Йоркшира. Я видел всех кроме…. Кроме следователя Майлза! Где его черти носят, когда его единственную умную помощницу опустили в землю? Неужели он не чувствует хоть какую-то каплю уважения к ней? Мне, как человеку, некогда работавшему в уголовном розыске, отсутствие Майлза показалось невероятно странным. Внезапно в голове всплыли слова следователя о смерти Элизабет. Я постарался досконально их вспомнить и обработать. В его повествовании было миллион и одно несоответствие: почему он был на работе в седьмом часу вечера, если рабочий день заканчивается ровно в шесть; какая адекватная женщина пойдет от Дьюс-роуд до полицейского участка, чтобы сообщить об убийстве, если можно отправить телеграмму; Элиза никогда не забывала свою рабочую одежду – ни на одно расследование она не являлась без нее; дома по Дьюс – роуд расположены близко друг к другу – в расстояние между домами не поместилась бы и игла, не говоря уже о человеке. Все, что говорил Майлз – ложь! Наглая, гнусная ложь!

  Утром я прибежал на работу. Первым делом я хотел допросить преступника, возможно, в его рассказе кроется какая-то правда. В отделе уголовного розыска вновь находились только два охранника.
- Я могу поговорить с заключенным? – спросил я, доставая из кармана брюк маленький блокнот и ручку.
- Извините, товарищ младший сержант, но полковник запретил пускать кого-либо к нему, - встал один из охранников, приложив руку к козырьку фуражки, на что я ответил тем же.
- Ребят, я кое-что выяснил, и мне нужно подтверждение. Искренне надеюсь, что смогу получить его у заключенного.

  Охранники переглянулись, вздохнули и пропустили меня к «клетке». Со словами «Только недолго» они оба вернулись на свои места. Заключенный же сидел, опустив голову, и изучал пол. Я медленно подошел и тихонько присел рядом.
- Я вам ничего не скажу, - проворчал он. Его голос был грубым, на лице виднелась трехдневная щетина, волосы сальные и седые, в ушах – сера, под ногтями – грязь, а сам он был массивным как медведь.
- Ответьте только на пару незамысловатых вопросов, - спокойно попросил я и продолжил, - вы убили девушку на Дьюс-роуд?
- Да.
- Там же, где лежал труп молодого человека?
- Немного дальше от трупа.
- Вы намеренно сделали это?
- Нет.
- Вы признаете свою вину?
- Нет!
- Спасибо. Ваши показания помогут в нашем расследовании, - я встал, убрал блокнот и ручку обратно в карман и вышел из «клетки».
  Войдя в свой кабинет, я увидел сидящего на стуле возле сейфа Майлза.
- Рори, - он встал и, подойдя ко мне, пожал руку, - вы, надеюсь, не в обиде, что меня вчера не было на похоронах мисс Кирсти. Не смог по личным причинам.
- Вы пришли, чтобы извиниться? – холодно выразился я, потому что испытывал к следователю адское отвращение. Мне не хотелось его видеть и знать, не говоря уже о рукопожатии.
- Не только. Присядем? – он показал в сторону стола. Мы присели, и Майлз продолжил, - вы, наверняка, уже познакомились с подсудимым.
- Подсудимым? – переспросил я.
- Да. Через две недели будет суд присяжных, где против него выдвинут два обвинения.
- Вы полагаете, что пожилого мужчину тоже он убил?
- Есть все основания так думать, - Майлз встал со стула и направился к двери, - следите за развитием событий, мистер Хэйвуд, - напоследок он улыбнулся и покинул кабинет.

  Я не знал, как себя правильно вести. С одной стороны следователь несет чушь, и я в этом более чем уверен, но с другой стороны – зачем он мне сообщил о суде и извинился за отсутствие? Решившись на важный шаг, я направился к Терстону, чтобы поведать ему обо всем в надежде на полезный и стоящий совет.
- Что скажете, Макс? – спросил я после рассказа.
- А вас не смущает, мой милый друг, что убийца попал в Элизабет дротиком? Мне, как математику, это кажется совершенно неестественным, - проговорил он, - даже если мы будем рассуждать методом «От противного». Предположим, что он и впрямь попал в нее дротиком. Но убийца стоял у черта на куличиках, а Элизабет где-то возле дороги. С какой силой Титана нужно было бы ему пустить дротик, чтобы попасть в нее? Тем более, как он смог правильно рассчитать траекторию падения дротика, учитывая скорость ветра? - мой друг сидел в кресле в полудреме и скрестив ноги.
- Скорость ветра?
- Да, в тот день было ужасно ветрено, мистер Хэйвуд. Жаль, что вы этого не заметили.
- И правда, не заметил.
- Полагаю, что вы специально завели заключенного в тупик при кратком опросе, сказав, что был найден труп молодого человека?
- Старался. И он попался.
- В этом вы молодец. Кстати, откуда у обычного полицейского следователя такие глубокие познания в ядах?
- Он сказал, что по молодости писал работу о ядах, - Терстон с каждым своим вопросом вводит меня в тупик.
- А где он учился? Только медики могут углубляться в знания о вредных для человека веществах. Ваш Майлз – не медик. Еще одна ложь.
- И что вы предлагаете? – не выдержав, спросил я.
- Остается только одно – ждать решения суда. И не удивлюсь, дорогой Рори, если убийцу оправдают.

  Утром полковник Майерс сообщил мне о том, что под мое расследование попали два дела - №174 и №183. Дело №174 заключалось в том, что мне нужно представить отчет о смерти мужчины на Дьюс-роуд, из-за которого Майлз внепланово отлучился с работы. Дело №183 включало в себя смерть Элизабет Кирсти. Последнее я лично просил у полковника – не хочу, чтобы хоть какая-то мизерная крупица правды ускользнула из моих «объятий». Майерс дал мне обещание – по раскрытии этих двух преступлений он повысит меня до старшины. Упустить такой шанс было бы глупостью всей жизни.

  Я решил делать все по порядку: раскрою убийство на Дьюс-роуд, а уж потом начнется мое возмездие за Элизу. Осмотр трупа мужчины лично мне не дал ничего, поэтому нужда привела меня к криминалистам. Обыск верхней одежды также ничего не дал – куртка чистая, брюки целые, только обувь испачкана. Было установлено, что месторождение грязи на башмаках – это Линкин-Гайд-парк. Личность мужчины неизвестна, причина смерти неизвестна, что являлось огромным минусом в нашей работе. Совсем отчаявшись, я отправился к Максу поведать о своем горе и о том, какой я никчемный полицейский. А еще что в моей жизни пропал смысл, и что я не способен раскрыть, как мне кажется, элементарное преступление.
- Хэйвуд, я вчера задумался после вашего ухода, а сейчас вы рассказали еще кое-какие вещи, которые еще больше вводят меня в ступор, - мой друг был напряжен, говорил он тихо и размеренно, но в голосе проглядывались нотки неуверенности и страха.
- О чем вы, Макс? – спросил было я.
- О тетродотоксине, от которого погибла ваша дама. Вы раньше слышали о таком яде?
- Нет.
- И я нет. И никто о нем не знает. Тогда откуда у убийцы тетродотоксин? – Терстон встал с кресла и прошелся по комнате, - в голове не укладывается.
- Получается, что яд редкий?
- Не знаю, зато знаю того, кто может ответить на наш вопрос. Нам нужен профессор Колли! – мой друг подбежал к вешалке, схватил пальто и готов был выйти на улицу, как вдруг вспомнил обо мне, - Рори, вы идете, или я за вас буду преступление раскрывать?

  Спустя четверть часа, мы прибыли к двухэтажному невзрачному зданию. Стены серы и пошарканы, фасады потерты, двери стары и скрипучи, крыша обваливалась на дорогу. При виде этого чуда «античной архитектуры» по моему телу пробежали мурашки. Быть может, сработал инстинкт самосохранения? Наконец, мы с Терстоном оказались внутри и прошли пару метров по бесконечному коридору. Вскоре мы были в огромном кабинете, где находился всего один человек, который, стоя на стремянке, штудировал книги с верхних полок.
- Колли! – крикнул Макс во весь голос, так, что эхо подхватило его слова и понесло по всему помещению, но резвый человечек на лесенке, по-видимому, его не услышал. Терстон подошел к стремянке и ударил по ней ладонью.
- Вы, математики, совсем перестали дружить со своим котелком? – вскричал человечек, когда лестница пошатнулась.

  Я осмелился подойти к нему ближе, чтобы получше разглядеть, ибо зрение у меня ни к черту. Передо мной стоял молодой мужчина лет тридцати – тридцати пяти. Высокий рост, светлые волосы, близкие к цвету блонд, ярко-голубые глаза, прямой нос, будто очерченный по линейке, пухлые губы, впалые щеки, круглые небольшого размера очки и бакенбарды придавали ему свой особый шарм. Он все также стоял на лестнице, глядя на нас с моим другом сверху вниз, от чего казался еще выше. В его теле и так скрывались добрые сто девяносто сантиметров. Я не мог оторвать от него глаз, что-то в нем есть такое особенное, возможно, его внешний вид: строгие брюки, белая рубаха и серый жилет, в которых редко кого встретишь в наше время.
- Терстон, ты знаешь, как я отношусь к неожиданным визитам, - продолжил биолог, - зачем пожаловал, и кто этот легавый? – он косо обвел меня взглядом.
- Колли, нам нужна твоя помощь, - улыбнулся Макс.
- Слушаю.
- Что ты можешь рассказать о тетродотоксине? – мой друг сделал серьезное лицо, я постарался повторить, но только выставил себя дураком, чем вызвал усмешку биолога.

  Колли быстро спустился вниз, передвинул лестницу, резво забрался под потолок, провел пальцами по пыльным книгам, что-то бормоча под нос, и вновь спустился с видом полнейшего разочарования.
- Третий шкаф слева, вторая полка, седьмая книга с конца, - оживленно проговорил профессор. Его резвость не давала мне покоя, такое ощущение, что он видел время, - триста сорок первая страница.

  Макс прошел к указанному шкафу, взял указанную книгу, сел за стол и приступил листать. Колли же продолжил заниматься своими делами. Я стоял посреди кабинета и не знал, куда себя деть. «Что мне делать?» - пронеслось по моей голове. Я чувствовал себя скованно, неуверенно и некомфортно. В данный момент я не был нужен никому в данном помещении, я просто стоял и терялся.
- Хэйвуд, - окликнул меня мой друг, - в самом деле, сколько можно? У меня возникает чувство, что мне больше всех надо.
Я покорно подошел к нему и присел рядом.
- Мне чуточку неловко, - промямлили мои губы.
- Не обращайте внимания на этого чокнутого биолога, - засмеялся Макс.
- Я все слышу, дурной математик, - донесло до нас эхо.
- Почему вы так обходитесь друг с другом? – я перешел на шепот, дабы Колли не услышал.
- Как?
- Грубо.
- По-моему, мы пришли сюда с другой целью и не собирались обсуждать наши профессорские отношения, - отрезал мой друг, - вот, нашел! – он подвинул ко мне книгу и показал небольшую статью о рыбах:
  «Фугу — блюдо японской кухни из некоторых видов ядовитых рыб семейства иглобрюхих. Чаще всего для приготовления фугу используется рыба вида бурый скалозуб. В любом случае, рыба, из которой готовится блюдо, содержит смертельную дозу тетродотоксина, концентрация которого должна быть уменьшена до допустимой. Фугу считается деликатесом, её употребляют с целью «пощекотать себе нервы». Япония?!
- Вам не кажется это занятным? – спросил меня Макс.
- Как он добыл его? – сорвалось с моих губ.
- Знаете, Рори, если мужчину на Дьюс-роуд убили, значит, на то была веская причина.
- Может, он не должен был чего-то знать?
- Бинго, мой дорогой мистер Хэйвуд! – воскликнул Терстон, в этот миг я заметил постороннее внимание профессора биологии.
- Чего он не должен был знать?
- А это предстоит выяснить именно вам, - мой друг встал, убрал книгу на место, подошел к стремянке, на которой до сих пор стоял Колли, и вновь ударил по ней ладонью, - уши не грей, докторишка недоделанный, - засмеялся Макс.

  Наступил новый день, которого я ожидал больше, чем какой-либо в жизни – мой День Рождения. В принципе, он не предвещал ничего особенного – снова приедет мама, расцелует, поплачет об ушедших годах; приедет отец, пожмет руку, хлопнет по плечу и оставит в гордом одиночестве; Майерс снова подарит какую-нибудь книгу, которую, возможно, прочитают только мои внуки; моя миссис Стоун не обременит меня своим приходом в честь такого события, мой День Рождения является одним из немногочисленных поводов не навещать меня и не ругаться. Что же до Макса, то, скорее всего, он даже не подозревает о том, что именно сегодня я именинник, и меня стоило бы поздравить. Вчера я не раз затрагивал эту тему и намекал своему другу, что жду от него внимания: «Макс, вы помните, что завтра у меня праздник?» - сказал я вчера утром; «Терстон, вы не забыли о моем Дне Рождения?» - спросил я у него в обед; «Мистер Терстон, вы помните, о чем я вам говорил утром и днем?» - повторился я вечером перед уходом домой; на все мои вопросы Макс только кивал головой.

  Утром меня ожидала «любимая» работа и полк полицейских, в котором не числилась только моя Элизабет. Слезы вновь подступили к глазам при одной только пагубной мысли об этом. Я задрал голову к небу, чтобы маленькие горькие капельки утекли обратно в чертоги моего сердца. В здание полицейского участка я вошел с фальшивой улыбкой, с порога меня встретили громким поздравлением, что от неожиданности я вскрикнул как пятилетняя девочка, впервые увидевшая бабочку, сидевшую на цветке в поле. Рабочий день мне сегодня сократили на час, что, от части, отрицательно повлияло на мое настроение – каким образом я должен коротать время?!

  Раз свобода настигла меня на час раньше, я решил прогуляться до овощного рынка на Кардиганс – бульвар. Когда я оказался дома, в голову пришла идея накрыть стол, мало ли меня решит навестить кто-нибудь кроме родителей. К восьми вечера стол украшали блюда стран мира, начиная с Италии и заканчивая Кореей. Все было готово ровно к маминому приезду. Отец должен был приехать с небольшим опозданием – работа.
- Рори, дорогуша, рассказывай, - начала мама, садясь за стол.
- Что рассказывать? – спросил я.
- Я слышала, что Элизабет погибла, - она достала из левого кармана кофты платок и вытерла им нос.
- Не желаю говорить об этом, - заявил я.
- Милый, если ты хочешь поплакать – плачь. Пойми, только слабые люди не плачут, - эта неугомонная женщина рано или поздно доведет меня до белого каления.
- Мам, прекрати! Я не хочу разговаривать об этом, потому что смерть Элизабет – не самая хорошая тема для разговора, она больная… - мою речь прервал звонок в дверь. Отец спас гиблое положение сегодняшнего «торжества». Он медленно вошел в комнату, присел рядом с мамой, не сказав ни слова, и протянул руку к чашке с вареным картофелем.

  Два часа прошли в тишине и покое. Отмечать радостное событие в узком семейном кругу не доставило мне и грамма удовольствия. Вскоре родители засобирались на ночной поезд и покинули мое скромное жилище. Спустя минут двадцать, по квартире вновь оглушительно прошелся звук дверного звонка. «Неужели что-то забыли?» - с этой мыслью я направился в коридор. Сюрпризы на сегодня не желали заканчиваться – на пороге стоял почтальон с письмом в руке.
- Мистер Рори Хэйвуд? – удостоверился он. Я кивнул, - распишитесь, - мне пришлось поставить небольшую неровную закорючку в графе «подпись». Конверт был адресован и в самом деле мне, зато адресант не был указан, внутри лежала аккуратно сложенная бумага.
  «Любимый Рори,
Это письмо написано и отправлено в феврале, но ты знаешь, с какой скоростью работает наша почта. Надеюсь, ты получил эту «записку» в срок.
Во-первых, хочу поздравить тебя с Днем Рождения и пожелать всего самого наилучшего. Не хочу говорить и писать банальные поздравления, поэтому пусть все твои желания исполняются, а мечты сбываются.
Во-вторых, рано или поздно я должна буду сказать, что чувствую к вам, мой мистер Хэйвуд. Не хочу казаться ребенком, коим ты меня считал. Все мои поступки и слова были направлены на завоевание твоего сердца, да простит меня Господь за прямоту и навязчивость. С первого дня, Рори, с первого дня я поняла, что хочу заботиться о тебе, поддерживать и обнимать в трудных моральных ситуациях… Мне безумно тяжело писать это и одновременно об этом думать, но я люблю тебя, Рори, люблю всем сердцем и душой!
Еще раз с Днем Рождения,
С любовью,
Элизабет».

  Я был более не в силах держать себя в руках – я заплакал. Это письмо… Она и впрямь никогда не говорила мне, что любит, она пыталась, но ее сердце остановилось быстрее. Бог всегда забирает самых дорогих. «Я тоже люблю тебя, Лиза», - пронеслось у меня в голове. В этот момент мне захотелось выпить что-то крепче, чем черный чай, поэтому я решил, что бутылка виски была спрятана не зря. Когда я наливал согревающий душу напиток в стакан, рука дрогнула, и немного пролилось на конверт. Сквозь мокрую бумагу просвечивал какой-то серый квадратик – черно-белое фото Элизы. Я положил письмо и фотографию на тумбу рядом с кроватью, отпил из стакана немного виски и улегся в постель. Забыв обо всем на свете, я уснул.

  Утром меня разбудил вредный, яркий, невежественный луч солнца, видимо, вечером я забыл задернуть шторы. Выйдя из спальни, я увидел стол, на котором стояла вчерашняя еда – никто не соизволил убрать или съесть ее. К обеду гостиная сверкала от чистоты. Вдруг меня осенило, Макс вчера так и не удосужился поздравить меня! Только я об этом подумал, как в дверь кто-то настойчиво постучал. Радостный от мысли о своем друге я направился в коридор, но на пороге опять оказался почтальон.
- Вам телеграмма и посылка, - вчерашняя процедура с подписью документов повторилась. Не медля ни секунды, я прочитал телеграмму: «Вы знаете, я немногословен. Поздравляю. Макс.» Посылку я тоже незамедлительно распечатал… Ложка для обуви! Этот подарок заставил меня улыбнуться. Снова стук в дверь, снова открываю ее и вижу уже далеко не почтальона:
- Макс! – обрадовался я.
- Я знал, что вам понравится мой подарок, - улыбнулся он.

  Утром пришла телеграмма на мое имя от полковника Майерса: «Рори, жду вас у себя ровно в десять». Даже в единственный выходной работа не может оставить меня в покое. Быстро собравшись, я выбежал из дома и уже через две четверти часа находился в кабинете полковника.
- Мистер Хэйвуд, пришел отчет с экспертизы по делу №174. Ознакомьтесь и подпишите, - Майерс как всегда сидел на своем большом стуле в мягкой замшевой клетчатой обивке и курил трубку, время от времени выпуская на свободу кольца дыма. Вдруг он встал, поправил свои густые седые усы и прошелся вдоль правой стены, на которой висело зеркало и пара картин, - Хэйвуд, около сорока минут назад нам сообщили о решении суда присяжных, - он показал рукой в сторону стула, стоящего возле его рабочего стола, но я вежливо отказал. По телу пробежал лихорадочный холод, казалось, еще секунда, и я закричу, - его оправдали.

  Ноги подкосились, и мне пришлось схватиться за спинку стула, дабы не рухнуть на пол. Макс был прав, убийца оправдан, но как? Каким образом ему удалось избежать наказания? Его обвиняли по двух делам сразу. Может, он подкупил присяжных или судью?
- Кто играл роль прокурора? – фыркнул я.
- Майлз, - робко, как хулиган перед директором школы, отозвался полковник.
  Я схватил со стола начальника результаты экспертизы и вне себя от ярости поплелся к себе, чтобы тщательно их осмотреть и найти хоть какую-то зацепку. Этого нельзя так оставлять. Несправедливость еще никогда не торжествовала. В папке с надписью «Дело №174. Медицинское обследование» находился ворох бумаг и маленьких записок, с которыми пришлось изрядно повозиться. Спустя некоторое время, мозаика была собрана:
  «При осмотре лица были замечены симптомы конъюнктивита – покраснение белка глаза, переполнение кровью слизистой оболочки и отек век. При вскрытии были обнаружены симптомы бронхита – покраснение и отек горла, воспаление легких. После возникновения некоторых подозрений был проведен химический анализ крови, при котором были обнаружены тяжелые металлы. Также эксперты провели пробу Марша для подтверждения своих догадок, благодаря чему они выявили в теле наличие мышьяка в количестве 3мг/л. «Триоксид мышьяка стал основной причиной смерти», - добавил глава отделения медицинской экспертизы. Личность убитого также была установлена – Э. Кок – контрабандист, работавший несколько лет в Японии».

  После прочитанного в мою голову закрались мрачные мысли. То, каким образом у убийцы оказался тетродотоксин, я, наконец, понял, но за что убили Э. Кока до сих пор остается загадкой, ответ на которую знает только сам контрабандист. За помощью я вновь отправился к Максу.
- Бог его накажет, - заявил я с порога, как только мой друг открыл дверь, - сил моих больше нет.
- Расследование идет только вторую неделю, а вы уже сдаетесь, Рори? – томно произнес Терстон и пригласил меня в свою коморку. В его единственной комнате были хаотично разбросаны вещи; хаос, царивший здесь с момента въезда Макса, не покидает комнатушку по сей день и не прекратит свое существование никогда. Ругаться я не счел нужным, ибо причина моего визита была совершенно иной.
- Трупом оказался японский контрабандист, - я рухнул на диван, скрестил руки на груди, положил ногу на ногу, а моя нижняя губа «забавно оттопырилась», о чем Терстон сообщил мне сквозь смех.
- Мой дорогой мистер Хэйвуд, не будьте креационистом, - проговорил он.
- С чего вы решили, что я им являюсь?
- Хотя бы с того, что Бога на самом деле нет, - улыбнулся Макс.
- С чего вы решили, что можете отрицать его существование? – позволил себе возразить я.
- Я доктор математических наук, я могу отрицать все, что хочу, - вновь засмеялся он.
- Доктор? Когда вы успели получить степень доктора наук?
- Еще в прошлом месяце. Разве я вам не говорил об этом?
- Нет, ведь мы почти не виделись в прошлом месяце.
- Это ваши проблемы, мистер Хэйвуд, что вы даже не удосужились открыть газету и прочитать о моем достижении, - Терстон сел рядом со мной на диван и взял в руки местную газету.
- Вы невыносимы, - сорвалось с моих губ.
- И не говорите, - безразлично ответил он. Порой мне кажется, что обвинять везде, всегда и во всем меня – это дар Терстона, данный самим Господом.

  Вечер выдался холодным и скучным. Такого со мной еще никогда не происходило: каждое слово и каждое выражение моего друга доводили меня до бешенства, голову не оставляли мысли о работе и жертвах, с каждым разом все больше и больше мне казалось, что я потихоньку схожу сума. Ночь я также провел в коморке Макса – его диван радушно принял меня в свои просторы. И именно сегодня «по чистой случайности» мне приснился кошмар, из-за которого я в поту с криком проснулся от удара Терстона по лицу.

  «Был прекрасный солнечный летний день, жара стояла страшная, ветер ни секунды не желал одаривать своим дуновением, но дома было на удивление прохладно. Я сидел в своем крохотном кабинете, где умещались только письменный дубовый светло-коричневый стол и старый скрипучий обычный просиженный стул, спинка которого отваливалась каждый раз, стоило мне только присесть. Я, так же как и сейчас, работал в полицейском участке, только звание мое приносило уже неплохой доход. Жены с ребенком не было дома, но в воздухе до сих пор витал аромат ее сладких цитрусовых духов и нежный и приятный запах младенца. Вдруг на улице хлынул ливень, амбре моей красавицы – жены сменил запах мокрой земли, травы и долгожданной свежести. Порой на улице были слышны девичьи голоса, смех и визг, которые начинали немного раздражать, ибо после жизни с Максом я стал сварливым, неромантичным стариком, однако в душе я до селе оставался молодым полицейским стажером Рори Хэйвудом. Слышится стук в дверь – генерал Майерс. За столько лет совместной службы мы стали хорошими друзьями, не настолько близкими, чтобы делиться проблемами, но и не настолько далекими, чтобы не спрашивать о жизни.
- Рори, - запыхался генерал. Лицо его напоминало большой красный помидор, ноздри расширялись с каждым выдохом, голос охрип и сел, лоб сковали морщины, нижняя губа поджата, глаза сузились. Весь его вид предвещал беду, - чрезвычайное происшествие, - его слова сопроводил грохот грома. Я схватил дождевик, кепку, надел старые кожаные сапоги и последовал за Майерсом. Несколько минут спустя, мы зашли в глушь леса – с листьев деревьев спускались небольшие капли дождя, звук грома прокатывался по лесу как по огромной пустой аудитории, хруст веток и шелест травы были слышны на другом конце леса. Все, что сейчас происходило в эпицентре этой маленькой параллельной Вселенной, улавливалось моими ушами. Вскоре это место переполнила мертвая тишина. Мы с генералом медленно передвигались по заброшенным тропинкам, я оглядывался вокруг и не замечал, что происходит под ногами.
- Стойте! – крикнул Майерс и схватил меня за капюшон дождевика. Я резко остановился и замер – еще шаг, и мое тело было бы распластано на острых металлических шипах на дне ямы, в полушаге от которой мне повезло остановиться. Посмотрев вниз, я, наконец, осознал, что иметь под рукой генерала – огромное счастье – на дне уже лежала молодая особа, залитая кровью.
- Что с ней? – заикаясь, спросил я и вновь посмотрел вниз.
- Сбросили, - отчетливо проговорил Майерс, - неподалеку были обнаружены следы.
- Чьи? – мое тело невольно дрогнуло, руки сжались в кулаки, ноги подкосились, но мне удалось проконтролировать движения и всплеск переполнявших меня эмоций.
- Вы не поверите, товарищ генерал-майор, убийцей оказался некогда следователь - Майлз!»

- Я надеюсь, это шутка, Макс, - я присел на стул рядом с тумбой возле дивана.
- В каждой шутке есть доля правды, милый друг, - медленно произнес он и отвернулся к окну. Комнату переполнил табачный дым, от чего я закашлялся и подошел к Терстону, чтобы вдохнуть клуб свежего воздуха, - если вам приснилось такое чудо, значит, где-то глубоко в подсознании вы подозреваете следователя.
- И что прикажете делать? – в моем голосе слышалось разочарование и некая горечь обиды.
- Вы не думали, дорогой Хэйвуд, выдвинуть гипотезу и действовать, доказывая ее? – Макс повернулся ко мне лицом и выпустил клуб дыма, который ударил меня по носу своим неприятным запахом гнилых томатов.
- Выдвинуть что, простите? – переспросил я, чтобы убедиться в достоверности услышанного.
- Гипотеза, Рори, это утверждение или догадка, предполагающая доказательство в отличие от аксиом или постулатов. Оные доказательства не требуют, - знания Терстона всегда заставляли поражаться и безмерно восхищаться, - но не беспокойтесь, сейчас я потружусь привести вам пример, - он вновь отвернулся к окну и продолжил курить, - вы знакомы с теоремой Ферма?
- Нет конечно, - воскликнул я с толикой недоразумения, - если вы забыли, то имею смелость напомнить вам, мистер Терстон, что я не математик.
- Что ж, никогда не поздно им стать. Расскажу вкратце: Пьер Ферма утверждал, что если к числу A в степени N прибавить число B в той же степени N,  то мы получим определенное число C в этой же самой степени, - Макс отвлекся от раскуривания трубки и написал уравнение пальцем по дорожной пыли на подоконнике, - однако он не смог это доказать. Это всего лишь предположение, которое ждет либо доказательства, либо жестокого опровержения.
- Из всего, что вы сказали, я понял, какие у вас грязные окна, - выдохнул я, - а почему бы вам… - но Терстон перебил меня, сказав, что его мозг не способен на столь великую мыслительную деятельность, - и как же мне выдвинуть хоть какое-нибудь предположение? Я даже представления не имею, кто может быть убийцей.
- Давайте присядем и подумаем вместе, - мой друг выпустил в небо последний клуб дыма, закрыл окно на щеколду, задвинул шторы и присел в свое кресло. Я, вслед за ним, «поселился» на диване напротив, - он убил контрабандиста, который поставил ему товар из-за того, что первый не должен был видеть чего-то по-настоящему важного, затем он убил Элизабет…
- Из-за того, что она уже что-то увидела или узнала! – протараторил я, перебив мысль Макса.
- Браво, Хэйвуд, мы с вами на одной волне, - он улыбнулся в мою сторону, что крайне мне польстило, - остается узнать, что запретного видела мисс Кирсти на месте преступления.
- Как?
- Хочу вам напомнить, что у вас уже имеется одна гипотеза в рукаве – ложь Майлза. Докажите ее. И кстати, говорят, что сны с четверга на пятницу – вещие, а сегодня как раз пятница, - Терстон взял в руки газету, положил ногу на ногу и погрузился в мир журналистики.

  Два месяца остались далеко в прошлом. Июнь в самом разгаре. Погода радует своей каждодневной приветливостью и улыбчивостью. Некая душевная расслабленность и внутреннее спокойствие ублажают мое тело с каждым новым утром так, что вечера я жду с великим нетерпением. Последнее время я участил свои походы к Элизабет: ей не хватало внимания четверть апреля и целый май – убийства, расследования. Как бы мне сейчас пригодился ее оптимизм. А недавно Терстон заявил:
- Мисс Кирсти являлась метафизиком. До сих пор в голове не укладывается, как она прошла обучение на полицейскую ищейку.
Сначала я не понял, что мой друг имеет в виду, поэтому направился в библиотеку, дабы разгадать значение слова «метафизик». Раскрыв очередную загадку Терстона, я отправился к Максу, чтобы доказать обратное – моя Элизабет не была никаким метафизиком, и она не считала явления и тела природы данными и неизменными. Но, признаться, я слишком переоценил себя, над чем до сих пор смеюсь.
- Знаете, мистер Терстон,  - мой друг воодушевленно читал публицистический журнал по математике, от которого я его отвлек следующей фразой, - мисс Кирсти не была метафизиком.
- Правда? – он опустил журнал на колени и пронзительно взглянул на меня. Я же сделал вид начитанного человека, способного поддержать любой разговор и отстоять свою точку зрения. В душе меня переполняла радость от того, что я смог отвлечь Макса от штудирования умного журнала.
- Да, правда.
- И кем же она являлась, позвольте узнать?
- Метагностиком, - выпалил я со всей гордостью, что таилась и переполняла мою душу. Мой друг засмеялся.
- Вы в самом деле так считаете, Рори? – сквозь смех выговорил Макс.
- Элизабет утверждала, - из правого верхнего кармана рубашки я достал небольшой листок бумаги, на котором записал «свое мнение», - внутреннюю противоречивость всего существующего и мыслимого и считала эту противоречивость основным или даже единственным источником всякого движения и развития, - Терстон сделал серьезное лицо.
- Милый друг, а теперь прочитайте слово, к которому вы только что дали определение, - я быстро взглянул в начало написанного и покраснел.
- Диалектика, - прошептал я еле слышно, - но…
- Все, мистер Хэйвуд, успокойтесь. Вы задавили меня своим интеллектом, я сдаюсь, - Макс взорвался смехом с еще больше силой, чем прежде.
С того дня мы не виделись – мне было довольно совестно показываться моему другу на глаза. Уже много раз я писал о том, как восхищаюсь мыслительной деятельностью Терстона, и именно поэтому мне было стыдно вновь попадать в его поле зрения. Я потерпел крушение и получил хороший урок.

  На работе стало довольно скучно. Полицейские с каждым днем ждали чего-то необычного, интересного и захватывающего, а заявления поступали только с просьбами о прекращении семейных размолвок путем правоохранительных органов. С каждым новым делом, номинал которого не доходил и до копейки, мои способности полицейского, которых у меня было хоть прибавляй, ущемлялись еще больше. А гордилась моим «даром» только мама. Мама вообще гордилась всем, что было со мной связано. Было бы кстати сказать, что дела под номерами 174 и 183 до сих пор остаются загадкой. Благо, вездесущие журналисты об этом ни сном, ни духом не ведают, ибо о моих личных неудачах знала бы вся пресса. Полковник Майерс сказал, что впустит назойливых газетчиков только в том случае, если его понизят до лейтенанта. Признаться, я тоже отрицательно отношусь к статейкам, касающимся полицейского участка.

  Днем я не смог усидеть на месте: жара билась в окно с невообразимой силой и забирала прохладу с неописуемой жадностью. Я не успевал и вдохнуть дуновения ветра, как по груди бил сгусток горячего воздуха. В надежде немного остудить свой пыл я направился в отдел медицинской экспертизы. Гробовая тишина переполняла коридор, становилось не по себе, посмотрев на время на наручных часах, я заметил, что, хоть во всем участке и стояла страшная духота, волосы на руках встали дыбом как шерсть у скалившей зубы собаки. Я знал, где прячутся сторонники клятвы Гиппократа, поэтому прямиком отправился в морг. Там меня встретили с чашкой чая и крепкими рукопожатиями. Обожаю лето за то, что могу лишний час провести в компании врачей, несмотря на то, что встречи всегда проходили в нейтральном помещении, разделявшем жизнь и смерть.
- Вы не знаете, почему Пол и компания сегодня не пришли? – вдруг спросил юный Блэк, помогавший в апреле с установлением причины смерти Э. Кока. «Пол и компания» мы называли пятерых химиков, что работали в отделе медицинской экспертизы. Они никогда не опаздывали, выполняли всю работу в срок, одним словом – незаменимая команда медиков и образцово-показательные ребята. В ответ на вопрос Блэка все пожали плечами, - я их с самого утра не видел, не может быть, чтобы их не было на работе, - я предложил юноше пойти на поиски незаменимой команды, на что тот улыбнулся, и мы вышли обратно в знакомый коридор, в котором царил специфический запах.
- Чувствуете? – спросил Блэк и, принюхавшись, схватил меня за руку.
- Чесноком пахнет, - ответил я и закрыл нос рукавом.
- Почти угадали. Запах аллицина, - ответил парнишка, - не к добру это. С чего бы вдруг Полу понадобился аллицин. Идем! – он стремительно направился к кабинету Пола и компании. Войдя внутрь, мы увидели сидящих за столом ребят, у каждого в руке был стакан с мутной водой. Блэк подбежал к Полу и пощупал пульс, - они мертвы, Рори.

  В июне все отчаянно ждут наступления самого настоящего лета, но оно не всегда спешит удовлетворить наши желания. Я хотел чего-то стоящего, чего-то интригующего, я это получил, но никакой радости внутри не ощущается. Блэк суетился по всему кабинету и что-то искал, а я стоял, подперев плечом стену. Я не мог сообразить, за что они заплатили своими жизнями. Почему именно Пол и компания? Связаны ли они со смертями Э. Кока и Элизабет?
- Блэк, ты не знаешь, Пол дежурил тем вечером, когда Майлз внепланово отлучался с работы? – проговорил я и подошел к столу, за которым сидели недвижимые химики.
- Когда мисс Кирсти… - но я его перебил положительным ответом, - нет, они не дежурили, но задержались по какой-то причине, мне Нэйт говорил об этом, - юноша взглянул печальными матовыми глазами, полными надежды и одновременно ненависти, на молодого человека с резкими чертами лица: острый подбородок, скулы, выразительные стеклянные глаза, прямой нос, бледная кожа; мне не верилось, что передо мной сидит мертвец. Но в тот же миг я думал совершенно о другом: смерть настигает только тех, кто знал о том «черном дне».
- Блэк, я до полковника, проследи, чтобы все на месте, - говорил я неполными предложениями. Во рту было такое ощущение, будто я съел килограмм неспелой хурмы – язык заплетался о каждый звук.

   Дойдя до кабинета полковника, я не мог перебороть себя, чтобы дотронуться костяшками пальцев до деревянной преграды. «Соберись, Хэйвуд», - сказал я себе и только-только поправил форму и погоны, как дверь резко распахнулась, и Майлз, сшибив меня с ног, выбежал из кабинета полковника и скрылся за первым поворотом налево. Я медленно встал, отряхнул брюки от напольной пыли, поправил и потуже затянул галстук, чтобы не сказать полковнику ничего лишнего. Войдя в его кабинет, я закрыл за собой дверь и, повернувшись к Майерсу лицом, отдал честь.
- Присаживайтесь, товарищ младший сержант, - он нервно раскурил сигарету и прожег меня своим устремленным взглядом, - вы по какому-то делу или просто поздороваться зашли? – я не мог выдавить ни звука, будто у меня в горле застряла пробка от бутылки шампанского, - Рори, вы будете говорить, или мы до следующего утра продолжим в молчанку играть? – Майерс хлопнул ладонью по крышке стола так, что он зашатался. То ли от старости, то ли от бычьей силы полковника.
- Пол и компания мертвы, - шепнул я. Старший по званию откинулся на спинку стула и выпустил вверх кольцо дыма, весь путь которого я проследил от начала до конца. Единственное, что мне посчастливилось услышать от полковника, это протяжное мычание, напоминавшее мелодию, которую я где-то уже слышал.
- Я следующий на очереди, мистер Хэйвуд, - проговорил Майерс после секундного молчания, - экспертизу, срочно! Вешаю на вас еще одно дело, Рори, - он оживленно взглянул на меня, зрачки его резко расширились, а его губы пытались изогнуться в улыбке. Я молча кивнул и вышел.

   Направляясь обратно в отдел медицинской экспертизы, я задумался над стаканами с «водой», что стояли перед каждым из убитых. Почему содержимое было мутным? Имеет ли оно запах? Глаза. Они блестели, значит, мы с Блэком пришли не слишком поздно. Войдя вновь в кабинет Пола и компании, я увидел юного медика, держащего Нэйта за холодную, как первый выпавший снег, руку. Юноша не двигался, он лишь медленно поглаживал руку бледного, оледеневшего друга.
- Блэк, - начал я. Он отодвинулся от тела Нэйта и повернулся ко мне лицом, - я только что был у полковника, - у меня был виноватый вид. Мне казалось, что я в чем-то провинился перед этим юным медиком, меня не покидало грызущее чувство того, что Блэк в обиде на меня, - он просил провести немедленную экспертизу.
- Ему надо, пусть сам берет и проводит свои экспертизы, - крикнул мальчуган, встал со стула и быстрыми шагами удалился из помещения, хлопнув дверью. Однако через пару секунд он вернулся, взял со стола стаканы с «водой» и вновь удалился, хлопнув дверью с большей силой.

   После работы я решил навестить Макса, впервые за несколько дней. Я волновался как мальчишка перед первым свиданием. Мне было до ужаса неловко говорить с ним после прошлого казуса, но «не стоит останавливаться в прошлом» - так мне всегда говорила мама. В эти моменты я чувствовал себя идиотом. Терстон без меня не скучал – четыре бутылки дорогого портвейна не давали ему этого сделать. Я уже писал о том, что мой друг страсть как любит выпить с поводом и без, но состояние, поглотившее его в данный момент, целиком и полностью отличалось от того веселого возбуждения и в какой-то мере ребячества, кои проявлялись с первой выпитой бутылкой алкоголя. Он с закрытыми глазами сидел в своем кресле, по обыкновению сложив ногу на ногу, и курил трубку, время от времени выпуская едкий дым в потолок. Я стоял в дверном проеме, уставившись на своего друга и не решавшись пройти в комнату.
- Взгляните на эту прелесть, - Макс бросил к моим ногам свежий номер газеты. Я поднял ее, осмотрел первую полосу и еще больше недоумевал.
- И что я должен взять для себя из «Ш. К. Вьюер стал художником мирового масштаба»? – я прошел к дивану и пренебрежительно опустился на него.
- Во-первых, то,  что какой-то никому не известный Ш. К. Вьюер стал художником мирового масштаба. А во-вторых, Рори, помилуйте, - Терстон открыл глаза и, вздохнув, взглянул на меня, - специально для вас я обвел нужный момент в красный прямоугольник, - и в самом деле, в левом нижнем углу был еще один заголовок, более неприметный, чем про Вьюера: «Ее белый порошок послужил поводом». Я незамедлительно открыл нужную страницу газеты и вдумчиво прочел статью, но даже после сосредоточенного чтения я ничего толком не понял.
- Не объясните? – тихо спросил я в надежде, что Макс меня не слышит.
- Ее убили, мистер Хэйвуд, а белый порошок – очередной яд. Ничего не напоминает? – Терстон оживленно оторвал голову от спинки кресла и вновь взглянул на меня. Не пустые, убитые, полные безнадеги и отчаяния глаза смотрели на меня в этот момент, меня съедал взгляд кота в самый разгар охоты.

   Оплакивать потерю дорогих нашим сердцам химиков не было времени и желания. Слова Майерса меня втройне насторожили, ибо я понимал, что полковник имел в виду, и максимально опасался за его жизнь. Дело №245 «Смерть Пола Декстера и компании» уже лежало на моем столе, но смотреть на заголовок без каких-либо эмоций у меня не хватало сил, поэтому я убрал его в нижний ящик письменного стола. Уже три папки заполняли пространство ящика, и что-то мне подсказывало, что это не конец. Результаты экспертизы пришли спустя неделю, причиной смерти стал очередной яд – стрихнин. «Наш убийца – стабильный человек», - думал я, читая заключение, пришедшее из отдела медицинской экспертизы. Без помощи Терстона мне вновь не справиться, тем более я вижу, как игриво он относится к такого рода тайнам.
- Терстон, вы знаете, зачем я к вам пришел, - начал я, но мой друг остановил меня плавным взмахом своей костлявой руки.
- Простите, здесь я бессилен, - твердо ответил он.
- Почему? – недоумевал я.
- Поймите, мистер Хэйвуд, эта задача с несколькими неизвестными, причем только сам убийца ведает количеством этих самых неизвестных. Нам ничего не дано кроме трех – четырех убийств, попарно выполненных в одной и той же технике. Трудно найти решение к задаче, в которой ничего не дано. Честно, друг мой, я не могу вам помочь.
- А как же биолог Колли?
- Он уехал в отпуск. Не всегда же ему книжки читать, сами посудите, хотя, не сомневаюсь, что он и в теплые края с собой четыре чемодана книг по ботанике взял, - Макс улыбнулся и опрокинулся на спинку кресла.
- Неужели у вас нет знакомых, кто мог бы пролить свет на это убийство? – мое сердце забилось вдвое быстрее, дыхание участилось, а лицо покраснело и опухло.
- Успокойтесь, Хэйвуд, не горячитесь, - спокойно ответил Терстон на столь бурный всплеск моих чувств, - я понимаю, что людей переполняет ненависть к тебе, когда ты говоришь не то, что они хотят слышать в их сторону, но имейте совесть дослушать до конца. В моем рукаве имеется один человек, но я не могу дать гарантию, что он сможет как-то, как вы говорите, пролить свет на это убийство, - мой друг медленно поднялся с кресла и подошел к шкафу с одеждой, - попытка – не пытка.

   Спустя две четверти часа мы с моим другом стояли напротив пятиэтажного желтого здания с крышей, крытой черепицей, что было редкостью в нашем городе; фасады выглядели вполне представительно; белоснежные колонны по углам этого прекрасного здания смотрелись как кусочки мела, приставленные к черной доске; окна отражали лучи солнца во все стороны света; оконные рамы переливались всеми цветами радуги; главные ворота радушно принимали всех пришедших и впускали в недра этого  мощного и властного здания.
- Знакомьтесь, Рори, университет естественных наук, - известил меня Терстон и добавил: «Невзрачная лачужка».

   Улыбнувшись на высказывание моего друга, я оптимистично направился в сторону притягательных главных ворот, но легкая рука упала на мое левое плечо.
- Извините, гражданин полицейский, но наш путь лежит направо, - и рука потащила меня в противоположную сторону. Вскоре Макс привел меня к некоему «сараю», встроенному в кирпичный дом. Перед входом царила грязь, мусорные мешки валялись в разнобой, а запах стоял такой, что из глаз потекли слезы. Возле деревянной некрашеной двери без ручки красовалась пыльная табличка цвета гнилого томата: «Химическая лаборатория при университете естественных наук». Моему шоку не было предела. Войдя в сам «сарай», я смог уловить нечто ярко-рыжее, двигающееся среди шкафов с пробирками и колбами.
- Анна, удели гостям минутку, - вскричал Макс, и из-за шкафа вышла неписаная жгучая рыжеволосая девушка, которая единожды радовала нас своим визитом, - дорогая, нам нужна твоя помощь, - улыбнулся мой друг.
- Для тебя, Дэниэл, все, что угодно, - она медленно, крадучись, подошла к Терстону и губами коснулась его правой щеки, - а вы, насколько мне не изменяет память, Александр? – ее глубокие серые глаза сверкнули в мою сторону. Я невольно кивнул.
- Чем пахнет на входе, дорогая? – спросил «Дэниэл» Терстон.
- Дурачок один аммиак пролил,  - засмеялась девушка своим бархатным юным голоском.
- Милая моя, - продолжил Макс любезничать, - ты читала об убийстве во вчерашней газете?
- Ах, застрелили несчастную, - вздохнула девушка и вернулась к своей работе.
- А ты не знаешь, что за порошок у нее нашли? – Терстон прошел к столу, на котором беспорядочно стояли штативы с наполненными цветными растворами пробирками и колбочками.
- Что за вопрос, любимый, конечно знаю, - рыжеволосая голова показалась из-за угла шкафа с учебниками химии.
- Откроешь тайну? – ехидно спросил мой друг.
- Плата велика, - донеслось в ответ. Через мгновение Анна в полный рост предстала перед моим взором, Терстон подошел к ней, и его тонкие губы вцепились в пухлые красные губы Анны. Секунду – другую девушка не дышала, но «Дэниэл» не желал останавливаться, не насытившись настолько страстным поцелуем.
- Стрихнин, - пролепетала красавица, поправляя волосы и вытирая платком губы.
- Знаешь о нем что-нибудь? – как ни в чем не бывало спросил Терстон, подходя к столу с препаратами и зажигая спиртовку.
- Главный алкалоид семян чилибухи, семейства логаниевых, что произрастает в тропических районах Азии и Африки, - начала рассказывать Анна, - имеет горький вкус, принимает вид белого порошка, чрезвычайно токсичен, может использоваться в качестве пестицида, легко растворяется в кипящей воде…
- В медицинских целях используется – перебил я, все это время стоящий возле входа.
- Помилуй вас Господь, - воскликнула девушка, - сильные болезненные титанические судороги сковывают все тело. Смерть неминуема, если раствор разведен 1:5.

   Выходя из «сарая», я решился задать несколько вопросов Терстону на счет Анны.
- Макс, вы любите…
- Нет, Рори, - перебил он меня.
- Но вы…
- Нет, Рори, - даже не дослушал. Какое неуважение.
- Тогда зачем…
- Чего только не сделаешь ради друга, правда? – Терстон легким движением тела толкнул меня в бок, - по-другому она бы не раскрыла своего болтливого рта.

   Спустя двадцать минут, подходя к своему дому, мой друг сказал мне единственную прощальную фразу:
- Игра в самом разгаре, дорогой Хэйвуд, будьте готовы!

   Июнь близился к концу.  Мне выпала честь работать с Блэком несколько недель, и, признаться, я был несказанно этому рад. Но кое-что мне не нравилось – молодой медик впал в глубочайшую депрессию, каждый день у него проходил на нервах, он был бледнее всех мертвецов в морге. И только недавно я узнал, в чем дело.
- Блэк, у тебя болезненный вид, не хочешь рассказать, что происходит? – спросил я в момент приготовления парнишкой какого-то препарата. Юноша медленно поднял свои карие глаза на меня.
- Рори, можно я буду вас так звать, - я кивнул, - как бы вы себя вели, если бы ваш лучший друг ушел в иной мир? – одной из характерных черт Блэка, как мне казалось, был его пристальный пытливый взгляд. На его вопрос я ничего не смог ответить, потому что не представлял жизни без Терстона. Каждый день вставать с мыслью о том, что на планете больше нет человека, который будет меня любя унижать, который имеет привычку молчать несколько часов, а затем просто вставать и уходить, который читает мои тривиальные мысли, который, в конце концов, будет просто меня понимать и помогать мне. Нет, никогда! Я бы скорее отправился в ад, чем остался без друга, - не знаете, - продолжил юноша, - вот и я не знаю. Я веду себя так, как чувствую.
- Он же не единственный твой друг, чтобы настолько убиваться, - проговорил я и только потом понял, что сморозил нечто невообразимо несуразное.
- Я посмотрю, у вас нет друзей, - ядовито улыбнулся парнишка. Его бледное лицо стало еще бледнее, а губы и вовсе побелели, отчего мне начало казаться, что я веду беседу с призраком.
- Возможно ты и прав, - выдавил из себя я, и мы продолжили работать.
- Рори, я могу задать вам один вопрос? – через некоторое время спросил Блэк.
- Конечно.
- Вы не хотите выпить после работы?
- С тобой?
- А есть другие версии?
- Нет.
- Значит со мной, - он вновь ехидно улыбнулся. Меня это в значительной степени пугало.
- Что ж, хорошо, после работы отправляемся в кабак, - улыбнулся я для отвлечения внимания парнишки, дабы он ничего не заподозрил.

   Утром я оказался в любимой спальне на родной кровати. В голове – шум, во рту – сухость, в глазах – сплошной непроходимый туман, уши заложены, а руки трясутся, будто вчера вечером я разгружал вагоны. Где-то в глубине моего сознания звенел звонок, и я долго не мог понять, что происходит. В конце концов разум просветлел, и тело, подчинившись, направилось в коридор. На пороге стоял мальчуган в рваных штанах с потертостями в области колен, в серой кепи с красной пуговкой на макушке и куртке, сшитой из разных лоскутьев. В руках у него была телеграмма. Я расписался в ведомости как честный человек, взял бумагу, поблагодарил мальчишку монетой, отчего лицо его засветилось от радости, и вернулся в спальню. «Зайдите ко мне как проснетесь, молодой любитель алкоголя. Нам есть, что обсудить. Макс.» - прочел я. Соединять слова в предложения, а тем более правильно формулировать свои мысли я еще не мог. Собрав все силы в кулак, я отправился к Терстону. Что ему нужно? Что он имел в виду под «любитель алкоголя»?

   Только часа через два я дошел до дома Макса. Не в первый раз меня охватил детский страх перед дверью, и не впервой я чувствовал себя виноватым неизвестно в чем. Мои ноги плохо держали равновесие, именно из-за этого я пошатнулся и лбом стукнулся о дверь. Мой друг, по-видимому, услышал стук и отворил «врата в рай». Я хотел было упасть ему на плечо, но удержался. Войдя в хорошо знакомую гостиную и сев на диван, я откинул голову назад и закрыл глаза.
- Плохо вам, да? – обиженно крикнул Терстон, отчего я закрыл уши руками.
- Можно вас попросить, Макс, так не кричать? К чему все эти восклицания? – простонал я и упал всем телом на мягкость его старого дивана.
- Нет, нельзя! – еще громче крикнул мой друг, - не хотите объяснить повод вчерашнего пьянства?
- Какого к черту пьянства? Я выпил всего две кружки пива. И откуда вы узнали, что я пил?
- Дорогой Рори, в двенадцатом часу ночи ваша пьяная рожа настойчиво долбила кулаком мою дверь, а затем около часа доказывала, что я очень грубо с ней обхожусь, - Терстон раскурил трубку и присел в свое кресло, - знаете, мне было довольно обидно.
- Извините, - я открыл глаза и повернул голову в сторону Макса, - наверно мне вчера не стоило разевать рот. Прошу, если сможете, забудьте все, что я вам вчера наговорил.
- Перестаньте вести себя как кретин, мистер Хэйвуд, - взревел мой друг, - вы же знаете, что на такую ахинею, как ваша пламенная пьяная речь, я не реагирую. Тем более, вчера вы были неимоверно убедительны, в таком виде вам только революции на площади устраивать, - он испепеляюще взглянул на меня. Я закрыл лицо подушкой.
- Тогда почему же вы обиделись на меня? – еле слышно пробурчал я.
- Вы посмели вчера напиться в каком-то неприличном заведении, дебоширили и развлекались всю ночь, возможно, даже в какой-то мере опозорились, а потом заявились ко мне! И ладно, если бы я ничего не знал, но вы же умудрились напиться без меня, Рори, без меня!

   Я не верил своим ушам. Подумать только, доктор математических наук, логико-интуитивный интроверт, Макс Терстон обиделся из-за того, что я не позвал его в кабак.

«У меня не идет кровь,
Все это в ловушке моей кожи -
Оно обернуто вокруг моих вен.
У меня не идет кровь,
Все это никогда не исчезнет,
Как холодный темный зимний день».

   И вновь зима пришла навестить наш серый город.  Погода стоит необычная, сколько живу, ни разу не видел такого – снега навалило по уши, ветер с каждым днем дует все сильнее и сильнее, солнца почти не видно из-за хмурых туч, нависших над городом. Последнее время с моим другом тоже творится что-то необъяснимое. С приходом зимы он изменился, причем не в самом положительном направлении. Его частая смена настроения вводит меня в ступор, а нервные срывы и того хуже. Недавно он позволил себе на меня выругаться, за что извинялся целый день. Внутреннее состояние Терстона пугает меня, я не знаю чем помочь ему. На работе же – угнетающая обстановка, все смотрят на меня как на дивергента. После самоубийства Блэка все пошло не в свое русло. Я прекрасно знаю, кто стоит за этими преступлениями, но, не имея никаких оснований и доказательств, я не могу обвинить этого человека.

   Январь – месяц, занятый сидением у огня, чтением и откровенными вечерними разговорами. Камин имелся только в квартире Терстона, поэтому в лютый холод я навещал своего друга и его теплопроизводящее полезное сооружение.
- Мистер Хэйвуд, - вдруг заговорил Макс, - я недавно подумал и понял, что нам пора расстаться.
- Я не понимаю о чем вы, - посмотрел я на него и посильнее вжался в диван.
- Я решил уехать из города.
- Куда же вы решили отправиться?
- К родителям. Вы, думаю, заметили, что последние несколько месяцев я веду себя самым безобразным образом, - начал мой друг, - к тому же я еще и выругался на вас! Поймите, это довольно странно и неприемлемо для меня. Я ставлю себя выше всяких оскорблений, брошенных в сторону собственных друзей…
- Да уж, самолюбия в вас хоть ковшом черпай, - перебил его я и слегка улыбнулся.
- Не смейте перебивать, - повысил голос Терстон и, соскочив с кресла, подошел к окну. Честно говоря, я думал, что он отвесит мне хороший удар по лицу, но все обошлось уже ставшей привычной злостью моего друга, - о чем я и говорил, - выдохнул Макс на стекло и провел по запотевшему месту кончиком указательного пальца левой руки, - я чувствую, как что-то пожирает меня! И мне не под силу бороться с этим.
- Вы даже не пытались, - постарался я поддержать его монолог.
- Рори, молю, услышьте меня - рано или поздно я сорвусь. Это пока я нахожусь в здравом уме и добром здравии, но пройдет месяц, год, пять лет, и ничто уже меня не спасет.
- О чем вы вообще говорите? – недоумевал я. Нить нашего разговора где-то затерялась.
- Порой, мистер Хэйвуд, меня посещают мысли о том, что вы живете по принципу эмпириокритицизма, - мой друг повернулся ко мне лицом, - подайте трубку и спички, пожалуйста, - я покорно выполнил его просьбу и вернулся на место.
- И когда же вы покидаете меня? – с ноткой грусти проговорил я и откинул голову на спинку дивана.
- Завтра вечером, дорогой Рори, вы успеете проводить меня, - Терстон улыбнулся, зажав трубку в зумах и скрестив руки на груди.
- Надолго?
- Думаю, навсегда.

   Темные волосы Макса небрежно обрамляли острое худое лицо, что озарилось мимическими морщинами от улыбки, глаза сузились, а нос немного вздернулся. Он стоял, подперев подоконник и согнув левую ногу. Весь его вид источал грусть и недоверие ко мне. За окном крупными хлопьями медленно летел снег, а Терстон, смотря на него, тихо курил и пускал кольца дыма в потолок.

   На следующий день после работы я отправился на вокзал. Макс стоял на перроне всего с одной среднего размера сумкой и смотрел в сторону приближающегося поезда.
- Вы уверены? – спросил я, подойдя к другу ближе и положив руку ему на плечо.
- Нет, Рори, я уже ни в чем не уверен. Я уже даже не уверен в том, я ли сейчас с вами разговариваю, - усмехнулся он, - вот и поезд. Мой, кажется, - он одернул пальто, поправил шляпу и, крепко по-дружески обняв меня, направился к своему вагону. По пути Макс четыре раза махнул мне рукой. Напоследок Терстон крикнул из окна, что непременно напишет письмо, как только приедет к родителям.

   Как же я ненавижу себя за свою доверчивость! Прошел месяц, прошло два, пять, год, а я все ждал письма от Терстона. Я знал, что он выполнит обещание, пусть не сразу, пусть спустя сорок лет, но он выполнит его. За это время я успел познакомиться с девушкой, которой собираюсь сделать предложение. Не могу сказать, что Мария Стэнфорд лучше Элизабет, но чем-то она меня зацепила.

   С того дня, как я последний раз видел Терстона, прошло почти шесть лет. Мария родила мне сына, о чем я писал в самом начале. Теперь я самый счастливый человек на планете – у меня появился смысл жизни в лице маленького светловолосого голубоглазого чуда. Сразу после свадьбы мы с Марией решили приобрести дом за городом и жить там, вдалеке от бурной городской жизни. Каково же было мое удивление, когда именно сегодня в обеденный перерыв мне пришло письмо от Макса! Счастью не было предела, мое сердце переполнял восторг, а руки тряслись от желания вскрыть конверт, но я дождался конца рабочей смены и по приезде домой принялся жалко читать долгожданную весточку от моего друга:

«Дорогой мистер Хэйвуд,
   Вы простите, что так официально, но обратиться к вам при письме по-другому у меня не поднимется рука. Я прекрасно знаю, что вы ждали от меня этого письма много лет, но я не знал о чем вам написать. Надеюсь, вы извините меня за несуразные вещи, которые я пишу.

   Начнем с хорошего.  Здесь, где я живу, очень мило и хорошо. Недалеко от нашего дома находится лес, из-за которого видны горы, а рядом с домом течет река. Жаль, что вы не видите этого, мне бы очень хотелось показать вам горы. Недавно до меня дошла новость, что вы теперь семейный человек. Я безмерно рад за вас, милый Хэйвуд. Хорошо, что я уехал шесть лет назад, так бы я вновь помешал вашему счастью. Как сказал один умный человек: «Если двое дымят папиросой любви, станем ли мы нарушать их покой?» Вот именно, нет, я уже разрушил ваши отношения с мисс Кирсти, и, поверьте мне, это не самое лучшее достижение моей жизни. Я не хочу рушить вашу жизнь еще и с Марией. Будьте счастливы, Хэйвуд.

   Думаю, сейчас настал момент истины. Пришло время раскрыть мне все карты. Помните, Рори, вы всегда удивлялись, что я читал ваши мысли? Хотите, я открою вам тайну, как мне это удавалось? Когда вы спорите с самим собой или ведете внутреннюю беседу, не замечаете, что делаете это вслух. Довольно забавно было наблюдать за вами. Не обижайтесь, что я не признался вам сразу, думайте позитивно, и тогда абсолютно ничего не изменится. Но это был не козырь. Вы не знаете, но мое имя не Макс и даже не Дэниэл. Нет, я вас не обманывал. Билли Макс Уильям Терстон – мое полное имя, теперь вы знаете. Солидарен с вами, Рори, «Билли» звучит смешно и убого, именно поэтому для вас я был Максом.

   Последнее, о чем хотелось бы вам поведать – мои нынешние увлечения. Около месяца я занимаюсь абстрагированием, ибо на большее мой мозг уже не способен. Вчера я начал писать небольшую научную работу, но нервный срыв вновь посетил меня, и мне не удалось довести ее до логического завершения. Сейчас все чаще и чаще я стал задумываться над тем, кто я. Но кто есть я, и кто есть мы – вечная проблема, которую человечество решит еще не скоро. Еще раз извините за каламбуры, с приходом плохого самочувствия мой уровень инфантилизма стал превышать допустимую норму.

   А теперь о печальном. Рори, мне кажется, что конец мой близок. Мое тело часто навещают боли в области груди, невыносимые агонии, я начинают терять зрение и слух, а мой мозг перестает функционировать, и если в скором времени смерть не заберет меня, то я сам приду к ней. Эти мучения и боль разят меня в самое сердце, я не могу более выносить их. Но, умоляю, не волнуйтесь за меня, я не умру в одиночестве – со мной родители и ваш образ в голове.
Пришло время прощаться, дорогой мистер Хэйвуд. Я написал очень много. Надеюсь, что вы еще не забыли меня.

С бескрайним уважением
и огромной любовью,
Б. Макс У. Терстон»

   Мне не верилось, что мой друг скоро покинет меня навсегда, а я даже не увижу его. Мне хотелось столько ему рассказать, столько поведать: преступления раскрыты, моя гипотеза оказалась верной, Майлза упрятали в тюрьму, в городе все тихо и спокойно. Но я не мог, отправитель не посчитал нужным написать адрес, чтобы я смог хотя бы ответ ему написать. Возможно, это письмо было последним в жизни Терстона, а я ничего не могу сделать. В один миг в моей голове всплыли все воспоминания о Максе: Анна, Элизабет, Джонатан Либерти, дифференцируемая функция, Норс-Автора- таун, миссис Стоун и миссис Клейтвуд, дела №174, 183 и 245, профессор Колли… Я вспоминал все это и улыбался, мне не верилось, что Макс все время был рядом, поддерживал меня, помогал мне, а теперь в любой момент его может не стать.

   Миновали еще два года. Близилось Рождество, мы с Марией украсили двор, приготовили подарки соседям и маленькому сынишке. В день Рождества утром в дверь кто-то постучал – это был почтальон, в руках у него было что-то большое, запечатанное в почтовую бумагу, и телеграмма. Я поставил подпись в ведомости и принялся осматривать посылку. В бумагу была завернута картина с изображением гор и леса, о которых говорил Терстон в своем последнем письме. Телеграмма же несла следующий текст: «Не беспокойтесь, Рори, благодаря моим картинам декадентство никогда не наступит. А я уже мертв. М. Т.» В то Рождество у меня в груди что-то упало и разбилось.

   Сейчас мне почти шестьдесят четыре, а я до сих пор смотрю на картину Терстона, которая висит в моей гостиной, и не верю, что в конце жизни мой друг рисует горы.