Были-небылицы. Старая пластинка

           Когда-то эта пластинка была самой любимой, она даже хранилась отдельно от других – на видном месте, всегда под рукой. Редкий день хозяйка не брала её в руки. Обыкновенно это происходило вечером, когда женщина возвращалась с работы. Приведя себя в порядок, она открывала проигрыватель, ставила чёрный диск и удобно устраивалась в кресле. Пластинка медленно, плавно вращалась и видела, что первое время женщина слушала молча, с закрытыми глазами, а с середины начинала подпевать:
                О, если б, друг, хоть раз тебя
                К сердцу прижать я мог.
         
Сладкий тоскующий тенор вёл одну из тех мелодий, которые безраздельно западают в душу. На верхних звуках он замирал, набирая силу страсти, и снова нежно и размеренно продолжал признание. Голос женщины чутко следовал за певцом, за всеми изгибами и оттенками, вплоть до заключительной фразы:
                После и смерть не страшна, не страшна.

       За первым исполнением следовало второе, нередко и третье, как будто женщина хотела заслониться романсом от всего мира. Пластинка была готова без устали исторгать мучительные звуки, она просто таяла от наслаждения, чувствуя прикосновение знакомых пальцев. Иногда приходили гости, такие же немолодые и одинокие, но и в этом случае пластинку извлекали из конверта и слушали внимательно, благодарно, вполголоса переговариваясь: «Ну и голос. Хоть бы раз услышать такие слова. Не музыка, а отрава». И хотя знали наизусть каждую ноту, пластинке всегда казалось, что она видит всё впервые.

Совсем другие сцены происходили, когда появлялись дети хозяйки – сын и дочь. Они приносили свои записи и снисходительно говорили матери: «Да брось ты эту муру слушать. Послушай, как сейчас про любовь поют». И в гостиную врывался чей-то хриплый возбуждённый голос. Он захлёбывался от нетерпения и, как разгорячённый всадник загоняет коня, так певец от куплета к куплету накалял напряжение монолога:
                Девушка, слушайте! Семьдесят вторая!
                Не могу дождаться, и часы мои стоят…
                К дьяволу все линии – я завтра улетаю!..

Женщина не возражала, она просто уходила на кухню и притворяла за собой дверь. А старую пластинку небрежно засовывали в тумбочку или клали сверху новый глянцевый конверт с модным диском – холодный и гладкий на ощупь.
Потом стали заглядывать внуки с портативным магнитофоном, и пластинка слышала, как они уговаривали хозяйку: «Зачем тебе этот хлам, бабуля? Пластинкам хана, их в музеи сдали. Смотри, как удобно». И щёлкнув вставляемой кассетой, они наполняли квартиру металлическим грохотом:
                Я скажу тебе, впрочем,
                Если снова захочешь,
                Я приду к тебе следущей ночью.

И женщина опасливо убирала пластинку подальше, на верхнюю полку шифоньера. Там, в темноте, она задыхалась от духоты и нафталина, и когда однажды очутилась на диске проигрывателя, то не узнала себя: тенор словно выцвел и звучал глухо, с невыразимой обидой.

Вскоре про пластинку и вовсе забыли, что-то произошло, пока она томилась за скрипучими дверцами шкафа. Хозяйкиного голоса она больше не слышала, зато молодые голоса вперемежку с металлическим грохотом раздавались в любое время суток. Часто открывали и шифоньер, но на верхнюю полку со старыми шляпами не заглядывали, и без движения, без дела пластинка медленно умирала. Она предчувствовала, что наступит момент, и все звуки сольются в один шипящий поток, в котором утонут слова, интонации, весь пыл любящего сердца.

Сколько времени прошло в одиноком молчании, она не знала. Как-то раз громко хлопнула дверь, и быстро застучали каблучки: кто-то вбежал в гостиную и всхлипнул. В наступившей тишине пластинка опять задремала и очнулась от яркого света. Пространство вокруг неё освободилось, и чья-то рука сняла её с полки – то была рука девушки. «Всё, конец, – решила пластинка, – вместе с ветхими шляпами отправят на свалку». А девушка открыла проигрыватель, и впервые после долгого заточения пластинка очутилась на знакомом месте. Почувствовав прикосновение иглы, она забыла про годы забвения и молодым гибким голосом взлетела в страстном порыве:
                Ах, верь, за мгновение любви
                Я счастлив был бы мою жизнь отдать!

Чёрный диск неторопливо вращался и видел, как девушка, сжавшись в комочек на диване, смотрит в неизвестную даль глазами, полными слёз. И пластинку, как молния, пронзила догадка: это её новая хозяйка.