Наше поместье

                Воспоминания из детства

Здесь я постараюсь рассказать о нашем хозяйстве в деревне Красный Куст (Токарёвского района Тамбовской области), которая прекратила своё существование в 2004 году.

Всё наше хозяйство состояло из нескольких объектов, включая дом, о котором я поведал в рассказе «Наш дом». Из сеней дома был выход в крытую галерею, которая давала возможность и в ненастную погоду пройти в хлев к корове, поросёнку, овцам и козам, а также и к птице.

В первую очередь о хлеве.

Хлев был построен из самана, как и дом. Строили его значительно позже, чем дом, я уже хорошо помню это строительство. Думаю, что это происходило в 1955-56 годах, ещё при жизни дедушки Василия.

В хлеву слева находился верстак, под которым стоял железный сундучок с разными инструментами для слесарных и плотницких дел, а также и для дел, связанных с подшивкой валенок, заклеиванием калош и другого мелкого ремонта обуви и одежды. Справа от входа было стойло для телёнка, когда его переводили из избы (из запечья) уже во взрослую жизнь. Следующее стойло по правой стороне – для его мамы, коровы, а дальше помещение для поросёнка и потом – овчарня, которая представляла собой отдельное, сравнительно небольшое помещение в хлеву для овец и коз. Из овчарни был выход на улицу (в своеобразное гульбище) для прогулки обитателей овчарни во время зимнего периода, да и в другое время тоже. Когда овцы и корова паслись, то погулять в это гульбище выпускали поросёнка.

В крытой галерее слева, если переходить из дома в хлев, находился птичник с отдельным домиком с насестами для кур. В птичнике вместе с курами в разное время жили и утки с гусями. Птица свободно прогуливалась
по всем своим помещениям, в том числе и по самой галерее. При необходимости галерею можно было перекрыть и ограничить в неё доступ птице. Из галереи дверь вела в хлев (налево) и на улицу (направо), так что при открытой двери птица выходила погулять и на улицу вокруг дома. Этот же выход использовался и для подхода к колодцу, так что зимой к воде был сравнительно лёгкий доступ: по галерее, а потом метров пять или шесть до колодца.

Колодец был сравнительно глубокий, до воды от его устья метров 5-6-7. Весной, конечно, уровень воды повышался, но к середине лета устанавливался на указанной отметке. Для защиты воды от попадания в неё земли был устроен сруб от устья и практически до самого дна. Один раз в 2-3 года колодец чистили. Для этого полностью откачивали вёдрами почти всю
воду и потом вычищали грязь. Всё это делалось вручную.  Для очистки  этой конструкции на верёвке внутрь опускали человека, и он в вёдра загружал грязь, которую поднимали воротом наверх. Очищали до глины. Однажды,когда мы с Мишей уже подросли и могли оказать действенную помощь, колодец чистил отец. А до этого приходилось нанимать рабочих. Помню, как рабочие меняли нам в колодце сруб. Происходило это в самом начале шестидесятых годов. Саманный сарай был к этому времени уже построен.

Рядом с колодцем раньше росла ветла, которую в 1928 году посадил прадедушка, Василий Иванович. К моей памяти от неё остался только старый ствол-обрубок. Ветла засохла. Она, конечно, была не такая уж и старая, но
дело в том, похоже, что была посажена в землю срезанной веточкой. Веточка проросла и стала деревом. Но, поскольку середина ствола была, вероятно, нарушена в земле, началось загнивание и последующая гибель дерева. Другая ветла, посаженная в палисаднике перед крыльцом одновременно с ветлой у колодца, разрослась и превратилась в пышное и кудрявое дерево. А рядом с ней рос канадский клён с двойным разветвлённым стволом, по которому было сравнительно легко забираться вверх.

В палисаднике находилась наша пасека в количестве 12 ульев (в разное время количество ульев было разным). По периметру палисадник, сделанный в виде плетня. Дедушка Василий ставил его с помощью брата Михаила, мне такую работу он не доверял, поскольку я был ещё маленький и не мог протаскивать прутья, которыми заплетались вертикальные стойки. Росли и другие, кроме названных выше ветлы и клёна, деревья. Как говорили, это были какие-то американские клёны. Но что это за американские такие клёны – представления не имею. Помню, что листья у них были несколько удлинённые, по нескольку штук на веточке, как у рябины. В этот же палисадник выходило и гульбище из овчарни, но без доступа к пасеке.

О строительстве плетня. Дедушка заготовил хворост для плетения, предварительно поставил вертикальные прутья большего диаметра, чем хворост. Стал заплетать хворост по вертикальным прутьям. Но у одного это получалось не совсем складно, нужен был помощник, чтобы протягивать заправляемую хворостину. Как в сказке «Репка» – позвал дед бабку. Но дед бабку не позвал, а сразу позвал внука Мишу. Он, Миша, и стал протягивать хворостинки по команде дедушки. Я это всё вижу, рядом стою. И вот, одну из хворостин Миша протянул без команды, даже несколько дёрнул за неё. Дедушкин палец находился в это время в неподходящем месте, палец-то и прижало. Дедушка сгоряча и дал Мише подзатыльник. Миша тоже сгоряча и сказанул дедушке:

– Ах, ты, сёйт пузатый!

Тоже был невелик, картавил ещё.

На этом подельники и расстались. Но, куда деваться, помощник-то нужен. Поэтому дедушка позвал ещё одного внука, то есть – меня. Благо – я тут рядом ошивался. Но со мной ничего путного у него не получалось, потому что по моей малости силёнок у меня крепко не доставало для протягивания хворостинок. Он снова позвал Мишу.


Первоначально названное выше гульбище, что сообщалось через дверь с хлевом (с овчарней), предназначалось для кроликов, которых решил развести отец. Как загон для них. Но кролики стали невероятно быстро размножаться, стали в этом загоне рыть для себя отдельные норы (жилища), стали копать норы и за пределы загона для набегов на огород. И не только на наш. Мало того, они просто в геометрической прогрессии стали не только размножаться, но и с такой же скоростью и дичать, стали жить поближе к дикой природе, как им, вероятно, это казалось. Так что пришлось отказать этим дичающим животным в этой их вольнице и переместить в клетки.

Из кроличьих шкур отец пошил всем нам шапки, а остальные шкурки сдавал в приёмную контору. Для этого шкурку снимали с тушки кролика чулком, потом надевали её мехом внутрь на специальные пяльцы-рогатку. Шкурка высыхала и в таком виде сдавалась в приёмный пункт, который находился в Полетаево.

Непосредственно за колодцем находился погреб с двумя отдельными ямами. Да и входов в него тоже было два, но всё это находилось под одной крышей, был один общий погребец. Так что в ту и другую яму можно было попасть через любую из двух дверей. Крыша погреба была соломенной (понятие «крыша погреба» несколько условное, это было само по себе сооружение-крыша, в виде большого шалаша). Одна из ям, которая ближе к дому, использовалась для хранения солений, квашений, картошки (для еды, фуражной и семенной – каждая отдельно в своём закуточке), моркови, свёклы (мы её называли бурой свёклой или бураком), редьки, других овощей, в том числе и хрена. По стенам этой ямы на крюках, развешивались семенные корнеплоды (моркови, свёклы сахарной и кормовой, бурака, редьки, репы) и кочерыжки капусты, используемые также для получения семян. Весной все эти заготовки высаживались в землю, давали поросль с цветами, а затем – семенами. На погребце какое-то время хранилась сахарная и кормовая свёкла, тыквы, некоторое время и кочаны лишней капусты, не пошедшие в рубку. Все эти овощи выдерживают сравнительно сильные морозы, не портятся, даже до «минус» десяти.

Вторая яма погреба весной, в марте месяце, под завязку набивалась снегом. Эта яма использовалась как холодильник. Летом в ней хранилось молоко, сливки, сметана, сливочное масло, квас в деревянном бочонке. При необходимости – и мясные продукты.

Семена для посадки у нас всегда были свои, не покупались. Так было при дедушке, так потом стало заведено и у родителей. Занимались заготовкой семян для посадки дедушка и отец. Я помню у отца, уже в Узуново Московской области, как и у дедушки, целый мешочек семян, в котором были свои отдельные мешочки семян разного вида растений. Огурцы и тыквы находились в отдельных мешочках, которые, в свою очередь, содержали ещё группу отдельных мешочков с указаниями года заготовки семян. Как известно, лучшая всхожесть огурцов и тыкв, а также и кабачков, наступает на третий, четвёртый или даже пятый год хранения.

Между погребом и стогом сухого навоза, который использовался для топки русской печи, находилась выгребная уборная.

Рядом со стогом навоза, с восточной его стороны, летом ставили стог сена, который за зиму постепенно исчезал. Кроме этого стога для коровы запасали сено и получше. Это лучшее сено хранилось на связях в хлеву, как раз в месте над коровой, поросёнком и овцами. Это, кроме того, было удобно зимой, не надо было в ненастную погоду выходить на улицу, чтобы покормить корову. А для овец и коз сено использовалось попроще, с неудобий. Кроме этого для них заготавливались и веники из кустарника из лощин. Больше всего такое «лакомство» нравилось козам. Да и овцы тоже не брезговали.

За домом, метрах в четырёх от дома, был омшаник – зимнее помещение для пчёл. Как раз на все наши двенадцать ульев. Омшаник представлял собой подобие землянки (полуземлянки) глубиной в землю примерно с метр, а саманные его стены стояли на земле (вся его высота внутри составляла примерно два метра). В стенах с востока и юга были устроены две небольших форточки, для проветривания. В доме форточек не было, а для пчёл – обязательно. В летнее время омшаник отдавался нам с братом для ночлега. Для этого в нём ставились две кровати, заменённые потом деревянными нарами, которые сделал отец для установки на них ульев. В жаркую погоду кто-нибудь и из взрослых могли там полежать. А нам хорошо – можно было гулять по ночам до позднего времени, родителей или бабушку не надо было беспокоить. При дедушке мы были ещё маленькими для поздних гуляний.

Рядом с омшаником был небольшой, но очень плодовитый, вишнёвый садик (рощица). Сорт, по-моему, «шубинка», но, возможно, что и «владимировка».

За погребами располагалась первая собачья конура (домик), а второй её (собаки) домик находился в конце огорода, «в низу», как мы говорили. Там, где сажались огурцы, помидоры, капуста, свёкла, редька, репа, морковь. Вся зелень, в том числе лук и чеснок, сажались рядом с домом.

Теперь очередь дошла и до огорода.

До 1960 или до 1961 года огород был площадью полгектара. Так было у всех, независимо от количества человек в семье. Это был довольно большой участок земли размерами примерно 17 на 70 саженей (или примерно 34 м на 140 м). Потом всем огороды уменьшили до 15 соток (сократили почти на две трети). Как сказал тогда Н.С.Хрущёв: «Не будут спекулировать на рынке продуктами, а будут больше работать в колхозе (совхозе)». Да он много чего говорил. Например, не надо, мол, водить коров, молоко будете брать в колхозе (совхозе). Радость, конечно, ведь корову-то водить не так уж и легко. А на деле оказалось, что молока давать не стали, с государством рассчитаться бы. То же самое получилось и с мясом. Один к одному. Мало того, в погоне за Америкой так увлеклись, что в 1962 году пришлось резко увеличить цены на мясо, молоко и масло. Так резко, что в Новочеркасске забастовали шахтёры, которых, как известно, весьма сильно, со стрельбой, заставили понять, что с советской властью, даже в это время, так обращаться не стоит, она за себя постоит. А после этого ещё и ввели карточки на хлеб и хлебопродукты. До 1962 года хлеб в столовых (там, где они были) был бесплатным. Тоже ничего хорошего, потому что бесплатным бывает только то, чем заправляется мышеловка. Вот и получилось, что нам сделали мышеловку с бесплатным хлебом.

Уклон в сторону нижней части огорода от дома был сравнительно неравномерный. Сначала склон был пологим, а у дома практически и ровным, горизонтальным. Потом довольно резко понижался примерно с двух третей расстояния и почти до самого низа, до ручья, из которого и брали воду для полива. Перепад высот от дома и до ручья был, я думаю, метров десять.

Если говорить о хозяйственных делах, то, скорее, надо начинать с сенокоса, с середины лета. Практически самого страдного времени.

По рассказам бабушки (Веры Ивановны), в её детство и сравнительно взрослое время, но до революции 1917 г., сенокос начинался с наступлением Петрова дня (дня всехвальных и всеславных первоверховных апостолов Петра и Павла), то есть с 12 июля по новому стилю. К этому времени трава на наших широтах уже поспевала. Весенняя трава хоть и сочная и лёгкая для косьбы, но не годится в заготовку, потому что не имеет ещё «скелета», прочных волокон. В связи с этим после сушки она превращается в труху, в пыль. Кроме того, косьба, как известно, весьма затратное по калориям дело. А до начала косовицы шёл ещё довольно строгий Петров пост. Разрешалась, правда, рыба, но речная. Но где же её взять? Так что, начиная, примерно, с 10 июля по всем деревням идёт подготовка к сенокосу, сплошной стуковень – отбивка лезвий кос, их предварительная заточка, «вжик-вжик» оселком по лезвию. А потом и тихое дело – замачивание в бочках с водой соединения лезвия косы с косовищем, чтобы хорошо держалось. Нагрузка в этом месте косы довольно значительная, особенно при косьбе по кочковатой местности.

Бабушка рассказывала о времени «до революции», поэтому почти вся деревня целыми семьями выезжала 12 июля на сенокос, на свои делянки, а то сначала на ту же работу, но для барина. Покосы практически всегда находились сравнительно далеко от деревни, в нескольких километрах. Ближние луга не совсем годились для сенокоса, так как на них пасли скот, своё же деревенское стадо. Трава поедалась скотом, и им же и вытаптывалась.

Старались обойтись с основной заготовкой сена двумя-тремя погожими днями: скосить, просушить, сложить в стожки, а то и сразу перевезти домой. Мужики утром (по росе) начинают косьбу, а остальные, женщины и дети, граблями и вилами ворошат скошенные ряды. Если же день жаркий, то уже к обеду сено будет готово. Если не успевали перевезти, то на ночь, на всякий случай от дождя, сено складывали в небольшие стожки. Если пройдёт дождь, то в стожках не всё сено промокнет. Стожки потом в этом случае разваливались, и сено досушивалось.

На месте, у дома, сено дополнительно, до метания в стог, при необходимости, досушивалось до кондиции. Этот стог от ветра перевязывался верёвками с брёвнами на концах, брёвна получались подвешенными. Можно и не брёвнами, а привязывать к верёвкам какой-нибудь груз.

Но это всё «до революции». Какое-то время и после неё продолжались такие же работы. А вот уже в то время, которое помню я, дело с заготовкой сена проходило совсем по-другому. Во-первых, были уже колхозы и совхозы со своими стадами коров и даже, сначала, овец, потом и свиней, которые (стада) пасли, не соображаясь с будущей заготовкой сена, а также не обращая внимания на появившееся довольно большое стадо коров, овец и коз самих колхозников. Во-вторых, колхоз ограничил места для покоса для личных целей колхозников и рабочих совхозов (там, где хорошая трава – не можно, а можно только там, где она похуже). Сначала, при организации колхозов, личного стада у колхозников не было, вся живность стала общественной. Может быть и не вся, но основная её часть. Тогда и не стоял вопрос о косьбе для себя. А потом, когда колхоз уже не мог обеспечивать колхозников молоком и мясом, да и прочими продуктами животноводства, захотелось и своё такое же иметь. В этой ситуации косили урывками, не обращая внимания на то, что трава ещё не созрела, где ухватишь, тайком, по ночам. Сразу же и перевозили сырую траву к себе домой, досушивали уже дома. Так что с запасами сена на зиму управлялись не по первым Петровым дням, а практически во всё оставшееся до глубокой осени время. Я помню, однажды, за обеденным столом дедушка сказал отцу:

– Иван, нынче вечером надо скосить в лощине, где Масловка. Возьмём с собой всех, а ребята помогут на тачке перевезти.

Ребята – это мы с братом. Было это примерно в 1957 или 1958 году. Помню эту нашу поездку, да и не один раз, с тачкой: дом-лощина-дом. Темнота была кромешная, хоть и середина лета, вероятно, небо в облаках было. А трава-то – почти сплошная осока.

 На зиму сено складывали в стог размером по периметру примерно 3 на 5 м с заужением кладки к верхней её части. На верху стога сено укладывалось особым способом, как крыша, чтобы дождевая вода меньше попадала внутрь этого сооружения.

В то время, о котором я сейчас пишу, то есть время, когда был жив дедушка, у нас была корова, шесть взрослых овец, три взрослых козы, один поросёнок. В таком составе они и уходили в зиму. А потом у них бывало прибавление: телёнок, ягнята и козлята, поросята. Вот на всю эту компанию и проводилась заготовка сена. Меньше всего, понятно, с расчётом на поросёнка. Он, правда, тоже мог сжевать и предложенное сено, если его измельчить и замешать с какой-нибудь влажной болтушкой (тёплая вода с отрубями, варёной картошкой, пареным зерном и др.). Весной, да и летом, как известно, свиней пасут по лугам. Траву они щиплют и питаются ей. Да и зимой съедят без всяких приправ. Но с поросёнком цель другая – откормить. А с травы они особенно жирными не бывают.

Со временем с сенокосом, да и вообще с выпасом скота, стало всё хуже и хуже. «Царица полей», кукуруза, забрала под себя все луга, негде стало пасти даже колхозное (совхозное) стадо, не говоря уж о личных стадах. Но на зиму колхозное (совхозное) стадо обеспечивалось хотя бы силосом, а личное стадо колхозников и рабочих совхозов из-за отсутствия корма стало резко сокращаться. На два дома (хозяйства) стали держать одну корову. Мы, например, держали одну корову на двоих с Костромиными (их в семье, как и в нашей, тоже было шесть человек). Овец в зиму в нашем хозяйстве стали оставлять всего три, нечем стало кормить поросёнка. А тут и новое введение, проявленное партией и правительством с целью уменьшения «спекуляции» и привлечения колхозников и совхозников к практически бесплатному труду на государство – вместо 50 соток огорода оставили только 15.

На 50 сотках дедушка Вася чего только не выращивал. Верёвки, например. Понятно, что не сами эти агрегаты, но то, из чего они делаются – коноплю. Я помню только один такой посев конопли, в 1956 году. Да часто это и не обязательно было делать, только по мере надобности. Помню сам посев конопли, её уборку, сушку, трепание (в результате чего из стебля получаются длинные волокна), расчёсывание деревянным гребнем (о котором я говорил в предыдущей главе), плетение верёвки (или верёвок, поскольку в хозяйстве требовались верёвки разных размеров по толщине и, соответственно, разные по крепости).

И помню ещё один посев (в 1957 году) при дедушке на нашем ещё большом тогда огороде. На его части, по-моему, по участку, где раньше росла конопля, в ближней к дому, он посеял просо. Когда просо созрело, то это была неописуемая красота из-за золотисто-коричневых метёлок. Из проса кашу, конечно, не варят, варят из пшена. А чтобы получить пшено, зёрнышки проса надо освободить от этой золотисто-коричневой шелухи. Такую работу делают на специальных машинах, которые называют просорушками. После обмолота проса дедушка отвозил его на такую машину в Токарёвку. Но эту работу можно сделать и самим, вероятно, при использовании обычной ступы. Но кототить по зёрнам проса надо не очень сильно, не до получения муки. Правда, много таким образом не сделаешь, только при необходимости, на одну зарядку для каши или пшённых блинов. Для пшённых блинов уже полученное пшено надо было толочь в той же ступе до муки.

Основная площадь огорода в 15 соток засаживалась картошкой. А на полугектарном огороде только картошка занимала такую же площадь, то есть примерно 15 соток. По длинной границе огорода, почти до его низов, сажался в одну строчку подсолнечник, а между подсолнечниками подсаживали тыкву. Плоды тыквы выносились на траву, на межу.

Тыквы было много, и ели её много в пареном виде. Парили, даже не парили, а пекли, в русской печке. Для этого снимался (вырезался) верх тыквы с плодоножкой (будущая крышка), внутренность вычищалась вместе с семечками, потом тыквенной вырезанной крышкой вся эта конструкция закрывалась и на сковородке ставилась в жарко протопленную печь. Получалась обугленная до черноты тыква, внутри которой была сладкая мякоть. Отламывали себе обгорелый кусок и вычищали мякоть ложкой.

Когда родители жили в Узуново, то мама готовила пареную (у неё получалась именно пареная, а не печёная) тыкву, но парила она её в кастрюле либо в глубокой сковородке. Получалось не совсем то, хотя и сладко.

Подобным образом парили и сахарную свёклу. В жестяную форму, используемую для выпечки хлеба, закладывали целиком корнеплоды свёклы, мытые и чищенные, конечно, ставили форму в печь до готовности. Свёкла получалась намного слаще тыквы, как повидло или мармелад. Словом – лакомство. Кормовая свёкла выращивалась только для скота. Её давали корове или овцам в сыром виде, а то и в пареном или просто варёном.

Раз уж сказано было о форме для хлеба, то надо рассказать и о его печении.

Формы для хлеба были в виде жестяного прямоугольного корытца размером по объёму примерно раза в два или два с половиной побольше, чем современная буханка чёрного хлеба типа «дарницкий» или «орловский». Хлеб пекли на неделю, сразу, помню, два-три батона чёрного, ржаного, и один (а то и ни одного) батон белого, пшеничного. Кулич на Пасху выпекался тоже в такой же форме, но с различными украшениями по верху хлеба, с промазкой по верху, чтобы получился красивый цвет.

После печения одной недельной партии бабушка сразу ставила в  д е ж е  тесто для следующего печения. Закваску она готовила сама, кажется, что из ржаной муки, как, я думаю, и для приготовления ржаного мучного кваса. Поскольку дрожжей тогда в деревне не употребляли (их не было, да и хранить было негде), то тесто заквашивалось сравнительно медленно, жди несколько суток, пока подойдёт. Закваска была в виде плотного комочка квасного теста, от которого для приготовления квашни отламывали кусочек величиной с небольшую горсточку. А остальное снова прятали в погреб. К бабушке за закваской часто приходили соседи и наши деревенские женщины-хозяйки. Так что бабушке приходилось делать её довольно часто.

Когда тесто подойдёт, то его перекладывали в форму и ставили в печь. Качество хлеба определялось не только составом теста, а ещё и тем, как будет распределяться жар в печи во время печения. Внутри печи бабушке уже были известны места установки форм с тестом, где лучше всего пропекалось.

Кроме формового хлеба пекли и подовый, ржаной или пшеничный, на капустном листе. Часто так пекла бабушка Маша, вторая моя бабушка, которая жила в той же деревне, примерно в её середине, если идти в деревню от нас, от нашего хуторка, то примерно в первой половине деревни.

Потом, в начале 60-х годов, в Полетаево построили пекарню, стали привозить хлеб в магазин, домашнее печение хлебов постепенно стало уходить на нет. Оставалось только печение куличей на Пасху. Уж этого-то, как приготовление и продажу куличей, советское государство допустить не могло, особенно в деревне. В городе как-то из этого положения вывернулись, стали к Пасхе печь и продавать сдобы «весенние» в виде куличей.

Уход за огородом – дело хлопотное, тот знает, кто этим занимался. Пусть и на даче. Земля – она везде земля, просит лопату, грабли, вилы, тяпки и прочий похожий инвентарь.

Посадка, прополка, окучивание, полив, уборка – вот тот сравнительно небольшой перечень практически постоянных на огороде дел. И каждый овощ убирается и заготавливается в своё время. Огурцы и помидоры засаливаются на наших тамбовских широтах примерно в начале августа. Свёкла, морковь, редька, тыква могут ждать до первых морозов, а вот картошка убирается и закладывается на хранение в начале сентября. Капуста подождёт и до сравнительно крепких морозов, поэтому её убирают и заквашивают даже чуть ли не последней, по первому хрустящему снежку. Убирают капусту немного пораньше сначала на погребец, а уж в выбранный день потеплее – рубят и заквашивают.

Про квашение капусты очень хорошо и подробно описано у И.Шмелёва. Но в технологии нашего квашения есть некоторые с ним различия. Капусту по нашей технологии сразу закладывали в бочку, которая находилась уже в погребе, на постоянном месте. У Шмелёва заквашивание делают в бочке, которая находится в помещении наверху, в доме. А уж если продукт получился, то эту бочку потом спускают в погреб. У Шмелёва такую работу делать было можно, потому что было кому спускать тяжеленную бочку, рабочих много. А у нас: дедушка, отец да мама, ну, может быть ещё и бабушка. Мы с братом – малые ещё ребята. А бочка примерно двухсотлитровая, не меньше двух центнеров. Не справишься.

Для уборки картошки надо было дождаться благоприятного по погоде дня, да чтобы и почва была не сырая, да чтобы и лошадь была свободная к этому времени. Поэтому день уборки картофеля никак не приурочивался, например, к воскресенью. В сентябре мы, конечно, учились. Но в день уборки картошки в школу не ходили. На следующий день если учитель спросит, почему, мол, не был вчера на уроках, то ответ тут был стандартный для такого случая:

– Картошку рыли.

Именно «рыли», а не копали. Уважительное и святое дело! Да и у самих учителей – то же самое.