Одна из версий смерти Васи-Бриллианта

Человек – легенда…
Мне всегда хотелось узнать правду о смерти Васи Бриллианта. Почему после его смерти на памятнике появилась табличка, где отчество, годы жизни и смерти Бриллианта не сходятся? Если он был Василием, то почему вдруг стал Владимиром Петровичем?  Может люди что-то путают, сбрасывая в интернет фотографии памятников.
Почему воры в законе так страшатся политики? Это же не верно,  во всем мире люди живут в этом вакууме. А может быть в 1985 году, когда умер Бриллиант, действительно назревал глобальный бунт заключенных, и  советской власти необходимо было сдержать эту массу любыми способами – вот и родилась легенда и появилась крылатая фраза Васи – Бриллианта о неучастии воров в политике.
Я не навязываю свою точку зрения, а только предполагаю. И попробовал описать его последние дни в литературном жанре.
Если кого-то обидел своими предположениями – прошу прощения. Это всего лишь моя точка зрения.




После того, как Крутова выписали из санчасти, полковник Лизунов периодически целый месяц сажал в карцер непокорного вора. Режимник из управления, работая с тюремными оперативниками, тщательно изучил личное дело заключенного и нашел небольшую зацепку, с помощью которой решил своеобразным способом пошатнуть авторитет Крутова среди авторитетных осужденных. По мнению работников управления, воры старой формации подходили к черте, за которой заканчивалась их долгая деятельность. На смену старым ворам приходили молодые, «замешанные» на другой закваске, имевшей называние – коммерция и становились непосредственными участниками «затирания» былых понятий. И, как рассуждал Лизунов, именно в такую среду входил Крутов. Для «беседы» нужен был кто-то из старых воров. Лизунов подыскивал кандидатуру.
Давление на Крутова не дало положительного результата, только пострадали завербованные оперчастью агенты. Двоих с опасными ранами пришлось отправить в тюремный лазарет и наложить швы. Завхоз санпропускника чудом избежал смерти, еще чуть-чуть и вор вскрыл бы ему яремную вену.
В третьей декаде июня полковника Лизунова пригласил в свой кабинет начальник пересыльной тюрьмы майор Голованов. Среди нескольких сотрудников в форме, полковник увидел генерала Сныцерева.
– Знакомься Лизунов, – Сныцерев представил полковнику незнакомого мужчину в штатском костюме, – это товарищ Ярцев, прибыл из Москвы, интересуется нашими достижениями в установленном режиме и конкретно, осужденным Бабушкиным.
– Это, которого Бриллиантом кличут, – Лизунов протянул руку и поздоровался с Ярцевым, – таких тварей давить нужно, чтобы не распространяли свою воровскую заразу среди заключенных.
– Отчасти с вами согласен, – кивнул московский гость, – товарищи офицеры, я думаю, что нет особой необходимости объяснять вам, что за тип этот Бабушкин и каких он придерживается убеждений. По поводу данного вора я уже разговаривал с генералом Сныцеревым и предупредил, что в КГБ и в главном управлении ИТУ заинтересованы, чтобы этот отрицательный элемент не возвращался в колонию, а остался в вашем учреждении. Но, прежде мне необходимо побеседовать с Бабушкиным и с его помощью попробовать изменить острую ситуацию, возникшую в воровской среде. В общих чертах опишу вам следующую картину: после призыва Хрущева, покончить с ворами в союзе, с каждым годом их становится меньше, но они продолжают крепко держать власть в своих руках, я имею в виду в некоторых лагерях и тюрьмах. Влияние на осужденных таких воров, как Бабушкин, пожалуй, огромно, и потому принятое решение в министерстве внутренних дел и в том числе в КГБ, расколоть до основания воровское движение в стране и покончить с уголовными авторитетами, действует безотказно. Но существует другая угроза от этого «Бриллианта» и подобных ему воров, придерживающихся старых понятий, они тормозят осуществление реформы в исправительной системе. Бесспорно, они – настоящие вожаки среди многих осужденных, содержащихся в колониях и тюрьмах и необходимо еще жестче бороться с преступностью и изолировать блатных от простых работяг. На данный момент в комитете возник интерес к Бабушкину в связи с переделом сфер влияния воров. Как вам известно, грузинские воровские кланы и славянские, имеют много общего, но в связи с воровским собранием в Кисловодске многие кавказские воры перетягивают на себя одеяло, и постепенно уходят в коммерцию. В то же время славянские воры, такие как Бриллиант, Гром и прочие, не придерживаются новых взглядов своих собратьев и принципиально отстаивают собственные интересы в воровском мире. С политической точки зрения нам необходимо еще глубже вбить клин между этническими группировками и заставить воров начать между собой войну. Опираясь на авторитет Бабушкина, мы продолжим реформирование системы и завершим ваш проект по исправлению, даже самых отъявленных преступников. Если Бриллиант не захочет принять наши условия, то для него остается один выход – строжайшая изоляция, а если и это не поможет, то… – Ярцев намеренно создал паузу, чтобы каждый из офицеров докончил его мысль по-своему, – надеюсь, я понятно изъяснился?
Офицеры согласно закивали. Сныцерев обратился к начальнику режима:
– Полковник Лизунов, совместно с оперативным отделом, обеспечьте встречу товарища Ярцева с осужденным Бабушкиным. Я так себе думаю, что от результата этой встречи будет зависеть дальнейшая судьба вора…
– Иными словами жизнь Бриллианта будет зависеть от его согласия сотрудничать с органами КГБ, – дополнил Лизунов.
– Особо не рассчитывайте на лояльность Бабушкина – этот «Чапаенок» не поддается в решении вопроса помощи администрации, считаю, такую затею тупиковой, – высказался оперуполномоченный Микулинский.
– Как ты его назвал, Чапаенком? – спросил удивленно Лизунов.
– В личном деле вычитал, Бабушкина в детстве так называли…
Ярцев, видя, что тема разговора начинает меняться, перебил сотрудников:
– Я все-таки попробую навязать Бабушкину свою точку зрения в том, что политический вопрос не должен касаться воровского сообщества. Уголовный мир в своей ипостаси никогда не должен пересекаться с политическим, тобишь диссидентским движением в союзе. Нам не нужна головная боль в этом вопросе, все должно иметь четкое разграничение: уголовный элемент пребывает в своем стойле, а политически « подкованные» строго в своем. Не хватало еще, чтобы уголовники за время пребывания в колонии, поднаторели в этом вопросе. Мне нужен один из авторитетных воров, который придерживается новых веяний в воровском движении, я хочу свести его с Бабушкиным и путем прослушивания, разобраться в их взглядах на сегодняшнее положение в стране среди преступников. У вас есть такой на примете? – спросил Ярцев начальника тюрьмы Голованова. Майор перебрал в уме несколько осужденных и, взглянув вопрошающе на Лизунова, предложил:
– Крутов, как раз должен подойти. Крепкий тип, мы пытались сломать его упрямый дух, но в этом плане он оказался устойчивым. Его можно только физически уничтожить. Правда, он сейчас в карцере «загорает», но для такого серьезного дела его можно перевести в двухместную камеру, где у нас размещено оборудование для прослушивания.
– Хорошо, майор, как только я проведу беседу с Бабушкиным, позаботьтесь, чтобы они встретились в этой камере, – отдал распоряжение сотрудник КГБ.

После обеда полковник Ярцев находился в кабинете начальника тюрьмы. Раздался стук в дверь и офицер, дежуривший в корпусе, ввел пожилого мужчину, прихрамывающего на одну ногу. Ярцев из-под лобия взглянул на Бабушкина и строго сказал:
– Представься, как полагается по форме.
– А я не у тебя в пехоте служу, – устало ответил осужденный, – лучше пригласи сесть, а то у меня нога болит.
– Отбили во время профилактической беседы в санпропускнике?
Бриллиант ехидно улыбнулся и ответил соответственно:
– Раз ты в курсе, начальник, что тогда спрашиваешь.
– Ладно, Бабушкин садись, – предложил Ярцев и пододвинул пачку папирос, – закуривай.
– Благодарю, но у меня свой табачок.
– Тебя правда, кто-то побил, что у тебя с лицом? – спросил полковник, делая вид, что не знает, как бугаи из хозобслуги совсем недавно «перевоспитывали» Бриллианта.
– Стар я уже, голова закружилась, ударился вот о шконку.
– Хорошо же ты ударялся, ладно бы один раз, а то ведь столько ссадин на лице. Может, помощь нужна, так я накажу твоих обидчиков…
– Как-нибудь обойдусь. Чего хотел, начальник?
– Давай сразу с тобой договоримся, я приехал из столицы и мой интерес к тебе возник не на пустом месте. Для понимания и взаимного уважения, Владимир Петрович, можешь называть меня Семеном.
– Начальник – так будет проще и короче. Так чего ты конкретно от меня хочешь?
– Мне необходимо, чтобы мы с тобой пришли к согласию в одном очень важном вопросе.
– Слышь, начальник, поговаривают, здесь все серьезные разговоры пишутся, – сказал таинственно Бриллиант, крутя в воздухе указательным пальцем, – не думай, что я клюну на вашу очередную «закидушку» о смене своего статуса.
– А зачем писать? Если мы договоримся, то все останется между нами.
– Дуру не гони, начальник, я этой гребенкой уже с малых лет не чешусь. Лучше скажи, с какой ты «конторы», а то я не вижу, как ты ко мне подкрадешься на мягких и пушистых лапках? – усмехнувшись, спросил Бабушкин.
– Разговор у нас с тобой пойдет о государственном интересе, значит, сам должен догадаться.
– Надо же, вот и гебисты от меня чего-то захотели. Ладно, и с такими судьба сталкивала. А теперь давай поконкретнее, чего надо?
Ярцев достал из портфеля пачку бумаг и, найдя нужный листок, протянул Бабушкину.
– Прочти.
Бриллиант поправил очки с мощными плюсовыми стеклами и, не смотря на плохое зрение, разобрал напечатанный текст.
– Эх, начальники, а не закатать ли вам губу. Ты хочешь, чтобы я согласился с этим воззванием и помог советским зэкам стать безропотным стадом.
– Ты еще не разобрался, как следует в сути этого документа, а уже делаешь выводы.
– Здесь и дураку понятно, что ваше чека роет яму, в которую хотят спихнуть весь воровской мир союза.
– Интересно, и чего же конкретного ты там увидел?
– Ты хочешь, чтобы я – авторитетный человек, обратился к ворам и братве с предостережением, не ввязываться в политику страны. А не ваши ли начальники строят эту политику, чтобы одни «боговали» а другие сидели на «голохреновке». Начальник, хочешь, популярно объясню, что я увидел в твоей бумажке.
– Только давай без матов.
– Вы держите заключенных в лагерях в «черном теле» и забиваете им мозги нудной политинформацией, что все они живут в цветущей стране. Но вы строите политику так, чтобы вся эта масса, получая коммунистическую жвачку, не могла ее выплевывать, а проглатывала и усваивала в мозгах. Люди выходят из тюрьмы забитые, отупевшие, насквозь пропитанные вашей пропагандой. Все ценности в вашей политике – это неспособность соображать, лень и беспредел. Вы не хотите и не можете договориться с ворами, потому ломаете их, чтобы превратить послушное стадо. Но мы пока еще в состоянии сдерживать братву и поддерживающих нас мужиков, потому что умеем договариваться. То, что ты предлагаешь мне, расколет воровское сообщество окончательно и начнется беспредел, о котором я упомянул. Я знаю, зачем вы нас сюда сгоняете со всего союза, вам надо установить свой порядок в зонах, а мы мешаем. Ваша гнилая система стоит у черты, и один хороший кипишь в какой-нибудь зоне, поднимет всех людей в лагерях. Вам не остановить это, попомни мое слово, начнутся бунты. Вы замыслили провести реформы и захотели изменить людское мышление, но никогда не признаетесь, какими методами действуете. Ведь сущность закоренелого вора изменить вы не можете, вы только способны сломать его убеждения, потому что ваши законы созданы для скотов, а ваша верхушка никогда не будет их соблюдать.
– Ты так категоричен…
– Как и ваша никчемная система.
– Значит, ты не хочешь помочь заключенным?
– Нет! Я не хочу подыгрывать вам в этой партии. Вы опасаетесь, что воры и советские зэка станут сочувствовать диссидентам и повернутся задом к вашим начальникам-коммунистам. Вы поставили не на ту лошадку, я даже не стану смотреть на вашу наживку, а не то, чтобы ее заглатывать. Вы и так держите нас за быдло и хотите, чтобы мы лизали ваши сапоги, да принимали непреложную истину, которой нашпиговываете наши мозги. Вот такой мой ответ твоей чека. Доволен?
– Я примерно догадывался, что ты ответишь именно так. Может, не будешь спешить и подумаешь…
– Я же сказал – нет! Все начальник, базара больше не будет, можешь заказывать похоронную команду.
– Ты что, помирать собрался?
– Ты знаешь, я свое пожил и мне не стремно перед людьми. Я даже буду горд, если внемля моим наставлениям, братва и мужики выйдут на свободу самостоятельными в своих убеждениях и выплюнут «советскую жвачку». «Белый лебедь» – это мой последний причал, чувствую, с этой тюряги меня вперед ногами вынесут. Ваша система сделает так, как было задумано, но если все же это случится, пусть решение воров и братвы будет на их совести, участвовать в ваших интригах я не буду.
– Владимир, или как тебя еще зовут, Василий, своими рассуждениями ты напоминаешь мне старых, большевистских руководителей, они были такими же убежденными и непоколебимыми…
– Как некоторые воры-законники? – перебив, спросил Бриллиант.
– Ишь, размечтался. Нет, пожалуй, я говорю о предателях революции, которых ожидал не минуемый расстрел.
– Я ведь не глупый и твой намек понял. Все начальник, завязывай этот базар и вызывай конвой.
– Возьми папиросы, – предложил Ярцев пачку «Беломорканала».
– У меня свои, – сощурившись презрительно, ответил Бриллиант и, дождавшись дежурного офицера, направился к выходу.

Встреча с Бриллиантом

Сергея Крутова с самого утра подняли на ноги и вывели из карцера. Каптерщик-зэк принес мешок с личными вещами, и Крутов догадался, что сейчас его переведут в другую камеру. Вот только в какую, снова к беспредельщикам-отморозкам?
– Командир, куда меня? – спросил Сергей у старлея.
– В седьмую.
– На «спецпост?» Там же двушка.
– А тебе не надоело в одиночке куковать?
– Да, обрыднуло уже.
– Крутов, я смотрю, ты поспокойнее стал, видимо пребывание в карцерах тебе на пользу пошло.
– Не угадал, скорее мудрее я стал.
– Так может, за хорошее поведение и освободят досрочно, – хохотнув, высказался старший смены.
– Мечтать не вредно, – ответил Крутов, а сам подумал: «В натуре, что-то я спокойно с ментами разговариваю, обычно они меня раздражали. Наверное, устал. Сейчас бы упасть на матрац, да суток трое, чтоб никто не кантовал. Отоспаться вволю, чтоб бока заболели. В натуре, как здесь тепло. Я уже стал забывать, какой бывает теплая хата».
Крутова завели в узкую двуместную камеру и закрыли дверь. На единственной шконке, на нижнем ярусе лежал пожилой мужчина, судя по внешнему виду он был немого суховат и казался уставшим и немощным. Сергей поздоровался, и представился:
– Меня Крутом погоняют, зовут Серегой, – он протянул руку арестанту.
– А меня зовут Васей Бриллиантом, – ответил вор и подал руку.
Крутов в изумлении уставился на сокамерника.
– Вася Бриллиант?!
– Крут, я уже слышал о тебе. Выходит, ты и есть Громовский протеже?
– Верно, Пашка за меня особо поручился. Аркан с Мерабом меня тоже поддержали.
– Знаю всех, пересекались. С Громом общался тесно. Серега, я здесь недавно, братва до меня еще не достучалась. Столкнулся я здесь со здешними порядками… Актив здесь прикормлен управленческими мусорами, слишком б…ский, разбушлатились черти, совсем страх потеряли, – Бабушкин потер ушибленную скулу, на которой красовалась багрово-синяя гематома. Поднялся со шконки и присел на краешек постели.
– Так, тебя тоже, – Крутов задрал полу куртки, обнажив торс, находящийся в жутком состоянии: от левого плеча наискосок тянулся к животу багровый шов. В области печени располагался едва затянувшийся рубец. На боках синяки уже начали проходить, но до сей поры отливали желтизной.
– Вижу, что вскрылся. А кто на тебя наехал?
– В «двадцатке» кумовья пять шакалов собрали, двоих я успел «пошинковать». Набросились скопом, запинали твари… В карцере, эта мразь – «Морда» добавил, чуть челюсть мне не раскрошил.
– Вот гнида! – воскликнул Бабушкин, – он меня с какими-то быками в санпропускнике «отметелил». Ты прокурору жаловался на этот беспредел?
– Я считаю это беспонтовым занятием. Здесь в «Лебеде» генерал «Шницель» всем прокурорам – прокурор.
– Я никогда не жаловался на этих б…й, это ниже моего достоинства. Другое дело, когда главные мусора с комиссией в зону нагрянут, вот тут-то и надо открыто высказываться о беспределе, чтобы высшим мундироносцам было стремно перед своими подчиненными. Серега,
не было у тебя желания сдаться? Ведь выдержать такие мучения…
– Покоя хотелось, тепла, нормального общения с братвой. Но желания сдаться… Нет, не было.
– Значит, в тебе сидит иной дух. Серега, а ты давно сюда пришел?
– Месяц, как пригнали. На меня режимник из управы взъелся, из карцера не выпускает. Сегодня, без всякой объявы выпустили и к тебе подсадили. Я в шоке.
– Знать, что-то мутят, нутром чую, – ответил Бриллиант и перешел на другую тему, – что в «Лебедь» тебя пригнали, понятно, многим ворам сюда путь определили. За что тебя на суд подтянули?
– За убийство зоновского опера закрыли. Пятнашку накрутили.
– О! Ты его в зоне грохнул?
– Я в несознанке.
Бриллиант понятливо прикрыл веки и, кивнув на дверь, приложил палец к губам.
– А хотя бы и так, один хрен – мусору туда и дорога. Расскажи о себе, хочу понять. Не в обиду, Крут – это для ясности.
Сергей, перейдя на шепот, вкратце рассказал свою историю, как прошел свой путь и оказался в «Белом лебеде».
– Уважаю, бродяга, есть в тебе стерженек. Вот только дела твои вольные на мысли меня наводят, что неправильно ты себе кое-какие вещи представляешь.
– Ты это о чем?
– О коммерсантах, о сборах, о поступках ваших с Арканом и Мерабом. Слухи нехорошие о вашей тройке поползли среди братвы. Аркан замарался и за это с него спросили. Но Гром на них еще за другие дела наседает – пацанов его постреляли, когда Аркана на сходняке на место поставили. Я Грому маляву отписал и поддержал, чтобы братва Аркана и Мераба отлучила от дел наших. Паша – человек правильный, он во всем разберется. А ты, как кумекаешь?
– По чесноку?
– Мне горбатого лепить не надо.
– Кое в чем неправым себя считаю.
– Дошло наконец-то.
– Мысли в одиночке всегда рождаются светлые.
– Крут, дуру не гони, в сущности человека его поступки заложены, если осуждаешь себя за что-то, значит, совесть человеческая верх берет. Чем человек ценится? Прежде всего, разумом, способностью мыслить, а не «елдой», что между ног болтается. В тыквенных мозгах никогда дельных мыслей не возникнет. Короче, если хочешь среди братвы в авторитете остаться, держись Паши Грома. Определись, наконец, с кем ты, с теми, кто молочниками заделался и коммерсантов доит или с настоящей бродяжней.
Крутов внимательно прислушивался к словам Бриллианта, не упуская ни одного совета.
– Серега, тут у меня с братвой неоднократно споры возникали по поводу… Кстати, как ты к политике относишься?
– Я туда не лезу, там болото, затянет, себя потеряю. В политике одни «слизняки» крутятся…
– Мозгами ворочай, когда в такую тему включаешься. Политика – это людские отношения, отказаться от нее, значит, минуя эти самые отношения, продиктовать, навязать кому-то условия. Как жить, как поступать? Запомни, политика – это наши действия, направленные к определенной цели.
– Я считаю, что внешняя политика, вообще нас – воров не должна касаться, там одни диссиденты крутятся.
– Где ты такую лажу услышал?! Какая разница, внешняя, внутренняя политика, разве она нас не должна касаться? Поддерживать порядок среди братвы, жульманов, остальных зэков – это разве не политика? Что вы так чураетесь, почему ломитесь от нее?
– Разве в понятиях воров заложено – заниматься политикой?
– возразил Крутов.
– Э-э, нет. Здесь идея нужна – это как раз и есть понятия. Понимаешь, это опыт, дошедший до нас от былых поколений воров и наш взгляд на действительность. В чем, по-твоему, заключается воровская идея?
– Думаю, наша идея – это основа воровской движухи.
– Похоже, что так и есть, но идея, прежде всего – это борьба за свои убеждения. Для борьбы всегда нужен враг. А кто наш злейший враг?
– Конечно же, менты!
– А кто они такие, эти министерские прикормыши?
– Всего лишь власть предержащие.
– Правильно Крут, в первую очередь – это мусор, собранный с разных прослоек общества. Легавые – это те же суки, а иными словами – бульдоги, охраняющие власть. Сколько бы нам не вешали «лапшу на уши», что стоят они на страже закона, они все равно отражают сущность государственного строя. Это винтики в большом механизме системы, и если кто-то из них сделает попытку стать индивидом, его сразу же система закроет или вынесет вперед ногами. Его место займут сотни, тысячи…
– И самое главное, что большинство людей верит, что мусора такие правильные, – отметил Крутов.
– Ты прав, миллионы людей во что-то верят, например, в светлое будущее, – Бриллиант улыбнулся, – вот у меня мечта, чуток на воле пожить, чтобы без решеток, без наручников. У нас положение в обществе какое сложилось, если человека обидели, куда сначала идет?
– Как пить дать, к мусорам. Хотя, каждый решает за себя, что ему ближе: мусор или вор-законник.
– А если мы по справедливости будем судить и без резины, как принято у мусоров, то у простого человека появится выбор: разборку провести по закону или по людским понятиям. Может, они перестанут презирать воров-законников, не видеть в них ублюдков, как выставляет их перед обществом вся эта блевотная власть.
– Вася, я согласен с тобой, мне есть, за что ненавидеть мусоров, и я убежден, что каждый из них когда-нибудь будет палачом. В отношении простых людей, может они, и побоятся применять садистскую методу, но дадут приказ, эти мусора и родную мать засекут до смерти. Они же фанатики, трусы, и беспредельщики, заглядывающие в рот вышестоящим мундироносцам.
– Потому Серега нас и загнали сюда, чтобы бродяг, имеющих смелые взгляды, смешать с грязью. Меня сегодня один комитетчик фаловал к сотрудничеству, так я ему такую «балду в мешке» прокружил, наверно до сих пор переваривает мои слова.
Словно догадываясь, что камера прослушивается, Бриллиант смело добавил:
– Перед Богом мы все равны, Ему решать, чей дух чище и справедливее, но уничтожать себе подобных, думаю, никому не дозволено. Потому Серега, если нам с тобой доведется дожить до воли, нам будет, о чем поговорить с братвой…
Бабушкин не успел закончить фразу, как дверь с шумом распахнулась. На пороге стоял полковник Лизунов, за его спиной теснилась команда надзирателей.
– Крутов, быстро с вещами на выход!
– В натуре, вы охренели что ли?! Я еще не согрелся после ваших долбанных карцеров.
– Тебе приказано на выход или сейчас снова в карцер загремишь.
– Иди Серега, не собачься с ними. Они же тебя спецом ко мне подсадили, чтобы наши базары послушать. Передай братве, о чем мы с тобой говорили, пусть знают и помнят, у Васи Бриллианта хребет стальной, хрен они меня согнут.
Больше Сергею не довелось увидеться с Владимиром Бабушкиным. Через день, двадцать пятого июня по тюрьме прокатилось печальное известие, – Вася Бриллиант скончался. Причину его смерти администрация тюрьмы постаралась умолчать. Слухи о его смерти были разные: одни говорили, что его задушил наемник-убийца, исполнив приказ сотрудника КГБ. Другие рассказывали, будто «Морда» – завхоз санпропускника, избил его до смерти, а потом хвастался, что, мол, хлипкий старикашка попался, после двух ударов окочурился. Но кто-то упрямо распространял слух, озвученной начальником УСОЛЬЛАГа – Сныцеревым, будто Бабушкин поскользнулся и, ударившись головой о бетонный пол, отдал Богу душу. Даже начальник пересыльной тюрьмы Голованов, не удосужившись ознакомиться с воровским кодексом, выдвинул свою версию, будто вор покончил жизнь, повесившись в камере. Это, конечно же, было полным абсурдом: вор-законник по своим принципам, категорически не приемлет самоубийство.
Опять же, по словам заключенных, начальник тюрьмы Голованов, как только узнал о смерти Бабушкина, не знал, кому из бугаев хозобслуги целовать руки в знак благодарности, ведь вор всем начальникам, как бельмо на глазу, мешал сильно. Крепким он был арестантом, не по зубам пришелся администрации «Белого лебедя» и чиновникам из УСОЛЬЛАГа.


Подробности и суть рассказа содержится во 2 книге "Путь Черной молнии" или в повести "В Белом лебеде"
Вторая книга находится здесь: https://ridero.ru/books/put_chernoi_molnii/