Очередь

« Вот и лето прошло, словно, и не бывало…»,  -  весело и беспечно доносится из машины соседа неумолкающее  Авторадио.  Пританцовывает певица, не обращая внимания на мудрое раздумье Арсения Тарковского, тихое осеннее  настроение стихов шестидесятилетнего  человека:

Листьев не обожгло,
Веток не обломало…
День промыт, как стекло,
Только этого мало.

Неожиданно резко похолодало.
- Вот и лето прошло, - без сожаления  бормочу я себе,  равнодушно  мысленно  фиксируя  нынешнюю точку своего пребывания на отмеренном мне  отрезке жизни.  Не за горами  - и  семидесятое лето.

Горячее, а  скорее, горящее,  лето,  пронизанное  трагедией украинского Юго-Востока, прошло в ожидании ежедневных сводок с полей незатихающих боёв.  И… устала душа.

Порядком, забытый за лето косой дождь и ледяной ветер, проникший, в по-летнему не закрытые форточки, выстудил и сделал промозглым дачное моё жильё.  Включаю отопление и, укутавшись в плед, забиваюсь в угол дивана. Даже руки озябли.

Нашариваю потерявшийся пульт, торопясь сразу переключиться на DVD, оберегая некрепкое сердце своё от жестоких новостей эфира, которым, всё равно, не в силах ни помочь, ни противостоять.  Однако, телеэкран успевает «выстрелить» повтором сюжета сноса памятника Ленину и глумлением над ним в центре Харькова.  Дикий восторг толпы, бросившейся к поверженному Ильичу… 
Господи, вразуми!

Всё равно, какой диск заряжен в DVD   (дети  смотрели в прошлое воскресенье),  менять не стану, холодно.
Рязановский «Гараж».  Ну, что же!  Погружаюсь в наше «вчера», в советский дефицит  и  очередь.  Да…  много  чего,  сожалея об утраченном, хотелось бы мне вернуть из тех времён молодости моей. Но – очереди?  Очереди – никогда!

Правда, в те времена, когда быстрота ног моих опережала мысли и всё существо моё, устремлённое на  решение сиюминутных жизненных вызовов, должно было «затормозить» на полном ходу  в одной из очередей …  Даже  тогда, нетерпеливо перебирая ногами, словно, резвая лошадка, никакого другого ощущения, кроме привычного неудобства, не владело мною.  Времени впереди  было – навалом!

И лишь дистанция во много-много лет позволила, по-настоящему, оценить великую жизненную потерю – время, проведённое в очередях.

Очередь ковала характеры.  Даже у бунтовщиков она воспитывала смирение и покорность. И, если отдельные индивидуумы пытались  «поднять мятеж», их безжалостно и решительно укрощали свои же, из очереди. Выбрасывали – вон, угодливо заглядывая в глаза работникам торговли и другим распорядителям государственных благ. И вновь воцарялась дисциплина в этой  «организации-однодневке»  под названием  ОЧЕРЕДЬ.

Казалось, я вставала в неё, в случае крайней необходимости.  Но и перечень «необходимого» был достаточно велик.  Стоит лишь вспомнить очереди в билетные кассы, очереди  для оплаты коммунальных платежей  (как далеко было до нынешних платёжных терминалов),  за мясом и обувью,  на приём к врачу …

Помню своё первое знакомство с очередью.  Было мне 7 лет, когда мама впервые взяла меня с собой в город.  Всё там казалось удивительным:  и троллейбусы, и  море народа, и Волга … К тому же, мне была куплена  белая панама с широкими полями  и  на резинке, чтобы не улетела от ветра.  Естественно, я казалась себе неотразимой, любуясь в витрины магазинов.

До поезда было ещё часа три, когда на углу улицы возле ларька, стала быстро-быстро собираться  толпа женщин, которая, как-то  сама собой, привычно, вытянулась в цепочку.  Мы с мамой, на всякий случай, пристроились в конце. Женщины возбуждённо перешёптывались: « Сахар обещали выбросить».

- Сахар - рафинад, по 1 килограмму в руки!  - донеслось из окошка будки.

Женщины забеспокоились, а мама шепнула: «Нам на двоих – два килограмма».

И тут одна бабка наклонилась ко мне и попросила:
- Девочка, встань рядом со мной, я покажу  продавщице, что нас – двое.

Я вопросительно взглянула на маму. Она простодушно кивнула.  Мы стояли в хвосте очереди,  и не успела я вернуться назад, как другая женщина просительно заглянула мне в глаза, и меня вновь выдали за дочку.

И ещё одна бросилась ко мне.  Видя, что я растерялась, умоляюще сунула мне в руку рубль.  Но тут,  какая-то  худая, в очках,   громко начала рассуждать, что вот так из детей  (из меня, то есть), и вырастают  рвачи, взяточники и хапуги.  Мнение очереди немедленно разделилось.  Но и без авторитетного монолога той, что в очках,  продавщица властно остановила моё «растление».  Высунувшись из будки, с красным лицом и неестественно ярко-жёлтыми кудрями, она прокричала:
- Я заметила эту девочку, больше на неё сахара не дам.  Не делайте из меня дуру!

Короче, когда подошла наша очередь, мама даже не решилась  «предъявить» меня.  И мы со своим килограммом сахара бесславно поплелись на вокзал.  Я грустно  облизывала  сладкий комочек, не радуясь даже тому, что по спине  моей хлопала шикарная шляпа на резинке.

«Город – не тётка, -  задумчиво  произнесла  мама, -  здесь надо держать ухо востро!»
«А вдруг бы,  милицию  вызвали»,  -  запоздало испугалась я.  Но вслух ничего не  сказала.   Видела, как мама была расстроена. Ведь ей было в ту пору  только 27 лет.

Со временем,  воспитывалось понимание, что очередь  -  не то место, где следует тратить эмоции,  что  в ней нужно просто ждать, сохраняя силы для настоящей жизни, как советуют спасатели, вызволяя человека из  западни.
Ответив на ритуальное - «кто крайний», я погружалась в некий анабиоз,  не общаясь с  малознакомыми и, к досаде своей, вынужденно отвечая навязчивым знакомым.  Это состояние отрешённости позволяло, порой, неторопливо обдумать что-то своё, подобрать ускользающую рифму...

Признаюсь, случалось  что-то «доставать». В обход очереди.   Но всякий раз  ловила себя на унизительном  чувстве  угодливости к своим давним знакомым и, неизменно  возникающем ощущении  небрежного превосходства, которое они не пытались скрыть.  И  хуже всего,   было потом  кожей чувствовать оскорбительную  снисходительность работников складов и подсобок магазинов, вынужденных подчиниться моим покровителям. Им давалось это с трудом.

Смешно и грустно,  что по приобретённым, таким образом, вещам можно было почти безошибочно определить принадлежность к синекурам власти. Или некое двусмысленное положение около власти.  А это , признаюсь, пребольно ранило самолюбие.  Такова была цена дефициту.

Надо сказать, даже обслуживая «первых лиц» местного значения, у советских «работников подсобок»  сквозь холопское подобострастие всегда скользило, якобы, либеральное  понимание  человеческих  слабостей  с чуть заметным  презрением  к  суетливости  их жён , когда те  выбирали   первоклассные продукты и  качественные вещи.   

Не думала, признаюсь, что хватит моей жизни, чтобы увидеть крушение этого могущественного  советского  оплота  -  ОЧЕРЕДИ.  И сейчас, когда Россию сладострастно душат в объятиях  экономических санкций, кроме прочих издержек,  особенно, не хочется возрождения   очередей. 

Вот и дом мой согрелся, наконец.    Кончается «Гараж».   Жаль выключать.  С  экрана смотрят на меня, тогда  ещё живые, свидетели моих воспоминий: И.Савина, Г.Бурков,  В.Невинный,  Л.Марков,  Г.Стриженов,  Б.Брондуков,  С.Фарада,  М.Виноградова,  П.Щербаков.