ч.2
Кто, когда и зачем в России первым подковал блоху?
В этой части мы с вами уважаемый читатель попробуем тщательно разобраться с одной фантастической историей которая за последних 133 года в России разрослась от обычного исторического мифа порожденного злой шуткой одного российского писателя до степени фантасмагорического явления, положенного в свою очередь апологетами российского великодержавного шовинизма не побоюсь высказать прямо, в фундамент идеи о особой талантливости и трудолюбии великороссийского мастерового народа!
Для справки:(Фантасмагория (искусство) — нагромождение причудливых образов, видений, фантазий; хаос, сумбур, гротеск.
Фантасмагория (кино) — поджанр кинофантастики, представляющий фильмы о чём-то совершенно нереальном, изображающий причудливые видения, бредовые фантазии.)
Но давайте не будет сразу развешивать ярлыки и ставить какие либо оценки, а строго и в хронологическом порядке разберемся с этой запутанной историей проведя свое объективное исторического расследование.
В все началось в 1881 г. в России или вернее тогда еще в Российской империи , когда набиравший популярность российский писатель Николай Лесков написал повесть под названием «Левша. Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе».
С полным тестом этого так сказать- «сказа» вы уважаемый читатель при необходимости можете лично ознакомится перейдя вот по этой ссылке: http://az.lib.ru/l/leskow_n_s/text_0246.shtml
Для тех же из вас, у кого мало времени и для тех кому просто лень переходить по ссылке, я подготовил краткое содержание повести:
«После окончания венского совета император Александр Павлович (1814г.) решает «по Европе проездиться и в разных государствах чудес посмотреть». Состоящий при нем донской казак Платов «диковинам» не удивляется, потому что знает: в России «своё ничуть не хуже».
В самой последней кунсткамере, среди собранных со всего света «нимфозорий», государь покупает блоху, которая хотя и мала, но умеет «дансе» - танцевать.
Вскоре у Александра «от военных дел делается меланхолия», и он возвращается на родину, где умирает. Взошедший на престол Николай Павлович блоху ценит, но, так как не любит уступать иностранцам, отправляет Платова вместе с блохой к тульским мастерам.
Платова «и с ним всю Россию» вызываются поддержать трое туляков. Они отправляются поклониться иконе святого Николая, а затем запираются в домике у косого Левши, но, даже закончив работу, отказываются выдать Платову «секрет», и ему приходится везти Левшу в Петербург.
Николай Павлович и его дочь Александра Тимофеевна обнаруживают, что «брюшная машинка» в блохе не действует. Разгневанный Платов казнит и треплет Левшу, а тот в порче не признается и советует поглядеть на блоху в самый сильный «мелкоскоп».
Но попытка оказывается неудачной, и Левша велит «всего одну ножку в подробности под микроскоп подвести».
Сделав это, государь видит, что блоха «на подковы подкованная». А Левша добавляет, что при лучшем «мелкоскопе» можно было бы увидеть, что на всякой подкове «мастерово имя» выставлено. А сам он выковывал гвоздики, которые никак разглядеть невозможно.
Платов просит у Левши прощения. Левшу обмывают в «Туляновских банях», остригают и «обформировывают», будто на нем есть какой-нибудь «жалованный чин», и отправляют отвезти блоху в подарок англичанам.
В дороге Левша ничего не ест, «поддерживая» себя одним вином, и поёт на всю Европу русские песни.
На расспросы англичан он признается: «Мы в науках не зашлись, и потому блоха больше не танцует, только своему отечеству верно преданные».
Остаться в Англии Левша отказывается, ссылаясь на родителей и русскую веру, которая «самая правильная».
Ничем его англичане не могут прельстить, далее предложением жениться, которое Левша отклоняет и неодобрительно отзывается об одежде и худобе англичанок.
На английских заводах Левша замечает, что работники в сытости, но больше всего его занимает, в каком виде содержатся старые ружья.
Вскоре Левша начинает тосковать и, несмотря на приближающуюся бурю, садится на корабль и не отрываясь смотрит в сторону России. Корабль выходит в «Твердиземное море», и Левша заключает пари со шкипером, кто кого перепьёт.
Пьют они до «рижского Динаминде», и, когда капитан запирает спорщиков, уже видят в море чертей.
В Петербурге англичанина отправляют в посольский дом, а Левшу — в квартал, где у него требуют документ, отбирают подарки, а после отвозят в открытых санях в больницу, где «неведомого сословия всех умирать принимают».
На другой день «аглицкий» полшкипер «куттаперчевую» пилюлю проглатывает и после недолгих поисков находит своего русского «камрада».
Левша хочет сказать два слова государю, и англичанин отправляется к «графу Клейнмихелю», но полшпикеру не нравятся его слова о Левше: «хоть шуба овечкина, так душа человечкина». Англичанина направляют к казаку Платову, который «простые чувства имеет».
Но Платов закончил службу, получил «полную пуплекцию» и отсылает его к «коменданту Скобелеву».
Тот посылает к Левше доктора из духовного звания Мартын-Сольского, но Левша уже «кончается», просит передать государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят, а то они стрелять не годятся, и «с этой верностью» перекрещивается и умирает.
Доктор докладывает о последних словах Левши графу Чернышеву, но тот не слушает Мартын-Сольского, потому что «в России на это генералы есть», и ружья продолжают чистить кирпичом. А если бы император услыхал слова Левши, то иначе закончилась бы Крымская война
Теперь это уже «дела минувших дней», но предание нельзя забывать, несмотря на «эпический характер» героя и «баснословный склад» легенды.
Имя Левши, как и многих других гениев, утрачено, но народный миф о нем точно передал дух эпохи. И хотя машины не потворствуют «аристократической удали, сами работники вспоминают о старине и своём эпосе с «человеческой душой», с гордостью и любовью».
И вот эта самая изначально фантастическая повесть, вопреки ожиданиями и самого автора, неожиданно получила большой успех у читающего народа. А ряд российских историков и общественных деятелей даже стали требовать от Николая Лескова раскрыть им подлинное имя Левши и обознаться точное время и место его жизни в России.
И это при том, что образованные люди из числа современников Н. Лескова не могли не знать следующих фактов:
События в повести начинаются приблизительно в 1815 году когда император Александр I во время поездки по Европе посетил Англию, где в числе прочих диковинок ему продемонстрировали крошечную стальную блоху, которая могла танцевать. Император приобрёл блоху и привёз её домой в Петербург.
Спустя несколько лет, после смерти Александра I и восшествия на престол императора Николая I, блоху нашли среди вещей покойного государя и не могли понять, в чём смысл «нимфозории». Донской казак Платов, который сопровождал Александра I в поездке по Европе, появился во дворце и объяснил, что это образец искусства английских механиков, но тут же заметил, что русские мастера своё дело знают не хуже.
Но в реальной истории Николай I вступил на престол в 1825 году, а Платов скончался в 1818 году.
И эти факты реально перечеркивают весь сюжетный костяк повести!
Причем самому «Сказу» так же был присущ вычурный язык легенды, дешёвое каламбурство не присущее перу Н.Лескова и умышленно им рассеянное во многих местах, что так же должно было насторожить образованного читателя.
Но тогда в России еще при жизни Лескова, да и сейчас тема «Левши» и «легенда о подкованной им блохе» по-прежнему являются предметами разных научных дискуссий и уже в наше время, там нашлись несколько мастеров -ювелиров якобы повторивших работу Левши.
О современных «Левшах» мы поговорим далее, а вот что касается научных исследований, посвященных знаменитому сказу Лескова, то тут их авторы обычно вначале специально формируют круг вопросов, которые, как правило, являются предметом живейшего обсуждения.
К примеру по мнению известного исследователя лесковского творчества Л. А. Аннинского, "проклятые" вопросы по поводу главного героя сказа выглядят следующим образом:
"Так он у вас хорош или плох?
Так вы над ним смеетесь или восхищаетесь?
Так это правда или вымысел?
Так англичане дураки или умные?
Так вы - за народ или против народа?
Вы его восславить хотите или обидеть кровно?"
Все дело в том, что все эти вопросы правомерны, хотя они кажутся взаимоисключающими. Левша, как образ, меняет выражение своего лица в зависимости от того, под каким углом зрения на него смотреть.
Интересна и сама история создания лесковского сказа изложенная в научных трудах:
« Так в 1881 г. в России был народовольцами убит императора Александра II. А еще перед этим, после взрыва в царской столовой Лесков писал в газетах "о трусости" общества и призывал всех, кто пугается террористов, поверить в "успех действий власти, поступившей... в руки лица, внушающего всем честным лицам большое доверие и уважение к его способностям".
Но, когда 1 марта царя все-таки взорвали, Лесков был в отчаянии.
В январе 1881 г. знаменитый славянофил Иван Аксаков открывает в Москве газету "Русь" и просит у Лескова для своей газеты что-нибудь беллетристическое, причем предупреждает:
"Я не очень жалую глумления. Выругать серьезно, разгромить подлость и мерзость - это не имеет того растлевающего душу действия, как хихиканье.
"Понял, - отвечает Лесков, - но я не совсем с вами согласен насчет хихиканья.
Хихикал Гоголь и то же совершал несчастный Чернышевский.
Почему так гадка и вредна в Ваших глазах тихая, но язвительная шутка, в которой "хихиканье" не является бесшабашным, а бережет идеал?"
Еще до этой просьбы Аксакова Лесков готовил в юбилейный сборник детской писательницы Елизаветы Николаевны Ахматовой, с которой он был очень дружен, три маленьких очерка под одним общим заглавием - "Исторические характеры в баснословных сказаниях нового сложения" - картины народного творчества об императорах: Николае I, Александре I, Александре II (хозяйственном).
12 мая Лесков пишет Аксакову: "Начал ей (Ахматовой) писать на всем произволе маленькую штучку в два листа и вдруг облюбовал это и порешил скрасть это у нее и отдать Вам...". "Один из очерков - это "Левша".
Другие исследователи творчества Н. Лескова пишут немного по-другому.
Но тут вы уважаемые читатели будьте внимательны! Ведь учёные не читают текст Лескова, они ищут в нем «тайнопись» а найдя ее по из субъективному мнению начинают ее нам трактовать. И все это походе на поиск черной кошки в темной комнате, когда там никакой кошки никогда и не было!
Вот один из таких примеров научных поисков тайного смысла в повестили о Левше:
примерно так:
«Начал писать "штучку", а написал "штучку" же, но такую, что сам "что-то почувствовал", не так ли? Даже "перерешил": забрал в лучшее место. Жалко стало. Словно засветилось в "маленьком очерке" чудо, превышающее первоначальный замысел, и не определишь, что там, а что-то есть превыше определений.
Лесков так и не определит, какой же "секрет" заключила в маленькую побаску его своевольная рука, хотя определять будет так и этак", - пишет Л.А. Аннинский в книге "Три еретика".
Какой "секрет" заключает в себе эта маленькая побаска?
На определенную мысль наводит нас случайное, а может, неслучайное совпадение: весна 1881 г. - убийство царя и создание легенды, которую он уже в мае везет в Москву к Аксакову.
Разве это не наводит на мысль, что проблема царской власти – одна из главных в сказе, то, что уже в начале 1-ой главы дан образ императора Александра Павловича, причем дан с явно иронической интонацией:
"Когда император Александр Павлович окончил венский совет, то он захотел по Европе проездиться и в разных государствах чудес посмотреть".
Обращает на себя внимание какая-то легкомысленная начинка в слове "проездиться" - прокатиться что ли или прогуляться.
Далее ирония в адрес императора Александра Павловича как бы сгущается: "Объездил он все страны и везде через свою ласковость всегда имел междоусобные разговоры со всякими людьми, и все его чем-нибудь удивляли и на свою сторону преклонять хотели, но при нем был донской казак Платов, которой этого склонения не любил…".
В этом противопоставлении заявлена еще одна, пожалуй, не менее главная, проблема: проблема, вытекающая из "вечного" спора между славянофилами и западниками, проблема взаимодействия своего русского, национального начала в русской культуре со всеми иностранными, особенно западными влияниями.
Легенда о Левше написана в жанре сказа, почему и центральной фигурой в ней является рассказчик.
Всю информацию о рассказчике нетрудно собрать уже в первом предложении: возраст его равен возрасту века, если в 1881 г. он вспоминает начало 10-го столетия.
Начитан, скорее всего, а еще больше наслышан, так как знает такие слова, как "междоусобные", хотя образованием явно не блещет, соединяя в единое словосочетание "междоусобные" и "разговоры".
К императору относится явно иронически.
Почему? Да потому, что перед иностранными "чудесами" склонялся и неумеренно восхищался: "Государь взглянул на пистолю и наглядеться не может. Взахался ужасно". Рассказчик явно выходец из народной среды, а сам рассказ построен в виде непритязательной, непреднамеренной беседы в небольшом, задушевном кругу не обязательно друзей, когда при состоянии общей душевной теплоты некуда и не хочется никуда спешить и вспоминаются смешные истории, грустные и смешные, жуткие и веселые.
На протяжении всего повествования рассказчик не появляется ни разу, как не представлен он и в самом начале.
Сказ как жанровая форма отличается от рассказа тем, что представляет собой тип повествования, ориентированный на монологическую речь рассказчика, представителя какой-либо экзотической среды - национальной либо народной; и речь его, как правило, изобилует диалектизмами, просторечными оборотами.
Сказ существует в двух формах: в одном случае рассказчик предъявлен читателю, во втором случае не предъявлен.
"Левша" не сразу существовал в той форме, в какой дошел до нас.
Дело в том, что в первом варианте он был предварен предисловием, в котором был предъявлен рассказчик: "Я написал эту легенду в Сестрорецке по тамошнему сказу от оружейника, тульского выходца, переселившегося на Сестру-реку еще в царствование императора Александра Первого.
Рассказчик два года тому назад был еще в добрых силах и свежей памяти; он охотно вспоминал старину, очень чествовал государя Николая Павловича, жил "по старой вере", читал божественные книги и разводил канареек".
Оказывается, мы точно определили и возраст, и уровень образования, и социальную принадлежность рассказчика, основываясь только на речевой характеристике.
Но, пожалуй, самое главное в образе рассказчика то, что он в наметившемся противопоставлении императора Александра Павловича и донского казака Платова явно на стороне последнего.
Это подчеркнуто резко меняющейся интонацией и словотворчеством: "Государь оглядывается на Платова: очень ли он удивлен и на что смотрит; а тот идет глаза опустивши, как будто ничего не видит, – только из усов кольца вьет";
"Государь на все это радуется, все кажется ему очень хорошо, а Платов держит свою ажидацию, что для него все нечего не значит".
А "Аболон Полведерский?" Разве не очевидна в этом ирония?
На чем же основано ироническое отношение рассказчика к государю?
Совершенно очевидно, что на его преклонении перед всем иностранным.
Поэтому так и радует ошеломительная победа Платова в эпизоде с "пистолей неизвестного, неподражаемого мастерства":
"А Платов на эти слова в ту же минуту опустил правую руку в свои большие шаровары и тащит оттуда ружейную отвертку.
Англичане говорят: "Это не отворяется", а он, внимания не обращая, ну замок ковырять. Повернул раз, повернул два - замок и вывернулся.
Платов показывает государю собачку, а там на самом сугибе сделана русская надпись: "Иван Москвин во граде Туле".
Строя рассказ на событийной основе, как и предполагает жанр устного народного рассказа, рассказчик так умело ведет слушателя (читателя) за собой, что мы вместе с Платовым готовы лечь на "досадную укушетку" от обиды за своего государя, который, растрогавшись от чудесной безделицы - аглицкой блохи, "дансе" танцующей, говорит англичанам:
"Вы есть первые мастера на всем свете, и мои люди супротив вас сделать ничего не могут". Только и утешения Платову, что свою хозяйственную рачительность удовлетворил: "…а Платов ничего против государя произнести не мог.
Только взял мелкоскоп да, ничего не говоря, себе в карман спустил, потому что "он сюда же, говорит, - принадлежит, а денег вы и без того много взяли".
Наметившееся противостояние Платова и государя к концу 3-ей главы переходит в "развод": "Дорогой у них с Платовым очень мало приятного было, потому что они совсем разных мыслей сделались: государь так соображал, что англичанам нет равных в искусстве, а Платов доводил, что и наши на что взглянут - все могут сделать, но только им полезного ученья нет".
В четвертой главе появляется следующий российский император - Николай Павлович.
Интонация рассказчика меняется сразу, причем почтительно-уважительное отношение его к государю Николаю Павловичу мы чувствуем именно в словах, которые произносит сам император, обращаясь к Платову:
"Что тебе, мужественный старик, от меня надобно?" В этом вопросе заложено то, что можно назвать традиционными русскими отношениями между сказочно-былинным мудрым батюшкой-царем и верным народом.
Почему же ироническое отношение к Александру I переходит в эпически-спокойное, уважительное к Николаю I?
Да потому, что "Государь Николай Павлович в своих русских людях был очень уверенный и никакому иностранцу уступать не любил", а когда отправил Платова к тулякам, то наказал ему: "Скажи им от меня, что брат мой этой вещи удивлялся и чужих людей, которые делали нимфозорию, больше всех хвалил, а я на своих надеюсь, что они никого не хуже. Они моего слова не проронят и что-нибудь сделают".
Итак, можно сделать вывод о том, что первые главы сказа посвящены проблеме взаимоотношения царской власти с народом.
В данном случае народ представлен образами Платова и рассказчика.
Как же народ относится к своей верховной власти?
По-разному. Как того заслуживают те, кто являет эту власть.
Вот теперь самое время вернуться в март 1881 года.
Народовольцами убит царь. Почему? За что? Начал царствование в 1855 г. Подготовил и провел реформу об отмене крепостного права.
В народе прозвали "хозяйственным", был интеллигентным, доброжелательным человеком, не оставил за собой "крови", как говорится.
За что же был убит теми, кто претендовал на выражение воли народа. Да очень просто. Был убит, потому что царь.
А уж коли народовольцы избирают террористический путь к светлому будущему, то прежде всего надо убить царя, потому что он олицетворяет царское самодержавие России.
А народ у Лескова (рассказчик, Платов) относится к царям по-разному, в их отношении нет политики, они основываются на естественном, по-человечески разумном подходе.
Не скрыт ли здесь упрек в адрес народовольцев, которые при таком рассмотрении не имеют права выступать от лица народа?
Недаром Лесков их в газете так и назвал - террористами.
И вот, наконец, начинается чудесная история с "аглицкой" блохой. Выражая традиционный взгляд на историю с "блохой", Б. Дыханова пишет: "...при всем внешнем простодушии повествования и этот рассказ Лескова имеет "двойное дно": лесковская "тайнопись" позволяет отчетливо услышать и авторский голос.
И голос этот поведает, что властители отчуждены от народа, небрегут своим долгом перед ним, что правители эти привыкли к власти, которую не надо оправдывать наличием собственных достоинств, что не верховная власть озабочена честью и судьбой нации, а простые тульские мужики.
Они-то берегут честь и славу России и составляют ее надежду. Однако автор не скроет, что тульские мастера, сумевшие подковать английскую блоху, в сущности, испортили механическую игрушку, потому что "в науках не зашлись", что они, "лишенные возможности делать историю, творили анекдоты", - по выражению Горького".
В таком взгляде на Левшу и туляков, а, значит, и на весь русский народ, от лица которого они выступают, сквозит не столько восхищение, сколько сожаление, жалость, сочувствие.
Но этот взгляд может появиться только при таком прочтении: "блоху" сломали нечаянно, потому что "в науках не зашлись".
Но ведь это только взгляд читателя, взгляд под определенным углом зрения.
Лесковская "тайнопись" нам ничего точного, конкретного не говорит.
Автор оставляет нам свободу выбора.
Из текста следует только то, что туляки "сразу же имели такой замысел, по которому не надеялись даже, чтобы и Платов им поверил, а хотели прямо свое смелое воображение исполнить, да и тогда отдать".
И хотя "спрашивал он их так и иначе и на все манеры с ним хитро по-донски разговаривал, но туляки ему в хитрости нимало не уступили". А когда Платов передал им государевы слова, они на это ответили, что "аглицкая нация тоже не глупая, а довольно даже хитрая, и искусство в ней с большим смыслом.
Против нее, - говорят, - надо взяться подумавши и с божьим благословлением". Несколько раз Лесков обратит внимание читателя на слово "хитрость", подчеркнет, "что замысел возник сразу, замысел смелый, направленный "против" "алицкой нации". В этот смелый замысел как-то не очень укладывается безобидная подкова.
Кстати, в толковом словаре Даля слово "подковать" дано в двух значениях: подковать - набить подковы и подковать - надуть, обмануть. Вот второе значение как-то больше подходит к лукавому, хитрому замыслу туляков.
Так что вполне возможно, подбирая синонимический ряд глаголов, к "надуть", "обмануть" добавить и глагол "навредить", ведь "против ... надо взяться подумавши". Значит, можно и под другим углом зрения посмотреть на "подкованную блоху": "подковали", чтоб не плясала больше, навредили слегка, да и прикинулись дурачками - мол, что с неграмотных взять.
Какие же еще в тексте есть убедительные доказательства такого прочтения?
Прежде всего то, что имея не очень много времени на работу, туляки большую часть этого времени потратили на поездку в далекий Мценск к древней "камнесеченной" иконе св. Николая. "Икона эта вида "грозного и престрашного" - святитель Мир-Ликийских изображен на ней "в рост", весь одеян сребропозлащенной одеждой, и лицом темен и на одной руке держит храм, а в другой меч - "военное одоление".
Вот в этом "одолении" и заключается смысл вещи. Не поехали туляки ни в ближайшую Москву, ни даже в Киев, а вот именно в Мценск ради этой иконы.
"Одолеть" - значит "победить". Какой-то слышится в этом намек, и не только на победу в мастерстве тончайшей работы.
Любопытна реакция левши на упрек англичан, что "лучше бы, если б вы из арифметики по крайности хоть четыре правила сложения знали, то бы вам было гораздо пользительнее, чем весь Полусонник.
Тогда бы вы могли сообразить, что в каждой машине расчет силы есть... Левша согласился".
Не заинтересовался как мастер, которому открыли глаза на секрет мастерства.
Не удивился, ответил только как бы заученно:
"Об этом, - говорит, - спору нет, что мы в науках не зашлись, но только своему отечеству верно преданные".
А ведь как долго вокруг ружей ходил, когда увидел, что англичане их не кирпичом чистят!
Да и реакция на "подкованную блоху" императора Николая Павловича не менее любопытна: "Глядите, пожалуйста: ведь они, шельмы, аглицкую блоху на подковы подковали!"
Вот такой народ, с лукавинкой с хитрецой, с "хихиканьем", способный "подковать" не только блоху, а если потребуется, то подковать кого-то и по большому счету, - такой народ вызывает уже не сочувствие, а действительно восхищение.
Но Лесков не просто восхищается туляками и левшой. Ведь "хихиканье" для него "бережет идеал''.
Писатель как бы проверяет всех своих героев "приверженностью" Родине.
Туляки свое отношение к России определили одним словом - "тоже": "…аглицкая нация тоже не глупая".
А Левша — это испытание проходит в Англии: "Подали ему ихнего приготовления горячий студинг в огне, - он говорит: "Это я не знаю, чтобы такое можно есть", и вкушать не стал; они ему переменили и другого кушанья поставили. Также и водки их пить не стал, потому что она зеленая - вроде как будто купоросом заправлена, а выбрал, что всего натуральнее".
Предлагают Левше в Англии остаться:
"Оставайтесь у нас, мы вам большую образованность передадим, и из вас удивительный мастер выйдет". - Но на это левша не согласился:
"У меня, - говорит, - дома родители есть". Святая уверенность левши в том, что свое, русское, не в пример лучше иностранных диковинок, более всего проявляется в эпизоде, когда англичане объясняют ему, что вера и евангелие у англичан и у русских одинаковы: "...наша русская вера самая правильная, и как верили наши праотцы, также точно должны верить и потомцы ...Евангелие, - отвечает левша, - действительно у всех одно, а только наши книги супротив ваших толще, и вера у нас полнее".
В наивной уверенности левши в превосходстве нашей веры отнюдь не примитивизм, просто он думает и чувствует естественно, просто, может быть, как ребенок, у которого спросят, чья мама лучше.
Левше немыслимо остаться в Англии, потому как он не допускает возможность жениться на англичанке: «...мне с англичанкой, хоть и повенчавшись в законе, жить конфузно будет».
Английская девушка не понятна левше, потому что она не такая, как русская, не натуральная - "обезьяна-сапажу - плисовая тальма".
Левша отвергает все, что выходит из круга его представлений.
Россия для него не просто родина в традиционно патриотическом представлении. Для него это то место, в которое он врос корнями, это то, что его питает, это его аура, его дом, в котором левша счастлив».
Вот такое современное научное прочтение лесковского сказа о Левше!
И тут вам уважаемый читатель самому надо подумать и решить согласны ли вы с этими сентенциями оглядываясь на исторический отрезок времени который прошла Россия и ее народ с 1881 года по день сегодняшний!
А вот в 1881 г. когда «Левшу" впервые напечатали, то на Лескова обрушился поток вопросов и упреков:
"Прекрасная легенда, ...но зачем автор поспешил ею воспользоваться?" - писали в "Новом времени" 1882 г.;
...Господин Лесков смотрит на народ отнюдь не так оптимистически
…Гениальный левша преображается в забитого, безличного, чувствующего свое ничтожество рабочего …Выходит, что за границей левше было бы лучше, нежели дома".
(Редактор газеты Алексей Суворин); другая столичная газета "Голос" –
"Это старая легенда тульских и сестрорецких оружейников, пересказанная языком, каким говорят наши рабочие".
Кроме недоумения по поводу того, как Лесков изобразил народ, улавливается и сомнение по поводу авторства "Левши".
Дело в том, что лесковское предисловие поняли буквально, не уловили лесковской коварной манеры, веселой мистификации. С этим Лесков разобрался быстро. Он немедленно пишет известное литературное объяснение, в котором объявляет, что никакой легенды не было в природе, а легенду эту он, Николай Лесков, сочинил в мае прошлого года.
Вот этот подлинный текст:
ПИСЬМА В РЕДАКЦИЮ О РУССКОМ ЛЕВШЕ (ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ)
«Моя небольшая книжечка «О тульском левше и о стальной блохе» вызвала несколько литературных отзывов, из которых два убеждают меня в надобности сделать маленькое объяснение.
Говоря это, я разумею отзывы «Нового времени», которое нашло, что в моем рассказе народ несколько принижен, и отзыв «Голоса», которому кажется, что в этом рассказе народ очень польщен. Притом, как рецензенты «Нового времени» и «Голоса», так и все другие, высказавшие свое мнение о «левше», в одно слово утверждают, будто сказ о левше есть «легенда старая и общеизвестная».
Это требует поправки, и я прошу позволения ее сделать.
Все, что есть чисто народного в «сказе о тульском левше и стальной блохе», заключается в следующей шутке или прибаутке: «англичане из стали блоху сделали, а наши туляки ее подковали да им назад отослали». Более ничего нет «о блохе», а о «левше», как о герое всей истории ее и о выразителе русского народа, нет никаких народных сказов, и я считаю невозможным, что об нем кто-нибудь «давно слышал», потому что, — приходится признаться, — я весь этот рассказ сочинил в мае месяце прошлого года, и левша есть лицо мною выдуманное.
Что же касается самой подкованной туляками английской блохи, то это совсем не легенда, а коротенькая шутка или прибаутка, вроде «немецкой обезьяны», которую «немец выдумал», да она садиться не могла (все прыгала), а московский меховщик «взял да ей хвост пришил, — она и села».
В этой обезьяне и в блохе даже одна и та же идея и один и тот же тон, в котором похвальбы могло быть гораздо менее, чем мягкой иронии над своею способностью усовершенствовать всякую заморскую хитрость.
Рецензент «Нового времени» замечает, что в левше я имел мысль вывести не одного человека, а что там, где стоит «левша», надо читать «русский народ».
Я не стану оспаривать, что такая обобщающая мысль действительно не чужда моему вымыслу, но не могу принять без возражения укоры за желание принизить русский народ или польстить ему.
Ни того, ни другого не было в моих намерениях, и я даже недоумеваю, из чего могли быть выведены такие крайне противоречивые заключения.
Левша сметлив, переимчив, даже искусен, но он «расчет силы не знает, потому что в науках не зашелся и вместо четырех правил сложения из арифметики все бредет еще по псалтырю да по полусоннику».
Он видит, как в Англии тому, кто трудится, — все абсолютные обстоятельства в жизни лучше открыты, но сам все-таки стремится к родине и все хочет два слова сказать «государю о том, что не так делается, как надо», но это левше не удается, потому что его на «парат роняют». В этом все дело.
Я никак не могу согласиться, чтобы в такой фабуле была какая-нибудь лесть народу или желание принизить русских людей в лице «левши».
Во всяком случае, я не имел такого намерения.
Николай Лесков.
10 июня 1882 г. С.-Петербург
Итак, казалось бы вот она последняя истина!
Небыли никакого такого косого Левши в Туле и не подковывал он никакой такой механической блохи (самодвижущей модели блохи) сделанной в Англии!
Но не смотря на все эти доводы в России еще при жизни Лескова нашлись ряд лиц не поверивших в то что Лесков все это сам придумал, которые стали искать в реальной жизни реального прототипа «ЛЕВШИ»!
И нашли!!!Но кого? Судите сами!
Оказалось, что в 1785 г. по предложению управителя Тульского оружейного завода Веницеева в Англию были посланы два оружейника – Алексей Сурнин и Андрей Леонтьев.
Ученики были сначала отправлены в Петербурге, где они встретили поддержку в лице знаменитого протоиерея Андрея Афанасьевича Самборского, который был законоучителем и духовником великих князей Александра и Константина Павловичей.
Сурнин и Леонтьев 20 января 1785 года были отправилены через Европу в Лондон, так как навигация в Балтийском море закончилась, и прибыли в Англию только в ноябре месяце.
В Лондоне они поступили в пансион, где их должны были обучать чтению и письму на английском языке, а также рисованию.
По причине замедления в переводе денег на их содержание их нельзя было взять из этого пансиона, и они вынуждены были оставаться там почти до июля 1787 г. несмотря на многократные письма в Петербург священника Смирнова.
Наконец, только после того как русский посланник в Лондоне граф Воронцов написал на основании донесений Смирнова письмо Кречетникову, вспомнили о тульских учениках на чужбине и выслали в Лондон необходимые деньги.
Смирнов, расплатившись в пансионе, взял оттуда учеников и отправил их в Бирмингам и Шеффильд для изучения стального производства и употребляющихся в нём машин.
По возвращении их через 6 месяцев в Лондон о. Смирнов с большим трудом устраивает Сурнина к одному известному лондонскому оружейнику Ноку учеником.
Остальные оружейники не хотели брать русского ученика, чтобы не выпускать ремесло своё из отечества.
Нок согласился взять Сурнина за 120 фунтов в год, обязался обучать его всему касающемуся до оружейного дела и давать ему пищу, но не квартиру.
Что же касается Леонтьева, то о. Смирнов старался поместить его к мастеру, который делал бы шпаги и различные стальные изделия.
Но мастера этого дела оказались ещё более упорными и положили между собой исключить из своего общества всякого, кто обяжется обучать иностранца их ремеслу. В конце концов удалось поместить Леонтьева также к оружейному мастеру Эггу.
Отправляя в 1794 г. обратно Сурнина в Россию граф Воронцов написал Кречетникову о поведении обоих учеников подробное письмо, из которого видно, что Леонтьев с самого начала учения вдался в беспорядочную жизнь.
От мастера, к которому он был определён для изучения дела, бежал во Францию, а когда нужда заставила, вернулся опять в Лондон.
Граф предложил ему ехать обратно в Россию, на что Леонтьев согласился, но как только получил прогонные деньги, от поездки отказался; тогда ему прекратили выдачу содержания.
В это время в Англии заговорили о вооружении флота против России, тогда сей бездельник, – пишет Воронцов, – вздумал иные затеи.
Он пошёл к начальнику артиллерии и сделал донос, будто Сурнин находится в Англии для покупки и высылки в Россию различного инструмента и машин (вероятно, для изготовления оружия), что в Англии запрещено под весьма великим наказанием.
Виновный уплачивает большой штраф и заключается в тюрьму на весьма долгое время, а доносчик получает половину штрафных денег, на что, вероятно, и рассчитывал Леонтьев.
К Сурнину были присланы полицейские для обыска, но, к счатью, ничего в доме не нашли. Мастер, у которого Сурнин учился, был призван для расспросов, но он дал Сурнину столь хорошую аттестацию о поведении, что клевета обратилась в его похвалу.
«Жизнь же Андрея Сурнина с самого прибытия его в Англию, – продолжает Воронцов, – заслуживает всякого одобрения, всегда трезв, честен и неутомим в приобретении успехов для пользы России.
Добрым, честным и прилежным поведением приобрёл он дружбу и откровение своего мастера до такой степени, что он от него не скрывает ничего и во всём охотно делает ему всякое вспоможение даже до того, что он теперь обещает доставлять ему даже в Россию всё, в чём бы ему ни случилась надобность.
При всём этом мастер всё это делает не из-за нужды, а единственно по дружбе, по доброжелательству к г. Сурнину, ибо сей мастер (Нок) здесь один из лучших и первейших, весьма достаточен и в великом уважении у всех.
Чтоб Сурнин мог приобрести возможно большие познания, мастер давал ему деньги и посылал в разные английские города и заводы для изучения машин и инструмента для приготовления стали.
Одним словом, я не могу довольно нарекомендовать Сурнина милости Вашего Превосходительства, а прошу токмо, как вы любите отечество и неусыпно стараетесь о пользе оного, не упустить сего случая доставить Сурнину способ привести в действие его знания, чем и ваше патриотическое расположение прославлено будет навсегда и отечество приобретёт несказанную пользу.
Прошу покорно определить Сурнину несколько мастеров и помощников, поручить их ему в команду и дать ему способы и волю привести в достоинство своё знание, из чего и плоды его вам видны будут.
Прошу также взять его в особливое ваше покровительство, дать ему награждение таковое, которое могло бы послужить примером для тех, кои будучи посланы для изучения вне отечества, ведут себя порядочно, стараются о приобретении успеха и охотно возвращаются в отечество.
Уверен, Ваше Превосходительство, что оставшийся здесь бездельник, Леонтьев, если бы не пропивал, мог бы выработать здесь около ста гиней в год, а если бы Сурнин захотел поступить бесчестно и остался бы здесь, то с его трезвенностью и прилежанием легко бы мог выработать двести гиней, что на наши деньги состовляет 1600 руб.
Если г. Сурнин по милости Вашего Превосходительства удостоен будет надлежащего одобрения, то ни за какие деньги того купить нельзя будет, что от него в короткое время оружейники приобретут».
В расположение Сурнина по его приезде в Тулу было назначено 10 человек учеников, и Кречетников назначил ему содержание в 240 руб.
Но 10 февраля 1794 года состоялось Высочайшее повеление на имя генерал-губернатора Тульского и Калужского.
«Евгений Петрович, тульского оружейного мастера Алексея Сурнина, обучавшегося с успехом в Англии и показавшего на опыте искусство своё в делании разного рода огнестрельного оружия, повелеваем определить мастером оружейного дела и надзирателем всего, до делания оружия касающегося, дав ему для обучения потребное число учеников, жалования же производить ему по пятьсот руб. на год».
Пребываем вам благосклонными
Екатерина.
Сам А.Сурнин дальше жил умер в 1811 г. в г. Туле в чине титулярного советника.
Вот такой исторический прототип сторонники версии о реальности существования в Туле – «ЛЕВШИ» приводят в подтверждение своих доводов.
И как сам видит не упреждённый заранее читатель у нас нет фактов, свидетельствующих о том, что А. Сурнин и есть прототип ЛЕВШИ.
Да н обучался во времена императрицы Екатерины Второй в Англии изготовлению гладкоствольного огнестрельного оружия и попутно в тихую еще как теперь это принято называть - промышленным шпионажем, но при этом никогда не занимался ювелирным искусством и не делал никаких украшений или механических игрушек!
Да и по все остальным параметрам А. Сурнин, ну никак и ни в чем не схож в литературным ЛЕВШОЙ.
В 1881 г. Лесков, когда писал своего Левшу то в Туле уже давно никто не помнил умершего 70 лет назад титулярного советника А. Сурнина, иначе бы хоть какие-то реальные эпизоды его биографии так или иначе бы нашли свое отражение в этой повести.
На этом можно было бы и считать задачу по правды «ЛЕВШЕ» выполненной если бы не одно важное обстоятельство!
Мы знаем, что до 1881 г. в России небыли мастеров, которые бы могли сделать то что Лесков приписал ЛЕВШЕ.
Не было их после до 1917 г. да и в СССР сменившего на карте мира Российскую империю их тоже небыло!
Но они появились уже после 1991г. когда вновь на картах появилась страна под названием Россия.
Далее я приведу все известные мне факты о таких мастерах-ювелирах чтобы мы с вами могли наконец найти реального ЛЕВШУ который первый подковал-таки блоху!
И тут если верить вот этой информации то явился истинный ЛЕВША в России-матушке тока в 2006 году (http://turist-spb.ru/mus/levsha.html)
В Петербурге, в Петропавловской крепости в 2006 году открылся первый в России музей микроминиатюры "Русский Левша".
ВЛАДИМИР АНИСКИН - наш, русский, современный "Левша". Он мастер–микроминиатюрист.
Микроминиатюра — редкий вид искусства.
В России и ближнем зарубежье едва ли насчитается более десятка человек занимающихся таким интересным делом. Среди работ В. Анискина - подкованная блоха, верблюды в игольном ушке, подписи на рисовом зернышке и человеческом волосе.
Сайт В. Анискина, где можно посмотреть его работы и почитать о них - http://aniskin.ru/
Коллекция объектов-невидимок, виртуозно исполненных русским умельцем Владимиром Анискиным - настоящее национальное чудо, которым не может похвастаться ни зарубежная Европа, ни Америка, ни Азия.
Экспозиция уникальна тем, что все экспонаты меньше миллиметра. Рассмотреть авторские работы можно исключительно с помощью увеличительных устройств, вмонтированных в выставочные формы.
Коллекция произведений выполнена, в буквальном смысле, из пыли золота, серебра, платины и обычной бытовой, серой - под большим увеличением радужно-цветной.
В экспозиции можно увидеть классику жанра: подкованную блоху, караван верблюдов в игольном ушке, отрывок из рассказа Н. С. Лескова "Левша" в 2 печатных страницы текста на срезе рисового зернышка, розу на конском волосе и многое другое.»
Но из другого источника http://shkolazhizni.ru/archive/0/n-23182/ можем узнать, что у Владимира Анискина есть, и соперники, буквально наступающие ему на пятки:
«Юрий Деулин из Екатеринбурга с детства мечтал заняться микроминиатюрой, прочитав рассказ Лескова о Левше. Еще учась в школе, он выточил из кости балалайку, прикрепил к ней струны и поместил ее внутрь маковой крошки. Никто из сотрудников школьного музея не поверил Деулину, когда он показал им свое крошечное изделие. С годами увлечение Юрия стало профессией. Сегодня у этого мастера уже не один десяток экспонатов. Многие удивляют своей неповторимостью и оригинальностью.
Так, Деулин в игольном ушке поставил статую Свободы. У него есть картины размером в 1 миллиметр. Портреты Петра I, Николая II, Папы Римского…
Юрий смог сделать копию яйца Фаберже, художник выполнил его размером в 5 миллиметров (диаметр). А недавно Деулин из черной жемчужины изготовил шкатулку, а внутрь поместил автомобиль, длина которого 3,7 миллиметра.
Искусством микроминиатюры занимаются только самые преданные этому делу люди.
Художник и архитектор Анатолий Коненко из Омска тоже увлекся микроминиатюрой с детства. Первой его работой стала подкованная блоха. Сегодня у мастера уже большая, поистине уникальная коллекция.
Коненко имеет в своем арсенале кузнечика, играющего на скрипке. Длина скрипки – 12 миллиметров. Детали все настоящие.
Он создал на человеческом волосе железную дорогу, по которой движется поезд.
К тому же, Анатолий прекрасный автор микрокартин, которые он создает с помощью соков из фруктов и овощей. Удивительные изделия создает Владимир Анискин из Сибири, который занимается микроминиатюрой всего 10 лет, но уже вошел в десятку лучших микроминиатюристов России. В обычной жизни он занимается научной работой.
Сегодня в его коллекции можно увидеть аэродром из 20 самолетов, которые расположены на срезе макового зернышка. Мастеру удалось перенести фрагмент рассказа писателя Лескова о Левше на рисовое зернышко. Всего 2027 букв. Не обошел вниманием Владимир и блоху.
Она выполнена из стали и платины, толщина подковок составляет 0,005 см, а ширина 0,06 см. Всех удивил в Ярославле умелец Дмитрий Игумнов, который подковал… мышь. Недавно он изготовил сковородку размером с копейку, которая выпекает мини-блины.
А мастер из Вятки Арсений Зонов создал для попугая велосипед. Попугай выступает в местном цирке, забавляя зрителей. Он крутит настоящие педали и клювом держится за руль. Кроме велосипеда, Зонов для «артиста» изготовил самокат и коньки на роликах. Три года назад в Санкт-Петербурге Международная гильдия Мастеров открыла первый в нашей стране музей микроминиатюры «Русский Левша».
Чтобы рассмотреть работы знаменитых мастеров-умельцев, посетителям приходится пользоваться увеличительными устройствами, которые вмонтированы в выставочное оформление каждого экспоната…»
Итак, вот наши три первых финалиста на звание российского ЛЕВШИ! Так кому же отдать пальму первенства?
А ответ мой будет для многих неожиданный!
А никому из трех вышеперечисленных мастеров. Ведь они работали только с приближенными к реальной действительности моделями, а у нас есть или вернее среди нас и в наше время жил настоящий ЛЕВША подковавший уже не металлическую блоху, а живую!
Да еще именно тем способом, как и описывал Николай Лесков в своей фантастической повести!
Правда вот жил он не в России, а на Украине в Луганской области.
Вот эта сенсационная информация!
Подкованная блоха. С седлом и стременами
«Вот что сказал сам мастер про свою блоху: «Лапки ведь у них пустые внутри, а снаружи волосатые. Сделал на лапках депиляцию, подстриг коготки, так сказать педикюр навел, а потом только приступил к подкове. Я подсчитал, что на одной спичечной головке этих подковок можно уместить две с половиной тысячи штук». На самых кончиках четырех из шести блошинных лапок сверкают золотые подковки.
В каждой — по три гвоздика. Одна блошиная подковка Алдунина весит 0,00000004419 грамма. Из одного грамма золота получится 22 629 544 подковки. То есть можно подковать больше 5 миллионов блох. Ширина каждой подковы — 40 микрон, длина — 50, диаметр шляпок гвоздиков — и вовсе 5 (в 1 миллиметре 1000 микрон).
сентября Николай Алдунин, талантливый мастер, отметил в больнице свой 53-ий день рождения. 2 месяца он пролежал в больнице при институте им.Вишневского с осложнениями после перенесенной операции.
У него был хронический панкреатит. 9 сентября у Николая открылось сильное внутреннее кровотечение, которого он не смог перенести. Он ушел, как и жил, борясь и яростно вырывая у тяжелого недуга каждый свой новый день. «Я не молю, а только прошу Бога, чтобы он дал мне немного времени доделать то, чего не успел», — сказал он другу Александру Богатырёву, прощаясь, 19 мая в Москве.
А планов и новых уникальных замыслов у микроминиатюриста было много
«В ближайшем будущем я собираюсь приступить к созданию новой работы — „Мерседеса“длиной в 15 см из золота, серебра и платины, — планировал Николай Сергеевич. — Причем в нем будут детали реального автомобиля. Особое внимание я уделю приборной доске: все стрелочки, циферки, кнопочки...» Была задумка выковать блоху из металла. И чтобы она кадриль выкидывала наподобие лесковской под музыку «Тула веками оружие ковала». Жаль, что его планам не суждено было сбыться.
По его глубокому убеждению, философии и психологии мастерства исполнения миниатюрных шедевров научить невозможно. Он постоянно подчеркивал: «Я не художник!»
При этом Николай Алдунин на первое место в своей работе ставил изящество и красоту исполнения задумки. Но, наверное, самым главным секретом Николая было то, что за работу он садился только в хорошем настроении, в состоянии гармонии и любви к себе и миру, к тому, что предстояло сделать».
Все фото с эксклюзионными фотографиями подкованной блохи находятся тут:
http://h.ua/story/409363/
Десять популярных сюжетов из российской истории ок
© Copyright: Владимир Бровко, 2014
Свидетельство о публикации №214100400875
Свидетельство о публикации №214100400875
Рецензии