Урок труда 1962г

***
          
Ау-у-у!
А ульи гудят - что костры таёжные...
Не пчёлы - искры над ними кружатся...
И старый пасечник в куртке кожаной
Кряхтит и мёдом янтарным ужинает.
А рядом девочка, солнцем залитая,
Рыжая-рыжая, с глазами-пчёлками...
Но эти пчёлки - всего лишь на лето
И школьной чёлкой уже зачёркнуты...
А он без устали ей рассказывает
Про юность свою, про тайгу бедовую...
А внучка хлеб для него намазывает:
На рану чёрную - мазь медовую...
А мы, усталые после работы,
Жуём с удовольствием солнца сотовые,
И даже не знаем, что их нам сделали
И пчёлы, и пасечник, и эта девочка...


***
     
Жил-был один сапожник,
не слушал пересудов,
Их самой лучшей кожи
он  сапоги тачал,
Бывало, вздорил с тёщей,
случалось, бил посуду,
А чаще в песню всю он
высвистывал печаль...
Согнувшись у окошка
до солнца брызг последних,
Он чёрным гуталином
не мазал белый свет.
Степенно вытрет руки
об кожаный передник,
Насолит и наперчит -
какой ни есть - обед.
Ходил в субботу в баню,
дарил конфеты детям,
И знал всех птиц в округе
по краскам голосов.
И, только умирая,
с усмешкою заметил,
Что, как босой родился,
так и умрёт босой...
Жил-был поэт напротив,
стихи в газету ляпал
Про Таню в сарафане
и белую сирень,
Ходил в штиблетах модных,
снимал в сарае шляпу,
И клял поочерёдно
погоду и мигрень...
Писал о том, как любит,
и дальше - трали-вали,
И в паспорте хватало
его любви помет...
... В селе давно поэта
сапожником прозвали,
Никто не догадался,
что рядом жил - поэт...


***

Ну и шофер! Ну и дорога!
Ну и берёз обочный кросс!
Чернели спички, в пальцах дрогнув,
Не догорев  до папирос...
А на спине пылала майка,
А он дорогу укрощал,
Словами, что не для бумаги,
Её ухабы устращал...
Она плутала круче, резче,
Но, опознав его едва,
Уже неслась ему навстречу,
Ломая ветви, синева!
О, скорость до изнеможенья,
Ты наказуема, увы...
Но сладко головокруженье
Ромашки возле головы...


ПРЕДСЕДАТЕЛЬ

Нахваливали клубнику,
глядели в пустую миску,
А он согревал  улыбкой
небо из под руки...
А небо не улыбалось -
оно провисало низко
И крепко сжимало тучи
в тяжелые кулаки...
А он повернулся круто,
за плечи потряс  мальчишек:
„Ну вот, наконец-то вдоволь
землица дождя попьёт!“
И мы улыбались тоже,
пожалуй, усердно слишком -
Что сделаешь, мы не очень
тревожились за неё...
Как стало асфальта твёрже
потрескавшееся поле -
Мы чувствовали ногами,
мы знали не из газет.
Но если заладит ливень -
забудьте о волейболе,
И в лёгких палатках наших
насквозь протечёт брезент.
Мы потом поили землю,
(а он говорит: „землицу“),
Она нам вошла в ладони,
но гость - остаётся гость...
И, сузив глаза от  дыма,
сурово глядел нам в лица
Хозяин, в землистых пальцах
лаская сухую горсть...
Потом усмехнулся горько:
„Что пляшете нынче? Твисты?
А батьки в начальстве ходят?..“
Но мы не вступали в спор.
И только хвастливый Борька,
заносчивый сын артиста,
До слёз покраснев, зачем-то
соврал, что отец - шофёр...


В КЛУБЕ

Горло сжало горечью -
И слеза.
Едкий дым махорочный
Ест глаза.
Не туманя сини их,
Звёзд в окне.
Разговоры сиплые, 
„Да“ и „не“...
Васильки - созвездьями
На платках.
Хорошо, что вместе мы
И закат.
Что подкова месяца -
На реке.
Что старухи крестятся
В уголке.
В платьицах поношенных
Детвора
Сыплет как горошины
Со двора.
И жар-птицей -птичница,
И ещё
Ночь гнедая тычется
Мне в плечо...