Книга двенадцатая История протестантизма

      Протестантизм в Германии от Аугсбургского исповедания до 
                перемирия в Пассау


                Глава 1

                Шмалькальденская Лига

Аугсбургское исповедание – Надежды и разочарования императора – Отчаяние Меланхтона – Мужество Лютера – Создание Шмалькальденской Лиги – Короли Франции, Англии и др. приглашены вступить в нее. – Швейцарцы отказались. – Нерешительность Лютера – Турки вторгаются в Европу. – Карл предлагает протестантам перемирие. – Перемирие в Ратисбоне – Церковь отдыхает пятнадцать лет.

Мы уже проследили историю протестантизма в Германии со дня вывешивания тезисов (1517 г.) до дня Аугсбургского исповедания (1530г.). Интервал между двумя днями небольшой, но какая цепь важных и ярких событий отмечает его, и как отличается христианство одной эпохи от христианства другой! Если молоток Лютера, прибивший тезисы к дверям замковой церкви прозвучал похоронным звоном для старой эпохи, то Аугсбургское исповедание, представленное лишь тринадцатью годами позднее, открывает ворота нового мира.
Где в истории мы видим такие огромные преобразования, произошедшие за такое короткое время? Из всех человеческих факторов, которые тираны считают самыми слабыми, и которые они иногда не могут объяснить, несравненно самым сильным является сознание. Оно сильнее философии, сильнее наук, сильнее меча. Ученые мужи веками трудились, чтобы просветить мир, но было ясно, что высота их разума не могла порвать цепи человеческой души. Их день сменился ночью мистицизма. Затем последовало возрождение наук, как верная прелюдия нового века. Но цивилизация и свобода не пришли с призывом гуманистов, после небольшого расцвета науки начали отступать к языческой гробнице, откуда они вышли. На мир опускался скептицизм. Когда Слово Божие коснулось сознания, мир был потрясен силой более могущественной, чем философские школы или армии. Он сотрясся до основания. Покрывало, бывшее на сердце христианства, упало.
Мы возобновим наше повествование на том месте, где оно оборвалось – старом городе Аугсбурге  1530 года. Какое многочисленное, блестящее и пестрое собрание за его стенами! Здесь все князья, герцоги и графы империи со своими дворами и воинами. Здесь все великие схоласты и богословы Германии, ее папские сановники и протестантские реформаторы. Здесь также, кроме главных персон, много неученых людей неблагородного происхождения таких как, лакеи, солдаты, бездельники и приезжие из близких и далеких мест, наводнившие улицы, таверны и лишившие спокойствия и тишины горожан баталиями, отличавшимися от тех, которые вели полемисты в Дворцовой часовне. В этом огромном собрание одно место свободно – для Лютера. Но он недалеко в замке Корбурга ведет постоянную переписку с друзьями, его дух ощущается на сейме, и он невидимо руководит ходом дебатов.
После того как все собрались в Аугсбурге по приглашению императора, наконец, с большой помпой приезжает сам император Карл, властитель двух миров. За ним следует длинная и блистательная свита! Короли, папские легаты, послы, архиепископы, священники, монахи и несколько тысяч воинов. Средневековье снова поднимается во власти и славе, незнакомой ему на протяжении многих веков, инстинктивно чувствовавшим, что предстоит большая борьба с силой, предназначенной сразить его.
До перехода через Альпы Карл V встречался с Папой в Болонье; эти два правителя пришли к соглашению по поводу политики, касавшейся лютеран. Их надо было заставить подчиниться церкви. Таково было быстрое и простое решение проблемы в духе времени. Правда, в будущем совет обещал принять реформы, но сначала лютеране должны вернуться к послушанию. С ересью будет скоро покончено; Папа и император, два властелина мира, приняли решение о ее полном уничтожении. Блестящее собрание, съехавшееся со всей Германии, собиралось стать свидетелем похорон лютеранского бунта и воскрешения католицизма в новой славе и силе.
Но как это унизительно для властителя многих королевств! Тому, кто дважды одержал победу над своим сильным соперником Франциском I, кто диктовал условия перемирия почти у ворот Парижа, кто склонил Папу к своей политике, противостали и препятствовали князья-еретики и отлученные проповедники. Его вынуждали слушать чтение их исповедания на сейме. Итак, он соорудил сцену и собрал публику к всеобщему одобрению лютеранства, которое он надеялся увидеть погружающимся в вечное проклятие под тяжестью его руки и авторитета. Интриги, замышлявшиеся вместе с Папой в течение всей зимы, неожиданно рухнули.
Карл должен был сделать что-то, чтобы скрыть унижение. Он попросил богословов приготовить ответ на исповедание протестантских князей и богословов. Еще один неудачный шаг. Грубые ошибки и софистика д-ра Экка контрастировали с документом, сочетавшим силу Лютера и изысканность Меланхтона. Аугсбургское исповедание стало цениться еще больше. Император попросил протестантов признать свою несостоятельность. Казалось, что он сам мало верил в их несостоятельность, так как он поторопился решить спор с протестантами с помощью пера д-ра Экка. В 1530 году 19 ноября он издал указ, адресованный протестантским князьям, княжествам и городам, приказав им под страхом впасть в немилость, вернуться к послушанию папскому престолу, и предоставив им до следующей весны (1531 г.) выбор между подчинением и войной. Д-р Экк за свои услуги на совете был награжден епископством в Вене, что дало повод для остроумного высказывания Эразма: «бедный Лютер сделал многих богатыми».
Указ императора с этого часа запрещал дальнейшее обращение в протестантизм под страхом лишения имущества и жизни; он постановлял вернуть все, взятое у римской церкви, восстановить монастыри и церковные здания, церемонии и обряды. Тот, кто не подчинялся этому указу, не мог заседать в имперской палате, верховном суде империи. И все сословия должны были служить делом и правдой для выполнения этого указа. Шпейерский эдикт был направлен в основном против Лютера; запрет Аугсбурга был шире. Он касался всех, кто придерживался в Германии взглядов Лютера: князей, городов и крестьян.
Меланхтона охватило беспокойство. Он «утопал – пишет Слейдан – во вздохах и слезах». К счастью, Лютер был еще жив. Его благородство и вера оказались на высоте. Он смотрел в лицо великому императору и указу о гонениях, и в одной из публикаций предсказал, что указ провалится, и даже императорский меч, как крепок он ни был, не может уничтожить свет и вернуть тьму.
Дух Лютера зажег князей. На рождество 1530 года они встретились в Шмалькальдене, чтобы продумать необходимые шаги. То, что веру и свободу надо защищать любой ценой, было для них аксиомой. Единственным вопросом был – как? Они создали лигу, которая вошла в историю как Шмалькальденская Лига, обязавшись стоять плечо к плечу, защищая веру и свободу, и особенно противостоять попыткам исполнения Аугсбурского эдикта с помощью оружия. С этой целью они должны были, каждый из них на протяжении шести лет, содержать военные отряды, чтобы оказывать помощь княжествам и городам, на которые могут напасть имперские войска.
Протестантские князья посчитали целесообразным создать такую конфедерацию не только из-за религиозных вопросов. Немалый вес имели и политические соображения. Недавние успехи укрепили власть и в той же пропорции увеличили амбиции Карла V. Император в то время разрабатывал планы опасные для конституции и гражданских прав Германии. Он добился, чтобы его брат Фердинанд был избран королем римлян. Избрание королем римлян было равносильно объявлению будущего императора Германии. Это было нарушением Золотой буллы Карла IV, так как это было явной попыткой со стороны Карла оставить корону в своей семье и сделать это право наследственным, когда Золотая булла объявляла его выборным. Протестантские князья видели во всем этом революцию. Император делал себя властелином. Они должны восстать против узурпации вовремя. Поэтому Шмалькальденская Лига, образованная на Рождество 1530 года, была возобновлена годом позже, на Рождество 1531 года, с добавлением многих великих князей и городов. Лига написала королям Франции, Англии, Дании и приморским городам на севере Германии с предложением вступить в Лигу или помочь в этом предприятии. В любом случае ответы были благоприятными, хотя из политических соображений корреспонденты на время отложили вступление в Лигу.
Сначала смелый шаг не встретил одобрение у Лютера. Это было похоже на войну, его бросало в дрожь от всего, что угрожало привести в соприкосновение войну и Евангелие. Но когда ему объяснили, что Лига чисто оборонительная, что она ни на кого не собираться нападать, что просто организована, чтобы дать возможность ее членам использовать сообща, и поэтому успешно, законные права на самооборону в интересах того, что было дороже жизни для них и соотечественников, Лютер согласился с Лигой князей.
Мера была, несомненно, правильной сама по себе, и была вызвана обстоятельствами исключительной опасности, в которой оказался протестантизм. Она объединила протестантские княжества Германии в одну конфедерацию, под эгидой которой могла проповедоваться протестантская вера и провозглашаться ее учение без угрозы наказания костром. В дальнейшем Шмалькальденская Лига сделает решительный шаг в развитии протестантизма. Протестантизм как учение или доктрина развился в учение реформатов. Но протестантизм никогда не оставался просто учением. Его миссией было создание вокруг себя политического, социального и интеллектуального мира. Протестантские принципы заняли центральное место в этом мире, сидя там как на троне, или скорее являясь его душой, и во времена опасности, призывая на защиту все силы – искусство, науку и вольные конституции  - которые они сами создали. Началом нового политического мира был Шмалькальден.
Многие князья и вольные города в добавление к первым конфедератам вступили в Лигу; ее положение сейчас было впечатляющим. Швейцарские протестантские кантоны протянули руку, но им было отказано.  Считали, что они лишены права из-за их взглядов на Вечерю Господню. Это было грубой ошибкой. Такой же большой ошибкой было то, что были приглашены вступить в Лигу короли Франции и Англии, которые вряд ли были более ортодоксальными в глазах немцев, чем цвинглиане. К счастью эти монархи прислали ответы, которые спасли участников Лиги от затруднительного политического положения, в которое могли поставить их эти эгоистичные правители-интриганы. Этого и опасался Лютер. Он предвидел, что Лига начнет крепнуть и опираться на армии, пренебрегая развитием религиозных принципов, в жизнестойкости которых заключалась крепость, сила и успех их федерации. Если защита уничтожит Божественный огонь, который она должна охранять, то погибнут оба.
Когда наступила весна 1531 года, император медлил вместо того, чтобы начать военные действия. Меч, который должен был смести немецкий протестантизм с лица земли, и который был наполовину вынут из ножен, был опять вложен в них. Кроме Шмалькальденской Лиги были другие обстоятельства, которые убедили императора в опасности попыток исполнения Аугсбургского эдикта в данный момент. Франция, чей монарх все еще испытывал жгучую боль при воспоминаниях о Павии и заточении в Мадриде, грозила нарушить перемирие и начать военные действия против него. Неугомонные турки опять появились на востоке Европы. Кроме того,  император нанес обиду папским князьям Германии, заставив избрать своего брата Фердинанда Римским королем, и поэтому не мог рассчитывать на помощь своей собственной партии. Как только Карл клал руку на эфес шпаги, возникало новое затруднение, которое мешало вынуть ее. Было очевидно, даже ему, что какая-то сила, большая чем Шмалькальденская Лига, боролась против него.
В результате Карл, обдумав свое положение, решил отложить  исполнение Аугсбургского эдикта до более удобного времени, а пока он должен придти к согласию с протестантами. Соответственно, после продолжительных и трудных переговоров 23 июля было достигнуто перемирие в Нюрнберге и ратифицировано на сейме в Ратисбоне 3 августа 1532 года. Во время перемирия император гарантировал свободу вероисповедания то того времени, пока вселенский собор или имперский сейм не решит вопрос веры. Протестанты, семь князей и двадцать четыре вольных города, обещали помочь императору в войне против турок. Таким образом, мрачная буря прошла стороной, не нанеся никакого вреда тем, над которыми она сгущалась. Лучшая армия, объединившая христианский мир, поднялась на борьбу против турок. «Император, – пишет аббат Мило – который не появлялся во главе войска (удивительная вещь во времена героизма), на сей раз взял командование на себя. Ему принадлежала слава дезорганизации огромных сил противника, насчитывавших до трехсот тысяч человек. Сулейман, устрашившись такой силы, ушел со своими опустошающими ордами без боя. Так как император, оставив Германию ради грандиозных военных кампаний, вторгался уже в другие страны, церковь была свободна от гонений, и период спокойствия длился почти полтора десятка лет.



               
                Глава 2


                Немецкие анабаптисты или «царствие небесное»


В церкви мир, в миру страдания – Четыре великих правителя – Трудности Генриха VIII – Унижения Франциска I – Подвиги      Карла V – Огорчения Клемента VII – Контраст – Пророки анабаптистов – Пекарь Матиас – Новая «гора Сион» - Нравы секты – Портной Бакхольдт – «Царство небесное» - Царь «царства небесного» Бакхольдт - Называет двенадцать апостолов – Посылает двадцать восемь евангелистов – Наставление и отъезд – Их судьба – Брак отменен. – Мюнстер – прибежище банды. – Окружен и взят. – Бакхольдт предан смерти. – Урок.


Если в церкви был покой, но общество вокруг него испытывало страшные конвульсии – «на земле народы пребывали в страданиях; ревели морские волны». Какую несчастную и ненормальную жизнь вели четверо великих правителей Европы! Заботы, волнения, разочарования обрушивались на них и наполняли каждый час и каждый день их внешне блестящего, а внутренне самого несчастного существования.
Генрих Английский начал дело о разводе. Отсрочки и колебания Ватикана держали его в постоянном напряжении, и, когда, наконец, процесс завершился в папском суде, надменного монарха охватил такой приступ гнева, который, в конечном счете, мог окончиться преступлением. Его импульсивный и несдержанный характер мог едва вынести возражение со стороны протестантов его королевства, которые избавились от папства, когда он избавился только от Папы и намеревался занять вакантное место в сознании своих подданных.
Франциск I Французский с каждым годом становился все более несчастным человеком, заслуживающим порицания. Его соперник Карл V отобрал у него лавры, которые он получил в прежних кампаниях. К раздражению и унижению, которые остались в его душе вследствие тюремного заключения в Мадриде, добавилась потеря итальянских герцогств и недавний унизительный мир в Камбре. Франциск не давал себе покоя, чтобы смыть позор и унизить гордеца, который покрыл его позором. Он строил козни, чтобы посеять разногласия между Клементом и императором. Он старался собрать армию в надежде, что старые поражения забудутся при блеске новых побед. Но все, что он пожал в результате изнурительного труда, было только дополнением к грузу, легшему на плечи его подданных, и к списку его собственных  огорчений и разочарований.
Путь Карла V внешне был более удачным, но внутри его славы было много трудов и скорбей. По своему положению стоявший выше других людей, император находился в постоянном страхе, чтобы не  упасть с головокружительной высоты, на которой стоял.  Чтобы удержаться, он был вынужден был обращаться к новым наборам рекрутов, в новым сражениям и расходовать все больше миллионов золотых крон, пока не образуется пропасть, в которую, наконец, он не провалится со своим королевством. Не говоря уже о Франциске, который был занозой у него в боку, и о Клементе, чей ненадежный союз приносил ему мало удовлетворения,  император не верил в тот порядок, который он установил в Италии и Германии. Он трудился, постоянно опасаясь, что его система развалится на части. Но больше всего его мучил призрак лютеранства, который, как говорила ему интуиция, однажды отберет  у него империю. Он не мог понять, как случалось так, что как только он поднимал меч, чтобы покончить с этой мерзостью, появлялись турки и мешали нанести удар.
Что касается четвертой великой власти того времени, Клемента VII Римского, то  это были уже не те времена, когда Папы могли спать спокойно, будучи светскими правителями. Его духовная империя разваливалась на части; короли и страны ускользали из-под его тиары, и ни анафемы, ни уступки, применяемые по очереди, не могли вернуть их. Германия восстала против послушания, половина швейцарских кантонов подняли еретический бунт; Швеция и Дания тоже шли по наклонной, и Англии поспешно следовала за ними. Никогда ранее понтификат не был таким неудачным, и мало было таких беспокойных, озадаченных и невезучих Пап, хотя было много порочных Пап. Клемент был менее доволен  правителями, которые остались с ним, чем  теми, кто оставил его. Самый христианский король Франции и самое католическое Величество Испании приносили столько же пользы, сколько беспокойства. Вместо того чтобы быть двумя столпами его трону, они скорее были двумя мечами, висевшими над ним, и которые то и дело грозили обрушиться и сокрушить его. Со стороны Клемента требовалось большое искусство и умение удерживать их в равновесии. Взгляды и интересы всех троих никогда не совпадали. В одном могли они придти к соглашению – низвергнуть протестантизм; но даже и в этом ревность и соперничество не позволяли им действовать сообща. Раздиравшие их страсти бросали их в водоворот беспорядков и войн друг против друга, что отнимало у них годы, отягощало казну и разоряло их королевства.
По сравнению с трудностями, которые мы сейчас рассматриваем, какое поистине высокое положение занимает Лютер и его товарищи-реформаты! В своих кабинетах они обладают намного большей властью, чем Карл и Франциск на своих тронах. Они посылают идеи, просвещающие землю, а не армии, опустошающие ее. Немногословной, но величественной властью истины они развенчивают заблуждения, низлагают тиранов, сеют семена праведности и свободы, вынянчивают искусство, науки и свободные государства, которым предназначено остаться плодами их труда и памятниками их мудрости, когда о победах Карла и Франциска позабудут, и система их политического величия будет ниспровергнута в грязь.
Церковь Германии за мирные годы разрослась во все стороны. Все ее великие учителя были еще с ней. Лютер, Меланхтон и пока единая группа выдающихся людей вокруг них руководили ее советами и распространяли ее учение. Рядом с ней стояла Лига, удерживавшая на расстоянии меч Карла или любого, хотевшего напасть на нее. Робкие люди находили мужество заявлять о своих убеждениях и встать на сторону протестантов. Переходили целые районы северной и центральной Германии. Среди нового пополнения были Анхальт, Померания, Аугсбург, Франкфурт, Ганновер и Кемптен. Это не ушло от внимания императора, но так как предотвратить это было не в его власти, он не осмелился показать неудовольствие.
Течение мирных дней было, увы, нарушено самым прискорбным всплеском беззакония и фанатизма. Мы уже рассказывали о беспорядках и кровопролитии, которые происходили в верхних землях Германии десять лет назад, вызванные действиями людей, которые придерживались принципов, превративших свободу Евангелия в блуд хуже языческого. Семена этих пороков были еще в земле, и мирные дни дали им возможность появиться на поверхности во второй раз. В 1533 году два анабаптистских пророка – Ганс Матиас, пекарь из Гарлема, и Ганс Бакхольдт, портной из Лейдена, с группой своих последователей захватили город Мюнстер в Вестфалии, посчитав его удобным местом для распространения своих взглядов. Они объявили, что Бог послал их низложить городские власти и правительство, и установить царствие небесное, которое из своего центра, горы Сион, должно было распространиться по всей земле. Пекарь Матиас был первым монархом этого нового царства. Его талант предпринимателя, набожность и горячий энтузиазм способствовали выполнению этого трудного, но нечестивого проекта. Он отменил всякое различие в социальном положении, провозгласил обобществление имущества, заставил всех есть за общим столом, и, аннулировав брак, разрешил многоженство, показав пример, которому его последователи поспешили последовать.
Пекарь Матиас вскоре умер, и его сменил портной Ганс Бакхольдт. И тогда «царство небесное» показало себя во всем своем зловещем блеске.  Бакхольдт объявил о том, что по воле Божьей, известной ему по особому откровению, он должен сесть на трон Давида и нести августейшее служение вселенского монарха. Он приказал, чтобы ему изготовили корону и скипетр из лучшего золота. Он никогда не появлялся за границей без этих регалий. Он одевался в самые роскошные одежды, перед ним несли Библию и обнаженную шпагу, на монетах было отчеканено его изображение.
Он проспал три дня; пробудившись, попросил перо и бумагу и написал на листочке имена двенадцати мужчин из хороших семей Мюнстера, которых он назвал главами «двенадцати колен Израиля». Для него соорудили трон на рыночной площади, покрыли его золотой парчой, и там окруженный государственными деятелями, стражей и женами, одна из которой имела титул царицы, он выслушивал жалобы и вершил правосудие.
Кроме того у него была группа миссионеров, чьим служением было возвещение «истинного учения». Из них двадцать восемь человек были отправлены на проповедь в соседние города, чтобы возвестить, что «царство небесное» установлено в Мюнстере, что Ганс из Лейдена поставлен Богом править всем миром, что пришло время, когда смиренные наследуют землю, а грешники будут уничтожены, и что ужасные суды падут на тех, кто откажется войти в «царствие небесное». Из этих двадцати восьми только один вернулся на «гору Сион», чтобы рассказать о том, как встретили это послание. Слейдан так описывает отправку миссионеров: «Однажды – пишет он – Бакхольд протрубил на трубе по всем улицам, и приказал горожанам с оружием встретить его у ворот собора. Когда они пришли на условленное место, их ждал ужин. Их было около 4 000 человек, им сказали сесть за столы, потом присоединилось еще тысяча человек, которые были заняты работой, в то время когда первые ужинали. Царь и царица со своими домашними слугами ждали за столом. После того как они поели, и ужин почти закончился, царь сам дал каждому кусочек хлеба со словами: «Примите, ядите, смерть Господню возвещаете». Также и царица, подавая им чашу, говорит: «Смерть Господню возвещаете». После этого вышеупомянутый пророк встал за кафедру и спросил их, готовы ли они подчиниться Слову Божьему? Когда они отвтили ему: «Да», он  сказал: «Небесный Отец  повелевает отправить двадцать восемь учителей Слова», которые должны пойти на четыре стороны света и провозгласить учение, полученное в этом городе. Затем он повторил имена миссионеров и определил им направление. Шестерых послали в Озенбург, шестерых в Вандердорп, восьмерых в Соэст и столько же в Кесфельд. После этого царь, царица и прислуга ужинали с теми, кто отправлялся в поход…После ужина упомянутые нами двадцать восемь человек ушли в ночь. Каждому кроме провизии дали золотые кроны, которые они должны были оставить в тех местах, которые не приняли их учения в свидетельство их гибели и вечного отвержения за отказ от мира и предлагаемого им спасительного учения. Итак, эти люди разошлись и, придя в соответствующие места, кричали, чтобы люди покаялись, иначе они непременно погибнут. Они стелили верхнюю одежду перед членами городского совета, бросали кроны и заявляли, что посланы Отцом, чтобы предложить им мир. Они предлагали им обобществить имущество, но если те отказывались это сделать, то золото являлось знаком их греховности и неблагодарности. Они добавляли, что это было время, предсказанное всеми пророками, в которое Бог сделает так, чтобы праведность расцвела во всем мире. Когда их царь полностью исполнить свое служение и приведет все к совершенству, и праведность будет везде, тогда придет время, когда Христос установить царствие Своего Отца.
«Как только они заканчивали говорить, - пишет Слейдан – их арестовывали, допрашивали, сначала доброжелательно, а потом на дыбе, относительно их веры, образа жизни и об укреплениях их города (Мюнстера). Они отвечали, что их учили истинному учению, и они готовы подтвердить это своей жизнью, так как со времен апостолов Слово Божье никогда правильно не преподавалось, и правосудие не соблюдалась. Они говорили, что было только четыре пророка, два праведных, Давид и Иоанн из Лейдена, и два нечестивых, а именно Папа и Лютер, последний из которых хуже всех».
Бакхольдт сочетал служение миссионера со служением правителя. Он не только настаивал, чтобы его миссионеры убеждали слушателей воспользоваться правами, которые предлагало им Евангелие, особенно в отношение брака, но и сам иногда садился на свой трон на рыночной площади и убеждал людей следовать его примеру и брать себе несколько жен. Это был, конечно, ненужный труд, учитывая то, что страсти людей более не сдерживались ни законом, ни чувством приличия. Как всегда бывает, кровь взыграла и возбудилась похоть.
Мюнстер, прибежище этой непотребной банды, издавал зловоние в лицо как папства, так как протестантства. Это было настолько неприятно и унизительно, что с этим невозможно было жить в одной  стране. Неважно, верил ли кто-то в мессу, или исповедовал протестантизм, никто не мог терпеть это «царство небесное»; и оно должно быть уничтожено ради общего блага. В 1535 году князья рейнских провинций объединились и выступили против этого города, к тому времени хорошо укрепленному. Они осадили и взяли его. Бакхольдта водились в цепях по нескольким немецким городам. Наконец, его привели назад в Мюнстер, место его славы и преступлений, и приговорили к мучительной смерти. После смерти тело пророка было помещено в железную клетку; также поступили с телами его последователей; и всех троих повесили на верхушке городской башни для обозрения и предупреждения народу – Бакхольдт посредине, а по обе стороны последователи.
Лютер хотел, чтобы его соотечественники вынесли урок из этого печального случая. Он говорил, что единственным безопасным путем между двумя пропастями было Евангелие. Рим, захвативший власть над духовным законом, открыл одну пропасть, пророки Мюнстера, отвергшие закон, открыли другую. Евангелие, устанавливающее превосходство закона, поместило сознание под власть Бога, его истинного Владыки, и дало ему свободу от блуда. И, если мир не хочет полететь вниз головой в пропасть, зияющую по обе стороны, он должен твердо идти по пути протестантизма. Кажется, что Рим и Мюнстер далеко отстоят друг от друга, но есть одна точка, где они встречаются. От ящика с индульгенциями Тетцеля пришло такое же полное освобождение от нравственных обязательств, как и от «царства небесного» анабаптистского пророка Мюнстера.



               

                Глава 3


             Князья и княжества присоединяются к протестантизму


Виттенберг – Взятие в плен герцога Кристофера – Побег – Филипп Гессенский собирает войско, чтобы вернуть власть герцогу. – Успех – Герцог и Виттенберг объединяют протестантов. -  Смерть герцога Георга – Присоединение Альбертин-Саксонии к протестантизму. – Вся центральная и северная Германия – протестантская. – Австрия и Бавария – пока папские. – Протестантское движение в Австрии – Петиция двадцати четырех австрийских дворян – Присоединение пфальцграфа – Курфюрст – Архиепископ Кёльна принимает протестантизм. – Отстранен от управления княжеством. – Барбаросса – Лицемерие императора – Затевает войну.

Мы возвращаемся к протестантизму, который, как мы говорили выше, постоянно умножает своих последователей и увеличивает область распространения. В этот час неожиданно произошло чудесное добавление к его территориальным владениям. В 1519 году герцог Ульрих Виттенбергский был изгнан из своего владения, сделавшись ненавистным для своих подданных из-за развратного поведения и деспотичного характера. Император Карл V захватил его территорию, отдал ее своему брату Фердинанду Австрийскому, который ввел туда свои войска; и, чтобы всем было понятно, увез Кристофера, сына герцога, в своей свите. Однако молодой пленник замыслил ускользнуть от Его Высочества. Императорская кавалькада медленно поднималась по северным склонам Альп. Можно было видеть, как она, то исчезала из вида при спуске в ущелье или обходе горы, то появлялась при подъеме на перевал. Авангард этой длинной и блестящей процессии приближался к границе снегов, в то время как ее арьергард был лишь на середине подъема. Молодой герцог, задумавший побег, искал подходящего случая и поэтому отстал. Бдительность стражи ослабла, дружеская скала оказалась между ним и императорской кавалькадой. Он понял, что момент настал. Он развернул лошадь и бежал с одним слугой, которого он посвятил в свою тайну, пока император продолжал совершать восхождение. Когда, наконец, побег обнаружился, организовали срочную погоню. Но все было напрасно. Преследователи вернулись без него. Распустили слух, что молодой герцог Виттенбергский при переходе через горы был либо убит разбойниками, либо погиб от несчастного случая.
Прошло много лет; считали, что герцог умер. Между тем жители Виттенберга поняли, что иго Австрии, под которое император поставил их, было тяжелее ига Ульриха, которое они сбросили, и начали вздыхать по своему законному правителю. Шел 1532 год. Стало известно, что молодой Кристофер жив, что он прятался у своих родственников на границе Эльзаса и Бургундии, и что в своем изгнании он принял протестантскую веру. Когда слухи дошли до Виттенберга, жители этой территории выразили желание вернуть молодого герцога, сына их бывшего правителя.
Протестантским князьям было очевидно преимущество от укрепления Шмалькальденской Лиги и расширения протестантских территорий. Но без войны было не обойтись. Лютеру и Меланхтону претила идея браться за оружие. Лига была строго оборонительной. Тем не менее, Филипп Гессенский, один из самых активных ее членов, разработал под свою ответственность проект. Он начал собирать армию, чтобы изгнать австрийцев и восстановить Кристофера в своем герцогстве.
Потом ландграф Гессенский пришел к тайному соглашению с королем Франции, который был готов дать денег на оплату войска. Момент был подходящим для нанесения удара. Император был в Испании, Фердинанд Австрийский был занят турками; Франциск I, который всегда был готов встать между Римом и Виттенбергом, выслал деньги, и протестантская Германия снарядила солдат.
Ландграф начал кампанию в конце апреля; свой первый бой он провел 13 мая, а  в конце июня он завершил войну победой. Фердинанду пришлось отказаться от герцогства, Ульрих и его сын Кристофер были восстановлены, а с ними  пришла свобода новых взглядов. Шмалькальденская Лига получила прекрасное добавление, и протестантский клин проник в южную Европу.
На этом успехи протестантов не закончились. Среди немецких князей не было более неутомимого, решительного и постоянного противника лютеранства, чем Георг, герцог Альбертин-Саксонский. Его противостояние, основанное на искренней преданности учению католицизма, подогревалось личной антипатией к Лютеру. Он бушевал против реформатора, как зачинщика и революционера, а реформатор в свою очередь не собирался скрывать презрения к герцогу, которого он обычно называл «клоуном». Георг, князь Саксонский умер 24 апреля 1539 года. Так как он умер без потомства – его два сына умерли раньше – преемником стал брат Генрих, чья преданность протестантизму была такой же ревностной, как и преданность покойного брата папизму. Герцог Георг в последнем завещании распорядился, чтобы его брат не менял веру в княжестве; в случае невыполнения этого условия, он завещал княжество императору и Фердинанду Австрийскому. Генрих, получив известие о смерти брата, поспешил в Дрезден, и, несмотря на распоряжение, сделанное в завещании относительно веры, он вступил во владение княжеством, объявив себя его сувереном не только в  столице, но и в Лейпциге и других крупных городах. Пригласили Лютера прочитать цикл проповедей в Лейпциге, чтобы познакомить людей с учением реформатской веры. В течение нескольких недель старые обряды были заменены протестантским богослужением. Большинство жителей встретили перемены с радостью, некоторые из них уже приняли реформатское учение, но воздерживались от открытого признания из-за тюрем и палачей герцога Георга. Присоединение такого сильного герцогства к Шмадькальденской Лиге превратило прежнего врага в опору протестантского движения, так как оно находилось в центре лютеранских княжеств.
В Бранденбурге было несколько тысяч протестантов, но они не раскрывали себя из-за страха перед курфюрстом Иоахимом. В 1539 году Иоахим I умер, с ним пала месса, и на ее руинах возникло протестантское богослужение. В 1542 году за Бранденбургом последовал Брунсвик. Сеть протестантских княжеств простиралась почти непрерывной линией от берегов Балтики до берегов Рейна.
Вся центральная и северная Германия была теперь протестантской. В старой вере осталась только Австрия, Бавария, пфальцграфство и церковные владения Рейна. Было похоже, что эти княжества не смогут долго сопротивляться протестантизму.  Во всех них было уже религиозное движение, и если бы перемирие продолжилось еще несколько лет, по всей вероятности, они бы перешли на сторону реформации. В 1541 году               13 декабря Фердинанду была подана петиция  от имени дворянства и австрийских княжеств с просьбой свободного исповедания веры. Петиция была подписана двадцатью четырьмя дворянами и десятью городами, в том числе и Веной. К просьбе о свободе совести присоединились соседние провинции Стирия и Карниола. Ссылаясь на бедствия того времени, войны, эпидемии и голод, которые продолжались  на протяжении шестнадцати лет, и на опустошения, произведенные турками, податели петиции указали на упадок веры как на причину ужасного наказания. «Во всей политической структуре нет ничего чистого и здорового, - писали они – нет порядка ни в общественной, ни в личной жизни…Мы не знаем другого средства, о, владыка, кроме истинного познания Слова Божьего, пробуждения людей к новой жизни, чтобы они могли уверенно противостать туркам, так как наша безопасность заключается в истинном поклонении Богу…Поэтому мы смиренно просим Ваше Величество отдать распоряжение о том, чтобы преподавалось чистое Евангелие, особенно то положение учения, где говорится об оправдании, то есть, что наши грехи прощаются только Христом. Далее людям должно быть рекомендовано совершать дела благотворительности и благочестия, которые являются плодами и признаком веры. Подобным же образом, тот, кто хочет, может участвовать в таинстве Вечери Господней, преподанном им согласно традиции ранней церкви. На епископов должна быть возложена обязанность в соответствии с последним указом империи реформировать все неправильное в церкви, назначить способных служителей для наставления людей и не увольнять истинных проповедников, как они делали до этого.
На эту просьбу Фердинанд не позволил себе ответить категорично и резко: «Нет». Когда Венгрия нажимала на него с одной стороны, а турки с другой, он не посмел допустить такую прямоту речи. В своем ответе он коснулся попыток, предпринятых им, чтобы «Слово Божие было правильно проповедано согласно традиции    св. отцов и толкователей церкви». Он оптимистично говорил о предстоящем соборе, который должен был решить все религиозные разногласия, и советовал им тем временем «избегать новшеств, идти по следам отцов, по древнему пути их религии».
В Баварии призыв к реформации был встречен проведением церковной визитации княжества, принадлежавшего духовенству. Проверка длилась недолго, когда стало очевидным, к чему она приведет; дело было срочно закрыто, прежде чем католическая церковь могла полностью себя дискредитировать, и она безнадежно бы пострадала в глазах людей.
В пфальцграфстве это движение принесло плоды. Курфюрст обеспечил церкви протестантскими проповедниками, разрешил совершать Евхаристию под обоими видами, священникам жениться; и 10 января 1546 года Божественная служба, выражаясь народным языком, была совершена в кафедральном соборе Гейдельберга.
Церковное курфюршество Кельна доставило императору и Папе больше неудобств, чем все остальные. Оно в тот час висело на волоске. Его князь-епископ склонялся к протестантской истине и предпринимал шаги по реформации княжества. Он пригласил Бюцера проповедовать в Бонне и других городах, уговорил Меланхтона приехать в Кельн и помочь в составлении плана реформации. Выход из католических рядов того, кто занимал видное место среди князей Германии, было бы ужасным ударом, предполагалось, как для Папы, так и для императора. Архиепископ Кельня был одним из четырех церковных курфюрстов, другие три были курфюрстами Майнца, Трира и Зальцбурга, и его обращение совершило бы радикальные перемены в коллегии курфюрстов. Большинство бы перешло на сторону протестантов, и неизбежным следствием этого был бы выход Австрийского дома из состава империи. Это не могло не встревожить Карла.
Но несчастья на этом не прекратились бы. Существовало внушительное собрание церковных княжеств, около полусотни, разбросанных по всей Германии. Их епископы были среди самых  влиятельных немецких магнатов. Они владели как светской, так и церковной юрисдикцией; их руке был как меч, так и епископский посох; и они также часто были на поле сражения во главе армии, как и в доме капитула среди духовенства. Можно предположить, что они были самыми прочными столпами папства в Германии. Если такое влиятельное курфюршество как Кельнское примет лютеранство, трудно сказать, сколько из этих многочисленных княжеств последуют за ним. Княжества северной Германии уже переменили веру. Рейнские курфюршества все еще оставались тверды, только Кельн на данный момент колебался. На опасность быстро отреагировали. Папа, император, капитул и граждане Кельна собрались, чтобы противостать мерам курфюрста-епископа и сохранить веру, которую он собирался оставить. В результате архиепископ, уже пожилой человек, вынужден был уступить. Под давлением папского запрета и императорского оружия он оставил управление курфюршеством и ушел на покой.
Император теперь увидел положение дел. Успех лютеранства превзошел все его опасения. Княжество за княжеством присоединялось к Шмалькальденской Лиге. Он считал, что каждое новое искажение было еще одним подтверждением ослабления его власти; таким образом, империя ускользала от него. Он едва мог надеяться, что его наследственные владения смогут долго противостоять посягательствам ереси, которая наводнила окружающие страны. Он должен принять решительные меры. С этого времени (январь 1544 г.) его не оставляла мысль встретиться с протестантами на поле битвы.
Но император не был еще готов, чтобы обнажить свою шпагу. Он был на грани другой большой войны с Францией. К растущей дерзости и успеху Сулеймана в восточной Европе добавились набеги турок на юге. Флот Барбароссы покинул гавань Тулона и ждал только возвращения весны, чтобы навести ужас и разрушения на побережье южной Европы. Пока существовали эти препятствия император хранил мир, хотя в сердце у него была война. Он ратифицировал в Ратисбоне и Шпейере Нюрнбергский эдикт    (1532 г.), который давал значительную свободу протестантам. Он держал перед их глазами яблоко, которым соблазнял их, а именно обещанием собора, который исцелит раскол. Так в течение двух лет он убеждал их в безопасности пока не урегулировал раздоры с Франциском и Сулейманом и не закончил готовиться к тому, чтобы помериться силами с Лигой. Затем он нанес удар, от которого дело протестантизма было на какое-то время почти полностью сокрушено.





                Глава 4

               
                Смерть и похороны Лютера      


Подготовка к войне – Ужасное известие – Поездка Лютера в Эйслебен – Болезнь в пути – Приезжает в Эйслебен – Проповедует - Смертельная болезнь – Смерть – Феномен Лютера – Оценка Варила его  как проповедника – Обеденный стол в августинском монастыре – Похороны Лютера – Могила в замковой церкви.

Лютер больше всех в Германии любил мир. Он противился войне всеми силами своей большой души. Он не мог представить себе большей опасности для дела, чем от меча. Снова и снова, во время всей своей жизни, когда противоборствующие стороны были готовы прибегнуть к оружию, реформатор вмешивался, и меч вкладывали в ножны. И снова грозили войной. С обеих сторон люди готовились к оружию: войска собирались, сильные полководцы выходили на поля сражений. Послушаем, не раздастся ли громкий голос, который так часто разгонял грозу прежде, чем ударяла молния. Но вместо этого пришло ужасное известие – Лютер умер!
В январе 1546 года реформатора попросили рассудить спор между графами Мансфельда по поводу их границ. Несмотря на то, что он не хотел  вмешиваться в такие дела, он согласился, движимый в основном тем соображением, что дело имело отношение к родной провинции, и что он, таким образом, сможет еще раз посетить место своего рождения.  По дороге он заболел, но поправившись, продолжил путешествие. На подходе к Мансфельду его встретили графы с почетной свитой и обеспечили жильем за свой счет в его родном городе Эйслебене. «Его встретили графы Эйслебена в сопровождении более ста всадников, и он въехал в город – пишет Маймбург – скорее как князь, чем как пророк, под залпы пушек и звон колоколов во всех церквях».
Быстро справившись к удовольствию графов с делом, которое привело его сюда, он иногда проповедовал в церкви и принимал причастие, но силы его покидали. Многие признаки предупреждали его, что он долго не проживет; что там, где он провел утро, он проведет и вечер, вечер почета и славы выше, чем у короля. «Здесь я родился и был крещен, - говорил он своим друзьям – что если я здесь же и умру». Ему было всего шестьдесят три года, но постоянные волнения, непрерывный и изнуряющий труд, часто повторяющиеся приступы депрессии, ужасные недуги больше, чем годы подорвали его силы.
Семнадцатого февраля он обедал и ужинал с друзьями, со своими сыновьями – Гансом, Мартином и Паулем, а также Юстусом Йоной, который сопровождал его.  «Когда после ужина – пишет Слейдан – он удалился по обычаю на молитву, боль в животе усилилась. По чьему-то совету он принял немного рога единорога с вином, и в течение часа или двух сладко спал на печной лежанке. По пробуждение он ушел в свою комнату и снова отдыхал. После короткого сна грудь сдавило еще больше; поняв, что наступает конец, он обратился к Богу с такими словами:
«Боже, мой небесный Отец, Отец нашего Господа Иисуса Христа, Бог всякого утешения, благодарю Тебя за то, что Ты открыл мне Сына Своего Иисуса Христа, в Которого я верю, Которого я исповедаю, Которого я люблю, Которого я провозглашаю и проповедаю, Которого Папа Римский и многие нечестивые гонят и бесчестят. Молю Тебя,  мой Господь Иисус Христос, прими душу мою; хотя я должен быть забран из этой жизни, хотя я должен оставить это тело, я знаю наверняка, что буду обитать с Тобой вечно; ни один человек не может вырвать меня из Твоих рук».
Его молитва взлетела в вышину, и дух вскоре последовал за ней. Три раза он произнес одни и те же слова, и с каждым разом голос его становился все слабее: «В руки Твои предаю дух мой, Ты искупил меня, Боже праведный!» - и как пишет Слейдан – «Он как будто заснул без очевидной боли или агонии».
Так зашло это солнце, чей свет наполнял много лет не только небо Германии, но и всего христианского мира. Место, оставшееся пустым в мире с уходом Лютера, было похоже на пустое место, остающееся на небосклоне после захода солнца. И также как после захода дневного светила собираются тени и сгущается тьма вокруг людских жилищ, так было с заходом и этого солнца. Как только Лютер сошел в могилу, над Германией стали сгущаться тени, и вскоре они превратились в ночь бед и войн. Мы не уверены, что свет, ушедший в тот момент, когда могила сомкнулась над реформатором, полностью вернулся в Германию.
Путь Лютера был бурным, а конец мирным. Он вел непрестанную борьбу, не только с императором и Папой, но и с более ужасным врагом, который часто окутывал его ум темнотой. И вот он умирает с чувством неомраченной радости и неумирающей веры в своего Спасителя. Примечательно, что человек, на чью жизнь покушались Папы, короли, священники и фанатики разного рода, умер в своей постели. «Все вы: Папа, дьявол, короли, князья и лорды – враги Лютера, но вы не можете ему навредить. Не так было с Яном Гусом. Я признаю, что за сто лет не было человека, которого так ненавидели как меня». На протяжении последних двадцати пяти лет жизни, то есть со времени его появления на сейме в Вормсе, императорский запрет и папская анафема висели над ним, и, однако, с его головы не упал ни один волос. Великий меч императора, который победил Франциска и покарал турок, не смог приблизиться к богослову из Виттенберга. Реформатор прожил в своем небольшом безоружном саксонском городке все свои дни; он поднимался и ложился в мире, он трудился изо дня в день, выковывая стрелы и выпуская  их со всей силой во врага; а враг боялся его пера и языка больше, чем наступления целой армии. Чтобы избавиться от него, римская церковь отдала бы половину своего королевства, но она не могла отнять у него, ни дня, ни часа. Был отдан старый приказ: «Не прикасайтесь к помазанным Моим и пророкам Моим не делайте зла». Мы видим, что Лютер заканчивает свой путь, как настоящее солнце после бурного дня заканчивает свой среди золотого сияния тихого вечера.
Было бы напрасно и излишне к тому же пытаться описать характер Лютера. Он рисует сам и не разрешит никому другому, ни другу, ни врагу, рисовать свой портрет. Неизмеримо великий дух того времени, колоссальная его фигура наполняла весь христианский мир. Но мы не можем не вспомнить, откуда пришло его величие; к счастью его можно выразить одним словом. Это была его вера, вера в Бога. Были люди исключительной одаренности, отваги, непреклонной честности, убедительного, вызывающего восхищение красноречия, упорные в труде и неизменные в достижение цели, которые, однако, не революционизировали мир. Не совокупность блестящих качеств и способностей позволили Лютеру достичь того, что он совершил. Правда, они помогли ему, но та сила, с помощью которой он совершал реформацию, была верой. Вера поместила его в полное соответствие с Божественным разумом и Божественным правлением; таким образом, мудрость, с которой он говорил, была Божьей мудростью, и она освещала мир; цель, к которой он стремился, была намечена Богом, поэтому он преуспевал в своем великом деле. Это – истинная таинственная сила, на которую все времена претендовали священнослужители, хотя не обладали ей; она сошла во всей полноте на Лютера; но низвел ее из своего небесного источника не какой-нибудь внешний обряд, а сила веры. 
Есть один талант выдающегося реформатора, о котором мы мало говорили, а именно его красноречие за кафедрой. О чрезвычайной степени обладания этим даром мы позволим засвидетельствовать двум папистам. Вариллас пишет о нем: «Кажется, что природа сочетала в нем дух итальянца и тело немца, таковы его  живость и трудолюбие, энергия и красноречие. В изучении философии и схоластического богословия никто не мог превзойти его, также ему не было равных в искусстве проповедования. Он в совершенстве владел высоким стилем речи; он раскрывал сильные и слабые стороны человеческого мышления и знал способы овладения обоими. Он обладал умением улавливать настроения слушателей, какими бы разными и необычными они ни были; он знал, как возбудить, или успокоить их страсть. Если тема его речи была слишком высока и непонятна, чтобы убедить их, то он вел всех, воздействуя на их воображение силой художественных приемов. Такой был Лютер за кафедрой; он бросал слушателей в бурю и успокаивал их снова по своему желанию. Он спускался с кафедры для того, чтобы проявить свое еще более абсолютное превосходство в личных беседах. Он возбуждал умы людей, не волнуя их, и вдохновлял их своими настроениями таким способом, в котором никто не мог обнаружить никакого воздействия с его стороны или даже намека. Короче, он одерживал победу с помощью изысканности немецкого стиля над теми, которых он поражал своим красноречием и пленял беседами, так как никто не говорил и не писал на родном языке лучше, чем он; и никто с тех пор не говорил и не писал на нем с такой чистотой».
Другой писатель враждебный к Лютеру и реформации, говоря о его красноречии, пишет: «Выступая с кафедры, и как будто впадая в неистовство, сопровождая слова действием, он поражал умы слушателей самым удивительным образом и уносил их туда, куда хотел; такой дар и силу речи редко можно найти среди народов севера».
Навряд ли был бо;льший контраст, чем контраст между Лютером на публике, где его характер казался властолюбивым, а нападки яростными и сокрушительными, и Лютером в личной жизни, где он был нежен как ребенок. В таких людях как Лютер любовь к истине, которая на публике разжигает страсть и горячность перед лицом оппозиции, превращается в кротость и любовь среди людей одинаковых по духу. «Все, кто знал его близко и встречался с ним часто, - пишет о нем Меланхтон – признавали, что он был самым замечательным человеком, мягким и приятным в обществе, ни в коей мере не упрямым и открытым к дискуссии, однако с всею серьезностью своего характера. Если он проявлял большую суровость в борьбе с врагами истинного учения, то не из-за зловредности характера, а из-за ревности по истине». Общение с Богом через Его Слово и молитву были двумя основными средствами, с помощью которых он питал свою веру и, как следствие этого, свою силу. «Я сам часто заставал его, - пишет Меланхтон – заливающимся горькими слезами и горячо молящимся о благополучии церкви. Каждый день он уделял время чтению псалмов и молитве Богу всеми силами своей души». Его высочайшей задачей было вывести свет Слова из сокрытия и ввести его в храм, школу и жилище.
Один из биографов так описывает его наружность: «Он был немного выше среднего роста, крепкого телосложения; у него было открытое, мужественное лицо, широкий немецкий нос, слегка орлиный, скорее широкий, чем высокий, лоб с нависшими бровями, большой рот с полными губами, горящие глаза как у льва или орла, короткие вьющиеся темные волосы и заметная бородавка на правой щеке. На раннем этапе его пути тело было истощено до крайней степени, потом он поправился, а в последние годы был склонен к ожирению. Телосложение было от природы крепким; обычная бы форма не выдержала такой беспримерной энергии, но он лучше всего чувствовал себя в трудах, занятиях и при умеренной диете, привычной селедки и горохе».
Как древние патриархи сидели у входа в шатер, приглашая прохожего под его тень и гостеприимство, так и Лютер жил в августинском монастыре. Его двери были открыты всем. Сюда приходили бедняки за милостыней, больные за лекарством, знаменитые иностранцы со всех концов Европы, чтобы увидеть и поговорить с его прославленным обитателем. Общение за столом было во время ужина. Лютер приходил к столу, уставший от дневных трудов, нередко державший в руке книгу, которую он продолжал иногда читать. Все молчали, пока он не отрывал глаз от страницы. Потом он спрашивал о новостях, и это было сигналом к беседе, которая вскоре становилась общей. Вокруг его стола собирались, возможно, его коллеги-профессора, старые друзья издалека, такие как Линк из Нюрнберга, Пробст из Бремена, или выдающиеся схоласты из далеких стран, или государственные деятели и придворные, которым случалось путешествовать с каким-нибудь посольством. Люди всех званий и профессий находили ужин в августинском монастыре и получали радушный прием у его знаменитого хозяина.
В те дни новости доходили медленно, так как газет еще не было, и часто простой путешественник первым приносил известие в Виттенберг о том, что шла большая война, что турки опять напали на христианские страны, что надо искать нового Папу на свободное кресло Св.Петра. Не было другого подобного места, где бы можно было получить известия о том, что происходит в мире, чем обеденный стол в августинском монастыре. Если гости радовались, то путешественник также вознаграждался, услышав комментарии Лютера по поводу новостей, которые он первый распространял. Как часто государственных деятелей удивлял более глубокий взгляд и более верное предвидение Реформатора по вопросам, касавшимся области, которую они считали исключительно своей! С удивительной проницательностью он мог врезаться прямо в сердце политики, с характерным мужеством срывать маски с королей. Могло быть так, что некоторый известный схоласт из далекой страны был гостем в августинском монастыре. Какая возможность выяснить правильный перевод слова, который мог встретиться в отрывке, над которым реформатор работал в тот самый день! Или кампания за столом была более разнородной, такой была и беседа. Грустные и веселые темы сменяли друг друга. Речь заходила то о делах монарха, то о крестьянах. Резкие замечания, блеск остроумия, взрывы смеха оживляли столовую. Взгляд Лютера начал загораться, сияющим лицом он смотрел на слушателей и осыпал высказываниями то серьезными, то игривыми, то забавными, но всегда несущими глубокую мудрость. Когда ужин заканчивался, Аурифабер или кто-то другой уходил и записывал самое важное из того, что произнес реформатор, для того чтобы в свое время то, что было сначала привилегией некоторых, стало достоянием всех читателей Застольных бесед Лютера.  Хорал на латыни или немецкий гимн, спетый хором, в котором выделялся тенор Лютера, завершал вечер.
Лютер умер; куда положить его прах? Графы Мансфельда были готовы похоронить его в фамильном склепе, но курфюрст Саксонский Иоганн распорядился, чтобы его прах покоился там, где он совершал свои труды. Лишь несколько королей было похоронено с такой почестью. После того как похоронная процессия отправилась в Виттенберг, к ней присоединялись князья, дворяне, члены городских советов, крестьяне, и она так увеличилась, что была похожа на армию на марше, и напоминала траурную процессию, которая несла патриарха Ветхого Завета с берегов Нила до пещеры далекой Махпелы. Когда процессия проходила Галле и другие города на своем пути, жители наводняли улицы так, что почти останавливали кортеж и пели дрожавшими от волнения голосами псалмы и гимны, как будто вместо катафалка проезжала колесница победителя, чье победное возвращение они приветствовали хвалебными песнями. Так и было. Лютер возвращался с большой битвы, где он сражался с силами и властями духовной тирании и нанес поражение духовным мечом. Было правильно, что те, кого он освободил в результате великой победы, понесут его до гробницы, не как обыкновенных людей несут до могилы, а как героев ведут до места, где они должны быть коронованы. Кавалькада добралась до Виттенберга 22 февраля. Когда она приблизилась к воротам города, к процессии присоединилась Катарина фон Бора, жена Лютера. Экипаж, в котором она сидела вместе с дочерью и несколькими дамами, следовал за телом, положенным в свинцовый гроб, покрытый черным бархатом, который везла повозка, запряженная  четырьмя лошадями. Его отвезли в замковую церковь, и после того как спели несколько погребальных гимнов, Помераний взошел на кафедру и выступил с соответствующим обращением. Затем Меланхтон произнес выразительную речь, после чего гроб был опущен в могилу несколькими учеными мужами, выбранными для этой цели, среди глубокого молчания, прерывавшегося лишь всхлипываниями. Князья, члены магистрата, пасторы и горожане собрались вокруг последнего места упокоения великого реформатора.






                Глава 5


             Шмалькальденская война и поражение протестантов


Императорский союз с Папой Павлом III – Подготовка Карла к войне – Его лицемерие – Трентский собор – Его политика – Неосторожность Папы – Армия Шмалькальденской Лиги – Предательство князя Мауриса – Запрет императора – Колебания протестантов -  Сила императора – Маурис захватывает курфюршество своего двоюродного брата. – Курфюрст Иоганн возвращается домой. – Ландграф Филипп побежден. – Конфедераты разделяются и просят пощады. – Карл – победитель.


Два года война висела над Германией, но пока был жив Лютер, гроза удерживалась и не начиналась. Но реформатор был теперь в могиле и буря быстро приближалась. Император еще с большей энергией, чем прежде, взялся за военные приготовления. Он разобрался со всеми другими делами, чтобы отдать все силы своего ума и крепость своего оружия на подавление лютеранства. Он закончил войну с Францией. Он установил перемирие с турками; его брат Фердинанд пошел на унижения, платя ежегодно 50 000 крон Сулейману. Он набрал рекрутов в Италии и Нижних странах и заключил договор с Папой Павлом III.  Существовали конфликтные вопросы в политике этих двух правителей, но оба были согласны отложить другие вопросы ради одного, который они считали наиболее важным.
Какова была цель, которая занимала умы обоих в первую очередь, было вполне очевидно из договора, заключенного между Папой и императором, основным условием которого являлось следующее: «Папа и император ради славы Божьей и общего блага, и особенно благосостояния Германии вступили в союз при определенных соглашениях и условиях; и прежде всего император должен предоставить армию и все необходимое для войны, быть готовым к следующему июню, и с помощью силы и оружия заставить тех, кто отвергает соборы и упорствует в заблуждениях, принять древнюю религию и подчиниться Святому престолу». Папа в добавление к 10 000 дукатов, которые он уже ссудил, поставил условием внести еще больше в банк Венеции для покрытия военных расходов, содержать за свой счет в течение шести месяцев 12 000 пехоты и 500 лошадей, отдавать императору в течение этого года половину церковных доходов со всей Испании, позволить ему отчуждать монастырские земли на сумму 500 000 дукатов, и что как духовные цензоры, так и военные силы должны быть использованы против любого князя, который попытается препятствовать выполнению этого договора. «Так Карл V – пишет аббат Милло – по примеру Фердинанда-католика  сделал посмешище из истины, и использовал искусство одурачивания человечества как инструмент для достижения своих целей».
Еще одним шагом к войне, хотя это было похоже на примирение, явился созыв давно обещанного и постоянно откладываемого собора. Ранее в декабре в небольшом городке Трент собрались сорок прелатов, которые взялись представлять вселенскую церковь и издавать указы для всех христианских стран, хотя только Италия и Испания были представлены на этом соборе. До сих пор св.отцы избегали всего, что было похоже на коммерцию, но сейчас, когда подготовка императора была почти завершена, собор вышел «на марш». Его первые декреты указывали на предназначенную ему роль в приближавшейся драме. «Они открыто напали – пишет аббат Милло – на первые законы протестантизма». На третьем заседании собор постановил, что традиции отцов имеют одинаковую силу с Писаниями Ветхого и Нового Заветов, и что никто не может толковать Писание отлично от толкования церкви. В действительности это предрешало все предложенные к рассмотрению вопросы, и делало дискуссию между партиями пустой тратой времени. Очевидно, что первым шагом к правильному решению противоречий было определения правила, по которому все дискутируемые вопросы должны быть определены. Протестанты утверждали, что единственным непогрешимым авторитетом было Слово Божие. Они обращались к суду Священного Писания, они не знали другого судьи. Превосходство Священного Писания было, фактически, краеугольным камнем их системы, и если отвергался этот принцип, то всему их делу выносился приговор и осуждение.
Но собор в Тренте оказывался признавать этот принцип, который является обязательным для всех протестантов. Суд, сказал собор, которому вы должны подчиниться и подчинить свое дело, – это  традиции и Писание в толковании церкви. По-другому это звучало так: «Вы должны починиться церкви». Это, возможно, удивило протестантов. Существовало противоречие между ними и церковью, и сейчас им говорили, что они должны принять противника в качестве судьи. Все знали, как церковь толковала данный вопрос. Первый декрет собора содержал все, чему надо следовать; он гарантировал, чтобы от собора не выходило ничего кроме ряда совершенных папских решений и догм, все они предписывались к исполнению в первую очередь под страхом анафемы.
Было понятно, что Отцы собрались в Тренте, чтобы осудить веру  Германского народа как ересь, а затем император выйдет с большим мечом и нанесет ей смертельный удар.
Между тем Карл проводил лицемерную политику. Чем больше он трудился по подготовке к войне, тем громче он заявлял, что стремится к миру. Он лелеял самые добрые пожелания Германии, так он утверждал; он поднял всего несколько незначительных налогов; он не составил ни одного договора, нацеленного на войну; он затеял провести беседу с Филиппом, ландграфом Гессенским, который, как он знал, смотрел прямо в его сердце и догадывался о его планах, но путем своей отпетой двуличности и активного дезавуирования враждебных планов ему удалось убрать всякие опасения ландграфа о надвигавшейся войне. После беседы Филипп сообщил конфедератам о благоприятном впечатлении от данной ситуации, таким образом, снова ему удалось усыпить подозрения протестантов.
Но вскоре их грубо разбудили. Со всех сторон были слышны слухи, что император собирает оружие. Видя, что Карл не воевал ни с Франциском, ни с Сулейманом, ни с другой какой-нибудь державой, для чего он вел эти приготовления, как ни для истребления протестантизма? Лютеранские князья получали предупреждения от своих друзей из Италии и Англии о том, что планировалось их уничтожение. Наконец, из Рима донеслась победная песнь:      Павел III полный рвения и, не сомневаясь в исходе предприятия, которое исполняло его невыразимым восторгом,  поведал миру, что поражение лютеранства близко. «Сам Павел – пишет аббат Милло – выдал эту темную сделку. Гордясь союзом, созданным против врагов Святого престола, он опубликовал статьи о ней в булле, увещевая верующих принять участие, чтобы получить индульгенции». Это было весьма смущающим раскрытием императорских планов и заставило его сбросить маску немного раньше намеченного срока. Но даже когда он признался в своих намерениях, которые не мог более скрывать, это было сделано с такой хитростью и двуличием, что в значительной степени скрывало его настоящую цель. «Он был достаточно ловок, - пишет аббат Милло – чтобы убедить часть протестантов в его искренности». Он сказал, что действительно имел в виду Германию, когда готовился к войне, но не намеревался вмешиваться в вопросы веры, а хотел наказать определенные партии, которые нарушили мир. Шмалькальденская Лига была империей внутри империи; она была несовместимой с императорской властью: кроме того, отдельные поступки некоторых ее членов требовали корректировки. Это безошибочно указывало на Иоганна Фридриха, курфюрста Саксонского, и Филиппа, ландграфа Гессенского.
Предлог был прозрачным, но он дал возможность кротким, теплым и колеблющимся сказать: «Эта война не касается религии, это просто ссора между императором и некоторыми членами Лиги». Насколько точно подход к этому вопросу свидетельствует о мудрости человека, которого недавно положили в могилу в замковой церкви Виттенберга! Как часто Лютер предупреждал протестантов об ошибке уклонения своего дела с духовной на политическую основу. Он всегда уверял их, что когда придет день суда, то откроется, что духовная основа удваивает силы, на которые они рассчитывают, фактически, она непобедима; в то время как политическая со своей впечатляющей видимостью не имеет совсем никакой силы.
Между тем, основная часть протестантов, решив противостать силе силой, рьяно готовились к войне. «Они просили венецианцев, – пишет  аббат Милло – швейцарцев, Генриха VIII и Франциска I помочь им против тирании, которая после порабощения Германии распространится на остальную Европу. Ни одни из этих переговоров не имели успеха, но они могли обойтись без иностранной помощи. Через несколько месяцев они набрали армию из восьмидесяти тысяч вооруженных человек, оснащенных с избытком всем необходимым. Курфюрсты Кельна и Бранденбурга оставались нейтральными, также как и курфюрст пфальцграфства». Маркграф Мисни и два графа Бранденбурга, хотя и были протестантами, выступили в поддержку императора. Курфюрст Саксонский, ландграф Гессенский, герцог Виттенбергский, князья Анхальта, города Аугсбург, Ульм и Страсбург одни собирали эту внушительную армию. Лига разделилась с самого начала кампании, но предательство князя Мауриса Саксонского довершило дезорганизацию Лиги и проложило дорогу последовавшей трагедии.
Маурис был сыном того Вильгельма, который был преемником герцога Иоганна, известного врага Лютера. Слабый князь Вильгельм умер, и теперь его сын Маурис был герцогом Альбертин-Саксонским. Отверженный в юности, в зрелом возрасте он стал неугомонным, резким, уверенным в себе, своевольным и сверх меры тщеславным. Он был протестантом, но без глубоких религиозных убеждений. При выборе веры он руководствовался скорее преимуществами, которые она может дать, чем истиной, которую она может содержать. Он глубоко проникся скептическим духом, который опасен для характера, развития души и духовных целей. Старое поколение немецких князей и политиков, людей верящих в великие принципы и способных на рыцарские подвиги ради великих дел, умирало, и новое поколение, первым из которого был князь Маурис, приходило на их место. Руководствуясь миской мудростью, которой он кичился, Маурис взвесил обе стороны и выбрал не великое дело, а великого человека, или того, кого он принимал за такого, а именно императора Карла. Он был уверен, что за ним останется победа, и так как он хотел разделить с ним трофеи, которые могли быть огромными, с ним он и хотел разделить свою судьбу.
Удар был нанесен 20 июля. В этот день император объявил вне закона двух протестантских лидеров: Иоганна Фридриха, курфюрста Саксонского, и Филиппа,  ландграфа Гессенского. Этот шаг был тем более смелым, так как он должен быть легализован сеймом. Начавшаяся война застала Лигу разобщенной и неготовой. Но, несмотря на трусливую измену, она могла вывести на поле сражения сорока-семи тысячное войско. Сначала встал вопрос, кто будет командовать? Филипп Гессенский был лучшим солдатом, а Иоганн Фридрих Саксонский более знатным князем. Мог ли ландграф командовать курфюрстом? На решение этого милого вопроса было потрачено немало времени, которое могло быть посвящено борьбе. Кампания с самого начала в середине лета 1546 года до ее завершения весной 1547 года была отмечена колебаниями и промахами. В составлении ее планов не было проявлено дальновидности, и активности в их исполнении. Перевалы Тироля странным образом остались незащищенными, и испанские и итальянские солдаты, не встретив сопротивления, расположились на германских равнинах. Подобным же образом, войску, которое Карл собрал в Нижних странах, удалось перейти Рейн без единого сражения. До прибытия наемников армия Карла насчитывала 10 000 человек. На его лагерь в Ингольштадте можно было легко напасть и взять превосходящими силами Лиги, и кампания закончилась бы одним ударом. Пока протестантские лидеры дискутировали, предпринимать ли им попытку, возможность была утеряна. Лиге стало не хватать денег, в армии разразилась эпидемия, и, отчаявшись в победе, солдаты и офицеры стали расходиться по домам. Лига без боя оставила Южную Германию, первый военный театр, Виттенберг, пфальцграфство, города Ульм, Аугсбург и другие, чтобы пойти на соглашение с императором.
Князь Мориц взялся за исполнение императорского запрета во владениях курфюрста. Когда Иоганну Фридриху сообщили об этом, он выступил из лагеря Лиги на защиту своего герцогства, разоренного армией бывшего союзника. Армия императора преследовала его, нагнала на Эльбе у Мюльберга (24 апреля 1547 г.), разбила наголову, взяла в плен, лишила курфюршества и заключила в тюрьму. Император поделил владения курфюрста между Морицом и его братом Фердинандом.
Ландграф Филипп был еще на поле сражения. Понимая, что его силы подавлены и рассеяны, в то время как армия императора оставалась нерушимой и вдохновленной победой, он пришел к выводу, что дальнейшее сопротивление было бесполезным. Поэтому он решил сдаться. Его зять, князь Мориц, использовал все свое влияние на императора, чтобы добиться для него легких условий. Но император был непреклонен; капитуляция ландграфа должна быть безоговорочной. Мориц смог только добиться от императора обещания того, что его тесть не будет заключен в тюрьму. Если и обещание было дано, его не сдержали; как только Филипп после капитуляции расстался с императором, его арестовали и бросили в тюрьму.
Так закончилась Шмалькальденская война. Она сделала Карла еще более  полновластным хозяином Германии, чем когда-либо прежде. Не было внешних препятствий для возрождения прежней религии. Казалось, что протестанты были полностью под властью императора. У них не было ни меча, ни Лиги, чтобы защищаться. Они вернулись снова к первому и самому сильному оружию – мученичеству. Если, вместо того, чтобы выйти на арену сражения, они предложили бы себя костру, не пролив ни капли крови, то дух протестантизма не ослаб бы, но значительно укрепился.
Но мы не смеем ставить под сомнение право протестантских князей на объединение, на отражение силу силой. Оценивая шансы на успех, для немецких князей было естественным пересчитать свои шпаги, особенно если с другой стороны они видели много обнаженных шпаг. Но большего несчастья, чем то, что протестантизм мог стать в то время великой политической силой, не могло случиться с реформацией. Если бы он победил как политическая сила, он бы погиб как религия. Сначала он должен установиться на земле как великая духовная сила. А этого нельзя добиться оружием. И поэтому он, то и дело, лишался политической защиты, чтобы дать место духовному принципу, и чтобы все могли видеть, что победа реформации завоевана ни силой, ни владениями и правами, данными ей князьями, но своей собственной силой она возрастала и укреплялась.




                Глава 6


        «Временное постановление» - возрождение протестантизма

Кажется, что все потеряно. – Унижение Германии – Налоги – «Временное постановление» - Значительно восстановлено папство. – Гонения, с помощью которых оно устанавливалось. – Кульминация императорской власти – Она падает. – Папа оставляет императора. – Мориц обращается против него. – Манифест Морица – Бегство императора –  Перемирие Пассау –Аугсбургский договор – Восстановление протестантизма в Германии – Отречение Карла и уход в монастырь св.Юста –Размышления

Казалось, что лютеранской реформации играли похоронный марш. Победа императора была полной, теперь было в его власти устанавливать вероисповедание по своему желанию. От южной границы Виттенберга до Эльбы провинции и города были под властью оккупировавших их императорских войск. Из трех руководящих князей Лиги, один был союзником императора, два других были пленниками. Лишив их звания и власти, разрушив их замки и конфисковав их земли, Карл водил их из города в город, из тюрьмы в тюрьму, с беспричинной жестокостью выставлял их напоказ бывшим подданным.  Германия чувствовала себя оскорбленной и опозоренной при таком открытом и глубоком унижении этих двух самых известных князей. Несчастная страна еще больше почувствовала власть победителя после требования заплатить полтора миллиона крон, огромную сумму по тем дням, которую Карл потребовал без различия между теми, кто служил ему, и кто противостоял ему в этой последней войне. «Победитель публично оскорбил немецкое общество, проводя его плененных главных членов из города в город. Он обложил всех, кто был в Шмалькальденской Лиге, тяжелыми налогами, увез их артиллерию и разоружил людей; по своему желанию наложил контрибуцию на союзников, и обращался с ними как со своими подданными. Фердинанд проявил такой же деспотизм к богемцам, лишив их почти всех привилегий».
События заграницей еще больше развязали Карлу руки в Германии. Два врага, Генрих VIII Английский и Франциск I Французский ушли со сцены в результате смерти, и теперь у него было мало причин для опасений за свои планы в областях, откуда ранее исходило значительное противостояние. Из четырех правителей – Льва Римского, королей Англии, Франции и Испании, чье правление ознаменовало первую половину шестнадцатого века, и чьи амбиции привели ее в смятение, жив был только Карл, но его солнце было ближе к своему закату, чем он думал.
Как хозяин ситуации, по его мнению, император приступил к составлению вероисповедания для своих северных подданных. Оно называлось «Временное постановление». Щадя самолюбие лютеранской Германии, оно представляло собой частичный компромисс между Виттенбергом и Римом. Эту знаменитую программу состряпали Юлиус Пфлуг, епископ Нюренбергский, Микаэль Сидониус и Иоганн Агрикола, протестант, которому братья мало доверяли. После многочисленных исправлений и окончательной подгонки это новое вероисповедание явилось старой верой римской церкви, немного освеженное двусмысленными выражениями и отрывками из Писания. «Временное постановление» учило между всего прочего о верховной власти Папы, догме пресуществления, жертве мессы, молитвах святым, тайной исповеди, оправдании делами и о праве церкви толковать Писание; короче, Рим не сделал ни одной уступки. В ответ на принятие абсолютно папского вероисповедания протестантам были представлены два ничтожных дара. Уже женатым священникам разрешалось проводить служение, не оставляя жен; и где был обычай раздавать причастие под обоими видами, там он сохранялся. Это называлось, идти протестантам на уступки.
Ничего не должно быть изменено в канонах мессы, и никаких изменений в обряде крещения. В каждой городской церкви месса служилась два раза в день, в сельских церквях и приходах один раз, и особо на праздники. Должны были сохранять экзорцизм, миро- и елеепомазание, а также облачения, украшения, кресты, алтари, свечи и изображения. Составители добавили, не имея в виду, ни в коей мере, сатиру: «Если вкрадется что-нибудь, дающее повод к суеверию, оно должно быть удалено». 
Император представил документ на сейм в Аугсбурге (15 мая    1548 г.). Оно было зачитано по форме. Не предоставив времени на обсуждение, архиепископ Майнца, президент электората, поспешно встал, и, поблагодарив императора за новый знак заботы о церкви и благочестивое желание исцелить ее разделения, выразил согласие сейма с новой программой. Не было высказано никакого несогласия; сейм хранил молчание, боясь солдат императора, сосредоточенных вокруг Аугсбурга. Временное постановление было сразу же обнародовано императором; все должны были следовать ему под страхом, вызвать неудовольствие. Оно должно было оставаться в силе до созыва Вселенского собора.
Император был проницательным и дальновидным в своей собственной сфере деятельности; Временное постановление остается памятником его близорукости в вопросах вне его сферы деятельности. Он обладал большим опытом в делах мира, но не знал человека. Он знал слабости человека, его эгоизм, алчность и тщеславие, но не знал, в чем заключается его сила, а именно в сознании. Именно этот дар протестантизм вызвал к жизни, и именно с этой новой силой, которую Карл не понимал, и в которую не хотел верить, он вступил в противоречие. Он думал, что приближается к победе, но результат показал, что он шел к краху.
Император начал принуждать к соблюдению Временного постановления. «Император настаивал на его соблюдении с властью господина, которому должны подчиняться». Он удивлялся, что дело, которое он считал таким простым, вызвало столько затруднений. Временное постановление, ради которого он ожидал хор одобрений со всех сторон, едва находило сторонника в мире вне узкого круга его составителей. Оно смердело в ноздрях властей Ватикана. Оно нанесло оскорбление в тех кругах не с точки зрения существа дела, так как теологически почти не на что было жаловаться, но с точки зрения формы. Нельзя было допустить, чтобы император благодаря единовластию составлял и распространял вероисповедание; это была работа собора; это было все равно, что сесть на папский престол и сказать: «Я – церковь». Кроме того, кардиналы выражали недовольство по поводу двух жалких уступок, сделанных протестантам.
В Германии прием, оказанный Временному постановлению, был разным в зависимости от провинции. В Северной Германии, куда вряд ли простиралась рука императора, ему открыто противостали. В Центральной Германии он в некоторой степени окончился неудачей. Нюрнберг, Ульм и Аугсбург приняли его. Князь Мориц, чтобы угодить Карлу, провозгласил его в своих владениях, но стыдясь прежних союзников, он уклонился от придания ему законной силы. Иначе было в Верхней и Южной Германии. Там церкви были очищены от протестантской скверны. Были восстановлены старые обряды, протестантский магистрат был заменен папским, права вольных городов нарушены, жители сгонялись на мессу солдатами императора. Протестантские пасторы были высланы из страны или стали бездомными на родине. Четыреста преданных проповедников Евангелия с женами и детьми скитались без пищи и крова по Южной Германии. Те, кто не успел убежать, попадали в руки врагов и их заковывали в цепи.
Одна покорность ранит нас больше всех. Покорность Меланхтона. Меланхтон и Виттенбергские богословы, сформулировав основной принцип, на основании которого правильно подчиняться законному правителю, если речь идет о маловажных вопросах. Допустив, что Временное постановление, которое немного подделали ради их удобства, расходится с августинским вероисповеданием по незначительным вопросам и сохраняет основы Евангелия как семена для лучших времен, они отказались от протестантизма и преклонились перед верой императора.
Но среди многих покорных один человек смело стоял прямо. Иоганн Фридрих Саксонский, несмотря на страдания и позор, обрушившиеся на него, отказался принять Временное постановление. Ему обещали свободу, чтобы склонить его принять вероисповедание императора, но это только утверждало его в преданности протестантской вере. «Бог – говорил разорившийся князь – просветил меня знанием Своего Слова; я не могу оставить истину, чтобы не навлечь на себя вечного проклятия. Для чего мне принимать постановление, которое по многим существенным вопросам расходится со Священным Писанием, осуждать учение Иисуса Христа, которое я до этого исповедовал, и на словах одобрять то, что я считаю нечестием и заблуждением?  Если я придерживаюсь августинского вероисповедания, то делаю это ради спасения души, пренебрегая мирским. После того как окончится эта тяжелая и жалкая жизнь, моей целью является стать причастником блаженной радости вечной жизни».
Считая католицизм основой своей власти, и предполагая, что империя прекратить существовать, если Германия расколется надвое в вопросе религии, Карл твердо решил искоренить лютеранство, если возможно примирением, если нет, то оружием. Он был вынужден снова и снова откладывать исполнение своей цели. Казалось, что он терял ее из виду, осуществляя другие планы. Но, нет. Он всегда продолжал заниматься этим, как конечным пунктом всех его планов и стремлений, и упорно добивался этой цели через все интриги и войны в течение тридцати лет. Когда он сражался с королем Франции, когда он мерился силами с турками, когда он предпринимал кампании на севере Африки, когда он по очереди, то уговаривал, то угрожал своему ненадежному союзнику, Папе, все делалось для того, чтобы победить соперников и врагов, и иметь возможность укреплять власть для нанесения удара по ереси в Германии. И сейчас он нанес этот удар. Больше нечего было добиваться. Лига была распущена, протестанты были у его ног. Лютер, чьи слова были сильнее десяти армий, был в могиле. Император достиг своей цели. После такого богатого опыта несения бремени власти он мог отдохнуть и вкусить его сладость.
Именно в тот момент, когда слава его была в зените, положение дел вокруг императора неожиданно изменилось. Как будто взошла какая-то злая звезда, все друзья и союзники императора обернулись против него.
Первые признаки приближавшейся бури появились в Риме. Укрепление власти, которое императору принесли победы в Германии, беспокоило Папу. Он боялся, что у папства появится господин. «Павел III – пишет аббат Милло – уже пожалел, что способствовал росту власти, которая однажды сделает Италию своей жертвой, кроме того, он был обижен на то, что не получил никакой доли ни от завоеваний, ни от контрибуций».
Поэтому Павел III отозвал многочисленный контингент, который послал на помощь в императорскую армию, чтобы покарать еретиков. Следующим шагом Папы был приказ перенести Трентский собор в Болонью. Неожиданная болезнь, вспыхнувшая среди Отцов, послужила предлогом, но настоящей причиной переноса собора в Италию было опасение, что император захватить его и заставить принять необходимые ему постановления. Религиозное возрождение, первосвященником которого был сам Карл, было не по вкусу, а какое еще возрождение император завершил к этому моменту? Он низложил лютеранство, чтобы установить цезарианство. Он уже был готов играть роль Генриха Английского. Об этом перешептывались в Ватикане.
Ближе к нему, в Германии, назревала еще более ужасная буря. «Многие отвратительные попытки, лишить Германию свободы, вызвали революцию». Народ понял, что его здорово обманули. До начала войны им сказали, что в планы императора не входит замена реформатского вероисповедания. Протестантские служители, лишенные своего дела и изгнанные из страны, их церкви, отданные католическим священникам, в которых вновь горели свечи, звучали канты и молитвы на незнакомом языке, говорили о том, как выполнялось обещание. К обману добавилось оскорбление. В унижении своих самым почитаемым правителей Германия видела унижение себя. С каждым днем рос ее позор, и росло ее негодование. Князь Мориц понимал, что надвигается ураган, и он будет первым, кого тот сметет. Соотечественники обвиняли его, как инициатора бедствий, под которыми стенала Германия. Они называли его «Иудой» и критиковали его в ежедневных сатирических произведениях и карикатурах. Наконец, он сделал свой выбор; он искупил предательство протестантских конфедератов изменой императору.
Он раскрыл свое намерение князьям. Они думали, что он копает для них еще более глубокую яму. После того как он убедил их в своей искренности, они охотно взялись помогать ему в нанесении удара, который он задумал против свободы Германии. У него была большая сила, которую он открыто использовал на службе у императора при осаде Магдебурга, города отличившегося смелым сопротивлением Временному постановлению. Мориц затягивал осаду, не раскрывая своих планов. Когда, наконец, Магдебург сдался, условия капитуляции соответствовали взглядам Карла, но Мориц лично заверил горожан, что они не будут лишены, ни своей веры, ни своих прав. Короче, он настолько погасил их ненависть к нему, что они выбрали его бургомистром. Силу, находившуюся в его распоряжении, которую он использовал при осаде Магдебурга, Мориц использовал для запланированной экспедиции против императора. Далее он установил связь с королем Генрихом II, который совершил ложный маневр на стороне Франции, войдя в Лотарингию и захватив имперский город Мец, который он присоединил к французской монархии. Все эти переговоры Мориц провел мастерски и совершенно секретно.
Тем временем император вернулся в Инсбрук в Тироле. Убежденный в безопасности хитрой изобретательностью Морица, Карл жил там с горсткой охранников. У него даже было меньше дукатов, чем у солдат, так как кампании опустошили его сундуки. Мятеж вспыхнул в марте 1552 года. Армия князя насчитывала до 20 000 пеших и 5 000 конных.  Перед тем как выйти на марш, он опубликовал манифест, в котором говорилось, что он взялся за оружие ради протестантской веры и свободы Германии, обоим из которых угрожала опасность, а также ради освобождения Филиппа, ландграфа Гессенского, из долгого и несправедливого заключения. Император, пробудившись неожиданно и резко от состояния своей безопасности, обнаружил, что он со всех сторон окружен теми, кто из друзей внезапно превратился во врагов. Турки контролировали его с моря. Французы наносили удары с земли. Впереди него был Папа, который был очень обижен, позади него был Мориц, который торопился с помощью тайных и форсированных маршей «поймать», как он непочтительно говорил, «лису в своей норе». Возможно, он бы сделал так, как говорил, если бы не мятеж, поднявшийся в его войсках во время похода и задержавший марш на Инсбрук, который дал Карлу возможность с удивлением узнать о том, что вся Германия поднялась и находится на марше с полной выкладкой по направлению к Инсбруку. У императора не было другого выбора, как бежать.
Ночь была темной, в Альпах бушевала гроза; Карл страдал от подагры, и болезнь не позволяла ему ехать верхом. Его поместили на носилки, и при факелах, освещавших путь, понесли через горы по крутым и труднопроходимым тропам в Виллак в Коринфии. Князь Мориц вошел в Инсбрук спустя несколько часов после того, как Карл оставил его, обнаружив, что добыча сбежала.
Власть императора рухнула в самом зените. Не было никаких обычных знаков, которые предшествуют падению такой величины, предупреждая о крахе судьбы императора.  Это не повредило его огромному престижу. Он не был побежден на поле битвы; его военная слава не пострадала; ни одно из королевств не было оторвано от него; он все еще был правителем Старого и Нового Света.  Но по странному стечению обстоятельств он был беспомощным перед лицом врагов и должен был спасать свою свободу и даже жизнь поспешным и позорным бегством. Во всей истории трудно найти другого такого поворота судьбы. Император никогда уже полностью не пришел в себя и не восстановил империю.
В июле последовало Пассауское перемирие. Главная статья этого договора заключалась в том, что протестанты должны пользоваться свободой вероисповедания до того времени, когда сейм всех княжеств не примет окончательные распоряжения, при отсутствии такого сейма настоящее соглашение будет оставаться в силе навсегда. За ним последовал Аугсбургский договор 1555 года. Последний был ратифицирован и расширил права, данные протестантам перемирием в Пассау, он предоставил законное право августинскому вероисповеданию на существование бок обок с вероисповеданием римской церкви. Было оставлено главенствующее представление средневековья о том, что в стране может существовать только одна вера. Однако при некоторым нежеланием с обеих сторон, так как лютеране, в ни меньшей степени, чем император, имели трудности с освобождением от исключительности прежних времен. Членам реформатской церкви, последователям Цвингли и Кальвина, было отказано в правах, гарантированных договорами Пассау и Аугсбурга, на них также не распространялась веротерпимость до Вестфальского мира веком позже.
Какой унизительный для императора исход дела! Единственной целью всех его кампаний в течение пяти лет было свержение протестантизма и восстановление папского служения в его прежней власти. Его усилия привели к прямо противоположному результату. Он был вынужден быть терпимым к лютеранам; и все, принадлежавшее церквям, школам и пасторам вернулось в прежнее положение, как было перед войной. Он был готов возложить венец на систему его власти, как, увы, она неожиданно рухнула!
Еще в начале своего пути, когда он только начинал великую битву с реформацией, Карл V, как мы уже видели, в борьбе с протестантизмом поставил на карту королевство, корону, армию, богатство, тело и душу. С тех пор прошло тридцать лет, и император был в таких обстоятельствах, чтобы сказать, как далеко он зашел. Он принес в жертву сотни тысяч жизней и расточил миллионы денег в этой борьбе, но протестантизм был не только уничтожен, но и увеличил свою площадь и умножил вчетверо своих последователей. В то время как богатство протестантизма росло день ото дня, совсем по-другому обстояло дело с богатством императора! Что касается Испании, то финал был еще далеко, а относительно Карла он рисовался мрачным в его глазах. Казна пуста, престиж упал, во всех концах его владений возникают волнения и мятежи, труды и годы прибавляются, не принося с собой настоящего успеха, и он начал подумывать уйти со сцены и доверить продолжение борьбы своему сыну Филиппу. В том самом году он передал ему правление Нидерландами, а вскоре после этого также испанскими и итальянскими территориями. В 1556 году он официально отрекся от империи и удалился, чтобы похоронить свое стремление в величию и честолюбию в монашеском уединении монастыря св.Юста.
Высадившись в Бискайском заливе в сентябре 1556 года, он отправился в Бургос, а оттуда в Валладолид, иногда его несли на кресле, а иногда на паланкине. Так основательно труды и болезни повлияли на него, что он испытывал резкую боль при каждом шаге. Лишь несколько знатных людей встречали его во время путешествия, и эти немногие люди оказывали ему холодное почтение, вынуждавшее его горько осознавать, что он больше не монарх. Из Валлидолида он продолжил путешествие в Плаценту в Эстремануре, недалеко от которой был монастырь, принадлежавший ордену св. Иеронима, так красиво расположенный, что Карл, бывший по случаю там много лет тому назад, давно мечтал закончить там свои дни. Он лежал в небольшой долине, орошаемой ручьем, окруженный красивыми холмами, и имел такую плодородную почву и целительный воздух, что считался самым очаровательным местом в Испании.
К его прибытию архитектор добавил к монастырю еще восемь комнат для императора. Шесть были в виде монастырских келий с голыми стенами, остальные две комнаты были обставлены просто. Здесь с двенадцати слугами, лошадью для личного пользования и со ста тысячами крон, которые он оставил на проживание, и которые очень нерегулярно выплачивались, жил Карл, который недавно был во главе мира, «проводя время – как пишет продолжатель Слейдана – в невинных занятиях по прививки деревьев, работе в саду, смиряясь с разным временем на часах, которые он никогда не мог заставить бить одновременно, и поэтому он перестал удивляться тому, что ему не удалось заставить людей согласиться в тонкостях веры».
Как только он вступил на берег Испании, «он упал на землю, - пишет тот же писатель – и, целуя ее, сказал: «Привет, любимая мать! Наг я вышел из материнской утробы, наг я возвращаюсь к тебе, как к другой матери; и здесь я посвящаю и отдаю тебе свое тело и кости, являющиеся единственной благодарностью, которую я могу выразить тебе за все твои многочисленные благодеяния, дарованные мне».
Какой удивительный контраст! Путь Карла заканчивается там, где начинался путь Лютера. Мы видим, что Лютер вышел из монастыря, чтобы просветить мир и стать царем людей; из года в год его власть распространяется и слава сияет сильнее. У дверей монастыря мы видим, как Карл прощается с властью и величием, со всеми созданными им проектами, со всеми питаемыми им надеждами. Один покидает уединение, чтобы взойти на вершину славы, где его ожидает место, которое он должен занять навсегда,  другой  неожиданно падает с вершины власти, и это место, которое знало его, теперь уже не знает его. Говоря выразительным языком Писания: «В тот день исчезли все помышления его».