Немного о любви

     Витьке было двадцать пять лет. Он был инвалидом. Из числа тех, в сторону которых вежливые люди старались не смотреть, а невежливые тыкали пальцем и громко говорили:
 – Эк его, бедолагу, скрючило, только глянь…
Черноволосый, синеглазый, с удивительно приятным лицом, Витька каждый день выползал из подъезда:  по-другому он передвигаться просто не мог. В гараже рядом с домом стоял «Запорожец» с ручным управлением. Витька влезал на сиденье, включал мотор и ехал на работу. У него был хороший слух, поэтому он работал радистом в аэропорту. Несмотря на свою беду, Витька был веселым и разговорчивым, любил анекдоты, знал толк и в автомобилях, и в вине. В мужской компании на работе быстро стал своим, и парни относились к нему как к равному, без всяких скидок на его обстоятельства. Наверное, потому что брался он и за ночные дежурства, не выпрашивал для себя каких-то особых условий и не прятался от трудностей за свою болячку.
– Витька, здесь? Сними наушники!
Витька сонно потянулся в кресле: после ночного дежурства хотелось подремать, но назойливый голос проникал не только в уши. Он, казалось, был везде, и скрыться от него было некуда.
– Чего тебе надобно, старче?
– Тут у нашей стюардессы каблук отлетел… а ты говорил, что сапожному ремеслу обучен.
– Интересно, в котором месте у стюардесс каблуки имеются? Ладно, давай сюда туфельку.
Витька порылся в бездонном ящике, который прозвали ларцом Али-Бабы, потому что у Витьки всегда все было.
–Помоги лапу вытащить, – коротко сказал он.
Серега вытащил лапу, Витька слез с кресла и устроился удобнее. Маленький, горбатый, он ловко орудовал всеми сапожными инструментами, словно с утра до ночи только этим и занимался.
– Готово. Получите и распишитесь, – улыбнулся он.
Серега подергал каблук –  не шатается, сделано все надежно, прочно.
– Ну и что тебе за это?
– А пусть ваша стюардесса сюда поднимется и принесет мне, как в самолете, коньяк с закуской на подносе. Жрать хочу, сил нет. А до пересмены еще час.
– Будет сделано.
Минут через двадцать раздался приветливый девичий голосок:
– Уважаемые пассажиры, во время полета вы можете пообедать и выпить вина и прохладительные напитки. К вашим услугам!
На небольшом пластиковом подносе стояла рюмка коньяку и тарелка с курицей.
– Приятного аппетита! – пропела высокая темноволосая девушка.
Витька принял поднос, посмотрел в глубокие темные глаза и понял, что пропал: тонул он в них безвозвратно…
 – Виктор.
– Татьяна.
Витька повернулся к подносу, попытался поесть – не лезло. Он залпом выпил коньяк.
– А еще есть? – показал он Татьяне пустую рюмку.
– Есть, все для вас, мой спаситель! Мне в рейс через час, а тут такое! Вечно каблуки отрываются в самый неподходящий момент… Дома две пары босоножек лежит, выбросить рука не поднимается.
– Приноси, я посмотрю. Может, удастся починить.
Татьяна легким движением налила в рюмку коньяку:
– Я принесу во вторник.
Витька повернулся к графику, который висел на стене.
– Я во вторник в ночь буду, зайдешь.
– В ночь – это с шести?
– Да.
– Отлично, мне как раз в восемь в рейс, перед полетом занесу.
– Договорились.
– С меня коньяк.
– Нет, лучше курица, и побольше. Ночью всегда есть хочется.
– Принесу самую большую и вкусную.
Дни до вторника тянулись, как никогда.
В субботу Витька съездил к друзьям, попытался даже сесть с их сыном за учебник английского, но строчки прыгали перед глазами, предложения рассыпались на отдельные непонятные слова, и он уехал домой, сославшись на приступ мигрени, который вот-вот его догонит. В воскресенье ему было и вовсе тяжело: выходные выпали не вовремя. Спасла от тяжелой  хандры только веселая соседка, восьмиклассница Ленка, которой срочно понадобилось починить плеер. Витька возился с ее крохотулей, а Ленка без умолку трещала о своих одноклассниках, которые…
– Знаешь, как на меня смотрят… они от меня все чумеют…
«Я сейчас тоже очумею»,  – подумал Витька…
– Лена, а что ты сейчас читаешь?
– Мопассана, – гордо сказала Ленка
– А у тебя есть «Маленький принц» Экзюпери?
– Есть.
– Дай почитать.
– Сейчас принесу.
Тоненькая книжка с яркой картинкой на обложке казалась такой смешно-детской. Витька прочел ее за какой-то час, не прочел – пролистал, пробежал глазами. Отложил в сторону, полежал на своей низкой, узкой и короткой кровати. Потянулся за книгой еще раз. Открыл, и вдруг его что-то зацепило. Беззащитность принца и его озабоченность судьбой розы просто потрясла Витьку. В книге не было ни выстрелов, ни погонь с подвигами, ни хитроумных засад и ловушек для злодеев, ни откровенных описаний жарких поцелуев и телосплетений… В ней было другое – словно кто-то заглянул в его душу, основательно вычистил ее от  скопившихся там обид, злости, ненависти и черных дум и сильной струей из шланга смыл всю эту грязь. Что-то чистое и нежное вошло туда вместе с принцем и его тихими простыми словами о жизни и розе. Витька не спал всю ночь:  так разбередила его эта книга. Он добрался до своего письменного стола, вытащил тетрадку, в которой записывал английские слова, открыл чистую страницу и корявым почерком стал писать слова, которые сплетались в странные неровные строчки.  Неказистые, неуклюжие рифмы выстраивались в ломаную шеренгу…

     В понедельник он работал свои двенадцать часов так, словно это был последний день в его жизни. Какие-то старые недоделанные отчеты и графики он дописал за какой-то час, разгреб ящик стола, до которого никак не доходили руки, вынул и выбросил весь скопившийся хлам из нижних ящиков и из тумбы.
– Витька, чего в ларце роешься? Клад потерял? – шутили напарники.
– Да нет, кажется, нашел, – в тон им отвечал он, вкладывая в эти слова свой, непонятный им смысл.
– Ты завтра в ночь? – спросил второй радист.
– Да, а что?
– Давай поменяемся, у меня теща приезжает, встретить надо.
– Не могу, – серьезно ответил Витька, не поднимая головы от ящика.
– Ладно, я с Серегой поменяюсь.

Во вторник Витька встал ни свет ни заря, добрался до ванной и чуть не час брился, выискивая крошечные невыбритые участки с такой тщательностью, какой не наблюдалось за ним давно.
После завтрака он отвел взгляд в угол и глухо сказал:
– Мать, чего-то я пообносился. Купила бы ты мне рубашек. И одеколон хороший возьми, не вонючий. «Консул» или что-то вроде него.
Мать встревоженно посмотрела на Витьку, но ничего не сказала. Она бесшумно собралась, взяла деньги, которые Витька небрежно положил на край стола, и тихо вышла из дома. Ох, неладное что-то с Витькой, на себя не похож. В «Детском мире» она набрала ворох ярких рубашек, которые Витька любил больше всего. На всякий случай прихватила и белую – вдруг наденет. Белые рубашки Витька не любил, они обычно после первой же поездки на работу или в гости превращались в грязно-серые, и на них по какому-то злому волшебству появлялись пятна, которые нельзя было отстирать ни одним из убойных средств. В этот раз Витька на удивление равнодушно посмотрел на красные и зеленые рубашки, приложил к себе белую, посмотрел и сказал:
– Надену эту, погладь.
Пока мать водила раскаленным утюгом по белоснежной ткани, Витька залез на стул, достал тетрадку и стал перечитывать свои каракули. Он то хмурился, то улыбался. Вырвал из блокнота чистый листок и переписал в него четыре строчки. Бережно сложил листок вчетверо и положил в солидный черный бумажник.
     По лестнице бежала Ленка.  Витька легко мог сказать, кто из соседей поднимается по лестнице. Так, сейчас прибежит, - музыку слушать не на чем. Ленка резко позвонила в дверь – как пожарную команду вызывала.
Витька подполз к двери и открыл замок.
– Что с тобой?
Зареванная Ленка еле выдавила:
– Мобильник… в маршрутке… украли…
– Ясно, – нахмурился Витька.
Он представил, как отец Ленки, мрачно-серьезный Леонид Николаевич, будет долго и скучно перечислять все Ленкины грехи как минимум за пятилетку, а потом расстегнет ремень с тяжелой пряжкой. Доставалось Ленке за все мыслимые и немыслимые провинности чуть не каждый день. Визг ее был слышен на все этажи.
На все попытки соседей поговорить с Леонидом Николаевичем ответ был один: меня отец порол и мне завещал розгу не жалеть…
– Я тут на ремонт машины отложил, подхалтурил маленько. Беги в магазин, купи такой же, чтобы проблем не было.
– А… как же?
–  Я еще подхалтурю.
Ленка, не веря своему счастью, схватила деньги и помчалась. Уже за порогом она обернулась и крикнула:
 – Спасибо, Витя, ты настоящий друг! 
Свежевыглаженная рубашка пахла по-особому.
Витька еще раз потрогал подбородок, положил в карман рубашки свежий платок и попросил мать издали брызнуть в его сторону новым одеколоном.
Все это было матери не по душе, но она молчала. Да и что тут скажешь? Тут ничем не поможешь, пока само не пройдет.
     Витька накинул куртку и отправился к гаражу. Сегодня он делал все особенно осторожно: хотелось появиться перед Таней чистым и аккуратным. В гараже он достал мешочек с разноцветными обрезками кожи и положил его в машину.
На работе ему, как всегда, принесли все, что сломалось за день: наушники и микрофон, старенький плеер, который знакомый летчик отказывался менять на новое чудо техники, потому что считал его своим талисманом, кофеварку, у которой западала кнопка и смешного зайца, у которого «песенка не играла». Время тянулось. Вот уже и заяц весело пел свою песенку, и кнопка кофеварки послушно возвращалась на свое место, а Татьяны все не было… Витька в душе сердился на себя: ну что ему Татьяна? Кто он такой, чтобы думать о ней? Тут одних летчиков – стройных, сильных, здоровых – завались!
В дверь постучали. Татьяна робко вошла в комнату, огляделась, увидела Витьку на полу, возле кресла и приветливо поздоровалась. В руках у нее был большой пакет.
– Я тут босоножки принесла и курицу, как и обещала. Еще конфеты и печенье к чаю.
– Чай – это хорошо! Я уже тут наработался, надо бы перерывчик устроить.
– Вам помочь?
– Чайник на столе, кнопку нажмите.
Смешной пузатый чайник вскоре зашумел, Татьяна, освоившись, налила чаю, красиво разложила конфеты и печенье на блюдце. Разговор завязался как-то легко и просто, словно они знали друг друга не второй день, а лет десять.
Татьяна посмотрела на часы и заторопилась: пора в рейс.
Витька попрощался, вытащил из пакета босоножки, деловито устроился возле лапы и стал священнодействовать. Через час все было готово. Из разноцветных кусочков кожи он вырезал кружочки и овалы, нагрел их на маленькой сковородке и стал собирать вместе. Скоро на свет появилась изящная роза.
     В комнату с шумом ввалился огромный напарник, весельчак и балагур Генка.
– Ух ты! Это что?
– Да босоножки чиню, там кожа поцарапана, хочу закрыть. Сделал, а вдруг не понравится?
Генка громыхнул:
– Понравится.
Смена прошла спокойно, без всяких происшествий. Курицу они с Генкой съели в один присест.
     Витьки не было на работе, когда Татьяна зашла за босоножками. На розе из темно-красной кожи лежал листок. Почерк был корявый, неровный.
« Вы для меня среди зимы
Цветочек алый на снегу.
Я на руках бы вас носил,
Да жаль вот только – не могу».