Сом. Цикл Донская природа

    Хата Ефима Летова была  крайней на улице села. Дальше располагалась колхозная свиноферма, а за ней находилось озеро Зуй, вдоль которого вилась по песчаным барханам просёлочная дорога в районный центр село Подгорное. Проходила эта дорога мимо озера Кривого, через лесничество, затем круто спускалось на Титову поляну и ныряла в пойменный дубовый лес. Заканчивалась дорога у паромной переправы через реку Дон. Эта дорога являлась основным связующим звеном между селом и райцентром. В период проливных дождей, и особенно в зимнее время, она становилась трудно проезжей в своей лесной части. Когда же весной разливался Дон, она и вовсе закрывалась почти на целый месяц. Полая вода подходила к самому порогу Ефимовой хаты, и она снова была крайним отправным пунктом из села в райцентр. Связь теперь осуществлялась посредством лодочной переправы через залитый водой луг до хутора Загонного, а дальше по просёлочной дороге, идущей вдоль правого берега Дона по меловым буграм, до села Подгорного.
    В этот период Ефим был главным начальником лодочной переправы. В его распоряжении находилась большая колхозная двухвёсельная лодка, вмещавшая в себя до десяти человек. При необходимости, колхоз выделял двух дюжих парней для помощи. Сам Ефим обычно сидел на корме лодки и большим веслом рулил лодку в нужном направлении. Парни садились за вёсла.
    Был Ефим коренастым низкорослым мужиком с большой головой, на которой красиво курчавились чёрные седеющие волосы. Лицо было широкое, русское с курносым носом и поблескивающими крупными карими глазами; губы сочные и большие, шея короткая, плечи широкие; руки мускулистые, натруженные с очень широкими ладонями и короткими толстыми пальцами; ноги короткие, устойчивые.
    В это время и хата Ефима превращалась в некий переселенческий пункт – здесь собирались и те, кому надо было переправляться в хутор Загонный, и те, кто уже прибыл оттуда. Впрочем, люди собирались не в хате, а во дворе у небольшого сарая под навесом, потому что хата была малой и ветхой. Досталась она Ефиму по наследству от давно умерших родителей и представляла собой незамысловатое деревенское строение из двух отделений. В первом, проходном и превращённом Ефимом в некое складское помещение, где были беспорядочно навалены сети, вентери, вёсла, багры и другой крестьянский инвентарь, никто не жил и оно не отапливалось. Во втором отделении, куда можно было попасть только через первое, более светлом и ухоженном, жила Ефимова семья, состоявшая из жены Евдокии и дочери Марины. Женился Ефим поздно, когда ему было далеко за сорок, и жену взял на много лет моложе себя. Дочка Марина была единственной радостью и забавой в семье, ей, было, только пять лет.
    В другое время года Ефим работал сторожем на свиноферме и рыбачил в своё удовольствие на расположенном рядом большом озере Зуй, которое подходило близко к его огороду и отделялось небольшой рощей.
    Рыболовом он был непревзойдённым: знал все повадки и тонкости поведения всякой рыбы, которая водилась в озере и в Дону. Вместе с женой в долгие зимние ночи при тусклом свете керосиновой лампы изготовляли они особые, пользующиеся в селе большим спросом, ефимовские сети, бредни и вентери. Ефим умел точно и верно определить время и место, где поставить рыболовные снасти, чтобы поймать нужную рыбу. Без рыбы домой Ефим никогда не возвращался. Если кому-то в селе нужна была рыба для торжеств и поминовений, шли только к нему, так как знали, что он никогда не подведёт и выполнит заказ в срок. Это был его побочный заработок, приносивший ему не только дополнительные деньги, но и большие неприятности с местным рыбнадзором, который часто забирал у него сети и штрафовал. Но он был мужик не жадный и сговорчивый, умел договариваться и налаживать деловые отношения, как с рыбнадзором, так и с местной рыболовной артелью, в которой он формально и числился.
    Описываемые здесь события происходили в конце тридцатых годов, когда колхозы только что начали набирать свою силу, а люди почувствовали, что и при колхозном строе можно жить хорошо и зажиточно. Не смотря на то, что в стране проходила широкая индустриализация, строились новые заводы и фабрики, выпускались автомашины и тракторы, в селе основными средствами производства являлось то, что было конфисковано во время коллективизации у местных кулаков и обобществлено у вступивших в колхоз крестьян. Колхозные постройки – контора, амбары, бригадные дворы и фермы - были собраны из свезенных из разных частей села кулацких построек. Мельница-ветрянка тоже была кулацкой. Тягловая сила – лошади и волы – частично были кулацкими, но в большей своей части когда-то принадлежали теперешним колхозникам. Ещё многие колхозники, придя на колхозный двор, чтобы ехать работать в поле, старались запрячь когда-то им принадлежавших лошадей или волов, бережно и ласково к ним относились, называя их по уже забытым ими кличкам. Весь день тайком от других колхозников вздыхали, надеясь, что их обобществлённая скотина, может быть, когда-нибудь вернётся к ним обратно. Но всё было напрасно. Разве могли они знать, что пройдёт несколько десятков лет, страна переживёт кровопролитную войну, голод, большую разруху, перережут и поедят весь скот, разберут и пожгут все деревянные постройки. Потом на их месте построят новые добротные колхозные фермы и другие сооружения. Вместо лошадей и волов будут работать автомашины, трактора и комбайны. Все ближайшие сёла и хутора будут соединены между собой и с райцентром асфальтовыми дорогами. Да и самих людей, живших в доколхозный период, останется совсем мало. И когда вновь в результате невиданного в истории человечества государственного предательства, наступят новые смутные времена и людям будет предложено разобобществить колхозное имущество и землю между, так называемыми, «фермерами», желающих найдутся единицы. У этих фермеров не будет ничего получаться, так как у них крестьянский дух и любовь к земле их предков двадцатых-тридцатых годов, полностью выветрились за все эти колхозные годы. Всё достигнутое и построенное людьми в период колхозного строя пойдёт прахом: будет разворовано, разрушено и заброшено. Но это всё будет потом.
    Ефим относился к бедняцкому классу, и ему обобществлять в колхоз было нечего. Как уже говорилось выше, ему от родителей осталась только ветхая хата, да кое-какие дворовые строения. Обживаться и обстраиваться он стал после женитьбы. Купил он у соседа-единоличника тёлку, которая потом стала хорошей коровой, завел десяток овец и целую ватагу гусей и уток, благо, что озеро для их выращивания было рядом. Евдокия занималась с коровой и ведала домашними делами. Маринка занималась гусями и утками, которые были отданы ей на полное попечение. Утром она выпускала их из своих загонов. Они, сначала более торопливые утки, а потом более степенные и важные гуси, вышагивали стройными рядами во главе со своими вожаками по протоптанной ими через огород стёжке к озеру. Вечером утки и гуси сами организованно и вовремя возвращались домой. В летний период утки, и гуси часто оставались ночевать на озере и к этому в семье Ефима привыкли. Только утром Маринка бежала босиком по протоптанной домашними птицами тропинке к озеру, чтобы удостовериться, что с её подопечными всё нормально.
    На озере, кроме гусей и уток Ефима, находилось много гусей и уток соседей. Интересным было то, что утки, и гуси каждого хозяина держались обособленно и никогда с другими не смешивались. Вот с уток и гусей всё и началось. Как-то обратился к Ефиму сосед Пётр Харин с вопросом – не пропадают ли у него в последнее время утки и гуси на озере? Для Ефима это было неожиданностью, и он ничего определённого сказать Петру не смог. Птиц у него было много, и заметить это сразу было трудно. Иногда отдельные птицы отбивались от своего стада, но потом возвращались. Он спросил об этом у Маринки, но она тоже ничего подобного не замечала. С этого момента Ефим и соседи стали следить за своими утками и гусями. И действительно, и у Ефима, и у соседей с каждым днём стали заметно пропадать птицы, которые тоже в свою очередь стали пугливыми, далеко на озеро не заплывали и держались всегда стаей ближе к своему берегу. Иногда на озере поднимался гусиный и утиный крик и гам, птицы шарахались в сторону, беспорядочно взлетали или бежали по воде, перебирая крыльями, по направлению к родному берегу. Но видимых причин для такого беспокойства не было. Сказать, что кто-то воровал уток, было нельзя, потому что в селе этим никто никогда не занимался, и это было исключено. Подумать, что появился какой-то зверь, который стал таскать уток, тоже было маловероятно, потому что вокруг озера всегда было оживлённо, и утки с гусями пропадали не на берегу, а на воде. Чтобы разгадать эту загадку, Ефиму потребовался не один день. Птицы исчезали невидимо, как испарялись, не оставляя после своего исчезновения никаких следов – ни пуха, ни пера.
    Однажды ранним летним утром Ефим проверял поставленные им сети на глубоком озёрном омуте у лесного обрывистого берега. У прибрежного камыша, в редко растущих кувшинках он ещё издали заметил огромное чёрное бревно, едва видимое из воды, которого он раньше на озере никогда не замечал. Откуда оно взялось? – подумал Ефим и поплыл на своей маленькой лодке к нему, чтобы удостовериться, откуда это бревно здесь появилось. Плавал он на своей лодке, стоя на корме и управляя судном длинным специальным веслом. Когда он подплыл ближе к бревну и тронул его веслом, бревно неожиданно ожило и, ударив по воде огромным хвостом у самой лодки Ефима, погрузилось в воду. Лодка Ефима закачалась на образовавшихся от этого всплеска волнах и едва не перевернулась, а он сам от неожиданности чуть не вылетел из лодки, во время успел присесть на её дно, выпустив из рук весло. Пока Ефим приходил в себя от такой встряски, его лодка отплыла от злополучного места метров на десять и ему, потом пришлось с трудом доставать весло из воды с помощью лежавшего в лодке ольхового кола, предназначенного для вентеря. Ефим был не из трусливого десятка, но от неожиданности сильно переволновался. Он прекратил проверять сети и поплыл домой к противоположному берегу. Разгоняя лодку огромными взмахами весла, он всё думал – чтобы могло это быть? Никогда такого чуда на озере он за свою жизнь не встречал, да и от других рыбаков ничего не слышал.
    Лодка сходу врезалась в песчаный берег, и Ефим едва удержался на ногах, вовремя и ловко опершись на весло. В ольховой роще он встретил Петра Харина, который на небольшой полянке косил сочную росистую траву для подкормки, не ходившей в стадо коровы по случаю ожидаемого отёла.
    Не свойственным ему голосом после пережитого волнения и слегка заикаясь, рассказал Ефим Петру о случае, произошедшим с ним на озере. Пётр прекратил косить траву, и они  присели на большое ольховое дерево, вывернутое из земли с корнем и поваленное на землю минувшим весенним половодьем.
    -Ну, ты видел хоть голову или ещё что-нибудь у этого чудовища? – спрашивал Пётр.
    -Всё было так неожиданно, что я, кроме огромного чёрного хвоста, ничего больше не видел. На бобра это не похоже, да и не может быть бобёр таких огромных размеров. С перепуга я могу и преувеличить, но метра три эта зверюга была. Больше всего это похоже на огромного сома, но таких размеров я не могу сома представить. Никогда раньше таких сомов в наших местах никто не видел. Ну, ловили мы сомов до полутора метров, но чтобы такого?! Нет, не может быть, да и откуда ему сразу взяться? – рассказывал и рассуждал Ефим.
    -Вот три года назад в Кривом озере Андрей Бачурин после половодья выловил сома. Большой и хороший был сом! Метра полтора, но такого, о котором ты говоришь, я представить не могу. Да сомы и редко всплывают, уснув или пригревшись на солнышке, но всё-таки бывает, что всплывают, - рассуждал в тон Ефиму Пётр.
    Не по одной цигарке крепкого табака-самосада они выкурили, прежде чем пришли к обоюдному выводу, что это всё-таки был сом. Откуда он взялся в их озере и таких размеров, было для них загадкой. То ли он вырос за долгие годы в одном из озёрных омутов и вот только теперь стал проявлять заметно своё присутствие; то ли остался в озере после большого в этом году весеннего половодья, приплыв сюда из верховых или низовых омутов Дона. Теперь раскрылась перед ними и загадка столь многочисленного исчезновения гусей и уток на озере. Всё стало на свои места – это был огромный сом, да к тому же ещё и хищник. Они о своём открытии решили пока никому не говорить. Перед ними теперь встала другая задача – как поймать сома? Как обезопасить озеро?
    Каждый из них над этими вопросами ломал голову. Теперь они часто после работы вечером собирались вместе у Петрова дома на колодочке, и допоздна сидели, потягивая цигарки и обсуждая волнующую их тему. Ефим продолжал плавать по озеру, но уже на большой двухвёсельной лодке, но сома больше не встречал. Однако гуси и утки продолжали пропадать. Соседи волновались, не зная истинной причины пропажи птиц, а Ефим с Петром пока молчали. Ловить сома на обыкновенные сомовые крючки с толстым крепким шнуром они не решались, так как не уверены были в том, что выдержит ли такая снасть крупного сома. К тому же здесь и приманка должна быть особой, а крючок больших размеров. По счастливой случайности, Пётр работал кузнецом в колхозной кузнице. Он мог выковать любой крючок. Ефим же с Евдокией могли сплести очень крепкий шнур. Насадкой должен быть, решили они, жареный гусь. Через некоторое время, и крючок, и шнур, и жареный гусь были готовы. Ловить они решили с крутого лесного берега у того места, где видел сома Ефим.
    Ловили они сома по всем правилам сомовой ловли, сложившимися издавна в селе. В выходные дни и короткими летними ночами пропадали они у озёрного омута, охотясь на сома. Но всё было напрасно – сом ни разу не клюнул. Один раз, правда, им повезло – что-то сильно дёрнуло их уду. Они потащили снасть за шнур, конец которого предусмотрительно крепко был привязан за огромный дуб. Шнур натянулся, и где-то в глубине озера, лопнул. Ефим и Пётр упали на траву, вытоптанную ими за много дней и ночей. Сом ли это клюнул или задел крючок за корягу, они так и не поняли. Но поняли они другое - такой снастью им сома не поймать. И вот тогда пришла Петру в голову мысль – выковать специальный гарпун, с помощью которого при счастливой случайности загарпунить сома, ведь должен же он ещё хоть один раз всплыть. Теперь они решили караулить сома возле плавающих по озеру гусей и уток, а вернее ожидать счастливого случая.
    Через неделю Пётр изготовил гарпун или вернее, как называлось в селе это орудие лова, острогу. Она собой представляла насажанное на длинную дубовую ручку, выкованное Петром в кузнице, копьё с двумя крючкообразными зубцами на конце. На другой конец деревянной ручки было крепко прикреплено железное кольцо. К этому кольцу была привязана крепкая верёвка, на конце которой был закреплён, на всякий случай, большой деревянный поплавок. Всё было заранее предусмотрено: если не удастся удержать за остроженного сома и верёвка выскользнет из рук, поплавок всегда покажет, в каком месте озера находится сом.
    Началась изнурительная многодневная охота за сомом. Плавали они по озеру на большой колхозной лодке. Плавали в основном рано утром и ближе к вечеру. Прошла уже вторая неделя, а результатов не было в наличии. Гуси и утки по-прежнему пропадали, а сом был неуловим. Пётр даже начал сомневаться и говорил Ефиму:
    -Сома ли ты видел? Может быть, наше предположение не верно, и это не сом, а какая-то другая зверюга.
    -Другой зверюги не может быть, - отвечал Ефим. – Если бы таковая водилась в наших краях, то наши отцы и деды сообщили бы нам об этом.
    Пётр замолкал, убеждённый доводами Ефима, и охота продолжалась.
    Сома они встретили совсем неожиданно и не там, где искали. Проплывая рано утром по центральной части озера мимо открытого песчаного берега, куда обычно в полдень пастухи пригоняют на водопой и отдых стадо сельских коров, у прибрежных камышей в зарослях лилий они заметили большой чёрный предмет, напоминающий издали дно перевёрнутой вверх дном долблёной лодки.
    -Вот он! – почти шёпотом сказал Ефим и то ли из опаски, то ли, чтобы не спугнуть сома, сел на дно лодки, где скопилась набежавшая из невидимых щелей вода.
    Пётр, сидевший за вёслами, прекратил грести и поднял вёсла над водой. До сома было не менее ста метров. Медленно, соблюдая тишину и осторожность, они стали приближаться к сому. Пётр теперь сидел на корме и направлял лодку в нужную сторону с помощью лёгкого рулевого весла, а Ефим с острогой стоял в носовой части лодки. Стояла утренняя августовская тишина, над водой слегка дымился туман, зеркальная гладь воды иногда слегка морщилась всплесками небольших рыбёшек, в камышах и в лесу свистели и трещали разнообразные птицы, но их крики вписывались в утреннюю тишину и не нарушали общего покоя. Солнце только что выкатилось из-за ольховой рощи. Всё вокруг было пропитано настороженностью и ожиданием знойного дня. Лодка медленно приближалась к сому. Ефим стоял в носу лодки, как каменное изваяние, держа в правой руке поднятую над собой острогу. Почти застывшим был в своей позе и Пётр, только его руки, перехватившие весло, еле-еле шевелили им в воде. Сом был неподвижен, и создавалось впечатление, что это не сом, а большое бревно или ещё что-то подобное ему, но живое и неподвижное.
    Когда до сома осталось несколько метров, Ефим внезапно ожил и метнул острогу в сома. Пётр сумел так удачно подплыть к сому, что Ефим всадил острогу в спину сома почти у самой его головы. Сом какое-то мгновение был неподвижен, и они даже подумали, что пришибли его насмерть. Но сом вышел из шока, ожил и как-то медленно стал погружаться под воду. Погрузившись полностью под воду, он резко стал набирать глубину и удаляться от лодки в сторону лесистого берега. Верёвка разматывалась, и Ефим старался удержать её в руках. Вскочивший с сиденья Пётр, быстро привязал конец верёвки за одно из поперечных сидений лодки. Верёвка полностью размоталась и натянулась. Теперь рыбакам не нужно было садиться за вёсла, чтобы грести. Не нужно было, и управлять лодкой. Теперь лодка была в полном распоряжении сома и он, как мощный буксир, тащил ее по озеру в известное только ему одному место, виляя и делая немыслимые зигзаги. Работавшие на свиноферме мужчины и женщины, смотрели с удивлением на мечущуюся по озеру лодку с двумя застывшими в ней рыбаками и не могли понять, что там случилось, какая неведомая сила управляет лодкой.
    Ефим с Петром прекрасно понимали, что надо дать раненому сому выдохнуться и потратить свои силы на вынужденное для него таскание лодки по озеру. Кроме этого, если начать оказывать сопротивление этому движению, острога может вырваться из огромного тела сома. Сом таскал лодку по озеру около получаса, потом постепенно его движения стали замедляться. Он притащил лодку к глубокому омуту у лесного обрыва, где раньше пытались его поймать Ефим с Петром на крючок, и затих, видимо опустившись на дно. Лодка, наконец, остановилась.
    Рыбаки начали совещаться, что делать дальше? Покурив и посовещавшись, решили они изменить тактику и теперь самим буксировать лодкой сома к противоположному мелководному песчаному берегу. Ефим сел за вёсла и стал медленно грести лодку. Верёвка стала постепенно натягиваться, выпрямилась, и лодка без особых усилий поплыла по озеру. Они даже подумали, что сом сошёл с остроги, но, потрогав руками верёвку и проверив её натяг, Пётр удостоверился, что на её конце по-прежнему имеется груз. Медленно и осторожно вели они лодку к противоположному берегу. Когда до берега оставалось метров пятьдесят, и глубина в озере была не более метра, Пётр выпрыгнул из лодки в воду и пошёл по воде до берега, а Ефим заякорил лодку и стал ждать. Пётр пошёл на свиноферму, чтобы позвать нескольких мужчин на помощь, так как вдвоём вытащить из воды на берег сома они не решались.
    Через некоторое время он вернулся, и привёл с собой трёх молодых мужчин, оказавшихся в это время на свиноферме. С собою они принесли ещё одну верёвку, длиной метров двадцать. Пётр снова пошёл по воде к лодке, а мужчины остались на берегу. Пётр с Ефимом привязали крепким узлом принесенную верёвку к уже имеющейся верёвке, и опустили её в воду. Сом за всё это время не оказывал никаких признаков буйства и сопротивления, как будто его и вовсе не было на другом конце верёвки. Затем они оба, оставив лодку, пошли медленно к берегу, распуская верёвку. Навстречу им с берега пошли, предварительно раздевшись, приведенные Петром мужчины. Когда они все взялись за конец верёвки, до берега оставалось метров пятнадцать. Ефим дал всем последний инструктаж – быстро, не останавливаясь ни на секунду, плавно без резких рывков, вытащить сома на отлогий песчаный берег, и оттащить его по траве, как можно дальше от воды.
    -Все, взяли! Дружно пошли! – скомандовал Ефим и все быстро и согласованно пошли к берегу, таща верёвку.
     По мере того, как они приближались к берегу, и глубина воды становилась меньше, их шаги ускорялись, а, выйдя на берег, они и вовсе побежали по зелёной сочной траве. Сначала из воды показалась острога, а затем и сам огромный ослабевший сом, которому не дали даже опомниться, вытащив его за считанные секунды на берег и оттащив метров на десять по траве. На песчаном берегу и на траве остался след от огромной туши сома и глубокая борозда от острого конца, пронзившей его насквозь остроги. Тело сома отливало скользким глянцем, а на спине было совсем чёрным, но по мере приближения к брюху, сверкало синевой, и на животе было белым. Сом лежал на траве относительно спокойно и лишь слегка бил огромным хвостом по траве. Длина его была не менее двух метров, а вес около двух центнеров. В его слегка помутневших глазах была беспомощность и смертельная тоска от безысходности своего положения. Он смотрел с ненавистью на своих победителей, а победители на сома с радостью и изумлением.
    -Ну, что, дорогой, отгулялся на вольных озёрных хлебах? Попался! – разговаривал с ним, как с разумным существом, Ефим.
    Сом, естественно, ничего не мог ему ответить. Жизнь постепенно в нём угасала. Откуда он попал в это злополучное для него озеро, где родился и нагулял своё огромное тело, почему так долго не мог попасть в руки рыбаков? – все эти вопросы волновали собравшихся вокруг его людей и не находили ответа, да и, вероятно, никогда и не найдут.
    Со свинофермы и ближайших дворов села подходили сельчане и, удивляясь, смотрели на невиданное ими доселе чудо. Прибежала откуда-то, как воробьи, детвора и окружила вместе со взрослыми сома. Любопытных собралось много.
    Сом был пойман, но перед Ефимом и Петром стояла не менее сложная задача – что с ним делать? Казалось, что может быть проще, разделить его по справедливости между всеми участниками лова. Но не тут-то было! Всё вокруг было народное, а значит ничьё, а вернее принадлежало всем и никому в отдельности. Весь народ этим сомом не накормишь и себе взять нельзя. Выход предложил, внезапно появившийся, заведующий свинофермой Павел Золотов. Поскольку сом является собственностью всенародной, его надо сдать в сельпо для всеобщей реализации, а вырученные деньги передать в сельский Совет на общие нужды села. Павел был товарищем партийным и ответственным, а потому с ним никто спорить не стал.
    Вскоре из сельпо приехала пролётка, запряженная двумя старыми лошадьми, и разделанного Ефимом сома увезла в центр села, где его частично разделило между собой местное начальство, а остальное продали через магазин. Ефиму и Петру достались голова, хвост и внутренности. Правда, потом их премировали, по десять рублей каждого. За эти деньги выпить было можно, что они и сделали. Но самое главное, теперь гусям и уткам на озере никто не угрожал. Их хозяева тоже были довольны.