2. Иди сюда

               
               
               
     ...прииди и вселися в ны,               
     очисти ны от всякия скверны,
     и спаси, Блаже, души  наша.

     Молитва Святому Духу Царю Небесный 
               

      Суточное дежурство нескоро подойдет к концу. Днем Марина проведет плановые наркозы на двух кесаревых сечениях и трех родах. Усталость навалится после ужина.

     Марина самостоятельно работает анестезиологом в роддоме первый год. За смышленость и хорошие отзывы акушеров заслуживает право дежурить в одиночку, и только однажды вызывает ночью заведующего на тяжелый случай. В общем – получается у девчонки. Она, - худышка, растеряха, опущенный взгляд, волосы собраны в узел, тихая речь и знаменитая фамилия – Оболенская. Человечек мягкий в бытовой жизни, она обладает редким умением резко меняться в работе. При конфликтах не дает себя в обиду, но никогда не кричит. Может поставить на место и нерадивую медсестру и некорректного врача. Глаза сужаются в щелки и сжимаются кулачки. С роженицами терпелива всегда. Дежуранты акушеры-гинекологи с кафедры иногда утром после «ночного» удивляются:

     - Смотри, - пигалица еще, - а как разговаривает. Авторитетов среди нас мало для нее…

      Мы Марину поддерживаем, наставляем, и вспоминаем себя молодыми.

      Ночь. Она рассеянно смотрит телек, пьет «полезный» йогурт, и пытается заснуть в своей крохотной ординаторской.

                ***

      Огромная черная собака, похожая на добермана, шмыгнет из-за угла, остановится, принюхается, заметит ее… Вот она присядет для прыжка, мышцы напрягутся под глянцевой шкурой. Сейчас Марина почувствует, как гладкая туша тяжело придавит ей грудь… Но почему она не прыгает?.. Почему она не прыгает так долго?.. Смотрит и приседает все ниже… Ожидание невыносимо… Марина видит свои худые руки с вздувшимися венками. Эти руки ухватились за челюсти собаки, и пытаются не дать им сомкнуться у себя на шее… Она чувствует, что сил не хватит… Господи, неужели это я?.. За что?.. Хрип, кровь, слюна в огромной пасти… Что-то грохочет в голове…

      Это - стук каблуков в коридоре.

       Цок – цок – цок, - в одну сторону. Тук –тук – тук, - сразу же в другую. Разболтанными колесами забухает каталка по бетонному полу. Ну, вот, началось. Который час? Три. Значит спала четыре часа. И то хорошо. Настойчивый стук в дверь застает ее уже одевшейся, причесанной, и с фонендоскопом на шее. За дверью сонная акушерка с третьего этажа.

       - Марина Петровна, срочно берем на кесарево. У бабы с миастенией воды отошли.

       Роженица Лиля страдает тяжелым недугом - миастенией. Это тяжелая неизлечимая патология нервной системы. При ней случаются приступы, когда начинается сильное слюнотечение, потом становится невозможно глотнуть, затем слабеют мышцы грудной клетки, да так, что нет сил сделать вдох. Если не начать искусственную вентиляцию легких, или, как говорят больные – не «перевести на аппарат» - смерть от удушья. Но аппарат спасает, и он же губит. Снять приступ иногда не удается неделями, а каждый день на «на аппарате» приближает осложнения, - воспаление легких и гнойный бронхит, вылечить которые непросто. Приходится делать операцию на горле, вставлять через него трубку… И это еще не самое плохое…

      Лиля давно в роддоме. Она под наблюдением, и готовится к плановой операции. Но раз отошли околоплодные воды, значит, вот-вот начнутся схватки. Поэтому надо делать операцию срочно, невзирая на срок беременности. На консилиуме неделю назад определились, какое будет обезболивание. Это – эпидуральная анестезия.

       Марина знает историю Лили, она беседовала с ней раньше. В таких случаях положено вызывать завотделением, и Марина делает это, но пока его привезут, - может начаться приступ, времени в обрез. Акушеры на взводе, торопят. Волнуясь внутренне от предвкушения сложного, но интересного случая проверить себя, от возможности провести изящную анестезию, и заслужить похвалы коллег, Марина спускается в операционную. Там на узеньком столике под большой лампой ожидает ее Лиля. Она слегка постанывает от боли, но бурных схваток еще нет. Марина осматривает, прослушивает, измеряет, беседует, успокаивает. Приступа сейчас нет.

      Остатки кошмарного сна улетучиваются сразу, как только Марина берет в руки специальную иглу для анестезии. Хорошо, что пациентка худощавая, проблем с пункцией быть не должно. А бывают женщины в русских селеньях…

          Кожа спины обработана бетадином, сделана местная анестезия кожи. Прокол. Лиля тихо ойкает. Марина чуткими кончиками пальцев «видит», как игла проходит мышцу, потом связку. Рука и игла стали одним целым. И вот оно! Непередаваемое ощущение победы! Игла, как бы, «проваливается» в пустоту после нарастающего сопротивления, она точно введена в нужное пространство, которое у Лили глубоко в спине, между ее позвонками. Это пространство – трубочка, диаметром в три - четыре миллиметра. Но Марина уже точно знает – она там! Внутри у молодого доктора разливается теплом успокоение и радость. Полдела сделано. Аккуратно, главное сейчас не расстерилизоваться! Один злостный микроб, попади он в эту тонкую трубочку в Лилиной спине, сделает ее инвалидом на всю жизнь. Теперь Марина вводит через иглу тонюсенький, как рыболовная леска, но полый внутри, катетер, извлекает иглу, присоединяет фильтр, и вводит медленно через катетер Лиле средство для анестезии. Сейчас есть мощные анестетики. Они - гарантия высококачественного и длительного обезболивания, - только сделай правильно укол. Но за такую гарантию можно дорого заплатить. Стоит доктору ошибиться на один-два миллиметра, и не заметить ошибки, - ценный анестетик попадет в вену, где ему не место. И трагедия неминуема – возникнет тяжелая аритмия, вплоть до остановки кровообращения. Буквально - смерть на игле. Марина все помнит, ничего не упустит. Пять раз себя перепроверяет, вводит «тест-дозу», выжидает, разговаривает с Лилей как бы ни о чем, на самом деле держит постоянный контакт, чтобы по мельчайшим признакам и жалобам заподозрить неладное…

          Все в порядке. Укладка, фиксация, капельница. Мониторы замигали красными цифрами давления, запикал кислородный датчик, поползла зеленая змейка кардиограммы…

          - Лиля, как дела, дорогая. Схваток уже не чувствуешь? Не болит? Хорошо, анестезия уже начала действовать. Как дышать?..

          - Хорошо чувствую, Марина Петровна. Сначала ощущение, как будто ногу отсидела, знаете. Потом прошло, и живот не болит, а какое-то тепло поднимается вверх… Дышать нормально. Скажите, Марина Петровна, а скоро начнете операцию?

          - Молодец, Лиля, так держать! Все у нас получится теперь. Сейчас будем ждать двадцать минут, чтобы анестезия «поднялась» до груди, тогда весь живот обезболится. Ты будешь чувствовать, что к животу прикасаются, как будто гладят, а боли от разреза и укола чувствовать не будешь. Минут через пятнадцать позову акушеров мыться на операцию.

          - Скажите, а спать я точно не буду?

          - Ну, милая, успокойся и вспомни, что я тебе рассказывала. Любой наш препарат, который вызывает сон, для тебя небезопасен. Утрата сознания, мышечное расслабление вызовут приступ. Потом «на аппарат», - дальше в реанимацию. А потом – ты знаешь… Потерпи. Через полчаса достанут тебе твоего…

          - Ванечку…

          - Ну да, ну да, у тебя же мальчик на УЗИ…

 Санитарка с первого этажа, запыхавшись, просовывает голову в двери операционной.

          - Доктор. Вас там у прыёмному якыйсь чоловик клычэ.

          - Скажи, я в операционной, не могу.

          - Марина Петровна, - это муж мой, он издалека приехал, и потом уезжает. Скажите ему, что у меня все хорошо, пожалуйста...

          Марина сбегает в приемный покой роддома. Здесь тишина, горит одинокая лампочка. В полумраке спиной к ней стоит грузный мужчина и кричит в мобильник, в основном матом. Он отборно обкладывает какого-то Толяна за то, что тот задерживается в пути с ящиком коньяка, а поляну пора накрывать. Типаж девяностых – малиновый пиджак под кожанкой, наглый взгляд, в правильной распальцовке большой и мизинец с перстнем, раскладная Нокиа. Увидев боковым зрением маленькую докторицу, бычок в кожанке, не отнимая мобилы от уха, и стоя вполоборота, цедит:

          - Скока я должен денег за наркоз?

               Глазки сужаются, голос молодого доктора крепнет.

          - Во-первых, здравствуйте. Во-вторых, вы мне ничего не должны. Лечение у нас бесплатное, за исключением некоторых лекарств. Если при выписке из роддома у вас появится непреодолимое желание внести какую-то сумму на развитие отделения, или выплатить мне лично гонорар за качественную анестезию, - побеседуете с нашим заведующим, и, поверьте, мы не откажемся.

          - Не, ты не поняла, коза. На эти понты у меня нет времени. Я щас тебе даю бабло, и шоб все по уму было с Лильком. Скока надо? Только так, шоб моя малая спала и ни беса не слыхала. Поняла?

               Сжимаются кулачки.

          - Видите ли, у вашей жены серьезное заболевание, при котором общий наркоз повлечет серьезные осложнения из-за «перевода на аппарат», а это чревато переводом в реанимацию, возможно надолго. Поэтому показана эпидуральная анестезия. Лиле все объяснено, она дала согласие и…

          - Шо!? Так шо, я не понял, она спать не будет?

          - Нет. Я уже начала анестезию. Через пятнадцать минут…

          - Смотри, устрица. Если Лилёк спать не будет, - у тебя будут большие проблемы, отвечаю. А они тебе нужны?.. Прибьют и не найдет никто...

          Марина бежит в операционную, а перед лицом опять стоит морда оскалившегося большого черного пса. Вот он присаживается на задние лапы, пружинится, сейчас прыгнет…

          Акушеры уже помылись и стоят вокруг закрытой простынями Лили с поднятыми вверх белыми перчаточными руками. Скорее, скорее, пока нет приступа…

          - Лиля, как дела?

          - Все хорошо, Марина Петровна. Уже тепло ниже груди. Что там муж?

          - Нормально.

          Монитор, датчики, замеры давления, оксиметрия, уровень анестезии. Часы на кафельной стене курантами отбивают секунды в тишине операционной. Время принятия решения. Марина, как со стороны, слышит свой голос:

          - Начинайте.

          Проходят бесконечные две минуты и акушеры передают педиатру орущего Ваньку, всего в белой смазке и маточной крови. Хорошие оценки выставлены Ваньке педиатром. Аж восемь баллов по шкале Апгар. Хорошо… Анестезия адекватная, достали ребенка быстро, Лиля в порядке, дышит хорошо. Улыбается сквозь слезы, всех благодарит, обнимает сына, акушерка прикладывает его к груди. Он морщится, пищит, и пока не хочет сосать, но у мамы на груди скоро затихает, согреваясь.

          Все как всегда, но каждый раз по-особенному. Привыкнуть к наполняющим ее чувствам Марина не может, и тоже в уголке пускает слезу. Постепенно напряжение спадает. Еще минут пятнадцать акушеры молча ушивают матку. Потом и они расслабляются немного, начинают шутить, хвалить новорожденного на все три двести, поздравлять молодую маму с сыном и анестезиолога с удачным наркозом.

          Утренняя суета перед пятиминуткой. Куча дневников в историях родов подождет. Потом, когда Марина вернется из другого корпуса, где проходит рапорт у начмеда, она займется этой кучей, и уйдет домой часов в десять. Последние распоряжения даны анестезистке, оставленной следить за Лилей в палате интенсивной терапии. Ночной разговор почти забыт, некогда, - дежурство еще не закончилось. Потом… Бутерброд съесть не успевает. Она выбегает из роддома с ворохом бумажек под мышкой и, запахивая полы пальто, стремится в корпус к начмеду. У порога ее встречают два черных джипа. Рядом братва. На капоте живописный натюрморт из коньячных бутылок, пластиковых стаканчиков, балыковой и лимонной нарезки. Стриженый бычок манит пальцем-сосиской нашу Марину.

          - Иди сюда-а, мормышка…

          - Не хамите, пожалуйста,.. и мне сейчас некогда. Через две минуты на рапорт, я спешу…

          - Ты че, не вкурила, докторица? Я щас с Лилей говорил по мобиле, она сказала, что не спала. Говорит, шо не болело, но она не спала, как я тебе наказал… Теперь слушай сюда, - тем, кто мне отказывает потом бывает трудно сосчитать свои проблемы. Я знаю как тебя зовут, и как зовут твою сестру и племянницу. Знаю, где вы живете. Щас я пьяный, а потому добрый, у меня радость, типа… Но когда я протрезвею через три дня, то на опохмел буду злой и за свои слова отвечу. Пацан сказал, – пацан сделал. Поняла? Дура. Могла бы денег до дому принести… Все, - беги…

          Все в ординаторской искренне радуются за Марину. Еще бы, молодой доктор, ночью, в срочном порядке, не растерялась, здорово эпидуралку при миастении провела! И приступ предупредила! Ну, растешь, Мариша!.. Комплименты, рукопожатия…

          Только Мариша очень бледна. Молчит, слабо кивает, как перешибленная пополам. Все смотрят с пониманием и участием, - тяжелые сутки. Но она сидит в углу в кресле и мутным взглядом, на дне которого липкий страх, вглядывается в пространство между столом и холодильником.       

          - Мариш, что с тобой, ты чем расстроена, что-то случилось?

          Она вдруг съеживается, и показывая пальцем на корзину для бумаг, кричит:

          - Там!.. Собака!.. За столом, черная!..

          - Ты что, Марина?..

          - Ловите ее, поймайте!.. Она сейчас, ко мне!.. Позовите!.. А-а-а-а-аа!..

          

          ***

          Ее забрала бригада с острым психозом.

          Потом Марине пришлось еще месяц провести в отделении неврозов.

          На работу она вернулась, но в операционную с год ходить не могла.

          Ночные дежурства убрали.

          Спала дома со снотворными.

          Разговор на улице слышала санитарка и все рассказала нам.

          Мы поговорили с Лилей, и она, выписавшись, видимо, как-то стреножила мужа, угрозы не осуществились. Марина и сейчас работает в роддоме.

               
               

         
Дальше - (http://www.proza.ru/2014/10/05/529)