Черный копатель

Черный копатель.

Немой тоской измучен и гоним,
Равниной знойной шел путник утомленный
Сверкающий песок, под солнцем раскаленным
Кружился перед ним.

В наш век модно встретить немало людей, которые поучают жизни, но самое страшное – вере, чем подчас своим невежеством отбрасывают от нее на семимильное расстояние. А когда, «наставником» выступает властная, деспотичная женщина, без пяти минут сама якобы принявшая веру – катастрофа неминуема.
Ей не более тридцати лет; однако она уже, расставшись с мужем, которого в один миг хотела обратить в веру; твердит всем и каждому, что напрочь отказалась от светских удовольствий и хочет жить уединенно как в келье; молясь Богу; она раздает милостыню и ходит регулярно на исповедь – женщина, у которой есть духовник, если только она не по – настоящему религиозна, - самая опасная из всех разновидностей данного пола. Такая женщина, уверенна в себе, еще очень привлекательная и охотно пользующаяся теми преимуществами, которые доставляет красота, такая женщина превосходно умеет вступать в сделки – не со своей совестью, нет, а с очередной исповедью. Они сурово говорят: делайте то, делайте это и все это приказным тоном на неподготовленное сердце. И посему тот, кого насильно обращают совершенно равнодушен: назидание для него лишь докучная помеха, от которой клонит ко сну. Нет для них ничего опаснее, чем эти неимоверные поручи вредного для них в сей миг зелья, которые заставляют их глотать вопреки рассудку. Они либо восстают, либо покоряются. Свобода порождает вольность; но лучше вольность, чем раболепство, чем лакейство!
Так вот, Леша Чеченец не покорился этому тайфуну в юбке, которая ворвалась в их семейный мир с миссионерской активной деятельностью, подавив сначала его жену, ну а потом, объединив усилия, взялись и за него самого. Что является результатом подобной работы, здесь тысяча имен – вдохновения, раздумье, уважение к правилам, культ красоты, фантазия и ее воплощение,  - это само искусство общения и крайняя деликатность. Этим необходимо владеть, как Даром Свыше, чтобы помочь человеку подобрать ключ к дверям собственной души, а далее – его личный путь! Легче всего дается разрушение; труднее всего созидать!!! И ежели собственный муж отшатнулся от подобной «религиозной прыти» жены, ну а потом всегда спокойный и умиротворенный Леша Чеченец, то здесь явно присутствует полное разрушение, а не созидание…
- Этот город Солихламск – не Родина для меня, - мучительно размышлял Леша Чеченец; я ухожу. Вот уж скоро будет десять лет, как я потерял свой бизнес. Утренние лучи возникали так же, как сейчас, из – за тех солеотвалов; я уносил с собой свой жалкий скарб. Я был тогда молод, радостен и уверен в удаче. Этот город не любит честных и порядочных. У меня ничего не было, позднее все было добыто трудом. Теперь же я, как странствующий монах, вернусь на стезю поиска, буду ворошить прошлое и пусть мой добрый гений – ангел хранитель следует за мной в Варыкино – Яковичи, монастырь сохраненной чести. И он в порыве возбуждения погрузил на плечо пехотный миноискатель. И именно в этот момент родился чудак – археолог, в простонародье прозванный «черным копателем», нет здоровое сердце всегда исцеляет рассудок. Это его уединение и одиночество, эта боязнь общества шумных самохвалов, нежелание никого видеть – и не из презрения к ним, а вероятно, из – за душевной усталости. Как говаривал великий Гете: «Опыт и горести сообща ведут человека по его жизненному пути до самой смерти».
Леше на грядущем горизонте его мечты мерещилась слава, не говоря уже об удовольствии, доставляемом от проделанных открытиях, будущему золотому дождю и яростью завистливого соседа. Леше Чеченцу вдруг неожиданно пришла мысль, которая всех нас сильнее всего прочего, ибо нам известно, что насмешки невежд заслуживают лишь презрения и что одаренные люди именно так к ним и относятся. Под звериный хохот соседей этот чудак покидал зловонный Солихламск, возгрузив на свое хрупкое плечо пехотный миноискатель, который должен был сыграть несвойственную ему роль: взорвать, именно взорвать душную и чахлую атмосферу великим открытием и заставить этих смердов лязгать своими завистливыми клыками в бессильной ярости.
Когда берутся говорить о литературе или искусстве (а археология в моем понимании и есть искусство) и решать важные вопросы по данной теме, нужно, прежде всего, быть знатоком литературы или искусства; а нашим родителям - динозаврам не на что было учить нас этому искусству, красоте слога, магии поэзии; ведь они по сию пору прозябают у себя в деревне, вгрызаясь как земляные черви в рыхлую землю, дабы укрыться от лучей животворящего солнца. Леша всему учился сам по зову собственного сердца, заслужив тем самым от родственников закономерный диагноз: безумец, у которого, кажется, не было других учителей, кроме самой природы! Приходится признать со всей очевидностью, что налицо здесь -  необъяснимое чутье, перед которым бессильны все расчеты здравого ума, похожее на то, что называется откровением……

2

Со стороны захолустного сельского вокзала, который всем своим видом нам напоминал советское «счастливое» прошлое, упадочным совхозно – колхозным – настоящее, - появился некто….  Все жители, волчьего поселка, сами по образу своей жизни и географическому положению села, отличающегося диким и необузданным нравом, в панике шарахались от новоприбывшего незнакомца, чей вид им внушал священный ужас. Он действительно всем своим видом напоминал чеченца – боевика, пытавшегося здесь найти надежный схрон от следующих по пятам ФС – бэшников. Черная смоляная борода чуть – ли не до пупа; лысый череп опутывала салатового цвета косынка, где пропечатались три зловещие буквы: ДДТ, так напоминающие в своем звуковом непрерывном звучании пулеметную очередь; камуфляж цвета хаки, туго опоясанный потрепанной портупеей, на которой покоился внушительных размеров охотничий тесак. Его усталые, длинные, как у цапли ноги, были обуты в десантные ботинки, в простонародье названые «гадами», которые оставляли зловещий след на удобренной навозом почве, куда он беспощадно ступал, не замечая никого и ничего.
. появился некто.м совхозно - колхозным оторый всем своим видом нам напоминал советское "азывается откровением.лнца.по данной тПервым запаниковал Вопросик – местный придурок или, как его разумно нарекли: «рупор села», ибо он был неуемно любопытен и патологически настойчив в добыче информации, которую тотчас разглашал по всем избам, проявляя при этом нечеловеческую прыть.
- У нас Басаев! – орал встревоженный сельский псих и окна близлежащих дворов тут же со звоном захлопывались, и в унисон слышался ржавый скрежет задвигающихся засовов. Всех видевших Лешу Чеченца насторожил даже не так его внешний вид, как тот, уже ранее вышеупомянутый пехотный миноискатель, покоившийся на его левом утомленном плече, - он был подозрителен и ужасен в глазах забитых сельчан.
Село гудело как встревоженный пчелиный улей и новоиспеченному археологу – любителю понадобилось немало усилий, чтобы успокоить встревоженных аборигенов и доказать свою сугубо славянскую принадлежность, даже ценой довольно постыдной, - обнажив тот орган, который несомненно бы пострадал от мусульманского лезвия, если бы он являлся токовым. Но для этого он должен был еще выпить несметное количество литров местного самогона под бессмертную «Дубинушку», дабы окончательно завоевать доверие и расположение этого села.
- Отведайте – ка вот этого, наш дорогой соседушка, а потом посмотрим, что вы скажите, - уже с величайшим почтением говорили все, кто силой увлекал мутного Леху на ежедневные дегустации.
И с той же кропотливой тщательностью, с какой шлифовальщик отсчитывает каждую бусину, местный комбайнер Степан накапал непросыхающему археологу на донышко золотисто – лучезарной, жгучей, искристой, чудесной жидкости.… У того внутри точно солнцем опалило. И Степаныч с величайшим почтением, как в божий храм к алтарю, повел контуженного Леху Чеченца в свои самогоноваренные чертоги. Вокруг все было заставлено огромными перегонными кубами, стеклянными змеевиками, причудливо нагроможденными и пылавшими в волшебном отблеске солнечных лучей. Степаныч абсолютно заслуженно носил титул лучшего из лучших в этом непростом ремесле и Леха уж как неделю проходил очистительную инициацию у щедрого Степаныча в познании всех тайн этого волчьего хутора, так ему необходимых в грядущих исследованиях, в чем мы скоро сможем убедится и сами. Пока народ, обращенный в рабство, твердо владеет своим языком, он как будто владеет ключом от своей темницы…. 
С первыми лучами осеннего Солнца, протрезвевший Леша Чеченец наконец приступил к работе. Он решительно двинулся к панскому имению, которое за годы большевитско – советского правления имело довольно плачевный вид. Только для непосвященных невежд это были развалины, а для людей с пылкой душой – это язык Отечества, который может рассказать очень и очень многое и, священно хранящий в земле свои реликвии до нужного часа. Для Леши этот час уже пробил и он горел святым нетерпением проникнуть в их тайны.
По левую сторону от усадьбы или, если вернее, ее жалких руинов, уходят вдаль просветы аллей, посаженной заботливой рукой самой княгини, расстилается зеркальная гладь пруда, где мирно плавают вместо белоснежных лебедей сельские жирные гуси со своим выводком, и, оглашая воздух пронзительными криками, под чудом сохраненной крышей имения, где ранее находилась гостиная, бьют крыльями и распускают веером хвост гневно воркующие индюки и индюшки, которые и являются единственными стражами этого священного места от окончательного разорения. Тополя хоть и стоят на прежнем месте, но ведут в пустоту. Лишь груды разброшенных камней напоминают об существовании прекрасного и величественного здания дореволюционной эпохи. В этом скорбном пейзаже чувствуется какой – то провал, в нем словно сияет дыра безвременья, наводящая на мысль о бедствии. А даль кажется еще печальнее, ибо аллея, которая вела к усадьбе, сильно поредела, как будто эмигрировала в зарубежье вместе со своими хозяевами. Все эти тополя, прежде такие красивые и густые, ухоженные заботливой рукой, а теперь до самых вершин объеденные гусеницами – деревья ведь тоже подвергаются вражеским нашествиям, - простирают свои голые, обглоданные ветви. А напротив этих руинов, как издевательство, добротное здание с режущим глаз рекламным щитом: «Правление сельсовета», где и заседают по сей день главные виновники этого варварского вандализма исторической памяти. Да! Смерд до сих пор ликует!!!

3

Увидев эту мрачную картину опустошения, Леша Чеченец вспыхнул от праведного гнева. Но у него хватило самообладания сдержаться от сочного выражения в адрес «Правления сельсовета» и он обрушил свой гнев на миноискатель, погрузив его так глубоко в кучу щебня, что тот чуть было не сломался. Долговязый, сутулый хуторянин, которому судя по внешнему виду было за девяносто, одетый на старинный манер в домотканую вышитую вручную рубаху, как вид протеста нашему тленному времени, молча созерцал праведную ярость Лехи в освоении древних кладов. На лице его была подлинная скорбь и в то же время какая – то спокойная покорность, смутная надежда, как будто он утешал себя тем, что благородные стены хоть и полегли под клешнями неуемных варваров, но земля под ними, живая, изобильная, неизменная земля, куда яростно вгрызался, обливаясь трудовым потом Леша Чеченец, остается ему, а покуда есть земля, пот которой он когда – то бегал сорванцом с леденцом в руке, щедро баловавшей их – ребятишек доброй княгиней – отчаиваться не надо. Он как никто другой на своем жизненном опыте знал прежних хозяев и нынешних временщиков и никакая удачно состряпанная идеология не сможет поколебать эту стойкую душу. Окружающая местность была печальной и унылой; казалось жизнь здесь замерла. На всем печать запустения. Пшеница была уже убрана в яростной битве за урожай и лежала здесь на полях, прибитая дождем и ветром, гнила на корню. Время всеобщего запоя и помутнения коллективного рассудка. Брошенные плуги и бороны ржавели под дождем и  как под Прохоровкой в Курской баталии колхозно-совхозная техника, вышедшая из строя. На всем чувствовался отпечаток тоскливой апатии и тупого равнодушия. Местные кобели – и те нехотя лаяли при приближении чужака, дабы не лишится от хмурых хозяев обглоданной кости.
- Эврика! – раздался победный клич Леши, когда миноискатель протяжно застонал в угловой части стены, где находился когда – то роскошный, но безжалостно разобранный в окаянные годы камин, выложенный рукой истинного мастера своего дела. Фундамент был до того прочный, что лом, который предусмотрительный Леха захватил с собой в первый же день (он мистически верил в аксиому азарта, что новичкам всегда везет и фортуна их любит) начал яростно гнутся, как будто ушедшие века в отместку насмехались над нашей тщедушной и чахлой эпохой.
Изумленному взору Чеченца, после трехчасового изнурительного прорыва сквозь толщи непробиваемого бетона, открылись царские врата, которые ранее как венец украшали белоснежно – мраморный камин, находящийся в центре гостиной данной усадьбы. Необходима была тончайшая и тщательная реставрационная обработка этого шедевра, которая и была в дальнейшем выполнена по всем законам данного ремесла нашими совместными усилиями. И данные врата в своем уже первозданном виде на сегодня радуют взор уже на нашем камине в зимние морозные вечера, согревая не так бренное тело, как утомленную душу своим великолепием и дыханием той благородной эпохи, от которой наши предки так легко и беспринципно отреклись!
Все как будто сошло для первых поисков так удачно, на улице сухо, пригревает осеннее сентябрьское солнышко в пору бабьего лета, а между тем тоска гложет Лехино сердце, словно он пережил что – то тяжелое. Перед ним в подсознании пронеслись все эти картины чужого горя, они задели его своей печалью, его одежда пропиталась тоскою, которую они влачат за собой и только здесь, глядя на эти развалины и только что отрытые, распахнутые настежь царские врата всколыхнули у чувствительного Леши всю жалость и сострадание, таившееся на дне его души, ибо он, сам того не сознавая, уже выходя на раскопки зацепился за невидимую нить, которая связывает воедино все человеческие горести, и, задетая в одном месте, она вздрагивается вся. Царские врата выступили в роли детонатора и открыли ему путь скорби и боли, так как являлись живым свидетелем тех драматических событий минувшего!

4

Окрыленный первым успехом, Леха Чеченец как метеор носился по разоренным дворянским гнездам, чем ввергал в шок всю опохмеленную деревню, находящуюся в закономерной коме после августовской битвы за урожай. Все предбанники выдавали тонкие, с ароматом хмеля, струйки дыма, от чего вся атмосфера волчьего хутора пропиталась свежеприготовленной брагой и цвета кристально – чистой слезы первач разливался в огромные стеклянные чаны. За неимением стабильной и устойчивой зарплаты это была самая проверенная за годы маразматических экспериментов жидкая валюта, спасавшая во все времена не одну семью. Царские врата расширили Лехино подсознание, но не наполнили его карман. Попадалась все больше мелочевка в виде царских мелких монет, медальонов, керамики, бытовой утвари. Но однажды, когда Чеченец проходил возле самого старого сортира данного хутора, который имел честь созерцать даже дореволюционные задницы, случайно включенный миноискатель вдруг запищал с особой тревогой и этот тревожный сигнал исходил из самого магического круга. Если кто – то из предшественников, спасаясь от красного террора захотел схоронить впопыхах свои драгоценности и царские червонцы, то он несомненно был гением, укрыв все это под надежный покров, который с годами только уплотнялся. Само строение постоянно перестраивалось, но «культурный защитный слой» исторически оставался на том же месте, свято оберегая в неприкосновенности бесценный клад. Ворошить почти вековой слой дерьма на виду подозрительных, да еще в придачу с жуткого похмелья сельчан, Леша не рискнул. Тем более за ним пристально по пятам шел хронически любопытный Вопросик, протоколируя каждый его шаг. И проходя почти каждый день возле этого общественного сортира, Леша тяжко вздыхал поглядывая в его клоаку, где, как он интуитивно предполагал и находилась его судьба….
- Через дерьмий к звездам! – перефразировал угрюмо он известное библейское изречение.
Багровый закат ложился на Варыкино – Яковичи, окрашивая волчий хутор в какие – то тревожно – зловещие декорации. Мятежный археолог стоял на высоком холме, созерцая распластавшиеся у его ног горизонты. Сколько впереди титанической работы, сколько надежд, продлевающих жизнь и укрепляющих волю! Он сурово сжимал, как старец – схимник посох, свой, ставший таким родным миноискатель, имевший магическую силу проникать в тайны прошлого.
- Не гость, не любопытный странник, ….. он был изгой… - примерно сказал бы я словами Пушкина в свое время обращенные к Мицкевичу, глядя на эту величественную картину.
Он поклялся тут же порвать с Солихламском, окончательно отдав себя этому хутору в роли ключника и смотрителя в монастыре сохраненной чести, куда будут прибывать те, кто нуждается в поисках внутренней гармонии.
- Зачем мне это соревнование душевной подлости в кормовом завоевании…..!?
- В них нет благообразия! – думал он в исступлении, вспоминая недавно прочитанного «Подростка» Достоевского, - с этой минуты я ищу как Долгорукий «благообразия», а у них его нет, и за то я оставлю их.

Кто одинок, того звезда
Горит особняком.
Все любят жизнь, кому нужда
Общаться с чудаком?

Гете

И он ушел, не оглянувшись назад….!

июль 2006г.