Экспедиция

               
1               

  Экспедиция 1961 г.

ИЮЛЬ.  Решил пожить жизнью геолога. 4 отправляемся в путь – найду ли, увижу ли то, что хочу?
4 ИЮЛ. Машина приехала только в 10.30, едем – и Минск остается позади. Машина – это дом на колесах, крытая брезентом, уложены наши рюкзаки и инструменты.
    Асфальтированной лентой вьется дорога, причудливо изламываясь на холмах. По обеим сторонам дороги тянутся зеленые луга. Машина веселее бежит по дороге, и кажется, что земля убегает от нее, а деревья на горизонте бегут вместе с нами. Начались леса. Нас пять человек: шофер Вася, начальник кандидат геолнаук Коптев Андрей Иванович, лаборантка  23 лет со вздернутым носиком,  короткой стрижкой и тонкими руками,  Лена – дочь Коптева, 16 лет, карие глаза, русая коса, здоровый румянец на щеках, и я – самозванец – геолог, длинный нос, копна волос. Едем в Плещенецы забрать младшего научного сотрудника Ильина. Машина летит, навевая грусть о покинутом и возбуждая интерес к новому, неизвестному. Деревья окружают нас со всех сторон, лес становится гуще, дорога словно разрезает его, недовольные ветви тянутся друг к другу, но напрасно: дорога – это связь между людьми. Логойск проносимся не останавливаясь. Дорога – сплошной ад: бросает нас словно в шторм. Вначале пришлось испытать лбом прочность  потолка – сделан надежно, затем стены начали трещать под ударами наших тел, ударился в болт головой, но, к счастью, не загнул его. Настроение у всех бодрое, смеемся над собой. Плещенецы – небольшой городишко, здесь находится научный городок. Забрали Ильина: небольшого роста, в очках, пронизывающий взгляд из-под кепки. Вилейка, останавливаемся, даем покой растрясенным костям. И снова в путь. Сказочные места, холмы покрыты деревьями, озера и реки. Любуешься и забываешь про все дорожные «прелести».
  Екатерининский тракт. Екатерина приказала посадить березы по обеим сторонам дороги, кроны их образуют над ней тенистую аллею, сквозь которую не может пробиться солнце. Ужасно трясет, наверное, при Екатерине меньше трясло: сейчас это избитая песчаная дорога. Издали наша машина напоминает бешено мчащегося зверя с реактивным двигателем, за нами стеной клубится в небо пыль, покрывая все на своем пути.
     Заезжаем в деревню, где оставлены наши инструменты и палатки. Хозяйка гостеприимно встречает нас и приглашает к столу: яичница, молоко, лук, сыр, рыба, сметана, масло. Ее  сын учитель истории, дома не застали. Его комната дышит книгами. Чего здесь только нет! Преобладают, конечно, исторические, много поэзии, словари: немецкий, польский, английский, русский. На шкафу гитара, спортивный костюм, вещмешок. Он в этом году окончил наш пединститут.
    Садимся за стол, пьем «французский коньяк» или «английский ликер»  - спирт, разведенный вишневым компотом. На аппетит не жалуемся. «Накушайтесь и на завтра, - шутит Коптев. – завтра не будет». «Ясно!» - весело отвечаем мы и повышаем производительность. Благодарим хозяйку, садимся в машину.  Наша задача: найти морену – морские нанесения.
    Рыщем по лесу. Нас бросает из стороны в сторону, машина мужественно переносит испытания, следуем ее примеру. Пейзажи сменяют один другой. Ель, береза, ольха, сосна, орешник, холмы – создают прекрасные картины, и забываешь про эту сумасшедшую тряску  и пыль. Еще час такой езды и можно в машине разводить огород: она в носу, в ушах, в легких, в глазах. Ходим и ищем морену, поем «Где же ты, прекрасная морена?» Не откликается.
    Время вечерне, 9.30. Наш зов услышан – находим хороший карьер. А пока надо отдохнуть. Останавливаем машину у самой воды, ставим палатки, одна на двоих (я с Коптевым). Лес окунается в темноту. Таинственно и одиноко синеет озеро среди почерневших деревьев, гладь такая, что не верится, что перед тобой вода – хочется пройти по ней на другую сторону к одинокой иве, печально опустившей свои ветви к самой воде, и неподвижно стынущей в таинственной тишине. Изредка плеснет рыба, выскочив из воды, и вновь нырнет в свой подводный мир, оставив на поверхности разбегающиеся круги. Прохладно. Рыбаки с удочками торжественно отправляются на рыбалку. Разводим костер и греем чай. Коптев постепенно вводит нас в курс дела. Интересный он человек, спокойный, хорошо относится к людям, сразу располагает к себе и, видимо, безумно влюблен в свою работу. Рассказывает о земле, о геологии. Игриво трещит костер, бросая свет на лица, на палатки, машину.
     Цель нашей экспедиции: найти направление движения и  границы остановки ледника 3 –го ледникового периода, определить, откуда он пришел. Работа кропотливая, нужен пытливый ум и богатство воображения: шутка ли, установить, что было миллионы лет назад – ведь туда не сходишь, не проверишь. Сидим у костра заполночь. Раздеваемся,  гурьбой лезем в воду, теплая вода приятно ласкает уставшее грязное тело. Озябнув, бежим к костру и пьем чай. Шутки сменяют одна другую. Гаснет костер, и расходимся по палаткам. Тишина до боли в ушах. Уперся глазами в потолок и думаю: жалею, что раньше не начал ездить. Тяжело смыкаются веки, и я впадаю в царство сна.
5 ИЮЛ.  Морена. Посреди ночи разбудил дождь. Тащим все в палатки, и вновь засыпаем. Проснулся в 7 – Коптева рядом нет. Лагерь спит, а он разводит костер и начинает готовить завтрак. Я чищу картошку, решили приготовить перловый суп. Дрова промокли, костер шипит, дымит, гаснет, но у нас больше терпения, да и голод не тетка. Дрова обсохли и уступили огню, и он радостно пожирает их: они трещат от боли, но осознав, что они горят на пользу нам, треск их перерастает в песню. Лагерь просыпается, рыбаки принялись за ловлю, всего четыре рыбки, но они обещают, что накормят нас ухой. Бурлит суп, маня нас к себе. Достаем припасы, раздавленные яйца бросаем в котел, становимся в очередь с мисками, получаем свои порции и расходимся по кустам. Кажется, ничего вкуснее не ел в жизни. А у меня беда – пропала моя ложка. В такую минуту! А все вокруг довольные жуют. Пришлось воспользоваться чайной. Идем на работу, карьер встретил нас молчаливо. Расчищаю место – оказывается, работа не из приятных – вот тебе и Морена! Надо перебрать в руках кубометр земли, не пропустив ни одного камешка. Затем отправляемся искать валуны. И вдруг я очутился в сказке. Большие деревья сплелись между собой, густая трава цепляется за ноги, папоротник царапает руки – не хотят пускать в свои владения. Большие валуны, поросшие мхом, разбросаны по лесу. Внизу, во впадине, русло высохшей реки,  берега уложены мелкими камешками. Сквозь обрывистые берега, угрожающе нависшими над руслом реки, пробиваются корни исполинских деревьев. Тишина до боли в ушах. Листва такая густая, что птицы бояться сюда залетать. Я вошел и сам подчинился этому порядку, застыл, словно каменный идол. Когда меня окликнули – не сразу понял, зачем нужен здесь этот крик. Через силу заставил себя оторваться от этого волшебства и приступил к работе.
     Обедали тут же. У крестьян купили молоко и лук. Какие это простые гостеприимные люди, ведь сами живут не ахти как, а попросишь – не откажут. Действительно: человек, который нуждается сам – не откажет другому.
6 ИЮЛ.  Проснулся рано. Оказывается, мы ночевали на древнем кладбище. Рядом два могильных камня, крест и надписи на славянском языке. Интересно бы узнать, но уезжаем на карьер. Опять расчистка.  Карьер находится у самой дороги, к нам подходят крестьяне, интересуются, рассказывают о себе, дают советы. С каким уважением и интересом они смотрят на городских, считают их выше и лучше себя. А ведь это нам перед ними надо преклоняться – они кормят народ. Сколько они выносят труда и горя. Тела их – это тело земли: чтобы изучить землю – надо изучить их руки: большие, темные, сильные, огрубевшие. Какие они наблюдательные и любознательные, как любят свой край. Один старик говорит: «Ты говоришь Бога нет. А скажи мне такую вещь: дому нужен хозяин – он его построит, починит и приберет. А как же земля, кто ее создал, кто за ней смотрит». Ему 75 лет – и трудно ему объяснить. Умеют они пошутить, тонко и интересно.
«Вот ты говоришь, что приемник работает без провода, ловит волны от передатчика. А почему он не поймает мой разговор, когда я ругаюсь, да там, в Москве, меня не услышат, да не отправят на 15 суток…»
  Много нового узнаю о сельской жизни, как тяжел и благороден их труд. Сотни тысяч крестьянских изб разбросаны по земле, хорошо, если в деревне. А сколько хуторов, по 2-3 двора, а то и одному. Живут, трудятся, прочно вросли в свою землю. Ну, старики доживают свой век, а ведь растут дети, ходят в школу за 5-7 километров, также прививаются к земле и им трудно от нее оторваться. Более сильные пробиваются, учатся и добываются чего-то в жизни, а слабые трудятся на земле, больше ничего не знают. Сколько еще пройдет времени, когда солнца будет светить и в их окно. Правда, уже пробиваются первые лучи – надо только правильно направить светильник. Много еще воды утечет, пока жизнь деревни сравняется с городом.
7 ИЮЛ. Опять морена. Бессознательная работа – только спасает пейзаж. Хожу злой на себя, что не взял фотоаппарат. Палатки разбили на берегу речушки, обрывистый берег метров 5, вода прозрачная, видна рыба, грациозно склонились над водой деревья, словно хотят поцеловать ее зеркальную гладь, а река, игриво извиваясь, быстро течет, словно хочет убежать. Кое-где ветви касаются воды, и она морщится, словно возмущена дерзким поведением деревьев.
   В один из дней. Пропадай моя телега и все четыре колеса! Совсем не то я хотел. Постоянная нудная работа тереть марену до одурения автоматическая. Руки работают инстинктивно, а мысли далеко-далеко от этого. Одно ново и интересно: великолепные картины вокруг: то молодой сосновый лес на берегу реки или живописного озера, то поле, раскинувшееся на несколько километров и окаймленное лесом, то бескрайние холмы, словно ступеньки какого-то сказочного дворца, расположенного на краю земли под густыми облаками – они словно сказочные драконы носятся по небу, взирая с высоты на землю: не хочет ли кто проникнуть в  их владения. И, обнаружив смельчака, с тоской и любопытством глядящего вдаль, вдруг быстро зашевелятся, соберутся в огромную тучу и закроют собой весь горизонт, дико взирая на смельчака своим непредвещая ничего хорошего взором. Солнце бьется в его объятиях, пытаясь указать дорогу смельчаку, но облака становятся еще плотнее – и солнце остается бессильным в этой борьбе.
Вот и последний день в этом новом для меня мире. Как долго тянулось время, а сегодня, кажется, пролетело как легкий дождик, теплый и освежающий. Что мне дала эта поездка? Я ожидал большего. Отмахали 700 километров, трясло и бросало, как волейбольный мяч, испробовал прочность всех досок в кузове – сделано надежно. Постепенно привык к тряскам, лишь красивый трюк кого-то из нас вызывал шутки и смех. И вновь тянулись нудные часы пути, активное вдыхание пыли и судорожное держание за борт кузова. Пейзажи сменяли один другой, словно соревнуясь в своей красоте и величии. А дорога шла вперед, маня неизвестным, и оставалась позади, такая же бесконечная, уведенная на мгновенье и вновь исчезнувшая.

2

           1964 год, июль .
Области: Минская, Витебская, Гомельская, Смоленская, Могилевская,                Брянская.

2 ИЮЛЯ. Голова кругом от услышанного. Мы говорим геолог, геология, связываем с походами, палатками, кострами и камнями. А это – вечность в своем размахе, это сто тысяч лет назад и сегодня, это слой земли, который мы вскапываем, сажая огород и десятки метров вглубь. Сколько фантазии, воображения надо иметь, какой силой абстракции обладать! Только теперь начинаю понимать, что такое земля, годы. Загадка, порой совсем необоснованная, но очень заманчивая, привлекает к себе многих – и начинаются ее доказательства. Чтобы выдвинуть злободневную, остро заманчивую - нужен талант. Вокруг нее завязываются дискуссии, создаются теории, школы. Порой они уводят далеко в сторону и идут по ложному пути. Но привычка, преклонение перед авторитетом, часто нехватка мужества – уводит исследование по ложному пути. Но закон борьбы противоречий дает себя знать в любых случаях жизни. В начале робко, единично появляются новые течения, и чтобы доказать свою правоту уже не обойдешься догадкой. Нужны факты. Поэтому в это дело вступают сильные: подкованные теорией в бурном котле практики. Таланту нужны мужество и сила – тогда придет победа. Пусть не сразу, но время выносит из вихря жизни сильнейших. И только сильный подчиняется более сильному.
*Минск остался позади. Мы у старого оврага деревни Тимошковичи. Среди холмов огромная впадина, на дне которой течет родник. Высота обрыва достигает 15-20 метров. Порода резко обнажена. Слои, которые залегли тысячи лет назад, безмолвно смотрят на тебя, глубоко спрятав свою тайну. Люди приезжают сюда и спорят, а она такая спокойная, тихая и …великая. Почему на ее земельных устах я вижу огромную снисходительную улыбку: что ты, человек, перед моей вечностью и тайной.   Что ты, человек?
3 ИЮЛ. Утро разбудило нас светом, теплом и свежестью. Почему, находясь на природе, не можешь спать утром?  Незримо подчиняешься законам Природы, чувствуешь себя ее частичкой. Начинаешь понимать каждый куст, каждую травинку – у них есть тоже свои тайны. И ты ощущаешь свое место среди матери – природы. Стоят молчаливые сосны, дремлют вечные курганы, храня в себе тайны, за которыми приехали люди. Стоят открыто со своими многовековыми слоями: на, читай же! Эти даже мизерные тайны, которые извлекает человек из природы, человек, обобщая, выдает за что-то огромное. На самом деле, какая это песчинка в огромной и бесконечной тайне Вселенной. Насколько смешен  наш самый верный абсолют знаний – и насколько это относительно. Жизнь так движется, что то, что мы считаем неоспоримо верным – вдруг превращается в абсолютный нуль и, как прожитый этап, уходит в прошлое. Но так и должно быть. Это и есть закон отрицания отрицания в действии. Но поражает относительность наших понятий о мире, которые мы на данном, своем, этапе выдаем за абсолют. И это в век, когда человек начал завоевывать космос. Бесконечность природы, тайна познания, отдаленность истины. И, зная все это, человек движется вперед. Какое главное качество в человеке? Оптимизм. Да, только он создал человека и движет его развитие в этих бесконечных тайнах. Отступит он на мгновенье – и жизнь его остановится, люди превратятся в мошкару. 
*Время - понятие относительное. Овраг такой же сегодня, как и вчера (миллионы лет изменили, конечно, его, но это нам незаметно) – а для нас он уже не такой: что-то познано. Значит, наш разум, наше более короткое пребывание в этом мире, создает более быстрое познание реальности. Если овраг, которому быть века, складывался медленно, столетиями, то наше познание о нем приспосабливается к нашему пребыванию в мире и движется быстрее, и степень этого познания зависит от большего удаления от природы – от нашего умственного развития.
*Вечер. Он, как осень, всегда настраивает на раздумье. Это прячущееся где-то за краем земли солнце как-то по-особому каждый раз заставляет даже самых бездумных на мгновенье задуматься. История, связанная с оврагом, постепенно становится  мне понятной. Проникая в тайны его образования – я начинаю еще больше теряться перед миром. И теперь мне становится понятной растерянность больших ученых перед Вселенной. Они, познавая ее, открывают новые огромные понятия, события, законы, за которыми стоят более великие, но продолжают работать, на пределе, понимая еще больше огромное бессилие своего мозга перед природой. Даже они, сами открывая законы, не понимают до конца их значения. Бесконечность истины (пусть они это и прекрасно сознают) гнетет многих, откладывая на них отпечаток пессимизма.
4 ИЮЛ. Народная мудрость…Каждый раз, находясь среди крестьян, беседуя с ними, я удивляюсь их простоте высказывания и логике мысли. Шлифуясь временами и населением – они как глыбы в строении. Пусть плохо обтесаны, внешне некрасивы, но в них чувствуется внутренняя сила. А юмор… Порой такой тонкий и так артистически преподнесен, без самолюбования, что попадаешь впросак. А когда осмыслишь – уже поздно. Но смех над тобой искрений и беззлобный. Какая это великая сила сочетания простоты и мудрости.
*Костер несет тепло и свет, а вечер – ясность и чистоту. Как радостно ощущаю близость к природе, этому огню, к траве, на которой лежу, к сосне, которая рядом что-то шепчет мне. Это единство настолько реально, закономерно и необходимо. Все в мире ценится своей отдачей.  Умея поглощать, не забывай об отдаче. Сила отдачи должна превышать силу потребления – этим отличаются даже самые мельчайшие организмы. Естественные законы природы создали превышение силы отдачи над потреблением. Сила разума устроена так, чтобы отдача эта укреплялась и росла. Разум – это и есть сила, которая рождает отдачу.
*Проникая в тайны любого явления, любой науки дивишься их разнообразию и охвату. Но проникая в геологию – застываешь пораженный: это весь в мир в своем многообразии. Каких обширных познаний требует она. Но даже  увлекаясь одной  отраслью геологии, не можешь остаться только в ней, потому что все явления, события так взаимосвязаны между собой, что, не зная одного – рискуешь не понять то, что выбрал для себя основным. Здесь, как нигде, необходим теснейший союз всех знаний о мире, которые выработало человечество.
     Современность – это понятие так растяжимо и относительно. Для литературы 2-3 года, для истории и общества 10 лет, а для геологии тысяча и более. И они говорят так запросто, словно о вчерашнем.
5 ИЮЛ. Преданность своему делу. Этим определяется в большой степени результаты выполненной  работы, степень и качество. У человека, поглощенного своей идей, работой, куда бы он ни отвлекался в своих помыслах, делах – все тропинку возвращаются на главную его дорогу, которую он выбрал, которая есть его основа и суть. Умение сконцентрироваться на главном, вовремя отбросить постороннее, обогатившись им – самый главный процесс в действии человека. Та мысль, с которой человек поднимается утром – определяет его суть. Ночью человек спит, процесс торможения охватывает его клетки мозга – но первыми просыпаются те, которые содержат главное в нем. Конечно, для этого нужны нормальные условия жизни. Но и в муках и лишениях главное выходит на первый план, определяя сущность человека. «Каждый сосуд течет тем, чем он наполнен».
* Когда трещит веселый костер, молчаливо стоят стеной сосны, а у костра двое – какая бы ни была разница в летах, вкусах и взглядах на жизнь, начинается момент откровения. Природа раскрыла свои чары и, погружаясь в них, люди, забывая обо всем, сливаются  в единстве незримых нитей. В этот момент хочется быть таким же чистым. В этот момент даже самых грубых охватывает прозрение и, мне кажется, хоть на мгновенье  они это осознают и им хочется теплоты и участия. И что тогда говорит о людях, души которых близки и цель жизни общая. Возникает внешний предел гармонии, глубина взаимопроникновения  чувств – и кажется, что мир состоит из этих двоих: природы и твоего собеседника. И еще третий: костер, горячий источник, который связал их. Оба смотрят в огонь, но видят друг друга. Чувство возникшей близости даже смущает вас. Но вам это так надо. Вы этого хотите. На мгновенье вас охватывает даже испуг, боязнь ошибиться. Но вы ощущаете, что это чувство перекинуло между вами мост, который построили вы вдвоем. И если утром он рухнет, то все равно это чувство будет еще долго держаться в вас, как держатся края разрушенного моста о берег, протягивая через пространство свои руки. И если день стал продолжением этой ночи – значит, в эту ночь родилось самое  святое: дружба, и она долго будет питать обоих, это будет богатство вашего бытия, которое, если рухнет, погребет многое в обоих.
*Хозяйка, около хутора, у которого мы разместили палатки, купила шкаф. Мы   помогли ей перевезти на своей машине и внесли в дом. Сколько благодарности было в ее светло-голубых глазах, но мне показались они выплаканные временем: столько печали было в них и смирения. Она накрыла нам стол, так суетилась, что было неловко, словно мы обидели ее. Выпили, разговорились. Ее бросил муж, когда дети стали взрослыми – он вернулся, просил прощения, хотел вновь с ней жить. Она ответила: «Жить то можно, годы наши прошли. Но чем можно списать то, что произошло. Ведь мне больно не то, что ты меня оставил. А то, что столько прожив, так счастливо, ты вдруг сумел все забыть. Мы с тобой начинали жить, растили детей, строили хозяйство, и ночью и днем. И ты мог списать все это в одно мгновение. Мы с тобой можем продолжать жить дальше, но это станет той преградой, которую уже не разрушить. Лучше уезжай».  Она замолчала и смотрела так же печально, но как-то спокойно. Она когда-то отплакала, но боль осталась, а жить еще надо. И она живет – для детей. Печальная, простая женщина в большом мире. 6 ИЮЛ. Овраг деревни Тимошковичи обследован, уточняем последние данные, загрузились. И снова, оставляя густые клубы пыли, машина несет нас в незнакомое пространство. Подъезжаем к следующему оврагу, разбиваем базу. Мы с Андреем Ивановичем отправляемся в обход оврага. Дикая местность, ручей на дне наполовину высох. Таинственность овладевает нами: кажется, мы двое в этом мире, да птицы. Но вот тропы, одна, вторая – они неистребимые нити жизни. Сколько историй и вечностей  заключено в их изгибах. Паутинами они повязаны по земле. Вижу тропинку и знаю – жизнь существует. Когда случается в жизни беда – выходи на тропинку, она приведет тебя к людям. Когда я один нахожусь в чаще – ощущаю себя одиноким и становится страшно, но из-за кустов мне улыбается тропинка, и я  спешу подружиться с ней. Она ведет меня, и если вдруг обрывается, передает другой тропинке – все они связаны между собой на земле.
    Едем дальше. По дороге сельский книжный магазин  - как всегда нахожу в нем много ценных для себя книг. Если так будет продолжаться, денег на август, чтобы отдохнуть праздно – не останется. Ладно – победит главное.
     Новогрудки. Музей Мицкевича, книжный магазин. Останавливаемся в доме крестьянина. Всегда поражает меня в сельских людях простота и сердечность гостеприимства. Откуда в них это? Может земля, которую они пашут, раскрывает им эти  тайны, или леса, которые поют им вечную песню дружбы и гостеприимства. Хозяева оставляют нас на ночлег, бегу на сеновал, где хозяин обещал рассказать старинные легенды  о местных краях озера Свитязь.
9 ИЮЛ. Ночь. Западная Двина, 5 километров от Витебска. Догорает костер, прогоняя меня спать. А хочется о многом сегодня написать: три дня молчания, правда, два из них был в Минске. Лишь сегодня выехали. И вот, бросая свое дребезжащее тело вперед, машина мчит нас по Логойскому тракту – одна из красивейших дорог, отходящих от Минска. Места все краше и краше. Особенная прелесть в холмах, поросшими лесами,  между ними зеркальная гладь озер. Кажется, что одно и то же – но какие сочетания. В такие минуты  жалею, что я не художник. Какой может быть природа: я до боли чувствую красоту, до помутнения рассудка, а вот передать…почему так. Или мне это только так кажется – но почему же я так болезненно переношу «неполадки в природе»? Порой какая-то недостающая деталь до полноты пейзажа или излишество заставляют меня внутренне содрогнуться – хочется поставить все на свое место. Но – какая я песчинка против этих деталей природы. Был бы художником – дело упростилось: внутреннее содержание вылилось бы во внешнюю форму – картину. Можно было создать гармонию, насладиться и показать другим. Но приходится довольствоваться увиденным и вздыхать о несбыточном. И когда по нашим представлениям не постигает нас в жизни – мы уносимся в мир иллюзий и витаем там, пока суровая  действительность не возвращает на землю, заставляя или вступать в борьбу за передал или бессильно отступить. Второе, к сожалению, участь многих. И не потому, что не хотят нового, а нет сил. Новое строят только сильные. А сильными не рождаются – сильными воспитываются. Человек познает сам себя и определяет свое будущее. 
    А дорога дарит все новые впечатления и краски, и если бы хотя бы тысячную долю этого можно было передать!
    Машина останавливается. Четверо парней с рюкзаками вваливаются к нам в кузов: рабочие завода вместе проводят отпуск. Почему не в доме отдыха? А разве там отдых. Вот когда рюкзак давит плечи, сосны шепчут свои сказки, ключевая вода студит зубы, а на воде дрожит поплавок. Несколько часов разговаривали – а сколько радости доставили мне. Люди приносят друг другу вдохновение, если их интересы совпадают.
   «По дорогам колесят мальчишки. Рюкзаки в натруженных руках. С сухарями разместились книжки, не сидится юности в домах. Манят неисхоженные тропы. Вдаль идут от стоптанных дорог. Через реки, рощи, горы, топи где-то строят собственный порог. И не надо мальчикам участье. Только слово доброе скажи. Сам мальчики добудут счастья, сами одолеют рубежи».
10 ИЮЛ. Западная Двина, умытая утренней прохладой, скользит вдоль крутых обрывистых берегов. Стремительное течение создает иллюзию вытеснения воды из русла. Кажется, схлынет этот поток и иссякнет. Но время ставит все на место. А сколько неполадков в нашей жизни: то, выброшенные на сушу, гниют сотни кубометров леса, неправильно поставленная работа в колхозах превращает людей в мучеников полей, а рядом в совхозе – почти как в городе: и квартиры, и машины, и дети с высшим образованием. Вопиющее противоречие. Можно логически оправдать его, как противоречие эпохи, общества. Но это закрывает глаза на действительность. Чтобы исправлять ошибки  - надо их признать. А это у нас, к сожалению, редкость. Но лишь одно признание – не исправление.
   Витебск. Закупаем продукты. Мимолетный обзор города: слишком большой разрыв между современностью и прошлым. С одной стороны это показывает быстрый рост жизни, с другой – не умение охватить движение жизни. И так у нас во всем.
   Выезжаем на побочную дорогу, грязную, избитую, искривленную. Вдоль густо заросший кустарник. Машину бросает как в лихорадке, она пугливо прижимается к обочине и скачет вперед. Плутаем по лесу, ищем, возвращаемся – тряска до изнеможения. Теряем надежду выбраться из этого ада. Чтобы не свихнулось сознание – учу напамять стихи. Постоянная гимнастика ума – как прием пищи, без которой нет жизни телу. Узкая дорога. Вдруг встречная машина с дровами. Наши машины трутся друг о друга, не могут разойтись. Хватаю топор, влажу на кузов и разрубаю клин – освобождение. И снова знакомая тряска, ставшая уже привычной.
   Разбиваем лагерь на берегу озера. Вдвоем отправляемся осматривать местность. Богатая почва, трава выше пояса – и вдруг дикая непроходимая чаща ольхи. Сразу стало темно и сыро. Комары, жучки, крапива и всякая нечисть кишит вокруг, навевая самые трагические картины. Порой приходится прорубаться топором. Вдруг внизу русло высохшей речонки. Сухие берега, да разбросанные  камни напоминают о русле речки. Узкая, вся в изгибах, она, видимо, изнывает от боли в пасти чащи. Почему в такие минуты меня охватывает  бесконечная тоска одиночества и отрешенности: я начинаю зримо видеть  судьбу каждой детали этого мира в сочетании со всем миром. Что она? Ничто. И в тоже время зримая деталь, которая заставляет видеть события, так или иначе. Убери ее – и картины меняется. Так и у людей. Никто не уходит из жизни бесследно, каким малым он ни был. Жизнь – это неразделимое сплетение всеобъемлющего сплетения судеб и дорог. Но чем значимей единица – тем значимей ее место в этом сплетении. Есть люди – детали, есть люди – корпуса, есть люди – связки. Принадлежностью к тому или иному определяется участием человека в жизни.
   Костер бросает последние отблески огня, невозможно писать, а завтра ранний подъем. Лагерь спит, держу курс в спальный мешок.
16 ИЮЛ. Наконец добрался до бумаги. Дни, события, переезды смешались в едином потоке, и не было ни минуты притронуться к ручке. А машина мчит и мчит вперед. Не помню уже очередность событий, выкладываю, что сохранил.
   Покинув Западную Двину, поехали на Смоленск. По дороге исследовали несколько карьеров. И вот, тая в вечерних сумерках, гордо вознесли свои шпили стройные соборы, возвышаясь на плечах Смоленска. Автотрасса разрезает его на две половины, и, как на ладони преподносит город: большой, живущий, строящийся. Старинные постройки как бы тонут в гуще современных. Но они еще крепко стоят на земле и резко выделяются. Время не разрушило их, а придало величественную монументальность – и они, уверенные в своей силе, гордо и спокойно смотрят на мир. Дыхание старины с первыми криками рождающихся строений придает Смоленску неподражаемую прелесть. Представить только: соборы, построенные много веков назад, и рядом веселые звонкие трамваи. Конечно, весь это просмотр беглый, ведь у нас работа, а не прогулка. Но то, что я увидел – станет достоянием памяти на всю жизнь. Только сейчас, вторгшись в бескрайние просторы России, я глубоко понял смысл: «необъятные просторы России…степь да степь кругом, путь далек лежит…» Да, эти просторы поразили меня как-то по-новому. Быть может потому, что человек в разные периоды своей жизни одно и то же явление переживает по-разному.
    Встреча с преподавателем  геологии Смоленского пединститута, бывший геолог, досконально знает Смоленскую область – отпуск использует на экспедиции. «Совсем я от семьи отбился», - сказал он. Указал нам на более интересные участки – сегодня закончили их исследовать. С утра до вечера на колесах, в поисках, в рытье. А дороги такие же избитые и изъезженные.
    «Чертыхаясь, машина набегает на встречные версты, и проносятся мимо хутора, деревеньки, погосты.  Все подъемы да спуски, перекрестков задумчивый миг. И тропинки, как строчки непрочитанных книг».
   Едешь, и такое ощущение, что город или деревня не кончаются – одно вливается в другое. На земле построен один огромный город, который связан между собой  улицами, полями и лесами. Просто одни живут чуть дальше, другие ближе, а все это делают едиными – люди. Смотришь на встречного и словно где-то его уже видел:  какая-то необъяснимая сила движет этим различием и сходством.
   В большинстве мне теперь приходится сталкиваться с крестьянами, и мне, городскому жителю, это полезно. Раньше я думал, что при разговоре с ним как-то надо подстраиваться. Но какую бы строну жизни не затронул – они поддерживают разговор. Народ тянется к книгами, сознательно. Разговаривал с одном садоводом - крестьянином, он часто ссылался на авторов разных книг. Во многих хатах замечал справочники по сельскому хозяйству. Одно – опыт предков, а наука становится достоянием и крестьянина из глубинки. Но как тяжела еще его жизнь. Пока он живет жизнью тела, а не духа. Все больше молодежи рвется в город. А сколько в ней силы: живя на природе – они полны ее стойкости и выживания, хватка, упорство и выдержка. Как бы глубоко человек не вживался в цивилизацию, но связь с природой не должен терять – это начало гибели. Только связь с природой вносит в жизнь красоту.
   22.00. Больше писать не могу – слишком бледная сегодня луна. Огня нет, экономим дрова. Надо будет завтра днем вырвать время. Надо в день писать хотя бы страницу, но…работа.
17 ИЮЛ. За вчерашнее пишу сегодня. Весь день состоял из езды. Километры, остановки, тряска до тошноты. Смотришь, и не перестаешь удивляться, сколько людей живет на земле. Кажется, не проедешь километра, чтобы не встретился человек. И почти все в одной позе – труда. Насколько эта поза вечна для человека. Часто останавливаем машину и подвозим пассажиров. То рабочий, то крестьянин везет хлеб из города в деревню – проносятся мимо судьбы, жизни, характеры. Как хочется понять каждого, влезть и побыть в его шкуре. Ведь «под каждым камнем похоронена история» (Гейне). О, это бессилие раскрутить их истории!  И уходят неразгаданные тайны вглубь столетий. Вспыхивают лишь мельчайшие искорки, удивляя. Одни превращаются в пламя, другие гаснут. Сила воздействия каждого огня определяется  коэффициентом полезности в данный момент или в данный период истории. Старое должно безропотно уступать место новому, но надо обладать большой силой ума и прозорливостью, чтобы сделать это вовремя. Преодоление этого момента определяется ясностью нового, и торможение этого момента может принести вред новому.
  Вот рядом со мной офицер. Многие годы провел в Сибири, с геологами, старателями, заключенными. Узнав, что мы геологии, разговорился. В какой-то мере и он считает себя им, вспоминает интересное из своей жизни. И всегда, о чем бы ни говорил, беседа заходит о человеке, его характере и судьбе: вечная, таинственная тема. Рассказывает о найденных самородках  и драгоценностях, об отношении людей к ним. Говорит мне на прощанье: «Ездишь – это хорошо. Смотри – в этом большая польза. Но когда смотришь – надо уметь видеть. Учти – душа сразу не открывается».
   Он остается на одном из перекрестков, человек, вторгшийся в мою жизнь на мгновенье, открывший мне что-то, пусть даже и известное мне, но по-своему. И это важно в накоплении наших знаний – это и есть один из процессов шлифовки, обогащения в укрепляющем переплетении строгой логичности.
    Мы подчиняем себе версты. Природа вокруг такая, что каждый момент просится в рассказ. Сколько их ненаписанных разбросано по дороге жизни. Рассказы не пишут, их собирают, погружаясь в глубину жизни. Но подобрав, надо уметь преподнести другим. Рассказчиков на земле много, а писателей, кто раскрывает жизнь и помогает понять ее, оценить и двигаться дальше, можно перечислить по пальцам. Все остальные – пишут.
18 ИЮЛ. Деревня Юдиново Брянской области. Переезжая из одной области в другую, я увидел много деревень, селений, хуторов. Выезжая за пределы Белоруссии, вижу новые. Чем дальше – тем их больше. Деревни бывают длинною в пять километров, а то и больше. Мне кажется, что такое связано с местностью. В Белоруссии много лесов, и деревни словно  ютятся среди них, небольшие, с тесно прижатыми друг к другу хатками. Но вот Россия – просторы. Смотришь вдаль – линия горизонта соединяет землю и небо, и порой не встретишь ни одного кустика. В этом пространстве и деревни обширные. И сам подчиняешься этим законам.
    У археологов. Ведутся раскопки. Стоянки древних людей, около восьми. Время их существования 20-30 тысяч лет назад. Стоянки, жилища из костей, очаг, кости мамонтов и других животных. Руководит всем кандидат археологических наук Будько В.Д. У него аспирант, художник, лаборантка. Рабочие – местные школьники. Скребут ножом и кисточкой, очищают от земли - и обнажаются останки древности. Когда-то здесь жили наши предки, суровые, пугливые и бесстрашные. Семейством жили на высоких местах, при огне, рядом с водой, недалеко от ледника, окруженные тайнами природы. Мужчины уходили на охоту, сопровождаемые голодными взглядами женщин и детей. Уходили надолго, а у огня оставались самые слабые, подбрасывали ветки и кости и смотрели на волшебные языки пламени, согревая продрогшие тела свои. Детям было не до игр: охотники долго не возвращались. В соседнем стойбище такая же тишина, не слышно победных выкриков вернувшихся. В небе пролетают птицы, но их не достать. Ах, если бы мы могли летать, думают матери, наши дети не сидели голодными. Они смотрят с тоской в огромное небо, но оно молчит и постепенно темнеет. А когда наступает темнота – еще больший ужас охватывает  - все тревожней становится в ней. И не видно тех, кого они ждут. Женщины раскатывают кости в порошок и дают сосать детям – но этим голод не обманешь. А он уже много дней. Уж сколько раз мужчины приходили с пустыми руками. Глаза всех смотрят в темноту. Но она молчит. Лишь шумит ветер и шуршит песком по жилищам. Песчинка забивают широко открытые глаза. И там, вверху, на небе блестят глаза – может это глаза умерших или погибших. А между ними что-то огромное и блестящее, которое приходит вместе с темнотой, вместо того светлого и теплого, которое является со светом – оно ласковое и доброе. Не то, что висит теперь над ними и пугает холодным молчанием.
   Жили люди, мучались, боролись за свое существование, и выживали. Выживали, чтобы узнавать, бороться и побеждать. И Природа, удивившись этому чуду, которое она сотворила сама, уступила. Тяжело, медленно, но все больше там, где человек вел борьбу за жизнь, узнавал и завоевывал. Порой эти открытия происходили случайно. Почему: это ли дар людям за их неуспокоенность, неутомимость, оптимизм, настойчивость – или испуганная растерянность перед человеком.
   Прошли времена, ушли из жизни те, остатки которых найдены. Ушли люди, но их труд, то чем они жили, что создало их, прошли через века – через него мы и узнаем тайны прошлого. Они противоречивы, трудны и таинственны. Но труд открывает их. Труд создал эти тайны, сохранил до наших дней.
    Живем здесь третий день, ближе сошлись с археологами. Наряду с достоинствами есть и недостатки. По-разному, по-своему они присущи каждому человеку. Но и огромные достоинства не скроют недостатков. Чтобы не развивать своих недостатков, надо уметь критически относится к себе, прислушиваться к друзьям (настоящий друг тот, кто вскрывает твои недостатки), и упорно ковать свой характер, таким, каким ты его хочешь видеть, какой нужен обществу. Ибо в большой мере характер человека это результат развития общества, его состава, полноценности и активности данного этапа развития.
21 ИЮЛ. Регулярности записей так и нет. Почему не догадался взять с собой свечи – насколько бы я удлинил свой день. Даже этим малым приспособлением мы покоряем природу, покоряем время. Видимо пробудем здесь еще несколько дней – самая долгая наша стоянка, очень важная для работы экспедиции. Изучая этот период (четвертичный) – самый сложный из всех периодов развития жизни на земле, известных человеку. Связь между науками, не говоря уже о связи внутри отраслей одной науки – основа к правильному решению всех вопросов, поставленных временем.

3
    
Экспедиция

Много ездишь, видишь, но рассказать можно лишь малое: встречи с новыми местами – это открытие, приходишь к ним пешком и все лучшее в себе несешь с откровенной наивностью человека, принимающего мир и людей такими, каким бы хотел видеть в силу своего воображения. Приходит разочарование, но не травмирующее, а еще больше открывающее все лучшее. И не может быть иначе, потому что все высшее, что ты собрал в себе,  дружба, построенная на откровении.   

                Международный коллоквиум геологов – 1969 г.
           (Тирасполь, Кишинев, Одесса. Участники: Европа, ГДР, Польша, Венгрия, Чехословакия, Югославия, Италия, Испания, Франция, ФРГ, Швейцария и др.) 
При встрече сразу же беседуют на свои темы. Группы разбиваются по секциям и по зависимости: мой шеф пошел - чувство ответственности. Это качество  пока нам еще не всем присуще.
Доклад президента: до революции было одно высшее заведение – теперь только научных институтов – 70. Цель семинара: ознакомить геологов с исследованиями за эти годы, сделать доступным всем из других стран, чтобы вместе вносить вклад в общее дело. 
* Сосредоточенность знаний в одном человеке и их развитие в одном направлении, происхождение и прохождение этого движения.
*Завотдела палеонтологии. Опершись на кафедру, неотрывно глядя в пространство: «Э…мэ…». Голос мягкий, вкрадчивый, глаза сквозь очки потусторонне тревожные. В речи больше художественности, чем фактов. Лоб упругий и бледный, как женское колено.  На стене черно-белая карта и цветные карты. При акцентировании фразы вздрагивает голос, много театральности. Когда сошел с трибуны, взял с собой переносной микрофон.
Сотрудник отдела перенял микрофон, голос тихий, словно он не решался после предшественника говорить громче: так ученик отвечает у доски, вспоминая страницу учебника.
*В карьере. 10 тысяч стоило его устройство.
 Аббат и геолог. Худые и узкие руки, черно-блестящее сосредоточенное лицо. Знакомство, рассыпались по карьеру, делают только то, что надо делать. Голос гида: «Осторожно, товарищи!» Тот, кто увлечен, знает, что делать с породой.
Горецкий серьезно разговаривает с каждым, кто обращается к нему.
Москвитин, злой, сухой, бледный. В споре спокойно ответил: «Будьте умненькими, прочитайте книгу, о которой я вам неоднократно говорил».
Безрукий геолог из Хабаровска. Большой, седой, подвижный, речь откровенная – наивность сибиряка и добродушие. Методы мазков почвы.
*Одно из главных качеств таланта – самоотречение. Дисциплина – необходимость.
* Разговор у костра. Накалились страсти в вопросе, который довлеет над всеми: национальность. Самое страшное в этом, что люди копаются в понятии гуманизм, общечеловеческая культура – и размениваются на национальное. 
Можно твердо стоять на своих позициях по причине своих примитивных понятий.
Разговор начался с шутки. Затянувшаяся шутка всегда заканчивается срывом. Высокий бритоголовый хохол в спортивном поношенном костюме с большими плоскими скулами, при ходьбе звучно шлепают стоптанные тапочки, провозгласил речь о самоопределении Украины и о банальности российской культуры. Я ему начал рассказывать о Владимира – Суздальском княжестве. Он пожал плечами. Начал говорить о гибельности всего от революции, о новой политике нового времени после культа, рассказал о своем письме правительству в защиту Даниэля и Синявского, о своих мытарствах из-за этого. Делался все озлобленней: фанатизм всегда порождает ошибки. В разговорах, когда человек опровергает взгляды обратные своим привязанностям, он всегда использует ходовые избитые  аргументы.   
*Материал к рассказу «Что это было». Написан у костра в парке под Кишиневом.
*Скульптор Иванов П.Г., одесский музей университета, посвятил свои работы его оформлению добровольно. Саблезубый тигр (махай Родос) – самый сильный хищник третичного периода, погиб от собственной силы – удлиненные клыки.
Археологический музей. Стратон, сын Протомаха – надгробная плита 2 в.н.э. Терракоты. Медали с изображениями русских князей и царей. 

         4 

Экспедиция Шкловский р-н.  (Июль – август 1969 г.) 

23 июля. Днепр, д. Ржавцы. Россыпь россы на траве, игра красок. Вечером закатная полоса облаков – горит весь горизонт. На той стороны низко половина луны. Природа меняется каждое новое мгновенье – и определяет, как подвижно прекрасное.
*Мир геологов, их воспоминания, отношения в прошлом и сейчас в пути.
24 июля. В жизни человека значительно каждое мгновение. Но каждое ли из них  подлежит описанию, воплощению в реальность через слово.  Его надо увидеть звеном в жизни человека и только тогда описать его, если найдешь причины ее возникновения и протяженности во времени. Но все это должно быть описано в одном мгновении так, чтобы можно было увидеть прошлое, то, что осталось за кадром. Можно предположить будущее, но нельзя запрограммировать его. 
* Наблюдая за людьми, их столкновением, беседуя с ними, в каждый данный момент вижу красноречиво жизнь, отмечаю их тон разговора, выражение лиц, подвижность их глаз. Так именно надо отражать жизнь, во всем окружении, всю эту внешнюю сторону – это состоит из тысячи меняющихся мазков. Эти «мелочи» являются продолжением внутреннего мира человека в мире и пространстве. Сумма этих внешних мелочей – форма внутреннего содержания.
Но каждый раз, приступая писать, ловлю себя на том, что влезаю во внутреннюю жизнь героя, его чувства и мысли – и это меня затягивает. Такого рода копание может и интересно, но затянутостью губит то, что хочу выразить. Но хочется, чтобы читатель сопереживал вместе с моим героем. Человек, его чувства и мысли, это бездна поворотов и бесконечность в протяженности. Существует каждый конкретный человек – он и определяет значение всех мыслей и чувств, которые бродят в нем и настраивают на определенную волну. Но как часто, и разматывая весь этот клубок и настраиваясь на его волну, чтобы показать результаты поступка – перечеркиваешь сам поступок. Да, важно показать внутреннюю жизнь героя: мысли и чувства определяют его внешнюю жизнь. Но все это надо воплотить в его конкретных поступках – и лишь тогда можно решить поставленную задачу: открыть истинного человека и помочь увидеть его воочию. Главное: понять человека.  Понять не для того, чтобы простить, а чтобы узнать и помочь ему или бороться против него. Бороться, чтобы помочь ему приблизиться к жизни: каждый имеет право на жизнь. Человек приходит однажды в жизнь и не повторяется, и многие из нас являются участниками для него дурных обстоятельств. Открывая и показывая человека, надо видеть и вскрывать объективные обстоятельства, центром которых стал данный человек. Вот этот треугольник: обстоятельства, внутренний мир человека и его внешние проявления. И все это надо пронизать долей биологизма.
*В реке тень самолета, тень берега и лунная яма.
25 Июля. День тянулся долго и трудно. Чуть успевал за Г.И. Горецким. Нахожу этому психологическую причину: разница возрастов. На моей стороне молодость, но на его стороне - два преимущества, опыт, хотя он здесь побочен. Главное: его увлеченность своим делом – вот что движет этим человеком. Пробираемся сквозь дикие заросли, я предлагаю идти верхом, он отвечает: «Геолог должен идти там, где природа открывает ему свои тайны». И ничто его не останавливает. Истинный талант и увлеченность – он весь в этом. В его возрасте и в его положении академика можно было бы уже замедлить темп работы. В нем же опыт и увлеченность еще больше наэлектризовывают - его   энергия приобретает ускорение. Глаза щупают землю, брови, как два замерших ежа, иногда чуть шевельнутся над глазами, теплыми и внимательными. Пришли с ним в музей Купалы, убогий и запущенный. Сделали запись в книге посетителей. Кругом сад и спуск к Днепру, по-Волжски бесконечная даль за рекой. Тишина и простор, простор и покой, покой и даль, даль и тишина. Первые грибы, его детская радость. Я казался старше.  На буровой. Сегодня Горецкий хорошо сказал: «Наука – это что: культура или цивилизация». 
26 июля. В такой обстановке трудно уединиться, и мне часто не хватает одиночества. Очень трудно быть среди людей и уходить в свою личную жизнь даже в Минске: каждое человеческое чувство, мысль требуют от тебя внимания. Много из этих требований пусты и капризны. Но сколько мы пропускаем человеческих судеб, которые коснулись нас, но мы не открылись к ним навстречу. Так всю жизнь и мечешься среди людей и самим собой. И сколько в этих встречах радости, трагедий и разочарований.  Хочется, чтобы все, с чем имеешь в жизни дело, было значимым – но очень трудно увидеть это в истинном и глубоком свете. Интересно все: люди, вещи и обрывающееся в дальний лес небо. Многое из происходящего вроде уже известно мне по прежним поездкам, но теперь все имеет свою особенность. И дело не в новизне – дело в новых связях. Принимаю этих людей или нет, они существуют, реагируют на мою жизнь, так же как я на них, чувствуем мы это или нет.
* Ходишь по совсем диким местам и невольно думаешь, как много еще свободного места на земле даже в нашей маленькой Беларуси с такой, казалось бы, густой плотностью населения. И все есть жизнь для жизни. Только бы добиться разумения между людьми. До этого еще очень далеко.
* Две ночи подряд летели на юг военные самолеты. Те, кто видел войну, смотрели  в ночное небо с черными крестами и качали головой, а мы, помоложе, смотрели с интересом – но невольно и нами овладевал ужас.  И далекая луна, и звезды, и тихая темная река, и притаившийся лес – все было против. Все в мире говорит о вечности и добре – лишь человек все что-то брюзжит, мудрит, словно хочет отомстить сам себе за свой короткий век.
* Как хочется хоть иногда увидеть себя глазами любимых людей, чтобы понять себя и стать лучше, чем ты есть. 
27 июля. День отошел. Днепр отсвечивает догорающий закат. Полная луна, блестящая и круглая, как новенькая монета на темном столе. Запахи ветра, как дурманящий взгляд любимой женщины. И покой, в котором нет тишины. Все кажется вне времени, и только голоса людей определяют время и состояние мира. И только через людей понимаешь этот мир таким, каков он есть в данное мгновение. Ни блеск луны, ни закатный перелив реки, ни редкая звезда в прохладном небе, ни догорающий костер, просвечивающийся сквозь ветви деревьев, как закатное солнце, ни воздух, неподвижный и легкий, ни даже машины и палатки, застывшие темными силуэтами – ничто так не значимо и рельефно, как человеческий голос – в нем весь мир. В нем начало мира. Голос – это сознание, это мысль, это дух, это все то, что придает миру его материальность. Без голоса человека Природа сходит с ума. Непролазные заросли, неудержимо буйные разливы рек, молчащие камни,  песок, гонимый ветром, зарастающие травой поля – это не что иное, как безумство природы, как отчаянный крик о человеке. Человек гибнет вне природы. Природа гибнет вне человека. Человек и природа – это две равнодействующие силы в своем единстве созидающие прекрасным этот мир.
*Каждое вновь увиденное место поражает меня своей необычностью. И хочется быть здесь и там – единовременно во всех местах. И не понимаешь: как мог жить раньше без этих мест, как вообще можно жить в одном отрезке пространства, в то время как мир вокруг тебя прекрасен и восхитителен. И только глядя в солнечное, звездное, пасмурное небо – находишь возможность ощутить себя единовременно со всеми уголками мира. И, Бог знает, если бы не было этого всеобъемлющего неба, каким узким и пустым был бы мой мир. Земля держит меня в этом мире, небо помогает осознавать его.
*Расчистка обнажений. Как ни трудно это, но я рад, что могу держать в руках лопату. Ограничить себя созерцанием может лишь неподвижный человек. Пока есть способность двигаться – надо всесторонне жить в этом мире, делать все, что дает возможность прочувствовать мир всеобъемлюще, узнать и понять его во всех измерениях.
Изучение земли приобщает тебя к прошлому, познав прошлое – понимаешь настоящее и  находишь смысл будущего. 
28 июля. Деревня Ржавцы. Расположена в низине Приднепровского круга.
Я шел по длинной тихой деревенской улице. Деревня расположена на холмистой густопоросшей местности. Знойное июльское небо, казалось, то опускается надо мной, то вновь становится выше – и тогда во всю ширь открывалась мне деревня, и над ней тянулись в легком ветре небольшие кучевые облака. Когда они наползали на солнце, зыбкая тень ложилась на деревню, так медленно и долго, что знобило мое разгоряченное тело, и затем уползало в широкое колосившееся поле.
Посреди дороги дрались два белых одинаковых петуха, и среди зрителей-куриц единственным человеком была девочка лет 12 в коротком розовом платье и старенькой женской темной кофте. Она сидела на высокой траве, вытянув впереди себя грязные пятки и откинувшись головой к плетню из тонких кривых жердей.
Навстречу мне показалась маленькая старуха в надвинутом на глаза темно-синем платке. Сгорбившись под тяжестью большой охапки сена, она, откинув голову, посмотрела на меня любопытным взглядом и поздоровалась. Мне стало не по себе, что я не поздоровался первым. Когда мы разминулись, посмотрел ей вслед и увидел широкий клетчатый платок на ее маленькой согнутой фигуре.
Из накренившихся ворот, подпертых двумя короткими бревнами, вышла женщина средних лет в широком обвисшим на ней платье с мокрым подолом. В руках несла ведра полные стираного белья. Она не подняла на меня головы, и я пошел дальше, не окликнув ее. Длинная неровная дорога была почти сплошь покрыта травой, на ней не было колеи от колес. Только в неширокой песчаной тропинке посредине терялся и вновь появлялся след от шин велосипеда.
В темной покосившейся избе сидела старуха, наполовину высунувшись из открытого окна. Среди неподвижных морщин ее скорбно темнели глаза. Замершие руки, узкие плечи, длинное лицо, серый грязный паток на голове были одного цвета со старыми высохшими стенами дома. И только глаза, круглые и открытые, светились на самом дне странным светом, словно прогоревшие угольки, еще не покрытые пеплом.
У дома коренастая женщина с повязанным красным платком грузила большими вилами опилки. Она широко и хватко подевала их вилами с высокой прикрытой толью кучи, и ловко ссыпала в большую плетеную корзину, наполовину уже загруженную. 
- Где здесь школа? – спросил я.
- В конце деревни, - ответила она, замерши с вилами, и, открыв пересохший рот, добавила: - Налево будет, - и вновь вонзила их в кучу опилок. 
Я уже не видел, как поднимала она новую порцию опилок. Смотрел вокруг себя – и какая-то странная грусть охватывала меня. Только что я шел безмятежно, радостно оглядывая прелести пейзажа вокруг – и вдруг ощутил себя чужим и ненужным здесь, вторгшись из праздного любопытства в чужую трудную жизнь. И все мои восхищения и преклонения перед природой погасли перед глазами и движениями встречных людей. Я невольно свернул с дороги к полю, но тут же, отрезая мне путь, навстречу показалась сухенькая женщина в черной юбке почти до пят и черной еще не старой фуфайке. Она подбирала с дороги камни и гнала от себя грязных ленивых уток: «Ну вас! Чтоб вас! Ну!», искоса взглянула на меня. И я, устыдившись своего крепкого стеснения, вышел вновь на главную улицу, внимательно вглядывался в жизнь деревни, шагая все быстрее.
Одноэтажная деревянная школа с голубыми свежевыкрашенными окошками открылась за строем не высоких берез. Я взошел на деревянное крыльцо и увидел двух женщин, моющих полы. Парты были перевернуты. Пятно красок ярко светились на некрашеному полу. Мы поздоровались.   
- Где директор? – спросил я, невольно любуясь красивым лицом старшей женщины. Ее седые густо вьющиеся волосы, голубые живые глаза, и вся фигура, хрупкая и подвижная, никак не вязались с грязной мокрой тряпкой в руках. - Вы учительница? 
- Нет, мы обе технички, - ответила за нее вторая, поправляя сбившиеся на мокрый лоб волосы. Высокая и крепкая, она смотрела прямо и вопрошающе.
- Я могу видеть директора? – вновь спросил я, переводя взгляд на старшую из них, и думая о том, что она - учительница, все еще не веря в то, что мне сказали.
- Директора нет, - ответила она. Голос ее был чистый и мягкий, он еще больше усиливал в ней утонченность во всем, что открывалось мне в ее движениях и взгляде.
- Да, тяжело с ремонтом… – вздохнул я, чтобы завязать разговор.
- Да все бы ничего, если бы была вода. Вот мы вдвоем и носим воду. С 46 года, как приехала сюда – все одно и тоже с водой. Правда, раньше речка была под обрывом, вычерпали – скотину, и то трудно напоить. 
- А где директор?
- А что ему – он в другой деревне живет. Там колодец рядом. Если бы его жинка таскала воду – может быть, быстрее понял и пошевелился.
- Брось ты – он ни старался что ли, - остановила ее вторая. – Да так у нас повелось уж с войны – уж и не представляем: как это вода рядом и вдоволь.
- В чем причина? – спросил я.
- Какая причина – не строят и все тут.
- Кто?
- Директор колхоза. Себе проложил скважину – ну и ладно. 
Во время нашего разговора к нам подошел мужчина в белой рубашке и полотняных  брюках, стянутых на щиколотках бельевыми прищепками. Приставил к стене небольшую лестницу, быстро взбежал на крыльцо и крикнул мне. Оглядываясь на голос, я успел рассмотреть его небритое, словно помятое, лицо и злые с красными белками глаза.
- Ты кто будешь? – накинулся он на меня и схватил за рукав рубашки. – Документы давай!
Я высвободился, все яснее ощущая запах перегара из его рта. 
- Чей будешь? – прокричал он и затряс меня за плечи сильными напряженными руками. 
- Петрович, да ты что делаешь? – крикнула старшая женщина с возмущенным взглядом. Каким странным был ее враз изменившийся вид: и лицо, и волосы, и очертания лица, и мягкие движения рук так не вязались с этим яростно вспыхнувшим взглядом.
Гася вспыхнувшее раздражение в себе, я сбросил его руки со своих плеч и как можно спокойнее, твердо сказал:
- Возьмите себя в руки. Не советуй вам больше вести себя так. 
- Кто такой? – продолжил кричать он, подступая вплотную ко мне и пяла пьяные глаза из-под серой кепки – они пронизывали меня тупым идиотизмом.
«Неужели он – учитель?» - подумал я и спросил:
- Вы кто?
- Я учитель. Чего это ты с ними разговариваешь? – кивнул он в сторону женщин. – Они технички.
- Какой предмет ведете?
- Биологию. А ты кто такой? Документы кажи!
- Возьмите себя в руки и идите, проспитесь – тогда и будем разговаривать.
Он отступил на шаг, сложил на груди руки, и я заметил, как дрогнули мышцы под его обмякшей рубахой. Пальцы были крепкие и жесткие. Он сжал ими мышцы рук и замер, молодецки подтягиваясь и не спуская с меня глаз. Его заросшее лицо менялось в свете заходящего солнца. Я вынул свой билет корреспондента и протянул ему. Он грубо выхватил его, и первое мгновение вчитывался, шевеля губами, напряженно держа его перед глазами. И вдруг разом как-то обмяк и молча, отступил шаг назад.
- Вас теперь устраивает? – сказал я совсем спокойно. - А теперь идите отоспитесь – потом и поговорим.
Он молча и недоверчиво рассматривал мой костюм. Я повернулся к женщинам. В лицах их прочитал, что они на моей стороне. Они сделали вид, что ничего не произошло, но короткий взгляд в сторону мужчины выдавал их неловкость за произошедший инцидент.
- Как дела с ремонтом школы? – спросил я как можно будничней, стараясь не оглянуться на мужичину, но все же думая о нем.
- Да все бы хорошо, но вот воды нет.
- Как это нет?
- Далеко носить. Ох, как далеко. Вот мы вдвоем. А зимой вы бы знали как трудно. С 46 года мы здесь – а изменений все не видно.
29 Июля. Дежурил с 6 часов. Утренние мысли о маленьких человеческих радостях. В момент, когда все ясно, просто и тепло, как это утро с синим небом и встающим разгорающимся солнцем. Эта мысль радует, и то, что стоит за этим кажется желанным, приемлемым, простым и крайне необходимым. И готов тратить лучшие часы своей жизни, чтобы все было так просто, понятно и доступно. 
Смена ли это возраста или понимание разумности жизни, ее приемлемости с большими и малыми делами. Пока не знаю. Но понял и почувствовал: это чувство необходимо. 
*Расчистка обнажений.  Долгие и всесторонние беседы с Андреем Ивановичем Коптевым радуют. Главное в них: позиция объективности. 
30 июля. Умение и возможность высказать правду в сложившейся ситуации. Инцидент за завтраком: можно было выиграть в молчании, если умеешь видеть событие в развитии и продолжении. Да, в данный момент все казалось гладко: спрятав свое самолюбие за стеной молчания, приобретаешь видимость покоя. Но завтрашний день будет развитием настоящего и потребует от тебя определенных действий: да или нет. Однажды промолчав и уступив – рискуешь всегда поступать так. А это разрушает характер. Приспособленец находит покой, но никогда не найдет удовлетворение: внутренний голос чувства собственного достоинства не простит – будет постоянно напоминать об отступлении. И жизнь человека перейдет во внутрь. И начинается падение человека, потому что несоизмеримы слова и поступки. Такая двойная жизнь рушит все лучшее в человеке, разрушает и талант.
*Маршрут. Отношение к делу. Индивидуальность. Взаимоотношения и опыт. Пристрастия. Дать описание застывшей фигуры каждого с их дергающимися руки.
Почему Горецкий так серьезно относится к людям, зная в душе никчемность данного человека. Что это: приобщение людей к знаниям, желание дать каждому ощутить, что к нему относятся по доброму? Будет ли от этого польза? Или просто он сам получает моральное удовлетворение от такого именно общения? 
Нет, здесь чистая дипломатия. Он знает круг людей, с которыми, хочет он этого или нет,  вынужден общаться. Ведет себя так, чтобы склонить их на свою сторону, не разбирая талант это или бездарь. Ему нужны сторонники и последователи. Дело не в знаниях и авторитетах – дело в количестве представителей разных учреждений.
Доброта в таких отношениях губит дело, работу – губит самих людей. Нет ничего страшнее для человека, как замахнуться на объект, который выше его способности охватить и выполнить. Гибнет не только дело, гибнет и сам человек, не только как работник, гибнет как психологическая единица, как характер, все устремления которого направлены не на конкретное дело, а живы одной мыслью: как удержаться на высоте  при этом деле. И человек чувствует свою неспособность к уровню, который ему предлагают, требует само дело, и идет на  все, даже на пакость, чтобы реально «оправдать» доверие – и за ним тянется неудовлетворенность всю жизнь.
Можно многое понять, если ясно видеть жизнь в данный период времени. Но жизнь, даже короткая жизнь человека, в развитии, всегда имеет будущее. А оно не безразлично человеку. Будущие трагедии начинаются сегодня. И чтобы их было, как можно меньше, сегодняшний день должен быть искренним, откровенным, разумным – честным.
*Было трудно и хорошо под солнцем с лопатой. Но Бог мне не даровал иметь часто такие мгновения: всегда думаю, что это для меня может кончиться неожиданно. И все же иду на это, да простит меня Бог, потому что не представляю иной жизни для себя. 
*Деревенские мальчишки. И яблоки. Восторженные глаза, белые взлохмаченные вихри, и тот старый патриархальный порядок, который выветрился из городов.
* Целый день в маршруте. Все измотались. Под вечер Горецкий вытащил карту и сказал:
- Ну, хто пойдзем па грыбы? Я відаў цудоўныя мясціны. Пару часікаў у нас ёсць.
Все молчали и смущенно улыбались. Он взял мешочек и сказал:
- Ну, калі так, - и ушел один.
Вернулся поздно: «Вось колькі знайшоў. Многа было. Мне грібы нельга. А раней любіў во як!” И сел в стороне на бревно. Весь в себе. Так может целый день. Молчит, коротко смотрит, словно выверяет, и через время скажет что-то лаконично, мягко и осторожно. 
* Разговор с Аллой по школьному телефону. Как и предполагал, что в словах не выйдет то, что хочешь сказать. Так и должно, видимо, быть.
* На стоянках у костра простота в отношениях – это то, что не заменит ни ум, ни вежливость. 
 31 июля. Вчера маршрут с Коптевым. Долгий разговор о людях и науке. По содержанию разговора можно определить характер человека: что говорит и какие аргументы приводит. Правда, очень многое зависит и от собеседника: всегда будет проясняться характерное. Темы разговора для обоих сторон. Слабость, мягкость одного перетягивает его в русло другого - надо уловить направление мысли собеседника.
* Не перестаю удивляться крайней противоположности качеств в характере одного человека. Рядом уживаются добро и зависть, трудолюбие и склочность, красота восприятия мира и запущенность в личной жизни – чего только ни встретишь в нем. Для гармонического развития личности в мире огромный простор. Границы  формирования и проявления ее непреодолимы. Определить законченность ее невозможно, потому что существует временное проявление, есть смена дней, и каждый из них незримо по-своему поворачивает человека разными красками в жизни – мир сам предстает для него в каждом новом дне иным. Даже тень меняет окраску.
* Задумал рассказ из жизни в экспедиции. Вести от себя. Конфликт произошел за завтраком – и это определяет поступки людей. Мне казалось, что все так точно выверено в моем осмыслении: показать хорошее и осудить плохое. Но, наблюдая за событиями, вижу все иначе. Все становится будничным и не интересным, хотя есть напряжение. То, что я выдумал, раскрывает людей, события, группирует и различает – но это пахнет литературой. Но так, как я разворачиваю события –  это мое чувственное ощущение истины, а не то, что происходит в жизни. Так что же это? Так и должно быть – потому что литература – это желание добра, это мысли и чувства, которые помогают  человеку жить по законам добра и справедливости. А то, что происходит в жизни, это во многом будничность, которая приводит к падению. Художник не имеет права идти на поводу у жизни. Да, он должен бесстрастно и глубоко анализировать происходящие события, но все это, воплощенное в слове, должно пройти сквозь жар его души и любви сердца  к людям, при искреннем желании им добра и света. Вот отчего вымышленное становится правдивей голой правды. Сами люди, как бы низко они ни пали в своей жизни, тянутся к хорошему, хотя бы для себя. И даже в угасающем сознании убийцы проносится мысль о прощении.
* Бродя по медленному кругу.
*Читаю воспоминания Райхманова об Олеше. Умильно стариковские, проникнутые всепрощением. О метафорах. Насыщенность ими у Олеши и Маяковского – это красивость. Важное в произведении, мысль и логика, проигрывают только от этого. Должно быть: «прелесть нагой красоты». Так написаны лучшие мировые произведения, потому что главным в них было боль автора за человека. Художественность – уже на втором плане. У многих наоборот – от этого выигрывает литература, а не человек. Всегда во все времена первой задачей литературы будет воздействие на людей, показ обнаженного человека и формирование его. Художественность – неотъемлемая часть, но она не кирпич, а цемент.   
1 августа. Маршрут вдоль шоссе. Два карьера, разрез формы. Сколько ученых, столько типов, как бы они ни были схожи в главном – в своей увлеченности наукой. Понимание друг друга и разумение жизни, всех ее расхождений, проходит через это.
*  Уважение мысли собеседника, как бы ты ни воспринимал его самого. 
* У реки. Понимание последствия поступка и умение собраться и делать так, как предвидишь. Ясное разумение и опыт еще не говорят о том, что ты будешь вести себя так, как считаешь нужным. Все заключается в том, чтобы суметь заставить себя сделать скурпулезно, что решено. В этом несоответствии решения и самого действия кроется большинство причин наших неудач и оплошностей.
* «Даю честно» - сделать связкой между отношениями людей в экспедиции. Хитринка, прямолинейность, опыт, ворчливость – каждая деталь проходит через ум и передает его отношение. События свершаются сами по себе, но должны быть осмыслены: а сколько людей столько и мнений. За основу брать нельзя ни одно. Но истина обычно открывается глазами симпатичного тебе человека.
Шофер. Холхингол, финская война, школа десантников, забросили в тыл на самолете. Из 12 – уцелело 11, возил генерала, министра, воспитывает дочь и сына, ворчание и действие.
*Власть тела – это всегда страшно. И, зная о кратковременности этой власти, все равно не можешь быть спокойным.
2 августа. Изнурительный бесконечный труд: лопата и земля. Психологический барьер в работе – она тогда имеет высший коэффициент, если работник видит в ней смысл. Одну и ту же работу вроде делаю я с геологами: они видят в земле историю, я вижу – землю, ощущаю тяжесть лопаты – оттого утомляюсь намного быстрее.
* А. Македонский. Отбор воинов для войска: два дня гоняет без воды, затем пускает к реке и отмечает, кто как пьет. Отобрал 15 тысяч, победил армию в 200 тысяч.
* «Жизнь и народ – прекрасное и непреходящее. В это надо верить и ради этого надо жить», - сказал Гаврила Иванович Горецкий.
Мы сидим с ним на незаконченной расчистке, вокруг возвышаются груды песка, пахнет соснами, рекой и знойным солнцем. Его розовое большое лицо тихое и неторопливое. Глаза глубокие и по-детски голубые, подвижен только рот. Громоздкий, он не дергается даже во время смеха, а открывается ровно, спокойно и обнажает матовые крупные зубы в четком разрезе губ.
- Самое главное, что в жизни всегда в самых страшных ситуациях  встречаются прекрасные люди – они и делают жизнь. Благодаря хорошим людям я и выжил. «Содом и Гоморра» - сказ о пяти праведниках. Вот смысл прекрасной жизни. И еще должно быть главным: любовь к женщине, это чувство поможет быть чище и лучше. Счастлив тот, кто любит. Что есть чище и прекрасней «Песни песней» - как чудесно. Всегда придет срок к человеку, когда любовь отыщет его. Мне трудно бы пришлось в жизни, но рядом всегда оказывались прекрасные люди. Березкин – сколько оптимизма. Все прекрасное, что есть в еврейском народе, казалось, было заключено в нем одном. В камере, в эшелоне, на этапах, он один поддерживал всех. И помню, посреди Москвы я увидел его спустя 15 лет в 1942году. Он промчался впереди эскадрона с оголенной сверкающей в морозном воздухе шашкой, как крылья развевалась бурка – его эскадрон шел в трудный участок боя. Они остановили немцев, но не вернулись. Таким он у меня и сохранился в памяти: улетающий в самый трудный бой и впереди всех. Даже среди самых страшных дней реакции, среди ужасных людей, потерявших свой собственный разум, жизнь сталкивала меня с прекрасными людьми.
Любовь к геологии спасла меня от разочарований, от пессимизма, от падения. Я увлекся ею – и жизнь в самые трудные мгновения имела смысл. И даже когда забирали у меня всякую литературу и бумагу, под ногами была земля, и лопата мое оружие. Принуждая меня работать, не видели, что тем самым помогали мне еще больше привязываться к геологии. Я не знаю теперь, чтобы было со мной, если бы не было такой науки – геология. Это чудесно.
А вот брату моему не повезло: не встретились, видимо, в пути такие прекрасные люди – так и погиб на этапе. И матери перед его смертью не дали съездить. А он у нас был в семье самый любимый. Жена его еще жива – какая в ней сила духа: этим и держится.
Все это он рассказывает негромко и не торопясь. Густые брови иногда надвигаются на правый глаз, и из щелки видится он, внимательный и еще более синий. Как сильно он владеет своим лицом. Разговаривая, следит за разговором. В моменты, когда всплывают трудные для него подробности или наступает момент, когда необходимо рассказать что-то свое личное или то, что тяготит – а сказать каждому нельзя – голос его затихает, и потом совсем другой голос, восторженный и спокойный, проговаривает:
- Смотрите, как чудесно вокруг. И этот закат, и река под ним. А поля какие зеленые
Но думает он в это время о чем-то своем, затаенно и грустно. И хочется говорить и рассказывать, но позади горький опыт, и его результат у умных людей – мудрость молчания. А мне хочется спрашивать и слушать. Но я молчу и жду. Надо заслужить право на доверие человека. И тогда то, что будет рассказывать тебе – выстраданная боль жизни и размышлений. Но кем ты станешь для этого человека, и в какие обстоятельства вас столкнет жизнь? 
* История общества – история нравов, психология общества – психология личности.
* Приближение смерти – начало полной откровенности. Есть люди, над которыми витает ощущение смерти, не только достоверное знание о ней, но и ее физическое ощущение – и это дает им силу и возможность говорить и рассуждать о жизни с большой полнотой откровения и объективностью.
               
                5

               Экспедиция 1971 г. (Речицкий район) 

5 Июля. В тот момент, когда спланировал отправиться в маршрут на попутных машинах  до Ленинграда (через Псков и Новгород), подошел Горецкий  и сказал: “Ўсе добра”. Через 20 минут оформлялись, и начали загружать машину. Все было в спешко, но весело и бодро. Разговор по телефону с мамой – ее обиженный голос. Но, кажется, она уже привыкла – в ее обиде: тон разговора, а не смысл. 
Аллу увидел такой, какой хочу видеть всю жизнь: много родного, близкого, необходимого для нас обоих. Та энергия, с которой она участвовала в моих сборах, радовала и обнадеживала. Все же, много в наших отношениях, видимо, должно зависить от меня: надо создать те обстоятельства, которые сделают нашу жизнь разумной и интересной.  Когда мы сели в автобус, лицо ее через стекло было восторженное и возродившееся сквозь все заботы и невзгоды нашей жизни. И только, когда Минск остался позади и промелькнул указатель “Стайки – 3 км”, я вдруг вспомнил, что сегодня ровно два года с нашей первой встречи. Это было в 2 часа. 
Первые километры держались группками, затем разговор стал общим – и постепенно завязывались отношения.
Мы с Ст. Фр. заговорили о литературе. Как всегда, люди связанные с ней, обнаженно-обиженно чувствуют цензуру: сложность жизни в литературном труде. Перешли на политику: меня обрадовала его уверенность в том, что прошлое произошло очень сложно, наши ошибки. И я почувствовал, что внутри рождается уверенность и надежда – и тогда жизнь приобретает смысл, и появляются силы, и веришь в разумность жизни сквозь все неудачи момента.
Разговор о национальной силе. Говорил Горецкий. Каждый раз поражает его эрудиция по любому вопросу, его точность фактов и размышлений. Ассимилирует та нация, которая теряет сплоченность. О силе верности нации, по Фейхтвангеру: быстро ассимилируется, но в каждой нации завоевывает высшую ступень развития. Татаро – монгольской нашествие. Отпор белорусского княза Витольда 300 тысячной армии монголов. Отпор поляков, венгров. После затухает бурное наступление татар на запад.
Дорофеев П.И. – сухонький, мягкий, разговорчивый, приятный. Полеонтолог. И вдруг узнаю, что он в своей науке №1 в мировом масштабе по определению растений, знание латыни. Умеет вести и поддержать обыкновенные житейские разговоры – и не тени величия. Его ученик белорусс Феликс – в их характерах что-то общее. И здесь подражание больше бессознательное.
Атмосфера дружеская, интеллигентная: высокая культура их коснулась всех нас. Ночевка в клубе, последние известия.
6 июля, 5.45 – первым проснулся Дорофеев, видно, не может быть спокойным, когда видит эту красоту и ему хочется поделиться со всеми. Выехали к обрыву Днепра. Длинная деревня  с широкой улицей, как на Руси, с претенциознным назавнием Дворцы. Высота берега 20 м над широкой рекой, вдали низкие луга, окаймленные лесом. Верх берега весь изрешечен гнездами стрижей. Сам берег усеян полевыми цветами: зверобой, смолка, гвоздики, козлобудник, цикорий, бессмертник и др. Рою шурф, нижний слой марены. Работаем дружно и легко – атмосфера завист от руководителя, их увлеченности и знаний. Здесь все – на лицо. Горецкий всегда удивляет своей работоспособностью: молча, легко, сосредточенно. Дорофеев чем-то напоминает Коптева. Он из сибиряков, был учителем, воевал, дошел до Германии, учился в аспирантуре. Говоролив и прост. Говорили о передвижниках: здесь я был не слушателем, а собеседником. Ходил с Борисом Шкляром в деревни Холмичи и Дворцы в поисках обуви. Люди рассматривали нас с интересом: народ крепкий, здоровый, много мужчин. Дома добротные, с высокими крышами, стоят близко друг к другу. Природа предопределяет физический склад людей и характер. Так прорастают и растения в зависимости от природных условий.
 Возвращилась по тропе вдоль Днепра, тихий, с темнеющей на глазах водой. Мокрая от дождя трава, на приколе молчаливые лодки, первые клубы тумана в дали от леса. Лежали посредине поля глазами в небо. Есть чудо, которому никогда не перестанешь удивляться и никогда не поймешь: ты живешь так мало, но охватываешь своим сознанием весь мир во времени и пространстве – что природа с ее вечностью, безразличием и какой-то холодной красивостью до насмешки к твоим думам и разумениям происходящего. Все в этой жизни кажется знакомо до мелочей. Но каждый день – новизна, и она наполняет до краев твои мысли, и твои мечты растворяются в каждом новом мгновении настоящего. И это не пугает – это прекрасно: в этом, видимо, высшая мудрость жизни. В этом кратком миге – бессмертие, которого не дано всей природе с ее многомиллинным бытием.      
7 июля. Такого трудного дежурства еще не было. Пытался читать стихи, но это утомило еще больше: мысли метались обрывочно и хлопотливо, как у хозяйки от домашних хлопот.
Разговор со Ст. Фр. о пятой графе,  он сказал: “Это не только у вас” Рассказал о своем товарище сценаристе Генадии Н. – история его поступления. Говорил, словно о себе: видно и по этой графе его самого обходят.
В 10 вечера купался, прохоладно, но снял немного усталость. Надо написать письмо, и все не решусь.
8 июля. Мальчишки – всадники, страсти и истории.  Расчистка. Детский спор: кто самый важный в жизни.
Горецкий серьезно: “Настайнік – самая святая прафесія”. Все так прониклись его молчанием, что каждый словно ловит его слово и высказывается емко и точно: его молчание – горнило, в котором перегорает все лишнее, что многие люди выдают в разговорах с избытком, теряя главную мысль. Его вежливость порой угнетает: чувствуешь себя страннно и тянет продумывать каждый свой шаг до мелочей. Это очень сложно. Но нужно ли?  Жизнь ярка и богата своей буйностью, и, как ни прозвучит это парадоксально, несдержанностью. Но его образ жизни, мысли, обращения с людьми – подкупает. Невольно все его копируют и поддаются бессознательному влиянию этой загадочной и мудрой личности, как молящиеся в церкве перед образом Христа.
В Холмичах, по дороге в автобусе Горецкий сказал: “Сегодня исполняется 48 лет нашей свадьбы”. Шофер: “Скоро золотая”. Горецкий: “Дай Бог если доживу” – “Поздравляю. Желаю вам всего наилучшего” Горецкий мне: “Желаю вам 75 лет совместной жизни отпразновать” – “Спасибо. Вам желаю того же”. Горецкий: “Дзякую, дзякую”, - улыбка чуть трогает его губы, открываются синие глаза под лохматыми  бровями – и снова уходит в себя, непроницаемый и спокойный, как Будда.
* Почта. Начальник, худощав, голубоглазый. И при его скованных манерах - интеллигентность, словно он не доразвился до того, кем бы мог стать, попади в соответствующие условия. Его друг Саша приехал из Донбасса, хитроват, самонадеян, крепкий, с претензиями на парня-рубаху. Подвыпивший, тяжело ворочает глазами, старается выражать красивыми словами то, что медленно созревает в его затуманенном сознании.
В книжном магазине. Как всегда, в деревенских, словно вылавливаешь большую рыбу: Акутагава, Гегель, Чапек, Хайдеггер. Разговаривал со Станиславом Францевичем – эмоции и неумение выразить то, что чувствует. Как всякий, кто претендует на художественное творчество и не занимается всерьез – говорит напоказ. Борис, когда укладывались спать, сказал мне: «Я всегда такой – только ты меня не знаешь». Может быть, он прав. «Я уже в том возрасте, когда надо говорить правду или молчать – не к чему половинить». 
9 июля. Работал с палеонтологами, перетер в руках сотни килограмм породы и нашел уникальное: древний земляной орех. Погода: дождь и солнце. Работа изнурительная и тупая для тех, кто здесь по воле случая.
Вечером дорога в Холмичи, мой попутчик Ст.Фр. Разговор отрывистый, скачками. Он весь во власти своей поэзии: больше чувств, чем художественности. Как все неудавшиеся поэты, плохо чувствует инструментовку, хотя в творчества других сам это отмечает. Но все это слова. Образы у него обычные, нет оригинальности, нет своего видения мира, неточность воспроизведения. Возвращались ночью. Красная полоса неба, как шлейф. А на темной дороге мы вдвоем ведем разговор о поэзии, вернее, о его стихах. Он настойчиво желает быть выслушанным. Критику слушает, соглашается, но становится все более замкнутым. Самое главное в любом деле – осознавать свои возможности. А в его годы умный человек находит силы сказать себе: баста. И если это стало всего лишь твоим хобби – нельзя каждому лезть на глаза. Он напоминает моего однокурсника Кукаро: страстно любил поэзию, но, как часто случается с бесталанными людьми, любил поэзию для себя, вернее себя в поэзии. Это и есть графоманство: человек, обманутый своим самомнением. Вторая сторона его: не знание элементарных правил того творчества, к которому себя причисляет.
10 июля. Опоздал на завтрак – в настороженной тишине было что-то чужеродное. Но как только начали работать – прошло. Совместная работа, в которой каждый выполняет свою долю – бальзам для человеческих отношений. Думал – и получилось удачно: не желание работать было не от трудности, а от нудности.
Дорофеева никак не могу вызвать на долгий разговор. Не потому, что он молчалив, но такое чувство, словно он знает обо мне что-то такое, что сдерживает его. Может быть, это наша беседа об импрессионизме, в которой я не уступал ему в знаниях? К тому же, я имел неосторожность поправить его некоторые неточности. Он быстро устает – возраст. После обеда сидит и дремлет, но чутко реагирует на наши находки. А работа настолько обременительная, однотонная и тупая, что сковывает мышление. Разговор между нами отрывочный, мелкий, однотонный, но иногда промелькнет и шутка. Странно весь день молчал Ст. Фр. Не после ли нашего разговора? В моих стихах отметил не то, что нравится мне. Каждый вечер ходит в кино, всегда кого-то приглашает, и смотрит на меня недоуменно, что я отказываюсь.
Писал письмо Алле. Но так устал за день от однообразной работы, что притупились чувства, и даже прекрасная природа вокруг волнует лишь через сознание. Как-то очень мало узнаю в этот раз, чувствую себя винтиком в механизме. На вопросы не разворачиваются разговоры, идут короткие, часто малозначительные ответы. Сидели у костра, сквозь молчание незначительные фразы, звучал приемник. Горецкий зааплодировал, когда по маяку передали первой белорусскую песню.
Подошли деревенские мальчишки. Мы спросили: “У вас есть баня?” – “Нет” – “Где вы моетесь?” – “В речке” – “А зимой” – “Дома” – “А родители?” – “Не знаем. А что такое баня? У нас клуба нет”. 
11июля. Режим работы – полностью рабочий. Целый день перемывали породу, мелкий незначительный разговор – скучный и однообразный. Стиль жизни определяется руководителями, а они живут в себе, отрешенно, словно сохраняют от окружающих какую-то военную тайну. В прошлые экспедиции за один день узнавал больше, чем теперь. Правда,  глубже узнаю характеры людей, которых знал раньше. А теперь какой-то замкнутый круг, потому что нет разнообразия. И даже прекрасные пейзажи и хорошая погода не радуют. Нет насыщения ни впечаталениям, ни мыслям. Заметил, что и такие люди, как Феликс, несколько потеряли интерес. И дело не в личной усталости – в атмосфере сухости и однообразия. Для них понятно: весь интерес начнется в лабораториях после экспедиции. Для меня лишь свообреазная форма отдыха, где в достатке воздух и регулярное питание. Хотя атмосфера дружеская, но чувствуется разделение на группки. Сегодня неделя – но ощущение усталости. Ладно, надо довести дело до конца, выжать возможное.
У костра Горецкий и Дорофеев беседуют только о науке, медленно и монотонно. Их мысли заняты тем, чему они посвятили всю свою жизнь. За каждым из них годы упорного труда – и понимают друг друга с полуслова. А каково же вам, ваше рабочее высочество? Но этот эпизод интересен – должен войти в повесть, неожиданное в последней главе. Он мне ближе и доступней, а суть от этого не меняется. 
12 июля. С высоты крутого берега Днепр тихий и таинственный, колеблется мелкой рябью и тускло отражает свинцовые облака. Он каждый день передо мной, но каждый раз своеобразный и интересный. И воздух, и солнце, и небо, голоса и переливы земли – все кажется выглядит по-новому, и не устаешь смотреть.  И эта меняющаяся постоянно новизна – самое интересное и постоянное, что создает природа. Особенно ощутимо сейчас в экспедиции, при нашей работе, где мы роемся в земляной породе, говорим о ее пятимилионной давности, извлекая на свет божий то, что природа казалось бы так надежно упрятала от человеческого глаза в недрах своих вековых отложений. Перемещение во времени таинственно, наглядно, но воображение бессильно пересоздать картину мира, которой жила когда-то природа – во все эти картины врывается мир сегодняшний, давит своей контрастностью, наглядностью и осязаемостью. И дивишься возможности человеческого воображения, и в тоже самое время негодуешь на свою невозможность увидеть мир наглядно таким, каким он был когда-то. Возникают какие-то частности, пусть и величественные, красочные, но это – частности. И по неволе миришься с теми возможностями, которая даровала тебе природа и которые ты сам развил в себе. И прощаешь природе, и согласен с тем, что у тебя имеется в наличии и служит самой природе в настоящем – прекрасной, удивительной и всегда меняющейся, которую в твою бытность ты не способен понять до конца.
* День рождения Станислава Францевича - 34 года. Расстелили палатку, сели вокруг. Тост Горецкого: “За именниника, за науку, за любовь. Есть две любви: к науке и женщине. Пусть жена вас любит немного больше чем вы ее. У вас есть еще наука и поэзия”. Я прочитал посвящение в стихах – понравилось “Голубая морда небес”. Были тосты, завязался разговор. Интересный рассказ – обзор Дорофеева, простой и доступный, идеалистичный на взгляд цыника. Но это и есть дело, которому он посвятил всю свою жизнь. Один из тостов был за учителей. Горецкий объявил еще один тост: прочитал на белорусском изречение Маркса: в науке нет столбой дороги. Говорил с Ст. ФР, он часто отмалчивается, думая о чем-то своем: много самолюбивого умалчивания.
*Читал Вонненгута “Колыбель для кошки”. Прекрасно, просто и глубоко. Открываю еше раз многообразие литературных стилей и возможностей. Надо идти своим путем. Оторовать себя от классики, особенно русской, у которой я в согласном плену, и перед которой благоговею. 
13 июля. Дежурил, было легко. Читал и слушал музыку. Открыл для себя Аренского – благородное участие в его судьбе Чайковского. Великое всегда благородно и независимо.
Каждый раз, открывая новое, сожалеешь, что оно так поздно пришло к тебе, есть много прекрасного, которого ты лишен. И Бог знает, когда будет для тебя открытие того, чем богата жизнь. И любое открытие не может утешить тебя, потому что есть еще много всего. Оставаясь верен ему, жаждешь новых открытий – сердце твое рвется к ним навстречу.
*Чапек “Обыкновенная жизнь” – открытие, хотя подобное уже есть в  литературе: Толстой “Смерть Ивана Ильича”, Чехов “Скучная история”, но это по-своему, свежо и интересно. И каждый раз открывая то, о чем я сам когда-то думал, радуешься и теряешься. Радуешься, что сам пришел к тому, что открыл до тебя большой человек; теряешься – боишься опоздать, не успеть. Это звено, которое обязательно повторится: не ты, так кто-то другой. Спешишь скорее приняться за дело, но чувствуешь себя несозревшим для избранной темы и хочешь еще повариться в котле жизни, чтобы понять все, как можно глубже. А общее в этой теме, с которой много лет вожусь, идея раздвоения личности: о трех людях в одном человеке, как я сделал в рассказе “Повод”. Сама тема в повести “Я потерял себя”. С каждой новой разработкой этой темы рождается уверенность, и не недо оглядываться на авторитеты.
14 июля. Последние дни много работал вместе с Горецким. С ним трудно. Он поглащен своей работой, весь в себе, хотя и следит, чтобы работа вокруг не прекращалась, при этом приговаривает: “Працуйте по НАПу”. У него огромная работоспособность, не дает себе отдыха. А день длинный и тягостный от того, что я выполняю чисто механическу работу. “Як вы глядзіце на нашу працу?” – спросил он. «С уважением и грустью» - ответил я. Действительно, я и не представлял, как много сложностей в работе геолога,  как в методике: сколько людей – столько мыслей. Геологом я бы не смог стать, хотя очень ценю эту профессию.
Удалось вырваться в Холмичи. На почте звонил в Минск – опять безрезультатно. Начальник почты, его знание жизни своей деревни: наблюдает и анализирует – вот где богатый материал для описания. Я ему сказал об этом, но он не прореагировал. Как странно – мне видится в нем человек, который мог бы написать интересную книгу. И сам он среди односельчан какой-то особенный, оригинальный, как герой «Гранатового браслета». Чувствуется, что он сам находится в постоянной неудовлетворенности, что не смог стать тем, кем мог бы в силу своих качеств. Сколько людей не открыло себя в силу сложившихся обстоятельств. И лучше, чтобы они до конца дней своих не узнали об этом. Если поймут – это огромная трагедия ума и чувств, которую не предотвратишь.
Книжный магазин. 9 часов вечера. Договорился с продавщицей – не пришла. Ходил к ней на дом. Голос мужа за открытым окном: «Надо вовремя приходить!». Бессильная злость: тебя не понимают и не могут понять. Но не можешь с этим смириться. Уходил с таким ощущением, словно меня втиснули в каменный мешок: не стучись – не услышат.
15 июля. Переезд. Гомель, книжные магазины. Красная горка, санаторий, который строится уже 4 года. Изгибы Днепра. Комариное царства – музга. У костра. Дорофеев. Его знания классической музыки, в особенности оперной. Молчание Горецкого. Мое очарование несколько прошло.
16 июля. Красная горка, расчистка, слои и их образования. Все устали, работалось лениво, и лишь Горецкий безудержно настойчив и неутомим. Его красноречивый взгляд недовольства. Он умеет найти работу каждому и убедить в ее необходимости.
*В затянувшейся скуке однообразной каждодневной работы атрофируются чувства к природе. Считаю дни – их все меньше.
У костра, мужская компания за картошкой. Отношения в группе все проще и приятней. Простота Дорофеева подкупает, его привязанность к своей науке: на протяжении 30 лет ходит пешком по маршруту Минск – Ленинград.
Ученый, отступивший от истины, не ученый. Без фактов  нет знаний.
17июля. Проснулся от дождя и комаров. Сосна цветет, мошка свирепствует – ходим с опухшими губами.
*Искать в литературе закономерности и общие правила могут только подражатели. Писатель – это всегда индивидуальность. Два основных правила:
     1. Досконально знать то, о чем говоришь. 2. Объективность в поиске истины и умение высказать ее.