Собачья жизнь

 
Маленькие рассказы двух собак от их имени

  ТАГЕР

  Да, да, именно на Тагера я откликаюсь. Видимо, это мое имя, хотя оно очень странное. Нет бы назвать попроще, как многих моих друзей во дворе: Шарик, Полкан, Тузик, в конце концов. Ну ладно, Тагер, так Тагер, лишь бы любили не меньше, чем сейчас.

  Кроме меня в доме много народу: Большая Хозяйка, ее дети (Малышка и Сорванец), Малышкины игрушки, Хозяйкины гуделки, живущие в основном на кухне, но главная и самая противная гуделка ходит по всему дому, ее зовут Пылесос. Впрочем, я люблю их всех, даже Пылесос, тем более, что эта штука просыпается всего пару раз в неделю.

  Дом, в котором я живу очень большой, правда пускают меня не во все уголки. Лучшее место – кухня, там всегда чудесно пахнет, в моей миске частенько оказывается что-нибудь вкусное, и это помимо хрустящих кусочков, которые Большая Хозяйка насыпает мне после каждой прогулки. Вообще, поесть я люблю, первое слово, значение которого я понял, - «кушать».

  Теперь о словарном запасе. Я понимаю абсолютно все, но хозяева думают иначе, поэтому чаще всего употребляют такие слова и выражения: кушать, гулять, фу, играть, сидеть, лежать, нельзя, можно, на место. Причем произносят их громко и настойчиво, может быть они чуть глуховаты или думают, что раз я собака, то по-тихому не пойму. Наивные! Да Большая Хозяйка только подумывает, не пойти ли попить чайку, а я уже на кухне!

  О запахах. Кроме еды на свете множество вещей, которые обалденно пахнут. Для такой собаки, как я, нос и глаза одинаково нужны и важны. Да, забыл
сказать, что я охотничий пес, но из Большой Хозяйки охотник никогда не получится, это же всякому ясно. Поэтому охочусь я сам на длинных прогулках (о них чуть позже), а дома тоже есть что понюхать. Больше всего люблю как пахнет обувь (пару раз был сильно наказан за пробу на зуб), новые книги, носки Сорванца, Малышка после душа, завядшие цветы и пакеты, только что принесенные из магазина.

  Обожаю вечера. После веселой возни с Малышкой, я ложусь у балкона и наблюдаю за жизнью на улице. Сколько там всего происходит! Мальчишки гоняют мяч, носятся другие собаки (не у всех есть Большие Хозяйки), машины вжикают туда-сюда (не люблю их запах). Убедившись, что во дворе все в порядке и мое вмешательство не требуется, ложусь у кресла Хозяйки смотреть телевизор. Там тоже много чего интересного, но меня больше занимает рука, которая гладит меня, почесывает за ухом, похлопывает по брюшку. Кстати, рука Большой Хозяйки – одна из самых вкусно пахнущих вещей на свете. Я думаю потому, что она трогает много всякой еды. Вроде ест мало, а полдня торчит на кухне и что-то там мнет, мешает, жарит, парит. Наверное, впрок прячет куда-нибудь, надо при случае поискать.

  Ну и о длинных прогулках. Это – радость, счастье, восторг! Сначала мы едем в машине туда, где нет домов и асфальта. Ездить я люблю, но немного ревную Хозяйку к машине: она ее тоже явно любит и часто ездит куда-то без меня. Наконец – свобода! Никакого поводка, только трава, речка, небо и запахи. Сначала я просто ношусь кругами, растрачивая накопленную силу, разминая косточки, потом начинаю нюхать все вокруг, отбегая от Хозяйки на приличное расстояние. Она, бедная, переживает, что я потеряюсь, зовет, пытается ругаться. Ну как ей объяснить, что я ни на секунду не теряю ее из виду, ведь собака в ответе за свою Хозяйку, еще заблудится где-нибудь. Когда набегаюсь, искупаюсь пару раз в реке, попробую редкого деликатеса из помойки (они есть везде, где мы бывали), я сам прибегу, подставлю башку для того, чтобы прицепить поводок к ошейнику, и мы отправимся домой. В машине на обратном пути я прикрываю глаза под тихое ворчание моей Хозяйки на тему вони, исходящей от меня. Разве я виноват, что сегодня в помойке нашел вкуснейшие очистки от печеной картошки, да и остатки рыбы тоже были очень ничего.

  - Ну что, пойдем, Тагероня? – хозяйкин голос возвращает меня из дремоты. Мы приехали домой. Кстати, полнейшая ерунда, что собаки знают и отзываются только на одно конкретное имя. У меня их много, и все мне нравятся: Тагерока, Рока-Рока, Тагерунчик, Моя Любимая Собака.

  МИШЕЛЬ

  Какая же холодная сегодня ночь! Еще недавно солнышко за день нагревало землю так, что дожидаться утра было нетрудно, почти тепло, особенно свернувшись поплотнее клубочком. А сейчас на лапы наступают сразу две беды: холод и усиливающаяся боль в шее. С первыми лучами солнца я с трудом поднялась, выползла из-за мусорного контейнера и потянулась, расправляя затекшие мышцы. В животе завывал голод: с вечера не удалось найти ничего пригодного пожевать. Во дворе появились первые прохожие, с улицы доносился шум ранних машин. В моей душе привычно боролись два чувства: надежда на кусок хлеба, брошенный чьей-то рукой, и страх пинка или другой руки, в которой может оказаться камень. Я давно поняла, что люди бывают очень разные, причем злобных гораздо больше. По крайней мере, в моей короткой жизни добра было «кот наплакал». Тьфу, котов только не хватало ко всем неприятностям.

  На дорожке, идущей через двор, где я ночевала, появляется знакомая фигура. Эта женщина частенько проходит мимо, и всегда в ее сумке есть что-то съедобное для меня.
  -Мишка, Мишка… На, возьми! Женщина протягивает угощение, зная, что из рук все равно не возьму. Она кладет пакет с едой на землю и отходит в сторону. Обязательно постоит, чтобы убедиться, что никто не отберет принесенное. Мишка – это я, так называла меня кормилица, а я звала ее про себя Катя. Это потому, что она почти всегда катит за собой сумку на колесах.
 
  Подкрепившись, легче скоротать день, но вместе с сумерками на землю вновь опускаются холод, страх и боль, которая не отпускает ни на минуту. Во сне всплывает лицо человека, сыгравшего со мной жестокую «шутку».

  В тот день помойка была роскошна, видно накануне у кого-то был праздник. Куриные косточки, обрезки колбасы и сыра, картофельные очистки и почти целый арбуз, – чего там только не было. Предчувствуя редкую сытость, я размышляла о том, как унести с собой побольше и закопать понадежнее. Рядом рылся плохо пахнувший человек, выковыривая из мусорки банки и бутылки. Зачем они ему - непонятно, ведь их нельзя съесть. Внезапно он больно пихнул меня ногой в бок, наверное, хотел прогнать. Но уйти от еды было выше моих сил, слишком много приходилось голодать. Тогда дядька больно обхватил меня за шею рукой, а другой воткнул мне в горло что-то острое, саднящее. Тут уж не до жратвы, еле унесла лапы. Добравшись до своего укрытия (тогда я ночевала в одном уютном подвале), долго плакала и пыталась дотянуться языком до шеи. Оказалось, что зализывать рану на собственном горле совершенно невозможно. Так и болела эта заноза с тех пор, не давая заснуть даже в тепле и безопасности, когда удавалось скоротать ночь в подвале или колодце. Больше к людям близко я не подходила, даже к Кате с тележкой, мало ли что.

  Поздней осенью, в морозное утро Катя появилась в «моем» дворе не одна. С ней было несколько человек с какой-то сетчатой штукой в руках. Улучив момент, они накрыли меня ловушкой и куда-то потащили. От боли и страха я потеряла сознание, успев попрощаться со своей недолгой собачьей жизнью. Оказалось, зря. Когда мутное сознание вернулось в мою собачью голову, я обнаружила, что лежу на мягкой подстилке, горло перевязано чем-то белым, остро пахнущим, а рядом на корточках сидит Катя, осторожно гладит мой бок и тихонько бормочет:
  -Ну что, девочка моя, очнулась? Теперь уж я не дам тебе умереть. А того гада, что воткнул тебе в горло деревяшку, Бог обязательно накажет. Это его, Божье дело, а наше с тобой – выздороветь поскорее.

  С тех пор мы живем вместе, в нашем общем доме. Много играем, шалим и гуляем. Когда она выяснила, что я девочка, стала называть меня Мишель. Так ведь и она оказалась никакой не Катей, а вовсе даже Анжеликой. Какая разница, Мишка или Мишель, Катя или Анжелика. Я точно знаю, что отдам за нее свою собачью жизнь, если она ей понадобится.
 
Ольга Сенновская