Варварин день

     Видать, на Руси Варвара не была доброй, оттого и по велось: «Трещит Варюха — береги нос да ухо». И худо приходилось тому, кто оказывался дерзким или же посмеивался над её нравом. А вслед за Варюхой следует Никола.
     Так и поныне идёт: на Варварин день приходят первые и довольно крепкие морозы, и они как раз приходят в первый месяц зимы. Так что жди Варюху — придут морозы. А вместе с ними пропадёт желание выходить на улицу из жарко натопленной избы.
     Ночь накануне выдалась звёздной и лунной. Вокруг луны, ясной и кругловатой, образовался ореол. Звонко скрипел снег под ногами. Недобрые это признаки: к морозам.
     Проснулся я рано от жуткого холода; за ночь изба выстудилась, окна побелели. Благо что было воскресенье, потому и торопиться некуда. Я взял второе тёплое одеяло и, свернувшись под ним, в блаженстве тепла скоро уснул... Пробудившись вновь, высунулся из-под одеял. Уже рассвело. Что я сделал в первую очередь, когда поднялся с постели, так это затопил печь. Топил долго, чтобы изба основательно прогрелась. Днём мне вспомнилось, что сегодня к вечеру у Варвары, моей знакомой, соберутся гости, среди которых непременно должен быть и я, на том настаивала сама хозяйка.
     Варвара уже была не столь молодой, как казалась на вид, и по-прежнему незамужней женщиной. Резкая нравом, прямолинейная, что, разумеется, не каждому нравилось. Однако на редкость оказалась и щедра, и гостеприимна — каждый год в день её рождения, а родилась она в Варварин день, бывает многолюдно.
     Итак, поспешно закончив свои дела, так как опаздывал к назначенному времени, отправился франтом к ней. Хорошо, что идти было не так уж долго. В морозной дали мерно опускалось к горизонту холодное, тлеющее солнце. Лучи его скользили по снежной искрящейся глади. Мороз, заставивший меня окончательно съёжиться даже в шубе, крепко бил по носу и трепал за уши, словно провинившегося мальчишку.
     — Эх, Варюха!.. Эх, Варвара, за какую провинность ты меня так гладишь? — спрашивал я сам себя, переходя то в лёгкий неуклюжий бег, то в быстрый и энергичный шаг. — Опаздываю, сам знаю, что опаздываю. Прости меня, если, конечно, захочешь.
     Измученный морозом, добрался наконец до Варвариного дома. В жарко натопленном её доме было шумно, но шум этот почему-то мне не казался весёлым, каким бывает обычно во время застолья. Сняв быстро шубу и шапку, вошёл в зал, где за длинным и богатым столом сидели гости. Увидев меня, они смолкли. Но скоро вновь заговорили между собою, и уже иначе — змеиным шёпотом. Никто не ожидал увидеть меня щёголем, каким, правда, я бываю не так часто. Варвара же, хозяйка, холодно и презрительно взглянула на меня, но тотчас изменилась, удивляясь и радуясь. Она вышла из-за стола и быстрыми шагами направилась ко мне, не стирая с лица ни удивления, ни улыбки. Хотя, как мне показалось, улыбка была неискренней, холодной. Холодными и недовольными были её глаза. Я догадался, нет, я точно знал, отчего она была мною недовольна: она терпеть не могла, когда опаздывают. Сама строго следила за временем и желала, чтобы и другие так поступали, приходили всегда ко времени.
     Дабы смягчить её строгий нрав, растопить холодный взгляд, поспешил преподнести ей небольшой подарок, который должен был непременно обрадовать её. И удивительно, приняв его, она подобрела, улыбка стала искренней, но от выговора мне всё-таки не удалось уйти.
     — Не думала, мой любезный, никак я не думала, что и ты можешь быть неорганизованным. Что ж, теперь буду знать, — сожалея, говорила Варвара.
     — Видите ли... — хотел было я оправдаться, но хозяйка не позволила мне того сделать, ибо подобное дело считала недостойным, унизительным, а уж тем более в гостях, прилюдно.
     — Ладно, — сказала она ласково, — сядемте рядом со мною. Николай, — сухо обратилась она к одному из сидящих за столом, когда мы усаживались, — подай-ка нашему другу самую большую, как провинившемуся.
     Николай, румяный, весёлый и хмельной, подавая большой бокал водки, вопросительно смотрел на меня.
     — О, да столько мне за раз не выпить, — начал я отговариваться. — Нет-нет, поверьте, не смогу.
     — Ничего, сможешь, выпьешь, и пойдёт как хорошо, — утешал Николай. — И поделом же тебе, негоже опаздывать, надо было вовремя приходить.
     — Оставь его, — как приказав, сказала Варвара Николаю.
     Он подчинился ей. Гости с любопытством смотрели на меня и ждали, когда я опустошу бокал. Или, напротив, не стану того делать, решительно отказавшись. И это, кажется, их больше всего забавляло. Варвара тоже ждала и смотрела. Мне ничего не оставалось делать, как повиноваться и удовлетворить любопытство гостей. Поднёс бокал к губам и стал пить; пил, как мне казалось, медленно и долго, но точно при абсолютном безмолвии застолья. Выпив до дна, опустился на стул. В груди моей вдруг всё охватило жаром, глаза тронулись с места, куда-то всё поплыло. Варвара заботливо потребовала, чтобы я чего-нибудь поел. Стол был уставлен всякими кушаньями; глаза разбегались, и я не решался, за какое блюдо ухватиться. Заметив мою нерешительность, Варвара подала мне жирное и ещё горячее блюдо. За столом вновь поднялся невнятный шум. Каждый говорил о своём, стараясь не слушать других.
     Варвара ждала от гостей приятного, лестного в свой адрес; ждала тёплого разговора, на который особенно надеялась, так как разговоры по душам для неё являлись редкими. Но гости о хозяйке стали забывать, увлеклись кушаньем и выпивкой. Забыли, для чего они приглашены. Варвара сидела нахмуренной, её острый, пронизывающий взор укоризненно останавливался то на одном, то на другом — и все испытывали на себе её взгляд. А где-то в глубине её души уже таилась или вновь зарождалась на гостей обида, злоба. Вопреки своему нраву, она хотела впервые повиниться перед гостями, просить у них прощения — у тех, которых нехотя некогда обидела. Но в неведомой нам, посторонним и чужим, глубине души этой женщины заново зарождался некий протест и возмущение; зарождался и гнев, неудержимо приближающийся, нарастающий. Казалось, приближалась нещадная буря. И казалось бы, следует вспомнить, какова Варвара на Руси. А кому какое дело, что творится в душе Варвары, когда на чужие деньги запоем пьём, а пьяному море по колено.
     Варвара бросила на меня леденящий и в то же время умоляющий взгляд, такой, что я невольно встрепенулся, точно был обожжён. Хоть и гулял в голове у меня хмель, я ещё трезво мог соображать и давать себе полный и ясный отчёт. Чувствуя нарастающую внутреннюю напряжённость Варвары, понимал, отчего она возникла. Женщина ждала, чтобы я что-нибудь сказал, зная, что умею говорить красиво. Я поднялся и стал дожидаться тишины. Гости не сразу умолкли. На меня направились пренебрежительные их взгляды.
     — Да, Варвара приходится на зиму, — начал я громко, — приходится морозной, довольно неприветливой. Что ж, так повелось на Руси: быть Варваре морозной. Вон как нынче выдался на неё мороз, просто спасу нет. Но одно дело, когда выдаётся календарный Варварин день, и совершенно другое, когда дело касается непосредственно человека. Так вот, одна Варвара, что за окнами этого дома, выдалась морозной, а другая, что здесь, рядом с нами, гостеприимна. В её доме уютно и, самое главное, есть ощутимое тепло. Давайте хранить в себе это тепло, неся его с собою. Ведь скоро, выходя из этого дома, нас будет встречать иная Варвара, та самая, что за окнами, лютая и неприветливая. Беречь и нести тепло, чтобы мы не охладели, не оказались замёрзшими, чтобы тепло нам непременно напоминало о Варваре щадящей, щедрой и приветливой.
     Заканчивая речь, я взглянул на Варвару — слёзы текли по её лицу, слёзы, напомнившие мне отчего-то весеннюю капель. Выпив очередную, но малую порцию водки, сел на прежнее место. Гости лениво последовали моему примеру. А вскоре вновь установился между ними возбуждённый и пустой разговор.
     — Дорогой мой друг, — тихо обратилась ко мне Варвара, не желая, чтобы кто-нибудь из присутствующих мог слышать, — только ты один обо мне так тепло отозвался, ничего подобного мне не доводилось слышать. А ещё ты один-единственный, кто сделал мне подарок. Нет, это для меня неважно, от них я ничего не жду. Думала: пришли — и то ладно, слава богу. Ты пришёл ко мне аккуратным, нарядным, как и подобает; а они, смотри-ка, будто пришли не в гости, а на скотный двор, смотри-ка, как одеты, это элементарное неуважение, это невежество... Ну да ладно. А то, что поначалу я оказалась неприветливой, так не в духе была. Видишь, каковы гости дорогие. Похоже, пришли, чтобы только нажраться. Вот, глянь-ка, — немного громче сказала Варвара, что не мог не услышать Николай, — нажрётся у меня, как свинья, и никогда ни за что не поблагодарит, а скорее дождёшься от него мерзости, скорее услышишь поросячий визг.
     Николай, наливая себе в стакан спиртного, большей частью проливая на стол, взглянул зловещими глазами на Варвару, но, наткнувшись на её строгий и внушительный взгляд, отвернулся. Он всё слышал, что говорила мне Варвара, и тем самым он только озлобился. Озлобленный, заговорил грубо, громко, так, чтобы услышали и другие.
     — А я и не напрашивался к тебе, сама ведь звала. Аль звала охаять меня? Не выйдет. Нехорошо же меня со свиньёю равнять.
     Гости прекратили разговоры, и всё внимание теперь было устремлено на Николая.
     — Я говорю тебе, что я не свинья, — продолжал Николай. — Я никогда ею не был. Кто из нас свиньёю будет, так это... — он, замявшись на секунду-другую, продолжил: — Так это ты сама ею и будешь, — завершил он. И у него пошла удушающая отрыжка; кому-то стало неприятно, а кому-то показалось это смешным.
     Варвара сидела в безмолвии, опустив глаза, сердито сжимая губы. Она старалась сдержаться, чтобы не наговорить неприятностей, дабы ещё более не раздразнить Николая. А тот никак не успокаивался.
     — Дура ты ещё, Варвара, вот что я тебе скажу. Ты думаешь, мы пришли из уважения к тебе? Да? Как же! Да пожалели тебя: одна живёшь, без мужа, без семьи, и скучно одной-то. А оно всё вон как обернулось. Нет, вот ты, пожалуй, ещё я скажу...
     — Слушай, ты уже достаточно сказал, — выкрикнул я в гневе и схватил за ворот его паршивенького, заношенного пиджака, который затрещал по швам. — И если сейчас ты не уймёшься, то обещаю тебе, что с треском вылетишь из этого дома на свой скотный двор. Лучше угомонись.
     Моя дерзость ошеломила Николая и привела гостей в изумление. Варвара, видя, что неприятность зашла довольно далеко, потребовала, чтобы я успокоился и сел на место. Я подчинился её требованию.
     — А тебе, уважаемый Никола, — вырвалось из уст Варвары, когда обратилась к нему как можно сдержаннее, — если пришла охота оскорблять меня в собственном доме и на людях, то можешь это и далее делать. Мы выслушаем, после чего я потребую, чтобы ты вон убрался отсюда ко всем чертям, ибо, как я теперь основательно убедилась, место тебе действительно на скотном дворе.
     — Ну, чего вы заглохли? — вопрошал Николай гостей после упрёка Варвары. — Аль чего не так сказал? Вы ведь тоже пришли сюда из жалости к ней...
     А Варвара не любила, когда её жалеют. В ответ послышался ропот. Затем гости, один за другим выходя из-за стола и не прощаясь ни с кем, молча удалились. Варвара никого не удерживала. Последним направился к выходу и Николай, недовольный и злой. По пути к выходу он натолкнулся на дверной косяк и от удара, от боли издал жалостный, но злобный возглас, подобный собачьему вою. Захотелось и мне уйти, да Варвара дала понять, чтобы я не спешил.
     Мы сидели молча. Медленно шло время, и казалось, вот-вот заплачет, зарыдает Варвара. Ещё никому не доводилось видеть её плачущей. Она умела терпеть, скрывать свои слабости и свою боль. Но всякому терпению приходит конец. Чтобы я не видел её плачущей, она ушла в другую комнату. В тишине дома послышался плач, надрывный и безысходный... Так иногда за окнами в зимние вечера плачет, рыдает вьюга. И мне вдруг стало не по себе. Не выдержав тяжёлого, угнетающего состояния, давившего меня, ушёл наконец и я...
     Ночь была звёздной и лунной. Мороз ещё более рассердился. Я добежал до своей избы, ни с кем не разговаривая, разобрал постель и улёгся, но долго не мог уснуть.
     А утром следующего дня, когда рассвело, меня разбудил шум: кто-то усердно ломился в дверь. Это оказалась, к моему удивлению, Варвара, куда более удивившая меня известием, а вернее сказать, поразившая им.
     — Николай нынче не ночевал у себя дома, — сказала она. — Сказывают, что нашли его околевшим за околицей. Предполагают, что он вчера от меня прямиком отправился в соседнюю деревню, что в трёх километрах, к Марье, своей любовнице.
     А ещё через день, на Николу, когда должны были хоронить Николая, выдалась вьюга, сердитая и непроглядная. В такую непогоду выходить на улицу ни у кого не было желания. Похороны были безлюдны, могилу выкопали какие-то пропойцы, они же и схоронили Николая.
     Вьюга долго не утихала: рыдала и стонала, как рыдает и стонет человек от безысходности, когда скорбит его душа. И тут мне впервые стало жаль Николая... Но почему-то казалось, что именно так должен был завершиться его земной путь.