кокпар. роман

                К О К П А Р

                роман







 С самого рождения, едва ли
 не  сразу после первого крика ужаса
перед предстоящей земной жизнью,
человека пеленают и начинают таскать 
туда-сюда в желании успокоить,
а   позже связывают путами законов,
беззакония, варварства и продолжают
  «успокаивать» эдак до самой смерти...

                А. В. Борисов «О пределах...»


               
                Часть первая


Отец

Лето 1946 года выдалось в Киргизии столь  жарким, что наводило на мысль об ответном гневе Земли на зверства прошедшей войны с ее страшными  бомбардировками, людским  горем и миллионами осиротевших детей. Солнце  беспощадно палило скудные хлебные посевы, сжигало сочную траву долин и едва не добралось до высокогорных пастбищ, однако мощные грозы на время остудили вселенский гнев.
Несмотря на погоду, жизнь продолжалась. Уже потянулись в Россию беженцы, взвыли по своей жуткой Германии губные гармошки военнопленных, строивших под Бешкеком дороги, и помчались по республике миссионеры победы. Одни возглавили отправку заводов на их исконные места, другие бросились строить больницы и школы, а бывшие военные отправились по сиротским домам усыновлять... 
 Так, в первое воскресенье июня, когда жара вновь начала осаждать республику, один из них, отдалился от Шуйского тракта, гарнизонная полуторка его, седая от войны, пыли и белесых заплат кузова, воя выползла на песчаный бархан и встала. Все лошадиные силы ее мотора так запалились за этот забег, что она не выдержала и пар, шипя, повалил из радиатора. Водитель вышел, осторожно открутил тряпкой раскаленную его крышку и огляделся... Несмотря на то, что он находился на дне озера – вода его давно ушла в недра земли и теперь это была редкая для гор песчаная проплешина, а значит, придется отдать мотору остатки питьевой воды и попытаться добраться на этом минимуме до затерявшегося где-то здесь детдома...
 Пока военный возился с машиной, вдалеке, миражом показался жующий колючку верблюд, надменно посмотрел на человека, сетчатый спектр глаз горбатого «считал» его как некое неопасное для него существо и он отвернулся в сторону далекого, почти расплавленного солнцем, абриса ветхого строения. С его двора, искаженные редкими порывами ветра и бесконечным шорохом песка, донеслись до него встревоженные крики детей...
Там, над покосившимися воротами, трепетало  остатком флага бледно-кумачовое полотно: Детский дом имени Макаренко - «Красная Киргизия" и посреди двора вопил от радости толстый, пятилетний Лаокоон, щекотавший брюхо большой змеи, лениво ползающей по его смуглым плечам. Малыш своей забавой напугал не только детей, но и воспитательницу, - женщина медленно шла к нему через весь двор и  дрожащим голосом просила:
-  Опусти ее на землю, Джаник, тихо опусти, милый...
Однако, тот продолжал веселиться и никого кроме своей игрушки не видел и не слышал. Тогда Петр, мальчик лет двенадцати медленно поднял с земли палку и тоже направился спасать  непутевого воспитанника...
Разом перестали пищать и замерли от ужаса две девочки-двойняшки, а одногодка Петра, Ниарбек, то ложась в песок, то вставая, попытался отвлечь внимание змеи на себя, щуря и без того узкие глаза. При этом, он делал кистями рук какие-то волшебно-заклинательные движения и грозно шел к Джанику...
Но, под гипноз Ниарбека, попал лишь  мальчик чуть помладше его, который застыл с глиняным истуканом в смуглых ладошках и из глазниц того заструился песок...
Воспитательница Алиса, заметив действия храбрецов, вздрогнула и ускорила шаг, по-прежнему умоляя малыша опустить змею наземь...
Атмосфера накалилась. Вот уже все детдомовцы зашептали: - "Брось, змею, брось!" - И начали окружать Джаника, а Валя, белокурая девочка лет семи не выдержала напряжения, - из глаз ее закапали в пыль слезы, она подняла над головой камень и широким шагом пошла убивать ядовитую гадину...
Неожиданно раздался шум подъезжающего автомобиля. Джаник,  предлагавший рептилии все новые маршруты по телу, тут же сбросил ее с плеч и звонко завопил: "Аф-фто!"
Детдомовцы рванулись, было, к змее, но воспитательница опередила всех и  набросила на нее чопан. Одуревшая от жары, страшная царица песков Гюрза не протестовала - замерла...
Полуторка въехала во двор, из кабины выскочил сухощавый военный лет сорока и подбежал к женщине:
- Что случилось?!
Алиса показала дрожащей рукой на чопан:
-  Гюрза!
Он пожал плечами, дескать, не страшно, и широко улыбнулся детям:
-  Пусть поспит, сморилась, видно, на жаре. А ну-ка, все к машине! Девочки, протрите фары, мальчишки, принесите воды - мотор перегрелся.
Ребятишки моментально забыли о змее и бросились выполнять распоряжения гостя. Забияка Лаокоон уже радостно вопил с подножки машины: - «Мотор-р-р!» - А мальчишка с истуканом, отбросил глиняную поделку в сторону и храбро кинулся в кабину крутить руль. Военный же, остался возле змеи:
-  Не пускайте сюда детей, пожалуйста, кто ее знает...
-  Хорошо.
Воспитательница промокнула косынкой испарину лба и направилась к детдомовцам:
-  У нас тоже когда-нибудь будет машина, на которой мы поедем к озеру!
Ребятишки веселым эхом откликнулись: - "К озеру!" - А мужчина резко наклонился к чопану, перехватил его поперек и отбросил за щербатую ограду.
Ниарбек и Петр бросились, было, в бой, но он остановил мальчишек:
-  Не надо, если змея сама уйдет, то навсегда забудет сюда дорогу.
Затем, военный вразвалку, как ходят лишь кавалеристы да матросы, пошел к воспитательнице, и вынул из нагрудного кармана гимнастерки сложенный вчетверо лист бумаги:
-  Теперь, здравствуйте! Я - Андрей Ананьевич Клавдин. Вот решение Исполкома об усыновлении сирот ветеранами войны.
Он отдал документ и быстро возвратился к ограде. Оглушенная падением змея медленно уползала в пустыню...

                ***
Чуть позже, гостя пригласили в дом и храбрая Валя, та, что недавно шла с камнем на Гюрзу, угощала теперь Андрея последними запасами чая, по-восточному часто, уважительно подливая в пиалу напиток. Андрей, улыбаясь, благодарил ее, в комнату, сквозь соломенные жалюзи окон пробивалось остывающее солнце, желтые его языки жадно лизали сшитый из ярких цветных тряпочек ковер, а воспитательница Алиса забавно жмурилась, глядя на их бесплодное действо.
Гость отметил, что она еще молода и даже красива: - черная с серебрянками коса, тонкое лицо с коричневыми миндалинами глаз, изящной формы нос с небольшой горбинкой и не сдержался:
–  Вы очень симпатичная женщина! – Алиса даже не улыбнулась, благодарно кивнула и все. Андрей смутился:
-  Извините, что по-простому высказался, но это правда.
Затем, он охнул, запоздало вспомнив о подарках детям, быстро  достал из рюкзака пару плиток зеленого чая, кулек леденцов, лепешки и банку тушенки:
-  Вот. Совсем, что-то я... Это все жара, будь она неладна!..
Алиса поблагодарила, приложив руку к сердцу, и они надолго замолчали...
Не выдержав этого, Валя отошла от стола, и вскоре из дальнего угла комнаты, будто «перекати-поле», появился огромный картонный глобус. Он, на миг, перекрыл Андрея и снова укатился, подталкиваемый семилетней девочкой. Она тихо запела:
-  Я ищу свой дом, он очень далеко, тот единственный дом...
Андрей прошептал:
-  Вы слышите это, Алис-апа?
Воспитательница устало прикрыла глаза маленькой ладошкой:
-  Да, и все же... Пока вы можете взять только мальчиков.
Вновь взрослых разделил самодельный глобус и голос Вали:
-  Там есть и сад, и огородик...
Андрей тяжело вздохнул:
-  Жаль!
Один из океанов картонной планеты крутнулся вокруг ее оси и взволновался теперь возле этажерки с книгами. Андрей, хмурясь, поискал слова:
-  Поймите, Алис-апа, нам выделили неплохие строения, в них можно жить, я работаю...
Та, с сомнением, глянула на его старую без погон гимнастерку:
-  Кем же?
- Шофером, но получаю пособие как бывший ротный пограничного полка.
-  Почему бывший?
-  Ранения не позволяют больше в седле служить – вот и пересел за руль. Ну, пожалуйста, отдайте Валю, ведь Петр и Ниарбек ей, как братья! Зачем девочке переживать еще и разлуку?..
Алиса недовольно поджала губы и незаметно смахнула слезу:
-  Слишком много у вас информации, Андрей?..
-  Ананьевич.
Он улыбнулся:
-  Не расстраивайтесь вы так! Эх, это я виноват, наверное, - как-то, нескладно беседу строю!.. А джигиты ваши, действительно, кое-что рассказали. Такие храбрые парни - хотели убить змею!
Алиса упрямо наклонила голову:
-  И все же, - нет! Валя останется здесь.
Из-за "Северного полюса" глянули на Андрея голубые глаза девочки. Он ободряюще подмигнул ей, но она отвернулась.
Тут в дверь постучали, и в комнату тихо вошли Петр и Ниарбек. Увидев Валю, они разом спрятали узелки с вещами за спины. Девочка заметила их жест и грустно улыбнулась:
-  Поезжайте, поезжайте, мальчики, а я... Ну, должен же кто-нибудь с Алис-Апа остаться, - только  покажите, где наш дом?
Она быстро подкатила к ним глобус. Андрей Ананьевич рывком встал с ковра, шагнул к девочке, подхватил ее под руки и поднял над собой:
-  Валечка, твой дом с нами! Мы скоро вернемся за тобой, - обживемся чуть-чуть и приедем!
Она внимательно посмотрела не него и кротко вздохнула:
-  Хорошо, папа...
Ниарбек дрогнул голосом и застучал ладошкой по глобусу, обжигая взглядом то Валю, то Петра:
-  Тут наш дом, тут!
Глаза девочки наполнились слезами... Андрей с тоской проследил, как в них расплылся картонный глобус, крепко прижал  малышку к груди, затем осторожно опустил на ковер:
-  Не плачь и верь – скоро будем!

***
В первых, розовых сумерках, полуторка с Петром и Ниарбеком в кабине, покинула двор детдома, но не проехала она и ста метров, как сухой воздух пустыни огласился тоскливыми детскими криками - ребятишки плача бросились за машиной... Алиса безуспешно пыталась остановить их, а Петр, по пояс высунувшись из окна грузовика, срывающимся голосом кричал до самого съезда с барханов:
-  Мы вернемся, братишки! Валечка, жди, вернемся, Валечка!
Андрей, закусив губу, глядел то прямо перед собой, негодуя на упрямую Алису, то в зеркало заднего вида – там, вдалеке, на ступеньках детдома, закрыв лицо ладошками, стояла Валя...

***
Довольно скоро, вокруг совсем стемнело. Андрей включил фары, и полуторка надсадно скуля, осторожно, зигзагами начала взбираться по горному серпантину к перевалу. Привалившись к плечу брата, Петр долго, молча, наблюдал за желтыми лучами света, что вырывали из темноты поворот за поворотом, и вдруг, заснул. Ниарбек заметил это, выдержал паузу, проверяя, действительно ли брат спит, затем хитро взглянул на Андрея Ананьевича и шепотом спросил:
-  Байке, а как же ты есть наш отец, если я - киргиз, а Петя - русский?..
Андрей так же тихо ответил:
-  Во-первых, оке-Ниарбек, у Бога, к примеру, – все дети разных национальностей, а у меня всего трое...
Мальчишка уточнил, как выдохнул:
-  И Валя?...
-  Конечно!
-  Зор, хорошо!
Он радостно прижался к груди отчима стриженной под ноль, головой. Андрей осторожно высвободил руку и ласково погладил ежик его волос:
-  ... А во-вторых, у меня так же в детстве было: старший брат - армянин, средний - русский, а я - челдон из Сибири.
Ниарбек отпрянул и черные глаза его радостно блеснули:
-  Ух ты! А где они?
Андрей приоткрыл окно, шумно вобрал в легкие свежего воздуха ночи и, медленно выдыхая, ответил:
-  Война забрала, сынок...
Неожиданно проснулся Петр:
-  Скоро наш дом?
Ниарбек захохотал и, схватив брата за шею, завалил на сиденье:
-  Скоро! Но ты все проспал, мы такое видели...
Глаза Петра округлились:
-  Что?
-  Басмачей!
Петр отбросил его руку, сел и сурово сдвинул брови:
-  Почему не разбудил?!
-  Не успел. Отец как на них глянул, а они ка-а-к камчи закусили от страха, и галопом в горы!.. Пап, я буду с тобой басмачей ловить, а Петька пусть на Вале женится!
Тот вспыхнул лицом:
-  Я?!
-  Конечно! А какой из жениха боец?
Петр растерянно глянул на отца, но тот смотрел прямо перед собой и, казалось, вовсе не слушал их перепалку.
Тогда он ткнул Ниарбека в бок локтем:
-  Это ты хотел жениться...
Вояка ответил тем же, добавив:
-  Обманываешь!
Петр аж закрутил головой, не находя ответных аргументов:
-  Ты, ты, ты!..
Андрей вмешался:
-  Не ссорьтесь, рано вам пока воевать и жениться. А с басмачами мы еще до войны покончили, так-то...
Машину сильно подбросило. Полуторка, скрипнув всем корпусом, взяла крутой поворот и внизу появилась долина с маленькими, едва различимыми в сумерках, огоньками селения.
Андрей на минуту остановил машину и крепко обнял ребят:
-  Вон там, ваш самый настоящий дом, первый, отчий...
Дети, молча, напряженно вглядывались в неясные очертания аула, вцепившись в руку отца. Он переждал минуту, остро ощущая, что происходит в их душах, затем, для разрядки, пощелкал пальцем по датчику бензобака, пошутил, мол, возможно, придется им толкать машину, так как горючее на исходе, и медленно поехал вниз, по извилистому серпантину.
Петр шепотом спросил:
-  Этот дом будет и Валин тоже?
-  Конечно, я ведь ей обещал.
Ниарбек снова расхохотался:
-  Ну, точно, - он на ней жениться хочет пап!
-  Неправда!
Ребятишки снова забарахтались на сидении, а Андрей вырулил, наконец, на длинный пологий вираж и выключил двигатель.
Свистел ветер, скрипели пружины потертого сиденья, стонал деревянный кузов грузовика и смолкли дети, прижавшись друг к другу.
Бесшумный спуск серой от пыли полуторки напоминал полет раненой птицы, которая хочет дотянуть до гнезда, планируя и доверчиво повинуясь потокам воздуха и жизни.

Дом

Сад, огород, колодец, сарай перевернулись раз, второй, третий, затем вверх ногами вышли на крыльцо заспанные Петр с Ниарбеком и Андрей, спрыгнув с турника, подбежал к детям. Он их подхватил под бока сильными руками и понес к перекладине:
-  Проснулись, засони? А ну, цепляйтесь и тянитесь к солнцу, как подсолнухи. Кто больше подтянется, тот скорее подрастет!
Ребятишки напряглись, их давно не евшие вволю тела устремились было вверх, но уже на третий раз беспомощно повисли...
Андрей снял детей с перекладины и закрутил вокруг себя:
-  Ничего, вы у меня скоро станете сильными, мощными джигитами. Вот вырастут у нас фрукты, овощи, накормлю я вас солнцем, радостью, - равных не станет вокруг!
Затем, поднес их к бочке с водой, окунул с головой, они, вынырнув, завопили от неожиданности и радости, а отец уже растирал сыновей полотенцем:
- Теперь, даю обоим наряд за сонливость - марш на распилку дров!
Он вручил им пилу и счастливые пацаны бросились к козлам пилить сухой саксаул.
Скоро под солдатским котелком запылал костерок, Андрей вынес во двор пиалы, лепешки и даже кумыс. Семья села кружком вокруг накрытого грубым полотном стола, отец разломал хрустящий хлеб на три равных части, а  Ниарбек налил всем молоко и  озорно чокнулся пиалушками с Петром, празднуя их первый завтрак в отеческом доме.
- Ва-ля, Ва-леч-ка! Крутилось, кричало в их детских душах и, немного закусив, они бросились трудиться, дружно взмахивая кетменями, двигаясь по огороду, как в атаку – Валя должна приехать в цветущий сад!
Потом они слушали землю, пробуя ее на вкус, ходили с проволкой-стрелкой в руках – искали с отцом воду и, наконец, стрелка шевельнулась! Снова взметнулись над головами кетмени, заскрипели о камни лопаты, пробиваясь к влаге...
Прошло каких-нибудь 10 дней и во дворе близ дома, вырос новенький колодец, а семья уже разводила первой, пока еще мутной водой, глину, выкладывая в углу сада русскую печь. Дальше пошла починка забора, навес калитки, а усталости не было – только радость!
Андрей, вечерами, перед ужином омываясь у бочки, бывало, кричал:
-  А что, будет, куда хозяйку-Валю привести, сыны?
И те отвечали дуэтом: - Да! – И мчались к столу, докрасна растираясь на ходу грубыми солдатскими полотенцами.

«Восток»

Но наступил и совершенно особый день. Однажды, Андрей ввел во двор рыжей масти жеребенка с двумя белыми чулочками на передних ногах:
-  Принимайте!
Ниарбек и Петр обезумели от счастья:
-  Это нам?..
-  Конечно, джигиты!
Ах, как же пацаны бросились обнимать стригунка за шею, с какой нежностью гладили худые его бока и кормили из ладошек, привезенным отцом овсом.
Он рассказал им, что кобыла пограничного  взвода пала от болезни, а растить ее сынка, командир доверил только Ниарбеку с Петром!
Те крикнули: - Ура! - И гордость за такой почет и доверие еще долго светилась в их глазах. Она так прямила спины, будто бы молодые бойцы уже получили дарственные шашки с гравировкой и по огромному маузеру за обученного всем тонкостям конного  служебного дела, крепкого жеребца.
Аппетит у него оказался редким. Ребятам пришлось таскать отовсюду молодые пучки чахлой восточной травы, подбирать на дорогах сено, припрятывать за столом кусочки лепешек, и потом, они ведь своевременно поили его, вставая по-очереди до восхода, а если конек звал, то и в ночь.  Утром же, воспитанника заставляли рысить по кругу на корде, в красивом недоуздке, сшитым отцом, чтобы вечером, аккуратно почистив худыша деревянным скребком, сделать показательную проводку этого эталона донской породы перед папой...
Потом появился сарай и в нем денник. «Восток» назвали они стригунка. Назвали  как водится, - первый слог от имени матери - «Воля» и второй от отца - «Стольный», что означало столичный город.

К  Вале...

Через два месяца, Ниарбек и Петр стояли у калитки, торжественные, взволнованные, в белых рубашках, настоящих длинных брюках, и в тюбетейках – пришло время ехать за Валей!
Андрей, глядя на них, поискал какие-то особо важные слова, но не нашел и сам разволновавшись от предстоящей поездки, произнес главный остаток несостоявшейся речи:
-  И вы возмужали, сыны, и дом изменился неузнаваемо – поехали за Валей!
Пацаны закричали: - Ура! - Разом бросились к машине, толкаясь и споря на бегу:
- Чур я с отцом сяду рядом!
-  Нет я, Петька!
Андрей осадил их:
-  А где дисциплина, бойцы?
И мальчишки степенно сели  в полуторку, шепотом договорившись, что будут меняться местами, по-возможности. Машина чихнула, окуталась синим дымком и тронулась в долгий, но такой радостный путь!
Жеребенок тихо ржал, поглядывая в щели денника, а старик-сосед долго махал семье вслед линялым кушаком, оставшись присмотреть за их  хозяйством.

***

На самом верху подъема, там, откуда дети впервые увидели свой дом, Андрей вновь остановил машину. Помолчали... Потом Ниарбек гордо сказал:
- Я вижу крышу нашего дома!
А Петр расплылся в улыбке:
-  Зато я слышу ржанье «Востока»!
Отец подытожил:
- Хорошо вы назвали жеребенка, сыны!
И тронул машину с места. Опять засвистел ветер, через пару часов их накрыло плотной мутной тучей, арапником стегнул по лобовому стеклу короткий дождь и сумерки до времени так сгустились, что Андрей включил фары. Скала впереди, на повороте, тут же пожелтела, он щелкнул тумблером под потолком кабины, - крошечная лампочка чуть осветила лица детей и его неприятно удивила их грусть и затянувшееся молчание...
Андрей внимательно посмотрел на них:
-  Что-то вы скисли, бойцы, страшновато, или спать собрались?
Те храбро и дуэтом ответили:
- Нет!
Тогда он предложил им спеть, завел низким голосом "Катюшу", они, было, поддержали, но вскоре и впрямь уснули, зябко прижавшись друг к другу. Андрей выключил свет кабины и тихо, как колыбельную дотянул песню до конца.
Поворот сменял поворот, изредка дорогу перебегали мелкие серенькие фазаны и Андрей от этого однообразия тоже почувствовал слабость и желание вздремнуть, но, тут, внизу показался скалистый берег озера, он добавил на спуске к нему газку, как вдруг, почти у воды, из-за огромного валуна выскочили двое верховых и стреляя на ходу, помчались навстречу...
Разлетелось лобовое стекло, вскрикнули со сна дети, закрываясь руками от осколков и сползая на пол, а Андрей потянулся, было, за наганом, но глаз его пробила пуля, окрасив заднюю стенку кабины кровью. Он, теряя сознание, приказал:
-  Сыночки, - бандиты! Живо прыгайте и прячьтесь.
Они комочками вывалились на землю, полуторка проехала еще несколько метров и, врезавшись в камень, перевернулась...
Все это увидел с тропы, высоко над озером, бородатый киргиз лет пятидесяти и, не раздумывая, спрыгнул с крупного вороного жеребца, сдернув с плеча ружье...
Несколько раз крутнувшись при падении, Петр и Ниарбек сползли, наконец, в русло полувысохшего горного ручья и затаились. Будто волчата в норе, они ждали, когда уйдет охотник и слезы текли по их щекам:
-  Бандиты убили отца, Петя!
-  Не может быть...
-  Слышал, как машина перевернулась? И  лицо у тебя в его крови.
Петр машинально провел по лбу и шее – липко!..
Тем временем убийцы подошли совсем близко к детям...
На скале, бородатый киргиз приготовился стрелять, но напавшие остановились, сорвали с лиц платки. и до него донеслись их раздраженные голоса:
-  В чем дело, Тургунбек?
-  Из кабины кто-то выпал...
-  Чушь!
Русский достал папиросу,  киргиз воспротивился:
-  Потом покуришь, Лунь, я точно видел, - может женщина, может ребенок, надо искать - свидетели...
-  Трата времени!
-  Свидетели!..
- Ну, хорошо, давай постреляем по кустам, может, кто и выскочит.
-  Нет, шуметь не будем.
-  Вас, азиатов, не понять!
-  Русские тоже непростой народ...
Пару минут они стояли, слушая тишину, потом пошли к полуторке.
Ниарбек осторожно выглянул из укрытия:
-  Может, папа все-таки жив, и надо помочь? Давай, атакуем этих гадов камнями!
Они стали искать в глине ручья камни, но бандиты тут же оглянулись на звук, и пацаны снова затаились.
        Убийцы замерли, слушая ночь, потом пошли к телу Андрея...
Лунь обшарил карманы убитого, осветил лицо спичкой и, вдруг, со всей силы ударил его сапогом по голове:
-  Это же не он!  Проклятая Азия - ну что-нибудь да не так!
      Ниарбек всхлипнул. Лунь, тут же, выстрелил на звук, но Петр успел прижать брата к земле.
Тургунбек и Лунь медленно пошли в их сторону...
-  А ты был прав, Тургунбек – есть свидетель. Юный такой голосишко... Малыш, иди сюда, не тронем.
-  Думаешь, это пацан?
-  Конечно.
-  Не убивай, Лунь, я возьму его к себе, в лагерь.
-  Не-ет, байке, Башлыка проворонил, так хоть его красное отродье стрельну!
И тут, откуда-то сверху, по ним зацокали пули. Беспорядочно отстреливаясь, бандиты бросились к лошадям:
-  А вот и Башлык, мудрый байке Тургунбек! Сошек впереди пустил, пес, а сам...
Лунь не договорил - невидимый стрелок ранил его в ногу. Он упал, но тут же вскочил и, карабкаясь в седло, завопил:
-  Прибью, Башлык, все равно прибью,  слово Луня!
Тургунбек подхватил его за ремень:
-  Дурак ты! Зачем назвался? Теперь он тебя искать станет.
-  Плевать я на него хотел!
Убийцы, петляя, поскакали прочь, а Петр и Ниарбек, с ненавистью проводив их взглядом, осторожно поползли к отцу...

Саггар

Неожиданно, из-за валуна появился пожилой киргиз:
-  Вставайте, они не вернутся.
Дети медленно встали...
-  Бросьте камни.
Они повиновались:
-  Вы - Башлык?
-  Нет, я - Саггар.
Ниазбек сжал кулаки:
-  Вы нас убьете?
- Я не трогаю детей. Кто был этот солдат?..
Ребята взялись за руки:
-  Наш отец!
Саггар кивнул и наклонился над Андреем:
-  Как звали?
-  Андрей Ан-н-наньевич...
Саггар прикрыл изуродованное лицо убитого, своим поясным платком:
-  А тебя?
-  Ниарбек.
-  Понятно. А твое имя, русский?..
-  Петр.
Саггар внимательно посмотрел на них, затем попытался втянуть тело Андрея в кабину.
У Петра дрогнул от ярости голос:
-  Оставьте отца! Что вы делаете?!
Ниарбек вновь схватил камень:
-  Не трогайте его!
Саггар выпрямился:
-  Храбрый джигит, пойми, он мертв и, чтобы над телом не надругались, надо столкнуть машину в озеро. А ну, помогите мне!
Петр и Ниарбек не двинулись с места... Лицо Саггара исказила ярость:
-  Хватит стоять, помогайте! Отец бы вас отругал, - тут нельзя долго оставаться!
Лишь после этого пацаны  уперлись  плечами в кузов, Саггар, скребя от усилия ногами по земле, чуть сдвинул полуторку вниз, и она со скрежетом завалилась в воду.
Автомогила быстро уходила на дно. Недолго посветила из глубины уцелевшая фара, затем вода забурлила и стала черной, как саван. Саггар повернул ладони к небу и пробормотал:
-  Аллах, так лучше - детей не станут искать.
Ребята всхлипнули...
-  Вы плачете?
Ниарбек смахнул ладошкой слезу:
-  Джигит не плачет, а  мстит!
Он повернулся к брату и тихо спросил:
-  Петя, ты хорошо запомнил их лица?
-  Да. Смотри, - отцовский!
В руке его, тускло блеснул револьвер.
-  Ух, ты! Спрячь.
Рядом с ними прошел Саггар и ткнул Петра камчой в спину:
-  Кет! Поехали.
Тот незаметно спрятал оружие и отступил в сторону:
-  Куда?..
Саггар сунул камчу в сапог и прислушался к звукам ночи:
-  Ко мне, в горы. Теперь я - ваш отец.
Ниарбек возмутился:
-  Никогда! У нас - один отец!
Саггар оборвал:
-  Тихо!..
Затем снова прислушался и равнодушно кивнул:
-  Хорошо, зорр! Я буду дядей, зовите меня Саггар-байке.
Он поцокал языком, и из-за валуна вышел вороной, как ночь, жеребец.
Петр удивленно воскликнул:
-  Вот это да! Тихо, как зверь...
Саггар довольно хмыкнул, огладил коня и легко, как юноша, взлетел в седло:
-  Завтра я покажу вам нечто такое, от чего вы немного забудете свое горе. Держитесь за стремена, - путь долгий, а перед кокпаром я должен поспать.
Ребята схватились за ремни стремян и, оглядываясь на озеро, куда навсегда ушел отец, спотыкаясь, побежали рядом с лошадью. Метров через триста, они поднялись к тропе, Саггар почему-то повторил по слогам:
 - Кок-пар!
А Петр перевел дыхание и спросил:
-  Что такое кокпар?
Киргиз гордо выпрямился в седле и ответил:
-  Все! Жизнь, хлеб, игра, смерть!..

Кокпар

Над вытоптанном лошадьми полем висело серое облако пыли и, казалось, будто из него гулким дождем сыпались вниз крики, ругань участников игры, хрип лошадей. В этом смерче из крутящихся всадников, мелькали: оскаленные конские морды, озверелые лица кокпаристов, рвали воздух глухие удары плетьми по телу, а кровь пятнала чопаны и струилась по оплетенным вздутыми венами рукам...
Левый глаз Саггара почти закрывала рассеченная бровь, другой горел яростью, азартом, а лица сидящих на валунах Петра и Ниарбека горели огнем страха, удивления и восторга!..
Вот Саггар разбил защитный блок из пяти всадников, завалив при этом одного из них наземь, и выхватил у него тушку козла... Кокпаристы и зрители дико завизжали, но киргиз уже понесся к другому концу поля, - туда надо отнести кокпар, там - победа!
Не по годам резво поднялись с ковра возле судейской юрты старики. Они, зло швырнули пиалы об землю, и замерли, - четверка джигитов вновь стала догонять Саггара...
Стычка! И, несмотря на то, что киргиз тут же, ударом локтя выбил из седла самого крупного из преследователей, а вороной его жеребец опрокинул лошадь противника, хватанув зубами за шею, и потом Саггар стянул еще одного из джигитов наземь, а так же завалил на полном галопе третьего преследователя, он вдруг выронил тушу, оставшись с клоком шерсти в окровавленной руке...
Все пространство вокруг кокпарного поля огласилось таким ревом и визгом, что даже Петр с Ниарбеком не выдержали - их лица исказились от ярости, азарта и крика.
Саггар зарычал, как зверь, упустивший добычу, - какой-то ловкач подхватил тушку, перебросил другому и, прикрывая, помчался следом!..
И тогда, разъяренный Саггар поразил мастерством всех. Вытянув коня камчой, он догнал похитителей, клином вонзился меж ними, схватился за тушу козла, сделав одновременно соскок на землю кувырком вперед, сбил ногой правого противника, снова вскочил в седло и свалил левого тем же приемом – ногой в голову!
Опять все вокруг яростно завизжали, Саггар же, бешеным галопом прошел последние сто метров и швырнул к ногам аксакалов кокпар!
Петр с Ниарбеком закричали:
- Победа! Зор!
И бросились к победителю.
Вокруг Саггара, угрожающе жестикулируя, закружили на разгоряченных лошадях проигравшие, но он, не обращая на них никого внимания, спешился, тяжело дыша и опустив голову, подошел к старейшему судье, остановился, стал  слушать поучения и похвалы, не отвечая, впрочем, ни кивком головы, ни гримасами одобрения, или несогласия на его мудрую речь.
Петр и Ниарбек прорвались, наконец, сквозь круг побежденных и, дождавшись когда старик отойдет к другим аксакалам, бросились пожимать окровавленные руки героя, глядя на него с изумлением и восторгом!
Саггар оттолкнул их, бросил Ниарбеку повод коня и приказал:
- Шагать его, пока не восстановит дыхание и не обсохнет!
Наконец, наступил момент славы победителя, и самый главный из судей дал знак проигравшим отъехать подальше. Те неохотно повиновались, спешились и, успокаивая своих взмыленных коней похлопыванием по шее, стали угрюмо наблюдать за вручением Саггару призов.
Итак, один из аксакалов поднес ему сначала пиалу кумыса, другой указал на лежащие возле юрты седло с инкрустированной серебром лукой, черной кожи подперси, богато разукрашенную уздечку, а старейший, со словами: - Все это твое! - указал и на танцующего у коновязи трехлетку-арабчонка - главный выигрыш сегодняшнего состязания. Проигравшие взвыли от ярости, но старик властно поднял руку, требуя уважения и внимания, затем угрюмо добавил:
- Ты теперь богач, ведь такой конь - сокровище! И ты опять победил, Саггар...
Тот же, прижал правую руку к сердцу, выказывая благодарность за призы и сказанное, выпил глоток кумыса, потом поклонился всем старейшинам, запрокинул голову к небу и издал хриплый, гордый крик.

                ***
Саггар не стал ночевать в стойбище и до утра уходил с мальчишками в горы, постоянно меняя направление и часто останавливаясь послушать... К счастью, либо предполагаемая погоня сбилась со следа, либо игроки перессорились, и она не состоялась.
Как бы там ни было, но когда из-за гор показался малиновый диск солнца, они были уже слишком далеко и в полной безопасности. Саггар дремал, пробивая грудью араба цветочный лес высокогорной долины. Головки гигантских маков, величиной с детскую головку кланялись, пудрили плечи лошадей желтой пыльцой, щекотали им ноздри, а потом, уже при полном солнце, вспыхнули прозрачными китайскими фонариками и, казалось, помогли ему осветить мир.
Петр и Ниарбек, покачиваясь как птицы на проводах, спали  в седле вороного жеребца. Тот осторожно шел следом за Саггаром, будто боясь их разбудить, но когда впереди показалась большая тюльпановая поляна, киргиз рявкнул осипшим голосом:
-  Подъем!
Петр, со сна, залепетал, видно что, про Кокпар:
- Я такого никогда не видел…
А Ниарбек оглянулся по сторонам, удивился буйной растительности и прошептал:
-  Петька, тут, наверное, живут только богатуры, - так красиво, высоко и трудно дышать!..
Саггар гордо откликнулся, будто эти слова были сказаны ему:
-  А мой дом еще выше!
Но не услышав ничего более от ребят, он приподнял голову и, не мигая, стал смотреть одним глазом на солнце, - второй, по-прежнему, закрывала разбитая в бою бровь:
-  Хороший будет день!
Цветочные заросли закончились, и кони пошли рысцой, весело топча разноцветные тюльпаны. Петр окончательно проснулся, глянул вдаль, и выдохнул, пораженный красотой высокогорья:
-  Ух, ты!
Ниарбек рассмеялся, толкнул коня пятками в бок, выслал его вперед и, поравнявшись с Саггаром, спросил:
-  Байке, а мы с Петром смогли бы стать кокпаристами?
-  Вряд ли…
Ребята понурились и тут же поотстали. Некоторое время все трое ехали молча, а потом Саггар приостановился и вдруг вытянул их коня плетью.
Вороной рванул от обиды в такой галоп, что пацаны чудом удержались в седле. Саггар помчался следом, то ли с хохотом, то ли рыча, внимательно наблюдая за ними, за жеребцом, который легко прыгал через камни щедро разбросанные по цветущей поляне, взлетал над высохшими руслами ручьев и стрелой пронзал колючие заросли...
Петр вцепился в Ниарбека, а тот, хотя давно упустил повод и стремена, сидел крепко, запутав руки в гриве, до боли сжимая коленями бока жеребца.
Эта дикая скачка продолжалась недолго. Саггар обогнал рябят, рявкнул на вороного, конь резко встал дугой вытянув шею, и Петр вылетел через голову брата далеко вперед, а Ниарбек медленно сполз жеребцу прямо под ноги.
Саггар, пританцовывая на арабе, подъехал к нему, остановился, затем нагнулся и, схватив киргиза за ногу, поднял как барашка вверх.
Ниарбек с удивлением увидел перед собой перевернутую седую голову одноглазого Саггара:
-  Кокпаристом хочешь стать, кыргыз? Что же, можно попробовать...
Он повертел его, как тушку на базаре, затем бросил в траву и поскакал к подножию горы, в белой снеговой чалме.
Подбежавший Петр, едва успел схватить повод рванувшегося, было, следом за хозяином вороного жеребца:
-  Вот зверь!
Ниарбек поднялся на ноги, охнул от боли в плече и зло глянул вслед Саггару:
-  Циклоп!
Потом они, с трудом, взобрались на танцующего коня и легким галопом поскакали вслед за кокпаристом.

Древняя школа

Уже через пару недель после победной игры в становище, Саггар всерьез занялся физической подготовкой ребят, столь необходимой для последующего обучения первым навыкам кокпара – управлению конем   ногами и некоторым приемам боя.
Каждое утро, в час рассвета, он заставлял одного из них вставать на рогатом выступе скалы, зажав меж ног камень, а другого сажал внизу...
Багровели от напряжения, страха за жизнь брата лица Петра и Ниарбека, - они поочередно держали груз, глядя другу-другу в глаза, пока не звучала команда:
- Поменяться местами!
И снова глаза обоих молили о прощении, если не выдержат испытания и нечаянно выпустят камень из маленьких тисков окровавленных колен...
Саггару нравилось наблюдать за ними, но не только... По его жестокому лицу, как по старому, побитому временем и жизнью пергаменту, писались скрытые планы на этих маленьких, но упорных учеников...
Однако, это потом, а пока снова и снова отдавал он команды:
-  Стоп! Поменяться местами!
И если русский, или киргиз хватались за камень руками, понимая, что роняют его, жестокий учитель рявкал: - Хо! – И все начиналось сначала.
После подобной разминки, он заставлял ребят вприсядку таскать друг дружку на спине и краем обрыва, пока их чопаны не склеивались от пота, а сердца не начинали биться в тяжкий унисон.  Лишь после этого, чувствуя некий предел детских возможностей, Учитель давал отдохнуть и немного облегчал следующее задание...
Им, впрочем, было понятно, что Саггар не выдумывает подобные испытания, а скорее всего сам прошел их в детстве, но от этого не становилось легче.
Первые дни, ученики едва доползали до костра с ужином, но и тут продолжался урок, правда, совершенно иного рода...
Однажды Саггар подтащил к огню жалобно блеющего маленького барашка и протянул нож Ниарбеку:
-  Убей!
Тот долго с ужасом смотрел на барашка, на Петра, потом отказался.
Тогда, тыльной стороной ладони Саггар ударил его по лицу, - Ниарбек упал, а нож сверкнул теперь перед грудью Петра:
-  Убей ты, русский!..
Барашек, предчувствуя конец, заплакал, как ребенок... Петр содрогнулся от жалости и локтем оттолкнул нож:
-  Не буду!
Тогда Саггар пнул его ногой в живот, мальчишка отлетел от костра к юрте, а кокпарист, по-волчьи оскалившись, запрокинул ягненку голову и взмахом ножа отсек ее. Из горлового отверстия зафонтанировала кровь... И снова грозный приказ:
-  Подставляйте пиалы!
Пораженные расправой, мальчишки поднялись и взяли пиалы. Глиняные чашки быстро наполнились кровью. Саггар выпил первым, а потом они...
Руки ребят дрожали, кровь, дымясь, стекала по подбородкам, и Саггар победоносно щерился красными клыками:
-  Зор, хорошо! Приготовьте теперь мясо.
Он швырнул обезглавленную тушу к ногам детей и ушел в свою старую заплатанную юрту.

Торги

Однажды утром Саггар оставил ребят одних, наказав к его возвращению очистить от камней, выбранную им под вольер площадку, и уехал  к богатым пастухам-казахам на пастбище джале.
Крупной рысью прошел он на своем красавце-арабе вдоль их юрт и остановился возле самой большой и богато украшенной зеленым сложным орнаментом.
У входа сидели на корточках две пожилых женщины и перебирали коричневыми, скрюченными годами труда пальцами, сушеный урюк.
Саггар спешился и поздоровался с казашками. Старухи подслеповато глянули на незнакомца, закивали, потом одна из них взяла повод его коня, другая, прикрывая лицо платком, оттянула полог юрты - Саггар вошел.
На широком, явно китайской росписи ковре, сидели старейшины селения и степенно пили утренний чай.
Саггар уважительно поклонился, прижав правую руку к сердцу, и поздоровался. В ответ деды прошелестели нечто вроде: - «Уалейком ассалям»! – А старейший пригласил к столу:
-  Выпей с нами чаю, джигит.
Саггар сел на ковер, долго вытягивая трубкой покрытые шрамами губы, пил зеленый ароматный напиток, пока, наконец, один из байке не кивнул ему, - Дескыть, с чем приехал?..
Киргиз провел ладонями по лицу, благодаря Аллаха за день, за хлеб и медленно начал, поочередно поглядывая на присутствующих:
-  Когда не станет жары, хочу богатый кокпар...
Как будто он сказал нечто жизненно важное для каждого из них, аксакалы надолго задумались, отхлебывая чай маленькими глотками. Они, впрочем, изредка поглядывали на Саггара, кивали друг дружке, но пока  не очень определенно...
Затем старейший вытер кушаком испещренное морщинами лицо, сыто рыгнул, будто ел баранину, а не чай с лепешками и произнес, быть может, дальнюю, пока неясную мудрость:
-  Да, в долинах соберут мно-го хлопка...
Саггар спокойно выслушал, оценил полет мысли старца и продолжил свою тему:
-  Со мной будут только двое юношей...
-  Сыновья?
-  Работники, байке.
Все поцокали языками, повздыхали и снова принялись за чай.
Саггар терпеливо ждал ответа. Глава селения отставил пиалу:
-  Что хочешь?..
Гость удивленно глянул на него:
-  Богатый кокпар, байке.
Тот поднял глаза вверх, пошевелил губами и тихо, будто высказывал мысль почти опрометчивую, вымолвил:
-  Пятьдесят голов овец - это очень много...
Саггар стал терять терпение:
-  Нет!
Старейший ласково улыбнулся, заметив, как гость заерзал на ковре, и добавил:
-  А за сто тебя убьют вместе с работниками, джигит!
Аксакалы тихонько захихикали. Саггар тоже улыбнулся, чуть распахнул душный чопан и, как о некоем приятном для всех деле, закончил:
-  Это будет хороший кокпар: кровь, дети... Такое стоит дорого!
Старцы обменялись многозначительными, впрочем, быстрыми взглядами, и глава селения, наконец, связал будущий урожай хлопка долины со своей тайной доселе мыслью:
-  Да, это интересно, но ты поставишь своего арабчонка...
Сагару захотелось задушить старика прямо здесь, в юрте, но он тут же успокоил себя мыслью, что это вполне может случиться позже и лучше бы после Кокпара:
-  Зор, байке, согласен!
И опять был долгий, уважительный чай...
На Саггара, впрочем, уже никто не глядел, старички шептались о своем повседневном и Саггар встал с ковра:
-  Рахмат. Спасибо, уважаемые, но дела зовут домой.
Он поклонился и вышел. Перед юртой Саггар жадно хватил свежего воздуха, по-волчьи клацнув при этом всеми оставшимися от схваток зубами и, вдруг, наткнулся на презрительный взгляд, будто бы слышавшего его торги, красавца-араба...
Глаза жестокого бойца увлажнились от стыда, жалости и других давно не посещавших его чувств, он выдернул повод из рук старухи, схватился одной рукой за луку и, на ходу вскочив в седло, умчался на бешеной скорости в горы.
Женщины безразлично глянули ему вслед, и снова опустились на корточки перед блюдом с урюком.

Будни

Бойцовская школа продолжалась... Будущему кокпаристу, оказывается, были необходимы странные, непонятные и жестокие для мирного человека, качества...
Схватив детей за воротники, Саггар яростно крутил их по кругу:
-  Кыргыз, это - русский! Он всегда лезет в Азию, он не любит нас, - дай ему!..
Учитель сталкивал ребят лбами, натаскивая, как собак перед смертельным боем:
-  Русский, это - азиат! Он всегда нож в спина - напади первым. Хоп!
Не получилось... Тогда он влепил обоим пощечины и вновь столкнул братьев - они начали драться...
Саггар остался доволен:
-  Зор, зор, джигиты!
Суровое его лицо, от удовольствия кривилось, а глаза загорались огнем дальней, но возможной наживы...
Однако, радость была недолгой... Он, вдруг, заметил, что Ниарбек и Петр катаются по земле и лишь старательно обозначают удары, а не бьются по-настоящему...
-  Петя, я  его ненавижу!
-  Мне не больно – бей!
Шептались ученики, и Саггар, услышав, вытянул обоих камчой по спинам:
-  Молчать, щенки, и биться по-настоящему! Знайте, кто сейчас проиграет, буду сильно пороть!..
И тут, братья не выдержали, вскочили и хватились за руки:
-  Бей! Мы не будем драться!
Они ожидали взрыва, но Саггар рассмеялся и не больно шлепнул их плетью по рукавам чопанов:
-  Молодцы! Погибать и выживать надо вместе!

                ***

И снова утренняя разминка. Сгибаясь под тяжестью камней и скользя исцарапанными ногами по тропе, карабкались к небольшому плато у вершины горы измученные Петр и Ниарбек.
Саггар снизу и, как всегда внимательно, наблюдал за учениками:
-  Кет, зор, выше!
Ниарбек покачнулся и остановился:
-  Совсем нет сил, Петя...
Тот подставил ему плечо:
-  Держись, брат, еще один поворот и передохнем.
- Хорошо.
Они медленно скрылись за обломком скалы. Саггар двинулся вправо, влево – мальчишек не было видно. Он позвал:
-  Эй, хитрецы, где вы? А ну-ка не останавливаться!
Виток оказался слишком крутым для отдыха, и ученики вновь показались на тропе.
Вдруг, Петр оступился, и Ниарбек, навалившись на него всем своим щуплым телом, едва удержал брата в равновесии. Сверху, к тому же, посыпались небольшие камни, ребятам пришлось сделать еще рывок, и лишь потом, переждав этот смертельный град под небольшим навесом, они остановились  отдышаться. Петр тихо рассмеялся:
-  Сегодня не задело!..
Ниарбек кивнул, глянул вверх и сделал небольшое, но важное для них открытие:
-  Петька, мы – глупые! Там, на макушке, надо закреплять принесенные камни клиньями!
Тот мгновенно оценил изобретение брата:
-  Молодец! Сегодня же заготовим, а теперь пошли, а то и сюда доберется мучитель!
-  Пусть только попробует – столкнем!
-  Запросто!
Щеки ребят вновь раздулись от невероятного усилия, и они продолжили подъем. На следующем витке тропы Петр сипло прошептал:
-  Эх, брат, как же нам нужна сила...
Ниарбек прикрыл глаза, и на миг в сознании его вспыхнула и тут же погасла фара уходящей вглубь озера полуторки с отцом:
-  Да, иначе мы не отомстим!
Они согнулись пополам и почти на коленях выползли на последний, короткий, но очень крутой вираж тропы.
Снизу, неожиданно для самого себя, вдруг взволновался дядя Саггар, - видно, и у него от их героической стойкости разыгралось воображение, - а вдруг убьются, с кем тогда отбирать у казахов добычу?!
-  Эй, вы там, спуститься-то сможете?..
Ученики молчали... Саггар даже подумал: - А не подняться ли следом? - Но тут же отбросил эту затею:
-  Сдохнут, так сдохнут, волчата!..
Он сел, кренделем подогнув под себя ноги и, покачиваясь, хрипло  завыл что-то бравурное.
А братья, наконец, одолели вираж, и вышли на площадку. Ниарбек осторожно положил свою ношу, затем помог Петру и вынул из-за пояса деревянный клин. Петр удивленно воскликнул:
-  Ах, хитрец! Так ты уже внизу все придумал!
Ниарбек довольно рассмеялся:
-  Ну, так же веселей, Петька!
Он подполз к обрыву и подложил клин под большой валун:
-  А теперь можно спокойно высыпать наш груз...

                ***

Вновь подступившей жарой и все более серьезными тренировками завершалось первое лето Петра и Ниарбека на стоянке Саггара.
Сегодня, на площадке, давно очищенной ребятами от камней, Учитель гонял на длинной корде своего кокпарного жеребца, в который раз преподавая ребятам навыки джигитовки. Он, то пропуская веревку за спиной, то прокручиваясь вместе с ней, но ни на миг не упускал из виду учеников, добиваясь точного исполнения элементов древнего искусства:
- Подними выше руки, Ниарбек, управляй только ногами и корпусом! Э.., шайтан! Помни, что руками ты будешь биться, а не плов есть! Конь и ты – одно целое, подвались телом влево, ведь ты галопируешь по кругу – вот так, зор! Теперь соскок, толчок ногами от земли и снова в седло...
Ниарбек ловко выполнил упражнение, потом, спрыгнув с коня, побежал по инерции к Петру, сбил его с ног, и они, хохоча, покатились по земле.
Саггару не понравились подобные вольности, - он тут же выдернул из-за кушака хлыст и  щелкнул учеников по спинам:
-  Тур, щенки, хватит! Эй, русский, твоя очередь!..
Рябята, взвизгнув от боли, вскочили на ноги, и теперь Петр, запрыгнув на ходу в седло, начал выполнять столь необходимые для кокпара элементы джигитовки...

                ***

После легкого обеда, позволив  ученикам чуть передохнуть, Саггар заседлал арабчонка и начался урок борьбы верхом. Кружась на двух лошадях, низко нагнувшись к их холкам и до боли сцепившись руками, Петр и Ниарбек пытались стащить друг друга наземь...
Учитель  увлеченно наблюдал за ними, то недовольно скалясь то кривя лицо, как от боли, почти физически проживая  моменты схватки.
Вздувались вены на шеях его учеников, храпели лошади и нещадно палило полуденное  солнце...
Наконец, Петру удалось стащить брата с коня, а Саггар тут же достал хлыстом свалившегося Ниарбека:
-  Собака, а не кыргыз!
Петр резко направил на него лошадь, и кокпарист едва успел отскочить в сторону. Ниарбек же поднял камень и шагнул к Учителю... Тот замер, оценивая ситуацию – ведь перед ним были уже не дети, а мускулистые подростки, обученные  мастерски и беспощадно биться...
Саггар медленно засунул хлыст за пояс:
-  Тур, тур! Остановитесь и поберегите ярость для других, - я даю вам хлеб на всю жизнь!
Он зло сплюнул в поднятую лошадьми пыль, глянул на солнце и, бормоча что-то, ушел в юрту.
Проводив его горящим от ярости взглядом, Петр спешился и подошел к Ниарбеку:
-  Он испугался, бирюк старый!
Ниарбек отбросил камень и хлопнул брата по плечу:
-  Спокойно, Петька, скоро нас все будут бояться!
Тот сурово сдвинул выцветшие брови:
-  Ты еще помнишь лица тех, кто убил нашего отца?
-  Только смерть сотрет их из моей памяти!
Мозолистые ладошки клятвенно сжались в одну руку мести.
-  Их смерть, брат!.. Добавил Петр, и они, подхватив поводья лошадей, пошли к коновязи расседлывать своих запенившихся от боя партнеров.

Первый Кокпар

Закончились индивидуальные занятия с каждым из учеников. В память - разбитые носы и посиневшие от ударов лица. Саггар дал им пару дней отдыха, спустился к стойбищу и купил юркого, невысокого, но широкого в груди конька. Всем своим видом он напоминал исчезнувшую киргизскую породу. Саггару, видать, очень понравился жеребчик, так как он лично  обучил его всем премудростям боя. Теперь они все имели четвероногих партнеров и жаждали схватки с казахами.    
    И день первого Кокпара настал!.. Старый боец, конечно, рисковал, ведь на кон ставились жизнь подростков и любимый арабчонок, но такова уж была волчья натура Саггара...
Итак, казах-старейшина дал сигнал, и вихрь из лошадей и всадников помчался по игровому полю...
Три джигита богатого Усенбая почти сразу зажали лошадьми Ниарбека и Петра, не давая им поднять тушку с земли, но на них яростно напал Саггар, щедро раздавая удары, тяжелой  камчой. Те умело сопротивлялись, но и ученики клевали их локтями, как клювами. Ниарбеку удалось, наконец, подхватить козлиную тушку, однако он пропустил удар коленом в лицо, и кокпар ловко выхватил и унес боец казахской команды. Он, правда, допустил ошибку, пойдя широким кругом, так как Саггар на скоростном арабчонке быстро догнал его. Некоторое время они неслись бок о бок вдоль оврага, однако вскоре, киргиз сбил его вместе с конем вниз...
Теперь тушка была у Саггара, а Петр с Ниарбеком, грамотно прикрывая его с двух сторон, хохоча, помчались к концу поля. Они, впрочем, поспешили радоваться, - пожилой кокпарист настиг Петра и схватил за рукав чопана, - к счастью, тот сразу оторвался, но казах с другой руки полоснул Петра камчой по лицу. Удар не сломал переносицу, но сильно рассек  бровь и щеку. Увидев это, Ниарбек чуть придержал поводом вороного саггаровского жеребца и протаранил коня противника. Тот рухнул на бок, придавив жестокого хозяина, а пацаны помчались дальше. Зажав камчу в зубах, Саггар, дико визжа, летел впереди всех к юрте аксакалов!..
Оставалось каких-то две сотни метров до победы, как Усенбай, использовав брешь между ним и учениками, догнал и, незаметно захлестнув чомбуром ногу арабчонка, подсек его - Саггар, вместе с тушкой козла, вылетел далеко вперед...
Зрители стойбища взревели от столь желанной расправы над чужаком, но рано... Конь казаха слишком сильно принял в сторону от упавшего Саггара,  и Петру удалось подхватить кокпар. Передав его Ниарбеку, он помчался рядом, прикрывая брата.
Кочевники завизжали от злости – их бойцы ничего не могли сделать с юношами и их оборванцем-учителем!.. Над полем полетела отборная ругань и это подстегнуло джигитов – они стали догонять ребят... В этот последний и, возможно, роковой для них момент, братья, неожиданно разделились -  Ниарбек унесся вперед, а Петр закрыл его конем...
Со всего ходу Петра сбили наземь, и возникла общая свалка. Ниарбек же, из последних сил донес тушку до конца поля и бросил ее к ногам аксакалов – победа!
Старейшины были в ярости! Они с проклятьями грозили сухими кулачками и Усенбаю и его джигитам, а тот, опозоренный проигрышем, беспощадно хлестал бойцов камчой, тоже не скупясь на слова:
-  Всех убью, толстозадые! Убью!
Зрители уже не визжали, они выли как по погибшим и бежали со всех сторон с палками и плетьми – джигиты Усенбая сыпанули кто куда...

                ***

Саггар сидел над умирающим арабчонком и в глазах обоих блестели слезы. Конь прощался, кокпарист - горевал. Он гладил гриву любимца, сплевывая кровь увечий, заполнявшую рот и  бормотал угрозы убийцам его сокровища:
- Я покажу им, я отомщу за тебя! Трусливые  пастухи еще пожалеют!..
В этот печальный момент, и совсем некстати, к Саггару подъехал Усенбай и спешился:
-  Эй, джигит, что с тобой? Кокпар - мужская игра!..
Тот, будто этого и ждал, - киргиз выхватил нож  и вскочил с колен. Усенбаю ничего не оставалось, как тоже вооружиться, и они окровавленные, дикие, заходили по кругу...
Вот Саггар нанес несколько молниеносных ударов, но казах ловко отбил их и тоже сделал тройку опасных выпадов. Это привело Саггара в бешенство. Он взревел, и клинок его замелькал с такой скоростью, что со стороны могло показаться, будто он крутит перед собой некое сияющее блюдо:
-  Ш-шакал, ты мне кровью ответишь за коня!
Усенбай не сдавался, хотя и не ожидал подобной беседы, ведь он подъехал посочувствовать, как боец бойцу, однако теперь поздно - несколько порезов на руках и груди тоже взъярили богатея:
-  Играй в других краях, а то сдохнешь, как твоя кляча!
И снова они закружились в смертельной пляске... Неизвестно, чем бы она закончилась, если бы их не разняли подскакавшие джигиты. Один из них, вольный, как и Саггар, кокпарист, но чуть старше его по возрасту, успокаивал знакомца, делясь своей бедой:
-  Я, байке, тоже, ведь, коня потерял, но мы с тобой знаем – это случается, уж такова наша работа...
Другой, помоложе, переминался перед киргизом с ноги на ногу и все хвалил его, ограничиваясь, ввиду трагичности момента, четырьмя словами:
-  Ты бьешься лучше всех!
Саггар, никого не слушая, медленно подошел к своему арабчонку и всадил ему нож в сердце, оборвав страдания бедняги...
Прибежавшие с лошадьми в поводу Ниарбек с Петром разом отвернулись, - они чуть не завопили, не зарыдали от жалости к красавцу-коню, нежно любимому и послушному... На них презрительно глянул Саггар. Они устыдились, и Ниарбек быстро ему подвел ему старого кокпарного жеребца. Тот, сутулясь под сочувствующими  взглядами бойцов, рывком подтянул подпруги, тяжело сел в седло и рысью покинул стойбище.
Ну, а победителя позвали на вручение призов. Ниарбек подъехал, степенно спешился перед старцами и, как некогда Саггар, поклонился аксакалам, поблагодарил за отару овец в сто голов и выпил почетную пиалу кумыса.
Чуть позже, ребята удачно выменяли часть выигрыша на ладного, кокпарного коня-трехлетку, холодно попрощались с казахами и отправились вслед за Саггаром.

                ***

Они догнали киргиза уже высоко в горах. Он лишь мельком глянул на нового коня, оттеснил ребят от отары и сам погнал овец к своей старой юрте.
Петр возмутился:
-  Видал, Ниарбек, ни слова не сказал, волчара, а ведь это наш первый кокпар и  твоя победа!
Тот устало шепнул:
-  Брось обиды, Петя, - горюет он, арабчонок-то был таким красавцем, таким...
Саггар услышал их голоса и, повернувшись всем корпусом, рявкнул:
-  Молчать, щенки!
Петр нахлобучил на себя шапку:
-  Ну, вот, слыхал? Жалей такого...
Ребята чуть поотстали и скоро задремали в седлах. Обсуждать удачные моменты игры или сетовать на собственные недостатки не было ни сил, ни желания.

                ***
Ближе к ночи Саггар выпил баклагу крепкой настойки, припрятанной, видно, на случай победы, прилег у костра, подложив под голову седло и, глядя в огонь, сипло завыл. Это мало напоминало мотив какой-либо песни, но так он, очевидно, баюкал свою утрату - арабчонка...
Ниарбек и Петр готовили ужин, нарезая в казан куски баранины, и тихо переговаривались:
-  Петр, еще чуть-чуть подрастем и обязательно найдем убийц отца.
-  Мы их пристрелим?
-  Конечно!
Саггар вдруг сел, вперив в ребят мутный взгляд:
-  Хватит шептаться! Кого убьете, меня?..
Ниазбек вытер рукавом слезящиеся от дыма глаза:
-  Нет, байке, вы наш учитель...
-  Да я сам вас прикончу!
Петр резко дернул плечом, будто сбросил с себя скорпиона:
-  Это за что?
Саггар, скрипнув в ответ зубами, попытался вынуть из-за пояса нож, но покачнулся и снова упал на седло, стукнувшись головой об его луку:
-  Ах ты!.. Рус, щенок, тебе не понять... Я уже старею, но у меня никогда не было такой лошади и, возможно, уже не будет...
Петр молча встал и отошел к подвешенному на жерди мешку с приправами. Саггар порычал еще что-то невнятное и захрапел. Ниарбек внимательно посмотрел на него и неслышно приблизился к брату:
-  Петр, а может это он убил отца, ему же нужны даровые работники?
Неожиданно Саггар коршуном взлетел с седла и, в падении, достал Ниарбека камчой по лицу:
-  Я сказал не шептаться, щенки!
Из рассеченной щеки киргиза брызнула кровь. Петр тут же выхватил из сапога нож и замахнулся на Саггара, но Ниарбек остановил:
-  Брось, Петр, он ничего не соображает – пьян, зверюга!
Брат послушался, но нож не убрал:
-  Кого защищаешь?.. Да ему без разницы нас или барашка – прикончит, не дрогнет!
Саггар медленно встал, не отводя глаз от его ножа, и пробормотал:
-  Вы тоже будете убийцами. Убери нож - я не знал вашего отца.
Он покачнулся и пошел к юрте:
-  У-у-у! Когда-нибудь на моих джале будет пастись сотня кобылиц!
Саггар откинул полог и обернулся:
-  Не убивайте меня во сне – я даю вам хлеб!
Ученики промолчали и снова склонились над казаном...

В душе весна...

Прошло два года. Дела шли успешно. С завидным для противников постоянством, их тройка: Саггар, Петр и Ниарбек, выигрывала хорошие призы. У ребят появились свои навыки борьбы с разными по технике и свирепости кокпаристами, по паре сменных лошадей. Саггар успокоился новым, палевой масти тракеном-жеребчиком и перестал вступать с учениками в конфликты.
Однажды утром, Ниарбек и Петр выхватили из отары пару овец, бросили их поперек седел и, прижав коленками, двинулись вниз по тропе.
Неожиданно из-за камня вышел Саггар:
-  Стоп! Куда?..
Ниарбек загадочно улыбнулся:
-  В гости...
Тот шагнул к его лошади и взялся за повод:
-  Кто разрешил брать овец?!
-  Нам нельзя без подарка...
-  Почему не спросили?
Петр толкнул его в спину грудью своего жеребца:
-  А что, надо было?..
Саггар обернулся и тяжело глянул на дерзкого русского:
-  Вы мои работники...
-  Забудь это!
Ниарбек больно, до крика, придавил попытавшегося вырваться барашка:
-  И отпусти повод, байке, нам некогда...
Тот, с трудом пересилив гнев, повиновался и всадники начали медленный спуск в долину.
Саггар долго стоял, глядя им вслед, потом яростно мотнув головой, пошел к юрте:
-  Ранние волчата! Сволочи...

                ***
Блестела мириадами солнечных бликов-монет вода. Круша копытами лошадей ее сокровища, Ниарбек и Петр пересекали вброд реку.
Киргиз, поглядывая на чрезмерно серьезного брата, не выдержал и расхохотался:
-  Петька, ты сегодня важный, как жених!
Тот возмутился:
-  Что, что?!
-  А то! Я всегда знал, что ты любишь Валю.
Лицо Петра вспыхнуло от негодования:
-  Я могу и не ехать!..
Ниарбек остановился и громко крикнул, разбудив эхо:
-  Ва-ля!
Горы откликнулись - Ва-а-а, я-я... И он озорно глянув на брата, тронул повод. Конек охотно пошел дальше, дослушивая эхо и забавно крутя при этом ушами. 
- Слыхал, Петро? - «Я, я...». Она ведь сестра и я ее тоже люблю.
-  То-то же...
-  Но ты сильней!
-  Сейчас получишь!..
Петр выхватил камчу и крутнул над головой, но Ниарбек резко высыл коня в галоп и в радуге брызг помчался к берегу:
-  Жених и невеста поехали за тестом!
Петр рванул следом.
Они вылетели на берег, продолжили гонку по узкой горной дороге, потом, на спуске, разом перешли на шаг и залюбовались увиденным... Вокруг проплывали кусты облепихи, диковинные каменные статуи, созданные природой, а, может, волшебниками, и беспорядочно разбросанные  горными обвалами.
Ниарбек, задрав вверх голову, снова  звонко крикнул:
-  Валя! Ва-леч-ка!
Слепило глаза солнце, радость переполняла душу, Петр не выдержал и подхватил:
-  Валя! Ва-ля!
И горное эхо снова откликнулось на их крики. Ниарбек с опаской глянул на сползший под копыта щебень:
-  Петька, от наших воплей вот-вот камнепад  начнется! Давай лучше споем?
-  Нашу?..
-  Да.
Он ломким голосом повел старинную киргизскую песню  про двух друзей, которые отчего-то счастливы даже под холодным дождем, и Петр баском подхватил.
Подковы их боевых коней простучали по выбеленному временем настилу деревянного моста, потом джигиты свернули на тропу и сменили шаг на легкую рысь.
Ниарбек приблизился вплотную, обнял брата за плечи и бросил повод:
-  Ну, вот, что ты ей скажешь, когда увидишь?
Петр, нарочито сурово нахмурился:
-  Не знаю... Здравствуй, Валя, наверное...
Ниарбек снова поднял его на смех:
-  Ха-ха-ха! Саггар говорил, что на женщин надо нападать сразу - они только это признают! Говори ей – давай жениться, люблю!
Возмущенный Петр тоже отпустил поводья и схватил за пояс насмешника, пытаясь стащить того с коня.
Уставшие лошади сразу перешли на шаг. Юные всадники кряхтели, вопили что-то неразборчивое, смеялись и, наконец, тоже утомились, так и не определившись с первыми словами приветствия любимой...

Встреча

Ниарбек, закутав лицо платком, продремал в седле до самого детдома.
Петр первым заметил миражом повисшую над песками их «Красную Киргизию», где они пережили войну и откуда с Ниарбеком и отцом уехали, будто из детства в юность, и окликнул брата:
-  Ниарбек, проснись, мы вернулись...
Киргиз сдернул с лица платок и, увидев детдом, гикнул от радости, взмахнул над головой выцветшим кусочком ситца, как остатком знамени, и помчался вперед.
Петр тоже, так выслал коня следом, будто вынырнул из-под тяжелой волны воспоминаний, и пошел широким наметом вслед за  братом.
Скоро, они пустынным вихрем влетели во двор строения и круто осадили коней.
Отмахиваясь от облака пыли поднятого джигитами и близоруко щурясь, на крыльцо вышла их воспитательница Алис-апа. Появились следом и заспанные малыши, но где Валя?!
С этой беспокойной мыслью Петр и Ниазбек спешились, не отрывая глаз от двери дома, опустили барашков на землю, - к ним тут же бросилась детвора, а сами, по-восточному прижав правую руку к сердцу, низко поклонились общей маме:
-  Салям - аллейком, дорогая Алис-апа!
Она все так же стояла на крыльце, безмолвно, не шевелясь и лишь после того, как Петр удивленно воскликнул:
-  Не узнаете?..
Алиса достала из кармана треснувшие, столь знакомые мальчишкам очки, надела, и, всплеснув руками, звонким от нечаянной радости голосом, воскликнула:
-  Ниарбек, Петр! Джигиты вы мои родненькие, здравствуйте!
Она пошла к ним, раскинув в стороны руки, оборачиваясь к двери и крича:
-  Валя, Валечка, братья твои приехали - живы!..
Детдомовцы радостно подхватили:
-  Приехали!
Подросший укротитель змей Джаник  взял поводья уставших лошадей и стал важно шагать их по двору. Две девочки уже пытались повязать белым барашкам цветные ленточки, а Петр и Ниарбек замерли в объятиях всеобщей мамы Алис-апы...
И тут на крыльце появилась Валя. Алиса будто спиной почувствовала это и, отпустив ребят, сделала шаг в сторону.
Голос Петра просел от волнения до баса:
-  Здравствуй, Валя!
А у Ниарбека наоборот треснул и дал «петуха»:
-  Как ты, сестренка?..
Валя, что-то беззвучно прошептала, бессильно опустилась на ступеньки, а голубые глаза ее наполнились слезами:
-  Мальчики!..
Только и смогла она вымолвить. Петр с Ниарбеком бросились к любимой, и она прижалась к ним, дрожа худеньким телом.
От своих ответных слез, джигиты спаслись лишь благодаря малышу-детдомовцу, нетерпеливо дернувшему Петра за рукав:
-  А где подарки?!
-  Там!..
Ниарбек и Петр, осторожно освободились из объятий Вали и кинулись к лошадям.
Судорожно раскладывая на крыльце давно невиданные в детдоме яства: сыр, хлеб,  сахар, они, вдруг, не сговариваясь, начали лгать:
-  Ты очень скоро переедешь к нам, Валя!
-  Да! Мы с Ниарбеком работаем и почти достроили дом. Наш дом! Подождешь еще немножко, Валечка?..
Девочка, не найдя ни сил, ни слов в ответ на явное вранье, снова заплакала.
Обеспокоенная таким проявлением чувств, Алис быстро принесла ей пиалу с водой:
-  Выпей, моя помощница, не надо так много слез проливать, а то скоро станешь старенькой.
Валя выпила и ласково улыбнулась ей:
-  Мама-Алиса, я ведь не маленькая уже...
Она попыталась встать, но вновь бессильно опустилась на крыльцо:
- Просто я очень боялась, что будут всякие дни, а такого уже нет... Чувствовала, что ребята живы, а боялась.
Те подошли, осторожно взяли ее хрупкие ладони в свои и гладили, гладили, сурово поглядывая друг на друга, чтобы тоже не расплакаться.
Алис-апа деликатно отошла и, созвав малышей, отламывала каждому по кусочку сыра, хлеба, приговаривая:
-  Жуйте медленно, - так вкуснее, ну а остальное мы оставим на завтра, правда?..
Ребятишки заворожено смотрели, как проворно заворачивает она еду в выцветший платок, и тихим, но голодным эхом вторили:
-  На завтра, на завтра...
-  Ну, все, мои умницы, поиграйте теперь с овечками.
Дети кивнули и отошли. Ниарбек придумал, наконец, как отвлечь взбодрить Валю и встал:
-  А хочешь познакомиться с нашими лошадьми?
Она кивнула, но недоверчиво переспросила:
-  Ваши?
Мальчишки солидно, чтобы не сомневалась, хотели ответить: - Да! - Но почему-то сказали:  -  Почти...
Валя подошла к лошадям и стала внимательно рассматривать их:
-  А где вы работаете, в колхозе? В каком?
Ниарбек браво похлопал своего конька по шее и отвернулся:
-  Да, там в горах...
А Петр добавил:
-  В маленьком.
Голубые глаза Вали вдруг потемнели:
-  А почему ваши лошади в шрамах? Ой! Вот, еще и вот!..
Петр через силу улыбнулся:
-  Понимаешь, они вдвоем-то дружат, а вот с некоторыми другими постоянно воюют...
Ниарбек мудро, как ему показалось, добавил к сказанному:
-  Как люди.
На что Валя с укором глянула на него и прошептала:
-  Странно...
Ниарбек, смутившись, взялся за стремя:
-  Порода у них такая – горцы! Садись,  может, поездишь немножко...
Она тяжело вздохнула и пошла к дому:
-  Нет. Ваши кони жестокие. Пойдемте лучше пить чай.
Петр и Ниарбек растерянно переглянулись, затем, быстро расседлав своих бойцов, подвязали их под навесом небольшого сарая и, тихо переговариваясь, пошли к дому:
-  Петь, я не виноват, - она как старушка, ну все вранье чувствует!
-  Эх, брат, надо было заранее придумать что-нибудь попроще, а мы тут скачки устроили....

До скорого, Валя...

Огромное красное солнце едва показалось из-за горизонта, и свежий утренний бриз лишь раскачивал пока бездомные перекати-поле, а Ниарбек и Петр, виновато потупив глаза, уже стояли во дворе с лошадьми в поводу, - Валя была рядом!..
Вокруг молча сидели на корточках старшие детдомовцы, на крыльце дома выбрались заспанные малыши в сопровождении Алис-апы, и все замерли, ожидая, очевидно, каких-то особых прощальных слов, но вот их-то храбрые кокпаристы никак не могли найти...
Ниарбек, переминаясь с ноги на ногу, правда, предостерег:
-  Алис-апа, закрывайтесь сегодня лучше на ночь, - возможно буря будет, вот...
Петр и вовсе промолчал, а воспитательница кротко ответила:
-  Хорошо, спасибо, но только уж и вы будьте осторожны, мальчики, - видно работа у вас непростая...
Петр пожал плечами, мол, колхоз, как и все другие, а Валя спросила:
-  А когда я смогу к вам приехать?
Ниарбек побледнел:
-  Это очень, очень высоко в горах! Без нас и не найти...
А Петр, будто не слыша брата, повел совсем про другое:
-  Мы скоро много заработаем и поедем в наш дом, там, в поселке...
Ниарбек больно наступил ему на ногу:
-  Такой большой дом!..
Петр и вовсе растерялся:
-  И вообще, весь колхоз хочет переехать...
Валя по очереди поцеловала их в горящие от вранья щеки:
-  Алис-апа, а что все мужчины говорят так много неправды?
Та улыбнулась ее проницательности и заверила:
-  Совсем нет! Просто у них всегда есть тайны, но когда-нибудь они их с радостью открывают. Правда, джигиты?..
Ребята облегченно выдохнули:
-  Правда!
-  Конечно!
И потом, как по команде взлетев в седла,  крикнули:
-  До свиданья всем, до встречи, мама!
Алис-апа, быстро подошла, и они, как по тревоге уходящие на фронт бойцы, с седла расцеловали ее.
Валя печально опустила голову. Множество беленьких, по-восточному заплетенных косичек рассыпались по ее плечам:
-  Папу жалко...
Этого братья уже не выдержали! Они попятились к воротам, трензелями терзая лошадям губы:
-  Мальчики, вы больше не оставите меня?
-  Нет, Валечка!
-  Никогда!
Девочка долгим, строгим взглядом глянула в глаза каждого, как в души, затем резко повернулась к детям:
-  Давайте-ка все вместе скажем - до свидания, джигиты, мы вас ждем!
И малыши громко, невпопад, закричали на русском, киргизском, армянском и прочих языках:
-  Ждем!
Петр и Ниарбек крутнули лошадей, с места сорвали их в галоп и птицами вылетели из двора детдома, постоянно оглядываясь и взмахивая руками - до скорого!
Валя сделала вслед несколько неуверенных шагов и замерла, глядя из-под козырька ладошки на их так быстро тающие вдали фигурки...

Черное озеро

Ниарбек и Петр медленно спускались к берегу озера, где был убит их отец и в черной глубине которого навсегда упокоился...
Они остановились на поляне, недалеко от воды и расседлали лошадей.
-  Напоим позже.
-  Да, Петя, пусть остынут немного.
По-восточному подвязав уздечки к пясти передних конских ног, ребята оставили их, и они, хромая, стали вяло щипать чахлую растительность, жадно поглядывая на алую от заката воду. Их хозяева некоторое время  постояли невдалеке, угрюмо оглядываясь вокруг, затем Ниарбек тихо спросил:
-  Это точно произошло здесь, Петя?
Тот утвердительно кивнул и прошептал:
-  Да, вон русло ручья, где мы прятались...
 Затем, подойдя к озеру, он добавил:
-  Здравствуй, отец...
И низко поклонился. Ниарбек приблизился к брату, опустился на колени и зашептал молитвы. Лица их были не по-детски суровы, хотя  глаза блестели от слез...
На другой стороне озера беспокойно закричала выпь, совсем близко плеснула крупная рыба, и требовательно заржали лошади - пить!
Петр достал из-за пазухи наган, вынул из барабана патроны, крепко зажал их в кулаке и, подняв оружие вверх, сухо щелкнул бойком. Ниарбек тоже произвел этот выстрел-жест будущей мести...
Потом они долго смотрели на воду, поочередно возвращая револьверу патроны и, наконец, вернулись к лошадям.
-  Напоим их в ручье.
-  Да, здесь не будем...
За их спинами, закатное солнце медленно уходило с камня, на котором кто-то неумело выбил: «Андрей. 1906 - 1946 год».

                ***
Не тот был человек Саггар, чтобы прощать своеволие ученикам. Через пару дней после их приезда и под предлогом выбора новой, богатой травой поляны для ягнят, он приказал заседлать лошадей и следовать за ним.
До песчаной косы, что желтела меж двумя лазоревыми рукавами речки, они ехали молча – впереди Саггар, сзади, стремя в стремя, Петр с Ниарбеком.
-  О Вале думаешь, Петр?
-  А ты?
Вдруг, Саггар придержал своего тракена и, поравнявшись с ребятами, высказал одну из своих часто повторяемых им истин:
-  Наш хлеб - черный, соленый... Мы должны быть готовы ко всему и всегда!
Ученики никак не отреагировали на его мудрость, глядя то под ноги лошадям, то по сторонам, и тогда он, одновременно с кувырком вперед, выбил Петра из седла ногой, нанеся ему удар сапогом в затылок. Тот рухнул в воду, как подкошенный, а Саггар снова вскочил на коня и, не выпуская из рук луку, тут же пнул Ниарбека в низ голени – тот охнул от боли, упустил стремя, а беспощадный учитель, качнувшись вперед, стукнул  еще и локтем в голову. Ниарбек, взмахнув руками, выпал на песок.
Петр, увидев это, чайкой взлетел из воды в седло и резко выслал коня на Саггара, однако старик успел развернуть своего жеребца, уходя от тарана и, ухватившись за повод его лошади, завалил их в воду:
-  Щенки! Вас надо было бы прибить за неуважение к учителю, ну, да живите пока... Довольный уроком, Саггар хохоча помчался прочь.
Придя в себя, Ниарбек поймал своего коня и передразнил жестокого старика:
-  Хе-хе-хе! А мне не больно, баран седой! У нас приёмы не хуже, правда, Петр?
Тот выхватил из-за голенища камчу:
-  Конечно! Догоним?
-  Ну его... Поедем лучше за ягодой?
Петр вдруг уловил в голосе брата новые, не совсем понятные нотки... Он внимательно посмотрел на Ниарбека, разглядывающего свое изображение в воде, и понял: - Он тоже любит Валю! – Вслух же Петр бодро ответил:
-  Хорошо, давай за ягодой!..
И они помчались по мелководью к берегу.

Обрыв

Незаметно, месяцами прячась за боями и суровыми буднями юных кокпаристов, пришла их третья осень у Саггара. Подросшие, возмужавшие Петр и Ниарбек гнали однажды косяк лошадей на высокогорное пастбище-джале и любовались красно-желтой, а местами еще совершенно зеленой долиной:
-  Она похожа на праздничный женский чопан...
-  Нет, Петя, на жизнь! Вон там детство, а ниже уже зрелость...
 -  О, брат, да ты мудрец!
Тот ухватил его за пояс и дернул на себя, но Петр лишь чуть пошатнулся, и они задорно рассмеялись, довольные друг другом:
 -  Силен... 
-  Мужаю!
Постепенно долина начала скрываться в вечерней дымке тумана, краски ее почти пожухли, когда неожиданно заговорил угрюмо молчавший доселе Саггар:
-  Нас стали плохо встречать там, внизу...
Он ехал впереди, очень постаревший, покачивая белой, давно нестриженной копной волос, напоминавшей куст заснеженного перекати-поле:
-  Уйдем через перевал к богатым пастухам. С первыми холодами - хочу хороший кокпар. Нам не будет голодно зимой!
Петр и Ниарбек промолчали, - какая им разница? Совсем другие мысли владели теперь их головами, далекие от быта чувства волновали души...

                ***

Перемещение разбогатевшей тройки кокпаристов не осталось без постороннего внимания. Прячась за скальной грядой, ступенями уходящей к перевалу, наблюдал за соперниками Усенбай. Рядом, держа лошадей в поводу, замерли пятеро его джигитов. Они внимательно слушали хозяина.
-  Пусть уйдут подальше, до плато - я не хочу здесь стрельбы.
Слуги понятливо закивали.
Саггар резко обернулся на посторонний, металлический, как ему показалось звук и сдернул с плеча винтовку.
Петр удивился:
-  Что с ним?
Ниарбек незаметно оглянулся по сторонам:
-  Он, как зверь, что-то почувствовал...
Саггар, быстро петляя по тропе, догнал косяк и смешался с ним, прикрываясь этим разномастным живым щитом от возможного нападения.
Ниарбек, проследив его маневр, наклонился к Петру и шепнул:
-  Старик спрятался, - надо и нам быть наготове....
-  Ты тоже что-то почувствовал?
-  Возможно...
Так, сторожко они поднялись к живописному плато перед перевалом, перевитому речушками, спешащими в долину, и пошли берегом глубокой промоины. Незаметно следовали за кокпаристами и бойцы Усенбая...
Саггар часто, как от визга пули, припадал к холке коня и тревожно оборачивался...
Не выдержав, Ниарбек и Петр подъехали к нему:
-  Да, что с тобой, байке?
Тот глянул, как солнце кровавит водоем последними закатными лучами, и буркнул:
-  Надо остановиться и сменить лошадей...
Не успел Петр, в свою очередь, тоже что-то спросить, как от выстрела завалился вместе с конем в воду. Саггар метнулся с седла за ближайший камень, а Ниарбек скользнул по крупу своего жеребца следом за Петром и нырнул...
Больше не скрываясь от кокпаристов, показались сзади джигиты Усена и веером пошли в атаку. Саггар тут же выстрелил, выбив самого крупного из седла, и его лошадь, давая задки, помчалась к косяку киргиза. Тот молниеносно передернул затвор, хищно ощерился:
-  Мне нужны молодые кобылки!
И убил еще одного. Тогда напавшие галопом ушли за высокий гребень, опоясывающий плато и попытались обойти кокпаристов стороной, поминутно стреляя из каменных проломов, но Саггар бил слишком метко, для столь дерзкого маневра. Усенбай с джигитами был вынужден снова затаиться...
Ниарбек вынырнул возле брата и попытался вытащить Петра из-под убитого коня, - тот всей тушей придавил своего всадника к камню, - не удалось! Он срезал подпруги, стянул седло – бесполезно... Тогда он позвал Саггара, но тот не отозвался. Оставалось вновь и вновь раскачивать труп лошади, надеясь, что теченье и слизь на камне, в конце концов, отпустят узника. Петру все это доставляло страшную боль, - нога была явно сломана...
Усилия Ниарбека не остались незамеченными - пули стали свистеть совсем рядом, заставляя ребят все чаще уходить под воду... Однако, Саггару удалось уложить еще одного бандита, и огонь стих. Лишь тогда старик подполз к берегу и протянул Ниарбеку ремень винтовки:
-  Киргиз, хватайся, и быстро уходим к перевалу, пока еще есть время!
-  Только с Петром!
-  Сволочь!
Саггар стегнул его ремнем по шее и по-пластунски уполз обратно, к лошадям.
Петр почти потерял сознание, но, к счастью, веками подмываемый водой, камень все же чуть сдвинулся, и Ниарбеку удалось освободить ногу брата и вытащить его на берег, за валун.
Вдруг, снова зацокали рядом пули, и послышался издалека свистящий шепот Саггара:
-  Брось русского, шайтан, - мне одному не пробиться!
-  Заткнись, старая башка! - крикнул Ниарбек и тут, совсем близко, злым храпом перекрыла его ослабевший голос, лошадь Усенбая, - он мчался в их сторону, бросив поводья и часто стреляя на ходу.
Саггар прыгнул в седло, рыча от ярости на глупых учеников и напавших казахов, выскочил навстречу, навскидку выстрелил в старого врага, и тот рухнул в воду. Двое других, оставшихся в живых джигита, низко пригнувшись к холкам коней, унеслись вниз по мелководью.
Старик не стал тратить на них патроны. Хохоча, как безумный, он поймал лошадь Усенбая и поскакал к своему косяку.
Ниарбек осторожно выглянул из укрытия, - похоже бой кончился... Тогда он быстро  помог Петру лечь поперек седла и, придерживая брата, быстро пошел по тропе в горы.
      Раненный Усенбай, с трудом выбрался на берег, с ненавистью посмотрел им вслед и лег на спину в ожидании помощи из аула.

                ***

Ярко горел костер возле юрты Саггара, а сам он угрюмо наблюдал, как Ниарбек долго, осторожно прибинтовывает сплетенную из веток «шину»  к сломанному бедру Петра. Наконец, старик не выдержал:
-  Це, це... Бедро - не нога, русский долго не работник…
Ниарбек смолчал и стал накладывать другой «гипс» на поврежденную руку брата. Тогда Саггар подошел и склонился над раненым. Костер осветил его бронзовое, изуродованное шрамами лицо, он зло скрипнул зубами и встал:
-  Це, це, це... Ниарбек, кет!
Он махнул ему в сторону обрыва и отошел.
Ниарбек закончил операцию и приблизился к старику:
-  Что?
Саггар покряхтел, поискал слова и тихо сказал:
-  Русс не сможет больше биться, а у нас нет лишнего хлеба, - пусть он умрет, пока не вернулось сознание...
Ниарбек так сверкнул на него глазами, что тот потупился:
-  Киргиз, ему не надо жить калекой, пожалей брата...
-  Он выздоровеет!
- Пойми, ему не будет больно, он не чувствует пока...
Ниарбек с ненавистью смотрел на того, с кем делил хлеб-соль и смертельно рисковал на игрищах:
-  Я сказал - нет!
Старик взъярился:
-  Щенок! Я не спрашивал у тебя разрешения, я объяснял....
Хищно согнувшись, он вернулся к костру, поднял Петра и понес к обрыву. Ниарбек рванулся навстречу, повис у него на руке, но Саггар легко, как медведь молодую гончую, стряхнул его на камни и остановился на краю скалы:
-  Аллах, этот человек поломан, он нам больше не нужен, возьми его себе...
Раздался выстрел. Лицо сурового Саггара вдруг исказилось от мистического ужаса:
-  Аллах, ты караешь меня молнией?!
Он медленно опустился с Петром на колени, уронил голову ему на грудь и замер. Ниарбек быстро сунул револьвер отца за пояс, подхватил брата на руки и отнес к костру...

Одни...

Петр открыл глаза. Ниарбек сидел на краю пропасти, и над головой его нимбом завис красный диск солнца:
-  Ниарбек...
Брат резко повернулся
-  Тебе лучше?!
-  Да. Слушай, я, оказывается, весь забинтованный и мало что помню...
-  Ерунда, Петька, это же не первый твой перелом, а память вернется – я тебе сейчас расскажу, как ты храбро бился!
Тот улыбнулся в ответ и глянул на юрту:
-  А где Саггар, спит?
Ниарбек подошел к нему и присел рядом:
-  Нет. Он погнал своих кобылиц к Аллаху...
Петр, несмотря на некий туман в сознании, сразу все понял:
-  Ты убил его?!
Однако Ниарбек чуть отставал сейчас от реальности, как это часто бывало с ним после долгой молитвы, и вместо прямого ответа добавил к вышесказанному:
-  А кумыс на заре помогает жизни, брат, сейчас принесу.
Он встал и, прыгая с камня на камень, начал быстро спускаться вниз по тропе. Петр широко открытыми глазами смотрел на разливающийся по небу восходный поток красок жизни, и сильная дрожь все больше овладевала его телом...

                ***

И все же молодость быстро брала свое. Уже через каких-нибудь пару недель, побеждая воспаления, боли и бессонницу, Петр начал быстро выздоравливать. Каждое утро Ниарбек, осторожно взвалив брата на плечи, совершал с ним спуски к реке, и там, прямо возле поющего на все лады изумрудного потока, бережно опускал Петра на валун, ополаскивал ему лицо, голову, руки, плечи. Они радостно улыбались друг другу, солнцу, воде, всему миру...
-  Наверное, сверху мы похожи на камешки Ниарбек?
-  На орлов, Петя!
-  Я на мокрого, а ты на уставшего?
-  Э.., ты для меня пока очень легкий!
-  Аппетита нет...
-  Найдем! Сегодня очень вкусно буду тебя кормить!
Так, беспечно перекидываясь шутками, они проводили на берегу по несколько часов в день. Ниарбек, забавляя брата, то пытался поймать руками форель, то сделал у берега перетяжку из старой бараньей шкуры и уверял брата, что скоро в шерсти запутается столько песчинок золота, что ему понадобится помощь Петра, чтобы вытащить этот богатый улов из воды. Тот не верил в даровые сокровища, смеялся над его сказкой, и вечерами у костра, пока Ниарбек готовил ужин, начал осторожно тренировать ослабевшую руку, зажав в кулаке небольшой камень.
Ниарбек замечал, ободряюще подмигивал ему, бросая в казан щепотки соли, душистую травяную приправу, и приговаривал:
-  Как только ты поправишься, джигит, мы отвоюем тысячу лошадей и все кокпары кончатся! - Бойцы устанут нам отдавать призы, а речным золотом украсим наши седла.
-  Зачем?
Петр откладывал в сторону камень и критически рассматривал сильно похудевшую ногу:
-  Рука-то восстановится, но как бы не остаться хромым, брат...
Тот негодовал:
-  О чем ты? Хочешь, я наловлю тебе форели?
-  Нет. А скажи, у нас были когда-нибудь мамы? То есть, ты помнишь свою?..
-  Я помню только Алис-апа!
-  Но она не родная...
-  Я, брат, о более близких, чем Алис и наш отец, даже мечтать не хочу!
Так они впервые нарушили некий обет молчания, заговорив о прошлом: об их доме в долине, о жеребенке «Восток», начали вспоминать мельчайшие детали подготовки приезда Вали, колодец, печь во дворе отца, затронули и его гибель, но после этого надолго замолчали.
Петр провожал взглядом падающие звезды, Ниарбек заканчивал готовку, а вместо них стали перекликаться птицы, устраиваясь на ночлег, и зашелестел мелкий щебень, убегая вниз к реке...
Когда же, наконец, ужин был готов, Ниарбек торжественно объявлял: - К столу! - Наливал в пиалу бульон с  парой лучших кусков баранины и с поклоном добавлял:
-  Это волшебная пища и ты, Петя-оке, встанешь завтра на обе ноги!
Затем он пробовал сам, обжигался, яростно дул, остужая, и снова возвращался к прерванной беседе:
-  И зачем нам этот тысячный табун? Продадим его и поедем мстить за отца – ждите, гады!
Петр тоже яростно восклицал: - Ждите! - Но тут же сникал:
-  Без лошади я – хромой, Ниарбек...
-  А я - без тебя!
И оба смеялись, приступая к чудодейственному ужину. Причмокивая от удовольствия, они съедали первое блюдо, а позже, на второе, Ниарбек разогревал чай, и братья говорили, говорили, отхлебывая мелкими глоточками зеленый напиток:
-  Ты, главное, Петька, не грусти, а быстрей выздоравливай.
-  Хорошо. Мне только кажется, что мы очень скоро состаримся...
Ниарбек негодующе вздымал к небу руки:
-  О, Аллах! Зачем, Петька? Сначала мы купим себе жен!.. Сколько ты штук хочешь?
-  Три!
-  А я - девять!
-  А я - десять!
-  Ты что, Петя?.. Жены такие дуры! Саггар говорил, что это они свели всех богатуров в ад!
-  Ты застрелил Саггара?
-  Да.
-  Тогда у нас осталось четыре патрона...
-  Костер гаснет!
-  Да...
Они разворошили ветками угли, и сноп искр безвозвратно устремился к небу, как все, что им пришлось пережить.

                ***

Усенбай оправился от раны быстрее Петра. Обида на Саггара с его работниками начала так начала жечь его душу, что он перестал спокойно спать, сутками разыскивая становище кокпаристов. Наконец ему повезло, -  однажды, у реки он заметил Ниарбека...
И вот, его джигиты уже спешно седлают коней, опоясывают себя патронташами, клацают затворами винтовок...
Усенбай кружил среди них на горячей серой кобыле и подгонял, не больно хлопая по спинам камчой:
-  Сегодня мой день, не подведите!
Родственник его, толстый Нартай лишь смеялся в ответ:
-  Сейчас ночь, байке! И давай так – Саггар твой, а его мальчишек мне отдай...
-  Возьми, если не убежишь, как прошлый раз.
Молодые кокпаристы, глубоко нахлобучив шапки, чуть отъехали от костра, пряча язвительные улыбки, но Нартай заметил:
-  Да я их на цепь посажу!..
Усенбай изобразил на лице ужас, и молодежь, не выдержав, расхохоталась в голос:
-  Э, Нартай, на тебя эти волчата не станут работать.
-  Посмотрим!..
-  Не та у тебя хватка,...
-  Что?!
Усенбай оборвал перепалку:
-  А ну, поторопитесь, лентяи!
-  Уже готовы, байке!
И небольшой конный отряд ушел крупной рысью в ночь.

                ***
К сожалению, нога Петра заживала гораздо дольше, чем рука, к тому же перелом был настолько сложным, что только благодаря чуду и стараньям Ниарбека, обошлось без гангрены.
Вот и сегодня лежал Петр у костра на войлоке, а брат осторожно втирал в его ногу мумие и нараспев рассказывал:
-  Я был утром почти на вершине и собрал там мумие, - это волшебные слезы гор!
Петр удивился:
-  Ты меня лечишь слезами?
-  Э... Джигит, так старики говорят, - зато у тебя теперь все косточки окрепнут!
Он закончил целительство и прикрыл ногу брата овчиной. Петр поморщился:
-  Огнем горит! Ты что перцу добавил?
- Это, Петька, мой докторский секрет! Ты сейчас помаленьку ходишь, а когда побежишь, я тебе все тайны открою! Давай теперь будем летать?
-  Давай.
Ниарбек осторожно прилег рядом:
-  Все люди во сне летают...
-  Я полечу к отцу!
-  И я!
-  Только не засыпай без меня.
-  Хорошо.
Ниарбек подбросил в костер ветку, огненные искры взлетели к небу, и, казалось, еще ярче зажгли восточные звезды. Петр глубоко вздохнул:
-  Видал комету?
-  Да.
-  Ну, что летим, как она?
-  Летим, но только, чур, не падать!
Они закрыли глаза, и скоро сон, наверняка, унес их опять домой, к жеребенку, к отцу, потому что на губы обоих, нежной бабочкой прилетела и осталась улыбка...

                ***

Ярко светила луна и тенями, бесшумно поднимались к спящим джигиты Усенбая...
Нартай приблизился первым, и две его лапы удавками опустились на шеи ребят.
Ниарбек и Петр, в ужасе, открыли глаза. Нартай чуть ослабил хватку и расхохотался:
-  А, волчата, попались? Кокпар играть хочешь?..
Петр вонзил зубы в его кисть, и Нартай, взревев от боли, замахнулся, чтобы ударить его второй рукой по лицу, но тот двинул его локтем в шею и прокатился в овчине через костер к лошадям. Ниарбек кинулся, было, следом, отбиваясь от толстого казаха, но тот всей своей тушей навалился на него и завопил:
-  Держу! А второй звереныш уходит – ловите!
К нему подбежали еще двое бандитов, и втроем они быстро связали Ниарбека, а вот Петр был уже далеко...
Скользя вниз по склону, натыкаясь на камни, он с трудом сдерживал крик боли, - сверху же, сквозь пыль и кусты рвался вопль Нартая:
-  Стреляйте! На звук стреляйте!
Слуги Усенбая открыли беспорядочный огонь, но хозяин очень скоро остановил их:
-  Хватит палить! Он тут каждый камень знает. Султан, гони в стойбище их овец и лошадей.
-  Зор, байке!
Воры пинками погнали отару вниз по тропе, Усенбай поджег старую юрту Саггара, а покусанный, но радостный Нартай бросил Ниарбека поперек седла и, прихватив в поводу его жеребца, весело напевая, тронулся в обратный путь.

Первая кровь

Сильно хромая, Петр брел по мелководью реки, где был ранен слугами Усенбая, и искал винтовку. Мысль о том, что Ниарбек в неволе и с ним будут обращаться как с рабом, истомила душу. 
Он изредка нагибался, упрямо, со стоном приподнимал то зацепившийся за камень чопан, то шапку, затем нашел патронташ и, опоясавшись им, двинулся дальше – оружия пока не было...
У берега, в кустах, вертелся в яме, чей-то сапог. Петр зло усмехнулся и пробормотал:
- Прошлый раз твои джигиты, Усенбай, были менее храбрыми, чем сегодня ночью, - так драпали!..
Мелководье кончилось. Петр поплыл, осматривая каждый куст, часто нырял, но скоро, не выдержав холода, выбрался на берег. Тело бил озноб, раны взвыли от столь нежелательных пока купаний, а мышцы отказывались повиноваться. О костре он мог только мечтать, поэтому, растерев до красна травмированные руку и ногу, он пошел дальше.
Метров через двести показалось вздувшееся тело лошади. Петр узнал своего кокпарного бойца, убитого Усенбаем, и, стараясь не смотреть на него, попытался обойти стороной, но споткнулся и, вскрикнув от боли, рухнул в воду, успев, однако, заметить винтовку! Он всплыл, снова вылез на берег, стуча зубами от новой ледяной ванны, снял с себя рубаху, отжал ее и растер тело. Потом долго подбирался к оружию, не зная, как его вызволить из каменных объятий, чтобы опять не свалиться в речку, однако, наконец, изловчился и поддел за ремень цевья корягой. С трудом, выдернув винтовку, Петр, оглядел ее, поклацал еще не заржавевшим затвором и радостно рассмеялся:
- Ну, все, Ниарбек, я скоро буду, держись, братишка!..

                ***

Ниарбек сидел в стойбище возле одной из юрт, крепко привязанный к коновязи, и не замечал, как возле сновали женщины, то и дело ныряя под полог жилища с нашпигованными мясом, кишками барашка, лепешками и остро пахнувшей специями шурпой, – одно единственное чувство владело им - страх за Петра: что с ним, где он, как выживет без его помощи?..
А тот лежал недалеко от брата, на горбатом каменистом склоне, все видел, страдал, почти физически ощущая боль онемевших от веревки рук Ниарбека, и выжидал...
Нужен был какой-то особый момент, чтобы он, обессилевший от перехода, хромой, смог ударить по врагам наверняка.
Муки обоих продолжались еще час или больше, пока, наконец, из юрты не выполз на четвереньках, хохочущий и, явно, подвыпивший казах и не швырнул в Ниарбека обглоданной костью...
Петр, чуть не выдав себя, яростно клацнул затвором винтовки, прицелился, но следом за пьяным вышел Нартай и он сдержался...
Толстяк презрительно глянул на пьяного, расслабил на животе кушак, сыто рыгнул, достал нож и поиграл им перед лицом Ниарбека:
-  Хе-хе... Ну, что, пора ехать в клетку, волчонок!
Затем, он обрезал веревку и, кряхтя, подняв связанного, бросил его поперек седла. Петр снова прицелился...
Нартай, икая, скрутил бичовкой руки и ноги Ниарбека под животом молодой кобылки, вскарабкался на своего жеребца и, дернув лошадь с пленником за повод, порысил в сторону гор.
Петр опустил оружие. Руки задрожали, лоб покрылся испариной – он не смог выстрелить в человека!...
Пока он приходил в себя, обняв камень и отложив винтовку, Нартай ленивой рысцой процокал совсем рядом. Петр осторожно приподнял голову, и глаза его потемнели от бессильной ярости, – раньше, он бы в два прыжка настиг и свалил казаха наземь, но теперь, лишь до боли сжал цевье винтовки, и на глазах его выступили злые слезы...
К счастью, Ниарбек заметил брата и, тут же, вонзился зубами в бок лошади. Кобыла шарахнулась в сторону, вырвав повод из рук Нартая, и понеслась прочь. Толстяк завизжал от ярости, крутнулся на месте, вытянул своего коня камчой и поскакал следом. Несмотря на сложную ситуацию, в которой оказались и он, и Петр, Ниарбека разобрал хохот. Он крикнул казаху:
-  Бурдюк дырявый!
И вновь куснул лошадь за бок. Та совсем обезумела и помчалась, как на скачках.
Петр, увидев это, совсем пал духом – они уходят, а он без коня!
Из юрт вышли люди Усенбая и, глядя, на нелепые игры Нартая с пленником, уставились на них, смеясь и кроя глупца самыми обидными словами...
Что делать?.. Однако, уже через миг Петр нашел разумное решение и пальнул в воздух. Да, он себя обнаружил, но слуги трусливо попадали на землю, и это вдруг придало ему сил, - Петр выстрелил в Нартая, - промах!.. Толстяк же, неожиданно резво для своей массы, обернулся, сорвал с себя винтовку, и до Петра донеслись два хлопка, а пули раскрошили угол камня над головой...
После этого его разом оставили все сомнения и муки совести. Он смахнул пыль с лица, тщательно прицелился и плавно нажал на курок - Нартай мешком вывалился из седла! Его жеребец рванул к обезумевшей кобыле с Ниарбеком, та заметила и сбавила ход, а Петр тут же заковылял им наперерез в надежде, что она и вовсе остановится.
Ему оставалось пройти совсем немного, когда несколько джигитов, подгоняемые Усенбаем, помчались следом, ведя по Петру беглый огонь. Одна пуля обожгла лоб, и он, оскалясь от боли, выстрелил в ответ, - самый ближний из преследователей завис в седле, добивая раненную голову о камни... Остальные круто поменяли направление и поскакали за Ниарбеком.
Петр, увидев это, встал на одно колено и повел точный огонь по казахам...
      Ниарбек разгрыз, наконец, зубами поперечную бечевку и пытался теперь освободить руки...
Над Петром взвизгнули ответные пули, но он не поменял ни позиции, ни позы. Лицо его исказила жестокость, с рассеченного лба закапала кровь и, вскоре, еще два джигита Усенбая замертво пали наземь.
Ниарбек освободился от пут, сел в седло и, крикнув: - Братишка! - Помчался к нему, петляя меж камней и зависая то слева, то справа от лошади, спасаясь таким образом от свистящих вокруг пуль.
Петр так обрадовался, что забыв про боль,  скатился в расщелину и, нещадно хромая, побежал ему навстречу.
Вдруг Ниарбек беспомощно пал на шею кобыле, и она, тяжело дыша, встала, испуганно переминаясь с ноги на ногу.
Петр, понял... Он выполз из расщелины и, не обращая внимания на пальбу, пошел к лошади, успокаивая голосом, цокая языком и моля Бога, чтобы она не рванула прочь вместе с раненным братом, - кобылка дождалась! Он крепко взял ее под уздцы и быстро отвел за валун.
На горле Ниарбека пузырилась кровь, руки беспомощно повисли... Петр, охнув от страха за брата, осторожно снял его с седла, опустил на камни и услышал топот приближающейся погони:
-  Сейчас, братишка, потерпи, они мне ответят за твою боль!...
Он высунулся с противоположной стороны валуна и несколько раз выстрелил по бандитам – один завалился вместе с конем, другой взмахнул руками, но удержался и повернул к стойбищу.
Кобылка Нартая испуганно стригла ушами воздух, дрожала всем телом, подседая на задних ногах, но не пыталась уйти. Перезаряжая винтовку, Петр благодарно, будто хорошему человеку, улыбнулся ей, веря, что и впредь не подведет, не сбежит.
Ему удалось сбить еще одного всадника, и погоня, наконец, врассыпную пошла назад. Петр, не теряя времени, тут же, подвел лошадь к лежащему брату, а из-за валуна, будто и не было вокруг стрельбы, вышел, видно, прятавшийся неподалеку жеребец Нартая и положил подруге на взмыленную шею, голову.
Петр поразился такой верности:
-  Ниарбек, смотри, какая у нас парочка объявилась - жить хочется!
Тот попытался ответить, но раздался лишь хрип и кровавый пузырь беззвучно лопнул на его горле...
Петр ближе глянул на рану, дрогнул всем телом, рванул с своей рубахи рукав и приложил к отверстию. Затем, он бережно устроил Ниарбека в седле и, поддерживая, повлек лошадей по тропе в горы – каждая минута промедления могла стать для брата роковой!
               
                ***
И теперь Ниарбек, как недавно Петр, лежал на охапке травы, прикрытой куском войлока, с подушкой от седла под головой, а брат давил в ладонях ягоду облепихи, капая желтым ее соком на его горловую повязку:
-  Э, джигит, не печалься, - есть такие птицы...
В это время кобылка, с шумным выдохом, легла на поляне и стала забавно переваливаться с боку на бок, снимая с себя усталость. Жеребец, привязанный чомбуром к камню, всхрапнул и тихо призывно заржал.
Петр замер, хотя видел подобное сотни раз:
-  Видал, брат, - Любовь!..
Ниарбек понимающе глянул на него, и Петр смутился:
-  Да... Так вот, есть такие птицы: - орел, беркут, которые не поют от рождения, но их все уважают и боятся.
Ниарбек нарочито строго свел брови к переносице, мол, это обо мне, - продолжай! И глаза Петра засияли от радости:
-  Ага! Ты же такой сильный джигит! Скоро у тебя будет мощный голос, а если нет, ты только, вот так же, бровью поведи, я пойму и всех убью!..
Ниарбек от этого: - «Убью»! -  Крепко зажмурил глаза. Веселость Петра сменила паника, он заморгал, как от холодного лобового ветра, и душу, будто камнем, придавила тоска:
-  Что ты? Не надо, Ниарбек, я боюсь!
По смуглой щеке киргиза прокатилась слеза...
Петр бросил жмых облепихи на листья, вытер руки и лег рядом, обняв брата:
-  Забудь обо всем, Ниарбек, наши раны быстро затянутся, а главное, - не печалься! Скоро мы заседлаем наших скакунов, подучим их малость, и опять все призы будут нашими!
Ниарбек, не открывая глаз, скептически улыбнулся. Петр понял и задумался:
-  Да, с кобылкой это вряд ли...
Потом встрепенулся, будто нашел выход, и похвалил «нестроевую»:
-  Но ведь какая верная – не продадим! Придумаем, что-нибудь, а ее оставим для приплода, - не продадим!
Он глянул в сторону лошадей, ему на миг представилось, что это уже не пара, а целый косяк из десяти голов, и вдруг широко зевнул: - Надо же! - удивился сам себе Петр, вот так запросто, на смену всем чувствам, ярким воспоминаниям и бурным эмоциям, взял и пришел обычный мирный сон:
-  Ну и хорошо, ну и вот... - Пролепетал он, затем глубоко вздохнул и, четко произнеся, - Пора спать, братишка! - Заснул, осторожно обняв его.
Ниарбек, улыбаясь, послушал его ровное дыхание, полюбовался звездами и тоже погрузился в сон.

Запах железа

А когда Петр проснулся, на него смотрели: Усенбай, толстый милиционер и черное дуло нагана...
Казах улыбнулся ему как родному:
-  Не двигайся, сволочь!
Милиционер придавил Петра коленом, а Усенбай быстро связал ему бечевкой руки.
Затем, «слуга народа», не сводя мутных, заплывших жиром и пьянством глаз с пленника, сунул в кобуру наган, и устало спросил помощника:
-  Киргизенок сдох или без сознания?
Усенбай раздраженно воскликнул:
-  Какая нам разница?! Башлык сказал...
Он, впрочем, тут же осекся, смекнув, что сержанту может не понравиться такая фамильярность и, к тому же, арест-то произвел не Башлык, а вот этот, в пожеванной фуражке, и покаянно стукнул себя кулаком по голове:
-  Ох!.. Вы извините, - намучились мы с этими нарушителями! Так вот, ваш большой начальник сказал, что дети басмачей, - это не дети, а будущие враги народа! Их надо сажать в исправительные колонии и исправлять!
Милиционер важно кивнул:
-  Он прав.
Усенбай подхватил:
-  И очень хороший человек, - я его слушал на митинге! Выпейте еще кумысу, - высоко тут, в горах, плохо дышится с непривычки...
Он, с поклоном, протянул небольшой кожаный бурдюк, сержант взял, жадно присосался к трубке и долго пил, двигая вниз вверх кадыком-насосом:
-  Ух! Очень большое давление... А Башлык, он – бо-о-льшой человек!
Нартай охотно поддакнул:
- Очень! Но вот на этих двоих - кровь уважаемого Саггара и мирных пастухов нашего стойбища! Эти - убийцы, их уже не исправить!
Милиционер еще раз приложился к бурдюку и рыгнул:
-  Нет, мы всех исправим!
Петр скосил глаза на Ниарбека - брат по-прежнему оставался недвижим... И тут ему показалось, что он услышал не свой крик, а лишь его громкое эхо:
-  Хочу уме-реть!..
Будто перед кончиной, понеслись в сознании, сцены его короткой жизни: звенящий детскими голосами двор детдома, плачущая Валя, стреляющие на галопе бандиты, лицо убитого отца... Затем, с ревом зрителей и храпом лошадей, промчался Кокпар, блеснул волчий оскал Саггара, завалившегося на бок вместе с красавцем-арабом, первый приз и смеющийся Ниарбек...
В голове стало горячо, Усенбай скорчился и растаял в воздухе, а в руках у милиционера, вместо нагана, вдруг появился огромный кривой нож... Потом кинопленка воспоминаний вспыхнула желтым огнем и звуки голосов, ржание лошадей, слились в один тоскливый протяжный вой...

                ***

Кавалькада из медицинской повозки с вылинявшим крестом, двумя клячами в кривых оглоблях и парой верховых милиционеров по бокам, неспешно приблизилась к городской тюрьме Бешкека. Ворота ее с хрипом открылись, повозка с охраной въехала во двор, и восточная темница пополнилась еще двумя юными преступниками.

ЧАСТЬ  ВТОРАЯ

Встреча

И через долгих 15 лет, волей случая, или по иронии судьбы, из хриплых ворот той же тюрьмы, медленно вышли Петр и Ниарбек. Костюмы – темные, рубашки – белые, лица – суровые, а на них глубоко запавшие глаза мужчин лет сорока...
За спиной, в глубине двора, хлопнул на ветру, огромный транспарант: ЗАБУДЬ  ПРЕЖНЕЕ – ТЫ НУЖЕН РОДИНЕ!
Затем донесся лай собак, тоскливый прощальный гул голосов, но Петр и Ниарбек, не останавливаясь, не оборачиваясь, пошли прочь от всего этого, глотая горячий воздух свободы. Ворота тюрьмы закрылись. В глазок их, впрочем, тут же глянул один из охранников и удивился... Ему показалось, что фигуры этих бывших зэков стали почти прозрачными, и что идут они по выпуклому земному шару, между двумя рядами покосившихся домов...
Он отпрянул от ржавого отверстия и покрутил головой:
-  Я бы таких не выпустил!..
Другой согласно кивнул, но тоже глянул, - от домов отделилась женская фигура, приблизилась к освобожденным, они втроем обнялись и застыли...
Охранник захлопнул железкой дырку глазка и сплюнул:
-  Хе! Курва их встренула, курва...

                ***

И опять, как в детстве, затуманили голубые глаза Вали, слезы:
-  Мальчики, мальчики!..
Петр нежно погладил ее светло-русые волосы и прошептал:
-  Ну, что ты, Валя, мы ведь теперь навсегда вместе!
Ниарбеку показалось, будто на его ладонь капнула Валина слеза, и он крепко зажал ее в кулаке – цветок первой встречи... Валя, браво тряхнув белыми кудряшками, взяла братьев под руки и повлекла прочь от страшного прошлого:
-  Простите!.. Здесь недалеко чайхана, пойдемте быстрей, я хоть насмотрюсь на вас!
Петр глянул на Ниазбека:
-  А мы на тебя...

                ***

И вот, братья, полулежа на полосатых циновках чайханы, мелкими глотками пьют чай, над ними зеленым зонтом замерло под солнцем раскидистое дерево, за спиной шептал арык, а рядом сидела их Валя и, счастливо улыбаясь, ухаживала: то отломит по кусочку лепешки, то вновь наполнит их пиалы душистым зеленым чаем:
-  Вот, мои дорогие, чай – зеленый, конфеты – белые, а я счастливая!
Петр улыбнулся:
-  Чудесное меню в этой чайхане, сестренка!
Он пил, и ему казалось, что этот душистый напиток, будто волшебный эликсир, омолаживает душу. Туманом рассеивалась атмосфера вечного напряжения тюрьмы, уходили из памяти бесчисленные камеры наполненные людьми, горем и табачным дымом. Птичий гомон изганял собачий лай и лязганье затворов – рай!.. Петр благодарно улыбнулся Вале, осушил еще пиалушку и постарался навсегда запомнить этот аромат первого дня свободы.
За спиной раздался шорох, Петр и Ниарбек обернулись - это был мальчишка с дутаром. Валя торжестенно представила его:
-  Славный Мухамед – сын чайханщика и талант. Сейчас он вам кое-что споет...
Ниарбек, с шутливым поклоном, дал музыканту пару монет, тот поблагодарил, тихо затренькал, настраивая инструмент, а Петр, глядя на мальчишку, вдруг, некстати и не к месту, увидел их с Ниарбеком, отстаивающих свое достоинство в восточных тюрьмах. Их спасали лишь боевые навыки кокпара. Братья бились сначала с одногодками, затем сражались на каждой взрослой зоне или тюрьме, пуская в ход кулаки и заточки... Так, в навязанных поножовщинах, они «встали», говоря языком жаргона, и перешли в клан людей авторитетных. Несмотря на молодость, приобретя новые шрамы, репутацию отчаянных, Нирбек и Петр зажили новой, криминальной жизнью с ее жестокими законами и философией. Видения прошлого спалил испуганный возглас Вали:
-  Петя! Ой, милый, что с твоим лицом? Тот, от неожиданности, вздрогнул:
-  Не понял...
-  Оно жестокое!..
Петр шутовски закрыл его ладонью, пытаясь сменил на маску смеющегося клоуна, но фокус, видно, не получился.
-  Что-то неприятное, наверное, вспомнилось, сестренка, - не стал врать Петр и потупился... 
Выручил Мухамедка, - он, наконец, запел, и сердца братьев дрогнули, - это была их песня про двух друзей, что шли под дождем и просто радовались жизни! Сколько раз Ниарбек и Петр напевали ее в горах, то бросая лошадей в галоп, то переходя на шаг и думая лишь о Вале!
Глаза Петра засияли:
-  Вот так сюрприз, сестренка! Откуда ты  ее знаешь?..
Валя строго посмотрела на него и покачала головой:
-  Ай-ай ай! Какая короткая у мальчиков память, - ведь вы же напевали ее, когда приезжали в детдом.
Петр глянул на Ниарбека и рассмеялся:
-  Да? Но мы тогда ни то что петь, а рассказать-то ничего толком не могли, - ты же такая хрупкая была, все плакала...
Ниарбек, что-то быстро показал брату на пальцах и тот перевел:
-  Именно! Лишь про колхоз тебе и врали!..
Валя опустила глаза:
-  Когда вы на ночь поили своих злых коней, то точно ее напевали, и мне очень хотелось думать, что для меня...
Петр сделал вид, что вспомнил, ласково поблагодарил ее и неуклюже попытался снять эту грусть детства:
-  Так может, чайхану купим? Я научусь играть на дутаре, ты, Валя, готовить хороший плов...
Ниарбек весело улыбнулся и жестами поддержал. Петр снова перевел:
-  А Ниарбек обещает заново научиться петь. Вот так потихоньку и доживем...
Он чокнулся с братом пиалушками, потянулся, было, и к Валиной, но девушка прикрыла  ее ладошкой:
-  Мальчики, как я испугалась! Срок закончился, а вас еще целый год катали по городам, чтобы снова вернуть в Бишкек – какая подлость!
Петр попытался остаться веселым:
-  Тут, Валечка, либо восточная шутка, либо Родина не хотела отпускать опытных специалистов!
В глазах ее снова блеснули слезы, и Ниарбек тут же, отставив пиалу, подсел к ней, обнял и начал тихо покачивать из стороны в сторону, будто баюкая и ее, и прошлое...
Петр помолчал, недоумевая, почему их первая встреча, эта сбывшаяся, наконец, мечта, может вот так неожиданно менять тональность, потом повертел меж пальцев очередную монетку, как это делают фокусники, или другие специалисты для разминки, отдал ее мальчишке, - тот поклонился и ушел:
-  Прости, Валечка, я, очевидно, не скоро научусь шутить. Давай о тебе: - где теперь живешь-работаешь, что любишь?
Ниарбек быстро выложил на салфетке конфетное сердце, и лицо Вали осветилось улыбкой:
-  Вас люблю! Живу в Москве, снимаю комнату, скоро стану шеф-поваром, а когда приедем ко мне, сделаю вам сибирские пельмени и плов!
Ниарбек и Петр обменялись быстрыми взглядами:
-  Вкуснота! Но, видишь ли, сестренка, Ниарбек сейчас не сможет поехать...
Она широко открыла глаза и, будто, задохнулась на миг от услышанного:
-  Как?! Он останется здесь один? Разве это возможно, Петя?..
Тот не ожидал подобной реакции:
-  Ну... Не стоит так волноваться, есть верные люди, которые ему помогут, к тому же, это временно...
Валя, вдруг, встала на колени и умоляюще прижала к груди ладони:
-  Надо порвать с этим миром! Преступники - не люди!
Лоб Петра покрылся бисером пота, - Что делать? - Мука, а не разговор! Разборки с сокамерниками и даже сходки авторитетов, где решались судьбы, показались ему теперь намного проще... Что делать? Рядом трепетала душа в плоти, его любимая женщина, а он не находил мирных верных слов:
-  Мы тоже преступники, Валя...
Она возмутилась:
-  Вы - нет!
Петр не выдержал, встал и сделал небольшой круг по полянке:
-  По крайней мере, тебе надо как-то понять совсем непростую вещь, - мы слишком долго жили по их законам...
-  Неужели вы освободились, чтобы мстить?!
Петр тяжело вздохнул и снова присел на лежанку:
-  Нет, Валя, конечно же, нет.
Она наклонилась к нему, и ее голубые глаза засветились так близко, так пронзительно, что он прикрыл свои...
-  Неправда, Петр! Как же это страшно - ведь даже Великая Отечественная не научила людей прощать…
Ниарбек, спасая брата, тронул ее за плечо и ребром ладони разделил конфетное сердце на три части. Валя осторожно сложила их воедино. Между арыком и небом серой паутиной повисла пауза...
И снова Петр долго, мучительно подыскивал слова:
-  Оставим большое - большим событиям, сестренка, а сейчас пойми, - нам необходимо временно разъехаться по разным городам, временно...
-  Но, как же я, любимые мои?
-  Ты поедешь в Москву.
Ниарбек поднялся, подошел к арыку и ополоснул холодной водой лицо. Петр понял, что лучше быстрей уйти от дерев и воды, где мысли и чувства почему-то не дают всем покоя. Он достал из кармана купюру, прижал ее пиалой к циновке и, вставая, подал Вале руку:
-  Мы вышли, чтобы навсегда остаться с тобой, чтобы ты была счастлива, но у мужчин существуют маленькие тайны, которые они когда-нибудь с радостью, открывают. Помнишь, как говорила тебе Алис-апа?
Валя поднялась с циновки, поправила волосы и тяжело вздохнула:
-  Я помню, как вы пропали, мои милые!..
-  Но ведь ненадолго, правда?
-  Что?!
Ниарбек сорвал белую розу и укоряюще покачал головой. Петр облегченно рассмеялся:
-  Перевожу: это ты - красивая, но колючая!
-  Я?!
Ниарбек кивнул и отдал ей цветок. Валя взяла и долго умоляюще смотрела то на одного, то на другого:
-  Не сердитесь на меня - я была так несдержанна – устала...
Потом она взяла их под руки и вприпрыжку, извиняюще взглядывая то на одного, то на другого, повела в центр города.

                ***

Вокруг звенела голосами детей и пела клаксонами автомобилей жизнь, спешил по делам работный люд, и братья радостно впитывали эти новые звуки, изгоняя из душ тоску камер.
       Перед подвальчиком с вывеской «Фотография» Петр остановился и предложил сделать памятный снимок в честь встречи. Валя с Ниарбеком охотно согласились. Они спустились по ступенькам, и внизу, в маленькой комнатке с примитивным рисунком заснеженной горы во всю стену, их приветливо встретил пожилой киргиз:
-  Салям алейкум, товарищи!
-  Алейкум ассалям, байке.
-  Попрошу встать перед аппаратом...
Скрывая улыбки, они повиновались. Фотограф задумчиво посмотрел на них, представляя, очевидно, будущий кадр, затем попросил сдвинуться немного правей, левей и спросил:
-  Может, хотите присесть? Девушка ручку на плечо положит...
Петр за всех ответил:
-  Нет, байке, спасибо.
И тот приступил к делу. Старик чуть раздвинул деревянные ноги аппарата, чтобы усилить эффект высоты фоновой горы, эдак прижмурил глаз, как перед стрельбой, затем юркнул за фотоящик, прикрыл голову черной материей и заговорчески прошептал:
-  Внимание, птички не будет, но попро-шу веселья на лицах...
В этом, впрочем, не было необходимости, так как клиенты, наблюдая за ним,  улыбались уже с входа. Через миг магнитная вспышка завершила приготовления - незабываемый день их жизни был запечатлен.
Они поблагодарили мастера, потом Петр спросил:
-  Байке, а не найдутся ли у вас лист бумаги и карандаш?
Киргиз обиделся:
-  Конечно! Это художественное ателье, если вы заметили...
Он сунул руку в картонную коробку и достал пожелтевший клочок бумаги с огрызком карандаша. Петр поблагодарил и начал осторожно выводить каждую букву, чтобы не проткнуть ветхий пергамент.
На выходе он отдал старику записку и пару ассигнаций:
-  Байке, мы уезжаем, перешли, пожалуйста, фотографии на этот адрес.
Тот, с удовольствием, хрустнул купюрами и гордо произнес:
-  Все сделаю!
Они раскланялись, и киргиз проводил щедрых клиентов до двери.
На улице, Ниарбек вопросительно посмотрел на брата.... Тот ответил:
-  Детдом "Красная Киргизия", Григорян Алисе.
Затем тихо добавил:
-  Как бы я мечтал, чтобы никогда и никто не рассказал Вале о наших побегах, делах на воле и буднях на зонах Родины...
                ***

Вечером на вокзале, стоя у первого вагона и, время от времени скрываясь в белых клубах паровозного пара, Петр и Валя прощались с Ниарбеком. Она, по-прежнему, недоумевала:
-  Мальчики, ну что за спешка?..
Они отмалчивались, но когда пронзительно спел отправление поезда свисток дежурного, Петр шепнул Вале:
-  Это бегство, сестричка. Мы тоже через час уедем с тобой в ближайший город, а уже оттуда в Москву. Прости, но я должен сказать Ниабеку пару слов...
-  Опять?!
-  Да. Но больше никогда не будет тайн – верь!
-  Петя, Петечка, что же они с вами сотворили подлецы!..
Валя крепко обняла Ниарбека, долго целовала в щеки, в лоб, он смущенно поглядывал на брата, а тот, потупив глаза, улыбался...
Наконец, поезд медленно тронулся. Ниарбек бережно отстранил Валю и вскочил на подножку. Петр быстрым взглядом окинул перрон, догнал вагон и схватился за поручень
-  Ниарбек, прошу, - ищи Тургунбека, но без меня ничего не предпринимай и не задерживайся в Азии. Помни, – Лунь уже старик и надо успеть... А сюда мы скоро вернемся!
Ниарбек согласно кивнув, крепко сжал его руку... Поезд набирал ход, и Петр отпустил поручень:
-  Брат, адрес сообщу, как договорились, сразу ответь мне и до скорой встречи!
Ниарбек махнул им и скрылся в вагоне. Петр еще раз и очень внимательно осмотрел перрон с провожающими, взял Валю под руку и быстро увел ее в здание вокзала.

Москва

В Марьиной роще, в криминальном оазисе столицы, в небольшом саду, за столом, скрытым от посторонних глаз кустами смородины, сидели Петр и пожилой человек с длинными вислыми усами и большим казацким чубом. Он весело поглядывал на гостя и морщинистыми, татуированными пальцами осторожно ломал свежеиспеченный хлеб:
-  На-ка попробуй...
Петр взял и с удовольствием пожевал хрустящую корочку каравая:
-  Никогда не ел подобного, Евгений Артемович!
Тот довольно хмыкнул, тоже съел кусочек и широко повел вокруг себя рукой:
-  Ну, а как тебе моя «зеленая зона», люба ли?..
-  Хороша! А где сестра-то?..
Казак гордо откинулся на спинку стула:
-  Чуешь запах? Сейчас она нам цацки какие-то к обеду допечет и придет.
-  Неловко мне, Артемыч, ты бы попридержал ее...
-  Забудь! Ох, и смешная она стала, - кроме магазина никуда не ходит - все садик, да огородик…
Петр сыпанул щепотку соли на остаток корочки и серьезно глянул на него:
-  Могу понять...
Тот рассмеялся:
-  Да не можешь – она ж за политику сидела! Ты жуй, Петя, жуй! Я думаешь отдыхаю тут? Нет, дорогой, спорю с Анной с утра до вечера. У ней, вишь ли, какая-то своя правда осталась...
Тут он замолчал, так как из дома вышла статная женщина лет пятидесяти, с красивым платком на плечах и с горкой пирожков на подносе.
Петр встал:
-  Анна Артемовна...
-  Сядь, Петр! Не бабка - справлюсь!
Казак смахнул в ладонь хлебные крошки:
-  Эх, Аня, сколько ж тебя поправлять?
"При - сядь", надо говорить, политик ты мой!
Анна подошла и поставила поднос на покрытый расшитой скатертью, стол:
-  Это я так говорю, Женя, чтобы вы никогда больше не "присели" лет эдак на несколько!..
Брат, блеснув золотой фиксой, отправил крошки в рот:
-  Та кому мы нужны? У нас с Петром теперь только хозяйство в голове: - цветы, огурчики соленые...
Анна, укоризненно покачав головой, подвинула к гостю блюдо с грибами:
-  Петро, это кому же я закуски готовила? Аль корочки вкусней?
Тот улыбнулся:
-  Вас ждали, а хлеб замечательный!
-  Спасибо, но теперь пробуйте мои солености...
Она степенно опустилась на табурет и строго глянула на брата:
-  Что ты там, милок, про цветочки-огурчики рассказывал? Петя, ведь товарищ ваш, ни одной грядки этой весной не вскопал!
Казак недовольно заерзал на стуле:
-  Вот те на, сестра?! Так ты ж сама не позволила...
-  А тебе же руки ревматизм выкручивал, "медвежатник"!
Евгений Артемович не сразу нашелся что ответить, поэтому взял бутылку, ударом ладони по донышку вышиб из нее пробку и стал разливать водку по граненым стопкам:
-  Анна, не тронь профессию, а то я по большевикам пройдусь!..
Та рассмеялась, и ямочки на щеках необыкновенно украсили ее смуглое лицо:
-  Ты, брат, больше сейфы изучал, где уж тебе...
Казак хитро подмигнул Петру и взял стопку:
-  Ладно, ладно, но сейчас-то я «Правду» выписываю?
-  Конечно, а читаю я.
-  Оп-па, оп-па, ну все! Петро, спасай неграмотного.
Тот медленно, как-то даже торжественно поднял рюмку:
-  Евгений Артемович мне столько хорошего рассказывал о вас, Анна Артемовна!
Она повела плечами и шелковый платок, блеснув, скользнул к локтям:
-  Пей, Петр, водка греется! Жарко сегодня, чуешь, Женя?
Тот охотно откликнулся:
-  Чую, Аня, твое здоровье, милая!
Петр с поклоном присоединился к тосту. Они чокнулись с казаком, глядя друг другу в глаза и, как бы без слов добавляя: - И за Свободу! - Потом залпом выпили.
Потом Петр, нахваливая хозяйку, попробовал и грибочки домашнего посолу и огурцы, а когда казак налил еще по одной, встал:
-  Хорошо как! Спасибо за встречу, - я у вас, как дома...
Евгений тоже встал:
-  Петро, а мы тебе и личный дом
присмотрели, недорого, к тому ж недалеко от нас, - купим?
Глаза Петра засияли от счастья:
-  Конечно, Евгений Артемович! Вале его подарю, - у нее своего никогда не было...
Казак выпил, хлопнул стопкой о стол и обнял сестру, гордо глядя на товарища:
-  От же человек! А, Аня? - "Вале подарю!"
Чуб его пал на щеку, закрыв пол лица:
-  Сердце аж дрогнуло! - Сначала Вале...
Петр улыбнулся:
-  Конечно!
Артемыч картинно, двумя пальцами, снова накинул Анне платок на плечи и шутливо скомандовал:
-  А ну, сестра, неси-ка ему наши подарки!
Анна кивнула и быстро пошла к дому.
Петр понял:
-  Зачем, Евгений Артемович? У меня здесь должников хватает...
Тот подсел поближе:
-  Это ясно - твой авторитет, твои дела, но... Я – вор, Петро, то есть, учитель! Молодые босяки должны знать, кто вышел на волю и как их надо встречать! Ты не отказывайся – закон! Пока мы живы – так и будет!
Петр помолчал, подыскивая слова:
-  В законе живу... Однако, я начал жизнь кокпаристом и хотел бы, после известного вам дела, вернуться в Азию и закончить ее так же. Ниарбек пишет, что ставки сейчас большие, и вряд ли я пополню столичные ряды воров в законе, но за внимание огромное спасибо.
Казак закусил длинный ус, снова наполнил маленькие граненые стаканы и передразнил его:
-  Спасибо за вни-ма-ние! Дюже скромен ты, Петро, - так прокурору только говорят, когда он немного просит...
Бывшие зэки рассмеялись и выпили.
      На крыльце дома показалась Анна с небольшим чемоданчиком-балеткой в руке. Казак шепнул:
-  К денежкам и новость у меня имеется, это насчет твоих московских планов...
Лицо Петра вмиг посуровело, осунулось и лезвием бритвы блеснули прищуренные глаза:
-  Неужели...
-  Да! Подтвердилось, Петр, - Лунь здесь, в столице.

Поиск

Несмотря на дождь, на московском ипподроме заканчивался очередной заезд. 
Разномастная кавалькада уже входила в последний, перед финишной прямой, вираж, храпящие, с пеной на губах и боках, кони начали перестраиваться под беспощадными хлыстами заляпанных грязью жокеев, и взревели трибуны...
Все быстрей и быстрей замелькали ноги лошадей, запылали глаза алчущих выигрыша зрителей, перекосились от азарта и крика лица, а богато одетые женщины, зажали уши от невообразимого гвалта, с усмешкой поглядывая на своих кавалеров.
И вот - финиш! Над трибунами, вороньим гвалтом понеслась  ругань проигравших, и вспыхнули даже потасовки. В группе немолодых уже людей, толстый мужчина в шляпе сбил с ног рыжего парня и крикнул:
-  Я тебя, падло, пришью за такие сведения!
Тот, пытаясь встать, было захрипел: -  С жокеями  разбирайся!.. - Но был добит ударом ботинка и смолк.
Старички, сидящие чуть выше, хихикали, глядя на дураков, и незаметно выплачивали друг другу пари.
Авторитетные же, люди расположились над трибунами в застекленном кафе. С виду они вели себя пристойно: положив на столы бинокли, спокойно потягивали коньяк, отсылали "шестерок" в кассы, делать ставки на новый заезд, хотя здесь-то и шла самая крупная игра...
За одним из столиков спокойно наблюдал этот шабаш Петр. Он поглядывал и на поле, где пошла проводка новой группы заезда, и на лица боксеров-пенсионеров с перебитыми носами, но особое внимание уделял неприметным старикам под черными зонтиками, выходящим на трибуны лишь перед самым финалом и тут же скрывающимся...
Петр тоже не остался незамеченным. Один из посыльных по кличке «Липа», вернувшись к столу своего шефа, шепнул в уродливый остаток его уха:
-  Сергей Викторович, «Медведь» откинулся!
Вор «Рябый» взял рюмку и так же тихо спросил:
-  Какой стол?..
-  Крайний справа.
Рябый налил себе еще коньяку и залпом выпил:
-  Липа, в машину – на сегодня завязываем!
Тот быстро пошел к выходу.
Петр краем глаза заметил проявленное к нему любопытство, отложил бинокль, повернулся и в упор посмотрел на Рябого. Вор тут же встал и подошел к его столу:
-  Вы позволите?..
Петр промолчал, и тот сменил тон:
-  Здравствуйте, Петр Андреевич!
Но ответа не последовало, и Рябый недовольно скривился, отчего остаток его уха и вовсе сдвинулся к затылку:
-  Я поздороваться...
Петр снова взял в руки бинокль:
-  Поздоровался? Должок отдашь через «Казака», - срок три дня.
Рябый оглянулся на своих и кивнул им на выход. Трое громил встали, шумно двинув стульями, и пошли к двери. Их шеф взял себя в руки и даже изобразил улыбку:
-  Сейчас я в минусе…
-  Странно, ведь в Госбанке на Кузнецком мосту у тебя большой плюс.
Вор каннибалом глянул на шею собеседника, и рожа его покраснела от злости:
-  Ладно, все сделаю правильно. Может, чем могу помочь?..
Петр удивился:
-  Ты?!.
Рябый скрипнул зубами:
 -  До свидания...
Петр молча посмотрел в бинокль – новая группа  всадников стартовала под рев трибун.
Вор, так и не услышав ни «здравствуй ни прощай», в ярости вышел. Петр еще раз внимательно оглядел трибуны, потом жестом подозвал официанта, расплатился и тоже покинул кафе.

                ***

Пересекая площадь перед ипподромом, он оглянулся, полюбовался на конные статуи, символ этого азартного заведения, затем подошел к своей шоколадного цвета «Победе», открыл дверь и сел в машину. Снимая с шеи галстук, он вдруг заметил в зеркале заднего обзора медленно движущийся в его сторону черный «ЗИМ»...
Петр незаметно вынул из бардачка пистолет, положил на сиденье, прикрыл газетой и, заведя двигатель, резко сдал назад, навстречу лимузину. Тот, свистнув по мокрому асфальту колесами, принял в сторону и сразу умчался к выезду со стоянки – в окне его мелькнула злая рожа Рябого.
Петр остановился, еще некоторое время поразглядывал в зеркало другие машины, затем убрал оружие и медленно тронулся с места.

                Азия

В гуще всадников, среди ржания лошадей, воплей раненых, глухих
ударов плетьми по телу, снова сражался за победу Ниарбек. Уже бровь его была рассечена, кровь заливала глаз, и рот исказил беззвучный крик ярости, а Кокпар только набирал силу...
Вот немолодой опытный боец попытался вырвать у Ниарбека тушку козла, к тому же, два юных горячих джигита прикрытия насели с боков...
Ниарбек отбивался плетью, конь его кусал нападающих, отчаянно лягал их лошадей, в итоге, один из джигитов выпал из седла, другой, в отместку, попытался ударить Ниарбека камчой по лицу, но тот уклонился, поднял своего коня на «свечу», выбил противника из седла и набросился на матерого... Как когда-то Саггар, он сделал соскок с коня кувырком вперед, ударил игрока пяткой по голове! - Тот охнул, выпустил из рук тушку козла и завалился на шею своего жеребца. Ниарбек же, снова взлетел в седло, саданул еще одного кокпариста локтем в грудь, подхватил кокпар  и поскакал к краю поля...
Однако, верховая орава перегруппировалась перед решительным броском и кинулась в погоню. Несмотря на только что виденную молниеносную расправу киргиза с их бойцами, противники совершили ошибку, пустив впереди всех, отчаянного молодого парня на самой быстроногой лошади. Он, на полном скаку, прыгнул с седла на Ниарбека, промахнулся  и пал под ноги своих же... Скорость преследователи развили максимальную, поэтому обойти живое препятствие не удалось, и образовалась общая свалка...
Ниазбек, воспользовавшись этим, сразу же умчался к краю игрового  поля, бросил тушку козла в очерченный круг, и на окровавленных губах его беззвучно затрепетало слово «Победа!».

                ***

Ну, а потом, – кому призы, а кому обида... Бродили по кругу расседланные,  разгоряченные игрой лошади, зло кричала друг на друга, разбившаяся на группы орава проигравших, и негодовали старейшины – нельзя превращать праздник в собачью свару!
       Ниарбек сидел в стороне на камне, и незнакомый старик, пытаясь остановить кровь заливающую его лице, упрямо прикладывал к ранам на голове то траву, то мумие:
-  Так, как ты, бьются теперь немногие... Тебе, сынок, лучше уехать выше, в горы, - теперешние власти не любят старых традиций - слепцы! Да, бывает, что джигиты гибнут, - Кокпар жестокая игра, но дети смотрят и становятся мужчинами!
Ниарбек благодарно прижал руку к сердцу, губами благодаря старика за помощь и совет, а тот сокрушенно покачал в ответ головой:
-  Если бы ты знал, как мне жаль, что ты не сможешь передать своему отцу мои слова: - «Его сын - настоящий джигит»!
Ниарбек встал, обнял его, отвязал от сухого куста повод выигранной кобылки и, с поклоном, отдал старику. Затем, он вскочил на своего коня и порысил по едва заметной тропе вверх, в горы.
Толпа кокпаристов медленно обступила нищего аксакала, удивленно глядя то на него, то вслед Ниазбеку... Старик же, упреждая вопросы и возможные упреки, гордо подняв голову, увел с поля красавицу-лошадь.

Астория

В глубине двора, напротив входа в ресторан «Астория», сидели в машине Петр и Валя. Она заметно волновалась:
-  Вот тут я и работаю, Петя...
-  Поздравляю!
Он внимательно разглядывал входящих в заведение:
-  «Астория» - красивый ресторан...
Девушка воодушевилась:
-  А внутри – просто музей!
- Да? Обязательно посмотрю.
Он повернулся к Вале, и она гордо выпрямилась:
- Ты меня так приодел, что девочки на кухню не пустят.
Петр рассмеялся:
-  Я и себя не обидел.
-  А на какие деньги, Петя?..
Он спокойно посмотрел ей в глаза:
-  На чистые, сестренка, будь уверена.
Валя ласково погладила его плечо:
- Ну, ладно... Ты всегда так задорно смеешься, будто и не было этой страшной молодости...
-  Конечно! Мы же решили жить по-новому?
-  Да. Мне очень нравится твоя добротная «тройка» - славный такой костюм с жилетом, как у некоторых наших клиентов, жаль только, что ты галстуки редко носишь.
-  Привыкну. Я тебя в окно-то увижу?
-  Нет, окна кухни во двор выходят.
-  Мрачновато, наверное?
Она, погрустнела:
-  История ресторана тоже невеселая, но романтичная, хочешь, расскажу?
- Конечно.
Валя вздохнула и опустила голову, так будто чужая печаль касалась лично ее:
-  Филиппов, бывший владелец этого дома, – тут и булочная его, и гостиница, полюбил однажды молодую девушку, хотя сам был уже в возрасте. И вдруг, она скоропостижно скончалась. Он так переживал, так страдал!..
Чужая, давняя боль изменила цвет ее лица. Петру даже показалось, что и волосы любимой потемнели:
-  Действительно невеселая история…
Валя махнула рукой в сторону здания:
- Очень! В ее честь он и построил на первом этаже ресторан. Знаешь, говорят, что долгое время Филиппов ужинал, обедал в полном одиночестве...
Петр наклонился вперед и прищурился, - его привлекла пара входящих в «Асторию» старичков. Валя удивленно проследила за его взглядом:
-  Ты слушаешь, Петя?..
Тот повернулся:
-  Конечно!
- Тогда не отвлекайся.
-  Извини.
- Так и быть... А в зале до сих пор очень красиво: - люстры, лепнина, кабинки отдельные, колонны с кариатидами, - это такие полуобнаженные женщины, поддерживающие потолок, они из греческой мифологии, но на потолке позолоченные крышки – печально... Говорят, что это крышки гроба. Ты от меня не устал?
-  Нет, нет! Такая история... А скажи, что тут за публика собирается?
Валя приоткрыла дверь машины и с удовольствием вдохнула свежий вечерний воздух:
-  Особая – век бы ее не видеть! - Игроки, ворье, дельцы всякие... Мое дело, конечно, кухня! Ну, ладно... Ты, значит, за мной заедешь попозже?
Петр спохватился:
-  Да! То есть, возможно, я и не уеду... Совершенно забыл, сестричка, - ведь у меня встреча в «Астории».
-  Как?!
-  Не волнуйся, придет очень приличный человек.
-  Правда? Тогда представлю и его, и тебя нашей директрисе. Она - хорошая! Столько мне помогала...
Петр поискал слова:
-  Обязательно представишь, Валюша, но не теперь...
-  Почему?
-  Ну... Устроюсь работать, сменю как-то биографию...
Она ободряюще улыбнулась ему:
-  Не волнуйся! Я же говорила ей, что вы строили в Азии завод...
Петр отрицательно покачал головой:
-  И все-таки... За мною срок, к тому же директора ресторанов - люди особые, информированные... В общем, нельзя, чтобы наше с Ниазбеком прошлое тебе навредило.
- О чем ты?!
- О безопасности. Поверь мне, Валя, пока надо оставить все, как есть.
Она твердо ответила:
-  Хорошо.
Ее интонация насторожила Петра. Что с ней происходит? Может, стоит поменять место работы? Хотя, этот разговор, скорее всего, бесплодный, - она либо смолчит в ответ, либо вот так же просто скажет, как отрежет – нет!
-  Не обижайся, Валечка.
-  Не буду.
-  До встречи?
-  До поздней встречи, Петенька!
Она неожиданно рассмеялась и разом сняла тяжесть беседы.
Валя вышла из машины, кокетливо помахала ему, повертелась перед ним, как девчонка перед зеркалом, показывая насколько ей нравятся подаренные вещи и, оглядываясь, направилась к «Астории».
Петр подождал пока она войдет вовнутрь здания, затем, припарковал машину, закрыл двери на ключ, незаметно огляделся по сторонам и тоже направился к ресторану.

Царевич

Войдя в «Асторию», Петр дал бородатому швейцару «на чай» и поднялся по ступенькам в зал. Расссматривая его трехметровые окна, сцену для оркестра, отдельные кабинеты, кариатиды, позолоченную лепнину потолка, он приблизился к столику метрдотеля.
Пятидесятилетняя красавица вопросительно подняла на него томные карие глаза:
-  Слушаю...
-  Добрый вечер, Муза Игнатьевна.
Она мельком глянула на его дорогой костюм, на мужественное лицо:
-  Откуда вы знаете мое имя, товарищ?
Петр искренне удивился:
-  Кто не знает Музу Климову, не знает Москву...
И в подтверждение сказанного, личной визиткой сунул под ее рабочий журнал несколько крупных ассигнаций.
Муза скромно склонила голову на бок:
-  Надеюсь, вы будете у нас частым гостем?..
Петр кивнул и положил еще пару ассигнаций. Она плавным движением убрала журнал в ящичек стола:
-  Итак?..
Петр слегка отступил назад:
-  Разрешите представиться - Григорий.
Муза кокетливо улыбнулась, блеснув золотой фиксой.
-  Что же... Будем знакомы. Где бы вы хотели поужинать?
-  В кабинете, подальше от музыки и поближе к вам, а  в следующий раз я позвоню заранее…
-  Хорошо.
Муза властным жестом подозвала официанта:
-  Пулепов, проводите товарища в первый  кабинет, а пока....
-  Слушаюсь!
Официант понял, отступил спиной, как от королевы, затем, крутнувшись на каблуках, убежал на кухню.
Муза лебедем выгнула шею с жемчужной ниткой:
-  Для вас, Гри-горий, кабинет и теперь свободен...
Петр глянул на вход:
-  Благодарю. У меня, еще одна маленькая к вам просьба...
-  Почему маленькая?
Петра развеселил светский шарм общения этой коррумпированной со всем криминалом Москвы львицы, и печальная история ресторана, рассказанная Валей, отступила:
-  Меня будет спрашивать коллега по университету, некий Иван Иннокентьевич, так что, будьте любезны, подскажите ему, где я.
В глазах Музы искрами блеснули смешинки, - дескать, абсолютный профессор, - по таким  шрамам на бровях и лбу даже специализацию можно легко прочесть!.. Она приятно хохотнула низким голосом:.
-  Все для вас, Григорий! А если он спросит по фамилии?..
Но посетитель уклонился от прямого ответа:
-  Ему это не свойственно...
- Что ж, хорошо. Захотите чего-нибудь домашнего, - официант тут же приготовит.
-  Еще раз благодарю.
Трусцой подбежал Пулепов:
-  Стол готов, прошу!..
Петр улыбнулся Музе и пошел за официантом.
Пулепов распахнул бархатные шторки ближайшего кабинета и гордо произнес:
-  Вот... Стол приятно сервирован на четыре персоны – икорочка, семужка, грибочки, осетринка! Но если  прикажете, я могу убрать два прибора...
-  Не стоит.
- Тогда, приятного вам аппетита.
Официант спиной покинул кабинет. Петр облегченно вздохнул, присел на банкетку и чуть приоткрыл штору.
На эстраду вышли цыгане. Повела романс скрипка, подхватили две гитары, и юная солистка пошла  меж столов, чуть поводя плечами, и красивым высоким голосом запела. От внимания Петра не укрылось, как в руку девчонки незаметно сунул ассигнацию гражданин с воловьей шеей и со шрамом через все лицо, как дал певице «на чай» маленький, суетливый и  постоянно озирающийся по сторонам, человечек, а угрюмые, широкоплечие парни в темных костюмах заслали оркестру пару бутылок шампанского – вечер начался...

                ***

В кабину Петра осторожно заглянул Иван Иннокентьевич и приятно улыбнулся:
-  Пприветствую, Петр Андреевич!
-  И ты будь здоров!
Он указал ему на банкетку напротив:
-  Входи, присаживайся. Интересная тут публика собирается: ворье, налетчики, мокрушники…
Тот недоверчиво спросил:
-  Разве?..
Петр усмехнулся:
-  Иван, если не ошибаюсь? Давно не виделись...
Элегантный, с набриолиненными русыми волосами, с бабочкой и бородкой клинышком, Иван приятно улыбнулся:
- Не ошибаетесь, Петр Андреевич, никогда не ошибаетесь... Близкие вот, называют «Иван-Царевичем» - иронизируют над моим пристрастием к драгоценным камешкам, изделиям Родины, а вы хорошо и просто – Иван!
Ну и хлюст, подумал про себя Петр, действительно с трудом признавая когда-то знакомца по зоне и начинающего вора:
-  А  по отчеству, Царевич, ты по-прежнему…
- Да, Иннокентьевич! Рад снова увидеться.
Петр глянул на принесенные официантом напитки:
-  Ну, что же, репутация у тебя была, вроде, неплохая…
Царевич слегка привстал:
-  Спасибо, стараюсь и на воле следовать наказам родителя.
Петр одобрил:
-  Уважаемый был человек. Что будешь пить, Иннокентич?
Тот обмахнулся салфеткой:
-  Легонькое, - душновато сегодня...
-  Шампанское?
-  С удовольствием!
Петр откинулся на спинку банкетки:
-  Ну, так наливай!
Царевич взял длинными холеными пальцами бутылку и наполнил бокалы:
-  Советское марочное, - ах, как приятно! Ваше здоровье, Петр Андреевич, и всего самого удачного!
-  Благодарю, взаимно...
Они, не чокаясь, выпили. Совсем рядом раздался голос цыганки. Царевич сделал, было, вид, что заслушался, приподняв бровь, но певичка тут же, удалилась:
-  А у вас спокойно, Петр Андреевич – не заглядывают...
-  Да, неплохой ресторан.
Вор восторженно, будто впервые сюда пришел, произнес:
-  Асто-рия!
Петр поморщился:
-  Ваня, времени у меня не много, да и ты, очевидно, без работы не гуляешь, поэтому перейдем к делу.
Царевич, тут же, картинно подпер кулачком подбородок и опустил глаза:
-  Всегда готов услужить, слушаю...
Петр надолго замолчал, - с того ли человечка он начал?.. Этот юный форточник, затем карманник, а ныне некий эксперт по камешкам, что приносило ему хорошую прибыль без малейшего риска, так обтесался в столице, огранился – бриллиантик, да и только!..
Вор не выдержал, брови его сложились  домиком, изобразив  недоумение:
-  Что-нибудь не так, Петр Андреевич?..
-  Пока так... Но внимательно слушай, Иван Иннокентьевич!
Царевич опустил ладони на стол и выпрямился как за партой, - в  глазах его мелькнула тревога. На мгновение, перед ним встал образ  «Медведя» там, на зоне...
-  Простите!
- Живи на здоровье! Может, еще бокальчик?
Иван засуетился, да так, что позволил себе глянуть на часы:
-  Нет, нет, благодарю – здоровье не то уже...
Петр налил себе рюмку водки, залпом выпил:
-  А что болит, Иван Иннокентьевич, может, операция нужна? Так я помогу с врачами...
Петр с хрустом откусил огурчику голову. Вор совсем струхнул:
-  Спасибо, спасибо, но это неизлечимо, Петр Андреевич, можно и мне водочки?..
Тот налил:
-  А может ты устал, Царевич?
-  А с чего? Нет, нет, - не обращайте внимания!
Он быстро выпил стопку, но Петр, тут же, налил ему вторую, третью и подвинул хлебницу:
-  Закусывай, Ваня, закусывай, - наш хлеб черный, трудный!
 -  Ой, трудный!..
Царевич как-то сразу захмелел и обмяк. Он скромно отщипывал  хлеб, делая все возможное с лицом, чтобы казаться предельно внимательным. Петра это разозлило и он налил вору полный бокал водки:
-  За твоего отца, Ваня, жаль пожил он немного…
Царевич грустно кивнул и с трудом выпил. Петр медленно отрезал осетрине холодного копчения голову с листиком укропа во рту и продолжил:
-  Ты, вот, Ваня, сказал давече "не обращать внимания", а мне так нельзя…
Он отложил нож и снова наполнил бокал Царевича водкой. Тот взмолился:
-  Нет, нет, не осилю, - мне уже лучше!
-  А, может, с рыбкой проскочит?..
Царевич обреченно  отщипнул корочку хлеба:
-  Как с-скажете...
Петр долго, в упор смотрел на него, потом тихо сказал:
-  Все, что я тебе сегодня скажу, ты завтра вспомни - расплачусь по-царски!
Вор сдернул с шеи бабочку:
-  О чем вы, Петр Андреевич, какая плата? Все сделаю!
Петр взял его за кисть и, перетянув Ваню через стол, полюбовался сверкающим перстнем на его безымянном пальце:
-  Хорош камень! Так вот, был у меня старший приятель. Мы давно не виделись - я сидел, он был на воле, - потерялись... Приятель, из царских офицеров, некий барон Лундрен. Мы звали его Лунь...
Петр в упор глянул на Царевича. В глазах вора мелькнул страх. Он осторожно высвободил руку, достал платок и вытер вдруг взмокшее лицо. Петр сочувственно улыбнулся:
-  Ваня, Ваня, это вовсе не означает опрос коллег с пристрастием, - может Лунь и сам всплывет. У меня просто просьба – волнуюсь я за него…
Петр налил себе еще рюмку водки:
-  До свидания, Иван Иннокентьевич.
Может, на посошок, «Стремянную»? Так, кажется, это звучало у старых кавалеристов?..
-  Воз-мож-но...
Вор через силу выпил и, с трудом, поднялся из-за стола:
-  Спасибо, Петр Андреевич, за все!
Простите, если что не так... Я, может, и слышал об этом Луне…
Петр оборвал:
-  Ты не спеши, Ваня, вспомни поточнее,   а я тебя скоро найду...
Иван приложил руку к сердцу:
-  Буду здесь, в столице. Никуда, ни-ни!
-  Слово вора, Ваня?..
-  Закон!
-  Верю, до свидания.
-  До свидания, Петр Андреевич!
Царевич, пошатываясь, покинул кабинку, плотно сдвинув за собой шторки.
Петр закусил «посошок» икрой, достал из кармана деньги, положил под салфетку и вышел..

                ***

На панорамной площадке Воробьевых гор, любовались вечерней столицей Петр и казак Евгений:
-  Как тебе наша красавица, Петя?
-  Начинаю привыкать, но очень тянет в горы.
-  Могу понять... Новости от брата есть?
-  Простите, Евгений Артемович, от радости забыл сразу сказать, - Ниазбек на днях будет.
-  Да что ты? Вот Анна обрадуется. Н-да... Давненько я не видел джигита.
-  С «тобольской крытки». Вы для него - родной человек.
-  Спасибо. Страшный там был теремок из бревен на горке... Помнишь, как трое парнишек захватили во дворе этой тюрьмы грузовик, пробили им забор, а за ним был крутой склон...
-  Помню.
- Говорят, до самого низу все пытались вырулить, но разбились в прах бедолаги. Да, кстати, возьми вот, - Рябый должок передал.
Петр взял увесистый пакет и положил запазуху.
-  Спасибо. Редкая сволочь…
Казак рассмеялся:
-  Пусть с этим и живет! Тут таких не перечесть, Петро. Н-да... Москва отсюда на драгоценный камень похожа, ишь, как переливается, - чудо! А как думаешь, у Луня, на старости лет, снова дворянские интересы не появились, например, к лошадям?..
Петр внимательно, с удовольствием  слушал, как старый криминал вяжет узелки беседы, меняя темы и в то же время, не прерывая ее нить:
-  А может и не проходили интересы...
Казак помолчал:
-  Так вот, Петро, не спугни его ненароком, я ведь тоже ищу!
-  Вы про ипподром?
-  Не только...
-  Но из норы как-то вытянуть надо?.
-  Согласен, однако, осторожно, - ты шуганул, а волна аж до меня дошла... Днями, один гастролер был в гостях и тот, уходя, спросил: - Не знаю ли я, случаем, Луня?..
Казак вопросительно взглянул на Петра. Тот спокойно ответил:
-  Это Царевич с перепугу звонит по городу...
Евгений Артемович сдвинул на затылок шляпу, покрутил ус и огляделся по сторонам:
-  Ай, ай! Что ж, можно и так, може, это и по адресу, - Ванюшка, он, посередь любого болота мостик... Что-то посвежело, Петро, да и дела у меня еще сегодня, - по коням?
-  По коням! Спасибо за прогулку, Евгений Артемович.
- О чем ты? Я ведь благодаря тебе, хоть из садика своего вырвался, да по столице проехался с ветерком!
Они медленно пошли к машине. Евгений Артемович закурил:
-  Хорошо тут, спокойно... Да, ты все ж, мой наказ про Луня помни, а то пришьют тебя его людишки из-за угла, и за батьку не успеешь поквитаться.
Петр молча кивнул.

Дом для Вали

На следующий день, Петр остановил машину возле утопающего в яблоневом цвете дома, помог нарядно одетой Вале выйти, затем подвел ее к свежевыкрашенной калитке, откинул щеколду и широким жестом руки предложил войти. Девушка повиновалась:
-  Как загадочно...
 Они медленно прошли через сад к дому с резной  террасой.
-  Кто здесь живет, Петр?
Он бережно взял ее под локоть:
-  Пойдем, пойдем, сейчас все расскажу...
Валя тихо рассмеялась:
-  Ну, хорошо.
На крыльце Петр отдал ей ключ и чуть отступил в сторону.
-  Открой, пожалуйста, свой дом, - я сегодня гость.
На глазах Вали мгновенно появились слезы. Петра это и отбросило в детство, и невероятно обеспокоило – в каком же состоянии ее нервы?.. От смеха в слезы и, почти, без перехода! Сколько вынесла за жизнь это хрупкая, столь любимая им женщина:
-  Валечка, ну, что ты плачешь? Это ведь твой, первый, настоящий!
- А ты?..
Петр смутился:
-  И я... И Ниазбек - все будем жить вместе, если захочешь. Открывай, Валя, мне не терпится показать комнаты, кабинет и кухню будущего шеф-повара.
Она достала из сумочки платок, вытерла слезы, потом перекрестилась, открыла дверь и они вошли в дом.
Чтобы снять напряжение, развеселить ее, Петр стал голосом опытного работника музея рассказывать об интерьере:
-  Итак, гражданочка Валя, перед вами - просторная гостиная, стол, четыре стула, самовар, буфет, на подоконнике ваза с весенними цветами...
-  Мой любимый!
Она порывисто обняла Петра и нежно  поцеловала в губы:
-  Спасибо!
Голос его дрогнул:
-  Пожалуйста, Валюша...
Он отошел к окну и ему показалось, что по саду пробежал малыш-Ниарбек с жеребенком «Восток» в поводу…
Валя смотрела на его широкоплечую фигуру, на любимую русую голову чуть склоненную набок и, поняв, что он чувствует сейчас, о ком думает, прошептала:
-  Будем ждать Ниарбека, Петр?..
-  Да.
Она подошла к нему и крепко обняла:
-  По утрам нас будут будить птицы...
Петр почувствовал ее упругую девичью грудь, колени и лицо его запылало от счастья, от мощного желания взять на руки, зацеловать, овладеть, но сквозь прозрачную занавеску, парусом выгнувшуюся от небольшого сквозняка, сквозь снежинки яблоневого цвета засыпавшего подоконник, он вновь увидел силуэт маленького брата:..
-  Мне пора, Валя…
-  Хорошо, пойдем.
Она направилась к двери, лаская рукой мебель, стены своего первого и столь пустого без Петра дома...

Подстава

В ювелирном магазине, элегантно одетый Царевич мило беседовал с молодой, симпатичной продавщицей. Вор работал под солидного покупателя, - он, то вытягивал перед собой холеную руку, любуясь блистающим на ладони ожерельем, то отдавал девушке, якобы сомневаясь в его качестве, и указывал на другое, лежащее на витрине, когда к нему незаметно подошел Петр:
-  Какая встреча, товарищ директор,
здравствуйте! А у меня к вам несколько
производственных вопросов, вы позволите?
Иван испуганно повернулся:
-  Я не виноват!
Петр чуть наклонился к нему и шепнул:
-  Закрой рот, Ваня, и иди за мной.
Он извиняюще улыбнулся продавщице и пошел к выходу. Царевич послушно побрел следом.
На улице, он беспокойно поглядывал  по сторонам и широким ходом огибал встречных мужчин, будто опасаясь удара кастетом, или шилом в живот.
     Вскоре они свернули за угол и подошли к машине. Победа была припаркована в «Козьем переулке», там тоже сновали бесчисленные прохожие и Петр, быстро открыв дверцу, кивнул вору:
-  Прошу...
Тот застыл на месте:
-  Я никуда не поеду!
Петр удивился:
-  Что с тобой? Я тоже пока никуда не еду! Садись, Ваня, просто поговорим.
Тот затравленно обернулся по сторонам и прошептал:
-  Мне ничего неизвестно!
Петр рассвирепел:
-  Ты хочешь, чтобы я тебя сам уложил на сидение, придурок?!
-  Не надо!
Вор юркнул вовнутрь и Петр с силой захлопнул за ним дверь. Затем он взял себя в руки, медленно обошел машину и сел на водительское место. В зеркале заднего вида, испуганно заморгали глаза Вани. Петр завел двигатель:
-  Квартал отъедем, не дальше.
-  Ага...
Рука Царевича медленно скользнула вниз по ноге... Петр заметил:
-  Не тронь пику, Ваня, - башку оторву!
Тот распахнул пиджак:
-  Мне просто душно, Петр Андреевич!
-  В морге будет прохладно, щенок!
Иван запищал:
-  Да не виноват я!
-  Помолчи.
Петр, плавно тронул машину с места, и Царевич обмяк…
Они проехали метров триста, свернули в первый же двор и остановились. Петр перегнулся через сиденье и защелкнул фиксаторы на задних  дверях:
-  Так в чем ты не виноват? Рассказывай!
-  Казак исчез!
-  Что?!
-  Ничего больше не знаю!
-  А ты напряги память...
-  Мне «Щелчок» вчера сказал.
-  Кто это?
-  Поделыник.
-  Где он?
-  Сдернул, думаю...
Иван рывком ослабил галстук:
-  Переполох какой-то! Я бы и сам отъехал подальше, но вам обещал...
Петр, не мигая, смотрел на вора:
-  Легавые?..
-  Нет.
-  А говоришь, ничего не знаешь!
-  Только это и слышал…
-  От кого?
-  Да я же сказал - от Щелчка!
-  Верю. А ну, сядь вперед...
Вор дернул вверх кнопку фиксатора и выскочил вон. Петр, тут же, включил заднюю скорость, догнал его и поставил машину поперек тротуара. Царевич перелетел через скошенный зад автомобиля, падая, сбил урну, вновь вскочил и рванул, было, дальше, но раздался выстрел!.. Иван подпрыгнул, как заяц, отлетел метра на два в сторону и навсегда замер.
Петр выхватил пистолет и быстро оглянулся по сторонам – никого… Тогда он дал полный газ и въехал в арку противоположной стороны улицы, - тоже пусто! Лишь стайка ребятишек кружила со змеем, пытаясь заставить его подняться в воздух.
Понимая, что через пару минут здесь будет милиция, Петр погнал через улицу Чехова на Сущевку и, убедившись, что за ним нет «хвоста», свернул к Марьиной Роще:
-  Хорошая подстава, Лунь!.. Постарел, поумнел, сволочь!

                ***

За домом казака Петр наблюдал  весь день, и лишь ночью, не заметив во дворе или за шторами чьего либо присутствия, пробрался в сад. Здесь он опять на время затаился, слушая его невинные шорохи, и лишь потом подошел к  окну. Он побродил по  комнате лучом фонарика, снова ничего подозрительного  не обнаружил и глухо стукнул по раме рукояткой пистолета...
Сквозь створ окна соседней комнаты, тут же, знакомый женский голос  тихо, но внятно произнес:
-  Я буду стрелять!
Петр прошептал:
-  Это я, Анна Артемовна...
-  Петя?
-  Да.
Он осторожно забрался в приоткрытое ею  окно, плотно закрыл его и задернул штору.
Анна ввела Петра в большую кладовую без окон, положила на столик двустволку и зажгла свечу. Лицо ее осунулось, темными кругами под глазами отметились прошлая бессонная ночь и усталость. Петр присел на узкий диванчик:
-  Здравствуйте, Анна Артемовна.
-  Здравствуй. Ты все знаешь, Петр?
-  Не все...
Она села на стул напротив:
-  Женя исчез два дня назад, а вчера кто-то подкинул во двор его шляпу...
Петр на миг задумался, но потом кивнул, как бы подтверждая собственный вывод, и произнес:
-  Не стоит волноваться. Это значит, что он жив, но за его голову что-то хотят... Я выясню это завтра, а пока Анна Артемовна, собирайтесь и поедем к Вале, - там вы будете в безопасности.
Однако женщина осталась сидеть на стуле, крестом сложив на коленях руки:
-  А если и вас, Петр?..
Он встал:
-  Нет – им  нужна некая  услуга, а не моя или Евгения Артемовича жизнь. Не волнуйтесь, тем более что скоро приезжает Ниарбек, - я не один, спасем вашего брата и нашего друга.
Анна тяжело вздохнула и тоже встала:
-  Ну, что же, мой арестантский чемоданчик всегда собран…
Петр взял чемодан:
-  С вами буду и я, и Валя, так что новости узнаете сразу.
Он подошел к окну, опять послушал сад: - соловьи освистали все посторонние звуки...
-  Ну, ладно, Анна Артемовна, машина у меня неблизко, так что огородами пойдем.
Она, бодрясь, улыбнулась:
-  Эх! Так ждала вас всех, а тут опять все
сначала - "огородами"!..
-  Придется потерпеть недельку, а там конец конспирации - обещаю. 
Петр вылез первым, взял у Анны ружье и помог ей выбраться наружу.

«Охота на Медведя»

По озеру парка Горького, скользили  несколько лодок. В одной из них - Щелчок с клиентом. Они что-то горячо обсуждали, когда, к ним незаметно подплыл Петр:
-  Гражданин Щелчок?
Собеседник вора, тут же, прыгнул за борт и быстро поплыл к берегу. Щелчок же, замер, не зная что предпринять... Петр бросил весла и крепко взялся рукой за борт его лодки:
-  Вежливый парень и плавает хорошо...
Вор пытался улыбнуться:
-  Он видел, как вы с Царевичем из ювелирного уходили...
-  А... Ты сегодня не купаешься?
Щелчок приуныл:
-  Мне плыть некуда. Либо свои шлепнут, либо вы, - на мели, так сказать...
Петр долго, угрюмо смотрел на него, потом прихватил пригорошню воды и охладил раскаленную солнцем и яростью голову:
-  Да нет, Щелчок, - ты наткнулся на риф,
если уж продолжать морскую тематику...
Тот привстал:
-  Я не в курсе!
Петр опустил левую руку в карман:
-  Жаль... Царевич сказал, что ты все знаешь.
Вор медленно сел:
-  Они меня...
-  Успокойся. А вот "они", это кто?..
Тот испуганно оглянулся по сторонам:
-  Старик и двое его мокрушников.
-  А не они ли тебя сейчас на лодочку посадили, чтоб на меня взглянуть?
-  Да что вы?!
-  Петр Андреевич...
-  Петр Андреевич, у меня же свои дела!..
Петр помолчал:
- Что-то, парень, ты мне становишься не интересным...
Он глянул на приближающуюся лодку, а Щелчок попытался незаметно расстегнуть пиджак, но не успел:
- Застегни ствол, сволочь, простудишься.
Вор отдернул руку от пуговицы. Петр улыбнулся проплывающим совсем рядом парню и девушке:
-  Жить хочешь, Щелчок?
-  Да!
-  Где Казак?
- У них..
-  Дальше!
Вор закусил губу:
-  Не Казак им нужен...
-  А кто?
-  Может, вы…
У него задергалась от напряжения щека, а Петр вдруг почувствовал, как разогрелась рукоять пистолета, и вынул из кармана руку:
-  Расслабься, Щелчок, для меня - ты не при делах, расскажи лучше, что еще "может?"..
Но тот лишь еще больше разволновался:
-  Охота б-будет...
Петр удивился:
-  Не понял, что за охота, на кого?
Вор прижал щеку рукой, но дернулась другая:
-  Извините, Петр Андреевич, на М-медведя!
Петр сделал вид, что не придал этой новости никакого значения и быстро спросил:
-  А Казак? Ты скажи, что насчет него тот старичок думает...
-  Отпустят.
- Ну, видишь, как все просто получается...
Вор впал в некое недоумение:
-  Так вы, так я...
Петр понял, что дальше он и вовсе уйдет в штопор и шутливо  передразнил Щелчка:
-  Ля, ля, бу-бу! Кончай дрожать, - Царевича не я убил.
-  А кто?
-  Знал бы, - закопал! Ведь мы с Ванькиным отцом корешами были. Так что лучше про старика, того таинственного расскажи, - может вдвоем что-нибудь поймем?..
Щелчок покрутил головой, потер висок:
- Так... Ну, он сразу отъехал, а я с его парнями гульнул чуть-чуть и по пьяне, эту историю услышал... Башка до сих пор, как барабан. Чем угостили, сявки?..
-  Пройдет! Лунь-то как выглядит?
Вор так напряг мозги, что на лбу вздулась вена::
-  Седой он, лет семидесяти, а рожа надменная!
Петр, с насмешкой, глянул на него:
- Так значит, дедушкина кликуха «Лунь»?
Щелчок понял, что раскололся напрочь и взвыл:
-  Ну, все - меня пришьют!
Петр равнодушно пожал плечами:
-  От тебя зависит... Добавь, например, чуток, - где и когда будет «Охота?» и я тебе помогу...
Тот приложил руку к сердцу и плюнул через плечо:
-  Петр Андреевич, клянусь - ничего больше не слыхал! Я и это-то с трудом вспомнил – Царевич меня расспрашивал, дурень!
-  Дурень.
Петр долго, в упор смотрел на вора...
-  Все?
-  Век воли...
-  Да ладно тебе, плыви, - спасибо.
Щелчок недоверчиво глянул на него, понял, что действительно свободен и поежился:
-  Нырять, что ли?..
Петр оттолкнул его лодку.
-  Зачем, ты же не морж, Щелчок?
Тот облегченно вздохнул:
-  До свидания, Петр Андреевич!
-  Не думаю...
Он медленно развернул лодку и поплыл к берегу. Щелчок же, быстро заработал веслами в противоположном направлении.

Исповедь

Прошла неделя. Петр, вообщем-то узнал, все что хотел, кроме главного – когда «Охота»? Но это мог сказать, только  Лунь...
      Машину Петр загнал в сад дома и не покидал его, коротая дни в беседах с Валей и Анной Артемовной, решив в ожидании приезда Ниарбека не волновать больше криминальный мир столицы расспросами. Что касается Казака, то жизнь его, к сожалению, зависела лишь от результата встречи с Лунем, - самому добраться до места, где его держат. не представлялось возможным. 
В период этой вынужденной паузы, Петр решился, наконец, подробно расспросить Валю о том как она жила все эти годы, ведь те немногие нашедшие их в тюрьмах письма, мало что могли рассказать им с Ниарбеком о ее буднях и они дорисовывали в воображении своем жизнь любимого хрупкого человечка как могли. 
      А произошло за 15 лет много... Так, например, братья не знали, что через год после их визита в детдом, на область пала чума и всех ребятишек срочно распределили по соседним республикам. Не знали и того, что Алис-апа вскоре вернулась, возглавив интернат для детей фронтовиков, а Валю, наоборот, увезли в Россию. В 16 лет, в Туле, она пошла в техникум и, лишь благодаря этому, оказалась впоследствии в Москве. Тяжким трудом и жизнью впроголодь, этот чистый человечек добивался от жизни лишь одного – достойно встретить своих любимых братьев в столь желанный час их освобождения! А еще, Петр узнал о некоторых судьбах бывших воспитанников «Красной киргизии», с кем Вале удалось сохранить связь и кого она нашла посылая запросы по всей стране. Так, Джаник-Лаокоон стал инженером строителем, две девочки закончили педагогический институт в Алма-Ата и помогают теперь Алис-Апе, а несколько мальчиков рыбачат на Аральском море и у всех много детей... И потом, Валя мечтала об общей встрече воспитанников, хотя бы на день, и чтобы провести его радостно, счастливо с их общей мамой Алисой:
-  Представляешь, Петя, Алиса совсем не изменилась, разве что сильно поседела - очень устала от общественных нагрузок, ведь ее избрали народным депутатом и ей приходится много ездить по стране с инспекцией детдомов. К тому же она, по-прежнему, одинока – все отдает работе, живет только для счастья своих питомцев...
Петр слушал Валю и восхищался всеми, кому удалось стать настоящими людьми. Ему тоже хотелось увидеть тех подросших малышек, которым он кричал когда-то из окна отцовской полуторки: - Мы вернемся, братишки! – И к кому приезжал с Ниарбеком в гости на лихих, кокпарных конях с барашками поперек седла... -  Невозможно! – Тут же говорил он сам себе, стыдясь, что они с братом не достойные граждане, а рецидивисты со стажем, за плечами которых никому не нужные «на гражданке» знания жизни и навыки криминального мира, а об их деяниях за прожитые годы, лучше и не вспоминать...
       Анна Артемовна вовсе не была изолирована от их бесед, напротив, - она принимала живейшее участие, радуясь удачам других и скорбя о судьбе Ниарбека, брата, да и о своей, загубленной позорным временем доносов, предательств, смертельного страха перед диктатором-параноиком. Как она говорила: «Убийцей, которому надо бы сидеть за решеткой вечно и на цепи вместе со своими опричниками, а остальным честным гражданам жить, созидать, да радоваться жизни!» 
Вот так и прошли эти дни в доме Вали...            

                ***
Однажды, в субботу, она попросила отвести ее в церковь, и Петр, не желая обидеть любимую,  помыл машину, одел костюм, галстук и с утра покатил с ней в Сокольники.
По дороге, он внимательно посматривал, нет ли за ним «хвоста», и, не обнаружив слежки, обрадовался – ворье тоже оставило его на время в покое.
 Через полчаса пути, Петр повернул к церкви и, поймав на себе лучистый взгляд Вали, ласково улыбнулся ей:
-  Почти приехали...
Она посмотрела на сияющие впереди купола и аккуратно покрыла голову платком. Петр снова глянул в зеркало, по сторонам – тихо... - Что же, спасибо за передышку, преступнички! Теперь можно спокойно дождаться Ниарбека, не подвергая ближних опасности.
       Во дворе красивой, но давно не реставрированной церкви было довольно людно. Степенно шли пожилые прихожане, сидели у входа, просящие милостыню старушки, шептались молодые женщины в темных платках и все с благостью на лице, с куличами да крашеными яйцами – завтра Пасха!
Петра этот другой мир потряс... Он почувствовал себя настолько лишним и виноватым перед людьми, что остановился прямо перед входом в храм:
-  Валя, я лучше подожду в машине, таким, как я, здесь не место...
Девушка возмутилась:
-  Неправда, ты - чист! Я молилась за вас с Ниарбеком, и все эти годы просила Бога, чтобы вы вернулись и остались людьми, несмотря ни на что!
Петр мысленно представил, какой тенью он застит сиянье этих глаз, верящих в вечное воскрешение Бога, спасенье людей и неожиданно осипшим голосом прошептал:
-  Кличка моя – «Медведь»…
Губы ее дрогнули:
-  А для меня ты, Человек, Петр, - самый добрый, хороший и родной!
Он поник головой:
-  Если бы ты знала, сколько на душе моей…
-  Вот и покайся, Господь все простит, входи!
Но Петр по-прежнему стоял у входа в церковь, опустив голову:
-  Не смею...
Тогда, Валя крепко взяла его за руку:
-  Пойдем!
И он повиновался, как ожог, ощутив прикосновение ее невероятно горячих пальцев. Медленно, как при венчании, они стали подниматься по ступеням храма...
При входе, Валя трижды и с поклоном перекрестилась:.
-  Осени и ты себя крестом, Петя.
-  Я не крещен...
-  Не твоя вина.
И Петр снова повиновался.
В церкви шла служба. Отец-дьякон басом читал молитву: «Богородица Дева, радуйся, благодатная Мария...», пахло ладаном, воском, горели свечи и печалились вокруг  на потемневших иконах прекрасные, неземные лики святых.
Валя подвела Петра к иконе Божьей Матери и прижалась к его плечу:
-  Как я мечтала об этой минуте! Расскажи, Петя, все Богородице... Христос, Сын ее, принял страдания, взяв на себя грехи наши, она поймет и попросит о тебе.
Петр не смел поднять на икону глаз... Необычайное волнение овладело им:
-  Я не знаю молитв, Валя…
-  А ты своими словами.
Он посмотрел на прекрасный лик Богородицы и поразился некоему ожиданию в ее глазах... Тогда облегченно вздохнув, Петр прошептал:
-  Никогда не было у меня матери, бандиты убили отца, воспитан детдомом, тюрьмой, тяжко грешен... Прости, Царица небесная, наставь!
Вале, вдруг, показалось, что нимб вокруг главы Богородицы стал на миг ярче, и она возликовала:
-  Мой Бог вошел в тебя, Петя, наш Бог!
Ослабев от напряженной невидимой работы души, Петр тихо попросил:
-  Теперь пойдем, Валя...
Она счастливо улыбнулась:
-  Хорошо. Я только свечки поставлю от нас и кулич дам освятить.
Осторожно обходя коленопреклоненных прихожан, Петр начал медленно пробираться к выходу, прислушиваясь к происходящему в душе и не замечая как из-за одной из колон, с усмешкой смотрит ему вслед вор «Рябый»...

Ниарбек

Сразу после Пасхи приехал Ниарбек. Он остановился не дома, а на снятой Петром квартире в районе ВДНХ, и ни с кем пока не встречался, - братья решили сначала проанализировать создавшуюся ситуацию, чтобы не подвергать Валю и Анну Артемовну дополнительному риску.
Ниарбек был невесел, - сердце рвалось к любимой, на след Тургунбека он так и не вышел, а участие в Кокпаре разных аулов и селений утомило нещадно. Петр понимал это и все же живо интересовался играми, однако брат лишь кратко и неохотно сказал о жестокости, мести после выигрышей и умолк.
Оживился Ниарбек, лишь после главной новости, -  Лунь в Москве и сам объявился, пристрелив Царевича, прямо в центре города:
-  Хоть одного нашли! - Подумал он со смешанным чувством ярости и радости – конец шакалу!..
Они выпили, поужинали, Петр много рассказывал о Вале, о купленном доме, о похищении казака, а в полночь уехал, так до конца и не определив с братом стратегию дальнейших действий. В машине он вспоминал, как Ниарбек,  говорил о неминуемой импровизации, и Петр в принципе, был согласен, хотя ждать нападения врага, не зная когда и где, было томительно и опасно.

«Охота»

Прошло всего три дня, и Ниарбек получил от брата весть – быть вечером в «Астории», там что-то намечается...
К обеду он вышел из дома, купил в ГУМе дорогой костюм, затем покружил на такси по городу, любуясь красавицей столицей 1964-го, и проверяя, есть ли за ним слежка, а к вечеру остановился недалеко от «Астории», щедро заплатил веселому водителю и, ознакомясь с кварталом, пошел к входу в ресторан.
         Фасад его переливался огнями, на стене перед дверью висело красочное объявление:  Праздничный бал-маскарад! А швейцары наперегонки бросались к подъезжающим черным «ЗиМ»-ам, белым «Волгам», к шоколадным «Победам», помогая выползти толстякам и дамам в длинных платьях.
Дубовую дверь бывшего филипповского заведения легко с поклоном открывал коротко стриженый вышибала, приятно улыбаясь и выдвигая вперед квадратную челюсть, да сновал вокруг ресторана любопытный люд.
Ниарбек глянул сквозь оконца двери в холл, - там, стоя рядом со статуей херувима, встречала клиентов метрдотель Муза Климова. Лицо ее прикрывала полумаска, поблескивал золотой зуб, бриллиантовые сережки, а в руках она держала поднос с масками птиц, зверей и шутов. В огромном зеркале холла отражалась ее красивая фигура, обнаженный зад статуи херувима и лица входящих. Глаза Музы сияли - публика сегодня собиралась богатая, особая, щедрая...
Ниарбек вошел. Из кухни плыл аромат многочисленных блюд, с эстрады доносились пробные аккорды рояля, звуки настройки контрабаса, гитары, скрипок и он понял, что вечер, действительно, обещает быть интересным во всех отношениях...
Его на минуту задержал носатый помощник Музы, спросив пригласительный билет, но Климова сразу заметила высокого красавца-киргиза и крикнула работнику:
-  Это к Григорию, немедленно впустить!
Носатый извинился, а Муза, грациозно поводя полуобнаженными плечами, приблизилась к Ниарбеку:
- Разрешите предложить маску, незнакомец?
Он согласно кивнул.
-  Выбирайте: волк, тигр, орел...
Киргиз растерянно улыбнулся, не зная, которой отдать предпочтение, и Муза, кокетливо подмигнув ему, положила конец раздумьям:
-  Возьмите-ка орла - перья, клюв, - чудо!
Гость повиновался и осторожно надел лик хищной птицы. Муза воскликнула: «Великолепно!» – И устремилась навстречу другому приглашенному.
«Орел» снял плащ, кашне, отдал их важному гардеробщику, глянул на себя в зеркало и, усмехнувшись, двинулся к залу.
На мраморных входных ступеньках его, услужливо кланялись входящим официанты в масках сказочных псов.
Ниарбек шел и сквозь прорези орлиных глаз незаметно оглядывал гостей: бубнили за праздничными столами веселые зайчики, с щекастыми розовыми свинками, гордо проплыл мимо инкогнито в блестящей черной маске, следом - толстый, лысый Буратино с молодой Мальвиной, а потом подошел официант и предложил провести Ниарбека к его столу. Тот кивнул – пошли.
Это было очень удобное для обзора место. Зал был, как на ладони, и уйти можно было просто – разбив стекло...
У полуоткрытого окна мигал свечкой круглый стол на двоих. Ниарбек сел, гарсон предложил ему аперитив, но он жестом отказался  и продолжил осмотр зала.
Вереницей шли изящные женщины в длинных бальных платьях, плотные мужчины в смокингах, и некоторые из них, изредка, спешно входили в зашторенные кабинеты... Вообщем, наряду с праздничными приготовлениями, параллельно происходило и что-то другое, настораживающее...
       Уже зазвучала музыка, звякнули бокалы, стал нарастать веселый гомон бала, а Петр все не давал о себе знать. К тому же Ниарбек вдруг заметил, как двухметровый Зайчик по соседству с ним поправил подмышкой тяжелый предмет, как к нему подсел широкоплечий Тигр и что-то шепнул...
Киргиз помрачнел - брат был прав, сегодня здесь точно будут криминальные разборки - разумно ли было им сюда являться?.. И тут его внимание привлекла штора ближней к выходу кабинки, которая дважды и быстро приоткрылась, - это просигналил Петр. Затем он выглянул, приветствуя брата, по-восточному коснувшись ладонью лба, подбородка, и Ниарбек, незаметно кивнув ему, встал. Петр тут же задернул шторы кабинки.

                ***
Однако, через минуту их неожиданно раздвинула Муза, и из-за ее спины мельком глянули на Петра длинноволосый седой старик в смокинге с бабочкой на сморщенной шее и двое мужчин с квадратными физиономиями.
Муза всплеснула ручками:
-  Ах, Простите, Григорий, спутала кабинеты - приятного вечера!
Нежданные гости скрылись, и Петр услышал, как Муза пригласила их в соседнюю кабину, как старик ей что-то сказал, после чего метрдотель сразу удалилас, и там повисла тишина, - ни беседы, ни тостов, разве что чуть звякнул столовый прибор.
Петр насторожился… Послушав еще несколько секунд, он тихо пересел на противоположную банкетку, и вдруг, фанерную стенку, на которую он только что опирался спиной, продырявили два длинных тесака - Петр выхватил револьвер...

                ***
Ниарбек дошел лишь до половины зала, когда прозвучали первые выстрелы. Из соседнего с Петром кабинета, старой куклой вывалился старик, а потом выскочил из своего и брат...
Тигр и Зайчик выхватили, было, оружие, но Ниарбек пал на одно колено и свалил их меткими выстрелами.
Из кухонного прохода выбежала испуганная Валя:
-  Сюда, Петр!
Он крикнул ей:
-  Назад!
Ниарбек сорвал с себя  маску и тоже махнул любимой – уходи пока! И только тогда она вернулась обратно.
В ресторане начался переполох: визг, выстрелы, треск ломающейся мебели, звон бьющейся посуды, но сквозь завесу этого  хаоса, четко обозначилась цель бандитов - «Охота на Медведя»! Теперь по братьям палила уже треть зала... Возникшая паника мешала, правда, им бить прицельно – метались перепуганные гости, переворачивались столы и стулья... И, благодаря этому нечаяному прикрытию, с трудом отстреливаясь от многочисленных «охотников», братья   медленно, но пробирались к Вале...
Падали под их огнем, головами в салаты Волки, сполз под стол лысый, окровавленный Буратино, и откинулся навзничь Инкогнито в черном...
Пока наконец, Петр и Ниарбек не вбежали в кухню ресторана.
Тут их, впрочем, тоже не оставили в покое: струи пара, шипя, рвались из медного бака, норовя ошпарить лица, пробитые пулями чайники, заливали  кипятком пол, рушились стеллажи с тарелками, и подлетали вверх металлические чашки, а повар и подручные лежали ничком, прикрыв головы руками...
-  Валя!
Крикнул Петр, и она тут же выглянула  из-за колоны:
-  Сюда, сюда, - здесь выход во двор!
Петр и Ниарбек последовали за ней и скоро, проскочив подсобки, склад, виражи коридоров, выбежали во двор.
Они кинулись сразу к воротам, но створы их были обмотаны цепью и закрыты на амбарный замок...
Петр оглянулся вокруг:
-  Действительно похоже на охоту, Ниарбек, - нас грамотно гнали на заказчика...  Лунь все предусмотрел!
-  Не все! - крикнула Валя, есть ход через крышу, скорее!
Братья бросились к двери. В это время на подоконник кухни вскочил «Рябый», и его выстрел бросил Валю о стену, - на груди ее заалело пятно крови...
Петр и Ниарбек дуплетом ответили – вор взвыл и рухнул в мусорный бак. Ниарбек подхватил Валю на руки и стал уходить по лестнице черного хода на крышу, а Петр, прикрывая, бил из пистолета по всем, кто пытался их преследовать.
Однако, все новые охотники выбегали во двор, и у него стали заканчиваться патроны... Петр бросился вслед за Ниарбеком и Валей, захлопнув за собой массивную дверь.
На лестничных пролетах разлетались в щепы рамы, пули крошили штукатурку над его головой....
На последнем этаже Петр забаррикадировал дверь и вылез через чердак на крышу. Валя, неловко прислонившись к дымящей трубе спиной, сидела прикрыв глаза...
Ниарбек стоял перед ней на коленях, зажимая на ее груди рану и, время от времяни, стирал платком кровавую пену с губ... Петр замер на миг, потом тяжело качнулся вперед, толкнув ставшее вдруг непослушным тело, подошел, опустился рядом и нежно погладил волосы единственной, любимой, женщины:
-  Держись, Валечка, не оставляй нас! Смотри, Ниазбек приехал, мы сейчас запросто уйдем отсюда! Этим тварям не взять нас, крепись!
Он, было, зашептал: - Сейчас, милая, сейчас мы тебе поможем.. - А потом, вдруг, закричал:
- Вра-ча-а!
Ниарбек обреченно взглянул на побелевшее лицо Вали, взял пистолет брата и, поменяв обойму, беспокойно оглядываясь на Петра, отошел к краю крыши.
  А тот, будто ушла всяческая опасность, и наступило, наконец, то самое покаянное время, вмиг охрипшим голосом забормотал:
-  Эта проклятая, вечно стерегущая душу решетка, привкус метала и крови во рту, беспокойные ночные думы - как ты там одна?.. Валя, открой глаза, взгляни на меня...
Но она оставалась в той же неловкой позе, и было ясно, - жизнь покидает ее... Петр резко повернулся к Ниарбеку:
-   Смотри, как она повзрослела, девочка наша любимая!
Киргиз не обернулся. Смуглое, раскосое лицо его будто окаменело, - лишь глаза лихорадочно блестели, да пальцы до боли сжимали рукоятки пистолетов.
 Петр надолго замолчал, потом строго позвал:
-  Ниарбек!..
Тот подошел. Валя открыла глаза и пыталась что-то сказать им обоим, но лишь пенилась на губах ее кровь, и ни звука... Братья склонились над ней - ни слова! Их любимая печально улыбалась, оставив попытки заговорить, и долго прощалась с ними голубым угасающим взором...
Потом, последняя конвульсия напрягла ее тело, Валя выпрямилась и застыла. Братья встали на колени... Ветер клубами кружил дым над крышей, пропали звуки, а из детства, как из вечности, покатился перед ними огромный картонный глобус... Вот он перекрыл Валю, из окна полуторки закричал маленький Петр:
- Мы вернемся!..
А потом они с Ниарбеком рысили на боевых конях по горной тропе в долину, к Вале. Мальчишки смеялись, пытались стащить друг друга с седел и прорывались сквозь страшную завесу прошлого их голоса:
-  Петр, что ты ей скажешь, когда увидишь?
-  Не знаю… Может, здравствуй, Валя?
-  Эх, ты! Кричи - люблю!
Над крышей старой «Астории» прозвучал голос взрослого Петра:
- Люб-лю!
И снова видения: - в смуглых ладошках маленького детдомовца - голова куклы. Из глазниц ее струился песок... Затем, на берегу горного озера Петр и Ниарбек беззвучно стреляли в воздух из револьвера отца… А следом, принесшийся от невидимых гейзеров Времени ветер закрыл паровозным дымом стоящих на восточном перроне Петра, Ниарбека, Валю... Ветер же обнажил полуоткрытое окно ее первого в жизни дома, куда заглянул цветущий сад, с веток которого влетели поющие птахи…
Потом ветер с силой закрыл окно, порезав воздух звуками разбитого стекла, и осколки его, поблескивая, полетели по комнате...
Скоро они превратились в искры, вылетающие из трубы «Астории» в черное небо, в реальность...
       Ниарбек беззвучно читал молитву, открыв ладони, Петр осенял Валю крестом и кланялся ей, кланялся... Голос его совсем осип, он постоянно подхватывал воздух, будто бегун на огромной дистанции:
-  Господи, кончается жизнь и ни слова о главном! Господи...
Начался дождь. Братья, по очереди, поцеловали Валю, сняли пиджаки и накрыли ими тело любимой.
Вдруг снизу с улицы послышались выстрелы, крики, звуки отъезжающих машин. Ниарбек и Петр переглянулись:
-  Мы сейчас, Валечка…
Они подбежали к краю крыши, Ниарбек отдал брату пистолет, и они осторожно глянули вниз.

                ***

У входа в «Асторию» милиция, градом пуль,  валила на асфальт выбегающих вооруженных посетителей, а граждан с поднятыми вверх руками загоняла в спецфургоны. Раненные же, самостоятельно ползли к машинам скорой помощи...
В этой кровавой кутерьме, Петр заметил двух мужчин, которые вывели под руки длинноволосого старика в смокинге и, прикрывая его от пуль мощными телами, потащили к «ЗИМ»-у. Старик спотыкался, вис на плечах телохранителей, но шел...
-  Смотри, Ниарбек, - это он!
Петр узнал гостя из соседней кабинки ресторана, и страшная, но столь долгожданная догадка исказила яростью его лицо:
-  Да, брат, это и есть Лунь, - жив сволочь!
Они бросили прощальный взгляд на Валю, подбежали к навесной пожарной лестнице и начали быстро спускаться вниз...
Последняя ее секция отсутствовала, но братья спрыгнули на крышу хлебовозки, скатились с нее на чью-то новенькую «Волгу» с оленем на капоте, вскочили на ноги, затем, не сговариваясь, разбили ручками стволов ее боковые стекла и сели в машину.
Ниарбек показал Петру на прорывающийся сквозь милицейские кордоны черный «ЗИМ»...
Брат быстро взломал замок зажигания, завел двигатель и рванул машину следом. Их «Волга» протаранила милицейский мотоцикл с люлькой и помчалась вниз по переулку, прочь от проклятой «Астории»:

                ***
Петр всматривался свозь дождь и сумрак в поток машин на Петровке и азартно шептал Ниарбеку:
-  Они, наверняка, уже на Цветном бульваре и будут уходить к Садовому кольцу! О, брат, только не спеши стрелять – теперь мы им покажем, как надо охотиться!..
      Петр почти не ошибся в маршруте бандитов. - На перекрестке  Пушкинской и Страстного бульвара перед ними пролетел на большой скорости «ЗИМ»...
Они рванули следом, нарушая все правила уличного движения и отчаянно лавируя среди «Москвичей», «Побед», «Эмок», заставляя их тормозить, прижиматься к обочине, или вовсе выскакивать на тротуары.
Водитель «ЗИМа», очевидно, заметив погоню, пересек встречную полосу и скрылся в переулке. Грузовик, перед которым он выполнил такой маневр, попытался затормозить, выворачивая руль, но его понесло на чугунную ограду бульвара, и вскоре машина перевернулась, выкинув деревянная будку кузова далеко вперед.
«Волга» братьев, повторяя маневр «ЗИМа», разнесла эту клетушку в щепы и с трудом вписалась в тот же переулок, потеряв при этом бампер вместе с задним крылом.

                ***
У Луня был опытный отчаянный водитель. Снова заметив погоню, он свернул во двор и, круша оградки детских площадок, песочницы с грибками, стал быстро уходить от преследователей.
На капот и лобовое стекло «Волги» сыпались деревянные обломки, и Петру поневоле приходилось притормаживать, чтобы не влететь в угол дома или чей-то гараж. Вдобавок, из разбитого заднего окна «ЗиМа» замигали огни выстрелов. Две пули взвизгнули над головой Петра, он рванул машину вбок и протаранил чей-то неудачно припаркованный «Москвич-401». Мотор заглох...
Ниарбек открыл вслед вырывающемуся из двора «ЗИМа»- ответный огонь, но, видно, безрезультатно...
«Волга» – крепкий автомобиль. Да, исчез с капота никелированный олень, разлетелось вдребезги ветровое стекло, но движок снова заработал, и братья быстро вернулись на Садовое кольцо – «ЗИМ» исчез!..
      Вновь Петр лавировал на большой скорости среди автомобилей, мчась в сторону Сущевки, пока Ниарбек не предложил развернуться и пойти в обратном направлении. Петр согласился – логично!
Он тут же пересек сплошную линию шоссе, насмерть перепугав неспешных частников, развернул на ручнике машину, и уже через пару минут, впереди появился искомый «ЗИМ». Петр радостно стукнул кулаком по рулю: – Попался, сволочь! - Однако бандитов немедля перекрыла машина скорой помощи, задняя дверь ее распахнулась и пыхнула  автоматной очередью...
Братья пали на сиденье, а «ЗИМ» снова ушел через встречную полосу в какой-то переулок.
        «Волге» не удалось без потерь выйти из-под обстрела - небольшой автобус отбил ей второе крыло задка и развернул на 360 градусов. Зато Ниарбек успел заметить, куда свернул «ЗИМ», пока Петр выкручивал руль во всех направлениях, уходя от столкновения с троллейбусом...

                ***
Тоже изрядно потрепанный «ЗИМ» опять безнаказанно кружил по маленьким улицам старой Москвы, заметая следы, как вдруг, за ним вновь увязалась помятая, с одной фарой
«Волга» и стала быстро приближаться. Бандиты открыли беглый огонь. Петр резко свернул на параллельную улицу но, почти сразу вернувшись, протаранил «ЗиМ» в бок.
Тяжелый лимузин вильнул, вдребезги разбил пивной киоск, срубил навесной козырек магазина и заглох...
На козырек, как на трамплин, взлетела «Волга» и обрушилась сверху на крышу «ЗиМа»!.. Неуправляемый металлический бутерброд из двух машин врезался в  бетонный куб уличной стройки, и «Волга» со скрежетом сползла на капот лимузина, вдавив остатки его крыши в салон...
Петр и Ниарбек с трудом выбрались наружу, отбежали на несколько метров и выпустили остаток патронов по бензобакам автомобилей. Мощный взрыв сотряс спящие улицы...
Братья несколько секунд смотрели на пламя их мести, а потом побежали дворами, переулками в сторону бульвара.
В арке одного из домов они остановились и понаблюдали – не увязался ли кто следом?..
Лицо Петра заливала кровь, он тяжело дышал, болело все тело, но надо было действовать дальше:
-  Ниарбек, ты - на вокзал!
Киргиз недоуменно развел руками...
Петр снял с себя рубаху, разорвал пополам, вытер кровь, а брат перевязал ему голову:
-  Ниарбек, прошу! После сегодняшней «Охоты» я понял у кого искать Казака –  уезжай, пока не начался повальный шмон по Москве! Я справлюсь, не волнуйся. Жди меня в горах, на нашей последней стоянке. Ну, а если увидишь Тургунбека, попроси, чтоб не сдыхал до моего приезда!..
Они крепко обнялись, затем быстро разошлись в разные стороны.

Заложник

Петр увел чью-то «Победу» прямо в соседнем дворе. Эта машина была молочного цвета, новая, и он поклялся себе, что обязательно вернет ее хозяину, если только опять не случится какой-нибудь погони со стрельбой. За Ниарбека он не волновался, - брат, наверняка, тоже на колесах и уже мчится к вокзалу.
Петр тихо выбрался из двора на бульвар и поехал в «Марьину рощу». Конечно, он понимал, что некто из уцелевших в «Астории» бандитов с радостью сдаст ментам его место проживания, но не сегодня, - сейчас по участкам устанавливают  личности пойманных, убитых и торопятся доложить «наверх». Конечно, ведь доблестные Органы уничтожили весь криминал Москвы! И если эта  «пуля» влетит в главные уши страны, то у ментов есть надежда на новые высокие чины!
Петр остановил машину за две улицы до Валиного дома, хотел выйти, но пал грудью на руль, едва сдерживаясь от слез, - сейчас он пройдет огородами и, если все спокойно, дверь откроет Анна Артемовна, а не его любимая:
-  Валя, Валя, я не сберег тебя, я не сдержал данное тебе слово - мстил... Я потерял тебя, моя единственная радость, мое несбывшееся счастье!..
Он представил ее хрупкое, окровавленное тело на крыше «Астории» или в морге столицы и зарычал от горя. И если бы кто-нибудь увидел сейчас его лицо, он бы понял, почему тюрьма дала ему кличку «Медведь»...
Петр пришел в такое отчаянье от запоздалого осознания свершившегося, что, возможно, тут же погнал бы «Победу» назад, к «Астории», но вдруг совсем рядом перебежал через дорогу Казак и нырнул в густые кусты палисадника.
Первой реакцией было - выскочить следом, окликнуть, но за Евгением Артемовичем появились сразу трое вооруженных штатских и, от ярости, что Казак сбежал, закружили на месте, матерясь и не зная в каком направлении продолжать погоню.
Петр лег на сиденье, пошарил по карманам, но патронов не нашел, - только нож...
- Что же, - подумал он, - сейчас чем тише, тем лучше! – И осторожно выглянул...
Один из преследователей шел в его сторону, обшаривая каждый куст, двое других полезли через забор дома противоположной стороны улицы. Петр тихо открыл окно и стал ждать... Когда бандит приблизился, он метнул финку, - тот, выронив наган, схватился за сердце и завалился на бок, беззвучно хватая ртом воздух.
Его тело заблокировало дверь, и Петр, выбравшись через заднюю, поднял револьвер, выдернул из трупа нож и, убедившись, что златозубому конец, побежал наперерез другим, обогнув по заросшему бурьяном проходу, пару домов.
   Казак как провалился – ни звука! - Что же, надо искать, - одному против трех  бандитов выжить ему будет непросто... Их, Петр заметил не сразу. Очевидно, заслышав его приближение, они залегли за сараем и лишь нечаянный хруст ветки выдал их присутствие. Петр присел:
-  Что делать? С одной стороны, своим появлением он их задержал, и Казак уйдет далеко вперед, но, возможно, есть и другие, которые в это время берут Артемыча в кольцо... Тогда без шума не выйдет. Петр затаился.
Через минуту один из воров не выдержал:
-  Леха, это ты?..
И не дождавшись ответа, ругнул второго:
-  Вставай, сучара, че нам каждой кошки шугаться?
Тот что-то невнятно буркнул, но вскочил и, оглядываясь, они быстро побежали дальше.
Петр прицелился... В свете луны их силуэты были отличной мишенью, и он вряд ли бы промахнулся, но пальба все спутает, и Петр, опустив оружие,  продолжил преследование...

                ***
«Казак», он же - Евгений Артемович, заметил друга, но тоже рассудил верно, - все сделать без шума и, якобы выдавая свое присутствие, изредка бросал камней в совершенно другую от своего передвижения сторону, - так ворье удалялось прочь от него и Валиного дома.
Петр недолго удивлялся зигзагам бандитов, - он понял, что их «ведут», и это был не кто иной, как Казак!
Он залег, пытаясь понять, куда точно уходит Евгений Артемович, что задумал и как им объединиться?..
Появление третьего бандита все прояснило. Тот встал во весь рост слева от приятелей и окликнул старшего:
-  Свист, это я, Пашка,  уходим - по Москве такой шухер!.. Говорят, что наших полегло в кабаке - тьма! Щас Левчик прибег еле живой, а этого старого козла бросьте, он больше никому не нужен.
Воры, как по команде, поднялись из кустов и, взволнованно переговариваясь, трусцой побежали обратно.
Петр облегченно вздохнул и, чуть переждав, стал пробираться к дому Вали.
Евгений Артемыч же, если и не расслышал, что говорили преследователи, то, наверняка, понял – опасность миновала. Он тоже повернул к ее дому и почти столкнулся с выходящим из-за угла Петром:
-  Вот те на!..
Тот сунул наган за пояс и обнял Казака:
- В доме спокойно – я проверил, и Анна Артемовна ждет, а вот Вали больше нет...
Казак дрогнул голосом: -  Как?!.. – И поспешно добавил: - А Ниарбек?..
Петр потшатнулся и медленно поднялся по скрипучим ступенькам крыльца:
-  Жив. Пошли в дом, Артемыч, все расскажу.

Тургунбек

Ниарбек медленным шагом поднимался на лошади все выше в горы. Лицо, чопан, руки, черная повязка на горле - были серыми от пыли, а его самого одолевала дрема. Изредка он взглядывал на дорогу, оглаживал коня и опять прикрывал уставшие от бессонных ночей глаза.
То и дело возникали картинки детства: лежащий на камне Петр, - Ниарбек лечил раны брата возле горного водопада, потом трагическая поездка с отцом за Валей и, совсем некстати, Саггар, - держась за руки, они с Петром храбро стояли перед  грозным учителем, отказываясь драться друг с другом...
Взрослый Ниарбек хмурился, заново переживая эти события даже в полусне. Поскрипывало седло, всхрапывал его кокпарный жеребец, и прошлое снова возвращалось: ... Петр капал сок облепихи на его раненое горло, потом, смешно размахивая руками, изображал орла...
И вдруг где-то совсем рядом хлопнул выстрел! Ниарбек тут же укрылся за крупом коня и, выслав его в галоп, сдернул с плеча винтовку, - никого!... Он еще раз внимательно осмотрелся, бросая жеребца влево, вправо, - пустынная дорога и никого... Но кто-то же стрелял, или ему приснилось?!.
Впереди послышался гул голосов, и показался маленький горный аул. Ниарбек успокоился, перевел коня на шаг и, увидев справа от селения кокпарное поле, закинул винтовку за спину.
       Около пятидесяти всадников делали проводку лошадей и что-то горячо обсуждали. Ниарбек подъехал, спешился, чуть ослабил подпруги и тоже повел коня по кругу. Люди селения были ему незнакомы. Порой чье-то лицо привлекало его внимание, но ненадолго – чужой...
Через несколько минут к нему подошел крепкий, кривоногий киргиз, с рукой на перевязи:
-  Салям алейкум, джигит, кто ты?
Ниарбек ответил кивком на приветствие и показал на горло...
Тот понял и нахмурился:
-  Крепись... Меня зовут Оморкул. Надеюсь Аллах оставил тебе слух?
Тот улыбнулся и снова кивнул. Оморкул повеселел:
-  Играть будешь?
Ниарбек не ожидал столь быстрого приглашения, пусть даже в форме вопроса, и благодарно приложил правую руку к сердцу.
Оморкул одобрительно хмыкнул, похлопал его коня по шее:
-  Хорош!.. Там старейшины обсуждают стоимость приза, отдохни пока.
Ниарбек опять благодарно прижал руку к сердцу. Оморкул тяжело вздохнул, но потом неожиданно расхохотался:
-  А я вот не могу тебе таким жестом ответить – сломал вчера руку, глупец!
Ниарбек выразил лицом сочувствие, - тот принял:
-  Ты, видно, хороший человек и имеешь опыт в игре, но смотри - здесь все по старинке: любые приемы, увечья, смерть, - подумай!..
Ниарбек жестом руки отбросил его сомнения. Оморкул пожал плечами, мол, как знаешь, а вслух завистливо произнес:
-  Конь у тебя крепкий, боевой...
Затем он направился к группе беседующих джигитов и Ниарбек пошел следом.
Все говорили о возрождении Кокпара, о покупке и продаже лошадей, о дне проведения игры...
Заметив, что немой идет следом, Оморкул повернулся и негромко сказал ему:
-  Кокпар будет завтра, на восходе солнца – отдохни пока...

                ***

Когда восход окрасил небо, горы, юрты, бордовым цветом, всадники выехали на кокпарный круг. Следуя многовековому ритуалу, все спешились, поблагодарили Аллаха за новый день, за хлеб, за возможность биться...
Затем, громко и протяжно крикнул Оморкул: – Приготовиться! – И бойцы начали осмотр амуниции, проводку лошадей и, конечно, же оценку противников – эдакая психологическая подготовка....
      Ниарбек решил не участвовать в первой схватке, он предпочел посмотреть – так ли уж отличается местный Кокпар от бесжалостных, с детства знакомых ему схваток без правил.
Ему были по душе суровые лица опытных игроков-горцев, - обветренные, в шрамах, а так же профили стариков - жестокие, гордые, будто из бронзы.
По молодым, Ниарбек скорбел заранее – он не раз видел после игры, посиневшие, мертвые лица таких вот раскрасневшихся от кумыса и желания победить, пусть даже ценой жизни.
        Итак, игроки уже верхом, уже горячат лошадей, туго завязывают шапки, прикрывая головы и уши от ударов, а потом звучит новая команда Оморкула, и они съезжаются в круг посреди поля...
Выстрел! – Тушка козла брошена в круг, и начался первый Кокпар.
Некоторое время Ниарбек изучал индивидуальные формы борьбы, подготовку лошадей, но скоро поле накрыло облаком пыли, и он, подтянув подпруги, сел в седло, чтобы досмотреть схватку издалека. Отъехав немного, Ниарбек вдруг заметил старца на богатом ковре в тени огромного камня, нависающего над кокпарным полем...
От пока неясного, но тяжелого предчувствия, он потерял интерес к игре, осторожность и подъехал к старику совсем близко...
Тот, опустив глаза, долго, маленькими глотками пил чай. Рядом, молча, стояли два широкоплечих джигита...
Наконец, старик в упор глянул на кокпариста - перед Ниарбеком сидел Тургунбек убийца отца!..
Он так опешил от долгожданной встречи, что не заметил, как сзади к нему подобрались трое телохранителей... После короткой борьбы его чем-то оглушили и, стащив с седла, уволокли за камень.

                ***
Когда связанный Ниарбек очнулся, к нему подошел Тургунбек, склонился над ним и долго изучал его лицо, черными злыми глазами:
-  Хм!.. Кто ты, что хочешь?
Ниарбек молчал. Тогда старик указал на повязку:
-  Что это, ты - немой?..
Глаза Ниарбека пылали такой ненавистью, что негодяй сделал шаг в сторону:
-  Обыщите его!
Телохранители быстро выполнили приказ:
-  Байке Тургунбек, – ничего нет, была  только винтовка...
Тургунбек недоверчиво глянул на них:
-  Ладно... Немой, ты мне не нравишься! Читать-писать можешь?
Несмотря на боль в голове и затекшие от веревок кисти рук, Ниарбек мыслил теперь ясно и спокойно кивнул. Старик заметил перемену в его состоянии и скривился:
-  Тем хуже для тебя!..
Затем он вразвалку ушел за камень.

                ***
Через некоторое время Тургунбек снова расположился на ковре, а его люди приволокли Ниарбека и усадили напротив. Старик долго молчал, как-то по-новому, вглядываясь в лицо кокпариста, потом скомандовал:
-  Развяжи его, Ирбек.
Здоровяк быстро выполнил приказ и отступил за спину хозяина. Так, на фоне бьющихся за победу кокпаристов оказались, наконец, лицом к лицу убийца и мститель... 
      Тургунбек, по-прежнему не спуская с немого глаз, пожевал изюм, запил чаем, затем ногой подвинул Ниарбеку блокнот и бросил карандаш:
-  Я стар, чтобы пугаться. Пиши, кто ты, какая на меня обида...
Ниарбек написал: - Тургунбек, двадцать лет назад ты убил моего русского отчима. С тобой был Лунь, вы охотились на Башлыка, а застрелили бывшего солдата. На днях мы с братом убили Луня. Теперь твоя очередь подыхать...
Он бросил блокнот старику. Тот прочел и долго смотрел поверх головы киргиза на визжащих от ярости и азарта кокпаристов.
Ниарбек тоже слушал знакомый шум и рев схватки, исподлобья глядя на убийцу. Так сидели они долго... Потом Тургунбек поманил к себе Икбара и что-то шепнул ему. Телохранитель поклонился и подал ему папиросу. Старик закурил. Скоро гиблый аромат анаши повис над столом, но даже наркотик не добавил ему спокойствия – мышцы сухого властного лица змеями извивались от переполнявшей Тургунбека ярости:
-  Послушай, джигит, я долго думал, как мне уйти из жизни... Наша встреча – случайна, и ты даже не вооружен!
Ниарбек кашлянул, поправил на горле повязку.
По жесту хозяина Икбар плеснул в пиалу пленника чай, - тот отпил.
Тургунбек явно искал необходимые для ситуации слова. Он отшвырнул пиалу, взял с ковра четки и нервно забегал по бусинам коричневыми пальцами:
-  Я уважаю смелость... Но ты ранен, потрепан жизнью, без голоса, - иди своей дорогой, без тебя найдутся сотни желающих меня убить.
Ниарбек медленно снял с горла повязку, опустил голову и, казалось, размышлял о сказанном...
Старик глубоко затянулся, откинулся на подушки и гневно рявкнул:
-  Сволочь! Да, я задолжал много крови, но не тебе, убогий нищий, решать мою судьбу!
Вмиг Ниарбек выдернул из своей повязки длинную металлическую ленту и, одним движением в наклон, перерезал старику горло. Кровь фонтаном брызнула вверх, окрашивая все вокруг в неестественно алый цвет...
И, казалось, что слишком долго мститель вынимал из-за пазухи убитого револьвер, слишком долго целился в телохранителей и не прыгнул, а медленно взлетел после расправы с ними, в седло своего коня...
Выстрел! - Реальность вернулась. Это Оморкул, заметив уходящего галопом Ниарбека, заглянул на камень, где ничком лежали телохранители вместе с хозяином и пальнул вдогонку киргизу:
-  Убили байке Тургунбека!
Кокпар останавился. Разгоряченные схваткой бойцы долго не понимали, что случилось, кружили по полю, пока, наконец, стаей коршунов не сорвались следом за чужаком.

Камни детства

Ниарбек мчался по горной дороге вниз. Конь его храпел от усталости, но не сбавлял хода. Преследователей пока не было видно, но уже слышались их близкие выстрелы.
Он понимал, что верхом далеко не уйти, поэтому осадил коня возле моста через реку, спешился и, вытянув жеребца камчой по крупу, прыгнул в воду.
Горная река, казалось, с радостью подхватила и понесла Ниарбека прочь. На одном из каменистых  поворотов она подкинула ему даже бревно, да так, что он чудом увернулся... Чуть позже, догнав подарок, он уцепился за него и обернулся.
Наметом шел по дороге обиженный им кокпарный жеребец, а с горы серой, шумной лавиной уже катилась к реке погоня. Ниарбек укрылся за бревном и приготовился стрелять....

                ***

После печальной, краткой беседы с Казаком и его сестрой, Петр убедил их уехать на время из Москвы и рано утром отвез семью в Суздаль. Там, у подруги Анны Артемовны, был в лесничестве дом, где они могли спокойно пожить, до тех пор, пока в столице не закончатся облавы.
В обед, Петр простился с ними и вернулся в Москву. Ему не составило большого труда найти и выкупить в морге, через подставного родственника, тело Вали, а вот похоронить в цветущем саду ее дома, да еще в одиночку, оказалось делом более чем сложным ... Он думал, что умрет вместе с нею, – так страдала душа, и так билось здоровое прежде сердце...
Потом, в поездах, по дороге в Киргизию, Петр все десять дней страдал от этой тяжкой утраты, безуспешно  пытаясь заглушить ее водкой...
Не очень-то отвлек от горя и Восток. Он купил в Бешкеке ладного коня-трехлетку, добирался еще пару дней до их стоянки с Ниарбеком и, не найдя там брата, совсем обессилел. Расседлав и напоив жеребца, он рухнул на войлок возле новой, приобретенной Ниарбеком юрты и проспал до темноты. В полночь, Петр встал, с трудом разжег костер, сварил чефир и, лишь благодаря, этому тюремному лекарству на все случаи жизни, понемногу начал восстанавливаться: - Бесполезно бросаться сейчас на поиски Ниарбека и, главное, куда? – Угрюмо рассуждал он, а с другой стороны, - безнадежно ждать было совсем невмоготу...
Глаза слезились от едкого дыма, ныло отвыкшее от чефира сердце, и лишь тихое ржание коня, там внизу, на тропе, отвлекло его от тяжких дум. Кто это?! Петр выхватил револьвер и спрятался за камень.
Скоро, у костра появился понурый расседланный конь. Петр подождал немного, послушал ночь, затем осторожно встал из-за укрытия и подошел к жеребцу. Бока его были мокрыми, горячими от долгой скачки, глаза диковато поглядывали на человека, но он почему-то доверился незнакомцу.
Судя по бесчисленным шрамам на шкуре, это был кокпарный конь и, наверняка, принадлежал Ниарбеку. Петр подвязал жеребца на чомбур, растер пучком соломы его мощную грудь, бока, а немного погодя, напоил из бурдюка водой.
Тот долго, довольно фыркал, будто пытался отблагодарить, рассказать про хозяина и Петр, улыбнувшись, сам заговорил с ним:
-  Видно, путь был долгим, боец, где Ниарбек?..
Конь, казалось, внимательно слушал, пытался понять, но, в итоге, ответил лишь легкой дрожью пробежавшей по его уставшему телу. Петр тяжело вздохнул, накрыл его попоной и отошел к обрыву, - ночь, тишина, неизвестность... Так, где же брат, что с ним? Он снова вернулся к коню и внимательно осмотрел его:
-  Следов крови нет…
Вдруг, совсем близко раздался шорох. Петр вскинул револьвер... К  костру, хромая, вышел Ниарбек. Петр убрал оружие, и братья крепко обнялись.
Лицо Ниарбека было покрыто ссадинами и кровоподтеками, одежда - влажная от воды...
- Что случилось, брат?
Ниарбек провел ребром ладони по горлу...
- Убил Тургунбека?!
Киргиз кивнул. Петр сбросил с плеч чопан, отдал ему и налил пиалу чая.
Так сидели они долго, просто пили в тишине жизни, опустевшей от мести и любви. Дым костра, близкое небо, падающие звезды...
Наконец, Петр заговорил:
-  Валю я похоронил в саду нашего дома...
Ниарбек медленно поставил пиалу на камень, пошатываясь, пошел в юрту и, пробыв там пару минут, вернулся с куском серого войлока: - Ложись! - Жестом предложил он брату и прилег.
Петр, видя его страдание, не знал, стоит ли продолжать?.. Но Ниарбек сам разрешил его сомнения, спросив о Казаке, забавно обозначая длинные усы и чуб.
Петр ответил:
-  Он и Анна Артемовна живы, я отвез их под Суздаль, к сестре Анны, - в столице переполох, так что придется им переждать малость...
Ниарбек выслушал, горестно покачивая головой, потом махнул в сторону перевала. Петр понял:
-  Да, мы тоже с утра отправимся с тобой к казахам, например, ведь родственники и слуги Тургунбека, наверняка, будут искать тебя, так что поработаем месяц, другой, подальше отсюда, потом вернемся ненадолго, в Москву, - повидаться с Казаком, поможем, если есть в этом необходимость, и закончим нашу взрослую жизнь в Азии, как начали, – кокпаристами! 
Он достал платок и, макая его в чай, стал промывать брату ссадины:
-  Ну, вот, завтра начнется какая-то новая жизнь...
Ниарбек закрыл глаза.

                ***

Они проснулись от шелеста щебня внизу, на тропе и позвякивания металла.
Братья вскочили, осторожно приблизились к разным краям площадки, - слева ползла городская милиция, справа - бандиты Тургунбека...
Петр мрачно глянул на эти два, казалось бы, совершенно разных социальных лагеря и начал заряжать барабан нагана:
-  Быстро нашли, сволочи... Ну, что же, Кокпар продолжается, брат! Неясно только - кто сегодня будет тушкой, а так же цена выйгрыша...
Ниарбек ободряюще улыбнулся – дело привычное! - И пошел к лошадям. Он дружески обнял обоих жеребцов, отвязал, затем, неожиданно  вытянул их камчой, те обиженно дали задки и порысили вниз по тропе, распугивая двуногих в фуражках с кровавыми околышами и железными звездами во лбах. Милиционеры немедля открыли по стоянке огонь вслепую, бандиты – тоже.
Пули рикошетом крошили валуны совсем близко от братьев и провоцировали мелкие осыпи. Потом сверху посыпались камни...
 Уклоняясь от них, Петр и Ниарбек отползли к самому краю обрыва. Над ними зависла скала, на вершину которой Саггар заставлял их когда-то таскать камни.
-  Ниарбек, помнишь, как ты предложил крепить их клиньями, чтобы камни не рушились на тропу?
Тот горько улыбнулся в ответ, а Петр вдруг отбросил в сторону револьвер:
-  Камни детства!.. Брат, я обещал Вале не мстить и каялся в грехах Богородице, а потом снова убивал....
Ниарбек удивленно приподнялся на локте, всем своим видом показывая, что в «Астории» их вынудили, что они защищались...
Но Петр обнял его и добавил:
-  ... А потом мстили. Так вот, брат, когда я хоронил нашу бедную девочку, нашу Любовь, душа мне что-то сказала, а понял я лишь сейчас – хватит! И знаешь, я ехал сюда с желанием отговорить тебя от убийства Тургунбека, ведь он и без нас бы сдох, шакал! 
Ниарбек, в знак согласия с ним, а, быть может и запоздалого раскаянья, тоже отбросил револьвер и жестом руки, ставшей отныне навсегда мирной, попытался выразить радость освобождения от прошлого, от зла, но его сбил наземь камень. Петр, тут же, прикрыл брата своим телом:
- Терпи, мой дорогой, мой благородный храбрец, – я понял!.. И знай, там на небе, нас ждут: отец, Валя и самый богатый в Мире кокпар…
Ниарбек беззвучно повторил:
-  Отец, Валя…
И камни завалили их, всю стоянку, верх тропы. Настоящий обвал мчался теперь со скалы, сметая все и всех на своем пути, страшно грохоча, закрывая алое восходное небо темным облаком пыли, в котором, казалось, мелькали оскаленные морды лошадей и искаженные азартом, жестокие лица кокпаристов прошлого...

                ***
А позже, у подножия серой от пыли скалы, покрытой ее клубами, будто затухающий вулкан, в ручей упали два белых камня. Вода на миг плеснула в стороны, а затем снова сомкнулась над ними, продолжая свой вечный беспокойный бег.

                Конец