Самый счастливый Новый Год...

Будет желание и время познакомиться с величайшим Счастьем, обретенным в Новый 1993г. рядом с молодым "вором в законе" и Братом во Христе и с Самим Господом моим Иисусом Христом, - прочтите моё эссе "Самый счастливый Новый Год" тут http://padalko-y-d.livejournal.com/24371.html

Когда ярче всего мы чувствуем уют и раздумчивый покой? Когда в полночь на улице трещит мороз, завывает вьюга, а в дедушкином бревенчатом доме горит свеча, в жарко натопленной печи трещат поленья, наполняя дом березовым духом, а языки пламени сквозь приоткрытую печную дверку рисуют, тут же стирают и вновь рисуют на стенах загадочно-глубокие образы.

Когда глубже, чем обычно, мы можем испытать Любовь и Свободу? Только когда мы на войне или в тюрьме. Ведь настоящее (не вычитанное) личное Знание о Жизни, Смерти и Любви выстраивается в нас лишь сравнением крайностей, которые пережили мы сами Самый счастливый Новый Год Господь подарил мне с 31 декабря на 1 января 1994 года в СИЗО г. Мариинск Кемеровской области.

В три часа ночи 25 декабря загремели засовы камеры Иркутского СИЗО, дверь распахнулась, возникло что-то опухшее и рябое, зевая, бросило: «Падалко - с вещами на выход». Пацаны в хате, как всегда по ночам, резались в карты. А я - читал Евангелие. Только слова о Жизни и Кресте моего Господа облегчали глухую ревматическую боль в сердце, в суставах, снимали головокружение, проясняли затуманенный уже двенадцатидневной «мокрой» голодовкой разум.

Когда неделю назад перешагнул порог четырехместной этой камеры для первоходок и поздоровался, встретили меня три пары расширенных от ужаса глаз. Пацаны напряженно молчали до той поры, пока не начал умываться, чистить остатки зубов. Наконец один из них решился хрипло спросить: «А вы чё, по «мокрухе» катаетесь?». От неожиданности такого вопроса из рук выпала щетка, а глаза сами уперлись в кривой осколок зеркала на стене над раковиной. На меня глядели чуть горящие голубые угли измотанных усталостью зрачков, черный провал беззубого рта, изрезанный морщинами лоб, лысина бритой от завшивленности головы. «М-да-а …, - подумалось, - не приведи Господь такое ночью в подворотне увидеть». «Да нет, - ответил не оборачиваясь, старательно смягчая почти животную хрипоту изголодавшегося горла, - политический я».

Потом долго рассказывал пацанам о своей приемной по самозащите прав. Кто-то из них вспомнил, что сам видел меня год назад в сквере Кирова во время второй «вольной» моей двадцатидневной голодовки «за людей». Подружились. Пока мог, писал документы по их «делюгам». Во время «свиданки» один из них передал «на волю» записку Наташе. За полтора года ареста «следак» Валера Морозюк и «упаковавший» меня за «клевету», «оскорбления» и «хулиганство» прокурор Иркутской области Юрий Чайка ни разу так и не дали свидания с женой и доченьками.

Провожали меня пацаны как «батю» - по-доброму. По-быстрому сами собрали писанину, книги и тряпки в рюкзак и сумку. Помогли сползти со шконки - сил уже не было. Объяснили вертухаю, который приперся с матами и криком, что надо бы меня под руки вести, а то вообще сознание потеряю. Тот почесал затылок, вспомнил о голодовке и через десять минут я уже дышал чистым морозным воздухом в тюремном дворе. Вертухаи тащили мое тельце и вещички легко-играючи и тупо зубоскалили. Тюремный двор освещался, как операционный стол, толстым, все пронизывающим лучом прожектора. В нем мягко кружились и ярко сверкали тихие снежинки, падали на серую глыбу автозака, на маленький красный жигуленок, что затаился на границе света и тьмы.

Что-то шевельнулось за приоткрытой дверкой жигуленка. Прищурившись, узнал прячущегося за ней … прокурора Иркутской области. Не узнать его было невозможно после нескольких наших «вольных» встреч на приемах в его кабинете, в том числе и за полтора месяца до «посадки» осенью 1992 года. Тогда он, в присутствии двенадцати моих стариков, членов Приемной по самозащите, предложил работать под его руководством. Я же отказался, а когда он похвастался, что имеет звание «мастер спорта» по вольной борьбе, сделал ему ответное предложение побороться «на правовом тотами». Через полтора месяца, уже в Иркутском СИЗО, понял: Юрий Яковлевич «благородно» принял мое предложение. Ну, а мне ничего не оставалось, как честно принять вызов. Через спецчасть СИЗО завалил Генпрокуроров СССР и РСФСР заявлениями о привлечении Юрия Яковлевича к уголовной ответственности. И по своей, и своих сокамерников, «делюгам».

«Юрий Яковлевич! Да не прячьтесь вы, - кричу, - с наступающим вас Новым Годом! Да, и спасибо, что провожать приехали». Кургузая темная фигура от неожиданности дернулась, растерянное, тонкогубое лицо Чайки резко осветилось светом прожектора и тут же скрылось в салоне жигуленка. Дверь захлопнулась. Похоже, навсегда. По сей день мы с ним больше ни разу не виделись. Ну, разве по телевизору: я часто вижу его, а он, может, и видел меня.

В Мариинскую тюрьму прибыл с диким расстройством желудка. Или по указанию Чайки, или по заказу кого-то из следаков, конвой устроил зэкам в «столыпине» самую настоящую пытку. Все трое суток этапа из Иркутска до Мариинска каждый зэк ел только выданные им в дорогу пять дико пересоленных бочковых селедок и три булки хлеба. Свои я, конечно, отдал сокамерникам. Уже к вечеру первых суток мужики раскачивали стучащий на стыках вагон «столыпина» - требовали дать воды. А конвой - как не слышал. Воду дали два раза за эти трое суток … На одной из остановок из привокзального репродуктора впервые услышал так поразившую и так поддержавшую меня тогда песню Любэ «Дорога» ... А грязная вода из поездных бачков окончательно добила высохший мой желудок.

В Мариинском СИЗО пытка продолжилась. До распределения по «хатам» этапников десять часов держали в «стаканах». Это глухие, без окон, без вентиляции камеры размером три на три метра. Двери камер по периметру специально обложены уплотнителем. В каждую камеру набили «стояком» до пятнадцати человек. Все, конечно, курили. Через полчаса дышать стало нечем. Тех, кто «отключался», вертухаи позволяли выкинуть из камеры лишь после получаса дикого битья ногами в дверь. Воды не давали все это время вообще. На мои крики выпустить в туалет - молчали.

«По-маленькому» облегчались кто куда мог. В кружки, в сапоги. Ну, а я, стоя - замер: отключился от всего внешнего, сосредоточился на нижней части тела. Воображением я заваривал и заваривал мышцы сфинктра, как металлические, сварочным аппаратом воли. А слух и зрение просто отключил. Дыхание сделал поверхностным, неглубоким. Биение сердца - замедлил, как мог. Ведь потерять сознание для меня означало потерять контроль и …, нет, не столько опозориться, сколько окончательно создать мужикам газовую камеру.

Как я оказался в огромной общей «хате», хоть убей - не помню: вот «стакан» и вот вдруг «хата». Я сижу на открытом толчке (просто дырка в полу) и издаю самые страшные звуки, какие мне когда-либо приходилось слышать. А мужики, странное дело, делают вид, что ничего не видят и не слышат. Водопровода в «хате» на тридцать с лишним человек просто нет. Как будто попал в царскую тюрьму восемнадцатого века. Смываем отходы, моем руки и пьем - из одного бачка литров на двадцать. Помыв руки, иду к длинному деревянному столу посреди «хаты» с двумя скамейками во всю его длину. Сажусь, кто-то молча протягивает мне кружку с толстым слоем сажи снаружи и с жутко густым чифиром внутри. Я благодарю и пью. Сводит скулы и … вертящиеся, остро наточенные, косы в животе - останавливаются.

Потом подсел ко мне худенький, остроглазый и явно «духовитый» парнишка лет двадцати пяти. Начал выспрашивать, кто, за что «катают»? Ответил. Пояснил, что правозаступник, а не адвокат, что в 1991 году, после встречи в Тулунской «крытой» с Вячеславом Кирилловичем Иваньковым (Япончиком - да упокоится с миром его Душа), добился в Москве отмены незаконного «наряда» об его переводе из Тулунской тюрьмы в тюрьму республики Узбекистан, где его обещали убить. Ну, и что перспектива осудить меня по этой «делюге» для прокурора Иркутской области «гнилая», что срок содержания под стражей генеральный прокурор не продлил до полутора лет, как положено. Потому следак с Чайкой и решили оправдать незаконный арест направлением меня на третью судебно-психиатрическую экспертизу в Москву, в институт Сербского. Вот пятнадцатые уже сутки голодаю, о чем еще в Иркутском СИЗО письменно уведомил следака и начальника СИЗО.

Участливый парнишка властно подозвал к себе огромного мужика, указал положить мои рюкзак и сумку на нижнюю свободную «шконку» в теплом углу камеры. Сутки отлеживался, изредка теряя сознание. В хату на тридцать человек со «шконками» в три этажа набили человек шестьдесят. Потому стоял здесь дым коромыслом, конечно, громкие разговоры, иногда ругань, маты и резкие выкрики. А, главное, жрали там нас огромные, жирные клопы-мутанты. Короче, не было мне ни сна, ни покоя. Да и не привыкать …

На вторые сутки, похоже, убедившись в подлинности моей голодовки, подошел ко мне все тот же парнишка, представился как вор в законе «Пионер», назвал свое имя, которое я, очень жаль, но - напрочь забыл … Попросил он меня за одного «блатного». «Катался» тот почти уже почти три года за «хулиганку» и «групповое убийство». Обвинительный приговор вынесли, но кассационный суд жалобу двух его, круто оплаченных, адвокатов пока не рассматривал. Сам этот «блатной» в «хулиганке» сознавался сразу, а вот участие в убийстве изначально и последовательно отрицал. Его адвокаты указывали на материалы дела, из которых видно было, что реальные убийцы - известные «блатному» ментовские «стукачи». Их, чтобы «отмазать», вначале провели по делу «свидетелями», а потом судья незаконно отказался вызывать их для допроса в суд. Вот «Пионер» и попросил меня помочь «блатному», сделать дополнение к жалобе его адвокатов, в убедительности доводов которых они очень сомневались.

Так как меня могли в любой момент снова отправить «по этапу» в Москву, пришлось торопиться. Трое суток изучал обвинительное заключение, приговор, кассационную жалобу и другие документы по делу. Нещадно «пытал» блатного» вопросами для уточнения и понимания «проколов» следствия и суда. И к обеду 31 декабря 1993 года дописал и отдал «блатному» текст дополнения к жалобе. Тот тут же и «отправил» жалобу «на волю» через своего «вертухая». С обеда до двенадцати ночи я спал, как убитый.

Почти в двенадцать проснулся от мягкого толчка в плечо. Вижу, на корточках передо мной сидит «Пионер», просит присоединиться к его столу. Отказываюсь - голодаю. Но он упрашивает, мол, просто чифирнем, брат. Если просит человек «с понятиями», то отказывать не принято. Потихоньку встал, посадили меня на почетное место на скамейке посередине стола - прямо напротив «Пионера». Новогодний стол просто ломился от фантастического для зэков изобилия продуктов: сгущенка, шоколад, печенье, растворимый кофе, копченая колбаса и балык, зеленые лук и укроп, а, главное, огромный самодельный торт из печенья, шоколада и сгущенки и … трехлитровая банка со спиртом «рояль». Ну, понятно, как реагировало мое тело на все это? Но я полегоньку лишь прихлебывал чифирка из кружки.

Почти все «порядочные» люди «хаты» трижды сменились за праздничным столом. Говорили тосты, чокались кружками со спиртом. Орал праздничной музыкой внутрикамерный динамик. Долго и задумчиво слушали бой кремлевских курантов и президентскую речугу. А потом, где-то во втором часу ночи, стол вдруг опустел. Остались за ним только я и «Пионер». Он расспрашивал о том, что заставило меня стать правозаступником. Я рассказывал о своей жизни, потом о Наташе, как мы с ней встретились, о доченьках, а потом … разрыдался. Горько, навзрыд. Впервые за все почти полтора года моего тюремного Пути.

«Пионер» молчал. Только положил ладонь на мой локоть, в который от горя и стыда за неожиданную слабость уперлось мое лицо. Когда я успокоился «Пионер» говорит: «Выпей, брат». И протягивает мне кружку с разведенным спиртом. Я объяснил, что алкоголь просто сожжет мне желудок. «Ну, тогда кофейку глотани, а?». Я согласился. На самый кончик чайной ложки подцепил щепотку растворимого кофе и размешал её в половине кружки с кипятком. После первых же двух глотков перестал видеть правый глаз. Не знаю почему. А вены на руках вздулись, словно корабельные канаты.

Но стало мне хорошо, словно от алкоголя. И воцарился в душе моей неведомый ранее Покой. Поведал я «Пионеру» о том, как в Иркутском СИЗО Сергей Бойцов (Боец - да упокоится с миром его Душа), коронованный в Тулунской «крытой» самим Кириллычем, прислал мне свое Евангелие. Как семь раз перечитывал я его ничтожным своим разумом и ни фига не понимал. Как взмолился однажды ко Господу, чтобы открыл Он мне мое сердце для Него. И - вошел Он в душу мою.

А «Пионер» рассказывал о сиротском своем детстве, как сбегал из детских домов, как учили его воровской жизни Люди «с понятиями», как после первой «ходки» «по малолетке» его короновали за отчаянную смелость, находчивость и непреклонные Честь и Правду. Как недавно «с воли» ему отписали» «за» меня и подтвердили рассказы о моих встречах с Кириллычем, о помощи ему ...

Справка: см. тут http://padalko-y-d.livejournal.com/20144.html "Письма из зоны в зону ... на смерть Вячеслава Кирилловича Иванькова" (13 окт, 2009), тут http://padalko-y-d.livejournal.com/36615.html "Помяни, Русь, раба Божьего Вячеслава Кирилловича Иванькова" (28 июл, 2010), тут http://padalko-y-d.livejournal.com/39657.html "Я - защищаю Честь Япончика, часть 1" (10 окт, 2010), тут http://padalko-y-d.livejournal.com/57617.html "Я защищаю Честь Япончика, часть 2" (9 окт, 2011) и тут http://padalko-y-d.livejournal.com/57511.html#cutid1 "Я - защищаю Честь Япончика, часть 2 - продолжение" (9 окт, 2011)

Фильм Юрия Падалко: Памяти последнего Русского Человека Вячеслава Кирилловича Иванькова

Зачем в моем монтажном фильме (ниже), глядя в камеру, врёт правозащитник Сергей Ковалев, будто бы Вячеслав Кириллович Иваньков, оказывается, страшился перевода из одной зоны России в другую зону той же России? Прежде всего для того, чтобы посмертно растоптать авторитет Вячеслава Кирилловича, как бесстрашного и Честь имеющего Русского Человека. Ну, представьте себе, главный «вор» всея СССР, оказывается, страшился перевода из одной зоны России в другую зону той же России, «с руководством которой у Вячеслава», якобы, «случился серьезный конфликт». А ведь в таком случае просто не было бы никакого нарушения Закона по отношению к «зэку» Иванькову и никто ни при каких условиях не имел бы права «потакать трусости» Иванькова. А, значит, Ковалев не вправе был бы письменно обращаться к высшему руководству ГУИН и требовать отмены «наряда о переводе» Иванькова в другую зону России, а не в Узбекистан. Тогда получается, что не настолько авторитетен был Япончик, как его «малевали журналюги» и народная молва. Значит, обычная он «трусливая шкура» … Именно так жиды уничтожают в поколениях Русских людей Память о своих Героях ...

«Пионер» рассказывал, как часто он, сирота, призывал Господа в самые тяжелые минуты его жизни и как приходила ему помощь. Как ныне читает он Евангелие, молитвы и как хорошо становится после такого чтения у него на сердце.

Лишь с мудрым не по годам этим Человеком я впервые испытал то, о чем раньше лишь читал - состояние «быть здесь и сейчас». Не минуту, день, год - назад, не минуту, день, год - вперед. А здесь и сейчас! Растворяясь в русской, братской открытости, Чести и Правде, о которых прежде, «на воле», я лишь мечтал, но … никогда не встречал. И - более никогда не встретил …

Но что-то вывело мое внимание из беседы. Я вдруг осознал, что в «хате» воцарилась небывалая тишина. Обернулся. Никто из зэков не спит. Но и не «режутся» в карты. Сидят на «шконках» и спокойно общаются. Не слышно ни одного мата. «Смотри, брат, - говорю, - смотри!». И показываю головой налево. «Пионер» тоже смотрит в ту сторону. Напротив нас, на третьем этаже, свесив ноги со «шконок» сидят друг напротив друга два мужика. Один говорит: «Брат, вот тебе мой подарок на Новый год». И протягивает небольшую пачку чистой писчей бумаги и несколько чернильных стержней - огромная ценность в СИЗО. Другой с благодарностью крепко обнимает его и говорит: «И ты, брат, прими от меня в подарок эту мастерку. Я видел, что она понравилась тебе».

Мы с «Пионером» нескончаемо долго наслаждались этой благодатью. Потом он прямо глянул в мои глаза и сказал тихо, почти шёпотом, но твердо: «Брат. Сейчас сам Господь снизошел в нашу хату». И мы перекрестились, молча поклонившись друг другу. "Там, где двое с Именем Моим на устах - там и Церковь Моя" ...

Из института Сербского в Иркутск через СИЗО г. Мариинск Кемеровской области меня этапировали спустя три с лишним месяца, как «вменяемого». На этот раз поместили в четырехместку. Ровно через полтора часа как я зашел в неё, дверь "хаты" открылась и вертухай (со словами «это для Падалко от Пионера») бросил в камеру огромный мешок. В мешке оказалось невообразимое богатство - сгущенка, копченная колбаса, растворимый кофе, чай, сыр и многое другое. А, главное, и самое ценное для меня - письмо от «Пионера». В нем он благодарил за помощь в деле того «блатного». Оказалось, что кассация удовлетворила доводы именно моих дополнений к жалобе, отменила приговор в части убийства. «За отсиженным» невиновного человека отпустили на волю в зале суда.

В марте 1994г. (через три месяца после этого, самого счастливого в моей жизни Нового Года) судья Красноярского краевого суда изменил "меру пресечения" с "заключения под стражей" на "поручительство" ряда депутатов Государственной и Иркутских городской и областной Дум о моей "явке по вызовам следователя". А еще через четыре года все пять уголовных дел, возбужденных Чайкой Ю.Я. и объединенных в одно, были прекращены "за недоказанностью вины" (полная реабилитация) Постановлением заместителя Генпрокурора РФ Катышева М.Б. ...

Да, эта правовая победа над Системой (с Божьей Помощью!) в моем деле по сей день остаётся единственным и беспрецедентным случаем для времен как советских, так и нынешних. Нет и не будет уже, видно, случая в России, когда уголовное дело на обвиненного в "клевете" и "оскорблениях" прокуроров, судей, мэра города, после полутора лет его содержания под стражей (без оправдательного приговора суда) прокуратура прекращает по своей инициативе.

Но, всё-таки, за тридцать с лишним лет правозаступной работы та Победа (с Божьей Помощью!) в деле неизвестного сокамерника в Мариинском СИЗО и тот Новый Год остались в сердце и памяти самими ценными моими победой и обретением. Обретением Господа и Его Силы Духа - вместе с "Пионером", вместе со всеми известными и неизвестными мне, но всегда находящимися рядом со мной, братьями по Духу, песчинками неисчислимого Русского Воинства Христова ...
"Война! Идёт Гражданская война!"