«Загляните в свои собственные души и найдите в них искру правды, которую боги поместили в каждое сердце и из которой только вы сами сможете раздуть пламя».
(Сократ)
Глава I
«А знаешь ли ты, мой мальчик, откуда зло на планете взялось? А вот я знаю. Мама мне рассказывала эту легенду, когда я была, как ты, маленькой. Ей рассказала моя бабушка, а бабушке – прабабушка. И теперь я тебе, мой мальчик, эту сказку поведаю.
Случилось это тысячи и тысячи лет назад – когда ни тебя, ни меня, никого из людей ещё и на свете не было. Только представь: птицы летали, рыбы плавали, твари ползучие сновали по земле – а людей нет. И не было никакого зла на молодой Земле, и билось её великое сердце мирно и спокойно. А пришли на Землю люди, создания человеческие – и заселили её тут и там. И пошёл брат на брата, сын на отца, и стал человек всякую жизнь губить. И тогда поразило сердце Земли нечто: огромное, словно горы, сухое, будто старое дерево, чёрное, как подземная глубь! Был это Корень зла – накрепко связал он сердце Земли, и каждый удар отдавался ему с тех пор болью. А рос Корень с каждым днём, крепчал с каждым годом, всё глубже впиваясь в земное сердце. А в мир людей вырвались вечные его рассадники – Зависть, Обида, Гнев, Коварство, Злопамятность, заражая и сердца людские. И редко теперь можно найти сердце, Корнем не заражённое.
Прошли с тех пор многие века. Множество войн прогремело, множество шпаг было поломано; разрослось человечество – разрослось и зло на Земле. И жил в нашей стране угрюмый, нелюдимый колдун, добровольно заперший себя в замке на скале: он отчаянно завидовал королю, что правил тогда, правил честно и справедливо, и потому любим был и уважаем народом. Корень зла прочно связал дух колдуна и подчинил себе его поступки; он взрастил свои чёрные чары, покинул свой замок, отправился в чужеземье, зачаровав его правителя, и чужими руками развязал войну, свирепей которой здесь и не видали. Города горели, вдовы в них рыдали, казалось, что нет конца и края битвам и ненависти! А исстрадавшийся, усталый народ, поддавшись колдовской клевете, вторгся во дворец и схватил короля; жестокость прижилась в их сердцах, и стали они черны, как сама беспросветная ночь.
Отрубили бедные люди головы и королю, и королеве, и детям их; одна лишь старшая королевская дочь, принцесса Луна спаслась. Красавицей была принцесса: вились до самых колен её чёрные волосы, ласково глаза карие смотрели, здоровьем и жизнью дышала смуглая кожа. Да только в конце концов запутались в волосах листья да ветки, опавшие с деревьев, иссушили глаза слёзы частые, кожу морозы изранили – а в сердце Корень зла закрался, воли не давал. И бежала принцесса дни и ночи, бежала тропами узкими, дорогами нехожеными, подземельями путаными – пока до самого сердца Земли не дошла. А там стала ей мысли разъедать чёрная, преступная дума; привела её дума к Зачарованному озеру, и вошла принцесса, плача, в озеро; так оно её и поглотило, и сомкнулась над ней непробиваемая ледяная кора. Утонула принцесса Луна, нехорошею, грешною смертью погибла. Стала пленницей озера её душа; но есть, однако, тайна на свете, секрет, в коем спасение её возможно. Освободить пленницу может лишь тот, кто Корень зла уничтожит, сердце Земли освободит от напасти».
Такую сказку рассказала мать на ночь Кристиану, внимательному десятилетнему мальчику, жившему в одной из тех старых европейских деревушек в три или четыре улицы, где мало кто и читать-то умел, зато каждый с каждым был знаком, и всегда всё и всем о соседях было известно. Слушал ребёнок сказку, жадно внимая каждому слову; даже слёзы выступили на его глазах, когда узнал он судьбу несчастной принцессы. Очень уж любил мальчик мамины сказки, считал, что лучше их ничего и нет на свете. Но в этой что-то было особенное: он просто верил ей, верил так, будто бы точно знал, что так оно и есть, именно так, не иначе.
- И неужели до сих пор не нашёлся такой рыцарь, что спас бы Луну из заточения? – изумлённо воскликнул малыш, доверчиво глядя на маму.
- Ну, отчего же не нашёлся? Были смельчаки, утверждавшие, что видели дух принцессы; встречались и хвастуны, - мама усмехнулась, - объявлявшие, что нашли и уничтожили Корень! А всё-таки, посмотришь на жизнь вокруг, - тут в мамином голосе засквозила горечь, - так и не верится в это вовсе… А, впрочем, брось, мой мальчик – всё это вымысел и сказки, вера в эту легенду утрачена была ещё во времена моей прабабушки!
Матушка была обычной бедной крестьянкой и вовсе не умела говорить красивыми, заведомо подобранными словами; она и имя своё по слогам читала, когда приходилось его написанным видеть! Этим-то и ценны были её всегда волшебные и трогательные в своей простоте сказки: Кристиан, наверное, и в жизни не мог представить ночи, когда бы он заснул без очередной старинной легенды или таинственного городского слуха, что порой, помимо товара и денег, привозили с собой торговцы с воскресной ярмарки – рассказанные тёплым, будто окутывающим маминым голосом, они пробуждали воображение ребёнка; заснув, он видел ослепительные сны о рыцарях и драконах, эльфах и феях, принцессах и колдунах, о лязге мечей в лихих битвах и меланхоличном шелесте листвы в золотисто-зелёных летних лесах. Теперь же странная история покоя ему не давала: страшно было подумать, что где-то подо льдами заточена принцесса, а мрачное чудовище сосёт соки из матушки Земли. Лёжа в кровати под домотканым одеялом, мальчик всхлипнул; затем ещё и ещё, пока, наконец, нервно не смахнул непрошеную слезинку, случайно покатившуюся по щеке. Однако, как бы ни старался он сделать это как можно незаметнее для мамы, попытка оказалась тщетна: заключив сына в объятия, женщина с улыбкой спросила, что же он плачет.
- Матушка, ах, матушка, не может это быть неправдой! Почему я верю, почему я вправду верю, что было именно так? Почему я… не хочу… чтоб корень… разрастался? – к собственной досаде ребёнок непроизвольно прерывал свою речь ненужными всхлипами и пошмыгиваниями носика, - Почему так страшно жить, матушка, зная, что столько опасного, злого вокруг? Ах, матушка, что же делать?
- Радость моя, сынок мой, ну что же я могла бы тебе ответить? – начала говорить мама – но тут сын выпутался из крепких объятий, утёр слёзы тыльной стороной ладошки и посмотрел глазами, полными какого-то нового, бравого блеска: смелая мысль посетила его.
- Матушка, я решил! – теперь уже весело, и в то же время по-особому серьёзно воскликнул малыш. - Матушка, я тебе обещаю: когда я вырасту, то стану самым сильным и храбрым из всех на Земле! Потому что, - ребёнок задумался, - потому что раз не нашлось рыцаря, способного противостоять Корню зла… я сам стану этим рыцарем. И спасу принцессу.
Ласковый смех, звеня, покатился по дому: это смеялась мама, глядя на милое, доверчивое дитя перед собой. – Ну, конечно же, ты станешь храбрее всех! – воскликнула женщина, заботливо пригладив уже чрезмерно отросшие, вихрастые волосы мальчишки, - Ты только расти, сынок, набирайся сил, люби жизнь и всё светлое и прекрасное, что в ней есть! Тогда, и только тогда душа твоя будет чиста, а свет её сможет разрушить любое зло, как бы сильно оно не казалось. Будь добр, сострадателен и смел – и не останется шансов у тьмы пленить твоё сердце.
С этими словами мама наклонилась над кроватью, нежно и осторожно поцеловала сына в лоб и, задув лучину, шурша юбками вышла из комнаты. А, завернувшись потеплее в одеяло, закрыл глаза и с улыбкой на устах заснул преисполненный счастливых надежд мальчик Кристиан.
***
Миновало с тех пор три года. Кристиан стремительно рос и креп, и родители не могли нарадоваться – сын их был любознательным, трудолюбивым и очень улыбчивым зеленоглазым мальчуганом. Время он проводил обычно так же, как все мальчишки его возраста: играл в мяч, катался на ярмарку, спрятавшись в телеге среди тюков с товаром, дрался до крови из носу, помогал отцу колоть дрова и охотиться на дичь – однако ни на секунду не забывал об обещании трёхлетней давности. По ночам ему снилась принцесса Луна – то, бледная, безумная, взирала она на него через толщу льда, то, живая, счастливо смеясь, кружилась в танце под лунным светом: в последнем случае Кристиан лишь молча и радостно наблюдал за красавицей из-за дерева, но в первом – непременно ощущал леденящее душу, окутывающее мраком притяжение Зачарованного озера; просыпался он, лишь коснувшись щекой тающего под её теплотой льда.
Порой ребёнок и сам не понимал, что же он собрался искать там, в центре мироздания, у сердца Земли, зачем стал он так одержим своей идеей. Родители заметили лишь одно – мальчик был удивительно добр и для своего возраста, возможно, излишне доверчив. Сказка о Корне зла в деревне каждому младенцу была известна, однако не нашлось бы здесь ещё одного человека, столь рьяно принявшего её на веру. Деревня жила своей жизнью – то весёлой, то тяжкой – и подчас до праздных легенд даже охотники не всегда находились. Кристиан как-то попробовал поведать соседским ребятишкам свою смелую мечту, но те лишь подняли юного храбреца на смех; тот подулся пару дней, да и забыл – уж больно легко детство на прощение, коротка молодая память на обиды. Не оттого ли детскому духу и проще всего Корню зла противиться, не потому ли так редко он может их замарать? Грязь с гладких детских сердец как с гуся вода стекает, редко оставляя следы; лишь зазубренные, потрескавшиеся сердца взрослых способны в глубинах трещин скопить её по капелькам. Но, если вдуматься, присмотреться к мечтам нашего героя, подглядеть, может быть, его сны – то, наверное, становится ясно, что юнец очарован и что, вероятно, в подростковой душе зарождается не что иное как первая наивная влюблённость.
Раз поехал он с отцом на охоту и в лесу, натягивая тетиву на плечи массивного отцовского лука, застенчиво попросил научить его стрелять: - Скоро мне предстоит долгий и трудный путь, - сказал мальчик, внимательно глядя на отца, - до сердца Земли в один день не доберёшься, и я должен уметь охотиться, чтобы достичь своей цели.
Мужчина посмотрел на ребёнка и, к своему удивлению, увидел в нём уже не озорного мальчишку, который и дрался-то в жизни лишь до первой крови и то ради забавы, а серьёзно настроенного человека, готового учиться и наполнять себя силами, необходимыми для осуществления мечты. – Что же, сынок, - отвечал он ему, потрепав ладонью лохматую голову подростка, - я бы мог тебе сказать, что ты слишком юн и доверчив для подвигов – и скажу, ведь я твой отец и боюсь за тебя – однако вижу в тебе такую решимость, какую никаким словом не выжжешь, запретом не искоренишь. Кристиан, дитя моё, понимаешь ли ты, что неопытен пока и мало что умеешь; осознаёшь ли, что должен будешь долго, долго учиться?
- Да, отец. Осознаю, - Филипп с трудом узнавал в уверенном мальчике перед собой родного сына. Страх за его судьбу сочетался с неподдельной отцовской гордостью: и, хотя мужчина и не разделял сыновней веры в древнюю легенду, у него вдруг возникло убеждение, что Кристиан со всем справится.
В течение полумесяца каждый день Филипп и Кристиан с утра уходили в лес, возвращаясь под вечер с всё новыми охотничьими трофеями (мама уже не знала, куда девать бесконечные припасы!), и каждый день мальчик набирался всё больших умений и знаний по выживанию вне дома и охоте, учился стрелять из лука и выбирать из тысяч лесных трав и ягод самые полезные, готовить пищу из всего, щедро подаренного природой, и не бояться ночной тьмы и встречи с диким зверем. Иногда ребёнку казалось, что он ко всему уже готов и хоть завтра может отправляться в путь, а иногда едва ли не плакал от мысли, насколько он ещё слаб. Но однажды ночью, лёжа в кровати, Кристиан услышал из кухни голоса родителей: они обсуждали его самого.
- Ты вообще понимаешь, какую надежду ему дал?! – свистящим, усиленным шёпотом, едва не крича, восклицала мама, - Неужели ты и вправду думаешь, что я позволю ему отправиться в такой опасный путь?!
- А ты, женщина, не пытайся его к своей юбке привязать! – резко отвечал отец; Кристиан даже вздрогнул в кровати от неожиданности, - Нечего из парня барышню делать!
- Ты так это называешь? А я всего лишь сына от опасности оградить хочу! – парировала мать, - Вот скажи, к чему может привести такое путешествие?!
На полминуты повисла пауза: отец задумался. – Знаешь, - наконец, сказал он на удивление спокойно, - на самом деле, я думаю, что ему стоит отправиться в дорогу. Может быть, не прямо сейчас, а через пару лет… или всё же не медля. Кристиан уже не дитя, Лидия – он вошёл в тот возраст, когда мальчику приходит срок становиться мужчиной. Кто знает, может быть, долгая дорога, полная тягот и лишений, поможет ему во взрослении и открытии лучшего, что в нём есть. А нам останется только верить в него и молиться об удаче.
Сквозь приоткрытую дверь Кристиан увидел, как погас тускловатый свет: родители потушили лучину. Он услышал шорох одеял, после чего в доме воцарилась тишина.
Этой ночью мальчику не снилась принцесса Луна – вместо неё он видел ускользающий образ какой-то юной, бледной, почти прозрачной девушки с длинными, безвременно поседевшими волосами; полуденное солнце, пронизывающее лучами золотисто-зелёную листву, играло бликами на лице незнакомки. Она шевелила губами, будто что-то говоря, но Кристиан не услышал и слова. Несколько раз среди ночи подросток просыпался, осматривался в своей тёмной комнате, но, впадая обратно в сон, каждый раз заново возвращался в солнечный лес, где беззвучно говорила с ним незнакомка. А на рассвете мальчик встал с кровати, взял широкую холщовую торбу, сложил в неё отцовские топор и лук со стрелами, несколько своих тёплых вещей, а также немного съестного с кухни, вынес всё это добро во двор, после чего, вернувшись в дом, поцеловал спящих родителей и, тихо приоткрыв калитку, не дав ей даже скрипнуть, вышел из дома и отправился в сторону леса.
Глава II
Он не помнил, сколько часов уже идёт по лесу, но знал, что рано или поздно непременно выйдет в город. Иногда мальчик поднимал голову – и среди усыпанных листвой ветвей видел белую птицу. Птица эта будто бы преследовала путника, отчего он уже начал нервничать. Кристиан не знал, стоит ли это воспринимать как хороший или плохой знак, но, так или иначе, остроклювое пернатое существо притягивало его взгляд, принуждая насторожиться. Путник изо всех сил старался не обращать внимания, но получалось это с трудом и не всегда; он с нетерпением ждал, когда наконец выберется из чащи, отчего-то надеясь, что тогда пернатый преследователь останется позади. Конечно, он бы мог просто согнать птицу резким и уверенным движением или громким словом, но что-то внутри останавливало, будто стерегло его от этого действия, заставляя принимать преследование как данность. Впрочем, белоснежный цвет перьев успокаивал Кристиана, внушая доверие к крылатому наблюдателю. Но внезапно раздался крик – такой, какого мальчик в жизни не слышал! Вроде бы и не птичий, и не звериный – близкий к человеческому, однако и не он. На охоте Кристиан часто слышал звуки, издаваемые ранеными животными, однако этот оказался даже для него ужасающим. Развернувшись, он увидел, что белая птица рухнула на землю (удивительно, как жива осталась!) и теперь бьётся в капкане, истерично хлопая крыльями. Медлить мальчик не стал: вытащив из торбы нож для свежевания дичи, он напряг все силы и разжал челюсти капкана; птица вспорхнула и приземлилась к ногам Кристиана – правое крыло её было в крови. Не теряя времени, мальчишка разорвал рукав своей рубахи и, как бинтом, перевязал им крыло, после чего бережно взял птицу на руки и спешно понёс. Спустя где-то час мальчик почувствовал голод: живот его протестующе урчал, а ноги предательски ныли. Присев в тени под липой, подросток прежде всего насыпал птице пшена из мешочка и, лишь убедившись, что клевать ей удобно, сам приступил к еде: отрезал ломоть хлеба, положил на него кусочек сыра и, съев всё это, запил из бутылки морсом, сваренным некогда его мамой Лидией. Перекусив, мальчик укрыл птицу курткой и, сморенный долгой дорогой и свежим лесным запахом, заснул. А когда проснулся, птицы рядом уже не обнаружил…
Заспанного Кристиана внимательно разглядывала девица в длинной тунике с водопадом белых, как снег, волос на голове и рукой, перевязанной трещащей по всем швам тканью. Несколько раз мальчишке пришлось себя ущипнуть, чтобы понять, что он больше не спит – невозможно было не узнать незнакомку из последнего сновидения. У неё были глаза цвета морской волны, большие и пытливо-внимательные, способные, наверное, проводить долгие и основательные наблюдения, кои она сейчас и проводила над Кристианом. Где-то с пять минут подростки просто переглядывались друг с другом, а потом, не поздоровавшись и не объяснившись, девица констатировала: - Ты ищешь Корень зла.
- Угу, - мальчику только и хватило ума, что кивнуть собеседнице. – Ну, а я вот тебя нашла, - получил он ответ, - возьмёшь меня с собой?
Понимать Кристиан после этого ответа больше не стал, однако, к своему будущему стыду, выказал мальчишескую гордость. – Девчонку? В путешествие? К сердцу Земли?
- А разве девчонку? – её губ коснулась едва заметная лукавая улыбка. Ничего не понимающий подросток сидел на выпирающем из земли корне дуба с абсолютно несчастным видом; его, можно сказать, собеседницу это как будто забавляло. – Девчонку? Человека? – улыбка стала чуть шире.
- Ты это о чём? – и тут он догадался: резко дёрнувшись, подросток вскочил на ноги и подбежал к тому месту, где, пустая и одинокая, валялась его куртка. – Птица! Её нет! – вскричал мальчик. Брови незнакомки взлетели вверх, отчего и так большие глаза стали казаться просто огромными. – Ты! – воскликнул Крис, - Ты? Ты… птица?
- Догадался, - изрекла девушка, флегматично наклонив голову, - впрочем, не совсем так… Подумаешь ещё? Или просто вспомнишь?
На ум мальчишке пришла старая мамина легенда: она повествовала о бессмертной фее-птице, просветляющей разум и помогающей найти ответы на любые загадки. «Приручивший птицу приручит саму мудрость», гласило предание. Кристиан неуверенно оглядел девушку: насмешливый взгляд был направлен всецело на него, кажется, что она и не моргнула ни разу и глаз в сторону не отвела. – Вижу, что вспомнил, - снова констатировала она, - И, кстати, не ошибся. Ты угадал правильно. Я – Сократическая фея.
- Са… кра-а… тическая? – переспросил мальчишка, неловко почесав затылок и прищурившись, - Имя-то какое чудное… взялась-то ты откуда?
- Откуда? – переспросила фея, - Важно ли сейчас, откуда? Мне кажется, намного важнее – куда! Куда нам сейчас идти, ты можешь сказать?
Мальчик оглянулся. Ему казалось, город близко – а леса он будто бы и не узнавал… Чувство было гадкое – но для Кристиана представлялось немыслимым вот так просто признать свою ошибку и ударить в грязь лицом перед девочкой. – Куда? – браво воскликнул подросток, - Идём со мной! Я нас выведу отсюда.
Когда спустя полчаса дороги странники вышли к тому же самому дубу, мальчик заметно приуныл. Пару раз девица попыталась вставить реплику-другую, и боящийся девчачьей насмешки Крис даже позволил себе на неё рявкнуть от досады (о чём потом по-настоящему сильно пожалел), однако фея не бросала попыток как-то воззвать к юному проводнику. Наконец, после четвёртого круга по мшистому лесу Кристиан раздражённо топнул ногой, раздавив тем самым ни в чём неповинный кустик черники; башмак его запачкал тёмный сиреневый сок. – Нет, заколдованный прямо какой-то лес! – проворчал он, уперев руки в бока, - Вот куда теперь идти прикажешь?!
- А ты догадайся сам, - всё так же флегматично отвечала фея, выразительно глядя в проблески неба между листвой: солнце клонилось к закату. – Прислушайся к голосу Земли – он скажет определённо больше, чем твоё самомнение.
- Да хватит с меня твоих загадок! – вспылил Крис, - Ишь ты, умная! А сама-то, небось, летала тут везде, знаешь дорогу. А вот не скажешь! Зато зубы заговоришь отменно!
Возмущение Криса прервало тоскливое курлыканье откуда-то сверху. Мальчик уже и сам поднял голову – и увидел клин белых журавлей, летящий под облаками. – Эх, хорошо птицам, - ненароком высказал он свою мысль вслух, - и всегда-то им просто известно, куда лететь… - он повернулся лицом к своей компаньонке, - об этом голосе Земли ты говорила, да?
Девушка улыбнулась, но уже без насмешки. – Август кончается, - протянула она, - заря лета, холодать начинает…
- Птицы на юг полетели… - задумчиво вторил ей мальчик.
- На юг? – усмехнулась фея, - А город ближайший в какой стороне?
- Эээ, запад? – удивлённо переспросил Крис – и тут хлопнул себя по лбу, - Как же я сразу не догадался?!
- Так куда нам идти? – воскликнула фея с неожиданным для неё энтузиазмом.
- На запад! – радостно воскликнул подросток, - вправо от журавлей! Спасибо тебе. Са-краа-тическая фея, ты была абсолютно права! – но девица уже его не слушала, лишь решительно шагала в западную сторону.
Не прошло и полутора часов, как они дошли до городских ворот: к тому времени, однако, уже начинали опускаться сумерки. Кристиан заметил, что Сократическая фея всё время как-то беспокойно озирается по сторонам. Выйдя на рыночную площадь, оба путника выглядели поражёнными гамом и сквернословием, царившим на ней. Седовласая девушка казалась испуганной: каждый взгляд на окружающих людей делал её всё более удручённой. – Кристиан, ты когда-нибудь испытывал зависть? – как-то отрешённо спросила она; мальчик, уже убедившийся, что от этой девицы можно ждать любых странностей, ничуть не удивился тому, что она знает его имя, пусть он ей и не успел ещё его назвать.
- Зависть? – переспросил он, - Ха, да я никогда никому не завидую!
Зависть он, конечно же, испытывал и не раз – просто вновь пресловутая гордость не дала ему в этом признаться. – Не ври мне, - услышал мальчик в свой адрес, после чего девушка тихо произнесла: - Посмотри, Кристиан. Их сердца заражены. Корень зла впился в них, как паук. Взгляни на этих мужчин, Кристиан – каждый из них живёт тайной мечтой убить и ограбить местного герцога из корысти и зависти!
Где-то с противоположной стороны протрубили в рог. Из-за угла, звеня бубенцами, выехала роскошная карета, запряжённая тройкой холёных белоснежных лошадей; из-за бархатной тёмно-синей занавеси на окне показалась сначала рука с толстыми, украшенными перстнями пальцами, а затем и улыбающаяся голова, под которой и шеи было не видно из-за трёх рыхлых подбородков. Тучный мужчина махал рукой из кареты, а горожане кланялись с медовыми лицами: фея аж вся скривилась от такого зрелища. – Злосчастные лицемеры! – всплеснула она здоровой рукой, - как же горько и жадно они завидуют этому человеку! Погляди на его свиту – заметишь ли кого-то необычного?
Взгляд Кристиана упал на непонятно как оказавшегося среди ливрейных лакеев юношу в зелёном кафтане с копной грязно-рыжих волос; его взгляд так и сочился ядом и презрением. – Это сама Зависть, - шёпотом прокомментировала фея, - именно он посеял семя зла в душах горожан! Идём, - фея дёрнула мальчика за обрывки рукава, - здесь больше делать нечего. Скоро стемнеет, а нам бы ночлега найти.
***
- Но у нас ведь и денег-то нет! – возмутился мальчик, когда вдвоём они вошли в небольшой трактирчик у дороги, - Как же мы без денег комнату снимем?
- Я попробую с этим справиться, - просто ответила фея, - подожди меня здесь.
Девушка подошла к хозяину. Кристиан был на порядочном от них расстоянии и не слышал их беседы – однако заметил, что выражение лица и поза хозяина претерпели несколько ярких метаморфоз: они попеременно выражали то изумление, то смятение, то понимание и уверенность. Вернувшись, девица вложила в ладонь мальчику невзрачный медный ключ и, не произнеся больше ни слова, повела его на второй этаж. В комнатушке, меблированной только лишь одной кроватью да квадратным деревянным столом на скрипучих ножках, Кристиан был рад, наконец, скинуть с себя поднадоевшую за день торбу. Сняв с себя порванную рубаху, он натянул другую, старую же окончательно пустил на бинты и перевязал ею раненую руку своей попутчицы. – Как тебе это удалось? – наконец, осмелился он задать вопрос.
- Я просто зубы заговариваю отменно, - улыбнувшись, повторила она его же слова; мальчик почувствовал едкий укол совести и неприятно покраснел. – Ты мне лучше скажи, какими способами ты думаешь Корень зла уничтожать?
- Способами? – удивился мальчик, - Я… ну… вроде… - застигнутый врасплох, бедняга совсем стушевался, - ты знаешь, я об этом и не думал даже… - подросток потупил глаза, и лицо его вновь налилось густой и жаркой краснотой.
- Идёт на подвиги и не знает, как действовать, - задумчиво изрекла девица, отведя взгляд от и так не нашедшего, куда и деться, Кристиана, - что же, ты не первый такой смельчак. Что я могу тебе сказать, - повернулась она к мальчику, широко ему улыбаясь, - будем учиться по дороге! Вместе! Может быть, нам повезёт победить…
Но мальчишка уже не слушал фею. – Что делать? – всё сам себе задавал он вопрос, - Что же делать, как же действовать? – вопрошал он, глядя в окно на спадающее оживление рыночной площади. – А что я вообще умею?.. наконец, сокрушённо буркнул он и, скупо пожелав фее доброй ночи, зашторил окна, погрузив каморку в полумрак, где девушка не могла бы увидеть закипевших в его глазах слёз досады, и, закусив губу, завернулся в свою же куртку прямо на полу. Однако вскоре всё-таки улёгся в кровать, ибо спустя четверть часа вместо девушки увидел на подоконнике мирно уложившую голову на грудь белую птицу с перевязанным крылом…
Когда Кристиан проснулся, Сократическая фея уже сидела в человеческом обличии на краю кровати; при этом вскочил мальчик с места так, будто его со всей силы дёрнули за ворот рубахи и против воли притянули вперёд. Дышал он громко и часто, едва ли не глотая воздух. Глазам его пришлось привыкать к темноте: в городе было слегка за полночь – далеко не лучшее время для пробуждения ото сна; окно комнатушки было плотно занавешено, однако зазор в шторах пропускал приглушённую голубизну, типичную для ночного неба Северной Европы.
- Понравилось тебе сновидение? – отрешённо глядя в оконную щель, спросила девица, за что была вознаграждена сердитым хмыканьем подростка.
- Это ты подстроила? – мрачно буркнул Крис вместо ответа, - Ты же фея, наверняка вполне способна магией залезть во сны!
- Кристиан, пусть я и считаюсь феей, но во мне столько же чар, сколько и в тебе, - прокомментировала его догадку седовласая, - я бы не смогла повлиять на твои сны, даже если бы и хотела! А, учитывая то, что мне это и не нужно… - девушка выглядела не очень радостной, да и мальчик непривычно для себя насупился, - ты мне лучше расскажи, что увидел! Что-то мне подсказывает, это может быть важно.
- Я бы сейчас не хотел об этом говорить, - отведя глаза, вздохнул Крис, но, поймав пытливый и не терпящий отговорок взгляд феи, недовольно рявкнул: - Не хочу и всё!
Девушка хмыкнула. – Видит Бог, не собиралась я этого делать, - подытожила она; мальчик почувствовал явную неловкость и заёрзал в кровати, тайно надеясь избежать того, что, по догадкам, его ждало в ближайшие несколько минут.
- Ты стоишь над обрывом, - внимательно глядя в глаза подростка, начала говорить фея. Бедняге Кристиану стало вдвойне не по себе от того, что рассказывать она начала в настоящем времени, как назло, не давая улетучиться ощущению реальности, сопутствовавшему ночному кошмару. – Над тобой серое, пасмурное небо.
Ты стоишь над обрывом. Над тобой серое, пасмурное небо. В твоих руках кинжал с багровым клинком. Ты ребёнок, стоящий на краю с окровавленным оружием. Ты косишься на клинок, будто не замечая капель крови на кончиках собственных пальцев. Тебе неловко его держать, но что-то внутреннее, отдалённое от сознания не даёт тебе бросить его в низкую мягкую траву. А за тобой лежит тело рыжего нахала: теперь его ядовитые глаза плотно закрыты. Эта нелепая смесь ужаса и торжества – ты убил саму Зависть, первого рассадника зла! Брезгливо отвернувшись от трупа, снова кидаешь взгляд на клинок. Доволен ли ты? Или, быть может, боишься оружия, крепко сжатого пальцами?
- Нет, - едва слышно зашептал ребёнок то, что во сне выкрикивал навстречу звенящему эху, - нет, не боюсь. Потому что однажды я разрублю им сам Корень зла!
Потому что однажды ты разрубишь им сам Корень зла. Так думал ты, стоя у поросшей травой скалистой пропасти. Так же думал и ты иной, ты-убитый, крадучись за спиной тебя-убийцы. В твоё сердце вгрызалась жестокая мысль – ты завидовал сам себе. С каждым шагом ты всё более задыхался от ужаса собственных помыслов. Игрушечная детская зависть, испытываемая к обладателю более вкусного пряника или красивой игрушки, редко способна перерасти в нечто большее; истинная зависть разъедает изнутри болью от отвращения к самому себе.
За тобой стоит рыжий наглец с ядовитым взглядом. Ты вздрагиваешь во внезапном испуге, но не успеваешь даже оглянуться. После толчка в спину неожиданно мягких ладоней ты поскальзываешься и падаешь в пропасть. Летишь через свист ветра, долго летишь, мучительно – и внезапно чувствуешь скалу затылком. По шее растекается липкое тепло.
- Прекрати, хватит!!! – закрывая ладонями уши, вскричал мальчик. Он отчаянно тряс головой, разметав по лицу излишне длинные лохмы, - Ты всё уже рассказала! Вот зачем тебе это надо?! Что тебе даёт бессмысленный сон?!
- Бессмысленный? – фея вздёрнула бровь, - Не стоит вот так просто что-либо называть «бессмысленным». Скажи, Кристиан, можешь ли ты уверенно подтвердить, что во сне в самом деле убил Зависть?
- Да! – уверенно вначале воскликнул подросток, однако вскоре стушевался: - Нет? Не… не знаю. Не могу сказать, - наконец, выдохнул он.
Девушка указала здоровой рукой на картинку в скромной деревянной рамочке, что висела на противоположной стене. Её освещали отблески из-за штор. Картинка не изображала ничего яркого и изысканного – лишь закованного в латы рыцаря с опущенным забралом на фоне грозового неба.
- Ты завидуешь ему? – спросила девица; Кристиан подозрительно на неё посмотрел. – Взгляни на него, друг мой. Это сэр C., герой своего времени. Взгляни, как он силён и храбр. Как мужественно он смотрится – кажется, будто он-то точно сумеет уничтожить Корень зла!
Мальчишка вдумчиво рассмотрел портрет: на металле доспехов мрачно отсвечивали молнии. – Ха! – неожиданно даже для феи воскликнул он, - Если он такой сильный и доблестный, так почему же до сих пор этого не сделал! – фея улыбнулась, - Завидовать? Было бы чему!
Фея вплотную приблизилась к мальчику. – Так ты убил Зависть этой ночью?
- Нет… Или пожалуй, что… да! – Крис просиял, - Фея, я убил в себе Зависть!
- Прекрасно, Кристиан, прекрасно, - протянула девица и поймала глазами зевоту мальчика, пробившуюся сквозь заливистый смех. – Что же, пожалуй, договорим уже завтра. Утро вечера мудренее. Ложись и поспи – завтра нам предстоит трудный путь.
Кристиан был рад прекратить разговор и снова приложить голову к согретой подушке. Проследив, что фея-птица изменила облик и уснула, он закрыл глаза и далее до полудня проспал без единого сновидения.
Глава III
Путешественники не сразу поняли, что проспали завтрак: под неучтивое хозяйское «Засони не едят!» они вновь поднялись на второй этаж и в своей комнатушке позавтракали хлебом, сыром и заваренной на воде пшённой кашей, щедро сдобренной коровьим маслом. Кристиан с искренним любопытством наблюдал, как ест Сократическая фея.
- Ты, что же, можешь и человечью, и птичью еду кушать?
- В общем, можно и так сказать, - ответила ему фея, проглотив очередную ложку каши, - предпочитаю всё же пищу человеческую, хотя порой и совсем не есть могу. Я же фея, мне это не так уж и необходимо, - улыбнулась она. Дальше трапеза проходила в молчании: не зря ведь говорят: «Когда я ем, я глух и нем».
Утолив голод, Кристиан омыл и заново перевязал раненую руку девушки: кровь вроде остановилась, но поблёскивающая рана заживала довольно медленно. Мальчик заметил, что за весь вчерашний день и сегодняшнее утро она ни разу даже не пискнула от боли. Только покричала в капкане, и то недолго. Терпеливая? Или просто?.. Кажется, она снова прочла его мысли – но разумно предпочла об этом промолчать.
- Мне порядком надоело это место, - вздохнула фея, - давай уйдём отсюда прямо сейчас!
- Полностью согласен, - буркнул Крис, принявшись собирать в торбу пожитки, - не шибко-то весёлый городок, да и люди злобные какие-то…
Через полчаса в комнате не осталось следов пребывания постояльцев: кровать была идеально застелена, стол вычищен, а пыль выметена; хозяину было бы не к чему придраться. Путники спустились в зал, где их ждала такая картина: вчерашний толстый герцог, хохоча, беседовал с горожанином, совершенно не смущаясь того факта, что руки его собеседник держал за спиной. А стоило бы, ибо в этих руках лежало не что иное как остро заточенный кинжал. Сердце Кристиана упало – он узнал оружие из своего сновидения. Оцепенело он посмотрел на фею: по её взгляду, однако, казалось, что она видит даже больше, чем он сам. Юные постояльцы огляделись вокруг: с самым равнодушным лицом за стойкой начищал кубки хозяин трактира, а за дальним столом, раскуривая трубку и попивая вино, сидел какой-то неестественно бледный и худой брюнет в чёрном плаще, чьи глаза скрывали низко свисающие волосы. Кристиану не составило труда догадаться, кто на самом деле этот чёрный господин: его кривая улыбка и ссутуленные плечи говорили больше, чем слова, коих странник не произнёс ни одного. Мальчик поймал предостерегающий взгляд феи – и поступил совершенно противоположным образом. Воскликнув «Сударь, у вас грязища на всю грудь!», ловко лавировал за спину обладателя кинжала, выхватил оружие из его рук и молнией кинулся к чёрному человеку. Несостоявшийся убийца с яростью в глазах подпрыгнул на месте, фея ахнула, трактирщик со скучающим видом поднял глаза от кубка, герцог растерянно осмотрелся и, глядя на происходящее округлившимися глазами, запыхтел и стал ловить ртом воздух, будто рыба.
Девица вскочила с места и ринулась за ним: мальчишка не мог себе представить, что эта флегматичная седовласая особа способна на такие порывистые движения. «Коварство во вред должно быть уничтожено», - прошептал Крис, прижав кинжал к горлу чёрного человека и потащив его, как ни странно не сопротивляющегося, за двери заведения. Но, как только подросток выволок Коварство на улицу, он обнаружил на входе непривычно взволнованную, с разлохмаченными волосами фею, здоровой рукой распахнувшую дубовую дверь трактира. Она кинулась к дерущимся, резким и бескомпромиссным движением отведя руку Криса, сжимающую оружие; клинок выскочил из ладони подростка, оставив на ней неглубокий порез, и, лязгнув, упал на каменистую кладку на земле.
- Прекрати! – воскликнула девица, держа упорно дёргающееся запястье Кристиана, - Опомнись и погляди, что с тобой происходит!
Мальчик тряхнул головой, и на миг его взгляд упал на грудную клетку: на месте сердца залегла серая тень. Крис выдернул руку из железной хватки феи (а такой неженкой казалась!) и стал пытаться стряхнуть с себя это неожиданное наваждение.
- Взгляни на него, - услышал он тихий и словно бы мистический голос откуда-то слева, - он уже побеждён.
Кристиан оглянулся: ворота были закрыты, в дверях трактира стоял разъярённый хозяин, за его спиной стушевался герцог – а Коварства и след простыл. – Вон!!! – взревел трактирщик, грозя увесистым кулаком, - И чтобы духу вашего больше не было в этом городе!!!
Подростки быстро ретировались за ворота трактира и стремительно уходили прочь под хмурые и пристальные взгляды горожан. Со стороны это смотрелось так, будто они уносят ноги, что Кристиану категорически не нравилось. Покидая город, они не перемолвились ни одним словом, но, оказавшись в ближайшем перелеске, наконец смогли вздохнуть свободно, не чувствуя за собой всепоглощающее и мерзостное людское недоверие. На душе у Кристиана было прегадкое чувство. – Как заживает твоя рука? – спросил он исключительно ради того, чтобы завязать разговор.
- Думаю, через пару дней уже и полететь смогу, - улыбнулась девушка уголками губ, - не пугайся, Кристиан, я не улечу от тебя, - прочитав печальную мысль, закравшуюся в голову мальчику, обнадёжила она его.
- Одежда мужчины с кинжалом была запачкана на груди, - задумчиво протянул подросток, - точнее, такая же грязь была на одеждах очень многих горожан!
- И ты это увидел, - вздохнула фея, - ты не догадываешься, что же это на самом деле?
- Это?..
- … Тень Корня зла. Твоё счастье, что твоему взору открыта лишь она.
Мальчик отвёл глаза. – Скажи, ты его видишь, верно? – преодолевая робость, спросил он у феи.
- Да. И, к сожалению, вижу полностью, в том виде, каков он есть. – Было похоже, что девица не слишком желает об этом говорить.
Часа в два дня путники совершили привал; перекусив ягодами и орехами, они просто некоторое время посидели под старой дикой липой.
- Фея, - удручённо обратился Крис к своей спутнице, - объясни, пожалуйста, что всё-таки случилось с Коварством?
- Всё просто, - глядя куда-то в сторону, девушка пожала плечами, - ты уничтожил его, вот и всё.
- Но ты… ты ведь не дала мне этого сделать! – Кристиан был готов в любой момент вспылить, - Объясни, почему! Зачем?!
- Ты сам всё понял, - всё так же флегматично произнесла фея, - а теперь вспомни свой поединок с Завистью, - о его сне она заговорила, как о бесспорно реальном событии.
Фея помедлила, дав Кристиану минутку подумать. – Убил ли ты его кинжалом?
Мальчишка смутился. – Нет, - наконец, произнёс он, - нет, я этого не смог, - его взгляд был направлен на побуревший прошлогодний лист под ногой, - он восстал. Восстал – и потом… - мальчик осёкся.
- И, тем не менее, позже ты признал, что Зависть была тобою уничтожена…
- … потому что я просто больше никому не завидовал, - подытожил Крис.
- Именно так, - согласилась фея, - но вернёмся к Коварству. Когда ты увидел кинжал в руках горожанина… желал ли ты его заполучить? Знал ли, что именно он должен стать твоим оружием?
- Я… - начал говорить мальчишка, но тут же прервался, - я… боялся его! – он внезапно осознал то, что сам не мог даже предположить. - Я страшился этой вещи – но всё равно схватил её! Какое счастье, что он остался валяться во дворе трактира в том городишке… - прошептал, наконец, подросток.
Фея внимательно на него посмотрела. – Твой поступок вселил смятение в душу несостоявшегося убийцы. Коварство отступило именно в этот миг. А вот ты… - девушка помрачнела, - в какой-то момент я увидела, как у твоего сердца залегла тень зла, – мальчик приложил руку к груди и казался несчастным, словно вековой утёс над морем, – Кристиан, ты дрался с призраком. Я не могла не прервать тебя – иначе всё могло закончиться много, много хуже.
Подросток мрачно уставился под ноги. – Я не смогу так просто уничтожить Корень зла, так ведь?
Фея едва заметно улыбнулась ему: - Ты просто выбрал не то оружие, друг мой. Поднимайся, Кристиан. Нам вновь пора в путь.
Мальчик поднялся с места, отряхнул одежду от частиц древесной коры, и двое странников снова отправились в дорогу.
***
Фея была права: спустя два дня пути рука-крыло её зажило окончательно, и вскоре большую часть дороги она стала сопровождать Кристиана в полёте. А, возвращаясь в человеческое обличие, рассказывала мальчику сказки и были, напоминая о далёком доме и нежной, любимой матери. Она вещала ему о дальних странах, прежде величественных и сильных, а ныне расколотых и развеянных в прах; говорила о таинственных, дивных людях, своеобразных атлантах, державших эти страны на плечах. Особенно запомнил мальчик историю о человеке по имени Сократ, жившем задолго до него, феи и вообще кого-либо из предков Криса. Подобно фее-птице, он был способен видеть Корень зла, впивающийся в сердца, и мудрым словом с верою в людей исцелял эти сердца, изгоняя из них наваждения. Особенно потрясло Кристиана то, что, в конце концов, за любовь свою к людям Сократ оказался предан и убит теми, чьи души когда-то не смог исцелить; искренний и чувствительный мальчик даже плакал о судьбе мудреца, отвечая на успокоительные прикосновения рук, мягких, словно крылья, на своей голове. А на привалах фея-птица клевала пшеничные зёрнышки с ладони Кристиана, иногда ненароком щекоча её и вызывая этим чуть-чуть пугливый и тёплый смех.
В лесах прошли у путников последние недели лета и тёплая ранняя осень. Иногда они зажигали костёр и оставались на ночь прямо среди укрытых от любопытных глаз лесных чащ, а порой останавливались в скромных до аскетизма придорожных трактирах. Впрочем, Кристиан всегда предпочитал компанию Сократической феи людскому обществу; уж больно хорошо он запомнил те мрачные пятна, что расползались по одеждам у сердец горожан, и не испытывал ни малейшего желания смотреть на это вновь.
Незамеченными им удалось перейти границу родной страны: леса для них сменились степями, оказавшимися весьма холодными в осеннее время; костров и привалов стало куда больше – но ещё тяжелее стало с первым снегом. Жёсткая мелкая крупа сыпалась на путников с неба; всё чаще Кристиан нёс мёрзнущую птицу на руках, запуская зябкие пальцы под крылья, в тёплое оперение. Добыча пропитания в степи оказалась делом куда более трудным, нежели в лесной полосе: редко пробегал зверёк вроде мышки или суслика, и далеко не каждый день охота мальчика оказывалась удачной. Даже случалось неделями питаться одной лишь пресной пшённой кашей – однако порой даже она казалась вкуснее любых сладостей. Бывало, фее становилось трудно принимать человеческий облик, и тогда она спала по много часов на груди у Кристиана, по ночам часто вздрагивающего и проверяющего, бьётся ли ещё сердце его птицы, и, лишь удостоверившись, что та жива, вновь позволяющего себе заснуть.
Лишь к зиме перешли они степь и вышли к неизвестному бескрайнему озеру. Кристиану первое время казалось, что это и есть то самое Зачарованное озеро, что заточило принцессу, и он несколько дней пробегал по берегу в поисках сердца Земли, пока фея, наконец, не остановила его.
- Ты ошибся, друг мой, - промолвила она, удерживая Криса за ворот, - до Зачарованного озера ещё мили пути! Пойдём, Кристиан, нам не стоит терять время.
Пару недель путники шли по крепкому озёрному льду, пока, наконец, не вышли к отяжелевшей реке, по течению которой ползли бесчисленные ледяные глыбы. Река вывела их в большой город: путники даже позволили себе остановиться на несколько дней в тёплом трактире, где кушали жареных куропаток и печёные яблоки, запивая их разбавленным вином или горячим глинтвейном, а платили за всё это порой приукрашенными рассказами о своих приключениях. Город этот принёс им удачу: его оконечность уходила в море, и друзья нашли прекрасный порт, где сели на корабль и отправились на остаток зимы в путешествие по незамерзающему морю, тёмному от холода. Сократическая фея точно знала, куда им необходимо попасть, чтобы достичь сердца Земли (читатель, ты же не думаешь, что до него можно добраться наобум и человеческим транспортом?), и, к удаче наших героев, нашлось судно, способное сократить их путь. Восемь недель морского пути к началу марта привели путников к ветреной бухте, окружённой скалами. Дня два ещё герои следовали пешком по оттаивающему берегу, иногда проваливаясь ногами в становящийся рыхлым влажный песок, пока на одной из самых крутых скал не увидели руины тяжеловесного замка-крепости на фоне ветреного, пасмурного неба.
Кристиану не стоило объяснять, чей это замок: он понял это сразу – и в сердце его закрался призрачный холодок страха. Два или три часа он поднимался на скалу в сопровождении птицы; ноги его скользили на корке льда, а ладони покрывались тонкими красноватыми трещинками. Когда Крис, наконец, добрался до вершины, то долго ещё ёжился и подрагивал на, пусть и слабом, но всё ещё ощутимом мартовском морозе. Он искал взглядом фею-птицу, но она, видимо, была высоко в небе. Мальчик не мог решиться войти в чертог – больно мрачным он казался. Двери, похоже, были много лет назад выбиты – они покойно валялись на земле, обнажив пасть строения. Скала поросла мелкой травой, что, как ни странно, была зелена, как в начале осени. Кристиан похолодел – он узнал обрыв из своего сна. Он решился бежать, бежать без оглядки с этой проклятой бухты – но остановила его первый шаг рука, мягкая, словно белоснежное крыло... – Ступай, Кристиан, - услышал мальчик то ли сокровенный голос, то ли шёпот ветра, - никто тебя там не тронет. Колдун, загубивший семью короля, уже сотни лет мёртв.
С мольбой во взоре Крис обернулся; он увидел, как птица, взмахивая белыми крылами, улетает за облака, от него, оставляя мальчика наедине с колдовскими руинами.
Глава IV
Это был тот самый момент, когда всем нутром, каждой своей мыслью Кристиан почувствовал, что остался один. С надеждой он поглядел на стаю чаек в небесах – и понял: его птица больше не вернётся. Фея мудрости предпочла его покинуть. Превозмогая едкую горечь на душе, мальчик набрал в грудь побольше воздуха и шагнул в кажущийся чёрной пропастью парадный зал чертога.
Голубоватое свечение со стороны выхода слабо очерчивало контуры зала и заставляло Кристиана отбрасывать длинную и почти прозрачную тень. Здесь было не теплее, чем снаружи; мальчик поёжился то ли от холода, то ли от зябкого, тягучего страха, что с насмешливой ненавязчивостью обволок тонким, как паутина, слоем его сердце. Если ещё там, под открытым небом, чертог казался живым чудовищем, то теперь Крис ощущал себя поглощённым, потонувшим в чреве этого монстра; и, хотя зал и был открыт всем ветрам, подросток скоро понял, что не может больше дышать свободно. Каждый шаг был преодолением внутреннего ужаса, с каждой секундой Кристиан дышал всё чаще и всё сильнее оттягивал ворот рубахи. И, тем не менее, скиталец не давал себе роскоши остановиться или повернуть обратно: некое ниоткуда возникшее осознание влекло его всё дальше и глубже в нутро замка. И уже неважно, что даже звуки собственных шагов, гулом отталкивающиеся в темноте от каменных стен, заставляли вздрагивать и беспокойно оглядываться, ища неожиданной опасности – подросток просто не мог не идти. Он не обнаружил на стене ни одного факела – да что там, даже о лучине не приходилось и мечтать! Крис шёл, вытянув перед собой руки, шёл, ощупывая стены и всё же надеясь отыскать хоть самый никудышный источник света. Впрочем, иногда ему везло: кое-где обвалившийся, испорченный дырами и трещинами потолок открывал доступ пасмурному небесному освещению: это давало подростку возможность хотя бы увидеть, в какой комнате он находится. В такие моменты мальчик даже с интересом разглядывал пустые ржавеющие доспехи рыцарей и закопчённые флаги с гербами, то, сохранив остатки гордости, свисающие со стен, то, уже устав от жизни, как попало раскиданные по полу и заляпанные чёрт-те чем. Кристиан запомнил, что прошёл уже две или три трапезные, несколько каминных и кухню; порой он замечал ещё и характерные силуэты в промежуточных коридорах: глаза его, наконец, привыкли к темноте.
Мальчику казалось, что замок бесконечен; он точно не знал, куда должен прийти, лишь инстинктивно определял направление своего хода. Непроизвольно все мысли занимал путь, отвлекая от болезненной тоски и предательского одиночества. Он брошен - и всё же идёт, идёт вперёд не останавливаясь. И неизвестно, что ноет больнее – усталые ноги или всё же душа.
Иногда Крис ловил себя на мысли, что бы фея сказала о том или ином его шаге. Он старался гнать прочь размышления об её предательстве, но это представляло для него немалую сложность. Усталая обида разлилась в его сердце в сочетании с полным непониманием: как и зачем она это сделала? А небо в потолочных брешах неумолимо темнело, сменяя оттенки, словно маски. В какой-то момент посыпался снег – один их тех последних весенних снегов, что, как прощальное письмо, посылает отступающая зима. Снежинки замирали в спутанных волосах подростка – однако нельзя сказать, что от этого ему стало холоднее. Напротив, это будто бы успокаивало – словно сама зима решила оплакать разочарование Кристиана вместо него самого. Под одной из брешей в каком-то просторном зале мальчик даже встал и поддался искушению освежить разум, подставив лицо этому летучему серебру. Он стоял так минут пять, иногда слизывая снежинки с горячих губ и смаргивая с век и ресниц. Отдохнув, подросток огляделся и понял, что стоит посреди оружейного зала. Бесплотные железные рыцари ютились по углам с копьями и пиками; на стенах висели видимо трофейные мечи, сабли, мушкеты, арбалеты, кинжалы с изысканными рукоятями и ещё какое-то причудливое огнестрельное оружие с узким дулом. Кристиан в жизни не держал в руках ничего опаснее охотничьего лука, однако быстро смекнул: «Оружие, наверняка, зачаровано. Уж если мне не удавалось одолеть зло простым кинжалом, то колдовской меч уж точно принесёт мне победу!» Недолго думая, мальчик осторожно снял со стены самый (как ему казалось) острый и крепкий меч и замахнулся им в воздухе – но покачнулся и упал под тяжестью клинка на холодный пол. С трудом поднялся, вновь схватил оружие и до самых сумерек приноравливался к мечу, изучал его, учился управлять им и разить противника. Несколько железных рыцарей обратились в груду металла, гербы были изодраны в клочья, а затянутое тучами небо приобрело бледно-сиреневый цвет. Снег лениво падал сквозь прохудившийся потолок, а в свете сиреневого заката поблёскивали клинки и доспехи. Мальчик неистово фехтовал, меч играл в его руках слегка неуклюже, но яростно и эффективно. На секунду перед глазами появилось свежее лицо, обрамлённое седыми волосами… ей бы это не понравилось, он понимал это явственно. Вдруг закралась мысль: а не это ли она хотела сказать, когда говорила о неподходящем оружии? – но тут же была задушена вездесущей внутренней горечью, - А не всё ли теперь равно?
- Она меня предала, - прошептал Кристиан, сузив глаза и опустив голову, - ни единому её слову не верю… - и нанёс сокрушительный удар последнему бесплотному рыцарю: шлем с забралом полетели на пол и по отдельности раскатились в разные стороны.
Мальчику больше не было холодно: пот струился с него ручьями, он дышал прерывисто и устало. Заткнув оружие за пояс, он поплёлся в тусклом лунном свете в соседнюю комнату: это оказалась опочивальня. Постель была устлана мехами – словно и не была заброшена столетия назад, а лишь только-только была убрана какой-нибудь толстой добродушной горничной. Напротив кровати висела картина: судя по силуэту в лунном свете (что в этот раз струился из окна, ибо потолок был идеально цел), чей-то портрет. Скинув меч на пол, мальчишка без памяти повалился на кровать и, закутавшись в меха, мгновенно заснул.
***
Он сидел на коленях посреди Зачарованного озера и дробил мечом лёд. От крохотных, распылённых в воздухе кристалликов крошка вырастала до весьма увесистых осколков – однако тоньше корка льда не становилась. Мальчик не понимал, зачем он это делает: пора было Корень рубить, а он по замёрзшей воде лупит. И всё же не мог уйти с места или прекратить бессмысленное действие, причём сам не знал, почему. Просто было ощущение, что вот ещё немного – и лёд поддастся, расползётся по тяжёлой воде, а Кристиан наконец найдёт то, что так долго искал. И неважно, что пальцы трескались и немели от холода и едкого металла рукояти – необходимо было закончить дело. Над ледяным озером сияла луна – белоснежная и ослепительная, она мастерски создавала ощущение иллюзорности происходящего; но Крису этого было будто бы не понять, для него эта чудная иллюзия была реальнее любой реальности.
Внезапно ему в голову пришла идея. Встав с колен, Кристиан замахнулся мечом и, вложив все возможные и невозможные силы, обрушил удар на ледяную кору. Меч вошёл в замёрзшую воду со скрипящим хрустом, и вдоль поверхности змеями заползли разломы и трещины. Мальчик почувствовал, что задрейфовал, но, как ни странно, это его нисколько не испугало и даже не удивило. Он просто смотрел, как толстые, плотные пластины льда расходятся в стороны, а на поверхность воды всплывает пронзённое мечом смуглое и бескровное тело принцессы Луны…
Подросток, тяжело дыша, в испуге вскочил с ложа. Простыни были влажны от испарины, но холодный и чуть затхлый воздух привёл мальчика в чувство. «Какой дурацкий сон я опять увидел! – подумал Кристиан, - Что за чертовщина такая?!» Встав окончательно и размявшись, отгоняя последнюю дымку сна, мальчик вновь взял в руки меч. Теперь держать его было куда проще – вчерашние тренировки не прошли даром. Подросток улыбнулся: за окном сияло солнце – первое, кажется, за эту весну. Вчерашний снег благополучно растаял. Мальчик желал поделиться своей внезапной радостью с феей… и тут всё веселье испарилось: сердце Криса упало, как только он припомнил вчерашний день. Она улетела. И не вернётся, наверное, уже никогда. Мрачная завеса туч спустилась на его душу; он горестно опустился на кровать, понурив голову, глотая подступившие слёзы. Подняв глаза, мальчик увидел портрет, висящий на стене. Написанный, видимо, неким старым мастером, он являл собой лик девицы с жидкими волосёнками и унынием на челе на монотонном тёмном фоне. Прямо на него с картины взирали непропорционально большие для такого лица бирюзовые глаза. Кристиан отпрянул, завидев их: он не мог не узнать эти внимательные и пронзительные очи, что так часто с иронией или укором смотрели на него в пути. Это было единственное сходство изображённой девы с его Сократической феей; однако если глазам феи хотелось верить, если их видеть было счастьем, то на лице унылой девицы они смотрелись издевательски гротескно, до отвращения лживо – так, что погибали все лучшие помыслы и самая светлая память. Мальчик отвернулся и гневно ударил кулаком по перине – но мягкое сопротивление пуха взбесило его ещё больше. Он снёс меховые покрывала на пол, рубанул мечом деревянное основание полога – он с сухим треском рухнул на ложе, - изорвал все ткани и, снова рухнув на кровать, с пылающей ненавистью взглянул на портрет. – Это всё ты виновата, - процедил Кристиан, судорожно вдыхая ноздрями воздух – после чего резко встал и, замахнувшись мечом, оборвал верёвки, на которых держалась картина; холст упал прямо на остриё меча, который прорезал в нём широкую и уродливую дыру. – Ты же обещала, - разрезая картину, говорил Крис. С каждым ударом оружия лик девы становился всё менее узнаваемым, но ярость мальчишки не утихала. Вскоре была в нескольких местах перерублена деревянная рама – теперь изорванный холст, смявшись в складки у самого основания, небрежно валялся на холодном полу, и лишь проклятые глаза можно было явственно различить среди того месива, в которое уже превратился портрет.
- Ты же обещала, - уже громче повторил Кристиан, - обещала, что останешься! Говорила, что не улетишь – так где ты теперь?! – правый бирюзовый глаз пронзило остриё, - Ты просто обманула меня! Предательница, предательница!!! – и с мучительным криком мальчик чиркнул клинком от одного глаза к другому. Черта со стороны смотрелась как рваная рана. Кристиан опустил голову – и упал на колени перед изрезанным холстом, когда увидел, насколько глубже и темнее стала тень у его сердца. Развернув лоскуты бывшей картины, он увидел то, чего точно не ожидал: полотно представляло собой один лишь сумрачный фон, и ни контура, ни фигуры от самого портрета не осталось. В мысли мальчика врезалась неожиданная догадка: только что он убил саму Обиду.
Глава V
Крис не мог понять, стало ли ему на сердце легче, или всё же состояние его не изменилось. Он лишь видел подозрительную тень на одежде и разодранное полотно у своих ног; некоторые лоскуты были беспорядочно нанизаны на остриё меча. Он убил Обиду физически. Но ушла ли она из его души? Кристиан задумался: горечь потери никуда не делась – но более он и помыслить не был способен о возможности в чём-либо её обвинить. Радостное солнце за окном вступило в противоречие с духом Кристиана: после поединка с пороком мальчик вновь чувствовал свинцовую усталость и уже готов был опять повалиться на край кровати – но внезапный гул откуда-то из глубины заставил его насторожиться. Сухая каменная крошка просыпалась с потолка на растрёпанные волосы мальчика: он стряхнул её ладонью и судорожно вгляделся вперёд. Гул нарастал, из бесформенной шумовой массы трансформируясь во всепоглощающий стук, скрежет и хруст камня. По полу опочивальни поползла расширяющаяся трещина; когда она приблизилась к Кристиану на опасное расстояние, тому пришлось вскочить на ноги и выхватить меч буквально из пасти трещащего камня. Началось землетрясение, понял мальчик. Вмиг он с ужасом подумал о падающей скале, о каменистом морском дне, на которое непременно обрушится это чудовище: он уже ни секунды не сомневался, что колдовской замок не переживёт удара стихии.
На пару минут подростком овладело оцепенение. Он просто смотрел, как сотрясается потолок над ним, как крошится камень, а падающие куски разбиваются о кладку пола либо западают во всё разрастающиеся щели. Он ощутил движение под своими ногами – и в этот момент очнулся от задумчивости, дёрнулся сперва в сторону оружейной – но, услышав оглушительный лязг металла, что наверняка сейчас обрушивался со стен на пол, кинулся в противоположном направлении. Он догадался, что так попадёт к южному крылу, которое буквально висит над бухтой, но выброситься в море было, как ему казалось, единственной возможностью выбраться из рушащихся чертогов живым. Он уповал на своё умение неплохо плавать, хотя в душе и понимал, что шанс на успех был смехотворно скуден, особенно по сравнению с опасностью, которую он представлял. И всё же, предпочтя более не медлить, Кристиан выскочил за дверь, противоположную оружейной, и стремительно помчался по сводчатому коридору, уворачиваясь от то и дело падающих от тряски доспехов и обломков стен, из последних сил опережая бегущую за ним неконтролируемо растущую трещину в земле. Подросток оглянулся всего на миг: пол за ним взбугрился, из него торчали острые осколки скал. Опочивальню уже завалило. Крис вздрогнул и прибавил скорости: порой он опережал стихию лишь на полшага, порой под ногой чувствовал, как сыпется опора – и это его будто подстёгивало. Наконец, навязчивая трещина одержала верх. Мальчику пришлось пробираться через одномоментно выросшие бугры – несколько раз он едва не налетел на острые обломки, торчавшие сталагмитами из-под фундамента. Сохранять необходимый темп стало невозможно чисто физически. Это была нескончаемая игра в «догонялки» со стихией, проигрыш в которой был бы поистине фатальным.
В незнакомых залах и коридорах приходилось ориентироваться мгновенно: времени на раздумья и поиск оптимальной дороги больше не осталось. От одной двери мальчик с особенной осторожностью перебирался к другой, лавируя меж хаотически раскиданных обломков; от поворота до поворота бежал так быстро, как только позволял новый рельеф. Комнаты заваливало, едва только Кристиан успевал из них выскочить. За поясом у него болтался меч: один раз мальчику даже пришлось пробивать им завал в одной из комнат! Землю тем временем трясло нещадно; Крис потихоньку терял веру в возможность добраться до южного крыла вовремя. И тут произошло то, что окончательно перечеркнуло все его надежды: новый толчок под ногами спровоцировал обрушение потолка с двух сторон. Глыбы высотой в несколько метров отрезали подростка от любых путей спасения.
***
Сердце Кристиана ухнуло и провалилось куда-то в живот. Постепенно затягиваемый паникой, мальчишка лихорадочно оглядывался по сторонам в тяжёлой, грубой темноте: он был один в дыре, в крохотной нише, чудом уцелевшей в обвале. Земля будто решила дать ему передышку и не подкидывать новых толчков: теперь мальчик мог относительно спокойно оглядеться и (насколько позволяла лениво клокочущая в груди паника) трезво оценить ситуацию. Воздуха ему вряд ли хватит надолго – значит, действовать необходимо уже сейчас. Когда глаза вновь привыкли к темноте, мальчик, сузив веки, пристально оглядел этот маленький уцелевший клочок пространства: в голову ему пришла догадка, что теперь это на самом деле всё, что осталось от замка – окончательно и бесповоротно. Он представил, как снаружи выглядит прежде бывшая колдовскими чертогами груда камней, и ему стало дурно: неужели теперь вправду всё?.. Нет выхода?
И тут судьба вновь подкинула мальчику шанс: в тягучей тьме он разглядел не виденный прежде поворот. Осторожно приблизившись и всмотревшись ещё внимательней, подросток с трудом сдержал ликование: куда-то вниз, видимо, в какие-то подвалы вела винтовая лестница, а на стенных сводах чуть поодаль (Боже мой!) чудом уцелело несколько горящих факелов. И, хотя спускаться под землю в самый разгар землетрясения казалось затеей весьма сомнительной, мальчик решительно шагнул на первую ступеньку, опьянённый своим открытием и предвкушением вновь увидеть тёплый свет огня, пусть даже в факеле, а не в полюбившемся за несколько месяцев лесном костре, чей свет и запах всегда дарили ему надежду. Спускался он наобум, каждый раз рискуя поскользнуться в темноте. Где-то над головой Крис слышал гул обвалов, чувствовал затылком, как осыпаются на него глиняные стены. До факелов он добраться ещё не успел, потому ступал осторожно, вытянув правую руку вперёд, а левой опираясь на слегка влажные и липкие цилиндрические своды. Внезапно Кристиан похолодел – вместо обычной землистой влаги он ощутил ладонью нечто твёрдое, но хрупкое и пористое, на ощупь напоминавшее кость. Повернувшись, он напряг зрение и мгновенно отпрянул, едва не рухнув с лестницы: его рука держала запястье иссохшегося женского скелета. Зажав рот правой рукой, мальчик едва ли не в истерике кинулся вниз и успокоиться нашёл силы лишь в тот момент, когда добрался наконец до вожделенного света. Тёплое пламя его утихомирило, расслабило его нервный, болезненный разум. Особую отраду принесла возможность снять один факел со стены и заполучить свой собственный маленький огонёк: мальчик нёс его трепетно, как сокровище, охраняя даже от собственного дыхания. Но радость пришла не одна: где-то там, в оставшейся позади тьме, подростку померещилась некая сухая и тощая тень. Он уже не нуждался в объяснении, кто на этот раз его преследовал: то была Злопамятность, ужасный порок, загубивший множество в прошлом добродетельных сердец. Осознание, что это всего лишь очередной фантом, коих ему уже приходилось истреблять, мальчик немного угомонился. Но снова проснулись, казалось бы, ушедшие на второй план благодаря инстинкту самосохранения воспоминания о месяцах, проведённых в компании Сократической феи. В груди что-то защемило и потянуло то ли сладостно, то ли горько и отчаянно. Однако винтовая лестница подходила к концу, и Кристиан услышал где-то там внизу нечто совсем необычное: с мягким серебристым журчанием у самых ступеней будто бы текла вода.
***
Слух не обманул Кристиана: ступени вывели его к самому руслу довольно широкой подземной реки. Краем сознания мальчик понимал, что находиться под землёй в часы землетрясения – это верх глупости и безрассудства – но, что удивительно, здесь не чувствовалось ни одного толчка: словно стихийное бешенство осталось где-то там, наверху, здесь же забыв спокойную безмятежность. Не ощущая ни малейшей опасности, Кристиан позволил себе устало растянуться по своду подземелья и с четверть часа просидеть на липкой глинистой земле, давая ногам отдохнуть от движения. Поднялся он после этого маленького проявления слабости с большим трудом и подошёл к реке, мелко подрагивая. Он не слишком доверял подземному потоку – пока, поднеся факел, не разглядел в прозрачной водице дно, усыпанное маленькими поблёскивающими камушками, а с другого ракурса – и своё отражение, чёткое, словно в настоящем зеркале. Из воды на него посмотрел измождённый юноша с болезненным блеском в зелёных глазах и чудовищно спутанными, засыпанными каменной крошкой каштановыми волосами. Он зачерпнул воды ладонью и, выпив, почувствовал ставшую совсем непривычной лёгкость тела и души. Вода, помимо всего прочего, оказалась ещё и фантастически вкусной: мальчик даже представить себе не мог, что подобное вообще на свете бывает. Его опьянила такая редкая нежная сладость: в этот момент захотелось идти дальше, вперёд, как ни странно против течения. Вот только подвела его измазанная глиной ладонь: из руки выскользнул факел, прокатился по берегу и ожидаемо погас, соприкоснувшись с прозрачной, почти невидимой влагой…
Кристиан и сам удивился своей необычно спокойной реакции на происшествие с факелом; как будто это было не ново и вполне ожидаемо. За последние два дня он успел привыкнуть к движению в темноте, а здесь подспорьем был и ласковый шёпот воды. Мальчик шёл, ориентируясь на звук, и только неустанная скелетоподобная тень Злопамятности за его спиной немного беспокоила мальчика, пробуждая, казалось бы, уже загнанные в угол сознания болезненные мысли. Знала ли она о грядущем землетрясении, ведала ли, на что обрекает Кристиана? Она ведь всё всегда знает! Зачем ей понадобилось оставлять его здесь, в заброшенных чертогах, наедине с собственными ужасами и пороками? Прежняя горькая обида, он был уверен, больше в нём не проснётся, но память всё равно раздражала казавшуюся уже заглохшей боль. Увидел бы он её сейчас, задал бы бесчисленное множество вопросов… Но ощущение невозможности такого счастья не могло не посетить душу подростка; и теперь он снова шагал в кромешной тьме совершенно один, переполненный неоткрытых тайн и неясных мыслей. А если она вернётся, вдруг подумал он. Что, если она уже показала ему всё, что нужно, и вот-вот снова возникнет откуда ни возьмись? Призрак надежды коснулся чела мальчика, подрагивая в сознании тихим и слабым пламенем и вступая в противоречие с тягучими предчувствиями и осознанием невозможности желаемого.
Вода журчала так же мягко, и всё же что-то изменилось. Теперь Кристиан ясно мог сказать: он видел. Он видел робкое голубоватое мерцание воды, видел, как поблёскивает глина на сводах подземного тоннеля, как пряма и безыскусна его дорога. Кристиан прибавил шагу, охваченный жаждой узнать, что же за источник у этого будто ниоткуда появившегося света. Каково же было его ликование, когда за ближайшим поворотом ему в глаза бросилась белоснежная птица, фосфорически сияющая во тьме! Ошибки быть не могло: птица приземлилась и за доли секунды приняла до боли знакомый облик, оставив при этом таинственное внутреннее свечение. Мальчику хотелось плакать и смеяться, заключить в объятия и грубо оттолкнуть. Его просто распирало от вопросов: где она была, почему его оставила, для чего подвергла опасности и, главное, зачем всё-таки вернулась. Однако он слишком хорошо уже её знал, чтобы запомнить: её не следует пытаться разговорить, она откроется, только когда сама того захочет. Поэтому до поры до времени путники шли в абсолютном молчании – покуда фея не предугадала его размышления и не ответила на незаданный вопрос:
- Это Первая Вода, Мать всех рек. Воды в ней самые чистые на планете, - тихо прокомментировала девушка, - Ни единожды не была она загрязнена. Сердце Земли своим биением (коего свидетелем ты стал сегодня) разгоняет, как кровь, воду по рекам. Задумайся об этом, Кристиан, - девушка привлекла его внимание, - даже скованная Корнем зла, Земля всё равно сотворяет добро.
Подросток с нескрываемым восхищением посмотрел на свою фею. Каждый её шаг сопровождался мягким свечением; она вела его за собой с молчаливым достоинством, пока сам Крис собирался с духом, чтобы задать ей вопрос.
- Мы… почти дошли, да? – робко произнёс он, исподлобья глядя на девушку. Этот вопрос она проигнорировала. Снова между ними воцарилось молчание, прерываемое гулом шагов по глинистой почве; в конце концов самый важный вопрос наполовину неосознанно сорвался с его губ:
- Почему ты меня оставила?
- Чтобы ты нашёл меня, - просто и коротко ответила она. Кристиан ничего не понял, и снова в его сердце поселилась уже знакомая щемящая смута. Боязливо оглянувшись, он вновь увидел всё ту же мертвенную тень за своей спиной.
- Я остался один, - хрипло прошептал Крис, опустив голову, - и едва не погиб.
- Ты выжил, Кристиан. Ты сам со всем справился. Собственно говоря, - фея будто задумалась, - там, в чертогах, во мне и не было нужды.
- Почему лестница в замке злого колдуна привела к Первой Воде? – Крис попытался сменить тему, - Неужели он пытался использовать её в своих подлых целях?..
Бирюзовые глаза устремились на подростка: – Взгляни на свой меч, друг мой. Он знаком с рукой колдуна и его гневом. Рубить Корень зла не одно и то же, что и рубить головы, Кристиан! Подумай, сможешь ли ты этим мечом уничтожить зло… самому в нём не укоренившись!
Крис насторожился, услышав о колдовском мече. Он коснулся рукояти с особым чувством: с ним он ощущал себя почти рыцарем. После событий в чертогах подросток словно потерял возможность доверять миру, не держа его в руках. В глубине души он понимал, что это неправильно – и всё же, к своему стыду, не мог ничего поделать. Внезапно вспомнилась ставшая привычной тень на груди – а не укоренился ли он во зле уже сейчас?
- Зло, как это ни страшно, обычно приживается чаще, чем добро. Ты видел останки злопамятности колдуна, Кристиан, - она умолчала, что та же Злопамятность по пятам преследовала теперь и самого Криса, - ты же уничтожил и обиду в его доме. Благодетельные воды этой реки смягчили сердце чародея, Корень зла в нём высох – но это сердце не выдержало раскаяния. Он умер на этом берегу, Кристиан; умер, освободившись от оков зла, но вкусив его плоды во всей полноте.
Мальчик повернул голову в сторону мерцающих вод: движение их было быстро, но в то же время как-то размеренно и лишено каких-либо беспокойств. У Кристиана остались ещё вопросы – много, много вопросов. Глупое «Отчего ты светишься?» он оставил лишь в своих мыслях, тайно надеясь, что фея как бы невзначай прочтёт его. Та кинула на него многозначительный взгляд и не удостоила мальчика ответом. – И всё же… - начал он говорить, но помедлил на полуслове, - ты сказала, что ушла, чтобы я сам тебя нашёл. Объясни, как это!
Фея резко остановилась: Кристиану показалось, что вода в русле в этот момент побежала ещё быстрее. Она повернулась лицом к мальчику: её глаза сияли на фоне матово-бледной кожи. Она коснулась мягкой ладонью щеки Кристиана, и на её губах затеплилась едва заметная улыбка.
- Ты ведь и сам уже знаешь, как это, милый друг! – на лице Криса отразилось изумление – а Сократическая фея с особым воодушевлением продолжила свою речь: - Ты так и не решился спросить меня, отчего же я теперь свечусь. А теперь вспомни мои старые слова: Кристиан, во мне столько же чар, сколько и в тебе. А в тебе… - тут девушка приложила руку к его груди, на место сердца, туда, где порой залегала чёрная тень, - поверь мне, Кристиан, в тебе этих чар столько, сколько ты и возможным на Земле не представлял! Ты можешь быть великим чародеем – мой друг, да ты им и являешься! Запомни, Кристиан, покуда сердце твоё ведает любовь, а помыслы открыты добру, источник магии в тебе не иссякнет. Я была с тобой там, в колдовском замке – и буду везде и всегда. Ты найдёшь меня в любой момент – для этого достаточно будет просто позвать меня в своём сердце. А теперь, - фея улыбнулась ещё шире и взяла лицо подростка в свои руки, - теперь, добрый волшебник Кристиан, загляни внутрь себя. Подумай, ради чего и кого ты прошёл этот путь, зачем теперь стремишься к осуществлению конечной цели – и просто дай своему внутреннему свету разгореться.
С этими словами прекрасная седовласая дева оттолкнулась ногой от земли, обросла перьями и взлетела под самые своды, растворившись в воздухе, будто видение.
***
Кристиан снова остался во тьме наедине с собственным смятением. Щёки его горели, запомнив прикосновения Сократической феи. Как в день их первой встречи, он щипал себя за запястья, пытаясь определить, приснилось ему внезапное дивное явление или же произошло на самом деле. Боль от пощипывания говорила о втором – но поверить было необычайно тяжело; не представлялось возможным в этой бесконечной темноте увидеть свет. И, собравшись с мыслями, Крис вновь отправился в свой терпеливый путь.
***
Откуда-то спереди слабо потянуло холодком: для подростка это едва уловимое ощущение стало настоящим подарком. Теперь, когда он так близок к своей цели, всё пройденное приобрело какой-то особенный сакральный смысл. Мальчик вдруг вспомнил отца и мать – они его ждут уже множество месяцев. Подумал о принцессе Луне – он обязательно на ней женится, как только сможет воскресить. Припомнил последнее явление Сократической феи, вновь почувствовав тепло на щеках после её рук. Давно она перестала быть для него просто феей-птицей, став на самом деле настоящей феей-сестрой, феей-надеждой. Откуда-то изнутри по телу стал разливаться невиданный жар. Исчезла, испарилась за спиной Кристиана гнилая злосчастная тень – и внезапно в подземелье вновь стало светло, словно вернулось фосфорическое сияние феи. Мальчик поднял руки в надежде поймать ими источник света – и то, что он увидел, его поразило: светились сами руки. Он сам теперь был сияющим призраком, бледным, даже летучим – и всё же живым. Всё больше и больше прохладного ветерка обдувало горячие щёки подростка; он проходил поворот за поворотом, ориентируясь на отражающую его собственный свет голубую ленту реки; жар его духа достиг своего абсолютного пика – и стал медленно, едва ощутимо сходить на нет, гася сияние тела мальчика и давая дорогу иному свету, мягкому свету извне, что брезжил там, впереди, поглощая в себя сумрак пещеры. Великий добрый волшебник Кристиан перешёл из бурых глинистых сводов в сочное многоцветье залитой солнцем лесной опушки.
Глава VI
На секунду-другую подросток почувствовал себя ослеплённым этим белым, зелёным, голубым, прозрачным и воздушным великолепием. Ему потребовалось некоторое время, чтобы привести в порядок разум и зрение – но и тогда чувство реальности ещё не до конца к нему вернулось. Криса не покидало ощущение, что это лишь ослепительный сон, попытка уставшего разума вернуть нечто давно потерянное; однако, даже если и так, просыпаться где-нибудь в чертогах или подземелье он всё равно не хотел. Некоторое время мальчик просто стоял и слушал, как поёт ему Первая Вода, подставив лицо тихому ветру, охлаждающему жар. Вдруг он понял, что идти больше не может: дал о себе знать двухдневный голод и усталость после бегства от землетрясения. Рядом вилась река, и Крис решил попытать счастья: поднял с земли длинную крепкую ветку и, привязав к ней тетиву лука и самодельный поплавок, соорудил таким образом подобие удочки, запустил её в воду, а сам углубился немного в полоску леса и там разжёг костёр. Река проявила к Крису благосклонность: он поймал весьма увесистую форель, которую, зажарив, съел с большим аппетитом.
Разумом мальчик прекрасно понимал, что нет времени на задержку, что он не имеет права остановиться – но тело уже начало серьёзно протестовать: ноги еле держали, а грудь болела от внезапного обилия свежего и чистого воздуха. Над Крисом сияло умеренно греющее солнце, словно нашёптывая ему: «Ты храбро сражаешься и идёшь к своей цели, Кристиан. Так поспи же немного, отдай мне свои помыслы, а взамен получишь силы для пути». Мальчик вновь предпринял попытку продолжить путь без отдыха, однако коленки его подкосились; кое-как собрав последние силы, он выстроил маленький и некрепкий шалашик из еловых лапок и, затушив костёр, мгновенно в нём уснул. Сейчас Великий волшебник позволил себе побыть просто усталым ребёнком.
Проснулся он, кажется, уже к следующему утру; спал Кристиан, как младенец, ни разу среди ночи не проснувшись и не слыша ничего вокруг. Тихая лесная ночь способна в равной степени как убаюкать любого, так и отобрать последний сон, нагнав волны потаённого страха. Ну, а мальчику в еловом шалаше снился дом, родная деревня, отец и мать. Первым, что почувствовал он после пробуждения, была слегка туманная, пронизанная солнечными лучами сквозь влажный воздух тоска. Вернётся ли он домой? Ждут ли его родители? Узнают ли после стольких месяцев пути? Выбравшись из своего убежища, мальчик подставил лицо утреннему солнцу. Да, теперь он мог точно сказать, что почти счастлив. Скоро он доберётся до сердца Земли и освободит его. Он будет героем! Великий добрый волшебник, спаситель мира и людей, супруг смуглой красавицы Луны удовлетворённо упал прямо на мягкий ковёр мха, наслаждаясь игрой солнышка в ветвях, ловя золотисто-зелёные тени на всём, что его окружало. Покинув холодный ранний март, он пришёл в ласкающее лето. Даже не верилось, что последующий его путь, как и само дело, может оказаться полон испытаний: нынешняя красота казалась наградой за прошлые потери. Кристиан встал, легко перекусил сладкой земляникой и лесными орехами, вытащил торбу и меч из шалаша и бодро зашагал к реке.
Мальчик был близок, очень близок к своей цели. Оставшийся его путь занял ровно неделю – семь дней, каждый из которых разительно отличался от предыдущего. Для Кристиана была радостью возможность более не спускаться ни в какие подземелья и не заходить в полуразрушенные замки. Иногда он мысленно беседовал с Сократической феей – как странно, в его воображении она была куда более общительна и смешлива, чем раньше, когда они путешествовали вместе. Порой мальчик немного тосковал по настоящей фее, но теперь тоска его была светла и полна надежды. Что-то ему подсказывало, что они непременно ещё увидятся, что добрая подруга о нём не забудет, и требуется лишь подождать. Крис также был уверен в своей победе: «Вот одолею Корень зла, и тогда…» - бывало, думал он по дороге. Путь не был труден: мальчишка просто следовал вдоль русла реки против течения – хотя безмятежным его точно нельзя было назвать; Кристиан быстро позабыл своё мнение о лёгкости свершения.
Первый день был как мечта: согретый солнцем, путник шагал босиком по мшистым тропам, слушал птичьи песни и дразнил пересмешников. Проголодавшись, поймал рыбу, а вечером, вновь соорудив шалаш, спокойно заснул. Дорога была легка и исполнена надежды – до самого следующего утра.
Второй день сопровождался мягким холодком и нечастыми облаками, порой закрывавшими солнечный свет. Кристиан немного ёжился и старался шагать быстрее – и всё же не терял чувства наслаждения дорогой: прохладный ветерок бодрил его и толкал вперёд. Перед сном мальчик насторожился: среди розовых и сиреневых закатных облаков он поймал взглядом тяжёлые серые тучи. «Не к добру это», - подумал Кристиан, натягивая на шалаш полотно и суетливо убирая башмаки с порога.
Третий день начался с неба, заволоченного дождевыми тучами. Кристиан начал слегка замерзать по дороге; где-то к обеду он достал из торбы тёплый кафтан, который, однако, оказался ему уже заметно мал. Пообедал мальчик мелкой дичью, успев загасить костёр до того, как на землю упали первые дождевые капли. Дождь начинался медленно, степенно и как-то даже тягуче, словно напоминая, каким может быть время в скучном деле или долгой дороге. К вечеру зарядил истинный ливень: Крису пришлось устанавливать себе навес и стелить старую одежду, чтобы не вымокнуть во сне.
На четвёртый день Кристиан понял, что его не на шутку беспокоит эта внезапная смена погоды и нарастание силы стихии. Дождь с самого утра хлестал нещадно, почва под ногами размякла, в ней вязли башмаки. Во второй половине дня мальчика ожидал сюрприз: извилистая река привела его на настоящее болото. Бедняге приходилось прыгать с кочки на кочку, чтобы пересечь его: это оказалось не так легко, как хотелось бы. Однако, после того, как Крис миновал топи, перед ним встала иная проблема: как найти место для сна. Лесной полог был измочен дождём, а скалистому берегу реки грозило затопление. Сменив одежду на сухую, мальчик пристроился прямо под раскидистым зонтообразным деревом.
Пятый день своего пути Кристиан начал с оглядки назад. Не в его правилах было оборачиваться и смотреть на уже пройденный путь или прожитые дни, но теперь он не смог удержаться. Казалось, сам туман расступился, чтобы дать мальчику увидеть то, что его поразило: там, где четыре дня назад закончилась для него подземная пещера, всё так же радостно сияло солнце. Здесь же через каждую сотню шагов становились круче скалы и сильнее бесновался шквалистый ветер. На шестой мальчик увидел впереди то, к чему, кажется, и стремился: очерченную рамой поросших лесом скал долину, словно переливающуюся в его глазах лучшими оттенками ночи: бирюзовым, фиолетовым, зелёным и бархатной тёмной лазурью. Путника колотило градом и сотрясало ветром, но до самого заката он самоотверженно пробирался сквозь каменные выступы дальше и дальше в глубину земного центра.
Наконец, последний, седьмой день путешествия Кристиана начался для него со вдоха. Проснувшись и покинув временное жилище, мальчик неожиданно для самого себя вдохнул зимнего воздуха, острого и крепкого, словно глоток виски. Грудь его болезненно скрутило от нового ощущения, но привык он к нему довольно скоро. Природа теперь была безупречно спокойна: ни ветерка, ни снежинки, ни капли дождя – только ядрёный ледяной воздух, сам собой проникающий в лёгкие и затопляющий собой каждую клеточку тела. В груди Кристиана клокотало волнение – он ясно видел теперь Мерцающую долину и будто бы чувствовал ногами несильные толчки бьющегося сердца. В какой-то момент, будучи не в силах больше терпеть этого предвкушения, мальчишка сорвался и побежал вперёд, стуча ботинками по скалистым берегам и порой на миг задыхаясь от ледяных вдохов. Кристиан забыл про отдых и еду, даже не думал об усталости – его будто бы несли, почти заставив взлететь, собственные предчувствия. Глубоко вечером подросток уже ступил стремительной ногой на земли Мерцающей долины.
Теперь всё было близко до головокружения. В призрачном молочно-белом лунном свете (источник которого – саму луну – Кристиан в небе не обнаружил, как ни старался) бирюза окружающего леса казалась продолжением синего бархата невысокой травы; этот летний пейзаж выглядел необычно в пропитке из дерущего горло зимнего воздуха. Мальчик заметил, что у самого истока река затянута коркой льда, и вода бежит прямо под ней. Сердце Криса было готово выпрыгнуть от волнительного восхищения: на подрагивающих ногах он медленно пошёл вперёд, всё глубже в эту полукруглую впадину. Центр её был обозначен высоким и крепким толстоствольным деревом, чьи ветви спускались атласными волнами и источали невесомый и чарующий запах, словно бы окутывающий Кристиана своей негой. Ствол исполинского дерева представлял собой туго переплетённую спираль, уходящую ввысь, прерывающуюся лишь там, где её укрыли листья, узкие и длинные, точно маленькие змейки. Слева мальчик увидел нечто вроде кратера; ему не пришлось долго гадать, что он найдёт на его дне. А справа настойчиво тянуло холодом и чем-то таким иносказательно-зловещим, что разом и привлекало, и отталкивало. И всё это - в обрамлении леса и тяжеловесных, морщинистых скал, скрывших собой горизонт.
В этот раз назад смотреть даже не тянуло: любые красоты Земли блёкли на фоне её магнетического центра. Кристиан шагнул налево, в сторону тянущего к себе кратера, исполненный неизъяснимого предвкушения. Вибрация под ногами становилась сильнее, а в ушах стоял гул – словно кровь в жилах клокотала. Кровь Криса… или самой Земли.
Огромный перламутрово-красный орган бился и сотрясался в какой-то отчаянной агонии, окружённый прозрачной водой, что уходила куда-то под почву и стремительно летела там, на глубине, в открытый мир. Подросток видел также и путы, связавшие это живое воплощение конвульсии – тугой клубок, казавшийся чёрным, но отливавший насыщенным тёмно-зелёным при свете, испустивший ветви-щупальца до самых краёв кратера; Кристиан даже представить себе не мог, что способен испытать такое отвращение к этому чудовищу. Сомнений больше не осталось: перед ним было опутанное Корнем зла само сердце Земли. Казалось, ещё немного – и оно начнёт кровоточить, нет, изойдётся собственной кровью, потонет в ней! Кристиан понял: настало время решительных действий, больше медлить нельзя. Мальчик схватился за рукоять колдовского меча, вытащил клинок из-за пояса… и рука его осеклась.
Нет, как такое могло произойти?! Как мог Кристиан после всего пройденного пути, после борьбы, разочарований и побед, в самый ответственный момент струсить?! В душе он чувствовал страх и смятение, его так и тянуло отвести глаза от этой паразитирующей химеры; останавливало его лишь осознание того, что, сделай он это сейчас – и шанс будет упущен; отвернувшись единожды, он потеряет силы вернуться. Но тело сковало оцепенение: правая рука бессильно повисла под тяжестью оружия, а ноги словно приклеились к земле. С ужасом смотрел Кристиан на Корень, почти задыхаясь от раскалённого морозом воздуха – пока, наконец, очередной толчок под ногами не привёл его в чувство. Подросток вздрогнул, взгляд его вновь стал осмысленным, он набрал в грудь столько воздуха, сколько только влезло, и, решительно спрыгнув в кратер, вонзил меч в тело паразита. Реакция оказалась вполне предсказуемой: чудовище стало сопротивляться. Кристиан и не ожидал иного, но всё же оказался по-настоящему ошарашен: он едва успел схватить меч за рукоять прежде, чем ветвь-щупальце выкинуло его наружу, оставив на животе приличных размеров синяк.
Отдышавшись, мальчик накинулся на щупальце, решив для начала обезоружить Корень, купировав его ответвления. Мог ли он прежде представить, что будет драться с самим воплощением зла Земли? Обороняясь от атак ветвей, он пытался поддеть клинком хотя бы одну из них – но большинство попыток оказались тщетны. Корень выпускал ветвь за ветвью, подобно разумному существу, этакому генералу, направлял на угрозу всё больше и больше войск, заставляя Кристиана метаться с мечом наперевес, отбивая удар за ударом. Мальчик двигался так стремительно, как только был способен – Корень подчас оказывался быстрей; пару раз меч вылетал из рук юного воина, и он с трудом успевал его поднять, прежде чем чудовище обрушивало на него свою мощь. Однако подростку даже удалось срезать несколько ветвей, две или три даже под корень: с отвратительным шипением их останки покрылись пеной и впитались в почву, оставив после себя горький смрад. Это придало мальчишке уверенности: он стал сражаться ещё более неистово, стремясь добраться до самых оснований, и теперь весьма часто ему везло срубить мощную, крепкую ветвь. Но тут его и ждало разочарование: каков же был его шок, когда он увидел, что обрубленные части отрастают заново, набираясь новой силой, а атаки становятся чаще и сильнее! Это взбесило Кристиана: он с двойной агрессией занёс меч над телом паразита. Так и не понял он, что эта-то агрессия и подпитывает Корень зла, делая его сильнее, чем когда-либо прежде; не понял, что сам оживляет исполинские нити чудовищного клубка.
Крис не знал, сколько времени уже длится сражение; лишь догадывался примерно об одном часе, но устать успел, как если бы дрался около суток. Сердце колотилось где-то во лбу, дыхание сбивалось, по вискам скатывались крупные капли пота. Он не опускал глаз – иначе бы заметил стремительно растущую и наливающуюся чернотой тень на своей груди, и она бы непременно его насторожила. Но, увлечённый своим неслабеющим противником, Кристиан кроме него не замечал ничего вокруг. Аромат Первородного дерева не попадал в его ноздри, трава не серебрилась под ногами, а лучи невидимой луны представляли собой не больше, чем фоновое освещение его битвы. Атаки Корня росли безо всякого контроля, обрушиваясь на воина, словно волны цунами. И, разумеется, мальчик и не заметил, как болезненно от каждого действия содрогалось бедное сердце Земли, а её кровью-водой наполнялся кратер.
Кристиан был взбешён, причём по-настоящему. Меч его, уставший от неудач, всё чаще сотрясал воздух, будучи без сил дотянуться до безумных летающих ветвей. Сам же мальчик только не рычал, но ярость исказила его лицо до неузнаваемости. Теперь он уже хаотично молотил клинком по Корню, бездумно глядя, как ветви отрастают обратно – покуда самое сильное щупальце не вырвало меч из пальцев мальчишки и, задев другое, не отшвырнуло его куда-то в сторону веющего холодом Зачарованного озера; при столкновении со второй ветвью клинок переломился надвое, и обе его части с одинаковым лязгом рухнули в разные стороны.
***
… Он ошалело посмотрел на осколок колдовской стали у своих ног. Пространство поплыло перед глазами; на пару мгновений стало темно, как в могиле. Он поднял голову, устремив на Корень зла взор, исполненный ярости. Он почувствовал себя опустошённым – глупец, не подозревал он, насколько полно его сердце было в тот миг. На ватных ногах подросток подошёл к кратеру, опустил голову. Прозрачная кровь-вода показала ему собственное отражение; Кристиан в ужасе от него отскочил. Вместо себя на поверхности воды подросток увидел бледного и худого человека с чёрными, отливающими зелёным волосами, вставшими дыбом, и лицом, искажённым такой гримасой, каких ему ещё в жизни видеть не приходилось. Жуткая догадка посетила его: это Гнев. Нет, не так: он сам теперь Гнев. Потрясённый, Кристиан опустил голову – и ужас содеянного стал нескончаем: изнутри на поверхность его рубахи проступили грязно-зелёные лоснящиеся путы, сковавшие сердце.
***
Впервые, наверное, в жизни мальчик стал сам себе противен. Прикрыв глаза, чтобы не видеть произошедших с собой метаморфоз, он тихо отошёл от кратера. Корень вроде успокоился. Крис, в свою очередь, ничего уже не соображал. Отвращение к собственной сущности словно убило его; шатаясь, подросток побрёл вправо, в сторону Зачарованного озера. «А как же Луна?.. – подумал он, оглянувшись по сторонам, - Как же фея, и мама с отцом, и все эти люди, что так устали от войн и трагедий?..» Он не смог. Он сломался.
Ноги едва держали, по дороге он несколько раз споткнулся и едва не упал. Теперь холод озера манил его к себе, суля покой и свободу. Он ступил на лёд, сначала осторожно, потом увереннее, и долго ещё шёл по этому льду без остановки. Он цеплялся пальцами за Корень в своём сердце, пытался разорвать путы – но, не в силах ухватиться как следует, лишь драл ногтями кожу на груди, орошая рубаху своей алой кровью. «Я не хочу быть Гневом», - подумал Крис, опускаясь на колени где-то в центре озера. А, когда опустился, вдруг почувствовал, как полились слёзы. В контрасте с ледяным воздухом они обжигали щёки Кристиана; он плакал горько, навзрыд, сотрясаясь всем телом. И, тем не менее, сам удивился тому, что не было в этом плаче ни злобы, ни гнева, и слезами этими, скорее, проливалось всё лучшее, что только в нём осталось, если осталось, конечно, вообще… Несчастный не вытирал влаги с лица – даже не подумал это сделать. «Прости меня, Луна, прекрасная, - вместо этого шёпотом произнёс он, - прости и ты, Сократическая фея, милая сестра моя. Да, я не смог. Да, проиграл. Дал злу собою завладеть. А расплата придётся на вас. Боже мой, - эти слова беззвучно сорвались с губ, - что же я натворил, сколько всего загубил светлого, замечательного!» - и вновь горячо разрыдался, дав волю своему горю и раскаянию.
И тут произошло нечто непредсказуемое: ото льда пошёл густой белый пар. Невидимая луна засияла над озером ярче. Внезапно Кристиан почувствовал странное облегчение на сердце: путы Корня зла немного ослабли. Туман заволок всё вокруг: ландшафт, мысли, эмоции. Свет стал теплее, пар, поднявшись ещё выше, - прозрачнее. Оглянувшись, Крис заметил, что теперь его окружал не лёд, а лёгкая светло-синяя водица. Неправдоподобная догадка посетила ум Криса: даже слёзы в глазах высохли от изумления! Из воды поднялся силуэт: освещённая сиянием, предстала перед подростком принцесса Луна, смуглая, черноволосая, с чудесной улыбкой. Сердце Кристиана сжалось от этого вида. Вдруг принцесса сбросила свои иссиня-чёрные волосы, сразу же вырастив короткие и белые, точно седые; кожа её приобрела восковую бледность, а глаза были цвета озёрной воды. – Ты освободил меня, добрый Кристиан! – произнесла она, глядя в лицо заплаканному подростку, благоговейно смотрящему на новую фею, - Ты выпустил из плена мою заточённую душу. Порабощённая Корнем зла, немыслимый поступок я совершила. Своими слезами, Кристиан, своим раскаянием ты искупил до конца и свой, и мой грех.
- Ты не смог бы оружием уничтожить Корень зла, - услышав знакомый голос, Крис обернулся – и тут же встал на одно колено, глядя на возникшую рядом Сократическую фею исподлобья с безмерной, божественной любовью, - Угроза порождает угрозу, а гнев порождает лишь гнев. Раскаяние, Кристиан, раскаяние и любовь – вот единственные средства, способные победить зло и освободить душу.
- Но я же не уничтожил Корень зла, - осипшим голосом произнёс подросток, вопросительно смотря на фею мудрости.
- А от тебя и не это требовалось, - ласково ответила она, прикоснувшись рукой к голове юноши, - милый мой Кристиан, никогда не наступит такой миг, когда один человек сможет убить всё зло на Земле. Лишь чистые души способны противостоять тьме, всегда следующей по пятам. И лишь очищая сердца раскаянием, можно ослабить Корень зла, облегчив труд матушке-Земле, что ты сейчас и сделал. Взгляни в сторону сердца Земли, Кристиан, - и юноша повернул голову туда, куда указала ему Сократическая фея: Корень, видневшийся из-за ствола Первородного дерева, казался бледнее и мягче, чем был. – Сегодня, Кристиан – нет, даже с момента нашей с тобой первой встречи – благодаря тебе на планете на нескольких злых людей стало меньше. Ну, а нам всем пора туда, куда зовёт нас судьба. Там, за скалами, - улыбнулась фея, - ты найдёшь короткую дорогу домой.
- Прощай, Кристиан, - сияя, промолвила принцесса, - и помни: пока твоё сердце чисто, ты в любой момент найдёшь в нём нас! – и с этими словами сначала принцесса Луна, а следом и улыбающаяся широкой сияющей улыбкой Сократическая фея взлетели ввысь, обратившись полосками света, и запечатлелись на небе ликом настоящей бледной полной луны.
Вокруг Кристиана была сплошная вода, и лишь один осколок льдины, на котором он сам и сидел, задрейфовал, как во сне, в сторону изумрудного леса. Юноша опустил голову полюбоваться озёрной гладью и увидел в нём собственное отражение; из воды на него посмотрел привычный, разве что немного потрёпанный Великий добрый волшебник Кристиан – зеленоглазый парень с копной непослушных каштановых волос и усталой улыбкой.
Эпилог
Весь возможный свет в доме был погашен: закутавшись в шаль, Лидия полудремала в кресле. Только что она помолилась за душу сына, и теперь ждала Филиппа, что к утру должен был вернуться с охоты. Совсем уже седые кудри её были рассыпаны по подушке, а в ладонях застыли вязальные спицы с пушистой шерстяной нитью. Сквозь сон Лидия заслышала скрипучие шаги в сенях, а в полумраке разглядела стоящий в комнате мужской силуэт. «Я вернулся, матушка», - произнёс, чуть подрагивая, сильный низкий голос. Женщина поднялась с кресла и засуетилась у лучины, а как зажгла её – обомлела: перед ней стоял Кристиан, её потерянный сын. Лидия моргнула пару раз, желая узнать, не сон ли это. В том, что в комнате находилось её дитя, она ни секунды не сомневалась; однако это был совсем не тот доверчивый тринадцатилетний мальчишка, что оставил когда-то отчий дом. Напротив, в маминой комнате стоял взрослый серьёзный мужчина с выраженным широкими, но островатыми скулами лицом, красиво обрамлённым аккуратными каштановыми кудрями, и твёрдым, пронзительным взглядом зелёных глаз из-под длинных ресниц. В своём путешествии Кристиан не заметил одной важной детали: дорога его заняла вовсе не несколько месяцев, а полные, день в день, семь лет. Семь лет матушка возносила ему свои молитвы и неотступно ждала домой своего мальчика. И теперь он тихо опускается в соседнее кресло под её удивлённым взглядом.
Мы не знаем, как будет жить Кристиан дальше: станет ли он настоящим волшебником, или просто проживёт честную трудовую жизнь, взяв в жёны скромную и добродетельную девушку и приучив детей дарить миру свои открытые сердца. А, может быть, сейчас забрезжит за окном рассвет – и смешливый десятилетний мальчуган Крис откроет свои любопытные глаза и обнимет маму, чьи кудри так и останутся черны, как ночное небо, не тронутые даже сединой. Но то, что нам точно известно – так это то, что легенда о Корне зла, принцессе и маленьком рыцаре будет жить в народе, бродить по деревням и передаваться от отца к сыну, от матери к дочери – пока нашими устами и до вас не дойдёт!
Корень зла
© Copyright: Ксения Мисюнас, 2014
Свидетельство о публикации №214100602135
Свидетельство о публикации №214100602135
Рецензии