Были бы казачки казаки всегда будут

     Другие нынче времена у нас на Дону. Поди и не найдешь ужо той настоящей донской казачки. Смотришь на девицу донскую – и лицом пригожа, и статна, как осина, и глазом вострым сума сводит. Ну, все в ней, як от Бога. Только не видать в ней той гордости казачьей, да неприступности особливой. А жаль…
Вот дед мой учил меня по молодости: «Не с лица красоту слизывай, а в душу заглядывай! Ужо нам, казакам, за каждой юбкой волочиться? Ан, нет, брат! Выбирай по уму сердечному, не страми род казачий, смотри на гордость красавицы – коль сразу не преступна красота её, тем больше схожа она с истинной казачкой донскою».
     А как стукнуло мне шестнадцать, рассказал он байку старую казачью. Долго её помнил, да вот со временем и забывать начал. Не обессудь, браток, коли сбрешу что…

     Давно это было. Много воды в Доне-батюшке с тех пор утекло. Но помнят дончаки о героях своих прославленных. Вот и о Кондрашке Булавине до сих пор сказы сказывают. Время было иное. Тогда в начале века ещё восемнадцатого на Дон к нам со всей округи народ недовольный властью царской сбираться начал. Казачки их в отряды свои шальные принимали, а они саблей вострой веру Дону родимому доказывали. Много и прав у них казачьих было, и традиций своих особливых, и честь непоруганная.
     Да, видать, не в понраву Петру Лексеевичу, императору первому российскому, пришлась та воля казачья. Послал он на Дон-батюшку князя Юрия Долгорукова во главе отряда крупного, дабы переловить всех «новоприходцев».
Спужался войсковой атаман Лукьян Максимов со старшинами сил московских, не стали они перечить власти императорской, позволили Долгорукову пройти по городкам вольным верховья Дона. Уж больно много бед они натворили, куреня казачьи недовольных поразрушили, мужиков несговорчивых кнутами до полусмерти забили.
     Не выдержал вольный казак и любимец простого люда Кондратий Афанасьевич Булавин, на бунт людей своих против Долгорукого поднимать начал. А была у Кондратия Афанасьевича дочь-красавица – высокая брюнетка гордая, лицом белоснежным с бровями черными, да косой черной с лентой алой. Многие казачки на Галину заглядывались, а она и глазу на них не поднимала. Уж больно отца свого родимого любила, не могла ему зятя подобрать стоящего, чтоб хоть маленько славой своей и отвагой походил на род Булавиных. Да и Кондратий Афанасьевич души не чаял в Галине-красавице.
    Вот и говорит он дочери своей таковы слова: «Сбирайся, донька, в поход со мною, на Азов пойдем войском казачьим, а оттуда и до Москвы станем гнать дончаков продажных, да прихвостней царских». «С тобой, батька, хоть на край земли русской – ни страшны мне плети царские, а пуще всего дороже мне честь женская и свобода казачья».
    Подивился Кондратий словам дочери, обнял любимую, но оставил в доме хозяйничать. В начале октября 1709 года напали казаки булавинские на отряд русский в Шульгинском городке и побили до смерти все войско московское с самим князем Долгоруким.

    Разделились казачки донские – одни за Кондратия пошли дальше честь казачью отстаивать, другие к царю с повинной отправились, да новое войско на усмирение бунта невиданного встречать из престольной собрались.
Ушел Булавин с Дона к казакам запорожским, стал письма войсковые по всей округе рассылать, да казаков на свою сторону переманивать. Собрались вольные казаки несговорчивые на Круг казачий, да и выбрали Булавина своим законным вожаком – атаманом Донским прославленным.
    Главным вдохновителем всех дел Кондратия была дочка любимая. «Коли даже казачка мне опорой первой является, то ужо казаки-то обязательно появятся», – любил поговаривать Булавин.
    Да не так все ладно складывалось. Хоть и собрал Афанасьевич силы невиданные, не успел он приступов Азов взять - вперед его войска царские до стен крепости добрались. Пришлось отступать бунтовщикам обратно в Черкасск родимый. А тут новый атаман Илья Зерщиков, вступив в сговор с рыковскими, с верховыми дончаками, с донецкими и хоперскими, бузулуцкими и медведицкими казаками учинили булавинскому отряду бойню смертельную.

    С утра седьмого июля 1708 года забаррикадировался непокорный вожак вольного донского казачества со своей дочерью и пятьюдесятью преданными казаками в своем курене двухэтажном, бьются на смерть с прихвостнями царскими. Вот уже почти все казачки булавинские пали от пуль неприятельских… Взобрался Кондратий с дочерью и двумя самыми верными казаками на второй этаж куреня родимого. Галина перезаряжает мушкеты отцовские, обтирает кровь с лиц друзей верных. Залпы ружей уши закладывают, смрад от пороха дышать не позволяют, дым едкий глаза выедает… Ан, нет, отбиваются четверо вояк прославленных!
    А вокруг куреня шумок пошел, мол, надобно красавицу из дома выкурить. Уж больно мила Галина была казакам Ильи Зерщикова: «За что губить красавицу, коли у неё отец несговорчивый». Тут вызвался Степан Ананьин совершить зло невиданное. Взобрался он по срубу к окнам второго этажа, да уложил в спины двух вояк преданных, а последнюю пулю пустил в Кондратия Булавина.
Кинулась Галина к отцу умирающему, но не слезинки на лице безжизненном. Прикрыла она очи потухшие, выхватила клинок отцовский, бросилась к окну открытому:
   - Рабы несчастные! Холопы московские! Не сломить вам гордость казачки вольной, не видать вам слез дочери Булавинской! – закричала Галина и вонзила в свою грудь молодецкую клинок отцовский.
    Оторопели казаки, отступились от куреня на минуту, замерли. Кинулись двери ломать горницы, ворвались и остолбенели – лежит бездыханное тело девицы-красавицы подле отца своего любимого.
    Стыдно и горько за себя стало казакам, что даже с женщиной не смогли они справиться. Пустили слух, что, мол, Кондрашка Булавин сам застрелился. Отвезли тело избранного вольными казаками донского атамана Кондратия Булавина в Азов, а тело Галины ночью схоронили в тайне на острове Черкасском.

    Никто не знает, где могилка та святая, только, сказывают донцы, что с тех пор и пошла по Дону-батюшке гулять пословица - «Были бы казачки – казаки всегда будут».

    Вот такие были в давние времена у нас на Дону казачки. Вот ужо с кого пример брать нынешним девицам-красавицам. Не даром народ русский сказывает, что лучше красавиц, чем в Донском крае не сыскать на всем белом свете.

              ***