драма Спираль Вечности. Книга первая Свет восходящ

                РОМАН "СПИРАЛЬ ВЕЧНОСТИ"
                Книга первая: "Свет восходящего Солнца" 


               
                «Друзьям и врагам посвящается»…

               
                ПРЕДИСЛОВИЕ.

     Здравствуй, мой читатель! Перед тобой моя книжка, выстраданная и преломлённая через призму лет. Мой маленький ребёнок, которого я люблю, и за судьбу которого боюсь. Если ты романтик и мечтатель, а в сердце твоём живёт искренняя любовь, если ты задумываешься о становлении характера или переосмысляешь прожитое – эта книга для тебя. Но если ты законченный скептик и циник, если равнодушен к движениям души и томлению сердца – не читай её, ты всё равно не поверишь.  А, меж тем, всё в ней –  правда….
Поколению 80-х посвящается эта книга, тем, кому интересно вспомнить своё детство, спроецировать его на новое время, на  новый век, на новую жизнь… «Рождённые в СССР» – это особая формация людей, ещё умеющих анализировать и сопоставлять, помнить и сопереживать…
Заранее прошу простить меня тех, кто мимоходом узнает в героях романа себя. Я стремилась быть корректной и показать ваши характеры в развитии. Заретушировав места действий и, возможно, слегка преувеличив ничего не значащие игровые эпизоды, я постаралась не тронуть сути происходящего. Не случайно часть имён и названий я изменила, а часть оставила прежними. Просто не было сил наделить некоторых из вас чем-то чуждым, пусть даже и именем. Не было у меня и мысли возвысить кого-то за счёт других. Я писала жизнь… И многие из вас помогли мне осмыслить события, невольным свидетелем и участником которых я стала.
 Мои герои не собирательные образы, а реальные люди со своими слабостями и победами. Многих из них действительно уже нет в живых, многие давно переменились и забыли о прошлом. Но есть и такие, кто согласен с моей версией происходящего, и на их объективность я опираюсь особо.
 О чём моя дилогия? Определённо сказать не могу… О далёких цветных 80-х? О, да! О безбашенных 90-х?  Бесспорно… О большой любви? В первую очередь!!! О душе и совести? Конечно! О губительном юношеском максимализме, который оставляет за собой разноцветную гамму разочарований и укоров совести? Без сомнения…
Юность быстротечна и безрассудочна, она формирует всю нашу последующую жизнь из череды своих ошибок и удач. Она зеркально отражается в нашей зрелости, и лишь тогда переосмысляется с позиции приобретённого опыта.
«Спираль вечности» – это проекция прошлого на будущее, фатальные витки аналогий и совпадений, преследующие человека на протяжении всей жизни, формирующие его взгляды, его мировоззрение, устойчивые стереотипы поведения.
Уверена, что каждый увидит в этой книге свой скрытый смысл, если  попытается преломить свою собственную судьбу через вечные понятия добра и зла…
«Хочется верить в героев, которые нас не предают!» – приходят к выводу мои герои во второй книге. И именно идея памяти становится лейтмотивом моего романа. Нужно прожить свою жизнь так, чтобы нашлись те, кто вспомнит о вас и подхватит ваши принципы и идеалы…
            
                ОГЛАВЛЕНИЕ:
 
Предисловие 
Пролог
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Тася и Стас: O чём поёт ночная птица?
   
1.Первая любовь.
2.Чуждые люди.
3.Краски Баха.
4.Миражи.
5.Азартные игры.
6.Родители.
7.Первая кровь.
8.Зелёный туман.
9.Время взрослеть.
10.Город Солнца.
11.Время взрослеть(продолжение).
12.Новая смерть.
13.Прокол.
14.Реабилитация.
15.Зенит.

ЧАСТЬ ВTOPAЯ. Стас и Тася: Так закалялась сталь…

16.Хулиганы.
17.Сомнительные удовольствия.
18.Ангел-хранитель.
19.Последнего Солнца лучи.
20.Между небом и землёй.
21.Беда не приходит одна.
22.Тренер.
23.Беда не приходит одна (продолжение0.
24.Врата ада.
25.Отчуждённый.
26.Жизнь продолжается.
27.Кривотолки.
               
                ПРОЛОГ.

– Ай, молодой, красивый, стой!!! – цыганка в цветастой юбке схватила парня за запястье и развернула к себе лицом. – Дай, правду скажу, пшал , в глаза посмотри только! Или боишься? Денег не возьму…
Парень аккуратно высвободил руку и улыбнулся.
– Спасибо, пхэнори,  денег не жалко, я просто не верю…
– А зря, красавец, зря… Счастье тебя поджидает, Любовь вечная, до доски гробовой Любовь… Скоро…
– Так не бывает, – молодой человек смело посмотрел на гадалку, и взгляд его тёмно-синих глаз стал колючим и холодным. – Вечного Счастья не бывает…
Цыганка пожала плечами и внимательно уставилась на его ладонь, словно скепсис в его голосе был всего лишь жалким комариным писком против Вещего Гласа Судьбы, перед которым ничтожна всякая божья тварь…
– Я не сказала «счастье», я сказала – «любовь»! Слушать учись, рома! Счастье – не твоя карма… Потому что не свою жизнь живёшь… Вернись туда, где твоё место по рождению, пока не поздно… А то жалеть будешь всю жизнь!!! Берегись мира чужого, в котором бродишь ночами, часто бродишь, ты и сейчас оттуда… Берегись тех, кто обитает в нём, потому что они враги твои и судьи…
Парень нахмурился, обдумывая слова цыганки, и, казалось, скрытый, завуалированный смысл её слов был отчасти понятен ему, но, очевидно, совершенно не приемлем, потому что он усмехнулся и резко вырвал руку.
– Моё место там, где мне комфортно, где интересно, где я могу дышать свободно, романы чай , прости…
– Помни, нет в том мире мнимой свободы ни справедливости, ни жалости… Не победишь ты его!
– А мне вроде и без надобности...
Наконец он запутался. Не было у него серьёзных проблем ни в одном из «миров», в которых он умудрялся гармонично уживаться, реализуясь во всех своих разносторонних проявлениях! Хоть убей, не было!.. Но миры-то, действительно, были!
– Если бы не кровь твоя, не сказала бы я тебе ничего… А так, сам решай, синеглазый, странный. Гордость твоя ранима… Душа твоя как факел… Но горишь, а не греешь! Людей жалеешь, справедливость любишь… Но люди тебя боятся… Душа твоя добрая, но непримиримость в ней… Честь свою бережёшь, но честным тебя назвать нельзя… Янус двуликий! Прекрати искушать судьбу, измени свой путь, странник…
– Каркаешь, подруга? – молодой человек усмехнулся и вынул трёшку. – Возьми, пхэнори, нет ничего такого, чтобы подтверждало слова твои, цыганка. Мир, о котором говоришь, мне не очень-то и нравится, но другой для меня – клетка.
– Скоро всё будет… Скоро сам поймёшь… И деньги твои мне не нужны… Сказала, потому что вижу – брат ты мне, – цыганка безнадёжно вздохнула, понимая, что неопределённые слова её всего лишь абстрактный фантом для его сознания, и быстро зашагала прочь, оставив молодого человека в недоумении.
А он долго ещё стоял посреди людского потока, прислушиваясь к дремлющему пока ещё голосу крови, но в душе уже рождалась неясная тревога, имя которой – «предчувствие»…
               
           ЧАСТЬ I. ТАСЯ И  СТАС: О чём поёт ночная птица?       

     «В НАШЕЙ ЖИЗНИ СЛИШКОМ МНОГО ТАКОГО, ЧТО ПРИВОДИТ В ВОСТОРГ ВРАГОВ, И СЛИШКОМ МАЛО НАДЕЖДЫ, ЧТОБЫ УТЕШИТЬ И ОБНАДЁЖИТЬ ДРУЗЕЙ И ЛЮБИМЫХ»

                ГЛАВА 1:Первая любовь.

Поздняя весна. Теплый майский ветерок ласково обнимает все живое. Молодая листва, первые цветы, бешено ликующие птицы – все радостно и приветливо отзывается в душе... И душа испытывает потребность в чем-то новом, неизведанном, бесконечно волнующем. Все живое в эту пору любит или хочет любить. Закон природы...

...Совсем юная девчушка весело шла по знакомой улице. Шла, бесцельно отдаваясь радости и покою. Странные мысли роились в её восторженной  головке… Впрочем, почему же странные? Обыкновенные. Нормальные для тринадцатилетней девочки мысли…  Хотелось любви! Господи, как хотелось! Птички, бабочки, мушки… Все искали и находили свою любовь. Так неужели она хуже, неужели неприметнее крохотного насекомого?
Смешно, ей богу, смешно так думать. Глупо и рано. Но не прикажешь же маленькому сердечку остановиться, отбросить мечту, забыть, что созрело в ней вполне женское чувство…
Вдруг безмятежность природы дрогнула и распалась. Ну почему непременно найдётся кто-то, кто всё испортит?!
 Воображение девочки смутило форменное безобразие: на детской площадке здоровый жлоб издевался над шестилетней малышкой.
«Наверное, гопник », – с ужасом подумала она, и сердце забилось от волнения.
Мимо пройти? Нет, это невозможно. Это против кодекса чести! И устремившись на жалобный писк малышки, она больно царапнула парня возле запястья. Девчонка вырвалась и убежала, скорчив некрасивую гримасу и показав белый язык…
Смелая заступница, но до смешного нелепая…
–  Тебе что делать нечего? Зачем пристал к ребенку, живодёр?!
Парень не мог не испытывать в этот миг чувства досады и раздражения: сестрёнка утащила у него сигареты и грозилась рассказать обо всём матери. И он почти уже отобрал опасную «драгоценность», как неизвестно откуда появилась эта ненормальная «активистка» и всё испортила.
– Ах ты, пигалица! – нахмурился озадаченный пацан и больно выкрутил ей руку. – А ну проси прощения, крыса!
– Да иди ты! Гад! Больно! Пусти!
 Слезы брызнули из глаз, но сквозь пелену боли девочка услышала, как приблизился и затих треск мотоцикла. И в ту же секунду боль отступила… Паренька, как ветром сдуло, словно его и не было, а рядом стоял, прищурившись и как бы заценивая ее, совсем уж взрослый парень.
  – Все в порядке, защитница? И часто ты вступаешь в борьбу с неравным противником, даже не разобравшись, кто прав, кто виноват? – он явно смеялся над её необдуманным поступком, давая понять, что не обрати он внимания на подобную мелочь среди житейского пространства, и бедолажке могло не поздоровиться.
 Девчонке не понравился его нравоучительный тон, и она вскинула на непрошеного спасителя возмущённый взгляд. Какого чёрта вмешивается он не в своё дело! Ho через мгновение девочка уже застенчиво и глупо моргала глазёнками, заливаясь краской…
Такие парни всегда были для неё чем-то нереальным. Неким воплощением крутости и силы. Они проносились мимо на сверкающих своих мотоциклах, заставляя её сверстниц глотать сладкую слюну. С какой ненавистью смотрели они на девушек, подружек рокеров, мечтая познакомиться с одним из таких ребят и хоть разок прокатиться с ветерком под удивлёнными взглядами окружающих…
И вот такая возможность представлялась ей сегодня… Только вряд ли он захочет… Главное раскрыть рот! Провернуть присохший к нёбу язык и попросить прокатить её самую малость… Ну самую-самую крохотную малость по двору на глазах у кичливых одноклассниц. Чтоб захлебнулись они завистью к её успеху… Только вот пошлёт ведь... Как пить дать пошлёт, ещё и оскорбит как-нибудь. Через минуту его здесь не будет… Ну и слава богу! Подальше от искушения…
– Э-э-э…
Язык окончательно пересох, и она уже готова была разрыдаться, пеняя на собственную трусость.
А рокер, меж тем, стоял и беззастенчиво разглядывал её с ног до головы. И от этого становилось ещё гаже… Вспотели ладошки… И даже лопатки заныли…
Она похожа была сейчас на растрёпанного воробушка. Пылающие возбуждённым румянцем щёки, дрожащие от нетерпения губы и горящие глазёнки, делали её невообразимо милой и трогательной. И парень невольно залюбовался этой картинкой. Но самой-то себе она казалось смешной. Делая шаг назад, готовая уже убежать, девчушка оступилась и неуклюже оперлась на мотоцикл, зацепив блестящее зеркало. Она быстро отдёрнула руку и зажмурила глаза: «Сейчас треснет!»
Но парень улыбнулся очень по-доброму и сказал:
          – Зовут меня Cтac, и я вполне реальный человек. Поэтому  не надо смотреть на меня как кролик на удава или как на пришельца из космоса. А это всего лишь мотоцикл, он не кусается…   
 –  Т-Тася, – еле слышно выдавила девочка, не вполне понимая, что происходит.
Тася поймала себя на мысли, что действительно стоит с открытым ртом, и ещё больше покраснела. Покраснела и от стыда, и от неудобства, и от ощущения собственной неполноценности в сравнении с этим красавцем на чёрном блестящем мотоцикле.
 Но он говорил так просто, словно она была вовсе не тринадцатилетней козявкой. И голос у него был такой замечательный – грудной, давно поменявшийся на мужской. Тася привыкла общаться только со своими сверстниками, поэтому попеременно то вспыхивала, то бледнела, мечтая провалиться сквозь землю, лишь бы прекратить эту пытку, и в то же время по-прежнему боясь, что через несколько секунд он исчезнет так же внезапно, как и появился. Стас казался ей принцем из сказки: кожаная куртка-рокерка, проклепанная со вкусом, кожаные штаны, обалденный черный с золотом шлем… И мотоцикл... Мечта... Да и сам он был недурен: черные длинные, чуть вьющиеся волосы, синие-синие глаза... Такие, что можно утонуть!
– Ей, сударыня, вы непременно попадёте в переплёт, если будете так таращиться на незнакомых мужиков.
Девочка не ответила, погружённая в свои мысли, и парень вздохнул с гримасой сожаления на лице. Он еще раз внимательно посмотрел на неё, определённо не слышавшую ни слова из его пространного нравоучения, и усмехнулся. То ли он привык к подобной реакции девчонок, то ли просто решил порадовать незнакомую глупышку, так заворожено уставившуюся на его мотоцикл, но он сделал пригласительный жест рукой:
– Садись, прокачу.  Вижу, что хочется.
– Да я не знаю...
– Боишься? Не надо, я не подонок. Просто у меня сегодня неприлично романтическое настроение, и мне хочется делать ближним только приятное. А поскольку ближе тебя в данный момент никого вокруг меня нет, пусть это будешь ты. Сначала Тасю зацепили его слова, она залезла на заднее сидение и упрямо покачала головой: «Это я-то боюсь? Вот ещё!».
Но потом её желание стало выше упрямства, больше, шире, радужнее… На сегодняшний день он стал для нее «рыцарем»: парень, и вдруг заступился! Так не бывает. Девочке безумно захотелось поехать с ним куда глаза глядят на сверкающем на солнце «Чизете» , и будь что будет... Тасе уже не было страшно. Казалось, она знала этого человека давным-давно. Сердце бешено колотилось и подсказывало, что с этого дня для нее начинается совсем новая жизнь. Интересная,  заманчивая, опасная...
– Надень шлем, – сказал Стас.– Нужно будет купить новый на такой случай. Вдруг наша прогулка не последняя.
  Он насмешливо посмотрел на испуганного ребенка и покачал головой. Его озабоченные глаза как бы говорили: «Что же ты делаешь, извращенец. Зачем тебе это нужно. Остановись, не калечь ее».
Но было уже поздно. Тася крепко обняла парня за пояс, и они понеслись навстречу неведомому…
Катались до вечера. Исколесили весь район, сгоняли в Центр, постояли на Дворцовом мосту, любуясь красотой вечернего города.
Все знают, как великолепен Петербург весенними вечерами и белыми ночами. Как ласково играют закатные блики с неровными невскими волнами, как вспыхивают золотом купола величественных соборов и пенится невская вода в кильватере пробегающих судов.
– Ты любишь этот город? – Стас небрежно облокотился о перила Дворцового моста и рассеянно крутил между пальцев ключи от мотоцикла.
– Конечно. Его трудно не любить. Так красиво всё…
– Знаешь, когда я вернулся сюда, меня поразило величие этого города. Я бродил по улицам, и мне казалось, что я крохотный карлик, раздавить которого этой махине не составит никакого труда…
– А теперь?
– Теперь я большой карлик, – усмехнулся молодой человек, – но ощущение собственной ничтожности не исчезло. И только стихи могут тягаться с этим величием.
Потом Стас читал стихи Ахматовой и Бальмонта, Мандельштама и Хлебникова, а Тася не переставала восхищаться его статной фигурой, гордой осанкой, броской внешностью. Ей нравилось, как он читает… Незнакомые доселе поэты раскрывались перед девочкой неведомой страстью к познанию. Она  благоговейно улыбалась, причём выражение её восторженных глаз менялось вместе с изменением интонаций его голоса, звучащего захватывающе сильно.
– Откуда ты так хорошо знаешь декадентов? Их ведь не проходят в школе.
– Какая ты, право, смешная. Если читать только то, чем пичкают нас отцы-академики, можно вырасти полным имбецилом. У меня большая библиотека, причём «макулатурных» книг там практически нет. Её ещё моя бабка собирала…
– Почитай ещё, пожалуйста. Ты Маяковского знаешь? Моя мама очень его любит… Не из  школьной программы, конечно…
– Я люблю раннего…
– Я тоже!
Неожиданно Стас замолчал, словно возвратившись из иного измерения, и взглянул на часы.
– Поздно уже. Нам пора возвращаться, иначе твои родители сойдут с ума, разыскивая дочку.
– Странно. Только что всё было так поэтично, – скорчила физиономию Тася. – Можно подумать, что ты уже стремишься отделаться от навязавшейся на твою голову малолетней дурочки.
Парень засмеялся.
– Тасенька, хороший ты, видно, человечек. Только, что же с тобой делать? Мне двадцать, а тебе нет четырнадцати. Набоковщина какая-то. Тебя  не смущает, как на нас смотрят прохожие?
В его взгляде читалась мимолетная издевка, но не над ней, скорее над собой – он выглядел явно старше своих лет, это смогла углядеть даже Тася, которая, по правде сказать, была не робкого десятка. Как только она знакомилась с человеком поближе и понимала, что он не ответит ей разнузданным хамством, она могла стать язвительной и дерзкой. Вот и сейчас,  подбоченясь, она как можно более цинично произнесла:
– Боишься, что за меня дадут больше, чем я вешу?
Стас расхохотался.
– Браво! С кем я связался. Осталось только сплюнуть через выбитый зуб… Ладно, поехали.
Он подвез Тасю к дому, и девочка вопросительно, с плохо скрываемым испугом, посмотрела на парня. Только сейчас, когда нужно было расставаться, возможно, навсегда, Таисья вдруг мучительно осознала, что влюбилась... Внезапно и бесповоротно. И влюбленность эта была какая-то не детская. На глаза навернулись слезы, а на лице застыла немая мольба.
Стас внимательно разглядывал ее, определённо изучая. Он был серьезен и задумчив. Потом вздохнул и сказал:
– Ты не будешь возражать, если мы еще как-нибудь прокатимся?
Глаза его опять смеялись, и Тася прекрасно понимала, что лишь чувство приличия  заставляет парня спрашивать такую чушь. Она нужна ему как «пролом в черепе». Но гордо попрощаться и уйти она почему-то не смогла. Девчонку уже непреодолимо влекло к этому  человеку. От него исходила какая-то неведомая ей доселе мужская сила...
– С удовольствием, если это возможно. Как же мы...
– Завтра в тоже время, на том же месте. О, кей?
– О, кей!
Дома, лёжа в кровати, Таисья с ужасом думала, к чему может привести её это случайное  знакомство… К радости или к боли, к счастью или безверию? Она была умной девочкой, не по годам развитой, рассудительной, но чересчур романтичной. И вся её маленькая жизнь, все, накопленные эмоции всегда перерождались в стихи, рассказы, гитарные песни. Вот и сегодня Тася испытала вдохновение! Да какое!!! Строки сами ложились на бумагу завитками нервного не устоявшегося почерка…   И девушка поняла, шестым чувством ощутила, что после встречи с этим парнем жизнь ее должна круто измениться, наполнившись множеством новых эмоций, способных дать мощный толчок для творчества. А сама она начнет проходить, наконец,  школу жизни…

 …Первая любовь... Каждая женщина однажды испытывает это неповторимое чувство. Неповторимое ее изначальной чистотой, безгрешностью, наивностью. Ощутив ее однажды, девушка навсегда прощается с детством и с беззаботностью. Бытует мнение, что первая любовь всегда несчастна. Но, не потому что она плоха, а потому что люди, отдающиеся ей без остатка, как правило, слишком еще молоды и неопытны… Надежды не сбудутся, но чувство, если, конечно, оно было настоящим, пройдет светлым воспоминанием через всю жизнь…

 Но думать так Тася еще не умела. Она только начала входить в ту пору рассвета, когда все чувства окрашиваются в радужные  цвета. А все догмы кажутся лишь происками черствых душ взрослых людей, давно забывших о волшебной поре своей юности. Если бы кто-нибудь в этот момент сказал девочке, что ничего хорошего не ждет ее впереди, что случайные  знакомства опасны и недолговечны, она рассердилась бы и надолго оттолкнула  этого доброхота от себя...
...Иначе думал ее новый знакомый. Молодой человек долго стоял перед открытым окном и рассеянно всматривался в прозрачную глубину белой ночи. Тишину то и дело нарушали посторонние звуки: то треск мотоцикла, то одинокий вопль подвыпившего человека, то восторженный девичий смех.
Он был озадачен. Что-то тревожило, крутило. Какая-то пустота сковывала душу. И эту пустоту безудержно хотелось заполнить. До сих пор он жил только для себя. Занимался становлением своего характера, боролся за внутреннюю независимость.
Стас имел право рассуждать о жизни, потому что в свои двадцать был вполне самостоятельным человеком. Семь лет назад, со скандалом освободившись от опеки родителей-дипломатов, чураясь ханжества и чопорности европейского дипломатического представительства, где вырос, уехал парень в далёкий Ленинград, где научился всему, о чем его сверстники даже не имели понятия. С четырнадцати лет, после смерти бабушки, на его плечи легли все житейские тяготы: непросто было мальчишке вдалеке от родителей готовить и убирать, стирать и гладить, оплачивать квартирные счета и зарабатывать на жизнь. А еще хорошо учиться и заниматься спортом...
Сейчас Стасу казалось, что он готов в этой жизни практически ко всему. Одного не хватало… И это стало навязчивой идеей: ему остро не доставало заботы о ком-то, кто нуждался бы в нем, в его понятиях о жизни, в его советах, в его помощи. Парень был идеалистом, и ему подсознательно хотелось, как говориться, перевернуть мир, доказать, что человек может все, стоит только этого захотеть. Не  было  лишь стимула, музы, ради которой хотелось бы это делать...
Стас пытался понять, что же сегодня произошло? Что в этой нескладной малышке его так привлекало? Зачем он повез ее кататься? Зачем завлекал умными разговорами? Наконец, для чего назначил новую встречу? Он ведь сразу приметил, что заинтересовал девчонку не на шутку. Да и обстоятельства их знакомства были уж слишком романтичными для девичьего сознания...
Он откинул назад упавшую на глаза челку – надо бы подстричься. Потом провел ладонью по подбородку – надо бы побриться. И вдруг тихо засмеялся. Что-то новое родилось в душе в эту ночь. Захотелось защитить эту девочку от всего мира, научить ее видеть звезды, ловить ладошками туман и пить утреннюю росу прямо с прозрачно-зеленых листьев. В действительности же молодой человек четко осознал, что он просто мечтает научиться любить кого-то нежно-нежно, трепетно-трепетно. И самому стать нужным кому-нибудь как воздух. Он устал от одиночества. И именно к этой маленькой девочке Тасе, открытой как чистый лист, он впервые в жизни испытал эту самую нерастраченную нежность...
Дальше будет видно, ошибся он или нет. В себе, однако, Стас был  уверен...
 …Потом  ОНИ долго обсуждали эту свою первую встречу. Недоумевали и переспрашивали друг друга. Уточняли и удивлялись. Встреча эта казалась нереальной, сказочной. И всё-таки ОН помнил всё…. Он жил этим долгие годы… И ОНА тоже вспомнила… И уже готова была плюнуть в лицо любому, кто попытался бы усомниться в реальности событий пятнадцатилетней давности. Плюнуть и забыть об этом нечутком прагматике, кто бы он ни был. Не все её поняли, не все поверили ей. И не для них продолжала она мучить и кромсать свою несчастную запутавшуюся память, а лишь для тех, для кого важны перипетии души человеческой…
               
                ГЛАВА 2: Чуждые люди.

На следующий день Тася примчалась из школы раньше обычного. Наспех сделала уроки и приступила к таинству. Она собиралась на первое в своей жизни свидание. Три раза наносила неумелой рукой макияж и тут же стирала его, ощущая себя вульгарной. Наконец все получилось. Она распустила волосы, надела лучшие свои брючки и кожаную дерматиновую косуху.
«Вот если бы мне быть на несколько лет старше», – думала девочка.
Хотя о какой девочке можно говорить, если прошлым вечером в мире родилась новая влюбленная девушка. Ей так хотелось понравиться Стасу по-взрослому. Правда, Тася ловила себя на мысли, что именно так девки и пропадают, гоняясь за вниманием малознакомых парней.
«Будь, что будет. Он не такой, – успокаивала себя она. – Он не может быть таким! Ни за что! Не может же быть так несправедлива ко мне жизнь? А вдруг он не придет...»
Эта мысль вспыхнула неожиданно, как молния в засушливом лесу, и разлилась огнем по всему телу.
«Конечно, он не придет, зачем я ему? А мне он зачем? У него, таких, как я, наверное, море. Взрослых, красивых, готовых на всё…  А я…»
И все же, с бешено колотящимся сердцем, Тася пошла навстречу своей судьбе. Девочка с заниженной женской самооценкой еще не могла адекватно представить себе поведение людей старше себя. Она шла и в красках представляла, как  Стас сейчас над ней посмеется, наблюдая из какого-нибудь укрытия за тем, как глупая девчонка прислушивается к каждому отдаленному треску мотоцикла. Так непременно поступили бы ее одноклассники...
«Пора умнеть, пора, не будь ты круглой дурой, – говорила одна, рано повзрослевшая половинка мозга. – Ты уже не маленькая, надо бежать от скуки, от обыденности. Нужно выделяться из окружения, хотя бы тем, что ведешь другой образ жизни... Hoвый… Взрослый… Интересный!»
Другая, робкая и неуверенная, словно отговаривала:
«Не сходи с ума. Кроме горя и забот авантюры ничего не приносят. Не сейчас, так потом горько раскаешься...»
Так, со своими рыжими тараканами, девочка дошла до места. Издалека она увидела мотоцикл. Стас встал с сидения и весело протянул букетик фиалок. Таисья зарделась и приняла их так бережно... Ведь это были первые в её жизни романтические цветы!!!
– Привет, я решил, что они подойдут тебе больше, чем розы или гвоздики. Только вот обстоятельства несколько изменились, мне нужно кое-куда по делу.
– Не могу ли я поехать с тобой? Я не буду мешать. Честно-честно...
– А готова ли ты окунуться в новый незнакомый тебе мир? По правде говоря, я довольно долго привыкал к подобному кругу общения. И он мне уже порядком надоел. Только вот не вырваться теперь. Такое знакомство будет полезно для твоего творчества, но может быть опасно для тебя самой.
Тася была напугана и заинтригована.
– Ну, я не знаю, тебе виднее...
– Я бы не советовал, но ты так стремилась к этому вчера. Одно могу обещать твердо: пока я рядом – ты в полной безопасности.
– А как долго ты будешь рядом? – усмехнулась Тася.
– Если возьму на себя ответственность и опущу тебя на дно, то всегда.
– Тогда опускай. Я почему-то доверяю тебе, хотя мы так мало знакомы.
Парень покачал головой в нерешительности:
– Веришь ли. Странное чувство. Знаю, что делаю глупость, связываясь с тобой, но почему-то не могу отказаться.
Они немного покатались, а потом подъехали к пышно заросшему растительностью детскому садику. Несколько скамеек, теннисный стол, корявая беседка... Ничто не говорило о том, что здесь может быть что-то необычное. Единственно, что бросилось в глаза, это две буквы, то там, то здесь намалеванные  белой краской...
– «БТ», – усмехнулся Стас.– «Большая Тусовка». Один дебил назвал, другие подхватили. Скорее – «большая трясина». Через некоторое время здесь соберется народ.
Он с презрением покачал головой, словно стесняясь самого себя:
– Объясню сразу. Сюда меня привлек мальчишеский интерес. Было время, когда я заскучал: подвернул палец и не мог ходить на тренировки. Смотрел из окна на то, что здесь твориться...
–  А ты что, спортсмен?
– Ах да, я забыл предупредить, что очень занятой человек. Я занимаюсь гандболом. В данный момент у меня отпуск. Я готовлюсь к сессии в институте Лесгафта. Или не готовлюсь? М-да…
Тасе казалось, что он бесконечно издевается над ней. Но почему-то это не было столь уж обидно. И все же, сердито насупившись, она произнесла:
– Если моя жалкая особа мешает вам, сударь, делать карьеру, я, пожалуй, пойду своей дорогой.
– Вот как, мадемуазель? – он тут же стал совершенно серьезен. – Если я невольно оскорбил тебя, извини. Но должен же я понять до конца твою психологию и твой внутренний мир.
– А это что, необходимо при любом случайном знакомстве?
– Ты только палец мне не откуси. Я пришел к выводу...
...Но тут на площадку стали собираться люди. Гопники... По-другому Таисья их никогда не назвала бы. Она всегда старалась обходить такие компании стороной, но в то же время ее непреодолимо тянуло узнать об их жизни изнутри. Ей хотелось написать об этом рассказ. Нет, не рассказ – роман. В юном возрасте мыслишь глобально. Теперь у нее появилась такая возможность…
– Отойдем в сторону, – сказал Станислав, и, взяв Тасю за локоть, оттащил под тенистое дерево. – Понаблюдай пока издалека.
Гопников было человек пятнадцать – парней и девиц разных возрастов. В большинстве своем им было лет по шестнадцать, а вожаку, наверное, немного больше двадцати.
– Это Крест, – усмехнулся Стас. – Если честно, то он мыльный пузырь, который держит пацанов только тем, что папаша у него начальник отделения милиции. Крест упивается собственной безнаказанностью, и в то же время может подсадить любого. Кого за воровство, кого за наркотики, кого за отношения с малолетками.
– Но это ведь неправильно, – запротестовала Тася. – Такие люди не должны верховодить. Авторитет-то не его, а отцовский!
– Его авторитет лежит в его правом кармане.
– Что ты имеешь в виду?
Молодой человек нехотя расстегнул молнию на внутреннем кармане куртки и достал маленький блестящий предмет – ножик с красивой резной блестящей рукояткой, покрытой  ярким узором.
Девочка широко раскрыла глаза. Стас нажал на незаметную кнопочку. Раздался тихий щелчок, и лезвие сверкнуло в лучах  вечернего солнца.
– Настоящая финка... – заворожено и испуганно прошептала девочка.
– Так. Игрушка. В карты выиграл.
– А ты и в карты играешь?
– Я много чего делаю, милая, и плохого и хорошего. Так что...
Но их уже заметили. Двое парней шли к ним вульгарной походочкой.
– А, Мэн, здорово. За долгом  пришел? Так я еще не разжился. Может, простишь должок или почикаешь игрушечкой?
Мэн чертыхнулся и быстрым движением спрятал финку обратно в карман.
– Красавчик, лицо я тебе испортить всегда смогу. На большее не претендуй. Подожду я еще немного.
– Покорно благодарствую. А может, я отыграюсь, а?
– Не думаю. Мозгов маловато, да и в кредит я не играю. Один раз сдурил, теперь вот жду…
– А это кто с тобой? Девочка-цветочек! Народ! У Мэна малолеточка. А хорошенькая какая!
Гопники окружили Тасю, и она вся сжалась от охватившего ее ужаса. Но Стас обнял ее за плечи и спокойно произнес:
–  Таисья под моей защитой. Она пацанка, и просто хочет хлебнуть лиха.
– Ну, подваливайте, – весело сказал Крест, – милости прошу к нашему шалашу.
Все расселись по скамейкам. Откуда-то появилась гитара. Один из парней запел хорошую такую блатную песню Александра Розенбаума…
– Это Енот. Присмотрись к нему получше, неплохой мужик. Учится в Университете на психфаке. Он очень умный и хитрый. Если что, всегда поможет. И он мой хороший друг…
– Любимый! Как давно я тебя не видела! – услышала Таисья умильный женский голос справа от себя.
Она резко обернулась и увидела миловидную, но сильно потасканную блондинку, обнимающую Стаса за шею.
«Какая жуткая химия», –  подумала девочка.
– Стасик, родной, неужели ты бросил меня? Променял на эту пигалицу? – девица ехидно покосилась на Тасю.
– Света, я не таракан, ты же помнишь, как я ненавижу, когда ты меня так называешь… Кроме того, мы с тобой уже все обсудили. Ты выбрала не меня…
 Парень говорил, ничуть не смущаясь сидящей рядом Таисьи. Девочка искренне думала, что в такой двоякой ситуации любой человек должен испытывать хоть малую толику неудобства. По крайней мере, она его точно испытала… Однако ее новый знакомый, казалось, в данный момент, вообще ее не замечал. Девица, тем временем, бесцеремонно уселась Стасу на колени, запустила свои пальцы со зверским красным маникюром ему в шевелюру и впилась губами в его губы. Целовались они довольно долго. Тасе показалось, что целую вечность... У Светки лихорадочно блестели глаза, ее трясло, то ли от возбуждения, толи от какого-то нетерпения.
Наконец Мэн резко отстранил девицу от себя и легко столкнул с колен.
– Это все, Света. Прощальный поцелуй. Ты ведь сейчас не со мной. Тебе не терпится принять дозу, а у тебя нет денег... Но я тебе не дам, даже не заикайся...
Но тут он нахмурился, словно вспомнив о чем-то. Или о ком-то… Медленно повернулся к Тасе и прищурился, заметив на глазах у девчонки слезы.
Она порывисто вскочила. Букетик фиалок, который лежал на коленях, рассыпался по песку.
– Ну, мне пора! Пока! – на бегу крикнула девочка в пустоту и быстро выскочила из садика.

Таисья шла к дому быстрыми шагами. Ее переполняло странное чувство. Наверное, это была обида. Только вот на кого и за что она обижалась. Совершенно чуждые люди. Совершенно чужие страсти. Взрослые отношения случайных знакомых. Она прекрасно понимала, что глупо было бы ждать от этих людей большего внимания, чем она получила. Жалко только, что цветы остались на земле. Их, наверное, уже затоптали грязными ботинками. Красивые. Ей еще никто не дарил цветов... Слезы застилали глаза...
 Вдруг Тасю осенило: наверное, то, что она испытывала сейчас и называется ревностью. Почему он не постеснялся ее присутствия, когда так бесцеремонно целовался с этой крашенной!? Ну и черт с ним! Такие красивые парни всегда ведут себя подобным образом. Об этом и в книжках пишут и в кино показывают... Тася и так давно уже не чувствовала себя маленькой девочкой, а сейчас особенно остро ощутила себя оскорбленной  молодой девушкой. Ведь он уже приручил ее, заполнил все ее существо новорождённым чувством, неотвратимым желанием познания того нового, что в этот момент мог дать только он один...

...Стас встал со скамейки с недовольным видом. С раздражением сплюнул и направился к мотоциклу.
– Я отваливаю, мужики. А ты, Красавчик, поскреби получше по сусекам. Мне не к спеху, но и дарить тебе бабки я не намерен...
– Ладно, Мэн, я постараюсь. Кстати, если ты не против, я бы занялся Светкой. Раз уж она тебе больше не нужна.
– Знаешь, я ведь не сутенер. Если она не прочь... Мне все равно.
– Почему бы нет, любимый, – огрызнулась девушка. – Но  помни, что люблю я только тебя.
– Ну, а я тебе уже все объяснил. Я и наркотики – вещи несовместимые.
Светка зло посмотрела на парня  и истерично крикнула:
– Мужики! За косячок иду с любым!
Крест усмехнулся:
– Ну, тогда пошли...

...Вдалеке послышался треск мотоцикла. Сердце бешено забилось. Неужели он решил догнать ее? Зачем? И что теперь делать? Как вести себя? Тася ускорила шаг, инстинктивно смахивая слезинки.
– Сударыня, вас подвезти? – услышала она знакомый голос.
– Подвезите лучше свою девушку, сударь! – резко ответила  девочка, и даже сама удивилась своей грубости.
Мало того, она даже не взглянула в его сторону.
Парень рассмеялся. Какой у него необычный смех… Мягкий и подкупающий. Какой-то вкусный, что ли… Тася часто испытывала странные чувства к некоторым предметам, звукам, изображениям. Они как бы обволакивали ее, словно сливочная тянучка, заставляли смотреть и смотреть, трогать и трогать, слушать и слушать. Иногда встречались люди, которых хотелось проткнуть, словно мыльный пузырь, и девочка еле сдерживала себя, чтобы не ткнуть в них пальцем. Иногда она держала в руках предметы, которые просто нельзя было не откусить, и ей стоило большого труда этого не делать. Например, чехословацкие ластики. Яркие и ароматные… Однажды Тасе до чесотки захотелось укусить за нос огромную лохматую белую собаку. Её нос был такой мерзкий, на удивление белый и прозрачный. И она сделала это, рискуя остаться без своего собственного веснушчатого носика.
И вот такая категория необъяснимо манящего пополнилась сегодня смехом этого непонятного ей парня. Протыкать его Тасе, конечно, не хотелось, но вот смотреть неотрывно, обводя каждый контур его лица, фигуры стало уже необходимостью...
...Сказать было нечего. Поэтому Тася молча села на заднее сидение и крепко вцепилась в боковые предохранительные дуги мотоцикла.
– Господи, сколько же с тобой возни будет, – как бы про себя проговорил Стас. – Зачем мне все это нужно?
И потом предложил, обращаясь непосредственно к Тасе:
– Поедем в кабачок, сударыня, и там я кое-что о себе расскажу. Возможно, ты сумеешь понять, что все твои книжно-романтические понятия о порядочности ничто по сравнению с реалиями жизни.
Таисья насупилась. Больше всего на свете она не любила покровительственного тона.
–  Пожалуйста, не считай меня фанфароном. Я отнюдь не пытаюсь учить тебя жить. Просто хочу защитить тебя от лишних переживаний. Так, идем?
– А меня пустят?
          –  Я думаю моего авторитета в «ЮК» будет достаточно. К тому же я угощу тебя всего лишь соком.
Они вошли в полутьму бара под романтичным названием «Южный крест».  Девушка за стойкой весело помахала Мэну рукой:
– Привет, Стас, как дела? Давно не появлялся. Пива?
– Два стакана яблочного сока.
Молодой человек усадил Тасю в самый укромный уголок, взял заказ и сел напротив.
– Что-нибудь еще? Может, есть хочешь?
– Спасибо, ничего не нужно... Может быть, шоколадку...
– Не стесняйся, мне не трудно...
Он замялся, словно ему стало неудобно за то, что у него водились деньги.
– Значит так. Мое поведение задело тебя, и я это понял. А посему хочу быть с тобой предельно честен. Ты решилась познакомиться с человеком старше себя, а в твоем возрасте, поверь, это ощутимая разница, следовательно, у тебя есть какие-то свои резоны... Скажи, чего ты ждешь от меня?
Девочка опешила. Такого прямого вопроса она явно не ожидала. Ей не хватало опыта в общении с противоположным полом, и Тася густо покраснела, замялась и снова готова была расплакаться. Руки неимоверно мешали. Куда же их деть! За спину, между коленок, под стол... В итоге она вцепилась в стакан с соком, и пальцы ее побелели.
Стас внимательно наблюдал за ней, потом мягко взял за подбородок.
– Влюбилась?
Ответа не потребовалось. Боже, как стыдно! Но молодой человек просто и грустно улыбнулся.
– Ну, тогда тебе необходимо узнать меня получше. Пока я ничего не могу тебе обещать. И ты должна это понимать. Что-то в тебе меня безудержно привлекает, но ты такая кроха...
– Стас... Я... Мне... Вы такие все взрослые. И ты, и твои друзья. Такие чужие. Мне интересно, но страшно.
– Меня можешь не бояться, я же сказал тебе, что не подонок. На твоё счастье, я уже совершил все те ошибки, которые позволяют мне теперь уберечь от них тебя... Кстати, одна из моих положительных черт – я стараюсь их не повторять. И тебе советую осмыслять каждый свой поступок. Именно переосмысление нашей роли в этой жизни дает нам возможность быть личностью.
Тася загорелась, встрепенулась и расслабилась. Ей всегда нравились философские споры. А в этом парне просматривался еще и хороший собеседник, от которого можно что-то почерпнуть для ума.
– Но ведь понятие «личность» неоднозначно. Личностью может быть и очень плохой человек. Достаточно обладать чем-то, что в данной ситуации доминирует над возможностями других.
– Теория «порочной личности» меня уже мало привлекает. Это удел неопытности. Когда-то мне тоже казалось, что сила, крутость, озлобленность и бескомпромиссность – главное для приобретения авторитета.
– Боятся, значит уважают?!
– Вот именно. Для меня это в прошлом. Мне быстро удалось избавиться от кричащей потребности публичного лидерства. Стремление понять, что доброта, снисходительность, умение поступиться малым во имя чего-то большего, гораздо важнее. И гораздо больше ценится в среде порядочных людей.
– Поступаться принципами... Хорошо ли это?
– Для того, чтобы поступиться ими, нужно, чтобы принципы эти были объективно идеальными. А это проверяется годами. Очень легко вбить себе в голову мнимую истину, которую твой собственный несозревший мозг возвел в ранг непреложной. Что само по себе уже не является истиной в последней инстанции.
– Мне почему-то кажется, что у такого человека, как ты, принципов должно быть предостаточно.
– Только не значит, опять же, что они никогда не менялись. Понятно, что для тебя я очень взрослый парень, но на самом-то деле я еще пацан.  Впереди у меня вся жизнь. И опыт, который мне посчастливилось приобрести  в силу ряда объективных обстоятельств, будет еще накапливаться и устаканиваться в моем мозгу. Я никогда не позволю себе остановиться на постигнутом. Мне хочется взять от жизни все возможное. Вот почему я стараюсь охватить все ее стороны. Ты говоришь – «мои друзья», но это не так. Они – просто один из «миров» моего общения. И, поверь, не самый лучший. Мне интересно узнать эту сторону существования людей. Но и только…
Тася вдруг резко выпрямилась. В ее глазах заиграли дерзкие огоньки. Решимость не упускать от себя этого парня напугала ее саму: она не могла себе даже представить, что в иной ситуации смогла бы так нагло разговаривать с малознакомым человеком, которому стоит лишь оскорбить её замечанием, чтобы душа превратилась в саднящую рану.
– Короче, я хочу пива. И если ты рассчитываешь, что теперь я от тебя отстану – ты ошибаешься... Ты слишком красив, чтобы быть еще и умным. Я таких не встречала. Я ни на что не претендую, но дружба с тобой была бы для меня полезна. Возьми надо мной шефство...
Стас картинно зааплодировал.
– Выскочила-таки из своей скорлупы! Браво! Я вот все думал, в чем же твоя  изюминка?! А за лестную характеристику спасибо...
Он отошел к стойке, минуту побеседовал с девушкой-барменом и вернулся с двумя бокалами. С соком для себя и с пивом для Таси…
– Ты что-то хотел мне рассказать о себе. Теперь мне интересно все. Твоя жизнь, твои взгляды, пристрастия. Это не слишком большая наглость с моей стороны?
– Раз уж мы решили быть друзьями, то будь по-твоему. Но учти, мне не очень легко будет поведать тебе о своих ошибках. Надеюсь, ты осмыслишь их должным образом и не посчитаешь обычным бредом мужика, завлекающего девушку.  Хотя тебе это еще не знакомо...
Они долго сидели, не обращая внимания на окружающих. Несколько раз к ним подходили знакомые Стаса, но ему удавалось быстро от них отделаться. Таисья ничего не замечала вокруг. Она слушала и слушала с открытым ртом о жизни человека, который отныне стал для нее главным другом  и  учителем. Она искренне радовалась его успехам и огорчалась из-за его промахов, словно они давно знали друг друга, или их связывали какие-то общие цели.
Молодой человек рассказал ей о своем детстве, о родителях дипломатах, о секции карате, в которой занимался несколько лет, о спортивном интернате для гандболистов и о самом гандболе, который отнимал у него львиную долю свободного времени. И Тася не переставала удивляться, когда же он все успевает…
 Стас, в свою очередь, отчетливо осознал, что именно дикая потребность выговориться заставила его сейчас изливать душу перед совершенно незнакомой и в тоже время такой уже необходимой девчонкой. Обычно он был сдержан с людьми, особенно в разговорах о самом себе… Нет, не скромен… Это ни имело ничего общего со скромностью – ему было чем похвастаться… Просто он не доверял людям, держал их на расстоянии…
…Стас почти ни с кем не сходился накоротке… Только с теми, с кем чувствовал духовную и нравственную близость.  А таких было не много в этом мире... Низшие его раздражали. Они не стремились к совершенствованию, а в его понимании это было порочно. Он любил равных...
Однажды парню посчастливилось, он так и считал до сих пор, хотя было больно и обидно тогда, сойтись с таким равным, и даже с более сильным. Детдомовский пацан из секции каратэ обозвал его уродом и тупым придурком за то, что Стас променял жизнь дипломатского сыночка на прозябание в «Совке». Стас был не согласен. Он пытался объяснить, что хочет всего добиться сам, что это гораздо интереснее, чем есть с ладони. Но мальчишка и слушать не хотел. От его непонятливости у Стаса в первый раз в жизни, как говориться, «упала планка»...
 Драка была жестокой и долгой. Все изученные приемы ребята испробовали друг на друге. Тренер же сказал:
«Не стану их разнимать. Это хорошая школа для обоих. До крови».
 Жесткий был мужик...
 Стас не обратил внимания на кровавую струйку, текущую из носа, и опешил, когда противник вдруг прекратил драку и отошёл в сторону... И победу присудили ему!!! Стас не любил проигрывать. Он был слишком эгоистичен. Твёрдо решив уйти из секции, где он потерпел фиаско, паренёк долго переживал случившееся, но неожиданно понял, что вовсе он не проиграл, просто соперник его – выиграл…  И в этом вся штука…. Победил, так как был хладнокровен, вовремя остановился, и этим завоевал уважение товарищей. Стас принял на вооружение, сделанные самим же выводы, и не ушел. Просто поставил себе новую цель – стать еще сильнее, и не только физически.
Но сейчас… Сейчас перед ним сидело чистое наивное трогательное существо, в сущности такое же одинокое, как он сам… Боже, как же долго копил он в себе свои сомнения...
– Я не часто бываю свободен, более того не часто бываю в городе, но когда выдается свободное время, стараюсь употребить его с пользой.
– Но спорт, ведь это очень серьезно.
– Я не ставлю перед собой цели стать знаменитым спортсменом. Поэтому, если у меня все получается – я рад. Если же нет – не особо расстраиваюсь. В общем-то я, наверное, плохой спортсмен. Не потому что не умею играть, просто для меня, как бы не существует дисциплины. Но это, пожалуй, единственное, в чем я раздолбай. Слишком мало времени остается на реальную жизнь и совершенствование. Я пытаюсь урвать время ото сна. Часто пропускаю тренировки... Правда, тренера смотрят на это сквозь пальцы. Наверное, я – любимчик. Мне многое сходит с рук, что другим не позволено.  Возможно, потому что на играх я выкладываюсь, много забиваю... Кроме того, главный тренер – давний друг отца.  Не смотря на это, меня часто дисквалифицируют за грубость, и я бываю этому несказанно рад...
– Так ты ничего не добьешься...
– Да и черт с ним, Тася. Я хочу, чтобы было о чем вспомнить в старости. Не сочти за браваду, но природа дала мне возможность многое достигать без особого труда. Грех этим не воспользоваться.
– Слушай, а эта Света, она, что, твоя первая любовь?
Стас нахмурился. Нервно отбросил назад прядь волос. Казалось, воспоминания нахлынули на него. И недобрые воспоминания... Девочка тут же пожалела о своем любопытстве.
– Светка? Что ж, может так оно и есть. Я в ответе за ее поломанную судьбу. Мне было шестнадцать, и страдал я, Тася, той самой ошибочной идеей крутости, о которой мы только что рассуждали. Какой я был дикий и злой! Конечно, это было все напускное и детское. Но как же я мог уронить в грязь этот дурацкий ложный авторитет крутого парня... Веришь ли, меня боялись. Я очень хорошо махал кулаками. Вот я твержу тебе, что не подонок. Но так как я поступил со Светкой... Иначе и сказать  нельзя...
И он рассказал историю, от которой Тасе захотелось плакать...

...Компания подростков с шумом ввалилась в пригородную электричку. Матерясь и балагуря, гопники оккупировали ближайшие к тамбуру скамейки, заставив пассажиров в негодовании пересесть. Светку затащила в эту поездку подруга Ирка. Пообещала, что будет много выпивки, гитара и вообще очень весело.
Когда приехали на место, там уже горел костер. Несколько ребят, приехавших  чуть раньше на мотоциклах, были уже изрядно пьяны. Света знала в лицо почти всех, но близко общаться ей не доводилось ни с кем.
Выпили немало... Девчонки завели спор о том, кто из парней самый крутой. Нехороший вышел спор, какой-то похотливый и неосторожный. Принимая во внимание присутствие десяти молодых людей, мечтающих о подобной оценке… Все сошлись на мнении, что Мэн. Он и собой хорош, и мотоцикл у него навороченный, и держится как надо... Еще одна была в нем загадка: ни одна из девочек не могла похвастаться тем, что была с ним в интимных отношениях... Это распаляло их...
А Светке нравился другой. Не могла она промолчать. Начала спорить и даже позволила себе непростительные шуточки по поводу мужских способностей этого «крутого парня».
«Подумаешь! Нашли крутого! Что он может, кроме как кулаками потрясать?! И вообще, он либо девственник, либо педик. Вы все готовы под него подлечь, а он отказывается… Ха!»
Говорила намеренно громко, чтобы все смогли услышать, а «любимый»  смог оценить ее женскую смелость и преданность.
Ирка испуганно дернула ее за рукав: «Дура, молчи, он же звероватый. Только бы не услышал...»
Но Мэн услышал...  Медленно подошел, посмотрел на девицу, которая ни с того ни с сего облила его грязью на глазах толпы, и зло усмехнулся:
«Ты бы заткнулась, крошка, ты ведь меня совсем не знаешь».
 «Не больно-то и хотелось, козел».
Парень побледнел. Сейчас ударит. Но, нет, он просто отошел в сторону, сжав кулаки. Кто-то из шакалов, подзадорил:
 «Ты позволяешь себя оскорблять всякой шалаве!? Уж не трус ли ты?! Кстати, ты не имел ее еще? Напрасно, – конфетка...»
Мэн наотмашь звезданул зубоскалу по физиономии, сел на мотоцикл и уехал...

– И что же в этом криминального?! – удивилась Тася.
– Да погоди ты. Это еще не все. Вернулся я потом. Задели меня эти гады за живое. И подколы их дешевые задели. Не спал я с местными девками, потому что противно было. Не привык я делить с соседом по скамейке страсти свои. А на «труса» до сих пор реагирую, как бык на красную тряпку, стойку делаю…
– Ну, и...
– Ну, и... Решил я доказать, что не верблюд. На свою бедную голову...

...Быстро стемнело. Народ расползся кто куда. Кто в палатку спать, кто за кусты развлекаться. Света на нервах выпила столько, что лечь сейчас было равносильно самоубийству. Она медленно, пошатываясь, побрела по берегу озера. И вдруг сквозь пьяную пелену увидела вдали фары приближающегося мотоцикла. Защита не сработала – перебрала. В свои пятнадцать, ей это было не впервой. Как-никак – школа папы-алкоголика.
Мэн резко затормозил и оскалился: «Вот ты-то, козочка, мне и нужна. Значит, говоришь,  пацан неумелый? Придется доказать тебе обратное».
Девчонка глупо заморгала и икнула: «Отвали».
Но сильный парень уже повалил ее на обочину. Сказать по правде, Светка была давно уже испорченной девицей и вполне созрела до того, чтобы быть взятой вот так, прямо на пыльной дороге. Поэтому она не оказала особого сопротивления, разве что чуть-чуть. Мало того, в воспаленном мозгу вспыхнула отчаянная мысль: «Здорово будет говорить, что была с Мэном, одна из всех!» И она сама расстегнула молнию на брюках...

Стас зажал пальцами виски и сделал большой глоток сока. Он заметно нервничал:
– Боже мой! Тася! Хорошо ли говорить тебе всё это, такой невинной, на второй день нашего знакомства. Но я уже не могу не завершить свой садо-мазохистский сеанс. Почему-то именно с тобой мне хочется быть до конца искренним... Она была девственницей!!! Как только я это понял, меня как огнем обожгло. Получилось, что я испортил малолетку ради собственных понтов...
– Но ты ведь не знал. Тебе сказали, что она уже со многими... Да и сам ты, как я понимаю, был не слишком взрослый… И нечего было ей себя так вести. Я бы никогда...
Стас, казалось, не слушал ее увещевания:
– Но как я мог купиться на столь дешевый прикол. Хуже всего, что девчонка просто слетела с тормозов. Она не только не стала давать мне проходу, но еще твердила всем и каждому, что я ее изнасиловал. Что, в сущности, было правдой...
– А теперь она тебя любит. Мне так показалось.
– Светка прицепилась ко мне как полип. Может, втюрилась, а может просто так ей было удобно… Но я-то ее не любил. Впрочем, я никогда не любил, Тася, никого, кроме себя… И не знаю, смогу ли когда-нибудь? Иногда мне кажется, что природа обделила меня этой способностью. Правда на какое-то время она стала моей девушкой. Так было легче. Она угрожала заявить на меня, а я малодушничал. Любая серьёзная неприятность со мной здесь, рикошетом отражается на карьере моего отца – там… Хотя, наверное, за свою шкуру я боялся куда больше, чего греха таить… По малолетству ничего серьёзного мне, конечно, не светило, но жениться могли обязать…
– Как же тебе удалось с ней расстаться?
– Во-первых, прошло время. Во-вторых, я повзрослел и изменился. В-третьих, она оказалась нимфоманкой, и когда я уезжал, весело проводила время с другими. Не потому что я ее чем-то не устраивал, просто натура такая. А в один прекрасный день я нашел Светку со шприцом в руке... Мы расстались... Но ответственности за нее с себя не снимаю по сей день. Однажды я уже отправлял эту дуру лечиться в наркологический диспансер. Но тщетно... Вот такая история, Тасенька. И таких историй я могу рассказать тебе не одну и не две. Ну что, не остыло еще твое желание иметь со мной что-то общее?
Девочка пристально посмотрела в его глаза и прочитала в них нечто похожее на страх, страх, что она сейчас обожжет его своим девичьим призрением. Тася прислушалась к себе и с радостью обнаружила, что ни тени неприязни или даже осуждения не испытывает.
– Не ошибается тот, кто ничего не делает. Или просто нудно существует.
– В этом ты права. Спасибо за понимание, я твой должник.
– И всё-таки ты странный, – пожала плечами Тася. – Обычно ребята стараются показаться лучше в глазах девчонок. Набивают цену, скрывают всё плохое о себе. А ты как будто специально стараешься очернить себя в моих глазах. Оттолкнуть стремишься?
– Возможно, ребята твои хотят понравиться девчонкам? – спокойно произнёс Станислав. – Я такой цели не преследую.  Кроме того, в осознании прошлых ошибок нет ничего позорного. Если человек не боится признаться в слабостях, значит, есть шанс, что в дальнейшем он сможет изжить их…
– А какие парни хотят понравиться? И кому? – тихо спросила Таисья, давя в себе чувство неполноценности.
Стас хитро прищурился, и в глазах его мелькнул бесёнок:
– Как кому? Девочкам, которых хотят влюбить в себя или… Парни эти либо маленькие и неопытные, либо глупые, либо неуверенные в своей неотразимости…
Тася аж задохнулась от его самомнения.
– Значит, ты взрослый, умный и неотразимый, а я…
– Ты? Ты, милая, уже моя, со всеми потрохами. Я тебе нужен, иначе ты не сидела бы сейчас здесь, а делала бы дома уроки, – взгляд его стал злым, а голос жёстким.
– Ты!!!
Он быстро взял себя в руки и снова улыбнулся.
– Успокойся, пожалуйста. – Стас перегнулся через стол и взял её руку в свою большую ладонь. – Я бы тоже не сидел бы сейчас здесь, если бы не питал кое-каких иллюзий относительно тебя…
– Интересно было бы узнать…
– Всему своё время. Ты попросила стать твоим другом, и я, как видишь, не отказался. Чего тебе ещё надо…
– Извини, – смутилась девушка. – Просто мне показалось, что я такая неказистая…
– Какая глупая девчонка! Ничего ты не поняла! Господи, почему все женщины такие одинаковые, независимо от возраста!? Все вы хотите, чтобы в вас безумно и бесповоротно влюблялись все подряд, даже те, которые вам совершенно не нужны. Пригодится на всякий пожарный…
– У меня тоже есть гордость! – девчонка вскочила со своего места. – Кто дал тебе права унижать меня только потому, что я поверила тебе!? Мне с тобой интересно, это правда, но я вовсе не твоя, и потроха мои не твои, и вовсе ты мне не нужен как парень! Ты мне в отцы годишься!..
Она запнулась, смешалась и уронила голову на руки.
Станислав тихонько дотронулся пальцами до её головы, провёл ладонью по пушистым волосам и неожиданно для самого себя вздрогнул. Боже правый, такой неисчерпаемой нежности он ещё никогда в своей жизни не испытывал! Какая же она трогательная, эта девочка! Повинуясь порыву, он сел рядом с ней на скамейку, прижал малышку к себе и нежно шепнул ей на ухо:
– Тасенька, ты для меня недосягаемая принцесса. Иначе я не выворачивал бы перед тобой душу. И мне кажется, что я уже не смогу вычеркнуть эти два дня из своих мыслей. Обдумай все еще раз, и если все-таки решишь общаться со мной, вот мой телефон...
Девочка мгновенно остыла от этой первой интимной нежности, а молодой человек неожиданно добавил:
– И вот, пожалуй, что ещё… Ты так и будешь взбрыкивать да дёргаться, если я не объясню тебе ещё одной странной вещи… Меня как бы двое… Две ипостаси, два противоположных начала…Тёмное и светлое… Добро и зло… Когда-то давно я придумал для себя некую страну, своего рода кокон, личное пространство – понимай, как хочешь… Фриммэр  называется. Это сфера философии и самосовершенствования… Это чистая шизофрения, я осознаю, но сейчас вот рядом с тобой Станислав Тихонов – сын дипломатов, спортсмен, романтик, философ, преданный друг многих милых людей, словом просто хороший парень. Но есть ещё Мэн, некий  оборотень, зверь – гроза уличной шпаны, картёжник, бабник и хам. Так вот, если Станислав Тихонов будет в чём-то не прав, можешь сказать ему об этом – он подумает. Но не дай тебе боже попасться под руку зверю!.. Мэну перечить нельзя пока он не трансформируется… И обижаться на него не стоит. Понятно?
– А как же я пойму? – надулась Тася.
Молодой человек хмыкнул:
– Поймёшь сразу, не сомневайся… Кроме того, я Мэн там, где положено – в «БТ», с врагами, перед лицом опасности… Девиз Мэна: «Никогда не сдавайся, и ты увидишь, как сдаются другие»…

…Таисья опять не спала всю ночь. Думала. Думала. Рассуждала. Какой же он странный, какой неординарный и необычный. Боже правый, а ведь она действительно влюбилась... От этой мысли засосало под ложечкой, и теплая волна поползла по всему телу...

                ГЛАВА 3: Краски Баха.

На следующий день Тася схлопотала двойку по алгебре, потому что плохо подготовилась к уроку. Математика ей всегда давалась неважно, к тому же Тася уже была уверена, что гуманитарные науки займут в ее жизни главное место. Возможно, она станет писателем, возможно юристом. Но только не инженером. Впрочем, училась она неплохо. Твердая хорошистка, девочка всегда подгоняла хвосты, чтобы в табеле были только хорошие отметки. А тут двойка. И это за неделю до окончания учебного года. Несколько дней пришлось угробить на зубрежку формул, поэтому гулять было некогда. И вот, наконец, получен табель. Девочка вздохнула свободно.
...Дрожащей рукой набирала Тася заветные семь цифр. Все эти дни ей было недосуг  даже  подумать о новых знакомых, но теперь сильное желание увидеть Стаса захватило ее всю. Длинные гудки расстроили девочку. На следующий день – снова «облом»... Ей, конечно же, сразу показалось, что молодой человек дал ей несуществующий номер, думать про нее забыл, мало того, просто перекрестился, когда она пропала на целую неделю.
Но вечером ноги сами понесли ее в садик, где собиралась компания Креста. В этом возрасте страх неведом, и Тасе даже в голову не приходило, что подобные походы порой плохо заканчиваются…
Однако гопники встретили ее как старую знакомую, проще сказать, они никак не отреагировали на приход нового человека. Тася же внимательно всматривалась в лица. Стаса не было.
Крест, Енот, Красавчик... А вот и Светка у кого-то на коленях... Слова так и застряли в горле. Наконец, Таисья собралась с духом и громко спросила:
– А Мэна кто-нибудь видел сегодня?
– Что, и от тебя он уже успел слинять? Рановато, малышка, слишком рано. Обычно он более постоянен, – истерично завизжала Светка.
Тася вся сжалась, но промолчала, ожидая более вразумительного ответа.
– Его нет уже около недели, – отозвался Красавчик. – Наверное, бабки делает…
– Таких же дураков, как Красавчик, раздевает, – заржал Крест, похлопав парня по плечу.
Таисья чего-то не улавливала. Куда можно исчезнуть на несколько дней, чтобы кого-то «раздеть»... Бред какой-то... Ничего подобного Стас ей не рассказывал в их приватной беседе. Хотя... Девочка стала сопоставлять информацию: долг, карточный долг спрашивал Мэн у Красавчика; новенькая запечатанная колода карт в потайном кармане в сидении мотоцикла... Картежник!!! Елки палки! И после этого он еще говорил о честности между друзьями... С игроком лучше бы уж вообще не связываться: еще проиграет с потрохами…
Ей вдруг стало очень тоскливо. Она немного побездельничала среди толпы, пора и честь знать. Было скучно. Сальные шуточки одних, тупое молчание других, истеричное наркотическое возбуждение третьих можно было терпеть очень ограниченное время. Особенно когда на сердце тревога. Но только Тася собралась уходить, как из-за угла садика раздалось громкое улюлюканье. Словно индейское племя вышло на тропу войны…
Гопники вскочили со скамеек.

– Это Заяц с кодлой! – крикнул кто-то. – Сейчас завяжется!
«Чужие» без слов набросились на ребят из компании Креста. И Тасе неожиданно показалось, что и Крест, и Светка, и все остальные уже какие-то родные для нее. Бежать было недостойно, не по-товарищески, не по-пацански…
Таисья зажмурилась, размахнулась и врезала кому-то по уху. Стас правильно представил ее, она действительно была пацанкой. Подраться любила. И в школе Тасю побаивались. Но что там школа... Разве выдавалась когда-нибудь возможность так оттянуться?
Схватка продолжалась минут пять, не больше, и враги схлынули также внезапно, как и появились. Боже! Какая она была грязная! Рукав штормовки оторван по шву, щека расцарапана, волосы растрепаны. Не было бы фингала...
Но девочку оценили. Таисья заметила уважительные взгляды ребят. Крест подошел к ней вплотную и прищурился:
– А ты свой человек, пигалица. Такая маленькая, а азартная. Мужики! А как она пищала-то, а?!!
Парень попытался обнять Тасю, но девочка взвизгнула и оттолкнула его:
– Отвали! Как я домой пойду теперь такая драная!
– Чего психуешь-то? Истеричка! – удивился Крест.
– Истерика, – многозначительно хмыкнул Енот. – Так и будем ее звать теперь.
–  Зовите хоть горшком, только в печь не ставьте, – огрызнулась Тася и ушла...

Через несколько дней Таисья уехала на дачу, так и не встретившись больше со Стасом. И то ли под влиянием солнечной радости лета, то ли из-за непостоянства юношеского характера, стала она постепенно подзабывать все свои недавние приключения. Нет. Забыть такое невозможно, но оттеснить на задний план не менее приятной действительностью вполне реально. Стаса девочка вспоминала с грустью, как безвозвратно утерянный эпизод своей жизни. И никому из дачных друзей своих, детей во всех отношениях приличных и домашних, не решилась она рассказать о своих похождениях. Возможно, стесняясь, возможно, боясь, что никто не поверит ей…
Но однажды одно обстоятельство заставило Тасино сердце мучительно сжаться: по телевидению пошел английский многосерийный фильм «Робин из Шервуда», с актером Майклом Прэйдом в главной роли. Все девчонки пищали от этого фильма, все поголовно влюблялись в благородного разбойника... А Таисья вдруг поняла, что актер поразительно похож на Стаса. Ох, как захотелось увидеть его, сравнить и почему-то поцеловать! Больно уж завидовали все возлюбленной Робина, которая могла это делать постоянно. С этих самых пор покой вновь оставил девчонку. И она с нетерпением ждала окончания лета и своего возвращения в город. Такого с ней никогда раньше не было…
«Дурочка, как я могла подумать, что вот так все и кончится. Неужели я позволю себе упустить такого парня. А все неясные вопросы я выясню при встрече. Он обещал, что мы будем друзьями. Хотя бы друзьями, – жалобно всхлипывала девочка, сидя перед зеркалом и не веря самой себе. – Черт! Ну почему я такая малявка! Почему не родилась пораньше, чтобы он мог заинтересоваться мной по-настоящему...»

...И вот он долгожданный сентябрь. Серые пыльные стены питерских новостроек. Унылые бледные лица... И дождь... Теплый еще, но уже тоскливый, предвещающий увядание природы. Для Таисьи это время года всегда сопровождалось дикой печалью. Ни одна пачка психотропов выпивалась ею в такие дни...
«Истерика»... Наверное, это и впрямь самое меткое прозвище, которое могло прицепиться к ней. И единственное спасение от сплина видела теперь Таисья во встрече со Стасом. Она панически боялась прихода депрессии, уже чувствовала ее симптомы, и молилась только об одном: занять свой досуг настолько, чтобы не осталось времени на тоску...
...Перешагнув порог квартиры, Тася бросилась к телефону. Панический страх опять сковал все члены. Это была другая ее беда – боязнь телефонных звонков. Нет, на друзей это, конечно, не распространялось, но деловые звонки или звонки с неопределенным исходом...
–  Я слушаю,– раздался усталый голос. – Говорите, пожалуйста, иначе я вешаю трубку.
– Привет, – тихо выдавила из себя девочка. – Как дела? Узнаёшь?
– Тасенька! Ты!? Куда же ты пропала, малышка?
Тася с удовольствием отметила, что Стас искренне обрадовался ее звонку. Словно гора с плеч свалилась. Значит, не забыл, значит – поможет.
– Куда же ты исчезла так надолго? Я знаю, ты была в «БТ» и справлялась обо мне...
– Я уезжала на дачу. А что?
–Ты будешь смеяться, но я скучал. Можно назначить тебе свидание? К примеру, завтра...
– Конечно, если это не долг вежливости.
– Нет уж. К сожалению, вежливым с девушками я никогда не бываю, если дело касается моего с ними общения.
Девочка поняла, что у него всегда был выбор, и чувство гордости за себя, равно как и ощущение сладостного блаженства, окутали ее.
– Я приглашаю тебя в филармонию, – тихо сказал молодой человек. – Ты ведь не откажешь мне в этом удовольствие?
– Я с радостью… Только…
– Только?
– Нужно... Нужно, – Тася сконфузилась, осознавая, что слишком несамостоятельна.
– Поговори с мамой, я подожду, – спокойно проговорил Стас.
Как он умел угадывать мысли! Девочке определенно нравилось подобное положение вещей. Это избавляло ее от некоторого неудобства и позволяло лишний раз не комплексовать по поводу собственного малолетства.
Вот и пришло оно – печальное время для родителей рано повзрослевшей дочери. Тася, как бы не было ей самой прискорбно, стала беззастенчиво пользоваться их доверием. На следующий день она пошла в филармонию... С «Ленкой». А как бы она объяснила родителям свое знакомство со взрослым парнем, да еще с таким кругом общения?

...Встречались на «Климате» . Таисья надела красивый мамин выходной костюм. Ей очень хотелось выглядеть элегантно, чтобы очаровать Стаса чисто по-женски. Ох уж эта эмансипация! Ох уж эти взрослые книжки...
Время поджимало, а Стаса все не было. Девочка напряженно вглядывалась в поток людей поднимающихся по эскалатору. Люди шли. Мрачные и веселые. Молчаливые и балагурящие. И Тася невольно задумывалась о том, кто они... Кто скрывается за этим обыденными масками? Злодеи и подонки, добродушные олухи и просто хорошие парни, хитрецы и интеллектуалы... А женщины?.. Вот та, с тяжелыми авоськами, наверное, преданная жена и мать. Эта, с ярким макияжем, по-видимому, легковесная птичка. А вон та, с мешками под глазами, –  одинокий синий чулок... Сколько их, добрых и злых, порядочных и не очень пройдет вот так через ее жизнь. Жизнь только что начавшуюся, и такую еще длинную. Жизнь девочки-подроста, мечтающей поскорее повзрослеть, пытающейся опередить собственное взросление...
– Мы хотим опоздать? Я минут пять наблюдаю, как ты выискиваешь кого-то глазами в толпе.
Тася быстро обернулась. Он стоял и радостно улыбался, опустив руки в карманы длинного черного плаща. Чуть не задохнулась от неожиданного восторга. Наверное, глупое выражение ее лица заставило молодого человека тихо засмеяться тем самым смехом…
– Что с тобой? Или ты ждала не меня?
Он был наигранно озадачен. Окинул себя беглым взглядом.
– Все в порядке. Руки-ноги на месте. Тася, очнись. Здравствуй, наконец.
– Я тебя не узнала даже...
– Что необычного в цивильной одежде? Может мне не идет костюм?
– Очень идет. Просто я еще не могу представить тебя другим... Я уже немножко тебя забыла…

...Слушали Баха. Стас пояснил, что глубина и таинственная тяжесть этой музыки наиболее четко отражает его настроения и мысли. Тася же, к стыду своему, до сих пор относилась к классической музыке более чем прохладно. Она ассоциировалась с дождем и хмарью. Поэтому девочка никогда не была в филармонии раньше. Но показаться серой и глупой в глазах этого неординарного парня было для нее сейчас страшнее «паники дождя».
Живая музыка приятно удивила. Торжественность обстановки, лихорадочное возбуждение, дивные, просто волшебные звуки органа заставили Тасю пересмотреть свое отношение к искусству. Ее захватило... И все больше и больше удивлял и заинтересовывал девочку ее спутник. Стас, казалось, отключился от реальности. Он сидел, скрестив на груди руки и закрыв глаза. Тася видела, что он полностью погружен в себя, в музыку, в какие-то непонятные ей ощущения.
 Она невольно залюбовалась молодым человеком. Как он был красив сейчас! Как шел ему этот строгий модный тёмно-серый костюм. И романтическая девушка, начитавшаяся средневековых романов, вдруг представила себя молодой леди, восседающей рядом с великолепным лордом в королевском театре. Девушка закрыла глаза и тоже погрузилась в ассоциации. Тяга к потустороннему нарисовала ей странную картину: дьявол-искуситель,  чем-то похожий на Стаса, закружил ее в бесконечном вальсе на белом цветочном лугу. То, погружая свою жертву в пучину ада, то, вознося к звездам...
Тася не заметила, как кончилась музыка. Кто-то ласково тормошил ее за плечи. Медленно открыла глаза и заморгала.
– Вернись, пожалуйста, на землю, – сказал Станислав. – Пойдем, прогуляемся по фойе. Мне бы хотелось узнать твои ощущения.
– Спасибо за это чудо. Я и представить себе не могла, что классическая музыка может быть столь захватывающей, – призналась Тася. – Кстати, о чем ты думал?
– Я всегда закрываю глаза и пытаюсь отрешиться от действительности. Мне нравится, когда мое подсознание само рисует картинки. Они каждый раз новые, и поэтому мне кажется, что они не что иное, как отражение сиюминутного настроения человека. Впрочем, все зависит от воображения...
– Что же нарисовало оно сегодня?
– Бах всегда навевает на меня дух сюрреализма...
Стас внимательно посмотрел на спутницу, словно пытаясь понять, все ли, что он говорит, доступно ее пониманию. Он прекрасно осознавал, как важно сгладить между ними возрастную разницу, и при этом не ущемить самолюбия, несомненно умной и много обещающей девчонки.

 …Просто глупость какая-то. Он все лето думал только о ней. Хотел увидеть, поговорить. Мало того, мечтал подхватить ее на руки и кружить, кружить, кружить пока хватит сил. И целовать... Ну, это уж слишком. Это уже извращение. И развращение. Он не посмеет этого сделать никогда. Никогда? Пока... Тася... Тасенька... Стас не раз, долгими бессонными ночами, ловил себя на мысли, что, как мальчишка, строит эротические фантазии. Фантазии, где главным персонажем была она. Какой идиот! Вокруг столько доступных и недоступных женщин. Взрослых и очень взрослых. Которых он вполне мог добиться тем или иным способом. И добивался. Но почему-то больше не чувствовал радости и удовольствия с ними. Только физическую разрядку. Только мужское тщеславие. Неужели любовь?! Любовь к ребенку... Перечитал «Лолиту». Не нашел ничего общего со своими ощущениями. И почему-то стало тревожно за себя. Что же теперь делать? Он и так всю свою сознательную жизнь мучился от внутренних сомнений, от ощущения не цельности своего образа мысли. Уходил от моральных страданий, присущих ищущим себя людям. Молодой человек смотрел на себя совершенно трезво: он был слишком неуравновешен, чтобы достичь чего-то стоящего. И именно этот страх бессмысленности существования заставлял его находить силы добиваться и добиваться чего-то нового. Как часто он бравировал, чтобы скрыть комплексы. Кто бы знал, чего ему стоило быть тем, кем его считали окружающие... А тут еще это наваждение... Новые терзания из-за глупости, которой он так упорно сопротивлялся раньше. Любовь... Любовь, не способная воплотиться в жизнь и дать долгожданный покой. Любовь без будущего... Почему-то Стас был уверен в этом. Спрашивал себя снова и снова, откуда она взялась эта уверенность, но не мог найти ответа. И не имел сил отказаться от радости быть рядом с этой полу девушкой полу ребенком.  Парень бесился, что стал слишком не уверен в себе, и даже боялся, что она просто забудет о нем за три долгих летних месяца. Он успокоил себя тем, что все пустил на самотек, и ждал, что же будет дальше.
К счастью, он всегда был слишком занят, чтобы постоянно копаться в душе. Именно динамичность и разнообразность жизни помогала не свихнуться. Отец, человек сильный и волевой, при каждой редкой встрече, отмечал, что сын его шизик, а психи плохо кончают…
«Ты хреново распоряжаешься своими возможностями, – внушал отец. – Тебе многое дано природой, социальным положением, мной, наконец. Но ты все ставишь с ног на голову, отказываешься от лучшей доли во имя мнимой самостоятельности и сомнительного становления. Ты мог бы преуспеть в дипломатии, на это тебе хватило бы ума, если бы ты остался с нами, но ты решил проходить свой путь сам. Ты не уважаешь не только мои усилия, ты не уважаешь закон. Ты ходишь по лезвию бритвы и предпочитаешь быть почти преступником. И не спорь, именно так. Что ж, твой выбор за тобой. Я всегда вытащу тебя из любой передряги, если будет необходимо, в этом на меня можешь рассчитывать, но я никогда не пойму и не приму твоего образа жизни...»

...Таисья легко дотронулась до его щеки, привстала на цыпочки и заглянула в глаза. Ей показалось, что они смотрят в себя.
– Что же ты замолчал? Ты уже битый час стоишь посреди фойе как истукан. На нас уже оглядываются люди.
Молодой человек тряхнул головой, и взгляд его из отсутствующего стал колючим.
– Так что возникло у тебя в голове, когда ты наслаждалась музыкой?
– Фу ты, ненормальный,– с удивлением выдавила Тася. – Так ведь нельзя. Не у всех настолько острый ум, чтобы с полуоборота врубиться в твои мысли.
– Ум нужно тренировать,– беззлобно огрызнулся он, и, не оглядываясь, пошел в зал…

После окончания концерта, молодые люди медленно побрели в сторону метро.
– Я почему-то все время видела себя в объятиях дьявола, – возобновила разговор Тася. – И я не знала, хорошо мне или плохо в его плену.
– Это говорит о том, что твой мозг рисует всего лишь примитивную картину реальности.
– Примитивную? – оскорбилась девушка.
– Ну, может быть не так. Просчитываемую. Какое дурацкое слово... Ты боишься меня, я тебе непонятен. Я порой веду себя немного загадочно и эксцентрично. Отсюда мужской персонаж.  Я, как бы пытаюсь тебя соблазнить. Так? А иначе, зачем я с тобой? – отсюда дьявол. Ты – светлая и чистая, вот тебе белый цвет. А неопределенность ощущения – из-за того, что ты не знаешь, что будет дальше, и что от меня ждать... Согласна?
– Согласна. А ты, что ощущал ты?
– Хаотичную гамму цветов. Преимущественно черное и красное. Одним словом, ничего обнадеживающего. Ощущение сродни панике.
– Я наблюдала за тобой, ты был абсолютно спокоен.
– Окружающих не интересует, что творится в твоей душе. Так зачем давать им повод для пересуд, жалости или сострадания. Бесстрастная маска – лучшая защита от людей.
Таисью мучило любопытство:
– И всё-таки, – не отставала она. – Почему паника? Почему?
И по-детски глупо дёргала молодого человека за рукав.
– Этого я тебе никогда не скажу, – усмехнулся Станислав, но потом, подумав, добавил с лукавинкой в глазах. – Или пока не скажу…

Прощались в двенадцатом часу, в тени деревьев, возле ее парадной. Тася попросила почитать стихи, и он не нашел ничего более подходящего, чем продекламировать ей «Голос Дьявола» Константина Бальмонта. При свете фонаря Тасины глаза горели восторженным огнем обожания. И Стас испугался... Испугался не на шутку. Что же теперь будет? Ведь она его уже любит! Он для девчонки уже идол. А что может быть страшней и трепетнее любви юной девушки…
И молодой человек не сдержался. Поток чистой нежности с шумом выплеснулся наружу, поглотив их обоих. Стас подхватил свое наваждение на руки, и закружил на вытянутых руках вокруг деревьев. И, наконец, коснулся губами ее губ. Он знал, что это первый в ее жизни поцелуй, и он должен быть самым волшебным и сладостным. Поцелуй был почти невинным, но молодой человек приготовился к негативной реакции. Хотя бы ради приличия эта девочка должна была дать ему отпор.
Тася вздрогнула, зарделась в смятении, но не оттолкнула. Лишь внимательно и серьезно посмотрела ему в глаза:
– Все-таки я тебе доверяю... Завтра, как договорились...
Она ушла, а Станислав долго еще стоял и смотрел на звезды, то и дело выбегающие из-за туч. Такой странной девушки он еще не встречал.
«Встретились два одиночества, две странности, два идиотизма», – раздраженно подумал он и зашагал прочь...

Сумбурные детские смешные поступки! Наивные мысли и неказистые движения. Как свойственны они юности! Верить беспредельно случайному человеку, который вдруг показался тебе необходимым и желанным. Не физически – подобное чувство не возникает так рано в душе у чистой девочки, – а как-то по-особенному, невинно и трепетно. Скольких чудовищ рождает подобное бесхитростное доверие…

Он думал, что малышка возмутиться, рассердится, и взрослая Таисья именно так бы и поступила, хотя бы понта ради, но та Тася просто была счастлива. Счастлива, как первая весенняя травинка на проталине радуется новой жизни своей, не ведая о том, что придёт время, и грубые башмаки вскоре вытопчут её до самого корня.
«Мой друг, мой парень», – говорила Тася из детства. «Мой бог и учитель», – с шутливой горечью станет говорить взрослая Таисья…

… И только став зрелой женщиной, Таисья поняла, что, учась у любимого всему, сама заставляла его, взрослого, постигать неизвестную ему науку детской психологии...             

                ГЛАВА 4: Миражи.

Через несколько дней Тася была приятно удивлена и немного шокирована поведением Стаса. Он встретил ее возле школы.
– Сударыня, вас подвезти?– услышала Таисья за своей спиной, и резко обернулась.
– Привет! Что ты здесь делаешь?
– У меня есть предложение. Не хочешь составить мне компанию и съездить со мной на «Комплекс» ? У меня в том районе небольшие дела... Заодно пообщаешься с настоящими рокерами.
– А ты что, не настоящий?
– Я-то? Да нет, я просто человек с мотоциклом. Для меня «тачка»  – средство передвижения, а не самоцель. Кстати, рокеры, таких как я, терпеть не могут: одни за то, что стараюсь правила не нарушать, другие, что в технике разбираюсь несколько хуже, чем они...
– Мне нужно сделать уроки.
– Поехали ко мне, я тебе помогу. Потом переоденешься, и рванем.
Тася и не заметила, что за их разговором наблюдали, по меньшей мере, человек пятнадцать школьников. Девчонки, казалось, заценивали Стаса, а парни – мотоцикл и Тасю. Ей даже стало не по себе: Таисья очень не любила быть в центре внимания. Краем глаза она заметила двух одноклассниц и трех одноклассников, которые что-то оживленно обсуждали на крыльце.
– Давай уедем, а то итак разговоров не оберешься…
Стас удивленно огляделся. Такие проблемы его никогда не интересовали, какая разница как на него смотрят окружающие... Он уверен в себе, в своей правоте, во внешности, доволен собой, наконец, и значит – пускай смотрят...
– Девочка моя, прости, если невольно скомпрометировал тебя. Мне как-то невдомек было, что наша встреча может кого-то заинтересовать.
– Поздно извиняться. Сплетни все равно пойдут. Бабы у нас завистливые... Так что поцелуй меня покрепче – помирать так с музыкой!    
От своей дерзости девочка покраснела. Ей показалось, что молодому человеку вряд ли понравится ее идея. Но он только покачал головой:
– Уверена?
Она еле заметно кивнула. Тогда Стас поднял Тасю на руки, крепко поцеловал в губы и посадил на мотоцикл. Сел сам, и, не глядя, помахал оторопелой толпе на крыльце.
– Во, дают! – раздался одинокий возглас.
Но они уже мчались прочь от любопытных глаз и злых языков...
Стас остановился и обернулся к Тасе:
– Ты приняла правильное решение. С некорректными людьми нужно вести себя вызывающе. Только тогда сможешь почувствовать  независимость, когда сплетни о тебе будут не гадливыми, а преисполненными восхищения и даже зависти.
– Я всегда считала, что зависть разрушает космическую защиту...
– А ты не можешь говорить попроще? Ты имеешь в виду порчу, сглаз и прочую ерунду? Но для этого и дан нам разум и воля, чтобы защититься от внешнего негатива...
Дома у Стаса Тася в блаженной истоме рухнула на диван и включила телевизор, а молодой человек занялся ее домашним заданием. Через несколько минут девочка заснула, и вывел ее из забытья знакомый недовольный голос:
– Это было в первый и последний раз, когда я подписался на подобную авантюру. Какого лешего ты дрыхнешь, а я решаю за тебя задачки? А мне ещё мотоцикл до ума доводить…
– Потому что ты умный,– сладко потягиваясь, польстила Тася. – А я – дурочка. Что осталось?
– Ничего, только устная биология.
– Ого! Сколько же я спала?
– Около часа, по-моему.
– Ладно. Пока ты копаешься в своей «тачке», я ещё посплю чуть-чуть. А он, что не исправен?
– Он, она... Как ты строишь предложения? Писательница...
– Если будешь выступать, получишь,– беззлобно огрызнулась Тася.
– К рокерам этим на хромой кобыле не подъедешь. Они спят рядом с мотоциклами и доводят их до такой кондиции, что мне и не снилось,– не обращая внимания на ее слова, произнес Стас.
– А нам-то это зачем?
– Можешь считать меня мальчишкой, но не люблю выглядеть намного хуже других.
– А-а-а...
– Одно плохо. Рокеры тусуются по ночам, а ты у меня девочка домашняя. Во сколько ты должна быть дома?
– В десять. Но я никогда не ездила ночью! А так хочется ощутить эту экзотику! Я видела их издалека. Так величественно, красиво, волшебно... Стой-ка!
Тася быстро схватила телефонную трубку:
– Папа! Привет! Папочка, а что, если я съезжу к бабушке? Помогу ей убраться. Завтра суббота... Конечно, позвоню, когда доберусь. Спасибо, пока…

…Вот так и рождается ложь. Сперва невинная полуправда, прикрытая заботой; затем коварная, циничная, разрушающая… Но юности свойственно нарушение запретов, достижение низменных целей своих, борьба противоположностей… Чем больше запретов, тем извращённее ложь…

Но Таисья не задумывалась об этом сейчас – желание её было сильнее порядочности, выше доверия…
– Порядок! Мы едем!
– Что ты задумала? Мы успеем вернуться к десяти.
– Но я хочу кататься ночью!!! Когда бабушка заснет, я потихоньку улизну из квартиры, а утром вернусь, до того, как она проснется.
– Ты просто сошла с ума... Разве отец не проверит?
– Он мне доверяет…
– И ты решила подорвать это доверие? Враньё – не средство для достижения цели.
– Хватит читать мне нравоучения. Ты ведь сам предложил.
– Видишь ли, – Стас поморщился. – Я никак не могу привыкнуть к тому, что ты зависима, что ты не можешь располагать собой по собственному усмотрению. Когда я это ощутил на себе, то не смог терпеть и сбежал. Но ты не бойся, я быстро учусь…
– Так ты берёшь меня с собой?
– В первый и последний раз. Мне действительно неприятно лгать…

Стас закинул Таисью в Купчино, где по счастливому стечению обстоятельств жила её бабушка, а сам поехал решать свои дела. Тася догадывалась, что он опять собирается играть в карты, но молчала. Девочка не позволяла себе вмешиваться в дела своего друга, во избежание неурядиц.
Вечером, часов в одиннадцать, старушка благополучно захрапела. Бессонницей она не страдала, и поэтому внучка не боялась, что, проснувшись, бабуля вдруг обнаружит пропажу ребенка. Меж тем «ребенок» выскользнул из квартиры, и тут же попал в сильные мужские объятия.
– Тьфу ты черт, напугал ведь, Стас.
– Давай скорее, а то все пропустим. Дела я свои сделал, поэтому можно спокойно развлекаться. Сегодня у ребят акция: собираются проучить мотохулиганов.
– Зачем?
– Видимо достало, что их слишком часто стали принимать за придурков, мешающих людям спать. Среди мотохулиганов есть команды, которые стремятся походить на западных  рокеров.
– А чем западные от наших отличаются?
– Они объединяются в банды, у каждой из которых свой устав, своя конституция и свой президент. Каждый татуирует на теле фашистскую символику, а девочкам, между прочим, на животе рисуют знак принадлежности кому-то из рокеров. Не будешь выполнять законов банды: бить, крушить, грабить, давить все на своем пути – ты покойник. Надоело груши околачивать – соверши преступление, иначе не отпустят...
– А у нас?
– У нас тоже много отморозков, и многие стараются подражать гнилому Западу, тянущему свои отвратительные щупальца из-за створок железного советского занавеса… Ну, ты что, пленумы ЦК КПСС не смотришь, ей богу? Поехали, сама всё поймёшь. Я хочу тебя познакомить со своим хорошим приятелем и его подругой. Или наоборот. Оба они мне дороги. Представь только, девчонка гоняет лучше меня, ей богу.
...Возле «Комплекса» было шумно. В темноте сложно различить чьи-нибудь лица, и Стас долго вглядывался в темноту. Наконец нажал на клаксон. Сигнал у него был необычный, и Тася всегда смеялась, когда черно-лиловый «заделанный красавец» издавал столь прикольные звуки: «зачем я пил восьмой стакан».
Вскоре возле них остановились два мотоциклиста. Ребята сняли шлемы, и Таисья увидела, что один из рокеров – девушка.
Девушка протянула Тасе руку:
– Надя. Здравствуй, Стас.
– А я – Игорь,– вступил в разговор парень.
Тася только хотела раскрыть рот, но Стас опередил ее:
–Таисья хочет увидеть жизнь рокеров изнутри. Поможете ей в этом?
– Конечно,– улыбнулась Надя. – А сам-то ты на что?
– Да,  ладно, какой я рокер...
– Вот именно. А чайникам здесь нечего делать,– проговорил с наглой улыбочкой низкорослый паренек лет восемнадцати.
– Ты, что, Крендель, озверел что ли? Это наши друзья!
– А хоть бы и братья. Если хочет ехать с нами, пусть покажет, что умеет.
– В семье не без урода?– удивленно спросила Тася и посмотрела на своего парня.
– Увы,– ответил за него Игорь. – Крендель умелый мотоциклист, но он показушник, «чистый наездник». В технике ни бум-бум. Берет тем, что классно управляется с мотоциклом. Отсюда и прозвище.
– Да, но если у него отлетит глушак, он даже не заметит,– усмехнулась Надя. – И тогда твой Крендель ничем не будет отличаться от обыкновенного мотохулигана. А их мы просто не перевариваем...
Надежда обернулась к новой знакомой:
– Пока твой друг будет сдавать экзамены, если хочешь, я расскажу, как сама сюда попала.
Тася нахмурилась:
– Мне очень интересно, но не кажется ли тебе, что Стасу не стоит соревноваться с этим вашим Кренделем, раз уж он такой искусный рокер?
– Не бойся, Стас заткнет его за пояс, хотя бы тем, что его мотоцикл явно в более хорошем состоянии, чем «Восход» Кренделя. Уже давно никто не подписывается чинить ему «тачку», больно обнаглел...
– Я посмотрю, ладно?
– Ну, конечно.
На исходной позиции столпились пешие рокеры. Все ждали, чем же закончится поединок между их товарищем и незнакомым залетным парнем. Мнения разделились. Двое ребят даже заключили пари, где победившему доставался новый глушитель.
«Устроили цирк,– чертыхнулся про себя Стас. – Какое к дьяволу пари. Я никогда не метил в ассы,  зато и в передряги пока не влетал. Девочку, называется, развлечь приехал, чёрт вас дери».
Однако отступать было поздно. Он прекрасно оценивал свои шансы: на «козле» вокруг «Комплекса» ему никогда не проехать. Несколько метров по прямой – это ему по плечу, но тут...
– С чего начнем? – хрипло спросил  парень. – Зачем  время тянуть?
Тася заметила, что Стас нервничает. Осенний ветер трепал ему волосы, а он, казалось, высматривал что-то вокруг.
– Покажи, что умеешь, – отозвался кто-то.
Стас прикинул, что единственное, чего он достиг в совершенстве, так это прыжки через препятствие.
– Хочу прыгнуть.
Рокеры принесли толстый деревянный щит, прислонили его к бетонной тумбе, а в ряд поставили  несколько мотоциклов.
– Не угробишь машины-то? А сам не угробишься? – поинтересовался Крендель.
Стас не ответил,  взял разгон,  газанул, и взлетел над конструкцией.
«Кажется перебрал», – в панике подумал он, прикидывая, как будет приземляться.
Но верный мотоцикл плавно скользнул на асфальт, не издав ни единого звука. Молодой человек сделал резкий поворот с торможением и устремился к высокой лестнице,  ведущей ко входу в СКК. Движка хватило только на первые двадцать ступенек. Мотор заглох, но надо было как-то выходить из положения. И Стас медленно скачками спустился задом, неистово сжимая ручку тормоза.
– Молодец! – крикнул Игорь. – Крендель, теперь ты. Парень сдал экзамен!
Задиристый паренек лихо выехал на старт и с диким ревом помчался к тумбе. Прыгнул он очень эффектно, привстав над сидением, словно в стременах. Но приземлившись, старенький «Восход» как-то неестественно крякнул, просел и завалился набок. Водитель успел сгруппироваться и в перекатку соскочить.
Ребята засмеялись.
– Амортизаторы полетели! – визгливо и обижено заорал Крендель. – Дайте кто-нибудь машину, у нас еще пари!
Однако никто из рокеров не согласился.
– Нет уж, сам выкручивайся. Мотоцикл надо любить, холить и лелеять. И тогда не попадешь в такую глупую историю. На твоем «Восходе» только за грибами ездить,– хмыкнула Надя.
Крендель обиженно отошел к своему поломанному мотоциклу, цедя сквозь зубы:
– Мне бы такую «тачку»... Я бы вам показал... Ну, вы же знаете...
Стас несказанно обрадовался, что ему не придется объезжать «Комплекс», поставив  «Чезет» на «козла». Не то, чтобы он не умел вставать на заднее колесо, просто давно не занимался задней подвеской.  Да, по правде сказать, никогда особо и не стремился преуспеть в подобных выкрутасах. Однако он таки сделал небольшой круг, поставив мотоцикл почти вертикально, и затормозил под одобрительные возгласы рокеров. Когда молодой человек снял шлем, Тася увидела, что на висках его блестит пот. Стас вытер его рукавом, и стал отвечать на искренние рукопожатия рокеров. Его, похоже, приняли.
Надя обняла юную девушку за плечи:
– Я же говорила, все обойдется. Стас сильный человек...
– Откуда тебе это известно?
– Мы росли вместе. Наши бабушки когда-то дружили.
Тася успокоилась, и теперь ей захотелось узнать историю Нади. Как же она, девушка, стала рокером, причем сама водила и чинила свою «Яву»?
– Меня всегда привлекали ночные огни... Любые: дальние огоньки деревень, внезапно выплывающие из-за поворота шоссе, свет костра где-нибудь в глубине деревьев... А когда я впервые увидела кавалькаду мотоциклов, вынырнувшую из тьмы, я бесповоротно влюбилась  и в самих «железных коней», как я их называю, и в их «наездников».
Она с нежностью посмотрела туда, где стоял Игорь.
– Он мой лучший друг.
– А сюда-то как ты попала?
– До смешного просто, и в тоже время вполне романтично...

...Она стояла и с испуганным любопытством смотрела на бледно-желтые огоньки, приближающиеся к ней из ночного тумана. В этом было что-то мистическое, похожее на мираж. Невольно зажмурившись, девушка представила себе несущихся навстречу огнедышащих животных, способных поглотить ее. Но иллюзия исчезла, когда из полуночной тьмы, слепя фарами и бешено газуя, вылетели мотоциклисты.  Резкий свет ударил в глаза, осветив кожанки, яркие шлемы и искаженные азартом скорости лица.
Через мгновение «ночные всадники» скрылись, а она с тоской подумала, как, наверное,  здорово промчаться вот так по притихшим улицам. С этого дня, наяву и в сновидениях рокеры неотвязно преследовали ее...
И вот однажды, возвращаясь домой по опустевшему проспекту, девушка услыхала знакомый, ласкающий слух шум. Завороженная, она остановилась посреди проезжей части, не обращая внимания на визг тормозов. Ни насмешки, ни ругательства не могли отвлечь от созерцания мотоциклов и их лихих водителей. Вот они совсем близко... Стоят и ждут, когда она, Надя,  уберется с дороги. Вдруг  девушке стало страшно. Отчего она не бежит  прочь? Ведь о них говорят столько плохого! Чем же эти рисковые парни притягивают ее? Рокеры по одному стали трогаться с места, объезжая  идиотку, которая вот уже целую минуту глупо пялилась на них круглыми глазищами.
«Сумасшедшая девка, куда лезешь! – прикрикнул на Надю высокий парень и слез со своего потрепанного  «Чезета». – Отвали с дороги!»
«Сколько выжимает?» – вдруг спросила Надя, и, побледнев, посмотрела на рокера.
В его  глазах появился интерес, а по губам пробежала легкая усмешка:
«Садись, прокачу. Сама увидишь».
«Комплекс» – место, где собирались рокеры, было девушке хорошо знакомо. Еще бы, совсем недавно она каталась здесь на роликах. Теперь Надя с восторгом следила за тем, как ребята выделывали разные трюки, рискуя собой и своими бесценными  мотоциклами.
«Кто они, эти увлеченные скоростью и техникой люди? – подумала девушка и вздохнула.– Как различить среди них выпендрёжников, гоняющихся за модой и просто откровенных подонков?»
Вскоре к ней подошел парень, так невежливо ссадивший  попутчицу, как только они подъехали к СКК. Он приветливо улыбался:
«Ну как, не страшно?»
«Ни капли...»
«Меня можешь Игорем звать. У меня к тебе предложение...»
«Сразу и предложение? Я еще даже и не представилась. Меня зовут Надежда».
«Надежда, ты вселяешь надежду. Мне нужен пассажир. Теперь так модно. Лучше, если это будет женщина. А у меня с ними не очень... Если ты так любишь мотоциклы, может, согласишься?»
«Конечно! Мне скучно сидеть на месте и заниматься одним и тем же. Мне нужен азарт, волшебство неизведанного!» – Надя осеклась и искоса  глянула на собеседника.
«А хочешь, на мотоцикл посажу?! Ты не думай, мы здесь не просто так. Каждый такие трюки выделывает, что не стыдно... Чтобы  быть с нами, учиться надо».
«А права? У всех они есть?»
«Нет, конечно. Но это не значит, что мы нарушители, незнайки какие-нибудь. Мы  не только гоняем, но и механику изучаем, и экзамены вступительные сдаем».
Надя посмотрела по сторонам. Многие усердно копошились возле своих «коней», любовно обтирали каждую деталь и радовались как дети, когда только что исправленный мотор начинал работать...

С этой ночи началась у девушки совсем другая жизнь, полная переживаний и радостей. Игорь оказался отличным товарищем, и много времени уделял  своей новой подруге. Вместе, они часами пропадали у него в гараже, ремонтировали мотоцикл, разбирали и собирали его по винтикам. Около года, весь первый курс института, постигала Надежда науку автомеханики, а летом поступила на курсы. Получив права, девушка, наконец, сама решилась сесть за руль. Брат был в армии, и родители разрешили взять его «Яву».

Мотодром пришлось устроить в одном из ближайших дворов. Но не успела Надя завести мотор, как появились те, кого Игорь довольно непочтительно называл мотохулиганами, подчеркивая различие между рокерами и этими сорви-головами.
Без глушителей, без номеров и прав, они неслись по детским площадкам, соревнуясь в скорости, и, поднимая столпы пыли и песка. Двор тут же наполнился оглушительным треском и матерщиной, задребезжали оконные стекла, кое-где зажегся свет.
«Черт возьми, этих нам только не хватало,– недовольно буркнул Игорь. – Вот из-за кого мы постоянно получаем по рукам и по колесам».
«Хулиганье!– послышалось из приоткрытого окна.– Убирайтесь отсюда, не мешайте спать!»
Ответом был лишь звон выбитого стекла...
Надя впервые задумалась о том, с кем ей придется иметь дело, как придется вести себя, чтобы отличаться от них. Не желая иметь ничего общего с этим уродами или предчувствуя что-то, Игорь поспешил выехать на проспект.
Вскоре милицейская машина уже въезжала в злополучный двор в слепой надежде отловить кого-нибудь из нарушителей ночной тишины.
«Надюша, смотри, что сейчас будет»,– загадочно усмехнулся Игорь.
И в тот же миг из темной подворотни с дикими криками вылетели мотоциклисты. Не удержав руля на повороте, один распластался на мостовой. Еще двое столкнулись, пытаясь обогнать друг друга. Надо отдать должное этим ментам,  они не сделали ни одного движения, чтобы спровоцировать аварию.
«Толи еще будет!» – улюлюкнул Игорь.
Надино терпение лопнуло, когда мальчишка-недомерок с испуганным лицом подскочил на выбоине дороги и отлетел под колеса товарищей.
«Я не хочу так,– сказала девушка, когда они отъехали.– Эти ведь ничего не умеют»...
С помощью своего друга и теперь любимого, Надя смогла превозмочь все трудности рокерского учения и через пару лет стала ездить  не хуже других.
Постепенно ребятам из их команды надоело бездумно торчать у СКК. Они нашли себе занятие по душе. По крайней мере, их деятельность приобрела определенный смысл, а времяпрепровождение перестало быть праздным. Они стали отлавливать и «наставлять на путь истинный» юных мотохулиганов...

...Сегодня  как раз готовилась подобная операция, и ребята пригласили Стаса и Тасю принять в ней участие.
– Ты вот так прямо и села на мотоцикл к совершенно незнакомому парню? – загадочно спросила Тася, когда Надя закончила рассказ. – И не побоялась последствий?
– Может это и покажется глупым, но так и села, – пожала плечами Надя, и, похоже, немного смутилась.
– Не покажется. Я тоже села просто так…
– Наверное, у каждого своя судьба и своя опасность, – глубокомысленно изрекла Надежда, и добавила. – И своя смерть…
Почему она так сказала именно сегодня?

– Почему твой парень до сих пор не научил тебя ездить? – сердито спросила Надя. – Вот народ! Сами ездят, а нас презирают. Но я научилась доказывать им, что ничуть не хуже.
– Просто Стас считает, что я слишком мала и слаба, чтобы удержать мотоцикл.
– Глупости! Я тебя научу! Только теперь пора трогать.
Большинство ребят были уже за рулем. Ждали только двух болтушек, как ласково выразился Стас...
 С замирающим сердцем садилась Таисья на заднее сидение. Какой волшебный незабываемый день! Сейчас она помчится по ночному городу, в толпе рокеров, видя перед собой только черные силуэты и отблески фар на шлемах...

...По старому городу «шли», приглушив моторы и притушив фары: надо уважать людской покой.  Питер спал, и за маленькими кружками ближнего света была темнота. Не виден был и притаившийся в проулке милицейский «уазик» с потушенными фарами... Но когда мотоциклисты приблизились, в машине вспыхнул яркий дальний свет, и заработала сирена.
Надя неслась впереди. Ее всегда пропускали вперед, ведь она была единственной девушкой-водителем в команде. Но сегодня подобный джентльменский жест сыграл в её пьесе предательскую роль. Надежда первой приняла на себя луч прожектора, и словно ослепла на мгновение... Судорожно рванула мотоцикл влево, чтобы не налететь на этот страшный луч, и ее вынесло на трамвайные пути. Через секунду, в воцарившейся внезапно полу тишине, нарушаемой только приглушённым треском десятка моторов, послышался глухой удар о стену. Рокеры, настигнутые этим смертельным лучом, продолжали инстинктивно тормозить, падая и натыкаясь друг на друга… Ребята соскакивали с мотоциклов и подбегали к Наде, с криком с болью смотрели они на безжизненное тело подруги, на искореженную «Яву», и каждый думал, что это мог быть он, что эта кровь могла быть его кровью…
Милицейская «этажерка», меж тем, подождала чего-то, попятилась, достигнув непонятной садистской своей цели, и скрылась в проулке...  И так было всегда!!! Повсеместно!!! Словно пожизненная индульгенция была выдана ментам на истребление своих собственных детей…
Игорь закрыл лицо руками и зарыдал:
– Сколько же это будет продолжаться! Сколько эти гады будут травить нас как собак! Она не хотела погибать именно этой смертью! Но погибла...
И тяжелый шлем полетел вслед отъезжающему «УАЗу»… Вот так и зарождается ненависть…

Тасе и Стасу повезло, они всю дорогу держались края. Молодой человек, казалось, просчитывал любую ситуацию, и очень боялся за девочку, за жизнь которой возложил на себя полную ответственность. Поэтому, когда он увидел впереди себя этот знакомый смертельный луч, а следом за ним и силуэт милицейской машины, то резко ушел вправо к газону с невысоким ограждением.
– Держись! – только и успел крикнуть Стас, рывком поднимая «Чезет» в воздух.
Он прекрасно осознавал, что дорожный мотоцикл не предназначен для прыжков с пассажиром, но выбирать не приходилось… Приземлились на заднее колесо, выбив из асфальта сноп искр, и сильно ткнулись боком в стену. Мерзко запахло жженой резиной. Но осматривать мотоцикл не было времени. Убедившись, что оба целы и невредимы, они побежали туда, на противоположную сторону улицы, где толпились рокеры...

…Станислав сидел на паребрике, обхватив голову руками и тихо качаясь из стороны в сторону. Память нервно пульсировала, с каждым толчком отдаваясь болью в душе, и рисовала в мозгу яркие картинки детства, ещё вчера забытые за сентиментальной ненадобностью насыщенной жизни: вот он пятилетний маугли, только что привезённый из Аддис-Абебы, в гостях у бабушки с дедом… Вот он знакомится с трёхлетней плаксой Наденькой, в которую стреляет из пистолета с присосками, а она рыдает… Она рыдает, а он, маленький негодяй, забавляется её горем. Он знает, что ей вовсе не больно… Ей просто обидно, этой белобрысой заразе, которую дед держал на руках дольше и чаще, чем его, родного внука… И поделом ей! Нечего чужого деда отбирать… А вот они уже десятилетние празднуют его День Рождения… У Наденьки на даче… Стас мучительно думал, что каждое лето, которое он проводил у своих стариков, вырываясь из европейского ханжества дипломатического мира родителей, так или иначе было связано с Надюхой… Они всегда были душевно близки, и лишь в последнее время, с появлением Игоря, отдалились друг от друга… И ему даже не хватало её заботливого занудства… И вот её нет… Нет! И никогда больше уже не будет на этом свете!!!
...За последние годы он потерял многих дорогих ему людей… Именно тех немногих, к которым стремилась его недоверчивая душа: дед, бабушка, друг деда старый цыган дядя Сандро… И вот теперь тёплая смешливая Надя… В душе ширилась пустота, которую панически хотелось заполнить, пока она полностью не пожрала его и окончательно не превратила в равнодушного циника… Стас затравленно посмотрел на девочку рядом с собой, которая тихо плакала от пережитого шока и с нежностью гладила его по волосам, и резко притянул её к груди. Молодой человек уткнулся лицом ей в шею, крепко обхватив руками, словно боясь в одночасье потерять и её, и прошептал:
– Только ты у меня теперь и осталась, малышка…

 ...Больше Тася не была у СКК. Слишком тяжело ей было вспоминать случившееся... Ведь смерть хорошей девушки Нади была первой в списке многочисленных смертей, прошедших чередой сквозь ее последующую жизнь... Люди-миражи... Люди-тени... Появляющиеся, и так же внезапно исчезающие в никуда... Миражи исчезали, но память о них оставалась в ее сознании навсегда.

«О чём поёт ночная птица одна в щемящей тишине? – пел в соседнем сквере магнитофон неизвестного полуночника, и Константин Никольский  словно нарочно прощался с бедной Надеждой, так и не допевшей до конца своей романтической песни санитара ночи. – Ночной певец, я твой наследник, лети, я песню допою!»
«У каждого своя судьба и своя опасность… И своя смерть…»

   
                ГЛАВА 5: Азартные игры.

Через неделю Стас уехал на соревнования, и в его отсутствие незаметно пришла зима. Белые хлопья сыпались на землю мягким пухом. Тася выходила на балкон и вдыхала полной грудью колючий морозный воздух, который заполнял лёгкие холодным предчувствием чего-то нового. Но потом неожиданно возвращалось нежелательное тепло, и вязкая слякоть да хмарь снова окутывали природу. Тасе было скучно… Она тяготилась отсутствием друга куда больше, чем школьными проблемами или родительским недовольством. По ночам девочка закрывала дверь своей комнаты на защелку и уходила в грезы. Еще до встречи со Стасом ее ночной досуг занимали любовные мечты и игры. Только тогда ее героями были средневековые графы и их высокородные любовницы. Теперь главной героиней выступала она сама. Проштудировав пару книг по половому воспитанию, Таисья стала исследовать себя и свою чувственность с удвоенным интересом. Однако она прекрасно понимала, что самоудовлетворение – единственное, что может позволить себе девушка в столь юном возрасте для утоления своей рано проснувшейся сексуальности. А рядом был мужчина, способный и готовый подарить удовольствие и удовлетворение. Такая двоякая ситуация тяготила рано созревшее её сознание. Но долг и страх перед последствиями были куда сильнее…

Близился Тасин День Рождения. Девочка мечтала о том, чтобы Стас вернулся к этому дню и поздравил её. Он сказал, что, возможно, приедет, и тогда непременно придёт знакомиться с Тасиными родителями.
«Что ты, не надо, я тебя умоляю! – испугалась она. – Меня не поймут, ты слишком взрослый…»
«А тебе не кажется, что обманывать родителей ещё хуже? Я чувствую себя очень неуютно оттого, что как бы прячусь и ворую тебя от семьи. Ты же любишь романы… Где ты видела, чтобы джентльмен встречался с юной леди, не будучи представленным ее отцу?» – молодой человек горько усмехнулся
«Мы не в средние века живем. Я знаю себя, если мне не позволят с тобой общаться, я умру, но запрета не нарушу… Именно поэтому я должна всё скрывать, выкручиваться, вести двойную жизнь…»
«Ладно. Пусть будет по-твоему, малыш, только бы ты не мучилась. Я приеду, и мы отметим твой праздник как-нибудь по-особенному».

Какая же всё-таки дурочка она была! Теперь Таисья готова была биться головой о стену, только бы иметь возможность хоть на денёк вернуться в прошлое, чтобы изменить будущее. Теперь она была уверена, что познакомься Стас тогда с её родителями, всё могло сложиться совсем по-другому! Он непременно понравился бы маме. Он просто не мог не понравиться... И этого было бы достаточно, чтобы жизнь её пошла в нужное русло… Всему виной её природная трусость, её стремление при мало-мальски трудной ситуации непременно сунуть голову в песок, лишь бы не рисковать всем, и своими нервами в первую очередь.
Жизнь состоит из моментов, некоторые из которых оказываются ключевыми и проецируются на дальнейшую судьбу, приобретая статус неисправимой ошибки. Как часто мы жалеем о том, что были слишком неразумны и неопытны в эти моменты! И долгие годы мучаемся, что не сумели позаботиться о себе, как следует…

…Прошёл месяц, а он не приезжал и не звонил. Тася уже устала обижаться, когда в день праздника раздался звонок. Девочка нехотя взяла трубку, готовясь принять поздравление от очередной подружки, когда вдруг услышала знакомый голос.
– Здравствуй, Тасенька. Поздравляю тебя. Я безумно соскучился…
– Ты не звонил, я уже начала волноваться.
– Виноват, исправлюсь.
– Когда вернешься?
– Наверное, через неделю. Нам тут устроили небольшие тренировочные сборы.… Кстати, знакомиться, похоже, придется тебе. Скоро прибывают мои родители. Они очень хотят лицезреть девушку, которой серьёзно увлёкся их непутёвый сынок.
– Серьезно ли? – Таисья аж зажмурилась от всепоглощающей радости.
– Более чем. А ты что же сомневаешься? Придётся тебе это доказать. Ладно, пока. Времени в обрез. Ещё раз, счастья тебе и восторга новой жизни…
Стас повесил трубку, не дожидаясь ответа. Парень понимал: помедли он ещё немного, он так и остался бы возле телефона, вслушиваясь в тёплый смущённый голосок. Сердце сжалось от нежности. Тася, Тасенька… Огонёк  в ночи.… Как же ты дорога…
…Свой допинг он получил, теперь нужно было сосредоточиться. Сегодня у него работа… Молодой человек достал карты и размял пальцы. Мягкой волной перекинул колоду из правой руки в левую и обратно. Отработал ещё несколько знакомых приёмов.… В дверь постучали…

…Игра уже подходила к концу, когда в номер гостиницы вошёл Иван Алексеевич Трошкин, тренер команды. Стас поморщился: он закрывал дверь на ключ… Он и не предполагал, что старый жучила имеет дубликаты ключей…
– Что здесь происходит? Так-так-так. Нарушение спортивного режима налицо. Попрошу посторонних покинуть комнату, – сложив руки на груди, проговорил тренер. – И деньги ваши заберите.
Пассажир  с сомнением на лице сгрёб проигранные деньги и быстро ретировался.
Стас выругался:
– Какого чёрта, дядя Ваня! Откуда у вас ключ от номера?!
– От коридорной! – рявкнул тренер, давний друг отца. – А ты, сынок, смотрю совсем оборзел. Долго я хотел поймать тебя за руку. Неужели Сергей настолько близорук, что не знает о твоих блуднях, или он покрывает твои грязные делишки!? Или он мало присылает тебе денег?
– Да будет вам известно, – медленно и со злобой проговорил парень, – что я сознательно отказался от финансирования лет в шестнадцать. Имея возможность зарабатывать самому, было бы хамством тянуть с родителей.
– А я, в свою очередь, уверен, – в тон ему произнёс Иван Алексеевич, – что Сергей лучше бы прислал тебе мешок валюты, лишь бы ты не вступал в конфликт с законом. Если тебе наплевать на себя, подумай обо мне, о ребятах, о команде.
– Не надо меня совестить, дядя Ваня. Если что, мне и отвечать.
– Короче. Ещё один раз, и пнём из команды. Ты меня знаешь.
– О, кей! Только с вас за сегодняшний облом пол тонны…
–  Да пошёл ты, хам. Распустился совсем!
– А знаете,  я играл, и буду играть. Мне ваших спорткомитетовских грошей на жизнь не хватает.
– Собирайся и проваливай к чёртовой бабушке! – заорал Трошкин. – Обойдёмся без тебя! Незаменимых, как известно, не бывает.
–  Я доволен, – парень зарычал, и кадык заходил в горле от злости.
Стас демонстративно встал, достал сумку и начал складывать вещи. Медленно, усердно, наигранно. Гнев клокотал в нём, переворачивал всё нутро. Он еле-еле сдерживал себя, чтобы не врезать дяде Ване по морде. Ведь в раннем детстве, когда он с родителями прилетал в Ленинград, этот самый человек играл с ним, целовал и говорил, что мальчуган  всегда  будет для него как сын. А теперь он прогонял названного сынка своего, только значительно повзрослевшего, так позорно…
– Счастливо проиграть, – процедил молодой человек сквозь зубы.
– Ты и вправду уехать решил? – удивлённо поднял брови тренер. – Не дури.
 – Вы что, плохо меня знаете? – в свою очередь удивился Стас. – Если я собрал вещи, дорога у меня одна – на вокзал.
 – Кто будет играть две последние игры? Кого я линейным  поставлю, мерзавец ты этакий!
 – Да хоть сами выходите. Вы кинули меня на бабки, а у моей девушки день рождения. Мне нужны деньги.
Он хлопнул дверью и отправился на вокзал. Скоро он увидит Тасю…

…В поезде было тихо, народу мало, в купе он был вообще один, и Стас задремал. Ночные бдения сказались даже на его сильном организме…
  Поездки на всевозможные сборы были очень удобны для карточного заработка. Стас не боялся, что его найдут вдали от дома, кроме того, он имел уникальную способность доказать «пижону» , что его выигрыш – просто удивительное везение дилетанта. Он не был жаден, играл не ради обогащения, а только ради поддержания достойной жизни. Молодой человек старался дважды не садиться за стол с одним и тем же «пассажиром», и никогда не давал проигравшему возможности отыграться. Просто отказывался, как бы боясь потерять неожиданно свалившееся счастье. Кроме того, Стас пользовался только ему известными приёмами: рукава  закатывал до локтя, чтобы не возникло и тени сомнения в его честности. Однажды Тася попросила показать, как он это делает, но парень отшутился и сказал, что никому, даже ей, не раскроет своего секрета.
…Проснулся молодой человек от резкого запаха коньяка. Рядом сидел какой-то хлыщ и хлебал коньяк из металлической фляжки. Стас мысленно обозвал его стилягой.
– Не составите мне компанию? – поинтересовался мужик.
– Нет, я не пью, – неохотно отозвался Станислав.
– Не может быть!
– Может. Я – спортсмен.
– Неужели? – как-то обрадовано воскликнул стиляга. – Тогда, может в картишки?
Стас напрягся и заинтересованно посмотрел на майданщика . Мужик хрустнул распечатанной колодой.
 «Интересно. Неужели рыбак рыбака?» – подумал молодой человек.
…Он начал учиться мастерству с десяти лет… Он хорошо помнил тот день, когда он с дедом и бабушкой играл от скуки в банального дурака, и приехал дядя Сандро, цыганский барон, хороший дедов друг. Он не участвовал в игре, а только внимательно наблюдал… Наблюдал за ним… А Стас постоянно выигрывал и радостно хлопал в ладоши, каждый раз, когда дед в раздражении бросал на стол оставшиеся карты…
Вечером Сандро пришёл к нему в комнату, молча, достал колоду и показал простенький фокус, ожидая реакции мальчишки. И Стас, конечно, заинтересовался! Он не мог не заинтересоваться, ведь от зоркого взгляда профессионала не ускользнул природный талант,  сквозивший в каждом продуманном ходе мальчугана. Он попросил научить его делать так же, и знаменитый в определённых кругах карточный шулер улыбнулся от сбывшегося ожидания…
Мальчик одержимо начал учиться карточному искусству, обнаружив редкий талант игрока. Стасу легко давалась математика, и цыган сделал ставку именно на тонкий математический просчёт, который обеспечивал половину успеха. Сперва, он научил паренька просчитывать ходы в честной игре, потом стал обучать иллюзиону – навыкам перетасовывать, прятать и подменивать карты и только потом крапу, залому и прочему низшему мастерству… В шестнадцать лет он впервые вывел ученика на профессиональный катран и был несказанно рад его мгновенному успеху…
Потом Стасу часто приходилось сталкиваться на катранах с профи, но и они рассматривали его в качестве возможного соперника, как любого, кто приходил туда играть, однако он ещё никогда не был в ситуации, когда его принимали за «пассажира», и молодому человеку стало до неприличия интересно, чем всё закончится…
– Сдавай, – делано равнодушно проговорил Станислав, а сам внутренне усмехнулся удачному стечению обстоятельств, которые давали ему возможность компенсировать потерянные из-за вмешательства тренера деньги, очень нужные ему именно сейчас.
– В секу умеете? – нарочито вежливо поинтересовался стиляга.
Станислав чуть не поперхнулся. Ещё бы не уметь!
– Ну, в секу, так в секу, – отозвался он, позёвывая. – .Хоть в преферанс…Дорога длинная!
Парень работал грубо. Опытный глаз профи видел, как карты ложились в рукав пиджака, но давая горе-катале увлечься, Стас думал лишь о том, как выместить на дураке свою накопившуюся злобу. Он «подрезал»  парня, особо не напрягаясь, когда куш  стал слишком крупным, чтобы увеличивать его. И опустил. На землю. И на деньги…
Тот удивлённо уставился на предполагаемого лоха. Всё лицо мужика покрылось красными пятнами.
– Это как ты? Ты! Ты, что, ты… Я щас тебя подрежу, гадюка! Дай, отыграюсь!!!
– Полная «неприятность».  Топорно работаешь, земляк. Твой «поджог»  не удался, мистер «шланг» , – Станислав намеренно перешёл на картёжный сленг, пресекая тем самым все сомнения пижона по поводу его компетенции. – Если ты и дальше будешь пользоваться  рукавами не по назначению, тебе скоро намнут бока. А учить мне тебя недосуг. Платить будем, или «фуфло  гнать» станем?
Стас сам удивился своим познаниям в блатном шулерском жаргоне, но именно гадостность этого языкового искажения привела его в душевное равновесие. И руки размял, и куш сорвал, и дурака проучил…
Парень заморгал, схватился за горло и прохрипел:
– Надо же так попасть! Вот я – «ягнёнок»!
Но бумажник опустошил от греха… Мало ли кто перед ним…
– Не то слово, парень… В следующий раз будь осторожнее… Прощупай, что ли сначала…
С этими словами Стас небрежно свернул выигрыш, сунул во внутренний карман висевшей на вешалке пропитки и застегнул молнию. Потом демонстративно пропустил колоду по кругу между пальцами, и на стол легли четыре туза…

 …Дома молодой человек залез под душ с безумным желанием отмыться от  месячной  «грязи» гостиниц, поездов и случайных связей. Завтра он увидит Тасю, свою маленькую невинную подружку… К ней нужно прийти очищенным от скверны. Больше никаких карт, как минимум месяца полтора. Никаких женщин… Женщины.… Да, в этой поездке оттянулся он на славу. Под конец ему уже хотелось блевать от всех этих длинноногих путан.
…Девки кружились вокруг спортсменов неотвязно. Рослые вальяжные парни привлекали их не только мужской силой, но и тем, что в большинстве своём, они не были стеснены в средствах.
Станислав, однако, с недавних пор стал болезненно воспринимать ситуацию. Он, похоже, полюбил… Полюбил нимфетку! Конечно, Тасю сложно было так назвать, но слово «малолетка» ему больно уж не нравилось. Меж тем страстный его темперамент и мужское начало брали своё.  Двадцатилетнему атлету было трудно обойтись без женщины в низменном понятии этого слова… Да ему давно хотелось чистоты, но не мог же он найти себе порядочную женщину, использовать её, приручить и не дать самого главного – любви…
Сейчас парень стоял под горячими струями воды и проклинал себя за слабость. Мало того, ему вдруг показалось, что он болен всеми возможными венерическими заболеваниями сразу. Вот дебилоид…

На следующий день Стас предложил Тасе отметить её День Рождения в «Южном Кресте». Радостная девочка три часа наряжалась к долгожданной встрече и прикидывала, какие же цветы Стас подарит ей поздней осенью. И подойдут ли они к её наряду?
–Ты не будешь возражать, если Андрюха пойдёт с нами? У него сплин, – спросил молодой человек, как бы извиняясь за своё предложение.

…Таисья относилась к этому Андрею двояко. Он был, пожалуй, Стасу другом, но девочка никак не могла понять, что же у них общего. Парень был слишком занудлив для своих лет. Всё время был чем-то недоволен или с кем-то не согласен. Иногда Тасе казалось, что он эдакий  старичок, хлебнувший горя за свою долгую многострадальную жизнь. Андрей вечно ныл об отсутствии денег, поносил почём зря руководство Политеха, в котором учился, а вместе с ним и министерство образования, лишивших троечников стипендии. Стас всегда готов был помочь ему. Отчасти потому, что Андрюха был одним из немногих людей, с которыми он общался накоротке и которым верил. Отчасти, чтобы не слышать вечных жалоб… Но этот псих, как мысленно называла парня Тася, орал, что подачки ему не нужны, а иметь кредиторов ему не позволяет пустой карман.
Девочка всё же старалась объективно оценивать молодого человека, раз Стас считал его другом, значит, видел что-то такое, чего она не могла усмотреть.
«Он один большой ходячий комплекс, – по-доброму усмехаясь, сказал ей однажды Стас. – Я не вижу ни одной причины для его неудовлетворённости, кроме, пожалуй, собственной лени. Он не хочет ничего делать сам, мучается оттого, что ничего не может, боится отступить от понятий, и в тоже время обвиняет абстрактную действительность во всех своих бедах…»

– Ну… Э-э… Он занудничать начнёт. Будет в рот смотреть, замечания делать. В итоге испортит мне весь праздник…
– А ведь ты опять не отказала мне сразу. Таська, я же говорил тебе, будь твёрже.  Общество не любит сомневающихся мягкосердных  людей. И теперь точно, тебе в наказание, Андрюха пойдёт с нами.
 Стас засмеялся, но быстро серьёзно добавил:
 – Пойми, малыш, я не просил бы тебя, если бы было возможно. Не переживай, мы его напоим…
И, правда, только в двух случаях Андрей становился нормальным: после дежурной полулитры, и, сидя за роялем. Он великолепно играл. Самозабвенно и чувственно. Те немногие девушки, кто слышал его игру и видел его за фано, без памяти влюблялись в пианиста. И потом ещё пару часов, словно находясь под впечатлением от музыки, молодой человек переставал быть брюзгой.
Тася вздохнула. В конце концов, она будет с любимым, а Андрей непременно  подцепит какую-нибудь любительницу классической музыки. Вот и пусть засоряет ей мозги…

…Таисья вошла к Стасу с замирающим сердцем. Девочка безумно любила подарки. К этому приучили её родители. Тася обычно получала большой мешок, пусть с множеством мелочей, но всегда неожиданно и непредсказуемо. Она сочувствовала подругам, которым дарили, например, одни кроссовки, о которых они знали уже за месяц, успели померить и поменять на нужный размер…
Сейчас Тася волновалась особенно. Чем же порадует её человек, который просто должен, просто обязан стать когда-нибудь её мужем!? Её детская фантазия и наивность не знала границ, потому что в этом возрасте искренне верится, что всё желаемое обязательно сбудется. Святая простота…
…Станислав подхватил девчонку на руки и закружил по комнате. Он всегда так делал после разлуки.
– Таська моя! Как я соскучился! Как мне было без тебя тоскливо. Что ты со мной сделала? Превратила в мягкотелого телёнка!
– Я тоже скучала, – улыбнулась Тася, и встав на цыпочки, чмокнула его в подбородок.
Молодой человек поставил её на пол и направился к шкафу.
– Я тебя поздравляю с Днём Взросления, солнышко моё! У меня сегодня несколько подарков... Прежде всего, я дарю тебе себя, всего без остатка, – и он картинно поклонился.  – Потом немного душевности – и он достал книгу Надара Думбадзе «Закон вечности»… Ещё немного знаний – рядом  легла книга «Античная философия»…
Глаза Таси округлились. Неужели он решил вплотную заняться её образованием..?
– Глобус безопасности тебе тоже очень даже необходим…
Стас прищурился и достал великолепный мотоциклетный шлем. Шлем был чёрный с сиреневым (любимый Тасин цвет), с широким забралом и прикольной надписью: «не дыши в затылок».
Это была мечта! И она сбылась! Жалко только, что нельзя отнести его домой и похвастаться перед родителями. Ведь они боялись мотоциклов как огня…
Девчушка бросилась молодому человеку на шею и неумело расцеловала.
– Я рад, что угодил тебе. Осталось ещё два пункта: вечер в баре.… И вот это…
Станислав артистично встал на одно колено и протянул Тасе небольшую корзинку с цветами. Четырнадцать белых гвоздик боязливо жались друг к другу, прячась в хрупких веточках декоративной спаржи. А над ними чуть возвышалась одна, бледно розовая, с алой сердцевинкой.
– Это твои четырнадцать девичьих лет, а вот та – твой следующий год, год твоего расцвета. Мне кажется, что именно так, из глубины чистоты, занимается алым утренняя заря...
Молодой человек развёл руками. Он видел завороженное и восторженное лицо девушки, оценивал её вдумчивое молчание и пришёл к выводу, что не ошибся, делая ставку на романтичность её души. Видимо он сходил с ума, потому что шёл на любые экзерсисы, только бы влюблённость Таси не исчезла. Он хотел привязать её к себе так крепко, как только можно было привязать девчонку в четырнадцать лет. Его намерения  были отчасти жестоки. Стас прекрасно осознавал, что не имеет права на эту ненормальную любовь, но чувство, съедающее его, и с каждым днём агонизирующее всё больше и больше, порождало ещё и желание радовать. Радовать. Баловать. Угождать. Исполнять любые капризы. Жаль, что у Таси их почти не было. Его всегда бесило, что любая женщина, которая оказывалась рядом с ним, очень скоро начинала требовать и требовать, понимая, наконец, что имидж не позволит ему отказать. Но не Тася… Ей казалось, ничего не было нужно. Только его близость, только приключения, только веселье и радость.
«Ребёнок. Сущий ребёнок, – с нежной печалью думал Стас. – Глина, из которой можно изваять шедевр, если она попадёт в руки творца, можно штампануть стандартную чашку с заводским номером, а можно и вообще изуродовать до бессмысленной неузнаваемости…»
Таисья тронула его за локоть.
– Я счастлива, – в голосе звучали слёзы. – Никто.… Никогда…
Стас перебил её, смахивая выступившую слезинку с её ресницы:
– Приятно быть первым. Всё в жизни когда-нибудь начинается и заканчивается. Как, впрочем, и сама жизнь. Мы сейчас в самом начале пути, так дай нам бог уметь и хотеть радовать близких и друг друга...

…Это так важно хотеть радовать любимого человека! Уметь это делать! С энтузиазмом искать новые призрачные ориентиры его мечты, чтобы постараться исполнить эту мечту, удивить и вызвать восторг и радость… Таким отношениям отпущено гораздо больше времен для счастья…

– Но пойдём мы в «ЮК» одни. Или совсем не пойдём, – вдруг вскинулась Тася. – И подарки не приму. И цветы завянут. Вот…
«Ничего себе переход, – ошеломлённо подумал молодой человек. –  Это не глина. Это зыбучие пески какие-то. Сумасшедшая».
А в слух произнёс:
– Ради бога. Подарю кому-нибудь ещё. Чтоб добро не пропадало. В бар не хочешь? Не пойдём. Будем телевизор смотреть…
С этими словами он включил телевизор, еле сдерживаясь, чтобы не захохотать.
Таисья насупилась:
– Ладно, педагог хренов, звони своему хмырю. Я должна быть дома в одиннадцать, а то меня зарежут.

«Южный Крест» встретил их санитарным днём. И Стас был явно озадачен. Здесь их знали, и на возраст Истерики давно никто не обращал внимания. В другие бары она просто не сможет пройти.
– У меня есть «Ермак», – задумчиво произнёс Андрей. – Я думаю, что если она скрючится, то вполне поместится…
– Ну, ты даёшь, старик! Голова варит. Тащи.
– Как это? В рюкзаке? Меня засунете в рюкзак, как кота? Как тушёнку в турпоходе?
– Иначе не пройдём. В «Островках» швейцар на входе. Это не забегаловка вреде «ЮК», а почти ресторан…
– А потом?
– Потом внутри уже не важно. В толпе замешаешься.
Девчонка чуть было не разрыдалась от досады, когда Андрей притащил огромный рюкзачино на железных дугах. Причём не очень чистый… Во что превратиться её выходной наряд?! Нет! Ни за что! Но как всегда смирилась…
– Залезай! – Скомандовал Стас, и лицо его в этот момент было что-то уж больно суровое.
Что  касается Андрея, то он просто открыто давился от смеха. Стас делал ему предостерегающие знаки, но засранец и не думал проявить и толики такта.
  – Значит, так, – с расстановкой произнесла Таисья, и голос её задрожал. – Валяйте, выпейте за моё здоровье одни. Я отказываюсь быть объектом насмешек. Очень рада, что у тебя Андрюша в кои времена хорошее настроение.
– Стоп! – Стас взял её за руку. – Есть в тебе хоть капля авантюризма, любовь моя? Раз ты не можешь совладать с таким малым моральным дискомфортом, как же ты будешь жить дальше? Со мной…
Стас явно был разочарован, или пытался показаться таковым. Но Тася увидела, как в его глазах потухает огонь. Она не могла этого допустить. Кроме того, это тихое «со мной» словно гром разорвало её пылающий мозг… Он хочет с ней жить…
– Мы едем, в конце концов? Скоро стемнеет, – голос девушки задрожал.
Молодой человек как всегда внимательно посмотрел на свою подругу.
– Да здравствуют азартные игры сумасшедших, романтиков и авантюристов! – проскандировал он, и ребята отправились ловить подкидыш.

…Остановились во дворе соседнего дома. Тася ловко забралась внутрь «Ермака», и её вдруг охватило радостное возбуждение, когда Станислав довольно уверенно взгромоздил свою нелёгкую ношу за спину.
– Стас, ты унесёшь меня? Я тяжёлая. А «Ермак» выдержит? – раздался приглушённый взволнованный голос Таси.
– Как-нибудь справлюсь, Буратино. Тебе удобно в этом глиняном горшке?
– Да не сказала бы, но удовольствия требуют жертв. Только не бросайте, пожалуйста, кости. И на землю тоже не бросайте…
– Вот-вот.  Жертва пришлась на мою бедную спину… Ещё хоть одно пёрышко, не то, что косточка, и я рухну на дорогу.
Швейцар у входа удивлённо посмотрел на двух цивилизованных парней с рюкзаком за спиной.
– Это что?
– Рюкзак.
– А зачем?
– В поход идём.
– На ночь глядя? В ноябре?
– Мы моржи, дядя. Здорово купаться при луне морозной ночью. Вот подкрепимся и поедем.
– Куда вы его денете?
– Сдадим в гардероб, – Стас сделал обиженное лицо. – Очень кушать хочется…
– Придётся заплатить за хранение.
– Вопросов нет, хозяин.
– Валяйте…
В мужском туалете пришлось минут пять подождать, пока все посетители справятся со своими проблемами.
– Я задыхаюсь, – заверещала Таисья.
– Вылезай быстрее, – прошептал Андрей, а Стас тем временем искал столик подальше от входа.
Народу в зале было не много. Стас выбрал самый дальний тёмный угол, чтобы девочка не чувствовала себя неуютно. Он понимал, что для неё такая обстановка внове, страх, что она делает нечто запрещённое терзал её. Как же помочь малышке расслабиться?

…Если честно, то молодой человек не знал, что подарить такому ребёнку. Если бы она была взрослой женщиной,  драгоценности и шмотки были бы как раз к месту. Но Таисья на любое предложение подобного рода реагировала всегда неадекватно. Стаса нервировала её коронная фраза: «Мне ничего от тебя не нужно, и ничего я не приму. Что я скажу маме…»  И он терялся. Находились злые языки, которые ехидно спрашивали: «Что же ты не упакуешь свою малолеточку? Аль денег жалко?»
В Советском Союзе всегда было плохо с модной одеждой. Чтобы выглядеть, её шили у частных портных по импортным журналам, привозили из-за границы или покупали в «Берёзке» за специальные чеки, которыми обладали немногие. У Стаса, как сына дипломата, такие возможности были, но Таисья стеснялась пользоваться его привилегированностью.
Что он мог ответить? Что, мол, не позволяет девочка за собой ухаживать, как подобает. На это могла последовать фраза: «А тебе-то и лучше. Целее будет…»
 Впрочем, Станислав не любил оправдываться.  Ни перед кем. Особенно перед быдлом.
«Чёрт с ним, подрастет – поумнеет», – с досадой думал молодой человек, компенсируя дорогие подарки яркой насыщенной жизнью. И теперь он задался целью сделать ей праздник. Но как? В её глазах тревога…

…Тася тем временем сидела, забившись в угол. Она думала о том, что же будет, если её разоблачат? Сможет ли Стас защитить её? Сумеет ли она справиться с собой и встать из-за стола, чтобы потанцевать? Она снова комплексовала и снова была недовольна собой.
Вскоре бар наполнился народом, и в юной трусишке проснулось здоровое любопытство. Интересно было разглядывать посетителей, пытаясь угадать среди них завсегдатаев. С особым вниманием наблюдала Тася за местными проститутками. В «Южном Кресте», который находился в глубине микрорайона, собирались преимущественно гопники, в большинстве своём знакомые друг с другом. Их девицы сами по себе были доступны для ребят их компании, и денежные отношения между своими были не приняты. Здесь же, в «Островках», собиралась разношёрстная публика, у которой явно водились деньги. Наконец, Тася оторвала взгляд от очередной беспредельной мини юбки и с воодушевлением уставилась на стол. Там уже стояли всякие вкусности: антрекоты, картофель фри, салаты… Девушка ощутила сладкое жжение в желудке и облизнулась. Она готова была наброситься на еду сейчас же, но стеснялась. Вдруг ребята подумают, что она обжора…
Официант принёс ведёрко с шампанским.
– Как в лучших домах Лондона и Парижу! – выкрикнул Андрей, потирая руки, и лихо свернул голову «сабонису» , а, иначе выражаясь, откупорил водочную бутылку.
Возглас получился уж слишком громким. Несколько человек обернулись. Тася даже поймала изучающий взгляд девицы в мини. Любопытство последней явно сменилось удивлением, и проститутка что-то оживлённо зашептала своей спутнице.
– Не привлекай внимания, чучело, – возмутилась Таисья.
И обиженно добавила, обращаясь к Стасу:
– Я же говорила, что его не надо брать с собой.
Андрей смолчал, но в глазах мелькнули раздражение и гнев.
Стас, безусловно, заметил эту борьбу противоположностей, но тоже не подал виду.
– С Днём Варенья, моя Принцесса! – произнёс он, наполняя их бокалы шампанским. – Желаю тебе достичь совершенства, обрести душевный комфорт и приблизить к жизни свои идеалы.
С первого же бокала Таисья захмелела, и её захлестнула радостная лихорадка.
– Налейте ещё!
Стас поморщился. Молодому человеку явно не нравилось её просыпающееся влечение к алкоголю. Получалось, он спаивал малолетку. Это могло плохо кончиться для самой Таси, но и ему не очень-то хотелось лишний раз конфликтовать с законом.
– Тасенька, ты, конечно, сегодня королева бала, но пить ты больше не  будешь.
– Почему это? – рука потянулась за бутылкой.
– Потому что мы идём танцевать.
Стас вывел девушку из-за стола и уверенно повёл по залу в медленном танце. Тася прижалась к его груди, ощутила такое родное тепло, и сердце учащённо забилось. Именно так пишут в книгах… Смешно зачесалось внутри, как всегда, когда она залезала на уроке физкультуры на канат…
…Началось это с первого урока физкультуры в первом же классе. Забравшись под потолок, девочка ощутила непонятную истому. Щекотка распространилась по всему телу, и Тасе не хотелось слезать вниз…

…В полутьме бара музыка казалась волшебством. Она обволакивала обоих мягким покрывалом, заставляя учащенно биться их молодые сердца. Стас  танцевал великолепно, и Тася чувствовала себя немного неловко. Ей не доводилось много танцевать. На школьных дискотеках её почти не приглашали, потому, что побаивались получить затрещину за любое  поползновение.  И поэтому сейчас девушка ощущала себя коровой на льду. Однако Стас вёл так уверенно, что Тася расслабилась окончательно.
Потом они танцевали несколько быстрых танцев. Было  весело. Наконец, в перерыве, Станислав подошёл к Андрею и что-то шепнул ему на ухо. Тот с улыбкой кивнул и направился к роялю.
Стас заказал вальс. Он галантно поклонился, приглашая свою даму к танцу.
– Нет! Я не умею! – в ужасе зашептала Тася. – Прошу тебя, я опозорюсь!
– Жаль, а я страсть, как хочу повальсировать. Ты извинишь меня?
– Конечно, – с облегчением улыбнулась девушка и села за столик.
Одна из проституток, зорко следившая за всем происходящим в зале, встала и подошла к Стасу. Он слегка  наклонил голову, как того требовал этикет, и эффектная пара закружилась по танцплощадке. Вскоре к ним подключились ещё несколько пар…
«Намуштровали дипломаты», – с ревнивой досадой, и в тоже время с восхищением, подумала Тася.
Сгорая от ревности, девушка вышла в туалет. Сполоснула руки, расчесалась…
…На пороге залы она в недоумении застыла на месте. Тасино место было занято! Мало того, ей просто некуда было сесть, ибо обе проститутки благополучно перекочевали за их столик. Они сидели, бессовестно кокетничая с её спутниками, пили её шампанское, закусывали её фруктами! Полупьяный Андрей уже что-то доверительно шептал на ухо одной из красавиц. Что сказать, выглядели путаны великолепно, придраться было не к чему…
«Что же мне делать? Как держаться, чтобы не выглядеть по-детски смешно?» – напряглась Тася, ей определённо не хватало житейского опыта.
Главным комплексом этой девочки был страх  перед тем, что её осмеют. Она не боялась ни драки, ни перебранки. Но пренебрежение было смерти подобно. Однако глубоко вдохнув воздух, Таисья приблизилась к своему парню…
– Ну что, мальчики, сторгуемся? – говорила та, что кокетничала с Андреем.
 – Я бы с ними и за просто так пошла, если бы попросили, как следует, – призывно улыбнулась вторая, не моргая, смотря на Стаса. – Или если денег не прихватили на такой случай…
Она взяла молодого человека за галстук своими длинными ухоженными пальцами. У Таси аж дыхание перехватило. Её парня за галстук! Её парня руками!
Станислав быстрым движением перехватил запястье девицы.  В  сощуренных глазах появились злость и раздражение.
– Нет, милашка, в таких случаях я бываю довольно щедр, а деньги всегда при мне…
– И часто они у тебя бывают? Случаи, я имею в виду, – Тася даже охрипла от напряжения.
Он резко обернулся. И опять не было в его глазах ни смущения, ни вины.
– Это и есть твоя девушка? – расхохоталась девица. – Да ты, видать, педофил, мой милый!
Тут Таисья не выдержала. Резко подалась вперёд и вонзила крепкие свои коготки ей в руку. Проститутка вскрикнула, и галстук выскользнул из пальцев.
– Маленькая сучка, – прошептала она, порывисто поднимаясь. – А ты, красавец, ещё пожалеешь…
– Проваливай, зараза, – с нескрываемой ненавистью прошипела «маленькая сучка» и плюхнулась на своё место.
 Схватила вилку, и, не поднимая глаз, стала исступленно есть. Потом сама налила себе оставшееся шампанское и выпила быстрым движением.
Стас не шелохнулся. Он смотрел на «своё чудо», и в сотый раз удивлялся, какой непредсказуемой может быть эта скромница.
– Вечер испорчен безвозвратно? – тихо поинтересовался он.
Тася оторвалась от тарелки. Глянула с горькой обидой, но тут же, тихо вздохнув, улыбнулась. В глазах его было столько нежности, столько участия и заботы. И любви… Всё чаще в последнее время замечала девушка её искорки. И снова ощущение долгожданного счастья окутало её…
Вдруг Таисья вздрогнула.  Стас заметил это, и обернулся прежде, чем она успела что-нибудь произнести. Отвергнутая проститутка разговаривала с охранником, демонстративно показывая в их сторону. Тот криво усмехнулся и начал пробираться по залу к их столику, помахивая дубинкой.
– Похоже, пора сматывать удочки, – вздохнул Стас. – Если, конечно, нам не нужны неприятности. Скандальчик может быть знатным. Андрюха! Старик, подъём! Мы уходим.
 Андрей, как говорится, лежал «мордой в салате». Он осоловело поднял голову, тупо посмотрел по сторонам, и икнул:
– А где девочки?
 – Ждут нас в такси. Вставай! Тася, помоги ему дойти до выхода.
Сам же подошёл к слегка изумлённому охраннику, что-то сказал, улыбаясь, и сунул ему в карман деньги. А затем благополучно проследовал к выходу, одарив разгневанных путан ослепительной улыбкой.

…В такси Тася неожиданно обернулась к молодому человеку:
– Значит, обычно ты щедр?
Стас спокойно выдержал её взгляд.
– Обычно.
– Когда же это?
– На сборах, как правило.
– И тебе не противно делать это с грязными проститутками, которые продают себя за деньги? Меня уже тошнит от одной только мысли. Мог бы тогда и сегодня уступить домогательствам этой расфуфыренной ****и.
– Ну, во-первых, с грязными я не общаюсь, – с улыбкой откидываясь на спинку сиденья, проговорил Стас. – А, во-вторых, слово «****ь» не терплю в принципе. Его придумали и применяют в быту не очень умные и не очень воспитанные люди. Я, откровенно говоря, не понимаю, чем профессия проститутки хуже работы продавщицы в рыбном отделе? Меня скорее затошнит от запаха рыбы, чем от аромата дорогих духов. К тому же, среди «честных женщин», милая моя, гораздо больше немытых и больных, чем тебе кажется…
– Ну, а те, что под забором за стакан? К ним тоже прикажешь с уважением относиться? – девчонка начинала злиться.
– Нет. Можешь оставить своё уважение при себе. Их понимать надо. К ним надо относиться со снисхождением, потому что за плечами у любой, будь то вокзальная старуха или дворовая малолетка, вселенская трагедия.
– Ты не разборчив, – попыталась съехидничать Таисья. – То-то Наркошка так уверенно тебя преследует…
Стас поднял бровь и искоса посмотрел на свою принцессу:
– Кстати, хороший пример – наши девочки. Спроси любую, и каждая расскажет тебе много интересного. И быть может ты, бунтующее цветочное растение, наконец, поймёшь, что ни одна из них, по сути своей не виновата в такой судьбе. И любая с превеликим удовольствием променяла бы грязный подвал на уютное гнёздышко под крылом у добрых папы и мамы. У добрых, замечу, а не у тех, от которых они сбежали…
Парень начинал сердиться, но держал себя в руках, чувствуя таки вину перед ней.
– Короче, можешь считать меня идиотом, но осуждать и оскорблять, кого бы то ни было только за то, что она не соответствуют общепринятым догмам, я не стану. Для меня любая женщина загадка, любая интересна как личность, и пристрастия мои зависят только от этого. Если мне с кем-то скучно, будь то мужчина или женщина, этот человек для меня не представляет интереса. А женщину я уважаю за одну только половую принадлежность. Женщина – это мать…
– А не боишься, что я измены не прощу?
– Нет. Скоро ты поймёшь, что по-другому быть не может. Мне некому изменять…
– Ты бессовестный?
– Нет. Я просто люблю азартные игры.
…Сказал и отвернулся к окошку…
               
                ГЛАВА 6: Родители.

  Нет ничего лучше после утренней зарядки и контрастного душа выпить чашку только что сваренного кофе. Стас блаженно потянулся, размышляя о том, что не мешало бы поинтересоваться сроками сдачи зимней сессии.
  Телефонный звонок прервал его размышления…
– Сынок! Мы прилетели! – услышал он взволнованный голос матери. – Вечером хотим посетить тебя. Ты не занят?
– Мама! Наконец-то! Я жду вас с нетерпением. Часам к шести подойдёт?
– Кстати, нас очень беспокоит твоя личная жизнь. Если это не противоречит твоим желаниям, представь нам, пожалуйста, свою девушку.
           – Непременно, мам. Сдаётся мне, что Иван уже напел вам что-то нелицеприятное.
– Какого лешего ты свалил с игр!? – услышал Стас раздосадованный голос отца. – Здравствуй, сын.
 – Господин дипломат, разве у вас в представительстве выражаются подобным образом? Или хватать параллельную трубку теперь признак хорошего тона? Здравствуй, отец.
Мужчина на том конце провода смутился.
– Ладно. Поговорим вечером, оболтус. Что же за девицу ты нашёл, если она требует столько денег?
Станислав расхохотался:
– Вот и посмотришь. Только не пугайся.
Повесив трубку, он раздумывал недолго. Навёл в квартире лоск. Закупил продукты для праздничного ужина, съездив для этого в Центр, в магазин «Берёзка» – не кормить же предков колбасой из гастронома... Нельзя было ударить в грязь лицом перед занудами-дипломатами. А то отец пропилит все мозги, склоняя его почём зря.
 Сергей Сергеевич Тихонов был уверен, что ум, внешность и возможности сына  подходили для того, чтобы сделать неплохую дипломатическую карьеру. Институт Лесгафта, в котором учился Станислав, он вообще не считал за ВУЗ, и мечтал, чтобы его наследник продолжил семейную династию и поступил в МгиМо.  У него были связи, деньги, и он  искренне не понимал упрямства парня.  Из-за этого  конфликт в отношениях между отцом и сыном углубился ещё больше.
   Если честно, то Стас и сам не очень понимал, почему упрямится. Разум говорил, что, то дело, которое предлагает отец, как раз для него. Но нежелание вести размеренную жизнь брало вверх. Он не хотел сдерживать свои порывы,  всегда и везде держать чопорную марку... Он был разным и хотел оставаться таковым. Хотя, кто знает, может быть когда-нибудь он и созреет до показного словоблудия во имя и во благо…
    …Молодой человек позвонил Тасе.
    – Тасенька, ты уже дома? Мои родители прибыли. Жаждут с тобой познакомиться.
    – Я боюсь. Может, не стоит?
   – Своих боишься, моих боишься. Опять прячешь голову в песок. Знаешь, если тебя в шесть часов не будет, я сильно обижусь.
   – А как мне одеться?
   – Боже правый! Как хочешь! Хоть фанатский свитер. Пойми, что в любой ситуации нужно думать своим умом. Должно быть элементарное чутьё. Короче, до вечера.

   В половину шестого Тася была на месте. Девушка одела облегающее чёрное миди, скромно причесала волосы в два хвостика и полностью отказалась от косметики. От этого лицо её стало казаться совсем детским и наивным.
  Молодой человек покачал головой и усмехнулся. Это был его привычный жест неодобрения.
 – Что-то не так?
 – Просто ты как всегда превзошла себя. Эдакая тихая скромница, совращаемая демоном-искусителем. Теперь я буду выглядеть гнусным растлителем. Повязала бы уж заодно и  пионерский галстук. Надеюсь, тебе хватит ума вести себя естественно?
 Тася вздохнула:
– Тебе никак не угодишь. Я ведь спрашивала…
Она обиженно поджала губы, но в этот момент пришли его родители. Тася метнулась к окну, и опять мерзкий липкий страх бросил её в жар.
– Дорогой, как я соскучилась! – голос матери был невообразимо нежен.
– Мы не виделись, кажется, целую вечность… Папа?
Сергей Сергеевич сухо протянул сыну руку. Со стороны могло показаться, что они сильно не ладят. Словно не было ни долгой разлуки, ни дальнего расстояния. Мужчина стоял и, прищурившись, смотрел по сторонам, демонстративно оценивая обстановку квартиры:
– Ну, что ж, не плохо. Видать деньги у тебя действительно водятся.
Елена Дмитриевна нервно тронула мужа за рукав дорогого пиджака:               
– Серёжа, ты ведь мечтал расслабиться и отдохнуть в кругу семьи…
– Вот я и расслабляюсь. Могу я, наконец, позволить себе побрюзжать, не соблюдая при этом ни приличий, ни этических канонов?
  Он широким жестом обнял улыбающегося сына.
– Ну, встречай-привечай родителей, самостоятельный джентльмен.
Все трое вошли в комнату, где был накрыт стол. Тася заморгала и поздоровалась, вцепившись побелевшими пальцами в подоконник. Несколько секунд они внимательно изучали друг друга. Наконец,  дипломат подошёл к ней и…, поклонившись, поцеловал  девочке руку. Тася опешила…
 – Здравствуйте, барышня, рад с вами познакомиться. Вы, должно быть, святая, раз связали свою судьбу с этим шизиком. Его целеустремлённость и дальновидность оставляют желать лучшего, а денежное благополучие может в одночасье разрушиться. Так чем же он вас привлекает?
– Во всяком случае, не деньгами, – вспыхнула девушка. – Я понимаю, куда вы клоните. Я… Я…
Стас подошёл к Тасе и обнял за плечи.
– Это мой движитель прогресса, папочка. Моя муза. Моя сестрёнка, за которую я несу ответственность. Разве не похвально то, что я учусь заботиться о ближнем своём? Борюсь, так сказать, с собственным эгоизмом.
Его глаза смеялись. Он ждал реакции отца. Сергей Сергеевич хмыкнул. Он оценил сыновнюю находчивость.
– Не пора ли подкрепиться, молодёжь? – как ни в чем ни бывало произнёс он. – Приглашай к столу, хозяин.
Некоторое время ели молча. Наконец Елена Дмитриевна обратилась к Тасе:
 – Тасенька, а вы чем занимаетесь? Чем увлекаетесь? Кем хотите стать?
Стас поперхнулся миногой. Он их и так терпеть не мог, а с такой «приправой» и подавно.
«Я знал, что мои родители циничные догматики и снобы, –  с досадой подумал он, –  но, чтоб до такой степени… Держись, девочка…»
– Я учусь в школе, – краснея, процедила Тася. – В седьмом классе. Стану я, скорее всего журналисткой, потому что люблю писать…
– А что же вы пишете?
           – Рассказы, стихи, песни… Статьи в пионерской газете…
           – Вы играете на пианино?       
 – Нет, на гитаре.
  – Стаса вот никогда нельзя было заставить заниматься музыкой. Я очень переживала по этому поводу.
   – Если бы я ещё и музицировал, – с откровенной издёвкой осклабился сын, –  я был бы идеален. А это не прилично.
Мать с укором посмотрела на сына.
   – По-моему я разговариваю с Тасей, и не мешало бы…
   – А почему только один прибор? – поспешил переменить тему Сергей Сергеевич. – Уж не хочешь ли ты, чтобы я ел салат и рыбу одной и той же вилкой? Удивительно, что нож присутствует. Мне кажется, что бродяги вообще едят руками…
Тася вся сжалась от унижения и обиды. И за себя и за Стаса. Ей казалось, что перед ней злобные враги, готовые проглотить её с потрохами. Она не выносила насмешек над собой и уж никогда не видела, чтобы кто-нибудь насмехался над её парнем. Но Стас никак не отреагировал на явные оскорбления.
 – Извините, мне нужно выйти, – прошептала девушка, еле сдерживая слезы, и стремглав бросилась из-за стола.
В ванной она расплакалась. Её колотила мелкая дрожь…
  – Пойдём, выйдем, – сурово проговорил Сергей Сергеевич, как только она покинула комнату. – Есть разговор.
В кухне он закурил, притворив плотно дверь. Но Тася могла слышать весь разговор через вентиляционное отверстие в стене.
– Ты охренел, паренёк?! – взревел отец. – Когда Иван сказал, что у тебя появилась девушка, которая мешает тебе заниматься спортом, по которой ты стонешь по ночам, я возмутился. Я готов был мириться, что ты таскаешься с этой грязной наркоманкой, что ****уешь с куртизанками во время соревнований… Но это… Она же ребёнок! Четырнадцать лет! Извращенец, мать твою! Ты хочешь сидеть на зоне, на параше, с колодой карт и сто девятнадцатой  в кармане?! Или ты решил сделать ей бэби и отвалить, сукин сын?!
           – Во-первых, не ори, дипломат хренов, – достаточно спокойно проговорил Стас, но в голосе его прозвучали металлические нотки. – Она может услышать твою хамскую ересь и подумать, что наш дипломатический корпус изрядно обнищал в плане культуры... Во-вторых, Тася для меня – святыня. Я молюсь на неё, я мечтаю о ней, я болен ею. Но никогда, отец, ты слышишь, никогда, я не позволю себе ради собственного удовольствия сделать ей больно или плохо. Она будет моей только тогда, когда придёт время. И только тогда, когда я увижу, что она созрела для этого. А потом я женюсь на ней. Обидно, что ты до сих пор такого плохого мнения обо мне. Я всю жизнь стремлюсь быть мужиком и человеком, а ты не видишь ни моих усилий, ни моих успехов… Моё душевное одиночество продиктовал мне ты и только ты. А Таська мне его заполняет. Так что оставь нас в покое. И запомни, отец, жизнь даётся нам один раз, и репетировать её у меня нету времени… Поэтому, если прессинг с вашей стороны не прекратится – вон порог…
Он резко отстранил отца и направился в ванную. Тася как раз готовилась спрыгнуть на пол с бортика ванны. Стас подхватил её.
 – Подслушивала?
Она виновато насупилась.
 – Ну, и что скажешь?
 – Ты так говорил с отцом…
 – По-другому с ним нельзя. Теперь он просидит молчком весь вечер, а дальше будет тихим, как ягнёнок. Снова станет дипломатом.
  – Я бы уже пошла?
  – Бежишь? Не одобряю… Борись с житейскими  неприятностями, чего бы это не стоило. Их у тебя будет ещё охо-хо сколько, – он засмеялся.

Вторая половина вечера прошла более удачно. Они нашли с Еленой Дмитриевной много интересных тем для разговора. Тася рассказывала о себе, а женщина о своей карьере, о детстве Стаса, об его детских успехах и первых родительских разочарованиях…

…От рождения Стас был одарённым ребёнком. С годовалого возраста, оказавшись с родителями в Африке, мальчик учился говорить сразу на двух языках: русском и английском. С пяти лет, когда Сергея Сергеевича перевели в ФРГ, его стали пичкать ещё и немецким. Он быстро схватывал… Уроки хороших манер, танцы, с восьми лет конный спорт, плаванье… Мальчуган умел покорить самых чопорных представителей дипломатической элиты. Его отличала редкая в этом возрасте хитрость и расчётливость, а бойкий язычок и симпатичная мордашка давали родителям лишний повод гордиться сыном…
– Боже мой! Куда всё делось? Он вдруг стал замкнутым, упрямым, самодостаточным. Начал грубить. И в один прекрасный день, в двенадцать лет заявил, что хочет жить в Союзе… До сих пор я не знаю, что его подвигло на это…
Тася поняла, что мать негласно просит её выяснить мотив, помочь восстановить душевный контакт с единственным ребёнком. Но она ничего не сказала, мысленно пообещав себе разузнать первопричину конфликта.
Сергей Сергеевич внимательно вслушивался в женский разговор, но не подавал виду, что это его интересует. Вскоре Тася забыла о том, что должна себя контролировать, скрывать эмоции, словом вести себя прилично. Она всё больше возбуждалась, доказывая свою точку зрения на международную обстановку.
Сергей Сергеевич удивлённо повёл бровью.
– Позвольте, барышня, откуда такой интерес к политике? Разве в вашем возрасте и в наше время это возможно?
           – Вполне. Если вам кажется, что молодые только и делают, что бездельничают и хулиганят, то вы ошибаетесь, – запальчиво затараторила девушка. – Возможно, вы там за границей просто отстали от жизни. Кроме того, это ваш сын учит меня интересоваться всем, что нас окружает. Нельзя пропускать мимо себя ни факта, ни события, ни… Вообще ничего…
 – Неужели, сынок, я так плохо тебя знаю? – с деланным удивлением спросил дипломат.
 – Отец, тебе не надоело? Тася принимает твою игру за чистую монету. А я действительно много лучше, чем ты хочешь меня выставить. Я прошу нас извинить, мне необходимо проводить даму…
Таисья простилась с этими странными людьми и мысленно попросила бога по возможности ограничить их встречи.
– А ты понравилась-таки старику, – весело проговорил Стас, когда они спускались на лифте.
 – Ага, я заметила…
 – Не шучу я. Он всю вторую половину «встречи  на высшем уровне» прокрутил ус. А это признак его благодушия и удовольствия.
 – Я бы не умерла, если бы он вообще меня не приметил.
 – Очень хорошо тебя понимаю. Все с первого раза чувствуют то же самое. Андрюха вообще сбежал после часа общения, сославшись на профнепригодность как собеседника. Потом полгода компостировал мне мозги. Говорил, что сочувствует врагам нашей великой державы, которым приходится иметь дело с моим родственником. Только почему-то в следующую их встречу, он уже души не чаял в матушке, а с отцом распил целую бутылку импортной водки.
– Со мной такого не будет. Ты извини, но они оба порядочные зануды.
Молодой человек весело рассмеялся…
– Считай, что я почти обиделся. Кстати, а как обстоят дела в твоей семье? С культурой поведения, например...
Девушка невольно смутилась. Её родители часто ссорились по пустякам, что приносило ей немало горя и страданий. Она заметила, что между дипломатами Тихоновыми тоже не было особого согласия, но они умели не подать виду, что недовольны друг другом.
– Они не ладят? – вопросом на вопрос ответила Таисья и посмотрела молодому человеку в глаза.
– Приметила, прозорливая девочка? Да, у них никогда не было особо нежных отношений. Не помню, говорил я или нет, но их брак – это не союз двух любящих сердец.
– Расчёт?
Стас криво поморщился и вздохнул:
– Да, какой там расчёт! Залёт! Они поженились, когда мне исполнился год... «Честь и совесть нашей эпохи» играла моим родителем в тот момент...
– Как-то некрасиво ты говоришь, Стас. Они же твои...
– Вот-вот. Родителей не выбирают... Я долго думал на эту тему и понял, что поведенческий этикет закладывается классовым рождением. И напрасно идеология пытается представить нас деклассированными элементами. Для человека очень важен поведенческий стереотип. К примеру, моя мать – из интеллигентной профессорской семьи. Она никогда не позволяла голоса повысить, не только в моём присутствии, но и вообще. Отец – типичный разночинец. Имея мать дворянку, он пошёл в отца чекиста, потомка кулака и цыганки... Слушать бабушкину речь было приятно, а дед до последних дней своих не гнушался крепким словцом, да и кулаком махал, словно шашкой рубал. Он до конца так и остался чрезвычайным послом молодой безграмотной республики в Харбине... Цыганский барон с красным околышем! Павлик Морозов, раскулачивающий собственного отца! И не случайно в старину так истово боролись за сохранение чистоты сословия...
Таисья слушала с интересом и невольно представляла и своих ближайших предков, сравнивая их с родственниками Стаса.
– Мой дед тоже был комиссаром. С шестнадцати лет...
– Вот-вот! Ты только представь себе эту картину: неоперившийся птенец изо всех сил пытается воспитать в ощипанном старом петухе дух нового патриотизма!
Девушка невольно засмеялась.
– Так, к чему это я?  А к тому, что человек наследует определённый поведенческий стереотип ещё в утробе матери и только совершенствует его с помощью воспитания. Поэтому генетика – «продажная девка империализма» стала продажной только в устах людей, стремящихся любым способом оправдать собственные недостатки. И никакое ханжество не поможет изменить в человеке того, чем одарила его природа. Поэтому, чем предотвращать возможное негативное,  лучше попытаться, сообща, избавиться от него сознательно... Я понятно выражаюсь?
– Понятно, понятно. Пожалуйста, не считай меня такой уж глупенькой... Получается, что я должна принять в себе печальную данность, увидеть своё отражение в ближних, поставить на себе крест, даже если мне таковой быть не хочется?
– Вот, видишь, ты всё-таки не совсем верно поняла меня. Человек думающий имеет прекрасную возможность исследовать поведенческий опыт предков и сориентироваться в пользу лучшего. Одного, как мне кажется, человек не может добиться – приобрести качества, которые не заложены в генетическом коде. Правда, я ещё не осмыслил этого до конца.
– А как же твоя пресловутая воля?
– Воля борется скорее с внешними факторами, мешающими реализоваться нашим лучшим качествам, и только... Вот посмотри: я унаследовал черты большинства своих родичей, но не всех. Во мне невольно сочетается отцовская жёсткость с бабушкиной интеллигентностью... И, пожалуйста, не считай меня зазнайкой... Я чувствую в себе потребность быть именно таким, а, значит, объективен. И я борюсь в себе с плохим, ради лучшего... А вот от матери, которая всегда подавала мне хороший пример, я не перенял практически ничего. Мне чуждо её тихое, безропотное не счастье... Мне бы хотелось быть, как она, более терпимым к жизни, но как бы я не старался – ничего не выходит. Зато мои цыганские предки подарили мне горячность и азарт, а героический дедушка ложный патриотизм... В итоге получился такой выродок, как я, и покончим с этим...
Стас шумно выдохнул воздух, словно скинул с себя тяжёлую ношу, и улыбнулся.
– А вообще-то я хороший, как породистая лошадь.
Тася снова засмеялась.
– И я люблю тебя такого, хоть больного, хоть хромого!
– Любишь? Тогда поцелуй...

В небывалом возбуждении возвращался Станислав Тихонов домой. Ему не терпелось узнать, что же всё-таки думают родители о его девчонке. От этого зависело многое: молодой человек согласен был порвать с родными, попробуй они всерьёз противиться их с Тасей общению. Он был готов на подобный шаг, потому что только в Тасе находило отдушину его тщеславие. Только она вселяла в него надежду на будущее. Почему? Ответить на этот вопрос было трудно, и Стас напряжённо стремился понять, что ему нужно от жизни? Скроить из неё послушную куклу? Воспитать гарпию?
Среди его знакомых было много разных женщин, но ни одна не смогла посеять в душе скептика и максималиста даже сотой доли чувства, о котором он мечтал и которого боялся. Слишком большим эгоистом был этот заласканный судьбой паренёк, чтобы понять: любовь не бывает объективной, а предмет этой любви подчас вовсе не так необходим, как нам кажется вначале. И всё-таки, именно в маленькой девочке Тасе испытал он первую в своей жизни искреннюю потребность. Потребность в близком и родном человеке, в ком-то, кого никогда не было рядом до появления Таисьи…

…На пороге он остановился и пристально посмотрел на отца. Сергей Сергеевич прочитал в глазах сына решимость и надежду, готовую, однако, в одно мгновение смениться полным отчуждением.
– Хорошая девочка, – дипломатично выдавил он из себя, но неожиданно понял, что вовсе не лукавит. – Только как ты собираешься дальше общаться с ней? Ты будешь её обманывать.
В глазах сына заиграла благодарность:
– Мне не надо её обманывать. Она прекрасно понимает разницу между любовью и обыкновенной физической потребностью. Умница… Как ни странно, но мне необходимо ваше благословение. Ты, конечно, понимаешь, что не в ваших силах запретить мне, что бы то ни было, но я нуждаюсь в вашей поддержке, как никогда.
– Я готов оказать тебе её, сын. Поступай, как считаешь нужным…
–Ты должен верить, отец, что я ни за что не поступлю непорядочно, воспользовавшись её неопытностью.
– Очень на это надеюсь. И обещаю в следующую встречу быть более любезным и лояльным. А пока побудь с мамой… Мать переживает за тебя, Стас, ты у неё единственный…
Мать! Опять он поспешил отстраниться! Перевёл стрелки! Мать! А сам-то? Сам-то что? У него-то разве есть ещё дети?
Далеко в детстве пробежала между ними эта чёрная кошка, и никто уже не помнил причину, отстранившую их друг от друга. Они стали почти чужими, и все же, как никто понимали друг друга и любили. Тайно, скрытно, незаметно. Только бы не приметили окружающие… Глупо ей-богу!               
 
                ГЛАВА 7: Первая кровь.

…Новый Год встретили в кругу семьи. Оба считали, что это только семейное торжество… Однако второго числа Тася уже не находила себе места. Она вся извелась, не видя Стаса, и не зная, что он делает в данный момент. С каждым днём девушка всё чаще отмечала, что Станислав не обычный парень. Он был каким-то слишком уж обстоятельным даже для своих лет. Понятия «муж», «отец», «брат» были для него самоценны. Он вкладывал в них свой, только ему одному ведомый смысл. Его отношение к противоположному полу было настолько мягким и внимательным, что часто шокировало не привыкших к такому вниманию женщин.
Стас считал, что на долю женщины в нашей эмансипированной жизни приходится столько боли и страданий, на их плечи ложиться такая непосильная нагрузка, что мужики должны боготворить их только за то, что женщины не перетравили свою «слабую половину» как тараканов. Именно мужчин считал он «слабой половиной», за их приспособленчество и малодушие, за их нежелание и неумение скрашивать будни своим жёнам и матерям…

…Например, он никогда не садился в транспорте, даже когда салон был совершенно пустой: «Зачем баловать себя. Я ведь тоже принадлежу к худшей половине населения планеты. Могу и привыкнуть», – шутил он.
Мало того, вид стоящей женщины, будь то старушка или девочка, раздражали его не на шутку.
Однажды Тася была откровенно шокирована поведением Стаса в метро. Вагон был полупустым, но сидячих мест не было. Причём немногими стоящими оказались несколько женщин, преимущественно с авоськами и кульками…
Стас, по обыкновению недовольно покачал головой, вальяжно облокотился на оба поручня сразу, как бы нависая над сидящими, и громко произнёс:
«Надо же. Куда мы попали? Здесь сборище евнухов и плебеев. Не поискать ли нам другой поезд? Здесь дурно пахнет…»
«Вряд ли мы найдём его», – запинаясь и краснея, подыграла Таисья.
«Ну, тогда, рота подъём! – обратился он непосредственно к пассажирам. –  Сегодня мы будем отмечать праздник 8 марта! Вставайте, вставайте, господа, дайте дамам отдохнуть…»
«Да ты, что, парень, пьяный что ли?» – возмутился красномордый мужик с большим животом.
«Я не пьющий, дядя».
«Ну, тогда он просто хулиган!» – взвизгнул спутница мужика, вцепившись мужу в рукав.
«Мадам, уже падают листья, – засмеялся Стас. – Вы живёте с человеком явно вас недостойным».
Он выглядел очень эффектно в чёрном нараспашку дорогом плаще. Цивильная одежда всегда подчёркивала его внешнюю привлекательность. Он выделялся из толпы…
«Ну, так есть здесь мужики-то? Или мы так и будем лишь пользоваться женщинами в качестве орудия собственного тщеславия?»
Трое мужчин, улучив момент, вышли из вагона на следующей же остановке. Некоторые встали, заливаясь краской.
«Ай, да молодец, сынок! – крякнул седой ветеран-инвалид, неуклюже вставая с сидения. – Вот за таких, как ты, я и воевал. Хоть не обидно».
Станислав слегка смутился, но быстро поборол своё состояние:
«Отец, вы уже своё отстояли».
«Да нет, милый, – ухмыльнулся дед. – Я так любил женщин когда-то, что прослыть на старости лет евнухом не хочу.  А ты, девочка, гордись своим  парнем. За таким не страшно жить…»
Вскоре все представительницы прекрасного пола в вагоне сидели. Ребята вышли, и не было ни одной женщины, которая не проводила бы их удивлённо-благодарным взглядом…

…Иногда Тасю раздражало, что он мог отклониться от намеченного «курса», чтобы поднести какой-нибудь нагруженной дамочке тяжёлую сумку, или проводить домой незнакомую девушку, вдруг испугавшуюся темноты…
Как-то поздно вечером ребята возвращались  пешком из кино. Впереди замаячила незнакомая гоп-компания.
«Обойдём?» – встревожено спросила Тася.
«Как? По сугробам? Если хочешь, мы можем вернуться. – На лице молодого человека было написано удивление, а может и обида. – Я, что потерял твоё доверие?»
Но тут они заметили испуганную девушку, нервно жавшуюся к дверному косяку ближайшей парадной. Она определённо боялась идти вперёд. Гопники вселяли в неё непреодолимый ужас.
«Тася, извини, но мы должны помочь». – Твёрдость его голоса подсказала Таисье, что возражений быть не может.
Она  хотела было открыть рот, но Стас уже подошёл к незнакомке:
«Девушка, позвольте вас проводить. Вы простынете на морозе, а они могут и не уйти».
Девица внимательно и настороженно оглядела случайных прохожих, и быстро кивнула. Она поверила ему сразу. Стасу почему-то верили все женщины, с которыми он общался, от мала до велика. Возможно, потому что он умел находить слова и интонации, подходящие для данной женщины в конкретный момент.
Рассерженная не на шутку, ревнующая Тася, не оглядываясь, ушла вперёд. Обрывки разговора потонули в темноте.
«Пойдёмте скорее, потому что вон та мадемуазель, похоже, вообще ничего не боится. А она мне не безразлична».
И он увлёк девушку за собой.
«У меня зарплата в сумочке, – как бы извиняясь, промямлила та. – Мою соседку так ограбили».
«Всё будет хорошо. Истерика! Подожди нас, пожалуйста!»
Но Тася намеренно вплотную подошла к гопникам. Обойти их было сложно: они растянулись по всей дороге, и девушке пришлось буквально просачиваться сквозь них. Страх сковывал ноги, но надо было доказать этому бабнику, что его помощь была не нужна.
«Тьфу, ты, чёрт! – Таисья даже сплюнула. – Они же молодые совсем, а шороху-то…»
Девушка беспрепятственно прошла через толпу, и победоносно села в сугроб.
«У страха глаза велики, господа!» – усмехнулась она в лицо незнакомой девушке, когда молодые люди подошли ближе.
Стас засмеялся, обнял её, и тихо сказал:
«Ты меня не убедила»…
Но девушку всё-таки проводил до дома.

Как бы там ни было, а Тася гордилась своим молодым человеком. Мало таких парней, с этим не поспоришь. Ей даже по-детски хотелось хвастаться им перед подругами. В сентябре девочки долго мучили Таисью вопросом: кто же был тот парень на мотоцикле? А наиболее наглые и «оторванные» даже просили познакомить с ним. Фу! Глупость какая! Малолетки по уму… С каким превосходством отвечала она им… Парень и друг… Надо же…

…Наконец, девушка решилась позвонить. Больно не хотелось нарваться на Сергея Сергеевича. К счастью, трубку снял Стас:
– Привет! Прости, что не звонил. Родители меня атаковали воспитанием и перевоспитанием. «Встречи в верхах» с общими знакомыми и «нужными людьми» меня надломили. Мне даже самому захотелось устроить нечто подобное. Послезавтра чета дипломатов благополучно отбывает, а я намерен собрать небольшую лит-тусовку. Познакомлю тебя, наконец, со своими хорошими интеллигентными друзьями из высшего общества…  Только имей в виду, они будут заумничать, выпендриваться, строить из себя великих поэтов и художников. Но ты должна вписаться органично. У тебя ведь есть, что представить на «суд Линча»?
–  Здорово, Стас! Просто замечательно! А из наших кто-нибудь будет?
–  Енот. И Андрюха, наверное, как член семьи.
–  Ладно, пойду готовить опусы, – радостно засмеялась девушка.
–  До встречи, малышка…
Несколько дней подряд Таисья находилась в радостном возбуждении, а Стас в приготовлениях к сабантую с экзальтированной молодёжью, увлечённой искусством и мировой философией. Эта была особая сфера его интересов, с которой он обязан был познакомить Таисью. Он чувствовал, что девушка уже готова переступить примитивную черту пацанства и пойти дальше…
…Одна из комнат в квартире Стаса была необычной. По всему периметру она была затянута коврами. Стены, пол, потолок казались объёмными, а маленькие тусклые бра передавали помещению ореол таинственности. Ни столов, ни стульев – только высокий подиум, где можно было либо лежать, либо сидеть по-турецки.
Молодые люди долго не знали, куда же налить глинтвейн из доморощенного вина, заготовленный заранее и привезённый Андрюхой от бабки-самогонщицы из деревни. В итоге приспособили для этого огромную металлическую вазу, которая лет «сто» пылилась на шкафу ещё у бабушки Стаса. Тася выразила опасение, что,  быть может, перед ними антикварное серебро, и ставить его на огонь – преступление. На это Стас, пожав плечами, ответил:
–Тем ценнее и вкуснее будет наша попойка… Я же не виноват, что в моём холостяцком доме живут только маленькие кастрюльки… А пойло для творческой интеллигенции требует гигантизма.
Казалось, для него не существовало материальных ценностей. Но было ли это просто лёгкое отношение к жизни или равнодушие зажравшегося барчука, Тася не знала. Об этом и думать то не хотелось. Впереди её ждало что-то новое и таинственное...
Посреди комнаты, прямо на ковёр, постелили круглую хлопчатобумажную скатерть. Поставили вазу и серебряные фужеры.
– В старину на оргиях всегда пили и ели на серебре, – зловеще засмеялся Станислав.
–  Хватит дурачиться, а то мне становиться немного жутко.
–  Ну, тогда отправляйся стругать «оливье», хозяюшка. У меня не хватает терпения на сей праздничный изыск.
–  Что ещё прикажете?
–  Бутерброды, пирожные разложи по блюдам. Не забудь: используй только фамильное серебро.
–  В сочетании с пластиковыми тарелками, в самый раз.
– Смешение стилей, старинного и современного западного – это уже авангард…
Так, за лёгким трёпом, пролетело время, отведённое на приготовления к вечеру. Начали собираться гости…
Гости разбрелись по квартире, а Таисья внимательно наблюдала за каждым из них, стараясь угадать, кто есть кто. Люди были незнакомыми. Только имена… А ведь имена должны оставлять определённый отпечаток на судьбе человека…
В её поле зрения появился Енот. Енот в костюме! Вот это номер! Ему идёт. Он и на гопника-то не похож. Как всё-таки меняются люди, попадая в иную среду…
Стас поймал её взгляд:
– Ты слишком откровенно разглядываешь людей. Взгляд, брошенный на Димку больно красноречив, чтобы не понять твоих мыслей. Занятия физиономистикой – похвальное занятие, но ты совершенно не умеешь вешать маску на свою собственную физиономию. Это может сослужить тебе плохую службу.
– Неужели? – сердито огрызнулась девушка.
– Демонстрирую, заноза. Мне, кажется, что ты думала, будто попадая в определённую среду, преображается любой человек. Это не так…
Тася удивлённо открыла рот. Как он опять прочитал её мысли?
 А Стас тем временем продолжал:
 – Подобной трансформации подвержен только человек с высокой духовной организацией. Своего рода артист, для которого перевоплощение не только  социальное, но и нравственное, не что иное, как элемент продуманной игры.
 –   Внедрение в среду? Вхождение в образ? Как в журналистике?
 –  Именно. Согласна со мной? Посади какого-нибудь Креста или Наркошку в бархатное кресло под балдахином, и они все равно останутся лишь детьми подворотни.
 Он неожиданно прервался и взглядом указал на долговязого паренька в модных джинсах и кожаной жилетке:
–  Вот Юрка. Его отец профессор ЛГУ. Талантливый русист. Да и Юрка не разочарует родителя. Его научные труды по русскому языку и критические статьи по литературе выпущены уже отдельной книжкой. Он, кстати, тоже устал от своего круга общения, хочет уйти в бичи. Бзик у него такой… Но разве у него получиться? Через неделю Юрочка затоскует без своих книжек и вернётся в тёплое гнёздышко.
–  Представляю, как он будет выглядеть в «БТ»,– хихикнула Тася.
– Как чучело… А вот Марина. Она вольный художник. Очень талантливая. Но кроме красок и богемных тусовок её мало что интересует. Будь с ней осторожней, твоё незнание живописи может повергнуть Маришку в шоковое состояние. И ещё… Когда она станет демонстрировать очередной свой шедевр, не поленись восхититься. Иначе ты не отвяжешься от неё целый вечер.
–  Откуда она взялась?
–  Марина – сестра моего приятеля-гандболиста.
–  А где он сам?
–  А зачем нам здесь тугодумы? Он только Андрюху и признаёт – с ним водяры можно треснуть и – уснуть…
В маленькой комнатке, которая служила библиотекой, возле стеллажа стоял смешной курчавый еврей в очках в роговой оправе…
–  Стас! Господи, помилуй! Откуда у тебя эта книга!? Это же грандиозно! Уникальный шедевр научной фантастики…
Хозяин озадаченно пожал плечами:
– А я почём знаю? От дедушки, наверное. Возьми себе, если она такая ценная. Я в этом не разбираюсь… Не увлекаюсь, ты же знаешь…
И, наклонившись к Таисье, тихо добавил:
– Аркадий у нас физик-ядерщик. Попутно увлечён научной фантастикой. Даже романы об этом пишет.
В словах молодого человека читалась искренняя симпатия к неказистому еврейскому юноше.
– А вон та хиппи, которая бесцеремонно сыпет пепел прямо на ковёр? Она кто?
– Жанна… Очень странная особа.  Пишет обалденные стихи. Может сходу создать сонет. А если пыхнет…
– Чем?
– Анашой,  конечно. Богема ведь… Так, что сегодня, похоже, будет настоящая оргия.
–  Очень есть хочется, – пожаловалась Тася. – Все в сборе?
– Как будто…
–  Будет ещё Ольга… Наша главная ведьма. Она всё-таки решила прийти, – вмешалась в их тихую беседу Жанна, с многозначительной усмешкой глядя на Стаса, и снова унеслась вглубь квартиры.
–  А она кто? – Таисья заметила лёгкую бледность, неожиданно проступившую на лице Станислава.
– Да, так, – Стас немного смутился и как-то виновато поморщился. – Старая знакомая. Она учится на психфаке вместе с Енотом. На пару курсов старше. Берегись её. Психология – Ольгин конёк.
Он почему-то не смог сказать правду… Это его разозлило…
…Ольга пришла через полчаса. Нервным жестом передала хозяину полиэтиленовый мешок:
–  Гадать будем. Святки.
Она была красива. Очень! Той своеобразной мистической красотой, которая так раздражает всех женщин от мала до велика, и так привлекает сформировавшихся  мужчин. Таисью аж передёрнуло. Чёрные длинные прямые волосы пышным водопадом струились по плечам, спине, ягодицам. А чёрное узкое платье в сочетании с тёмно-карими глазами делали её и вправду похожей на ведьму… Тасе она не понравилась…

Одна компания… Взрослая и образованная… Ничего общего с «БТ» или её одноклассниками. Даже ребята из школы юнкоров пионерской газеты, в которой она занималась, теперь проигрывали на их фоне. Все гости легко общались между собой, и юной девушке, невольно взявшей на себя роль хозяйки, было не просто. Но постепенно она расслабилась, видя терпимое к ней отношение. Молодые люди с готовностью делали поправки на её юность и неопытность.
Веселье шло своим чередом, когда встала Ольга и, постучав ножом по серебряному кубку, потребовала внимания.
– По обыкновению беру на себя организацию творческого конкурса и предлагаю регламент. Каждому отводится двадцать минут. После выпиваем по бокалу глинтвейна, выкуриваем по сигарете и танцуем. В полночь будем гадать…
Тася заинтересованно посмотрела на Станислава.
–  Иначе мы умрём от тоски. Проверено электроникой… Не первое сборище. Кстати, ты уверена, что можешь остаться на всю ночь?
            – Я же уже сказала, что родители уехали. Тётя очень больна. Или ты боишься, что я не выдержу творческого конкурса? Так я в сторонке посижу.
 – Да, идите вы, мадемуазель, к… очагу, – засмеялся Стас. – И не поцарапайтесь о горлышко бутылки, в которую опять пытаетесь залезть.
Первый фант выпал Марине. Она была довольна. Девушке явно не терпелось поделиться своим новым сокровенным. Она достала из тубы акварель в стиле Дали, и, позволив присутствующим насладиться живописью, воскликнула:
– Прошу, господа! Ваша оценка! Лишняя чарка тому, кто отгадает композицию.
 – По-моему, это девственник, упивающийся рогами собственного целомудрия! – заржала Жанна. – Это определённо мужик, и определённо голубой!
– Попрошу без обидных аллегорий, – ничуть не оскорбившись, парировала Марина. – Он не гомик, он – идеал. Картина так и называется.
 – А живописный кавардак вокруг? Это, если не ошибаюсь, твои невоплощённые мечты? – поинтересовался Стас, и было непонятно, иронизирует он или говорит серьёзно.
 – Ага, можешь и ты выпить чарку!
– Я не понимаю, что может быть идеального в хаотическом нагромождении разрозненных и поломанных предметов? – прищурившись, и всё больше распаляясь, спросила Ольга. – Живопись должна живописать, а не заниматься абстрактным выпендрёжем.
Нет, эта девушка определённо не нравилась Тасе. Всё её существо отталкивало. Её холодная красота не восхищала, а заставляла поёживаться и отводить взгляд. Иное уродство бывает приятнее… Однако мнения их кажется совпали…
 – Марина, а не кажется ли тебе, – робко вступила в разговор Таисья. – Что идеал по возможности должен приближаться к общепринятым критериям красоты? Неужели ты действительно мечтаешь об этом тщедушном, без всяких намёков на мужское, мальчике?
 – А ещё с оторванными конечностями, – поддержал Тасю Андрей.
Марина только было хотела открыть рот, но Ольга опередила её:
 – Во-первых, деточка, перебивать старших не тактично. А во-вторых, нельзя судить по собственным пристрастиям.
Она метнула огненный взгляд на Стаса.
  – Груда мышц и волосатое тело ещё не признак идеального… А формулы красоты объективно не существует.
Воцарилась  тишина. Молодые люди понимали неловкость положения, и все, кроме самой Таисьи, знали, чем вызвана эта Ольгина вспышка.
   – Я… Мне почему-то показалось, что я имею право высказывать свою точку зрения наравне со всеми, – едва сдерживая обиду, тихо проговорила Тася. – Извините, если не правильно поняла правила игры…
Ольга презрительно поморщилась и усмехнулась.
  – Как ты можешь рассуждать о высоком, а тем более о мужской красоте, милочка, едва вылупившись из скорлупы? Ты случайно попала в коллекцию к самовлюблённому ловеласу, который решил продемонстрировать тебя нам в качестве экзотики… Видимо, как раз на творческий конкурс…
  – Я не Милочка, я – Людочка! – выпалила Тася фразу из известного фильма, более не в силах сдерживать стыд и обиду, медленно встала и направилась в библиотеку, где слёзы  закапали буквально на пол:
«За что она меня так? Я ведь даже не с ней разговаривала. Или я не имею права выразить своё мнение? Да, не реви ты, дура! Включи быка и возвращайся!»
Стас тем временем медленно поднялся с ковра. В глазах пылал гнев. Он не предвидел такого поворота событий, хотя и предполагал, что от Ольги можно ждать сюрпризов.
 – Оля, выйдем.
 – Зачем?
 – Я сказал, иди за мной!
В соседней комнате молодой человек взял её за плечи и сильно встряхнул.
– Какого чёрта ты это сделала!? Какой, на хрен, из тебя психолог?!
 – Хороший! – Ольга вырвалась. – Я просчитала, как побольнее ужалить эту соплячку.
– Ну, и что от этого изменилось? Я вернулся или ты стала счастливее?
– Ты лучше скажи, зачем ты её приручил?
– Она мне дорога. Она моё настоящее. И надеюсь, что и будущее.
          – А я?
          – Ты… Прости, но ты моё прошлое…
          – Поцелуй меня, – с вызовом в голосе попросила девушка. –  Ты ведь раньше любил меня целовать, не так ли?
– Я и сейчас не откажусь…
– Я ведь умею это делать? А она?
Ольга буквально рвалась из платья ему навстречу, обволакивая его шикарными волосами и бешеным огнём карих глаз. Она проникла рукой за отворот джинсовой рубашки и нежно провела длинными пальчиками по его груди.
– Я соскучилась. Мы полгода не были вместе.
– Оля, я не могу, прости. Ты прекрасная желанная женщина…  Но, похоже, я не на шутку влюбился в другую. Не искушай меня, если можно…
– В дурочку-школьницу!? Извращенец! Что он может?!!
– Волосатая груда мышц не может быть идеалом! И не ты первая говоришь, что я извращенец! Мне всё равно! А её оставь в покое или пожалеешь! – и он вышел, хлопнув дверью.
Ольга осталась одна, и только тогда дала волю слезам ярости.
Но через пятнадцать минут она уже взяла себя в руки и вернулась к народу, словно и не было этого унизительного для неё разговора.
Игра, меж тем, продолжалась, и ребята уже весело ржали над Аркадием. Он пытался увлечь их ядерной физикой и доказывал преимущества научной фантастики перед любым другим чтивом...
Таисья тоже уже справилась с эмоциями и, надувшись на Стаса, который не соизволил прийти успокоить её, вернулась в комнату и примостилась рядом с Енотом, последним оплотом в этом враждебном мире. Стас исподлобья наблюдал за девушкой, желая только одного – научить её самостоятельно справляться с моральными трудностями, которыми так насыщен некрасивый взрослый мир… Наконец он не выдержал и вывел девушку в коридор. Ему не нравилось, что она подавлена. Хотелось подбодрить её, успокоить. Если бы он знал, что Ольга придёт… Впрочем, нельзя же оградить девчонку от всего света… Пусть привыкает! Пусть учится выживать и бороться!
– Тасенька, перестань комплексовать. Ольга – дамочка с самомнением, с апломбом, не ведись на неё…  Кроме того, у неё есть причина так себя вести… И эта причина – вовсе не ты как таковая…
Тася немного помолчала, но потом решилась:
– Андрей сказал, что она ревнует…  Она твоя бывшая?
– Чёрт! Вот трепло! Я не прав, что не сказал тебе этого сразу, но я не ждал её сегодня…
– И всё же, она пришла, – закусила губу Истерика, и сердце её снова бешено заколотилось от ревности. – Пришла, чтобы меня зачморить…
Станислав вздохнул и, приподняв голову девушки за подбородок, пристально посмотрел ей в глаза.
– Ты не должна ревновать меня к женщинам из моего прошлого! Их будет не мало, реальных и придумавших себе историю…  Это глупо и неосмотрительно… У меня перед тобой десять лет форы в этом вопросе… Верь мне, и всё… Мы нужны друг другу, но друг другу пока не принадлежим. Когда это произойдёт, я, быть может, разрешу тебе меня ревновать, а пока… Пойдём к народу…
– Друзья, вы много пропустили! – встретила их дружеским смехом Жанна. – Аркаша вновь пытался втолкнуть в наши жалкие умы теорию превосходства расы зелёных гуманоидов, но мы, приземлённые грешники, снова не поддались на эту империалистическую провокацию. И теперь моя очередь явить досточтимому собранию своё нетленное новое…
Поэтесса затянулась сигаретой в янтарном мундштуке и прочитала яркое стихотворение о дохлой стрекозе, колышущейся в пене прибоя, написанное в стиле Бодлера.
– Сперва, мне очень хочется услышать мнение нового члена нашего общества соляриев… Тася, меня заинтересовал твой комментарий к Маришкиной картине, и если бы тебе не помешали…
Она с усмешкой посмотрела на Ольгу.
– Ты, кажется, тоже пишешь стихи?
Тася кивнула, подавляя волнение и страх выглядеть глупо, но эмоции сами по себе больше уже не могли тесниться в её сознании.
– Это чудовищно чудесно!!! Я увидела всю картинку воочию! И объём, и колорит… Я не люблю реалистическую поэзию – она какая-то для меня плоская, как репродукция…  Кстати, Марина, – девушка резко обернулась к художнице. – То же самое я могу сказать и о живописи… Мне очень понравилась твоя картина, техника исполнения, стиль… Мне не понравилась тема и содержание… Прости, пожалуйста. И если бы мне не помешали…
Таисья обнаглела, ободрённая поддержкой Жанны, и произнесла эти слова в тон ей. При этом она многозначительно и зло посмотрела в сторону Ольги, по поводу которой её несколько минут назад просветил Андрюха.
Ведьмочка фыркнула и выкатила на суд общественности витиеватый философский трактат о несостоятельности платонической любви, насквозь пронизанный тонким цинизмом, и Таисья даже не рискнула раскрыть рта, потому что практически ничего не поняла из набора намеренно внедрённых профессионализмов, философских понятий и имён. Зато Станислав оторвался по полной! Он предложил Оле на досуге перечитать «Пир» Платона, и получше вникнуть в мысли какого-то там Павзания… После чего они с Енотом наголову разбили теорию Ольги о вреде платоники и преимуществе чувственной любви как единственной существующей формы взаимоотношений между полами. Тасино самолюбие было отомщено – справедливость восстановлена! Она вовсе не экзотический экспонат, она – личность!!!
Неожиданно её попросили прочитать свои стихи и спеть песню под гитару, и девушке пришлось отхлебнуть немного глинтвейна, чтобы расслабиться и приготовиться к «возложению головы на плаху»... А пока, чтобы дать ей время собраться, Стас перехватил инициативу и вышел на середину комнаты.
  – Чем может удивить столь одухотворённое общество волосатая груда мышц? – усмехнулся он. – Только, пожалуй, вот этим…
Он скинул рубашку, ловко сделал стойку на руках, пару раз прокрутился вокруг своей оси и под конец, прижав левую руку к груди и оставаясь стоять на одной, продекламировал милое стихотворение в духе Эдуарда Асадова  , проникнутое тёплым романтизмом:
  Он каждый вечер чистил с крыши снег.
  Глаза его смотрели в темноту.
  В них можно было видеть пустоту –
  Ужасно неприятный человек…
Смешно краснели уши на ветру,
Смешно сидело старое пальто,
И было что-то в нём совсем не то,
Не то, что в проживающих вокруг.
Он новогодней ночью озорной
Сгребал, сгребал, а снег летел, летел...
Своим упрямством всем осточертел…
Загадочный и как всегда немой... 

Молодой человек закончил читать, и ловко приняв вертикальное положение, картинно раскланялся перед зрителями. Таисья смотрела на любимого и восхищалась и его красотой, и  его умом, и его силой, и уж, конечно, никак не ожидала влюблённая максималистка критики в адрес сего «непререкаемого совершенства». Однако литературовед Юра нахмурился и деловито проговорил:
– Столь явная демонстрация своих физических возможностей только подчёркивает художественную слабость и несовершенство данного опуса с точки зрения литературоведения. Налицо полное отсутствие соблюдения законов поэтических жанров, ленивое нежелание придерживаться формы стихосложения, привносить индивидуальность в поэтику стиха… Один выпендрёж…
Таисья вспыхнула, оскорблённая и расстроенная критикой в адрес своего кумира, словно спичка,  и уже готова была вспылить, как Енот предусмотрительно тронул девушку за рукав, предлагая подождать и понаблюдать.
– А по-моему, Юраша, ты заумничаешь, – прервала его Марина и посмотрела на Стаса с нежностью, которая не имела ничего общего с чувственным женским взглядом брошенной Ольги или животным интересом Жанны, которая, как просветил девушку всё тот же Андрей, готова была переспать с любым антуражным жеребцом.
 В Марине Таисья не видела соперницы, а лишь хорошего друга своего парня, и всё больше проникалась симпатией к художнице.
– И определённо завидуешь его мужской самости! Попробуй-ка сам так выпендриться! – засмеялась Жанна. – По-моему очень миленькое романтическое творенье… Не в моём вкусе, конечно, но не всем же…
– Уважаемые барышни, – прервал её Станислав, и глаза его при этом смеялись. – Я вполне самодостаточный субъект, чтобы иметь смелость противостоять своим недоброжелателям самостоятельно…
Он, казалось, абсолютно не был задет критикой профессионала-литературоведа, и это ещё раз убеждало Тасю, что и ей надо учиться не реагировать болезненно на мнение окружающих.
– Я не профессионал в поэзии, и никто не может требовать от тупого спортсмена совершенства, – с усмешкой продолжал Стас, и во всём его облике сквозило такое благородное превосходство, что Тася не могла отвести от него глаз. – Кроме того, я никогда ни в чём не придерживаюсь жанровых рамок… Мне это неинтересно… Искусственный поиск вычурных слов, обрамляющих экзотическую мысль меня не прельщает… Мне гораздо интереснее судьба дворника- бомжа, порождённого Перестройкой, нежели посмертные терзания зелёной стрекозы в пене прибоя… Простите, сударыня…
Молодой человек шутливо поклонился Жанне.
– И ещё, Юра, Жанет права – в здоровом теле, здоровый дух.
Он засмеялся и игриво подмигнул Тасе, которая больше уже не хмурилась от обиды за несправедливое к нему отношение.
Но Ольга опять всё испортила:
– Ай, да молодец наш Солнечный Мальчик! Опять выкрутился и к тому же расчистил дорогу своей нервной протеже… Теперь под эту марку она может прогнать нам любую туфту…
Взрослая девица снова ждала реакции малолетки, рассчитывая на эмоцию, на очередной срыв, но Таисья почему-то больше не почувствовала обиды… Наоборот, превосходство! Превосходство избранной! Она медленно подошла к Стасу, надевающему рубашку, и поцеловала в ямку над ключицей, как раз в то место, где заканчивались завитки волос.
– А мне нравятся брутальные самцы с поэтическим воображением…
Девчонка немедленно покраснела от собственной откровенной нескромности и наглости, но громкое одобрительное улюлюканье ребят позволило ей осмелеть и взглянуть на Ольгу, чьё смуглое лицо невольно покрылось красными пятнами. Война была объявлена…
– Я надеюсь, никто не станет судить строго несчастную малолетку, которая только начинает свой путь в творчестве, – тихо произнесла она, хорошо усвоив урок, преподанный её «учителем»: не уверен в себе – предвосхити возможную насмешку. – Стихотворение называется «Чума»:
Метель метёт, хохочет вьюга –               
                Холод...
Чума бредёт по вымершей равнине.
Её подруга смерть пирует – 
                Голод...
На голубой заснеженной перине.
Дома сугробы замели по крышу –
                Доля...
И боли больше нет за тенью смерти.
Всё вымерло в деревне этой – 
                Горе...
И в горькой тишине мелькают черти...

– Очень милая аллегория! – захлопал в ладоши Дима. – Я и не знал, Истерика, что ты – кладезь таланта.
Таисья благодарно кивнула приятелю, но ей было гораздо важнее мнение остальных…
– Молодец! – похвалила Жанна и чмокнула девочку в макушку. – Продолжай в том же духе…
Юра пожал плечами и произнёс равнодушное «Интересно», но ей было всё равно, потому что Ведьма закусила губу, а Стас, наоборот восхитился… Потом она спела свою песенку, вызвав новое удивление честной компании, и поспешила передать слово Андрею, до которого, наконец, дошла творческая очередь.
  Он шмыгнул носом и развёл руками. Это был первый признак опьянения:
 – Увы, я серый обыкновенный человек. Ничего не творю, не блещу, не стремлюсь. Что я могу, того здесь нет… Да, но я член семьи… Так что выгонять меня поостерегитесь!
 – Да. Да. Он то, чем себя назвал, – засмеялся Стас. – Постойте-ка! У соседской девчонки есть пианино. Андрюха шикарно играет польку. Пора растрясти жир…
Ребята гурьбой ринулись на площадку. Невероятно, но Стасу не отказали... Кто отдаст соседям в одиннадцать вечера дорогой инструмент?! Однако через некоторое время Андрей уже поражал всех своей игрой.
Станислав задержал Тасю на площадке и улыбнулся.
– Всё было здорово, ты – молодец! Но ты не послушала меня и объявила Ольге войну!.. Ты поступила опрометчиво, и можешь горько за это поплатиться. Она заведомо сильнее тебя… И это будет борьба до первой крови… Учти это…
– Ты хочешь сказать, что я сопливая уродливая тупица? – вскинулась гордячка, и это вывело молодого человека из себя. – А она великолепная взрослая умница?
– Я хочу сказать, что теперь я должен выбирать между великолепной стервой и прекрасной любовницей, если хочешь, и самым дорогим мне человечком, ранимым и пока ещё беззащитным… Я как мужик…
Он не договорил своей шовинистской тирады, потому что кто-то налетел на них, словно шаровая молния. Испуганные глаза. Растрёпанные волосы. Трясущиеся губы.
– Анжелика, что с тобой? – Стас задержал девчонку за рукав.
– Стас! Помоги, пожалуйста! Мне просто не к кому больше обратиться!
– Это моя соседка сверху, – объяснил он Тасе. – Что нужно-то? Успокойся и объясни.
Соседка всхлипнула и зашептала:
– Мы с подружкой нарвались. Познакомились с двумя мужиками, сходили в « ЮК», а теперь не можем от них отделаться.
– Я тебе уже говорил, что твоё «динамо» когда-нибудь не раскрутится.
–  Подружка внизу с ними, а я отпросилась шапку надеть…
Стас вздохнул:
– Не было печали. Пошли, соседка. Помогу, чем смогу.
А потом повернулся к Тасе:
– Иди в квартиру, зябко.
Таисья испугалась:
– Мужиков позвать?
 – Андрюха с Енотом уже изрядно накачались, а остальные… С них как с козла молока.
Девушку затрясло от тревоги. Она вдруг ещё острее осознала, как он ей дорог. Ну, почему он не может отказать ни одной бабе?! Впрочем, это был бы уже не Стас…

… Но в квартиру Тася не пошла. Медленно, с дрожью в коленях, стала она спускаться по лестнице.
Станислав тем временем ехал вниз на лифте. Он не испытывал ничего кроме глухого раздражения. Чувство опасности притупил глинтвейн. Сейчас главное было правильно оценить ситуацию и решить, как вести себя дальше. Когда-то он очень любил драки. Любил продемонстрировать самому себе свою силу, оценить силу противника, увидеть кровь. С возрастом парень стал понимать, что такое опасное пристрастие до добра не доведёт. И начал, по возможности, избегать силовых конфликтов.  Но сегодня был иной случай. Значит  – до крови…
– Пойдём-ка, козочка, к нам, – хрипло прошептал рыжий парень лет двадцати пяти. – Выпьем ещё, развлечёмся, покувыркаемся. Где там твоя подружка?
– Мне бы домой, – вяло и безнадёжно взмолилась подруга Анжелики.
– Ну, уж нет. За удовольствие надо платить.
 – Сколько? – Стас шагнул из открывшегося лифта.
– Это ещё кто?
 – Сколько нужно заплатить, чтобы вы отпустили этих дурочек с миром и не преследовали?
Рыжий, казалось, опешил. Но второй, с гитлеровскими усиками, осклабился:
– Твои тупые зелёные мозги на белом снегу…
Стас вздохнул, а сердце почему-то предательски ёкнуло.
– Раз так, пошли сорить мозгами…
Тася слышала окончание разговора и стремглав выскочила на улицу. А девчонка, наоборот, так же стремительно бросилась верх по лестнице.
– Истерика, исчезни, дурочка! – успел крикнуть Стас, отбивая первый удар усатого.
Рыжик только мешался. Он весь раскраснелся – бывает такое с рыжими – и смешно заработал кулаками. Его удары почти не достигали цели. И у Таси, жавшейся к стене дома, невольно появилась ассоциация с назойливым комаром, которого легче прихлопнуть. Что Стас и сделал. Сильным ударом он расквасил парню нос и полностью переключился на усатого, на руке которого тускло блеснул кастет.
Рыжий, тем временем, тщетно пытался остановить кровотечение. Возможно, это было его слабое место, потому что сложно представить, чтобы из носа могло вытечь столько крови.
Наконец, Стасу удалось повалить противника на землю, ткнуть мордой в снег и скрутить руки за спиной. Он тяжело дышал, но очевидно был собой доволен.
– Зачем такой нервный, да? – с грузинским акцентом проговорил он и обернулся к Тасе. – А ты, какого чёрта здесь ошиваешься!?
Усатый зашевелился:
– Всё, я остыл…
Стас снял с руки парня кастет и встал:
– Давайте отсюда, пока кто-нибудь ментов не вызвал. А «игрушку» я оставлю себе на память…

Молодые люди вошли в парадную. Таисью трясло от волнения и холода. Она только сейчас поняла, что простояла на десятиградусном морозе в одном платье.   Но гораздо важнее было осознание того, что с этим человеком не страшны ей никакие невзгоды и проблемы! Девушке вдруг подумалось, что если бы все парни вокруг были бы такими же, мир стал бы на порядок лучше, светле и добрее…
 – Ты же замёрзла, ненормальная, – Стас озабоченно склонился к ней. – Скорее пить глинтвейн!
Они вошли в лифт, и молодой человек скривился, осматривая свою левую руку:
 – Зацепил таки кастетом, козлина. Теряю, видно, сноровку. Злости нет…
…А веселье  шло своим чередом. Казалось, никто не заметил отсутствия хозяев. Ольга вышла в коридор на их призывный звонок и испуганно вскрикнула:
– Что случилось!?
Все высыпали в коридор. Удивлённые взгляды скользили по заиндевевшей Таисье и взъерошенному Стасу, вертевшему в руке кастет. Наконец Енот нарушил затянувшееся молчание:
– Опять нарвался, да? Мэн, тебя нельзя оставить. И ведь не позвал, гад!
Он был явно обижен. Станислав поспешил разрядить обстановку:
– Господа искусствоведы, а ведь «игрушечка»-то из настоящей слоновой кости. Иероглифы, похоже, старинные…
Все обступили его, и раритет пошёл по рукам…

…В двенадцать сели гадать… Суженный мой, суженный… Колечко-колечко… Я вызываю дух чеширского кота… Тася плохо понимала, что было дальше. Её продолжало трясти в ознобе. Единственно, что она запомнила из всего кавардака предсказаний – это её суженный-ряженый не последний в её жизни… Она не уловила подвоха… Потом был градусник… Озабоченное лицо Стаса… Зелёный огонёк такси… Тяжёлый сон, перемежающийся с бредом… Нежные руки любимого человека… И резкий запах уксуса…
…Стас ушёл рано утром, убедившись, что температура спала. Тася ещё спала, а когда проснулась, возле неё уже хлопотала озабоченная мама.
Девушка болела около трёх недель, и каждый день Стас справлялся о её здоровье то через одну, то через другую знакомую девчонку. Это его забавляло, но и раздражало порядком. Он рассказывал новости и порывался навестить, но девушка отказалась наотрез, боясь зорких глаз и длинных ушей.
Вскоре Станислав уехал на очередные сборы, а Тася с головой ушла в творчество.
               
                ГЛАВА 8: Зелёный туман.

…Это были трудные дни. Школьные долги, накопившиеся после болезни, не давали спокойно спать. А ещё родители продолжали недоумевать, как умудрилась она так серьёзно заболеть. Отмалчивалась. Пожимала плечами. Очень не хотелось врать. Тася не любила лжи и поэтому переживала, что вынуждена была скрывать свои пристрастия и жить двойной жизнью…

…С возрастом деревенеешь… С возрастом забываешь всё то, что тревожило и заботило тебя в юности, и дети наши, увлекаемые своими нуждами, видят это. Их не обманешь – детей – ни ханжеством, ни нравоученьями. Они сами должны пройти свой путь, тот, что судьба уготовила им, сами должны обжечься, сами понять, что можно, а что нельзя. И так же одеревенеть в искреннем желании помочь своим уже отпрыскам избежать ошибок. И если недоверие к старшим, пусть даже крохотное, чуть больше ногтя мизинца, зарождается в душе подростка, он предпочитает молчать и скрывать от греха всю ту крамолу, которую содержит его душа, его жизнь, его поступки…

 Больше всего девушку угнетало то, что родители доверяли ей, а она обманывала их драгоценное доверие. Но, что она могла поделать? Только вести умную политику: хорошо учиться, радовать творчеством… Причём это не было для Таси жертвой. Ей нравилась динамичность такого существования: когда от любимого занятия спешишь к любимому занятию. Этому учил девушку главный человек её жизни…

Юность лучшая пора, и сейчас Тася была счастлива. Она вела насыщенную жизнь, и мало кто из её сверстников мог похвастаться большей разносторонностью бытия. В основном они делились на два лагеря: хорошие дети, одарённые и послушные, и плохие, ушедшие в подворотни. Таисья была где-то между ними. Она познавала обе ипостаси, обе грани жизни подростков конца восьмидесятых. Она понимала, что очень важно, когда есть о чём вспомнить в старости. Интеллигентной седовласой старухой будет сидеть она в кресле-качалке с длинной белой сигаретой, в манерном, не менее длинном мундштуке. Слегка раскачиваясь и шелестя мемуарами, будет рассказывать внукам о своей бурной и прекрасной юности, которой, несмотря на внешнюю неимпозантность всё-таки не коснулась грязь… Прекрасные розовые мечты, как далеки вы от реальности… Хотя…

Но если бы не Стас, она никогда бы не увидела и половины того, что стало для неё необходимым источником творчества. И воздухом, без которого девушка просто задыхалась.
Стас… Станислав… Мэн… Как же она была счастлива мыслью о том, что у неё есть человек, который готов для неё на всё. Который, единственный на свете, смотрел на неё как на святыню. В его глазах Тася видела воодушевление, одержимость, обожание. И таяла рядом с ним. Не каждой девочке в столь нежном возрасте дано испытать такое волшебное чувство… «Безудержная нежность» –  имя ему…
И Тасе хотелось платить парню тем же. Любую жертву принесла бы она на алтарь  любви, любую глупость готова была совершить. В этот момент её легко было обмануть, обидеть, унизить. И кто-нибудь, непременно, воспользовался бы неопытностью и доверчивостью  малышки. Но не Стас…
В отсутствии молодого человека, Истерика спокойно ходила в «БТ», она знала – никто не обидит её. Авторитет Мэна был неоспорим, его отношение к этой девчонке известно всем… И никто бы не посмел пойти против него. Незачем лезть на рожон…
Кроме того, многочисленные увлечения стимулировали девчонку к созидательной деятельности и помогали легче переносить разлуки со Стасом. Заражённая его активностью и стремлением к чему-то неизведанному, Таисья искала всё новые зажигательные для себя увлечения…
…Праздновали мамин день рождения. Среди гостей был паренёк, десятиклассник Сашка, который, как неожиданно оказалось, уже несколько лет был фанатом футбольной команды «Зенит». К этому времени Таисья уже серьёзно увлекалась футболом, и мечта попасть на стадион, но не рядовым зрителем, а именно фанаткой, давно не оставляла её… А тут такая удача! Настоящий фанат! Весь вечер только об этом и говорили… Сашка объяснил, как влиться в сектор, назвал некоторые знаковые имена, объяснил какие сектора на стадионе им. Кирова контролируются неформалами. Кто против кого враждует и кто чем занимается, кто такие правые и левые… После этого Тася естественно загорелась идеей попасть на стадион именно в новом качестве…
С этого момента они с подругами написали гору стихов, посвящённых любимым футболистам, следили за каждым матчем, собирали фотографии и газетные вырезки. Пару раз Тася уже была на стадионе и всегда с завистью глядела на беснующиеся сине-бело-голубые пятна, то там, то здесь взрывающиеся песнями и речитативом.
Стас по-доброму смеялся над ней: столько времени гробить на ерунду…
«Взрослеть пора, Принцесса. Ты бы лучше книжку почитала, – качая головой, советовал он. – Не нужно футболистам ваше поклонение. Ты уж мне поверь. Спортсменам победы нужны, бабки и общий фон. Чем больше сумасшедших дёргается на трибунах, тем лучше. Гордость за себя. Но когда ты не в ударе, когда команда плетётся в хвосте, становиться стыдно. Хочется, чтобы никто не был свидетелем твоего позора…»
И всё-таки он предпочитал, чтобы девчонка увлекалась чем угодно, лишь бы не таскалась в «БТ». Однако Тася порой переходила границы в своих авантюрах…

…Не боялась Мэна, пожалуй, только Светка Тюрина, Светка-Наркошка. Сознание её, нарушенное эфедроном , диктовало девице совершенно непредсказуемое бессознательное поведение.
Она подкарауливала Стаса везде, где только можно. Иногда, выскочив из-за угла, повисала ему на шею, целовала потрескавшимися губами и в голос вопила о своей  любви. Её откровения никто уже не воспринимал всерьёз, но Наркошка продолжала твердить всем и каждому, как безжалостно Мэн поступил с ней. Как попользовался и бросил. Выдумывала безумное количество абортов, которые он якобы приказывал ей делать, или извращения, которым он её подвергал.
Однажды, вернувшись от очередного своего хахаля в побоях и засосах, Светка схватила Тасю за руку, и, дико вращая глазами, прокричала:
«Видишь, что он сделал со мной! Он продолжает терзать меня! Я слаба, я уступаю… А ты ходишь с ним такая чистенькая… Так кого он любит больше, тебя или меня?»
Тася опешила, растерялась, и тщетно пыталась вырвать запястье из цепких липких от пота Светкиных пальцев. Самого Стаса сумасшедшая девица в этот момент словно не замечала…
А он спокойно выслушал иступлённую наркотическую тираду, а потом взял девушку за подбородок. Случайные прохожие остановились и с любопытством ждали, что же будет дальше. Люди жаждали хлеба и зрелищ, взрыва негодования и ответного хамства. Но не дождались… Молодой человек покачал головой и мягко освободил Тасину руку. Потом обнял Светку за плечи, подвёл к скамейке, усадил себе на колени и тихонько проговорил:
«Светик, успокойся, бедная, я очень тебя люблю и очень за тебя боюсь. Ты ведь сходишь с ума…»
Он говорил так ласково и гладил девушку по взъерошенным волосам:
«Разве я могу обидеть тебя, разве после того, что между нами было, я способен сделать это снова? Вспомни, когда я был с тобой груб или не искренен? Ведь твои страдания – и мои тоже… Но вот твой путь – только твой. Сейчас у тебя нет будущего, скоро ты просто свихнёшься. У тебя опять агрессия, это вторая стадия… Ну, давай ещё раз попробуем вырваться из этого ада… Я готов ещё раз попытаться тебя спасти… Давай полечимся, милая…»
И бедная Наркошка, наконец, заплакала и запричитала:
«Не верьте мне, Истерика, он самый лучший! Это я последняя сволочь! Не слушайте меня, я лгунья! Помоги, помоги мне, и тогда ты снова сможешь меня любить…»
«Конечно, конечно, смогу. Ты поправишься, и мы сможем попробовать всё сначала…»
Света обмякла, агрессия сменилась умиротворённой апатией, улыбка стала безумной, и, погрузившись в настигнувшие её сознание неясные мысли, Наркошка ушла, съёжившись от подступающих ломок: Стас был нежен с ней, а о большем она не мечтала…
«Какая странная, – поморщилась Тася. – Как тебе не противно дотрагиваться до неё? Я бы на твоём месте пошла бы и помылась. Такая дрянь…»
Ужас Тасиного неприятия заключался в непонимании того, почему действительность, которая ещё недавно вызывала в Наркошке восторженность, теперь выливалась в безудержную агрессию. Почему перепады её настроения невозможно было ни просчитать, ни предотвратить…
Стас с укоризной посмотрел на девушку:
«Не будь жестокой, малыш. Она не дрянь, а несчастное полуживое существо, не привыкшее ни к ласке, ни к нормальному отношению. Не суди… Наркотики её убивают… Впрочем, ты сама всё знаешь…»
И постепенно Таисья привыкла встречать на своём пути этот электрический комок безумия и уже не реагировала болезненно на Светкины выходки…

…Тася шла по узенькой заснеженной тропинке, бегущей через пустырь. Звёзды весело подмигивали, и девушка глядела на них, стараясь придумать, какая из них принадлежит ей, а какая Стасу.
«Две наиболее мерцающие и будут нашими», – романтично подумала она.
Вдруг от запорошенных снегом бетонных плит, сваленных строителями на пустыре, отделились три неясные фигуры. Их намерения явно не были мирными. Один из парней держал на коротком поводке ощерившегося доберман-пинчера, а в другой руке поблёскивали нунчаки, с обмотанным вокруг них строгим ошейником. При свете луны огромные шипы казались особенно зловещими.
Тася остановилась. Пустырь принадлежал к контролируемой их компанией территории, и чужих здесь быть не могло. Межрайонная война была объявлена, и молодёжь старалась обходить стороной сопредельные владения.
– Попалась, шалава, сейчас ты у нас попляшешь! – услышала Тася незнакомый голос.
– Вы кто? – подавляя страх, спросила девушка.
Она понимала, что чем увереннее будет держаться, тем безболезненнее пройдут переговоры.
– Я дома. Я под защитой. За мной люди, – как можно более твёрдо произнесла заученную фразу.
– Ну и где же твой защитник? Мячи гоняет? Как это славно... Некому мне уши сиропом промывать.
–  Светка? Ты? – Таисья испугалась не на шутку. – Что тебе нужно?
– Хочу проверить, что сделает со мной Мэн, если я тебя покалечу? И посмеет ли? Ха-ха-ха!
По Светкиным глазам Тася поняла, что она под крепким кайфом, и это вряд ли амфитамины или «сенцо»  – слишком рассудочна и вменяема была сейчас наркоманка. Ни намёка на подавленность, вызванную «винтом», ни ленивой эйфории опия… Да и до слезливого ломочного синдрома далеко… Поэтому думала девушка не долго: резко развернулась и побежала, на ходу прикидывая, достаточно ли плотная у неё куртка, чтобы задержать собачьи зубы, если придурки вздумают спустить собаку. Вслед ей понеслось радостное улюлюканье.
– Струсила! Истерика! Ату её, ату! Позор! Лажовка!
Спасибо собачке… Спущенная с поводка, она побежала по сугробам за естественной надобностью, не обращая внимания на брань хозяина.
Добежав до трамвайной остановки, Тася перевела дух. Горло саднило от морозного воздуха. Не хватало только снова заболеть… Она присела на скамейку, чтобы обдумать случившееся… Будет ли считаться позором её сегодняшнее бегство? Не засмеют ли её гопники, когда узнают, как она опустилась? Но с другой стороны, что она могла? Подставиться под нунчаки с шипами? Нет уж. Лучше позор… Вернётся Стас и защитит её…                Тася вспомнила парнишку частенько появлявшегося в «БТ». Вся правая щека парня была располосована страшным шрамом от чаков. Рана давно  зарубцевалась, но уголок рта так и остался вздёрнутым кверху. Когда он разговаривал, обнажались гнилые зубы, создавая подобие зловещей усмешки… Звали его Гуимпленом…
Девушка решительно обогнула пустырь с другой стороны и направилась к Белке, девчонке Креста, на квартире которой компания собиралась в зимнее время.
– Послушай, Крест, – обратилась она к вожаку. – Меня хотели искалечить, а я ничего не нашла лучше, чем убежать…
– Кто это, интересно?
– Наркошка и два её дружка с псиной и строгачом на чаках…
– Ну и чо? Правильно сделала. Хрен их поймёт, этих ширанутых. Покалечили бы ни за что… Садись, обтекай.
Тася расслабилась и размечталась под гремящий на всю квартиру «Heavy Metall».
Наконец до её слуха дошёл разговор Креста и Красавчика. Странный. Озабоченный.
– Ты знаешь, что четверых наших попалили на грабеже? И знаешь, что эти малолетки хреновы начирикали? Бабки им нужны были нехилые…
– А на хрен? Пойла хоть залейся. Бензин, «Момент» – всё, что хочешь. Община платит…
– А у Паяльника, говорят, чистую «марфу» в «стекле»  нашли, – как бы невзначай произнёс Красавчик. – Откуда у Паяльника бабки на чистый морфин, может, скажешь?
Крест присвистнул. Красавчик был известной сорокой, и на своём хвосте приносил много интересной информации. Стас открыто величал его «треплом» и «дятлом».
– Сань, если ты меня не убьёшь, то я скажу тебе мулю, которая вряд ли кого-нибудь обрадует. Только, похоже, это верняк…
– Ну?
– Говорят нашу территорию урки какие-то хотят под себя забрать… Обосновались уже…
– Где?
– А это ты у Наркошки спроси, она знает. Это теперь её дружки. И морфин у Паяльника ихний. А это тебе не «джеф»  какой-нибудь хлебать, да «сенцом» дымить… А про «фен» 

слышал? Теперь половина на иглу подсядет, как пить дать…
– Не дай бог, Красавчик, нам его ещё и попробовать… Да. Похоже, скоро кончится наше шпанское детство, – грустно усмехнулся Сашка-Крест. – Свои начнут нести у своих, чтобы «ширево»  своё достать. Начнутся шмоны, аресты… Вчерашние приятели станут закладывать друг друга, лишь бы отбояриться от срока… Не, Макс, коли правда, падать отсюда надо, и как можно дальше. Мне-то по фонарю. Весной отсрочка моя тю-тю… Папаше надоело меня кормить… И побреду я отдавать должок маме-Родине. А вам, шпане малолетней, худо видать придётся…
В этот момент Белка, симпатичная девчонка с огромными наивными глазами, подсела к Кресту на колени.
– Санечка, ты ведь пошутил, что…
– Нет, не пошутил.
– А как же я?
– Не нужна ты мне больше… Надоела.
– Но, что я сделала?
– Другую нашёл, более ладную. Отвали, не до тебя!
Белка вышла и долго горько плакала по привычной в подобном кругу судьбе девчонки-однодневки. Сколько малолетних дурочек, подобно ей, покупились на лживую ласку, на ложную крутость пустых безответственных парней. Бедные полу беспризорные недотёпы… Сколько стоят поломанные ваши жизни?
Тасе стало гадко. Она незаметно вышла в коридор, стыдясь своей привилегированности. И в тоже время девушка прекрасно осознавала, что если бы она встретила не Стаса, а кого-нибудь другого, то и её, скорее всего, постигла бы такая же участь. Пора было валить из этого притона, ведь мысль о том, что Стас, не смотря ни на что, категорически запрещал ей тусоваться в «БТ» в его отсутствие, довольно ощутимо тяготила её…
Последнее, что бросилось Таисье в глаза, был отвратительный групповичок на загаженной кухне. К горлу подкатила тошнота… Опрометью сбежала она по лестнице, в очередной раз, хватая за хвост вдохновение. Необходимо было всё это описать…
…В течение следующего месяца компанию лихорадило. Слухи оказались не беспочвенными. Многие уже видели человека, который наложил свою поганую лапу на их покой. И ребята поняли, что их недавнее существование: драки, пьяные дебоши, межрайонные разборки – просто невинные забавы. По микрорайону поползли наркотики. Дешёвые и доступные. Участились кражи, поборы на улицах. Большинство малолеток подсело на эту дрянь. И тусовка распалась…
Первым исчез Крест. То ли призвался, то ли спрятался папочке под крыло. Ребята, у которых были мотоциклы готовились теперь к открытию сезона уже в другом месте, под новым виадуком, перекинутым через железную дорогу. Остальные сбивались в небольшие группы и околачивались у кого-нибудь на квартире…
Тасю всё это волновало и беспокоило. Она пересказывала новости Стасу по телефону, и он каждый раз просил её не ходить в «БТ» до его возвращения.

…И вот однажды, она встретила на улице Белку…
– Вика! Ты куда пропала? Что вообще происходит? Где Крест? – сыпала Тася вопросами.
Белка тупо смотрела на неё не мигающими потухшими глазами, словно не узнавала. Такой взгляд знаком был Истерике… Так смотрела Наркошка…
Наконец, Вика медленно заговорила:
– Есть человек, которого нужно бояться. Его зовут Монстр. Он из зоны, – голос Белки дрожал, дыхание прерывалось и её заметно потряхивало…
– Вика, тебе, что, холодно? Пошли ко мне чай пить…
Белка скривилась:
– Какой чай, мне бы чего другого…
Тася пожала плечами:
– Выпить нет у меня, прости…
Белка покачнулась и села прямо на подтаявший тротуар и бессвязно забормотала, запрокинув голову:
– Из зоны он, две ходки у него… Клыки у него… И ноги… Ноги кривые они… Он монстр! Зверь! Страшно…мне…
Потом вдруг словно устала. Перевела дух. Тряхнула головой. Взгляд прояснился…
– Он что, и впрямь такой страшный? – Таисья была шокирована переменой, произошедшей с Викой: может она так по Сашке-Кресту убивается?
– А ты у Наркошки спроси. Она с ним спит.
– Ого!
– Передай Мэну, что Наркошка много натрепала о нём, и урод этот, Монстр, заинтересовался им не на шутку. Встречи жаждет…
Сердце опустилось. Ей было неприятно сознавать, что Стасу придётся схлестнуться с кем-то, кто навёл такой шухер на микрорайон. А в том, что это столкновение непременно произойдёт, девушка нисколько не сомневалась. Мэн хоть и не был вожаком, хоть и появлялся в компании от случая к случаю, но имел сильный авторитет. Авторитет справедливости, репутацию рефери. Теперь, в отсутствии Креста, многие гопники ждали его возвращения в надежде спасти тот счастливый мирок, уходить из которого они добровольно совершенно не хотели…
– У тебя больше не собираются? – для поддержания разговора спросила Таисья.
– Почему же, собираются, – как-то странно, со зловещей улыбкой ответила Белка. – Пошли… Мне давно пора домой… Очень нужно… Пошли… Отведи…

…Что-то хрустнуло под ногой. Тася посмотрела вниз и отскочила. Возле самого порога валялся раздавленный ею шприц.
– Осторожно ты, корова! Денег стоит! – крикнул на неё незнакомый пацанёнок лет пятнадцати.
Девушка с опаской огляделась. Поразила непривычность обстановки. Не было ящиков с портвейном, бренчания гитары и скабрезных анекдотов… Не гремел «Металл», не пел Розенбаум… Словом, Крестом здесь и не пахло. Зато из большой комнаты широкой улыбкой скалилась Наркошка…
– Истерика пожаловала! Надо же! Какими судьбами?
– Твоими, видать, молитвами…
–  Ты уж извини за «тогда». Не в себе я была. Очень сдрейфила?
Тася повернулась, чтобы уйти. Наркоманов она не любила в принципе, а Светку, по понятным причинам, в частности… Кроме того, оставаться  в такой компании было просто опасно. Неизвестно, как  может повести себя любой из них в следующий момент… Опять она сглупила, опять не распознала подвоха… Как же всё-таки трудно было без Стаса лавировать в этом мутном мире и думать своей несформировавшейся ещё головой…
На ходу вспомнилось, как Стас однажды приводил её к своему приятелю художнику. Он давно торчал, но в его случае наркотики стимулировали талант. Он творил… Парень был весь в своей скорлупе и вполне безобиден. Меж тем, смены его настроения и нервные припадки за каких-нибудь два часа изрядно утомили девушку. А тут… Неблагополучные, нравственно отсталые дети травили себя ни за что... Без эмоций. Без стимула...
Таисья с укоризной посмотрела на Белку. Но та даже не заметила её осуждающего взгляда.
«И она тоже! – в ужасе подумала Истерика. – Сложно было этого не понять. Сразу… Тупица…»
– Кстати, что слышно о нашем общем любимчике? – продолжала Светка. – Тут один хороший серьёзный человек хочет с ним познакомиться.
– С чего бы?
– Может, в долю хочет взять? – осклабилась Светка. – А скажи-ка, подруга, любишь-то ты его хоть сильно? Ты отбила у меня мужика, можно сказать жизнь мою разрушила…
– Не говори ерунды. Вы уже не были вместе, когда я появилась.
Но Светка, словно не замечала её протеста.
– Я из-за него на иглу села! А ты? Ты можешь ради него хоть что-нибудь сделать? Например, косячок забить?
– Что я, дура что ли?
– Она подсадить тебя хочет! – не выдержала Белка. – Не поддавайся! Я уже пропала. Светка, дай «ширки» хоть! «Сенца»! Я же привела её, как ты велела!!!
Её заметно крутило.
– Молчи, сучка! Не дам за язык твой поганый! А ты, Истерика, докажи, свою любовь на деле. А не то, знаешь, как бывает… По башке бутылкой, шприц в вену и прости-прощай дипломатский сыночек. Сразу узнает паскуда, что такое ломки, и, что такое врачи его сраные, садисты грёбаные. И тогда он мой! Уже я его спасать и лечить буду…
– И клиент Мэн отличный, – осклабился из угла Лосось, мерзкий тип с рыбьей внешностью. – Денег у него мешок. Гыыыыыыы…
Тася запаниковала. Тошнотворная волна страха и тревоги подкатила к горлу, ударила в голову горячей волной.  Представив себе нарисованную Наркошкой картинку, девчонка села прямо на грязный пол, обхватив голову руками. Сердце бешено колотилось. Что же делать? За ними  ¬¬не задержится, и она будет тому виной. Но если она сама… Что станет с ней…
– Ну! – властно крикнула Наркошка, раскуривая косячок.
И Тася взвилась. У девушки случилась одна из её знаменитых панических истерик. Она с визгом швырнула об стену трёхногий стул, грубо оттолкнула путавшуюся под ногами Белку и схватила из рук Светки «беломорину», начинённую анашой.
Первые две затяжки были сладковато-приторными. Мерзкий запах травы заставил Таисью поморщиться.
– Гадость какая!
– Давай-давай! Не морщись, шалава…
Наступило молчание, а девушка лихорадочно затягивалась снова и снова. Но ожидаемый дурман не приходил. Только ноги стали ватными и непослушными. Тася опять села на пол и с ненавистью отшвырнула потухший косяк.
– Ну, и?!
– А теперь вот этого, – криво и зловеще усмехнулась Наркошка и налила в алюминиевую кружку какое-то тёмное пойло.
Наркоманка наклонилась над обмякшей Таисьей, костлявыми грязными пальцами сжала ей щёки и быстрым движением выплеснула содержимое кружки девушке в рот. Тася, дёрнулась от неожиданности и отвращения, оцарапав обшарпанным металлом губу, и окончательно обозлившись, сдуру проглотила слишком большой глоток кисловатой бурды. И её повело… Голова закружилась, все члены онемели, а сердце гулко неравномерно застучало… Внезапный прилив сил, непонятная эйфория… Волосы на голове зашевелились… Во рту пересохло, а тело на мгновение стало невесомым…
– Что это? – только и успела спросить девушка, инстинктивно допивая содержимое кружки, который почему-то оказался уже в её собственных руках, и который показался ей зубоврачебной плевательницей.
– Это «марцефаль»  моего уникального приготовления, приправленный эфедролом, «циклодольчиком» и «сенцом» – услышала она далёкий голос и провалилась…
Только почему-то не в рай… В ад!!! Она почему-то сразу погрузилась в состояние, которое бывалые наркоманы пренебрежительно называют «навязками» , и которое, по идее, наступает от внутривенного введения «винта», но, видимо, для Таисьи и этого было достаточно…
Галлюцинации были страшными: издалека выплыло улыбающееся лицо Стаса, но по мере приближения оно всё больше скалилось, распухало, пупырилось… Неожиданно оно трансформировалось в огромную бурую жабу с оскалом Гуимплена, мерзкие зелёно-бурые жабы были повсюду, они прыгали по чему-то склизкому и гниющему. Кажется, по растёкшимся человеческим внутренностям. Желтовато-серая гусеница с лицом Тюриной пыталась откусить голову и ей, и жабе-Стасу… Коричневый кузнечик прыгнул в волосы и растёкся по голове с шевелящимися волосами-змеями голубиным помётом… Но самым ужасным стал огромный лиловый шар, который накатывался всей массой, пропускал через себя, словно через мясорубку, и снова откатывался, превращаясь в крохотную точку. После него ломило все члены, выкручивало наизнанку все внутренности… И вот он вновь приближался… И Тася видела свои расширенные от ужаса глаза… На полу… А стены падали под каплями жёлтого кислотного дождя…
…Когда девушка очнулась в перекошенном шкафу, за окном шёл колючий апрельский дождь, влажно шебурша по подоконнику старой рамы. Было темно. Свет в комнате не горел, и в квартире, похоже, никого не было. Пошатываясь и превозмогая головную боль и липкий ужас перед возможными последствиями сегодняшней глупости, Таисья вышла на улицу.
«Что же я наделала?! А вдруг теперь не смогу без этого, как другие?» – промелькнула горячечная мысль.
Однако вслед за ней пришло воодушевление: она определённо не хотела бы испытать это снова. А значит, она прорвалась, её не зацепило. Она жива! Она здорова! А может, нет? Может, это временная иллюзия наркомана, который всё ещё верит в возможность соскочить в любой момент? И почему, собственно, «марцефаль» торкнул её так агрессивно, так странно, так нетипично… Она видела, как люди ловили «приход», как радовались своим ощущениям. Как хотели испытать эти ощущения вновь…
«Наверное, потому, что меня заставили это сделать, – успокаивала себя дрожащая глупая малолетка. – Наверное, поэтому мне было плохо, и больше мне этого не хочется… Господи! Пожалуйста, помоги! Не дай мне умереть!!!»

Тася до позднего вечера бродила по улицам, периодически прикладываясь прямо на заснеженные скамейки. Родители не должны были ничего заподозрить… Наконец, девушка почувствовала себя сносно и тихонько проскользнула домой…

…После того, как Истерика отключилась, Наркошка взяла шприц, затянула жгут и, самозабвенно закатив глаза, ввела дозу…
– Белка, ползи сюда, я угощаю.
Она помогла Вике попасть в вену.
– А теперь расслабимся…
Но реакция Белки была неожиданной. Она вдруг взвизгнула, заметалась по комнате и зарыдала нечеловеческим голосом.
– Саша! Где ты?! Зачем? Что же ты наделал! – и выбежала прочь.
Больше никто не видел эту хрупкую и по-настоящему ранимую девушку живой…
На следующий день тусовку тряханула ошеломляющая новость: Белка покончила с собой! Белка бросилась в лестничный пролёт… Больше нет смешливой симпатичной девчонки, всеобщей любимицы…
Это была уже вторая смерть, которая зацепила Тасю своим холодным крылом. Девушка старалась уразуметь, как это могло произойти? Ведь только вчера видела она Вику, только вчера говорила с ней, только вчера, погружаясь в зелёный туман, смотрела в её страдающие, обезумевшие глаза…
Таисья накрылась с головой одеялом и попыталась представить себя возле этой последней черты…

…Чёрный пролёт лестничной клетки… Кружится голова и замирает сердце… Но ноги сами несут туда, вверх, где на хрупких осколках битого стекла можно последний раз окунуться в грёзы… И нарочно написать на стене ненавистное имя любимого. Предавшего тебя. Проклятого тобой…  А потом спокойно, без сожаления, без слёз и причитаний, взглянуть туда, вниз, на уходящий спиралью вьюнок лестницы… На каменные плиты… На те самые, знакомые-знакомые, манящие-манящие… К ним так стремится твоя ранимая душа, всё твоё существо… Да, она пронесётся над ними и взмоет в небо гораздо раньше, чем твоё маленькое измученное тело погрузится во мрак пролёта и, закружившись в водовороте смерти, шлёпнется безболезненно на свои же собственные следы… Смотри! Душа уже воспарила! Но ты ещё жалеешь, жалеешь о невоплощённой мечте, вспоминая боль и измену… И её, такую мимолётную, но жгучую и нежную, за которую стоит жить и можно умереть… Первую, первую, и уже никогда не повторимую любовь… Но жалеть нельзя, поздно жалеть… И вот ты над пропастью. Страх, великий враг человеческий, уходит. И ничего уже не поправить. Ты умерла… Умерла с первой дозой не спасающего наркотика… И снова убегают вниз ступеньки. И серый камень, как на ладони… Улыбка… Какая  она, твоя последняя улыбка, озаряющая лицо? Чистая, светлая, совсем ещё детская…
Чу! Здесь зло! Здесь ложь! Здесь измена! Ступай, уходи! Нет больше чувств. Последний шаг сделан… Шаг, уводящий тебя по вечной спирали в ничто…

…Стас вернулся через несколько дней. И Тася, прямо с порога, скидывая на ходу куртку и ботинки, завалила его осколками информации. Она то плакала, то нервно смеялась. То прижималась к молодому человеку в поисках защиты, то резко отстранялась, пугаясь его реакции. Девушка успокоилась только тогда, когда рассказала ему всё: про Монстра, про Наркошку, про Белку, про «джеф». Она не хотела ничего скрывать, особенно от него, от человека, от которого невольно ждала защиты. Рассказала, и стало легче…
Станислав же, молча, дослушал девушку до конца, стараясь не выказывать своего волнения. Хотя глаза опять его выдавали – они светились лихорадочным блеском. Неожиданно парень подошёл к Тасе и резко сдёрнул с неё свитер. Девушка опешила:
– Что ты делаешь?! Уши же!
Но Стас уже внимательно рассматривал её руки, пытаясь убедить себя, что следов от иглы действительно нет.
– Может, лупу дать? – разозлилась Тася. – Ты почему мне не веришь?! Я же сама всё рассказала!
– Ты ещё огрызаешься, идиотка паршивая! – загремел он. – Меня спасти хотела, да? Меня, здорового жлоба, сберегла болезненная шмакодявка! Неужели ты думаешь, что подобной идиотской жертвой можно спасти обречённого, если ему уже заслали чёрную метку?  Или ты считаешь, что я не способен за себя постоять, чёрт тебя дери!!!! А если бы затянуло? Что бы я делал?! Как бы я оправдался перед собой, перед родными твоими?
Стас с силой притянул Тасю к себе.
– Дурочка моя любимая. Жизнь моя… Ну, как же так. Тебя нельзя оставить. Что мне в чемодане тебя с собой возить?
Он шутил, значит успокаивался. Оба в изнеможении перевели дух.
– Отправляйся-ка ты домой. Сегодня за своё дурацкое поведение ты лишена моего царственного внимания….
– Вы разве не соскучились по вашей наложнице, ваше ханство? – насупилась Таисья.
– Соскучился, не то слово. Но мне бы кое с кем пообщаться не мешало…
– Что ты с ней сделаешь?
– Горло перегрызу. Иди, и постарайся уразуметь: тебе пора взрослеть…

Через призму прожитых лет Таисья вновь и вновь переосмысляла тот свой поступок, ту свою несусветную глупость, которая таки отложила свой неизгладимый отпечаток на её психику и на всю её жизнь: синдром падающих стен долгие годы прессовал её мозг, проявляясь в периоды частых её депрессий и срывов. А в самый пик душевной агонии накатывался из далёкого небытия и проклятый лиловый шар, колокольчик памяти – символ боли и проклятья…               
               
                ГЛАВА 9: Время взрослеть.

Стаса взволновал рассказ Таисьи. Когда гнев от глупого чудачества девчонки улёгся в его сознании, он начал думать о смерти Белки. Вика не принадлежала к большинству, к тем девицам, которых клонило в сторону. Она искренне любила Сашку Креста.  Мэн не знал её близко, но всегда относился с невообразимой жалостью. Если бы не горькая пропойца мать, девочка могла бы вырасти нормальным среднестатистическим ребёнком. Доверчивая, ранимая и вечно голодная, Белка просто должна была найти в ком-то опору, источник пропитания и утешения. А Крест… Что Крест? Он был обычным безответственным парнем, бесящимся с жиру…Так же бросил Крест и корешей своих… Всех тех, кто признал его когда-то вожаком…

Менять девчонок как перчатки – это хобби для многих молодых людей во все времена. Хорошая фигурка, смазливая мордашка… Этого достаточно? А душа её? А твоя совесть? А сколькие в принципе не задумываются о добре и зле, не говоря уже о боли, о страдании тех, кого обижают. Им ничего не стоит бросить прирученное существо на произвол судьбы. Уйти и не оглянуться… Уйти и не оглянуться на ведро не может даже порешивший внеплановый кошачий помёт хозяин породистой кошки… А, когда дело касается людей, мы – можем… Могли и будем, наверное, мочь всегда, до тех пор пока не поймём, что ни «такое время», ни «такая система» не имеют значения – всё в нас самих, в тех истинах, которые закладывают в нас ещё в какашечном возрасте, а мы, в свою очередь, передаём своим детям… Пока мы не поймём всем честным миром, что примитивная порядочность и великодушие способны спасти мир, молодые неопытные сердца будут рваться на бегу, так и не испытав, что почём…

Стас вдруг с  удивлением  подумал, как мало было в «БТ» настоящей шпаны. Даже отъявленных подонков можно было по пальцам сосчитать. Кого бы он упразднил как индивидуум? Этого, и, пожалуй, этого… Поступки остальных были оправданы житейскими обстоятельствами. Искатели приключений, вроде него, быстро уходили в предназначенный им мир и уже не возвращались. Многие, перевалив через армию, тихо посмеивались над своим прошлым. Некоторым девчонкам удавалось выскочить замуж, замолив этим свои грехи, и жить обычной скучной жизнью, изредка, по ночам, рыдая в подушку. Детские игры… И только совершенно выброшенные из жизни, отчаявшиеся и потерявшие себя, заканчивали как Белка, как Светка, как Лосось…
… Но теперь всё как-то резко изменилось. Уже человек семь или восемь за какие-то два месяца ушли в тюрьмы и колонии… Недавно в их микрорайоне изнасиловали и убили двенадцатилетнюю школьницу… Разбили в хлам две новеньких иномарки… И Стас чувствовал, что это не предел. Кто-то основательно захватывал себе территорию. Хотя, в общем, и захватывать-то было нечего. И с этим кем-то Мэну необходимо было познакомиться…

…Он долго звонил в обшарпанную дверь. Наконец замок лениво щёлкнул, и на пороге позёвывая и потягиваясь, появилась Наркошка. Удивительно, но она была в себе, поэтому при виде Стаса на лице её отразился неподдельный страх.
– Ты… Ты меня разбудил…
Молодой человек бесцеремонно взял наркоманку за грудки.
– Пришёл я, красавица, уколоться. Говорят, теперь с этим нет проблем? Ты ведь мечтала, чтобы ты да я, да мы с тобой, да с одной машинки ?
– Мэн, ты успокойся, я просто проверить её хотела. Кто же знал, что она и вправду истеричка. Как схватила стакан, так залпом и…
– Зачем? Зачем ты травишь малолеток? Белка, ведь  тоже твоих рук дело…
– Да, ты охренел!  Эта дурища сама пришла и попросила… Чтобы не страдать… Она месяц всего и кололась-то…
Девица была явно растеряна. Она уже давно разучилась думать и жила только сиюминутными эмоциями. Но в этот момент даже она поняла, что лезть сейчас к Стасу со своими обычными предложениями опасно. А на другой волне Светка общаться с ним не умела.
– Одевайся и веди меня к своему любовнику. Живо! Он хотел меня видеть. Так вот, наши желания совпадают.
– Он опасен. Я хочу предупредить тебя, любимый!
Но Стас не отреагировал на её слова.
– Это ведь он даёт тебе «стекло»? Он тоже торчит?
– Нет. Монстр не ширяется. Курит…
– Монстр… Какое дурацкое погоняло…
– В зоне у него другое было. Но я не помню…
Наркошка усиленно напрягала мозги. Чего он от неё хочет?
– Урка… Понятно, – задумчиво протянул Стас и вздохнул.
«Какого лешего я волнуюсь, – недовольно думал он, идя вслед за Наркошкой через двор. –  О чём мне говорить-то с ним? О разделе «имущества»? Оно мне надо? Ай-ай-ай,  нехороший дяденька, зачем деток бякой травишь? Глупо!»
Светка ввела молодого человека в загаженную «хрущобу», в привычную для любого притона  грязь и неустроицу. 
«Видать мелко плавает наркокоролёк, раз в хлеву обосновался…»
И словно угадав его мысли, навстречу поднялся некрасивый человек в дорогом твидовом пиджаке.
– О! Гости у нас, – произнёс он тихим загадочным голосом, с едва уловимым акцентом.
Стас обычно хорошо ориентировался в приветствиях и в интонациях, с которыми они произносились,  но сейчас он невольно вздрогнул от неожиданности. И не понял… В воздухе отчаянно пахло подвохом…
– Прости, дорогой, что в хлеву встречаю. Но всему своё время… Не так ли?
Станислав промолчал. Не прост, ох, как не прост был этот щербатый мужик. Зачем он здесь? И что ему нужно? Было ощущение, что в недобрый для него час появился этот Монстр.
– Если не ошибаюсь – Мэн? – всё так же тихо и властно, смотря прямо в глаза чёрными угольками, спросил Монстр.
– Если не ошибаюсь – Монстр? – ответом на вопрос парировал Стас, так же не мигая.
– Ну, вот и познакомились…
– Зачем звал?
– Почему звал? Не звал, сам хотел прийти… Я человек вежливый.
Больно уж многозначительно прозвучала эта фраза.
– И чем могу?
– В авторитете ты, говорят, здесь…
– Глупости. Я волк-одиночка. Никому не подчиняюсь, ни от кого не завишу, – усмехнулся Мэн.
Определённо его значимость переоценивали.
– А от тебя? От тебя зависят?
– Если помощь нужна…
– Доброхот, значит? И правдолюбец вижу…  И бабами заласкан… Хорош как девочка…
Стас поморщился от брезгливости. Он всегда гордился своей вполне мужской внешностью, не по возрасту сформировавшимися чертами, а тут…  Неужели ещё и педик? Нет, скорее всего, би-сексуал… Бред какой-то!
– Нельзя ли по сути дела?
– А, по сути, так: ты в наше дело не лезешь и спокойно поигрываешь в свои картишки. Начнёшь правду искать – накажем…
Большого труда стоило Мэну сдержать удивление. «Про карты-то откуда? Наркошка что ли?» Он бросил взгляд в её сторону, но девица не отреагировала.
– А почему ты решил, что я для вас помеха?
– Доложили уже. Я же не дурак, чтобы не спросить…
Стас оценил его прямоту. Мужик играл в открытую.
– И ещё есть одна идейка, – гипнотизирующим голосом продолжал Монстр. – Редко кто мне нравится, а ты нравишься…  Дружбу  предлагаю. И работу с нами… Я-то что? Я – всего лишь мелкий набоб. Вот за мной люди…
– Ну, уж нет! Травить детей предлагаешь! Урок из зависимых делать предлагаешь? И это мне?! Тебе правильно показали на меня, я – твой враг. А врага надо знать в лицо, не так ли? И мешать стану. Буду делать всё возможное, чтобы остановить от ошибки любого пацана. Но, если моих тронешь, берегись…
– А кто твои, дорогой, кто?
– Больше мне нечего тебе сказать, Монстр. Но лучше бы ты не задерживался здесь долго. Незачем нам больше пересекаться, ни друзьями, ни врагами. Так?
– Так, мой хороший, так. Только опасно нам врагами быть…
Стас направился к двери. Маленький кривоногий человечек со щербатым лицом проводил его до выхода.
– Чую, наши дорожки ещё пересекутся.
– Что ж, значит, поборемся,– усмехнулся Мэн, хотя самому было не до смеха.
– Ну-ну, – беззлобно бросил Монстр.
 
…Вечером Стас с презрительной миной на лице рассказывал ребятам о своей встрече с человеком-убийцей, как прозвали Монстра в «БТ». Енот непонимающе развёл руками:
– Ты хоть понял, что ему тут нужно-то?
– Конечно. Я даже въехал, что ему нужно лично от меня… Он решил создать в шпанском микрорайоне кузнецу воровских кадров. И он, урод, почему-то решил,что я стану ему в этом помогать… Предложение сотрудничества прозвучало так, словно он милостивый работодатель. Ощущение от общения странное. Растерянность какая-то. Ясно одно, он много знает обо всех, кто имеет отношение к «БТ», то есть к интересующей его территории… Но кто он такой и кто за ним, ума не приложу…
– Нужно Креста найти, – вмешалась Тася. – Больно скоро он исчез из поля зрения.
– Таська права, – подхватил Андрей. – Эта сволочь точно что-то пронюхала раньше нас. С помощью папаши-мента.
– Вот и займись поиском, следопыт ты наш, – раздражённо буркнул Стас. – Больно ты прыткий советы давать. В кои времена попросил последить за девчонкой и то не смог…
Он многозначительно посмотрел на Тасю. Девушка отвернулась.
 – А, кроме того, для тебя лично я «подарочек» приберёг. Кое-кто, похоже, плотно попал под влияние этого типа. И Ирина твоя тоже. Она со Светкой стакнулась, значит, жди беды. Вытаскивай, пока не поздно. А-то Белку уже проворонили…
– Да, я что… Мы уже расстались с ней. Надоела, – Андрей неуверенно пожал плечами.
– Ну, ты даёшь! Как это у вас, мужики, быстро получается!? Не пойму я вас, ей богу. Заморочат девке голову –  и в кусты. Андрюха, тебе ведь и так сто девятнадцатая корячится…
– Стас, успокойся, пожалуйста, – Тася обняла его за плечи. – Я могу с Иркой поговорить. Спросить, что надо…
– Тася! Я не могу вот так! Очередная дурёха пропадёт из-за козла! Опять мне чужое дерьмо разгребать!
– Это я козёл!? – взревел Андрей. – Ты не зарывайся, приятель! Схлопотать можно!
Енот тронул его за локоть:
– Ты остынь, чудик. Не тебе перед Мэном кулаками махать. Кишка тонка…
– Ну, конечно, он у нас непобедимый!
Андрей сплюнул и поднялся. По лицу пошли красные пятна. Так случалось каждый раз, когда он нервничал, или было ущемлено его самолюбие.
– Брось. Посиди, чайку выпей, – как ни в чём не бывало, проговорил Стас, локализовывая ситуацию. – Живи как знаешь, я тебе не судья… Нет, вы представляете, этот урод меня оскорбил!
Он намеренно перевёл разговор на Монстра. Не хватало сейчас ещё с другом поссориться.
– Как же? – заинтересовалась Тася.
– А я так растерялся, что промолчал, – засмеялся Станислав, и рассказал, как Монстр сравнил его со смазливой девчонкой.
Почему-то было очень смешно. Ребята резвились и смеялись до позднего вечера. Никто так ещё и не осознал в полной мере реальной опасности, грозившей им всем... Никому и в голову не приходило, как скоро им придётся по-настоящему испугаться и повзрослеть…

…Снег уже сошёл. Пора было открывать сезон. Несколько дней Стас возился в гараже с мотоциклом, и, наконец, выгнал его на первый пробный пробег. Тася не могла дождаться того момента, когда наденет свой новый шлем, и, крепко прижавшись к своему надёжному другу, полетит навстречу весеннему ветру.
– Скажи, Принцесса, что ты чувствуешь, когда приходит весна?
– Иногда мне кажется, что я рождаюсь заново, вместе с каждым солнечным лучом, с каждым листиком. Хотя зима меня тоже не угнетает.
– А я, сначала умираю вместе с каждой талой каплей, с последними дробинками льда, изнывающими под солнцем. И в этот момент мне кажется, что вот так же и я однажды сойду на «нет». По капле. Незаметно. И именно весной. Человеческое осмысление своих внутренних возможностей несовершенно. Мало кто прислушивается к череде повторяющихся ощущений. Чаще всего, мы объясняем их консерватизмом или великой силой привычки. Ну, а если уж видим в себе такие возможности, то кричим во всеуслышание об экстрасенсорных способностях. На самом деле это доступно каждому…
– А весна причём?
– Угнетает она меня, так же, как тебя осень. Из года в год дарит одинаковые ощущения…
– Но, Стас! Это дико! Весной всё оживает, поёт, а осенью дождь и серость…
– И твоё, и моё ощущение субъективны, малыш. Мы всё преломляем через себя. В принципе, весна прелестное время года, но для меня она, как бы несёт скрытую угрозу: разрушает покой, требует новых действий, новых усилий. Если осень величественна своим увяданием, то весна нечто поверхностное, недолговечное. Мне неприятно, когда крохотный нежный росток превращается, буквально в одночасье, в огромный пыльный лопух…
Стас ласково улыбнулся и погладил девушку по голове.
– Ну тебя к лешему! Ненормальный ты всё-таки! – фыркнула Тася.
– Что ж, тогда поехали навстречу твоей весне…
…Ветер забирался под шлем и тихонько мурлыкал девушке радостные песенки. Её трясло от радостного возбуждения и последнего апрельского холодка.  Сбывалось всё, что было для неё счастьем. Сегодня они мчались на мотоцикле, завтра собирались в БДТ на «Пиквикский клуб», а в ближайшем будущем в Мариинский – на балет… Кроме того, не смотря на разницу в возрасте, воспитании и образовании, они нисколько не угнетали друг друга. У каждого была своя жизнь, и лишь необъяснимая потребность быть вместе заставляла этих молодых людей искать общества друг друга.
На одном из перекрёстков Стас засмеялся и крикнул через плечо:
– Посмотри, какое кривое солнце! Раньше я этого не замечал! Видать не к добру!
– Это шлем виноват, – поёжилась девушка, и тут же в ужасе прижалась к Стасу.
Буквально в полуметре от их «Чезета», чуть впереди, она увидела отцовский «жигулёнок», притормозивший на светофоре. Она с силой ударила парня кулаком в бок, и когда Станислав повернулся, жестом указала налево. Молодой человек кивнул и свернул вправо, к виадуку. Он всегда понимал всё с полуслова… Таисья расслабилась. Что бы было, если бы отец заметил её…
– Поедем по шоссе! – крикнул Стас, пытаясь перекричать шум ветра и лёгкий треск мотора. – Хочется скорости!
Они вырулили на трассу. Тася чувствовала, как комфортно сейчас её любимому. Он поднял забрало шлема и с наслаждением принимал в лицо свежий обжигающий кожу ветер. Изредка он поглядывал на девушку в боковое зеркало и ласково улыбался…
На встречной полосе, вдалеке, замаячила одинокая точка…
«Ещё один любитель весенних прогулок», – подумал Стас.
Юный паренёк на громоздком «Урале», без шлема и номерных знаков смотрелся жалко…
«Трудновато у тебя, бедняга, с мозгами», – так же машинально отметил молодой человек, и внезапно ощутил привкус опасности.
Метнул взгляд в сторону, и отметил, что с боковой дороги, от промзоны, медленно выруливал на шоссе гружёный «Камаз» с прицепом. Тяжёлая машина неуклюже выползала левым колесом на встречную полосу. Для мотоцикла, в общем-то, оставалось достаточно места, чтобы обойти его по обочине, и для опытного мотоциклиста опасность была нулевой. Но пацану на «Урале» дорога была перекрыта… Паренёк вильнул на встречную, и, резко тормознув, пошёл боком ребятам в лоб – но удержать тяжёлую машину ему было не под силу…. «Камаз» заскрежетал тормозами, и нагруженный пустыми ящиками прицеп начал заваливаться набок. Времени на раздумья не было, и Стас, уходя от двойного удара, нырнул в глубокий кювет. Падая, он успел спихнуть Тасю в липкую жижу канавы и с чудовищным треском скрылся в кустах.
Тася шлёпнулась лицом во что-то склизкое, и её протащило по талому снегу обочины. Вечностью показался девушке этот путь. Превозмогая боль в плече, она вскочила на ноги и тут же провалилась по щиколотку. Испуганно огляделась. На дороге истошно кричал пацан, заваленный деревянными ящиками. Возле него суетился водитель. Господи, как он орал! Тоненько, безумно… Казалось, что вот-вот от этих чудовищных децибелов лопнут барабанные перепонки…
– Стас! Стас! – как безумная стала звать она, охваченная липким безудержным страхом. – Ты живой!?
– Всё в относительном порядке, – раздался спокойный знакомый голос. – Но тачку мы угробили с первого раза. Где эти козлы? Я их грохну сейчас!
Он выбрался из зарослей и крепко обнял девушку. Снял крагу и нежно провёл дрожащими пальцами по ободранной её щеке.
– Больно? Дважды я уже подверг тебя смертельной опасности. Прости, родная. Не посажу я тебя больше на мотоцикл…
– Ты же сказал, что солнце кривое, – сквозь слёзы прошептала Таисья.
– Вот именно. Дополнение к нашему сегодняшнему разговору. Ладно. Пойду, погляжу, что с сопляком этим...
– И я с тобой…
– Не стоит. Поверь моему опыту, там зрелище не из приятных.
Прихрамывая и держась за правый бок, Стас направился к месту аварии.
– Живы? А? Живы! А этот, похоже, отходит, – нервно затягиваясь папиросой и дрожа всем телом, забормотал водила.
– Ты что, в первый раз за рулём, урод?! – не смог сдержаться Станислав, с гневом глядя на мужика и наклоняясь над мальчишкой.
Потрогал пульс на шее, приподнял веки и покачал головой, обтирая с пальцев чужую кровь об его штормовку. Мальчик уже не кричал… Он лишь мелко дрожал всем телом в последнем своём беспамятстве…
– Дело плохо. И как назло никого на дороге. У него открытая черепно-мозговая… Мозги наружу.. . Каску надо носить, пижон дешёвый.
Рядом остановился «Запорожец»… Но тут же развернулся и помчался обратно в город. Через десять минут «Скорая» увозила горе-рокера, в одночасье ставшего получеловеком под бешеный вой сирены.
– Права есть? – сурово произнёс гаишник, глядя исподлобья на участников ДТП.
Стас неуклюже полез во внутренний карман кожанки и вдруг застонал. Нестерпимо болели ребра.
– Где мотоцикл? – гоношился милиционер.
– В кустах валяется…
– Как вы мне надоели – рокеры-шмокеры чёртовы! Из-за вас сплошная нервотрёпка! Ездить не умеете, себя гробите, других калечите…
Водитель «Камаза» оторвался от созерцания разваленной своей машины и нехотя подошёл к машине ГАИ.
– Вообще-то это я виноват. Не дёргайте парня. Я выехал на встречную…
– Вижу, вижу, с вами мы разберёмся позже. А сейчас помогите мотоцикл вытащить.
Втроём они выволокли помятый «Чезет» на дорогу. Стас присел возле «тачки» и присвистнул:
– Бензобак продрал, стёкла всмятку, руль… Но могло быть и хуже, дружок…
Он ласково похлопал надёжного друга по сидению.
– Ничего, вылечим.
– Ты, парень, тронулся? – удивился капитан. – Может «Скорую»?
– Лучше уж мы чиниться поедем…
– Своим ходом дотащитесь?
– Попробуем…
С трудом ребята дотолкали мотоцикл до гаража, благо было недалеко. Запах бензина долго ещё преследовал Тасю, а содранная щека, как ей казалось, навсегда превратила её в квазимодо.
Но, как приятно было ощущать нежные пальцы Стаса, обрабатывающие перекисью её лицо… Его губы, которые виновато целовали ссадины на ладонях… Ради этого стоило упасть и покалечиться. Ведь обычно он был так сдержан…
– Принцесса, я как всегда виноват… Я же предупреждал тебя, что со мной спокойная смерть тебе не грозит, – горько усмехнулся молодой человек, и в словах этих Таисья почувствовала столько затаённой боли и тревоги…

Станислав показался своему спортивному врачу и, к несказанной своей радости, узнал, что получил небольшую трещину правого ребра и сильный ушиб грудины, что давало ему полное право сесть на длительный больничный, а, соответственно, и на скамейку запасных. Врач команды искренне удивился, когда заметил неподдельную радость, мелькнувшую в глазах мастера спорта при слове «запас»… Приговор, столь страшный для любого спортсмена…
– Да, Тихонов… Вот из всех странных людей, которых немало повидал я на своём веку, ты, Тихонов, вот, самый странный… Неужели ты не понимаешь, что ещё пара таких левых «непроизводственных» травм, дисквалификаций и прогулов – и на твоей карьере можно будет ставить жирный крест?
– Дядя Лёша, – парень смешно сморщил нос. – А может, ну её к чёрту эту карьеру, а? Я ведь только жить сейчас начал…
– Угу… На пенсию переходишь… Печкин… Я вот давеча внучке читал, так, знаешь, как хохотала… Оооо! Ты даже не представляешь, пять лет девке, а уже понимает, что такую чушь даже в книжке писать смешно… Знаем мы о твоей жизни… Любовь-морковь… А о будущем подумать?
– Ну, да… На склоне молодых лет тренером пойду в детско-юношескую школу – чем не завидное будущее?.. Дядя Лёша, мне двадцать один год, я ещё могу себе три карьеры построить, причём на любом поприще…
– Я, вот, Ивану-то скажу…
– Ну, это-то вы завсегда, – беззлобно засмеялся Стас – Пока, отлежусь, как оправлюсь – появлюсь…
…Свобода!!! Возможно, до самого лета!

Вот, интересно, что это? Беспечность, разгвоздяйство или всё-таки разумный выбор между главным и второстепенным? Очень часто мы подменяем понятия, то выдавая желаемое за действительное, то ненужное за важное… И вообще, можно ли с уверенностью утверждать, что каждое дело нужно доводить до конца? Или осознав бесперспективность начатого, вовремя отскочить, заменить бесполезное на полезное? И не является ли этот осознанный выбор тем самым концом, но концом логическим, выраженным многообещающим «троеточием», а не твердолобой «точкой», которая в случае осознания бессмысленности завершённого может превратиться в ржавый гвоздь, забитый в крышку гроба вашей не реализовавшейся души…

…В Большом театре смотрели «Пиквикский клуб». Станислав считал, что каждый уважающий себя человек должен, по возможности, следить за культурной жизнью города. Не зависимо от пристрастий. И Таисья беспрекословно с ним согласилась.
…На «Лебедином озере» Тася, правда, слегка вздремнула, утомлённая мельканием белых пачек, но всё-таки была счастлива своей принадлежностью к высокому искусству.
– Сударыня? Вы, никак, спите? Я ведь могу и подтолкнуть вас со стула. Вот будет грохот…
– Зачем?
– Мне не очень приятно смотреть на то, как моя спутница относится к прекрасному.
Говорил он серьёзным, даже строгим голосом, но в глазах мелькали искорки смеха. Девушке стало стыдно. Окончание спектакля она смотрела с лихорадочным воодушевлением, но скорее деланным, чем искренним…
В метро Стас доверительно взял Тасину руку в свою.
– Знаешь ли, хочу признаться тебе в страшном грехе…
Тася заинтересованно посмотрела на него. Девушку всегда завораживали такие неожиданные его заявления.
– Я ведь и сам не очень люблю всю эту помпезность больших театров. Мне милее такая структура массового искусства, как театр-студия. Была когда-нибудь?
– Конечно, нет. Если  и в известных-то театрах я бывала крайне редко, то где уж мне… Самое смешное, что мои родители в молодости не вылезали из филармонии и лит-тусовок, они даже почти присутствовали на суде над Иосифом Бродским, скандируя на улице: «Свободу великому поэту!» Но со мной возиться им почему-то некогда…
– А вот мне это нравиться. Я просто счастлив, если твои глазёнки загораются восторгом. Только пойми, меня тоже никто не тянул и не заставлял. Я дошёл до всего сам…. Пусть кому-то покажутся амбициозными и кичливыми эти мои высказывания. Пусть кто-то даже решит, что это всего лишь попытка быть выше нуля, но я считаю правильными свой образ жизни и мышления. Мне нравится получать удовольствия, несущие под собой хоть какое-то духовное  начало. Мало что ли дерьма, вокруг которого мы крутимся в повседневной жизни? Как бы сказал какой-нибудь умный человек? «Прозябание в рутине – удел нищих, и, прежде всего, нищих духом», – Стас отвернулся и тихонько засмеялся собственной заумности.
Молодого человека и самого подчас раздражал тот покровительственный тон, которым он то и дело разговаривал с Таисьей. Ему постоянно казалось, что он занудствует, но он ведь не лукавил, он действительно считал именно так, и очень хотел донести это до юной девушки, словно бы готовил в её лице достойную себе партию…
– А может всё-таки нищих кошельком?
– Я уже знаком с твоим тонким умением подгадить в самый подходящий момент, – беззлобно, но расстроено вздохнул Стас. – Так вот, что я тебе скажу: тощий кошелёк у ленивого и глупого, тощий кошелёк у труса и неудачника, не способного разумно рисковать. Ты, что же думаешь, если бы у меня отобрали карты, я не нашёл бы способа заработать? Чёрта-с два! Просто мне так проще. И если когда-нибудь придётся горбатить спину, чтобы прокормиться – буду, как миленький. Но не в дерьме и не за гроши… Я себя слишком уважаю…
Тася захлопнула рот. Она хотела что-то вставить, что-то возразить, но молодой человек выпалил всё одним махом, давая понять, что тема закрыта…

…Весна набирала силу, и Стас, наконец, починил мотоцикл. Правда, ему очень не хотелось снова ехать куда-нибудь с Тасей.
– Ты приносишь несчастья, – усмехнулся он, но тут же поправился. – Прости, сморозил бестактность. Но я очень нервничаю, когда ты рядом. И с чего бы это?
В глазах заплясали лукавые чёртики. Стас приподнял девушку над землёй и поцеловал долгим волнующим поцелуем. Нежно провёл по волосам:
– Ты совсем взрослая стала…
Он сглотнул, откашлялся и отошёл в сторону. Потом нервно присел перед мотоциклом.
– Сегодня поедем в Шувалово… Тебе должно понравиться.

Долго колесили по тихим улочкам курортной зоны. Наблюдали за купающимися в грязных Озерках. Коробило обоих…
– Станет потеплее, отвезу тебя на Кавголовское озеро, в «Город Солнца», как мы называем это место. Там наша бомонд-компания собирается. Накупаемся вдоволь… Заодно увидишь, что такое театр-студия «Гном».
– Что? Театр в поселковом клубе?
– Нет, язвочка. Просто актёры на отдыхе тоже иногда не могут без любимого занятия. Показывают для друзей элитные спектакли.
– Посмотрим, посмотрим, кого ты к элите причисляешь, – поджала губки девчонка, не желая легко сдаваться. – Мне…
– Покойников боишься? – вдруг прервал её парень.
– Вообще-то нет, – опешила Тася. – Когда-то в детстве, на даче, мы бегали на заброшенное кладбище за васильками. Было жутко, но безумно захватывающе…
– Здесь тоже есть кладбище…
Тася запрыгала на месте, и как малый ребёнок захлопала в ладоши.
– Поедем скорее! Обожаю пробираться между могилами и разглядывать надписи!
Молодые люди долго бродили по узким проходам между покосившимися оградами. Им интересно было обсуждать войну, катастрофы, внезапные смерти. Фантазировать, от чего могли умереть все эти люди… Под каждым крестом, под каждой плитой зарыта была загадка, множество ни с кем не схожих судеб…
Постепенно дошли до церкви, голубые купола которой были расцвечены уходящими солнечными бликами.
– Давай поставим свечку за упокой Белкиной души, – предложила Тася.
– Бог не принимает самоубийц, – задумчиво протянул Стас, и взгляд его стал стеклянным. – Боюсь кощунствовать в храме, но не люблю ни церквей, ни религию нашу христианскую. Ханжество, порождённое жестокостью. Мнимое милосердие, прикрывающее тиранию. Мне не нравится идея страдания во имя иллюзорного блаженства. А подставлять щёки и прочие части тела – это уже садомазохизм…
– Ты грешник, мой милый, – Таисья даже немного испугалась такой откровенной ереси.
– Войди в церковь и расслабься. Отдайся на волю своих ощущений. Потом продолжим. Я всегда стараюсь испытать здесь блаженство, но как-то не выходит…
Таисья невольно прислушалась к себе, пытаясь раствориться в золотом блеске икон и запахе ладана, и вдруг поняла: положенного и обещанного благоговения нет… Похоже, церковь не принимала их обоих… Растерянные и опустошённые вышли два грешника, и грехов-то особых не имеющие, на улицу. И побрели вниз по тропе, к тому месту, где к чугунной оградке был прикован их «сатанинский конь»…
– Мне так плохо, – всхлипнула Тася. – Бог меня не принимает… Это за мои грехи…
Стас тяжело вздохнул и безвольно опустил голову на руль… Взгляд его стал стеклянным и отчуждённым. Потом совершенно неожиданно, медленно и мрачно, словно языком его ворочал кто-то извне, он заговорил:
– И что же нам по этому поводу говорит метафизика? А она говорит, что начал метафизических два: сущее, то есть вышний Бог (в которого я не верю), и небытиё, которое есть недостаток бытийности, но при этом и необходимое условие для любого физического становления (которым  только и живу)… Следовательно, от наклонности к небытию рождаются зло и грех… А, грех, моя дорогая, таким образом, имеет не действующую причину, а причину недостаточную. А что мы понимаем под этим? Правильно, недостаток мощи, мудрости или воли… То есть, грех заключается в том, что тот, кто знает и может творить добро, должен иметь волю к нему…
Таисья опешила: она в буквальном смысле этого слова открыла рот и застыла в какой-то неестественной позе. До сегодняшнего момента само понятие «метафизика» было для неё неведомо…
– Что это такое?
– Это есть Бог… Вернее воля к добру есть Бог… И если Бог – это высшая Мощь, от которой исходит высшая Мудрость, которая точно также есть Бог, то Любовь, которая берёт от них своё начало, есть и Мощь и Мудрость…
– Сон-пронесон, потому что сон – сон…
– Таким образом, – не обращая внимания на Тасино ёрничанье, продолжал Станислав, –  все существа метафизически состоят из Мощи, Мудрости и Любви, то есть имеют бытиё и из немощи, неведения и ненависти, так как причастны небытию… Посредством первых стяжают заслуги, посредством последних грешат…
– И что ты этим хочешь сказать? В Бога, значит в «сущее» ты не веришь, церковь тебя отторгает, креститься ты не хочешь… Значит ты грешник! Но мощи, мудрости и воли в тебе хоть отбавляй… В чём прикол твоей метафизики?
– В том, что фигня всё это на постном масле!!! И религия и метафизика. Важно одно – Воля как движитель всего и вся. И Мощи, и Любви, и каждого нашего поступка, будь то грех или благость. Не о себе надо думать, а об окружающих побольше, о любимых своих, о страждущих… Вот тебе и весь Бог..,– рассмеялся молодой человек и повернул ключ зажигания…
Каждый человек решает для себя кем быть, с кем и каким… С Богом в привычной трактовке этого понятия или с проекцией Бога на собственное его олицетворение. Каждый имеет собственное видение греха, личное отношение к любви и воле… Главное, чтобы каждый поступок, каждое действо основывалось на Вере в Добро, на стремление понимать и принимать не только собственные ошибки, но и пороки и слабости окружающего мира…

               
                ГЛАВА 10: Город Солнца.

Вот и наступила, наконец, настоящая майская жара. Солнце нещадно палило, и всё живое тянулось к воде. Возле карьеров, собачьих прудов, возле Петропавловской крепости вповалку лежали голые тела. Людей не смущали ни грязь, ни инфекции, ни запреты санэпиднадзора. Пора было выполнить обещание, данное Тасе, – свозить её на Кавголовское озеро. К тому же приближался день рождения Марины-художницы, и Стас созвонился с друзьями.
– Ой! Приветик! – обрадовалась Маринка. – Конечно, справляю. Конечно, на даче. Стас, о чём ты шепчешь! Приваливайте все!
– А соседи будут? Я обещал показать Тасе, что такое молодёжный театр.
– А я позвоню… Гномы всегда рады покривляться, только им допинг нужен. Так что с тебя ящик водки. Это минимум.
– Ну, ты, мать, загнула. Где ж я столько достану в тяжёлое для страны время «сухого закона»? Да и не умрут маленькие человечки после долгого воздержания?
– Да, ты что! Их же семеро, нас человек десять… А стол я сделаю. Пикник на плавучем острове… На тебя одна надежда – у тебя же связи как-никак…
– Договорились. Попробую, только пусть Юрка заберёт заранее…
– Ага. Ты своего пианиста тоже тащи. Я на него запала. А Енота Ольга пригласила…
Девушка немного помолчала, потом снова затараторила, только  виновато:
– Ты прости, я тебе не звонила, это всё из-за Таси. Не хочет Ольга девочку твою признавать. А раз уж ты сам напросился, тогда другое дело… Значит, никто в обиде не останется. Лично я очень хочу тебя видеть…
Стас повесил трубку и громко засмеялся. Да. Маринка – это чудо. Перетараторит, наверное, любого. И как всегда с размахом.
Подарок у него был заготовлен заранее: большой набор масляных красок в ящичке через плечо. Только этого было мало. Марина любила экстравагантные сюрпризы.
Молодой человек долго думал, как бы извратиться, и, наконец, хлопнув себя по лбу, полез на антресоли. Там оставалось огромное количество старинного бабушкиного хлама. Он не без труда стащил вниз тяжёлый кованый сундук.
«Если когда-нибудь штанга покажется слишком лёгкой, я стану качаться этим дворянским саквояжем, – усмехнулся он и открыл крышку. – Ей богу, зря старушка так яро отрицала свою принадлежность к гнилому дворянству».
От воспоминаний Стас развеселился: после революции его бабушка, а вернее, молодая выпускница Смольного института, безумно влюбилась в большевистского дипкурьера, сына мелкого сибирского заводчика и цыганки, отдавшего всего себя строительству светлого будущего, а посему вынуждена была скрывать свои родовые корни. Но о них свидетельствовали и старинные пожелтевшие фотографии, и монограмма на семейном альбоме…
Больше часа внук ковырялся в старине. Совесть не позволяла ему избавиться от родового хлама, и сейчас он бережно сложил всё обратно в сундук. В дальнем углу антресолей отыскал плоскую картонную коробку гигантских размеров, обитую синим бархатом. Открыл и с облегчением вздохнул. Такого подарка Маринка никогда не получала и не получит… В этом Станислав был уверен на все сто. На дне коробки, завёрнутая в пожелтевшую марлю, красовалась кружевная шляпка с гигантскими полями. Чёрное крахмальное кружево ничуть не испортилось временем. С ума можно сойти! Ровесница века! Стас долго заворожено глядел на это чудо и всё больше понимал, что кроме Маринки никто её уже никогда не оденет. Он быстро позвонил художнице.
– Маришка, это опять я. Сделай одолжение, возьми с собой своё чёрное платье…
– Зачем? Жарко же!
– Сюрприз.
– Ну, если обманешь – держись! Юркина машина итак разваливается от скарба. Как в том детском стишке про горе рыбака…
– Ладно, не угрожай, до встречи.

На следующий день Станислав передал подруге тоненькую книжицу в обтрёпанной обложке. Лицо его в этот момент выражало какую-то странную торжественность.
– Что это? – нахмурилась девушка, привыкшая к его подвохам.
– Ты должна прочитать эту маленькую вещицу к выходным, то есть прежде, чем мы отправимся в довольно интересное путешествие в Город Солнца…
– Кампанелла. «Город Солнца», – вслух прочитала Таисья и с сомнением посмотрела на Стаса. – Что такое «город солнца»? И как это мы туда попадём?
– Помнишь, я упоминал о нём тогда, на кладбище?  Есть в мире местечко, где я бываю счастлив и свободен, – с блуждающей улыбкой проговорил молодой человек. – Там мне не надо притворяться, скрывать свои чувства, пороки, доказывать кому-то, что я лучше, чем есть на самом деле. Там мои друзья, которые принимают меня любым… «Город Солнца» – это утопия. Это иллюзия счастья, в которой каждый из нас так нуждается… Поэтому ты должна прочитать эту книгу, чтобы хотя бы иметь смутное представление о том, во что мы там играем…
– А я думала, что ты играешь только в карты и гандбол, что ты воспитан капиталистами и рационалистами, а на самом деле ты мучительно мечтаешь о социализме…
Парень сцапал девчонку в охапку и закружил, закружил, закружил…
– Какая же ты у меня едкая, просто клюква какая-то!

…Тася довольно долго обхаживала мать, чтобы та разрешила поехать с ночёвкой к «подруге на дачу», а меж тем штудировала итальянского социалиста-утописта, чтобы не ударить в грязь лицом перед друзьями Стаса, столь непохожими на всех её знакомых.  Накануне отъезда, когда положение стало уже критическим, и Таисья готова была разрыдаться на плече у любимого, отказываясь от столь заманчивой поездки, она всё-таки добилась своего. Планомерный дочкин вой по поводу ущемления её самостоятельности, очевидно, надоел родителям, а усталость и личные проблемы пересилили необходимость что-либо выяснять, и мать махнула рукой на внезапную прихоть дочери.
По такому случаю Енот выкатил из отцовского гаража свой потрёпанный «Восход», на котором не ездил, наверное, со школьной скамьи.
– Ей богу, Стас, я упаду! Ты только не гони. А ещё Андрюха сзади будет на мозги давить. Да гитара ещё…
– Я гнать не буду, Димочка. У меня ценный груз.
– Это Таська-то? Да, ты её уже по всем канавам извалял.
– Ну, Таська, конечно, ценность, но то, другое, ценно вдвойне, – засмеялся Стас и лукаво посмотрел на Тасю, ожидая реакции.
И она, как всегда, «купилась»:
– Разве для тебя есть что-то более ценное, чем моё бренное тело? Я теперь понимаю, почему ты хочешь меня угробить на своей чёртовой «тачке». Оля для него ценность, не иначе, –  в голосе читалась обида.
– Моя Принцесса! – Стас  встал перед ней на одно колено и подал на вытянутых руках бархатную коробку. – Только тебе могу я доверить эту священную ношу. Довезёшь до места, зацелую…
– Давно пора, – пробурчал Андрей.
– Какая огромная! – глаза у девушки округлились от любопытства.– А что там?
– Это сюрприз для именинницы. Впрочем, если я не ошибаюсь, сюрпризы будут ждать каждого. Вперёд!
…Когда ребята приехали, всё было уже готово к празднику. Огромный жбан шашлыка мариновался на солнышке. Миски с салатом, бутерброды на самодельных картонных тарелочках, ящики с выпивкой. Все эти яства были аккуратно расставлены на длинном щите, напоминающем носилки.
– Наконец-то притарахтели братья-бездельники! – весело крикнула Маринка, выбегая навстречу. – Поздравляйте же меня скорее! И поплыли!
– Куда поплыли-то? – буркнул Андрей, ему явно не терпелось выпить.
Тася с любопытством осматривала дачу на холме. Сильно сказано – дача. Квадратный сарай со щелями в стенах, обнесённый двумя рядами деревянных заборов. Один определённо предназначался под снос, но разноцветная граффити, вдоль и поперёк украшающая гнилые доски, видимо останавливала хозяев от этого шага. Стены сарая, каждое дерево на участке – всё было также расписано разноцветными картинками. Таисья вспомнила, что солярии, жители Города Солнца, вели на городских стенах летопись времён и наук, писали некую энциклопедию жизни города, заменяющую им библиотечные полки. Девушка присмотрелась получше, и бессмысленные на первый взгляд каракули стали приобретать какой-то смысл. Неожиданно она наткнулась на карикатуру, которая смутно напомнила ей… Тася расхохоталась:
– Стас! Наконец-то я увидела тебя во всей красе! Здесь ты ещё симпатичнее, чем в жизни…
– Здесь есть все, кто становится жителем «Города». И если повезёт, ты тоже будешь удостоена этой чести, – засмеялся молодой человек.
Тася поморщилась, но продолжила изучение «наскальной живописи». Вот Димка! Даже Андрюха, хотя он ни разу не был здесь… Она невольно посмотрела на мило воркующих Андрея и Марину и снова хмыкнула. Всё понятно… Далее шло описание подвигов всех обитателей этого странного места, из которого о каждом можно было узнать очень многое…
Потом, сгорая от любопытства, девушка вошла в сарай и тут же споткнулась о железную кровать.
«Такое огромное количество койкомест можно встретить только в пионерском лагере. Или в казарме…», – подумала Тася.
 В этот момент в комнату влетела Марина и бросилась надевать чёрное длинное платье, о котором просил её Стас. Но она успела поймать удивлённый взгляд Таисьи.
– Извини, чем богаты… Зато своё собственное. А коек много, потому что брат со своими приятелями-спортсменами здесь частенько кайфуют. Да ты расслабься. Будет весело. Только на Ольгу не реагируй. Она ревнует, так уж случилось, что вы соперницы. Она красавица, а Стас любит тебя, – тараторила художница. – Вот только гномы подвалят…
– А гномы это кто?
– Актёры. Стас ведь обещал тебе представление. Но это позже, ладно? Сегодня я королева! Сегодня всё по-моему будет!!!
Тася засмеялась. Уж больно забавной была эта девушка. Они вышли во двор… Все в шортах и купальниках, а Маринка в закрытом длинном платье…
– Ты что, рехнулась? – удивилась Ольга. – Так и поплывёшь?
– Стас! Ну, где твой сюрприз? Я таю!
Молодой человек в этот момент стягивал футболку.
– Да подожди ты. Дай нарядиться.
Он достал из кармана джинсов бабочку на резинке, нацепил на голую шею, чем вызвал дружный хохот дюжины зубоскалов, потом галантно подошёл к имениннице со своей коробкой в руках.
– Тася, ну же! Твой выход!
Девушка подошла и вручила Марине краски.
– Краски! Моя мечта…
Художница присела прямо на траву и стала перебирать тюбики, счастливо причитая.
– Мари, да оставь ты это. Главное впереди.
Марина поднялась, и Стас, поклонившись, вручил ей ещё одну коробку.
То, что случилось дальше, было трудно передать. Увидев старинную шляпку ручной работы, девушка завизжала от удовольствия так, что залаяла соседская собака.
– Какая прелесть! Вот это феня! Стас – ты чудо!
 Она бросилась парню на шею и буквально зацеловала до полусмерти. Ребята ахнули. Марина была великолепна в этом наряде. Это был её стиль. Широченные поля шляпы эффектно оттеняли бледность худого аристократического лица…
Пока все рассматривали подарок, Тася с интересом отметила, как мало она всё же знала о Стасе. Здесь его любили искренне, и никто не видел в нём потенциальной угрозы. А он, оказывается, умел дурачиться как мальчишка. И расслабиться он мог, видимо, только с этими весёлыми и духовно одарёнными ребятами. Ей даже стало немного обидно, что с ней, со своей девушкой, Стас был более замкнут и серьёзен. Скорее всего, именно здесь он был самим собой, а не с ней… Получается, что её он держал на расстоянии, значит не доверял…
Вон, как весело болтают они с Ольгой и Юркой. А она стоит здесь одна… Чужая всем… Захотелось плакать…
– Вдруг раздался сильный гром! Это Иванов с ведром! – крикнула вдруг Жанна.
Во двор с грохотом и треском ввалилась пёстрая компания из семи человек: трёх женщин и четырех мужчин неопределённого возраста. Впереди шёл высоченный мужик в дурацком колпаке и огромной всклокоченной бородой. Он и впрямь был похож на гнома. Он шёл и играл на кларнете.
– Валерий Иванов и его гномы в полном нашем распоряжении, – прокартавил Аркадий и принялся деловито пожимать руки вновь прибывшим.
Иванов картинно пал на колени и, сложив перед собой ладони, обратился к Аркадию со странной речью:
– О, Великий Метафизик, о правитель нашего прекрасного города, мы, твои смиренные братья и сёстры, счастливы приветствовать тебя…
– Аркадий – наш Верховный Правитель, – тихо шепнул Стас Таисье на ухо, неслышно подойдя сзади. – Ты ведь прочитала книгу?
– Да. Но тогда ещё должны быть Мощь, Мудрость и Любовь…
– Мудрость радеет за свободные искусства, ремёсла и науки…
– И у неё много подчинённых должностных лиц, равных числу наук… Кто это?
– Ольга.
– О, да… Но разве не Любовь её стихия?
– Не смеши меня, ради бога, Ольга и любовь – понятия плохо совместимые…
– Тогда почему?
– Не время об этом… Догадайся лучше, какие науки и искусства представляют здесь присутствующие?
– Живопись – Марина, Театр – этот большой человек – Валерий Иванов, Поэзию – Жанна…
– А ещё Валера – Сила…
 – Неужели? – делано удивилась девушка. – Точно, он больше всех подходит на эту роль…
Обиженная девчонка явно хотела задеть Стаса побольнее, но он и не думал поддаваться на провокацию.
– Если не возражаешь, я продолжу: Ритор и Грамматик у нас Юрка. Енот – Моралист. Вон тот женоподобный юноша, Женя-гном – Юрист.  Юля, дачная соседка – Медик. Катя-гном – Степенность… Маша – спокойствие. Ольга ведёт даже положенную книгу под названием «Мудрость», которую мы читаем согласно обряду пифагорейцев…
– Ну, прямо, как настоящие Солярии, – попыталась съязвить Тася, испытывая острую зависть к тем, кто был гораздо умнее и образованнее её.
– Любовь у нас Жанна. Так получилась, что она совмещает в себе две ипостаси… Вот уж кто по праву знает об стихии Любви всё, – прищурился Стас. – Она не пропустила ни одного мужика, попавшего в поле её зрения…
– Позволь. Но ведь в функцию Любви входит наблюдение за деторождением, за получением наилучшего потомства путём скрещивания наиболее подходящих пар, а вовсе не блуд…
– Мы люди современные и грешные, поэтому лишь половые связи определяют функцию нашей жрицы, – ещё усмехнулся Тихонов и отошёл, направляясь навстречу высокому парню в бейсболке.
Тася брезгливо фыркнула.
Неожиданно что-то мягкое защекотало её плечо. Девушка резко обернулась и лицом к лицу столкнулась с Ольгой.
– Кстати, по закону Любви в нашем Городе Солнца каждый должен переспать со всеми, чтобы выбрать себе самого подходящего партнёра, – зло прошептала она на ухо Таисье, нагло дотрагиваясь до её кожи длинным павлиньим пером. – И все пары здесь уже давно определены. Ты лишняя на этом празднике жизни. Только Женечка-гном пользуется эксклюзивным правом любить и не экспериментировать. Но с тобой он вряд ли захочет…
– Да, я люблю Олежку, а больше геев здесь нет, – неестественным для мужика голосом проговорил актёр.
Таисья испуганно обернулась, отыскивая глазами Стаса.
– У нас всё общее, – продолжала Оля, язвительно ухмыляясь, – и знания, и почести, и наслаждения. Это достояние всех. Никто не имеет права ничего себе присваивать…
– Знаем, читали…
– Читать мало, надо принимать…Всё, что надо, мы получаем от общины, точно также, как у Кампанеллы. Называем друг друга братьями и сёстрами и готовы прийти на помощь в любую минуту. Но ты не имеешь к этому никакого отношения. Ты чужачка, и никогда не сможешь стать своей, если только…
– Если только не откажешься от Мощи, – встряла в разговор Жанна. – Для каждой из нас он был как сказочный принц, но пару с ним создала именно Оля. Это объективно.
– Значит Стас – Мощь? Как это похоже на него, – зло пробурчала Тася и пошла прочь, невольно вспоминая их метафизическую беседу на кладбище….
К этому времени на поляне перед сараем начался настоящий кураж. Фонтаны шампанского, новогодние хлопушки. Искрящиеся бенгальские огни образовали над Мариной огромный горящий купол. Гремел барабан, и кастрюли вторили ему…
Тасе казалось, что Станислав просто забыл о ней. Вот уже около получаса она испуганно избегала встреч с Ольгой и Жанной, с надеждой ждала Марину, как некое позитивное начало, но той явно было не до неё. Словом, чувствовала она себя не в своей тарелке, а молодой человек больше ни разу к ней так не подошёл…
Между тем, это было не так… Стас искоса наблюдал за девушкой и был расстроен и недоволен. Он специально давал ей возможность самой освоиться среди его друзей. Но Тася, похоже, к этому не стремилась. Держалась в стороне, готовая разрыдаться, и явно была не рада этой поездке, припоминая всё самое скверное из первого их знакомства. К сожалению, его маленькая подруга сегодня никого не интересовала. А сама по себе она ещё не умела быть интересной…
«Комплекс ходячий. Ну, что мне с ней делать», – с досадой думал он.
Стас направился к Тасе, но «гном» Валера опередил его.
– А это что за юная мадемуазель жмётся здесь в сторонке?! – загремел он своим раскатистым басом, подходя к Таисье и протягивая руку. – Валера. Пойдём, сестрёнка, к народу, и я покажу тебе как нужно радоваться.
Он схватил Тасину руку в свою огромную лапищу и потащил за собой.
– Кто забыл  это Чудо в кустах?! Кому башку свернуть?!
– Это чудо из гарема Стаса, – не удержалась Ольга, передёрнув плечами, и Стасу захотелось её удушить.
Он погрозил Оле кулаком и неожиданно подхватил Тасю на руки.
– Это всё грязная клевета! Гарем свой я давно распустил. И всё ради вот этого человечка, которого вы, напыщенные индюки, так упорно игнорируете. Не только, как нового члена общества «социал-утопистов», но и вообще… Хотя она, кажется, однажды уже доказала, что достойна быть в наших рядах, независимо от меня.
– Ничего подобного! – весело закричал Аркадий. – Я, как его Верховный Правитель, официально принимаю в наши ряды нового товарища!
Тася прижалась к Стасу и затравленно посмотрела на смешного еврейского юношу с искренней благодарностью. Но пропасть в душе никак не сокращалась.
 Посмотрев на неё, Валера снова загрохотал на всю округу:
– Ну, уж нет! Ты парень определённо потерял на сегодняшний день свою спутницу. Что упало, то пропало. Она будет моей Белоснежкой.
И он буквально силой вырвал девушку у Стаса из рук, и, не опуская на землю, посадил себе на плечи.
– Надеюсь, ты не против, Белоснежка? А он пусть бродит по Городу Солнца вон с той спесивой ведьмой, которая смотрит на него с таким вожделением, – он показал пальцем на Ольгу. – Не комплексуй, делай что хочешь, только тогда ты станешь настоящей «горожанкой»!!!
Он понизил голос и тихо добавил:
– А эти великолепные стервы примут тебя за свою.
Валера с неодобрением глянул на Ольгу, огладил бороду и перевёл взгляд на Стаса. Тот был немного растерян. Молодой человек смотрел на ухмыляющуюся Тасю, даже не пытающуюся вырваться из огромных лапищ Гнома, глазами полными удивления. Не найдя в ней сочувствия, он развёл руками.
– Неси, неси, борода. В конце пути я скажу тебе спасибо.
Он нагнулся и вытащил из кучи хлама полено.
– Это вызов! – засмеялась Жанна. – Требую хлеба и зрелищ! Пошли скорее!
Мужчины взяли на плечи носилки с едой, и шумная компания отправилась к озеру.
– Милости прошу на плавучий остров, – провозгласила хозяйка праздника.
Возле берега покачивался огромных размеров плот, покрытый дёрном.
– Но, мы все не поместимся!
– Тогда тот, кому мало места, пусть сидит на берегу.
Так с шутками-прибаутками развели в огромном мангале костёр, разложили снедь, загрузились на плавучую конструкцию и отчалили. Тащили остров две лодки, в которых разместились мужики – работники Города Солнца. Палили из ракетницы. Жгли бенгалы. Пели песни и пили. Когда все достаточно нагрузились шашлыками и вином, сошли на берег.
Гном неотвязно следовал за Таисьей. И её это радовало и забавляло. Мужику лет сорок, а он оказывает внимание такой малявке. После выпитого вина, при надёжной поддержке в лице Валеры, девушке стало весело и комфортно. Кроме того, очень остро захотелось насолить Стасу…
…Действительно, такого восхитительного праздника в её жизни ещё не было! Очень хотелось влиться в эту дружную тусовку, где любой человек по отдельности и все вместе взятые, представляли собой гармоничное слияние неуёмной энергии с жаждой жизни. Каждый был личностью со своим собственным мировоззрением, каждый мог продемонстрировать что-то ценное и уникальное.
Всё свободное время в Городе Солнца отводилось занятиям науками, художествами, дебатам, спортивным соревнованиям, борьбе и плаванию. И ребята не отступали от своей игры не на йоту. После трапезы, по заведённому распорядку, отдались они своим стихиям…
Стихи. Философские споры на тему «социал-утопизма». Обсуждение живописи и научной фантастики. И всё ненавязчиво, спорко как-то. Тася слушала с открытым ртом, впитывала всё до последней капли и поражалась. Поражалась тому, как её внутренний мир несовершенен и беден. Но у неё было всё впереди. Главное не упустить время, не окунуться в серость… Это тебе не «БТ»…
Удивительно, как Стас может сочетать в себе обе эти ипостаси: потребность быть здесь и возможность опускаться туда…
– А теперь наша любимая бонусная игра «Инициатива», – громогласно провозгласил Метафизик. – Я начинаю.
– Что нужно делать? – Таисья испуганно взглянула на Валеру.
– Сейчас Аркаша задаст вопрос, а каждый из нас попытается найти вариант ответа. Пока мы будем думать, Аркадий запишет свой ответ на листке и отдаст потом «бонус», то есть, право следующим задать свой вопрос тому, чей ответ будет наиболее приближен к его собственному.
– Я боюсь. Я ничего не знаю.
– Постарайся. Никто пока не требует от тебя перлов.
Вопрос Аркадия был слишком заумен, что-то из области «атомарных взаимосвязей человеческой души», и Тася даже не смогла уловить смысла сказанного. Единственным человеком, кто сумел ответить на него более или менее вразумительно, оказалась Ольга. Она многозначительно посмотрела на Стаса и Тасю, и девушка поёжилась, почувствовав подвох. Вопрос Мудрости звучал неоднозначно, некорректно, и подобен был мозговой кости, брошенной своре собак … Но он явно не был случаен:
– Подумайте, братья мои, чем может отличаться менталитет человека из высшего общества, высшего по своим эстетическим взглядам, человека, обладающего непререкаемым интеллектом, выработанным нравственными и научными изысканиями, от менталитета «человека из народа», того, кого мы уничижительно именуем «быдлом»? От человека из низшего общества, чьи идеалы упираются в пустое прожигание жизни или в удовлетворение низменных инстинктов, выраженных в стремлении набить брюхо, не задумываясь о пище духовной?
– Потому что они ограниченные, не избранные, что ли, – хмыкнула Жанна. – От осины не родятся апельсины…
– Очень примитивно, Жанночка, – прервал её Юра. – Мы ведь едва знаем таких людей, не допускаем их до себя, не желаем копаться в их нутре, потому что они нам не интересны как класс. Посмотрите, даже любимый всеми Маришкин брат Вадик, променявший богемный ум на мускулы, всегда старается держаться от нас подальше, потому что понимает, что не тянет… Он даже сейчас не играет с нами… Тебе, Вадик, и тебе подобным, банально не интересно с нами, а нам с вами… Так зачем вообще заморачиваться этим, обсуждать и осуждать то, что просто ниже нашего понимания…
– Значит, я тоже ниже вашего понимания, – сердито буркнул Андрей, – потому что я и есть то самое «быдло», которое вы так старательно тут критикуете. И мне куда приятнее пообщаться с Вадиком «за жизнь», как говориться, чем играть в ваши дурацкие детские философские игры, основанные на апломбе и самомнении, но совершенно оторванные от реальной жизни. Их на хлеб не намажешь! Я хотел быть музыкантом, а пошёл в «Политех», чтобы зарабатывать на бутылку, которую мне никто не поднесёт... Быдло я вонючее, бейте теперь меня ногами…
– Я, в отличие от Андрюхи, даже не обижусь – крякнул презрительно Вадим. – Мне вообще глубоко плевать на все ваши эстетические заморочки. Глядя на твои чахлые мускулы, Юрик, мне хочется плакать и блевать, блевать и плакать… В человеке должна быть здоровая гармония и спокойствие, а вы все дёрганные психопаты…
Юрка, который просто не переносил этого Вадима,  сморщил нос:
– Что и требовалось доказать…
– Нет правильного ответа! – обрадовалась Ольга. – Значит следующий вопрос тоже мой! Вдогонку! В чём смысл жизни для меня и для Андрея? Есть ли разница?
– То есть разница между низшим им и высшим идеалом в твоём лице, дорогая? – тихо спросил Стас, глядя в упор на бывшую любовницу.
Глаза его были сощурены, а ноздри нервно раздувались. Таисья видела, что он злится:
 – Нет разницы. Смысл жизни каждого в стремлении быть счастливым. Только счастье это, как у Асадова, которого ты, Оля, считаешь примитивным поэтом, бывает разного роста, от кочки и до Казбека, в зависимости от человека…
– Кто же мешает быдлу этому, благодаря которому нацию нашу считают тупицами и пропойцами, прибавить себе пару граммов значимости? – пожала плечами Оля. – Лень ему шевелиться. А коль желания нет, пусть дохнет на кочке. Вдумайтесь в слова нашего глубокоуважаемого брата Андрея! На бутылку ему надо заработать! Не на книгу, не на музыку, якобы столь горячо любимую, а на бутылку! В этом-то и разница – в примитивизме, в отсутствие самоуважения у людей, не желающих работать над собой, над судьбой, не стремящихся делать себя лучше и умнее…
Таисья долго ерзала на бревне, боясь раскрыть рот, но тут не выдержала. Ей невероятно захотелось поддержать сотни добрых простых людей, в ком так легко было снискать тепло и поддержку, и уколоть этих циничных самовлюблённых «аристократов», как можно больнее:
– Я отвечу на оба вопроса сразу, если не возражает достопочтимая «Мудрость», – маленькая змейка, выпустившая, наконец, жало, сделала особый уничижительный акцент именно на этом последнем слове, давая понять, что объявив «Мудростью» столь злое существо, «горожане» совершили непоправимую ошибку.
Она демонстративно подошла к Андрюхе и взяла его за руку:
 –  Какая же разница между вами и нами? Она проста до слёз и вполне банальна. Происхождение каждого из нас зависит от судьбы. Мы не властны выбирать ни среду, в которой родились, ни родителей, которые нам достались, и которых приличный человек обязан любить такими, какие они есть (Тася вспомнила рассказ Стаса об отношениях Ольги с матерью, с которой она уже несколько месяцев не общалась). Вот он, Андрей, мечтал стать музыкантом, а его даже в школу музыкальную не отдали – некогда было. С чем живёт столь призираемое вами «быдло»? С одной главной мыслью: прокормиться и детей поставить на ноги. А вы? Вы, рождённые и выросшие в достатке, при именитых родителях, чем живёте вы!? Вам не приходилось копейки считать, думая о хлебе насущным! Вы корпели над самосовершенствованием, а вам подносили карбонатик на блюдечке с голубой каёмочкой добренькие нянюшки. Чем не благотворная почва для высокой мысли и философских изысканий? Один в дипкорпусе высокому полёту учился, стал философом и романтиком с большой дороги. Ты, Жанна, насколько я знаю, росла в среде академиков и стала состоявшейся поэтессой лишь в тот момент, когда папочка выпустил твой первый сборник – красота, знай да совершенствуйся. Ты Марина – самодостаточный художник, а папа ювелир подберёт к твоим картинам золотые рамки! Юра, сын именитого лингвиста, не отстанет от отца, а Аркаша…
– Просто сын еврейского народа, самого умного народа в мире! – попытался разрядить обстановку Метафизик.
– Сын еврейского народа на исторической родине создаст сверхсовременную ядерную бомбу или откроет новую звезду, которая возвестит о пришествии второго Миссии. А все вы, не знавшие ни нужды, ни страха перед будущим, продолжите путь в своём красочном, отстранённом от правды жизни большинства мире! И теперь уже ваши собственные заслуги будут помогать вам совершенствоваться и самоутверждаться за счёт других… Потом вы передадите свою уверенность в завтрашнем дне своим детям, до тех пор, пока в семье не родится «урод» – она демонстративно посмотрела на Стаса, который пошлёт вас подальше и не разрушит ваших честолюбивых надежд…
Девушка тяжело дышала. Она понимала, что откровенно грубит, не только мерзкой Ольге, но и всем, в большинстве своём приятным ей ребятам, действительно умным и талантливым, безотносительно от их родителей, но ничего поделать с собой не могла. Она несла свою злобу Ольге …
– Кстати, вы не можете не согласиться со мной, что многие «сынки» вашего круга, те, что не желают заморачиваться высокими материями, не только в спорт идут, как Вадик, а сами лезут «на дно», в «Систему» , садятся на иглу и дохнут, как мухи… Так как же быть с теми, кто с этого «дна» никогда не вылезал, родился на этом «дне» и не знает другой дороги? И если вы даже и не присудите мне ваш дурацкий «бонус», я не могу не задать вопроса: «Что же делать с ними? Нужно ли жалеть их, помогать им карабкаться, или же стоит перешагнуть через их горбатые спины и пожелать попутного ветра?»
Стас, довольно и удивлённо ухмыляясь, первым поднял над головой два пальца. Он открыто гордился своей ученицей. Вслед за ним последовали Марина, Андрей, Аркадий, Валера, Енот и Вадим. Вскоре все, кроме Ольги, Юры и Жанны, улыбаясь, переглядывались друг с другом. Большинство присудило этой маленькой смелой девочке её первый в жизни «бонус», подарили ей право на уже заданный ею вопрос, и теперь кто-то должен был на него ответить…
– Помогать и жалеть! – твёрдо произнёс Стас, и глаза его стали злыми и колючими.
Он ненадолго стал Мэном, вспомнил свою несчастную гвардию, вспомнил Монстра, Наркошку, бедную Белку, словом всех тех, на ком общество уже давно поставило крест, и которых так старательно пытались смешать с пустотой его дорогие друзья.
– Помогать и жалеть, – повторили Димка, Андрей и Тася, после чего на поляне воцарилось томительное молчание.
Благодаря стараниям Ольги весёлая игра превратилась в поле боя, и всем очень захотелось прекратить это действо, угрожающее окончательно нарушить обстановку праздника.
– Пора перейти к физической активности! – разрядил обстановку Женя. – Объявляю ежегодный заплыв, посвящённый дорогой нашей сестре Марише. Победитель получит право выбрать «приз» заплыва и уединиться с приглянувшейся ему женщиной на час-другой, обцелует всех без исключения выигравших болельщиц и, что самое главное, поимеет бутылку «Сабониса» в полное своё распоряжение…  Мужчины строятся на берегу, женщины делают ставки!
По правилам, в заплыве должны были участвовать все, даже те, кто не умел плавать. «Бедолаге» предоставлялось огромное надувное бревно, которое должно было везти несчастливца к поражению. На этот раз таким несчастливцем оказался Андрей. Он панически боялся воды и мог полноценно купаться только в Финском заливе.
– Я не поплыву! Я утону! – протестовал он, отбиваясь от ребят, которые со смехом волокли его к воде. – Вон Женька тоже не плывёт!
– Андрюшенька, свет мой ненаглядный, – игриво прожурчал Женя-гном, или Женя-гом, как шутливо называли его «горожане». – Да, разве же меня можно называть мужчиной? Это прямое оскорбление, и мой рыцарь, ты слышишь, Олег, вынужден будет поквитаться с тобой в рыцарском турнире. Ты не боишься, что трофеем в этой битве станет твой пролетарский зад?
– Ух, ты мой сладенький! – оскалился Гном Олежка, любимый Женечкин мужчина, и, растопырив руки, шутливо направился к Андрюхе – Как я порезвлюсь!
– Да, иди ты вон, гомик несчастный! – в притворной панике замахал руками Андрей. – Придурки великовозрастные! Молодец, Истерика, что поставила всех этих болванов на место. Приедем домой, я тебе цветы куплю…
Он бы сейчас с куда большим удовольствием закатился с сокурсниками в кабак и напился до зелёных чёртиков…
В это время Женя уже доставал из мешка свёрнутые в трубочки бумажки голосования:
– Внимание, братья и сёстры! Ставки таковы: один голос на Диму, на Вадима – один, на Гнома – три, ну и на нашу Мощь, естественно, четыре голоса. Даю старт!
Он с грохотом откупорил бутылку шампанского, и парни бросились в воду.
Все «горожанки», сходились во мнении, что основная борьба завяжется между Валерой и Стасом, и, пожалуй, только Вадим мог попытаться составить им временную конкуренцию…
Ребята долго плыли тесной кучкой, вероятно экономя силы на обратный путь. Таисья напряжённо вглядывалась вдаль, стараясь не терять Стаса из виду, и очень злилась, что плыл он в хвосте, слегка подталкивая надувное бревно, на котором в паническом ужасе безжизненно болтался Андрей. Наконец, когда на воде видны были лишь восемь маленьких точек, и одно бревно, а берег приблизился настолько, что скоро можно было поворачивать назад, пловцы пришли в оживление. Болельщицы увидели бриллиантовые бусины брызг, взметнувшихся над гладью озера, и четыре точки отделились от основной группы.
– Запахло жареным, – потёр руки Женя. – Интересненько, кто же четвёртый? Уж не мой ли любимый?
И он демонстративно повёл бедром в экстравагантных плавках. Гей давно уже не шокировал Таисью. Раньше она никогда не общалась с гомосексуалистами и даже испытывала к ним неприязнь, но теперь, пообщавшись с обоими парнями, девушка выяснила для себя, что это вполне нормальные ребята, только с куда более чувствительными и понимающими, чем обычные парни, душами….
Она отвлеклась… Когда девушка повернулась к воде, пловцы уже сделали поворот и быстро приближались к финишу.
– Гном первый, – услышала она за спиной хрипловатый голос и обернулась. – Если Валерка победит, все очень расстроятся…
Маша, жена Валеры, смачно затянулась «беломориной» и опустилась на песок рядом с ней. Тасе нравилась эта не очень молодая женщина в немыслимых застиранных шортах и линялом купальнике, особенно она осознала это, когда, спустившись с огромных Валеркиных плеч, вдруг поняла, кем приходится Гному эта Маша.
Таисья очень удивилась полному отсутствию ревности с её стороны…
– Он такой огромный, – только и смогла сказать Тася. – и очень добрый…
– Два метра пять сантиметров, – улыбнулась Маша и сразу стала симпатичной. – Он очень гордится, что перерос Петра Первого… Кстати, твой парень в отличной форме…
– Почему они не хотят, чтобы твой муж победил?
Маша загадочно улыбнулась:
– Даже не знаю… Хорошо ли… Ладно, скажу… Все хотят целоваться со Стасом… И ещё все хотят увидеть спектакль, который устроит мой благоверный, если проиграет…
Валера плыл на полтора корпуса впереди, и Тасю бесило, что Стас не делает ни малейшей попытки догнать эту глыбу, которая, громко выдыхая воздух, словно кит, вываливалась из воды и снова погружалась в неё, обдавая соперников фонтанами брызг. Третьим плыл Вадим, и видно было, что силы его на пределе. Димка отстал от первой тройки, но был далеко впереди остальных, которые уже не торопились и плыли спокойным брассом. Не считая надувного бревна, которое, казалось, и вовсе застыло где-то возле противоположного берега.
Среди болельщиц воцарилось уныние. И дело было не в том, что девушки так уж не любили Гнома или отдавали предпочтение именно Стасу. Просто они представляли себе, что же будет на пляже, когда, выжрав бутылку призового «Сабониса», Валерка полезет целоваться ко всем без разбора. Многие знали, и Таисья теперь тоже, что жёсткая, как щётка, бородища его оставляет на коже болезненные следы, а гигантские лапищи тискают так крепко, что трещат кости…

…Больное ребро мешало плыть, с каждым гребком он ощущал сильную боль, но сойти с дистанции не мог. Разочаровать девчонок – означало окончательно расстроить весь праздник, кроме того, он не особенно хотел, чтобы пьяный Валерка лапал его малышку, а того хуже выбрал её «призом»… Он понимал, что если немедленно не предпринять какой-нибудь хитрости, он – проиграл… И вот, когда до берега оставалось метров двадцать, Стас, собрав последние силы и злость, занырнул в глубину и скрылся из виду. Валера, перестав чувствовать за собой преследование, обернулся и невольно замешкался. Эта маленькая хитрость себя оправдала, потому что, когда Стас вынырнул, он был уже метра на полтора впереди Гнома. Он перешёл на баттерфляй, закрыв сопернику обзор стеной искрящейся воды. Валера взревел и рванул вперёд, но эти секунды растерянности уже стоили ему победы. Стас коснулся ногами дна, встал на руки, и, сделав сальто, выпрыгнул на берег. Он, тяжело дыша, рухнул на песок, под радостный визг девчат. Лицо его исказила гримаса боли, и он инстинктивно схватился за правый бок:
– Вот мудила грешный! Расшевелил болячку…
Разъярённый Гном скалой вырвался из воды.
– Жулик! Шулер проклятый! Ты лишил меня такого лакомого куска! Частный собственник! В Городе Солнца не должно быть частной собственности, особенно на  женщин… Ещё ни разу Белоснежка не доставалась гному! Я хотел порушить эту несправедливую тенденцию!!!
Шутил Валера или нет, Таисья так и не поняла, но то, что Мэн спас её от большой неприятности и разборок с Гномом, было очевидно. Тася поморщилась от мысли, что пришлось бы объяснять всем, что она девственница, что вовсе не идёт против законов Города, что просто… Но ответ Мэна был прост:
– Никогда наглому гному не видать принцессы-Белоснежки. И не вам, сударь, ревизировать братьев наших Гримм. Это привилегия принца, которую в наше тяжёлое время, к сожалению, приходится отстаивать потом и кровью. Ты лучше скажи, старик, как ты так хорошо сохранился в своей пещере? Дай бог каждому быть в такой форме на закате жизни!
– Вот я тебе сейчас покажу закат, паршивец! Небо в алмазах! Жопу в занозах ты увидишь!
Гигант схватил опешившего парня за пояс, хорошенько тряханул и без особого напряжения, словно хлам, швырнул на кучу хвороста, приготовленного кем-то для костра.
Стас тряхнул головой, определённо не понимая, что с ним произошло, и над пляжем повисло нехорошее молчание.
«Если Мэн выползет наружу, не доломав рёбер, неизвестно, чем кончится эта удивительная прогулка», – тревожно подумал Димка и подошёл к другу.
Но Стас уже легко вскочил на ноги, подошёл к ящику с выпивкой, достал бутылку водки и, поигрывая ею в ладони, направился к Валере.
– На, грозный человек, выпей с горя мою пайку. Раз уж нужно делиться, так лучше уж огненной водой… Не привык я своего отдавать, ты уж не серчай...
Сказал и протянул приятелю руку в знак примирения…
 
– А теперь, посмотрим, кто же сделал правильные ставки, – заорал Женька. – Так-так… Мисс Мудрость! Белоснежка! Мисс Любовь! И Катя-гном, то бишь мисс Степенность! Что ж, каждая из этих четырёх прекрасных дам ждёт от победителя награды и хочет подарить ему блаженство. Кого же выберет наш герой?!
Стас знал правила. Он беззастенчиво подошёл к актрисе, нежно, по-братски, обнял её и целомудренно коснулся её губ едва заметным поцелуем. Кате было сорок пять, и молодой человек уважал её безмерно за невыносимо трудную жизнь, которую ей довелось проживать.
 Жанна, прикрытая лишь полупрозрачным газовым платком, была куда более соблазнительна. Она кокетливо выгнула кошачью спину, от чего края платка распахнулись, и прижалась всем телом к парню. Тася чуть не задохнулась от возмущения и ревности. Вот сейчас он возбудится от её беззастенчивых прикосновений и опозорится при всём честном народе. Стас целовал Жанну в губы вполне эротично. Публика, особенно посторонние, которых хватало на пляже, начинали определённо заводиться, но парень вдруг повернулся к Тасе и засмеялся одними глазами, да так заразительно, что девушка прыснула со смеху. Поцелуй «развалился»...
Ольга, ох уж эта стерва Ольга, она намеренно распустила свои шикарные волосы, собранные до того в тугой пучок. Сейчас они струились чёрными змеями по плечам, рукам и бёдрам девушки, заставляя мужчин пялится на неё беззастенчиво.
Станислав неуверенно подошёл к ней, мучительно сознавая, что не так-то просто будет ему совладать с собой рядом с этой роскошной женщиной. Она всегда манила его и возбуждала, три года их отношений оставили в его душе, нет, скорее в его теле, неизгладимый отпечаток. Молодой человек приближался, а глаза молили о пощаде. Теперь он боялся смотреть на Тасю… Один неверный шаг, и хрупкие их отношения могут дать трещину. А это было для него куда важнее, нежели все мужские инстинкты вместе взятые.
– Олюшка, – тихо прошептал он, – разреши мне тебя не целовать. Я буду обязан тебе по гроб жизни…
Но ведьмочка стояла, не шелохнувшись. Потом неожиданно она обернулась к Аркадию и громко произнесла, опустившись на колени:
– О, Солнце, этот несчастный отвергает меня, нарушая святые законы соляриев! Вели свершиться правосудию, Повелитель!
– Да, будет так! – провозгласил Аркашка, понимая, что ссориться с Ольгой опасно для жизни. – Выполняй свой долг, брат!
– Что ж. Я готов.
Стас набрал побольше воздуху, взял лицо девушки в свои ладони и впился пересохшими губами в её приоткрытый рот. Поцелуй получился некрасивый, неловкий, словно он целовал фарфоровую куклу или манекен. Поцеловал и тут же отступил на шаг назад. Среди ребят послышались возгласы разочарования, а он уже бежал к своей Таське, шутливо расставив руки в стороны. Подхватил на руки и начал покрывать поцелуями её лицо. Нашёл губы и выплеснул всю накопившуюся в нём за этот трудный для мужчины день страсть. Раздались аплодисменты, а парень громогласно объявил собравшимся, заканчивая, наконец, этот фарс:
– Солярии, вот женщина, которую я выбрал в качестве «приза», с ней мы и уединимся, позволив честной компании веселиться и радоваться солнцу…
…Они остались одни у воды.

– О чём задумалась? – Стас незаметно обнял её за плечи. – Пошли купаться. Мы ведь за этим сюда приехали.
Девушка обернулась и скорчила гримасу:
– Вспомнил-таки о своей замарашке? Что, друзья уже наскучили?
– Точно так. Я дал тебе возможность побыть «не при мне». Улавливаешь мысль?
– Вполне. Только, если бы не Гном…
– Как бы там ни было, тебе это вполне удалось. Ты здорово отшила Ольгу. Я горжусь тобой… Ты понравилась взрослому дядьке – и я ревную тебя… Ты приняла наши дурацкие законы – и я благодарен тебе.
Стас нахмурился и опустил глаза, что было ему не свойственно:
– Спасибо, за понимание в ситуации с Ольгой… Я, правда, не хотел…
Тася сразу перестала дуться. Она с удовольствием окинула его взглядом. Молодой человек хорошо загорел, словно вернулся с курорта, и загар так шёл ему. Девушке не так часто приходилось видеть его раздетым так долго (обычно Стас старался не провоцировать её и себя, стараясь побыстрее одеться, если она заставала его за переодеванием). И сейчас, Таисья впервые ощутила какой-то взрослый, чисто женский порыв, моментально сокративший разрыв между вчерашней девочкой-школьницей и завтрашней созревшей женщиной, готовой любить мужчину отнюдь не платонической любовью…
– Когда ты успел так загореть? Неужели сегодня?
– В гараже, когда мотоцикл чинил, а сегодня закрепил… Больно солнышко сладкое… Оно меня любит. Во мне цыганская кровь, я не говорил?
– Любопытно. Так вот откуда в тебе вся эта жажда к картам и прочему мошенничеству…
– Именно. Значит, и осуждать меня нельзя, – улыбнулся Станислав. – Зов крови…
– Скажи только одну вещь. Что значит «всё общее»? У Кампанеллы понятно, а здесь…
– Солярии говорят, что собственность у нас возникает в силу того, что мы имеем своё отдельное жилище, собственных жён и детей. Отсюда себялюбие. Желание, чтобы мы или наши дети что-то приобрели, приводит к тому, что мы начинаем грабить государство… То, что мы делаем за пределами этого места никого не колышет, но здесь… Здесь всё общее… Барак, пища, одежда, мысли…
– И женщины?
Стас вздрогнул, и едва заметный румянец покрыл его щёки.
– С какой стати?
– У Кампанеллы говориться об общности жён. Там особи подбирались по наилучшим своим качествам, согласно законам философии. Кроме того, общность эта понималась в плане услужения, а не ****ства… А у вас, как я погляжу, не производители, а любовники банальные в чести…
– Ну, на минуту нельзя оставить! Ты уже выводы делаешь! – Стас явно не знал, что ей ответить, чтобы не расстроить окончательно. – Мы знаем друг друга много лет. С иными знакомы с раннего детства, так что лично для меня уже всё в прошлом. Помнишь у соляриев? Если кто-то влюблялся не в того, им разрешалось дарить цветы, писать стихи, разговаривать и веселиться вместе. Но опасная для здоровья связь не разрешалась. Так вот у нас с тобой та же ситуация… Ты слишком мала… Вадим, к примеру, влюблён в Ольгу, но он не интересен ей, ни как мужчина, ни как собеседник. Катя млеет от Олега, хотя он предпочитает мужчин… Юля хочет заполучить Вадика, который спит и видит своей боевой подругой Жанку, для которой он лишь прошедший эпизод… Такие союзы запретны. Виновные лишаются многого…
– Общей трапезы, женщины, возможности участвовать в интеллектуальных игрищах?
– Ты хорошо прочитала книгу.
– Очень хотелось соответствовать, – в глазах мелькнула злоба.
– Ай-яй-яй. Назови-ка мне главный порок, порицаемый соляриями?
– Гордость, кажется…
– Вот именно.
– Кстати, если меня примут в общину, какую же должность определят мне. Ты, понятно, человек, большой, аж сама Мощь, а я бездарная, чего достойна?
– Твою добродетель уже определили… Мы давно ждали кого-то, кто бы мог занять эту должность… Мисс Целомудрие!
– Увы, это не моя заслуга… А кто, например, Юрка?
– Юра – Любезность, Олежка – Усердие, Маришка – Весёлость, Вадим – Бодрость, Нина – Правдолюбие, Валера – Сила, Димка – Воздержанность, Женя – Правосудие, Машка – Спокойствие…
– А ты, значит Мощь?
– Я – Мощь, мне присуще Воля, Мужество и Щедрость…
– Не трудно догадаться…Было бы даже странно предположить что-нибудь другое… Так, может ты тогда ещё и Бог, если вспомнить твои метафизические изыски на кладбище?
– А разве, нет? Разве я для тебя не подобен Богу? – парень смешно заговорил грудным загадочным голосом.
– Больно много чести, сударь, – фыркнула Таисья.
– Таська, прекрати свирепствовать. Пошли, наконец, купаться!
Держась за руки, молодые люди вошли в воду.
– Бр! Как холодно! – взвизгнула Таисья.
– Поплыли до того берега! Согреешься!
Стас нырнул и поплыл кролем, не дожидаясь её ответа. Конечно, Тасе было за ним не угнаться, словно, и не было для него недавнего изнурительного заплыва и больного ребра, но она старалась изо всех сил. Когда ноги почувствовали песок, девушка в изнеможении рухнула у берега. Она тяжело дышала, и при каждом вздохе лёгкие волны омывали её хорошо оформившуюся грудь в довольно откровенном купальнике.
Стас опустился рядом на колени. Он беззастенчиво любовался девушкой. От воды купальник стал полупрозрачным, и его глаза блуждали по проступающим под тканью девичьим прелестям. Он подавил едва слышный стон, но Тася услышала его и открыла глаза.
– Ты меня загонял, – засмеялась она и тут же осеклась.
Девушку ошеломила близость полуобнажённого мужчины, так откровенно её рассматривающего. В лучах яркого солнца его пронзительно синие глаза словно перекатывали волны. Капельки воды поблёскивали на тёмных волосках на груди, а мокрая чёлка упала на лоб.
– Почему у тебя такие глаза, – смутилась Тася. – если ты цыган?
– Ну, допустим, цыганской крови во мне не больше, чем дворянской или купеческой…
Молодой человек протянул ей руки, помогая подняться, и по загорелым мускулам пробежала едва заметная дрожь.
«Господи! Пощади меня!» – в панике подумала Тася, потому что новое непонятное желание близости обдало её горячей волной.
Она хотела его, как женщина, но пока не могла уяснить этого своим полудетским сознанием.
…Вода на отмели была не по-майски тёплая, и они долго резвились вдали от всех. Стас кружил девушку по воде, подбрасывал в воздух, плескал в лицо искринками брызг. Он нырял на дно и незаметно подплывал под неё, щекоча волосами живот и грудь. Молодой человек, казалось, вёл себя естественно, но на самом деле изнемогал от желания. Однако это было волшебное ощущение. Никогда ни с одной женщиной не чувствовал он себя так глупо и, в тоже время, так прекрасно…
Женщины давались ему достаточно легко. Иной раз Станислав сам продлевал удовольствие от платонического общения, потому что быстро терял интерес к побеждённой женщине. Его цыганский темперамент требовал многих побед… Но тут… Эта девочка… Она была недоступна для него. Но, не потому что неподвластна. Наоборот, Тася была в полной его власти. Просто он так решил. Табу. Только с каждым разом воля таяла…
…Тася запнулась ногой о камень, вскрикнула и уцепилась за молодого человека. Она прижалась слишком сильно и в тот же момент ощутила животом всю его мужскую силу. Невольно опустив расширенные от любопытства глаза вниз, она увидела нечто, что ей очень понравилось…
Этого Стас вынести уже не мог. Он просто взвыл, подняв лицо к небу, по которому бежали белые барашки облаков. Потом инстинктивно притянул девушку к себе и буквально впился губами в её губы. Порывистым движением положил её на отмель и провёл дрожащей ладонью по девичьей груди... Затмение продолжалось всего несколько секунд, но для обоих они показались вечностью…
Так же неожиданно парень резко отшвырнул своё наваждение. Он понимал, что ещё немного, и случиться непоправимое – его не остановишь…
– Таська! Что ты со мной делаешь! Я же мужик, я так больше не могу! Догоняй!
И нырнул под воду. Тася долго пристыжено моргала, пытаясь отыскать его глазами. Но Стас не выныривал. Стало даже немного страшно. Наконец, его голова показалась где-то на середине озерца, и он махнул, призывая девушку последовать за ним…
Станислав вышел из воды, дождался, когда Тася подплывёт поближе, в пределы досягаемости, отвернулся и окунулся в беседу с Жанной. Таисья вышла на берег и хотела что-то сказать ему, но так и не проронила ни слова, вытаращив глаза. Жанна лежала на песке теперь уже совершенно голая и весело разговаривала со Стасом и Вадимом. Её не смущали окружающие друзья, и тем более не волновали случайные посторонние, которые с любопытством поглядывали в её сторону. А Тася стеснялась своего просвечивающего купальника, опрометчиво взятого у мамы напрокат.
Жанна нехотя подняла голову:
– Ну, что ты так смотришь, Белоснежка? Я нудистка и не вижу ничего плохого в наготе. Чего и тебе желаю. Природа создала нас нагими, а если у тебя ещё и фигура…
Тася не успела ничего ответить, потому что нечто большое заслонило солнце. Валера опять сцапал девушку в охапку и понёс к воде.
– Отстань, пожалуйста, большой человек! – взмолилась она. – Я замёрзла и устала.
Хамить Тася не решалась, как-никак Гном годился ей в отцы, но он был под хорошим градусом и не унимался. Щекотал бородищей, качал на руках, швырял в воду, не давая даже как следует отогреться.
– Меньше надо было миловаться в камышах, вот и не замёрзла бы, – не преминула съязвить Ольга.
– Я…Мы…– Тася вспыхнула.
– Да, не слушай эту ведьму, Белоснежка! – загремел актёр. – Я её сейчас утоплю!
– И правда, Оля, что ты прицепилась к ней, – осуждающе скривилась Марина. – Стас уже не твой, так отнесись к этому спокойно.
– Ну, ты не права. Он ещё придёт ко мне … этот мальчик…
– Мальчик! – хмыкнула Маринка. – Тоже мне, бабушка-старушка. Старуха Изергиль, вот ты кто…
– Хорошо – мужик. С ним я и вправду не чувствую себя старше. А переспать я готова с ним хоть прямо здесь, при всех. Он ведь должен, в конце концов, это делать… А девчонку он не трогает, я чувствую.
– Да, ну?
– А ты что, Стаса не знаешь с его глупыми принципами?
Тася прослушала конец разговора и очень разозлилась за это на Гнома, который снова начал доставать её своими кривляньями.
– Валера, да отстань, наконец! Стас!
Станислав оказался возле неё по первому зову. Возводя личную свободу в принцип, молодой человек не хотел мешать подруге расслабляться. Всё это время он терпеливо ждал, когда же девушке надоест назойливость актёра. Он уже начинал беситься, когда раздался её нервный призыв.
– Оставь её, – тихо проговорил Стас, и глаза его были более чем серьёзны. – Неужели не понятно, что девушке ты надоел. Мерзко, когда мужик пьёт, а потом перестаёт себя уважать и контролировать.
Иванов удивился и нахмурился. Тася улучила момент и, дрожа от холода, выскользнула на берег.
– Ты, мой милый мальчик, волокита! – грохнул вдруг Гном. – Вот и волочись за своими ведьмочками и эксбиционистками с пером и кистью…. А Белоснежку я у тебя всё равно отобью… Она слишком хороша для такого оболдуя…
И он захохотал на всё озеро. Друзья притихли, ожидая реакции Стаса. Уже второй раз за этот день Гном пытался унизить его… Молодые люди прекрасно знали, что не в характере Станислава Тихонова было терпеть унизительные нападки… Особенно хорошо имели об этом представление Енот с Андрюхой… Ситуация была дурацкая. Все понимали, что обоюдный вызов брошен, что Стас не спустит оскорбления, понимали они и то, что Гном своей массой задавит любого… В то время как больное ребро не могло подарить Мэну бонуса…
…А ещё они были хорошими приятелями. И у них был праздник… Кроме того, законы Города Солнца не позволяли ссорам и оскорблениям тревожить покой его обитателей…
– Опять эта шмакодявка, как бельмо на глазу, сучка! – выругалась Ольга и резко поднялась с песка.
Стас секунду раздумывал. Портить праздник не хотелось, но проучить навязчивого ухажёра было делом чести. Хотя настоящей злости почему-то не было… Он любил Гнома… Но ведь этот старый пердун лапал его девчонку так, как он сам себе не позволял! Старый педофил… Пытался опустить его авторитет в глазах его друзей! Молодой человек успокаивал себя только тем, что он в Городе Солнца, а не в «БТ», и держать марку «зверя» ему нет такой уж сильной необходимости. Здесь любили его любым…
И быстрый ум его нашёл выход из положения: он взял шест от плота и кинул Валере. Крутанул над головой вторым. Тяжеловат, однако… Ребро заныло… Дьявол! Если бы не это!
– Ну, вот. Рыцарского турнира нам только и не хватало, – озабоченно прокартавил Аркадий. – И почему Валерка такой огромный? Стасу ни за что его не одолеть. Не станет же он приёмчики свои убойные отрабатывать на приятеле.
– Да, Валера родился шести кило весу, – засмеялась Маша.
Они были очень странные, эти женщины-гномы, держались весь день особняком, ели как лошади и пили, как извозчики. Тася никогда бы не подумала, что Валера её муж, слишком индифферентно смотрела она на его выходки.
Девушка очень испугалась за любимого и, подбежав к Аркашке, пала ниц:
– О, Верховный, пощади!!! Отмени поединок!
– Не понял?
– Аркаша, у Стаса ведь ребро сломано, он на больничном, на тренировки не ходит, а сегодня хорохорится весь день… Валера его точно покалечит!!!
Обрадованный возможности избежать драки, Аркашка поднял руку кверху:
– Как Верховный Правитель Города Солнца, я отменяю этот неравный поединок… Братья, сложите оружие…
Однако было уже поздно… Сражающиеся уже стояли по колено в воде и наносили друг другу беспорядочные удары. Напор великана был настолько ощутим, что Стасу пришлось взять шест обеими руками, несмотря на его собственные нехилые габариты. Он был проворен и легко уклонялся от ударов Гнома, и в этом видел единственное своё преимущество. Валерка же брал массой и природной силой. Стас уже трижды заныривал в воду с головой, дважды получил шестом по больным рёбрам, но свалить артиста с ног было просто невозможно. Иванов уже откровенно ржал над тщетными его попытками, а сам он начинал беситься не на шутку. Станислав подумал, что мог бы изловчиться и свалить мужика с помощью болевых точек, которые он неплохо знал, но это будет уже не турнир, а драка… Значит, опять нужна хитрость…
 Молодой человек развернулся так, чтобы солнце слепило противнику глаза. Гном начал щуриться и заслоняться от света. Тогда Стас торцом жерди с дальнего расстояния довольно ощутимо ткнул его в живот, от чего Валера согнулся пополам, а потом нанёс удар шестом под коленки. Громила рухнул в воду и забарахтался на отмели, как застрявший на песчаной косе кит. Стас отшвырнул шест и наклонился над поверженным противником.
– Живой? Не больно?
– Это не по правилам, – обиженно простонал Валера. – Это просто твоя очередная подлость…
– Извини, приятель. Не мог я облажаться перед честной компанией. Не сердись, – и подал ему руку.
Под гром аплодисментов и весёлое улюлюканье мужчины растянулись на берегу.
Продрогшая Тася, наконец, смогла отойти и переодеться. Но, когда она вышла из кустов, глазам её предстала очередная возмутительная сцена: Стас сидел, обсыхая под последними лучами заходящего солнца, а рядом примостилась Ольга. Она прижалась всем телом к его плечу и нежно покусывала его ухо. Парень не реагировал, он договаривался с «гномами» о вечернем спектакле.
Увидев Тасю, он довольно порывисто поднялся, и, как показалось девушке, опять смутился.
«Значит, есть ещё капля порядочности в этом наглом типе», – неубедительно успокоила себя юная ревнивица.
– Пойдём, Принцесса, к дому, нам поручили развести костёр. Будем печь картошку и смотреть обещанное представление.

…Спектакль был необычен, но бесподобен. Актёры собрались в одночасье, словно и не пили вовсе. Когда что-то касалось любимого дела, они переставали быть бесцветными и безликими гномами, а превращались в творцов, в менестрелей, в паяцев. Как угодно…
Откровенный уличный авангард заворожил всех. Зрители забыли и о еде, и о выпивке. Играли «Город Солнца», пытаясь донести до зрителей своё собственное видение утопической философии. И донесли. Декорации были сварганены тут же, из подручных средств, но и это не мешало наслаждаться настоящим искусством.
После небольшого перерыва для «гостей со дна», как выразился Валера, отыграли замечательную сцену из спектакля «Дети питерских трущоб». И под занавес пригласили всех посетить их театр, расположенный в каком-то подвале на Петроградской.
…Часам к двум ночи небо затянулось тучами, и грянула великолепная летняя гроза. Словно продолжение фейерверка в честь милой и гостеприимной их хозяйки. Все разбежались кто куда. Кто-то спать, кто-то петь, кто-то любить…
Тася и Стас нашли убежище в маленьком глухом сарайчике, набитом сеном. Они долго со смехом толкались, отвоёвывая друг у друга крохотное окошечко с выбитым стёклышком. Наконец, Стас обнял своё сокровище, и они целую вечность наблюдали за яркими всполохами грозы, вслушивались в гулкие раскаты грома, внюхивались в дождевые запахи сирени. И вновь Стас читал стихи. И вновь Тася слушала его и любовалась. Счастье и гармония были полными. Ребята не заметили, как свалились в сено и заснули.
«Сегодня можно спать… Сегодня не о чем мечтать… Сегодня…», – проваливаясь в сон, думал Станислав.
Завтра их ждали будни: заботы, дела. Завтра каждый пойдёт своей дорогой… А сегодня была гроза над Городом Солнца… Но Светило придуманной жизни всё-таки озаряло их…

                ГЛАВА 11: Время взрослеть (продолжение).

Через неделю они прощались на долгие три месяца. Тася, как всегда, уезжала за город, а у Станислава начиналась сессия. Потом сборы… Правда, гандбол он основательно забросил и едва ли соскучился за эти долгие, но свободные полтора месяца. Сознание того, что хорошего спортсмена он в себе уже загубил, привело к уверенности, что со спортом, как таковым, пора заканчивать. Словом, пора было делать свой взрослый выбор... Тренер, хоть и не охотно, но окончательно перевёл его в запасной состав. Не выгонять же совсем… Перспективный… Мастер спорта… Может одумается? Но Стас нисколько не расстроился, что повергло тренера в уныние…

…Таисья отдыхала с бабушкой на даче у тётки, когда приехала мама и сообщила о смерти своей сестры… Родители привезли с собой семилетнюю Тасину сестрёнку, оставшуюся сиротой, и девушке пришлось ехать на спортивную базу, где ей было поручено следить и ухаживать за малышкой.
…В августе всей семьёй, на машине, они поехали в Прибалтику, и девушке оставалось только тайно вздыхать о любимом. Море, солнце, развлечения притупили тоску, но стоило разгореться очередной семейной ссоре, и Таисья тут же вспоминала о Стасе. Скорее бы вернуться… Её «взрослый» выбор между семьёй и любовью тоже был уже сделан…

…Она катастрофически взрослела, начинала понимать жизнь во всём её неприглядном свете. Страх перед смертью словно зажал мозг в крепкие тиски. Когда умер дед, девочке было только семь, и она не почувствовала и не осознала  всей горечи утраты, но теперь, когда смерть махала своей косой вокруг да около, девушка ужаснулась. Надя… Белка… Неизвестная двенадцатилетняя Катя, изнасилованная и убитая знакомыми подонками… Теперь тётя…
Ещё одна осознанная тревога, непрочувствованная до конца раньше, зародилась в душе, когда перед воротами эстонского кемпинга на её глазах до полусмерти избили карточного каталу… Она внезапно, покрывшись горячим потом, поняла, как опасны карты, и люди, с которыми играл Стас… Вспомнила она и Монстра с его угрозами…
 И девушке срочно, во что бы то ни стало, захотелось увериться, что с Ним всё в порядке… Но никакой возможности сделать это не было – молодой человек болтался по городам и весям…
…Наконец, это затянувшееся лето кончилось, и семья вернулась в Ленинград. Первое, что сделала Таисья, не успев даже разобрать вещи, – бросилась к телефонному аппарату. Господи, как же она соскучилась!!! Любимый, возьми трубку!!! Но на том конце провода девушку опять ждали лишь короткие гудки…
Несколько дней прошло в тягостном ожидании… Как она ненавидела его за постоянное молчание … Как он не мог понять, как плохо ей без него, без его голоса… Как ей страшно не видеть его и не знать, всё ли у него в порядке… Не случайно говорят, что гораздо тяжелее тому, кто остаётся ждать…

…Потом, на протяжении всей жизни, Таисья никак не могла понять и принять этого мужского атавизма: когда слова любви перемежаются с чудовищным циничным неприятием женской заботы, женского страха, женской необходимости быть рядом с любимым, знать, причём знать доподлинно, что у него всё хорошо…Называя эту потребность бабьим       эгоизмом, попыткой покушения на личное пространство, собственническим интересом, все мужчины её жизни вели себя так и не иначе, с каждым витком жизненной спирали убеждая её, что первый опыт каким-то чудовищным и непонятным образом отражается на всей последующей жизни… На память невольно приходило гадостное сравнение, вернее где-то услышанное высказывание, от которого ей было никак не избавиться, и от которого воротило: «на генофонд породистой суки (да и непородистой, наверное, тоже) откладывает отпечаток геном любого, скрещенного с нею кобеля»…

…Отчаявшись окончательно, Таисья пошла к Андрею, чтобы узнать хоть какие-нибудь новости… Андрюха открыл дверь в одних трусах и глупо улыбнулся. Он был пьян и тщетно пытался справиться с внезапно одолевшей его икотой…
– Пр-ы-ходи-и! Вы-п-ии-ть хо-и-шь?
– Нет, спасибо, я пришла узнать про Мэна… Я приехала, а он даже не звонит…
– И не позвонит, – услышала девушка из кухни пьяный голос Енота. –  Иди к нам!
Енот и какая-то незнакомая девица сидели за столом и пили водку. Вернее допивали…
– Мы собираемся прогуляться, – деловито покачиваясь, сообщил Енот. – Андрюху возле «Прометея» ждёт Ирка.
– Что её туда занесло? – удивилась Таисья.
– А бес её знает. Говорит, исстрадалась по любимому. Ну, и Андрюша наш, сердце сердобольное, как человек великодушный…
– Если бы он был великодушным, – поморщилась девушка. – То не бросил бы её в трудную минуту и не позволил бы связаться с Наркошкой…
– Ты бы помолчала, мочалка! – разозлился пьяный в дугу Андрей. – Твой не скоро приедет, имей в виду…
– И почему вы говорите, что Стас не позвонит? – сердце вдруг предательски застучало, может, она что-то пропустила, может, он разлюбил её, забыл, может, вернулся к Ольге?
– Не паникуй, Истерика, он где-то там, откуда не позвонить… Кажется, в Караганде…
Смешно. Ты где? – В Караганде…
…Возле входа в кинотеатр топталась Ирка. Стояло бабье лето, и было довольно тепло. Но Ира зябко куталась в заношенный свитер и поминутно потирала плечи и острые коленки.
– Ломает девочку, – издалека заметил Енот.
Девушка, не обращая ни на кого внимания, бросилась к бывшему парню. – Андрей! Помоги! Мне деньги нужны!
– Если бы я знал, что ты зовёшь меня за этим, не пришёл бы.
Ребята отошли в сторону, не желая быть свидетелями неприятного разговора…
Возле кинотеатра на огромной чугунной статуе греческого героя Прометея сидел какой-то обдолбанный паренёк и глупо счастливо улыбался, периодически выкрикивая одну и ту же фразу: «Я орёл! Я взлетел, чтобы выжрать твою печень!»
 Как он туда взобрался без посторонней помощи, оставалось загадкой, но Тася моментально отреагировала на импульс.
– Я тоже хочу наверх! Подсадите меня! Я тоже хочу быть орлом!
Енот пьяно рассмеялся и крикнул Андрея, который был несказанно счастлив отвязаться от Ирки. Парни сцепили руки в замок и подсадили обеих девчонок наверх. Они собрались закинуть туда и наркоману, но на беду мимо проезжал милицейский «УАЗ», и менты заметили их раньше, чем они успели заметить патруль.
– Ну-ка, слезайте, шелупонь! – приказал молоденький сержантик, поигрывая дубинкой. – Оборзели в конец, сволочи!
После этого всю честную компанию загрузили в «канарейку» и отправили в ближайшее отделение милиции…

...Это было первое визуальное знакомство милой «домашней» девочки Таисьи с представителями закона. Раньше ей казалось, что привод в милицию можно было получить только за очень серьёзное правонарушение – за воровство, например, или за драку с членовредительством… Но, чтобы за такую ерунду! Чтобы так глупо попасться и запачкать свою безупречную комсомольскую биографию? В «членовозке» она расплакалась от страха и безысходности, чем вызвала искреннее недоумение приятелей.
– А ты чего, Истерика? Они тебе что, больно сделали? – обеспокоился Димка. – Ты, это, не дури, покажи, где больно! Я и так от Мэна огребу, бляха-муха…
– Я просто боюсь, – только и смогла выдавить девчонка и снова зарыдала. – Мама меня убьёт…
Её не поняли…
В «обезьяннике» было более чем не уютно. Несмотря на это, парни, движимые парами алкоголя, беззаботно смеялись, и явно нарывались на соответствующую реакцию стражей порядка. Тася же по-прежнему думала о родителях, о том, что же будет, если её, активистку-комсомолку и послушную дочь, поставят на учёт в детскую комнату. Вскроется вся её двойная игра. У неё, непременно, отнимут воздух, запретив жить этой тайной запретной её жизнью. Не совсем обычной, не совсем безопасной, но творимой потребностью внутреннего мира познавать самое нехарактерное, а главное – не типичное в её социальной среде.
«Стас! Где же ты? Тебя нет, и я опять влипла в историю. Ты бы непременно помог! – в панике молилась девушка и вдруг испугалась ещё больше. – Что же он скажет, когда узнает?! Он же всех нас прибьёт!»
В этот момент вошли четверо милиционеров. Они почти синхронно, заученным движением, постукивали резиновыми дубинками по бёдрам, словно пытаясь нагнать на гопоту страху. Похоже, старшего начальства в этот момент не было в отделении, потому что один из сержантов, не мудрствуя лукаво, подхватил Ирку на руки и предложил заплатить штраф натурой.
Девица мутно посмотрела на мента и кивнула:
– А травки хотя бы дашь?
– Что, кисуля, ломает?
Она снова кивнула.
– Там видно будет. Как понравишься…
– А нам тоже натурой платить? – съехидничал Енот и стал расстёгивать ремень на джинсах.
– А ты, хохмач, получишь дубинкой по почкам…
…И Енот получил… А потом ещё и ещё… При этом гордец не уставал в промежутках между приступами боли отпускать едкие шуточки в адрес своих экзекуторов, типа «я не удивлюсь, если ваши дедов выгнали из Гестапо за садизм» или «жертвы интернационального долга» …
– Димка, ты же их провоцируешь! Молчи!
В эту же секунду сержант схватил Тасю за руку. Она отвлеклась от зрелища Димкиного избиения и завизжала.
– Не троньте её! – сплёвывая кровь, крикнул Димка. – Целка она! Сядете все!
Сержант замешкался, раздумывая, но в этот момент дверь приоткрылась, и высокий мент с погонами старшины сунул голову в помещение.
– Мужики, а чего это вы тут? Там домушников привезли, а оформлять некому… Опера все на выезде…
…Где-то она его уже видела. Какое знакомое лицо… Чуть косоватые глаза… Мозг беспорядочно  перетряхивал всё барахло, которое было свалено в его запасниках… Эврика! Если он Вася, то он точно сосед Стаса по гаражу!
– Вася! – громко позвала Таисья. – Вася, вы меня не помните?
Он прищурился и долго вглядывался в незнакомое лицо малолетки. Наконец, взгляд его перестал быть анемично сосредоточенным.
– Не моя ли ты соседка по гаражу?
– Да, это я! Помогите нам, Василий! Мы почти ни в чём не виноваты!
– Так не бывает, – усомнился милиционер – Чего они сотворили?
Выслушав пространное объяснение товарищей о хулиганстве, нарушении общественного порядка и хамстве представителям правопорядка при исполнении, Василий вздохнул и сказал:
– Мужики, вот эту малолетку я забираю с собой. Она девочка моего хорошего приятеля. Он сам её накажет.
– А они? Я без них не пойду! Это мне в голову пришло…
– Замолчи, дура! И пошли, – почти заорал неожиданный заступник и схватил девушку под мышку…
Тася вышла вслед за грозным Василием на улицу.
– Иди, малышка. Тебе повезло, что я заскочил в отделение. Эта смена самая придурковатая во всём отделении… Привет Стасу. Не видно его чего-то, опять на соревнованиях?
Таисья мелко закивала, наматывая на кулак слёзы. Ей было стыдно за своё случайное избавление.
– А они?
– Они останутся  до утра. Я не господь бог.
Несколько дней не выходила она из дома... Столь велик был шок от пережитого и стыд… Стыд за своё малодушие. Она ощущала себя предательницей, спасшей собственную шкуру при первой же возможности, и бросившей товарищей в беде. Даже справляться о ребятах было неудобно. Девчонке казалось, что теперь с ней никто и разговаривать-то не захочет… Поэтому внезапный звонок Стаса, впервые, не вызвал особой радости. Девушка боялась разговора с ним и не ошибалась в своих опасениях.
– Здравствуй, дорогая, будь проклят тот день, когда я связался с тобой, бедовая голова! – загремел молодой человек вместо привета. – Димка кровью мочится пятый день, ему все почки отбили. Андрюха у стоматолога прописался…
– Привет… Не кричи, пожалуйста, а лучше скажи, я вот понять не могу, – прервала его Тася, понимая, что только таким способом сможет остановить его гнев, – неужели не существует в мире добра? Просто добра, без выгоды? Это ведь Василий сказал тебе… Не ребята… Он ведь не бескорыстно меня выручил… Так?
– Допустим. Только я не совсем понимаю… Ты говоришь о возможности обеспечить тылы? Оказать услугу и считать себя вправе требовать взамен чего-то равносильного? – Станислав моментально переключился и остыл.
– Именно. Но я, конечно, не беру в расчёт мучительное желание расплатиться добром, продиктованное болезненной совестью…
– Похоже, ты понимаешь, что искренность и совесть понятия далёкие. Первое дает нам состояние счастья, покоя и удовлетворения. А второе…
Молодой человек вздохнул и замолчал.
– Так что же совесть? – нарушила молчание Тася.
– Она мучима сомнениями. Она ищет любое оправдание, любую гнилушку, чтобы спрятаться. Но потом кусает самоё себя. Что-то сродни скорпиону: жалить себя в затылок, чтобы принять решение…
– Если бы ты…
– Совершенно верно, если бы я чем-то не был нужен этому Васе, ты могла бы горько поплатиться за очередную глупость.
– Что же ему могло понадобиться?
– Смешная ты всё-таки ещё, – ласково вздохнул он. – Ничего ему не нужно от меня конкретно. Просто он видит во мне человека, к которому всегда можно обратиться за помощью… И я горд своей репутацией. Её тоже нужно заслужить…
– Но приходит ведь время платить по счетам…
– Да и пускай. Я с искренней радостью помогу человеку, который сам оказал мне неоценимую услугу. Надо уметь быть благодарным. Иначе мир скоро рухнет. Если говоришь: «Я твой должник», изволь не забывать о неоплаченном долге.
– Скажи, а ребята меня, наверное, проклинают? – голос девушки сбился и задрожал.
– С чего бы это вдруг? – в голое Стас послышалось недоумение.
– Я спаслась, а они… Ты говоришь, что Диме почки отбили…
– Тася, ну, не дурочка ли, ей-богу! Нельзя же делить мир только на белое и чёрное, поступки на порядочные и непорядочные… Есть в жизни ситуации, когда просто глупо упускать свой единственный шанс! Или ты думаешь, что два наркомана или случайная подружка Енота вообще помнят о твоём участии в этом предприятии? Какое нескромное самомнение… Или мои друзья, Дима и Андрюха, предпочли бы, чтобы козлы в портупее надругались над тобой? Как ты думаешь, сохранили бы они свои органы целыми в этом случае?
– И всё же…
– Ладно. Представь, что на пятерых здоровых матросов, оказавшихся в море после гибели судна только один спас жилет… Кому он достанется, как ты думаешь?  А достанется он самому ловкому и удачливому! Глупо будет уступить его из одних только угрызений совести…
– А разве их не будет?
– Возможно, но после… В данный момент это станет проявлением глупости, после которой – смерть... Ложное благородство – это либо тупость, либо бессмысленная бравада…
– А если среди пловцов женщина?
– Тогда шанс спастись должен быть у неё, как у самого слабого звена. Что и произошло в твоём случае. Но, если эта женщина – мастер спорта по плаванию, а рядом тот, кто не умеет плавать, она может уступить ему свой приоритет. И вот тут уже в игру вступает твоя пресловутая совесть. Короче, всё в жизни зависит от конкретной ситуации, а для того, чтобы правильно её оценить, нам и даны разум и честь… Ведь жилет этот вообще можно надевать по очереди… А правильнее вообще не попадать в ситуации, в которых этот жилет может тебе не достаться. Фирштейн?
– Более чем цинично… Странно слышать это именно от тебя…
– Такова жизнь. Подчиняться бессмысленному самоедству – вот,  что странно и непростительно для умного человека.
– Извини… От меня одни неприятности, – всхлипнула Тася, а Стас хмыкнул:
– Прости, но иногда мне кажется, что извиняться для тебя так же естественно, как в клозет сходить… Ладно. Не сердись. Кстати, Енот отдал мне два билета на концерт Розенбаума. Пойдёшь?
– Конечно, пойду! – задыхаясь от радости, завопила Таисья, и все беды и невзгоды моментально отошли на задний план. – С тобой я вообще куда угодно пойду!
– Ну, тогда до встречи послезавтра.
– А завтра?
– Завтра я занят. До свидания…
Тася была разочарованна: слишком сухо после разлуки говорил с ней любимый…

Как часто мы не в силах понять, что хорошо, а что плохо. Особенно, когда мы молоды и неопытны. Семья и школа учит нас чему угодно, кроме главного – умению лавировать между подводными рифами жизненных коллизий, которые то повергают нас в пучину сомнений и угрызений совести, то обозляют до полного безразличия и жестокого цинизма. Жаль, если жизнь так никогда и не задаст молодому человеку вопроса о нравственности, не потребует у него вовремя нравственного выбора, чем неминуемо обречёт на равнодушие и безнравственность взрослого…
Таисья в этот раз получила свой устойчивый алгоритм оценки добра и зла, и пронесла это знание через всю свою жизнь…

В небольшом зале ДК имени Крупской живая музыка звучала гораздо эффектнее, чем, например, на огромной арене СКК. Слышно было каждое слово, каждый нюанс интонации голоса певца, что создавало ощущение личного общения с артистом. Обоим нравилось... Тася даже подпевала знакомые песни. Стас был более сдержан, но зато позволял себе некоторые комментарии… В перерыве он повернулся к Таисье с немым вопросом. Он так хорошо умел их задавать… Просто глядит своими не то синими, не то чёрными глазами, и всё понятно…
– Ты опять не спал? – проигнорировала интеллектуальную беседу девушка и нежно погладила его по волосам. – Одни зрачки…
– Отвечаешь не по сути вопроса, – усмехнулся он.
– Да, да, да, я очень довольна концертом. Я люблю Розенбаума больше, чем кого бы то ни было! Устраивает?
– А Высоцкий? Кого бы ты предпочла?
Тася задумалась. Ей было трудно ответить, чтобы не показаться бестолковой. И опять возникло ощущение собственной зависимости от мнения окружающих. А от  мнения Стаса в особенности. В словах парня чувствовался подвох… Но в чём? Она предпочла бы выслушать сначала его…
– Нет, нет. Сначала ты, – опередил Станислав. – Иначе так и не научишься высказывать свою позицию, не боясь показаться глупой.
– Да, откуда ты знаешь все мои мысли!? Я, что, открытая книга? Ладно, извольте, сударь. На мой взгляд, Розенбаум более разноплановый. Высоцкого я люблю, но не в полном объёме. Некоторые песни для меня ничего не значат и не несут… А здесь мне нравится всё: от блатных до ленинградских. К тому же, он наш, питерский. Поёт о Питере… Роднее…
– Согласен. Но ты никогда не пробовала создать стихи в стиле Высоцкого? Я пытался и понял, что даже Пушкина можно скопировать и выдать за Пушкина, а Высоцкого нельзя. Такого богатого лексикона я не слышал ни у одного поэта-песенника, включая Розенбаума. Хотя он молодец, заведомо пишет для сцены, поэтому понятен…
– Ты хочешь сказать, что, если Высоцкий был в загоне, так что-то просто не предназначалось широкой публике? Так?
– Дома я покажу тебе сборник. Там отмечено всё, что мне нравится. И ты скажешь, те ли песни, которые дороги мне, близки и тебе.
Дальше они просто наслаждались концертом…

В вестибюле ДК висела огромная афиша рок-группы «Алиса», которую девушка просто обожала, но родители не пускали её на концерты, принимая во внимание скандальную репутацию любимой неформалами группы. И теперь Таисья выразила бурное желание пойти… Стас, к её разочарованию, неохотно пожал плечами.
– Если честно, не люблю я этих кривляний на сцене. И никогда не любил. Так что, если хочешь, иди… Но без меня.
– Ты похож на старичка. Создаётся впечатление, что ты боишься уронить своё лицо, сходив со мной на футбол или на рок-концерт. Сделаем так. Отныне в филармонии и капеллы  ходишь ты, а я сама по себе на «Алисы» и «Зениты»…
Молодой человек промолчал. Покачал головой, прищурился и надолго ушёл в себя. Ему, несомненно, было обидно: получается девчонка просто оказывала ему одолжение, а он, кретин, думал, что она так же искренне тянется к прекрасному. Но потом Стас, призвав на помощь весь свой некий жизненный опыт, подумал, что такое поведение не больше, чем поза, и невольно улыбнулся…

…Но на «Алису» они всё-таки сходили. Только из затеи ничего не вышло. Тася не смогла расслабиться и решила для себя главное: никого нельзя напрягать. Станислав весь концерт церемонно просидел на своём месте с «Вечёркой» в руках, словно степенный папаша, выгуливающий непутёвую увлекающуюся дочь, а девушка возле сцены чувствовала себя неловко. Она то и дело стреляла глазами в его сторону, но он был хмур и равнодушен. Наконец, концерт окончился, и Таисья, взбешённая до предела, направилась прямо к выходу. Стас догнал её уже на улице.
– Не пора ли повзрослеть?! Ты словно намеренно ищешь ссоры, цепляясь за моё нежелание потакать тебе в ерунде. Только кому от этого хуже? Подумай.
– Слишком много на себя берёте, сударь. Считаешь, что я без тебя пропаду? А вот фиг тебе! Другого найду, более сговорчивого! Попроще!
Злоба так и прыскала из её глаз зелёными осколками. Она сознательно лезла на рожон. Хотелось отомстить за всю свою не проходящую детскость, равно как и за его преждевременное взросление. За то, что он постоянно воспитывал её, направлял, что ей уже порядком надоело… За то, что он любил ребёнка…
Но реакция Стаса была неожиданной. Он сел на скамейку и закрыл лицо руками. Содрогнулся, словно от рыданий… Тася опешила и в испуге бросилась перед ним на колени. С нежностью и раскаянием отвела руки… Он смеялся! Сначала беззвучно, а теперь уже во весь голос. Смех был искренний и заразительный.
Таисья отшатнулась:
– Гадёныш! Ржёшь! Ты! Ты пожалеешь!
И метнулась прочь. Но парень догнал её и прижал к дереву.
…В какой-то момент Станислав понял, что перегнул палку. Он затронул гордость юной девчонки, покусился на её интересы, на её пристрастия! Он посмел оскорбить их своим пренебрежением… Это было неправильно, и могло плохо кончиться… Он вспомнил себя в пятнадцать и ужаснулся!!! Так, какое право он имел требовать от неё адекватного понимания своих действий. Он и так слишком много взвали на неё в своём неуёмном педагогическом стремлении… А ведь он её просто обожал. Молодой человек опасался называть это чувство любовью в общепринятом смысле, потому что тут же начинал недоумевать и чувствовать себя извращенцем… Меж тем, себя не обманешь: помимо всего прочего, он болезненно мечтал ею ещё и обладать… И молодой человек поклялся себе впредь относиться к интересам своей Истерики с большим вниманием. Ведь она тоже многому научила его! Вернула веру в любовь, в искренность, своей чистой наивностью гасила в нём холодный его цинизм, приобретённый в силу обстоятельств, и подарила главное – ощущение нужности!
– Хочешь от меня избавиться? – зашептал он, покрывая поцелуями её лицо. – Разве это возможно? Разве я не частичка тебя, дурочка? Такая чушь политика пристрастий. Давай вообще больше никуда не будем ходить… Давай вообще не будем ни о чём спорить…
  Он ласкал её волосы кончиками пальцев и губами, а девушка таяла, словно снегурочка под лучами солнца. Наконец, она обняла Стаса за шею и позволила взять себя на руки…

Нельзя! Ни в коем случае нельзя пренебрегать интересами подростка только потому, что они идут вразрез с твоими собственными! Банальный конфликт пристрастий может привести к отчуждению, к полному неприятию любого взаимодействия, к нежеланию понять и принять твои собственные истины. Порой от обиды, порой из вредности неопытное сердце может надолго отдалиться, а за это время натворить массу глупостей и несуразностей, способных нарушить правильный ход дальнейшей жизни…

…Пятнадцать лет! Ей исполнилось пятнадцать! Это ещё не совершеннолетие, но никто уже не скажет, что она просто девочка-подросток. Она девушка, и уже давно… И вновь она идёт к Стасу за поздравлениями, замирая от предвкушения какого-нибудь чудесного сюрприза…
Стас был как всегда экстравагантен. Он вышел на лестничную площадку и завязал ей глаза чёрным шёлковым платком. Потом ввёл в ванную и велел раздеться чуть ли не до нога. Тася была немного шокирована. Впрочем, как всегда, рядом с ним… Она стеснялась, но молодой человек не смотрел в её сторону. Он обернул стан девушки лёгким белым тюлем, закрепив края на плече изящной старинной брошью. Сам распустил и расчесал волосы. Подвёл к зеркалу и развязал повязку.
– Ты похожа на первую ноябрьскую снежинку. Ты прекрасна! С новым Днём Взросления, Звёздочка!
Тася вышла из ванной и взошла босыми ногами на тюлевую дорожку, по обеим сторонам которой горели свечи. Они мерцали, струились таинственным светом, отбрасывая причудливые отблески на стены, на пол, на девушку в белом тюлевом сари, а она ступала вперёд, и бессознательно наклоняясь, собирала белые розы, рассыпанные на пути. Четырнадцать прекрасных белых птиц… Последняя лежала на ковре в комнате. Она была чайная… Девушка взяла цветок, и на ладонь упало что-то невесомо искрящееся. Колечко… Изящное золотое колечко-листик с матовой слезинкой изумруда внутри. Этот человек опять подарил ей сказку! Сказку, о которой можно было только мечтать! Тася как заворожённая вглядывалась в глубину камня и ощущала себя принцессой в этой яркой, созданной только для неё волшебной нереальности… Нереальности, где  прекрасный принц готов был ради неё на любые безумства, где она чувствовала себя в безопасности, и у которой не должно быть конца, ни плохого, ни хорошего, а только бесконечное счастье без тревог и волнений… Но красивая и любимая песня, которая обрамляла всё это волшебное действо, почему-то сейчас звучала тревожным предзнаменованием, нарушающим безмятежность этого желанного волшебства, и Тася бессознательно опустилась на ковёр и тихонько всхлипнула.
«О чём поёт ночная птица одна в осенней тишине?
О том, с чем скоро разлучится,
И будет видеть лишь во сне…
О том, что завтра в путь не близкий,
Расправив крылья, полетит,
О том, что жизнь глупа без риска,
И правда всё же победит!»   
Стас медленно опустился рядом и взял её руку в свою. А потом… Потом одел кольцо на безымянный палец правой руки…
– Теперь, ты моя невеста. Не бросай меня, родная, даже если я чем-то тебе не подхожу. Я умру без твоих глаз… Моя любовь к тебе как эта птица – улетает, возвращается, грезит в ночи, и я как эта птица не могу без риска… И если нам когда-нибудь и придётся разлучиться, наша «ночная синяя птица» непременно прилетит и напомнит нам о нежности и счастье, которые всегда освещали путь нашей странной любви…
Он уткнулся лбом девушке в живот и долго сидел в такой позе.
Потом они пили искрящееся чековое красное вино с дефицитным «птичьим молоком» из «Берёзки»  и мороженым. И целовались…

…Тася не пошла домой. Она позвонила и сообщила, что ночует у подруги. Её душа в этот день была готова ко всему. Даже переступить последнюю черту, разъединяющую их… Но Стас постелил ей в гостиной, а сам лёг у себя.
Сегодня в нём не было мужского желания, только невообразимая нежность. Только скрытая трепетная любовь. Только жажда видеть эту девочку счастливой…
Таисья же не могла уснуть. Ей вдруг показалось глупым такое положение вещей. Сегодня он превзошёл себя! Она просто обязана отблагодарить его… Сегодня их день…
Девушка выскользнула из под одеяла и шмыгнула в его комнату...  Впервые в жизни эта девочка-подросток сознательно шла в постель к мужчине, превозмогая физический страх и стыд, но то желание и та уверенность, с которой влекло её к любимому, было сродни чудесному волшебству… Сердце колотилось, а мысли путались. Но раз она его невеста –  значит уже можно…
Стас лежал с закрытыми глазами и чему-то улыбался. Возможно, он был просто доволен собой. Молодой человек  невольно вздрогнул, ощутив рядом с собой её тепло, и медленно, словно боясь вспугнуть наваждение, открыл глаза. Тася сидела в ногах и пристально смотрела на него... Опытный мужчина прочёл в глазах девочки благодарность и восхищение. Но страсти, той страсти, которую он привык видеть в глазах созревших своих любовниц, в глазах своей маленькой избранницы он не нашёл… А значит, не может быть ничего… Она ещё не готова…
– Что-то не так? Тебя что-нибудь испугало?
– Нет, просто я хочу быть с тобой. Всегда. И сейчас, – в голосе дрожало смущение.
– Сейчас ночь, а ночью надо спать.
Его голос прозвучал слишком прозаично.
– Вот мне и подумалось… Я решила, что ты будешь не против спать вместе… Ну, можно просто полежать, – голос её стал жалким, уверенность в себе улетучилась.
– Боюсь, тебе это не очень подходит, – подавляя улыбку, сказал Стас, и улыбка эта отнюдь не была ангельской. – Я имею обыкновение спать голым.
И парень совершенно бесцеремонно стал медленно спускать простыню вдоль тела. Когда же край её достиг верхней части бёдер, Тася неестественно взвизгнула и убежала в свою комнату. Всё-таки, как бы она не стремилась быть «взрослой», представить рядом с собой голого мужика она ещё не могла… Вслед ей понёсся неподдельный гомерический хохот. Это был смех человека, отдавшего глупой наивной и невинной девочке всё своё тепло, всю дружбу, всю нежность, на которую только способен двадцатилетний парень без проблем…

Юность – весёлая пора. Неприятности настолько незначительны, что возникнув в одночасье, они так же быстро исчезают в никуда. Юность умеет веселиться на полную катушку, творит глупости и вольности. Юность легка на подъём. Широко расставив ноги, она шагает по жизни вплоть до какой-то незримой черты. За которой пропасть…

«…Как только тебя начинают воспринимать всерьёз люди без возраста, – говорил однажды Стас, – твоя независимость начинает деформироваться. Это сродни мании преследования: ты озираешься, несколько раз думаешь, прежде чем что-то предпринять. И всё потому, что теперь у тебя есть обязательства перед кем-то. Перед обществом. Начальством. Семьёй. Врагами. Теперь у тебя больше нет личной свободы. Начинаешь жить с «оглядкой». Люди называют её абстрактно и романтично – зрелость. И она сестра рулетке…»
«А, по-моему, ты рехнулся, – заметила Ольга. –  Зрелость – это великолепно. Это та же молодость, только ты уже приобрёл свой жизненный опыт и надо строить, строить что-то новое и современное, очень-очень нужное окружающим… Всё впереди. И вершины, и…»
«И котлованы… Теперь нужно строить здание, которое на века. Предполагается, что оно заранее сконструировано именно тогда, когда от тебя этого меньше всего ожидали. Но построить, поселиться и умереть в нём – это уже деградация. Ребёнок возводит из кубиков свой дворец и тут же рушит его без сожаления. Он ищет, он в эксперименте. Он не задумывается о том, что его родители устали и просто не в силах собирать за ним весь этот хлам. Для них его любознательность – пытка. У них свои проблемы. А малыш свободен от объективных обстоятельств. Ими занимаются другие – «люди без возраста».
«Но это же уход от жизни! – возмутилась Ольга. – Это  призыв спрятать голову в песок, стать трутнем, бездельником, который не видит смысла в созидательном труде!»
«В сизифовом».
«Зачем ты говоришь такое Стасу!? Кому-кому, а ему не свойственно приспособленчество, – возмутилась Жанна. – Он всегда сам…»
«Поэтому я и говорю, что «призыв», а не попытка. Как тебя понимать? Ты всю жизнь карабкаешься, беснуешься, борешься со всеми и с собой. А теперь хочешь «обломовщиной» заразить?»
«Да нет же! – не выдержал Станислав. – Наоборот, призываю к горению. Поймите, я ощущаю, что в затылок мне дышит страх, и, значит, «они», годы без возраста, уже близко. Юности страх чужд… Обидно, что процесс перерождения неизбежен. Просто необходимо по возможности отдалить его…»
«А как же те, кто всю жизнь, сызмальства, боится чего-либо? Темноты, плохих мальчиков, неправильной оценки со стороны?» – не удержалась Тася.
«А это просто трусы. Трусы детства. Вот из них-то и получаются самые страшные и непримиримые «люди без возраста»… Люди ничего не прожившие… А, следовательно, не способные позволить это и свои детям».
«Значит, мы, как раз, на перепутье?! Значит, время взрослеть?! – вдруг всхлипнула Марина, и все в недоумении уставились на неё. – Мне выставку персональную предложили…»
«Значит, пора, – вздохнул Стас. – Всё это неминуемо. А дальше копировальный аппарат с высокой технологией будет штамповать тебе решения, зависимые от целой цепочки окружающих факторов и объективных обстоятельств, продиктованных исключительно выгодой. Потому что, это всё серь-ёз-но».
«А до сих пор всё было ерундой? Получается так?» – возмутился Андрей.
«До сих пор ты вращался в треугольнике примитивных связей: школа – родители – улица. Или жил по формуле: я никому не должен – мне должны все – я должен только себе», – вмешался в разговор Енот.
«Помните книгу Слепухина «Перекрёсток? – вдруг тихо спросила Тася. – Им было по восемнадцать…»
«Их подкосила война, – грустно прогнусавил Аркадий. – Мы, сегодняшние двадцатилетние, замученные информационным полем, тоже на перепутье. Жалко прошлого, страшно будущего».
«Шагнул вперёд, а обратно уже ни-ни…» – вот уже и Жанна готова была расплакаться.
«А кто они такие, эти «люди без возраста»?» – не выдержала Тася, ей так хотелось понять всё до конца.
«Вот кто из нас самый счастливый! – ласково засмеялась Марина. – Всё у неё впереди, а за спиной уже рюкзачок с воспоминаниями… Но ещё можно плыть по течению…»
«Это те люди, Тася, – серьёзно проговорил Стас, – которые разучились радоваться жизни. Те, кто уже не делает глупостей, не распыляется на ерунду, не горит желанием вернуться в былые радости, но с удовольствием упивается своей объективной реальностью… Те, кто не видит души, ни своей, ни чужой, а прикрывается важными заботами. Те, кто уже не способен мечтать…»
«Короче, те, кто бесчестно забыл свою юность, либо не придал ей значения, либо вовсе её не имел. А теперь подменяет жизненный опыт начитанностью и серьёзностью»,– скорчил гримасу Енот.
«Что же делать?» – рассеянно спросил Аркаша.
«А ничего. Мы уже вошли в этот коридор. Терпите, господа. Впереди у каждого из нас своя дорога. Скоро мы даже друг для друга перестанем что-либо значить. Кроме хороших крючков, за которые по крайней необходимости можно будет попробовать зацепиться. До первого облома. Мы ведь тоже уже почти без возраста…» – печально вздохнул Стас.
«Ну, и нагнал ты, Стас, тоски, – Ольга даже сплюнула на пол. – Вы мне лучше скажите вот что: кто какое случайное знакомство предпочитает? Это нужно мне для социального опроса…»
Напряжённость исчезла. Молодые люди давно уже хотели разрядить обстановку и сменить тему болезненного для всех разговора. Они всегда любили, когда Оля преподносила им сюрпризы в виде небольших психологических анкет.
«Я предпочту встретить в библиотеке скромную, но умную и начитанную девушку-еврейку, – смущённо улыбнулся Аркаша. – Наличие израильского гражданства не обязательно».
«Я бы предпочла встретить в поезде или самолёте красавца блондина. И чтобы искра… И чтобы волна одухотворения… И чтобы он стихи мои издал», – заржала Жанна.
«Мне нужна девушка весёлая и ласковая. Чтобы без проблем и заскоков. Я бы работал, а она семью волокла», – в свою очередь ухмыльнулся Юрка.
«А я уже нашла того, кого бы хотела, – покраснела Тася. – Было бы глупо перечислять качества всем известные…»
«А я бы уточнил цель случайного знакомства, – более чем серьёзно проговорил Стас. –  Прежде чем с кем-то контактировать я предпочитаю  решить, что мне нужно от этого человека. Или ему от меня. Мы в ответе за тех, кого приручили…»
«И всё же?» – Ольга прессинговала взглядом.
«Девушка, сидящая на скамейке с бутылкой водки и тлеющей сигаретой. Слёзы на глазах и горе на лице. Если угодно, – зло бросил молодой человек. – Ей плохо, а я в состоянии помочь. Тогда оправдано моё потерянное время».
«Кому нужны чужие беды?! Зачем копаться в чужом дерьме?» – искренне недоумевал Андрей.
«Потому что дерьмо, мой дорогой Андрюша, у всех одинаковое. Оно чуть по-разному воняет и цветом чуть-чуть отличается. Но дерьмо, оно и в Африке дерьмо. – Стас недоумённо уставился на парня. – Что с тобой стало, друг? Твоё равнодушие поражает».
«Я понял! Равнодушными деградентами становимся мы, уходя из юности, – воскликнул Димка. – Нравственными деградентами, если хотите!»
«Послушайте, вы, демагоги несчастные! А если человек в своём долгопамятном идиотизме рушит вокруг себя всё созданное им и не им?! – буквально простонала Оля. – Если человек копошиться в своей душонке и мешает окружающим не только радоваться, но и просто жить? Это, по-вашему, лучше? Моя мать всегда боялась забыть о хорошем «тогда», потому что не способна была на хорошее «сейчас». Она без конца впадала в детство, хотела вернуть прошлое. И умерла в психушке, наглотавшись таки «колёс». И правильно сделала».
«А кто-нибудь из вас хоть раз постарался искренне понять её и помочь? Кто-нибудь, отец твой или ты, хоть раз попытались дать ей то, о чём она так мечтала? – тихо спросил Стас, и в голосе его чувствовалась искренняя боль. – Я помню твою маму, Оля. Она так хотела снова стать маленькой девочкой и любить чисто и восторженно своего принца…Принца, которым твой любимый родитель никогда не был. И не хотел им быть для неё…»
«Это было глупо. Вокруг была реальная жизнь… Сделать счастливым морального инвалида невозможно. Психический горб неисправим…»
«Поэтому ты теперь психолог? – холодно проговорил её бывший любовник. –  Просто ты мучительно боишься повторить судьбу матери».
«Ах, да! Ты же был единственной её отдушиной! Как часто она кричала о том, что, если бы ты был её ребёнком, она, непременно, была бы счастлива. Ты умел наматывать мамочкины сопли на кулак! Тебе, что девушка в слюнях, что бабушка… Добренький ты наш!»
«Я? Я добренький? В своём ли ты уме, подруга! То, как я поступил с тобой, с другими женщинам в мой жизни – это, по-твоему, доброта? А скольких людей я обманул и ещё обману, скольких морально убил и ещё убью?»
«Вот именно. Своим показным доброхотством ты пытаешься замолить вину…»
Подобные стычки межу этими обиженными друг на друга молодыми людьми происходили постоянно, и было странно, что они всё ещё числились друзьями…
«Жестоко и не нужно, – покачав головой, ответил Станислав. – Поэтому ты и одна…»
Он помнил, что именно из-за столь грубого и злобного отношения к матери, он и не смог больше быть рядом с этой женщиной…

…Итак, время шло. Юность уходила. А «люди без возраста» дышали в спину… Пришло время взрослеть… Даже для Таси...

Как хорошо ОН тогда выразился: «люди без возраста». Как верно подметил суть человеческую, саму основу бытия. Молодая женщина мучилась этой мыслью теперь. Вот ей уже скоро тридцать. Стала ли она подобна им? Стал ли Он им подобен? Таисья спросила Стаса об этом в их последнюю встречу, и мужчина печально улыбнулся её вопросу: «Не знаю, родная, наверное, стал. Но я так уверенно восставал против этого, так боялся быть хуже, что наедине с собой всегда возвращаюсь в прошлое, чтобы не засохнуть в повседневности. А теперь вот, мы вместе с тобой вспоминаем то прекрасное, что называется юностью. Значит, не всё потеряно…»
Таисья закрывала глаза и видела его лицо – взволнованное, немного растерянное и грустное, но по-прежнему честное и открытое. И ей казалось, что тени, окружающие их, смеются над романтизмом и нравственной беззащитностью двух взрослых людей, упорно не желающих возвращаться из прекрасного далека в реальность… ОН – необыкновенный человек! И она вместе с НИМ тоже становилась таковой…

               
                ГЛАВА 12: Новая смерть.

Утро выдалось солнечное и холодное. Природа располагала к хорошему настроению, но Тасе почему-то было тревожно. В школу не хотелось до невроза. Но надо…
…Рыхлый  глубокий снег забирался за отвороты ботинок и таял. Капроновые колготки быстро прихватило морозом. Девушка шла быстрым шагом, чтобы не замёрзнуть и не простудиться. Недалеко от школы знакомый сигнал заставил её вздрогнуть от неожиданности и обернуться. Зябко поёживаясь, Стас стоял возле мотоцикла и виновато улыбался. Мотоцикл зимой? Он никогда не ездил в мороз!!! Молодой человек подошёл и нежно взял её руки в свои.
– Замёрзла? Всё форсишь…
– Что случилось? – встревожено спросила Таисья, вглядываясь в его лицо. – Почему ты на колёсах?
– Пришлось для быстроты передвижения… Я уезжаю завтра вечером…
– Как? Куда? Почему так неожиданно?
– В Югославию. Там товарищеская встреча намечается. Это ненадолго, недели на две, – он словно извинялся.
– Так ты же в запасных теперь? – удивилась Тася.
– Нынешний линейный руку повредил на тренировке. Ваня поставил меня. Говорит больше некому. Я не могу подвести старину-тренера. Если я не поеду, это может плохо кончиться… И для меня и для команды…
– Незаменимый ты наш, – Тася переминалась с ноги на ногу.
Стас вдруг странно посмотрел мимо неё, и в глазах промелькнуло беспокойство.
– Стас, тебе сегодня не того, не тошно? Мне как-то муторно, какое-то предчувствие нехорошее…
– И всё-таки ты – моя половинка, – улыбнулся молодой человек. – Муторно, не то слово. Я у Наркошки вчера был, слегла она…
– Ломки, что ли? – нехорошо засосало под ложечкой. – Она, что, соскочить решила?
– В том-то и дело, что нет. Ширева у неё по самое «не хочу», а волокуша  не приходит. Только при мне инъекцию сделала…  Лежит, воет как белуга. Словом все признаки ломок… А я, как дурак последний, стою и не знаю, что делать. Сторонний убийца. И машинку не отнимешь, и не поможешь…
– Так что же всё-таки делать?
Удивительно, но девушка расстроилась, причём совершенно искренне. И не было в душе ни ненависти, ни неприязни.
– Я уже договорился её в диспансер положить. Но бабки нужны приличные… Так что вечером надо съездить кое-куда, подзаработать…
– Ты же обещал не играть больше!
– Ну, надо, Тасенька. Я пустой почти… К тому же я обещал всего лишь отложить на время моё прибыльное ремесло. Не волнуйся, проблем не возникнет. Я всегда чувствую непруху...
Девушка вздохнула.
– Очень даже понятно, почему мне не спокойно…
Вдруг Стас оживился. Склонность к эмпатии  всегда была частью его характера, и теперь он чувствовал необходимость обрадовать её чем-то необычным, чтобы уменьшить разочарование от момента, которое так явственно читалось на лице его любимой девочки…
– А ты когда-нибудь каталась на лошади, Принцесса?
– Нет, а что?
– Давай сегодня прокатимся? В Удельном парке есть конюшня. И у меня там знакомая девчонка из Лесгафта работает.
– Здорово! А сам-то ты умеешь?
– Когда-то умел. Нас ведь этому учили. Правда, последний раз я сидел верхом прошлым летом, когда гостевал у родителей.
– А ты успеешь всё?
– А как же! Ты же знаешь, я всегда всё успеваю,– наигранно весело пошутил Станислав. – Беги, а то простудишься. Я жду тебя дома, оденься тепло и удобно…
После школы Тася наспех выгуляла собаку, в очередной раз, извиняясь перед любимицей, что опять бросает её одну, и стрелой помчалась к Стасу.
Он сидел задом наперёд на мотоцикле и о чём-то оживлённо беседовал с Зайцем, который при виде её осклабился и комично поклонился. Только вот лицо его при этом оставалось бледным и осунувшимся.
– Ваше Высочество Истерика! Наше Вам с кисточкой! Рад видеть живой-здоровой…
– Привет, Зайчик, как оно?
– Хреново… Смерть кругом, – наигранно демоническим голосом проговорил парень, но в глазах этого простого парня, последнего пэтэушкика и отъявленного гопника, Тася заметила тоску и безотчётный страх.
Заяц ретировался, и Таисья обернулась к Мэну.
– Чего ему надо от тебя? Он же наш недруг…
Стас вздохнул и пожал плечами.
– Теперь у нас у всех только один недруг – Монстр… Едем?
– А мы, что на «тачке» поедем? Скользко же…
– Не бойся. Я шиповку поставил. Пешком по парку долго идти, и если честно, я плохо помню, где это.
Они действительно довольно долго искали конюшню, а, когда нашли, девушке вдруг стало не по себе: три девчонки, ухаживающие за лошадьми, смерили их не особенно приветливыми взглядами.
– Сегодня у нас не прокатный день. Лошади тоже должны отдыхать.
Но Стас нисколько не смутился. Девушки… Какие проблемы могут быть с девушками… Пара удачных комплиментов, и вот уже на деловито-сосредоточенных лицах заиграли улыбки.
– Девчата, а Наташа здесь сегодня? Она обещала нас уважить…
– Она выгуливает больного мерина. Только Наташа одна здесь не решает, – всё ещё заносчиво проговорила рыжая и смешная, как солнышко на детских картинках.
Стас улыбнулся:
– Насколько я понял, вам лучше разменной монетой?
Девочки смущённо молчали. Но, когда молодой человек отдал рыжей деньги, бросились предлагать лошадей.
– Подберите, пожалуйста, моей спутнице самую покладистую и добрую кобылку. Она в первый раз садится на лошадь.
К Тасе подвели приземистую пегую лошадку с умными, но грустными глазами. Девушка даже немного обиделась – она напоминала лошадь Д, Артаньяна. Но промолчала…
Стас же вошёл в денник к огромному вороному красавцу-жеребцу, который громко заржал при виде незнакомого человека и нервно переступил, привставая на дыбы, словно стремясь затоптать непрошенного гостя. Огромное животное было опасно и агрессивно, и Тася испуганно посмотрела на рыжую девчонку, как бы прося помощи для своего неосторожного друга. Но молодой человек как будто не заметил неприятия лошади, что-то прошептал ему на ухо и властно потрепал по холке. Потом провёл ладонью по морде и сильно хлопнул по крупу, продолжая смотреть животному в глаза.
– Спокойно, парень, спокойно. Ты хорош. Ты красавец. Пошли… Мы поладим…
 Конь недовольно фыркнул, ещё раз переступил, но успокоился.
– Гарус для проката не годится, – остановила его рыженькая. – Он бывший спортсмен, и его очень обидели: порвали бока шпорами. Он не ходит теперь под седлом…
– Какое совпадение, – Стас явно кокетничал. – Я тоже не люблю седла и стремян…
Фраза прозвучала двояко…
– Ну, это-то мы знаем! Правда, я слышала, тебя всё-таки взнуздали! – раздался за спиной звонкий голос. – Привет, Тихонов! Всё-таки решился навестить?
– Как видишь. Здравствуй, Наталия. А ещё и ученицу тебе привёз. Поможешь?
– А как же! – засмеялась Наташа и смерила Тасю оценивающим взглядом. – Кстати,  говорят «препод» по немецкому тебя вчера хватился…
Стас сморщился, как гриб-сморчок:
– Пусть передадут, что у меня Югославия. Вернусь, всё скину…
Он сам затянул подпруги на Лайме, Тасиной кобылке, и подсадил девушку в седло.
– Я так и думала, что ты выберешь Гаруса, – покачала головой Наташа. – Вы очень похожи... Можно даже сказать гармоничны. Только будь осторожен, он помнит много зла…

…Как это было замечательно чувствовать между коленями тёплый круп животного, которое послушно откликалось на ласку. Сначала Наташа водила Лайму за повод, потом легко вскочила сзади, приняла поводья и пустила лошадь лёгкой рысцой. Она хотела, чтобы Тася почувствовала своё тело. Потом крупной. Потом галопом. Затем сама пересела на серого мерина и проделала тоже самое, находясь рядом с начинающей наездницей.
– Шенкеля держи! Колени! – выкрикивала она. – Повод натяни! Молодец! Получатся!
Похвала подхлестнула Таисью. Девушка необоснованно рано почувствовала уверенность в своих силах и чуть не поплатилась за это. Она пришпорила кобылу, желая продемонстрировать Стасу свои успехи, и слишком приблизила Лайму к Гарусу… Жеребец заржал, почуяв кобылу, прижал уши и рванул ей наперерез. Если бы Стас замешкался хоть на мгновение, огромное животное подмяло бы под себя и кобылку, и неумелую наездницу. Но молодой человек резко натянул поводья, и конь взвился на дыбы. Описав полукруг на задних ногах, Гарус осел крупом на снег. Стасу без седла было неимоверно трудно удержаться верхом, но он всё-таки поднял животное и послал в галоп в противоположный конец манежа.
Тася, как мешок сползла на землю и с гримасой ужаса на лице осталась сидеть на грязном снегу. Наташа ловко спрыгнула с лошади и устремилась к бедолаге.
– Всё в порядке, успокойся. Ты умница, не растерялась. Нельзя приближаться к жеребцу…
Через минуту Стас уже опустился перед Тасей на колени.
– Ты не ушиблась, родная? Испугалась?
Он прижал девушку к себе и стал целовать куда попало. Руки его тряслись от недавнего напряжения, но бледность постепенно сходила с лица, уступая место лёгкому румянцу.
– Отдохни, малышка, для первого раза достаточно…
– Да, уж. Для первого и последнего. Ты – гнусный убийца…
Оба тихо засмеялись…
Вдруг молодой человек неловко завалился на спину, осыпав Тасю брызгами снега вперемешку с клочками сена. Это Гарус неожиданно подошёл сзади и виновато ткнул его мордой в спину…
– Что, негодник, прощения просишь? – нахмурился Станислав, отряхиваясь от снега и песка, которым был обильно посыпан манеж. – Ещё хочешь работать?
– Он застоялся, – пожала плечами Наташа. – Его никто не любит. Слишком норовист... Под седлом не ходит, а без седла на таком амбале девчонкам трудновато. А я вечно занята… Но вы, я вижу, подружились…
– Вполне. Давай, приятель, посмотрим, на что мы с тобой способны.
Стас крепко взял Гаруса за гриву и ловко запрыгнул ему на спину.
– Великоват, чёрт! Так можно и без наследства остаться.
Он сделал круг рысью, и, пришедшая в себя Тася, смогла, наконец, насладиться великолепным зрелищем. Конь и наездник действительно смотрелись безупречно. На белом снегу чёрный конь и чёрный всадник… Красивое животное и красивый мужчина… Любимый мужчина… Где-то в глубине души родился и вырвался наружу всхлип восхищения и обожания, гордости и обожествления. Хотя Стас сейчас скорее был похож на демона... Того самого демона, который привиделся ей на органном вечере в филармонии…
– У тебя великолепный парень, девочка, – тихо вздохнула Наташа. – Береги его. У него есть душа, а это самое главное…
В этот момент Стас пустил Гаруса в галоп к барьеру.
– Рискует! – невольно вскрикнула Наталия, кандидат в мастера спорта по верховой езде. – Лошадь давно без тренировки!
Но они взяли барьер! Не высокий, сантиметров тридцать. И пошли на второй заход.
– Верно пристреливается...
Тася уже знала, что Стас теперь не успокоится, пока не возьмёт все препятствия. Она невольно зажмурилась при очередном прыжке… Но метровая высота им не покорилась. Гарус зацепил задними ногами планку, и Станислав недовольно остановил жеребца.
– Ну, что ж ты, братец, облажался перед дамами. И я вместе с тобой. Давай-ка ещё разок.
Умное животное замотало головой, словно кивая. Конь был благодарен. Он соскучился в стойле, а теперь, словно вспоминал своё спортивное прошлое… Не дожидаясь посыла, Гарус сам пошёл на новый вираж, и заржав, понёсся на препятствие.
– Куда он летит!!! – закричала Наташа. – Стас, повод! Он несёт к канаве! Скользко! Ноги поломает!
Но было поздно. Конь взвился над кирпичной кладкой, за которой был глубокий ров. На мгновение перед девушками промелькнуло сосредоточенное лицо наездника. Оно было напряжено, но спокойно. Гарус распластался в воздухе и легко приземлился по ту сторону рва. В этот прыжок Стас  вложил все свои силы и умение. В первый момент ему показалось, что удержаться верхом он не сможет, слишком крупной была лошадь, но он прижался к холке всем телом и зажмурился, не желая сдаваться. И лишь когда через несколько десятков метров животное встало, упёршись мордой в железную сетку, он осознал, что всё-таки прыгнул! Молодой человек неуверенно спешился и невольно присел на корточки. Он еле слышно выругался, и, наконец, с шумом выдохнул воздух. Потрепав коня по холке и поблагодарив за работу, Стас подошёл к девушкам:
– У меня болит всё… Забери к дьяволу этого зверя, будь он не ладен. Как я буду играть матч с такими кривыми ногами! Я теперь на мотоцикле-то не смогу ехать, не то, что по площадке бегать…
Однако он был собой доволен…
…По дороге домой ребята молчали, потому что обоих опять охватило смутное чувство тревоги. Ощущение украденного времени… Обсуждать прогулку просто не было сил. Не сговариваясь, молодые люди решили оставить все эмоции на завтра…
Губы мокрые,
                хлебом пахнут...
Грива свалена,
                словно пакля...
Нрав безумный – 
                прими, родная!
Мы подружимся
                я же знаю...

…Пронзительный телефонный звонок ворвался в Тасин сонный мозг. Встать после вчерашнего было трудно – ныло всё тело. И только чувство дискомфорта заставило девушку поднять трубку.
– Это Ира! – раздался хриплый надорванный  истерикой голос. – Светка умерла!!! Стас просил тебя прийти!
Молоточки страха забарабанили в виски. Вот оно… Предчувствие… Марево вчерашнее… Бросила взгляд на будильник – пора в школу. Да, какая там, к лешему, школа! Новая щемящая боль окутала её с ног до головы… Боль, которая не отпустит скоро, а неизменно будет требовать осмысления идиотской несправедливости этой жизни, ответа на простой, но риторический в данной ситуации вопрос «Почему»?  Таисья как в сомнамбулёзе быстро собралась и пошла, но ноги не слушались, немели… Снова старуха смерть махнула косой на её лугу… Снова скосила тонкую былинку с широкого простора жизни. Новая смерть… Новый страх… Новое «забудь»…

…Стас стоял, прислонившись к стене и сложив руки на груди. Взгляд его был устремлён в себя. Как же она не подумала, что теперь будет с ним!!! Какую моральную ношу он теперь на себя взвалит! Тася долго вглядывалась в его глаза, боясь побеспокоить. Он был бледен, как стена, а глаза из пронзительно синих стали пустынно чёрными – так расширились зрачки...
…То, что он чувствовал сейчас, не мог ощутить, казалось, никто... Во рту была горечь… Эта глубинная горечь поднималась и поднималась из организма вместе с тошнотой… Зачем он бросил Наркошку одну в этой жизни, если считал себя виноватым? Зачем он оставил её одну вчера, если видел, что с ней что-то не так? Он обязан был прислушаться к той мути, которая томила его весь день! Проклятый эгоист!!! А что теперь? Что он искал в себе теперь? Пустоту и отчаяние… Зачем? Эта девчонка никому не была нужна, в том числе и ему. Почему же так хочется плакать и кричать теперь, когда её больше нет? Наверное, это ощущение вины цепляет его за живое…
Таисья осторожно тронула парня за плечо.
– Пришла? – рассеянно спросил Стас, и от него пахнуло алкоголем.
– Когда это случилось?
– Не знаю. Вечером я заходил к ней, ей было лучше… Но когда я пришёл сегодня, она уже не дышала… Насколько я понимаю, она ввела сразу тройную дозу… Но стало ещё хуже. Соседи говорят, что таких диких криков они ещё не слышали. К утру всё стихло… Скорая приехала быстро: у неё просто остановилось сердце… Пошли отсюда. Скоро менты приедут, незачем нам светиться…
– Что теперь? Тебе сегодня улетать…
– Ты с ума сошла! У Светки никого нет. Я не могу позволить, чтобы её зарыли в общей яме с бродягами.
Из дома Стас позвонил тренеру:
– Дядя Ваня, я сегодня не полечу.
– Какого чёрта ты опять дуришь! – заорал Трошкин.
– У меня умерла подруга, я должен заняться похоронами. Через четыре дня я буду на месте. Как раз к матчу.
– Без тренировок? Да, ты и так разучился играть… Ладно. Только не подведи…
Тренер понимал, что с этим парнем спорить бессмысленно: он всё равно пожертвует второстепенным ради того, в чём уверен.
Станислав вздохнул так тяжело, что Тасе стало его нестерпимо жалко. Он  беспомощно уткнулся лицом ей в колени и буквально простонал:
– Боже, как я устал один. В такие моменты хочется, чтобы отец был рядом.
Вдруг Стас буквально вскинулся, глаза заблестели недобро:
– Здесь что-то не чисто. Не мешает разобраться. Достаточно я терпел этого подонка…
– Ты о чём? – не поняла Таисья.
Он вынул из кармана целлофановый пакетик с неизвестным порошком.
– Что это? «Ширка»? Или опий? И зачем он тебе? – испугалась девушка.
– Одним местом чувствую – параша это, а не «драги» . Больно уж дёшево… Больно уж доступно… Есть у меня человечек в Большом доме… Надо бы экспертизу сделать, что за дрянь туда намешана.
Стас осёкся, внимательно посмотрел на девчонку, и подумал, что незачем втягивать её в эту грязь. Сам же решил непременно выяснить, кто непосредственно снабдил Светку этим неизвестным порошком, и кто же все-таки такой Монстр. Он готов был предположить, что Наркошка чем-то стала «неудобной» «барыге», и он вполне мог подсунуть ей «куколку» или «змею», так называемый «хот шот» (амер.), в котором наркотик смешан с заведомо ядовитым веществом, вызывающим после укола смерть, чем-то похожую на смерть от передозировки. Причём, принести «змею» мог любой «друг» из «тусовки» наркоманов...

…Последние месяцы после исчезновения Креста прошли под знаком наркотического коллапса, спровоцированного ещё и горбачёвским «сухим законом», когда купить алкоголь, особенно молодняку стало ещё труднее, чем опиаты. Все те, кто раньше баловался первитином и эфедроном, перешли на готовые амфетамины, а кто пооборотистей и пообеспеченней  – на чистый фабричный морфин и «фен». И пособником в этом стал Монстр, который пыхал «чёрным русским» и рекламировал его как абсолютно безопасное средство словить кайф. Подсаживая малолеток на наркоту, подонок заставлял их воровать… Кражи, грабежи среди гопников – всё это стало нормой… Многих уже посадили. Многие прятались от правосудия. Несколько пацанов из бывшей компании Зайца умерли от передоза. Об этом он не давеча, как вчера, разговаривал с Зайцем. Но среди его знакомых до сегодняшнего дня все были живы… Наркошка стала первой жертвой чьих-то недобрых игр, и Стас поклялся себе, что теперь не оставит Монстра в покое. Этого гада надо было убирать с дороги… Таким подонкам не место на этой и без того грешной земле!
…Хоронили Наркошку в закрытом гробу на окраине Северного кладбища. В такой глухомани, что и не найдёшь никогда среди гигантского массива крестов и монументов. Гроб гулко ударился о мёрзлую землю, и могильщики, безбожно матерясь, нехотя ковыряли задеревеневший песок погнутыми ржавыми ломами. Пришлось заплатить им сверху, чтобы они смогли пристойно закончить свою работу.
В последний путь эту несчастную девушку провожали всего пять человек. И ни один из них не был ей другом. Ни слёз. Ни добрых слов. Ни поминок. Ни единой родной души. Отец алкаш так, наверное, и не узнал никогда, где могила его единственной дочери…
Сами установили небольшой гранитный обломок, на котором друзья Марины-художницы нанесли незатейливую надпись: «Покойся с миром». Ни фотографии. Ни отчества… Ни года рождения… Ничего не знали о ней последние её благодетели…
Молча, помянули водкой. Стас, Андрей и Енот положили цветы. Тася рассыпала по свежему холмику конфеты «драже» – любимое Светкино лакомство, которое, пожалуй, олицетворяло единственное светлое, что они знали о ней. А Ира воткнула возле изголовья шприц с загнутой иглой…
Помянули и ушли. Ушли, чтобы больше никогда не прийти сюда… Чтобы попытаться забыть…

…Вечером Стас улетел в Югославию, хотя Тася была уверена, что играть он не сможет. Слишком он был подавлен… Но сквозь видимую апатию заметила девушка какой-то новый огонь, разгорающийся в нём…
…Из Югославии в Польшу. Потом в Германию, к родителям. Его запланированная двухнедельная командировка однозначно затянулась, и в последний свой звонок молодой человек с удовольствием рассказывал, что внезапно проснувшееся желание играть позволило ему принести ощутимую пользу и вновь вернуться в основной состав. Они побеждали, и возвращение его затягивалось…
Немудрено, что в сложившейся ситуации его снова затянул спорт. Стас отдыхал среди чуть ограниченных своих товарищей по команде. Смеялся над их амбициями. И, наконец, вычленил для себя главное: здесь ему легко и светло, а там, дома, – мучительно и проблематично. Здесь он был обычным повесой, прожигателем жизни, по сути пацаном, за которого кто-то что-то решает, а там нужно было обдумывать каждый шаг, быть лидером, плечом. Мужиком… Так уж сложилось…
Словом, дома он не появлялся… Или почти не появлялся… Почти… На самом деле он дважды прилетал тайком, чтобы шпионить за дилерами, останавливался в родительской квартире в Центре, и с каждым разом, через знакомых катранщиков и их клиентов узнавал что-то новое о воровской шайке, к которой принадлежал Монстр... И ни один человек из его окружения об этом даже не догадывался… Если бы Таисья прознала, она бы точно эгоистично не простила бы ему такой подлости… Поэтому молодой человек старался звонить как можно чаще. Он звонил, рассказывал массу забавных историй из жизни спортсменов или бюргеров, и снова пропадал... Девушка злилась и не понимала «зачем». А парень просто делал задуманное, не желая втягивать её в чёрный омут, из которого уже не было выхода…
…И всё же разлука с Тасей тяготила молодого человека неимоверно. По девочке он скучал, мечтал по ночам, хотел, чтобы она была рядом. И только наивная, романтическая мысль о том, что придёт время, и они снова будут вместе, радовала и успокаивала. Но покой – такое призрачное понятие…
И вот однажды любовь победила и сомнения, и занятость… Станислав как раз приехал в Питер с твёрдым желанием отдохнуть от многодневных мотаний по самолётам, поездам и гостиницам. Он мечтал о том, как Таська ворвётся в квартиру, с радостным визгом повиснет на шее, засыплет градом информации, а потом сама потянется за долгожданным поцелуем. Он забыл вкус её губ… Он, кажется, забыл её запах, соскучился по девичьим капризам и обидам… Возможно, если она останется, он разрешит девчонке спать с ним в обнимку – он снова так устал от грязи… Но днём трубку никто не снимал, а вечером её мама пыталась выяснить, кто он, и зачем ему её дочка? Сердобольный парень хотел уже было объясниться, сбросив, наконец, спуд недосказанности и нечестности по отношению к родителям своей малолетней возлюбленной, но представив себе возможную истерику одержимой страхом Таськи, снова не решился… Тогда Стас попросил о помощи соседскую девчонку, и та с сожалением сообщила, что Таси нет в городе… Это было обидно! Но он сам виноват: не звонил больше недели, да и приехал внезапно…
…А Таисья уехала с отцом на весенние каникулы в Кировск, кататься на горных лыжах… Там к ним присоединился папин друг из Минска с сыном… Так что грустно им не было… Первые два дня она с самозабвением покоряла Хибины своей чайничьей удалью, ещё пару дней просто радовалась жизни, а на пятый всё равно заскучала – все мысли были только о «пропавшем» Стасе. Как-то, по дороге со склона она зашла на коммутатор, чтобы позвонить матери, но вместо этого машинально, без всякой надежды, набрала его номер. И, о, чудо! Он ответил!!!
– Мэн! Неужели ты дома?! Куда ты пропал, я вся извелась… Мы уже больше месяца не виделись!!!
–  Прости, родная, так сложились обстоятельства… Но я очень скучаю… Честно-честно…
Голос молодого человека сорвался и стал более интимным от охватившего его волнения.
– Когда ты возвращаешься? Я очень хочу тебя видеть…
– Через полторы недели…
Станислав вздохнул и тихо проговорил:
– Через неделю я снова должен быть в Москве…
Тася всхлипнула, слёзы подступили к самому горлу, и она с трудом сдержала рыдания.
– Как же так!!! Я соскучилась!!! Я так тебя люблю!!! Мне плохо без тебя! Я всё поняла: я тебе не нужна, раз твой дурацкий гандбол тебе важнее, чем любимая девушка!
Как она ненавидела этот вид спорта!!! Он отнимал у неё любимого! Она намеренно никогда не посещала домашние его игры и тренировки, потому что буквально одушевляла его как личного врага…
– Ладно, Мэн, мне пора, надеюсь, что не забуду твоего лица до нашей следующей встречи…
Но быстрый ум молодого человека снова удивил сам себя… Пока Истерика билась в пароксизме, он всё решил… И импульсивности в этом решении было куда меньше, чем обдуманного желания сохранить хрупкое равновесие их душ, так часто нарушаемое дискомфортом объективных обстоятельств… Его обстоятельств!!! Тася же всегда невольно являлась заложницей его возможностей и его действий…
– Стоять-бояться! – Стас весело рассмеялся на её тираду, чем привёл гордячку в ещё большее бешенство. – Истерика, я так соскучился по твоим истерикам, что завтра-послезавтра расцелую тебя всю!!! Дурочка ты моя ненормальная, неужели ты думаешь, что я не использую этой возможности?
Таисья буквально «впала в кому», она никак не могла сообразить, что он имеет в виду, и замычала в трубку, отгоняя непонимание.
– Что ты хочешь этим сказать? – ей было страшно ошибиться.
– Только то, что я поехал в аэропорт за билетом… Надеюсь, мне удастся раздобыть его…
– АААААААААААА!!! Ты – сумасшедший!!!
– Не-а… Я просто влюблённый идиот и авантюрист… Очень скучаю, малышка… Потом опять не получиться… Я не хочу, чтобы ты бросила меня…
Он усмехнулся и вздохнул, потому что раньше никогда не испытывал подобного комплекса и самонадеянно не представлял, что кто-нибудь может сделать это по своей воле… Он просто никогда не любил прежде…
– Вы где остановились?
– В частном секторе… А ты, где собираешься? Как мы найдёмся?
– Давай так… Я попробую поселиться в гостинице «Хибины». Завтра, к вечеру, дойди до неё и проверь… В крайнем случае – в «Спорте»… И назови мне свой адрес…
Таисья продиктовала адрес и поспешила проститься, потому что время разговора заканчивалось, а отец уже заглядывал в витрину телеграфа.

Станислав был уже у входа, когда позвонил Енот с предложением пересечься, но Стас вынужден был отказаться, объяснив причину своей внезапной занятости. Дима удивился поспешности, с которой друг его принял решение, но потом вдруг спросил:
– А попутчик тебе не нужен? Так всё осточертело, что я бы тоже косточки с удовольствием размял… Надеюсь, я вам не помешаю? Если надо, я всегда могу прогуляться…
– Это было бы здорово… Поездка эта – авантюра чистой воды, и не хотелось бы остаться там в гордом одиночестве. Я не очень уверен, что Таська сможет сбежать от отца… Так что может статься, мы и не увидимся вовсе…
– Ты, похоже, плохо знаешь свою девчонку, Мэн, – съехидничал Енот. – Истерика, если что в голову вобьёт – не остановишь…
Станислав довольно засмеялся:
– Это точно… На это и уповаю. Билеты беру на завтра, на ближайший рейс. Обратно через три дня… Пойдёт?
– Лады…

…Тася с трудом откатала положенное время – ей не терпелось поскорее проверить, приехал Стас или не смог достать билета… Перед последим подъёмом она сказала отцу, что поднимется на подъёмнике «Латвия» и спуститься там же, и сразу, не переодеваясь, пойдёт домой. Девушка уже выяснила, что с «Латвии» можно было через городской парк скатиться как раз к гостинице «Хибины».  Отец согласился, но отправил вместе с ней Илью, сына своего приятеля, на два года старше, чтобы они смогли идти домой вместе. Таисья скрипнула зубами, её это определённо не устраивало, и, поднимаясь на подъёмнике, девушка мучительно соображала, как бы от него избавиться… Может, уехать? Но на спуске парень очень быстро догнал беглянку, и у подножья горы Айкуайвенчорр они оказались одновременно, а потом и возле гостиницы.
– Тут знакомые мои должны были приехать, – решила не мудрствовать Таисья. – Я хочу зайти справиться… Если приехали, ты иди домой один, а меня проводят потом.
– Не вопрос…
Это очень хорошо, когда рядом нормальный товарищ без комплекса повышенной значимости…
Администратор назвала номер, в который час назад заехал Стас, и Тася, с горящими глазами, выбежала на крыльцо гостиницы.
– Илюха! Они приехали! Ты иди, а отцу, пожалуйста, скажи, что я ребят знакомых питерских встретила, и мне подарили ещё один подъём, а ты замёрз меня ждать… Скажи, что меня проводят…
Она ведь почти не врала… Разве что чуть-чуть… Но девушка была настолько возбуждена предстоящей встречей с любимым, что на этот раз даже угрызения совести не потревожили её изворотливое стремительно взрослеющее сознание…
…Она ворвалась в номер снежным вихрем, словно сомневаясь, что Он действительно приехал, и нужно было непременно срочно это проверить! Она даже не постучала – не было времени! Резким неаккуратным движением «припарковала» лыжи в угол возле душевой, от чего они немедленно разъехались и с грохотом рухнули на пол, а сама, громко топоча тяжёлыми горнолыжными ботинками, влетела в комнату.
– Никак моя лягушонка в коробчёнке примчалась?! – услышала она весёлый любимый голос, и светлое лучистое счастье наполнило всё её существо.
Стас молниеносно вскочил с кровати, на которой лежал с газетой, и распахнул объятия. Тася взвизгнула, как это делают неуравновешенные дети в минуту бешенной радости и, уцепившись молодому человеку за шею, подпрыгнула и обвила ногами его пояс… Он обнял своё сокровище и закружил по комнате, покрывая её раскрасневшееся с мороза личико поцелуями искренне соскучившегося человека… Глаза Стаса лучились такой радостью и любовью, что заранее заготовленные каверзные вопросы о гостиничных шалавах или Ольге, умерли сами собой. Девушке стало это совершенно неважно – он подарил ей то, чего она жаждала: искрящиеся счастьем глаза… А большего и не нужно, чтобы верить в любовь…
Стас сейчас был такой родной, такой домашний, в белом пушистом мохеровом свитере и спортивных брюках. Несмотря на свою принадлежность спорту, Станислав никогда не носил спортивных вещей на улице, считал это признаком дурного тона и надевал только в квартире для удобства. Поэтому, увидев его в подобном виде, Тася невольно зажмурилась от ощущения семейной идиллии. Да, девчонке было мало лет, но она уже готова была стать женой этого парня в любой момент!!! Наверное, кому-то это покажется странным…
– Солнышко моё, Принцесска, – шептал Стас, с грохотом опуская её на пол. – Какой же я молодец, что не поленился приехать… Ну, скажи же, что я молодец, а то не буду больше целовать…
– А я, похоже, тот слон, которого не заметили, – сердито проговорил Енот, с которым не только не поздоровались, но и вообще не удосужились заприметить.
Дима вдруг разочарованно осознал, что сглупил, поехав со Стасом, – незачем было мешать этим Ромео и Джульетте наслаждаться друг другом! Вдруг эта заполошная сейчас зафордебачится, разобидится, что он припёрся сюда незваный…
Тася недоумённо повернулась на голос и часто заморгала… Она и вправду была так поглощена своей неуёмной радостью, что не увидела его сразу… Но уже в следующую секунду девчонка обнимала его и чмокала в обе щёки.
– Димка, милый! И ты тоже здесь!!! Как это здорово!!! Вдали от дома встретить дорогих людей!
– Не встретить, а хитро заманить в голод и холод, – Енот невольно смутился от её искренней радости и устыдился своих дурных мыслей: всё-таки эта девчушка – чудо.
– ЭЭЭЭ! Хватит вам! Я ревную, чёрт возьми! – неожиданно рявкнул Станислав, оттаскивая Таисью от Димки. – Я запрещаю тебе целовать и обнимать посторонних мужиков!
Тася опешила и виновато прошептала:
– Это же Енот… Какой же он посторонний?
И личико её в этот момент было растерянным и несчастным. Она легко поверила в его гнев, и готова уже была расплакаться от своей «нескромности».
Комичность ситуации достигла своего апогея, и Стас больше не мог сдерживать смех.
– Дурында, я же шучу! Я просто не знаю, как справиться со своей радостью!
– Мальчики, – неожиданно скисла Тася. – Мне домой надо. Ко мне соглядатая приставили, а я попросила его прикрыть меня ненадолго… Теперь мне пора…
Лицо её в этот момент представляло собой смешную мину, а губы сложились в ту самую гримасу, которая через несколько секунд обещала разрешиться водопадом слёз. И Стас, предвосхищая их, поспешил снова подхватить своё капризное сокровище на руки и поцеловать.
– И это правильно, – подытожил он. – Нам бы тоже сейчас почавкать чего-нибудь и в люльку лечь, а то завтра мы проспим до полудня и кататься не пойдём. Поэтому давай мы тебя проводим, а завтра в 11.00 встретимся на горе. Где вы обычно поднимаетесь?
– На «канатке» или на «Северном-1».
…Таисье было трудно идти в горнолыжных ботинках, и когда она окончательно устала, Станислав посадил её на закорки и нёс так до самого дома…

…На следующий день они встретились на горе, и девушка впервые восхитилась новым умением Стаса – умением мастерски кататься на горных лыжах! Парень ловко крутил мелкие дуги, разгоняясь до неимоверной скорости, и Тася невольно зажмуривалась, когда он стремительно шёл на скалы, а потом резко сворачивал в сторону и уверенно продолжал спуск.
– Не бойся за него, – с невольной завистью вздохнул Димка. – Он ведь в Альпах кататься учился, с раннего детства. И вообще, Мэн – неплохой райдер… Ты его попроси с южного склона по целине спуститься… Если не поленится забираться – покажет.
– Нет уж, Енот, я как-нибудь обойдусь. Целее будет! – и бросилась догонять любимого.
…Они скатились к подъёмнику, пристроились к Стасу в очередь и начали оживлённо обсуждать умения и неумения каждого, когда подъехал Тасин отец.
– Дочь, почему я вынужден гоняться за тобой по всему склону? – он с подозрением посмотрел на взрослых незнакомых парней, стоящих возле его «маленькой» дочки, в глазах которой моментально родился испуг. – Я ведь переживаю, вдруг что…
– Добрый день, – не выдержал Стас, снимая защитный шлем и внимательно разглядывая мужчину, о котором он был так много наслышан, но которого так до сего момента и не видел. – Мы обязуемся приглядеть за Тасей, если Вы готовы доверить нам свою самую главную драгоценность. Дело в том, что мы тоже ленинградцы, и даже живём на соседней улице…
Отец с сомнением посмотрел на незнакомого парня и задумался.
– Раз в пол часа я буду ждать тебя на этом месте, – буркнул он дочери и устремился к подъёмнику.
– Вполне адекватный мужчина, – с улыбкой пожал плечами Станислав. – Я уверен, мы подружимся…

…Вечером Тася с Ильёй отпросились погулять по городу и сходить в кино. Накануне Стас дал девушке двадцатипятирублёвую купюру и посоветовал подкупить паренька, чтобы тот мог развлечься в Тасино отсутствие, и ему не пришло в голову вернуться на квартиру раньше положенного срока. Илья хмыкнул, немного подумал и согласился, выразив, однако, сомнение по поводу безопасности задуманной Тасей «авантюры». Пришлось признаваться, что к ней специально приехал её парень, и умолять не проговориться отцу…
…Сами же авантюристы закатились в местный ресторан, где знатно поужинали котлетами по-киевски и чёрной икрой… И так им было хорошо, что думать о завтрашнем дне совершенно не хотелось. Не хотелось вспоминать о проблемах, поджидающих каждого из них за пределами этого курортного местечка, не думалось о плохом и сложном в неуёмной юношеской радости общения с дорогими, горячо любимыми  людьми… Юношеское счастье быстротечно, но неуёмно!
На следующий день Таисья отказалась идти с отцом на гору, и молодые люди отправились на дикий склон, где Стас мог с чистой совестью занятья фрирайдом. Димка с Тасей тихонько колупались у подножья спуска в ожидании, когда Стас пешком поднимется на гору, а потом любовались его смелыми пируэтами среди мрачно торчащих скал. Потом они   пили крепкий чай из термоса, ели бутерброды с докторской колбасой и мечтали о славном будущем, которое непременно ждало их впереди. И будущее казалось им непреложным и каким-то безусловно определённым, словом таким, каким оно виделось им в мечтах…
…А потом парни улетели, выкроенное ими «крохотное время» закончилось, и Тася снова стала послушной прилежной дочерью, которой не было необходимости обманывать или изворачиваться, чтобы вырваться на долгожданную свободу. Папа так ничего и не заподозрил… А Илья долго потом тратил на увеселения и сувениры «честно заработанные» деньги…
…Через неделю Таисья вернулась в Питер, и её снова охватило раздражение по поводу вечного отсутствия Стаса рядом с ней. Если раньше она легко справлялась с этой данностью, то, взрослея, она стала испытывать некую нехватку тактильной близости с любимым. Все кругом ходили и миловались, а она ждала, ждала, ждала… Это просто бесило!
Иногда она встречала кого-то из «БТ», кто сумел не попасть под тлетворное влияние Монстра, и они вместе с тоской и умилением вспоминали времена Креста: его классическую шпанскую «справедливость», священную войну с Зайцем, закидоны Наркошки и их гопницкие шалости.
…Словом время шло, жизнь продолжалась, и смерть Белки и Наркошки перестала мучить ребят. У всех сохранилась лишь лёгкая грусть. И они уже могли вспоминать их, шутя. И Вика, и Светка, похоже, не обижались оттуда. Раньше о них никто не думал вообще! А теперь думали, и только хорошее…
…И Стас тоже успокоился, но копать под Монстра не перестал. Прошла боль, но остались злость и жажда справедливой мести, которые толкали его в омут, превращая в камикадзе.  Конечно, он был не прав, что рисковал в одиночку, но довериться, кому бы то ни было, и тем самым подставить, он просто не мог. Ему на руку было то, что знали все: Мэна нет в городе...

И почему она ничего не видела и не замечала? Почему не поняла вовремя, чем заняты мысли любимого ею человека!? Хотя, что бы изменилось? Ей стало бы страшно и больно, и только. Наверняка возникло бы чувство ненужности и несостоятельности, если бы Стас предпочёл не её, а какие-то там «свои проблемы»… Ведь не думает же она, что Стаса остановили бы её мольбы? Нет! Не такой это был парень, чтобы останавливаться на полпути. И пусть  многими годами позже, с позиции возраста и пережитого горя, он и корил себя за глупость и опрометчивость тогдашних поступков, в тот момент по-другому быть просто не могло…
               
                ГЛАВА 13: Прокол.

Настроение было препоганое. С утра, как всегда из-за ерунды, произошла размолвка с матерью, и Тасе совершенно не хотелось возвращаться домой и продолжать склоки. Девушка бесцельно бродила по улице, думая о любимом. Как было бы хорошо рассказать ему о своих проблемах, поплакать, уткнувшись в плечо. Он обязательно нашел бы нужные слова, чтобы она почувствовала себя не такой несчастной. Но Стаса как всегда не было в городе – он улетел в Москву прямо с Северов… После Кировска они не виделись уже больше трёх недель – он опять мотался по миру со своей гандбольной командой.
         Тасе было неимоверно скучно... Хотелось общения, причём, общения с людьми, которые знали Стаса. Ей хотелось расспрашивать о нём, узнавать что-то новое, мечтать о будущем досуге… В последнее время таким человеком стал для неё Енот. После «Города Солнца», совместного «отдыха» в КПЗ и кировских приключений они здорово сдружились… Димка оказался классным парнем – понимающим, чувствительным, но, что главное – уважающим её чувства и чувства друга (со Стасом они тоже стали заметно ближе, что нельзя было сказать об Андрее, который, наоборот, отдалился). Поэтому не удивительно, что решение пришло само – пойти к Еноту, поболтать, а заодно спросить, нет ли новостей от Мэна…
…Но дома Димки не оказалось. Мама его, приятная интеллигентная женщина, покачала головой и печально проговорила:
– Ой, девонька, я так переживаю, Димка с плохими людьми связался, всё время там ошивается… А мне говорит, что это нужно ему для диплома на психфаке… Да какое там – он туда и ходить-то перестал… Скорее бы уж Стас вернулся – вправил бы, может, мозги-то моему…
– Я тоже попробую с ним поговорить…
– Что ты, Тасенька, он дома-то за полночь появляется, где тебе его найти…

Нет придела юношескому максимализму! Для подростка круче его самого только горы! Горы, на которые непременно нужно карабкаться в лоб, здесь и сейчас… Только кроме страданий и неудач ложная эта крутость пользы никакой принести не способна. Ни подростку. Ни окружающим. Так, может быть, основное преимущество «людей без возраста» как раз и заключается в умении логически мыслить, объективно оценивать свои силы и способности, чувствовать опасность и находить альтернативные, безопасные способы решения любой проблемы? И не «бежать впереди паровоза»… И не кидаться в омут с головой даже во имя священной правды…

Очень жалко стало сердобольной Таисье добрую Димкину маму… Благородный гнев так и раздирал всё её существо. Как он может! Неужели Енот и впрямь связался с Монстром!? А Стас? Знает ли об этом Мэн и не посчитает ли друга предателем, если узнает? Острое желание промыть мозги приятелю родилось где-то под ложечкой, и остановить одержимую гневной решимостью сумасшедшую девицу теперь мог, пожалуй, только случайный выстрел снайпера…

…Тася осторожно открыла никогда не запирающуюся дверь знакомого притона. Кому после смерти Наркошки принадлежали эти три загаженные комнаты на первом этаже неказистой  «хрущёбы», она так никогда и не узнала, да это было и не важно. Раньше здесь были рады любому, кто приходил, приносил выпивку, покупал ширево или просто вливался в общую толкотню. Тасю привлекало то, что каждый здесь занимался только самим собой, не обращая внимания на окружающих. Тут можно было выпить и покурить, и никто не одёргивал и не осуждал… Но глупышка сейчас не учитывала, что это время давно прошло, что её горе-приятели гопники, в большинстве своём канули в лету или стакнулись с «новыми хозяевами»…
…Девушка открыла дверь и в страхе замерла на пороге: вокруг нового добротного стола сидели страшные взрослые мужики в наколках, пили чефир и портвейн и резались в карты… И не одного знакомого лица… Хотя нет… В дальнем углу, словно последний парашник, сидел наркоман Лосось, друг Наркошки…
В этой чисто мужской обстановке она показалась выходцем с чужой планеты… Свеженькая, чистенькая и соблазнительная… Такая юная и такая девственная… Несколько уголовников встали из-за стола.
– Это ещё что за явление Мадонны в дом терпимости? Братцы, я уже дымлюсь!
– Милости просим, мамзель, к нашему шалашу!
Ей захотелось убежать, но привычный ненавистный липкий страх приковал её к месту, парализовав волю… Тася не успела опомниться, как её уже тащили вглубь комнаты.
Таисья, отпихивая протянутый ей кем-то стакан с бормотухой, нервно озираясь по сторонам в поиске Енота, но тщетно… Парня явно здесь не было…
– Нехорошо, девушка, ой, как нехорошо! – услышала она тихий хриплый голос из соседней комнаты. – Не по-человечески это, не по-христиански… Пришла, не поздоровалась, не выпила за здоровье хозяев… Не уважаешь, значит? Хороших людей не уважаешь?
Таисья расширенными глазами уставилась на Монстра, вразвалочку выходящего ей навстречу. Она видела его впервые, но то, что это именно он, девушка не сомневалась.
– Простите, я хотела Диму-Енота здесь найти… Он мне очень нужен, – заплетающимся языком промямлила Тася.
– Садись выпей, а потом уж за дело базарь…
Тася неуверенно присела за грязный стол, взяла железную кружку с портвейном и пригубила.
– Залпом, – не мигая приказал злодей, бесцеремонно обняв Таисью за талию.
Таисья растерянно улыбнулась, ощущая подступающую панику. Человека рядом она панически боялась уже заочно. А тут он был совсем рядом, буквально в сантиметре от неё… Маленький, кривоногий, с коротко стриженым ёжиком и отвратительными щербинами на лице, Монстр имел за плечами несколько ходок. Ему было явно за тридцать, и он казался пятнадцатилетней девчонке, чуть ли не глубоким стариком. Монстр – очень меткое прозвище, он и впрямь был отвратителен и внушал неприязнь. Тася вдруг осознала, что они со Стасом непримиримые враги, потому что Мэн отказался сотрудничать с уголовником, и Монстр попытается сделать всё возможное, чтобы любым способом убрать его с дороги... А тут она…
…Глупышка даже не представляла, как недалека от истины, только истины самой не понимала, не могла пока понимать… Монстр, действительно, был готов на всё, лишь бы только Мэн, этот поганый стукач, лежал сейчас перед ним живой или мёртвый. А он бы отрезал от него по куску тупым ножом… Но дело было вовсе не в отказе от «дружбы»… Сколько Стас не старался скрывать свои действия, Монстр быстро прознал про то, что он апеллировал к  большим людям из воровской среды и просил разобраться по-свойски, а равно, и про то, что он собирает на него досье, которое непременно сольёт в ментовку, когда узнает, что план его с авторитетами не выгорел, и урка поклялся предвосхитить события… От его расторопности зависело всё дело, в котором были замешаны многие уважаемые люди уголовного мира, вся цепочка производителей, поставщиков и дилеров… Сейчас ему нежданно-негаданно представился удобный случай, который выпадает раз в жизни, чтобы поймать парня на крючок. Можно подсадить девочку на лёгкий кайф, и тогда Мэн просто не посмеет подставить её ментам и уберётся с дороги. В крайнем случае, этот бесноватый станет мстить физически, но Монстр как раз не боялся такого исхода дела. Рядом с ним всегда были его подручные…
 Мужик обнял девушку за талию, заставляя её пить большими глотками, и Тася с непривычки быстро захмелела и в ужасе поняла, что выбраться из его лап будет невозможно…

…Самолет опаздывал на два часа. Станислав был раздражён до предела. Ему, наконец, надоела кочевая жизнь: очень хотелось принять ванну, позвонить Тасе и услышать ее задорный радостный голосок, а потом растянуться на любимом ложе и почитать Кафку...
…Сойдя с самолета в аэропорту «Пулково», Станислав вдохнул полной грудью глоток родного воздуха, и вдруг остро защемило сердце. Непонятная тревога заполнила весь его мозг. Что-то случилось… Но с кем? Он поймал такси и попросил шофера ехать как можно быстрей.
Войдя в квартиру, Стас сразу рванулся к телефону. Было уже десять часов вечера, и Тася, скорее всего,  должна быть дома… Она была первая, о ком он подумал в минуту неясной тревоги, только за неё одну он по-настоящему боялся и сходил с ума при одном только намёке на опасность, которая могла угрожать его малышке – будь то яма с кипятком или злой человек…
– Таси нет, мы сами волнуемся. А кто это? – голос матери был тревожен.
– Знакомый… Извините…
Стас швырнул трубку на рычаг и с силой ударил ногой по сумке.
«Где её теперь искать?»
 Откуда ему было знать доподлинно, чем девчонка занималась, когда его не было дома? Эта мысль неприятно щекотала нутро: может, он чего-то не знал о второй её жизни или, вернее, о первой – жизни в его отсутствие…
Он не уставал поражаться себе. Вокруг было столько экстравагантных зрелых молодых женщин, готовых для него на многое и не преподносящих ему неожиданных сюрпризов. Он беззастенчиво пользовался их симпатией, их телами, их ласками. Молодому человеку всегда нравилось играть с ними в любовь. Но именно играть, не более того. Даже чертовка Ольга, идеальная партнёрша и любовница, никогда не вызывала в нём столь бурных противоречивых чувств: квинтэссенции иступлённого раздражения и безудержной нежности, суррогата сегодняшнего животного желания с завтрашним святым добровольным обетом храмовника.  Стас не понимал себя, раздражался, вслед за другими называя себя извращенцем, но твердо знал одно: на нём лежит огромная ответственность за её судьбу. Он  понимал, что стал для девочки воплощением всех мужских начал, неким идеалом, за которым, возможно, она  будет гнаться теперь всю жизнь…
…Только ведь он не такой! Он обычный человек, со своими слабостями и эгоистичными желаниями. Зачем он как Змей-искуситель позволил неопытному сердцу поверить в его безупречность?! Он сам, в своей банальной мужской игре, в своём боевом танце самца-завоевателя вырыл себе эту яму, и теперь не мог позволить себе ни разочаровать её, ни усомниться в нём и в своих идеалах… Только теперь, когда беззаботность и восторг остались далеко позади, во внезапно ушедшей юности, всё больше хотелось покоя и душевного спокойствия и всё меньше нежданных сюрпризов… Но, нет уж, дудки! Он хотел быть королём, и он им останется, даже если это выжжет его изнутри…
Несомненно, Тася делала его лучше… Добрее, сдержаннее… Она научила его обдумывать каждый свой шаг, каждое слово, невольно завершив нелёгкую работу над становлением его личности. Благодарность к девушке переполняла парня, но страх и раздражение пересиливали порой все остальные чувства…

Как же это банально… Нет, наверное, ни одного самца, будь то мужчина или зверь, который бы ни вылезал из шкуры, ни хорохорился, ни вычёсывал себе шерсть, ни концентрировал бы все свои недужные знания с одной единственной целью – поразить избранницу, очаровать её, обескуражить, показаться лучше, в более выигрышном свете, только чтобы удовлетворить свою жажду психологического и физического обладания…
Нет, наверное, ни оной самки, будь то зверь или женщина, которая не купилась бы на эту шитую белыми нитками уловку, только бы обладать самым сильным, самым умным, самым красивым и неординарным самцом…
Но только немногие способны остаться таковыми до конца, чтобы сохранить тот ложный восторг, во имя которого они так много сил бросили на карту…

Стас позвонил Андрею. Нет. Он не видел Тасю уже очень давно. Набрал Енота и опешил: Димкина мама плакала.
– Что случилось? Где Дима?
– Связался с компанией, соседи говорят, там все зеки и наркоманы. Учёбу в университете забросил. Только что звонил его сокурсник – завтра зачёт по психологии, а парень и думать об этом забыл. Когда вы бренчали на гитаре в детском садике, я молчала, когда дрались по пустырям – тоже, но теперь…
– Вы не переживайте, я поговорю с ним. Он сейчас там?
– Там, где же ему быть, – всхлипнула женщина. – Ты уж вразуми его, Стас, я тебя умоляю. Погибнет ведь ни за грош…
– Не думаю, чтобы это было серьёзно, – Стас постарался говорить как можно спокойнее. – Скорее всего, именно так ваш сын готовится к зачёту…
Но спокойствия не было и в помине. Тасю надо было разыскивать, а не Енота из трясины спасать. Как ему надоело быть санитаром леса! Но надо, раз обещал, иначе грош цена его принципам…
 Почти бегом парень выскочил на улицу. Идти было недалеко…

…Голова кружилась невообразимо, но Таисья ещё могла себя контролировать. Монстр продолжал обнимать её за талию, картинно улыбаясь:
– Только что уважаемые люди подсказали мне, милая барышня, что ты не просто умница и красавица, но ещё и та, которую я так давно мечтал лицезреть… Ведь твой парень Мэн? А я очень хочу его обнять как дорогого друга…
– Я тож-ж-е, – икнула Таисья. – очень хочу об-б-нять…
– Неужели меня, милая? – Монстр оскалился и, повернув лицо девушки к себе, попытался её поцеловать…
 Но даже всё больше раскисая от непривычного алкоголя, она помнила, как однажды Стас сказал, что Монстр, в свое время, переболел сифилисом, причем в сильно запущенной форме , и теперь с отвращением отстранялась от сальных губ… Уголовник явно начинал злиться:
– Что ж ты, сучка, кобенишься? Сама пришла, а теперь…
– Так она же девственница, Монстр. Ты уж не серчай на дуру, она Енота искала, – подал голос Лосось.
– Так что, Мэн этот ваш хвалёный, стукачок поганый, ещё и сыкло дешёвое? – Монстр захохотал и поморщился. – Ай, да супермен! Так мы это вмиг исправим… Есть желающие, волки позорные?
Таисья от ужаса почти потеряла сознание, и могла лишь тихонько причитать: «Ангел мой хранитель, спаси и сохрани!»

…Таисья позже вспоминала весь этот бессильный страх, весь этот вселенский ужас, и к горлу подкатывал ком презрения к собственной глупости, безответственности, безбашенности… Что она постоянно пыталась доказать, и кому?!!! Что она доказала тогда? Только то, что она песчинка в грозном океане жизни, взрослой жизни, лезть в которую раньше положенного срока было откровенным безумием. И преступлением… Ведь через минуту  жизнь её раскололась на две половинки…
Ангел мой хранитель, спаси  и сохрани!

…Вдруг дверь с грохотом распахнулась…
– Ну, что, скоты, штрафную нальёте дорогому гостю?
Мэн обвёл взглядом комнату, разыскивая Енота, но вдруг от неожиданности раскрыл рот. Перед ним, в обнимку с Монстром, сидела его Таисья… Чего-чего, а этого молодой человек точно никак не ожидал. Вот так номер! Искать даже не пришлось. Ай, да девочка, ай, да шустрая! Интересно, часто она здесь бывает? Мысли прыгали как блохи, и молодому человеку с большим трудом удалось собрать себя «в кучу».
Стас держал руки в карманах, и было видно, как он сжимает кастет. Тася обрадовано рванулась к нему – больше ее никто не удерживал. Но молодой человек даже не взглянул в ее сторону. Залпом выпил водки из жестяной кружки, протянутой кем-то из уголовников, и хрипло бросил через плечо:
– Красавица, пойди, погуляй, пока я с «друзьями» перетру…
Так грубо за все годы их знакомства, Стас с ней еще никогда не разговаривал. И было немудрено… Остатки хмеля слетели с девушки в считанные секунды. Она прекрасно понимала, как виновата, и, выйдя за дверь, разрыдалась от стыда и пережито ужаса.
Ангел мой хранитель! Любимый! Он спас её! Он приехал тогда, когда больше всего был нужен! Он – Бог! И теперь-то он точно отомстит этому подонку за унижение, которому он её подверг…
Тася стояла и ждала на лестнице. За окошком накрапывал дождик, и девушка вдруг почувствовала себя невообразимо одинокой. Вспомнила, что уже половина одиннадцатого, и родители волнуются. Конечно, вставят. А тут еще со Стасом ссоры не миновать…

…Стас подошел к Монстру, наклонился к самому его лицу и отчетливо проговорил, чеканя каждое слово:
– Я, кажется, предупреждал всех – девчонку мою не трогать. Или нет?
– Так она сама пришла, заскучала видать. Опасно оставлять надолго женщину одну, – осклабился уголовник. – Глядишь, найдутся охочие и на целку твою… Раз ты сам болен…
Кто-то засмеялся.
– Это не смешно, волки, когда мужик девочек не хочет… Такого мужика как парашника даже мочить «западло», замараться можно…
Он глядел вызывающе. Стаса затрясло.
– Повторяю в последний раз, – с расстановкой, и, сглатывая воздух, проговорил Мэн. – Убью за нее. Она моя.
– Мэн, ты как всегда во время, – наиграно весело проговорил из угла Лосось и улыбнулся.
– А тебя, наркот, я, вижу, Светкина судьба не вразумила!
Стас сплюнул на грязный пол, откровенно не понимая, что могло привлекать Димку в этой клоаке, среди этих уродов, и что здесь делала Истерика? Не понимал он и пассивной реакции Монстра на его визит. Урка искал его, хотел наказать, а теперь не предпринимал никаких действий…
– Все, козлы, не досуг мне с вами тут, – неожиданно рявкнул он. – Ещё раз предупреждаю – за Истерику убъю!!!
Подручные Монстра скалились и отпускали скабрезные шутки. Вдруг опять раздался как всегда тихий голос упыря:
– Ты, парень, что крутой, да? Падла! Сам пришёл, сам ушёл… И девка его ходит – не боится… Беспредел! Совсем нас не уважаешь, стукачила гнойная!
 Монстр резко поднялся. Трое его приближённых обступили пахана с трёх сторон.
– В стойку встали, пинчеры, – хмыкнул Мэн, но в душе его кипело негодование, и оскорблённая гордость билась раненой птицей о деланный панцирь равнодушия.
…Не мог он сейчас рисковать своей шкурой, не мог, пока дело было не доведено до конца! Его могли пырнуть финкой, завалить в два счёта, и тогда все эти поганые барыги так и останутся безнаказанными! Но, боже правый, как ему хотелось разметать тут всё на мелкие кусочки…
– Ты зачем, гнойник позорный, Казимира беспокоил за зря?
– Слышал, что по понятиям живёт законник Казимир, – Стас напрягся, подавляя паническую догадку. – Слышал, что не любит старик дилеров из воров переделанных… В капусту их крошит и в асфальт закатывает. Надеялся и по тебе, гнида, колесом проскользить… Я просил тебя моих не трогать? Светку я тебе точно не прощу… За то, что «куколку» ей подсунул, когда она стала для тебя обузой! И сучить меня не надо… Стукачом никогда не был – а тебя сдал и рад… Даже не так: справедливости я у Казимира попросил – а он обещал подумать…
– Вот я и говорю – крутой, – снова оскалился Монстр. – Смелый. Никого не боится, на законников выход знает… Как есть – крутой фраер!
– Да нет, не крутой, – Мэн снова был внешне спокоен. – Просто мужиком пытаюсь быть, как ни странно. И человеком…
– Лучше бы оприходовал девку, вот и был бы этим, ну как его – мужиком, что ли… И ещё… Ты очень не удивляйся, когда завтра тебе скажут, сто старик Казимир внезапно опочил… Сердце… Старый был… Думать вредно ему было – перенапрягся…
– Что? –  Станислав чуть не лишился чувств…
– Глупый был, – распалялся Монстр. – Маразм его гниду сгубил! Маразм старческий и шелупонь всякая фраерская, которая на барыш большой чужой покусилась… Ты ведь, падла, на бабки меня кинуть хотел! Так что помни, Мэн, и ты тоже вслед за Казимиром отправишься, если не угомонишься! Не сегодня… А когда бумаги отдашь, которые накопил на нас…
– Ну, ты меня не стращай, урка! Я тебя не боюсь, и ты это знаешь. Уходи из микрорайона, или другая управа на тебя найдётся. Не на одном Казимире мир держится…
Зря он это сказал в юношеском запале! Зря вздумал угрожать людям, которым заведомо нечего было терять, окромя преступного навара…
– Эх, молодой ещё, глупый, – крякнул кто-то из воров. – Плохо кончит парнишка…
Молодой человек больше не стал слушать этой воровской болтовни и порывисто вышел. Но только он переступил порог, его затрясло от гнева и напряжения… Не так мечтал он вернуться домой, ой, не так!
 …Они сумели завалить законника, который единственный согласился помочь и  перекрыть им кислород… Старого авторитета с понятиями, «последнего из могикан», который ещё придерживался добрых воровских традиций и не одобрял новых перестроечных настроений в уголовной среде!!!
Кто же стоит за этим Монстром? Кто-то очень сильный, кто-то с очень длинными руками… Нет! Этого не может быть! Господи, сколько времени он угробил на то, чтобы выйти на этого Казимира… Сколько криминальных связей пришлось поднять, сколько карточных  долгов простить – и всё впустую… Он рискнул играть с Казимиром, и обыграть старого законника!!! Он – малолетний паковщик , не имеющий к уголовной среде никакого прямого отношения, – посмел покуситься на авторитет старого вора! И всё ради того, чтобы иметь возможность обратиться к нему за помощью… Теперь нужно было начинать всё сначала… Только вот откуда? В воровской среде его просчитали… Значит, осталось одно – мерзкое, претящее всему его существу, западло… Или отступиться… Но этого он сделать не мог!!! Не мог и всё!!!
Гнев душил его… Гнев и ненависть… Сейчас он ненавидел всех и вся… фриммэровский зверь проснулся… Он много бы отдал, чтобы Таисья была уже дома, и ему не пришлось бы вымещать всю эту злобу на её глупой башке! Но она стояла возле окошка и напряжённо ждала развязки…
Мэн буквально подскочил к Тасе и больно сжал оба запястья. В суженых глазах мелькали черти – он больше не мог справляться со зверем внутри него, который рычал, рвался наружу, выгрызая внутренности и перегрызая жилы... Таисья очень боялась этих глаз. Случалось это не часто, но если уж случалось...
– Ну, что? Приключений захотелось? Побочных радостей? Нравится тебе этот урка подзаборный? А, может, ласки его тебе по душе? Ну, как он делал, скажи? Так? Или так?
Мэн крепко прижал девушку к стене и впился губами в ее рот. Властно. Со злобой. Молодой человек тяжело дышал, и Тася всем телом почувствовала, как он неадекватен. Ей стало не по себе. Но неприязни не было. Наоборот где-то внизу живота екнуло, и разлилась по телу сладостная истома. Извращенка…
Станислав с огромным трудом оторвал свои губы от губ девушки. Он ненавидел себя сейчас, но злоба не проходила:
– Значит, ты тусуешься в наркопритоне, рискуя быть повязанной при облаве, хлещешь портвейн с моим злейшим врагом, выставляешь напоказ наши отношения, а меня представляешь тюфяком-импотентом, не способным сладить с такой вот пигалицей? Интересно, как часто ты здесь бываешь, и что тебя связывает с этим подонком? Может, тебе по душе его блатные манеры и грубые ласки? Может нужно так?
Он резко провел ей по груди. Тася застонала ни то от унижения, ни то от удовольствия. В бедовой голове пронеслась шальная неуместная мысль: «Какая же я всё-таки порочная!» И тут же горько разрыдалась. Она не знала от чего больше: то ли от обиды за несправедливую грубость, то ли от пережитого стресса и нахлынувшего душевного одиночества, то ли от невозможности отдаться на волю чувств и стать, наконец, женщиной, в полном смысле этого слова.  Что же такого наговорили эти подонки, что Стас так сорвался? Тася была разочарована. Идеалу не присуще…
– Что смотришь? Удивлена? Подавлена? Ты просто забыла, а может, просто не хочешь в это верить, что я живой, обычный, а сейчас ещё и очень уставший человек! Я не запрограммированный робот! Я человек-облом! Везде!
Таким Таисья его никогда не видела! Казалось, у парня прорвался какой-то давно назревший нарыв. Перед ней стоял сейчас совершенно чужой одинокий человек, наткнувшийся на воздвигнутую им самим стену отчуждения. В голове у девушки невольно пронеслась фраза: «за что боролся, на то и напоролся»…
Он словно понял ее мысли:
– А вот жалеть меня не надо! Вот сейчас я возьму тебя силой прямо на этой загаженной лестнице, и вся твоя романтическая чушь улетучится…
Он резко поднял ее от пола и посадил на узкий подоконник. Чтоб девушка не сползла, придавил ее своим телом к окну. Его руки требовательно легли на Тасины бедра и порывисто дёрнулись к молнии на брюках. Его учащенное дыхание сводило Тасю с ума, но страх пересилил и желание и отвращение.
– Мэн, мне страшно! Не унижай меня! Я не предавала тебя… Прости…
Она бессильно уткнулась лицом в его щеку и обвила руками шею так безвольно, что молодой человек вздрогнул, и туман наваждения медленно стал улетучиваться – возможно, он ожидал другой реакции… Стас опустил девушку на пол, отвернулся к стене и нервно закурил.
– Ты помолчи сейчас, я скоро приду в себя.
Курил он редко, в экстренных случаях, но дежурную пачку «Мальборо» из «Березки» всегда носил с собой. Он считал, что сигареты помогают в общении…
Через некоторое время Стас выбросил окурок, медленно повернулся к девушке и посмотрел в её несчастные раскаявшееся, наполненные страхом глаза… Кроме любви, боли и надежды он не заметил в них ничего угрожающего его самости. Господи, как же стыдно! Подонок, зверь! Ей и так пришлось не сладко, а ты… И встав на одно колено, он прошептал:
– Прости меня, Принцесса, если сможешь… Пойдем, я провожу тебя.
Теперь он был самим собой, но казалось, какой-то стерженек сломался в нём. Стас был бледен, голова опущена. Потерянный, одним словом…
Всю дорогу молодые люди молчали. Тася не поднимала глаз от тротуара, и Стас снова начинал заводиться. Он вдруг резко остановился, повернул её к себе лицом и взволнованно произнес:
– Ну, что ты молчишь?! Пошли меня к черту! Я ведь оскорбил тебя, Тася! Опомнись! Никогда не думал, что смогу так с тобой… Но я люблю тебя, дьявольщина!
Девушка улыбнулась, встала на цыпочки и поцеловала его.
– В первый и последний раз, – со слабой надеждой в голосе выдавила она.
– Что?
– Я была там в первый и последний раз. Честное слово… Это случайно как-то получилось. Я ходила к Еноту узнать про тебя, а его мама была такая расстроенная… Я ведь честно не думала, что там теперь такое… Я шла туда, как в «БТ»…
– А верить старшим товарищам тебя комсомол не приучил? Я ведь тебя предупреждал…
– Прости меня, пожалуйста.
Глупышка так смешно надула нижнюю губу, готовясь снова разрыдаться от неподдельного горя и раскаяния, что беснующийся деспот окончательно остыл...
– Таська, пообещай, что больше не подставишь меня. Я не боюсь Монстра, ты ведь знаешь. Но мне нужно вывести их на чистую воду. Нельзя мне с ними конфликтовать в открытую, по крайней мере, сейчас. Ты не любила Светку, но мне она была по-своему дорога. Я должен отомстить Монстру и тем, кто за ним стоит, но месть должна подаваться холодной... Я уже потерял много времени, они меня просчитали, опередили – теперь всё надо начинать сначала…
–  Я ведь ничего не знала, я решила, что ты ревнуешь, – прикусила губу Таисья и нахмурилась.
– Ясно. Теперь тебе обидно, что не страх за тебя стал причиной моего гнева? Дурочка! Если бы с тобой что-нибудь случилось, я раскроил бы ему череп, так не доводи до этого, Истерика…
– Но не раскроил же… Хотя бы за то, что он меня лапал… А если бы кто-то другой позволил себе подобное, ты бы не стал раздумывать! – резко огрызнулась Истерика. – Значит, ты его боишься! Так ты меня любишь и ценишь?
Парень откинул со лба волосы и посмотрел на Таисью колючим взглядом:
– Вот тут-то и есть твоя подстава, любимая. Значит, представляй меня козлом и шкурником. Нет, лучше трусом…
Он поднял с земли камень и с огромной силой швырнул его в пухту. Раздался звон бьющегося стекла.
– Попал… Впрочем, как всегда.
Стас зловеще засмеялся и пошел прочь:
– Будем считать, что ты меня послала… И правильно сделала… Заслужил…

Тася долго стояла и смотрела ему вслед. Мысли путались в голове. Его сегодняшнее поведение разнилось со всеми его предыдущими поступками. Его действия перечёркивали все её представления об этом человеке, как о безгрешном идеале. Сегодня она повзрослела ещё на немного, и, наконец, прозрела… Только теперь ей стали понятны его давние слова: «Безгрешных людей не бывает… Каждый человек слаб и беззащитен… И в любой момент может ошибиться… Кроме того, всем не угодишь…»
Одно девушка понимала наверняка: он многого не договаривал. Если он сдержался и не набил Монстру рожу, значит должно произойти что-то более серьезное… И нет у неё такого права – критиковать его или осуждать…
 Медленно вошла она в подъезд. Тоска и разочарование переполняли ее душу. А впереди встреча с родителями…

«Ты чего испугался тогда? Теперь-то можешь признаться честно? Того, что я загуляла? Или того, что я загуляла с Монстром? Ты ревновал, боялся за меня или за себя? Или и впрямь тебя беспокоили только ваши тёмные делишки?»
«Как много вопросов, – усмехнулся Станислав, – и каждый в точку. Мне сложно сейчас объяснить тебе свои тогдашние чувства. Я был загнан в угол, застигнут врасплох, и этого было достаточно, чтобы сорваться. Ты же знаешь, что больше всего на свете я не терпел и не терплю незапланированных подвохов от близких. Для меня это сродни предательству».
«Пары эгоизма? Все должны подстроиться под одного человека?»
«Не все,  наверное, а только те, кто уважает и любит…»
Коротко и ясно. Хорошо, что в пламени свечей не видно румянца стыда…
«И всё-таки, прости дорогая, я, прежде всего, боялся за дело, которое обязан был довести до конца, – задумчиво проговорил он, –  и которое ты опрометчиво поставила на карту».
И чтобы смягчить сказанное, добавил:
«По незнанию… Когда я понял, что с тобой всё в порядке, я на мгновение забыл и о ревности, и о любви… Впрочем, я и тогда тебя не обманул – сказал как есть, чем породил смертельную обиду, развенчал твои идеалы и так далее…»
«Я всё испортила?»
«Дело не в этом, просто мужчина, в отличие от женщины, не всегда живёт лишь любовью и заботой, ему этого мало. И порой дело, которым он занят, становится для него на время  важнее. И это нормально…»

…В этом, очевидно, и кроется основная причина непонимания между полами. Женщине кажется, что, единожды сказав «люблю», мужчина, словно кровью расписывается под добровольным отказом от личного пространства, от всех любимых дел и увлечений, ставя её во главу угла. Женщина, тем самым, возводит в приоритет себя, быт, детей, и очень обижается, когда мужчина, преодолев границы брачного (конфетно-букетного периода), перестаёт расстилать перед ней ковровую дорожку…
Мужчине, меж тем, кажется, что, произнеся заветное «люблю», женщина разделила с ним ложе, добычу и кров, и должна быть счастлива уже тем, что она стала сопричастна великой миссии мужчины в этом мире – миссии самодержца!   

«Любовь – это берёзовый сок,
         который может дать блаженство,
                если добавить в него сахар…
                Или стать ядом,
                если взять его от больного дерева…
                Он может усыпить,
                если запить им таблетку…
                Или внушить отвращение,
                если им злоупотреблять…»

                ГЛАВА 14: Реабилитация.

Целый день Таисья не могла дозвониться до Стаса: он просо не брал трубку. Наконец,  не выдержав напряжения и чувствуя вину за возникшую ссору, пожалуй, первую серьёзную размолвку в их отношениях, она пошла к нему сама. Девушка не хотела терять его ни в коем случае, и дорожа его привязанностью,  всё произошедшее вчера, предпочла считать уроком своей глупости…  Не мог он вести себя так неадекватно без веской причины …
…Стас всю ночь ходил из угла в угол, коря себя за то, что сорвался на хамство… Молодой человек презирал себя не за то, что разочаровал восторженную девчонку, поставив деловые интересы превыше устоявшегося имиджа, а за то, что позволил себе мерзкую пакостную грубость и потерю самообладания. В подобные моменты душевной слабости этот гордец всегда жалел, что не беспринципен… К людям, в поступках и действиях которых угадываются разброд и шатание, не предъявляют таких повышенных требований, которые он предъявлял к себе…
 Он принял холодный душ и взялся за штангу. Так всегда Стас успокаивал нервы – тяжёлые физические нагрузки особенно способствуют промывке воспалённых мозгов. Видимо, вместе с потом выходит и дурь… Но сегодня это не помогало… Попытка углубиться в книгу оказалась столь же безрезультатной… Молодой человек резко поднялся и подошёл к бойцовской груше – это отвлекло и позволило немного унять разрывающую душу злобу. И всё-таки он понимал, что если злоба эта не выплеснется на головы виновников его раздражения – он не успокоится…
Ему было совершенно наплевать на то, что плетут сейчас злые языки, пытаясь подорвать его авторитет. Кем там его считают эти ублюдки: геем или импотентом!? Это их тупые забавы! Но Таисья… Эта надменная тварь бесцеремонно лапал его девушку, а он оставил это без ответа… Трус! Вдруг по неопытности или в силу романтичности характера девчонка разочаруется окончательно, не смотря на то, что он вчера попытался объяснить причину своего бездействия. Вдруг она не захочет больше иметь с ним ничего общего, опасаясь, что и в следующий раз может остаться без поддержки своего мужчины…
…Он купил бутылку водки и позвонил Андрею.
– Андрюха, здорово! Что-то мне хреново. Составишь компанию?
– В чём, интересно? Сопли твои жевать будем вместе?
– Ну, ты, старик, даёшь! Часто, что ли мы их жевали?
– Ладно, не сердись. Истерика звонила. Почему трубку не берёшь?
– Не о чем мне с ней говорить сейчас. Стыдно. Я пытался быть для неё безгрешным принцем… Она так хотела… Да, вот видать кишка тонка…
– Да. Ты, я вижу, раскис конкретно. Не узнаю тебя Мэн…

…Таисья долго звонила в дверь. Никто не открыл. Где же он может быть? Скорей всего у Андрея. Вряд ли после вчерашнего он захочет видеть Енота, из-за которого, по сути дела, вся эта катавасия и произошла…

…Дмитрий тоже спал c перебоями… Он проснулся с больной головой и тяжёлым сердцем – друг так и не связался с ним по приезде! Енот невольно поморщился, вспоминая истерику матери, когда он завалился домой около часу ночи, после приятного свидания с «милой феей», сестрой одного из подручных Монстра, которых он для себя прозвал «доберман-пинчерами» по аналогии со свитой Карабаса Барабаса… Со слов мамы парень понял, что сначала к нему приходила Таисья, а потом и Стас, и обоим она пожаловалась на его «плохое поведение»… И оба отправились его вытаскивать… Черти… И почему он не предупредил Истерику о приезде Стаса, а Стаса о своих намерениях, касаемо Монстра… И почему, как назло, его не было вчера в притоне!!!
…Ещё немного, и он узнал бы от подвыпившей девицы, кто стоит за Монстром! Ему так хотелось помочь другу, что он пожертвовал и учёбой, и материнскими нервами, и собственным спокойствием – подобные контакты у нормальных людей удовольствия не вызывают! Но именно в тот момент, когда Нитка разоткровенничалась о Казимире и о том, кто чудом узнал о намерениях законника, пришёл её брат-уголовник, взбудораженный появлением в притоне Мэна, и учинил пьяный дебош. Успела ли она назвать имя того, кто стоял за Монстром? Быть может, Шут…

…Очередное проявление юношеского максимализма – желание в одиночку противостоять миру, совершить подвиг и преподнести его окружающим перевязанным праздничной ленточкой! И потом стяжать славу… Причём тенденция эта отнюдь не возрастная: и стар и млад порой совершают одну и ту же ошибку, расплачиваясь за неё подчас дорогой ценой – частенько ценой жизни, собственной или тех, кто, так или иначе, имеет отношение к ситуации… Кто-то объясняет своё поведение неуверенностью в своей правоте, кто-то прикрывается тем, что дескать не любит кого-то напрягать…А дальше по принципу – «победителей не судят!»
…Но в основе лежит одно и то же – переоценка собственной значимости и «пытка быть выше нуля»…

Осознав свою недальновидность, будущий психолог достал из серванта сэкономленную бутылку водки и, вздохнув, оправился к Стасу… Словом, не трудно догадаться, что бег по кругу благополучно закончился на кухне у Андрюхи, для которого общение с друзьями путём поглощения халявных спиртных напитков было самым милым сердцу занятием…
– Дима, и что же ты, пакостник, сразу-то мне не сказал о своих намерениях! –  распалялся Стас. – Я бы не светился лишний раз! А Истерика? Я же тебя просил! Я обоих вас просил! Получается, мне не на кого положиться? Не на кого понадеется?
Он быстро опрокинул рюмку и закусил шпротиной…
– Фу, гадость ваша заливная рыба! Воняет и течёт по бороде… Тьфу… У тебя, свин, салфетки-то хоть есть?
– Бумага туалетная сойдёт, интеллигент вшивый?
– Что ты теперь делать собираешься? – сонным голосом спросил Енот. – Ты прости меня за глупость, давай я вас с Таськой помирю…
Стас махнул рукой и снова выпил…
– Баба с возу… Мне легче будет, если её не будет…
– Лукавишь, приятель… Она для тебя…
– Заткнись! Ты опять прав! Щас пойду, урок завалю, и тогда всё хорошо будет… Пойду, рухну на колени, скажу «прости, я – «нич-то-жес-тво»… Ну, и всякую другую хню…
 
Андрей открыл не сразу… Немного поморгал осоловевшими глазами и, нехотя, произнёс:
– Заходи, раз пришла. Только не пугайся.
– Где он?
– На кухне сидит, водку глушит. Я его н-икогда так-им не видел…
И парень, как бы в подтверждение, вдохновенно икнул.
Девушка вошла в кухню и обмерла. Енот спал, уронив голову на стол, и его тихий храп вторил ходикам на стене… Стас сидел и что-то писал. Под столом валялись две пустые поллитровки, а третью, почти полную, молодой человек бережно сжимал за горлышко свободной рукой. Тут же валялась выкуренная пачка сигарет.
– Это ты меня так душишь? – тихо спросила Тася, ласково прикладывая ладошку к его горячему лбу. – Ты не заболел?
– Нет-т-т. Я просто пьян, как извозчик-к, – язык его слегка заплетался. – Хочу плюнуть в морду т-тому, кто считает водку панацеей от бед! Забыться!? Чёрта-с два я забудусь! Что ты хочешь, родная? Поглумиться?
Тася сделала вид, что не расслышала:
– Что ты пишешь?
– Посмертную записку, – зло хохотнул Андрей.
Стас посмотрел на него как-то странно: не то осуждающе, не то с сожалением. А девушка тем временем взяла в руки бумажку, и, прочитав стихотворение, поняла, что и во хмелю он не может отрешиться от своих метаний:
«В пропахших холодом и страхом подземельях
Неверьем горестным залитые глаза
Бесцельно ищут точку верного отсчёта,
Не сознавая, что нашли её в похмелье…
Отсчёт на жизнь, отсчёт на радость и на счастье,
На смерть, любовь и светлую мечту…
В стакане водки превращается в безверье,
В безверье страсти, уходящей в пустоту…»

– По-моему, неплохо. Ты всегда теперь за бутылкой сочинять будешь?
– Вот уж хренушки вам! – вдруг улыбнулся Стас. – Разойдись!
Молодой человек встал, поднял початую бутылку над головой и неожиданно разжал пальцы. «Столичная» жалобно булькнула и разлетелась вдребезги, осыпав осколками всех четверых.
– Эй, скотина бесноватая! – заорал Андрей, уважавший «беленькую» не только как стресосниматель, но и как хлеб насущный. – Думай, что делаешь во славу Горбачёву!
– Прости, друг… Она сама…
Молодой человек радостно улыбнулся пьяными глазами и подхватил любимую на руки.
– Моя Принцесса меня простила! Я ей дорог как память даже в говне… И теперь, раз уж она не побрезговала прийти, я исправлю свою ошибку… И покончим с этим раз и навсегда… Только вот душ приму… Нажрался малость с непривычки…
Нетвёрдой походкой Мэн направился в ванную, и шум воды заглушил Андрюхину брань.
– Что здесь происходит? Что за шум? – Димка мотал головой и никак не мог вспомнить, где он, и что с ним…
– Да, вот Мэн фестивалит, да Истерика нарисовалась. А там, где эта парочка, покоя не бывает…
Прямо из ванной Стас направился в коридор и, не говоря больше ни слова, надел куртку. С кроссовками было сложнее: он пошатнулся и чуть не упал.
– Ты куда, псих?! – настороженно спросил Андрей.
Тася бросилась к парню, обняла и умоляюще посмотрела в глаза:
– Не надо. Не ходи. Их там много, а ты еле стоишь на ногах. Зачем тебе дополнительный позор?! Стас!
Молодой человек мягко отстранил её:
– Всё в порядке. Оставайтесь здесь. Я скоро вернусь.
Сердце учащённо билось. Девушка не понимала, чего она больше боялась, того, что его могут покалечить, или возможности вновь потерять свою иллюзию… Ведь в представлении глупой девочки, Мэн был непобедим… И всё-таки она прекрасно понимала, что останавливать его бесполезно…

Стас вышел на улицу, и ему сразу стало легче. Он сел на скамейку и прикинул все «за» и «против». Мысленно обозвал себя мудаком, что вновь заставлял Истерику дёргаться, но решил, что отступать нельзя – он ни за что уже не успокоится. Несмотря на выпитое, голова оставалась вполне ясной, и это было более чем обидно. Но что самое главное, не было тревоги, а, значит, нужно было пользоваться «местной анестезией» и идти…
На «хату» он вошёл как всегда шумно…
– Я вернулся, Монстр, как и обещал! – язык всё-таки слегка не слушался.
– О, глядите! Мэн никак пьяный! Где записать! – заверещала полуодетая девица, сидящая на коленях у одного из «доберманов». – Хочешь, мой золотой, я тебя отрезвлю?
Стас не обратил на неё внимания.
– Что сидишь, урка? Даю тебе «фору». Видишь, я не в форме…
Монстр медленно поднялся. Он отнюдь не был трусом, однако, реально оценивал свои возможности.
– Убить хочешь, дорогой? Валяй, мочи слабого. Кстати, за кого идёшь? За девку свою или… за «загубленные детские души»? А может, всё-таки за бабки потерянные? Казимир, падла, страсть какой жадный был, царство ему небесное, за так помогать ни за что не стал бы, – картинно вздохнул уголовник.
Не хорошо сказал. Слишком уж нарочито. Именно этого Станислав и опасался: переиграл его наркокоролек… Вчистую… А теперь глумился… Но худа без добра не бывает, и притуплённая алкоголем злость получила серьёзную подпитку…
Стас рванулся вперёд, схватил Монстра за грудки и швырнул этого маленького кривоногого гоблина в стену. Монстр ударился затылком, взвыл и засипел. Видать, и, правда, в морду ожидал…
– За всё, гнида! За всё!
Тут же с места сорвались «доберманы»: Вася, Витя, Вова. Кто из них кто, Стас никак не мог запомнить. Больно они были похожи друг на друга. В принципе, именно на такой исход дела молодой человек и рассчитывал. Только вот тело было ватным и слушалось не лучшим образом. Видимо, стрессы последних дней, бессонная ночь и алкоголь не прошли для его организма даром… Нужно было срочно собраться…

В коридорчике было узко, и все сразу «доберманы» напасть не могли. А справиться с ними поодиночке не составляло особого труда: проблема заключалась лишь в том, что силу мускулов зеки обычно подменяли финскими ножами, что требовало гораздо большей концентрации, нежели обычная подростковая драка. Его собственная финка лежала во внутреннем кармане, но о том, чтобы достать её, и тем более пустить в ход не было и речи… Когда-то в секцию карате приходили «афганцы» и показывали, как нужно перерезать врагу горло… Но, чтобы так просто, в суе, наматывать противнику кишки на металл… Этого он представить не мог…

…Как вы думаете, почему собак бойцовых пород практически не выгуливают в намордниках, что вызывает бурное недовольство бдительного населения? Ну, уж точно не потому, что хотят попотчевать своих питомцев младенцами в колясках… Просто Пит-Буль в наморднике на 70% мёртвый Пит-Буль. Стоит такому бедолаге встретить соплеменника и прокушенной шейной артерии ему не избежать – он становится уязвимым для противника и неопасным…

Таким самым Питом и чувствовал себя Станислав Тихонов в этот момент…
Но всё оказалось гораздо проще… Двое «доберманов» оказались совсем никудышными бойцами, и ножики для них являлись скорее бутафорией, чем орудием их воровской деятельности… Но третий оказался крепким орешком…
Постепенно дерущиеся переместились в комнату. Стол со всем содержимым отлетел к окну. Девки с визгом разбежались, мужики посторонились. Стас начинал испытывать глухое раздражение на то, что напился, тем самым, усложнив себе победу.
Пропустив сильнейший удар в скулу, Мэн отлетел к стене, перед глазами полетели белые мухи. Сквозь пелену боли парень услышал разочарованный женский возглас и окончательно отрезвел. Этого было достаточно. Снова закипела ярость… Он вскочил на ноги, резко обернулся и ударил расслабившегося противника ногой в кадык. «Доберман» рухнул как подкошенный, закатил глаза и захрипел, пытаясь схватить ртом воздух…
Стас подскочил к нему немного испуганный и озадаченный:
– По-моему переборщил. «Скорую» вызывайте!
– А ментовку не вызвать, нет? – гнусаво поинтересовался Монстр, и зло сощурившись, добавил. – Проваливай, Мэн. Можешь считать, что ты реабилитировался, и на данный момент мы в расчёте… Вышли в «зеро». Никто больше не тронет твою кралю. Здесь по крайней мере… Но, если ты не отступишься в другом деле, плохо будет не только тебе… Не надо, малыш, меня злить… Отправишься вслед за Казимиром…
Зашевелился «доберман». Сглотнул и судорожно задышал.
– Убью, сука! Придёт время!
– Валяй, я буду ждать. Только мне почему-то кажется, что это не входит пока в ваши планы, – с облегчением вздохнул Стас. – Я пошёл… Но моя игра в силе, Монстр… Я найду способ, чтобы прищемить тебе хвост!
– Валить его надо, пока не поздно, этот придурок не успокоится, – тихо проговорил Монстр, когда за Мэном закрылась дверь, и в голосе его послышалось едва уловимое сожаление. – Жалко. Уважаю таких…
Угрозу барыги Стас услышал, и она ему очень не понравилась. Надо было срочно что-то придумать, чтобы не ставить под удар хотя бы Тасю… Он чувствовал подвох, но не мог пока просчитать, в чём он заключался… С ним как будто играли в кошки-мышки, в поддавки… А ведь за Монстром стояли серьёзные люди, которым ничего не стоило покончить с ним в один присест…
Монстра же раздражал тот факт, что, когда он узнал о происках этого заполошного мальчишки, ему запретили валить его вслед за Казимиром, потому что сначала надо было вычислить крота, который так легко сдал с потрохами всю наркоцепочку, и с которым парень, скорее всего, снова попытается связаться. Кроме того, сведения, бумаги, которые передал ему крот, и которые он показывал старому авторитету, должны были вернуться законным владельцам прежде, чем попадут в руки к ментам. Но было ещё одно… То, что Монстр не мог понять и принять, потому что, не смотря на то, что был вором, не был скаредом… Жадность… Он был всего лишь мелким «барыгой», а лидер воровского наркокартеля, которого он и в глаза то не видел, в алчном порыве решил заодно навариться на парне из обеспеченной семьи, а, возможно, и выйти на его родителя-дипломата за границей… А Монстр должен был предпринять что-то такое, что пока собьёт Мэна с толку, усыпит бдительность и заставит совершить ошибку… Только уголовник пока не знал что именно…

…Ребята ожидали его возле парадной.
– Не усидели-таки дома? Ну, вот видишь, родная, всё обошлось. А главное, я теперь спокоен: тебя они больше не тронут. Сама только поостерегись, пожалуйста.
Таисья нежно дотронулась до ушибленного места:
– Доигрался, кручёный? Врезали-таки тебе?
Молодой человек развёл руками:
– Ну, я же не Чак Норрис…
– Что будем делать? – поинтересовался Андрей. – Снова становится скучно… Может, отметим победу и примирение?
Стас поморщился…
– Тебе бы только бухать…
Но тут молодой человек неожиданно взбодрился:
– Стоп, Таська! Сегодня же футбол! Ты разве не идёшь? С кем играем-то?
– Со «Спартаком», – вздохнула Таисья. –  Но билетов нет… Да, и настроя…
– А со мной пойдёшь? С билетами придумаем что-нибудь…
– Пойду.
– Переоденемся и рванём.
– На метро надеюсь?
– Пожалуй. А то моего «стального коня» разберут твои братья-фанаты по винтикам.
…Стас ни разу не был с ней на стадионе.  Если он и находился в городе во время матча «Зенита», то встречал девушку после финального свистка… Неужели таким виноватым чувствует себя этот упрямый и своенравный человек, раз готов даже на подобную жертву?

…На метро ехали, молча… Видимо, слишком велика была психологическая нагрузка последних двух дней. Единственное, что Таисья себе позволила, так это взять молодого человека за руку, и гладить, гладить его большую ладонь, то грубую, то властную, то неимоверно нежную, которую ей так нравилось целовать украдкой. Постепенно Станислав начал улыбаться, в усталой своей полудрёме, ощущая тёплое прикосновение нежных пальчиков и, очевидно, забывая о своих тревожных мыслях. Так ладонь в ладонь молодые люди пошли по переходу на «Гостинке»…
Печальный скрипач в потрёпанном фраке играл жалобную мелодию. Он смотрелся так архаично среди пёстрой толпы, что Стас невольно поморщился:
– Не люблю переходы метро и паперти. Не люблю Достоевского и достоевщину. Ненавижу брезгливую жалость. И себя, потому что могу, но не вижу смысла подавать каждому и всякому...
– Но этот зарабатывает своим талантом…
– Я тоже. Только мне приходится каждый раз рисковать своей шкурой, а он хочет разбогатеть без труда.  Не говоря уже о том, что таланты играют в филармонии, а не на ступеньках метрополитена…

…Благообразная старушка дрожащими от старости руками закрыла потрёпанный, видавший виды кошелёк. Она только что продала салфетку, любовно сплетённую ею на «коклюшках». Но не успела старая опомниться, как паренёк лет шестнадцати ловко выхватил кошелёк из немощных рук и бросился прочь. Бабка охнула и неестественно завыла, уткнувшись в стену лицом.
Всё произошло в считанные секунды, а через полминуты парень уже размазывал кровь из разбитого носа по ступенькам перехода…
…Стас заметил убегающего вора в тот момент, когда закричала старая женщина. Догнать-то он парня догнал, но только кошелька при нём не было. Видать успел на бегу скинуть напарнику драгоценную добычу.
«Шельма шельму метит», – с глубоким сарказмом подумала Тася, наблюдая за происходящим.
– Ну, что? Догнал товарища по партии?
Станислав с укоризной посмотрел на девушку:
– Я понял твой намёк. Но я не вор…
Тася смутилась его серьёзному ответу, но Стас, сделав умильно-трогательное лицо, наигранно доверительно прошептал:
– К тому же я, скорее, Робин Гуд… Не так ли? А кошелька у засранца не было…
Молодые люди подошли к старушке, которая продолжала вытирать ажурным платочком слезящиеся глаза.
– Бабушка, сколько денег было в кошельке?
– Ой, сынок, много поди… Рублей тридцать никак. Всё, что за салфетки выручила возле универмага, и возле булочной… Поди, за месяц денежка. Теперяча нам с дедом пенсии не хватает. Больно он старый хворает. Забыла дура сарая выложить… Ох, грехи наши тяжкие…
Стас открыл бумажник. Тася обратила внимание, что мелочь там была, но молодой человек спокойно достал сторублёвку и отдал старухе.
– Возьмите, и найдите лучше другое место… Здесь Вам местная мафия всё равно торговать не даст…
Бабка отупело посмотрела на деньги, не веря своим глазам. Честная старушка засеменила за щедрым незнакомцем, дёргая его за рукав плаща:
– Тута много, ты не ошибся, сынок?
– Да, нет, всё в порядке.
–Тогда салфеточку возьми! Спасибо, родненький! Бог тебя отблагодарит!
Тася подумала, что он откажется от подобного народного творчества, но Станислав аккуратно свернул «коклюшку» и положил во внутренний карман.
– Я сохраню её, прощайте…
– Зачем она тебе? – чуть брезгливо спросила Таисья.
– Знаешь, пора бы тебе научиться уважать искренние чувства людей. Было бы жестоко оттолкнуть её благодарность. К тому же, оно мне нравиться… И хватит об этом…

Сколько времени они знали друг друга, но Тася не переставала удивляться. Ей никогда не удавалось понять, где же предел его странностям. Девушку начинала раздражать его видимая сиюминутная эксцентричность в принятии решений, впрочем, как и нежелание объяснять мотивы своих поступков. Было неприятно расписываться в своей непроходимой глупости, но Тася никак не могла уловить разницы между скрипачом и слезливой старухой. Определённо, если бы вопрос о благотворительности встал бы перед ней, она поделила бы деньги пополам…
Таисья вспомнила, как однажды, на железнодорожной платформе «Девяткино», к ним пристали двое десятилетних пацанов. Оборванные, грязные, оба они выглядели голодными и несчастными. Рыжий веснушчатый мальчишка с колючими глазами лисицы гнусаво попросил на хлеб. Второй же просто смотрел на них своими огромными серыми глазищами, полными тоски.
Стас тогда повёл себя непонятно. Таисье даже показалось, что это не что иное, как барский каприз. Молодой человек дал рыжему только на хлеб, а его приятеля взял за руку и отвёл в привокзальный буфет, после чего сообщил, что обязан позаботиться о малыше. Извинился за свой вынужденный уход и оставил девушку дожидаться подруг, с которыми она уезжала на спорт-базу, в одиночестве…
«Почему он побеспокоился только об одном мальчике? Почему оставил рыжего в недоумении и злобе? Рылом не вышел?» – думала Тася, но так и не решилась спросить об этом по возвращении.

…Но вот теперь она просто обязана уяснить его позицию и избавиться от терзающего её непонимания. Девушка дёрнула своего спутника за рукав, в голосе её звучало нескрываемое раздражение:
– Просвети меня, если это не претит твоим принципам, почему ты отдал так много карге и не подал скрипачу даже рубля? Отчего заинтересовался только одним пацаном, там, на перроне? Я не вижу смысла в твоих действиях...
Станислав грустно покачал головой:
– Я ещё вчера заметил, что мы перестали понимать друг друга. Напрасно делать вид, что ничего не изменилось. Ты определённо разочарована мной и поэтому раздражена. Подозреваю, что моя принцесса, наконец, поняла, что рядом с ней никакой не принц, а обыкновенный мужик, со своими задвигами. Отметь, я, как можно дольше старался удерживать тебя на облаках… Но невзгоды заставили тебя повзрослеть, да и меня, кстати, тоже… Мне, откровенно, надоело хорохорится… У меня просто нет на это времени и сил… Хочу быть самим собой. Понимаешь?
Тася чуть не плакала. Она и впрямь перестала быть наивной безотчётно влюблённой дурочкой. И ей это не нравилось. Не нравилось!
Станислав тихо выругался, что свидетельствовало о высшей степени душевного напряжения. Что-то рушилось в их отношениях, и было очень не по себе. Определённо молодой человек переживал не лучшую пору жизни. Те большие проблемы, о которых он просто не имел права рассказывать, не давали ему покоя. Он ввязался в опасное дело, где расчёт шёл не только на огромные деньги, но и на саму жизнь. И как показали последние события, очень серьёзных людей расшевелил он в своей попытке восстановить справедливость… Сдавали нервы…

…И первый звоночек прозвучал в тот момент, когда на последних сборах Станислав понял, что не может «работать». Он не ощущал карт, пальцы не слушались, а мозг просто не контролировал ситуацию. И он не стал играть. На это хватало воли, потому что, как ни странно, он не испытывал известной зависимости от игры. Это был способ делать деньги, и только… Но как бы там ни было, стресс он пережил немалый: именно сейчас ему нужны были деньги и немалые, а взять их без карт было, в принципе, негде… Вчерашний же день стал испытанием: Монстр, при всей своей видимой значимости, был мелкой сошкой в большой игре, за которым стояли реальные авторитеты, скорее всего завязанные на политике…
…Тася ни о чём не догадывалась и очень удивлялась, почему любимый отдаляется от неё. Она видела только, как он стремится, во что бы то ни стало, сохранить своё реноме, прилагая к этому неимоверные усилия…
– Я задала тебе вопрос! – рассердилась девушка и топнула ногой. – Не сочти за труд ответить. Ты иногда поступаешь как барчук… Как богатенький жлоб…
Молодой человек вздохнул и устало закрыл глаза. Хмель окончательно выветрился, но головная боль пульсировала в висках и затылке.
– У меня отходняк, – поморщился он. – Но если ты требуешь, моя королева…
Таисья не выдержала его издёвки и принялась колотить кулаками по груди.
– Гад! Издевайся над кем-нибудь другим! Я тебе не бедная овца!
– Овечка…
– Что? – девушка удивлённо посмотрела на него и опустила руки.
– Говорят «бедная овечка», так более правильно…
Его ледяное спокойствие отрезвило девчонку. Краска стыда поползла по щекам.
– Если честно, то у меня сейчас просто нет сил углубляться в психологию. Отвечу в двух словах: старушка, продающая свой труд и к тому же испытавшая шок, больше достойна сострадания и подаяния, чем физически полноценный мужик, хотя бы в силу своей немощности. Скрипач же твой, сам виноват в том, что не научился ни на скрипке играть, как следует, чтобы востребованным быть, ни работать на станке, что тоже нужно обществу. Что до пацанов… Достаточно одного взгляда, чтобы понять: первый законченный воришка и негодяй, а второй – несчастный покинутый ребёнок, не умеющий даже попрошайничать. Смотри чаще в глаза людям. И скоро ты научишься отличать хорошее от плохого. Поверь, весь мир облагодетельствовать нельзя! Это было бы даже глупо. Нельзя лишать людей естественного отбора. Ты никогда не задумывалась, как был совершенен животный мир, пока в него не вторгся человек – злой демон-разрушитель?
Тася промолчала. Замолчал и Стас, погружаясь в свои мысли…

…А ведь он был прав тогда – раньше времени повзрослевший мальчик… Где-то щедрый, а где-то прижимистый, где-то бескорыстный, а где-то расчётливый. Он на всю жизнь так и остался таким. А вот она – поборница справедливости и равенства – пришла к тому, что утратила со временем любые намёки на щедрость, и балансировала на грани объективной жадности. И вовсе не материальной. Душа её так и не нашла своей ниши… Она так и не смогла стать цельной самодостаточной личностью, а он ею был всегда…
…А ведь «каждому с рожденья было ровно дано смеха и слёз,               
Ты только знай, выбирай по себе ремесло –
Так повелось!» – есть у рок-группы «Алиса» такая песенка.
 «Мало-помалу» называется…
Вот так, мало-помалу  реализуем  мы  то, что поровну даёт всем нам жизнь. Кому-то вначале пути, кому-то в конце трудной дороги. Кому-то – сразу то, что нравится, кому-то – на первый взгляд совсем чуждое и ненужное. А уж как этим распорядиться – каждый решает для себя сам… Но результат должен быть один: чтоб не было мучительно больно…
               
                ГЛАВА 15: Зенит.

…Тридцать третий трамвай довёз их до ЦПКиО. Обоих заметно тяготило молчание, наступившее вслед за новой размолвкой. Стас невольно отметил, что эти последние два дня были, пожалуй, самыми никчёмными в их долгом общении. И разрушительными для их  внутреннего мира…
Молодые люди подошли к кассе и убедились, что билетов нет… Тася занервничала, слишком близко к сердцу принимала она всё, что касалось её любимой команды. Она психовала из-за поражений, бесилась в экстазе после каждой победы… А тут, за событиями последних дней, она совсем забыла и про билеты, и про такой важный матч… На душе и так было мерзко, серо и тоскливо…
– Ну, и что теперь?! Лучше бы я перед телевизором осталась! Ты два дня только и делаешь, что обламываешь меня. До твоего приезда я жила спокойно!
Тася тут же пожалела о своей неуместной вспышке, потому что глаза Стаса сузились. В них мелькнуло бешенство. В такие моменты девушке пугалась, потому что из тёмно-синих они становились чёрными – так быстро реагировали зрачки на раздражение. Парень отвернулся, чтобы справиться с нахлынувшими эмоциями. Прессинг он ненавидел, а со стороны женщины особенно… А сейчас тем более…
Но Станислав вспомнил свою вчерашнюю невоздержанность и быстро справился с собой, призвав всю свою выдержку, но теперь в глазах его стояло полное отчуждение.
– Истерика… И всё-таки ты такая же как все… Видимо против женской природы не попрёшь… Смешно надеяться на то, что нереально…

…Ощущение большого горя наполнило всю душу. Горя детского, не настоящего. Но в пятнадцать любая неудача кажется трагедией. Большей обиды он, наверное, не смог бы ей нанести! Тася всегда мечтала быть для любимого самой НЕОБЫКНОВЕННОЙ, потому что знала, как он этого искал. А тут… Девушка разрыдалась –  громко, надрывно, горько.
Стас подошёл к ней, взял за плечи и посмотрел в глаза. Он действительно всегда смотрел человеку в «зеркало души», стараясь понять, что же творится в его сознании, и сам никогда не отводил взгляда. Но не обнял, как того ожидала Таисья, а лишь пристально вглядывался вглубь её…
– Вот ты сегодня обвиняла меня в позёрстве, в излишнем барском кураже. Наверное, в этом есть сермяжная правда. Только я почему-то считал, что именно ты лучше, чем кто-либо знаешь меня, и перед тобой мне выпендриваться глупо. Я, действительно, часто поступаю нелогично,  руководствуясь, как многим кажется, лишь своими эмоциями… Что ж, если от уверенности в этом тебе становится легче, пусть будет так… Но разве это не моё личное дело? Разве я не имею права контролировать свои поступки по собственному усмотрению? А ты не подумала, что, может быть, так я замаливаю свои грехи?
Он перестал контролировать себя. Мелкая дрожь колотила всё тело. Порывисто достал «Мальборо» и затянулся.
– Дай и мне, пожалуйста, – жалобно попросила Тася.
– Не зачем тебе, крепкие они…
– Плевать.
– Нет, это без меня. Я и так слишком тебя развратил…
Тася опять взвилась! Прекрасно понимала, что не нужно, но ничего не могла с собой поделать – от разочарования её несло «по пням по кочкам»... Слишком болезненной оказалась её новорожденная гордыня!
– Ты мне не отец! Хватит учить меня жить! Я тоже имею право на собственные решения! Я уже не ребёнок!
И, чуть успокоившись, добавила:
– Всё. Поехали домой. Нечего тут ловить…
В этот момент, проходившая мимо группа фанатов поприветствовала её боевым кличем.
– Художник! – крикнула девушка и подбежала к знакомому парню. – Угости сигареткой.
– Держи, Сестрёнка, и пошли с нами.
Художник протянул ей пачку «Родопи».
– Нет. Меня сегодня не будет. Билетов не достала.
– Ерунда, протащим…
– Я не одна, – невольно смутилась Таисья: в ней боролись два чувства – порядочности и фанатского азарта.
Парень бросил взгляд на Стаса и пожал плечами:
– Как знаешь…
Девушка вернулась к своему спутнику и потянула в сторону остановки.
– Ну, уж нет, милая, ты попадёшь на свой долбанный футбол, чего бы мне это не стоило! Позировать, так позировать. Идём…
Он пошёл быстрыми шагами, и Тасе пришлось почти бежать следом.
– Стой, я тебе говорю!!! Остановись, немедленно!
Станислав резко обернулся, заливаясь неестественным румянцем, схватил девушку за талию и буквально поднял над землёй.
– Никогда! Ты, слышишь, никогда не смей орать на меня! Особенно, когда мне так херово! Иначе, я за себя не ручаюсь!!!
Он никогда не выражался при ней в открытую!!! И именно в этот момент Таисья вдруг окончательно осознала, что с ним происходит что-то страшное, и вместо того, чтобы стать для друга огоньком в ночи, она постоянно прибавляла ему проблем!
Молодой человек ещё держал её на весу, когда Тася обвила его шею руками и стала неумело целовать. Щёки, глаза, губы… Она всегда так делала, когда была в чём-то перед ним виновата, и эта маленькая хитрость помогала избежать более крупных проблем…

…Пока  жива любовь – велика, близка и сладостна сила всепрощения! Любой порыв любимого человека  к примирению воспринимается как счастье, сердце мгновенно очищается от боли, тоски и обиды, и снова хочется лететь! А как прекрасен бывает пресловутый «секс после ссоры», апогей которого – блаженство! И только остывшие, закосневшие в непроходимой душевной тусклости «люди без возраста» теряют способность радостного прощения, погружая себя и близких в рутину взаимных обид и преодолений…

– Прости, любимый, родной! Я тебя очень люблю! Я больше не буду!
– Тасенька… Какой же ты, право, ещё ребёнок, – только и смог выдавить он и крепко прижал свою чумовую девчонку к груди.
– Тебе тяжело, отпусти…
Стас помотал головой, продолжая идти по направлению к стадиону с драгоценной ношей на руках:
– Боюсь, ты исчезнешь, если отпущу. Не «уходи» больше, оставайся моим идеалом… Моей маленькой наивной и доброй девочкой… Не надо меня понимать – просто люби…

…Когда они подошли к арене, прозвучал первый сигнал к началу матча. Тасино сердце колотилось: попадем – не попадём. Она стояла в стороне и наблюдала, как Стас разговаривает с ментом у турникета. Через некоторое время он махнул рукой, приглашая девушку подойти. Лучезарно улыбаясь милиционеру, прошла она за ограждение и только сейчас поняла, что напрасно злилась на парня – он всегда доводил начатое до конца...
– Как тебе это удалось?
Стас отмахнулся и сардонически хмыкнул:
– Просто сказал обычное буржуйское «пожалуйста»…
Уже на тридцать третьем секторе братья-фанаты перекинули им пару билетов через барьер, и молодые люди беспрепятственно влились в толпу. Тасе просто необходимо было замешаться в беснующееся море сине-бело-голубых, кричать вместе с ними, «пускать волну», обниматься  с соседями после долгожданного гола. Стас же смотрел на подобные развлечения скептически снисходительно. Он прекрасно понимал, как мало эта орущая масса имеет отношения к настоящим болельщикам. Однако он относился к ним спокойно, и сейчас, наблюдая за Тасей, не испытывал ни раздражения, ни стыда. Молодой человек, наученный горьким опытом (он схватывал нюансы на лету),  давно уже с уважением принимал все её увлечения, так как считал, что любой интерес гораздо лучше праздного опустошения…

Матч был довольно острым. Много голевых ситуаций создавали обе команды, но до гола никак не доходило. Тася вскакивала в ожидании, а потом снова плюхалась на колени к Стасу. И он, наконец, не выдержал:
– Тасенька, я отсяду. Мне нужно кое-что обдумать, но ты и твои приятели постоянно мелькают у меня перед физиономией. Не сосредоточиться…
– Тебе не интересно? – разочарованно протянула девушка.
– Не то, чтоб, но… – Станислав неопределённо пожал плечами и пересел на другую сторону сектора.
Таисья забеспокоилась. Ей всегда было не по себе, когда кому-то из её спутников становилось скучно на мероприятии, на которое она его затащила. В перерыве она подошла к молодому человеку, села на колени, лицом к нему, и крепко обняла.
– Что-то не так?
– Всё будет хорошо, если ты немедленно сползёшь с меня, – натянуто пробурчал он, и хитрые искорки блеснули в его глазах.
– Это ещё почему? – хотела обидеться Тася, но тут же густо покраснела, ощутив, что слишком близко пододвинулась, возбудив при этом все его «низменные желания».
Соскочила и быстро сердито заморгала.
– Ну, извини. Я всё-таки мужик. Мне всё труднее сдерживать свои инстинкты, – улыбнулся Стас, довольный её смущением. – Я, пожалуй, поднимусь, попью воды, а ты оттягивайся спокойно. У выхода встретимся.

…Он сел на парапет и со вздохом посмотрел на голубое небо. Пушистые кучевые облака медленно плыли над головой. В душу закралось какое-то радостное умиротворение. Такое долгожданное в последнее время и такое призрачно-мимолётное… И всё-таки молодой человек ненадолго сумел отрешиться от всех проблем, которые тяготили его...
…Два белоснежных облака задержались над ним дольше остальных. Они напоминали силуэты мужчины и женщины, находящихся в постоянном движении. Их возвышенное великолепие поражало взор, и можно было подумать, что они кружатся в свадебном танце или замирают в любовном забвении.
Он усмехнулся: «Ага, дошёл до ручки. Если средь бела дня начинают мерещиться эротические сцены, то ты, парень, достукался. Неужели она ничего не понимает?! Угораздило же влюбиться в девчонку… Дразнит, манит, а сама ни сном, ни духом, что от этого я завожусь ещё больше. Вывод? Надо заняться собой, иначе спячу…»
Он невольно вспомнил слова Андрея, неисправимого скептика и прагматика:
«Зачем тебе всё это нужно, старик? Ты просто свихнулся на этой малышке. Невротиком стал. Ты и с ней не спишь, и по бабам почти не ходишь…»
«Хожу. Иногда. Но это не твоё собачье дело. Не получаю я теперь удовольствия даже с самой дивной красавицей…»
«Удавил бы эту стервочку. Что ты в ней нашёл, до сих пор не пойму! Угловатая. Необузданная. Ни кожи, ни рожи… Столько девок вокруг – пальчики оближешь… Причём многие поглядывают в твою сторону… А Ольга? Она до сих пор по тебе сохнет…»
«Если бы ты не был моим другом, – разозлился Стас, – я разбил бы тебе  лицо. Но, если ещё хоть раз я услышу в её адрес что-нибудь нелицеприятное – берегись…»
«Ну, тогда припугни её, что ли, – не обращая внимания на наезд, задумчиво проговорил Андрюха. – Скажи, что другую найдёшь, если не…»
«Всё. Тема закрыта. Я вообще не намерен обсуждать свои сексуальные расстройства. Ни с тобой, ни с кем бы то ни было. Не терплю мужиков, которые вовлекают приятелей в свои любовные интриги».
На этой ноте их разговор оборвался, но осадок всё-таки остался тогда надолго… Стас прекрасно осознавал, что та грязь, которую Тася видела и слышала в «БТ», никак не способствовала формированию в девичьем мозгу адекватного представления о сексе. И вина за это лежала, прежде всего, на нём. Так какое право он имел требовать от неё готовности! Неоднократно они становились свидетелями групповиков, которые устраивали пьяные или обдолбанные гопники. Таисья никогда не проявляла интереса к подобного рода забавам, смущённо и презрительно отворачиваясь в сторону. И правильно делала. Он всегда старался оградить девушку от таких нелицеприятных зрелищ, но, к сожалению, это не всегда удавалось…
…Меж тем молодой человек имел бредовую идею: Тася будет его женой. Но для этого она должна любить секс так же, как любил его он. Слава об умении парня дарить удовольствия давно вышла за пределы его постели. И Стас уже не знал радоваться этому или огорчаться. Женщины вешались на него, и вовсе не из-за каких-нибудь сверх естественных способностей, а просто из острой жажды ощутить себя единственной, хотя бы на одну ночь. Раньше, в ранней юности, ярлык бабника придавал уверенности и гордости. Несмотря на это, Стас всегда был разборчив в связях, и, если уж выбирал кого-то, то старался подарить всего себя, и главное, ощущение того, что она – самое прекрасное создание в мире. И это маленькое лукавство не было ложью. Он искал действительно желанных… И будучи с женщиной – жил для женщины… Не мог он позволить себе опуститься до обыкновенного горе-любовника. Имидж…
Но со временем, а особенно с появлением на горизонте Таси, всё переменилось. Пока она была девочкой, Станислав не испытывал особых трудностей во взаимоотношениях со своими любовницами. Ему достаточно было заботы о ней. Но теперь Таисья оформилась в соблазнительную девушку, и молодому человеку захотелось дарить чудо любви только ей одной. Вот тогда-то Стас окончательно понял, что бесповоротно влюбился. Раньше таких ярких чувств он не испытывал…

…Сигнал об окончании матча прервал его раздумья. Сейчас она выпорхнет из прохода, чуть-чуть рассерженная, что матч окончился нулевой ничьёй, и ему придётся долго успокаивать её, увещевать и уговаривать. И от этих мыслей сердце запело как-то особенно тепло и радостно. К дьяволу все проблемы и неприятности! Надо наслаждаться жизнью, пока судьба не отняла эту возможность!
…Через пару дней, плотно занятых очередным подтягиванием хвостов, Тася пришла к Стасу неожиданно, прямо после школы, и застала его в не совсем обычном виде… Он вышел без футболки, растрёпанный, не бритый… В руке держал книгу…
– Извини, я не ждал тебя.
– Я не вовремя? Ты не один? – замешкалась школьница в синей комсомольской форме.
– Нет-нет, заходи мисс! Что за глупости, ей-богу!!! – ему было забавно смотреть на неё: как далеко в прошлом осталась эта его форма. – Позволь только я приведу себя в порядок…
Парень скрылся в ванной, а Таисья с любопытством стала разглядывать книгу, испещрённую пометками и значками. «Mein Kampf» Гитлера на немецком языке…
– Ты что в фашизм ударился?
– Ну, допустим не в фашизм, а в национал-социализм. И не ударился, а решил выяснить первопричины…
– Сударь, вы фигляр и словоблуд!
– Грешен! – Стас вышел из ванной, картинно опустил голову, как на эшафоте, и пряди чёрных волос закрыли смеющееся лицо.
Таисья вошла в спальню и поразилась нетипичному беспорядку. Всюду валялись книги разных «мастей и пород». На русском, немецком, английском… Вот «Улисс» Джеймса Джойса. Вот любимый Сартр. Камю… Альбомы Дали и Босха… «Пролетая над гнездом кукушки»… «Идиот» Достоевского…
– Что здесь случилось? Погром? Я смотрю тут сплошная литература для шизофреников и полоумных. Ей богу, мне за тебя страшно…
– Я читал, – смутился парень.
– И сколько дней подряд? Сдаётся мне, что после похода на «Зенит» ты и на улицу не выходил. Оставить тебя нельзя на пару дней… Ты хоть спал?
– Немного… Просто начал кое-что осмыслять, и потянулись вопросы…
– Оно и видно. Кстати, ты ведь не любишь Достоевского, – Тася подтолкнула книгу ногой, «Идиот» соскользнул со стопки вниз…
– Не люблю, не значит – не читаю. Если бы я читал только то, что люблю, я, возможно, и не был бы шизиком, но дегенератом был бы наверняка.
– Не плохо сказано. Даже стоять рядом с тобой стыдно после этого.
– А ты сядь…
Тася хотела поправить соскользнувшую книгу, когда заметила роман Николая Островского «Как закалялась сталь». Было удивительно видеть среди причудливого скопления экзистенциализма островок соцреализма…
– А это зачем? – не удержалась пытливая школьница.
– А разве я не говорил тебе, что в годы туманной юности она была моей настольной книгой? Я даже демонстративно щеголял с ней под мышкой по диппредставительству…
– А ты разве комсомолец?
– Я? Обижаешь… Как бы я, по-твоему, за границу выезжал? Благонадёжность – главная черта советского человека… А если серьёзно, то ты неправильно трактуешь социалистический реализм. Это наше недавнее прошлое, и его ещё можно осмыслить, в отличие от той идеалистической мишуры, которой увлекаешься ты. На мой взгляд, беллетристика вообще ничего не несёт за собой, кроме соплей и возвышенных вздохов. Отдых для мозгов. Но если ты пребываешь в этом состоянии постоянно, что можно приобрести?
– Приобщиться к истории, – попыталась оправдаться Тася.
– Через популярную литературу?! Не смеши меня, пожалуйста! Если тебя так уж интересует история Франции и США, – Стас невольно хмыкнул. – Иди в библиотеку, бери научные труды и дерзай... А Дюма и Жорж Санд оставь на полке…
Таисья залилась густой краской. Конечно, Стас был прав, но юная особа была совершенно не готова к подвигам самосовершенствования в ущерб праздным удовольствиям.
– Ты не обижайся, но в пятнадцать ещё можно увлекаться любовными романами. Прилавки Европы завалены маленькими книжицами, современными эротическими историями из жизни богатых и красивых. И тамошние домохозяйки зачитываются ими… Но в двадцать пять с таким багажом делать уже нечего. А мужику и подавно…
– Знаешь что, – тихо проронила девушка, – я прочитаю то, что ты скажешь, и попробую научиться правильно оценивать суть… Может, Камю?
Глядя на её сморщенную от неудовольствия физиономию, Станислав задумался: вот что бывает, когда у родителей нет времени на образование ребёнка…
– Зачем так сложно? Начни хотя бы с того же Островского. Всё равно придётся читать по программе. А потом обсудим. Уверяю, более подходящего произведения для подростков я не встречал…
– Ладно, – обречённо ответила она. – Но по мне лучше бы Камю…
…Таисья поднапряглась и осилила книгу за неделю. Но к величайшему её сожалению так и не прониклась восторгами друга…
 …Конец восьмидесятых стал крахом великой идеи. Диссиденты повытаскивали с антресолей свои чёрные откровения и компроматы. Вот, что было действительно интересно! Солженицын, Пастернак, Жигулин! Новая литература сначала доставалась из под полы, перепечатывалась, потом стала появляться в прогрессивных журналах. Она порождала чёрный осадок, неверие и недоверие ко всему, что было так дорого и ценимо великой страной долгие годы. Сулила переоценку ценностей, но не личностных, а общегосударственный, исторических…  А тут возврат к развенчанным идеалам…
…Стас обрадовался, когда узнал, что девушка выполнила его просьбу.
– Ну, что ты вынесла из прочтения?
Таисья поморщилась:
– Сборище одержимых «великой» идеей. Вся жизнь поставлена на карту ради неё…
– Я так и знал. Не в корень смотришь, девочка. При чём здесь идея, хотя и она была недурна. Люди устали от нищеты и деспотизма и схватились за первое попавшееся, что им предложили… Не понравился тебе Павка? Воля его, напор?
– С детства носиться по комсомольским собраниям и гарнизонам, отказываться от личной жизни и в двадцать четыре года слечь в постель… Заманчивого мало…
– Честно говоря, я думал ты поймёшь лучше… Может быть, просто ты женщина? Знаешь, у меня была очень хорошая учительница литературы. Не в школе, конечно. Бабушкина подруга. Вместе они в Институте благородных девиц воспитывались. Она научила меня видеть в книжке главное, а это главное обычно отслеживается с первых страниц или зашифровано в названии произведения. Так вот у Островского важно «как» и «что», а вовсе не «зачем». Становление характера. Самопреодоление. Чёткое осознание своей роли в этом мире, в конкретный период и вообще. Принцип: «Если не я, так кто же?». Разве это не достойно преклонения? Очень часто, если я вставал перед выбором, делать или не делать, то прикидывал, как бы поступил этот мальчик, и никогда не ошибался. Если у меня когда-нибудь будет сын, это будет первая книжка, которую он прочтёт самостоятельно…
– Не думала, что ты способен сотворить себе кумира, а особенно взятого из литературы. У меня есть подружка, которая влюблена в Батлера из «Унесённых ветром», так над ней все ржут…
– При чём тут кумиры? Корчагин – собирательный образ того времени. Их были сотни, подобных мальчиков и девочек. Таким был мой дед, да и твой, наверное. Просто лихое, не типичное время мобилизует все человеческие качества. Синдром экстремальной ситуации! Сейчас люди зажрались, потеряли нравственный стимул. Деньги движут сознанием. Зачем быть принципиальным, если это может порушить мещанский покой, замочить штанишки или просто помешает заработать.
Тася в упор посмотрела на него и с ехидцей спросила:
– Это ты  сейчас о ком?
– И о себе в том числе, можешь не подкалывать. Я тоже человек времени, но я хотя бы задумываюсь об этом. В нас больше хорошего и мужественного, чем нам самим кажется. Стоит только поместить человека в определённые условия, и любой раскроется во всей своей красе. А чтобы краса была правильная, нужно себя воспитывать. А воспитываться надо на примерах. Ладно, свернём тему. Когда-нибудь ты перечитаешь и поймёшь меня. Возможно…
Он грустно вздохнул, и девушка почувствовала в его голосе печаль. Неужели она и вправду так глупа? Или мала? Или они друг другу не подходят по складу ума?
Таисья и представить себе не могла, сколько пройдёт лет, долгих и трудных, прежде чем она вспомнит этот разговор, перечитает с пристрастием книгу и сопоставит литературного героя начала века с героем своего романа…

…Она перечитала. И горько пожалела, что не может вновь обсудить с НИМ переосмысленное. Сильный мальчик, ставший идеалом не менее сильному юноше, помог Таисье переоценить жгучую нехватку истинно мужского, подлинно человеческого и созидательного, чего так не хватало ей в окружающих мужчинах. Целеустремлённости, принципиальности захотела она своему маленькому сыну. Расстроилась, что нет этого и в её муже, далёком от идеала…
…Ослепительным вихрем летели мимо степи, чёрными молниями проносились по ним красноармейские лошади, муторной хлябью тянулась вдаль безжалостная узкоколейка, но всё это было более чем неважно, потому что перед глазами изнурённой думами женщины пробегали иные, реальные картины преодоления. Картины, не подхлёстываемые идеологической необходимостью, а лишь необходимостью душевной…
Как они похожи! Как похожи их понятия о жизни и совести! И даже окончание их борьбы за жизнь шито одной нитью. Рознило их только время. И финал…
Почему? Но она уже знала ответ…

            ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Стас и Тася: так закалилась сталь…
«ПРИДЁТ ВРЕМЯ, КОГДА ТЫ РЕШИШЬ, ЧТО ВСЁ КОНЧЕНО! ЭТО И БУДЕТ НАЧАЛО»...
               
                ГЛАВА 16: Хулиганы.

– Под нами пропасть! – радостно закричала Тася, проносясь на мотоцикле по виадуку.
Внизу, по старенькой грузовой ветке полз видавший виды товарный состав. Серой лентой пролетели гаражи, и взору открылись оживающие совхозные поля…
– А между нами? – не оборачиваясь, но, подняв забрало шлема, крикнул Стас.
– Тоже пропасть!
– А, по-моему, сточная канава твоих амбиций, – пошутил парень. –  Перед нами, между прочим, проклятое место!
Тася просунула руки за ворот его рокерки и начала щекотать за шею. А он боялся щекотки… Почти ничего не боялся, а вот этого не переносил. Молодой человек резко затормозил, от чего мелкая хулиганка чуть было не вылетела «из седла».
– Убийца! И всё на том же месте!
– Как «похожи» эти места на Древнюю Грецию! – патетически провозгласил Станислав, окинув взором нагромождение каменных глыб, тёмных железобетонных конструкций и растущий повсеместно дикий кургузый кустарник. – Дорога к Парнасу… Когда-то древние греки несли на гору Парнас свои нетленные поэтические вирши. В честь богов… Там восседал Аполлон, и музы пели ему сладостные песни. Знаменитый дельфийский оракул предрекал поэтическое будущее. Взойти на Парнас, значило, стать поэтом…
– А теперь трудовая элита несёт туда свои упитанные тела, чтобы взбивать масло, разделывать мясо, – прыснула Тася. – Почему Парнас?
– Наверное, в честь паро-насосной станции, – пожал плечами Стас и тоже засмеялся.

…В ближайшем посёлке Стас остановил мотоцикл возле магазина автозапчастей.
– Посиди, Принцесса, посторожи самокат, а я гайки кое-какие куплю. А потом ты мне дорого заплатишь за ту божественную чесотку…
– Каким образом?
– Женюсь на тебе и запрещу баловаться…
Он ушёл, а Тасе захотелось написать ему письменный ответ, прикрепить жвачкой к зеркалу, а самой спрятаться. Она раскрыла седельную сумку и… На землю вывалился презерватив в импортной упаковке. Девушка открыла рот от возмущения, и в тот же момент услышала за своей спиной скабрезный смех…
…Смех за спиной… Он всегда вызывал в нервной девочке остервенение, смешанное со страхом быть осмеянной. Это было сродни мании преследования: человек за спиной ассоциировался ею с врагом, что-то замышляющим против неё… А в этом что-то есть… Не находите? Тася обернулась и увидела шестерых местных парней, которые вальяжно обступали мотоцикл.
– Никак малышка хочет развлечься?
– Выбирай любого, крошка, у нас в посёлке так мало хорошеньких курочек!
Тася растерялась.
– Да, пошли вы на хрен! Идиоты! – истерично выкрикнула она и попятилась.
Но они не пошли… А стали бить ногами по мотоциклу. Сначала тихо, потом сильнее.
– Давай, Жоржик, прокатимся, что ли? Ты ведь не против, кисуля? – сказал один из парней и потянулся к рулю.
– Против, скотина! – взвилась Таисья и толкнула наглеца в грудь.
– Ты только погляди! Она ещё рыпается!
Гопники стали оттеснять девушку в сторону. И это средь бела дня… А люди шли и проходили мимо… Как обычно. Один из подонков уселся на сидение и наклонился к сцеплению. Но Таисья успела дотянуться до клаксона и дважды подать сигнал…
«Зачем я пил восьмой стакан», – пронзительно пропиликал мотоцикл, призывая на помощь хозяина.
– Мужики! Эта та самая тачка, – нервно сказал Жоржик. – Я бы не советовал…
В этот момент в дверях магазина появился Стас.
– На счёт «раз» отошли от мотоцикла, – рявкнул он, опуская руку в карман.
– Смотрите! Дружок! Но ведь он-то нам не нужен!
– Удивительное совпадение. Вы мне тоже без надобности. В моём расписании никто из вас не значится. Включая тебя, Жорж. Перемирие, кстати никто не отменял…

Много лет гремела межрайонная война. Ватаги хулиганов с обеих сторон выходили на битву с цепями и собаками, с нунчаками и ножами, раз или два в год... Было непонятно, кто контролировал обострение обстановки или объявлял перемирие, в связи с чем и зачем... Но однажды люди просыпались утром и видели верёвку с красными флажками, натянутую на колышки, и разделяющую широкий проспект на две половинки. И в такое время появление на другой стороне улицы, то есть в другом районе, для детей и подростков, от первоклашек до студентов, было равносильно самоубийству…
Ребята из соседнего пригородного совхоза вели политику хитрую, скажем прямо, подловатую. Выяснив обстановку, они присоединялись к сильнейшим – к тем, кто превосходил численностью, а, следовательно, имел больше шансов на победу. В одночасье опоры виадука, разделяющего проспект на две половинки, покрывались корявыми надписями, порочащими врагов, а сарафанное радио в мановение ока разносило по районам, вплоть до самых до окраин, время и место схода. И загодя к ристалищу начинали подтягиваться группы подростков. Милиция против этого была практически бессильна. Машины ПМГ  из двух ближайших отделений ради проформы носились вокруг дерущихся, не сбавляя скорости. В противном случае тысячная толпа разъяренных подростков била стёкла патрульных машин, переворачивала «Уазики» на крышу, могла и самих стражей порядка ненароком покалечить. Такого ценного орудия приструнения, как ОМОН, ещё не появилось на свет, поэтому ватаги так же быстро и безнаказанно исчезали во дворах, как и появлялись, забывая иногда на газонах несколько раненых, а может даже и хуже… А граждане глазели из окон и с крыш, затаив дыхание и вытаращив глаза. А потом передавали по беспроволочному телефону вглубь района весть об исходе битвы. Победитель дышал вольготнее… Когда всё заканчивалось, и толпа неконтролируемым потоком растворялась, откуда-то появлялись бригады «скорой помощи», чтобы оказать эту самую помощь пострадавшим неудачникам…

…Сейчас было то самое, так называемое, перемирие. Стас однажды, по малолетству, участвовал в подобной бойне, и сразу понял, что ссадины и ушибы, полученные в таком бою, не придают ни силы, ни ума, ни смелости. Тася же всегда наблюдала в окно (её окна выходили как раз на проспект) и восхищалась грандиозностью зрелища… Но сегодня, когда перемирие затянулось на слишком долгий срок, ребята не хотели искушать судьбу. Любое столкновение с противной стороной могло дать толчок к возобновлению военных действий.
– Это частное дело, – усмехнулся Жорж. – Ты нам тачку, мы тебе девку. Ты нам девку, мы тебе тачку…
– Замечу, тачка стоит денег, а значит дороже, – вставил другой. – А девок у вас в Питере…
– Замечу, есть кое-что поважнее, – прищурился Стас и покачал головой.
Он оценивал ситуацию адекватно – особых причин для конфликта он не видел, настроение было на редкость миролюбивое, и ему совершенно не хотелось драться. Он давно перерос эту детскую мышиную возню. Он знал, что мог разойтись с местными полюбовно, но вступиться за честь этой сумасшедшей чертовки, которая словно нарочно притягивала к себе, а, следовательно, и к нему неприятности, он был просто обязан. Она-то ещё не вышла из идиотского возраста и не простила бы ему второй аналогичной оплошности...
– Так что там дороже, козёл?
– Твоё здоровье, деревня, – с этими словами Стас ударил самому хамоватому в нос.
Жорж остановил своих ребят и достал кастет:
– Тебя ведь Мэном зовут? – злобно спросил он.
– Как будто. Если ты сомневаешься, то я тебя помню. И, похоже, ты решил меня проучить.
– Поквитаться…
…Перед глазами встала нелицеприятная картина: тепломагистраль за гаражами и прикованный наручниками к вентилю внутри гигантской трубы немощный паренёк. Жоржик с компанией отняли у него мотоцикл, а самого, чтоб не сообщил куда следует, заточили туда на целые сутки. Накатавшись вволю, и угробив «тачку» окончательно, придурки вернулись, чтобы продолжить свои издевательства над бедным пареньком, и хорошенько его припугнуть. Косяку повезло – Стас услышал из своего гаража его вопли…

 Стас нехотя достал свой кастет и покрутил у Жоржика перед носом.
– Такое дерьмо есть и у нас…
Но не успели парни обменяться и парой ударов, как кто-то крикнул:
– В нору! – и местные бросились врассыпную.
Видимо, всё-таки не все добропорядочные граждане прошли мимо. Нашлась какая-нибудь сердобольная старушка, которая наблюдала из окна, накручивая «02».
Мэн и Истерика остались стоять на месте, недоумевая и оглядываясь по сторонам. Они, понятно, не знали местного клича, а когда поняли в чём дело, менты уже выходили из машины. Ребята рванулись к мотоциклу, но замок зажигания оказался залепленным жвачкой. Той самой, которой девушка хотела прилепить к зеркалу записку. Парадокс…
Стас сплюнул, потому что скинуть незаметно кастет на глазах у ментов было просо невозможно. Он, конечно, попытался, но молодой сержантик с вихлявой походкой и наглой улыбочкой поднял его и погрозил пальцем.
– Знание законов не освобождает от наказания. Документики ваши. И поехали, ребятки…
– Дяденька, подождите грешного мудилу, я только замазку отколупну. Или сами хотите? – иронично сморщился Стас и деловито принялся копаться в зажигании.
Он тянул время. Нужно было сосредоточиться. Драка – ерунда, а вот ношение холодного оружия – это уже статья. Между прочим, во внутреннем кармане, под тугой молнией лежала финка. Так, по привычке. Её и подавно не достанешь. Не ошмонали сейчас, найдут потом. Значит, ему корячится два года, а Таське, будь она неладна, детская комната милиции. Хороша комсомолка, спортсменка, красавица! Ага! Вон уже сидит на асфальте и рыдает. Заводка глупая! Глупая, но любимая… А если её рожицу узнают? Ведь недавно она загорала в том же отделении…
Наконец ключ вошёл и повернулся в замке. Мотоцикл взревел.
– Как поедем, гражданин начальник? Вы за рулём или я?
– Ладно. Не выступай, – сержант смотрел зло. – Девочка, садись в машину.
Плачущая Тася опять залезла в «канарейку». Ей опять было страшно и стыдно.
«Что же теперь будет? – опять думала она. – Господи! Папочка, прости! Божечка, пронеси! Пускай это будет только сон!»
– Пожалуйста, – взмолилась девчонка. – Отпустите нас! Мы же не виноваты, они сами привязались. Мы же просто катались!
– Ага! Отпустить их, видите ли! – заржали менты. – А дружок твой, малышка, кастет тоже случайно прихватил?
Один из милиционеров сел к Стасу пассажиром.
– Я в наручниках не умею, товарищ генерал, – Стас глумился, прежде всего, над собой. – Так что поручаю лично вам перегнать мой мотоцикл в целости и сохранности. Это частная собственность, и я не какой-нибудь рокер-безбилетник. Кстати, за поимку особо важного рецидивиста, коим я являюсь, вам положен орден и очередное звание…
Мент с лицом ребёнка удивлённо покосился на товарищей. Те откровенно давились от смеха.
– Какой орден?
– Железный. На шею. Прикрепляется к галстуку… Можно огнетушитель, можно гирю… И то и другое у меня есть. И на дно… Не пробовали нырять с огнетушителем? Это забавно и глубоко…
– Ах, ты, падла! – врубился, наконец, мент. – Стебёшься! Угрожаешь!
И пнул Стаса в спину, отчего тот слегка приварился головой о зеркало бокового вида.
– И всё-таки превышение служебного положения в нашей родной милиции, а в этом отделении особенно, имеет место быть…
– Ты пожалеешь, что угрожал. Сядешь. А званье мне всё равно скоро дадут. За тебя или нет, а дадут, – осклабился младший сержант.
– Ага! И орден Почётного водолаза первой степени. Посмертно…
Сержант опять ударил закованного в наручники. Его товарищи с интересом наблюдали за этим поединком словоблудия и основательно веселились.
– Применение силы к задержанному в беспомощном состоянии… Так можно и в рядовые… А если я не сяду – тогда уж непременно на дно…
Он полоскал языком, а сам болезненно напрягал голову. Только бы суметь позвонить адвокату. Если же его не будет на месте, остаётся связываться с отцом. Вот этого бы точно не хотелось… Привлекать и подставлять «старика» было нечестно… 
 …Стас все-таки добился своего: браслеты отстегнули и даже позволили сесть за руль. Когда младший сержант примостился позади него и судорожно вцепился в его рокерку,  Станиславу с первой секунды показалось, что мент панически боится мотоциклов. И вот тут-то парень испытал настоящее самоудовлетворение. Каких только кренделей он не выделывал…
«Не обмочил бы сидение», – подумалось вдруг…

…Он никогда не назвал бы подобнее своё поведение крутостью, скорее комплексом защиты… Или даже просто комплексом, маскирующим естественный страх… С раннего детства, сколько он себя помнил, он избрал тактику общения с врагами, включая собственных родителей, основанную на принципе «лучшая защита – это нападение»… Он немедленно, бесконтрольно как-то, прибегал в экстремальной ситуации к циничному словоблудию, чем раздражал противника ещё больше, но, может быть, именно благодаря умению обескуражить своей наглостью, он всегда выходил победителем из патовых ситуаций…

…Прямо с колёс ребят ввели в кабинет к толстому краснощёкому капитану Загоруйко, который тщетно пытался отогнать от лица жирную навозную муху…  Муха достала. Он был зол…
Положив перед собой финку и кастет, изъятые у задержанного, он долго их разглядывал.
– Ну, что, голубчик, достукался? – тихо процедил он сквозь зубы.
– Достукался, товарищ, ах, простите, гражданин начальник. Ей богу, достукался…
– Значит, уже не товарищ тебе капитан милиции? – сощурился Загоруйко.
– Говорит арестованный сотруднику: «Товарищ начальник!» – «Какой я тебе товарищ – я милиционер»…
Загоруйко покраснел ещё больше. Снова отмахнулся от мухи и заорал:
– Ты считаешь себя слишком умным, гадёныш?
– Почему я? Люди так говорят, а я дорожу мнением людей…
– Так. Ладно. Шутки в сторону! Откуда у тебя холодное оружие, щенок!?
Стас не выдержал. Ему стоило не малого труда сдерживать своё волнение до сих пор. Было не по себе. Было больно смотреть на зарёванную Тасю, которая уже готова была рухнуть в обморок.
– Послушайте, прекращайте мне тыкать! Я, конечно, гадёныш, но не щенок! И не стоит разводить меня, как малолетку. Я прекрасно сознаю, что мне светит. И вам должно быть ясно, что кастет я отобрал у деревенского хулигана, а финку…
Он прищурил один глаз, сложил руки на груди и, уставившись в пол, доверительно шепнул:
– Финку подсунул мне при задержании ваш сотрудник… Ефрейтор Водолазов… А откуда она у него – ума не приложу…
Капитан туповато поморгал, словно вспоминая:
– У меня нет такого сотрудника. Вообще нет в милиции такого звания…
Стас засмеялся. Даже Тася подавила смешок. Слишком глупое лицо было у мента в этот момент.
Капитан понял только то, что над ним издеваются:
– Ах вы! Да, я вас закрою! Я тебе ещё сто девятнадцатую припаяю, умник!
Станислав предпочёл промолчать. Дальше нарываться было опасно. «Состава» для ареста было предостаточно. И так хорошо ещё, что наркоты не нашли где-нибудь в седельной сумке. Монстр уже попытался подставить его подобным образом, подсунув пакетик кокаина в почтовый ящик. Не знал урка безобразный, что Мэн страдал образованностью и выписывал «Вечёрку»… Вечером Стас долго смотрел в окно и видел, как менты входили в подъезд…
– Я должен позвонить… – неуверенно произнёс Станислав, что-то соображая.
Слишком неуверенно, чтобы такой человек, как капитан Загоруйко согласился.
– Ещё чего! Здесь не таксофон, а отделение милиции.
– Я имею право на один звонок. Как, впрочем, и на адвоката.
– А я имею полное право отказать, – некрасиво рассмеялся Загоруйко и потянулся к телефону. – Занят телефон…
– Наталия Петровна, заберите несовершеннолетнюю на своё попечение. Оформляйте привод.И хорошо бы организовать осмотр врача… Да, на предмет развратных действий…
Стас невольно вздрогнул и растерянно посмотрел на девочку. Тася задрожала. Она была сейчас даже не симпатична, так страх исказили её черты.
– Ну, что, крошка, допрыгалась? – презрительно скривился он. – Говорила тебе подружка, что я бандит и хулиган, а ты не послушала. Вот и докаталась, дурочка.
Он играл очень убедительно. Любой, кроме близких знакомых, поверил бы в его фарс. Тася с моментальной радостью подхватила игру.
– Этот ненормальный мне совсем незнаком. Я просто хотела покататься… Я больше не буду…
Правильно ли она поступила? Совесть забарабанила по душе, как по пустой кастрюле. Ведь она только что открестилась от любимого, хотя фактически виновата была сама. Но привычка доверять Стасу пересилила. А ему, похоже, грозило что-то серьёзное… Её он пытался отмазать от мелочи, а сам топил себя ещё глубже. Что ж, Тасенька, опять сухой из воды выйдешь?
В этот момент дверь отварилась, и в кабинет вошёл худощавый опрятный майор. Загоруйко встал, приветствуя старшего по званию.
– Вот, товарищ Алексеев, оформляю двести восемнадцатую, а девочку в ИДН… Только не хочет колоться, откуда взял игрушки.
Майор мельком взглянул на конфискованные предметы.
– Красивая работа, молодой человек. Старинная. Товарищ капитан, оставьте нас, пожалуйста. Сходите, пообедайте, а я попробую сам побеседовать с молодыми людьми.
Загоруйко поморщился, он был явно не в восторге, но спорить не имел привычки.
Алексеев сел за стол и заглянул в протокол.
– Я слышал весь ваш разговор, – располагающе улыбнулся он. – Мой кабинет за стенкой… Сдаётся мне, Станислав Сергеевич, что вы не глупый человек. И не так просты, как хотите казаться. В нашей картотеке вы не значитесь, но опытное сердце подсказывает мне, что законопослушным гражданином Вы не являетесь…
Стас изучающе посмотрел на мента. Это что, начало психологической атаки? Пробивка? Интеллигентный, однако, оперок…
– Отпустите девочку, её задержание незаконно. После этого я отвечу на ваши вопросы.
– Просите за подругу? Похвально. А о своей свободе не помышляете?
– Свобода – это когда она упирается в другую свободу, – процитировал Станислав, понимая, что с этим человеком стёб был нецелесообразен, и куда предпочтительнее была бы умная беседа.
– Чем занимаетесь в жизни? На что живёте? – майор похлопал по лежащему на столе дорогому бумажнику с монограммой.
– Видите ли… Я – спортсмен профессионал. Это, что касается моих занятий. А, что до денег, то мои родители – обеспеченные люди, работают за границей…
– А вы, значит, тут прозябаете? Что так?
Стас уловил в голосе майора язвительную усмешку: «Вот это выдержка. Что-то больно сложно для простого опера…»
– Товарищ майор, – парень отметил, что Алексеев отреагировал на обращение «товарищ», скорее с любопытством, чем с недовольством. – Простите за бестактность, но за что вас сюда сослали? Такие, как капитан, вам явно не компания…
Майор Алексеев задумался, закурил и машинально протянул пачку задержанному.
–   Благодарю. Не курю.
– Серьёзно? Значит пачку иностранных сигарет, изъятую у вас, можно не возвращать?
– Конечно. Оставьте себе. Только капитана не угощайте, хорошее быстро развращает.
Опер помрачнел – этот парень затронул его больные струны – и продолжил допрос уже более бесстрастно:
– Итак, я жду вашего ответа. Почему Вы здесь? Неблагонадёжен?
– Бог с вами, просто конфликт поколений, знаете ли, перерос в конфронтацию. К тому же моя любимая книга «Как закалялась сталь», – он подмигнул Таисье, жавшейся в угол, как бы напоминая об их недавнем разговоре. – А ещё «Процесс»…
– Камю?
Их взгляды встретились. Умные и колючие.
– Значит, на родительские средства «закаляетесь»?
– Конечно, гражданин начальник, на какие же ещё? Ну, и на то, что победами спортивными зарабатываю… Ну, там, кубок в скупку сдашь золотой, медаль серебряную а ломбард…
– Прекратите паясничать, Тихонов, через некоторое время я буду знать о Вас всё, но тогда я стану разговаривать уже по-другому…
– Я знаю, что чистосердечное признание, и всё такое прочее… Не стоит – я ничего не сделал, и закрывать мною план, по меньшей мере не порядочно.
–  У Вас изъято холодное оружие, и именно это и вменяется Вам в вину… При чём тут план!?
–Я уже сказал, – нарочито спокойно проговорил Стас. – Кастет я отобрал в драке, а финку мне подкинули при задержании. Вызовите вашего сотрудника, и если он покраснеет, станет понятно, что я не вру. И всё-таки, за что Вы здесь, в этом гадюжнике?
Алексеев устало потёр виски, ему порядком надоело это словоблудие задержанного, и всё же ему почему-то захотелось поделиться своей личной трагедией с этим смекалистым парнем:
– Больно долго церемонился с таким же вот хватом. Спасибо, что напомнили мне о моих обязанностях. Так откуда у вашего молодого человека холодное оружие? – неожиданно обернулся он к Тасе.
Девушка вздрогнула от неожиданности. Медленно подняла голову с колен и встретилась с почерневшими от напряжения глазами Стаса. Он требовал от подруги немедленной реакции.
– И совсем он не мой. Мы всего два часа назад познакомились. Мотоцикл больно красивый… А кастет он в драке отобрал у тех, у хулиганов… Они сами престали возле магазина, хотели мотоцикл угнать. Больше я ничего не знаю…
– У вас тоже есть любимая книжка, милочка?
Она поняла, что ей не поверили, и бросила стремительный взгляд на друга, но он никак не отреагировал на призыв. И вдруг весь девичий организм охватила какая-то хамская злоба:
– Есть… Басни Крылова… Ну, там «Волк и ягнёнок», «Волк на псарне»…
Майор не выдержал и вскочил с места:
– Значит, кто кого сожрёт? Что ж, посмотрим!
Тася неопределённо пожала плечами.
– Бесполезно кривляться, ваша парочка просто великолепна. Чувствуется школа… Вы переиграли, милочка, сегодня, чур, волк – я.
– Позвольте, позвольте, – воспользовался моментом Станислав. – Я бы хотел позвонить, прежде чем вы сожрёте нас с потрохами. Если не ошибаюсь, имею право?
Таисья поняла, что он принял решение, и ей до боли в суставах захотелось узнать, правильно ли она поступила, или опять всё испортила.
«Ай, да, Таська! – удивлённо думал он, накручивая диск телефона. – Откусила палец. Чуть всё не испортила. Ну, да ладно. Главное характер показала… Школа ему, видите ли, видна, сволочь гэбэшная! Страдалец опальный!»
«Дом адвоката Гальперина слушает», – раздался нудный женский голос в автоответчике. Стас вздрогнул от мысли, что старика нет дома, но не отступился.
– Семён Яковлевич, здравствуйте. Это Станислав Тихонов. Возьмите, пожалуйста, трубку…
Бывший особист аж поперхнулся табачным дымом – этот непростой парень обвёл его вокруг пальца! Имя адвоката Гальперина было на слуху у каждого опера, у каждого следователя и прокурора! Его бессильно ненавидела вся обвинительная юстиция города: десятки виновных из сильных мира сего избегали благодаря этому человеку заслуженно наказания…
…На другом конце провода старый благообразный еврей покачивался в кресле-качалке из красного дерева и курил «Беломор», вслушиваясь в нечёткую громкую связь импортного автоответчика. Наконец, он крякнул и снял трубку…
– Прости, сынок, звонки одолели … Что-то случилось?
– Да. Двести восемнадцатая. Оса и слон…
– Больше ничего?
– Как сказать. Со мной несовершеннолетняя …
–Э-хе-хе. Хорошо. У тебя ещё пять-десять минут на болтовню. И с тебя причитается…
– Само собой. Спасибо, Семён Яковлевич, – и молодой человек назвал номер отделения и фамилии оперов.
– Рано ещё благодарить. Ух, молодёжь, учишь вас, учишь…
Старик встал, опираясь на бамбуковую трость, подошёл к зеркалу и пригладил пышные седые волосы:
«Ну, Серёженька, вот и пришло времечко долги отдавать. Думал так и умру, не рассчитавшись. Внучек твой по острию ножа с пелёнок ходит, а влетел только сейчас. Но не переживай, это всё ерунда, для меня пара пустяков…»
Старый адвокат потянулся к телефону…

…Вернулся Загоруйко. Рожа лоснилась после обеда. Он заметно подобрел и повеселел.
– Как дела, товарищ майор? Раскололся?
– Нет, капитан, нет, – с нескрываемым раздражением ответил Алексеев. – Из нашей содержательной беседы я понял, что справиться с ними можете только вы… И советую поторопиться!!!
  Капитан победоносно посмотрел на задержанного.
– Значит, закрывать этого урода? За ношение? А сто девятнадцатую вменять?
– Да, бросьте вы, Загоруйко! Девочку отпустите вообще. Она – свидетель. Подпишите арест и передавайте дело… И быстрее, быстрее, я сказал!!! У нас совсем нет времени на проволочки!!!
Капитан удивлённо смотрел на старшего, не понимая причины спешки, но Алексеев на него не глядел. Он в упор посмотрел на Стаса и развёл руками, в глазах его стояло недовольство, граничащее с оправданием: мол, если успею – посажу непременно… Закон есть закон…
Но в этот момент зазвонил аппарат... Звонок показался особенно резким, и все невольно вздрогнули. Загоруйко приложил трубку к уху, пытаясь найти в столе нужный бланк. Постепенно его толстое лицо вытянулось и стало похоже на перезрелый огурец. Он встал из-за стола, машинально одёрнув мундир.
– Да. Загоруйко. Да. Слушаюсь. Да, передам. Сделаю… Понял, что так надо… Приказ понял… Так точно…
Мент буквально бросил трубку, словно она была раскалённой, и растерянно моргая, поглядел на Алексеева.
– Велели отпустить… Велели передать… Короче, они свободны. Приказ сверху...
– Я так и знал, что ты не простая птичка, – диковато засмеялся майор, хлопнув себя по бёдрам. – Оказывается всё-таки ягнёнок – я! Гальперин! Ну, надо же! В этом районном захолустье! Не понимаю! Кто же ты, мальчик?!
– Выпускать, да?
– Выпускать, что ж тут поделаешь. Надеюсь, вернуть оружие из Москвы не приказали?
Тася восторженно смотрела на Стаса. Вот это размах, вот это связи! А он тем временем с победоносной улыбкой собирал свои вещи: бумажник, часы, краги, ключи… Девушке показалось, что он испытывает неловкость.
– Извините, – вдруг не выдержал он, обращаясь к майору. – Удар ниже пояса – не всегда откровенная подлость…
– Будь осторожен, парень. Ты опасно живёшь…
Дверь за майором захлопнулась. Станислав широко раскинул руки, и Тася бросилась ему на шею. Брависсимо!
Они церемонно поклонились капитану и выскочили в коридор. На крыльце столкнулись с «ефрейтором Водолазовым». Он опешил:
– Какого лешего!?
– Как там мой самокат поживает? Цел? – Стас демонстративно осмотрел каждую деталь. – А шлемы-то где?
– В дежурке…
– Тащите, товарищ Водолазов. Загостились мы у вас. 

…Стас открыл гараж, загнал мотоцикл и в изнеможении плюхнулся на старенький диван у стены. Таисья в ожидании прислонилась к косяку. После случая с Монстром она побаивалась молодого человека. Он некоторое время молчал, потом достал с полки пачку «Мальборо» и нервно закурил.   
– Подсел я на эту гадость. Скоро задохнусь на тренировке… Но с такой жизнью и запить не грех. Иди сюда, пожалуйста, обними меня и не бойся. Дрожишь, как ковыль.
– Я не боюсь…
– Чувствую я тебя, Принцесса. Чужая ты какая-то стала в последнее время, хоть и не признаёшься себе в этом. Сложный ты человечек, не прощает душа твоя самой, что ни на есть случайной малости…
Тася подошла к нему и села на колени. Почувствовала, как его била лёгкая дрожь. Удивлённо посмотрела в глаза.
– Мэн, что с тобой?
– Что ж ты хочешь, сдрейфил я…  Я же не отморозок без башенный. Мне есть, что терять… В тюрьме грустно и больно бывает. Попасть – половину жизни перечеркнуть за раз, а то и всю. И не только свою… Если бы не старик адвокат…
– А кто он? Откуда у тебя такие знакомства?
– Величайший в мире адвокат! Он сам себе на уме. Мог бы просто трубку не взять, если бы шлея под хвост попала, или уйти куда-нибудь. Страшно подумать, что бы было, если бы я не дозвонился…
Таисья терпеливо ждала ответа на свой вопрос. И Стас не стал больше её интриговать.
– Он друг моего деда. Дед спас ему жизнь в тридцать седьмом, и Гальперин пронёс свою благодарность через всю жизнь. Помогал отцу, а теперь и мне… Удивительный старик. Ему скоро восемьдесят, а держится, как король. И в кулаке его немощном все структуры. Семён выигрывает такие безнадёжные дела, что диву даёшься. Но и берёт за это… Ведь он только сынков отмазывает. Если честно, чтобы сделать этот звонок, мне пришлось душу наизнанку вывернуть. Это означало признать себя «сынком»…
– И сколько ты ему теперь должен?
Стас улыбнулся:
– Полкилограмма анаши.
– Чего-чего?
– Балуется старик. Набьёт травки в беломорину и тащится. Есть грех…
– А где ты её возьмёшь? – испугалась Тася. – Это ведь тоже статья.
Станислав приподнял половую доску в углу гаража. Тайник! Внутри в пластиковом контейнере какие-то бумаги, запечатанные карточные колоды и довольно большой обёрнутый целлофаном свёрток.
– Вот отсюда и достанем. Как видишь, анаши мне хватит ещё на пару отмазок. А это, – молодой человек сощурился, – бумаги по делу Монстра. Скоро ему придёт конец…
И словно решившись на что-то важное, Станислав взял лицо девушки в ладони:
– Послушай внимательно! Если со мной что-нибудь случится, достанешь их и передашь Еноту. Поняла? Вот ключи от гаража. Спрячь.
– А что с тобой может случиться? – недоумённо заморгала Таисья, она ничего не понимала.
Меньше всего на свете хотелось Стасу посвящать её в свои неприятности, но молчать больше было нельзя. Подготовленным легче встретиться с опасностью…
– Что угодно. Я плотно вляпался. Молчать и заставлять тебя удивляться я просто больше не имею права. Я могу тебя потерять. Помнишь тот пакетик порошка, который я взял в квартире Наркошки после её смерти? Надёжный человек сделал мне экспертизу. Полное дерьмо! Палево! Смесь лимонной кислоты с химией… «Куколка»! Наркошку убили, когда она стала слишком много знать…
– Но это же  глупо! Зачем это Монстру? Так можно всю клиентуру растерять!
– У этого подонка всё на кнопочках. Он рассчитывает, анализирует. Он знает, что кому нужно. Если вспомнить маркетинговую пирамиду, – Стас взял ручку, лист бумаги и начертил схему МЛМ, – то Монстр где-то посредине. Но у него большая сеть распространителей и разнообразная клиентура. Ни за что не поверю, что наш убогий спальный район предел его мечтаний и возможностей. Монстр не «шлёт гуталин кому попало», а тщательно выбирает каждого. Заметь, кто обычно торчит? – богемные мальчики из профессорских семей. Горе от ума, как я их называю. А у нас? Скажи любому «системщику», ни в жизнь не поверит – полуподвальные дети… Они воруют и создают новую армию воров. Для «наших» урок – это как бальзам. Именно это их цель – подсадить на иглу как можно больше пацанов, которые за дозу будут совершать преступления. Как только они будут бесполезны, их уничтожат как Светку…
– И их никто не хватится! Не станет откачивать! Не поднимет шумиху! А если и поймают, то он так и сгинет где-нибудь в колонии. – Таисья обомлела от собственного открытия.
– Совершенно верно…
– Только Монстр не очень похож на человека с большими возможностями…
– Вполне допускаю. Но то, что за ним стоят серьёзные люди, я уже выяснил. Кстати, если услышишь погоняло «Шут» – беги не оглядываясь. Это его босс, и он здесь рядом… Длинноволосый блондин, с музыкальными пальцами, унизанными перстнями… На урку не похож совершенно…
Ему удалось увести разговор в сторону, перейти на детали, не давая Тасе возможности ощутить опасность. Для неё всё должно остаться фарсом. В очередной раз, попросив девушку не таскаться по владениям Монстра и Шута и договорившись встречаться на нейтральной территории, Стас заговорил о другом…
Таисья так привыкла верить в его «всезнание», «всеумение» и редкую способность вытаскивать себя за волосы из самого топкого болота, что ощутив тревогу, она, всё-таки, не осознала всего масштаба опасности, нависшей над Мэном.  Впрочем, Стас именно этого и добивался. Сыграв на пристрастии девушки к деловым разговорам, где бы она могла строить собственные догадки и упиваться потом своей взрослостью, он негласно предупредил её об опасности. К счастью, скоро она уедет на лето, и за неё можно будет не волноваться. Но что делать ему?.. 
 

Приключенья! Приключения! В какой неописуемый восторг приводят они прирождённых авантюристов, когда всё уже позади, и опасность миновала! Как хочется рассказать всему миру, что ты увидел, что превозмог, чего избежал…В юности любая пережитая опасность взводится в ранг знакового события и ложится в «багажник» памяти сторублёвой купюрой, которую так приятно будет вытащить на «свалке»… Будет, что вспомнить! Будет…
               
                ГЛАВА 17: Сомнительные удовольствия.

…Он не спал почти неделю. Даже для Стаса подобная нагрузка была невыносима. Под глазами молодого человека появились бледно-фиолетовые тени. Станислав уже давно проклинал себя за глупость, которая потребовала от него ввязаться в нелепую борьбу, в которой победителем может быть только смерть. Его смерть…
…Третьи сутки шла психологическая пробивка. То телефон звонил посреди ночи, и незнакомые козлиные голоса сыпали угрозами, то в почтовом ящике обнаруживался очередной пакетик с наркотой, то входная дверь трещала в ночи от нарочитых ударов…
 Телефон он отключил. Ящик разломал. Дверь закрыл и ушёл в ночь. Просто не было больше сил…
Молодой человек и не думал, что «амфетаминовая» дорожка тянется так далеко наверх. Он рассчитывал вывести на чистую воду пару-тройку перекупщиков зелья, отомстить тем, кто занёс в «БТ» эту заразу и был причастным к смерти несчастной Наркошки, но неожиданно понял, что их компания лишь случайный пробный источник сбыта дешёвого палёного сырья, отбракованного наркодельцами…
Ему никогда не было так страшно. Ни когда поминутно рисковал, играя в карты, ни при крушении дипломатического вертолёта в небе республики Бангладеш, когда он и его семья чудом остались живы лишь благодаря умелым действиям пилота. Стасу не было и семи, он едва не умер тогда… Это происшествие стало самым памятным в гладкой, в общем-то, жизни удачливого парня. Теперь же, когда гнетущая опасность подобралась слишком близко, он забыл обо всём…
Отступать теперь было глупо: слишком много опасных людей знало о нём. И он сам слишком много знал. Особенно после воскресной встречи…
После смерти воровского авторитета Казимира Стас осознал, что искать справедливости через воровской мир больше не имеет смысла, понял он и то, что теперь они захотят вычислить того, кто сдал их, подставив под удар весь их бизнес. Предполагал он и то, что за ним могут следить… Поэтому, не зная куда себя приткнуть и испытывая нужду в деньгах, он поехал играть туда, где, как ему казалось, он не рисковал встретить кого-нибудь из уголовного мира, а особенно этого крота… Не учёл парень только одного: тот, кто продал ему конфиденциальную информацию за свои же собственные долги тоже был не прост, и хотел убить этим двух зайцев. Дебитор не просто отрабатывал свой карточный долг, но и преследовал свою, ведомую только ему корысть…
Крот понимал, что Стас, будучи паковщиком, не имеющим отношения к уголовной среде, скорее всего не стал бы особо его прессинговать, чтобы выбить долг, но, предпочёл откупиться важными для кидалы сведениями, чтобы насолить общим врагам. Однако после смерти Казимира человек понял, что смертный приговор ему подписан, и теперь его целью было предвосхитить события, найти каталу и избавиться от него, пока тот не сдал его наркодиллерам… И он нашёл того, кого искал…

…Стас только что закончил «паковаться», когда в крохотное помещение этого подпольного катрана в Пушкине вошёл Крот. Не заметить его было невозможно… Он внимательно осмотрелся, усмехнулся и скрылся где-то в подсобных помещениях…  Молодой человек порывисто встал, машинально сгребая выигрыш в карман, и не глядя на недоумевающих товарищей по игровому столу, спешно направился к выходу. Стас чувствовал, что встреча эта не случайна, и что её во чтобы то ни стало необходимо избежать, хотя бы для того, чтобы те, кто «дышал ему в затылок», а тлетворное это дыхание он ощущал повсеместно, не заподозрили в Кроте крота… Но наивно было надеяться на это…
Человек стоял в подворотне, возле двери парадной, в которой находился катран, и хмуро смотрел на парня. Правая рука бандита покоилась в кармане так характерно, что Стасу, прошедшему школу улицы, не доставило большого труда догадаться, что она там делает, и каковы намерения этого человека…
Ни кастета, ни финки у него теперь не было… Он был безоружен и измучен. Молодой человек остановился в нескольких шагах от врага и тоже опустил руку в карман. Он блефовал, надеясь выиграть время. Так они и стояли, пристально глядя друг другу в глаза, не решаясь сделать первый шаг или нанести первый удар. Наконец Крот не выдержал и проговорил:
– Что, страшно помирать, катала? После смерти законника оба мы – трупы… Вот я и подумал, может мне удастся завалить тебя раньше, чем они поймут, кто их сдал… Но ты хитрый жук, не дал подготовиться. Теперь придётся валить тебя долго и больно… Страшно, спрашиваю?
Зря он так начал!!! Мэн прищурился… Он ждал зверя… Зверь был где-то рядом, но… Молодой человек так устал, что, казалось, у него не было сил ни на самозащиту, ни на злость, ни на агрессию. Он так и стоял, прищурившись и опустив голову, словно в ступоре. Но от него исходила такая энергия, последняя энергия, что Крот почему-то так и не решился нанести удар. Наконец Мэн встрепенулся, повёл плечами и сказал:
– Ты сильно осложнил себе жизнь, парень, потому что сначала человек, которого я знаю под прозвищем Монстр, а ты под иным, хочет с моей помощью вычислить тебя…  Возможно, сейчас какой-нибудь урка наблюдает за нами из-за угла, и ты сглупил, отыскав меня сегодня. Возможно, ты этим облегчил им задачу… Теперь тебе точно не выжить, а я им пока нужен: бумаги твои ещё у меня, и я пока не решил, что с ними делать. Может, задний ход дать? Тогда у меня будет реальный шанс отмазаться. У меня иные с ними отношения, вот в чём дело… Пока я их обидел не сильно, и меня пока только пугают, давя на психику.
Мэн криво усмехнулся и развёл руками.
– Все мы совершаем ошибки, друг мой…
Крот зарычал от бешенства. Ему внезапно стала понятна сермяжная правда сказанного этим наглым мальчишкой, и он в исступлении ударил кулаком по кирпичной кладке.
– Ну, не сука ли? Провёл, как сявку!
– Я не виноват в твоей глупости, приятель, и не питаю к тебе злобы. Мы в расчёте, но, к сожалению, расчёт этот оказался для нас обоих неверным… Предлагаю разбежаться и больше не давать врагам повода для лёгкого достижения цели.
– Может, я ещё успею слинять, прежде чем ты меня сдашь…
– Не обманывай себя, от своих не скроешься… А я тебя не сдам – это не в моих правилах. Если они начнут меня прессовать физически, значит, мне останется жить считанные часы. И я не кретин, чтобы не понять этого. Так какой смысл мне сдавать тебя, если всё равно крышка?
– Все колятся, Школяр (так звали Стаса в картёжных кругах за его молодость), когда припрут!
– Не все… У меня свои понятия о чести… В каждой трусости должен быть смысл…
– Почему-то очень хочется тебе поверить. Знаешь, за что тебя уважают картёжники? За то, что не жадный и не подлый. Ладно, парень, удачи, и не поминай лихом!!!
С этими словами мужчина шмыгнул обратно в парадную, а Стас устало прислонился к стене. Эта борьба за жизнь стала последней каплей для его издёрганной психики. Он сломался. Он бессознательно опустился на корточки, обхватил голову руками, и его одолели тягостные думы…
…Теперь, когда он был избавлен от психологической атаки и разобрался с Кротом, молодой человек заставил себя подумать о Тасе. Он не имел больше права встречаться с ней, не имел права подвергать её опасности. Но как отказаться? Ей богу, если бы умел, то заплакал бы. Не по себе – по несбывшейся мечте. Он столько времени ждал эту девушку, что терять её сейчас, когда она была почти готова пойти с ним на край света, было убийственно.
Недавно, в порыве откровения, молодой человек по телефону поделился своими соображениями с матерью. Елена Дмитриевна вздохнула тогда, но возражать не стала. Просто сказала: «Женись, если иначе не можешь. Чем лечить тебя от синдрома навязчивых идей, лучше согласиться. Девочка твоя расцвела, нравственно и интеллектуально выросла. Она составит тебе достойную пару, сынок ». На радостях он даже пообещал удовлетворить чаяния родителей и поступить в МГИМО…
Родители прилетали в Ленинград ещё трижды, и с каждым разом Стас замечал, как меняется к Таисье мать. Она определённо видела, что чувства сына видоизменяются и крепнут, и девочка всё больше нравилась ей, хотя бы потому, что делала её сына лучше, спокойнее, адекватнее…
А теперь приходилось отказываться от всего!!! И виной тому только его собственная гордыня, непреодолимое упрямство и бессмысленная жажда справедливости.
«Похоже, я рождён камикадзе», – тяжело вздыхая, думал парень. – «Всё просрал, только вот ради чего? Пора заканчивать с этой вознёй, а там, как карта ляжет. Невозможно бегать и юлить вечно, и уж если пропадать, то во имя великой цели…»
Сейчас молодой человек стоял возле последней черты, «своеобразной бесконечной узкоколейки», переступив которую, он обязан был сделать выбор… Избежать его было нельзя… Так бывает…

Так бывает… Ты долго бредёшь по непроходимой лесной чаще, плутаешь, спасаешься от диких свирепых зверей, мёрзнешь ночами, голодаешь и страшишься криков ночи и шорохов дня. И, наконец, ты выходишь из под сводов деревьев на свет! И… И перед тобой непреодолимая пропасть!!! Бесконечная, глубокая и широкая… И единственный способ перебраться на тот берег – ступить на шаткий источенный короедами и иссушённый солнцем ствол, перекинутый через пропасть. И ты даже не знаешь, доходит ли он до противоположного берега или заканчивается раньше, в кутерьме тяжёлого серого тумана, клубящегося над этой запредельной далью… Судорожный страх сковывает мозг и тело перед ужасны неизвестным… Но есть ещё одна возможность избежать неизведанного страха: вновь пережить страх уже пережитый – вернуться назад тем путём, которым ты так мучительно и долго шёл сюда… Там будут ждать тебя насмешки и разочарование тех, кто провожал тебя в этот трудный путь, который ты так и не прошёл до конца, сделав свой выбор в пользу покоя и безопасности…

Сколько он так просидел, он не помнил, но когда кто-то неожиданно тронул его за плечо, он вскочил, готовый дать отпор любому. В небе уже сгустились сумерки…
– Сынок, плохо тебе, али что? – маленькая старушка отпрянула от него, когда он резко выпрямился во весь свой почти двухметровый рост. – Проигрался никак? Я знаю, здесь играют… Или обидел кто?
– Всё в порядке, мать, просто нехорошо стало. Спасибо за заботу.
С этими словами он повернулся и быстро пошёл прочь… Он сам себя обидел и обыграл!!!

…Стас несколько минут поплутал между домами, и, убедившись, что никто его не пасёт, поймал машину.
– В город, в Центр.
…На всякий случай остановил машину на углу Невского и Литейного. Дальше добирался на троллейбусе. Возле Большого Дома вынул из внутреннего кармана плаща увесистый конверт и долго стоял на углу, как бы всё ещё раздумывая, «ступать на шаткий ствол или вернуться в бесславие». Порой, даже сделав выбор, трудно ступить последний шаг, после которого всё изменится… Наконец молодой человек поймал себя на том, что привлекает внимание прохожих, оставаясь торчать на одном месте. Он вздохнул, набирая в лёгкие побольше воздуха, словно это могло придать ему решимости и новых сил, упрямо тряхнул головой, отгоняя предателей-сомнения, и уверенным шагом направился к почтовому ящику на стене милицейского управления. С шумом хлопнула крышка… С глаз долой – из сердца вон… Всё, что удалось собрать на Монстра и его хозяев ушло ментам… Ещё секунду назад у него был шанс выйти из передряги сухим, и вот его не осталось… Сегодня он закалил свою волю смертельным выбором между гордым самопожертвованием и вечным неуважением к собственной слабости…

…Кому-то это может показаться глупым бахвальством, неоправданной гордыней, бессмысленным донкихотством… Бог им судья… Или Дьявол…

…Теперь оставалось лишь ждать реакции властей и ответного хода врагов. Станислав Тихонов, несмотря на свою молодость, наивен никогда не был, и ему слабо верилось, что опера потревожат верхушку преступного айсберга, но шелупонь должна была загреметь под фанфары… И это было единственное, что он мог сейчас сделать, чтобы очистить совесть… Так уж получилось, что он не рассчитал своих сил и возможностей и проиграл…
Теперь, когда последний шаг был сделан, его начал мучить другой вопрос, который нужно было решить для себя раз и навсегда: сделав полезное для общества дело, не потерял ли он собственного достоинства?
Понятие «анонимщик» было для Стаса неприятно. Оно ассоциировалось со словом «стукач»! И сейчас он чувствовал себя именно стукачом, который из последнего чувства самосохранения, которое ещё теплилось в нём, побоялся  играть в открытую. Он сам не был законопослушным гражданином, он был связан чувством ответственности перед высокопоставленными родителями, и ему не нужна была огласка его собственной деятельности за гранью закона, которая была бы неизбежна, засвети он себя в этом деле. И теперь, прекрасно понимая, что спасти его может только чудо, и то едва ли, молодой человек мучился жгучими угрызениями совести. Это бесило и раздражало. И теперь, наверное, даже сильнее, чем страх перед последствиями. А ещё душу жгла невыносимая тоска… Он слишком любил жизнь, удовольствия, женщин. И душевный покой…
Теперь Станислав осознал, как был счастлив до всего этого наваждения, до смерти Светки, до безапелляционного «REVENGE», по-детски написанного крупно на листке бумаги.
Домой нельзя. Видеть Тасю нельзя… Подставлять друзей опасно… Он зашёл в ресторанчик, заказал триста грамм водки и долго смотрел в прозрачную глубину графина. Пить тоже не было желания. Стас не заметил, как сказал что-то грубое и нелицеприятное красивой женщине, подсевшей за его столик... Нахамил официанту… Потом выпил прямо из горлышка графина и ушёл. Но опять водка не принесла ни расслабления, ни подъёма настроения. Разве что апатия перешла в озлобленность и ожесточение. Молодой человек зло сплюнул, и его передёрнуло от брезгливости к самому себе.
«Козёл ты, братец, обыкновенный трусливый пустозвон, – думал он. – Корчить из себя хрен знает что, способен любой. Но, оказавшись в дерьме, всплыть и остаться мужиком, может не каждый. Слабак с повышенными амбициями – вот кто ты. Пустозвон, живущий сомнительными удовольствиями…»
После подобного самобичевания Стас совсем озверел. Глаза заблестели тусклым огнём ненависти – к себе, к окружающим, к врагам. Зверь, наконец, вырвался наружу! Только он мог сейчас спасти от надвигающегося безумия! Только он мог выжечь до основания весь его страх и боль. Зверь с силой пнул ногой урну, она зашаталась как маятник, вываливая на тротуар остатки былой роскоши… Зверь перешёл улицу на красный свет, заставив несколько машин затормозить, чудом избежав аварии… Зверь пнул ногой авоську со стеклотарой несчастного, ни в чём не повинного алкаша, нечаянно зацепившего его горлышком торчащей оттуда бутылки… Авоська выскользнула из нетвёрдых рук мужика  и со звоном рухнула на тротуар… Это немного отрезвило Зверя, стало стыдно… Постепенно возвращалось привычное осознанное равновесие, и молодой человек, выплеснув на недоумевающий мир всю свою боль и злобу, наконец, пришёл в себя…
…Так он и бродил по городу, как неприкаянный, до поздней ночи. На Троицком мосту остановился и долго смотрел вниз, туда, где властно и величественно несла свои воды гордая Нева. Вот и он поплывёт теперь по течению, потому что сломался, не рассчитав своих сил и понадеявшись на ум, которого оказалось недостаточно…
– Гражданин, предъявите документы, – услышал он голос за спиной и вздрогнул, инстинктивно взглянув на часы.
Три часа восемь минут… Поздновато для законопослушного гражданина… Не удивительно, что милицейский патруль заинтересовался одиноким прохожим, битый час торчащим на мосту под пронизывающем ветром.
Стас спокойно посмотрел на сержанта и вынул паспорт. Тот долго изучал его, словно перед ним были незнакомые письмена.
– Всё в порядке. Ты бы плащ застегнул, приятель, простудишься. А ещё… В городе не спокойно по ночам, шёл бы ты домой. И нам проще, и тебе теплее…
– Спасибо. Пожалуй.
А про себя подумал с коротким смешком:
«Моя милиция меня бережёт. Так может, есть надежда?»

…Молодая женщина сладко спала, разбросавшись на широкой тахте. В ногах, свернувшись клубком, посапывала сиамская кошка. Лёгкое одеяло соскользнуло на пол, обнажив блистательную наготу.
Вдруг ночную тишину прорезал громкий, совершенно не вяжущийся с этим покоем телефонный звонок. Ольга вздрогнула и удивлённо-испуганно потянулась к трубке.
– Оля, прости, что разбудил…
Воцарилось молчание. Его первой нарушила Ольга:
– Ты откуда? Что-нибудь случилось? – голова мгновенно прояснилась.
– Случилось. Я возле «Горьковской». Приютишь?
– Приходи, пожалуйста, я всегда тебе рада…
Она засуетилась. Заправила кровать чистым бельём, накинула на себя полупрозрачный пеньюар и бросилась в кухню. Разогрела жареную картошку, настрогала салат из свежей зелени, засыпала кофе в кофеварку…
Ольга прекрасно знала, что просто так Стас к ней ни за что не пришёл бы. Но это было неважно. Она ему рада в любом виде и в любом качестве. Станислав был единственный мужчина, которого она могла бы принять в мужья. Молодая женщина в свои двадцать шесть была ярой мужененавистницей: из-за отца неудачника, из-за матери психопатки, из-за брата-двоеженца, по многим другим причинам. А Стас почему-то не вызывал в ней отрицательных эмоций. Ей нравился голос этого интересного парня, его манера разговаривать, его броская внешность, его нервные глаза… Почему? Этого Оля не знала. Сказать, что любила, тоже определённо не могла… Природа дала ей практический ум, который не позволял мучиться из-за бесполезных чувств. Ведь он-то её не любил… Она его хотела… И никогда не отрицала этого. Даже, когда Стас порвал с ней, увлёкшись глупой малолеткой, Ольга решила для себя, что всегда примет молодого человека назад…
…Стас медленно понимался по лестнице. В висках стучало. Однако он был рад, что есть на свете убежище, где можно расслабиться, спрятаться от проблем, врагов и друзей. Иногда ему казалось, что они с Олей просто созданы друг для друга: два характера, не уступающих друг другу по силе и интеллекту. Разум говорил, что именно она была бы ему идеальной женой. Преждевременная мудрость, врождённое знание психологии позволяли этой девушке угадывать первопричины человеческих поступков, источники их комплексов, равно как и находить позитивное решение любой задачи. Иногда он, наоборот, понимал, что её желание верховодить в не женских делах, её ярое мужененавистничество, которое раздражало парня безмерно, помешало ему полюбить эту неординарную девушку сразу, ещё в юношескую пору. Она почти никогда не соглашалась с его доводами! Они приходили к одному и тому же решению разными путями, и именно «ход этого решения» был наиболее важен для обоих. Им было свойственно обоюдное упрямство во взглядах…
С такими мыслями встретились эти двое молодых людей, в прошлом любовников, в настоящем хороших друзей…
– Есть будешь? – Оля улыбнулась, потрепав Стаса по волосам. – Да, ты, батенька, пил недавно?
– У тебя есть слон?
– Нет, а что?
– Я бы его съел.
– Обойдешься жареной картошкой и колбасой. В три часа ночи мужика-то не сыщешь, не то, что слона.
Оба тихо рассмеялись. Стас протянул подруге букет акации, и, разводя руками, пропел:
– Прости, я снова без цветов, ведь я пол дня мотался в …жопе…
– Я говорила тебе, что ты совершенно не умеешь петь? Да, и болтался ты, похоже, по земле. Просто стыдно иметь такие пыльные штиблеты.
Молодой человек ел жадно. Давно он не испытывал такого удовольствия от еды.
– Бедненький неухоженный холостяк, – подсмеивалась Ольга. – Может, и выпить хочешь?
Знала, что Стас не любит этого дела, но понимала: сейчас ему необходимо.
– Хочу.
– Рислинг, коньяк, водка…
– Водки, и побольше.
Оля всё время боялась посмотреть в его глаза. Боялась не ошибиться в догадках. И вот решилась. И тут же пропало желание шутить.
– И всё-таки, что случилось? Ты на себя не похож.
Станислав отложил вилку и косо посмотрел на женщину напротив.
– Оля, я… Я влетел.
– Карты?
– Тю… Когда я от этого страдал! Всё гораздо хуже…
И слова полились мощным потоком. На задний план отошли все их недавние разногласия, злость и ничего не значащие сейчас обиды.  Пожалуй, не одному человеку на свете не смог бы он рассказать всего, что с ним произошло за последнее время, всего, что наболело. Ольга понимала с полуслова, не нервничала, не пугалась, как это сделала бы любая другая на её месте. От неё, только от неё, ждал он сейчас дельного совета.
Было уже пять утра, когда они закончили тяжёлый разговор. Стас был разгорячён и взволнован. Не дожидаясь ответа, он встал и направился в ванную. Долго шумели холодные струи. Долго смотрела в окно Оля, с грустью понимая, что ничего сегодня уже не получиться. Не за тем он пришёл, не за любовью. За помощью. За поддержкой. За советом. И она уже знала, что сказать…
…В постель легли, когда взошло солнце. Станислав моментально погрузился в сон без сновидений, и проспал, казалось, вечность.
Проснулся от звонка в дверь. В ярости вскочил, намереваясь переломать кому-то ноги. За окном нависли сумерки, он был взъерошен и наг. Наспех натянул джинсы и резко распахнул дверь.
Ольга стояла и улыбалась. Он отупело заморгал, приходя в себя.
– Ты ещё спишь, бездельник?
– Который час?
– Половина десятого вечера следующего дня.
– Вот чёрт! Я проспал сто лет!
После неизменного душа Станислав подошёл к открытому окну. Минут пять простоял молча, скрестив руки на груди, а потом неожиданно спросил:
– Ну, что скажешь, мисс психолог? Как мне теперь быть?
Ольга вздохнула. Весь прошедший день готовилась она к этому разговору.
– Не знаю, захочешь ли ты меня понять и принять то, что я сейчас скажу… Но у тебя нет выбора. Ты немедленно должен уехать. Свяжись с отцом, попроси о помощи. Помнится, в Москве у вас тоже есть квартира… Перебирайся туда…
– Но, Оля, как же команда, институт? А Тася? Я не могу…
Она не обращала внимания на его отчаяние.
– В институте возьмёшь «академку», ты ведь все равно там почти не бываешь. У меня есть знакомый в Горжилобмене, он сделает так, что ты избавишься от квартиры, а на руки получишь деньги. На это уйдёт чуть больше недели. Я уже связалась с ним… С вещами сложнее…
– Есть ещё квартира на Пестеля. Родительская.
– Тогда пускай Андрей займётся этим. А жить пока будешь у меня… За это время поговори с тренером. Разве в Москве нет гандбольной команды?
– Как у тебя всё просто, Оленька. Ты ужасный прагматик. Кто же меня без переводки, без контракта, в середине сезона возьмёт! Может, на завод ещё посоветуешь пойти деньги заколачивать?
Ольга поморщилась, но не отреагировала:
– Что же касается твоей девочки, встреться с ней, придумай причину, скажи, что пригласили в олимпийскую сборную, что ли. Она поверит, даже если такой сборной в природе не существует.
– Я не могу без неё, – упрямо проговорил парень.
– Будешь приезжать…
– И куда интересно?
– Да, хоть бы и ко мне. А с Белоснежкой в кино будешь видеться. Ваши отношения большего и не требуют. Господи, какая глупость… Почему я должна уговаривать взрослого человека быть благоразумным?
Станислав понимал, что предложенное Ольгой решение единственно приемлемое в данной ситуации. И он принял его. Сегодня он был не способен на противоборство… И успокоился. Как бы там ни было, но Стас был сильным человеком, и не в его правилах было надолго раскисать. Он закурил, выбросив в окно пустую пачку.
– Люблю курящих мужчин, – загадочно улыбнулась Оля.
– A я теперь, как раз такой и есть…
Они потянулись друг к другу и терпкий поцелуй скрепил их решение…

…Стас откинулся на спину и нервно закрыл лицо руками.
– Этого только не хватало! Доигрался! Прости…
– Да, парень, ты «сгорел на работе», – горько усмехнулась женщина, а потом не выдержала, и закричала:
– Какого лешего ты полез в это дерьмо! Ты ведь не дурак! А тут ни в какие ворота! Без тебя бы не управились! Какой мужик пропал! Ни одной бабы не оставлял обездоленной. А теперь… Одно слово – «пшик»…
Молодой человек вскочил с кровати, как ужаленный. В такой ситуации уместно было бы сочувствие. Он был в бешенстве.
– Хватит бегать по комнате с голой жопой, лучше делом займись, – не унималась мисс-психолог, зная, что, только разозлив, можно заставить Стаса вернуть себе самообладание.
Он прочувствовал её потуги.
– Ну, всё, паразитка, берегись! – загремел парень и сдёрнул простыню, которой та деликатно укрывалась. – Мне хреново, а ты измываешься!
Весь внешний вид его говорил, что неудача сама по себе его нисколько не огорчила.
– Даже «Козаностра» не сделает из меня импотента, а действующего горе-любовника и подавно. Пропади всё пропадом, сегодня я твой!
Ольга зашлась в долгожданном экстазе. Как она ждала этого! Обидно было, что произошло это таинство в столь неподходящий для удовольствий момент. Стасу было определённо не до любви, и уж тем более не до секса. Он ведь не был самцом. Даже сегодня, когда сам бог велел лежать, тупо уставившись в потолок, молодой человек нашёл в себе силы играть для неё. Для женщины, которую не любил… Сейчас… И любил ли когда-нибудь вообще? Ему было трудно, но он угадывал желания партнёрши, как обычно. И делал всё, чтобы довести до исступления…
Утро застало их спящими. Женщина по-кошачьи свернулась калачиком и улыбалась во сне. Мужчина грезил наяву. Глаза его поминутно открывались, лихорадочно блестели и снова потухали под бахромой неприлично густых длинных ресниц.  В глазах стояла снящаяся боль. И пустота. И сквозь эту чудовищную бездну проглядывало презрение к самому себе…

…Есть вещи, без которых в жизни просто не обойтись: деньги, здоровье, любовь… Без денег страдает сам человек и его «эго»… Без здоровья – тело… Без любви – душа… Но есть ещё такое понятие – «связи». С их помощью можно порой восполнить и одно, и другое, и третье. Без связей человек, вообще, как без рук, так – пустое место. Завести их не составляет особого труда, а вот сохранить… Это своего рода искусство…

Стас кое-какие связи имел. Он долго учился держать нужных людей на «коротком поводке». Молодой человек всегда считал, что искреннее желание помочь можно встретить только у родных и очень близких друзей, и то не часто. Но они, к сожалению, не всегда могут быть полезны. Всех же остальных необходимо ставить в полную или частичную зависимость от себя. По мере сил и возможностей. Он был уверен, что человек быстро забывает хорошее, и поэтому надеяться на благодарность не практично. Ты должен быть нужен сам по себе, а это маловероятно…
…Многим «нужным» Стас просто прощал долги. Создавалось впечатление, что он забывал о существовании своих дебиторов, но это было не так. И подспудно люди понимали двоякость своего положения. Трудно находиться под дамокловым мечом, не зная даже, где искать своего кредитора, и в какой неурочный момент он проявится. То, что это когда-нибудь обязательно произойдёт не вызывало сомнений, ведь нет на свете дураков выбрасывающих в помойное ведро кошелёк с деньгами… Недаром Бог придумал долговую расписку…
 Все расписки хранились в тайнике в гараже. Теперь стопка бумаг лежала перед ним на столе… Рудик – директор бани. Не подойдёт. В сторону… Тамара и Лена. Это совсем из другой оперы: помог однажды молодой женщине с малолетней дочкой. Папаша раздел их «до гола», оставил без денег и жилья. Стас тогда устроил Тамару на работу и в общагу, а девица сдуру расписку дала, что обязуется заработать и отдать. Интересно, как у неё дела? В мусор… Кстати, мужик, который её прописывал пригодится. Где же он? Ага, вот… А это кто? Виктор Корнев? Мент из «управы». Подсадит, не заметишь. Ладно, судьбу анонимки через него узнать можно будет…

…Ольгин маклер не подвёл. Через неделю деньги за квартиру были на руках.
«Всю жизнь сплошной криминал, – с горечью думал Стас. – Бегу, как крыса с тонущего корабля. Как одержимый сжигаю мосты!»
Всю неделю у него не было ни одной свободной минуты. Всё ненужное, но ценное он перевёз на квартиру родителей, а свои личные вещи к Ольге. Жить на Пестеля не решился, квартиру легко было вычислить.
Сессию помог закрыть дядя Ваня. Тренер воспринял уход парня из команды довольно болезненно, но посильную помощь оказать не отказался.
Наконец, когда всё решилось положительно, и день отъезда был определён, молодой человек позвонил Таисье. Она, тем временем, тоже не сидела на месте. Конец восьмого класса… Два подряд домашних матча «Зенита»... Занятия в школе молодых журналистов… Всё это отнимало много времени. К тому же девушка была уверена, что Стас по-прежнему сердится на неё за необузданность характера.
«Посердится и перестанет. Куда он денется, – думала девушка, – а к отлучкам его я привыкла».
Она даже не предполагала, что этот звонок станет последней их питерской связью друг с другом на долгое время.
– Привет. Нам надо встретиться.
Сухо и лаконично. Слишком лаконично…
– Я не могла дозвониться до тебя и уже начала скучать, – защебетала девушка, а у него перехватило дыхание.
– Тася, я уезжаю…
– Надолго? Куда на этот раз?
–  Насовсем. В другой город. Только об этом никто не должен знать…
Как трудно было выдавить из себя эти слова. Но он должен был подготовить девочку к встрече. Ведь если он увидит её весёлую, беззаботную и счастливую, язык не повернётся омрачить её радость.
– Как это насовсем? – опешила Таисья.
– Жить там буду. В другой команде играть. В гости друг к другу ездить станем.
– Когда? – больше слов не было, только слёзы до боли в носоглотке.
– Послезавтра. А завтра жду тебя на «Горьковской», возле памятника. Знаешь?
– Почему так вдруг?
– Так получилось, – парню было не по себе от вранья и недосказанности.
Тася тихо опустила трубку на рычаг. Как так может быть? Внезапно. Без предупреждения. Или не вдруг? Не спросил, не посоветовался. Таисья любила самостоятельных мужчин, но терпеть не могла, когда её водворяли на задний план и просто ставили перед фактом. Особенно, если этот факт был для неё равносилен смерти…

…Встретились возле памятника «Стерегущему». Стас был в чёрных узких джинсах, чёрной майке и солнечных очках. Как всегда загорелый, как всегда улыбающийся. И всё-таки что-то было в нём не то. Напряжённость, что ли? Он обнял девушку с какой-то особой нежностью и по обыкновению заглянул в глаза.
– Принцесса, прости меня за всё. Только не думай, что я тебя бросаю…
– Или, что я тебе надоела, – надрывно продолжила мысль она.
Стас не обратил внимания на это уточнение.
– Я буду звонить и приезжать. Считай, что я на сборах…
– Да, да, на сборах, – задумчиво протянула Тася и уставилась на солнце.  – Кстати, а где ты сейчас живёшь? Андрей сказал, что квартиру и гараж ты продал. Вот ключ от гаража… Ты мне его дал зачем-то, помнишь?
Таисья протянула ключ. Он был горячий и потный от её ладошки. Станислав замялся, в глазах промелькнула тревога.
– Я живу у Ольги, – не смог соврать он.
– Наконец-то и ей счастье привалило…
– Я бы не сказал. Сомнительное это удовольствие, право. Больно проблемный жилец ей достался.
– Зато, наверное, хороший любовник…
Молодой человек промолчал. Значит, так оно и есть. Сердце опять защемило. В свои неполные шестнадцать она умела ревновать по-настоящему. Не научившись, как следует любить…
– Не выходит у нас разговора, –  расстроился Стас. – Пойдём, прогуляемся, что ли…
Они зашли в Петропавловскую крепость. Стас рассказывал что-то из истории, но Тася не слушала. Не могла и не хотела. Просто шла и ни о чём не думала. В голове было пусто. Тупняк…
Потом молодой человек затащил её на теплоход и буквально силком заставил любоваться красотами города, величавой рекой, беззаботными облаками. Но Тася так и простояла молча всю экскурсию, уставившись в одну точку и глотая слёзы. Станислав наблюдал за девушкой, и ему безумно хотелось открыть ей настоящую причину своего отъезда. Слишком болезненно восприняла она ситуацию. Уже недалеко от метро он не выдержал:
– Таська! Да, очнись же ты! Ничего не случилось. Я уже устал тебя уговаривать. Это просто противно, когда человек не умеет выразить словами то, что его мучает. Взорвись, наконец! Заори на меня! Обвини во всех смертных грехах. Ненавижу ослиного молчания!
Он больно сжал Тасину руку и развернул упрямицу к себе. Но девушка посмотрела на него с неподдельной злобой и неприязнью, потом вырвала руку и медленно пошла в сторону метро. Стас вскипел.
– И это твоё прощание!? Хороша же твоя любовь, девочка! Лгунья ты и эгоистка!
Так хотелось крикнуть грубо: «Несносная маленькая сучка!» – но он не стал, хотя душа рвалась на части от обиды и боли.
Ему было плохо, а она не чувствовала этого. Не ощущала любящим сердцем… Что же это за сердце такое…
Стас собрал всё мужество и догнал её.
– Завтра в четыре часа ребята соберутся меня проводить. Я хочу, чтобы ты была там…
Нервно протянул бумажку с адресом. Он ждал ответа.
– Прощай, пускай Ольга, прекрасная умная взрослая Ольга тебя провожает! – вместо ответа прошептала упрямая гордячка, демонстративно разорвала адрес на мелкие кусочки и сдула с ладони в его сторону.
Станислав побледнел, сощурился и по обыкновению покачал головой:
– Как плохо я тебя знал, малышка, – еле слышно прошептал он и быстро зашагал прочь…

…Таисья прорыдала весь вечер. Она билась головой о стену, словно пытаясь расколоть глупый «котелок» на две половинки, царапала себе руки и живот. Её крутила ненависть и презрение к самой себе. Такой истерики она за собой не помнила. В таком состоянии её застал отец.
– Что с тобой, дочка? – испугался папа, который лелеял, воспитывал и защищал от всех своё чадо.
– Отстань, папочка, мне плохо! Меня предали! Кинули! Отодвинули в сторону, как ненужный хлам!
– Кто, Тасенька? Объясни же, наконец!
– Оставь меня, пожалуйста, я хочу быть одна!
Но отец не мог. Он насильно накачал дочь транквилизаторами и уложил в постель. Вскоре Тася забылась беспокойным сном без сновидений.
Проснулась около часа дня. Разбитая и опустошённая. Вокруг тишина и падающие стены. И лиловый шар… Приняла душ, вяло оделась и поплелась на улицу. Ноги сами понесли её к метро. Очнулась девушка только тогда, когда гнусавый голос машиниста объявил: «Следующая станция Горьковская»… И сердце подпрыгнуло в груди. Дальше что? Как она придёт к Стасу после вчерашнего? Если бы он был один… Но там его друзья! Его – не её. Ей по-прежнему казалось, что эти взрослые ребята так и не приняли её в свой тесный уютный мирок, а лишь делали одолжение Стасу, терпя её общество… Наверное, кое-кто уже в курсе их вчерашнего прощания. Ольга точно знает всё! Как они будут смотреть на ненавистную малолетку, можно представить. Их пренебрежения она не вынесет:  ещё одна истерика, и точно – в «дурки»… Нет. Туда она не пойдёт. Да, и адрес порвала…
И всё же Тася медленно побрела по дворам, примыкающим к Мечети. Довольно быстро отыскала бедняга родной такой мотоцикл, прикованный цепью к столбу. Рядом стоял гружёный Юркин «Москвич». Значит, они поедут своим ходом: Стас на мотоцикле, а Юрка повезёт вещи. Значит, она сможет увидеть его в последний раз таким, каким он ей так нравился – в коже, в шлеме, в крагах…
Таисья спряталась за куст сирени, села на скамейку и стала ждать. Сколько она просидела так, вглядываясь в распахнутую дверь подъезда? Довольно долго. Люди входили, выходили, но всё не те. Наконец, девушка услышала смех и гомон идущей толпы. Ребята высыпали во двор с хлопушками и бенгальскими огнями, и Тася невольно вспомнила прошлое лето и «Город Солнца». Она откровенно завидовала их крепкой дружбе, их одухотворённой энергии и полному отсутствию зависимости от внешних обстоятельств. Было горько и то, что оказалась недостойной их уважения или хотя бы элементарной приязни, не смогла войти в их компанию равноправным членом, и теперь вынуждена была прятаться за кустом возле помойки, боясь показаться им на глаза. Она ошибалась в своей неопытности, потому что молодые люди сумели уже полюбить её и принять, просто им не хватило времени и мудрости сказать ей об этом. Если бы она знала, сколько раз каждый из них с недоумением спросил у Стаса о причине её отсутствия! Сколько раз выразили они сожаление о том, что их маленькая принцесса не смогла быть с ними в этот важный для всех момент. Станислав что-то наплёл им о школе, экзаменах и прочей ерунде, и они отстали, занятые своими мыслями, сожалениями и беспокойным удивлением по поводу его внезапного отъезда. И только Оля знала всю подноготную, всю боль их дорогого друга, и даже искренне сожалела о том, что девушки нет сейчас с ними… Она не хотела, чтобы Стас страдал…
– Что, Новый Год, что ли? – удивился подвыпивший мужик, проходивший мимо.
– Нет! Новая жизнь! – засмеялась Марина, как всегда задорно и выразительно.

…Для Стаса эта ночь тоже далась нелегко. Вернувшись, он прямо в кроссовках рухнул на кровать и зарылся головой в подушки. Господи, как муторно! Всё одно к одному! Где же его хвалёная уравновешенность?! Где присущий ему здоровый цинизм и присутствие духа? Как он старался выглядеть таким, каким его хотели видеть окружающие! И ведь получалось же, не смотря на то, что эмоции и чувства всегда являлись его слабым местом. Но он запихивал их далеко в глубину сознания, заставляя себя быть непробиваемым хотя бы с виду… И уважали-то его именно за силу характера. Но эта девочка согнула его в бараний рог. Нет, она его просто добила…
«Пусть катится! – в последнем порыве детскости думал Станислав. – Что я в неё вцепился! В ней же действительно ничего такого нет! Когда была совсем маленькая, это умиляло, а теперь она почти взрослая. И даже переросла свой возраст. Но в этом виноват я сам.  Неужели Таська такая же стерва, как многие и многие?»
А он хотел скроить её под себя. Не получилось… И всё таки он любил её такой…
В столь постыдном раскисшем состоянии парня застала Ольга. Девушка была удивлена:
– Ты что озверел, сынок? В говнодавах на китайском покрывале!
Её грубоватая манера общаться с ним всегда приводила молодого человека в чувства.
– Озверел, мамочка, не то слово! Могу и тебя ненароком зашибить…
– И что случилось на этот раз? –  попыталась изобразить снисходительность Оля, а сама тем временем тревожно вглядывалась в его осунувшееся лицо.
Стас промолчал и снова уткнулся в подушку.
– Насколько я понимаю, ты пришёл со свиданья с принцессой Белоснежкой?
– С Истерикой, Оля, с Истерикой. Только не с милой принцессой. Из неё выползла гадюка и больно ужалила меня в сердце.
– Она тебя не поняла? Приревновала, небось? Ах, бедный мальчик… Так я могу утешить…
– Оля!
– Она придёт, эта дурочка?
– Нет, мы уже простились…

…Стас и Енот отошли в сторонку и о чем-то оживлённо беседовали. Они выглядели, как два заговорщика. Остальные были веселы и беспечны, как всегда.
– Димка, я прошу тебя, достучись до неё. Присмотри, в конце концов. Я очень боюсь, что её могут использовать как приманку. Вчера я выяснил, что «Литейный» уже ведёт проверку по делу.  Колёсико вот-вот закрутится. И вообще, объясни, что она не права, ты ведь психолог, чёрт возьми…
– Почему ты думаешь, что Истерика меня послушает?
– А кого? Андрюху? У них не те отношения. Ольгу?
Стас поминутно оглядывался. Он до последней минуты надеялся, что Таисья всё-таки придёт. Но надежда таяла с неумолимым бегом часов.
– Ждёшь? – сочувственно спросил Димка.
Станислав неопределённо пожал плечами:
– Пожалуй, уже нет. Короче, устроюсь, позвоню. А ты пока разведай, что да как.
– За меня можешь не беспокоиться, да и за Истерику тоже. Она хоть маленькая, а тебя ни за что не предаст. А вот Андрей… – Енот сморщил нос. – Могут напоить и выпотрошить.
– Я не оставил ему координат. Впрочем, я их никому не оставлю. Меньше знаешь, лучше спишь. Не так ли? Это я на собственной потрёпанной шкуре испытываю.
Он ещё раз пробежал взглядом по двору. Может, прячется где? Вроде не видно. Эх, Тася, Тася…
А ведь пряталась! Ни жива, ни мертва сидела за сиренью. Страх быть осмеянной или отринутой подавлял желание броситься к нему.
– Ну, пора двигать! – Стас наигранно весело хлопнул ладонью по сидению мотоцикла.
Всех девчонок он расцеловал и покружил на руках. С ребятами простился за руку.
– Счастливо устроиться! Успехов! Не забывай! Приезжай в гости! Возвращайся! – кричали все наперебой под треск заводимых моторов. – Удачи на трассе.
Стас снял с шеи цепочку с амулетом. Он никогда не расставался с чернёным серебреным чёртиком с забавной рожицей.
– Димка! – крикнул молодой человек. – Возьми, пожалуйста, и передай Тасе. Это для неё…
– Ладно, передам. Стартуйте! Солнце уже садится.
Стас надел шлем и, поставив мотоцикл на козла, рванул с места. «Москвич» медленно покатился следом…

…Вот и всё. Прощай моя любовь, прощай! Солнце катилось с неба прямо на неё. А может это не солнце? Да, это не солнце, это ненавистный лиловый шар, как видение из прошлого. Или, наоборот, из будущего… Будет ветер… Завтра…

…На следующей неделе Таисья сочинила песню. Идиотская вышла песенка, шизоидная. Спела папе, и он, конечно, забеспокоился. К выпускным экзаменам за восьмой класс дочка не готовилась, даже на футбол не пошла. Что-то здесь не так... Все расспросы и уговоры были напрасны. Девушка молчала и тупо смотрела в потолок. Тогда отец взял у Тасиного невропатолога справку с неопределённым, но внушительным для профанов диагнозом, прихватил новую песенку и отправился спасать единственное чадо от перегрузок.
Педагогический коллектив школы был сильно обеспокоен состоянием психики своей ученицы. Девочка была на хорошем счету, папа много лет возглавлял родительский комитет школы… Короче, Таисью освободили от экзаменов, и она быстренько собралась и уехала на дачу. На целых две недели, вплоть до летней практики…
…Тася приехала в город, только чтобы подать документы в новую школу, в девятый класс, и вот тогда-то её и вызвонил Енот. Попросил встретиться. Девушка согласилась, потому что исстрадалась по Стасу и надеялась что-нибудь узнать от Димки. Встретились на пустыре, где Таисья обычно выгуливала своего королевского пуделя. Енот быстро подошёл к ней и взял за воротник рубашки. Можно сказать за грудки…
– Ну, и сучка же ты, Истерика! Я уже однажды говорил, что тебя нельзя любить. Так мало того – опасно!
– Какого чёрта ты на меня набросился! – взвилась девушка. – Я что, такая уж уродина?!
Парень не ответил.
– Подрастёшь, поумнеешь – сама поймешь. Вот, тебе просили передать…
Димка вынул из кармана амулет Стаса.
– Ах, да, я и забыла, – рассеянно протянула она, принимая драгоценный подарок.
– Ты не удивляешься?
– Я была там, Дима. Я прощалась с ним издалека…
– Ты его хоть любишь? – смягчился Енот.
– Я без него умираю, – Тася заплакала от неприкрытого горя. – Мне не спиться ночами, и я уже начинаю делать глупости. Связалась на даче с местными рокерами, чуть было не изнасиловали…
– Ненормальная ты всё-таки, Истерика. Короче, он завтра позвонит. Но к нам не ходи, «правилку» устроим…
Ляпнул, чтоб наверняка. Припугнул и ушёл. Не хотел видеть этих затравленных недопонимающих глаз. Но теперь она точно не полезет в лапы к Монстру. Понятие «правилка» было хорошо знакомо ещё в «БТ», и Монстр решил возродить старые традиции, внеся туда зоновскую жестокость.
 Несмотря на то, что ему удалось втереться к Монстру в мнимое доверие, его тряхнули по полной.  Но хитрец прикинулся чуть ли не злейшим врагом, должником и соперником человека, перебежавшего дорогу наркоторговцам. А потом он узнал главное: менты начали шерстить сверху, скоро они доберутся и до Шута. Урки просто должны были что-то предпринять…

…Стас быстро обживался в Москве. Как только спало напряжение, он снова повеселел. Впрочем, веселился он сам с собой: смотрел телевизор, читал беллетристику, отсыпался. Молодой человек решил, что имеет право на элементарный отдых, но очень скоро озверел от безделья и начал подумывать, чем бы заняться. Неожиданно в нём снова проснулся спортсмен, и Станислав понял, что на самом деле не может жить без спорта. Здесь, в Москве, ему просто нечего было делать: ни друзей, ни знакомых, ни клиентуры для игры в карты. Болото, словом. Надо бы сунуться в Союз гандболистов, может, возьмут куда-нибудь…
…Всю неделю он гнал прочь мысли о Тасе. Это был какой-то абсурд: ни одна женщина его ещё не бросала так откровенно, а эта пигалица бросила! Развернулась и ушла, швырнув в лицо равнодушное «прощай». А ведь могла хотя бы «до свидания» сказать. К счастью, Стас умел отключаться. Когда он чем-то занимался, то полностью уходил в это занятие, не позволяя томительным мыслям мешать добиваться результата. И всё-таки продержался он недолго. Через несколько дней позвонил Еноту. Дома Димки не оказалось. Один день, второй, третий… Стас начал уже волноваться за парня, когда Димка позвонил сам:
– Привет, кореш, как дела?
– До тебя, как до морга. Где шляешься?
– Ага! Новостей захотелось? Какие тебе сначала, хорошие или очень хорошие?
– На твоё усмотрение, доктор человеческих душ.
– Монстр тебя хочет не то слово, но даже представления не имеет, где тебя искать. Он уверен, что ты умахнул к папочке в Германию. Нервные «наши друзья» стали, осторожные, лавочку прикрыли. Похоже, здорово поприжали им хвосты… Закрутилось колёсико-то!
– Смотри, Штирлиц, не засыпься на утюгах, – съехидничал Станислав, вспомнив бородатый детский анекдот. – Теперь выкладывай очень хорошие…
– Истерику видел. Цепочку отдал, припугнул…
– Ну, и?! Говори же, олух!
– Она плакала. Позвони ей прямо сейчас, а то на дачу уедет. Её бедняжку на почве стресса даже от экзаменов выпускных освободили. Влипла на даче в очередную историю. Словом, просто беда… Кстати, она ведь сидела за сиренью… А ты не почувствовал…

…Стас позвонил в Ленинград, не откладывая. Она была дома. Она взяла трубку.
– Здравствуй, сумасшедшая моя, – тихо прозвучал дорогой голос. – Я устроился.
– Стас, господи! Я жду, жду! Прости, пожалуйста, за мой эгоизм. Я идиотка. Я тебя очень-очень люблю.
– Я приеду. Завтра. Хорошо?
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас и выеду…
Утром он был уже в родном городе. Как же легко дышится! Как красиво! Ну, на хрен ему Москва, если все желания и мысли здесь… К Ольге не поехал. Незачем. Отдохнул немного в родительской квартире и перезвонил Тасе.
Неужели так бывает? Эта встреча была самой нежной и трогательной из их многочисленных встреч, равно, как и прощание было самым трагичным. Они посидели в кафе, покатались на аттракционах, погуляли в тишине Летнего сада. А потом Стас отвёз девушку на дачу. Тася устала от дороги и жары, да и сам молодой человек не прочь был слезть с мотоцикла. Впереди обратная дорога в Москву…
– Давай поваляемся в траве, – предложил он. – А то я скоро не смогу прикоснуться к пикантному месту.
– Ура! В пампасы! – обрадовалась Тася и, соскочив на землю,  побежала выбирать место для привала.
Они расстелили кожанки и легли. Девушка положила ему голову на грудь и обняла за шею. Стас закрыл глаза и блаженствовал. Вот теперь всё. Гармония. А Таисья играла его длинными кудрями и украдкой неумело целовала, куда попало. А он, глупец, боялся даже застонать, чтобы не вспугнуть долгожданную идиллию…

И почему он не признался ей во всём прямо тогда, на обласканном солнцем шоссе, среди стрекотания молодых кузнечиков и порхания мотыльков? Быть может, она была бы тогда осторожнее и не распоряжалась столь бездумно своей и чужой жизнью. Возможно, он был бы после этого уверен, что с ней ничего не может случиться… Но Стас не хотел нарушать того неожиданного покоя, который можно было почувствовать только на этой пыльной обочине, потому что это было, пожалуй, единственное место, где они могли чувствовать себя в полной безопасности.
Да! Были таки и у НЕГО слабости! Только теперь поняла Таисья, как хотелось Стасу жить обыкновенно, не мучаясь, не эпатируя, не влезая в совершенно ненужные передряги. Но не мог он так жить! Как не мог  нарушить и покой любимой девушки…

                ГЛАВА 18: Ангел-хранитель.

«Как это часто бывает, в момент, когда тебе уже ничего не хочется, приходит невидимый ангел-хранитель и исподволь указывает тебе единственно правильный путь – путь к прозрению, путь к пробуждению…»

Таисья была счастлива. Стас привёз её на озеро, и они долго плескались в тёплой, уже почти летней воде. Она не уставала любоваться своим парнем, с каждой минутой открывая в нём новые черты. Тася становилась женщиной, и молодой человек всё больше олицетворялся для неё с мужской сексуальностью и желанием. Она смотрела на его красивое загорелое тело, следила за каждым движением рук, ног, головы, и с детским восхищением ощущала, что всё в нём переливалось уверенностью и силой. Даже капельки воды на его мускулах, казались Тасе родными и желанными. Она аккуратно смахивала их травинкой, не решаясь дотронуться. А хотелось. Безумно. Таисья вдруг поняла, чего ей не хватало… Она мечтала о близости с ним, только с ним… Это был её мужчина, но они почему-то не принадлежали друг другу по-настоящему. Стас так решил, а она стыдилась показать свою готовность…
Станислав долго наблюдал за девушкой с лукавой улыбкой, и выражение её глаз приводило его в восторг. Наконец, он увидел то, чего хотел найти в её глазах – беззастенчивое восхищение! Он понял, что она готова… И, казалось, никакие угрызения совести не могли уже  остановить его порыва стать с ней ближе, если бы не … Он вдруг сел перед ней на корточки, обхватил её голову руками и возбуждённо заговорил… Заговорил взволнованно, пламенно, он, наконец, нашёл нужные слова и сказал Тасе всё, что так его тяготило… Всё, что можно было сказать… Пускай это была полуправда, пускай он просто успокаивал любящее сердце, но ему удалось убедить девушку, что его отъезд и их разлука – чушь. Как только она вернётся в город, он снова приедет и уж тогда, непременно, пойдёт к её родителям. Своих он уже поставил в известность. И теперь сама Тася должна решить, хочет ли она рискнуть поселиться с ним в Москве, учиться там и любить его…
Конечно, она хочет! Конечно! Подобного предложения девушка никак не ожидала. Значит, Стас действительно не собирается её бросать и даже готов рискнуть жить с малолеткой. Выходит, любит по-настоящему, и она – самая счастливая женщина на свете! Теперь они всегда будут вместе…

…Через некоторое время она снова приехала в город, чтобы отработать положенную после экзаменационную школьную практику….
Это было ужасно! Убирали помойки и загаженные собаками газоны… Таисья злилась, плевалась, а в один прекрасный момент просто не выдержала и, бросив метлу, отправилась в «Южный Крест» выпить соку. И чем её не устраивал школьный компот?
Не успела девушка сказать несколько слов барменше Маше, как из-за ближайшего столика поднялся мужик. Затылком почувствовала она опасность. Метнулась от стойки…
– Цап-царап! Попалась! Куда спешишь, кошечка? – оскалился Вова-Витя-Вася. – Ты просто находка для нас. Все твои приятели с нами в «дружбе», да только никто не знает, где твой котик прячется… Если будешь хорошо себя вести, страшный дядя тебя не обидит.
Он подтолкнул испуганную Таисью к выходу.
– Отпусти, козлина потная! А Монстру своему передай, что знать не знаю, куда слинял этот подонок. Да и знать не хочу.
«Доберман» слегка опешил.
– Что значит, не знаешь? Почему «подонок»?
Таисья лихорадочно соображала: «Что бы придумать? Как бы отвязаться от столь опасного спутника?»
 Но страх умертвил все чувства и мысли…
Они подошли к незнакомому ей дому, и «доберман» пронзительно свистнул. Через несколько секунд рядом с ней стоял Монстр. Сегодня он был одет довольно респектабельно: в дорогой импортный костюм и начищенные до блеска штиблеты.  И Тася неожиданно ощутила, что совершенно не знает этого опасного и неприятного человека…
– Здравствуй, милая, – своим тихим журчащим голосом проговорил Монстр. – Соскучился страсть: и по тебе, и по твоему ухажёру.
– По которому? – спросила Тася и затряслась.
Девушка отлично понимала, кто им нужен. Понимала она и то, что молчание может плохо для неё кончиться, но подставить родного человека тоже не могла. В детстве любимой игрой её была «войнушка» с пытками. Но ни разу не открыла она пароля, ни разу не выдал Кибальчиш в юбке военной тайны. Только здесь была не игра…
Недаром и Стас, и Димка предупреждали её не нарываться… Намеренно не оставил Стас ей адреса и телефона, сославшись на временное место жительства. Недаром сказал он при отъезде Еноту банальную на первый взгляд фразу: «Меньше знаешь, лучше спишь». А она, необузданная идиотка, из-за собственной глупости, поставила на карту что-то важное... Настолько важное, что Стас вынужден был скрываться. Тася поморщилась: «Нельзя же быть такой тупой», и мысленно поклялась сделать всё возможное, чтобы не проговориться.
– Простите, какого ухажёра вы имеете в виду? – переспросила она.
На «вы» к ублюдку! Это уж слишком! Но Монстр, для неё, был почти что стариком…
– А у тебя, красавица, их разве много? – удивлённо приподнял бровь уголовник.
– Хватает, – жеманно передёрнула плечиком девушка.
– Я про Мэна, деточка, говорю, неужели не понимаешь?
– А… Про этого козла… Так мы расстались ещё в апреле. Он меня бросил... Наверное, нашёл более доступную кралю...
Ноги подкашивались, а язык плёл отсебятину, казалось, сам по себе. Мелькнула шальная мысль, что во второй раз открещиваться от любимого человека куда проще…
Монстр недовольно хмыкнул, но Таисья уже видела, что он ей поверил. Или, что всего вероятнее, понял, что если Мэн не поставил в известность никого из своих друзей, то уж этой козявке он и подавно ничего не сказал бы…
– И где он сейчас ты, конечно, не знаешь?
– Это Вас удивляет? Даже, когда мы ещё были вместе, я никогда не знала, где его искать… Вообще, не понимаю, зачем я ему нужна была…
– Ну, надо же! Всех обвёл, падла! Никто не знает, где его искать! – обратился уголовник к кому-то наверху.
Таисья невольно подняла глаза к окну второго этажа, где, скрестив руки на груди, стоял красивый длинноволосый немного женоподобный блондин средних лет. Он окинул колючим взглядом девушку, вяло махнул рукой в сверкающих перстнях и отвернулся. Рука была женская… Тасю даже передёрнуло от неприязни…
В этот момент из подъезда выскочил Енот. Глаза его лихорадочно блестели, и он готов был на любой шаг, чтобы помочь девчонке выпутаться из ситуации.
– Ладно, деточка, ступай с богом, – подчёркнуто ласково проговорил Монстр. – Только, если встретишь нашего друга раньше меня, сделай одолжение, дай знать. Должок не вернул, неугомонный наш. Плохо кончит он, ей богу, плохо… И чего это я в тебя такой влюблённый…
Урка пожал плечами и вздохнул:
– Может, ты мне сестрёнку мою напоминаешь, а может…
Тася опрометью бросилась прочь. Скорее в школу! Спрятаться там, среди безоблачного детства!
Возле «ЮК» её догнал Енот.
– Что! Что он говорил? Что ты ответила? Истерика!
– А тебе-то…
Тася подозрительно посмотрела на него исподлобья.
– Ты теперь в шестёрках у них ходишь, что ли? Шкуру свою бережёшь?
– Я не предатель, – взволнованно выпалил парень. – Стас в курсе. Я действую в его интересах… Штирлиц я, короче! Так, что он говорил? Что спрашивал? Понимаешь, они всех уже шерстили, но никто ничего не знает… Даже Андрюха…
– Спрашивал, где найти Стаса, – победоносно проговорила Тася.
– Ну, и?
– Сказала, что не знаю, и это, в сущности, чистая правда.
– А город? – не унимался Димка. – Про Москву не ляпнула?
– Если кто и способен на такое, так это только ты, – совершенно по-детски огрызнулась обиженная недоверием гордячка, и вдруг встрепенулась от любопытства:
– А кто тот блондин с женскими руками?
– Это Шут. Он здесь главный. Монстр – его шестёрка.
– Странный он какой-то…
– Если бы он не был уголовником, я бы сам подумал, что он голубой…
– Ага, а Монстр тогда…
Оба поморщились, и Таисья вдруг всполошилась:
– Димочка, родненький, скажи, когда Он приедет? Я так соскучилась, мне без него так плохо… Что вообще происходит?
– Всему своё время, и ты всё узнаешь…

…В Союзе гандболистов долго ломали голову, куда бы определить ненормального мастера спорта, внезапно прервавшего свой контракт и ушедшего без перевода из перспективной команды…
«Класс в детской спортивной школе возьмёте пока?» – спросили нерешительно, с пометкой на отказ.
«С удовольствием, – обрадовался Тихонов. – Дети – моя слабость».
Через два дня Стас был представлен своему гандбольному классу. И вдруг стал Станиславом Сергеевичем… Двенадцатилетние мальчишки смотрели на него настороженно и немного враждебно. Как на всё новое и неизвестное…
– Давайте знакомиться…
– А вас что, за пьянку выгнали? – сощурился вальяжного вида паренёк с непослушными вихрами. – Или вы плохой спортсмен?
Смело. Стас даже улыбнулся: этот мальчуган напомнил ему себя в детстве, он тоже любил подобные провокации.
– Я практически не пью, молодой человек, а о том, какой я спортсмен, расскажут вам видеозаписи и наша совместная работа.
– У нас нет этой штуки! Видика! Это буржуйская роскошь!
– Ничего, раздобудем. А теперь, я хочу узнать всё о вас…
Ребята нехотя представлялись, рассказывали, кто, где играет, как учится, чем увлекается. Им казалось, что новый тренер намеренно лезет им в душу, чтобы в удобный момент прищучить их, к примеру, плохой учёбой. Но постепенно они начали переглядываться между собой, потому что странноватый мужик так ловко и интересно проводил параллели с собственной жизнью, так уместно и ненавязчиво шутил, что хотелось говорить и говорить с ним, спрашивая совета.
Это было нечто! Никогда не думал Стас, что найдёт себя в работе с детьми и окажется вполне приличным педагогом: через неделю все пятнадцать мальчишек просто бежали на тренировки. Некоторые даже оставались после занятий, чтобы побеседовать с новым тренером. Другие с горящими глазами слушали байки из жизни спортсменов. И Станислав вдруг понял, что, наверное, в этом и есть его призвание…
 Ему нравилось индивидуально подходить к каждому подростку, жить их переживаниями, помогать советом и делом. А ребята в этом возрасте прозорливы: они чувствовали его искренность, его увлечённость игрой и ими, а, следовательно, оценивали и мастерство. И это было очень важно.
Однажды Антон Логинов, тот самый ершистый паренёк, подошёл к тренеру после тренировки и сказал:
– У меня проблема, Станислав Сергеевич. Я хочу быть сильным и иметь авторитет, а то дворовые на меня наезжают, а я не знаю, как себя вести.
Стас присвистнул: похоже, мальчишка мечтает о том же, о чём он и сам мечтал в двенадцать лет. Рискнул и рассказал о себе…
– Ой, а меня научите драться? – в возбуждении воскликнул Антон. – Покажете пару приёмчиков, а?
– Почему одному тебе? Если есть ещё желающие, то милости прошу. Если это не будет мешать тренировкам и успеваемости… Правда, я не сан сей, учтите это…
– А какой у вас пояс?
– Да не давали нам поясов, дружок. Мой тренер считал, и я с ним согласен, что знаки отличия в любой непрофессиональной секции порождают зависть, подлость и нездоровое соперничество. Надо знать себе цену, вот и всё. И работать над собой. Так что, если хочешь успешно играть в нападении – тренируй обе руки. Кстати, передай ребятам, а то я что-то запамятовал, что завтра тренировка отменяется.
– Почему?
– Уезжаю на несколько дней…
…Руководство спортшколой-интернатом было довольно новым своим сотрудником. Дети не пропускали тренировок, немного повысилась и успеваемость: все мальчишки закончили год вполне прилично. Да и в целом ребята выглядели как-то более собранно. Поэтому, когда удачливый тренер попросил несколько дней отгулов, его просьбу удовлетворили сразу, несмотря на малый срок его пребывания в школе-интернате… Начинались каникулы, и перед спортивным лагерем ребята могли и отдохнуть…

…Она убирала крышу школы, когда заметила Андрея, бодро направляющегося прямо в школьную дверь.
– Андрей! А что ты здесь забыл? – весело крикнула она сверху.
Парень сошёл с крыльца.
– Заканчивай хозработы! Спускайся! Дело есть!
«Примерная школьница» спустилась вниз, а бывшие уже одноклассницы вновь с любопытством следили за каждым её шагом: опять эта странная Таська тусовалась со взрослым мужиком…
– Стас приезжает. Через час он будет у меня, – делано бесстрастно проговорил Андрюха. – Я встретить его должен, чтобы мотоцикл пристроить, а ты пока стол накроешь усталому путнику. Я бы подрехнулся из столицы на двух колёсах ехать. Ненормальный он у нас…
Таисья завертелась от радости волчком и тут же бросилась отпрашиваться.
Андрей жил в соседнем от её школы доме, и это был другой микрорайон, другая территория, не имеющая отношения ни к «БТ», ни к Монстру. Поэтому можно было не бояться, что люди Монстра выследят Стаса в одночасье, но парковать мотоцикл возле парадной всё равно было бы опрометчивым шагом. И всё-таки против рока не попрёшь…
Когда проходили вдоль дома, за возбуждённым разговором не заметили ребята Лосося, развалившегося на скамейке у соседней парадной. То ли он случайно присел отдохнуть именно в этом дворе, то ли специально следил за Андреем, но он зло усмехнулся им вслед, и, насвистывая популярную песенку, зашагал прочь…

…Таисья тщательно перемешивала в салатнице овощи, когда в дверь позвонили. Девушка в радостном возбуждении щёлкнула замком, готовясь броситься любимому на шею. Предвкушение долгожданной встречи притупило в ней элементарное чувство осторожности: ведь Андрей мог открыть дверь ключом…
…На пороге стоял Красавчик... Тася в удивлении открыла рот, потом резко попыталась захлопнуть дверь, но было поздно. Красавчик уже шагнул в коридор…
– Что тебе нужно? Андрея нет дома.
– Однажды ты сказала, что не видишь во мне мужика. Помнишь?
…Было такое… Она вспомнила… Красавчика считали самым красивым в «БТ». Недаром Енот дал ему такое прозвище. Но Тасе всегда казалось, что он слишком смазлив. Не было в нём мужского начала. Он скорее был похож на античного юношу из свиты Аполлона или на декоративную вазу, которой нельзя пользоваться, а можно только разглядывать. И она не постеснялась высказать ему это прямо в лицо со всей прямолинейной непосредственностью, свойственной юному возрасту, лишь только парень попытался применить к ней свои чары.
«Не идут тебе на пользу мои уроки, – сказал тогда Стас. – Мужики очень ранимы и злопамятны, когда дело касается их мужеских качеств».
Она бы, наверное, ещё что-нибудь вспомнила, но Красавчик неожиданно взвалил девушку на плечо и потащил к широкой тахте.
– Пришло время доказать тебе обратное, малышка! И даже Мэн тебе не сможет помочь! Где эта сволочь? Почему оставил тебя без присмотра и свалил?
Молнией пронеслась в голове мысль: Красавчик якшается с Монстром! Неужели он пришёл, чтобы снова выведать у неё место пребывания Мэна? Молчать, чтобы не произошло! Но эта была мимолётная думка, потому что через секунду ей стало не до чего!
Парень грубо засмеялся и повалил Таисью на тахту, пытаясь расстегнуть кофточку… Наконец, до глупышки дошло с какой целью этот подонок ворвался в чужую квартиру без приглашения. Ужас быстро сменился остервенением. Она впилась ногтями ему в лицо с такой силой, что насильник, казалось, не ожидал подобного отпора.
– Ах ты, бешеная сучка! – заорал он и наотмашь ударил по щеке.
В глазах потемнело, но боль придала новых сил. Тася укусила парня за плечо и, извернувшись, соскочила на пол. Она не переставала визжать и царапаться, пока этот скот выворачивал ей руки…
Затуманенное страхом сознание выбрасывало наружу обрывки мыслей: «Скорей бы пришёл Стас! Уже скоро! Уже немного! Он слаб! Ничего у него не выйдет! Не успеет!» Но через несколько минут борьбы она стала уставать…
 Красавчик же, упустив быструю победу, совершенно озверел. Он завалил, наконец, девушку на пол, плюхнулся сверху всем телом, да так, что в глазах потемнело, и рванул ворот кофточки, порвав её вместе с лифчиком. Спасла Тасю двусторонняя мужская застёжка на узких брюках. Как ни старался парень, она никак не хотела поддаваться… Но прикосновений мерзких губ к девственной груди, к шее, к губам было достаточно, чтобы спятить от отвращения и ужаса… Красавчик намеренно делал ей больно, стремясь ослабить сопротивление: он хватал её, оставляя красные следы на запястьях и предплечьях, засосы на груди и шее, он ещё трижды ударил девушку по лицу, пока она, осатанев от боли и ненависти, не саданула ему лбом в губы, от чего он невольно отпрянул и ослабил хватку…

…Ещё в лифте Стас почувствовал что-то неладное. Прислушался.
– Таська визжит! Андрюха, ты слышишь?!
Он выскочил на площадку, припечатав друга к стенке лифта, и рванулся к двери. Она была не заперта…
– Мать твою! – невольно вскрикнул Стас, врываясь в разгромленную борьбой комнату и, схватив за шиворот обомлевшего от неожиданности Красавчика, отшвырнул к шкафу.
– Мэн! Откуда?! – только и успел хрюкнуть подонок.
Чёрная волна неудержимой ненависти хлынула в воспалённый мозг. Он был силён, этот мастер ручного мяча, но сейчас он был силён вдвойне! Своим страхом за любимого человека, своей обидой, своим праведным гневом! И не было, казалось, ни одной реальной силы способной остановить сейчас его Зверя…
…Он бил долго и исступленно… Куда попало… Ногами в тяжёлых импортных гадах… И только когда насильник скрючился на полу, закрыв голову руками, и уже, казалось, не подавая признаков жизни, в глазах Мэна появилось осознанное выражение…
– Остановись, зверюга! – гаркнул, наконец, Андрей, понимая, что только в этот миг может он остановить неминуемое смертоубийство,  и оттащил друга в сторону. – Убьёшь, ведь!
Стас тяжело дышал, медленно приходя в себя. Подобные приступы неконтролируемой агрессии случались с ним и раньше, но он упорно старался бороться с ними, понимая всю их жестокую опасность и для себя, и для окружающих. Но сегодня… Сегодня он не смог совладать с собой… Ему было гораздо легче бить негодяя, чем обернуться к девушке и посмотреть ей в глаза… Наконец, он отважился…
Тася сидела в углу, растерзанная и зарёванная. Её колотило крупной дрожью, и невольно создавалось впечатление, что она корчиться в судорогах. Девушка инстинктивно прикрывала обнажённую грудь, и пальцы её с окровавленными ногтями были скрючены, словно в приступе подагры. Молодой человек бросился перед любимой на колени и порывисто прижал её к груди.
– Родная! Всё позади, всё прошло!
Но вместо того, чтобы обрадоваться счастливому и своевременному избавлению, Таисья диковато закричала, рванулась в сторону и буквально вжалась в стену. Стас в отчаянии обернулся к другу:
– Да, что же это, Андрюха, происходит!? Причём тут она-то!
Он столько времени берёг её от любой напасти, бичевал себя за мимолётное непонимание и грубость, не позволял себе лишнего поползновения, а какой-то хрен взял и всё изгадил!!! Да так, что она и его теперь боится!
– У, гнида, убью!
Он не выдержал и врезал полуживому уже насильнику кулаком в лицо. Красавчик хрюкнул и снова потерял сознание.
 В этот момент Стас не понимал, не чувствовал, не осознавал неблаговидности своего гнева. Сейчас это был испуганный и уставший от гонки человек, чья обида была гораздо больше благородства и куда сильнее здравого смысла. И это лишний раз доказывало, что непогрешимых людей не бывает, и он был обычным расстроенным молодым парнем, а вовсе не благородным идальго, коим его так часто пытались представить люди... Много позже, вспоминая этот неприятный эпизод своей жизни, он ещё не раз покроется краской стыда за это своё паскудство…

«Ты самый благородный человек из всех, кого я знаю»…
«Любимая, не твори кумира, это неправильно… Помнишь тот день, когда я ударил жалкого и бессильного человека? Помнишь?»
«Красавчика? Но он заслужил это…»
«Это было низко, потому что он был уже наказан и повержен… Но мне было так плохо и больно, что хотелось отомстить всему несправедливому миру за свою боль и унижение… А ещё была Наркошка, и все те, кого я обманул в карты, и все те, кого я обманываю и подставляю в силу своей нынешней деятельности… Не идеализируй меня, родная, умоляю! Принимай таким, какой я есть… Одно могу сказать: у меня преимущество перед другими – я осознаю это и стараюсь быть лучше»…

…Стас кусал губы от бессилья, потому что, когда он снова попытался приблизиться к девушке, она закричала ещё сильнее и жалобнее. Она словно не узнавала его, не понимала, где находится и что произошло, а широко расширенные глаза словно остекленели и ослепли… Таисья сидела в углу и тихо качалась из стороны в сторону…
– У неё шок. Неси свой портвейн, – тихо произнёс Станислав, решившись на отчаянный шаг. – Её сейчас надо напоить...
Он насильно влил бедняжке в рот почти всю бутылку, вытирая с шеи и обнажённой груди бордовые струйки вина, упорно не желающего попадать по назначению. Haконец она обмякла и погрузилась в тревожное забытьё…
Стас бережно перенёс девушку на тахту, и только теперь, заручившись недюжинным самообладанием, вернулся к Красавчику.  Быстро схватив парня за шею, Мэн выволок его в коридор.
– Кто тебя послал? – хрипло задал он, в общем-то, не требующий ответа вопрос.
– А ты не догадываешься? – просипел разбитыми губами Красавчик, размазывая по лицу кровь. – Он не может тебя достать. Он решил, что ты приедешь, когда узнаешь…
– Почему именно ты?
– Я ему много должен, – всхлипнул парень и застонал. – Прости меня, Мэн, я запутался! У меня не было выхода! Я! Я не хотел! Меня заставили! Они меня скоро прикончат…
Слезинка сползла по щеке бедного беспринципного проходимца, оставляя белый след на кровавом фоне.
– А я тебя убью сейчас, – тихо прошептал Мэн, потирая виски. – Ведь мне ты тоже должен… И теперь уже вдвойне, с процентами…
Красавчик шмыгнул разбитым носом. Ну, почему всегда доставалось именно ему! И в районной драке, и в микрорайонной разборке, и в личных отношениях с окружающими. Конечно, ему не хватало ни порядочности, ни принципов, ни смелости, но ни он один был таким среди его окружения. Таких, как Монстр или Мэн не много, а их, красавчиков, пруд пруди на дворовых просторах города. Но ему почему-то хуже всех… Может он ещё и глуп?..
И вот он решил приподняться над самим собой, над слабостью своей и подобострастием перед сильными. Сейчас, рядом с парнем, которого он несмотря ни на что понимал и даже уважал, для него стало делом чести совершить что-то такое, что послужило бы стимулом к самоуважению.
– Я никому не скажу, что ты здесь…
– Конечно, не скажешь. Ты ведь трус. – Стас за шиворот, словно падаль, вытянул парня на лестничную площадку и толкнул вниз, нисколько не заботясь, каким местом приземлится он на бетонные плиты.
Ему было явно не до благородных порывов ублюдка, посягнувшего на самое для него святое – на его «женщину»…
– Убирайся вон, трусливая мразь, и молчи… Молчи и помни: ты покойник в любом случае! Не сегодня, так завтра. Потому что у подлецов и трусов нет другой дороги к свободе…

…Станислав вернулся в комнату и взволнованно наклонился над девушкой. Она беспокойно металась по подушке, вскрикивала и плакала во сне. Молодой человек аккуратно убрал спутанную прядь волос с её лба и нежно дотронулся губами до щеки. Ему казалось, что его искренняя любовь должна пробудить в Тасе ответное чувство. Но она вздрогнула и снова заметалась.
Стас схватился за голову.
– Андрюха! Я не знаю, что делать, я боюсь. Я знаю девчонок и даже взрослых женщин, которые, пережив подобный шок, так и не смогли оправиться. Мужчина для них стал деспотом, секс – адом.
– Да, ладно, с ней же ничего такого не произошло, – неуверенно протянул Андрей.
– Слава богу, да вот только это «ничего» на неё что-то больно сильно подействовало…
– Чё-как не знаю, но тебе нужно срочно подрываться и сваливать. Поезжай к Ольге, пока Красавчик не дополз до своих дружков и не проговорился, а я за Истерикой присмотрю. Если захочет, я её к тебе отошлю потом. Ну, не смотри ты так! Хорошо, сам отвезу. О, кей?
Но Стас продолжал смотреть на друга недоумённо.
– Ты это серьёзно? Она проснётся, а тут ты, такой долгожданный… Зашебись…
– Придурок ты! Через десять минут здесь будет Монстр со сворой! Из-за бабы жизнью готов рисковать!
– Я должен сейчас её бросить? Спасать свою шкуру? Если они придут, как ты предполагаешь, кто защитит её тогда? Ты?
Андрей замялся… Ему даже стало не по себе от собственных предположений. Он представил вылетающую дверь и рослых «доберманов» на пороге…
– Извинись, Андрей, – неестественно тихо произнёс Стас. – За «бабу». «Придурка» я тебе прощу в силу исторической объективности.
В его глазах мелькнул недобрый огонёк: старый дворовый авторитет, диковатый и невоздержанный, рвался из глубины организма, а планка снова готова была соскочить. Зверя возбуждало отчаяние…
– Хорошо, мужик, хорошо, я извиняюсь, – струхнул Андрей, прекрасно зная друга.
– Уйди, старик, прошу тебя. Уйди куда-нибудь на время…
– Куда это? – изумился хозяин квартиры, которого так бесцеремонно выпроваживали из собственного жилища.
– Погуляй, к женщине сходи. Если деньги нужны, возьми в бумажнике в косухе. Только оставь нас наедине. Ей стыдно, как ты не поймёшь…
– Тоже мне ангел-хранитель, – недовольно буркнул Андрей.
Он злился на то, что сам так глупо бы никогда не поступил: он непременно подстраховался бы, не стал рисковать своей драгоценной жизнью… И в тоже время молодого человека глодал червячок стыда и зависти перед принципиальностью друга. Он понимал, что Стас глупцом никогда не был!..  А был он каким-то  правильным, его бесстрашие было даже не смелостью, а скорее гордостью… Неудержимой гордостью уважающего себя человека. Именно такие не кололись в плену и умирали под пытками с улыбкой на губах…
«Придурок! Идиот! Безбашенный кран!», – с раздражением подумал Андрей, но промолчал, краснея.
– Я не могу потерять того, что кроил с таким трудом, – печально пояснил Стас. – И я не могу оставить её без защиты, если произойдёт худшее… Только никто не придёт сегодня… Я уверен. Боль и страх – лучший стимул… Этот бедный уродец сам не знает, кого он теперь больше боится… Я ведь действительно убью его, если он меня заложит… И он это понимает…
– И сядешь, – зло брякнул Андрюха.
 – И сяду, – абсолютно спокойно произнёс Мэн. – Не сомневайся… За неё, ради неё, и за себя… Я ведь обещал… Но скорее всего, не успею…

…Тася проснулась, и её тут же начало мутить. Сначала от портвейна, а потом, когда память вернулась, от сознания той скверны, которая только что коснулась её. Девушка еле успела добежать до туалета. Стас вошёл и заботливо наклонился над бедняжкой.
– Сунь два пальца в рот, Принцесса. Когда тошнит, нет лучшего средства…
И она в первый раз за всё время осмысленно посмотрела на своего парня, словно он только что пришёл.
– Стас! Почему?! Я не виновата! Я не хотела!!! – она снова громко разрыдалась.
– Не плачь, милая, всё прошло. Всё обошлось. Ты сильная девочка, ты справишься. Мы вместе справимся. Пойдём в ванную, отмоем всю пакость, и тебе станет легче.
Таисья еле заметно кивнула и пошатнулась, её снова стало развозить. Так много она выпила впервые в своей жизни, но зато алкоголь помог притупиться душевной боли.
Молодой человек подхватил Тасю на руки, отнёс в ванную, и осторожно начал расстёгивать пуговицу на «счастливых» брюках.
– Что ты делаешь! – взвизгнула Таисья и шарахнулась в сторону. – Все вы одинаковые, всем вам одно нужно!
– Не дури, у тебя паранойя, – спокойно отреагировал он, но что ему стоило создавать видимость этой невозмутимости, – что я там не видел, баба как баба… Тебя отмыть от скверны надо. Сама сможешь ли?
Эти слова прозвучали настолько флегматично, что у Таси даже хватило сил возмутиться:
– Что значит, как все? Я не все – я особенная!
– Для меня – да. И я тебя хочу, но совсем не так, как ты думаешь.
Слёзы снова хлынули из глаз.
– Постарайся успокоиться и послушай. Тебе выпало серьёзное испытание, но Бог снова тебя спас. Ты родилась под счастливой звездой. А теперь ответь мне на вопрос: я тебе теперь неприятен?
Тася затравленно посмотрела на него:
– Пожалуй. Теперь мне все противны… Я! Я всех ненавижу! Вы все животные!
Она попыталась забрать мыло из его рук, но молодой человек продолжал деловито и совершенно бесстрастно мылить её. Всю… Настолько бесстрастно, что девушке вдруг показалось, будто она маленькая девочка, а рядом с ней её папа…
– Всё. Теперь ты чистая, – Стас тихонько вздохнул и отнёс Тасю на кровать.
Ушёл. Зашумела вода. Он же с дороги…
 Здравые мысли начали возвращаться: «Как теперь быть? Стыд-то какой! Неужели все мужики такие похотливые свиньи? Тогда секс ей и подавно не надобен! Мерзость! А как же Стас? Он столько времени был с ней сдержан. Любил её такой, какой она была: не готовой… Он спас её сегодня, и он не уехал… Она смутно припомнила, услышанные сквозь рваный сон слова Андрея: «Чё-как не знаю, но тебе нужно срочно подрываться и сваливать…» А ведь было бы резонно скрыться от греха подальше…  Получается, что она была парню дороже жизни…»
 Разве могла она теперь оттолкнуть его после всего этого?
Из-под опущенных длинных ресниц стала тайком наблюдать за молодым человеком: вот он вошёл… Мокрый… Махровое полотенце закручено вокруг бёдер… Задумчиво и нервно покурил в окно… Подошёл… Снова отошёл, словно принимая ответственное решение… Вернулся…
– Таська! – вдруг проговорил он. – Не притворяйся, я знаю, что ты не спишь, а боишься… Думай, что хочешь, но единственное, чем я могу тебе помочь сейчас – это показать, что такое настоящая любовь… Любовь, которая тебя боготворит… Любовь, когда нежность распирает изнутри, и хочется выпить тебя всю и раствориться в тебе полностью, – голос его сорвался от волнения и неуверенности в правильности принятого решения. – И когда ты это поймёшь, а ты не можешь не понять, иначе я ничего не стою в этой жизни, равно, как и мои надежды, ты поверишь, что отношения мужчины и женщины могут быть фантастичны, когда их вдохновляет большое чувство. Ты ведь ещё хочешь, чтобы мы были вместе? Тогда, на озере, я отчётливо это видел! Ты ещё хочешь быть моей женщиной? Мне страшно от мысли, что твоим первым сексуальным опытом стала эта отвратительная грязь… Мне больно от мысли, что ты можешь решить, что это и есть секс…
Но девушка молчала. Зажалась, забралась в скорлупу и продолжала притворяться спящей. Пусть думает, что хочет. Так она всегда сможет объяснить всё беспомощностью. Только почему так кружится голова? Как хочется умереть или заснуть, а, проснувшись, обнаружить, что вся эта нереальность была только разрушительным сном…
И всё-таки, сквозь вакуумный бред, отчётливо проступали два неопределённых чувства: неприязнь и любопытство. А ещё была боязнь выглядеть неблагодарной – один из комплексов психически сложных натур.
Так ведь не бывает, чтобы в одночасье вместо любви и желания в душе поселилось стойкое отвращение! Не бывает! И не должно. И ей просто необходимо снова научиться любить его, любой ценой, любым способом, а не то после сегодняшнего, она надолго может остаться одна… Собрав последнюю волю в кулак Таисья обмякла и подпустила его…
Стас провёл рукой по лицу, словно смахивая наваждение. Или сомнения. Или страхи. Ему предстояла тяжёлая работа, и на удовольствие рассчитывать не приходилось. А потому сердце колотилось, а тело пронзали тысячи иголочек. И он начал свой долгий путь…

…Он целовал её волосы, каждую прядку, каждый завиток, нежно массировал голову. Потом его губы чуть коснулись лба, глаз, переносицы. Язык отыскал укромное местечко за ухом, меж тем, как руки по шее сбежали к плечам. Стас исследовал её так тщательно, словно боялся оступиться и провалиться в никуда. Интимные места молодой человек заведомо обходил, то ли не решаясь напугать, то ли растягивая пытку.
Но только это была сладостная пытка! Как только Таисья осознала это, ей безумно захотелось, чтобы он уже закончил свои «детские игры» и дотронулся до груди, непроизвольно вздрагивающей от удовольствия. Но опытный любовник давал понять глупой и невинной до сего дня девочке, как может быть хорошо и без этого…
Через десять минут Стас уже знал все её «слабые места»: и на спине, и под коленками, и на запястьях. Он размачивал девушку, словно чёрствый сухарик в молоке… И она завелась! Часто задышала, заморгала, и, обвив его шею руками, притянула к себе... Heдавняя боль, разрушительное отвращение – всё отступило на второй план перед долгожданным удовольствием и интересом познания неведомого…

И ей уже не было ни гадко от пережитого, ни страшно за будущее, существовало только сладкое настоящее, которое было куда важнее воспоминаний и последствий. Вот так проваливаются в пропасть, тают и воскресают наши дети, когда настигает их самое прекрасное на свете чувство – любовь…

Станислав победоносно улыбнулся и подарил своей любимой вкус настоящего страстного эротического поцелуя. И она уже искала этих сладких губ ещё и ещё… Но Стас развёл ей руки вдоль тела и медленно продолжал своё путешествие…
Когда его рука, наконец, скользнула на грудь, а язык описал ласковый овал вокруг соска, Тася вскрикнула: «Господи, помоги! Я умираю! Как можно было усомниться! Я люблю тебя! Делай со мной, что хочешь…»
…Как только Стас коснулся девичьей груди, одной из тех святынь, которые так часто виделись в романтических снах, он не выдержал и застонал сам. Сколько раз мечтал он об этом дне. Выдержка изменяла. Страсть, которую он пинками загонял внутрь, рвалась наружу. Движения молодого человека стали более порывистыми, губы более настойчивыми. Властным, но в тоже время мягким движением мужчина раздвинул любимой плотно сжатые ноги и подарил ей незабываемое ощущение, о котором наивная малышка даже не подозревала…
Величайшее доверие… Теплота чувства… Искренняя нежность… Вот чем было это ощущение, и Тася взмыла к звёздам, пронеслась сияющей кометой над земным шаром и рассыпалась брызгами разноцветных искр над сверкающим простором вселенной. Это был первый в её жизни оргазм! Она забылась на мгновение, но тут же в испуге широко раскрыла глаза.
– А дальше? – не то прошептала, не то прокричала она, обвивая горячими руками любимого человека. – Я хочу быть с тобой как положено! Я хочу, наконец, стать твоей женщиной!!!
Стас закрыл лицо руками и сквозь неплотно сжатые пальцы с любопытством наблюдал за своим сокровищем. Дыхание сбивалось от счастья и неудовлетворённого желания, но мука эта была сладостной.
Ему было тяжело. В голове молоточком стучал запрет: «Остановись! Нельзя! Пожалей!», но он уже не в состоянии был контролировать свои мысли. Казалось, что через мгновение он просто расплачется, как ребёнок. Но Тася уже перешла этот запрет, и нежные руки потянули его к ещё большей близости...
…Нет ничего сильнее воли! И кто это сказал, что чудес не бывает?! Хозяин воли – хозяин жизни! Почувствовав всю её девичью хрупкость, всю её трогательную невинность и доверчивость, мужчина отпрянул и пулей выскочил из комнаты...
Вернувшись, молодой человек в изнеможении рухнул рядом с поражённой радостью любви девушкой, прижался к ней всем телом и тихо прошептал:
– Моя… Совсем моя. Сокровище, как же тебя сохранить!? Я растворяюсь в тебе, я счастлив с тобой, ребёнок мой маленький…
– Теперь я не ребёнок, – прошептала в ответ Тася. – Теперь я твоя женщина, хотя по-прежнему девочка… Парадокс…

Она нашла его губы, а затем неумело стала повторять его ласки. Стас отзывался на каждое её прикосновение, обливаясь холодным потом ужаса: второго облома он не выдержит. И парень со стоном отстранил девушку.
– Пожалуйста, больше не надо…
– Почему? – смутилась Таисья.
– Учиться любить надо постепенно, чтобы оставалось чувство голода…
– Стас, я люблю тебя больше жизни, больше всех-всех на свете. Ты, правда, мой ангел-хранитель. Мне с тобой надёжно и спокойно, и я уже ничего и никого не боюсь. И ничего плохого уже не помню. Только не бросай меня теперь…
– Глупенькая, куда же я от тебя денусь, – улыбнулся Станислав, отгоняя прочь тревожные мысли.
– А давай прямо сегодня пойдём к моим родителям и всё им расскажем. И ты заберёшь меня с собой! Давай?! – вдруг встрепенулась девчонка. – Они поймут. А если нет – что ж, ты мне всех заменишь…
Вот это да! Фантастика! Она уже готова и на этот шаг. Как же он не заметил, что девочка повзрослела? Только что теперь ответить этому любящему и доверчивому сердцу? Что сказать, чтобы не обидеть, не испугать, не оттолкнуть? Правду! Только какую?
– Сейчас это невозможно, – медленно начал он.
– Почему? – в глазах Таси застыла тревога.
– Потому что я опять должен исчезнуть. Ты же должна была понять, что появление Красавчика не было случайностью. Меня ищет Монстр…
– Я поняла, но так и не поняла, чем это чревато?
– Я перешёл ему дорогу. Но, как только всё устаканится, я непременно заберу тебя с собой…
– Но как мы теперь будем друг без дружки? Я ведь хочу быть твоей до конца! Твоей женщиной!
– Пока это невозможно, – повторил он. – Лучше всё оставить как есть… Физический контакт, которого ты так жаждешь – не самое главное…
И опять плаксивое «почему» рассмешило молодого человека.
– Потому что ты ещё маленькая, а я вообще не собирался этого делать. Просто так сложились обстоятельства…
– Почему? – упрямо твердила она, уже сглатывая слёзы.
Он не выдержал:
– Да, просто я не знаю, что со мной будет завтра! Не знаю, когда мы снова сможем быть вместе в следующий раз! Ничего вообще о себе не знаю!
– А может, ты просто боишься?
– Да! Я боюсь связываться с малолеткой! Это ты хотела услышать? От тебя ведь одни неприятности, истерика ты моя!
Слова эти прозвучали так неуместно сейчас, что оба прыснули со смеху…

…Потом они ужинали, держа друг друга за руку, словно опасаясь, что кто-нибудь сейчас исчезнет, и радостный сон прекратится. Молодые люди излучали любовь, но пора было снова расставаться…
В замке заскреблись…
– Андрюха вернулся. Сколько времени? Ого! Десять вечера! Тебе пора, любимая, пора домой…
– Всё в порядке? – улыбнулся Андрей.
– В полном, – улыбнулась в ответ Тася. – Стас меня вытащил. И я больше никого и ничего не боюсь. Я теперь знаю, что такое настоящая любовь. И, что такое настоящий мужчина, тоже знаю…
– Тасенька, как тебе не стыдно. Ты заставляешь меня краснеть, – довольно засмеялся Стас. – Такта у тебя…
– Но это правда.
– Андрей, дай что-нибудь одеть ей. Рубашку какую-нибудь, что ли. Пора домой.
– Если не возражаешь, я её провожу. А то Лосось, похоже, поселился на моей скамейке. Раз никто не появился в вашем поле зрения, значит, ты оказался прав, и Красавчик тебя не выдал. Скорее всего он сказал, что у него всё получилось, и Лосось ждёт, когда Таська выйдет, чтобы убедится в этом… Кстати, оцените и мою находчивость, – Андрей помахал перед носом друзей несколькими упаковками успокоительного. – Я так озабоченно рассматривал их перед носом этого наркота, как бы его не замечая, что он должен поверить, что у Истерики истерика… Так что, Таисья, с тебя море слёз и скорбное лицо. А я, в свою очередь, постараюсь разыграть соответствующий спектакль…
– Это не трудно. Но я совсем не хочу уходить!
Девушка бросилась Стасу на шею и потянулась за поцелуем.
Молодой человек озабоченно смотрел на своё детище, и ему становилось немного не по себе. Вот не даром говорят: «Не буди лихо, пока оно тихо». И всё-таки он был доволен и счастлив, потому что не разочаровался в своём выборе. Она должна стать его женой! Только бы выжить…

Когда ребята ушли, Стас достал записную книжку и подошёл к телефону.
– Привет, Виктор. Узнал? Помнишь, ты делал для меня экспертизу порошка? Не знаешь, почему никакие меры до сих пор не приняты? Меня вычислили, и я уже устал петлять, как заяц.
– Делом занимается, как ты сам понимаешь, отдел по борьбе с наркотиками, а к ним на хромой кобыле не подъедешь. Могу сказать только то, что дело в разработке. Но я постараюсь узнать поточнее… Давай телефон, завтра позвоню.

Утром Виктор перезвонил.
– Спишь?
– Нет, жду.
– Короче, дело – дрянь. Известно, что наркотики эти на девяносто процентов местного производства. Продукция кустарной лаборатории… Отсюда и палево… Цель – не сбыт и нажива, как ты можешь предположить, а приручение шантрапы, которую удобно завербовать для воровских дел… Подняли все дела малолеток и первоходок в твоём районе, и почти все они так или иначе связаны с Шутом и Монстром. Плохо то, что каналы поставок засечь не удалось. Кроме того, дилеры твои, похоже, прознали, что на них пошёл гон, и прикрыли лавочку. Значит, за ними действительно кто-то есть, причём этот крот имеет выход на Большой Дом... Или, что ещё вероятнее, работает в нём… Радует одно, что непосредственно за «твоими» много иных грешков, так что их-то как раз не сегодня-завтра возьмут, можешь не переживать. Их просто закроют, чтобы не мешались под ногами… Но то, что им дадут по полной, не рассчитывай… Да и до вершины цепочки вряд ли доберутся… Всё. Чем мог… Звони, буду держать руку на пульсе…
– Спасибо, Витя. Теперь я твой должник.
– Сочтёмся, если сложится. И спасибо, что списал долг…
– Угу…
Стас повесил трубку и разочарованно покачал головой. Всё напрасно! Какая-то пара лет, не больше, и Монстр снова будет смердеть под ясным солнышком. Но это лучше, чем вообще ничего…

…Возле парадной было пусто. Значит, Красавчик в первый раз в жизни сдержал слово. На всякий случай прошёл кустами и благополучно забрал мотоцикл из гаража Андрюхиного приятеля. Потом он до середины дня встречался с друзьями, и только тогда позвонил Тасе…
Пересеклись на «Климате» и пошли в Эрмитаж. Ощущение сладостной идиллии не оставляло обоих, а любовь и нежность окутывала их лёгким воздушным покрывалом.
– Люблю тебя, мой ангел-хранитель, – шептала девушка.
– Ты – моё наваждение, – так же тихо отвечал молодой человек. – Ты – мой волшебный сон.               
  Очень часто из-за ложных побуждений, из-за сомнительной порядочности и общественного мнения лишаем мы себя и умопомрачительной радости, и сладостного удовольствия, и долгожданного счастья. Часто разум играет с нами злую шутку, требуя от нас ложной порядочности или никому не нужной выдержки, а, меж тем, жизнь утекает меж пальцами быстрее, чем мы успеваем осознать, что давно отстали от поезда, и вернуть его уже невозможно…               
               
                ГЛАВА 19: Последнего Солнца лучи…

Когда в конце апреля сгорел сарай в Городе Солнца, Маринкин День Рождения оказался под угрозой, и его не отмечали. Кроме того, внезапный отъезд Стаса стал для молодых людей неприятной данностью, а без него «Город Солнца» казался неполноценным и бессмысленным. Поэтому  под угрозой было и само существование соляриев, которым теперь негде было играть в свои интеллектуальные игры…
И тогда Аркадий, как и полагается Верховному правителю, вспомнил о домике в деревне, доставшемся ему от бабушки. И ребята, не раздумывая, решили махнуть к Аркашке в глушь, куда-то в Новгородскую область… И рыба там в речке собственной, той, что прямо по участку протекает, плещется-балует, и молоко парное рекой льётся и варенье из клевера с травой волшебной соседка варит, а от него торкает… Колорит опять же особый –  деревенский – для творческого потенциала пользительный…
А чего молодости теряться! Только успевай поворачиваться: сколько возможностей и соблазнов вокруг, сколько мест неизведанных, радостей непознанных, удовольствий неведомых… Знай, не ленись! Оставалось только собраться всем вместе…

…Когда Стас внезапно позвонил Аркадию, тот всполошился. Предложил встретиться у Ольги, чтобы обсудить идею отдыха на природе… Стас прикинул, и ему идея понравилась. У него в запасе было три с половиной дня отгулов, и молодому человеку показалось заманчивым провести их с близкими людьми вдали от проблем, опасности и суеты… Ему безумно захотелось снова побывать там, где прошли самые счастливые минуты его детства. Ведь именно в эту деревню отправлял его дед каждое лето со своим другом цыганом Сандро, чтобы внук, «обеленевший» в «казематах» европейского посольства, как, смеясь, выражался дед, мог напиться свежим воздухом Родины и набраться новых сил для противоборства с жестоким миром. Именно там Стас и познакомился со смешным еврейским мальчиком Аркашкой, которого сразу полюбил за искренность и наивность, за недюжинный ум его и внутренний потенциал будущего учёного. С тех пор ребята и не расставались больше… И вот теперь представлялась уникальная возможность побывать там, где закаляло его внутренний мир босоногое советское детство…
Только вот как быть с Таисьей… Едва ли ей удастся вырваться столь надолго, а ехать без неё, да ещё в такой знаковый момент её жизни… Нет, как бы там не сложилось, он непременно поедет, с ней или без неё… Поедет, потому что кто его знает, когда он снова сможет встретиться с друзьями в дальнейшем… Только бы она поняла… В ней так много эгоизма…
Поэтому, когда они встретились на канале Грибоедова, Стас первым делом посвятил девушку в свои планы… Она сначала бурно обрадовалась, по-детски захлопав в ладоши, и, казалось, воспоминания вчерашнего дня больше не тяготили её, но потом нахмурилась:
– И как же мне слинять от предков? Вдруг мне не  удастся…
Она растерянно посмотрела на Стаса и увидела в его глазах мучительный вопрос, от ответа на который, казалось, зависело всё очарование и разочарование мира, столь несправедливого для них в последнее время. Он стоял, сложив руки на груди, что было жестом крайнего напряжения, и хмуро смотрел на неё. Тасе даже на мгновение показалось, что в них мелькнула хорошо скрываемая мука, и подумала, что он выглядит очень усталым. Усталым и несчастным…  И он очень хочет поехать туда, где ему заведомо будет хорошо…  И она почувствовала всей своей любящей и благодарной сейчас душой, что после вчерашнего кошмара и последовавшего за ним блаженства, после того, что этот человек сделал для неё, спасши, быть может, от изломанной судьбы, не могла она его обидеть и разочаровать. Не имела права подвергнуть сомнению целесообразность всех жертв, на которые Стас шёл ради неё, и потребовать большего: подчинения её обстоятельствам. Она словно повзрослела за эти сутки и начала понимать, что в любви не должно быть эгоизма… Тася вздохнула и дотронулась до щеки молодого человека:
– Мощь, без тебя Город Солнца не может процветать… Поезжай в любом случае, я не обижусь… Но я постараюсь поехать с вами…
Станислав Тихонов закрыл глаза и резко выдохнул, сжав на мгновение виски своими сильными длинными пальцами, на которых опять виднелись ссадины и кровоподтёки. Он ничего не сказал, он даже не подхватил её на руки и не закружил, как делал всегда в минуты крайнего удовлетворения ею, он просто приблизился, взял её голову в свои руки и поцеловал… Поцеловал так, как впервые сделал это вчера… Как поистине любимую женщину… Больше она не была для него ребёнком… Это ли не счастье! Ради этого стоит отказаться  от всего земного…
Он же еле слышно прошептал: «Люблю тебя, малышка моя, как никогда и никого»…
И опять ощущение нелепости, преступности и непонятности собственных чувств всколыхнули в нём волну протеста и скрытой агрессии: ему казалось (и многие ему на это намекали, а иные говорили напрямую), что он смешон, похож на круглого дурака или извращенца. Ну, почему она такая маленькая! И как вообще можно было её полюбить!!! Но после вчерашнего не любить её было уже невозможно…

Парадокс в том, что любовь не поддаётся логике, неподвластна здравому смыслу,  каверзы её иной раз ставят здравомыслящих людей в тупик, превращая в полных недоумков… Разум вопиёт, а сердце «пускает слюни», отторгая всё то, что может встать между ним и объектом его вожделения… Даже, если всё это со стороны выглядит более чем глупо…

И Таисье опять повезло… Вечером родители уезжали на спортбазу, а она, сославшись на нездоровье, осталась в городе. То есть, как бы осталась, а сама, не успела за предками захлопнуться дверь, позвонила Ольге, у которой Стас должен был  заночевать:
– Я еду!!!  Сказала, что простыла на крыше школы, и останусь дома…
– Ну, и врушка ты у меня, – вздохнул Станислав, недовольно качая головой. – В который раз я чувствую себя неудобно, обманывая твоих предков. По мне лучше быть «трудным ребёнком», не подчиняясь родительской воле, чем строить из себя цветочек аленький, на могилке выросший…
– Мэн, ты мне душу не рви… Думаешь мне самой комфортно от этого вранья? Думаешь жить двойной жизнью легко? Только вот выбора у меня нет! Узнают – перекроют кислород, и вообще никуда не пустят… Хочешь, чтобы я не поехала? Или чтобы меня вообще больше не было в твоей жизни?
Девушка насупилась и засопела в трубку, как бы давая понять, что от его ответа будет зависеть дальнейшее её поведение…
– Принимаю твои нападки, родная, и малодушно соглашаюсь, – усмехнулся молодой человек, выросший в антагонизме с родными и не привыкший щадить их нервную систему. – Не хочу я без тебя, капризуля моя, по жизни этой дурацкой тащиться. Я уже и не представляю, как я раньше жил без тебя и твоих выкрутасов… Скучно было и нелепо.
– Зато теперь весело  и  логично, – услышала Тася в трубке недовольный голос Андрея.
– Вы там все, что ли ночевать собрались?
– Почти… Лично я выдвигаюсь прямо сейчас… Вместе с Метафизиком… Может там и дома-то уже нет… Аркашка два года не был «на даче» своей… А я лет девять, наверное…  А вы завтра утром электричкой… В семь утра сбор на Московском вокзале… Не проспишь?
– Не дождёшься…

Они заняли всё «купе»… Семеро весёлых жизнерадостных молодых людей с хорошей родословной… Таисья взяла с собой гитару, и они задорно и стройно пели советские и не очень песни, заставляя немногочисленных в этот час пассажиров невольно улыбаться их задору и внутреннему здоровью.
Юрка, правда, периодически жаловался на неудобство и оплакивал не вовремя сломавшийся «Москвич»… Потом он и вовсе задремал, прислонившись к окошку…
– Мы всё равно не влезли бы все, – по-доброму подсмеивалась над ним Марина. – Так стоит ли ныть и сетовать на несправедливость судьбы! Жизнь прекрасна!
Вадим и Андрей всю дорогу попивали «Жигулёвское», и скоро их уже мало интересовали интеллектуальные разговоры девушек, которые в очередной раз в отсутствии Стаса, Аркаши и Димки остались наедине друг с другом…
Таисье снова стало неуютно под пристальным взглядом Ольги. Та, казалось, изучала её, не отводя чёрных своих глаз от юной девушки, своей невольной соперницы… У них была огромная разница в возрасте, образовании, опыте, но Оля всё чаще ловила себя на мысли, что за это время она привыкла к смазливой пассии своего бывшего возлюбленного, и что странно, всё больше проникалась к ней симпатией. Сегодня же ей казалось, будто что-то в Таисье изменилось, она как-то странно повзрослела с последней их встречи.
– Тася, что произошло? – без обиняков начала девушка-психолог. – Чем ты подавлена?
Тася нахмурилась. Стоило ли говорить своей потенциальной «врагине» правду. Ведь Ольга могла посмеяться над случившимся, разозлиться, приревновать… Чёрти что могла сделать эта непонятная и коварная барышня!
– Ничего особенного, с чего ты так решила? – Таисья демонстративно пожала плечами.
– Не стоит вилять. Я вижу, что-то в твоём облике изменилось, ты, словно, повзрослела, –  она странно прищурилась. – Да и Стас вчера был очень взбудоражен и всё время шептался с Андреем… Почему у него разбиты руки? Говори, я всё рано не отстану. Мне важно знать, какими выдадутся выходные, и не испортите ли вы оба их всем остальным…
– Вовсе не это тебя интересует, подруга! Какого лешего ты к ней пристала?! – как-то неожиданно резко вступилась Жанна. – Мало ли что между ними произошло… Тебе-то, что до этого… Они пара, а ты в отставке… Может, наш ковбой, наконец, доказал, что он настоящий мужик!
Жанка заржала в своей грубоватой манере, а слова её, недалёкие от правды, заставили Таисью покраснеть.
– Что и требовалось доказать, – подытожила  Жанна. – Теперь у тебя совсем нет шансов, старушка моя! Мужики любят молоденьких, свеженьких и не потасканных…
Пришло время побледнеть Оле. Она медленно встала и вышла в тамбур, прикуривая сигарету прямо в дверях.
– Кажется, она обиделась, – встревожилась Тася, не желая быть причиной ссоры давних подруг. – Зачем ты так…
Жанна махнула рукой:
– Ничего страшного. Достала она своей ревностью и злобой. Вы вместе уже не один год, пора бы привыкнуть… Спой лучше что-нибудь… Зря что ли гитару волочём?!
Но Тася, извинившись, с колотящимся сердцем направилась в тамбур. Когда она подошла к Оле и попросила сигарету, та недоумённо уставилась на девушку.
– Почему ты здесь?
– Я давно хочу извиниться перед тобой, – медленно начала Таисья, – но я ведь не виновата, что Стас захотел быть со мной. Я до сих пор не понимаю, как это может быть… Ты умнее, красивее, взрослее, а я… Я просто обожаю его… Вот и всё…
Она чуть не плакала…
– И… И ещё… Вчера меня пытались изнасиловать, – еле слышно выдавила она и задрала кверху футболку, обнажая ссадины и синяки. – А Стас меня спас… Он оказался рядом как всегда вовремя…
Ольга с сожалением опустила Тасину футболку и искренне обняла малышку, по щекам которой уже ручьём катились слёзы отвращения и воспоминания… И она, знающая Станислава Тихонова как никто другой, вдруг многое поняла и, продолжая обнимать бедняжку, начала тихо раскачиваться из стороны в сторону, а потом тихо прошептала:
– И он, конечно, должен был показать тебе, что бывает по-другому… Сладко и волшебно… Можешь не отвечать, я его очень хорошо знаю… Этого лучшего в мире негодяя…
Таисья посмотрела на неё со стыдом и мукой, но неожиданно взгляд девушки стал масленым, и она облизала губы… Ольга вздохнула.
– Ты его по-прежнему любишь? – с тревогой спросила Таисья.
–Уже нет. Уже не имею права, дорогая. Он твой… Впрочем, я на любовь не способна… В твоём понимании, конечно…
– Почему?
– Почему «что»?
– Почему «уже нет»?
– Потому что Стас, наконец, выбрал между нами. Он переступил черту, отделяющую игру от одержимости. Не устоял – значит, больше не смог сдерживать чувства… Он одержимый человек и не разменивается на мелкие монеты… Ты знай, если мы и переспим когда-нибудь по старой памяти, он всё равно останется твоим. И я больше между вами не встану… Дружба?
Таисья отупело смотрела на эту странную молодую женщину и недоумевала… Сколько, оказывается, в ей было истинного благородства и гордости. Получается, она просто продолжала бороться за своё счастье, не будучи уверенной в серьёзности их со Стасом отношений… А теперь, оценив всю степень ответственности молодого человека за судьбу своей малолетней возлюбленной, она отступалась ради неё!!!
Девушка в порыве благодарности быстро обняла Олю и зарылась мокрым от слёз лицом в её пушистые длинные волосы.
– Ты – удивительная… И я тебя за это люблю…
Ольга улыбнулась грустной улыбкой, и ей неожиданно показалось, что это искреннее доверие и благодарность полу женщины полу ребёнка куда ценнее её надуманного в силу её характера чувства к Стасу… Наверное, она всё-таки действительно не любила его, просто ей нравилось с ним спать…

Ехали долго… Сначала до Малой Вишеры на одной электричке, потом до Акуловки на другой. Дальше развалюхой автобусом бесконечными полями. На краю деревни их уже ждал улыбающийся и довольный Стас.
– Вы увидите – это чудо, а не место! Да и погодка обещает быть вкусной!

…Деревня была ничего себе деревня… Стандартный советский совхоз конца 80-х… Большая, несколько сотен дворов, с центральной стандартной улицей Ленина, водокачкой, сельским клубом и продмагом на круглой площади. И сельсовет и даже примыкающая к нему комнатка с надписью «Милиция» говорили о полном благополучии. Новая ферма на краю  деревни, сельхозтехника и необъятные сельхозугодия обеспечивали жителей стабильной работой, а небольшой табун племенных верховых лошадей, даровал свой маленький бизнес (понятие в ту пору пока почти незнакомое) и навар.
Вот в такой утопический колхоз и привёз  Метафизик своих соляриев…
– Друзья! – разглагольствовал Аркадий. – Это необыкновенное место как нельзя лучше соответствует нашим утопическим представлением о жизни! И я не мог не озадачить вас этим парадоксом… А какие здесь люди! Я провёл здесь всё своё детство, и был так несказанно счастлив среди первозданности русской природы, истинно русских нравов…
– Первозданность дерьмом коровьим не воняет, – поморщился Андрей. – Поэтому кончай философствовать, Верховный, и дуй в лабаз за «святой влагой»! Надеюсь, в этом утопическом раю «сухой закон» не так строг, как в столицах, и бухло продаётся?
– Так всё опошлить мог только жалкий гопник-алконавт, волей судьбы затесавшийся в светлые ряды соляриев…
– Ей богу, Аркаша, хватит валять дурака, вот список покупок, – Ольга озадаченно почесала подбородок. – У тебя в доме такая грязь, что нам и до утра не убраться. Даже посуда в раковине заплесневела… Купи соды…
– Немудрено, я не был здесь два года, с самых бабусиных похорон…
– А пригласил ты нас не иначе, как помочь тебе прибраться, – усмехнулся Стас.
 – Не без этого, не без этого, – краснея, затараторил хозяин и поспешил ретироваться, бросив на ходу умиротворяющую фразу. – Но вы поймёте, как здесь волшебно и спокойно, так что труды ваши будут вознаграждены…
Стас расхохотался:
– Я бы предпочёл не надеяться на волшебство, а потрудиться себе во благо! У него неплохая банька, которой я хочу в скором времени воспользоваться… Девки, убирайтесь в доме, а я дровами займусь…
– Я как всегда на промысел тогда, – почесал затылок Вадим. – Пока Енот не приехал и не отобрал у меня удочку…
– Что ж, валяй! Рыбалка – занятие достойное настоящего мужчины, – хмыкнула Жанна. – Юрка, ты тогда с нами, тяжести поможешь таскать…
– Не, ну вы что, ухи не хотите? – Вадик насупился, рыбалка была единственной его страстью помимо гандбола.
– А я воды тогда натаскаю девкам и в баню, – буркнул Андрей, – раз бухло забыли…
– Не забыли, а поленились тащить, – хихикнула Тася, глядя на физические и моральные мучения приятеля. – Кроме того, почему ты считаешь, что кто-то должен купить и привезти, а ты будешь лакать и хрюкать… Почему ты сейчас-то с Аркашкой не пошёл… Как он бедолага допрёт всю эту тяжесть и пачку соли в придачу…
– А ведь Таська права, – забеспокоилась Марина. – Ему надо помочь! Он крякнет!
– Ладно, дров немного наколю и съезжу за ним, – Стас скинул рубашку и взялся за топор. – Он всё равно пока со всей округой не поздоровается, до лабаза не доберётся.  Я-то его знаю, да и округу эту тоже… Интересно, признают нас сельчане?

…Аркадий тем временем первым делом зашёл к тётке Марфе договориться о баночке вареньица из клевера, потом поздоровался с дедом Фокичом, стародавним бабкиным ухажёром. Они вспомнили бабку Хаву, которой уже два года как не было на этой бренной земле, хотели помянуть, но Аркашка припомнил, что девчатам нужны сода и мыло, и поспешил вернуться на «старый курс»…
А впереди него уже бежала новость: Хавкин внук, городской, приехал обживать бабкин дом! Он уже почти учёный! Он останется в деревне и пойдёт учить детишек в районную школу! Нет! Он станет работать ветеринаром вместо нынешнего, пьяницы и бабника… Какое отношение физик и астроном Аркаша имел к педагогике, и особенно к ветеринарии, непонятно, но деревня есть деревня…
Поэтому, когда он добрёл до магазина, вокруг него уже толпился народ, в жадном стремлении полюбопытствовать, что же теперь представляет из себя кучерявый еврейчонок Аркашка…
А в магазине, облокотившись спиной о прилавок стояла Валентина… Красавица с русой косой до попы… Внучка Фокича… Аркадий очень удивился тому, как она повзрослела и похорошела… Он помнил, как с самого детства таскалась за ним Валюшка и, открыв рот, жадно слушала, его умные рассказы о физических переменных и звёздах… А лет в двенадцать Валюха призналась ему в любви, что вызвало в парне лишь недоумение… Как истинный представитель своего народа, в свои семнадцать, Аркадий был поглощён наукой и созерцанием, и совершенно не стремился к столь неликвидному по его мнению действу, как любовь… Но теперь… За четыре года много воды утекло, и он уже смотрел на улыбающуюся ему Валентину с заметным интересом.
«Сухой закон» в деревне? Чушь! Поэтому, купив шесть бутылок подозрительной доморощенной сливянки, последней, по словам продавщицы, и далее по списку, Аркадий вышел на крыльцо магазина, где и зацепился с Валей языком. Они оживлённо болтали, собираясь отправиться до дому (причём Метафизик пригласил девушку познакомиться с братьями соляриями), как их обступили трое местных парней…
– Эй, жидёнок, кто тебе дал право чужих невест кадрить? Нет, я, конечно, понимаю, что ты городской, а там у вас все невоспитанные, но здесь…
Аркадий растерянно заморгал подслеповатыми глазами и инстинктивно протёр очки об Валину косынку.
– Ты свои поганые жидовские сопли о шаль не обтирай, я не за тем её дарил Валюхе…
Валентина побледнела и крикнула:
– Отстань, Федька! Я не твоя невеста, а платок свой забери, он всё равно не нравится мне!  А с Аркадием мы с детства друзья! Уходи!!!
Рыжеватый бритый Федька, по прозвищу Ганс, сплюнул через дырку в зубах, как это любили делать в кино, и вынул из плетня дрын…
–  Стесняюсь спросить, мне вас обоих оглоушить или только морду вражью, еврейскую? То, что вы в детстве по кустам карамельки жрали не даёт вам права…
И, не договорив, он наотмашь саданул колом по рюкзаку, который Аркаша неосмотрительно поставил на землю. Что-то хлюпнуло, булькнуло, и по брезенту рюкзака растеклось тёмно-бордовое пятно. Вино вытекало, а Метафизик растерянно моргал, до белизны сжимая хилые кулаки…

– Что-то он долго, – волновалась Марина, хорошо зная рассеянность друга во всём, что не касается науки. –  Стас, ты бы уже поехал, помог ему. А Андрюха пока дровами займётся…
– А, по-моему, и так хватит, – буркнул Андрей, глядя на несколько кубов переколотых чурок. – Этот Геракл уже пол двора завалил, успеть бы сложить до холодов.
– Тогда складывай под навес, и начинай баню топить… Вечер скоро, а мы ещё трезвые и грязные, – поморщилась Ольга, которая, как водится, сразу взяла на себя роль хозяйки. –  Девочки сегодня молодцы, потрудились на славу, хоть нас и меньше… Снова убеждаюсь, что мужики – козлы… И толку от них, что с их мохнатого дедушки…
Оля посмотрела на Тасю, заканчивающую мыть крыльцо, и улыбнулась: она незаметно приняла девчонку в сердце, хоть и не спешила это демонстрировать… В течение долгой дороги девушка снова и снова прокручивала в голове их со Станиславом отношения, полные непримиримого противоборства двух мега характеров… Их непонимание не было бытовым и рутинным, оно было принципиальным, глубинным, основанном на силе устоявшегося мировосприятия. Две равных силы не были способны на компромисс. Такой тандем не имел будущего, поэтому Стас, будучи младше и взяв от неё всё необходимое для  взрослого опыта, постарался отдалиться на безопасное нравственное расстояние…
Потом Ольга представляла себе случившееся вчера: ужас, страдание, отвращение невинной влюблённой девочки… Ярость, боль, страх Стаса за приручённого им ребёнка… Его нравственные мучения, попахивающие статьёй; его мучения физические, от неполноценности совершаемого им вынужденного кощунства совращения… Вспомнила она и о серьёзных проблемах, которые приходилось ему преодолевать в последнее время во имя торжества справедливости, о той чудовищной опасности, которая нависла над ним… И обида на молодого человека, равно как и обострённые чувства к нему, медленно улетучивались сами собой, сменяясь тихим и светлым умилением… Одержимый! Сумасшедший! Смелый! Славный мужественный мальчик… Ведь любви не было никогда, и уже никогда не будет… Так пускай ему улыбнётся счастье с этой девочкой, боготворящей его! И, может, ей, взрослой, мудрой Ольге, потом воздастся сторицей за её жертву? Может, и к ней придёт это большое бескорыстное чувство – истинная Любовь…
«А она действительно мила, и работать не боится, и умненькая, – говорила она Марине. – Она удивительно дополняет Стаса. Его эгоизму нужна именно такая забота, и именно такое неприкрытое обожание в ответ»…
«Можно подумать, ты его не обожала и в рот не смотрела, – хмыкнула циничная Жанна. – А сейчас, можно подумать, вы не спите друг с другом? Ты влюблена в него как кошка, несмотря на то, что таскаешься по старым женатикам с учёными степенями»…
Маринка удивлённо подняла бровь и посмотрела на подруг.
«Ты чему удивляешься? – краснея, нахмурилась Оля. – Первому или второму? А ты, Жанка, как была сучкой, так и осталась!»
«Скорее первому, – покачала головой Марина. – Это правда?
«Скорее – да, чем – нет… Только это так редко бывает… Я не влюблена! Я просто его хочу! Лучшего мужика у меня не было… Так-то, девочки, и не завидуйте… Любит он Таисью свою безумно, одержимо, сам от этого беленеет, но, увы, ни объяснить, ни поменять ничего не может. Да, и не хочет…»
«Особенно теперь», – снова хмыкнула Жанна.
«А что теперь?» – не поняла художница.
«Чует моё опытное сердце, что-то между ними было… А если так, теперь нашему любимчику вообще никто не нужен! – Жанна улыбнулась. – Оль, ты смирись уже, не порти «приход»»…
Ольга задумчиво посмотрела на подругу:
«Совет да любовь…»
«А вам не кажется, что странный Стас какой-то в последнее время, – вздохнула сердобольная и наблюдательная Марина. – Что-то его тяготит, но открыться он не спешит… Мне кажется, что это касается той его жизни, нам непонятной… Дворовой…»
«Никогда не понимала, зачем мальчику из хорошей семьи это всё нужно, – поддержала Жанна. – Гопники, наркоманы, уркаганы… Глупо…»
«Надо его напоить и разговорить», – предложила Маринка.
«Ага, напоишь его! Это не Андрюха и не Вадик! – Ольга скорчила гримасу. – Андрея напоим и станем колоть! Решено!»
«А будет молчать, запытаем – трахнем все втроём!» – эпатировала  Жанна.
Девушки засмеялись…

…Тем временем Стас медленно ехал по центральной улице, недовольно морщась под любопытными взглядами сельчан. В глубинке любой новый человек мгновенно вызывал любопытство, а он, в своей летней светлой джинсовой левайсовской  паре, мечте любого советского человека, на блестящем чёрно-лиловом мотоцикле, вызывал интерес повышенный.
Нехотя притормозил он возле завалинки, на которой сидели три перезрелых пышных девицы, и церемонно поклонился:
– Прошу прощения, барышни, не подскажете ли заплутавшему путнику, как нынче добраться до лабаза? Или всё у вас по-прежнему?
Самая бойкая церемонно поправила декольте платья и проговорила:
– Если путнику нужно промочить горло, то у нас найдётся, чем ему помочь…
– Премного благодарен, сударыня, но мне необходимо найти пропавшего гонца, которого битый час ждут его голодные товарищи… Может быть, позже…
– Очень жаль, – кисло протянула она. – Поедешь до церкви, а потом налево на перпендикулярную улицу… Там магазин и есть…
…Ничего не изменилось… Это умиляло – всё-таки почти девять лет прошло…

– Ганс! Оставь его в покое! Я не твоя невеста, а он мне просто друг детства! – кричала раскрасневшаяся девушка, отталкивая Федьку, который пытался длинным колом не позволить Аркадию встать с земли.
Метафизик вскакивал, бросался на обидчика с кулаками, и тут же снова отлетал к стене магазина. Он покрылся красными пятнами от стыда и обиды. Ему уже успела понравиться Валентина, и парню было стыдно за свою мужскую несостоятельность.
– Короче, жидёнок, мы тебя предупредили, вали в свой Ленинград, а бухло мы возьмём себе в качестве компенсации за моральный ущерб… Проваливай! Серый, прими груз…
«Какого чёрта здесь происходит, – с досадой подумал Стас, соскакивая с мотоцикла. – Ну, почему я не могу просто тупо отдохнуть от суеты никого не спасая, не махая кулаками, не хамя, и не рисуясь!!!»
Он облизал кровоточащие костяшки левого кулака, едва затянувшиеся после вчерашнего и вновь ободранные при колке дров. Он неимоверно устал: драки, показная крутость, разборки досадно надоели ему, равно как и весь его устоявшийся образ жизни. Мысли о Монстре не давали покоя, и ему просто хотелось лечь на траву рядом с Таськой и забыться: смотреть на солнце, ловить жуков и стрекоз, вслушиваться в щебетание птичек… В этом неожиданно обретённом раю молодому человеку хотелось вновь стать ребёнком, которым ему и не довелось побыть по сути своей… А тут опять…
– Какого чёрта здесь происходит? – повторил он вслух, выдёргивая из плетня длинный шест, а про себя отметил:
«Это что же, так теперь всегда будет? На Марихину днюху биться на шестах…»
Ганс обернулся и по его кислой физиономии Стас понял, что его не ждали…
– А ну-ка, боец, отойди от моего рюкзака на три шага… А то я голоден и трезв…
Аркадий с радостью смотрел на друга:
– Стас! Слава богу! Они хотят меня прибить!
– Это ещё что за мажор? – Ганс повернулся к неожиданному заступнику и поднял дрын. – Дюлей захотел, городской? И что тебе за дело до мерзкого жида?
– Это мой брат, – спокойно ответил Мэн, а сейчас это был именно он, ощетинившийся, превратившийся в сгусток энергии, готовый как леопард к прыжку.
– Что-то вы не похожи, – усмехнулся Федька и сделал резкий выпад в сторону противника.
Стас умело отбил дрын одним концом своего кола, а другим нанёс сильный удар Гансу в пах.
– А у нас мамы разные, – хмыкнул он, разгоняя остальных круговыми движениями палки.
– Я вспомнил тебя, ты в таборе жил! – неожиданно крикнул Серый. – И я до сих пор не могу понять, русский ты или цыган поганый?
– Слушайте сюда, фашисты из партизанской глубинки, я теперь снова здесь буду жить, и творить геноцид не позволю… Какое вам дело до нашего пятого пункта?
Стас снова крутанул колом, не давая озверевшему Гансу подойти ближе.
Народу становилось всё больше… Надо заметить, что ни один из сельчан так и не вступился за приезжего внука их бывшей соседки, потому что всем от скуки хотелось зрелища, и они ждали, чем же закончиться эта комедь…
 Грудастые девицы с благоговением смотрели на гостя, сумевшего проучить Федьку, и невольно чувствовали свою причастность – они же, можно сказать, были знакомы с этим городским… Они уже что-то оживлённо втолковывали соседкам, а те, в свою очередь, глубокомысленно кивали головами…
– Это же Стас, который в таборе цыганском жил, у барона Сандро, – ахнула одна из женщин. – Глянь, каким красавчиком стал… Он и тогда Хавкиного хилятика защищал…
…От сельсовета, что есть мочи, бежал, прихрамывая, участковый, размахивая табельным пистолетом…
– Прекратить! Я приказываю! Именем закона! Федька, гадёныш, стой, кому говорят!
Но Ганс с сотоварищами уже уходил огородами, не забыв бросить на бегу злобную угрозу:
– Ты погоди, сволочь, мы тебя достанем, не сейчас, так позже! Жди! И за прошлое поквитаемся!
Стас невольно поморщился, вспоминая детскую оголтелую неприязнь местных к ним городским, смешные склоки и потасовки давно минувших дней, и прерывисто вздохнул, сжав пальцами виски:
– Господи, почему весь мир всю жизнь хочет меня порешить! Я ведь никому не хочу зла…
–  Что здесь происходит? – участковый запыхался и никак не мог перевести дух. – Кто вы такие, и зачем возмущаете спокойствие?
– Я сейчас всё объясню, дядя Коля, – затараторила Валюшка. – Это Аркаша, внук бабы Хавы, помните? А Федька приревновал и побил его за то, что он… Ну, сами понимаете кто…
– А этот?
– Я, товарищ Аниськин, не этот, а что ни на есть тот, – ответил Стас. – Я его друг и обязан был заступиться… Невежливо вы в советской деревне гостей встречаете, товарищ Аниськин… Развили, понимаете ли, антисемитизм и национализм… Фашизм в социалистическом колхозе – это же сенсация для центральной прессы…
Парень откровенно глумился, а простоватый милиционер принимал всё за чистую монету.
– Это ошибка, в нашей деревне этого ничего нет! Мы советские люди, у меня полколхоза коммунисты… И фамилия моя Гнеденко, Вы, товарищ, меня с кем-то спутали…
– ГнИденко – это хорошо, это по-правильному, –  Стас вошёл в раж, что после общения с бывшим особистом Алексеевым, было совсем не трудно. – А Ганс? Очень не советское погоняло… Ежели Вы не в курсе, то Ганс, он же Фриц, испокон веков означает – фашист!!! В Европе есть такое течение – «скинхеды», они обижают всех лиц неславянской внешности… Это что же получается? В советской глубинке мною, спортсменом и комсомольцем, обнаружен рассадник тлетворного Запада, гнездо оппортунизма и гнилых капиталистических тенденций? Позор! И я, как честный гражданин, обязан буду сообщить об этом в надлежащие органы… Я не удивлюсь, если Вы и протокол-то составлять не будете… Мы понесли моральные, материальные и физические убытки: разбито вино, моему интеллигентному другу помяли очки и манишку… Сдаётся мне, что здесь всё дело в родственных связях… Этот сионист Вам, Аниськин, случайно не родственник?
– Дядя он Федьке, – улыбнулась Валя.
– Я так и знал, – Стас картинно всплеснул руками – мажорить, так мажорить. – Придётся и об этом доложить, мол, так и так, налицо сокрытие наличия преступления на национальной почве ввиду личной заинтересованности… И это в нашем многонациональном государстве!
Гнеденко позеленел… Сейчас он был готов на всё и проклинал себя, что вообще выскочил на этот шум, вместо того, чтобы мирно посапывать на топчане…
– Но есть вариант, – городской медленно ослаблял напор и сдавал позиции. – Сейчас мы восполняем свою потерю и валим к себе на дачу, где нас давно ждут друзья… А вы, товарищ Гнеденко, обеспечиваете нам до конца выходных покой и отдых…
Стас кивнул и направился к крыльцу магазина. Аркаша окликнул его и жалостно предупредил:
– Я взял последние шесть бутылок…
Стас вопросительно посмотрел на участкового. Тот крякнул, почесал макушку, подошёл к окошку и крикнул внутрь:
– Нина, отпусти городским из заначки, раз уж так вышло…
Теперь у них было десять бутылок вместо шести, и это было здорово… Стас громко газанул, и они умчались, подняв облако многолетней пыли, оставив опешивших сельчан судить да рядить о невоспитанности и оголтелости городских и преимуществе родных, деревенских…

…Приехал Енот, привёз готовый шашлык, и в томительном ожидании долго возмущался, что чувство безответственности в последнее время косит не только разгвоздяев вроде Мэна, но и таких положительных типажей, как Метафизик…
– Ну и где вы шлялись, господа хорошие? – раздувая ноздри, налетела на них Жанна. – Шашлык уже мухи обосрали!
– Не ори, а лучше послушай, что тебе расскажет наш новоявленный герой-любовник, – отмахнулся Станислав и пошёл искать Тасю.
– Где ты, крошка моя? Твой герой опять пришёл с победой…
– Послушай, ковбой, мы тобой гордимся, – робко промямлил Аркаша, поправляя очки, и принялся рассказывать новую историю о подвигах Мощи…
 – Молчи уж, прелюбодей несчастный…

Таисья, выслушав цветистый, полный эмоциональных эпитетов рассказ Аркадия и восхищённые комментарии прибежавшей следом Валентины, с любопытством и гордостью смотрела на своего парня. В глазах горел огонь восторженности и обожания.
– А я уж было подумала, что ты себе бабёнку деревенскую присмотрел, – хихикнула она.
– А вот и присмотрел, – нисколько не смущаясь, парировал Стас. –  Сразу трёх… А после моих геройств, мне только пальцем щёлкнуть…
Таисья насупилась, а он расхохотался…
– Любимая, давай убежим куда-нибудь в поля от всех… Хочешь, я буду тебя целовать всю ночь напролёт, и никого не будет вокруг… Я так устал… Надоело всё и все… Пожалуйста…
Он редко просил так неприкрыто, откровенно… Обычно он требовал того, что ему было нужно, властно и безапелляционно, но не сегодня. Глаза его умоляли сжалиться над усталостью человека, который в свои двадцать два чувствовал себя едва ли не на сорок…
– Хорошо… Только надо ребятам сказать… А покушать как же?
Она смутилась:
– Мы так долго вас ждали…
– Конечно, родная, – молодой человек скинул с себя наваждение, – и поедим, и выпьем чуть-чуть, и в баньке попаримся, а потом свалим… Согласна?
– А то… С тобой, мой  Робин Гуд, хоть на край света…

…Шашлык выдался на славу: Димкин дядя работал шеф-поваром в ресторане, и самолично замариновал его для племянника. Уха из незнакомой даже Вадиму речной рыбы получилась наваристой и малокостистой… Салаты были готовы давно, а ведро картошки презентовала городским Валькина мама в благодарность за то, что проучили неугодного дочкиного ухажёра. Тётка Марфа принесла обещанного варенья, а Фокич огромную миску квашенной капусты… Поэтому День рождения обещал удаться,  принимая во внимание десять бутылок отвоёванного у деревни пойла…
…После трапезы молодые люди, как всегда, замутили «Инициативу», в нелепой надежде растормошить тугодума Вадика, чьи помысли вновь устремились сквозь камыши, к глади реки – к рыбалке… Парень угрюмо молчал, мусоля в пальцах полудохлого уже червяка, а Ольга всё больше раздражалась. Щёки её заалелись от гнева и выпитого вина, а тонкие губы приоткрылись.
«Всё-таки она красавица, – с тоской подумала Тася, невольно любуясь Ольгой и продолжая недоумевать, что же не хватало Стасу в этой экстравагантной молодой женщине. – Мне с ней не тягаться никогда»…
– Я не понимаю тупости! Я ненавижу тугоумие! – не унималась Оля. – Марина, как в такой интеллектуальной семье мог родиться такой ограниченный тип? Мать – искусствовед, отец – музыкант, ты – художник!
Ребята притихли, шокированные и недовольные этой истерической выходкой Ольги, не желая участвовать в фарсе, способном разрушить очарование этого дня.
Но Вадим смолчал, просто встал и, насвистывая детскую песенку, отправился рыбачить. Марина тоже нисколько не обиделась на агрессию подруги и засмеялась привычным заливистым смехом:
– Я спрошу у мамы… У нас на лестничной клетке живут дальнобойщик, приёмщик стеклотары и футболист… Может, как-нибудь папа слишком задержался на гастролях?
– Думаю, футболист подойдёт! Не случайно твой братец подался в гандбол! Дебилизм  швырять мяч в голову другому…
 – Эй, по осторожнее, дамочка, – усмехнулся Станислав. – Что Вы имеете против гандболистов?  С одним из них Вы с удовольствием проводили некогда всё своё свободное время…
Ольга с раздражением отмахнулась:
– Не встревай! Ты – другой! Потому тебя и выгнали к чёрту из спорта!
Стас поперхнулся помидориной и недоумённо уставился на неё, вспоминая, что именно она посоветовала ему бежать из Ленинграда и из команды…
Он хотел что-то возразить, но не успел…
В надвигающихся сумерках возле забора замелькали неясные тени, и парень, чьим основным инстинктом в последние месяцы стала осторожность, мгновенно вскочил на ноги…
На перекосившемся заборе с беломориной во рту повис Ганс… Семеро великовозрастных балбесов с кольями в руках обступили своего вожака со всех сторон, готовые, по его команде, бросится на городских.
– Девчата, быстро в дом! – без проволочек скомандовал Стас, и голос его в нависшей тишине прозвучал неестественно громко и властно. – Енот, «треногу»   делаем!         
Димка и Андрей быстро подошли к нему и встали по обе руки чуть поодаль. Аркадий и Юра, не привыкшие к физическим разборкам, остановились чуть поодаль, перекрывая путь к крыльцу, на котором столпились девушки, упорно не желающие прятаться внутри дома.
– Что, городские, сдрейфили? – оскалился Федька. – Вас, оказывается, больше, чем я думал! Ну, ничего, мы вас сейчас мочить будем по очереди. Бей жидов, спасай Россию!!!
Валентина, которая теперь неотвязно следовала за Аркашкой, проявляя неприкрытый интерес к нему и к его друзьям, соскочила с крыльца и подбежала к забору:
– Сволочь, ты, Федька! Что тебе здесь надо? Или мало тебе позора возле магазина было? Оставь нас в покое!
– Нас? Ты здесь теперь ошиваешься, шалава подзаборная?! С жидами путаешься? – засопел Ганс, поднимая дрын. – Я тебя, сука, научу честь девичью хранить!
И он, перемахнув через забор, бросился к девушке, намереваясь ударить её по лицу…
То, что произошло дальше, он не понял, потому что, пролетев метра полтора с задранными кверху ногами, долбанулся об утыканный ржавыми гвоздями забор и вместе с ним вывалился за пределы участка на руки товарищам.
– Б…ть! – истошно заорал он, понимая, что гвоздь проткнул ему спину. – Тварина! Убью!
Стас быстро вскочил на ноги после удачной своей подсечки и ловко поймал, кинутый Юркой кол:
– Повежливее с дамой! – крикнул он и, не оборачиваясь, обронил. –  Истерика, нужен рыбак, трое лучше, чем двое!
Девушка мгновенно оценила обстановку, удивляясь способности Мэна говорить кодированным языком, понятным тому, к кому он обращался, и не сразу понятным окружающим: Андрюха стоял, еле держась на ногах, и первый же выпад мог вывести его из строя. Вечно пьяная скотина!!!
Тася быстро юркнула за баню, перемахнула через невысокий плетень с тыльной стороны участка и опрометью побежала по тропинке к реке. Камыш был выше её роста, тропинка утопала в нём, и девушка боялась врезаться в острую траву на повороте тропы, которая петляла по плавням. Сердце замирало от тревоги и ответственности: пока она ищет Вадика, которого не было на мостках за домом, ребята могут пострадать. Мэн и Енот могли дать отпор, но против семерых им не устоять!
Хлоп! Неожиданно девушка ударилось обо что-то большое и твёрдо-мягкое. Она шлёпнулась на попу, в испуге поднимая глаза. Но тут же испуг её сменился безудержной радостью… Она вскочила, повисла на шее у ошарашенного Иванова и затараторила:
– Валерочка! Как ты здесь!? Это такое чудо! Валерочка, там местные! Беги, выручай ребят! Ты так вовремя!
Гном скинул на тропинку тяжёлый рюкзак, крякнул, разминая затёкшие плечи, и подмигнув своей любимой Белоснежке, скрылся в камышах, шуруя напролом, словно бульдозер. Таисья же продолжила поиски Вадима. Он рыбачил метрах в двадцати выше по реке и сразу откликнулся на её зов… Тася не стала дожидаться, когда гандболист догонит её, и опрометью бросилась обратно, и не напрасно…
 Заваруха была в полном разгаре: парни что-то орали друг другу, девушки визжали внутри дома, даже Аркадий, заметно осмелевший под восторженным взглядом Валюши, неуклюже отбивался черенком лопаты, защищая подступ к крыльцу, к которому по приказу Ганса рвался Серый, намереваясь выволочь из дома Валентину. Юра же лежал на крыльце, скорчившись от боли…
В тот момент, когда она перемахивала через плетень, Андрей пошатнулся и рухнул на землю, открыв Стасу, уверенному в надёжном тыле, спину. В ту же секунду один из нападавших устремился к «ненавистному городскому» с сучковатым поленом в руке, в стремлении оглушить его, и тем самым вырвать победу, а значит и заразу Вальку. Сердце мотнулось в сторону, в висках застучал страх за любимого… И Истерика, издав горловой индейский крик, прыгнула на нападавшего сзади, применяя приём, показанный ей когда-то Сашкой-Крестом. Она сцепила в прыжке кисти рук, перекидывая их через голову парня, костяшками больших пальцев резко надавила на кадык и повисла на нём всем телом, поджав ноги. От неожиданности парень потерял равновесие, замахал руками, роняя палено, и тяжело рухнул на спину. Истерика же с размаху плюхнулась ему на лицо задницей… Что-то хрустнуло, и в этот момент она не поняла, что это было… Возможно копчик… Местный истошно заорал, и Мэн невольно обернулся на звук, ошарашено глядя на своё боевое сокровище… И тут же удар Ганса дрыном по ногам свалил его на землю… Он упал и ударился затылком об обронённое противником полено. Перед глазами поплыло…
– Эда сука сдомада мне дос! – орал покалеченный парень, стараясь рукавом рубахи остановить кровь, потоком текущую из носа. – Дварь, Ганс, грохни её!
Федька уже летел к девушке, и Мэну пришлось собрать последние силы, чтобы вскочить и закрыть собой Тасю, подставив под удар корпус. Парни сошлись в близкой схватке…
…К счастью в тот же момент остатки забора рухнули, и Валера-Гном, словно разъярённый тираннозавр, ввалился на двор, матерясь и раскидывая местных в разные стороны.
– Заблудился, с…ки, как ёжик в тумане! Я вам, черти, сейчас рёбра раскрошу! Праздник моим друзьям испортили, б…ди!
С другой стороны Вадим уже метелил кого-то со свежими силами, и исход битвы был предрешён…
Гном схватил Ганса за шиворот и, крутанув, шваркнул о балясину крыльца.
– Ишь, какой прыткий! На нашу Белоснежку покушаться, дерьмо коровье! Да я из тебя отбивную сделаю, гнидович ты эдакий… Прости, Стас, но я тоже хочу помять этого фашиста!
– Почему фашиста? – крикнул Станислав, удивляясь чутью актёра.
– Так ведь советского человека так не назовут, – пробурчал гигант, продолжая мутузить обмякшего Федьку.
– Дяденька, не убивайте его, пожалуйста, а то тётя Зина не переживёт… Жалко её, – плаксивый испуганный голос Валюхи с её наивной просьбой показался сейчас удивительно умиротворяющим и в то же время неуместным, что молодые люди засмеялись.
Лишившись вожака, местные поспешили ретироваться… Кто-то ушёл… Кто-то уполз… Но Ганса и Серого Стас не выпустил со двора. Они были скручены верёвками, и теперь лежали возле размётанного дракой костра…
– Как ты вовремя, Гном! – улыбнулся Димка, прижимая к груди повреждённую руку. – Если бы не ты…
Валера крякнул, подошёл к Таисье, которая испуганно вытирала кровь с рассечённого виска Юры, и, взяв руками за талию, забросил себе на плечо. Это было его обычное развлечение.
– Вот эта пигалица опять сегодня королева бала! Это надо же, такая маленькая, и такая смелая!  Тебе повезло, брат! Кто-нибудь видел, что она сделала?
– Подмогу привела? – усмехнулся Андрей, который очнулся несколько минут назад, после того, как кто-то в суматохе наступил ему на живот. – И впрямь героиня…
– Молчи, пьянь! – резко осадила его раскрасневшаяся Ольга. – Ты спину товарищу оголил! И ещё смеешь ёрничать?! На тебя нельзя положиться, а на неё…
Она стремительно подбежала к Тасе, которая уже сползла с плеча Иванова, и в порыве благодарности крепко её обняла, вызвав недоумение и радость всех ребят:
– Славная моя, хорошая девочка, теперь я вижу, как ты его любишь! Я бы так не смогла! Возможно, сегодня ты спасла ему жизнь! Стас! Какого чёрта ты молчишь?
Мэн стоял, нахмурив брови и дико вращая зрачками. Он тяжело дышал, а кулаки его были по-прежнему сжаты. Он медленно двинулся в сторону Таси, и она невольно отпрянула, поймав гневный почерневший взгляд зверя, столь пугающий и возбуждающий её. Гном преградил парню дорогу. Стас хотел оттолкнуть приятеля, но наткнулся на непроходимую преграду…
– Остынь, парень, – понимающе, и поэтому очень тихо проговорил Иванов. – Она не думала об опасности, она думала о тебе и твоей жизни…
Станислав прикрыл глаза, мотнул головой и пихнул Валеру в плечо, разряжая обстановку:
– Ненавижу людей, которые опаздывают! Где ты шлялся, когда нас убивали? А теперь, небось, бухнуть попросишь?
Актёр хлопнул себя по лбу:
– Ба! Мой рюкзак! И он гигантскими шагами заспешил в плавни…
– Иди ко мне, Принцесса, не бойся, – устало произнёс Стас и сел на землю.
Девушка неуверенно присела рядом, и молодой человек привлёк её к себе:
– Зачем? Я же просил тебя, Истерика, не ввязываться в драки… Ты – девочка, это опасно! Сумасшедшая! Я требую, слышишь, я приказываю, не смей больше! Я твой мужчина, в конце концов, и ты должна мне подчиняться!!!
Он притянул девушку к себе ещё сильнее, зарылся лицом в её волосах и прошептал:
– Спасибо, малышка, я так тебя люблю… Ты – моё спасение от любой напасти…
Друзья расслабились, увидев счастье и радость на лице юной девушки.
– А что делать с этим дерьмом? – презрительно фыркнула Жанна и смачно плюнула в сторону поверженных местных.
– Не стоит унижать опущенных, – качая головой, проговорил восстановивший равновесие Станислав. – У меня есть интересная идея, но она снова может выйти нам боком. Так что давайте решать на общем совете соляриев…

…Утром новость о ночной драке облетела деревню, и возле «хавиного дома» начал собираться народ. На длинном шесте болтались две пары сатиновых семейных трусов, на которых краской было написано: «Смерть фашистам!» Чуть ниже красовалась табличка с девизом Александра Невского: «Кто к нам с мечом придёт, тот от меча и погибнет!»
Когда смеющегося народу стало совсем много, во дворе взревел мотор мотоцикла. Стас весь в коже, в шлеме, на котором помадой была намалёвана красная звезда, медленно выкатился на улицу. Следом за мотоциклом на длинной раздвоенной на конце верёвке совершенно голые семенили Федька и Серый. Верёвка была привязана к запястьям, и они не могли даже прикрыть руками то, что не принято демонстрировать широкой публике…
 Стас прибавил газу, и парни, пунцовые от стыда, под гомерический хохот сельчан побежали следом, быстро передвигая ногами. Возле магазина Стас развернулся, на ходу достал из кармана нож и перерезал верёвку… Парни с размаху шлёпнулись в пыль площади и съёжились, прикрывая срам от любопытных взглядов баб и детворы. А солярии стояли полукругом, держа на шестах другие детали их одежды: штаны, рубахи, кеды…
…Никто их больше не трогал – нет ничего страшнее позора, после которого и на улицу-то стыдно выйти, не то, что мстить…               
               
                Глава 20: Между небом и землёй…

…А пока они зализывали раны… Пленных заперли в бывшем хлеву, оставив им ведро воды и два ломтя хлеба с солью, чтоб не окочурились от голода и жажды, а сами продолжили свой долгожданный праздник.
Споркий Енот вновь растопил поостывшую баньку, а Гном налил всем без исключения водки, предложив выпить за доблестных защитников Города Солнца, которые достойны награды. Ольга отошла и что-то долго обсуждала с Мариной и Жанной, после чего Вадим, желающий, видно, локализовать недавний конфликт с девушкой, ржавой ножовкой отпилил от берёзового полена несколько круглых плашек, а Марина, не расстававшаяся с красками, быстро нарисовала на них смешные картинки и надписи…
– Награды готовы! Только в руки пока не берите, измажетесь, – торжественно провозгласила она и вынесла на подносе не просохшие ещё медали.
 Низко поклонившись Аркашке, она добавила. – Прошу тебя, Верховный…
Аркадий, встал, поправляя очки, погнутые в борьбе:
– Я не знаю, кому мисс Мудрость, мисс Поэзия и мисс Живопись предначертали быть награждённым, а посему приступаю с замирающим, как и у вас, сердцем…
– Седьмое место присуждено нашим уважаемым жюри этому… как там, – Метафизик взглянул на оборотную сторону медали, где Жанна каллиграфическим подчерком вывела определение. – Это как-то неправильно, неприлично и обидно…
– Не мнись, Верховный, – подзадорила Жанна. – Каждому по заслугам и способностям! Надо уметь слушать критику, не обижаясь, а устраняя ошибки. Вперёд!
Аркадий крякнул, нервно поправил очки и прочёл:
– «Самому хилому, самому трусливому, но при этом важному и очень говорливому!»
Он взял двумя указательными пальцами медаль и провернул к соляриям. Молодые люди заржали, как лошади, рассматривая в руках Метафизика изображение чахлого суслика с огромными испуганными глазами, который жался к стволу дерева, за которым видны были четыре пары таких же испуганных глаз…
– Это же наш Ритор! – закричали они наперебой. – Болтает много, а делает мало!!!
Юра покраснел, и если бы не сгустившиеся сумерки, не сумел бы скрыть обиды и раздражения. Однако с этими людьми нельзя было пасовать. Он и так выглядел сейчас глупо и нелепо, мало того, друзья-акулы над ним открыто надсмехались, хотя прекрасно знали, что не к ристалищу он готовил себя всю жизнь, а к науке, к созерцанию и познанию. Нелепо было требовать от каждого парня, чтобы он был, как Стас, которого Юра безмерно уважал как друга и человека, но всё же считал не слишком цельным, поверхностным, разменивающимся на многие бессмысленные ненужности. Он не понимал, как можно ради сиюминутного бренного бросать начатое глобальное, не достигнув истинного совершенства… В его понимании Стас разменивал свои способности, возможности «золотого рождения» на бессмысленные авантюры, целью которых было получение сиюминутного удовольствия.  Даже сегодня, если бы Стас не выделывался, если бы отдал местным это злосчастное вино, ничего этого не произошло бы, и не сидели бы они сейчас, и не зализывали раны и ссадины…
И молодой человек вспомнил, что он филолог, что не зря он избран Ритором, взял и высказал всё это друзьям-соляриям…
– Вот я и спрашиваю, кто из нас образованнее, кто способен принести большую пользу обществу, и какая сила предпочтительнее – физическая или духовная?
– Что ж, раз наш Ритор перешёл на личности и расчихвостил мою скромную особу, живущую конкретными обстоятельствами, почём зря, предлагаю открыть игру «Характеристики», о которой мы, достопочтимые солярии, несправедливо забыли, – с усмешкой предложил Станислав, которого слегка задели слова Юрия, но не настолько, чтобы обидеться.
Зато Таисья чуть не плакала… Она и представить себе не могла, что кто-то может считать такого неординарного человека, как Станислав Тихонов, поверхностным, неглубоким, не слишком образованным, бесполезным в масштабе «мировой революции» …
Стас внимательно следил за ней, и когда она уже готова была вспылить, тронул её за запястье:
– Не спеши, Принцесса, не стоит. Каждый защищается, как может, а Юрке сегодня досталось от наших злобных ведьмочек.
– А я не хочу молчать! – громко, чтобы слышали остальные, ответила максималистка. – Быть может, я и не слишком умна и образована, может, я вообще не имею права высказываться по малолетству, но, на мой взгляд, Юрий несправедлив! Не слишком порядочно срывать зло на товарище, который оказался в чём-то лучше, только для того, чтобы оправдаться перед обществом… Все мы имеем право на оправдание собственных ошибок, но не за счёт других! Если мне укажут на мои недостатки, вручая шуточную, но, несомненно, справедливую медаль, – девушка поклонилась в сторону Мудрости, – я скорее позволю себе разрыдаться, чем переведу стрелки на несостоятельность кого-то ещё, якобы помешавшего мне поступить иначе. Я считаю, что человек должен быть гармоничен, развивать не только мозг, душу, но и тело, чтобы в любой ситуации иметь возможность оказаться полезным. А ещё мужчина должен оставаться мужчиной, независимо от его места в мировой иерархии коммунизма. Уважаемый Ритор! Не потому ли Вы до сих пор сторонитесь женщин, что они могут помешать Вашему душевному равновесию социально равнодушного человека? Помешать достижению великой цели! Я не стану продолжать, в противном случае, я уподоблюсь Ритору. Добавлю одно: я люблю Мощь именно за то, что он настоящий мужчина, способный защитить, не испугаться опасности, найти выход из безвыходного положения! И мне совершенно наплевать на его достижения, регалии, на его пользу обществу в целом… Главное, что он приносит пользу тем, кто рядом…
Она замолчала, побледнев от волнения, словно вся кровь мгновенно покинула её, и только в наступившей тишине поняла юная бунтарка, как внимательно слушали её взрослые молодые люди.
– Ну, ничего себе, задвинула! – с нескрываемым восхищением закричал Гном. – Второй раз эта пигалица вступается за своего «беспомощного» дружка, который выше того, чтобы оправдываться!
– Мисс Целомудрие, Вам бы в адвокаты податься, – не смолчал Дмитрий. – Бросайте свою журналистику и вперёд! В нашем обществе как раз не хватает законника…
Таисья засмущалась и с сомнением обернулась к любимому. Стас улыбался в кулак, опустив голову на колени.

Он сегодня был счастлив! Счастлив общением с любимыми друзьями, гордостью за свою избранницу, за вернувшееся на мгновение детство… Он снова упивался игрой в героя, потому что это было легко сейчас, по душе, по кайфу, по силам ему, загнанному в капкан  реальной жизнью… Сейчас он летел на лёгком облаке между бескрайним небом и разноцветной землёй, и всё плохое улетучивалось в небесной дали, а всё хорошее притягивало к земле, где уют и тепло близких людей вселяли в него надежду… И ещё была Любовь, которую он себе придумал, и которую сумел воплотить в действительности… Очень скоро он заберёт эту девчонку с собой, и счастье его тогда станет абсолютным…
Метафизик откашлялся:
– Друзья мои, продолжим, а то баня снова помашет нам в ночи… Итак, шестое место присуждено справедливым Советом… М-да… Кому бы вы думали?
Аркадий прочитал надпись и повернул медаль: кучерявый крот с огромными, выпученными от напряжения глазами, похожими на очки, махал над головой норной своей лопатой и что-то орал…
– «Когда беда в избе моей, я забываю, что еврей! От страха, может, я умру, но взяв лопату, я ору!
– О, Верховный! – зааплодировали молодые люди! Ты был бесподобен!!!
– Братья! – Аркашка засмущался. – Этот деревенский опыт был поистине полезен для меня! Я только сейчас понял, что еврей – тоже мужчина… И я не согласен с Ритором, что это как-то помешало моему научному или творческому потенциалу… Кстати, именно преданный сегодня обструкции Мощь служил для меня примером…
Юрка закусил губу в бессильной злобе, а Валентина подошла и демонстративно поцеловала Аркашку в щёку:
– Ты – мой герой…
– Третье с конца место присуждено человеку, чьи способности явно тонут в его пороках и мешают подняться над разложением…
Стишки на обороте медали вызвали бурный приступ смеха: «Когда бы жрёшь – ты просто скот, когда бухнёшь – ты идиот! Чтоб другу спину оголить, какой же падлой нужно быть!!! Довольно пить!!!»
На картинке был изображён пьяный хорёк, валяющийся на земле с бутылкой в лапе, а рядом стояла тренога с обломанной ножкой.
– Ну, и стерва ты, Жанка, – не выдержал Андрей. – Все вы бабы – суки!!!
Он плюнул в костёр, встал и куда-то ушёл.
– Не сдюжил парень бремени критики, – обрадовался Юрка, потому что игра удачно переключилась на Андрюху. – Это не по правилам…
Ольга махнула рукой.
– Если бы не Стас, ему бы среди нас делать было нечего… Быдлота…
Станислав засмеялся:
– Зато, вы можете на контрасте оценить все достоинства «золотой молодёжи», коей себя считаете, на самом деле ею не являясь, – неожиданно он стал серьёзен. – Вы так удачно подменяете понятия и кичитесь своей избранностью, что хочется спросить: неужели вы пришли в этот мир для этого? Неужели пренебрежение к «другим» – основное качество интеллигентного человека, коими вы себя мните?
– Забавно, но этот спор у нас не первый, – добавила вдруг Жанна, неожиданно поддерживая Стаса. – Какая я «золотая молодёжь»?! У меня отец простой инженер, а мать училка в восьмилетке! Я писала эти «представления», руководствуясь лишь увиденным сегодня! Вы можете обижаться сколько угодно, но это не имеет никакого отношения к отношению личному! Можете, дальше не читать! А ты, Оля, совсем утонула в своём снобизме!
Стас наклонился к Тасе и шепнул:
– Мы давно «забыли» про эту игру, потому что она всегда порождает обиды и неудовольствие. Но, зато, устраняет недомолвки и обнажает запазушные камни. Не нервничай, всё будет нормально, никто не поссорится серьёзно.
– Мне как-то неуютно. Я даже не представляю, что девчонки могли бы придумать в мой адрес…
– Почему-то мне кажется, что как раз ничего дурного, – загадочно проговорил молодой человек, который давно уже ловил умилённые Ольгины взгляды, ненароком бросаемые на Таисью.
– Четвёртое место получает…человек, чьи личностные качества много лет остаются для нас загадкой. И он уже получил сегодня свою порцию негатива.
«Я нем, как рыба, как рыба важный, меня за леску дёргает каждый. Я спрячусь от жизни под мячик-камень, я снова с вами, но как бы не с вами. Приду на помощь, пусть и последним! Я в серединке, я вечно средний»…
На картинке был изображён большой сом, бесстрастно размахивающий удочкой, а вокруг него на земле валялись неясные силуэты…
– Вадик, братик! Ты и впрямь появился слишком поздно! – закричала Маринка.
– Но без него мы бы могли и не одолеть этих придурков, – примирительно вступился Аркаша.
Вадима обсуждали недолго, он, похоже, действительно был малоинтересен друзьям…
– Подходим к самому интересному, уважаемые солярии! – Аркадий сделал серьёзное лицо. На пьедестал почета подняться могут только трое! И все они по-своему достойны высшей награды Города Солнца! Но вот незадача, как же выбрать достойного из достойнейших! Поэтому на третьем месте у нас тот, кого боится сам Илья Муромец!
«Он был бы первым, будь он сначала! Он дружбе верен, и это не мало! Одним грозным видом он вырвал победу, но его ли заслуга, что вырос до неба?!»
На медальке огромный косматый медведь проламывал кусты, тряся в обеих лапах по несколько испуганных зайцев…
Девушки вскочили все разом и бросились целовать своего любимца, беззлобного и смешного, но такого надёжного и беспроблемного… Они словно извинялись за то, что опять не дали ему возможности стать первым…
– Это правильно, девчата, – басил Гном. – Хорошо написано, и нарисовано забавно… Эх, если бы мне чуть раньше приехать! Я бы уж развернулся… Но вы же меня знаете – проспал…
Валера не дал повода для спора, потому что все однозначно симпатизировали ему, а, может, просто устали и хотели поскорее в баню…
– Меж тем, третье почётное место поделил с Силой тот, чей опыт ведения войны сочетается с хитрым психологическим расчётом!
 «Очень хорошо с ним вместе, он поёт смешные песни, и девчата всей страны в него сильно влюблены. Но проблема у него: он не хочет никого! Посему вопрос простой: может, парень – голубой?»
На картинке был изображён задорный Енот, раздающий тумаки направо и налево…
Солярии удивлённо заёрзали, недоумевая. Всем виделось, что Димка будет на втором месте… Что же тогда?
– Премного благодарен, достопочтимый Совет, за столь высокое призовое место и столь странную характеристику, – было видно, что Димка ничуть не оскорбился, а, наоборот, развеселился. – Я готов доказать сегодня ночью свою половую принадлежность любой из красавиц, возжелавшей чистенького распаренного Моралиста…
Девушки зашушукались, и Жанна быстро вскочила на ноги.
– Считает ли Верховный, что наш союз возможен? Не противоречит ли предполагаемый акт дружеского соития правилам Города?
– Соизволяю, – вальяжно и пафосно махнул рукой Метафизик, а Жанна весело подмигнула Еноту, который кивнул ей в знак согласия…
– Минуту внимания! – провозгласил Метафизик. – Почётное второе место, как вы уже догадались, у того, кто одним своим именем, своим постом в нашем славном Городе обязан быть лучше, смелее и самоотверженнее всех прочих. Наш смелый полководец!!!
«Вместе с ним всегда надёжно! Где, что истинно, где ложно он всегда рассудит смело… Он всегда докончит дело… Если где-нибудь беда, он всегда придёт туда! Только есть одна ватрушка: там, где он – там заварушка!»
Если у остальных воинов медали были небольшие, примерно с кофейное блюдце величиной, то у Стаса она была величиной с тарелку. Марина постаралась выписать картинку не в виде рисунка, а с соблюдением всех классических канонов живописи, насколько, конечно, позволяло время: огромный вороной жеребец взвился на дыбы, и, разбрызгивая клочья пены, топтал ни то шакалов, ни то гиен…
Мэн внимательно посмотрел на картинку, после чего вдруг сел на землю и скрестил локти в районе лба. Это был странный жест, который постоянно шокировал людей, но Тася знала, что это признак гомерического веселья и куража, которое молодой человек, таким образом, старался скрыть. Тело его сотрясла судорога, после чего он вскочил на ноги, подскочил к Марине и со смехом спросил:
– За что?! Мариша, за что ты меня так? Почему?
– Что «почему»? Что не так? – опешила художница.
– Ну, волчара позорный; ну, лев, разрывающий пасть Самсона! Это я бы понял!!! Но мерин!!! Нет, я понимаю, что Еноту вы предъявили справедливые претензии, но чем я-то провинился? Оля! Неужели ты припомнила тот ужасный случай, когда я не смог? Это жестоко!!!
Ребята были немного шокированы его поведением, некоторым показалось, что парень просто пьян. И только Таисья и Енот безудержно смеялись друг другу в плечо…
– Почему мерин? – вспыхнула Марина – Это жеребец!!! Что не так! Подонок! Я так старалась!
– А ты сама посмотри туда, где у жеребца то, что отличает его от мерина!!! Стой, возможно, это вообще кобыла!!! Это позор! Мало того, что меня здесь обозвали тупым, ограниченным сумасбродом, так ещё и естества лишили! Тасенька, любимая, я хочу проверить так ли это! Я хочу уйти от этих нехороших людей гордо! Как и положено победителю…
– Эй, шизоид беснующийся, ты вообще-то не победитель вовсе, – спокойно остановила его Ольга, которой не нравился в ракурсе последних событий его залихватский истерический кураж.
Она всегда считала эти его признаки истерии проявлением шизофрении и предлагала сдаться знакомому психиатру. Знала она и то, что после этого его частенько накрывало агрессией. Стас давно был на взводе, и женщина-психолог в ней беспокоилась за его душевное здоровье…
Станислав, меж тем, с удивлением смотрел на неё.
– Не понял… Хотя, да… Я слышал, что завоевал малопочётное и непривычное второе место… Кто же тот счастливец, кому я обязан провалом и кому должен набить лицо?
– Победителем и обладателем почётного первого места Совет назначил.., – загадочно проговорил Аркадий. – Совет назначил…
Он, сперва, показал рисунок такой же большой как и у Стаса медали и только потом почитал представление: белая волчица висела на холке огромного кабана, целившегося в круп вороному коню. Она рвала клыками шкуру свиньи, нисколько не задумываясь, что он в три раза сильнее…
«Пусть мала, но не тупица, к обучению пригодна… Очаровать кого угодно может, даже чуда принца! Самоотверженна в любви, даже если вся в крови!»
Солярии дружно зааплодировал Таисье, которая смущённо приняла из рук Аркадия свой приз… Она со слезами на глазах посмотрела в сторону девушек, которые довольно улыбались, глядя на её искреннюю радость. Они прекрасно понимали, что вызвана она была вовсе не гордостью за присуждённую победу, а благодарностью за признание её равным, полноправным членом коллектива.
Но главную сенсацию Ольга приберегла напоследок… Она подошла к Тасе, поцеловала её в щёку и объявила, что она официально отказывается от Мощи в пользу более достойной Женщины – мисс Целомудрие, которой давно пора стать чем-то большим, например, Женственностью…
Станислав обалдело смотрел на всё происходящее, и чувство бесконечной гордости и офигительного счастья заполняло его душу. Он пошел к Оле и горячо обнял подругу… И это целомудренное объятие благодарности вселило и во всех остальных ощущение небывалой радости и покоя…
–  А теперь, девки, живо в парную! Я вас парить буду! Мерин, как евнух, ему всё можно!
И, подхватив Тасю на руки, молодой человек скрылся за домом по направлению к бане. Остальные с весёлым криком бросились следом!
– Партиями, партиями, не все сразу! – кричал возмущенный Димка. – Рухнет избушка! Валера, твою бабушку, ты-то куда прёшь?! Потолок пробьёшь!!!
Но его никто не слушал, сбрасывая вещи прямо на траву у стены… Сейчас всем было хорошо…

– Ну, что, Димон? Устроим красавицам садомазо?
– Стас, а что это такое? – с любопытством поинтересовалась Валентина, без которой Аркадий уже не мог ни минуты.
– Раздеваемся донага, ложимся на живот рядком, а мы с Енотом хорошенько отходим вас веничками, так сказать, очистим от скверны, грехов и прочей грязи…
Станислав чувствовал себя прекрасно: тревожные мысли как-то сами собой улетучились, и ему хотелось куражиться и веселиться. Правда, больше всего ему хотелось исчезнуть в ночные русские поля… Да, проскакать километра четыре на горячем коне, упасть с любимой девушкой где-нибудь в душистом стогу, а потом заняться с ней любовью… И он решил: если что-то подобное приключится, больше ждать он не будет… Мисс Женственность лучше, чем мисс Целомудрие…

Пять девушек покорно лежали кверху попами на широком деревенском полке и прели. Наконец, хрупкая Маринка взмолилась:
– Мальчики, начинайте уже нас наказывать, а то мне сейчас плохо станет…
– Что ж, начнём, помолясь, – в предвкушении крякнул Енот. – Поехали, дружище!
И парни в четыре веника начали охаживать девчонок по мгновенно ставшим малиновыми попкам. Девчата визжали, стонали, кто от боли, а кто, подыгрывая им… Стас поддал пару, и Маринка первая взмолилась  о пощаде:
– Господин, требуй, что угодно, только выпусти из этой душегубки!!!
– Что сделать этому фанту? – громко спросил Димка у парней, в нетерпении ожидающих в тамбуре.
– Поцеловать Гнома в то место, до которого дотянется, не вставая на цыпочки!
Маринка вылетела из парной, на ходу оборачиваясь простынёй. Она быстро чмокнула Валеру в волосатую грудь в районе солнечного сплетения, которая как раз оказалась на уровне её лица и помчалась в речку.
Второй взмолилась Тася: она плохо переносила жару парилки, а кожа болела от ударов. Кроме того синяки от засосов Красавчика и пара ссадин на животе и груди сильно разболелись от жары. Когда она повернулась передом, Стас поморщился от жалости и вновь закипавшей злобы. «У, тварина, искалечил девку»…
– Что сделать этому фанту?
– Выйти к нам нагишом и станцевать стриптиз… Нам нужна сатисфакция за то, что мы слишком долго ждём…
Таисья испуганно посмотрела на Стаса и умоляюще замотала головой:
– Я не могу! Я не умею и стесняюсь! И синяки!!! НЕТ!!!
Молодой человек озадаченно развёл руками – не по правилам…
Но тут Ольга изящно соскользнула с полка и, подмигнув Тасе, вышла в холл, откуда раздалось громкое улюлюканье…
– А ты, марш в наказание на полок и благодари Мудрость за снисхождение! Ложитесь передом и грудь прикройте.
Теперь они парили аккуратно, улыбаясь смущённым взглядам девчонок. Парни явно устали, не говоря уже о девчатах, и это становилось уже вредно для здоровья…
– Заканчивайте кайфовать, паразиты! – крикнул Енот. – Что сделать этому фанту?
И он пихнул Таисью к выходу.
– Прыгнуть с обрыва и переплыть речку! – услышала она голос Андрея, и зарычала от злобы.
– А этому?
– Массаж мне сделать! – Юра явно расслабился.
Жанна поморщила нос и недовольно пробубнила:
– Всю жизнь мечтала обмять эти чахлые учёные телеса…
– Этому?
Парни за дверью зашушукались, потому что Валентина осталась в парной последней…
– Переспать с любым из нас…
– Я не согласен! – возмутился ошарашенный Аркадий, испугавшись и действа самого, и того, что Валька могла выбрать не его, а кого-нибудь поинтересней…
Кроме того, ему было стыдно за друзей перед малознакомой девушкой, которая могла и обидеться на такое хамство. Но Валентина, распаренная и прекрасная, с распущенной русой косой прошла в предбанник, виляя бёдрами, и с улыбкой поманила Аркадия за собой…
«Видать, неспроста Федька устроил всю эту катавасию», – с ухмылкой подумал Стас и поспешил за Таисьей, которой, благодаря гадливости Андрюхи, достался самый трудный фант…
Уж лучше бы последний… Нет, больше, чем его, мужики хотели «оженить» Аркашку, который в двадцать один год был ещё девственником…

…Тася стояла на краю обрыва и с сомнением смотрела вниз. Высота была небольшой, метра три, но речка была незнакомой, с течением, а, возможно, и с омутами. Она была в цельном купальнике, но и он не мог полностью скрыть отметин на её теле, и мысль об этом мешала девушке сосредоточиться.
Глядя на девушку, Дмитрий сжал кулаки… Когда друзья поведали ему о случившемся вчера, парень просто взбесился. Он хотел было даже отыскать Красавчика и самолично добавить ему от себя, но  Стас удержал его от бессмысленной глупости, убедив, что жизнь рано или поздно накажет мерзавца сама…
Сейчас же парень с гневом смотрел на Андрея, который сегодня сильно потерял в его глазах: и при драке облажался, и Истерику подставил.
– Ты – сволочь, – зло сказал Енот и пихнул Андрея в плечо. – Какого чёрта ты так её подставил?
Андрей пожал плечами:
– Брякнул первое, что в голову пришло, – равнодушно хмыкнул парень. – Вы сами просили быстрее…
Дима сплюнул ему под ноги и подошёл к Стасу, который тоже был не в восторге от происходящего. Молодой человек прекрасно знал свойство этой недоброй речки «пожирать» людей. Он прекрасно помнил, как на его глазах утонул примерно в этом же месте крепкий взрослый мужик, попав в подводный водоворот. Поэтому он резко повернулся к ребятам и громко крикнул, чтобы перекрыть их гомон:
– Я отменяю это задание. Слышите, придурки! Я запрещаю своей девушке это делать!
– Правила едины для всех, – опустив голову, произнесла Ольга, – но если кто-то захочет выполнить задание за Белоснежку… Это правилам не противоречит…
Она виновато посмотрела на Станислава.
–Хорошо. Я сам…
Таисья гордо вскинула голову, её раздирали противоречия: одно задание уже выполнили за неё… Что же она, ничтожество что ли последнее?
– Я сама должна! – но предательские ноги не слушались, словно, приросли к земле.
Она уже однажды стояла так на вышке, в лагере, почти целый день стояла… Но тогда ей было всего одиннадцать, а теперь стыдно…
– Истерика, не зарубайся, – Стас вывел её из задумчивости. – Это очень опасно…
– Я прыгну!
Енот, меж тем, подплыл под обрыв и нырнул в глубину. Его не было около минуты… Наконец он с шумом вынырнул, хватая ртом воздух:
– Здесь метра три глубина, и коряг нет. Так что можно нырнуть, но ближе к тому берегу – омут! Еле выплыл! Поэтому переплывать надо чуть ниже по течению. Я днём купался, там мельче и спокойнее… Меньше сносит…
Станислав кивнул в знак благодарности, сложил руки ласточкой и прыгнул… Как завидовала ему сейчас Тася! Ни сомнений, ни парализующего члены страха! Как им не гордиться, как не любить!
Молодой человек вынырнул и поплыл против течения, которое сносило его обратно гораздо быстрее, чем ему удавалось загребать руками… Наконец он выбрался на топкий противоположный берег и замахал руками:
– Таська! Тебе не выгрести будет, не вздумай прыгать!
Тася оглянулась и, поймав насмешливый взгляд Андрея и его тихое разочарованное «Тююю…», и словно подхлёстнутая этим взглядом как хлыстом, она больше не смогла стоять здесь посмешищем… Она взмахнула руками и нырнула…
Ребята ахнули, а Марина отвесила Андрею увесистую оплеуху, которая создала нездоровую симметрию его распухшей после драки скуле. Стас нырнул с противоположного берега в тот самый момент, когда Истерика оторвалась от края обрыва. Они шли под водой навстречу друг другу, и молодому человеку чудом удалось перехватить её тело перед самой вертушкой водоворота. Они вынырнули вместе под дружные аплодисменты друзей… Переплывать речку он её не пустил, да она и не рвалась больше, дрожа всем телом и выбивая зубами дробь.
– Марш в парилку, идиотка! – Стас шлёпнул упрямицу по попе, придавая ускорения.
Сегодня всё вернулось! Детство, радость, покой, и даже Таська-геморрой, как он шутливо называл любимую, когда она заставляла его нервничать и обливаться холодным потом в страхе за неё… Это ли не счастье?

…Спать ложились порознь… Девушки в доме, а парни на сеновале… И Стас был этому несказанно рад: как же вкусно пахло лежалое сено, как забавно было слышать где-то глубоко под собой возню полевых мышей, устроивших себе жилище в покинутом людьми бесхозном сарае… Молодой человек сладко потянулся и тут же заснул сном младенца, которого только что покормили грудью…

…Экзальтированная слабенькая физически Марина уснула сразу, этот день для неё был перенасыщен событиями. Жанна с Енотом в сарае реализовывали обещанное… Валька, возможно, отрабатывала свой фант… Поэтому Ольга и Таисья оставались в комнате как бы одни. Они долго ворочались на скрипучих кроватях, не зная, что сказать друг другу, при этом понимая, что избежать разговора не удастся.
Тася чувствовала, что должна поблагодарить Олю за великодушие, но ей было трудно это сделать, потому что она осознавала, что каждая из них мечтает оказаться сейчас не здесь… Каждая из них хотела быть сейчас со Стасом, но ни та, ни другая не делали этого, чтобы не волновать и не обижать друг друга…
– Оленька, спасибо тебе за всё, – вздохнула, наконец, девушка. – Я так тебе благодарна, и мне даже немного стыдно сейчас… Поэтому я здесь, а не…
Ольга вздохнула:
– Не думай обо мне, девочка. Думай о том, что нужно сейчас ему… Через день вы расстанетесь, быть может, надолго… А он ведь звал тебя уйти… Иди к нему, и ничего не бойся. Сделай это, и ты поймёшь, что ничто не может сравниться с радостью любви… Ни предрассудки, ни иллюзорная честь! Подарите друг другу счастье – он замечательный во всём… Сегодня у тебя есть шанс познать то, что не каждой удаётся в течение всей жизни…
– И ты, правда, не рассердишься? – Таисья не могла избавиться от чувства вины.
– Конечно, нет, дурочка! Я же сказала, что отступилась! Я немного погрущу, помечтаю и засну, как полагается пожилым матронам…
Таисья невольно хихикнула и встала:
– Ещё раз спасибо тебе за всё…
– Я могла бы ещё кое в чём помочь тебе, Белоснежка… Если, конечно, это не испугает твоего целомудрия…
– Я не настолько целомудренна, чтобы стесняться любви… А особенно, если дело касается  Стаса…
  – Стас не оскорбит его, я уверена, но и тебе не мешает постараться угодить… А дальше хоть замуж…

…Станислав проснулся довольно быстро, часа через два. Он выспался, и был снова бодр и свеж. Его привычка спать всего несколько часов в сутки всегда помогала сэкономить максимум времени для более важных и полезных занятий. Молодой человек огляделся и с неудовольствием отметил, что кроме него и Юрки в сарае никого не было.
«Мерин, как пить дать, – подумал он и нахмурился. – Срубился хилотрон… Таська, наверное, спит уже и видит десятый сон… Все с девчатами, а я с Юриком, как последний п…р»
Он прислушался к звукам ночи… Она звучала голосом Гнома, развлекающего местных девок на берегу реки, и громкими стонами Жанки в перекошенной беседке за домом… Даже Аркашки не было, не говоря уже о Димке, Андрюхе и Вадике… Он встал, вышел во двор и быстро пошёл в противоположную сторону, туда, где колхозные поля тянулись вдаль до самого горизонта…
Он обошёл пашню и замедлил шаг: перед ним простирались просторы некошеной травы, душистых цветов, не заметных в темноте, но пахнущих восхитительным ароматом первозданности…
Где-то вдалеке, возле конезавода мерцал костёр, и Стас направился туда, предполагая, что кто-то, как и раньше, когда он был непокорным пацаном, вывел в ночное коней, и теперь коротает ночь с печёной картошкой и крынкой парного молока… Возможно, этот кто-то поможет ему реализовать мечту – вновь промчаться по некошеному полю на коне, а потом с любимой девушкой закатиться в стог, оставив стреноженного коня пастись неподалёку… Как он любил ночное!!! Сердце замирало от предвкушения!
Когда Стас приезжал сюда на лето, то жил в старой помещичьей усадьбе, которую за ненадобностью колхоз отдал цыганскому поселению дяди Сандро, когда его люди решили осесть в деревне. И европейскому пареньку очень нравилось окунаться в архаический национальный быт этого малого народа, видимый только изнутри. Большинство цыган Сандро работали в колхозе, преимущественно на конезаводе (таково было условие сельсовета), и уже мало отличались от обычных селян. И только внутри поселения, которое люди по привычке продолжали именовать табором, они позволяли себе национальные одежды и родовые привычки. Но цыганские напевы ночью у костра, в сонме беснующихся искр, изжить не смогли…
– Здорово, мужики, – проговорил Стас, выходя из темноты. – Можно присесть?
Четверо русских пареньков быстро переглянулись и закивали:
– Сёмка, это же тот городской, который Ганса проучил у магазина, – деловито прокомментировал один. – Садись уж, коль пришёл! Чего нада?
– Чего же так невежливо? Разве я обидел вас чем?
Второй паренёк улыбнулся:
– Ты на Рыбу не серчай, гонору в нём много! Воображала. Говори, чего надо и проваливай! А то Федька узнает, прибьет…
– А куда табор делся, знаете? – Стас днём специально проезжал мимо усадьбы – она была пуста и заброшена. – Раньше колхозные мальчишки вместе с цыганятами коней пасли…
Самый старший, Сёмка, нахмурился и неохотно проговорил:
– Говорят, когда старый барон помер, все ушли… Повезли тело куда-то хоронить и больше не вернулись. Я тогда ещё сосунком был, не помню, но бабы до сих пор судачат. А ты, говорят, жил у них? Не страшно было?
– А почему должно было быть страшно? – удивился Стас. – Барон мне как дед был…
– Цыганы – воры и мошенники, – сердито буркнул Рыба. – Когда уходили, несколько коней свели! Так что если ты им друг или, чего доброго сам цыган, тогда проваливай по добру…
– Невежливый у вас товарищ, – вздохнул Стас. – А я вот как раз коня хотел у вас, мужики, до утра одолжить…
Пацаны переглянулись и зашушукались…
– Мы за каждую лошадь отвечаем… Если что, нам председатель голову снесёт…
– А если так? – Стас вынул червонец. – Это задаток. Столько же получите, когда будете забирать…
Мальчишки заёрзали, снова зашушукались с горящими от жадности глазами, и старший паренёк «нехотя» поднялся…
– Ладно уж… Деньги никогда лишними не будут… В наше время надо уметь крутиться… Это по пятёрке на брата, значит… Блин! Только у нас сёдел-то нет! – испугался вдруг он, понимая, что денежки уплывают  из рук…
Городской улыбнулся и потрепал паренька по волосам:
– Это даже хорошо, я не люблю седла, – и, понизив голос, словно доверяя ребятам важную тайну, добавил. – И девушку возить неудобно…
Мальчики понимающе закивали и предложили выбрать лошадь посмирнее… Но Стас хотел жеребца, такого же, как на Маринкиной картинке…
– Не, этого нельзя, – помотал головой старший. – Этого нельзя… Ветер у нас племенной, от него шикарные жеребята получаются. Если с ним что случится – хана и нам, и конезаводу…
– Разве он не ходит верхами?
– Почему не ходит! – встрял самый маленький, но на него зашикали товарищи. – Ещё как ходит…
– Либо этого, либо никакого, – махнул рукой хитрый Тихонов и протянул руку. – Верни червонец, малец. Хреновый из тебя деляга…
Паренёк вспыхнул, надел на коня уздечку и кинул поводья городскому, задевшему его за живое:
– Забирай, Антихрист, но береги его!  Он подороже твоего мотоцикла будет, поди…
– Не волнуйтесь, всё будет в ажуре! – Стас ловко вскочил на спину огромному животному, которое обрадовалось возможности освободиться от пут и пройтись галопом по просторам бескрайних русских полей…
Он носился туда-обратно, пока не заболело седалище и не закружилась голова… Тогда молодой человек спешился, нарвал охапку полевых цветов и поехал к дому. Где-то за лесом уже занималась заря… Впереди замаячил стог сена, и Стас остановил коня, дивясь собственным фантазиям, которые так или иначе сбывались одна за другой. Спешился, вспоминая, как в детстве цыган Сандро показывал ему скирды, где молодые парубки рыли  пещерки,  чтобы уединиться и спрятать свой позор от рода… И здесь тоже была такая пещерка – не пещерка, а целая пещера, основание которой было устлано травой, свежей, но успевшей слегка повянуть…
…Станислав, довольный и возбуждённый быстрой ездой и своими воспоминаниями, тихо подъехал к окну спальни девушек и заглянул внутрь. Ольга и Маринка сладко посапывали в своих кроватях, а обнажённая Жанна где-то в сарае продолжала свои любовные баталии: «Димка, милый, хватит! Ты уже всё доказал..!»
Молодой человек бросил по букетику к каждой кровати и нахмурился. Не было только Таисьи… Причём кровать её была аккуратно застелена… Что за чёрт! Может, Гном утащил её, пока он спал или гарцевал на лошади, и теперь чёрти что с ней происходит… Особенно после вчерашнего… Но он резко осадил себя:  ревность – плохой советчик, мало того, он считал, что это чувство недопустимо, губительно для любви, оно нарушает личное пространство человека, лишая обоих воли и, превращая жизнь в кромешный ад…

Ревность – губительное чувство… Оно разрушает человека изнутри, делает из него безвольное, тупое и грубое животное…Ревнивец перестаёт видеть хорошее и беспрестанно ищет повода пощекотать свои нервы, равно как и нервы любимого человека. Доказано, что это генетический порок, и избавить от него любимого хоть бы и с помощью целомудрия никогда не удастся… Нужно бежать от этого несчастного человека, как можно дальше, иначе жизнь твоя превратится в скорый кромешный ад… Если же это всего лишь распущенность – борись с ней, во что бы то ни стало, пока мазохизм не затянул тебя в свои цепкие сети…

Неожиданно ему показалось, что кто-то тихо плачет… Потом раздались проклятия, и снова горький плач… Парень счастливо улыбнулся, и направил  Ветра к сараю, где ночевали парни.
Таисья сидела на завалинке и причитала: «Скотина какая! Свалил куда-то, точно к ****ям… Можно подумать, я не могу, так же, как они раздвигать ноги! Почему!? Чем я ему не угодила!»
Снова раздались горькие всхлипывания…
– Не могу ли я утешить прекрасную страдалицу, – спешиваясь, улыбнулся молодой человек – Ты чего здесь сырость развела? Потеряла чего?
Таисья резко подняла голову и вскочила:
– Тебя! Сволочь! Я думала ты с бабами… Ты же сказал сегодня…
Станислав тихо засмеялся и протянул девушке руку, чтобы она могла забраться на лошадь. Он подставил свою ступню как ступеньку и втащил её перед собой.
– А теперь послушай меня внимательно, – гневно начал он, прижав её к себе и дыша в затылок горячим своим дыханием. – Я запрещаю тебе ревновать меня! Это гадко! А я обещаю не ревновать тебя… Неужели ты считаешь меня животным, чтобы после того, что произошло между нами вчера, мчаться удовлетворять свою похоть с первыми встречными девками? Зачем тогда всё? Мы? Это восходящее солнце? Моя нежность?
Он аккуратно погладил Таисью по затылку, и у него закружилась голова от её близости, от шаткости их положения на спине мощного животного, готового в любой момент рвануть в галоп, от абсурдности всей ситуации, в которую он попал, как кур в ощип…
Молодого человека по-прежнему пугала его собственная маниакальная одержимость, связанная с этой девушкой, но после вчерашнего он уже не мог остановиться. Как всё-таки был он прав, когда избегал близости с ней, словно ангел-хранитель отводил его от края греховной пропасти, но он, как последний слабак, презрел и предостережения его и здравый смысл…
Стас сначала пустил коня шагом дальним краем поля, потом рысью, потом в галоп! Он упивался скачкой, испуганным радостным визгом Таисьи, когда они на бешеной скорости перемахивали рытвины и ухабы. Мощный конь летел, казалось, не чувствуя двойной ноши, ветер свистел в ушах, а сердце учащённо билось от напряжения и близости дорогого бесценного существа, доверчиво прижимающегося к его груди. Наконец Ветер устал и постепенно перешёл на шаг, он поворачивал морду то вправо, то влево, словно извиняясь перед седоками за свой внезапный саботаж. Но они тоже устали, им хотелось тепла и нежности, им хотелось покоя…  И теперь Стас решил отдаться воле судьбы, и, затаив дыхание, направил коня мимо столь манящего его стога…
«Будь, что будет, – думал страдалец, – если она сама отреагирует, тогда я смирюсь…»
И в этот момент Таисья обернулась к нему, с восторгом глядя на сиё монументальное сооружение:
– Смотри, какой стог! Вот бы вырыть в нём лаз и поваляться там, как в кино показывают!
Она соскользнула с лошади и побежала…
– Здесь уже есть лаз! Иди скорее сюда, тут так здорово! Кто-то даже травы постелил, чтобы не уколоться!
Станислав угрюмо молчал. Он стреножил Ветра и с замирающим сердцем последовал за девушкой. Она уже лежала в пещерке, изящно сложив ноги, её пёстрая цыганская юбка приподнялась до бёдер, а верхние пуговицы кофточки был расстёгнуты, полу обнажая упругую девичью грудь. То, что она без бюстгальтера, молодой человек заметил давно, но, похоже, другое бельё на ней тоже отсутствовало! Сердце начало учащённо колотиться, и парень отодвинулся подальше, к противоположному краю, всё ещё честно борясь с искушением. Меж тем, эта наглая беспардонная девица придвинулась ближе и начала бесцеремонно расстегивать пуговицы на его рубашке.
«Сними, а то травой прелой фирму замажешь…»
Он хотел оттолкнуть её руки, но не смог… Скинул рубаху и со стоном перевернулся на живот, зарываясь лицом в сено.
– Чего ты от меня хочешь, маленькая стервочка! – рявкнул мужчина, соблазняемый девственницей. – Я больше не могу находиться рядом с тобой вот так! Я не мерин в конце концов… Выпусти меня немедленно, и поехали домой…
Но Таисья, ободрённая советами Ольги, отступать не собиралась. Она стала гладить его по спине, потом, едва касаясь, провела языком вдоль позвоночника, при этом грудь её касалась его кожи… И Стас не выдержал! Резко перевернулся, прижал девушку к земле и, заходясь от возмущения, зашептал:
 – Неужели ты не понимаешь, что играешь сейчас с огнём? Я не выдержу, я – человек, я половозрелый мужчина, наконец! И у меня давным-давно не было женщины… Кто дал тебе право так издеваться надо мной!!? Я и так…
Его трясло крупной дрожью, а пуговица на узких джинсах готова была отскочить в следующую же секунду. Он уже почти задыхался от ярости и желания, а она дразнила его, неумело распуская ремень.
– Вот и не сдерживай себя! Я хочу тебя! Я больше не могу ждать!!! Возьми же меня!!! Не будь ты трусом и слюнтяем, будь мужиком, наконец!!!
Он плохо понимал, что случилось дальше… И пришёл в себя только тогда, когда девушка вскрикнула от боли… Стас отпрянул и, увидев кровь, побледнел:
– Ну, и чего ты добилась?! Дура!!! Завтра я уеду, а ты? Что будешь делать ты, если я вообще не вернусь?!
Он осёкся и притянул ошарашенную и, как ему показалось, испуганную собственной неосторожностью девушку к себе…
– Прости, я не должен был поддаваться на провокацию… Тасенька… Но я…
– Теперь-то чего бояться? – спокойно усмехнулась Таисья, и молодой человек искренне удивился её циничному спокойствию. – Вперёд! Бастионы пали!!!
Получается, не случайная страсть гнала её сегодня к нему, а заранее продуманное стремление потерять девственность и стать с ним ещё ближе… И не свои слова произносила она, провоцируя его на эту чудовищную в сложившихся обстоятельствах глупость…
Станислав вылез наружу… Нервно закурил, глядя на красный диск родившегося уже солнца, и начал успокаиваться: «А ведь она права. Теперь можно всё, и нет смысла мучиться угрызениями совести по поводу надуманной им же самим проблемы. Таисья сознательно пошла на это, и видит Бог, он противился до последнего».
Молодой человек вернулся и, внимательно прищурившись, посмотрел на юную свою возлюбленную, которая, всеми силами старалась побороть естественное смущение, довершая разыгранный по нотам спектакль:
– Маленькая дрянь хочет продолжения?
– Маленькая дрянь хочет пройти путь женщины до конца. Вчера ты показал мне, какой бывает любовь, сегодня покажи, что такое секс… И нет гарантии, что Красавчик или кто-нибудь ещё не попробуют сделать это со мной снова… Я хочу, чтобы первым у меня был всё-таки ты… Ты уезжаешь, а я остаюсь ждать… И сколько мне придётся ждать тебя, не знаешь даже ты…
Стас поразился её внезапной взрослости, словно последние события стали для неё переломным моментом, неким переходом от детства к взрослой жизни, от наивности к прагматизму. И его охватило странное неведомое ранее чувство, словно бы все его опасения и страхи улетучились. Больше не было неопытного ребёнка, которого страшно обидеть, которого преступно развращать, глупо любить… Перед ним лежала маленькая женщина, его женщина, готовая ради него на всё…
Он неожиданно завёлся, потому что перестал ощущать себя преступником и извращенцем… Он стал собой, уверенным и сильным, властным и нежным, словом, таким, каким его любили женщины. Взгляд его потемнел, и Стас, прижав Таисью к земле, начал медленно целовать… Она мгновенно откликнулась, разрушая последние преграды, отделяющие их от блаженства…
И когда их ласки достигли апогея, он больше не стал останавливать себя. Только теперь, откинув все свои психологические страхи, он вёл себя как опытный мужчина: не спешил и не конвульсировал… Он был осторожен, чтобы вновь не сделать ей больно, и когда внезапно почувствовал преграду, с улыбкой отстранился. Теперь молодой человек точно знал, как нужно, и что можно, чтобы всё осталось, как прежде, а девушка была удовлетворена. Он ничего не сказал ей в этот момент, и сдерживая себя из последних сил довёл до положенного блаженства… Когда она заметалась и заплакала, он со стоном откатился от неё, освобождаясь, казалось, от многолетнего спуда…
Тася лежала с широко открытыми глазами, в которых светилось счастье. Волосы её были влажными от пота, и он смахнул с её лица прилипшую прядь, нежно целуя это дорогое лицо. Она не шевелилась, прислушиваясь к собственным ощущениям, и молодой человек, решив оставить её одну, потянулся за джинсами…
Он вышел наружу и довольно улыбнулся. Лёгкость, которую он ощущал сейчас и в душе, и в теле, определённо ему нравилась…

…Енот и Вадим шли по полю, в поисках какого-то удивительного пруда, где якобы водились зеркальные карпы, и спорили, кто же первый забросит в пруд удочку. Поэтому, когда, обойдя одинокий стог, они столкнулись со Стасом, босым, полураздетым, с распущенным ремнём и сеном в растрёпанных волосах, оба оторопели от неожиданности. Димка нахмурился, потому что ему стало неудобно за друга. Неужели Истерика спит себе сладким сном, а её парень развлекается с кем-то в стогу сена…
– А Тася не станет тебя искать? Мне показалось, что ночью я слышал её плач… Ты уверен, что поступаешь правильно? – Димка сжал кулаки, и желваки на его скулах отбивали чечётку.
Станислав хмыкнул и покраснел, что случалось с ним нечасто:
– Даже не знаю, что тебе и сказать, дружище…
– Правду скажи, ё….рь-терроист!
– Он уверен! – крикнула из стога Таська. – А я уверена, что он лучший мужчина в мире!!! И я его обожаю!!!
И снова шок… Этого уж точно Енот не ожидал после такого потрясения, которое испытала эта девчонка… Он вспомнил, как его двоюродная сестра после подобного год лечилась у психолога… Видать, не случайно про Мэна ходили странные легенды…
– Ну, что вы так уставились на меня? Да, я теперь женат, и мы сегодня празднуем свадьбу!!!
– Тогда мы за рыбой, – смущённо проговорил Вадик, и парни поспешили раствориться в высокой траве поля…
 Стас вернулся к Тасе и лёг рядом, пристально наблюдая за выражением её лица. Глаза её лучились счастьем, а на губах блуждала победоносная улыбка завоевательницы, которая в упорном бою одержала важную победу, которая теперь должна принести ей славу и несметные богатства.  Девушка повернулась к мужчине, ставшему ей не только старшим братом, учителем и другом, но теперь и мужем… А она воспринимала то, что произошло между ними именно так, потому то всегда мечтала только об этом, и теперь, казалось ничто не могло изменить этого положения вещей. А он смотрел на неё и млел от снизошедшего внезапно счастья и нежности, словно сам Бог благословил их на это действо, в независимости от возраста, положения и жизненных обстоятельств. Не было угрызений совести, страха, стыда, а только невообразимая радость и вселенский покой… И, казалось, так будет вечно… Ничто не могло разрушить их чистой любви, первой и такой долгожданной для обоих…
Неожиданно Таисья потянулась к нему, обняла за шею, и поцеловала. Поцелуй этот был долгим, трепетным и нежным… Но постепенно глаза её наполнились страстью, и девушка подарила ему нескромную ласку, от которой любой мужчина не сможет отказаться и под дулом пистолета. Она открывала его для себя, а Стас, не в силах противиться удовольствию, краешком отлетающего сознания, понял, кого должен благодарить за этот эротический ликбез… Оля… Она знала о нём всё… Всё, что он любил, всё от чего улетал на небо… И это «всё» успела она передать его маленькой подруге… Она отдала его девчонке всего, с потрохами… Они написали сценарий, а он, как лох, купился!!! Но он не жалел об этом, даже наоборот…
И он показал своей любимой кое-что ещё, от чего она несколько раз заходилась в экстазе, и как прилежная ученица впитывала новую для себя науку с какой-то нереальной одержимостью, и мужчине порой начинало казаться, что это странно для девушки, которая всего несколько часов назад была чиста и невинна…
Наконец они устали и одновременно заснули под стрёкот проснувшихся кузнечиков… Их разбудил Ветер, который неожиданно громко заржал, напоминая о себе… Стас порывисто сел, огляделся и не сразу понял, где находится. Но постепенно сознание прояснилось, молодой человек блаженно потянулся и нежно погладил Таисью по обнажённому плечу.
– Пора возвращаться, Принцесса, на дворе ясный день!
Потом он невольно нахмурился, потому что вспомнил, что ему надо было кое-что сказать ей. Однако он никак не мог решиться расстроить её или разочаровать, нарушив тем самым долгожданную идиллию. Но неожиданно девушка выручила его, задав смешной, казалось бы, но в данном случае походящий вопрос:
– Я ведь теперь твоя женщина?
– Конечно…
– По-настоящему?
Молодой человек смущённо кашлянул:
– И да, и нет.
– Как это? – в вопросе девушки послышалось недоумение.
– Ты разве не поняла?  Ничего не было! Вернее то, что было, ещё не всё…
– А что бывает ещё лучше?
Стас тихо засмеялся.
– Думаю, что да. Надеюсь, что да…
– Так что же?
– Как не странно, но ты, по-прежнему, невинна…
Таисья удивлённо и обиженно заморгала.
– Но почему? А кровь?
– Так бывает… Видимо, строение у неё такое… Я лишь слегка надорвал… А потом старался быть аккуратным и обходить преграду стороной…
– Когда ты это понял?
– Во второй раз…  Прости, я подумал, что всё-таки так будет лучше…
– И хорошо, – неожиданно согласилась Таисья. – Значит, никто не станет меня тюкать, когда нас поведут осенью к гинекологу… Мне было так классно, что лучше уже даже неприлично… Оставим маленькую тайну на будущее… Будет, о чём мечтать!
– Какая ты стала мудрая, – радостно прошептал парень. – Я так тебя люблю, что, наверное, свихнусь, если потеряю тебя…
– Ты, что, забыл? Я же подружилась с Олей!!! – весело крикнула она и выбежала в поле…

…Когда они подъехали к дому, все уже хлопотали по хозяйству, а у починенной ограды нервно топтался Сёмка, который давно уже должен был загнать Ветра в стойло.
– Прости, брат, что задержался… Но ты же мужик, должен понять, – Стас взглядом указал на Тасю и спрыгнул на землю. Он сбегал в дом и вынес пацану обещанный червонец, потом подумал и дал ещё рубль.
– Это неустойка за ожидание…
Сёмка, довольный наваром, ускакал, а молодые люди, держась за руки, смущённо вошли на двор.
Ольга мыла посуду и икоса поглядывала на них. Поймав взгляд Стаса, она одобрительно кивнула, а потом сказала:
– Говорят, у нас сегодня свадьба?
– Говорят, – улыбнулась Тася.
Неожиданно Жанна запела, а все остальные подхватили в один голос песню Цоя «Апрель»: А он придёт и приведёт за собой весну,
                И растают серых туч войска-ааа,
                Но когда мы все посмотрим в глаза его,
                На нас из глаз его посмотрит тоска!
                И откро-о-ются двери домо-о-ов,
                Да, ты садись, а то в ногах правы не-е-ет!
                И когда мы все посмотрим в глаза его,
                То увидим в тех глазах солнца свет!!!

Енот наклонился к Тасе и пояснил:
– Это новый гимн в честь Мэна. Солярии единогласно решили, что эта песня про него…
– Хорошая песня, и очень подходит… В его удивительных глазах точно отражается солнце… Но иногда тоска… И тогда мне становится страшно…

Пировали варёной картошкой со сметаной… Помимо квашеной капусты кто-то из сельчан принёс весёлым городским солёных огурцов, парного молока и сала… Ребята ели и подтрунивали друг над другом, приговаривая, что многим из них неплохо было бы восстановить пошатнувшееся за эти сутки здоровье… Таисью и Стаса постоянно заставляли целоваться, так что к концу трапезы губы у обоих распухли, и они остались почти голодными…

…А вечером они уезжали… Всему хорошему рано или поздно приходит конец… Мало того, неожиданно выяснилось, что Стас с ними в Питер не поедет, а сразу отсюда рванёт в Москву. Тася расстроилась: ей так хотелось провести с ним лишние несколько часов.
– Любимая, послезавтра я уезжаю со своими пацанами в спортивный лагерь… Нужно собраться… Ночью я буду в Москве, немного посплю и за дело…  В противном случае я не успею, и меня уволят… Прости…
– Когда ты приедешь? – девушка едва сдерживала слёзы.
– Я постараюсь вырваться на какие-нибудь выходные… Чем скорее, тем лучше… Ты же всё равно на дачу поедешь… Вот туда я и прикачу…
Станислав Тихонов дождался, когда придёт автобус, и друзья загрузятся в него, проводил их эскортом до станции и нажал на гашетку… Пора было возвращаться с небес на землю, где его ждали новые дела и старые проблемы, которые требовали немедленного решения…

…А ведь это была их последняя встреча «в этой жизни»… Никто не думал тогда, насколько знаковым было всё, что произошло с ними в эти дни… Никто представить себе не мог, что в той, в иной жизни, они до конца будут вспоминать эту радость, эту любовь, это счастливое пребывание между небом и землёй… И именно эта радость поможет обоим выжить в разное время, в разных местах, в разных обстоятельствах… Ему после черты, разделившей его жизнь на две половинки… Ей далеко после горя…
 
                ГЛАВА 21: Беда не приходит одна.

…В спортлагере ему понравилось… Станислав с увлечением занялся своими воспитанниками, шлифуя их мастерство спортсменов и своё  мастерство тренера. Тренировки, линейки, купание в озере, участие в капустниках и соревнованиях – всё это отвлекало молодого человека от тягостного ожидания, связанного с разрешением дела Монстра, и ему мечталось, чтобы спокойная эта размеренность продолжалась как можно дольше… Но не всё в этой жизни происходит так, как нам бы хотелось…

…Сегодня Стас ехал в Ленинград «по своему делу»… Ни Димка, ни Тася не знали, и не должны были узнать об этом: как бы ему ни хотелось, но сегодня на них у Стаса не было времени. С превеликим трудом в родительский день удалось ему выбить выходной, хотя именно с ним желали разговаривать родители его спортсменов, именно его благодарить и именно ему предъявлять претензии за безжалостное отношение к «младенцам». Его же очень беспокоил тот факт, что Монстр до сих пор гулял на свободе, хотя прошло уже около трёх месяцев, и продолжал предпринимать активные попытки найти его, своего принципиального врага. Недавно позвонила мама, позвонила прямо в лагерь, и терпеливо ждала, когда его отыщут. Она была взволнована и сообщила, что странные люди с подозрительными физиономиями приходили в диппредставительство в Бонне и на ломаном немецком интересовались, не гостит ли  у  родителей сын дипломата Тихонова? Поэтому, когда директор спортшколы попытался воспрепятствовать ему, Стас положил ему на стол заявление об уходе…
Директор, который осуществлял и административное руководство лагеря, в сердцах топнул ногой:
– Тихонов, ты в своём уме или шантаж – твой конёк? Ты собираешься пользоваться тем, что я, радея за дело, за мальчишек, которые тебя обожают, не подпишу одному из лучших своих молодых тренеров эту бумажку?
– Пётр Андеевич, дорогой, мне необходимо уехать… Я не на пьяку-гулянку отпрашиваюсь – у меня серьёзные проблемы, которые нужно решить во что бы то ни стало… Или Вы думаете, что молодой, вполне перспективный игрок, всегда востребованный линейный нападающий, просто так всё бросил и оказался в самом расцвете спортивной карьеры в другом городе, в детско-юношеской спортивной школе? Давно ли я сам в такой обучался?
– Это какой-нибудь криминал? – занервничал начальник.
– Возможно, и так, но ко мне это имеет косвенное отношение. Знаете, что такое программа по защите свидетелей? – Стас усмехнулся и подхватил несколько обрывков своего заявления, нервно кружащихся по воздуху…
– Я вернусь в воскресенье, не переживайте…
– Но родители! Родители будут требовать тебя!!!
– Есть вожатые, замещающий тренер… И, вообще, скажите, что те, кому необходимо побеседовать со мной лично, пускай приезжают на неделе в тихий час…

Молодой человек ещё вчера позвонил Виктору в Ленинград, и тот обещал устроить ему встречу с опером из отдела по борьбе с наркотиками именно на субботу… Не заезжая домой, Стас отправился прямо в аэропорт, где, благодаря его «дьявольскому обаянию», как с сарказмом выражалась Ольга, у него была неограниченная бронь…
Но в Ленинграде надо было где-то остановиться… К Ольге не хотелось – пришлось бы её обидеть: ведь теперь он мечтал только о Тасе…
Ничего не оставалось, и Стас позвонил одному своему знакомому шулеру, с которым они несколько раз довольно удачно играли в паре.
 Этот Валериан, на первый взгляд был мужиком дельным, прошёл Афган офицером, и на него вполне можно было положиться. Не учёл Стас только одного, так как сам не страдал этим пороком, – одержимости афганца игрой и жаждой наживы любой ценой…
Валера вызвался встретить приятеля в аэропорту, чтоб потом посидеть в кафе за бутылочкой иностранного пивка, и Стас, честно говоря, был рад этому: очень уж не хотелось, чтобы любимый город встретил его вереницей незнакомых лиц и отчуждённых взглядов.
– Здорово, старик! – радостно протянул крепкую руку «афганец». – Я так и не понял, куда и почему ты пропал для «общества»?
– Это долгая история, – улыбнулся Тихонов. – Нечего её ворошить. Мне нужен временный приют, ты готов мне его предоставить, вот и всё…
Они взяли по банке пива и углубились в беспредметную беседу. Стас хоть и не часто пил, но в этот раз был рад возможности расслабиться. Одиночество, которое он испытывал в Москве, было губительно для его общительной натуры.
Неожиданно кто-то тронул его за плечо. Воистину, пути Господни неисповедимы! Стас обернулся и поперхнулся от неожиданности пивом: перед ним стоял знакомый парень…
Молодой человек тихо выругался и продолжал кашлять, чтобы дать себе время сосредоточиться:
«Господи, как же его зовут? И откуда я его знаю? Как бы там ни было, а он некстати! Не нравится мне всё это, ох, как не нравится…»
– Привет, Мэн, какими судьбами?
«Ага, я так и думал, раз назвал так, значит, из родного гадюжника…»
– Что, не припомнишь меня? – парень беззлобно хмыкнул. – Кирюха я, Кирюха-Утюг,
Зайца приятель... Вспомнил теперь?
– Ну-да, ну-да… А как здесь?
Станислав не представлял, о чём говорить с ним и как теперь избавиться от мысли о Монстре. Кто знает, не в его ли шайке теперь этот Утюг? И что, интересно, ему нужно?
– Да, я здесь электриком…
– Извини, я немного занят, – недовольно буркнул Стас и невежливо отвернулся.
Но Утюг снова не обиделся, а просто потянул молодого человека за рукав, словно старого приятеля. Стас этого терпеть не мог…
– Помнишь Наркошку? – туманно начал Кирилл. – Она мне как-то рассказывала, что ты в карты играешь… Что выходы на катраны знаешь… Значит, можешь свести с нужными людьми…
– Она много чего лишнего говорила, ей богу, – колкое раздражение не оставляло в покое, – но это ещё не повод бросаться под ноги мало знакомому человеку, когда он расположен лишь к тому, чтобы пообщаться с хорошим приятелем.
Утюг покраснел, ненадолго задумался, говорить или не говорить, а потом обратился с неожиданной просьбой:
– Я тут жениться надумал, а денег нет… Вот я и решил, когда тебя увидел, что это мой шанс. Подскажи, с кем я бы мог сыграть, чтобы снять приличный куш? Я долго упражнялся и кое-чему научился!
Стас отхлебнул пива и демонстративно повернулся к Валериану:
– Старик, я не понял, чего он хочет?
– Сыграть в картишки на денежки, – осклабился «афганец», подтрунивая над неожиданной нервозностью товарища. – Удача, похоже, сама идёт нам в руки! За что я тебя и люблю!
– А с кем он хочет сыграть? – Стас находился, словно в ступоре: такая тупая наглость была ему непонятна.
– С кем ты, малыш, хочешь сразиться? А? – ехидничал сорокалетний Валера.
– Мне всё равно, – пожал плечами Утюг. – Да, хоть бы и с ним…
От такого тупого самомнения у Стаса закололо в виске – он до остервенения ненавидел глупость человеческую…
– Дружок, ты в своём уме? Бедная Наркошка тебя разве не предупредила, что я не просто картёжник? Я кидала, мальчик, понимаешь? И я не играю с беспорточниками. Теперь я тебя вспомнил – ты у Зайца был на побегушках и вечно клянчил у всех на папиросы.
– Что за кликуха-то у тебя? – не унимался Валериан. – По реке плывёт кирпич, деревянный, как утюг… Это про тебя, что ли?
– Может и про меня, – Утюг, похоже, был настроен решительно, – но как там с картами, сведи с кем-нибудь стоящим, не будь говном…
– Что-что? Что ты сказал, мутный? – Мэн был настолько ошарашен, что не сразу сообразил, что делать: никто и никогда не смел, не помышлял даже, говорить с ним в подобном ключе, и если уж он говорил «нет», его уже не доставали...
А этот ненормальный, так некстати свалившийся на его голову, прицепился, точно озёрная пиявка к пятке…
– Всё, я пошёл звонить, – не выдержал Стас и направился звонить Виктору, чтобы уточнить время и место завтрашней встречи.
Он лихорадочно соображал: «Как же быть? Времени нет, чтобы возиться с этим идиотом, но отмахиваться от него тоже опасно. Монстр не должен узнать, что он в городе, а значит, придётся как-то удовлетворить чаяния Утюга, лишь бы придержать возле себя… Вводить этого «пассажира» в узкий карточный мир было тоже нежелательно. Да, и времени не было! Впрочем, из двух зол надо выбирать меньшее…»

Меж тем, Валера смекнул для себя выгоду, просчитал все за и против, и как бы невзначай проронил:
– С ним связываться глупо, он играть с лохом не станет… У него принципы! Другое дело я… Я вот, тоже немного балуюсь. И  мне тоже не мешало бы подзаработать, раз уж туз пошёл… Люблю риск!
Этому человеку было откровенно всё равно, с кем садиться за игровой стол… Позицию напарника Валериан никогда не одобрял, потому что был всеяден, и именно поэтому они играли вместе довольно редко, хотя в тандеме могли озолотиться гораздо быстрее. Но это был выбор Стаса, и «афганец» ничего с этим поделать не мог.
После Афгана капитан десантных войск не любил людей, был равнодушен к их бедам и даже немного жесток ко всем тем, кто не был там, но зато всегда имел жирный кусок хлеба с маслом. К тому же, играть только с богатыми – это была привилегия «сынков», к коим он с неохотой причислял и Школяра, хотя тот никогда не распространялся о своём происхождении… Больно он был брезгливым и не алчным…
Для «афганца» же алчность стала основной чертой характера, после того, как он понял, что может делать денежки, особо не напрягаясь. Сначала деньги нужны были на лечение от ран и на водку, которая только одна и могла притупить страшные воспоминания о бессмысленной войне, потом они стали липнуть друг к другу. А посему Валера не гнушался и мелкой монетой, доставшейся откровенным мошенничеством…
– Так что можем пересечься, – закончил он, потирая руки.
…Они договорились, что вечером Утюг придёт к нему попытать счастья. Не понял Валера, почему эта случайная встреча так не понравилась приятелю, а спросить как-то не удосужился. Мало того, если дело пахло наживой, все щепетильные мотивы умирали для него сами собой...

…Стас вздрогнул от звонка в дверь.
– Кто это?
– Твой вчерашний приятель пришёл нас обогатить, – потирая руки, ответил «паковщик».
– Какого чёрта! Я же сказал, что мне это не к месту! Кроме того, у него вообще нет денег, и отдать он никогда не сможет…
– А тебе-то что? Поставим на счётчик.
– А то! Если там за дверью стоит кодла, доставай свой пулемёт, урод контуженный!
Утюг и вправду был не один. Но не с кодлой… Вслед за ним вошла высокая манерная девица и с ехидцей посмотрела на Стаса.
«Вот это номер! Нитка! Нитка – сестра Вовы-«добермана». Неужели, она и есть его невеста? Придурок слепой!» – Мэн знал, о каком замужестве мечтала эта особа: о ленинградской прописке были все её мысли.
«Звездец ослёнку», – с тоской подумал молодой человек и вспомнил, как эта Нитка обхаживала и его. Хитрила, строила святую невинность, изображала африканские страсти. Но стоило намекнуть ей, что её игра раскрыта, сразу же ретировалась и переметнулась на другой объект. И вот теперь таким объектом для достижения намеченной цели стал этот недалёкий, но влюблённый Утюг…
Она стояла и смотрела торжествующими глазами, чутко уловив его замешательство…
– Что, не ожидал?
– Да, уж, право. Не чаял свидеться…
– Как только узнала, что ты в Питере, решила не упустить возможности взглянуть на тебя по старой памяти.
Стас прищурился:
– И только?
– Не бойся, брат ничего не знает. Пока не знает…
И неприкрытой угрозой прозвучало это «пока»...
– Ты будь со мной поласковее, и я тебя не выдам.
– Спасибо, Валера! – нарочито громко крикнул Станислав в дверь комнаты, в которой «афганец» готовился к игре. – Твой взвод попал в засаду!
– Прошу, господа, – улыбнулся Валериан, выходя в коридор, и совершенно не обращая внимания на смятение партнёра.
Утюг прошёл к игровому столу, а Стас проводил Нитку в кухню.
– Зачем ты позволила своему болвану жениху прийти сюда? Этот тип обдерёт его как липку…
– Неужели ты думаешь, что меня это заботит? Я тебя хотела увидеть, потеряшка ты наш. Иди, помоги другу опустить этого валенка! Страсть как надоел! Не отвязаться теперь – влюбился, ё-моё. Я, как поняла, что с него и его родни не обломиться, так и замаялась. А он жениться предлагает, квартиру снимать собирается, работать… Не умею я так. Да, что я тебе рассказываю, ты и сам всё прекрасно знаешь... Дурная наследственность…
Девица улыбнулась ему, как старому сообщнику, и подмигнула.
– Я не играю с нищими дураками…
– Сегодня придётся. Ты ведь хочешь живым отсюда выбраться?
– Значит, шантаж, милая? И цена твоя…
– Для тебя не велика: хочу купить у него прописку за долги. А то мыкаюсь из КПЗ в КПЗ, как шалава подзаборная… Того и гляди вышлют за сто первый километр…
Станислав присвистнул. Крута, ничего не скажешь. Но глупо было бы верить в её молчание…
«Придётся играть, – раздражённо подумал молодой человек. – Чем больше Утюг проиграет, тем больше шансов у этой стервы добиться своего, а, значит, и он может надеяться на отсрочку. Он должен довести дело до конца…»
   На ум вдруг пришли слова из сказки: «Налево пойдёшь – жизнь потеряешь, направо… Совесть и принципы…»
Мозг работал лихорадочно и нервно:
«Я итак уже всё, что можно потерял, чтобы теперь отказываться от намеченного. Чёрт с ней, с совестью! Я его предупреждал, значит, с меня и взятки гладки. А идиотов жалеть глупо…»
Но успокоение не пришло, сколько он себя не уговаривал…

…Сыграл почти в открытую. Топорно, читаемо. Поймал взбешённый взгляд напарника. Но Утюг так внимательно уставился в свои карты, так напряжённо соображал, что ничего не заметил. Когда же Стас понял, что, не напрягаясь, выиграл уже пятьсот рублей (это была очень приличная сумма – половина мотоцикла), он не выдержал и швырнул карты на стол.
– Всё. Больше не могу. Дела, знаете ли…
Молодой человек порывисто вышел из квартиры: встреча должна состояться как можно скорее…

…Возвратился он немного ободрённый. Завтра утром, УСБ будет брать «застланного урками казачка», шишку из Большого Дома, который сливал наркоторговцам конфиденциальную информацию, и, возможно, после этого он сможет вздохнуть свободно. После этого он должен ещё раз встретиться с опером, чтобы поставить на своей анонимке реальную подпись, без которой, к сожалению, взять барыг не представлялось возможным, и только тогда мчаться в аэропорт. Завтра к ночи он должен быть в лагере, со своими подопечными…
Теперь же нужно было задержать Нитку, она не должна была уйти из квартиры «афганца» до тех пор, пока он не покинет Питер…

Дыма без огня не бывает! Если бы мог знать Станислав Тихонов, чем обернётся для него эта перестраховка! Быть может, он рискнул бы сейчас оставить всё как есть… Слишком поздно понял молодой человек, явно переоценивший свои силы, что неверно надеяться на принципиальность и преданность людей, особенно если не говоришь им всей правды и не ставишь в курс дела…

…Утюг сидел в коридоре на корточках, обхватив голову руками. Стас наклонился к нему в порыве брезгливой жалости.
– Много?
– Три штуки.
Шулер присвистнул, хотя и предполагал, что на меньшем Валерка не остановится.
– Короче. Мою долю можешь не возвращать. Считай, что я играл на интерес.
Утюг ничего не ответил и лишь затравленно обернулся к своей невесте:
– Пойдём, Наташа. Не бойся, я что-нибудь придумаю. Прости, я хотел, чтоб как лучше…
Девушка не тронулась с места.
– Ты идёшь?
– Нет. Она никуда не идёт, – вздохнул Станислав. – Она останется здесь, пока ты не вернёшь долг. В залог. Это будет гарантией того, что никто не узнает о моём присутствии в этом городе…
– А сроку тебе, сынок, трое суток, – опять напортил Валериан, надменно усмехаясь, – иначе включу счётчик.
– Я понял, – обречённо вздохнул парень. – Наташа, я…
– Иди, Киря, иди. Так будет правильно, – сказала безжалостная невеста.
– Ты же в положении…
– Ничего. Мне не скоро… Успеешь…
Стас удивлённо посмотрел на Нитку, а она лишь глуповато пожала плечами…
 
…Тася торчала на обочине просёлочной дороги рассерженная и злющая, как ведьма, и ковырялась в моторе старого мопеда, доставшегося ей от двоюродного брата. Ничто, казалось, не интересовало сейчас девушку, кроме этого убогого чудища, которое упорно не хотело заводиться, но, когда в поле зрения замаячила знакомая фигура, она медленно подняла голову и вытерла рукавом штормовки испачканный смазочным маслом нос.
– Привет, Утюг. Отдохнуть никак решил?
– Здорово, Истерика. Это хорошо, что я тебя встретил…
– Да? А что такое? Что-нибудь случилось?
Их пути-дорожки частенько пересекались: вместе тусовались когда-то в «БТ», оба  фанатели за «Зенит», и даже дачи их были недалеко друг от друга. Но несмотря на это, Таисья никогда не испытывала особой симпатии к этому непостоянному и ненадёжному пареньку. Какой-то он был хлипкий, и не столько физически, сколько внутренне как-то…
– Мне очень бабки нужны, – напряжённо протянул Утюг. – Помнишь, ты на секторе занимала?
Тася смутилась. Она совсем забыла об этом не очень значительном долге, но ей тут же стало смешно, потому что даже такой небольшой суммы не было у неё в наличии.
– У меня нет сейчас…
– Найди. Я влип и должен три штуки. Каждый рубль для меня сейчас играет большую роль. Между прочим, я проиграл в карты Мэну и его дружку, так что сам бог велел тебе…
– Стас в Питере? – удивилась Таисья и смущённо добавила. – Не может такого быть. Мэн не играет с такими, как ты.
– Хочешь, верь, хочешь, не верь, – злобно огрызнулся Утюг, не задумываясь о том, что оговаривая человека, искренне пожалевшего его, совершает непоправимую ошибку, которая может стоить многим людям целой жизни. – Дружок его заставил.
– И в это верится с трудом, – пожала плечами Тася. – Мэна заставить невозможно. Впрочем, деньги я тебе верну, возможно, уже сегодня. Можно было просто попросить, а не рассказывать небылиц…
– Небылицы! Небылица то, что они Нитку в залог оставили?! Или, может быть, небылица то, что она беременна?! – истерично заорал парень и даже ногой топнул.
Таисья совсем растерялась. Ей стало обидно за любимого. Только вот осуждать его сейчас она поостереглась. Мало ли что этот дебиловатый треплет… 
И это был первый камень, из сотни таких же острых и тяжёлых камней, которые скоро засыплют с головой и её, и её любовь…

…Мопед, как ни странно, завёлся сразу, словно почувствовал важность момента, и через несколько минут она уже стояла перед бабушкой-пенсионеркой, и, краснея, просила у неё денег. Скорее всего, в глазах внучки старушка прочла такую неподдельную муку, что даже не спросила, зачем ей нужна столь крупная для девочки-дачницы сумма.

…Встреча прошла удачно… Опер заверил Стаса в скором положительном исходе дела. Мента взяли, и он немедленно раскололся, в надежде облегчить свою участь. Он сдал и подпольную лабораторию в области, где и производился этот амфетаминовый суррогат, и известную ему часть цепочки дилеров и распространителей. Органам оставалось лишь проверить несколько сигналов от родителей пострадавших детей, накрыть в подходящий  момент лабораторию, на выходе сырья, а дальше можно будет арестовывать всю банду по цепочке, разматывая новые и новые звенья…
Поэтому молодой человек вернулся на квартиру к «афганцу» в умиротворённом настроении. Билет на самолёт он уже купил, и нужно было только забрать вещи…
Весело насвистывая любимую мелодию, он толкнул дверь в комнату, удивляясь, что Валерка не встретил его в коридоре, и остолбенел. Распахнутая кровать была вся в бурых пятнах крови, в изголовье испуганно жалась голая Нитка. «Афганец» же в исступлении рвал простыни и бросал их девушке, корчившейся от боли.
– Что случилось?!
– Она беременная! Кровотечение началось! Что делать, Стас?!
– Ты, что, кретин, трахнул её? Какого чёрта! – молодой человек чуть не задохнулся от злобы и возмущения.
– Она сама захотела, ей богу, сама, – оправдывался испуганный мужик, смело смотревший смерти в лицо в Афгани и запаниковавший перед этой женской нелепицей. – Как кошка нырнула в койку, я и заметить не успел… Ну, не отказываться же…
Стас стремительно подошёл к девушке. Она была бледна и громко стонала. Молодой человек хоть и не был врачом, но понял, что спасти ребёнка вряд ли удастся – слишком маленький срок, и теперь нужно было постараться спасти жизнь этой дурище.
– Почему ты «Скорую» не вызвал? – он направился к телефону.
– Ты же сказал, что тебе не стоит светиться, – недоумённо почёсывая затылок, протянул Валера. – Может, обойдётся?
– Я ему сказал, – передразнил приятеля Станислав. – Как маленький, ей богу. Ты уже подставил меня под бритву, что ж теперь-то церемониться? И имей в виду, с Утюгом этим тебе самому придётся разбираться, впрочем, и с братишкой её тоже. Так что лучше схоронись где-нибудь на время. Всё. Адью. Дождись только врачей…
Потом он обернулся к дрожащей с закрытыми глазами Нитке и, покачав головой, протянул:
– Дурой была, дурой и осталась.
– Я тебя не выдам, Мэн, – вдруг открыла глаза Наташа. – Я перед тобой в долгу…
Неожиданно Стас вспомнил, что именно Нитка передала ломающейся Наркошке ту палёную дурь, которая стала инъекцией смерти, для наскучившей Монстру прилипчивой и зависимой от наркотиков девки... И это, в свою очередь, послужило причиной краха его привычной жизни, перекроенной и поломанной теперь, причиной его страданий, его проблем… Конечно, он мог отомстить ей ещё тогда, когда однажды случайно встретил на катране в обществе известного обкомовского работника, а через неё и Вове-«доберману»! Мог сделать это и сейчас, прикрывшись ею от урок, как живым щитом, но у него и в мыслях такого не возникало. Какая никакая, а она была женщиной, и не в его правилах было решать свои проблемы за счёт баб…  И вот теперь, могло сложиться впечатление, что он долго ждал удобного момента…
Мэн тряхнул головой, сбрасывая неприятное наваждение, и вздохнул:
– Долг платежом красен, милая. Сегодня ты сполна расплатилась за всё и без моего участия. Вся твоя жизнь – сплошная бессмысленная расплата за свои и чужие грехи… И я рад, что не стал унижаться до низкого способа мести.  Я сыграл с открытым забралом, но бой, к несчастью ещё не окончен.  И едва ли кто-нибудь из нас станет победителем… И Монстр, и я, и ты, и твой братец уже слишком много потеряли, и потеряют ещё, чтобы кто-нибудь смог торжествовать, когда вся эта мышиная возня закончится. Прощай, девочка… Мне тебя искренне жаль…
Она ничего не ответила: не было сил. Но в глазах вспыхнула и угасла решительная злоба. Ей было брошено искусно завуалированное оскорбление…
               
               
                ГЛАВА 22: Тренер.

Стас примчался в лагерь после вечерней линейки, когда всех ребят уже распустили по корпусам, и только его группа оставалась на месте, получая вводные тренера. Мальчишки его были построены по ранжиру, а замещающий тренер стоял перед ними, демонстративно перекидывая мяч из ладони в ладонь.
– Вы все – тупоголовые кретины, – распинался перед двенадцатилетними мальчиками тридцатидвухлетний мужик. – Вы совершенно не умеете ни играть, ни бегать… Я не засчитываю вам сегодняшний кросс, и сейчас мы побежим новый…
– Игорь Михайлович, – жалобно проговорил невысокий паренёк, – я не могу бежать, я ногу стёр в кровь…
– А я тебе говорил, Найдёнов, что на обуви спортсмен не должен экономить! Идиот! Побежишь, как миленький! И скажи своим родителям, чтоб купили тебе новые кроссовки…
Найдёнов опустил голову – он был сирота, и попал в спортивный интернат из детского дома… Игорь Малахов, возможно, не знал этого, но он прекрасно был осведомлён, что в интернате много таких воспитанников…
– А если денег нет, что тогда? – спросил, скорчив гримасу, Антон Логинов – капитан этой детской команды и любимчик Тихонова. – Вы же сами запретили в игровых бежать… А я тоже натёр…
Мальчишки посмотрели на своего капитана и друг за другом начали говорить тоже самое:
– И я натёр…
 – А я ногу подвернул…
– Мозги вы себе натёрли, поганцы! – не унимался Малахов. – Скворцов! Ты вообще не бегал! К тебе мамаша приезжала в неурочный час! Хотя родительский день был вчера! Поэтому ты такой разгвоздяй, весь в мать!
Мальчик вспыхнул и вспылил:
– Не смейте мою маму оскорблять! Вы не имеете права!!!
Малахов сделал шаг к воспитаннику и выволок его за футболку из строя.
– Упал-отжался, нахал! Тридцать раз!
Они стояли на площадке, посыпанном мелким колючим гравием, подготовленным для асфальтирования…
– Игорь Михайлович, я же руки порежу, – тихо произнёс Скворцов. – Я тренироваться не смогу…
– А тебе, говнюку, и незачем! Ты всё равно спортсменом не станешь! Да, я тебя вообще из лагеря отчислю… Принял упор лёжа, живо!
Мальчишки возмущённо сопели, а Скворцов нехотя опустился на гравий.
– Раз, два, три… девять… тринадцать… Двадцать… Достаточно! Подъём!
Паренёк вскочил и посмотрел на свои красные, иссечённые гранитом ладони…
– Лови! – тренер швырнул ему мяч, который тот, естественно, не успел поймать.
Мяч летел с близкого расстояния с такой силой, что, получив удар в поддых, Скворцов отлетел в сторону и мучительно начал хватать ртом воздух…
– Что и требовалось доказать – размазня! Приготовились к кроссу, слюнтяи, – скомандовал тренер.
– Никто никуда не побежит!!!
Стас как раз выходил из административного корпуса, когда увидел этот беспредел. Он молниеносно подлетел к мальчику, расправил ему плечи и проговорил:
– Олег, дыши! Дыши часто и мелко… Сейчас пройдёт, малыш… Всё хорошо, я здесь…
Юные спортсмены радостно зашумели: «Стас! Станислав Сергеевич! Слава богу!», а Тихонов встал с корточек, сложил руки на груди и обернулся к озадаченному Малахову. И весь он в этот момент излучал гнев:
– Игорь Михайлович, уважаемый, не кажется ли вам, что подобная тактика воспитания спортивного духа неприемлема в отношении подростков?
 – Что, Тихонов, нагулялся? Я вообще не понимаю, что с них выйдет, если их тренер постоянно где-то отсутствует? За два месяца, которые ты их тренируешь, они ещё больше отупели…
– Я тренирую этих второгодков чуть больше двух месяцев, Малахов, и за это время они возмужали и стали сильнее… Они научились уважать друг друга, забыли, что такое чванливый индивидуализм… Они стали командой, у которой всё впереди… А научились ли они играть в мяч, узнаем завтра, во время турнира…
– Мы бежим кросс, – снова проговорил Малахов.
– Нет, уважаемый, мы идём на пионерский костёр… Вы можете быть свободны, Игорь Михайлович, и приступить к своим непосредственным обязанностям – муштрованию олимпийцев… Это ваша стезя – взрослые дети... Видел я их недавно – молодцы, в мяч умеют играть, но вот, что такое командная игра даже не подозревают… Узнаю руку тренера…
– А сам-то себя помнишь? – с ненавистью пробурчал Малахов.
– Конечно, помню… Но в этом-то и соль – уметь исправлять свои ошибки…
Эти двое были давними неприятелями… Играя в разных командах, они частенько сходились на поле… Малахов заканчивал карьеру, заканчивал заслуженным мастером спорта, когда Стас Тихонов самородком ворвался в основной состав своей команды,  а потом сразу и в молодёжную сборную России… Малахову сразу не понравился это выскочка, сынок высокопоставленного чиновника, который в спорт пришёл перестарком, в тринадцать лет, а в девятнадцать уже стал мастером спорта… Сам Игорь шёл к регалиям долго и трудно, отказавшись и от жизни личной, и от иных соблазнов… Приехав с периферии, он тренировался на износ, полностью выкладывался на играх, и всё это было для него тяжёлым трудом. Ему нужно было выживать, а для этого много работать… А этот выскочка косил тренировки, нарушал спортивный режим, путался в гостиницах со шлюхами, и всё сходило ему с рук! Всё это Малахов знал из первоисточников: кто-то из его друзей играл вместе с Тихоновым…
Однажды между спортсменами произошёл неприятный инцидент, после которого Игорь возненавидел Стаса ещё больше, но уже «за дело»… Защитник против нападающего… Агрессивный, молодой, сильный Тихонов неудержимо атаковал… В этот день он выступал в амплуа центрального нападающего и был в ударе, почти каждый его бросок достигал цели… Разозлённый своей нерасторопностью Малахов, осуществлявший персональную опеку разыгрывающего, пошёл на перехват паса, но Стас, в прыжке закрывая корпусом мяч, нарушил правила, напрыгнув на соперника, и неосторожно ударил Игоря локтем в лицо. Хрустнула челюсть, и Малахов почти без сознания упал на пол… Матч, естественно, был остановлен… Стас наклонился над Малаховым, чтобы извиниться, но тот в слепой ярости ударил его ногой по голени… Тихонов опешил ни то от боли, ни то от удивления, и, поморщившись, сказал: «Вот козлина, это же игра… Если боишься боли – пора на покой, старичок! Время, видать пришло…» Обоих дисквалифицировали на игру…
Удивительная способность собственным невоздержанным языком наживать себе врагов! Сколько раз слышал он от родителей ещё в детстве: «Смолчи – и проблем не будет…»  Но он, наоборот, намеренно ломая все дипломатические устои, учил себя не бояться говорить человеку в лицо всё, что накипело… Зато никто ни разу не обвинил его ни в наговорах, ни в сплетнях: люди знали, что если он что-то имеет против них – они узнают об этом первые и из первых уст… Но это не было спонтанным разряжением воздуха, свойственным глупому человеку; подобное поведение Стаса было продиктовано исключительно мотивами справедливости… Ни разу за свою жизнь не обидел он таким образом невинного человека – только того, кого считал объективно «не правым»… Не случайно Ольга всегда называла его «продуманным мальчиком»…
Травмированный и выбывший из строя Игорь Малахов подал жалобу в Союз гандболистов с просьбой дисквалифицировать спортсмена, пренебрегающего правилами игры, до конца сезона, но ему отказали по причине его собственного неспортивного поведения… И он затаил… С тех пор, как только они вместе оказывались на поле, игра становилась не игрой двух команд, а противоборством двух игроков. Малахов был нацелен только на одно – достать Стаса, помешать ему, нанести незаметную, но ощутимую травму. Он прекрасно изучил манеру Тихонова: ударился – заморозил, и снова в бой… Болеть всё это начинало позже, после матча… Тренер, зная про эту мышиную возню, перестал выпускать Станислава в основном составе на игры, где присутствовал Малахов…
…И вот теперь они вместе преподавали в одной спортивной школе, и делили воспитанников в спортивном лагере. И снова Игорь бесился оттого, что этот проныра, будучи тренером без году неделя, успел снискать любовь и уважение не только мальчишек, но и руководства. Его собственные спортсмены его не любили, а Тихоновские щенки, которых он начинал тренировать на первом году, а потом переданные новому неопытному тренеру, вообще ненавидели! И он платил им той же монетой! Но Стас понимал, что ненависть Игоря к юным гандболистам относилась не столько к ним, сколько к нему лично… И почему он так быстро наживал себе врагов?

Зависть… Это чувство порождается комплексом неполноценности, и избавиться  от неё практически невозможно… Любая неполноценность, будь то физическая, социальная или психологическая порождает агрессию к более сильному, удачливому или умному. А если же она завязана ещё и на честолюбии – пощады не жди… Не случайно испокон веков в мире пропагандировалась классовость, существовали чёткие границы между общественными слоями, пренебрежение которыми всегда сопровождалось нравственными и материальными проблемами…Социализм разрушил устои, определённые многовековым опытом, и породил тот самый пролетариат, который потребовал всеобщего равенства, но отнюдь не всеобщего братства… Но природа взяла своё, и более умные, сильные и деятельные поднялись над общей массой, снова научились быть «высшим классом» – и родилась зависть, а с ней и классовая ненависть. Зависть без честолюбия порождает агрессию, а при наличии оного – подлость…

Было неудобно стоять так друг против друга, излучая ненависть, под напряженными взглядами мальчишек, и Станислав повернулся к Малахову спиной, собираясь уйти.
– Мы ещё не договорили, – зашипел тот. – Вернись…
Стас усмехнулся и обратился к ребятам:
– Оказывается, мы с Игорем Михайловичем ещё не закончили нашу содержательную беседу. Бегом переодеваться к костру – в качестве кросса. Белов, Логинов – в столовую за картошкой и компотом! И захватите мяч похуже, сегодня проведём необычную тренировку…
Мальчишки радостно помчались выполнять распоряжения тренера, а он резко повернулся к недругу и сжал кулаки:
– А теперь послушай меня, Малахов, звезда отечественного гандбола… Твои регалии на хрен никому не нужны, пока ты не научишься быть человеком! Да, не из каждого из этих пацанов выйдут стоящие спортсмены, но унижение не может стимулировать талант или мотивации… Я хочу, чтобы они выросли, прежде всего, гордыми людьми, мужиками без комплекса неполноценности! Поэтому, только подойди ещё к моим ближе, чем на сто метров со своими идиотскими методами… Отведу за бруствер и снова дам в челюсть…
С этими словами Стас, едва сдерживая гнев, направился прочь.
– Я, гнида, так этого не оставлю! – крикнул ему вслед Игорь. – Ты угрожал мне! Угрожал на территории детского учреждения, при воспитанниках! Мне, заслуженному мастеру спорта!
Тихонов обернулся и захохотал:
– Не ври, даже такой отморозок, как я не позволил бы себе, такого непедагогического поведения. И помни, Игорёк, – бьют не по заслугам, бьют по морде…
И почему ему так везло на придурков и подлецов? Он невольно вспомнил Жанкин стишок, одобренный всеми соляриями: «Там, где он – там заварушка…» Это карма такая, что ли?
Молодой человек усмехнулся – всё это было мышиной вознёй, по сравнению с теми проблемами, от которых он бежал уже долгое время… Скорее бы уже всё разрешилось…

…Он тихо подошёл к костровищу и некоторое время наблюдал за воспитанниками из-за деревьев… Хворост был аккуратно сложен, бидон с компотом и мешок с картошкой были на месте. Мальчишки же, предоставленные ненадолго самим себе, резвились на поляне: они бегали, кидались шишками и были, как ему показалось, по-настоящему счастливы сейчас. Станислав улыбнулся и ещё раз подумал, что вот она его стезя… Несмотря на свой ещё очень молодой возраст, он испытывал истинное удовольствие от работы с детьми: было приятно видеть в их глазах радость от их совместного общения, замечать, как они мужают, как корректируются их понятия и принципы под чутким его руководством, как со скрипом, потихоньку, без муштры и нервов, шлифуется их игровое мастерство… И это ничего, что за этот особый труд мало платят… Он что-нибудь придумает… В конце концов, когда он избавится от посягательств Монстра, он найдёт выходы на московских зихорников  и сможет зарабатывать как раньше…
Стас поймал себя на мысли, что мечтает и о том, чтобы вот так же бегал его собственный сын, которому, не стесняясь, он мог бы прививать свои непреложные ценности, объяснять, не боясь быть непонятым, многие жизненный нюансы… И ему снова казалось, что он ненормальный, потому что в неполных двадцать три года странно мечтать о семье, о домике в какой-нибудь Новгородской, где он будет отправлять сыновей в ночное, научится, наконец, отличать рыбу от рака, а петрушку от сельдерея… Правда, представить Таисью в роли матери и жены он пока не мог, но это не мешало ему мечтать. Когда-нибудь и это изменится…
Молодой  человек с трудом стряхнул с себя наваждение – нужно было идти к мальчишкам…
 Они мгновенно успокоились, по команде Антона Логинова построились в шеренгу и замерли в ожидании.
– И кто это сказал, что в моем классе отсутствует дисциплина? – весело проговорил тренер-либерал. – Вольно, бойцы! Разжигайте костёр…
Стас направился к Найдёнову, который один сидел на бревне, не участвуя в общем веселье, и на ногах у него были кроссовки для зала…
– Митя, я смотрю, ты нарушаешь правила? Как это понимать?
Паренёк вскочил на ноги и тут же сморщился от боли.
– Я… Станислав Сергеевич, простите, но мои кроссовки совсем разодрались, и я натёр ноги… Мне не в чем ходить больше…
Он чуть не плакал.
– Покажи ногу.
Найдёнов быстро убрал ноги под бревно и замотал головой.
– Почему ты такой дикий? – и с этими словами Стас стянул с него обувь и носки.
«Тридцать седьмой размер», – отметил про себя.
На правой пятке сочилась гигантская кровавая мозоль величиной с трёхкопеечную монету, Стас сочувственно присвистнул:
– Слушай, Корчагин, тебе не стыдно? – в голосе тренера слышался металл. – У него завтра турнир, а он с испорченными ногами тут нарезает. Не стыдно? Почему ты не пошёл в медкабинет?!
Митя готов был заплакать… Его снова ругали, им снова были недовольны, и некому было его защитить… Но Стас неожиданно улыбнулся и потрепал паренька по волосам:
– Глупыш ты ещё, Митя! Неужели ты подумал, что я буду сердиться из-за такой ерунды? Дай, я обработаю ногу…Он раскрыл сумку и достал аптечку – она всегда была при нём, ведь он отвечал за каждого из них…
– Митька, делай, что хочешь, но чтобы послезавтра ты был в строю. Ты мне нужен, парень, и без тебя нам будет очень трудно…
Он увидел, как засветились глазёнки мальчишки от гордости и неожиданной радости, и подумал, что ради этого маленького счастья в глазах никому ненужного сироты, стоит жить и работать.
Митя Найдёнов был щуплым двенадцатилетним недокормышем, но вёртким и пронырливым, как стриж. И он был прекрасным разыгрывающим… И Тихонова не интересовал тот факт, что центральный нападающий должен быть атлетом. Никого другого тренер пока не видел в этой роли и поэтому вовсе не лукавил, когда хвалил.
– Я поправлюсь, тренер! Я буду играть, я не подведу Вас и команду! Даже если нога не заживёт, я всё равно буду играть! Обещаю…
– Надеюсь на тебя, а пока ты будешь арбитром…  А мы сейчас проведём необычную тренировку: бегаем вокруг костра и бросаем мяч через огонь. Кто не успевает поймать – тридцать отжиманий, – Стас усмехнулся. – На этот раз на траве… Отжались – и на скамью дисквалифицированных. Олег, Скворцов, покажи руки, давай помажу зелёнкой…
Ладони мальчика были иссечены острым гравием, и один из порезов был довольно глубоким…
– Станислав Сергеевич, может, не надо? Я зелёнку ненавижу с детства!
– Не вопрос, помажу йодом. Только не ори…
Он нянчился с ними и получал удовольствие…
…Такой кросс ребята бегали с удовольствием, и что показательно, тренер бегал вместе с ними, так же как они, пасуя и принимая мяч. Больше половины юных гандболистов уже потерпели фиаско, отжались на полянке и теперь смотрели со стороны на тех, кто ещё оставался в кругу. Они шумно подбадривали товарищей…
…Пётр Андреевич Тимофеев, вышел на крыльцо и нахмурился. Из леска, с пионерского костровища, доносились громкие крики. Недолго думая, он направился туда, едва скрывая негодование: час до отбоя, а кто-то безудержно резвится за территорией лагеря…
Подойдя к поляне, он в изумлении остановился – второй отряд вместе со своим тренером выплясывал какие-то ритуальные танцы вокруг костра:
– Станислав Сергеевич! Что здесь происходит?
Его голос прозвучал со спины так неожиданно, что Стас невольно обернулся, и именно в этот момент кто-то бросил ему мяч. Он поднял руку вверх, но не прыгнул, и мяч, едва чиркнув по кончикам пальцев, улетел в кусты.
– Проиграл! Тренер! Тридцать отжиманий! – зашумели мальчишки, но, заметив, наконец, директора, остановились и вытянулись по стойке смирно.
– Простите, Пётр Андреевич, у нас специальная тренировка в преддверии турнира… Выбывшие из круга – отжимаются. Мы постараемся закончить до отбоя, – Станислав широко улыбнулся.
– Я думаю, мы сделаем тренеру поблажку? Тем более, что это я ему помешал, – лукаво спросил Тимофеев и в упор посмотрел на Тихонова.
Ребята зашумели, и было непонятно, одобрение слышалось в их голосах или разочарование…
– Так будет не честно, – Стас развёл руками. – Правила для всех общие,  к тому же, настоящий профессионал не должен отвлекаться на внешние раздражители…
Он принял упор лёжа и начал быстро отжиматься на пальцах. Воспитанникам он этого не разрешал – пальцы ещё слабые… Последние десять отжиманий он сделал на одной руке… Конечно, он позировал, стремясь произвести впечатление на начальника и на мальчишек, потому что сам, по сути дела, был ещё мальчишкой, только рано повзрослевшим и много уже пережившим… И разве это можно было считать пороком для парня, чьим жизненным кредо было производить впечатление на окружающих…
«Вот паразит, – с восхищением подумал Тимофеев. – Надеюсь, он не сбежит от меня обратно в большой спорт, из него выйдет первоклассный тренер…»
Тихонов вскочил на ноги и хлопнул в ладоши.
– Тренировка окончена, приступаем к трапезе! Найдёнов, выгребай картошку!
Потом он виновато обернулся к Тимофееву:
– Пётр Андреевич, мы немного затянем сегодня с отбоем? У нас ещё картошка, компот и разбор полётов… Да, и искупаться перед сном необходимо…
Тимофеев покачал головой и подумал, что он снова и снова пасует перед этим обаятельным парнем и не может ему отказать ни в одной просьбе. Эдак, можно и на шею сесть…
Стас прекрасно чувствовал отношение к себе людей, и обмануть его было сложно. Поэтому сколько бы Андреич ни хмурился, было очевидно, что он может манипулировать его расположением. Главное, не перегнуть, не зарваться…
…Порядочные и умные люди всегда относились к Станиславу Тихонову с симпатией, а мерзавцы и трусы завидовали и ненавидели. И именно здесь начиналось для молодого человека деление на «своих» и «чужих»… Он был открытым и принципиальным, прямолинейным и целеустремлённым, одним словом, морально статичным. Окружающие всегда знали, чего от него можно ожидать, а чего нет… И этот факт часто мешал ему в отношениях с «чужими», которые пользовались его принципиальностью. Директор был хороший человек, и он был «свой»…
– Стас, ты из меня верёвки вьёшь, – тихо сказал Тимофеев. – Так нельзя…
Молодой человек по-детски сморщил нос, прищурил один глаз и игриво вытянулся по стойке смирно.
– Товарищ генерал, обещаю, что этого больше не повториться!
Тот с усмешкой махнул рукой.
– Чёрти что такое… Артист! Без мыла влезет! Ты только не утопи их в темноте… В корпус входите, как мыши… Чтобы ни одна живая душа…
– Всё будет хорошо…

– А где соль и хлеб? – тренер нахмурился. – Прав Игорь Михалыч – раздолбаи вы! Головой думать – это не шишками кидаться!!!
С этими словами он достал из сумки солонку, буханку хлеба и нож…
Когда пир был в полном разгаре, тренер встал и поднял руку кверху.
– Минуту внимания, бойцы. Все, надеюсь, помнят, что завтра мы принимаем участие в турнире? Помнить вы должны и то, что наш второй отряд самый маленький, состоит только из нашего спортивного класса, и поэтому послезавтра играть нам придётся с третьим отрядом …
– Они же кони! Они нас растопчут! Там всем по 14 лет! – возмущённо загалдели юные спортсмены, старшему из которых, по неудачному стечению обстоятельств, едва исполнилось тринадцать.
– У нас нет выбора… Но сначала мы сыграем с победителем среди «Чижиков» . Это вам под силу?
Мальчишки засмеялись:
– «Чижиков» мы одолеем! Это как пить дать!
– Поэтому о них и не говорим… С «Журавлями» мы должны выложиться полностью, показать всё, на что способны, мужественно сознавая, что на победу рассчитывать нам не приходится… И ещё… Это будет мой первый экзамен как тренера, когда все станут смотреть и оценивать, чему я смог научить вас за эти короткие два с небольшим месяца…
– Мы будем выигрывать, – запальчиво ответил Антон Логинов, но тренер осадил его.
– Не спешите декларировать вещи, которые неочевидны. У нас пока нет шансов на победу, мы слишком ещё неопытные для этого, да и соперник нам достался не по зубам… Эта команда – победитель общероссийского турнира по ручному мячу в своей возрастной категории!
Тренер говорил «мы» и «нам», и это воодушевляло юных спортсменов больше, чем любые посулы…
– Кстати, вы помните, кто у «Журавлей» вторым тренером?
– Игорь Михайлович, – кисло протянул вратарь Влад Ганделян. – Вот будет потеха, если мы облажаемся…
– Он нас распнёт!
– Вот и не подведите меня, вы же видите, какие у нас с ним отношения…
– Из-за нас? – Скворцов виновато шмыгнул носом.
– Нет, друзья, это старая история… Всё! Тушим костёр остатками компота, а если не хватит компота, то по-пионерски, и айда на купальню. Я там вас жду…
…В корпус пробирались по очереди, босиком, чтобы дежурный преподаватель не застукал…
– Чтобы через пять минут была гробовая тишина. Не подводите меня, – прошептал Тихонов и аккуратно затворил за собой дверь…
Он, было, направился в свою коморку под лестницей, но передумал… Молодой человек на цыпочках вернулся к порогу спальни и приложил ухо к двери. Через несколько секунд раздался скрип кроватей и громкий шёпот: мальчишки возбуждённо обсуждали будущий турнир…
– Мужики, мы должны постараться, – взволнованно проговорил линейный Антон, самый старший и самый уверенный в себе паренёк. – Если мы обосрёмся, этот гад Малахов Стаса загнобит! Он и так обещал телегу сегодня на него накатать…
– Если Станислава Сергеевича уволят из-за нас, я уйду, – тихо проговорил правый крайний Артём Кравец, – с этим уродом тренироваться не стану…
– Хватит ныть, давайте лучше завтра вечером «чижиков» разгромим, а послезавтра дадим бой «журавлям». Пусть не победим, так хоть помотаем нервы, – левый полусредний Лёша Старков вздохнул. – Нечестно всё-таки так играть… Плохо, что нас так мало…
– Давайте, лучше, тактику продумаем, – не унимался Антон. – Завтра те, что послабее выйдут, с «журавлями» нужен самый выигрышный состав. Митька, ты как?
– Я выйду разыгрывающим с «журавлями», Тоха, не сомневайся! Босиком буду играть, но буду…
– А я могу вторым линейным, – заключил Серёжа Берков.
Стас усмехнулся и резко распахнул дверь.
– Я не понял, почему не спим? Я смотрю, вы меня уже разжаловали из тренеров, сами себя заявили на игры, сами расставили, может, и официальных лиц сами выберете и официального представителя?  Или может быть, все же оставите это дело мне? Завтра на тренировке вы получите все необходимые вводные… Впрочем, бог с вами… Завтра не выходят Найдёнов, Скворцов, Ганделян и Кравец… Стартовый состав от обратного – основные игроки на скамейке…
– Но Станислав Сергеевич! А если завалимся с таким составом? – возмутился капитан и хмуро посмотрел на четверых новеньких, приданных в их отряд непосредственно в лагере из другой спортивной школы. – Ребята вот вообще не сыгранные…
– Антон, – Стас помедлил, задумавшись и подбирая слова. – Победа – это хорошо, но победа любой ценой – нечестная победа. Каждый из вас пришёл в гандбол, чтобы играть, и мы не в праве лишать менее опытных или сыгранных возможности проявить себя… В турнире принять участие должен каждый из вас… И честнее и полезнее для команды будет поставить более слабых против малышей… Это уровняет силы… Или вы предлагаете им выйти с «Журавлями»?
Мальчишки заёрзали на кроватях, молча соглашаясь с тренером, а те, кому завтра предоставлялся шанс проявить себя, в душе клялись себе играть достойно, чтобы, наконец, получить путёвку в стартовый состав…
– Игорь Михайлович нас щадить не будет, – с агрессией произнёс второй вратарь Миша Цаплин. – Самых чумовых поставит на старте…
– Ну, и мы чумовых, – тихо засмеялся Тихонов. – Ты-то чего беспокоишься? Ты и завтра сыграешь, и послезавтра заявлен будешь… Плохо у нас с вратарями, братцы…

…«Чижики» отыграли свой мини-турнир с утра… Они так и не смогли выявить победителя даже после серии семиметровых ударов… И судьи присудили им редкую в гандболе, но возможную в определённых случаях ничью – 25:25. Все понимали, что это была «военная хитрость» руководства лагеря: во-первых, поощрить малышей, во-вторых выставить на игру со вторым отрядом наиболее сильный объединённый состав… Понятно, что восьмилеток там не было и в помине…
И всё-таки эта уловка первый отряд не спасла: «Орлята» обыграли их с разгромным счётом 13:48 и счастливо вышли во второй тур…
– Говорить – «молодцы», или нет? – смеялся Тихонов после матча. – Обштопали малышей и глумятся… Впрочем, я доволен нашим вторым составом, так держать. Пожалуй, я даже заявлю кое-кого из вас на завтрашнюю игру… Теперь марш отдыхать!

…Малахов все эти дни был крайне возбуждён. Он разрывался между тренировками у привезённых им ребят, готовящихся заявиться в молодёжную Олимпийскую сборную, и чемпионами-юниорами из сплочённой команды «Журавли», чей главный тренер, человек сильно пожилой, последнее время часто болел и готовился после этой смены отправиться на заслуженный отдых. За «Олимпийцев» Игорь был, впрочем, спокоен… Он даже не сбрасывал со счетов возможности их победы над командой тренеров, которые, в силу обстоятельств, не имели возможности тренироваться и должны были выйти на поле в качестве гостей турнира, руководствуясь исключительно опытом и мастерством… Но на «журавликов» он делал особые ставки, и ему было важно не просто выиграть в матче, ему необходимо было победить «выскочку» по всем статьям: по счёту, по технике ведения игры, по зрительности матча… Малахову хотелось увидеть унижение Тихонова после триумфального разгрома его недоносков, которых тот распустил своим капиталистическим либерализмом, своим соплежуйством и бессмысленным человеколюбием…
Под его чутким руководством и без того заносчивые подростки третьего года обучения становились злыми и агрессивными, а включение в их ещё детское сознание варварских мотиваций заставило их на последней тренировке громко скандировать: «Порвать! Порвать! Порвать!»
«Орлята» недовольно морщились на соседней открытой площадке, но их мотивации, их желание не ударить в грязь лицом зиждились совсем на другом: на спортивном азарте, на стремлении к самореализации, на желании не подвести своего тренера… И по отмашке Стаса ребята дружно запели в ответной ноте протеста: «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», пощады никто не желает!»
…Игорь Малахов намеренно выставил на старте самых старших и рослых полусредних, пройти которых хромому маленькому Найдёнову было нелегко… Впрочем, как и всем остальным… Стас давно уже понял, что в его отсутствие Малахов пошёл на это замещение более, чем намеренно. Теперь он знал расстановку сил его небольшой и неопытной команды, что давало Игорю стратегическое преимущество. Поэтому, попросив минутный тайм-аут, Тихонов сказал:
– Попробуем играть запасной вариант… Митька, посиди пока, ты не пробьёшь их оборону. Разыгрывающим выйдет Петя Ревякин… Петя, играешь на Антона и Артёма…
Петя, играющий в амплуа левого крайнего, был, пожалуй, самым крупным у «Орлят». Высокий, плотный, он имел фантастическую устойчивость в столкновениях, цепкость (он почти никогда не терял мяч) и отличное ведение мяча. Тихонов давно хотел перевести его в разыгрывающие, но пассивность паренька его настораживала. Петя любил свой край…
– От тебя сейчас зависит их проходимость. В защите принимай соперника в корпус, а мяч относи только вперёд, полусредним мяч пасуй только на выходе… Играем от обороны линию 5:1. Антон, если не удаётся перекинуть, играй «на карман» …
После такой перестановки игра пошла лучше, но на победу рассчитывать не приходилось: четырнадцатилетние пацаны переросли его «орлят» на голову, и этот неумелый турнир уже казался Тихонову бессмысленной бойней, физической и моральной. Бойней с заведомо предрешённым финалом… Скворцов получил локтем в лицо, Кравец вывихнул лодыжку, проталкивая мяч линейному, кто-то от обиды и бессилия уже хлюпал носом… И после каждой неудачи, после каждого пропущенного гола ему так хотелось самому выйти на поле и раскидать, разнести всю эту злобную малаховщину в клочки!
Малахов после каждого пропущенного «журавликами» гола вскакивал в зоне замены, и лицо его в этот момент выражало злобу и неприязнь. Тихонов, наоборот, всю игру добродушно улыбался, поощряя своих воспитанников на принятие верных решений…
…Тимофеев, выполнявший обязанности секретаря матча, внимательно наблюдал за юными спортсменами и что-то постоянно писал. Но ещё более внимательно он оценивал поведение тренеров – этих двух непримиримых соперников – и недовольно качал головой. Он затеял этот неравный по сути своей турнир не случайно. Его не интересовали победы и поражения – он хотел понять, чего стоит каждая команда, каждый тренер, каждый юный игрок. Основной целью Пётр Андреевич видел демонстрацию воли к победе, спортивное противоборство, переоценку возможностей каждого… Но теперь он был недоволен собой… Недоволен своим основным тренером, его воспитанниками, его методами работы, тем, что из хорошей спортивной игры он сотворил фарс, а площадку для игры в ручной мяч превратил в поле боя…
Команда Малахова выигрывала… Выигрывала жёстко, любой ценой, через фол и удаление… И ему уже несколько раз хотелось остановить игру, чтобы исправить собственную глупость: он не имел права сводить две эти неравные команды, зная о конфликте тренеров… Он не должен был позволять Малахову замещать старого тренера «Журавлей» в подготовке к турниру… Он всё время избегал смотреть на Тихонова, но в какой-то момент не выдержал… С сожалением поймал Тимофеев его взгляд и с недоумением увидел на лице молодого человека вместо осуждения и негодования довольную улыбку… Стас смотрел на своих подопечных с такой нежностью и гордостью, аплодировал каждому удачному игровому моменту, делал едва уловимые знаки, когда они проносились мимо зоны замены, что Тимофеев невольно улыбнулся сам: вот это молодец, так молодец!
Несмотря на то, что счёт был далеко не радостный: 44-28, а вторая двадцатипятиминутка подходила к концу, Станислав был спокоен и доволен: мальчишки сделали всё, что могли, показали всё, на что были способны, не обагрили «поле боя» кровью и не спасовали перед заведомо более сильным противником… А больше его ничего не интересовало…
Поэтому, когда прозвучал финальный свисток, и Малахов с триумфом поглядел в сторону Стаса, тот весело поздравлял «Орлят» с победой. Над страхом… Над собой… Над болью…
– Вы у меня такие расчудесные молодцы! – с воодушевлением говорил тренер понурым своим воспитанникам. – Выше клювы, орлы! Неужели вы не понимаете, что сегодня вы победили самих себя! А ручной мяч… Это только игра… Это ерунда… Будут у вас и победы и поражения – главное не терять себя…
Пётр Андреевич подходил к Тихонову как раз в тот момент, когда он произносил свой пламенный спич, и это так взволновало бывалого руководителя, что голос его дрогнул:
– Стас! Станислав Сергеевич! Я Вас искренне поздравляю с первым турниром и с победой!!!
– Вы не ошиблись, Пётр Андреевич? – лукаво переспросил Станислав, глядя ему прямо в глаза. – Мы проиграли с крупным счётом и вылетели с турнира…
Тимофеев покачал головой и махнул рукой – они прекрасно поняли друг друга…
Ничего не понял только Игорь Малахов… Ожидая похвалы от руководства, он с недоумением наблюдал эту недолгую сцену, и желваки на его скулах «выплясывали краковяк». Он ничего не добился!!! Все его титанические усилия не увенчались успехом!!! Тихонов вообще не отреагировал на его вызов, и ему, похоже, было вообще наплевать на исход матча… Впрочем, как всегда… А этот старый козёл Тимофеев даже не взглянул в его сторону!!! Кроме того, «орлята» играли настолько достойно для своего возраста, что даже Игорь не мог не оценить этого сквозь душащую его злобу…

…Турнир закончился, как и положено, в пользу «Олимпийцев», которые обыграли «Буревестников» с разгромным счётом, и теперь должны были выйти на зрелищный показательный матч с «Воронами».
Оказалось, что тренерам собрать команду не так-то просто… Способных полноценно выйти на поле тренеров набралось всего девять человек, и Тимофеев сам вызвался выступить в роли тренера и официального представителя команды.
Стас, как самый молодой и сильный, вышел на старте в амплуа центрального нападающего, но он был рад любой представившейся возможности поиграть в мяч, пусть бы даже и полусредним. Несмотря на перерыв в игровой и тренировочной практике он действовал довольно удачно: и организация атаки, и распасовка и завершение ему удавались без особого труда, и всё бы было хорошо, если бы… Молодой человек внезапно с негодованием понял, что полусредний Малахов намеренно сбивал его атаки, то теряя мяч, то как бы невзначай перекрывая пространство для удачного паса… Цель Игоря была Стасу не до конца ясна: то ли вновь насолить ему, то ли дать возможность своим «олимпийцам» победить, тем самым стяжав долгожданную славу лучшего тренера…
В перерыве Стас вынужден был обратиться к Тимофееву:
– Андреич, Вы хоть видите, что происходит на поле? Пока Малахов вредит лично мне, я ничего не смогу сделать… Сдаётся мне, наш позор скоро станет известен далеко за пределами этого лагеря…
– И я полностью согласен с молодым человеком, – раздался за спиной знакомый обоим голос заместителя председателя Союза гандболистов Геннадия Гуревича. – Малахов ведёт свою игру, и его надо убрать с поля… И не на две минуты, а до конца матча… А Вы, насколько я помню по прошлому чемпионату скорее линейный, чем разыгрывающий?
– Скорее – да, чем – нет, – уклончиво ответил Стас, по-прежнему раздражённый и взбудораженный поведением старшего товарища.
Проигрыш его пацанов был ерундой по сравнению с тем, что Малахов творил сейчас, опьянённый тупой местью… Всё мог понять Станислав Тихонов, любую обиду, любую кулуарную возню, кроме той, которая отражалась на общем деле… И ему до боли в суставах захотелось выйти сейчас на поле в привычном амплуа и вырвать у соперника победу любой ценой, даже если этот идиот Малахов продолжит мелко пакостить… Да, теперь он станет играть на себя! Он так соскучился по игре! Только сейчас Стас по-настоящему понял, что мечтает вернуться в спорт и продолжить карьеру… Только вот и мальчишек своих он бросить на полпути тоже не мог…
Выйдя во втором тайме в линию, Стас, наконец, ощутил эйфорию. Это было его место на поле!!! Злость, азарт, стремительность – всё вернулось, и он, стараясь обойти пасом Малахова, заносил мячи в ворота противника один за другим. Он вывел-таки «Воронов» вперёд, и с помощью крайних продолжал увеличивать счёт. Игорь же, видя, что товарищи, просчитав его замысел, стали обносить его мячом, совершенно озверел. Выждав удобный момент, когда линейный взмыл в воздух, размахиваясь для броска, он подставил под его приземление корпус, рискуя покалечиться…
Толчок снизу в подвздошную область был настолько сильным, что Стас упал на пол и откатился на несколько метров. Воздух словно вышел из лёгких полностью, и молодому человеку показалось, что эта чёрная пелена перед глазами никогда не рассеется… Он согнулся пополам и зарычал, судорожно хватая ртом воздух. Этот контуженный урод всё-таки выбил его из колеи! Парень попытался встать, но не смог наступить на ногу – сводило ушибленное бедро, на которое он приземлился всем своим весом… Меж тем, довольно улыбающийся Игорь наклонился над ним и прошептал:
– Боли боишься, малыш? Пора на свалку, сосунок!
– Погуляй теперь за пределами поля, кретин великовозрастный, –  криво улыбнулся Тихонов и, с трудом поднявшись, захромал к зоне замены…
Малахова, естественно, дисквалифицировали… Но он и подумать не мог, что этот мерзавец продолжит игру, не взирая на ушибленное бедро и рёбра… Снова его жертва оказалась напрасной…

– Эти двое никогда не ладили, – говорил тем временем Гуревич. – Странный каприз судьбы, что оба они оказались в твоей школе, Петя… И это такие теперь заслуженные у нас? Немудрено, что гандбол давно не блещет на мировой арене… М-да…
Тимофеев взволнованно откликнулся:
– У нас создалась нездоровая обстановка в коллективе. Как только Тихонов пришёл к нам, Малахов просто взбесился… Но он такой сильный тренер… Ты же видел сам…
– А Тихонов талантливый спортсмен… Я хочу предложить ему вернуться в спорт. Петя, как ты на это смотришь?
Пётр Андреевич нахмурился и покачал головой:
– Ни за что! Он пока ещё не тренер, но станет им очень скоро… Не отдам! Забери лучше Игоря. Он не пропадёт.
– Прости, но я ему всё равно предложу… Служба службой…
– А ещё друг…
Тем временем Стас оклемался на скамье запасных и поднял руку, прося обратную замену… Без подстав Малахова игра пошла ровнее, и «Вороны», как и положено, победили олимпийские надежды со значительным перевесом… Опыт взял своё…
…Тем временем, в своей коморке под лестницей разъярённый Игорь Малахов строчил донос…

…Стас закончил тренировку и, балагуря, вёл свой отряд к озеру, когда они услышали на берегу какой-то неясный шум… Возле купальни толпились «олимпийцы», а их тренер стоял возле поручней и с любопытством вглядывался вдаль… Чуть поодаль галдели юные гимнастки, указывая куда-то на гладь озера… Громко лаяла лагерная дворняжка Герда…
Тихонов внимательно посмотрел вперёд и вздрогнул… Метрах в семидесяти от пирса был небольшой островок, на котором местные жители соорудили двухметровую подкидушку, которая словно раненая пушка торчала над водой. Пионерам категорически запрещалось заплывать за буйки и выбираться на этот остров, но местные мальчишки подплывали к нему с другого берега на лодке и резвились на подгнивших брёвнах до посинения.
Сегодня что-то было не так… Кто-то очень маленький судорожно барахтался под вышкой и что-то кричал. … Слов не было слышно, но по интонации можно было понять, что это крик о помощи… Ребёнок то тяжело выныривал, словно старался что-то вытащить на поверхность, то снова надолго заныривал под воду. Убогая плоскодонка бесконтрольно болталась рядом с ныряльщиком…
Стас на ходу скинул кроссовки, разбежался и прыгнул… Раздумывать было некогда… Он плыл быстро, как только позволяло ушибленное вчера бедро, а в мозгу пульсировала мысль: только бы успеть…
Когда он подплыл к острову, мальчишка лет семи уже не нырял, а в панике крутился на воде вокруг своей оси и истерично выл. Увидев взрослого, спешащего на помощь, он заорал:
– Мишка утонул!!! Он головой ударился, а мне его не вытащить! Он тяжёлый!!! Он там держится за что-то! ААААААААА, он утоп!!!
Тихонов быстро нырнул в том месте, где таяли последние пузыри, и к великому счастью сразу увидел лежащего на дне десятилетнего мальчика, правая нога пацана запуталась в обрывках полусгнившей рыбацкой сети, непонятным образом оказавшейся в месте купания и намотавшейся на опоры подкидушки. Стас рванул сеть руками – но крепкая леска не поддалась, зато слегка качнулась балка вышки… Он судорожно вынырнул, вытягивая ребёнка на поверхность и вдувая ему в лёгкие порцию кислорода:
– Весло! Кинь весло! – и снова ушёл под воду, отпуская безжизненное тело…
Мальчик мгновенно среагировал и, дотянувшись до плоскодонки, опустил ему железное весло, больно задев по плечу…
Вода камень точит, не то, что дерево… Рычаг сработал под напором сильного человека и нижнее, подгнившее с годами бревно надломилось, освобождая сеть из своих тисков. Стас снова подхватил Мишку и поднял его на поверхность. Ребёнок не шевелился… Станислав вытащил его на берег и начал делать искусственное дыхание… Словно в тумане… С молоточками боли и страха, стучащими в висках… Он боялся, что не успел… Потом боялся сломать мальчишке рёбра, впрочем, это было сейчас неважно – лишь бы вышла вода, и ребёнок вздохнул… И когда после долгих усилий это, наконец, произошло, молодой человек едва не разрыдался от радости, и слёзы, которые никогда не приходили от его собственной боли, вдруг потекли по щекам… Отрыгнув фонтанчик воды, Мишка начал приходить в себя: щёки и губы стали розоветь, он шевельнулся и открыл мутные глаза… Второй мальчишка, тем временем, запрыгал, как ужаленный, и радостно замахал руками тем, кто в ожидании толпился на пирсе спортивного лагеря, и в ответ оттуда раздалось облегчённое «ура!»…
Восторженные, гордые за своего тренера «орлята» шумно скакали по пляжу:
– Это наш Стас! Наш тренер! Он – лучший! Он – супер!!!
И ребята других отрядов сейчас смотрели на них с завистью…

…Мальчик снова потерял сознание, но дыхание его было ровным и свободным. Вдвоём они погрузили пострадавшего на шаткую лодочку, а сами поплыли следом, толкая её перед собой… На берегу Стас передал мальчика медработникам лагеря и устало опустился на песок…
– «Скорую» вызвали?
– Вызвали, Стас, вызвали! – взволнованно ответила ему медсестра, которая вчера обрабатывала ему ободранное бедро…
 Некоторое время он сидел в полной прострации, и окружающие звуки казались ему сейчас какими-то потусторонними и далёкими. Потом он вздрогнул от тёплых прикосновений множества маленьких рук, желающих прикоснуться к его «подвигу». «Орлята» толпились, галдели, поздравляли его, и он, наконец, сбросил наваждение и улыбнулся… Но неожиданно глаза молодого человека почернели, брови нахмурились, и он, словно вспомнив что-то очень важное, рывком вскочил на ноги…
Стас быстро подошёл к Малахову, который деловито, словно ничего и не случилось вовсе, раздавал указы своим спортсменам, а они, эти восемнадцатилетние истуканы, отстранённо продолжали сдавать нормативы по плаванию. Стас резко толкнул его в плечо.
– Почему ты стоял и смотрел, как тонет человек? Почему твои великовозрастные лбы стояли и смотрели?
Игорь скорчил гримасу и равнодушно сказал нечто, от чего даже у самого маленького пионера по коже побежали омерзительные мурашки:
– Так он же чужой, не из лагеря… Я за него не отвечаю…
От такого цинизма Стас, наверное, опешил бы, случись перед ним не его закадычный враг, а кто-то другой… Поэтому в его почерневших от напряжения глазах мелькнула понимающая усмешка, и он, нисколько в этот момент не задумываясь о последствиях, нисколько не стесняясь воспитанников, размахнулся и вмазал Малахову кулаком в морду…
– Ты гнусный ублюдок! Гореть тебе в аду, сука!
С этими словами он развернулся к негодяю спиной и обратился к вожатым:
– Ребята, искупайте моих, пожалуйста, а я в медкабинет пойду…

…Станислав знал, что совершил непростительный проступок… Он нарушил все нормы морали, присущие преподавателю, все мыслимые и немыслимые уставы… И он прекрасно понимал, что за это он должен понести наказание, независимо от причины, побудившей его на это нарушение… Но он не мог поступить иначе! Он – вечный Дон Кихот, вечный борец за непреложную истину, за каноническую справедливость перестал бы уважать себя, если бы не сделал этого. Ему не было ещё и двадцати трёх лет, и недавний дворовый авторитет в нём по-прежнему не давал покоя в этой новой сознательной жизни, полной чужой ответственности, где даже эгоизму не было уже места. Став по сути своей пресловутым «человеком без возраста», Стас разрывался между старым привычным «я» и новым «мы». Между «Мэном» и «Станиславом Сергеевичем», понимая, что совмещать оба этих «понятия» становится всё сложнее. И всё-таки он понимал одно: никогда не станет он равнодушным наблюдателем этой непростой жизни, а, значит, «Мэн», ради которого он отказался от «золотого своего рождения» останется с ним навсегда… И гори оно всё синим огнём… Вечером он соберёт свои вещи и станет ждать экстренного партийно-комсомольского собрания, где его с треском уволят и вышвырнут из лагеря и из школы… Но это будет потом… Сейчас он должен проведать мальчика, поставить в известность Тимофеева и сообщить родителям Миши о том, что случилось с их сыном…
…«Скорая» уже стояла возле административного корпуса… Миша увидел своего спасителя и с носилок протянул ему руку.
– Спасибо, Вам, большое… И родители мои будут Вам благодарны…
– Держись, парень, поправляйся. А за родителей не волнуйся, я сам съезжу к ним и успокою…

…Тихонов постучал в дверь начальника лагеря… Он осторожно вошёл, виновато глядя на Тимофеева, но тот быстро поднялся из-за стола и заспешил к нему навстречу. Он обнял молодого человека, пожал ему руку и сказал:
– Спасибо тебе, парень, за то, что ты есть! Побольше бы таких как ты комсомольцев! И тренеров побольше, и спортсменов…
Молодой человек стушевался…
– Не такой уж я и молодец, Пётр Андреевич… Вот, пришёл, можно сказать, попрощаться…
– Не понял…
– Я таки набил морду Малахову… И он так этого не оставит… Настал его звёздный час.
Тимофеев раскрыл рот и обтёр о пиджак внезапно вспотевшие ладони...
– Зачем? За вчерашнее? Прямо при детях?
Станислав поморщился:
– Неужели вы думаете, что я настолько мелочен, что буду мстить за такую ерунду, как незначительный ушиб? Этот мерзавец равнодушно смотрел, как тонет ребёнок только потому, что «не нёс за него ответственности»!!! Андреич, я не мог иначе!!! Когда я появился на пляже, мальчишка почти уже утонул!!! Я мог не успеть, а он мог помочь ему гораздо раньше!!! Должен был!!! Мразь!!!
Голос молодого человека сорвался на хрип. Он в волнении откашлялся и мгновенно взял себя в руки.
– А дети… Дети должны знать, за что в этой жизни разрешено бить морду подлецу… Не прав я только в одном: был не воздержан на слова…
– Он же тебя растопчет!!! У меня уже лежит одна писулька на тебя!!!
– Пускай тешится. Я уйду, всё равно не могу с ним работать под одним флагом… Только пацанов жалко…
Тимофеев нахмурился. Ему не хотелось терять Тихонова, но он мало что мог сейчас поделать… Всё решит собрание…
– Гуревич говорил с тобой?
– Нет, а что? – Стас напрягся. – Должен был?
– Он хочет, чтобы ты вернулся в спорт… Я противился, но теперь это, возможно, лучший вариант… Пройдёт время, захочешь – вернёшься…
Тихонов на мгновение просиял, но потом плечи его снова поникли:
– Не могу я… Пока «орлят» своих не доведу – по собственной воле не уйду… Если попрут, тогда посмотрим…
В этот момент дверь со скрипом отворилась, и мальчишки стали боязливо заполнять кабинет директора…
«Тоха, – сказал на купальне Артём Кравец. – А ведь теперь Стаса погонят в шею… Малах его выдавит».
«Да, и из комсомола исключить могут, – подтвердил Белов. – У меня брат тоже…»
«Да, отстань ты со своим братом, – Антон Логинов нервно грыз уголок ласта. – Мы должны прямо сейчас пойти к директору и поручиться за него. Мы должны сказать, что всё видели и разделяем отношение тренера к этому делу»…
«А ещё можно сказать, – добавил Митя Найдёнов, – что никаких плохих слов он не говорил»…
«А как же гимнастки? – поморщился Петя Ревякин. – Они ведь тоже там были, а «олимпийцы?»
«С девчонками можно договориться, – не унимался Митя. – Они нормальные, я с одной дружу…»
«А «олимпийцев» мог Малахов подговорить», – согласился Антон. 
«Врать всё-таки неправильно», – с сомнением покачал головой Миша Ганделян. – Станислав Сергеевич сам нас учил не врать!»
«Это ложь во спасение! Это наш долг перед тренером!» – не унимался Логинов.
И вот они стояли перед начальником лагеря и наперебой «отмазывали» Стаса от неминуемого наказания… И то, что юные спортсмены пришли «спасти» своего тренера, было, пожалуй, главной победой Станислава Тихонова в этой жизни…
Стас смотрел на мальчишек и умилялся. Тёплая благодарность разлилась по его душе, и парню захотелось расцеловать их всех сразу… Только вот их ложь во спасение не понравилась человеку, не желающему лгать…
Он неосознанно приложил руку к груди и поклонился своим воспитанникам, в знак благодарности, и это смутило их несказанно… Потом он выпрямился и печально проговорил:
– Спасибо, друзья, за поддержку, только вот ваша «неправда»… Я уже всё рассказал Петру Андреевичу, и вы выглядите сейчас не совсем красиво… Но, я уверен, что наш директор человек понимающий, – он многозначительно посмотрел на Тимофеева, – и простит вам эту ошибку в силу её искренности…
Пунцовые от стыда юные гандболисты опустили головы…
– И всё-таки, ничего такого страшного Станислав Сергеевич не сказал, – упрямо проговорил смелый Антон. – Потому что, это чистая правда! Игорь Михайлович поступил как настоящая «собака»! Можете теперь и меня отчислить из интерната!
– И меня! И меня тоже! Мы все готовы уйти! – загалдели ребята. – И мы выступим на собрании и тоже самое скажем!
Тимофеев всю дорогу качал головой, с трудом подавляя улыбку гордости. За это короткое время Стас не сумел ещё (да, это было и невозможно за столь небольшой срок) научить их как следует играть в ручной мяч, но зато научил главному – чувству локтя, дружбе, взаимовыручке… А это было куда важнее для жизни, чем все спортивные достижения вместе взятые…
– Можете быть свободны, – наигранно грозно сказал начальник лагеря. – Я принял во внимание ваши показания… Но на собрание вас не пустят, разве что делегата… До свидания…
Ребята потянулись к выходу, но Стас, кое-что вспомнив, окликнул Митю Найдёнова:
– Митька, задержись, ты мне нужен будешь… Пётр Андреевич, я должен съездить в посёлок, сообщить родителям мальчика о том, что с ним случилось и в какую больницу его отвезли… Это мой долг. А Найдёнова я хочу взять с собой…
Он многозначительно показал глазами на разодранные в хлам кроссовки мальчика…
– И это тоже мой долг…
Тимофеев кивнул и проводил грустным взглядом этого странного парня, столь удачливого и столь  неудачливого одновременно…

И почему всё-таки жизнь такая несправедливая штука? Казалось бы, жить бы и жить хорошему цельному Человеку на свете без забот и треволнений! Ан, нет! Мерзавец, подлец, равнодушный процветают, а Он мучается… То целеустремлённость Его мешает кому-то крепко спать… То честность требует оговора и напраслины со стороны врагов и завистников… То смелость заставляет трусов вставлять Ему палки в колёса… А итог один – постоянное противоборство со злом и бесконечная усталость!
Но каждый должен сделать этот нелёгкий  выбор перед собственной совестью: ужом лежать на дне ущелья или соколом парить в облаках… Парить, не боясь обжечь или сломать крылья…
          
               ГЛАВА 23: Беда не приходит одна (продолжение).

…Когда они въехали в посёлок, Стас раздражённо обозвал себя ослом, а вслух озадаченно произнёс:
– Митька, а как мы найдём-то их, родителей этих в огромном посёлке?
Найдёнов с сожалением посмотрел на него, и в который раз подумал, что эти взрослые невыносимые паникёры и тютёхи:
– Тренер! Но это же не город… Язык до Киева доведёт!
Он бойко соскочил с мотоцикла и подбежал к местным мальчишкам, деловито натягивающим цепь на стареньком велосипеде.
– Мужики, вы знаете, где у вас тут Мишка живёт?
Ребята немного задумались.
– У нас тут три Мишки есть… Какой тебе нужен?
– Он ещё с Васькой дружит, с мелким таким… У них плоскодонка старая…
– А… Поехали, покажем…
И они быстро погнали впереди мотоцикла…

…Васька уже был на месте и с детской садистской непосредственностью рассказывал испуганным Мишкиным родителям все подробности происшествия.
– Он утоп… И я уже его похоронил… Но оказалось, что не совсем…
– Вася! Он живой? Где он? – рыдала мать, но малыш, упоённый собственным рассказом и сегодняшней своей значимостью, продолжал своё повествование:
– Он уже перестал пускать пузыри…
– Господи, – женщина готова была упасть в обморок, и Стас понял, что пора вмешаться.
– Но появился тренер из лагеря и вытащил его, сломав к чёрту эту дурацкую вышку, многозначительно подытожил мальчик…
– Здравствуйте, меня зовут Станислав, и я как раз тот самый тренер… Не волнуйтесь, с вашим сыном всё в относительном порядке… Его увезли в больницу, чтобы понаблюдать… У него небольшое сотрясение мозга, и чтобы не было пневмонии, ему поставят банки, капельницу… Вы можете к нему поехать прямо сейчас…
И мать, и отец быстро подошли к нему и крепко пожали руки, потом женщина обняла его и разрыдалась:
– Как вас благодарить, я не знаю! Что я могу для вас сделать!? Миша – это самое дорогое, что у нас есть…
– За такое не благодарят, – Стас смущённо посмотрел на отца мальчика. – Я сделал то, что должен был сделать любой нормальный человек…
– Нет! – взволнованный голос Мити Найдёнова прозвучал неестественно громко сейчас. – Там был другой тренер, и он видел всё раньше, но не помог вашему Мишке, а Станислав Сергеевич сразу бросился в воду… А теперь его должны уволить! И если бы вы могли пойти и сказать…
Мужчина и женщина недоумённо посмотрели на мальчика: как за подвиг могли кого-то уволить?
– Митя, слишком много ненужного текста… Нам пора, до свидания…
С этими словами Стас развернулся, чтобы уйти, но тут выступил неугомонный Васька, желающий восстановить свою пошатнувшуюся с приездом лагерных значимость:
– Этот тренер дал в морду тому тренеру, плохому, за то, что он не помог нам!!! Я видел!!! Если бы я был взрослым, я бы тоже дал!!! Я ведь кричал, звал на помощь…
– И теперь будет комсомольское собрание, – понимающе покачал головой отец Мишки. – Я понимаю, я, знаете ли, пятнадцать лет проработал в школе…
Стас пожал плечами.
– Это уже не важно… Главное, ваш парень жив и относительно здоров…
– Танюша, а как насчёт твоей сестры? Очень хочется помочь молодому человеку… Если бы она приехала, быть может, они поостереглись бы увольнять героя?
Женщина просияла.
– Точно! Моя сестра работает в молодёжной газете! И если она напечатает про Вас хвалебный материал…
Стас выдохнул воздух и порывисто замахал руками:
– Умоляю вас, только не это!!! Пусть лучше «ищет пожарная, ищет милиция» ! Мне это ни к чему!
Молодой человек представил вдруг, как со страницы «Комсомолки» улыбнётся он Монстру, приглашая тем самым его «в гости», и ему стало дурно…
– Не стоит скромничать, мой друг, – покачал головой мужчина. – Это, пожалуй, единственное, что может Вам сейчас помочь…
Тихонов нахмурился и махнул рукой – они были правы… Они так искренне хотели отблагодарить его, что отвязаться от них было нереально… Пускай приезжает пресса, а он уж как-нибудь договорится с сестрой этой… Или он не знает к девушкам подхода? Может, она ещё и не согласиться…
– У нас есть ещё одно важное дело, – сменил тему разговора молодой человек. – Мне нужно купить Митьке кроссовки, есть тут поблизости какие-нибудь «промтовары»?
Татьяна сморщила нос…
– Увы… Только продовольственный…
– Плохо… Не в город же ехать? Времени до ужина осталось совсем немного… Не успеем…
– Подождите-ка… Я весной купила Мише динамовские кроссовки, а он их ни разу не одел… А теперь у него нога выросла…
Она принесла коробку.
– Может, подойдут?
– Неудобно как-то, – Тихонов явно был озадачен, но поймав напряжённый жаждущий взгляд Найдёнова, вздохнул. – Померь, Митька, вдруг подойдут?
И подошли… Словно по Митькиной ноге были сшиты простые советские кроссовки, но иметь даже такие детдомовскому мальчишке было в радость… Они не хотели брать деньги… Но этого Станислав уже выдержать не смог. Он быстро положил на садовый столик несколько купюр (чтобы наверняка), махнул рукой и вскочил на мотоцикл…

…Вечером он решил выпить чаю в своей коморке и подумать на досуге о жизни своей непутёвой… Но и этого ему не удалось сделать…
В дверь боязливо постучали… Антон Логинов и Петя Ревякин осторожно вошли и, пряча глаза, начали топтаться на месте.
– Что-то случилось? – устало вздохнул тренер. – Чем ещё вы хотите меня «порадовать»?
– Случилось, – Антон покраснел. – Я даже не знаю, как и спросить… Простите нас, но нам нужно знать… Все ребята на ушах сейчас…
Стас напрягся:
– Ну!!!
– Е-есть одна девочка, – Петя даже начал заикаться от волнения, – гимнастка… Ксюша Рогозина… Она говорит, что у вас с ней…
Мальчик замолчал, не решаясь договорить. И было неясно, чего он боится больше – реакции тренера, подтверждения неприятных слухов или чего-то ещё…
– Что у меня с ней?! – непонимающе переспросил Тихонов.
– Ну, это, как его…
– Отношения, что ли.., – помог товарищу Антон.
– Что?!! – Стас вскочил, и его прошиб холодный пот.
Этого только не хватало! Не хватало только, чтобы перед грядущей показательной «казнью» его обвинили ещё и в педофилии!!! Неисповедимы пути господни!
Он закрыл лицо руками и зарычал:
– Как вам в голову такое могло прийти! Кто это говорит? Чушь!
– А Белов видел, как Анна Михайловна, их тренерша, разговаривала с Малаховым…
– Приплыли тазики…
Стас резко поднялся.
– Спасибо за своевременную информацию. Пойду, выясню, кому ещё не терпится получить в глаз за поклёп…
– Стас, мы не поверили… Честно…
Антон осёкся, заметив, что от волнения назвал тренера фамильярно.
Стас хлопнул мальчишку по плечу.
– В приватной беседе – разрешаю… И запомните, орлы, есть правила приличия, переступить через которые даже я не могу… И ещё… Чтобы вас успокоить…
Он раскрыл бумажник и достал оттуда фотографию Таисьи.
– Вот моя любимая девушка. Она, конечно, не ахти какая взрослая, но я уже два года жду, когда она повзрослеет… А здесь вы все для меня – воспитанники, дети… Обидно даже, что у вас зародилась хоть искра сомнения…
Мальчики покраснели, но облегчённо заулыбались – ОНИ ВЕРИЛИ ЕМУ… Верили безраздельно человеку, которого знали всего два с половиной месяца… Они не могли представить, чтобы их кумир оказался пошлым грязным типом, но они должны были знать это наверняка…

Тихонов вошёл в корпус гимнастов и направился прямо в тренерскую. Вошёл без стука, забыв о приличиях.
– Уважаемая Анна Михайловна, до меня дошли позорные слухи…
– Присаживайтесь, Станислав Сергеевич, – улыбнулась гимнастка. – Вы напрасно так обеспокоились, я уже отчитала свою воспитанницу за эту несуразицу… Но Вы поймите, у девочек нет ни грамма свободного времени и они выдумывают себе любовь, совершенно не задумываясь о последствиях… Пятнадцать лет – такая пора… Особенно после громких подвигов…
– А Вам не кажется, что в моём теперешнем положении…
– Вы о сегодняшнем  инциденте на пляже? Я как раз полчаса назад уговаривала Игоря Михайловича не раздувать это дело…
– Удалось? – криво усмехнулся Стас.
– Честно говоря, нет, – виновато вздохнула Анна.
– Как Вы вообще можете общаться с этим человеком, обозлённым на весь мир?
–Иногда обстоятельства сильнее наших желаний, – уклончиво улыбнулась молодая женщина. – Дело в том, что Игорь – мой брат…
Стас опешил. Неудобно получилось…
– Тогда извините…
– Я позову Ксюшу…
В каптёрку вошла девочка, просто крошечка-хаврошечка… По сравнению с ней он был громилой-великаном, сантиметров на сорок выше «в холке»… Он даже поперхнулся от неожиданности и какой-то непонятной брезгливости, но взяв себя в руки, грозно произнёс:
– Скажи-ка мне, милая Ксюша Рогозина, что за историю ты придумала за моей спиной?
Девочка вся сжалась и заплакала…
– Простите меня, я не хотела! Мне пришлось! Я веду дневник, а девчонки его выкрали и прочитали…
– И что же было в этом твоём дневнике?
– Я просто написала, что вы мне нравитесь, что вы похожи на моего любимого актёра… А сегодня Вы спасли мальчика… И я написала, что люблю Вас…
Тихонов вскочил с места и закрутился вокруг своей оси – это было уже слишком!!! Опять!!!
– Я не Робин Губ, чёрт меня дери!!! Я не актёр! Анна Михайловна, я устал от этого! Мне, что побриться на лысо, чтобы меня никто не ассоциировал с этим Майклом Прейдом? Порой я даже завидую лысым и горбатым…
Он остыл и засмеялся…
– И дальше?
– Они начали ржать надо мной, и мне пришлось сказать, что вы отвечаете мне взаимностью… Простите меня… Я не хотела… Я не думала, что кто-то узнает об этом…
Тихонов уже не сердился, он смотрел в эти наивные глаза и его забирала жалость к этому неказистому ребёнку, которого язык не поворачивался назвать девушкой… Ни груди, ни попы – одни глаза… Это был явно не его вкус…
– Давай так, милая, ты напишешь всё это на бумаге, а мы с Анной Михайловной не станем тебя наказывать за твой неблаговидный поступок… Хорошо?
– Хорошо…
– И ещё… Небольшой совет старшего товарища – любовь не нужно выдумывать, её нужно искать… И не в грёзах, а на грешной земле… Только тебе придётся выбирать между гимнастикой с её диетой и любовью с её кремовыми тортиками…
Он ушёл, и ему очень хотелось верить, что до собрания ничего больше не произойдёт в его жизни, ни крамольного, ни героического…

…Малахов старался! Он выступил в роли гневного обличителя, борца за правду и нравственность, он старался изо всех сил, упиваясь долгожданной местью, но… Почти никто его не поддержал… С большинством сотрудников лагеря Тихонов был в хороших отношениях: кого-то выручал деньгами, кого-то советом, с молодыми студентами-вожатыми вообще приятельствовал (они были почти одного возраста), а с иными и вовсе не был знаком… А вот Игоря люди не любили… Многим он сумел подпортить настроение и репутацию…
Поэтому представители Обкома комсомола в недоумении пожимали плечами, не понимая, к чему была затеяна эта канитель, если и начальник лагеря Тимофеев, и представитель Союза гандболистов Гуревич говорили о «возмутителе спокойствия» только хорошее… Не говоря уже о воспитанниках, которые висели на окнах актового зала и скандировали что-то типа: «Свободу Юрию Деточкину!» и «Стас – лучший!»
Ну, а уж после того, как выступила журналистка «Комсомольской правды» – не обманули-таки Мишкины родители – и сообщила, что готовит хвалебный материал о человеке, спасшем утопающего ребёнка, они решили от греха подальше не раздувать скандала вовсе. Новое время неумолимо теснило закоснелость загнивающей советской идеологии…
– Неужели вы думаете, что после такого материала, будет уместным увольнение его по навету непорядочного человека? – молодая журналистка с неприкрытой ненавистью посмотрела на Малахова (тётка любила своего маленького племянника). – За этим неминуемо последует материал о допущенной руководством вашего лагеря несправедливости… И я очень надеюсь, что Обком комсомола в ракурсе нового курса нашей партии и правительства вынесет правильное решение…
– Но нарушение норм морали всё-таки было… Рукоприкладство, невоздержанность в словах, – кто-то всё-таки вставил своё веское слово. – Нельзя оставить это безнаказанным вовсе… Тогда все решат, что это норма…
– К сожалению, это так, – со вздохом проговорил Тимофеев. – Но мы очень надеемся, что Станислав Сергеевич это осознал и больше не допустит подобного поведения… Он молодой преподаватель, вчерашний спортсмен… Он ещё не привык к правилам поведения в детском коллективе… Он испытал стресс – спас человека… Согласитесь, не каждому по плечу такое испытание…
Он с вымученной надеждой обернулся к Стасу.
– Если Станислав Сергеевич пообещает впредь не…
Стас больше не мог сдерживать своих эмоций. Почему-то ему было сейчас очень весело… Ему всегда было весело в патовой ситуации, и отец называл его при этом «клоуном» или «улыбающимся дауном». Он с трудом взял себя в руки, виновато опустил голову, скрыв лицо длинными своими волосами, и еле слышно промычал:
– Я раскаиваюсь и обещаю… постараться…
Тимофеев закатил глаза: неужели этот ненормальный не мог хотя бы сейчас правильно прогнуться?
И всё-таки его не исключили и не уволили… Ему впаяли строгий выговор по комсомольской части и лишили премии, от чего он нисколько не расстроился… Имел он ввиду и деньги, и комсомол, главное, что он не лишился любимого дела…
…Потом он договорился с «тётей»-журналисткой о том, что она изменит в статье имя, а вместо его фотографии поставит какой-нибудь умелый коллаж на тему спасения утопающих; вежливо отклонил предложение Гуревича вернуться в большой спорт, пообещав подумать до осени, и отбыл на плановую тренировку, даже не посмотрев в сторону раздосадованного очередной неудачей Малахова… Через несколько дней он со своими воспитанниками уезжал в город на пересменок, после чего они должны были отправиться в другой лагерь, в Анапу, где уже не будет ни Малахова, ни влюблённой неказистой Ксюши, ни соблазнительных предложений Гуревича… И Монстра, о котором он так неосмотрительно позабыл за повседневными заботами и дрязгами, там тоже не будет… И очень хотелось верить, что к его возвращению, в пределах видимости не останется ни одного его врага, а только дорогие, добрые и хорошие люди…
Но беда никогда не приходит одна! И где-то далеко от него, в другом месте разворачивались в это время другие важные для него события… События, от которых он столь опрометчиво отстранился в последние несколько дней…

…Нужной суммы Утюг, конечно, не собрал. Он продал за бесценок старенький мотоцикл, мамино золото, кожаную куртку, но не набралось и половины. Теперь он шёл к своим мучителям раньше намеченного срока. Шёл, чтобы сказать им об этом. А там, пусть делают, что хотят. Лишь бы Наташу отпустили…
Парень долго звонил в дверь, но никто ему не открывал. Странно. Куда они подевались? Может Наташка уже дома?
Вдруг открылась дверь соседней квартиры, и Валериан быстро развернул его к себе лицом.
– Принёс, бедолага?
– Нет… То есть, только часть. Я не могу сейчас всё отдать, но я соберу и верну, – он ещё продолжал лепетать что-то в своё оправдание, когда кидала прикрыл ему рот ладонью.
– Да, помолчишь ты или нет? Давай то, что есть, а остальное оставь себе. Считай, что Мэн за тебя поручился.
Сперва Кирилл обрадовался, потом насторожился, потом засомневался:
– Где!? Где Наташа?!
– Не повезло тебе, мужик. Она в больнице – ребёнка потеряла, – неопределённо поморщился «афганец», с отвращением вспоминая свою не завершившуюся оргию с этой неприятной девицей.
И что это его попутало?!
Утюг, меж тем, бросился на бывшего десантника, словно это был вчерашний неопытный школьник. Конечно, Валера легко отшвырнул его в другой конец лестничной площадки. Конечно, он, не напрягаясь, проделал это ещё несколько раз. Но убедить парня в том, что выкидыш был лишь невольно спровоцированным несчастным случаем, даже не попытался. Не попытался и растворился в суете города…
…А бессовестная девица тем временем душила в себе приступы бешеной злобы. То, что ребёнка не будет, её не волновало. Это даже хорошо, что так получилось, она всё равно не оставила бы его. Но вот то, что Мэн опять постарался выглядеть благородным и независимым и улизнул, задело за живое. Поэтому, когда Утюг разыскал её в больнице, Нитка картинно заломила руки, а потом со слезами в голосе закричала:
– Где же ты был, Киря?! Где ты был, когда они насиловали меня по очереди?! Где?! Я никогда не смогу простить тебе твоей неосторожной глупости! Никогда! Прощай!

…Таисья узнала, что за успехи в школе юнкоров, была включена в состав советской юношеской делегации, отправляющейся с «Поездом Дружбы» в Германскую Демократическую Республику. Это событие захватило её полностью, и девушка стала готовиться к отъезду… Стас за всё это время позвонил всего три раза, и она понимала, что звонить по межгороду из Подмосковья довольно проблематично… Она не обижалась, и спокойно жила своей жизнью, веря, что, когда придёт время, Стас вернётся к ней или вовсе заберёт её с собой… У него «всё было в порядке», и не было нужды, как раньше, терроризировать Димку или Андрея… Она помнила об обещании, данном Стасу, сообщать Еноту об любом изменении в своём местоположении, и даже пару раз пыталась ему позвонить… Но трубку никто не брал… А у неё было слишком мало времени…
В день отъезда девушка нервничала, боясь забыть что-нибудь необходимое в поездку, и совершенно забыла и про Енота, и про обещание… Мало того, она умудрилась упустить свою пустующую собаку, и долго в панике разыскивала её по району, пока та сама не вернулась домой…
По дороге она встретила Ирку, которая, брела по улице и доказывала кому-то, что солнце – это плоский эллипс… Она так была увлечена разговором с несуществующими оппонентами, что, казалось, не узнала Истерику вовсе…
…И она уехала… Уехала за границу без какого бы то ни было предчувствия. Без чувства вины, что не выполнила наказ Стаса, даже без особой тоски по нему… Ведь впереди её ждало что-то новое, неизведанное… Интересное, непременно радостное и поучительное! Сейчас она была юнкором детской газеты, спортсменкой, комсомолкой и красавицей! Старшим ребёнком в группе… Именно ребёнком! Обязательно ребёнком!!! И ей, давно привыкшей к общению с более зрелыми, опытными и умными молодыми людьми, неожиданно захотелось побыть именно им… Теперь она могла давать советы и учить жизни младших… Теперь ей предстояло защищать их от неожиданностей и возможных опасностей… Именно она была теперь сильным звеном…
Потом, когда она вернётся, и жизнь пойдёт заведённым порядком, она снова вспомнит, что рано повзрослела, что почти уже стала женщиной, что вокруг неё тёмными кругами бродит смерть, насилие, опасность… Красавчики, Монстры, «доберманы» –  всё оставалось сейчас позади… Как же прекрасна жизнь!!!

…Парень стоял, согнувшись, и умолял о возмездии. Он был уверен, что поступает правильно: ненависть слепа, а доверчивость губительна…
Монстр вальяжно раскинулся в кресле и даже не смотрел на него. Он смотрел на Вову-«добермана» и крутил в кривых пальцах пластиковый шарик.
– Твоя шалава-сестра меня мало интересует, – наконец обратился он к помощнику. – Изнасиловать её невозможно, сама, кого хочешь поимеет. Да и Мэн – чистоплюй, фраер, никогда бы на это не пошёл... Свистит твоя сестрица, Штырь… «Афганец» теоретически мог, но с «афганцем» этим связываться тоже не надо, не в той мы ситуации сейчас. Ты мне «друга» нашего сыщи, а то я уже начинаю злиться… Уж больно он прыткий, наш «неуловимый мститель»… Хочу, чтобы он «подмётку» свою забрал, хотя бы чтобы не подписывал… Анонимка и в Африке анонимка…
– Я знаю, с какого рейса он сошёл, – вдруг тихо проговорил Утюг.
Он долго не решался произнести эту фразу, возможно, благородные струнки ещё не совсем умерли в его душе: Мэн предостерегал его от игры и долг ему простил… Возможно, Наташка действительно сама прыгнула в койку к старому приятелю, Кирилл ведь знал о её прошлом, но подвергать сомнению слова любимой не хотел. К тому же, как бы там ни было, а именно через Мэна расстроилось теперь его личное счастье. Он любил… И он был слаб…
Монстр пристально посмотрел на парня.
– Что ты сказал, дорогой? Повтори, повтори, скорее…
– Я знаю, откуда он прилетел...
– Зачем молчишь?! Дайте ему денег, только пусть порадует чем-нибудь!
– Из Москвы, – вяло процедил Утюг, уже не веря в правильность своего решения.
– А я-то идиот, думал, что он за кордон махнул…
Монстр вышел из роли и не мог скрыть откровенной радости. Он вскочил, хлопнул себя по лбу, и, не откладывая, набрал номер. Перекинулся с кем-то парой непонятных фраз и, довольный, снова плюхнулся в кресло.
– Теперь подождём…
Через полчаса раздался ответный звонок.
– Раскопали, – радостно потёр руки уголовник. – За ним поехали…
Но только рано радовался подонок. Прописка – это ещё не есть залог успеха. Всё-таки у дипломата Тихонова были обширные связи. Благодаря отцу, Стас прописался в Москве по несуществующему в его жизни адресу.
Монстр сплюнул на пол.
– Вот дерьмо! Я его куплю или прикончу! Слишком ушлый этот гад! У нас остаётся последний шанс. Потолкуйте со спортсменами, где он останавливается в Москве. Не в гостинице же!
…Спортсменов-гандболистов прощупывали аккуратно. То «милиционеры» искали картёжника; то обманутая невеста с большим животом своего сбежавшего милого; то тётушка из Тюмени дорогого племянничка. Наконец, они выяснили, что единственным человеком, с которым Тихонов общался накоротке, был некто Вадим Дымов... Парня избили, потом припугнули, и он, конечно, вспомнил, что пару раз, действительно, был у приятеля в московской квартире… Точного адреса, он не знал, но визуально показать мог... Его погрузили в самолёт, и Вадик оказался в столице…
 
Эх, Вадик, Вадик! Как же ты мог, дружище, так наподлячить! Сколько победных голов было забито линейным Тихоновым с твоей подачи! Сколько портвейна выпито в Городе Солнца! Сколько съедено рыбы, наловленной тобой… И даже тогда, в Новгородской, стоя спина к спине, друг отводил от тебя удар… Как ты мог, Вадик, забыть о чести мужской, о самоуважении! Как мог, поддавшись страху за собственную шкуру, расколоться так быстро, даже не попытавшись оттянуть время… Ты выиграл жизнь, Вадим Дымов, но потерял всё остальное: честь, уважение, дружбу… От тебя отказались друзья, прокляла собственная сестра, тебя попёрли из команды… В итоге ты спился под забором никому ненужный и нелепый в своём малодушии…

…Звонок в дверь застал его в душе. Он только что вернулся из лагеря, довольный успехами своих подопечных, и теперь стоял под колкими струями холодной воды и мечтал о будущем… О Тасе, о том, как его мальчишки станут хорошими спортсменами, о том, как будет учить собственных своих детей не совершать глупостей, как будет уберегать их от опрометчивых поступков…
Мысли текли ровным потоком, а в душе блуждало умиротворение от сознания обоюдной нужности: он нужен любимой, друзьям, своим ученикам, родителям, наконец. И все они ему также необходимы. И зачем тогда все его надрывные потуги, его бессмысленные искания, если можно просто жить и радоваться этой жизни… Жить и радоваться…
…И почему так не вовремя приходят инфантильные мысли. Почему человек так некстати превращается в студень, и именно тогда, когда требуется от него наибольшее сосредоточение и осторожность?!
…Он первый раз за долгое время не удосужился посмотреть в телескопический глазок! Уже отпирая замок, спросил:
– Кто здесь?
– Это я, Вадим.
Обрадоваться приходу друга Стас не успел…
           Дверь гулко ударилась о стену, и в коридор шагнули «доберманы»… Отступая вглубь коридора, с тоской подумал:
«Эх, Вадик, Вадик, как же это я про тебя-то забыл…»
– Ну, что, Мэн, отбегался? Мы думали, что уже не найдём тебя никогда. Но случай с моей сестрёнкой…
Стас тряхнул мокрой головой и криво усмехнулся:
– Её никто не обижал…
– Она иного мнения, – загоготал Вова.
– Понял. Что вы хотите от меня? – он старался говорить спокойно, но скользкий страх сковал все члены.
Он чувствовал себя неуютно – голым и беззащитным. Если они пришли его убить, то придётся лежать в таком виде с заточкой в боку перед экспертами и фотокамерами. Невесёлая перспектива…
– Я оденусь, мужики. Потом продолжим.
– Стоять на месте, падла! – заорал «доберман» Витя и ударил ногой в поддых.
Стас отшатнулся, полотенце упало на пол под дружное улюлюканье. Он ткнулся спиной в стену и медленно сполз по ней вниз, закрыв лицо руками. Со стороны могло показаться, что парень сломался и готов молить о пощаде. Но когда он снизу вверх посмотрел на врагов, стало ясно, что он смеётся. Над своей глупостью. Над тем, как бессмысленна жизнь, когда нечего оставить после себя… Над тем, как неожиданно кончается хорошее, и смерть начинает описывать круги, злобно скалясь, сквозь призму беззастенчивого страха.
– И всё-таки я оденусь, – странно улыбаясь, произнёс молодой человек, и, не оглядываясь, шагнул в комнату.
Он уже пережил свой страх…

– Вот теперь я вас слушаю, джентльмены. Если цель вашего визита не немедленная смерть, то, чем могу быть полезен?
– Шут велел передать, что ты ввёл нас в большие расходы. Мы потеряли  покровителя, источники товара и бабки, – Вова осклабился. – А лично я ещё и дорогого племянничка…
– Это, несомненно, самая горькая потеря…
– Пятьдесят кусков…
– Сколько? – Стас сглотнул комок, внезапно подступивший к горлу.
Только что Утюг не мог собрать и трёх штук, а тут пятьдесят…
 – Это несерьёзно.
– Серьёзно. И более чем. Завтра в десять вечера бабки должны быть.
И «доберман» назвал шхеру, где молодой человек должен получить адрес места встречи. Так было проще всего обезопаситься от непредвиденного визита Мэна в милицию.
– У меня нет таких денег. За сутки мне их не найти…
– А ты в картишки перекинься, козёл, может, повезёт. А то у Утюга спроси, какого ему было…
Станислав сжал пальцами виски...

Как странно всё складывалось. Сплошные параллели. Неужели жизнь так и состряпана из параллелей этих? Неужели за каждый неверный полушаг так всю дорогу и придётся платить с процентами? Он и раньше задумывался над тем, что любое значимое для человека событие неминуемо находит своё отражение в будущем. Не бывает такого, чтобы раз и навсегда можно было забыть о чём-то важном и не примерить пиджачок на свои собственные плечи… Спираль…

– Да, кстати, чтоб жизнь тебе малиной не казалась, помни: девка твоя у нас… И я лично займусь её половым воспитанием, если ты ещё не успел… Красавчик покажется ей героем-любовником… Зяба, поможешь? – «доберман» Вова осклабился и многозначительно посмотрел на «добермана» Витю…
Но, не так же скоро, ей-богу!
«Только без паники. Только не выдать ужаса, – мелькнула мысль. – Этого не может быть!»
– А ты, ко всему, ещё и сыкло, – осклабился Витя. – Твою бабу трахнули, а ты даже не пришёл к нам за неё отомстить… Мы так на это надеялись… Приехал бы сам, не пришлось бы девку мучить… Не поверю, что ты не знал… Особенно не верю теперь, когда ты, как последняя драная сука, оторвался на Нитке…
– Но я рад, – Вова-«доберман» потёр руки. – После того, что, мстя, ты сделал с Ниткой, я расстараюсь, будь покоен… А потом в мешок – и в реку…
Уголовник заржал, обнажая гнилые зубы.
Станислав невольно сжал кулаки. Ситуация требовала немедленного, единственно правильного решения… Его малышка не должна была пострадать, чего бы это ему не стоило…
– Истерика у вас? Не верю, – еле слышно выдавил молодой человек, и тем самым всё-таки выдал себя.
– Твоё дело, мой сладкий, твоё дело, – Вова определённо старался подражать манере босса. – Платформа «69 километр»... А дальше – улица, номер дома… Говорят тебе о чём-нибудь эти координаты?
Станислав закрыл глаза. Да, это был адрес Тасиной дачи. Значит, правда! Значит, он всё-таки подставил её! Пытался уберечь, но не уберёг. Что теперь? Сделать вид, что его этот факт мало интересует? Глупо…
И всё-таки он постарался принять равнодушный вид и лениво проговорил:
– Между прочим, она давно уже не моя. Разве Монстр не в курсе? Мы давно расстались. Да, и о Красавчике мне никто не сообщал, зачем, если она ко мне никакого отношения не имеет… И Наталью я пальцем не трогал…
– Ты не умеешь врать, Мэн, – усмехнулся Вова. – Сначала мы тоже думали, что для тебя эта девчонка ничего больше не значит, но нашлись добрые люди – просветили… В противном случае, мы гораздо раньше нашли бы тебя… А Нитка…
Урка понимающе хмыкнул:
– Ты теперь ни за что не докажешь своей непричастности… Не отмоешься, правдолюб!
Дальше играть было бесполезно… Они знали истину и манипулировали ею по своему усмотрению! Знали они и то, что он никогда не бросит Истерику на произвол судьбы… Это было самое лучшее, самое верное решение его врагов за весь период их борьбы…
– Будьте покойны, с деньгами или без, но завтра я буду в назначенное время. Только не трогайте пока девушку…
– Лучше с деньгами. И без глупостей, малыш…
– Каковы мои гарантии? Я наслышан, что в уголовном мире тоже существует свой кодекс чести…
– Гарантии? Ты охренел? Да, за то, что ты сделал, тебя надо в асфальт закатать на Дворцовой площади! Твоя жизнь теперь гроша ломанного не стоит!
Стас смотрел на своих мучителей, но ему уже не было страшно… Его одолевала усталость, и сердце как-то странно покалывало…
– Я – покойник, согласен… Но девушка… Мне нужны гарантии, что вы её отпустите, как только получите деньги…
– А вот это зависит от тебя, дружок, может, и договоримся…
С этими неутешительными словами «доберманы» покинули его квартиру…

…Сначала он метался по квартире, как загнанный зверь, и крушил всё, что попадалось под руку… Потом стоял, прислонившись лбом к косяку, собираясь с мыслями. Он знал, что ради любого из близких ему людей он пошёл бы даже в лапы к дьяволу. Но Тася… Ради неё он готов умереть! Но главное сейчас не думать о плохом, а найти силы сосредоточиться...
Для начала деньги. Где взять такую сумму? И он в первый раз в жизни пожалел, что относился к деньгам слишком легковесно – зарабатывал и спускал. Ему всегда нужны были только необходимые мелочи, ими он обеспечивал себя сполна. Сын перспективных родителей, и этим всё сказано…
Стас открыл ящик письменного стола, где в беспорядке валялись купюры. Педантичный почти во всём, молодой человек своим пренебрежением к деньгам нарочито показывал, как мало они значат в его жизни. Комплекс, наверное, своего рода. Он всегда их стеснялся, возможно, потому что доставались они ему не совсем праведным путём…
…Нервно сосчитал наличность – около четырёх тысяч. Смех, да и только. Открыл ящик с документами. Там должны быть сберкнижки. Одна, старая, открытая матерью на чёрный день – пять штук. Вторую, на предъявителя он завёл недавно, после продажи питерской квартиры. Ещё пятнадцать. Итого – двадцать четыре… И это всё…
Скрепя сердце, которое что-то стало сдавать в последнее время, молодой человек позвонил в Бонн, отцу…
– Папа, мне нужны деньги. Срочно.
Ни приветствия, ни положенных после долгой разлуки дежурных фраз… Сергей Сергеевич хоть и относился к сыну не слишком восторженно, но чувствовал всё-таки, как никто другой. И любил по-своему…
– Много?
– Сколько сможешь.
– Доигрался, наконец?
– Доигрался, отец… Но об этом позже. Если завтра вечером я не позвоню – значит что-то пошло не так…
– Ты меня пугаешь, сын. За книжным шкафом, в стене, сейф. Возьми, сколько нужно. Надеюсь, там достаточно, – и назвал код.
– Спасибо, отец. Ты не бойся, я верну, если только… Ладно, завтра вечером позвоню. Если, что, свяжись с Димкой...
– Я боюсь за тебя, сынок, а не за деньги…
– Всё будет нормально…
Станислав положил трубку. Он не мог больше продолжать бессмысленный для себя разговор, готовый перейти в шквал ненужных вопросов и советов.
В сейфе лежали восемьдесят пять тысяч в нераспечатанных пачках.
«Да, похоже, папочка не так прост, каким всегда хотел казаться, – качая головой, подумал парень и мысленно поблагодарил бога за то, что у него именно такой отец. ¬¬– Что бы я без него делал в этой жизни?! Пора это признать, однако. И что мне не жилось за его широкой спиной?! Ей-богу, если выберусь, сделаю всё, что он захочет».

Сначала он позвонил Тасе – никто трубку не снял, потом Димке – всё то же… И эта ерунда продолжалась уже больше недели. Больше недели пытался он дозвониться до Енота с телефона в кабинете директора лагеря, но тщетно… Где же он?
Уже в третьем часу ночи снова позвонил Еноту. Трубку сняла недовольная мать.
– Ты с ума сошёл? Он спит давно.
– Очень вас прошу, разбудите! Это очень важно!
– Ты куда пропал?! Второй день не могу дозвониться! – зашипел Димка, и голос его моментально стал бодрым. – Ты когда вернулся?
– Что с Тасей? – вопросом на вопрос ответил Стас.
– А что с ней? Не видел, не слышал. Была на даче… Мне не звонила и не приходила… Я вот, что хотел сказать: ты бы слинял к своим за кордон по добру по здорову. Звонила Маринка, они, похоже, на Вадьку вышли, а он козёл раскололся…
– Поздно, Димон, линять. Они меня уже нашли… И у них Тася… Зарядили пятьдесят штук отдать, не то выкуп, не то компенсация за убытки… Но меня, друг, похоже, списали… Я в капкане, мне не сдёрнуться…
– Вот чёрт! Только не думаю, что Истерика у них, не было об этом разговора. Впрочем, Монстр мне не доверяет в последнее время. Не нужен я ему уже… Ты не ходи, прошу тебя! Беги! Если Таська у них, они ничего не сделают ей, пока снова не найдут тебя…
– Они станут насиловать её по очереди, – дрожащим голосом ответил Стас. – Если завтра я не принесу денег… А меня всё равно рано или поздно порешат… Найди её! Димка! У тебя всего несколько часов! Поторопись, у меня совсем нет времени… Если что узнаешь, сообщи, я подключил автоответчик, а так, звони завтра к ночи. Если меня не будет – обращайся в ментовку. Запиши телефон соседа, у него я оставлю ключ…
– Может, сразу в ментовку?
– Тогда они вообще её убьют…
– А деньги? Где ты найдёшь деньги? – Енот замандражировал. – У меня есть немного, я вышлю…
– Не смеши, не успеешь… Деньги я уже нашёл…
– Тогда удачи тебе, – озабоченно выдавил Дмитрий, прекрасно понимая, как тяжело сейчас другу. – А Таську я постараюсь найти… Уже ищу!!!

Стас принял несколько таблеток снотворного, чтобы забыться и ни о чём не думать, и провалился в кошмар. Утром он с трудом выполз в действительность. С трудом помылся. С трудом дошёл до сберкассы и снял с книжек деньги. На Ленинградском вокзале положил пакет в камеру хранения… Не тащиться же с ними прямо в капкан. Может быть, так удастся продлить эту агонию?
Вернулся домой в надежде получить утешительные новости, но автоответчик был пуст… Молодой человек раскрыл семейный альбом – очень захотелось сейчас увидеть родные лица. Мама бережно хранила все фотографии, подписывала их, делала памятные записи. Поэтому импортным пластиковым альбомчикам предпочитала отечественные талмуды с картонными страницами, куда фотокарточки можно было вклеивать.
…Перед ним промелькнуло его ершистое детство. Африка, Азия, Европа… Куда только не забрасывала их судьба…
Стас сидел и впервые в жизни жалел себя. Перед лицом настоящей опасности пасует любой человек. А он сейчас ощущал себя мальчишкой, которого обидели, которого некому приласкать и защитить от тягот взрослой жизни. Но ведь он сам выбрал себе такой удел. Двадцать два года… Так много и так мало… И сколькое уже позади… А впереди ещё больше… Или нет? Или не будет этого «впереди»? Скорее второе… Острое предчувствие чего-то непоправимого тяготило душу уже давно... Нет, он с самого начала был готов к худшему, просто вдруг стало жалко бессмысленно загубленной жизни…
Из альбома ему улыбались родители. И Стас любил их в этот час, как никогда прежде… А этот пяти, семи, двенадцатилетний пацан с колючими упрямыми глазищами казался ему чужим…
Станислав перелистывал страницы… И с каждым годом его становилось всё меньше и меньше. Он не любил фотографироваться, считал это глупым. Не девка же, в конце концов… И вот его нет совсем… Кто запомнит его таким, какой он сейчас? Кто? И сделал ли он, Станислав Тихонов, в своей жизни что-нибудь такое, за что его могли бы помнить?
Молодой человек стряхнул с себя наваждение.
«Чёрта-с два! Я не умру! Я не могу исчезнуть так просто. Я ещё ничего не сделал. Ни дома не построил, ни ребёнка не родил. А всё, что посеял, взошло бесполезным злом…»
Стас взял ручку и быстро, на порыве, написал письмо родным. Он просил у близких прощения за то, что он такой, какой есть. Тасе он писать не стал. Не смог…
Потом одел рокерские штаны, чёрную футболку и кожанку, положил в правый карман выкидной охотничий нож, взял шлем, и вышел, громко хлопнув дверью…
В гараже парень бережно обтёр тряпкой мотоцикл, посмотрел в зеркало на стене и криво усмехнулся:
– Держись, парень, сегодня ты изменишься…

…Долго плутал по московским улицам, разыскивая место, где он мог взять адрес бандитов. Он плохо знал Москву, особенно её Центр. Ну почему это не Питер! Однако в назначенное время он был в условленном месте. Его ждали…
– Привёз? – спросил «доберман».
– Нет. Ты, что меня за дурака держишь? Деньги есть, и они ваши, но только после того, как я удостоверюсь, что с девушкой всё в порядке.
– Ладно, пошли. Не я здесь заказываю музыку. С тобой хотят говорить…
Новые осложнения. И как это он не подумал о том, что здесь, в столице, своя команда заправляет… Не понравилось ему и то, что его вели к месту встречи с открытыми глазами. То ли место это было случайным, то ли живым его действительно выпускать не собирались…
Дом оказался расселённым, а значит, самой подходящей норой для сведения счётов и содержания заложников. Стас бросил беглый взгляд по сторонам: во дворе стояла белая «Волга». Он уже видел её, когда забирал из тайника адрес…
…Встретил его незнакомый пахан средних лет с испещрёнными наколками руками. Стасу показалось, что отдалённо он смахивает на Монстра. Может урки эти все похожи один на другого? Или страх повредил разум? Он тряхнул головой, чтобы сосредоточиться, но тут заговорил пахан:
– Мне поручили побеседовать с тобой. Говорят, ты обидел хороших людей, там, в Ленинграде? Застучал…
– Я с ними в долю не входил, – тихо ответил Станислав, – а, значит, и стучать мне не на кого… Я предупредил и выполнил угрозу…
Уголовник в упор посмотрел на парня.
– Не боишься?
– Боюсь, – честно признался Стас. – Где моя девушка?
Мужик удивлённо прищурился и велел позвать Вову-«добермана». Он определённо не понимал, о чём идёт речь… И Тихонов внезапно осознал, что его развели! Развели как последнего лоха, но это осознание было столь радостным, что страх отпустил, рухнул неожиданно к самым ногам, и всё тело налилось новой силой, готовясь к отпору. Явился Вова и что-то шепнул на ухо этому равнодушному пахану, выполняющему возложенную на него миссию явно без особого энтузиазма… Стас, продолжая навязанную игру, посмотрел прямо в лицо своему мучителю:
– Я задал вопрос.
– Сначала деньги – потом девушка. Руки в руки. Где они?
– В надёжном месте…
– Но есть ещё предложение: твои «друзья» прощают тебе долг, а ты, в свою очередь, помогаешь им выпутаться. Не подписывай никаких показаний, забери вообще из ментовки свои бумажки. Пока не поздно…
– Уже поздно. Монстр не сегодня-завтра сядет… И я даже пальцем не шевельну. Слишком много смертей… Покажите мне девушку…
Возможно, было глупо вести себя так. Возможно, нужно было согласиться на все условия, чтобы протянуть время. Но Стас не мог по-другому. Он предал бы себя. Это был бы уже не он. К тому же, бегать, прятаться и бояться Мэн просто устал. Жизнь проходила бестолково, и теперь, когда он переосмыслил своё существование, ему стало необходимо вырваться из замкнутого круга…
– Ну, что ж, быть по сему. Хотя твой ленинградский знакомый предпочёл бы видеть тебя в числе своих друзей… Гони бабки и получай девку… Сейчас мои ребята поедут с тобой и заберут должок, но ты не рассчитывай, падла, что легко отделался… Ты ведь в карты играешь? А за это тоже садятся. Статью за мошенничество никто ещё не отменял… Школяр…
Улыбка уголовника была настолько зловещей, что Стас чётко осознал, что вопрос о его устранении давно решён, и пахан просто берёт его на понт, желая получить деньги… Они никогда не оставят в живых свидетеля, в особенности такого «дятла»… Надо что-то делать…
В сопровождении четверых жлобов молодой человек вышел на улицу.
– Садись в машину, – скомандовал старший и толкнул его в спину.
– Я уж лучше на своих колёсах, мужики! Догоняйте! – гаркнул, ударил и пустился бежать туда, где ждал его верный помощник – мотоцикл.

Он первый раз в жизни побежал от опасности! Только сейчас не было времени думать о позоре. Нужно было выбираться из западни, причём любой ценой. Бегал Стас быстро. Недаром столько лет отыграл в гандбол. Гулко раздавались позади тяжёлые шаги преследователей. Неужели оторвался?! Ещё несколько метров, и он спасён!
Эх, где они, питерские белые ночи?! В московской подворотне было темно, и Стас не мог увидеть, как отделились от стены тёмные силуэты. Как встали стеной…
…Резкая боль обожгла рёбра под курткой.
«На нож», – мелькнуло в мозгу.
Он отскочил в сторону, прижался спиной к стенке, чтобы обезопасить тыл, и на мгновение замер, привыкая к темноте и боли. Тут и преследователи подтянулись.
– Что, уйти хотел, гад? – услышал он голос Вовы. – У меня с тобой личные счёты, Мэн!
Одни хотели его денег, другие его смерти. Всем нужно было от него нечто очень ценное… А парень хотел просто остаться в живых... И вот, когда он, наконец, упёрся в эту последнюю черту, все инстинкты исчезли. Кроме инстинкта самосохранения. На глаза спустилась пелена, как когда-то в ранней юности, и он, как загнанный зверь, стал метаться в капкане, припоминая всё, чему его когда-то учили. Ударов не рассчитывал, бил на убой…
…Но их было девять! А он один. Кто-то падал, кто-то вставал. Кого-то бил он, кто-то бил его. Стас понял, что выдыхается, понял, что и вовсе скоро сдохнет, когда финка второй раз воткнулась ему под рёбра. Тогда рука сама нащупала в кармане охотничью выкидуху. На медведя нужно было с ней ходить. На медведя!
…Нож вошёл во что-то мягкое, да там и остался. Падая, урка зацепил кого-то ещё и придавил своей массой. А парень, улучив момент, рванулся из последних сил через эту прореху в живой изгороди в соседний двор, к мотоциклу…
…Уже набирая скорость, инстинктивно нахлобучил на голову шлем. Хороший шлем. Хорошая «тачка»… Со страху скорость развил фантастическую, едва успевая отворачивать от несущихся навстречу углов?! Вылетая в соседний дворик, боковым зрением заметил, как вспыхнули яркие фары, и притаившаяся за выступом «Волга» резко сорвалась с места… Сворачивать было некуда, да, впрочем, и невозможно…
…Куда пришёлся удар, Стас так и не понял. Он просто взлетел в воздух вместе с мотоциклом, и полёт этот показался вечностью… Рухнул на железобетонные плиты, грудой сваленные в углу, и ушёл по спирали «в никуда»…
Медленно гасло сознание… Где-то чуть выше, над головой, продолжало крутиться колесо… Но его самого уже не было… Он видел только свои собственные глаза, смотревшие через откинувшееся забрало на последнюю угасающую звезду… Потом и она померкла…
«О чём поёт ночная птица одна в осенней тишине?..»

– Я не знаю, как избавиться от ощущения вины… Ведь если бы я не уехала тогда… Если бы ты дозвонился до меня! Если бы я нашла Димку…Если бы не понадеялась на…  Всего этого могло и не произойти…
Таисья расплакалась, уткнувшись ему в грудь…
– Родная, и всё-таки я – фаталист. Если было написано на роду пройти через этот ад – я всё равно не избежал бы этого… Не кори себя… Во всём, что с нами происходит, виноват только ты сам. Где-то не додумал, где-то не разглядел, где-то переоценил свои силы…

Да, вспоминая через много лет фатальные ошибки юности, очень сложно поверить, в собственную глупость и недальновидность…
               
               
                ГЛАВА 24: Врата ада.

…Рано утром полу трезвая бродяжка выползла из своего укрытия в поисках пропитания. Она слеповато сощурилась на свет, пытаясь продрать непослушные заплывшие глаза и медленно побрела в подворотню...
«Что за чёрт? Чего тут под ногами валяется? Приличным людям не пройти, не проехать! Безобразие!» – рассердилась женщина, споткнувшись обо что-то неестественно большое и мягкое.
Неуклюже пнула ногой это безобразие, но тут же испуганно вскрикнула и перекрестилась:
«Господи Иисусе! Жмурик никак? И нож торчит…»
Нагнулась пониже, потому что любопытство в таких случаях обычно сильнее страха, и цокнула языком:
«Да, ты, видать, богатенький, милёнок мой. Ты уж прости меня старую, тебе оно уже не надобно, а мне старухе в самый раз…»
Осторожно ощупала, нашла бумажник, свернула с пальца перстенёк и быстро засеменила подальше от треклятого места...
В соседнем дворе воровато пересчитала деньги и обрадовано вознесла очи к небу, благодаря Создателя за великую милость... Взгляд невольно заскользил по железобетонным плитам, сваленным в углу двора, наткнулся на искорёженный мотоцикл и лежащего в неестественной позе мотоциклиста.
«Ох, батюшки, ещё один!» – и заспешила прочь…

…На готовые трупы милиция выезжает быстро… Уже через пятнадцать минут седеющий опер наклонился над телом…
«Похоже, он тут с вечера загорает. Из наших клиентов мужик этот, смотри наколка на наколке… Так что, возможно, уголовная разборка. Больно место удобное. Укромное…»
«Товарищ капитан, а мотоциклист-то живой, оказывается», – обратился к нему сержант и почесал подбородок.
«Да ты что! «Скорую» вызвали?»
«Так точно. Доктор уже там».

…Парень лежал в неестественной позе: руки и ноги разбросаны по сторонам, словно не принадлежа телу, голова вывернута назад.
Врач задумчиво грызла большой палец…
«Несите щит, попробуем перевезти. Хотя вряд ли. Я вообще не понимаю, почему он до сих пор не кончился, – озабоченно проговорила она, помогая санитарам зафиксировать раненого ремнями. – Позвоночник сломан в двух местах, тут к бабке не ходи. Пульса почти нет. Умрёт он… Жалко, молоденький…»
«Скорая помощь» с невероятным рёвом тронулась с места. Пустые глазницы окон живо откликнулись на звук и огласили зычным эхом двор-колодец, единственного свидетеля ночной трагедии. Возникло ощущение, что наступил конец света…

…Дмитрий не отходил от телефона весь вечер и всю ночь. Внутри холодело от одной только мысли, что со Стасом случилась беда… Позади были годы их детской вражды и последующей крепкой дружбы. А впереди? Сначала Енот считал Мэна целеустремлённым идиотом, потом чёрным лидером, идущим к своей цели по трупам, злобным и бескомпромиссным. И лишь много позже, когда он случайно встретил его на психфаке в обществе аспирантки Ольги и попал в компанию его друзей, Димка понял, что такой Мэн только среди козлов и подонков. С возрастом ценности меняются, а Стас не боялся признавать своих ошибок… Дружба их крепла с каждым днём, с каждым новым приключением, с каждой новой идеей… Терять такого друга, как Стас было мучительно больно, а помочь уже невозможно! Он виноват перед другом… По идиотскому стечению обстоятельств его внезапный роман с Жанной, начавшийся после поездки в Новгородскую, исчезновение Истерики и предательство Вадима наложились друг на друга… Если Таисья и звонила ему, то застать его дома было невозможно…
…Не имея больше смысла ждать, в шесть утра Енот разбудил соседа Стаса по площадке…
«Олег? Ты соседа своего, когда в последний раз видел?»
«А ты кто такой, чтобы посреди ночи будить?!»
Пришлось объяснять малознакомому человеку, что ему от него нужно. Но тот откликнулся сразу и пообещал разыскать Стаса.
Днём междугородний звонок выдернул Димку из тревожной дремоты. В трубке долго молчали, а потом дрожащей рукой он записывал адрес больницы, набирал незнакомый заграничный номер, что-то говорил заплетающимся языком… А потом напился в хлам…
…Билет купил с рук, по бешенной для бедного студента цене. Но он должен был поехать, должен был сообщить другу, что с Истерикой всё в порядке. Да, он дозвонился таки до её родителей! Она уже неделю как была в ГДР с комсомольским Поездом Дружбы! Стоп! Но тогда жертва Стаса была напрасной! Значит, он мог избежать роковой встречи, мог просто уехать за границу. Так неужели в том, что случилось, есть и его, Димкина, вина? Если бы он выполнил просьбу друга и более внимательно следил за девчонкой, то смог бы уверенно сказать ему вчера, что Таси не может быть у Монстра, что её вообще нет в стране… Сознание косвенной вины тяготило, как никогда прежде, и поэтому он должен был увериться, что Стас так не думает. Иначе трудно будет ему жить…

…Сергей Сергеевич ждал известий от сына… Он отменил все встречи, сославшись на нездоровье, и сидел, тупо уставившись на проклятый телефонный аппарат. Воистину, нет ничего страшнее, чем сидеть в полной неизвестности и ждать непонятно чего, нагоняя на себя чёрные мысли. Плохим ли, хорошим ли, но он был отцом, и поэтому уже чётко знал, что горе стоит за дверью. Оставалось только получить об этом подтверждение. Поэтому мужчина вполне спокойно выслушал сбивчивый рассказ малознакомого парня и лишь коротко бросил в ответ: «Я еду».
Только вот как сообщить жене? Как избежать ненужной сейчас истерики? Как попросить у неё прощения?
…Они никогда не были друзьями. Несмотря на видимость благополучия, с завидным упорством создаваемую годами, Сергей Сергеевич давно уже понял, что их женитьба была главной ошибкой. Стерпится ¬¬– слюбится… Такая, право, глупость! Он так и не смог полюбить Елену по-настоящему, создавая в сознании сына эту модель «идеальной семьи». И вот его единственный сын умирает, а он сидит на месте, не имея возможности что-либо изменить, ни в прошлом, ни в настоящем…
…В молодости Сергей Тихонов был ловеласом. Он не пропускал ни одной юбки, считая, что каждая смазливая девчонка должна пройти через его постель. Он понимал, что после окончания МгиМО ему неминуемо придётся остепениться, жениться и начать вести размеренный образ жизни при каком-нибудь посольстве. А времени оставалось всё меньше. Диплом был не за горами…
…Симпатичная Лена Кострова училась на четвёртом курсе. Каждый раз, видя её огромные чёрные глаза, смотрящие на него из-под длинных ресниц, Сергей понимал, что Ленка в него влюблена. Хорошая девочка. Прилежная студентка. Сирота. И как только она попала в престижный ВУЗ? И однажды, от скуки, между очередными романами, парень приударил за девушкой... Осада длилась недолго… Она была слишком доверчива и наивна, эта глупышка, лишённая ласки. А Сергей любил развращённых экзальтированных девиц. С Леной ему было скучно, и поэтому связь их была более чем недолгой…
Вскоре, отказавшись от помощи отца-дипломата, он распределился в Центральную Африку и без сожаления уехал из Москвы, в которой его ничто не держало. Он хотел сам сделать свою судьбу…
Теперь, сравнивая себя и сына, мужчина понимал, что Стас во многом походил на него, как бы старательно они оба это не отрицали…
Вернувшись через год, молодой дипломат случайно узнал, что Лена родила ребёнка. Она сильно нуждалась, но институт не бросила. Шила по ночам, чтобы прокормиться и заплатить старушке-соседке, которая присматривала за трёхмесячным малышом, пока мать сдавала «хвосты».
И Сергей впервые испытал угрызения совести…
Он встретил Лену после занятий и смущённо спросил:
«Привет, как дела? Я слышал…»
Она грустно посмотрела на отца своего ребёнка и ответила:
«Всё нормально. У тебя сын. Но имей в виду, нам ничего не нужно».
«Можно, я посмотрю на него?»
«Пожалуйста. Имеешь право…»
Сергей взял в руки крохотное голенькое существо и был приятно поражён необъяснимым чувством, неожиданно охватившим его. Его сын… Его частичка… У мальчика были такие же огромные глаза, как у матери. Но они были такие же синие, как у отца. И он не смог больше уйти…
Сергей повёз Лену и ребёнка в Ленинград к своим родителям. Отец его, красный коммисар, много болел и поэтому давно отошёл от дел, поселившись вместе с мамой в Ленинграде. Москву старики не переваривали.
Молодых встретили с радостью. Сразу сыграли помпезную свадьбу и приняли невестку и внука как долгожданных членов семьи. Мало того, они дали Лене доучиться, взяв заботу о мальчике на себя.
«Почему Станислав?» – спросил Сергей, уезжая.
«А почему бы и нет?» – грустно улыбнулась жена и пожала плечами…

…Елена Дмитриевна вошла в комнату и застала мужа перед раскрытым чемоданом.
«Серёжа, что случилось? Ты не был в посольстве…»
Муж вздрогнул и напряжённо посмотрел на часы. Руки его заметно дрожали…
 «Что-то со Стасом?» – вопрос родился сам собой вместе с одиноким толчком материнского сердца.
«С чего ты взяла?»
«Я давно чувствую недоброе…»
С трудом объяснил… С раздражением воспринял её бессмысленную истерику… Наконец после стольких лет упорного молчания её прорвало: обвинения посыпались, как градины… Градины величиной с яйцо…
«Это ты во всём виноват! Как я могла поверить в твоё раскаяние? Но я ведь искренне полагала, что так будет лучше для сына. Ты, Серёжа, так никогда и не смог полюбить нас больше себя самого, больше своих интересов и потребностей. Положение. Деньги. Это то, что всегда было для тебя основным. А мы всегда мешали, связывали руки. Почему ты не позволил мне иметь ещё детей? Зачем твердил, что одного неуправляемого оболтуса тебе хватит по гроб жизни?! И что теперь? Если он умрёт, кто проводит в последний путь этот твой гроб?! Вот, что я тебе скажу, – ты убийца!»
«Елена, ты перегибаешь! В чём я виноват? Я всегда твердил ему, что добром его игры не закончатся. Мы ведь даже не знаем, что на самом деле произошло!»
«Ты виноват в том, что потащил нас в ту ужасную страну; в том, что заставил пилота лететь в грозу; в том, что я потеряла не родившегося ребёнка, а вместе с ним и надежду что-то изменить в своей жизни. В том, что я теперь полуженщина, и материнство стало для меня невозможным, виноват тоже только ты! Ты ведь не расстроился тогда, правда? На нет и суда нет!»
«Не говори глупости, я не хотел этого…» – оправдывался муж.
«И Стаса тоже ты погубил, – жестоко подытожила она. – Как ты обрадовался, когда избавился от него тогда... Он всегда раздражал тебя своими дикими выходками. И ты не хотел понять, что так ребёнок выражал свою непримиримость к нашему ханжеству. Мальчик видел, как тщательно скрывали мы нелюбовь, и восставал против этого. А тебе не нужен был свидетель твоего духовного краха, Серёженька!»
«Ну и что теперь делать? Зачем ты мне это говоришь сейчас!!! Сейчас мы должны лететь туда, к нему!»
«Я для себя всё решила. Как бы не сложились обстоятельства, к тебе я больше не вернусь…»
Муж молчал. Во многом она была права... Супруги больше не сказали друг другу ни слова, вплоть до самого Союза. А как тяжело было обоим переносить общее горе порознь…

…Родители отыскали сына или «то, что от него осталось» в захудалой окраинной больнице, куда его привезли после трагедии. Там его кое-как заштопали, законопатили в жёсткий корсет, и, грубо говоря, оставили умирать… Врач, жующий бутерброд и роняющий крошки прямо на постель больного, застеленную серым порванным в нескольких местах бельём, безапелляционно сказал: «Мужайтесь. Не выживет он»…
Парня было трудно узнать: волосы спутаны, под глазами огромные сине-чёрные круги, руки в кровоподтёках драки. На его красивом некогда лице не осталось признаков жизни… И Сергею Сергеевичу мучительно захотелось приподнять край одеяла, чтобы убедиться, что с его ног не забыли снять ботинки…
Определённо начинался психоз… И когда молодой равнодушный врач, выслушав желание убитых горем родителей перевести сына в другую больницу, зевая ответил, что это бесполезно, он не выдержал… Вся боль, накопившаяся в душе за эти часы, вырвалась наружу, и он загрохотал на всю больницу, пугаясь собственного голоса:
«Готовь его к транспортировке, проклятый мясник! Я сотру тебя в порошок! Готовь! Или ты больше врачом не работаешь!»
Врач закашлялся, потом, словно ссутулился даже как-то, но с нарочитым достоинством прогнусавил:
«Прошу прощения, но он всё равно не выживет… У него там капуста вместо поясницы. Не мучьте человека, дайте спокойно отойти. Да, и зачем ему такому жить… Врагу не пожелаешь… А меня можете уволить, я сделать ничего не могу…»
…Белое небо… Белого неба не бывает. А эти чёрно-красные круги на нём? В ушах симфония Баха… Почему такая тишина вокруг!? Зловещая, угнетающая, неистовая… Мама! Где я?! Мама! Тася! Перед глазами расплывчатые контуры человеческого лица… И снова мерцающими кольцами спираль… Уводит в темноту…
Женщина стремительно склонилась над сыном. Долго, мучительно вглядывалась в бледно-землистые черты его лица. Нет, видимо, показалось. Зачем себя обманывать. Возможно, он вообще никогда не придёт в себя… Так сказали врачи…

…Теперь Стас лежал в отдельной благоустроенной палате, квалифицированно прооперированный и обследованный лучшими специалистами клиники Бурденко. Но и здесь, в знаменитой клинике, сделав квалифицированную операцию, хирурги только качали головами: «Ждать. И никаких гарантий…»
Операция длилась несколько часов. Хирурги кропотливо соединяли повреждённые нервы, складывали по кусочкам раздробленные кости, вставляли, пересаживали, вживляли. И теперь стало ясно: парень будет жить. Но только, что это будет за жизнь? Без движения… Без надежды… Без будущего…
Елена Дмитриевна держала в руках холодную безжизненную ладонь сына, и безудержные слёзы сбегали по осунувшимся щекам. Он выходил из комы долго, мучительно, то, приходя в себя на долю секунды, то, снова проваливаясь в пропасть. Вот-вот он вернётся, но уже никогда не будет прежним…

А мать вспоминала его прошлого: первый вздох, первый нетвёрдый шаг, первую шишку. И первое упрямое «не буду».
Стас был трудным ребёнком… Его независимость поражала мать с самых первых дней жизни: мальчик не признавал пелёнок. Он так смешно морщился, так яростно шебаршился в своём кульке, что в итоге разворачивался. Если же не удавалось этого сделать, то его безудержный крик до победного конца мог довести до полного безумия любого…
У Елены с детства сохранилась любимая игрушка, единственное, что осталось ей от рано умершей мамы – тряпичный Маленький Мук с хитрыми глазками, длинными остренькими ушами и глянцевыми фарфоровыми щеками на огромной уродливой голове. Если бы не эта асимметрия, куклу можно было бы назвать забавной…
С трепетом относясь к своей первой послевоенной игрушке, Лена привешивала её над кроватью сына, пытаясь привить ему свои ценности, но малыш, похоже, терпеть его не мог. Осмотрел. Сморщил носик. И отвернулся. Нет, не заплакал, не испугался, а именно проигнорировал с первого же взгляда. Подрастая, Стас бил по бедному Муку то ручкой, то ножкой, а когда совсем окреп, просто открутил ему фарфоровую башку и зарыл в простынях…
…Он не терпел, когда его имя произносили в уменьшительной форме. Никто не мог понять, как трёхлетнему карапузу может не нравиться, когда его называют ласково. Но на «Стасика» мальчик реагировал неадекватно: вставал руки в боки, расставив широко ноги, и громко, чтобы слышали и остальные, кому вдруг пришло бы в голову называть его так же, говорил: «Я уже взрослый. А взрослых зовут  – Станиславами, ну, на худой конец, Стасами. Понятно вам, господа? Хорошо запомните и не заставляйте меня делать вам замечания. Взрослым нельзя их делать»…
…Мальчишка не воспринимал грубого голоса: сразу становился злобным и упрямым. Детям перечить не позволял, а если и просил по-хорошему, то очень недолго. Если же противник не соглашался с его доводами, Стас раздражался и лез в драку. Родители были беспощадны, но их недовольство только закаляло ребёнка...
…В четыре года, в Эфиопии, после очередной родительской взбучки выкинул номер: сбежал от няньки, которая по настоятельной просьбе своего питомца вывела его за территорию посольства… Убегая от неповоротливой женщины, крикнул, что идёт купаться на речку… Слава богу, что не дошёл! Ближайшая речка называлась Нил…
Расизм – привилегия белых. Его вернули в посольство к вечеру, усталого, измождённого, но счастливого своим смелым предприятием…
Няньку рассчитали, и маленький негодник был этому несказанно рад. Детская интуиция подсказывала, что женщина эта, жена служащего посольства, была неумна, а глупых людей Стас уже тогда не переваривал на дух. С жестоким детским эгоизмом он кидался на пол и сучил ножками, не переставая кричать дурным голосом: «Хочу чёрную няньку! Чёрную! Она поведёт меня ловить крокодилов!»
И только когда няня-негритянка взяла мальчика за руку, протараторив что-то на ломаном английском, Стас успокоился и победоносно улыбнулся любимому папочке: он опять победил…
Мать переживала, отец бесился. Дома дипломатическая сноровка Сергея Тихонова просто испарялась. Сынок выдавливал из него последние соки…
…Вскоре семье молодых преуспевающих дипломатов повезло: возникла возможность получить миссию в ФРГ, а это всё-таки цивилизованная страна… Сергей умчался в Москву улаживать дела, а Елена исподволь стала готовиться к переезду. Стас отреагировал на возможный отъезд как всегда неадекватно: просто отказался уезжать. За четыре года проживания в Африке ребёнок хорошо адаптировался в жарком климате. Мало того, пообщавшись с новой нянькой и буквально влюбившись в толстую добрую старуху, он почти превратился в маленького аборигена. Загорелый, с длинными чёрными кудрями, в набедренной повязке и тупым копьём в руке бегал он по Аддис-Абебе…
 …В таком же виде выбегал потом, после перевода отца в Германию, и во двор посольства в Бонне…
Чопорных посольских детей он просто изводил: однажды, вымазавшись с ног до головы кремом для обуви, начал изображать из себя негритёнка; потом выпустил в песочницу огромных африканских жуков, которых каким-то невиданным образом привёз с собой в стеклянной баночке…
Глядя впервые на симпатичного мальчугана, многие умилялись. Но стоило этому чудовищу раскрыть рот…
Жалобы сыпались, как горох, и родителям постоянно приходилось перед кем-то извиняться и оправдываться. Но после того, как Стас укусил за ухо анемичного сына японского посла, причём прямо на глазах у его папочки, терпение Сергея лопнуло: под угрозой была карьера… И за что! За то, что тот не говорил по-русски, а по-английски тараторил так быстро, что Стас не мог его понять. Неумолимый отец отвёз мальчика в город, в частный детский сад, и оставил там на весь день…
Вечером сын набросился на него с кулачками: «Дьявольщина! Я же ни черта не понимаю, что они говорят! Я не буду туда ходить! Ты злой и гадкий!»
Далее следовало несколько ругательств на амхарском языке, которые ребёнок запомнил в Эфиопии.
Жалко было, боязно за пятилетнего ребёнка, но Сергей не изменил своего решения, и вскоре, к своему величайшему удивлению и радости, заметил, что Стас заговорил по-немецки…
…Любовь мальчика к учению была, пожалуй, единственной отдушиной для обеспокоенных судьбой сына родителей. Стас схватывал всё на лету и тянулся к знаниям. Как бы не складывались у него отношения с окружающими, учителей он беспрекословно уважал, а ко многим относился даже с теплотой, видя в них источник непознанного. И они платили своему подопечному тем же: хвалили его…
С возрастом мальчик немного остепенился, видимо сказалось отсутствие опеки, пагубной для личности, но зато стал приглядываться и присматриваться ко всему, что лежало в основе дипломатических отношений и личных отношений внутри посольства. Детей задирать перестал, перестал сопротивляться и хорошим манерам. Словом, из Маугли стал превращаться в нормального дипломатского сынка… И мать уже не могла поверить, что когда-то он любил есть руками! Почему? Елена Дмитриевна до сих пор так и не смогла понять этого… Только вот появилось в нём нечто непонятное, пугающее, словно мальчик вынашивал в голове какой-то очень важный план, которого не мог доверить никому на свете…
...Женщина грустно улыбалась, поглаживая сына по голове. Вот он перед ней: взрослый, сильный, красивый, умный, но такой беспомощный… Её мальчик. Её боль. Её радость. И её сомнения…
…К десяти годам Стас хорошо танцевал, плавал, держался на лошади, катался на горных лыжах. Был галантен с девочками и взрослыми дамами, намеренно чопорен с мужчинами. Знал немецкий лучше, чем русский, а на английском и французском мог легко объясниться с любым носителем языка. Одним словом, он выполнял все требования, предъявляемые мальчику их круга.
И всё-таки Стас был странен… Иногда Лене казалось, что он и не ребёнок вовсе, а просто в детскую оболочку её сына помещён расчётливый и честолюбивый гном, который явно не любил людей и при любой возможности стремился это показать…
…Однажды, на одном из уик-эндов, на которых разрешалось присутствовать детям, между Сергеем Сергеевичем и толстым советником по делам Африки вышел принципиальный спор. Мужчины разговаривали вполголоса, но было ясно, что к консенсусу они не придут. Толстяк считал, что помогать африканцам глупо. Аграрные пережитки, иные культурные пласты, полу первобытные нравы… Отец же рьяно отстаивал свою позицию, уверяя, на примере Эфиопии, что цивилизация не чужда даже последнему представителю племени, чтящему древние традиции.
Окружающие затихли и с любопытством прислушивались к полемике. Встревать было не принято…
Стас долго, издалека, внимал всему, что говорили дипломаты, а потом медленно, нисколько не стесняясь, подошёл к мужчинам. Он деловито презрительно посмотрел прямо в глаза толстопузому советнику и улыбнулся:
«Господин Бельский, а вы между делом расист. Будьте добры, произнесите, пожалуйста, внятно слово «нигер», и это поймут все присутствующие».
Поклонился церемонно и отошёл. По зале пробежал ропот недоумения. Не то осуждение, не то одобрение слышалось в нём. Только отец посерел, как прошлогодний снег, быстро, смущённо извинился перед Бельским, перед всеми собравшимися, взял сына под руку и вывел из залы. Чего это ему стоило! Держаться достойно и прямо.
«Что же ты со мной делаешь, сволочь! – в бешенстве шептал он на мансарде. – Какое тебе до всего до этого дело, щенок!?»
Сын смело и нагло посмотрел на перекошенное лицо отца, прищурился и по обыкновению тихо произнёс:
«Я всего лишь сказал правду».
«Засунь её себе куда-нибудь…»
Всё обошлось и на этот раз, только парнишка окончательно перестал появляться в обществе, нацепил на себя драные джинсы, футболку с «мордой» и завёл друзей в городе… Один раз Сергею Тихонову даже пришлось вытаскивать его из полицейского департамента, куда он угодил вместе с бандой байкеров…И это в неполных тринадцать лет!!!
Но и это тоже не могло устраивать родителей. Сознание того, что семья их разобщена, пугала всех троих, и Стас объяснял матери в нечастые минуты откровения:
«Мне не нравится жизнь в Европе. Мне не нравится жизнь среди этих двуличных людей… Я лучше буду жить в самом нищем африканском племени и делать то, что мне хочется…»
Став постарше, парень объяснял свою принципиальную позицию уже более обстоятельно:
«Мне противно всё, что связано с дипломатией, чопорностью и двуличием. Никогда я не надену смокинг и не стану улыбаться дуракам только потому, что этого требует международная обстановка. Ты только вглядись, какой из нашего папаши интеллигент? Из него ведь так и прёт родимая рабоче-крестьянская вонь! Он ведь даже материться перед зеркалом, когда чистит зубы. Ты не замечала? Странно…»
От греха и от позора строптивого мальчишку на лето отвезли в Союз, к бабушке-дворянке на перевоспитание. Дед недавно умер, и старушка безумно скучала. И вот именно в это лето, лето своего тринадцатилетия, Стас и получил первую порцию свежего воздуха и вольной жизни. Гоняя в футбол с дворовыми мальчишками, узнал он, что такое настоящая матерщина. На разломанной парковой скамейке вкусил первый свой стакан «бормотухи» и первую вонючую сигарету «Космос»… Понял, как приятно, ничего не опасаясь, облапать по-взрослому самую первую в своей жизни девчонку…
…В Германию он не вернулся…
«Не стану больше позорить тебя, папа. Я прекрасно понимаю всю сложность международной обстановки… Тяжесть железного занавеса, и всё такое прочее… Ты знаешь, русские панически бояться войны… На нашу Родину ополчились сотни злобных интервентов, которые так и ждут момента, чтобы всех сожрать… Теперь я понимаю, почему все они были мне так неприятны… Береги мир, папочка! Ты делаешь великое, гуманное дело!» – говорил он отцу, приехавшему за ним в конце лета.
«Ты, что издеваешься? – еле сдерживая себя, прошипел Сергей Сергеевич. – Впрочем, если ты так решил, пусть будет по-твоему. Может, это и к лучшему. Ты непременно поймёшь, что такое жить без родителей. Спроси об этом у матери. Только не пожалей, когда поумнеешь…»
Больше отец ничего не сказал: он понимал, что бессилен спорить с этим упрямцем. Понимал он и то, что не состоялся как отец. И от сознания собственного бессилия ловил себя на мысли, что потихоньку ненавидит маленького засранца, которому всё подносилось на блюдечке, но которому вечно чего-то не хватало…
Елена Дмитриевна была против! Она умоляла сына одуматься: ей было страшно и больно. В сотый раз пожалела бедная женщина, что простила Сергею его легкомысленность и согласилась пойти за него, не заручившись его любовью. И всё ради мальчика, который не только не уступал теперь её уговорам, но с удвоенной силой продолжал чудить. Муж молчал, и она сдалась… Родители уехали работать, а сынок остался в Ленинграде ухаживать за бабулей…

…Женщина вышла в коридор и тронула мужа за плечо.
– Серёжа, скоро он очнётся. Будь с ним ласков, пожалуйста. Он мечется и зовёт нас.
– Я буду, Лена. Ты считаешь меня чудовищем, но это не так. Я люблю его…
– Ты, надеюсь, понимаешь, что я остаюсь здесь? С сыном.
– Нет, не понимаю. Мы заберём Стаса к нам. Там ему будет легче поправиться.
– Он ни за что не согласиться… И он не поправится…

…Стас открыл глаза. И всё-таки белое небо существует! Когда он видел его в последний раз, оно было почти чёрное…
«Похоже, я жив, – промелькнуло в мозгу. – Но где я, и что со мной? Вот чертовщина, ничего не помню…»
Кричать не было сил, и он тихонько свистнул. Мать стремглав вбежала в палату.
– Сынок! Очнулся!
– Мама? Что, так плохи мои дела? – натянуто улыбнулся молодой человек. – Поведай-ка мне, где я, и почему не могу пошевелиться?
Но женщина упала перед больничной койкой на колени, обвила сына дрожащими руками и громко зарыдала.
И тут же перед ним, как из-под земли, вырос отец. Он стоял и молчал, в первый раз в жизни, не зная, что сказать. Потом Сергей Сергеевич просто присел на корточки рядом с женой и уткнулся лбом сыну в руку.
В душу ворвалось смятение: если отец бросил все дела и примчался, значит, он и вправду доигрался… Медленно, словно тяжёлый товарный поезд, со скрежетом тронувшийся с места, поползли в сознание обрывки мыслей. Картинки из злых комиксов сменяли друг друга, и неожиданно на лбу выступил холодный пот… Вот он разговаривает с уголовником, вот убегает от сопровождения… А дальше? Дальше – злое лицо Вовы-«добермана», удар ножом и непосильная нечестная драка. Боль в подреберье от новой раны в боку… И… О, боже правый! Ощущение холодной рукоятки охотничьего ножа в слабеющей, разбитой в драке руке. Оседающее на землю чужое тело, визг тормозов, резкий луч света, бьющий по глазам… И полёт! Бесконечный, чарующий, бесславный…
«Ночной певец, я твой наследник! Лети! Я песню допою!!!» (Слова песни К. Никольского «Ночная птица»).

– А полёт был грандиозный, – вдруг вслух произнёс Стас. – Только вот приземление, похоже, оказалось неудачным. Так?
Ответа не последовало, потому что в палату вошёл престарелый врач в сопровождении двух женщин. Родители, молча, отошли к окну, они не имели права мешать…
– Так-так. Очнулся. Очень хорошо. Ну-с, молодой человек, какие ощущения?
– Никаких.
– Не может быть. Не может быть, – весело потирая руки, прокряхтел старик.
Эта манера повторять показалась Стасу забавной.
– Башка кружится, пить хочется… И тела нет… Объяснит мне, наконец, кто-нибудь, что со мной?! Я совсем деревянный…
– Так и должно быть. Так и должно быть, – тараторил хирург. – Вы в корсете, дружок, в корсете. Шейка, спинка. В двух местах мы вас скрепили. В двух местах.
– Скрепили? – Стас похолодел. – Я что, сломал позвоночник?
– Ирина Петровна, – обратился старик к молодой женщине в белом халате и колпаке, – расскажите юноше правду. Я как-то больше по части скальпеля… Нервишки, видите ли, не те…
Сказав это, он быстро вышел, а Ирина Петровна, заложив руки в карманы халата, спокойно проговорила менторским тоном:
– Ну, давайте знакомиться. Я ваш лечащий врач. И если вы будете выполнять все мои требования, ваше выздоровление, м-да, будет протекать быстрее…
– И сколько оно будет протекать?
– Думаю, несколько месяцев…
Стас присвистнул.
– Так долго? Послушайте, хватит тянуть резину, говорите приговор. Я вам не слюнявый малыш…
Врачиха открыла историю болезни, достала из кармана очки и вздохнула:
– Спесь и нарочитая грубость не способствует реабилитации.
– Вы так думаете?
Ирина Петровна не отреагировала на эту реплику и продолжала:
– Значит, так. Вы, Станислав Сергеевич, поступили к нам двадцать первого июля…
– А сегодня какое, мэм?
– Двадцать шестое… С двумя колотыми ранениями в область грудной клетки, переломом трёх рёбер и травмой шейного и поясничного отделов позвоночника…
Наступила тишина. Все молчали. Наконец Стас, пересилив себя, вздохнул:
– Продолжайте, доктор. Буду я двигаться или нет?
– Ранения мы сейчас осмотрим, – не обращая внимания на вопрос пациента, продолжила она. – Они не опасные и уже стали затягиваться. Рёбра срастутся, ещё не было такого, чтобы рёбра не срастались… Что касается остального… После снятия корсета вы, я надеюсь, сможете со временем восстановить функции шеи и рук. Вы ведь спортсмен, если не ошибаюсь, вам это под силу…
– А ноги? Он будет ходить? – не выдержал Сергей Сергеевич.
– Вы все взрослые люди и должны адекватно воспринять мою информацию: поясничный нерв повреждён, кость раздроблена, задет спинной мозг…
Стас закрыл глаза. Не то стон, не то скрип вырвался из глубины его организма. В висках застучал ужас безысходности.
– Я инвалид?
– У вас впереди долгое лечение и реабилитация. Возможно, не одна операция. Всякое может быть. Одно скажу наверняка: на мотоцикле вам уже не кататься…
– Благодарю, доктор, я всё понял, – выдавил окончательно сломленный молодой человек и потерял сознание.
– Ирина Петровна, неужели нет хотя бы крохотной надежды на полное выздоровление? – с мольбой спросила Елена Дмитриевна.
Молодая женщина развела руками:
– Пока мы бессильны. Но чудеса бывают. Верьте…
…И занялась больным…

…Ему привиделась Тася. Растрёпанная и зарёванная тянула она к нему окровавленные руки. Стас в ужасе открыл глаза:
– Где Тася?! – хрипло прокричал он. – Что с ней?!
Родители переглянулись: они не знали... Медсестра сделала больному успокоительный укол, и он смог, наконец, в двух словах рассказать о том, что с ним произошло, и чего теперь нужно опасаться.
– Кстати, папа, на Ленинградском вокзале забери деньги. Не пригодились. И поезжайте, ради всего святого, вершить человеческие судьбы. Я тут сам как-нибудь выкарабкаюсь. Спасибо вам за всё…
– Почему ты опять гонишь нас? – не выдержал Сергей Сергеевич, на этот раз его трясло не то от гнева, не то от ужаса. – Неужели твоя ненависть ко мне так сильна, что…
– Папа, какой же ты всё-таки чурбан, – перебил его сын. – Я люблю тебя, я тебе благодарен. Обними меня лучше, мне ведь так тебя не хватало всю мою жизнь…
Долго воссоединялись их истерзанные души, и каждый постигал что-то новое и ценное. Каждый понял, что ближе и дороже друг друга у них никого нет, и никогда не будет. Отец и сын – это тандем, и разрушит его только смерть. Мать же взирала на них со смешанным чувством радости и боли, боясь помешать своим присутствием этому удивительному воссоединению...
– Родная, что ты там жмёшься в стороне, – позвал Стас. – Может, ты считаешь, что тебя я люблю и ценю меньше?
Молодой человек пытался хохмить, но это плохо у него получалось.
– Вы мне нужны как никогда, но всё-таки я должен сам начать всё сначала. Мне придётся научиться жить новой жизнью, отказаться от своих надежд, ценностей, интересов, от своей любви, в конце концов…
От этих слов сердце сжалось в комок.
«Тасенька! Девочка славная! Как же вычеркнуть тебя из памяти?! А придётся. Для меня уже всё кончено, а у тебя ещё всё впереди: и любовь, и радость и становление…»
– Мама, я хочу знать, где Таисья. Я хочу быть уверен, что она в безопасности.
– Я привезу её, – сказал отец.
– Нет. Я должен умереть для неё. Незачем этой крохе наивной видеть меня таким. Не хочу, чтобы она мучилась, терзалась сомнениями, и, в конце концов, из ложного благородства отказалась от радости любви. Я ведь теперь калека, не так ли? Зачем ей калека? Мне просто нужно знать, что всё у неё хорошо…
Как ему сейчас хотелось заплакать! В голос! Навзрыд! Комок сдавил горло. Но слёз опять не было, а значит, не было и выхода для чёрных эмоций…

Делать ничего не пришлось. Вечером в палату вошёл парень, и нервно поздоровавшись с Еленой Дмитриевной, не отходившей от постели сына, обратился к другу:
– Ну, как ты, старик, жить будешь?
– Не-а, Димон, не буду. Незачем мне жить. Зачем ты здесь?
– Не понял тебя, Мэн, – растерялся Димка. – Как билеты достал, так и приехал. Хватит тебе ерепениться.
– Тогда считай, что я тебе рад. Раз ехал, значит, есть, что сказать...
– Я узнал, где Истерика, да только поздно. Прости уж, кореш… Но с ней всё хорошо…
– Глупости, не хватало, чтобы ты себя терзал, – голос Стаса был бесстрастен, и Енот поежился от ощущения холода и отчуждения, которым веяло сейчас от человека, коего он считал и всегда хотел считать своим другом.
Ничего, абсолютно ничего не осталось от того Солнечного Мальчика, от того жизнерадостного парня, которым он знал своего друга. С белых простыней на него смотрели пустые почерневшие глаза на бледном осунувшемся лице, в которых застыла вселенская мука. 
– Она в ГДР, с Поездом Дружбы, – неуверенно произнёс Дима и замолчал.
– Слава богу!  Ты знаешь, что… Ты скажи ей, что я умер…
– Как это? – обалдел Димка. – Зачем?
– Я не хочу её больше видеть, понятно? Пусть забудет меня!
– Это жестоко, Мэн! Таська же страдать будет!
– Ничего, утешится. Я теперь не мужик. На хрена мне её жалость!
– Это мальчишество, – Енот недовольно пожал плечами.– Пусть узнает правду, а потом сама решит, что ей нужно.
– Иди к чёрту! Как ты представляешь нашу жизнь?! Я здесь полёживаю, полюбливаю издалека, карабкаюсь, а она поглядывает на сторону и мучается совестью? Хрен вам всем!!!Нет меня больше!!! Нет Мэна! Нет Мощи! Нет мотоциклиста, спортсмена, бабника!!! Есть только никчёмный мешок с раздробленными костями и множеством страхов, сомнений и «новых планов на будущее»…
И, сказав этот саркастический абсурд, Станислав истерически захохотал на всю палату, заставив окружающих вздрогнуть и отвернуться.
– Или может предложить ей «утку» мне подносить?! Паралитик я!!!
– В этом, по-моему, нет ничего зазорного…
Но Стас не желал слушать никаких увещеваний, и голос его снова сорвался на крик:
– Вот пусть тебе и подносят! А я сам разберусь, что зазорно, а что нет! Как я сказал, так и будет! Тася – это моя последняя, нет, единственная любовь. Ей и останется. В иллюзиях. Разрушить их, загадить поганой бытовухой? Нет уж, увольте. И вообще, никого не хочу видеть! Я исчез для всех! Меня больше нет! Слышишь, ты, чучело сердобольное, нет меня! Я открываю чистый лист, и в новой моей жизни не будет места прошлому, как бы прекрасно оно не было. Ни друзей, ни женщин, ни жалости – ничего в ней не будет… И тебя тоже… Уезжай, Димон, спасибо за всё, и забудь… Это моя последняя просьба к тебе: пускай никто ничего не узнает… Вернее, не так… Скажи, что я просто упал с мотоцикла… И умер!!!
– Не будь мальчишкой! Причём здесь мы, твои друзья?! Нас много, мы сможем помочь…
Но Стас, будучи не в состоянии ни пошевелиться, ни двинуться, дико зарычал:
– Причём здесь ты, говоришь?!! Да, пошёл ты на х…! Достал! Если бы я в тот день точно знал, где она, ничего бы не случилось!!!  Если бы ты выполнил одну крохотную мою просьбу, я не лежал бы сейчас здесь, обосранный и жалкий!!! Впрочем, я ведь сам во всём виноват – не надо было лезть туда, откуда заведомо нет выхода… Тогда, может, выполнишь другую? Исчезни и скажи всем, если кто сунется ко мне со своей поганой жалостью и надеждами на чудо, пойдут следом за тобой тем же пешим эротическим маршрутом!
– Так нельзя, сынок! – воскликнула Елена Дмитриевна. – Зачем ты обижаешь людей!
Стас не ответил ей, не в силах нахамить матери, и лишь колючим требовательным взглядом посмотрел на Енота.
– Зря ты так, приятель. Я старался, как мог, да и все, впрочем, – подавленно и разочарованно протянул Дмитрий и повернулся к дверям. – Прощай. Извини за беспокойство… За дружбу и назойливость извини дурака…
Он вышел и громко хлопнул дверью. Злоба и обида застилали глаза! А может быть, это были слёзы горечи, от того, что душевный его порыв оказался никому не нужным, его многомесячные старания в ущерб собственным интересом, его искренние переживания остались незамеченными! Его дружеские чувства растоптали, отшвырнули как ненужный хлам! Ей богу, он этого не заслужил… И парень заплакал… Наверное, первый раз за долгие годы…

Так странно… Мимо нас проходит множество людей, и трагедия каждого их них порождает в нас боль… Но есть люди, странные, сильные, центральные, уход которых из нашей жизни, меняет саму эту жизнь… Всё вдруг останавливается вокруг, становится неинтересным и бессмысленным.... Рушится, разваливается… Они как цементная кладка несут на себе всю конструкцию, которая тут же разрушается, стоит этой кладке просесть…
И таким связующим звеном был для друзей Станислав Тихонов… Димка шёл и думал, что как «БТ» когда-то развалилась без Креста, так и Город Солнца без Стаса едва ли захочет возродиться. А, значит, всех их ждёт разобщение, отчуждение, и, в конечном итоге, потеря друг друга в этом взрослом жестоком мире «людей без возраста». Так неужели Мэн, этот гнусный эгоист, не понимает этого!!! Как ему может быть насрать на всех них, на их чувства, на их любовь и симпатию?!
«Поганая гнида! Предатель!!! Слабак!!! Ненавижу тебя, как ненавидел когда-то в детстве!!! Не прощу никогда предательства. Ты сдох для меня, Мэн, слышишь?! – скрежетал зубами смертельно обиженный юноша, не понимая в своём собственном эгоцентризме, что обижается на человека, только что пережившего смерть, потерявшего всё, ради чего только жил и горел…
А Станислав, этот невыносимый гордец, лежал, в отчаянии кусая губы. Ему было противно и гадко от того, что он поступил малодушно и безжалостно по отношению к человеку, который только и поддерживал его в последние месяцы… По отношению к настоящему бескорыстному другу… К другу, которого он любил… Но так было нужно…

…Вот и всё… Единственная ниточка, связывающая его с прошлым, оборвана. Димка не простит его, но выполнит его наказ… Иначе, это был бы не Енот. Вот если бы ещё родители исчезли, а не кудахтали над ним как курицы…
Парню было тошно, неуютно и пусто. Он ощущал себя черепахой, неожиданно перевёрнутой на спину. Он словно вытаскивал голову из панциря, но ползти дальше был не в состоянии.
«Что же теперь делать? Чем жить? К чему стремиться? Лучше бы я умер!»
Безудержная жажда смерти пульсировала в мозгу, в горле, в сердце, и он провалился в сон, полный горячих грёз и сознательного отчуждения…
Так бывает… Когда безусловная безысходность порождает жестокость… А сиюминутное малодушие – бескомпромиссный эгоизм… И мы, по сути своей порядочные и добрые, лишаем близких своих выбора, за который так радели всю свою жизнь… В одночасье мы способны потерять всё, что выстраивалось и ценилось годами, всё, ради чего мы карабкались по этой жизни, обдирая колени и занозя сердце… Мы подчиняем всего себя новорождённым комплексам, не думая о том, что вернуть потерянное «хорошее» может быть уже невозможно… О, боги! Зачем мы сами, своими руками порываем, подчас, ту тонкую ниточку, которая ещё связывает нас с былым  счастьем…
               
                ГЛАВА 25: Отчуждённый.

...Когда со Станиславом случилась беда, Тася радовалась жизни в интернациональном лагере… Вырвавшись на свободу из удушливой обстановки натянутости и враждебности, девушка тут же испытала облегчение. Ей было легко и просто среди приличных беспроблемных двенадцати-пятнадцати летних ребят с детскими понятиями и заботами. К её мнению прислушивались, просили её совета. И это ей нравилось. Таисью не пугали конфликты со сверстниками, хамство случайных прохожих и самодурство руководства группы. Здесь никто не знал о её второй жизни, а опыт этой жизни помогал девушке шагать смело и решительно…
...Появился кавалер, мальчишка на год младше, и это тоже радовало. С ним было тепло и спокойно. Его наивное увлечение не сулило ничего угрожающего, не требовало ни решений, ни самооценки. Изрядно устав от собственной взрослости, в этом детском раю девушке не хотелось думать ни о чём существенном и важном.
Все страхи и проблемы остались там, дома, вместе со Стасом. Но даже сейчас Тася постоянно ощущала его присутствие. Он словно незримо оценивал каждый её шаг, каждый поступок. Это немного угнетало, и Таисья злилась на себя за это. Она прекрасно понимала, что, вернувшись, снова столкнется с его серьёзностью, с его далеко идущими планами, с его опасными проблемами. Она любила и скучала, но мысли о дорогом человеке почему-то сопровождались тревогой и окрашивались в серые тона...
...В поезде тревога усилилась. Перед глазами попеременно вставали неприятные образы: Монстр, Красавчик, нервозность Стаса, их ссоры, его отъезд... Потом внезапные его появления, игра в прятки… Потом моменты радости: стог сена и удивительное чувства счастья от близости с ним… Только почему-то её не покидало ощущение, что это больше никогда не будет… Не повторится… Таисья гнала от себя гнетущие мысли, но уже не могла найти себе места…

…Первым делом она позвонила Еноту. Он был единственным, с кем Стас поделился своими дальнейшими планами.
– Привет! Я вернулась. Что Стас? Проявлялся?
– Где тебя носило? – голос Димки был груб.
– В Германию ездила...  Я не смогла тебе дозвониться, сам-то, где шлялся?
– Где шлялся, там меня уже нет, –  угрюмо проговорил Дмитрий.
Девушку всё больше удивляла напряжённое отчуждение, сквозившее в голосе Енота.
– Неужели Стас искал меня и не нашёл? Когда он приедет?
– Не слишком ли много вопросов? Да, и почему ты у меня об этом спрашиваешь? Обратись к Андрею, он же лучший друг...
– Но я думала, что в последнее время вы были ближе...
– Может, и были. Короче, Истерика, я ничего не знаю, и если честно, то не очень и хочу. Что с твоим дружком станется, меня не интересует совершенно...
И он повесил трубку…
Таисья опешила… Она долго сидела с открытым ртом, переваривая странную информацию, которой её огорошил Енот… И это после всего, что было у них в последнее время?!! Нужно непременно дозвониться до Андрюхи, и тогда всё встанет на свои места! Может, они странным образом повздорили из-за чего-то, может, Стасу не понравилось, что Енот так долго якшался с Монстром? Гадать было бесполезно... Но до Андрея девушка не дозвонилась, и через три дня уехала на спортбазу, где её снова ждали друзья и маленькие подростковые радости...
Ребята в её отсутствие нашли себе запретное развлечение... Теперь они курили... Уходили подальше в лес, чтобы родители или знакомые не могли их застукать, и смолили до тошноты. Сперва Таисья сопротивлялась, но ей связали руки, вставили в рот сразу две зажжённых сигареты, и девчонка вынуждена была дать согласие на «беспредел», чтобы не задохнуться вовсе. Вскоре ей самой понравилось прятаться и скрываться. Сказывалась, видно, привычная жажда авантюризма...
А потом они сливали у родителей спирт и водку, отпрашивались ночевать где-нибудь в одном месте и оттягивались по полной программе.
Тася шалила, а между тем прикидывала, как будет рассказывать об этом Стасу. Она не боялась, хотя и заведомо знала реакцию. Да, он будет ужасно недоволен… Да, он будет рассержен… Найдёт кучу весомых аргументов, чтобы доказать её недальновидность. Но позволит самой решать… Он был свободным человеком, и в ней стремился воспитать этот самый дух свободы выбора. Он считал, что ничто так не мешает формированию характера и самооценки, как прессинг. Молодой человек всегда давал ей возможность решать самой, и только тогда направлял и подсказывал, когда она оступалась или была на грани...
Тася, с её поразительной способностью выбирать из двух дверей именно ту, которая была заколочена, остро нуждалась в такой поддержке, и не знала, что теперь некому будет направлять её нетвёрдые шаги. Не знала она и того, что впереди грядёт самая главная в её жизни ошибка, которая навсегда перевернёт её душу, всё её миропонимание, и неисправимым отпечатком отразится на её дальнейшей судьбе...

...Андрей распахнул дверь и озадаченно почесал затылок. От Таисьи не ускользнуло то обстоятельство, что он побледнел и явно попытался унять внезапную дрожь в руках.
– Проходи, пожалуйста. Я… Я должен тебе кое-что сообщить...
Сердце опустилось, а дружеская улыбка невольно сползла с лица. Внутри что-то задрожало и заныло. Девушка на негнущихся ногах прошла на кухню.
«Пускай он скажет, что Мэн нашёл другую, вернулся к Ольге или переехал к родителям в ФРГ…Только не то, о чём вдруг подумалось…»
– Тася, Стас попал в беду... У него... ну, как это лучше выразиться, – спина сломана...
– Как это «спина сломана»? Почему? Андрей! Объясни же, что случилось!? Я не понимаю! – закричала девушка, впадая в мгновенную истерику, и волчком закрутилась на месте.
– Не ори! Мне всё это уже печёнку распотрошило. Пока ты где-то развлекалась, все тут чуть не подрехнулись...
– Андрюшечка, миленький, объясни, родненький! Где он? Как? Как его найти? Почему мне никто ничего не сказал!? Я же спрашивала Димку, когда вернулась, но он от меня отмахнулся!
Она машинально посмотрела на часы, словно собиралась тут же бежать к любимому.
– Дело в том, что Стас никого не хочет видеть... Он просил передать, что умер…
– И меня?
– Тебя в первую очередь...
Тася снова непонимающе заморгала, размазывая слёзы и косметику по пылающим щекам.
– Он Енота послал на три буквы, когда тот припёрся в больницу. Димка злой, как чёрт, до сих пор… Он обижен смертельно, потому что так долго помогал и поддерживал Мэна, а тот его вышвырнул из жизни как шелудивого пса…
– Когда? – еле слышно прошептала девушка.
– В июле. Только ты уехала...
– Вот почему Енот ничего не сказал. Вот почему он, гад, даже говорить со мной не захотел...
Андрей деловито достал из холодильника бутылку портвейна и налил девушке полный стакан.
– Пей и не скули. Успокоишься – поговорим.
Зубы стучали по стеклу. Она захлёбывалась, но продолжала пить крупными глотками. Как ни странно, но вместе с хмелем пришла и способность адекватно мыслить.
– Дай мне его адрес. Я поеду. Завтра же...
– Он запретил.
– Тогда телефон. Я позвоню и сама всё узнаю... Пусть Стас сам скажет, что не хочет больше меня видеть, что разлюбил...
– Да, не разлюбил он тебя! Жить без тебя, дуры, не может, но ты же знаешь... Если Мэн решил, значит заклинило...
– Господи, в чём же я провинилась?
– Думаю, что ты просто слишком мала, чтобы катать коляску...
– Коляску? – не поняла Таисья.
– Ну, да. Инвалидную... Истерика, пойми! Он ведь никогда больше не встанет на ноги! Не будет ходить, играть в мяч, ездить на мотоцикле… Может, даже он навсегда останется прикованным к постели… Его пытались убить…
– Кто, за что?
– Ты тупая или не понимаешь? – попытался пошутить Андрей.
В голосе его звучала некая двусмысленность, но Таисья в этот момент не могла уловить даже неприкрытого намёка.
– Бежать от Монстра, чтобы там, в Москве, найти свою погибель... Как это глупо, – задумчиво протянула она, смотря остановившимися глазами на дырку на обоях.
– Бежал, да не убежал… И не говори так, он всё-таки жив...
– Ты прекрасно понимаешь, что для Стаса это не жизнь...
– Чем чёрт не шутит, может и поправится...
Таисья понимала, что Андрей сказал это для успокоения. Её и своего. Нет! Стас не поправится, а значит, он обречён. Но тогда, тем более, она должна быть рядом! Помогать, успокаивать. Она без малейшего сомнения готова была ухаживать за лежачим больным… Алкоголь и горе делали своё дело... Она не задумывалась о том, как в таком случае окончит она школу, как поступит в Вуз, как поставит перед фактом родителей… Чем придётся пожертвовать, обрекая себя на жизнь с тяжёлым инвалидом. Сейчас главным было одно: увидеть, прижаться к груди, дотронуться пальцами до чёрных кудрей, до холодных висков и пробудить в любимом человеке веру и надежду…
– Если ты сейчас же не скажешь, где его искать, я тебя прирежу, – Таисья взяла из ящика нож для разделки мяса и двинулась на Андрея. – Я не шучу, Андрюша. Не шу-чу!
– Истерика! Ты только не психуй! – закричал Андрей, пятясь от неё вглубь коридора. – Я поговорю с Енотом, я скажу ему, что ты хочешь видеть Мэна. Ты пойми, я ведь сам в пролёте! Я сам не знаю! Честное слово! Он, должно быть в больнице ещё… Только в Москве или в Германии – не знаю…
Тася отупело уставилась на парня.
– Не знаешь? Так зачем сразу не сказал...
Она села на пол и тихонько завыла...

...Ох, и трудной выдалась эта осень. Депрессия на депрессию. Апатия, сменяющаяся психозом... Она то, молча, смотрела в одну точку, то странно смеялась, то плакала навзрыд без видимой на то причины. Окружающие её не интересовали. Иногда Тася забывалась в приступе садомазохизма: садилась на пол в своей комнате и ждала, когда придёт синдром падающих стен. Долго ждать не приходилось. Стены давили, рушились, а неуравновешенный ребёнок хотел, чтобы всё это поскорее грохнулось на голову и погребло под обломками её горе вместе с ней самой. Но стены неизменно возвращались на прежнее место, и тогда откуда-то из глубины сознания выкатывался шар. Тот самый, лиловый, плод наркотической агонии. И плющил её до тех пор, пока она не засыпала прямо тут же на полу...
Потом она опрометью бежала, куда глаза глядят. Бродила по городу... Безразлично тащилась в школу. Машинально слушала материал. Машинально что-то записывала, решала, отвечала.
В новой школе на Таисью смотрели, как на ненормальную. И когда она вдруг начинала плакать от грубого окрика или незначительной придирки, когда она в задумчивости прямо посреди урока вставала и выходила из класса, просто покручивали у виска…
Ни подруги, ни родители не могли добиться от девушки ни слова. На любые вопросы Тася пожимала плечами, отмалчивалась или просто уходила прочь. Как она была одинока в своём горе!
Всё последнее время она была зациклена на одном человеке, это придавало девушке сознание самодостаточности. Поэтому она не нуждалась ни в близких подругах, ни в родительских наставлениях. Стас заменял ей всех. И теперь, когда ей так необходима была поддержка и сочувствие, Таисья невольно осталась один на один со своими страхами...
Искать сочувствия у кого-то теперь было глупо. Слишком многое пришлось бы объяснять, слишком долго пришлось бы оправдываться, а этого вынести она не смогла бы... Поэтому единственное, что оставалось бедной девушке – это терроризировать Енота и Андрея.
Почти каждый день Тася звонила Димке – он начал швырять трубку. Тогда она стала приходить и поджидать его возле входной двери – он стал возвращаться за полночь. Андрей же по-прежнему божился, что ни слухом, ни духом не ведает, как найти Мэна. В те моменты, когда всё-таки удавалось застигнуть парней врасплох, Таисья не стеснялась в средствах. Она и умоляла, становясь на колени, и дралась, пуская в ход ногти, зубы и кулаки, и даже грозила натравить на них Монстра. Ребята молчали, как партизаны. Видимо, несмотря на обиду, влияние Стаса на них было слишком сильно, чтобы нарушить его требования… Кроме того, Димка, как никогда понимал, что от Монстра всё ещё можно ждать сюрпризов.  Поэтому все, кто ещё оставался на районе, знали – Мэн умер! Его больше нет!!!
Единственное на что пошёл Енот, изнывая от назойливости Истерики, так это на то, чтобы дать координаты больницы Андрею и попросить его съездить и переговорить со Стасом о том, как быть с этой одержимой. Но сделал он это только после того, как узнал, что Монстра и его приятелей всё-таки упекли за решётку…
– Передай этому типу, что он – дерьмо и трус. Девчонка мучается, а он там отлёживается. Высказал бы ей всё, чтобы мы не были крайними...
– Ну, чего ты бесишься? – поморщился Андрей. – Ему не до этого сейчас. Не дай бог нам с тобой такого... Съездил бы сам... Помирились бы...
– Отстань ты! Он мне в душу плюнул! Я с мясом его вырвал из себя, не хочу даже слышать об этой свинье. И передай, если он не прекратит оттуда измываться над Таськой и над нами, я умываю руки. Скажи, что дам и адрес, и телефон девчонке, пусть застанет его на «судне» верхом...

…Задождил октябрь… Иногда порывом ветра приносило пожелтевшие листья; они налипали на мокрое стекло, а потом тихонько сползали вниз и исчезали в круговороте падения. Стас провожал их взглядом и с тоской мечтал оказаться на их месте… Бессонные ночи, бессонные дни тащились медленно и уныло. Спать он не мог… Снился один и тот же кошмар: бреющий полёт над каменными плитами…
Иногда на молодого человека нападал сплин, иногда душила бешеная злоба. Ему было стыдно за свою беспомощность, и он не мог смотреть в глаза молоденьким медсестричкам, бесстрастно ухаживающим за лежачим больным…
Станислав поклялся себе, что либо он научится самостоятельно справляться со своей бедой и тащить себя по жизни без посторонней помощи, либо… Но «либо» быть не должно… Он перечитал Островского, он штудировал Дикуля, и с яростным упорством искал в своём исковерканном теле хоть какие-нибудь жалкие признаки жизни. Он «шевелил» и «шевелил» мышцами рук и шеи, которых не ощущал, казалось, двадцать четыре часа в сутки.
К ноябрю корсет с шеи сняли, и это дало новые возможности. Усилия не пропали даром, и в какой-то момент что-то хрустнуло, сдвинулось, разогнулось, и постепенно стали возвращаться пальцы, локти, плечи, грудь…
Новый год больной встретил с колодой карт в собственных руках. Пальцы не слушались, карты падали, соскальзывая по накрахмаленному белью на пол. Но бывший удачливый карточный фокусник не сдавался… Елена Дмитриевна терпеливо поднимала их, и Стас начинал всё сначала… Ради карт он некогда жертвовал даже спортом, чтобы не травмировать пальцы, косил тренировки перед важной партией, а теперь... Теперь не мог сделать того, чем владел самый мелкий железнодорожный майданщик… И всё-таки он потерял гораздо большее, чтобы рыдать из-за подобной «мелочи»… Он хлеба-то не мог нарезать…
И когда первый, самый простецкий фокус, наконец, получился, парень заметно повеселел, снова стал шутить и каламбурить… Медленно, но верно к молодому человеку возвращалась вера в жизнь, а с ней и призрачная надежда на то, что всё ещё может измениться к лучшему… И все эти месяцы воля его была стальной: молодой человек не позволял себе ныть, запрещал психовать, не допускал, чтобы жалость к самому себе сделала из него тряпку…
И всё это время рядом была мать… Мама была единственным его посетителем долгие месяцы, она была единственным человеком, которого Стас не смог оттолкнуть от себя. Елена Дмитриевна пожертвовала ради него карьерой, благополучием и покоем, и сын не мог этого не оценить.
И ещё одного человечка ждал молодой человек как подарка – Антошку Логинова, мальчишку из его спортивного класса. Всего несколько недель назад прослышал паренёк о том, что случилось с тренером, так неожиданно исчезнувшим из поля зрения юных гандболистов. И стал лучшим товарищем в его беде… Словно метеор врывался мальчишка в палату, принося  с собой струю свежего воздуха, и с порога начинал тараторить – рассказывать новости, анекдоты. Потом он сдержанно жаловался на «нового», и в который уже раз наивно просил Станислава Сергеевича поскорее поправляться и возвращаться к ребятам. Оказывается, мальчишки помнили о нём и ждали назад. Это было отрадно и радостно... И каждая победа его «прошлой» жизни, каждая его вчерашняя удача, в «новой» отражалась стремлением бороться…
В этот день Антон вошёл в палату расстроенный и сконфуженный.
– Станислав Сергеевич, Игорь Михайлович сказал, что я плохой нападающий, потому что у меня слабые руки… Это правда? Он дал мне эспандер и велел тренировать кисти…
В глазёнках стояла немая мольба.
Стас нахмурился. Он хорошо помнил, на что способен каждый его подопечный.
– Неправда. Ты – прирождённый линейный. А ну-ка сожми. Не надо так резко! Медленно, не напрягая плеча…
Антон сморщился и со всей силы сдавил жёсткую резину.
– Неплохо, – улыбнулся Стас. – Ты сильнее меня…
– Неужели? – обрадовался паренёк, но тут же покраснел, вспомнив, что разговаривает с тяжело больным человеком. – А, может быть, теперь Вы?
Азарт мелькнул у тренера в глазах.
– Дай-ка, сюда!
Слабые пальцы не ощутили нажима, капельки пота выступили у Стаса на висках, а эспандер так и не поддался.
– Вот видишь! – с чувством воскликнул Тихонов. – Я способен теперь только ложку держать!
Мальчишка шмыгнул носом и протянул руку за эспандером.
– Знаешь что, Антон, – оживился вдруг Станислав. – Oставь мне его, а через некоторое время мы снова померяемся с тобой силушкой…
…Через две недели он уже сжимал эспандер обеими руками, и мама плакала от счастья, глядя на его упорную борьбу с болезнью. На следующий день Стас потребовал резиновые эластичные ремни и начал разрабатывать плечи. Затёкшие, ослабшие за долгие недели неподвижности бицепсы ныли, но тело спортсмена не боялось боли. Час за часом, день за днём, парень коротал бесконечное бесполезное время в преодолении недуга, и злодейка Судьба, казалось, пасовала перед его напором.
 Ещё через три недели он потребовал принести гантели! Елена Дмитриевна, испуганная одержимостью сына, пыталась противиться, но это лишь взбесило упрямца:
– Мне нечего терять, мама!!! И я сам решу, что мне делать со своей никчёмной жизнью!!! Не смей мне перечить, иначе я попрошу тебя больше не приходить сюда… Я должен научиться обслуживать себя сам, пойми меня…
 Вскоре в ход пошли и небольшие гири. И Стас принялся с остервенением восстанавливать мышцы груди, не обращая внимания на ноющий, едва сросшийся позвоночник. До трагедии он был силён физически, и это давало молодому человеку основательную фору…

…Пришла весна. Из открытой форточки сладостно потянуло талым снегом и радостью. Город пробуждался, и неугомонные воробьи без умолку щебетали и суетились на подоконнике за окном.
Около восьми месяцев пребывал Станислав Тихонов в своём невольном заточении, и оно порядком ему наскучило. Бесполезные на его взгляд процедуры раздражали, желанное некогда одиночество начинало тяготить. Не хватало друзей…
Просторная палата, рассчитанная  на двух человек, по упрямому настоянию отца была предоставлена в полное его владение. Сергей Сергеевич, финансирующий полноценное пребывание сына в клинике, потребовал, чтобы мальчика не беспокоили, и врачи угрюмо выполняли его наказ.
Случалось, правда, что поступающего из реанимации пациента некуда было перевести, и тогда на недолгий срок у Стаса появлялся сосед.
Сначала это был древний дедушка, отец обкомовского работника, сломавший шейку бедра в собственной ванной. Но он вряд ли мог быть для Стаса подходящим собеседником. Старик без конца жаловался на одинокую старость при живых детях, то молился, то костерил этого самого Бога почём зря, потрясая подагрическими кулаками…
…Затем полоумный контуженный афганец с ампутированными руками и ногой кричал с утра до вечера диким матом, а по ночам бил уцелевшей ногой по спинке кровати, проклиная партию, правительство, талибов и мясников врачей. Его свезли в дурку…
…Потом был шестнадцатилетний подросток, свалившийся по пьяному делу с балкона и сломавший шею. То ли пацан повредил себе ещё и голову, то ли просто был неуравновешен, но находиться с ним в одном помещении было мучительно.
Стас попытался вести с ним беседы о воле, но желаемого действия его попытки не возымели. Парнишка то плакал навзрыд, то долго кряхтел, выпучивая глаза… Он панически боялся «судна», стеснялся «утки», а потому терпел до последнего… А затем ходил под себя…
Нельзя сказать, что за эти месяцы Стас свыкся с подобной проблемой, но не видел смысла распускать себя до такой степени. Медсестра всё равно приходила и начинала безбожно ругаться на горе-пациента, который заливался бурой краской и начинал рыдать, подобно обиженному ребёнку.
Станислав молчал, ему было жалко пацана, но приехавший внезапно Сергей Сергеевич, став свидетелем подобного вонючего безобразия, учинил грандиозный скандал. Парня убрали…
И вот уже несколько недель Станислав был один… Он дочитал, казалось бы всё, что ещё представляло ценность в мировой литературе, смирился с необходимостью каждый день смотреть телевизор и как манны небесной ждал прихода Антона, с которым можно было хотя бы поупражняться. Хотелось домой, хотелось на свежий воздух, за город; хотелось в театр, в филармонию. Хотелось многого, о чём лежачий больной вынужден только мечтать долгими  тоскливыми днями, и молодой человек понимал, что чуда уже не случится, что в таком состоянии ему нечего даже и мечтать о чём-то большем, чем эта больничная койка. Скоро снимут поясничный корсет и отправят домой, но это означало бы лечь мёртвым грузом на плечи и без того измученной матери.
– Антошка, положи на пол, возле койки, матрас, – сказал он как-то раз. – Вот сюда, поближе. Отлично!
– Зачем, Станислав Сергеевич?
– Пора выходить на новый уровень, парень. Эта койка мне уже порядком осточертела! А теперь помоги мне сползти…
Вместе они одолели первое серьёзное движение в его теперешнем состоянии… С помощью мальчика Стас сполз с кровати на пол. Точнее сказать просто рухнул на не очень мягкий матрас. Жутко мешал корсет, но молодой человек старался не обращать на него внимания. То, что он не почувствовал никакой боли от падения вряд ли могло его обрадовать, но упрямо стиснув зубы, молодой человек начал медленно отжиматься.
…Два раза… Три… Полежал, отдохнул… Ещё разок… Ещё… Антон восхищённо смотрел на тренера и невольно учился бороться…
…В этот момент вошла Ирина Петровна. Если честно, то Стаса коробило называть эту молодую женщину по имени-отчеству. Привлекательная,  на вид не больше тридцати лет, врач вызывала в нём смесь раздражения и симпатии. Если бы не неизменный колпак и чопорные очки, которые ей совершенно не шли, Ирина Петровна могла бы ему понравиться, но необходимость соблюдать субординацию и унизительное положение больного приводили молодого человека в негодование. Обласканный женщинами, Стас не мог смириться с мыслью, что в нынешнем своём положении его едва ли можно было принять за мужчину.
– Что здесь происходит?! – гневно прозвенела Ирина Петровна. – Я мирилась с вашими железяками, но такое поведение ни в какие ворота не лезет. Мы из кожи вон выпрыгиваем, чтобы помочь вам, а вы сводите на нет все старания врачей! Сегодня же подселю соседа, и пусть ваш отец размахивает руками, сколько ему угодно. А мальчишку больше вообще не впущу!
– Вы, что не хотите, чтобы я поправился? – игриво улыбнулся пациент. – Боитесь, что я слишком скоро выпишусь?
Она нервным движением сняла очки и удивлённо заморгала близорукими глазами.
– Ну, знаете ли! Валяйтесь на полу, пока не замёрзните! Ненормальный! А все ваши железки я изымаю!
Врач стремительно вышла из палаты и позвала санитара…
– Вот стерва! – озадаченно воскликнул Тихонов, когда за санитаром закрылась дверь. – Всё унесли! Хочет, чтобы я здесь подох!
Неожиданные эмоции выдали всю неуравновешенность его души, но он тут же виновато осёкся, посмотрев на мальчишку.
– Извини, Антон, вырвалось. Но если она считает, что я так и смирюсь с её произволом, то она ошибается. Притащи-ка мне мяч, дружок. Пришло время тебе быть моим тренером…
Стас нервно схватился за спинку кровати и попытался подтянуться. Корсет упёрся в рёбра. Оказалось, что затащить непослушное тело на койку не очень-то просто. Антон хотел помочь, но тренер остановил его.
– Погоди. Я должен сам попытаться.
И только с четвёртой или пятой попытки удалось ему это сделать. И то, безжизненные ноги перемещать пришлось Антону. Обливаясь потом, перевернулся молодой человек на спину и застонал:
– Мухи отдельно, котлеты отдельно…
Мальчишка засмеялся шутке, но тут же смущенно осёкся, но тренер снова усмехнулся, подтрунивая над своим состоянием:
– Бедное всё-таки животное – черепаха. Всю жизнь ползает загипсованная! Чёртов панцирь! А теперь иди, Антон, я хочу поспать. И не забудь про мяч…
Он лёг поудобнее, и после того, как Антоша заботливо подвернул одеяло под безжизненные его ноги, закрыл глаза. В первый раз за долгое время заснул Стас глубоким спокойным сном. Душа его выздоравливала…

Проснулся Стас только утром, как никогда бодрый и довольный собой. Сладко потянулся, собираясь позвонить сестре, когда почувствовал на себе чей-то насмешливый взгляд. Молодой человек вспомнил об угрозе врача и повернулся в сторону соседней койки.
– Николай, – просто и спокойно произнёс новый сосед и поднялся. – Не возражаешь, если я у тебя немного поживу на правах квартиранта?
Стаса приятно удивила столь фривольная манера общения и он, протягивая руку подошедшему Николаю, усмехнулся:
– Не возражаю, но за определённую мзду.
– Пивка? – хитро сощурился Николай, и Стас поймал себя на том, что пристально смотрит на бутылку «Жигулёвского», которую тот держал в руке.
– Пожалуй.
Он давно мечтал о пиве, хотя в его пикантном положении это было не совсем приемлемо, и на любую просьбу подобного рода мама реагировала отрицательно.
«Может, и правда не стоит», – с тоской подумал молодой человек, но сосед уже ковылял к тумбочке, в которой оказалось несколько бутылок этого живительного напитка.
– А «утку» потом не побрезгуешь подать? – хмуро съязвил Станислав.
– Я-то? Я и судно подам, лишь бы человек был хороший…
И с этого момента началась их дружба. Крепкая, мужская, не обременённая сантиментами и сожалением. Коля оказался смешливым и забавным. Он без конца травил анекдоты и хохмил с медсёстрами. Он переживал последствия автомобильной аварии на редкость легко. Парень перенёс лёгкий компрессионный перелом позвоночника и ампутацию по колено обеих ног. Он смешно ковылял на новеньких скрипящих протезах и не ощущал при этом ни грамма ущербности. В коридоре зажимал он молоденьких сестричек, уговаривая на более близкий контакт, и воспринимая каждый отказ как сиюминутную неудачу.
– Как ты попал-то сюда, чудик? – смеялся Стас.– Сюда, ведь просто так не пролезешь! Куда не плюнь, везде родственники! С одной стороны радостно, что и я среди них, с другой противно быть в их числе.
– Ты что, серьёзно? Неужели такой правильный? Я вот нисколько не страдаю, что мой дядька – шишка в исполкоме. Лежу уже второй раз, как видишь, к протезам привыкаю…
– Тогда всё ясно. Но, если на нашем месте окажется простой смертный, он должен сдохнуть? Так, по-твоему?
– Ну, зачем же так. Для них есть другие больницы…
– Был я в одной такой, – задумчиво протянул Тихонов. – Загнулся бы, и причаститься не успел… Светлое царство социализма затем нам было нужно? Искусственный отбор?
– В тёмном царстве ненавистного капитализма, насколько мне известно, всё то же самое. Кому, как ни тебе это знать. Нет страховки – извини, нет связей и денег – поезжай в социальную больницу… Сдаётся мне, все твои морально-нравственные и ипохондрическо-шизоидные проблемы именно из-за твоей повышенной чувствительности.
– Возможно, ты и прав. Но почему же тогда один человек рад небесной манне, а другой стесняется своей привилегированности?
– Я – технарь, мой дорогой, но даже я понимаю, что именно природная привилегированность и порождает неоправданный стыд. Я не силён в истории, но сдаётся мне, что тем же комплексом страдали все эти народники, социал-демократы и им подобные. Некрасовы там, Чернышевские… С жиру бесились ребята…
– Чернышевский был сыном провинциального священника, – с ухмылкой ввернул Стас. – Он не был «жирным»…
– Да, хрен с ним, с Чернышевским твоим, – огрызнулся увлечённый собственными разглагольствованиями Колька. – Я живу в однокомнатной хрущёбе, учился в радиотехникуме, ездил на разлохмаченной «копейке», и никогда не хватал с неба ни звёзд, ни кренделей. Но, когда «припёрло», сразу и родственничек нашёлся и средства благодарности… И уж поверь, для совести места не было… Нас из Склифосовского вместе с афганцем искалеченным везли.… Так вот, его не взяли, а меня…
– И это правильно? – раздражённо тряхнул головой Стас, понимая, что выглядит сейчас глупо.
– Откажись…
– Не понял…
– Крикни громко, что не согласен с социальной несправедливостью, и попроси положить вместо себя безродного ханурика, спьяну угодившего под самосвал…
Стас смущённо засмеялся и отмахнулся.
– Ладно, закроем тему. Останусь для тебя унылым ханжой, рассуждающим о нуждах голодающих детей Анголы, обжираясь при этом ананасами…
– Останешься, останешься, не кокетничай. Я парень злопамятный и примечающий. И я возьмусь за тебя. Приведу в порядок твой одряхлевший от заумствований умишко…
– Заткнись, квартирант, дай поспать…
Станислав отвернулся к стене, но заснуть так и не смог…

…Как-то утром Стаса отвезли на обследование. Рентген, консилиум… Как ему осточертели эти консилиумы! И корсет был снят… Старичок-хирург снова долго кряхтел, заложив руки за спину и, наконец, произнёс:
– Ваши успехи поразительны, поразительны… М-да… Похвально ваше усердие, похвально. Но вот ваш доктор жалуется… Говорит гири поднимаете, отжимаетесь даже. Только вот зачем, батенька, зачем? Руки заработали и славненько…
– Как зачем, профессор? – недоумённо посмотрел на него больной. – Хочу полностью восстановиться, хочу вернуться к полноценной жизни! Я уже девять месяцев в параличе, а вы спрашиваете «зачем»!
           – А нельзя, родненький, нельзя. Тяжести и движения резкие противопоказаны. Спортсменом тебе уже всё равно не быть…
Врач развёл руками.
– Поясничка срослась. Всё как нужно. Сделали всё, что могли. Осколочек к осколочку. Нерв к нерву. Ты ещё полежишь у нас, сынок. Немного позже попробуем над спинным мозгом поколдовать. Ты смирись, милый, смирись. Колясочки сейчас удобные делают. Без ног можно жить, поверь мне старику…
Стас закусил губу. Слова врача не стали неожиданным откровением, но до этого момента в сердце ещё теплилась крохотная надежда. Теперь она погасла…
– Значит, первая группа инвалидности, пролежни и бутылка – всё, на что я могу рассчитывать?
– Зачем же нам пролежни? – улыбнулся хирург. – Пролежни – это очень плохо. А инвалиды-колясочники и спортом занимаются и в горы ползают. И даже женятся…
– На инвалидках?
– Это кто как… Кто как…

В палате Станислав закрыл лицо подушкой, впился в неё зубами и завыл. Перед глазами снова понеслась его бурная некогда жизнь, полная простых земных радостей. Мысли о Тасе всё это время он панически гнал от себя, но именно воспоминания об их последней встрече, об их мимолётной близости заставляли молодого человека снова и снова окунаться в пучину противоречивых чувств. Не зря он так яростно сопротивлялся страсти! С одной стороны воспоминания заставляли Стаса страдать, но с другой, и он понимал это всё отчётливее, помогали ему существовать в этом тоскливом безвременье…

Когда пробуешь только что сваренный маринад, на языке появляется противоречивый вкус: не то сладкий, не то солёный. И ты не знаешь смаковать или плеваться, попробовать снова или отвернуться. Это своего рода садомазохизм, когда радость и горечь сплетаются в один клубок и отделить их друг от друга практически невозможно…

Он часто прикрывал глаза и прокручивал всё снова и снова, от чего становилось радостнее на душе. Как хорошо, что это воспоминание было у него теперь!!! Как он был благодарен этой светлой девочке за её напор, за её нежность, за её чувственность… Благодаря ей он «умер» любимым, желанным и сильным, а воскрес гордым…
Вот и сегодня, выслушав, наконец, последний свой приговор, Станислав поспешил уйти в иллюзии, чтобы не сорваться. Но то, что произошло дальше, заставило несчастного страдальца удивлённо скосить глаза туда, где никчёмным придатком валялись его безжизненные ноги… Он ощутил неестественное в его положении возбуждение, и, будучи не в силах сдержать последовавшего за ним любопытства, Стас сделал титаническое усилие и, приподнявшись на руках, принял полу сидячее положение… Что-то хрустнуло в спине и разлилось дикой болью вверх по позвоночнику. Он как подкошенный рухнул на подушку, бессознательно вскрикнув, и потерял сознание…
…Очнулся. Снова пофантазировал и, уверившись в своём открытии, счастливо засмеялся:
– Мать твою, Колька! Я ведь оказывается ещё мужик! Ног нет, а х… работает! Только что мне теперь с ним делать?
– Как что? – оживился Николай.– Применять по назначению. Кстати, ты знаешь, что тобой интересуется Леночка?
– Какая Леночка? Медсестра, что ли?
– Ну, ты меня поражаешь, мужик! Кто же тобой ещё может интересоваться в этой забытой богом богадельне? Леночка, видать, раньше тебя всё уже рассмотрела, – сосед заржал, приводя Стаса в невольное смущение, – когда утку меняла…
– Ну, уж нет. Я брезглив, знаешь ли…

Антон принёс гандбольный мяч. Мальчик был горд тем, что теперь тренирует собственного тренера. Стас отрабатывал на нём удары обеих рук. Мастерство есть мастерство, и скоро ему стало даже скучно. Удары постепенно стали настолько сильными, что парнишку отбрасывало в сторону… И тогда неугомонный Николай придумал следующее: он отстёгивал свои протезы, ставил их посреди палаты, а Стас и Антошка по очереди целились в них. Грохот стоял страшный. Врачи ругались, но Станислав плевал на их недовольство: он знал, что его не выгонят, потому что деньги делают всё…
Следующий этап был преодолен, но Станислав понимал, что останавливаться нельзя, иначе забуксовавшую машину будет не вытолкать из скользкой грязи опасений и сомнений. И молодой человек решил, что пора бы уже и сесть…
Он привязал к спинке кровати два ремня и начал потихоньку подтягиваться. Кости поясницы трещали, и с каждым новым рывком он ожидал боли. Стас вздыхал с сожалением, потому что боль в его случае возвестила бы о том, что врачи ошиблись, и он сможет снова ходить… Но её не было… Зато это облегчало сегодняшнюю его задачу… Воля, наверное, и вправду делает чудеса, потому что скоро эластичность сросшихся позвонков и мышц восстановилась. Он сел! И тогда победный клич сотряс своды больницы. Два молодых мужика и мальчишка завыли, засвистели, загремели, как ненормальные.
«Что у них там опять?» – с завистью и раздражением бурчали соседи...
Здесь всем было плохо… Все скорбели и кряхтели от своих увечий, а где-то за стеной, у таких же, как они сами, бурлила жизнь...

...Ирина Петровна стремительно вошла в палату. Она буквально лучилась негодованием.
– Доктор! Не ругайте! – закричал Колька. – Посмотрите на этого молодчину! Он сел!
– Сел? И поэтому нужно было взбудоражить всё отделение? Что ж, значит, пора готовить к выписке столь нетерпеливого больного.
Тон был просто менторский: равнодушный и холодный.
– Лена! – позвала она медсестру. – Посмотри, есть ли в запасе свободные коляски…  Пускай пробз... прогуляется по парку, голову проветрит, может полегчает...
Резко развернувшись, Ирина Петровна быстро вышла. Но никто не заметил лукавой довольной улыбки, скользнувшей по её тонким губам.
Колька вскочил с койки. Парень чуть не задохнулся от деланного возмущения.
– Она ведь хотела сказать «пробздится»... Вот мегерище! Как её муж только терпит! Чего молчишь-то, словно тебя это не касается?
– Не знаю, не знаю, – задумчиво, словно, и не слыша брюзжания приятеля, проговорил Стас, – определённо она мне нравится… Кобылица с норовом, и в бою не спасует…

...Больничная коляска ему не понравилась. Неповоротливая, неудобная, с огромными колёсами, которые нужно было крутить руками... «Трон», как шутливо называл её Колька, с трудом вписывался в дверные проёмы, и всё это здорово раздражало Станислава Тихонова. Но зато теперь можно было дышать воздухом, что приводило молодого человека в радостное возбуждение. После стольких месяцев душного покоя, хотелось ехать и ехать вперёд, преодолевая подъёмы и спуски, кочки и пандусы. И ещё можно было освоить новый для себя вид спорта – гандбол на коляске...
...Елена Дмитриевна плакала от радости, а Сергей Сергеевич мгновенно прилетел в Москву и привёз с собой сделанное на заказ кресло с электроприводом. Он с силой пожал сыну руку, и когда не смог вырвать ладони из его крепких пальцев, с чувством проговорил:
– Мальчик мой, я горжусь тобой. Наконец я понял, что твоя воля – это твоё счастье. Если бы ты был не таким упрямым и себялюбивым, ты вряд ли чего-нибудь добился бы. Ты уже доказал, на что способен, так что позволь теперь мне позаботиться о тебе.
– Но, папа! Ты опять не спрашиваешь, нужна ли мне твоя вынужденная забота? Я знаю, что ты можешь мне предложить: цивилизованную страну с социальными гарантиями, где жалеют калек, где не надо прошибать лбом стены и стучаться в закрытые двери. Но ты не можешь понять, что для меня – это смерть! Моя жизнь – в преодолении, а теперь особенно. Я всегда старался выпутываться самостоятельно, и сейчас у меня появилась реальная возможность доказать свою состоятельность. Я хочу собой гордиться. Я! Мне наплевать на всех окружающих, главное, что думаю о себе я сам! Хочу гордиться собой, хочу, умирая, иметь право сказать, что сделал в жизни всё, на что был способен...
Закончив свою тираду, Стас шумно выдохнул воздух. Он всегда распалялся в разговоре с отцом, возможно, потому что с детства боялся остаться недослушанным. Они были похожи. Отец и сын. Похожи в своём нежелании подчиняться мнению окружающих. Слишком много ошибок несло в себе такое отношение к жизни, слишком много трудностей приходилось преодолевать их гордыне. И только в одном было их преимущество: люди пасовали перед их напором, чувствуя на уровне подсознания свою несостоятельность.

Именно в юности, когда гордыня и гордость обострены до предела, закладывается в нас тот жизненный багаж, те жизненные ресурсы, которыми приходится пользоваться до конца дней. И Стас знал, что того разгона, который он взял, хватит ему надолго. Главное нельзя останавливаться и расслабляться... Иначе ему уже не найти новых сил для нового разбега...

– Я буду карабкаться, пока есть силы. Ты не переживай, отец, рано или поздно они кончатся, и тогда ты сможешь реализовать, наконец, свои амбиции. Ты напрасно коришь себя за то, что не смог дать мне «счастья». Это твоё счастье! У меня оно своё. Каждый человек должен жить для того, чтобы быть счастливым. Я был счастлив, и придёт день, буду счастлив снова! Я помню, как ты сказал мне в детстве: «Учись ходить малыш. Ходить самостоятельно»… И я учился. Вот и теперь учусь...
Сергей Сергеевич чуть слышно застонал, ему было стыдно за свою слабость.
– Мне сейчас кажется, что это я говорю с отцом, а не ты. Что не у меня за плечами жизнь, а у тебя. Что я глупый недоносок, которого учат быть мужчиной…
– Просто ты никогда не был самим собой. Ты никогда не делал того, что хочется, а только то, что нужно. Естественный отбор – великая шутка природы. Каждый совершает ошибки и платит за них. И никто не вправе перекладывать вину и последствия своих ошибок на других, тем более на самых близких. Мне было очень трудно отказаться от всего, что у меня было, но я сделал выбор... Ваше дело считать иначе...
– Значит, все должны подстроиться под тебя? Твой эгоизм чудовищен!
– Подстраивается слабый, сильный диктует, – криво усмехнулся Станислав.
– Самый сильный – это ты?
– Видимо, не настолько я силён, раз мне так паршиво, но видит бог, я стараюсь. Я считаю, что надо уметь отказываться от важного во имя чего-то более важного. Поэтому я отстранился от друзей, от любви, от прошлого. Поверь, сделать это для меня гораздо труднее, чем отказаться от твоих медвежьих услуг. Дорогие мне люди оскорблены, обижены, страдают, но если я им действительно не безразличен, со временем они простят и поймут. И, возможно, когда-нибудь вернуться…
– А если нет? – сощурился отец.
– Тогда, так тому и быть... Судьба смачно пропустила меня через свою мясорубку, что мне ещё ждать от неё...

…Стас был прав. Не все отвернулись от него. Однажды приехал Андрей. Он был возбуждён и не знал, куда девать глаза. Сказать, что Стас был рад ему, значит, ничего не сказать! Только он невольно ещё раз убедился в правильности своего решения. Друг не подавал виду, но явно не мог смириться с тем, что перед ним совсем другой человек, с иными потребностями и возможностями.
– Ты извини, что я без приглашения, – смутился Андрей. – Не прогонишь?
Он нервничал и грыз ногти, словно провинившийся мальчишка.
Стас улыбнулся:
– Ну, если ты не будешь надоедать, тогда я тебе рад. А кого ещё мне ждать?
– Больше никого. Все, сперва, насели на Димку, но он как стойкий оловянный солдатик держится. Твердит всем, что ты свихнулся и всех послал подальше. Ольга даже ударила его по морде и назвала тупым предателем. А Жанка и вовсе бросила – у них же после Новгородской роман случился бурный, поэтому ни Истерика, ни ты не могли его найти тогда…
Андрей осёкся, боясь напоминать больному о тех днях…
– И что Енот?
– Обижен и непреклонен.
Станислав тяжело вздохнул и отвернулся, справляясь со стыдом и душевной болью.
– Сильно обижен? – поморщился он.
– Не то слово. Заладил, что ты его предал, что в душу плюнул, растоптал его чувства и веру… И что слышать о тебе не хочет…
– А остальные?
– Маринка до сих пор плачет, она отреклась от Дымова и готова была ехать к тебе, чтобы просить на коленях прощения за брата… Его, кстати, из команды попёрли, когда узнали, да и все солярии прокляли… Слушай, может, тебе не хочется о нём? Так ты того, скажи…
Стас хмыкнул:
–  Ты знаешь, я понимаю этого тупоголового тюленя… И даже не виню… Он просто струсил… Близким другом он мне никогда не был, скорее товарищем по команде… Поэтому о нём я не думаю вовсе. Любой мог сдрейфить на его месте…
– Говорят, ему надрезали сухожилие на руке…
– Тем более… Руки для гандболиста – всё…
– Мужики ждут, когда ты сам их позовёшь… Они молодцы…  Гном собрался даже какой-то там спектакль о тебе ставить…
– Этого только не хватало, – сморщился Стас. – Глупость какая…
Потом он снова побледнел и стал серьёзен, словно только одно интересовало его в этот миг:
– Ты уж извинись за меня, Андрюха, перед Димкой. Я тогда только вылез с того света, я же ничего не соображал, неужели это не ясно? Я не прав, я раскаиваюсь… А всем остальным передай, что я их люблю, что непременно свяжусь со всеми, как только смогу... Как только буду готов... Пусть помнят меня таким, каким я был... А приезжать не надо. Ты вот сидишь, глаз удивлённых не отводишь. Да! Отходился, откатался, отлюбился твой дружок! Мне эти твои взгляды, как серпом по горлу, между прочим...
– Да, я и не думал...
– Ладно, не ври. Лучше говори, что там тварь эта?
– Ну, значит так, – обрадовался Андрей. – Монстр и компания загремели-таки под фанфары. Твоими молитвами и стараниями... Енот никому ничего не говорил и не давал твоих координат, до тех пор, пока они не сели... На всякий случай… Чтобы думали, что ты умер… Он всем на районе так и сказал: Мен умер… Как я-то раньше не догадался, где ты... Где тебе ещё быть, как не здесь...
– Как ни странно, но меня это уже не радует... Лучше бы мы оба здравствовали, ей-богу...
– Ты вот как-то не спрашиваешь... Тебе вроде и не нужно... Только я скажу... Даже не верится, что ты не...
– Хорошо. Я спрошу… Что Тася? – Стас побледнел и сжал побелевшими пальцами край одеяла.
Вопрос этот занимал его куда больше всего остального, но отважиться на него, сам парень был не в состоянии. Вдруг она вообще давно забыла его и всё, что было между ними? Вдруг, познав радость любви, пустилась во все тяжкие?
– Мечется твоя девочка, – поморщился Андрюха. – Нас с Енотом достала, дальше некуда. Плачет, ругается, адреса твоего требует... Ей дурочке невдомёк, как тебя в Москве отыскать. Если честно, то надоело это нам. Ты бы решил с ней сам, а? Может, пускай приедет? Димка просил передать, что, если ты не уладишь с ней, он расколется...
– Я позвоню ей, когда выпишусь. Обещаю. Пусть уж он продержится ещё немного... Только, что я ей скажу? «Прости, девочка моя, я тебя больше не люблю?» Или «Я не хочу тебя видеть, потому что мне стыдно за свою немощь?»
– Но почему ты не хочешь, чтобы она была с тобой? Вы ведь любите друг друга! Потом ты будешь всю жизнь жалеть, я ведь тебя знаю!
– Я-то может и буду! Да, не может быть – наверняка! Но она-то со мной не свихнётся? Шестнадцать лет! Впереди столько возможностей, столько дорог! Ей учиться надо, профессию выбирать, а не горшки выносить за парализованным придатком без будущего... Ты только подумай, сколько раз ещё переменятся Таськины взгляды, сколько раз сможет она ещё полюбить! И что тогда? Что сулит ей жизнь с калекой? Ведь полюбила она меня здорового, деятельного, эдакого крутого авторитетного парня, который мог что-то показать, сделать жизнь интереснее. И я старался, ты же знаешь. Старался, только бы угодить, только бы не разочаровать капризного ребёнка, которого я столь опрометчиво приручил и полюбил. Я люблю её до дрожи, Андрюша... Люблю и чувствую такую чудовищную вину перед этой девочкой…
– Любовь не вздохи на скамейке, – Андрей запнулся, произнеся эту банальность. – Дай Истерике самой решить, что ей делать...
– Какой же ты смешной, честное слово. Мне достаточно позвонить и попросить приехать, чтобы она была здесь. А потом?  Помучается, помучается, разочаруется и будет страдать. А жизнь свою, возможности, рядом с инвалидом потеряет! Но совесть не позволит Тасе меня бросить. Потом бегать начнёт к какому-нибудь здоровому и удачливому. А я не смогу этого пережить.... Пусть уж лучше перемучается и забудет...
Андрей уехал, а в душе Станислава вновь поселилась тоска...
«Нет, не хочу больше никого видеть. Выбор мой верный. Новая жизнь, новые люди, новые эмоции. И никогда не возвращаться туда, в прошлое»...
«В нашей жизни слишком много такого, что приводит в восторг врагов, и слишком мало надежды, чтобы утешить и обнадёжить друзей и любимых…»

– Душой, исстрадавшейся душой я понимаю тебя, понимаю твои благородные намерения, но… Но как же «право выбора», о котором ты столько твердил мне тогда? Почему ты лишил меня его, воспользовавшись моей глупостью и доверчивостью?
– Родная, я не лгал тебе! Всё, что я говорил тогда, не было ханжеством! Просто бывают ситуации, когда собственный выбор становится приоритетом… Мне нужно было выживать, и я поступил как законченный эгоист… Возможно, я совершил ошибку, сделав дорогим мне людям очень больно, но именно эта ошибка помогла мне выжить…
– Не понимаю… Прости… Неужели так велика была твоя гордыня, что сочувствие друзей могло унизить тебя…
– Не то… Гордыня тут не причём… Я просто хотел помнить всех вас весёлыми, восхищёнными, свободными от жалости и снисхождения… И именно эта память о светлом полноценном прошлом помогала мне карабкаться…
– И ты позволил им всем вернуться в свою жизнь… Всем, кроме меня…
– Кроме? А что, в таком случае, ты делаешь сейчас?
– Но… Столько воды утекло…
– Знаешь, когда я «вернулся в этот мир», тебя уже в нём не было для меня… И не только я в этом виноват…
               
                ГЛАВА 26: Жизнь продолжается…

– Ну, ты, похоже, снова раскис, – Колька смешно проковылял по комнате. – Надо тебя развеселить. Будем считать, что у меня сегодня день рождения. Будет много выпивки и... девочки...
– Леночка и Анечка? Это без меня.
– Как это? Нет уж, брат, так не пойдёт.

Вечером, когда больница затихла, Колька разложил на столе нехитрую снедь: баночные кильки, подвявшие солёные огурцы, помидоры и батон. Несколько бутылок дешёвого портвейна довершили натюрморт… Стас поморщился: он не привык ни к выпивке такой, ни к закуске...
Он хотел было выразить приятелю своё громкое «фе», но в этот момент в палату вошли медсёстры.
– Заходите, заходите, девочки! – торопливо затараторил Николай. – Выпьем за мой день варенья!
– Да, мы вообще-то не пьём, – кокетливо улыбнулась Леночка, а Стас подумал, что она жеманная дурочка.
Однако после первого стакана ему стало заметно веселее. Привыкшие к человеческим мучениям и увечьям, девушки эти не обращали внимания на то, что их сегодняшние кавалеры не очень-то были похожи на обыкновенных парней. И это создавало иллюзию гармонии…
Разговаривать было не о чем, шутки Николая иссякли, и Станислав готов был уже прилечь, когда Аня неожиданно предложила:
– А давайте в карты, что ли поиграем, чего так сидеть-то...
Девушка достала из кармана засаленную колоду, атрибут ночных дежурств, «загаданную до дыр».
– Принято! – обрадовался Колька.– В дурачка! Чур, не дурак!
Он схватил колоду и начал неуклюже сдавать. Карты залипали, и парню приходилось слюнявить пальцы, засвечивая их.
Сердце обливалось кровью от такого безобразия, и Стас не выдержал.
– Стой, прекрати, пожалуйста, тасовать это говно. Простите, девчата, но уважающий себя джентльмен такую дрянь в руки не возьмёт.
На лицах обеих девушек читалось недоумение и обида.
– Какая разница, – хмыкнула Аня. – Мы же не на деньги будем играть...
Станислав осёкся. Какая ему разница, в конце концов, если он и играть-то не собирается.
– Возьмите нормальную колоду, – смущённо буркнул он и достал из тумбочки нераспечатанную коробочку.
– А ты, что не будешь? – поморщился Николай, сдавая. – Проигравший дарит победителю страстный поцелуй...
– Нет, я не могу... Э-э-э... То есть не хочу... Словом, не умею…
– Карты в тумбочке валяются, а играть не умеешь? – удивилась Лена. – Странно...
Ничего не оставалось, как подчиниться давлению. Он чертыхнулся, поморщился и взял в руки карты. Потом, не привлекая внимания, поправил чуть съехавшую колоду, щёлкнув снизу вверх уголками. Запомнить двенадцать карт было не сложно...
Он выиграл, и ему снова стало скучно.
– Ну, вот! Новичкам везёт, – бросил банальность Николай. – А Леночка, как раз, проиграла!
Стас хотел было возразить, но медсестра уже присела на ручку кресла и поцеловала его в щёку.
– Не так, не так! – запищала её подружка. – По-настоящему!
Она подбежала к Кольке и продемонстрировала смачный поцелуй взасос.
Стаса почему-то затошнило, когда Лена вновь коснулась его губами, а он нехотя откликнулся на её ласку. Возбуждения не последовало, и молодой человек с горечью поставил себе убийственный диагноз: «полная психологическая импотенция». Он дрожащей рукой наполнил стакан и едва не заплакал, наблюдая, как пыхтит от страсти его приятель...
Обиженная его пренебрежением Лена, нервно протянула руку к колоде.
– Продолжим?
– На меня не сдавай, – попросил Станислав.
– Так не пойдёт! – не унимался Колька. – Только было «научился»...
– Вы и вправду ничего не поняли? Мне не интересно с вами играть...
– Это ещё почему?
– А известно ли тебе, Николенька, чем я зарабатывал себе на жизнь в лучшие времена?
– Спортивными победами, полагаю, и папиными стараниями...
Станислав взял в руки колоду и усмехнулся:
– Ошибаешься, приятель…
Воцарилась гробовая тишина, потому что фокус, который начал показывать Стас, привёл всех в немое удивление. Карты мелькали перед глазами, ложились ровными рядами на стол, менялись местами и таяли между пальцами, словно воздух...
– Это как? – не выдержал Колька. – Как ты это делаешь?
– Ловкость рук, и никакого мошенничества, – банально пошутил Стас. – Я карточный шулер, катала. Я умею профессионально обманывать, но совершенно не умею играть честно. Потому я и сказал, что... Давайте лучше выпьем...
...Наконец «бормотуха» была выпита, и Колька стал дико подмигивать соседу, явно призывая оставить его наедине с Аней. Стас понимающе улыбнулся и выехал в коридор. Его мутило. Он направлялся к туалету, когда его догнала Лена.
– А как же мы? – в голосе девушки дребезжала обида.
– Простите, сударыня, но я не способен на подвиг. Похоже, я теперь вообще ни на что не способен.  Позвоночник всё-таки не шутка... Кроме того, мне бы поблевать...
Молодой человек подъехал к писсуару, и его тут же вывернуло под брезгливый возглас медсестры.
– Милая Леночка, я теперь не мужик… Так что, прости…
Он включил кран, умыл лицо, прополоскал рот и виновато обернулся к девушке...
…Перед ним, заложив руки в карманы, стояла Ирина Петровна.
– Что здесь происходит?
– Да, вот э-э-э, пациенту плохо стало...
– Лена, ты ведь сегодня не дежуришь...
– Да, но меня попросила Вера подменить её, у неё обстоятельства... Но потом она сама вышла, а у меня электричка последняя ушла, вот я и осталась в больнице, – пыталась оправдаться сконфуженная девушка.
– Я не знала, что распитие спиртных напитков на территории медицинского учреждения, да ещё в компании с пациентами, входит в обязанности медсестры, – наседала Ирина Петровна, едва сдерживая злобу. – Завтра заявление по собственному на стол…
Бедная девушка закрыла лицо руками, расплакалась и убежала. Молодому человеку стало жалко эту искреннюю и глупую девчонку:
– Доктор, не ругайте бедную крошку. Это я угостил её, надеясь выведать врачебные тайны. Она молчала как партизан под пытками и ни разу не обмолвилась, когда же я выберусь отсюда на волю?
– А вы спешите? – голос молодой женщины дрогнул.
Или ему это показалось?
Ирина стояла в полутьме коридора, без колпака и халата, готовая уже ступить в другую жизнь, где ей не надо было быть важной и главной, а можно побыть просто слабой женщиной с массой желаний и целой авоськой неоправданных надежд.
За глаза её звали «гарпией», и медсёстры в курилке каждодневно перемывали её бедные косточки почём зря. Ирина знала об этом. Она страдала от этого. От этого она оборонялась тем, что всячески старалась соответствовать и прозвищу обидному и мнению о себе...
...Но сейчас глаза молодой женщины блестели. Печаль или разочарование? Трудно было угадать. Что же происходит? Сердце заколотилось от одной только мысли о том, что догадка его верна. В подсознании штрих пунктиром протянулась тонкая ниточка обоюдной симпатии, которая, казалось, заземлилась в нём в том самый момент, когда Ирина гневно произнесла:
– Ну, раз уж вы так стремитесь вырваться на волю, я обещаю посодействовать.
Голос её дрожал, а пальцы неудержимо мяли тонкий батистовый шейный платок.
– Давайте, я помогу вам лечь, – наконец проговорила врач.
– Может, ещё побесимся, доктор? Вы такая красивая, когда сердитесь...
– Прекратите немедленно издеваться! Я устала от вас! Вы мне всю душу вынули!
«Опоньки! Что это она имеет в виду? И почему, когда она сердится, мне становится так весело? Почему стоит ей стать холодной и равнодушной, а меня это бесит? Просто, кажется, я не прочь её утешить», – вывел заключение молодой повеса и остался вполне доволен этим открытием.
Молча, развернул он коляску и направился в палату, продолжая ощущать на своём затылке пристальный взгляд.
– Станислав! Скажите, я кажусь вам старой злобной фурией? Или, как меня называют девчонки – «гарпией»?
– Ирина Петровна, вы больше похожи на глупую школьницу, которую незаслуженно обидели и которая всячески старается соответствовать мнению большинства... Простите, если что не так.
Он соблазнительно улыбнулся во все тридцать два зуба и скрылся за дверью.
Каблучки громко процокали по коридору до палаты, на несколько мгновений воцарилась тишина, сопровождаемая внутренней борьбой, потом и вовсе ничего не стало слышно…
«Туфли сняла», – с улыбкой подумал Стас, и в его сердце поселилась новая вера в жизнь.
Кто-то нуждался в нём нынешнем! Значит, ничего ещё не кончено, и жизнь продолжается!

На следующий день была суббота. Кольку отпустили домой. Стас слонялся по больнице как неприкаянный. Трижды брался за книгу... Несколько раз включал и выключал телевизор, без особого желания тащился в курилку, чтобы не оставаться наедине со своими мыслями. Но скука не проходила...
Неожиданно в бедовую голову, уставшую страдать, закралась шальная мысль, оплодотворение которой сулило тоску развеять и догадку свою проверить… Если Ирина на самом деле чем-то в нём заинтересована, её не мешает расшевелить и заставить проколоться. Можно, конечно, спросить впрямую, у него не задержится, но не смутит, не отпугнёт ли это её? А если все его догадки всего лишь бред больного воображения?
И всё-таки он решил попробовать...
С трудом дождавшись вечера, когда Ирина должна была заступить на ночное  дежурство, он требовательно нажал кнопку вызова медсестры.
– Что вам? – спросила пожилая сестра.
– Передайте моему доктору, что мне хуже. Скажите – резкая боль в шее, и рука отнялась... Скорее!
Молодой человек картинно закатил глаза и застонал…
Буквально через пять минут в палату стремглав влетела Ирина, на ходу поправляя колпак.
– Что с тобой?! Почему тебе хуже?! Господи, что ты опять учудил!!?
Вот оно первое «ты»! Значит, не ошибся. Значит, можно попытаться...
Женщина села к нему на кровать и наклонилась, собираясь осматривать больного. Но он поймал её руки и заглянул в лицо.
– Не надо, я пошутил...
– Что? Как пошутил? – гнева не было, только облегчение. – Слава Богу! Но зачем?
– А как ты думаешь?
В её взгляде читалось сомнение.
– Сними, пожалуйста, колпак...
Она послушно стащила докторский атрибут, вместе с заколкой. Длинные каштановые волосы рассыпались по плечам. Женщина вся сжалась и уткнулась носом ему в грудь. Стас вздохнул и медленно погладил её по голове.
– Что у тебя не так? Почему ты так одинока?
– С чего ты взял?
– Я не такой мальчик, как ты думаешь.
– Я так не думаю...
– Кто твой муж? Почему он не ценит тебя?
– Муж? Тоже врач. Патологоанатом. Это страшный человек, целеустремлённый и самовлюблённый. Я для него игрушка, которой можно пользоваться. Не больше. Я устала быть ненужной и бесполезной.
– Ирина, но я-то, что могу дать тебе в моём положении?
Она пожала плечами.
– Не знаю. У меня никогда такого не было. За семь лет, что я работаю здесь, я столько видела... Но когда тебя привезли к нам беспомощного, молодого, у меня впервые сжалось сердце. Захотелось, чтобы ты поправился. Я сама попросилась к тебе лечащим...
– Тогда почему всё это время была так сурова и непреклонна?
– Ты доставил много хлопот, – она виновато улыбнулась.
– Так всё-таки, что же ты хочешь?
– Помочь тебе и себе...
– Когда ты это решила?
– Вчера. Я сразу поняла, что ты не можешь с любой... А со мной ты бы смог?
Было темно, но Стас увидел, как зарделась молодая женщина пунцовым светом. Да и его измученное сердце предательски забилось. Не то от радости, не то от испуга. Раньше он не испытывал неуверенности в своих силах, но теперь...
Порывистым движением Ира встала и закрыла дверь на ключ. Стас видел решимость на её лице и всё больше нервничал.
– Скажу сразу… Моё сердце несвободно, хотя её уже нет, и не будет в моей новой жизни…
– Раз так – это неважно…
– А вдруг я не смогу?
– Сможешь. Мне больно смотреть, как ты мучаешься. Ты не поправишься, если не преодолеешь новую ступень. А я помогу, я же врач... Ты мне нравишься…
Станислав печально усмехнулся:
– Сейчас рядом со мной не врач, а страждущая женщина.  И, разочаровавшись, эта самая женщина неминуемо испытает ещё большую неудовлетворённость, чем та, которую она сейчас испытывает...
– Ты о ком думаешь? О себе или обо мне?
Молодой человек пожал плечами.
– Не хотелось бы разочаровывать тебя... Впрочем, я больше не могу сдерживать своих желаний... Ира...
  ...Он ласкал шелковистые волосы, целовал испуганные глаза и невольно успокаивался. Она ему определённо нравилась, эта женщина, и она поможет ему забыть...
– Господи, как хорошо, – шептала она. – Так спокойно, что больше ничего и не нужно...
Но он взглядом указал ей на кровать...

Расслабиться было немыслимо. Парень чувствовал себя неуклюжим, непослушное тело не подчинялось его желаниям, и только натренированные мышцы рук спасали его от полного фиаско.
«Никто и не обещал, что будет легко... Проклятые ноги! Сейчас я сломаюсь, а она уйдёт... Выдохнусь, ей-богу, выдохнусь. Не могу больше, чёрт!»
Но всё-таки он дождался Ирину, и рухнул обессиленный на кровать, последним рывком переворачивая тело на спину.
– Извини, я сдох…
Но она жадно стала целовать его руки, лицо, губы.
– Миленький, ты молодчина! Я не верила, что получится, а ведь получилось же!
Стас тяжело дышал, словно только что пробежал три километра. Он не знал сейчас радоваться ему или печалиться. Всё по-другому! Непривычно и нелепо! Ни разрядки, ни удовольствия – сплошное напряжение.  Но ведь это только начало. Могло быть и хуже. Могло вообще ничего не быть...
– Ира, ты ещё будешь со мной? – задал он самый животрепещущий сейчас вопрос. – Или всё так хреново, что лучше с мужем?
– Конечно, буду... А что касается мужа, то он дикий самец, который всё в жизни делает только ради себя любимого. А ты...
Потом они долго разговаривали. Вернее говорила Ирина, изливая душу, а Станислав старался помочь разобраться в её проблемах и страхах.
– Почему я не чувствую себя старухой с тобой? – искренне удивлялась  тридцатилетняя женщина. – Ты ведь просто мальчик для меня...
– Возможно, дело не в возрасте, а в само осознании, в самоконтроле, что ли. Я всегда старался казаться старше, искусственно культивировал в себе взросление, до всего старался дойти своим умом, через ошибки. Я сознательно лишил себя детства...
– И много у тебя было этих ошибок?
– Предостаточно, иначе мы бы не встретились...
Они не заметили, как заснули. Обоим нужно было отдохнуть, привыкнуть к новому в жизни, ненадолго отстраниться от всего окружающего.
Проснулись они одновременно, от громких голосов в коридоре.
– Я знаю, где Ирина Петровна, – услышали они звонкий голосок медсестры Лены.
Ирина вскочила и стала нервно одеваться. Руки тряслись от ужаса и стыда.
– Что за безобразие! Уважающая себя больница, а дежурного врача нет! Сложная травма, а помощь оказать некому!
Она выскочила из палаты, на ходу поправляя колпак.
– Что здесь за шум? Больные спят, а вы орёте, как на базаре. И не только ваш пациент сложный... Пойдёмте...
Она невольно бросила взгляд на медсестру и поймала ненавидящий понимающий взгляд.

...Очередное обследование результатов не дало, и Станислав выписался из клиники с первой группой инвалидности и полным отсутствием надежды на выздоровление…
Но Елена Дмитриевна была счастлива. Её мальчик, наконец, был дома. Она хлопотала вокруг сына, а он старался облегчить ей заботу о нём.
Нужно было привыкать к новому быту. Учиться передвигаться по квартире, оправлять естественные надобности, принимать душ, без которого за долгие больничные месяцы Стас просто озверел. Первое время ему было трудно: коляску приходилось с трудом закатывать на порожки ванной и туалета, что без помощи Елены Дмитриевны сделать он был не в состоянии. Но потом на помощь пришёл неугомонный Николай, успевший стать ему первым другом в новой жизни.
Колька пригласил своего брата, талантливого токаря-конструктора, и вместе они разработали уникальную систему кронштейнов и поручней, с помощью которых Стас приспособился передвигаться по квартире самостоятельно.
Молодого человека радовало, что Колька с утра до вечера сновал туда обратно. Он убегал в поисках работы, а возвращался с бутылкой водки или видеокассетой, снова исчезал и снова возвращался, принося с собой свежий воздух свободной жизни.
Не прервалась и его связь с Ириной… Она хоть и не часто, но забегала на несколько часов, и тогда мать, молча, накидывала пальто и уходила из дома, тихо прикрыв за собой дверь. Раскованная и жизнерадостная вне стен больницы Ира вселяла в него веру в мужские силы...
Однако Стас скучал. Он больше не мог находиться в бездействии, и частые приступы неоправданного гнева начали отравлять близким ему людям и без того трудную жизнь. Молодой человек стал много курить и даже попытался писать философские трактаты...
...Однажды забежал Антон с испорченным магнитофоном под мышкой. То ли ему действительно не к кому было обратиться, то ли он просто хотел озадачить бывшего тренера новым делом, но Стас, пожав плечами, пообещал попробовать. Три дня он ковырялся с платами и проводками, не имея ни малейшего представления, как же чинят аудиотехнику. Паял, зачищал, вновь распаивал, и, наконец, к величайшему своему удивлению, починил. Ему даже понравилось, когда после долгих мучений, мёртвая на первый взгляд вещь, вдруг ожила. И тут же Николай натащил ему всякой рухляди... И вместе они часами просиживали за этим увлекательным занятием…
– Что вы носитесь со мной, как с писаной торбой? – бурчал Стас. – Что я, маленький набоб, что ли?
– Мы просто даём тебе шанс стать лучше, – смеялся Колька. – Ты умный и сильный, но нытик. А я дурак, но жизнерадостный и пронырливый. Мы дополняем друг друга. Что я буду делать, если ты помрёшь от сплина?
– Это я нытик? – злился Тихонов.– Да, я! Да, ты!
– Правда глаза колет... Давай лучше объявление поместим в газете.
– Что ещё за объявление?
– «Чиню магнитофоны». Денег заработаем... А то мои предки отчаялись купить себе новую мебель. Перестройка, мать её ети! Сынок тянет с них последнее… Даже стыдно, право...
Заказы посыпались недели через две, и молодые люди уже не знали, как успеть выполнить их в срок. Худо-бедно, но это был заработок…
Елена Дмитриевна удивлялась.
– Зачем тебе, сынок, всё это. Я работаю. Отец работает. Отцовских накоплений, которые ты сохранил, хватит не на один год...
– Мамочка, когда это я сидел на вашей шее? И сейчас не стану... Мне нужно время, чтобы встать на ноги, потерпи уж немного.
– А деньги с продажи твоей квартиры? О них ты забыл?
– Я не заработал на неё, не мне и распоряжаться этими деньгам. Достаточно того, что я её опрометчиво продал. Возможно, я воспользуюсь этими средствами, если решу открыть своё дело, на раскрутку. А прожирать – не стану!
– Эффектно, но глупо, – пожала плечами Елена Дмитриевна. – Иногда мне кажется, что ты совершенно забыл о том, что произошло.
– А что? – в голосе сына зазвучало злое ехидство.
– Тебе мало убийства, которое ты совершил? Дай бог, чтобы отец сумел замять это дело и отмазать тебя от тюрьмы! Или ты забыл, что тебя оставили в покое только на период лечения… А теперь… Но тюрьма – это ещё не самое страшное. Тебе, видимо, невдомёк, что своими выходками ты подставил отца. Его положение сильно покачнулось… Ему не удержаться на должности, если вся эта история выползет наружу... Но ты ещё и грех великий совершил – лишил человека жизни...
– Мать, ты в своём уме? Иногда ты напоминаешь мне не женщину-дипломата, воспитанную на марксизме-ленинизме, а ярую богомолку с паперти. Твои причитания навевают тоску! Это не человек был, а дерьмо! И будь моя воля, я бы их вырезал кланами. И не жалею, и не мучаюсь, даже по ночам кошмары не снятся. Запомни!
– Не сняться? Ну, и славно, – едва сдерживая гнев, проговорил мать. – Тогда вызывай такси и отправляйся в прокуратуру. Вот повестка...
Стас взял в руку проклятую бумажку и невольно поморщился. Он вспомнил, как однажды в клинике появился следователь. Как его допрашивали, снимали отпечатки с его безжизненных пальцев, стращали долгим тюремным сроком. Он не стал отпираться, равнодушно рассказал, как всё началось, как нож в его руке стал орудием убийства. Сообщил, с кем в Питере необходимо связаться…
Он был слишком слаб тогда, чтобы думать о последствиях, и ему было всё равно. И поэтому, когда в палате появился Семён Яковлевич Гальперин и сообщил о том, что ему вменяют злополучную и такую знакомую «218» статью (незаконное хранение и ношение холодного оружия), а в придачу ещё и «103» (умышленное убийство без отягчающих обстоятельств), молодой человек равнодушно «махнул рукой». Будь, что будет...
Теперь этот вопрос занимал парня куда больше. Теперь он понимал, что целью уголовников была не столько смерть его, сколько сатисфакция… И поэтому, увидев, что он «выжил», уголовники не стали его добивать, а придумали совсем уж извращённую месть, оставив дружка с «пером в печенке» и с его пальчиками на рукоятке, лежать в подворотне, тем самым, оказав правоохранительным органам неоценимую услугу… Гальперин был, конечно, гигантом своего дела, да и отец имел выход на властные структуры, но не боги же они...
Семён Яковлевич намекнул ему недавно, что условный срок более чем возможен в его ситуации, но пройти через суд всё-таки придётся. Кто-то в прокуратуре точит на отца зуб и просто так дело это не оставит...
«Начинается, – с досадой подумал Станислав. – Могли бы и замять за давностью...»
...Прокурор Милютина, миловидная женщина средних лет, говорила с нескрываемым сочувствием. Она объявила о дате судебного разбирательства, пообещала быть объективной, заверила, что усматривает в его деянии лишь косвенные мотивы, передала привет отцу и извинилась за проволочки, намекнув на препоны сверху.
«Материнский инстинкт» – цинично думал Тихонов.
– Что мне грозит? – не удержался Стас.
– В сложившейся ситуации всё зависит от вашего адвоката...
– Но я же не виновен в полном понимании этого слова.
– Станислав, поймите. Вы ввязались в историю, которая изначально была вам не по зубам... То, что вы положили в карман охотничий нож... Обратите внимание: не складной перочинный ножик для заточки зубочисток, а охотничий, да ещё и выкидной... Так вот то, что он оказался у вас в кармане, подразумевает, что оказался он там с определённой целью... Поэтому Вам вместо «105» статьи (убийство, совершённое при превышении пределов необходимой обороны) вменяется «103»… А это серьёзно…
– Он оказался там для возможной защиты. Я знал, куда направлялся, и если бы не этот нож, лежал бы в той подворотне вместо того жмура… Не я виноват, что в законе существуют лазейки, а в правоохранительных органах – нечистые на руку люди, сводящие личные интересы с моим родителем… Кстати, Вы не знаете, кто бы это мог делать?..
– Это не в моей компетенции, – ушла от ответа Милютина. – А в справедливости и правдивости Ваших слов и истинности ваших мотивов, пускай разбирается суд. Лично я вам верю. И если меня допустят к ведению процесса, а это возможно только в том случае, если разговор наш не станет достоянием гласности, я обещаю вам быть на вашей стороне...

...Суд состоялся через две недели. В маленьком зале за закрытыми дверями, в присутствии всего нескольких человек. И это было уже большим облегчением. Стас опасался, что этот неизвестный, но влиятельный «кто-то», который непонятно как узнал о его художествах, потребует показательного процесса…
Гальперин был в ударе, Милютина вяло нападала, произведя более чем слабое впечатление. Она явно держала данное слово… Возможно, здесь не обошлось и без финансовой заинтересованности. Стас уже потирал руки, когда случилось непредвиденное: свидетелем обвинения был вызван некий Владимир Усачёв,  по прозвищу Штырь, которого ввели в зал в наручниках (он отбывал наказание за воровство и распространение наркотиков).
Вот так-так! Вова-«доберман»! Как отыскали этого подонка? Чем же так насолил отец тому высокопоставленному лицу, если «свидетеля» доставили прямо из мест заключения? Вопросы эти так и повисли в воздухе...
Короче, Вова всё подпортил и заставил всех здорово понервничать. Он сообщил, что Тихонов, по прозвищу Мэн, был карточным шулером и приехал в тот день выбивать карточные долги…
– Тихонов заранее запасся холодным оружием, чтобы в случае отказа уплатить по счёту, пустить его в ход. Он не ожидал, что нас будет так много... Мы просто беседовали, когда потерпевший наотрез отказался отдавать деньги... Тогда Тихонов вытащил нож и пырнул его под рёбра...
– А кто же тогда нанёс моему подзащитному два ножевых удара? – переспросил адвокат.
– Не знаю точно, видимо, кто-то из моих подельников, – неуверенно поморщился Усачёв. – Я убежал...
Гальперин повернулся к суду:
– Уважаемые судьи, прошу принять к сведению, что налицо подтасовка фактов, ибо независимой экспертизой установлено, что ножевой удар, нанесённый подсудимым, был произведён в полном упадке сил, после долгой жестокой драки с несколькими противниками, нанесшими ему два серьёзных ножевых ранения в подреберье. Экспертами доподлинно установлено, что его удар был настолько слабым, что не попади широкое лезвие охотничьего ножа прямо в сердце, его нельзя было бы рассматривать как смертельное ранение. Отметьте себе, уважаемые судьи, что мой подзащитный – мастер спорта по ручному мячу. Гандбольный мяч летит в сетку со скоростью пассажирского поезда... Таким образом, если бы Тихонов сознательно намеревался убить потерпевшего, то потерпевший умер бы в ту же секунду. Меж тем, он был жив в течение нескольких часов и скончался лишь от потери крови и переохлаждения в связи с преступными действиями его подельщиков, бросивших его на произвол судьбы. Поэтому можно констатировать, что мой подзащитный действовал исключительно в целях самозащиты, пытаясь вырваться из толпы разъярённых  бандитов…
–Таким образом, Вы утверждаете, что показания свидетеля обвинения, направлены на то, чтобы ввести уважаемый суд в заблуждение? – Милютина, бледная от волнения, в упор посмотрела на адвоката.
Ей явно было трудно скрыть от суда свою заинтересованность этим делом.
– Именно это я и пытаюсь донести до уважаемого суда. Прошу обратить внимание  на тот факт, что заявленный обвинением свидетель является лицом с уголовным прошлым и в данный момент отбывает наказание в зоне строго режима по делу о распространении наркотиков в Ленинграде. Чего нельзя сказать о моём подзащитном, который характеризуется исключительно положительно и по месту учёбы, и по месту последней работы, и в Союзе гандболистов РФ… И в связи с этим, я бы хотел задать свидетелю ещё несколько вопросов.
– Задавайте.
– Скажите, свидетель, а с какой стати вы оказались в Москве, если местом вашей регистрации значится Ленинград? Получается, вы сами искали встречи с подсудимым?
Вова нахмурился, обдумывая ответ:
– Я приехал к знакомому в гости, и он попросил меня помочь ему в этом деле… Спину, так сказать, прикрыть. Я не понимаю, Ваша Честь, – Штырь обернулся к судье. – В чём меня хочет уличить адвокат?
Судья обратилась к Гальперину:
– Семён Яковлевич, прошу задавать вопросы по существу данного дела.
– Слушаюсь, Ваша Честь. Скажите, Усачёв, на момент совершения преступления вы были знакомы с подсудимым?
– Ни словом, ни делом…
– В таком случае, позвольте задать вопрос моему подзащитному.
– Разрешаю.
– Тихонов, Вам знаком это человек? Если, да, то, при каких обстоятельствах произошло это знакомство? Напоминаю Вам об ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Отвечайте с места.
Станислав поморщился, ему не хотелось ворошить прошлое и снова выглядеть штрейкбрехером. Но он был в суде, и здесь решалась его судьба…
– Да, я знаю этого человека в связи с тем делом, за которое он отбывает наказание в местах лишения свободы, – лаконично ответил он и открыто посмотрел «доберману» в глаза.
«А ведь теперь Монстр и Шут узнают, что я всё-таки не умер», – с раздражением подумал он.
– Не значит ли это, что сегодняшнее дело, и дело, по которому проходил Усачёв, взаимосвязаны?
– Протестую, это наводящий вопрос, – без особого желания «показала зубы» прокурор.
– Отклоняется. Подсудимый, отвечайте.
– Да. Оба дела связаны между собой. Я пытался воспрепятствовать распространению наркотических средств среди подростков своего микрорайона, за что и поплатился честью и здоровьем, – Тихонов замолчал и сделался мрачнее тучи.
– И в подтверждение слов моего подзащитного я хочу предоставить суду свидетельские показания другого участника обоих дел, также отбывающего срок в колонии строгого режима, уголовника Виктора Снитко, по прозвищу Зяба, который сознался, что прибыл в Москву вместе с Усачёвым с единственной целью – найти и наказать моего подзащитного за активную помощь следствию… Выманив его с помощью шантажа в место совершения преступления, уголовные элементы в составе девяти человек начали избивать Тихонова и нанесли ему два ножевых ранения… Поэтому ещё раз утверждаю, что лишь в состоянии полной невменяемости мог мой подзащитный, дважды раненый, избитый и истекающий кровью, добраться до своего мотоцикла, который долгие годы, отметьте, был для него чуть ли не единственным средством передвижения. Лишь в бесконтрольном состоянии, вызванном страхом за свою жизнь, мог он развить безрассудную для внутренних дворов старого города скорость. И только в бессознательности мог питерский рокер подставиться под удар бандитской «Волги», которая и прекратила его бегство от смертельной опасности на железобетонных плитах двора-колодца.... Надеюсь, мне не надо рассказывать, кто такие рокеры, и на что они способны, когда спасаются от патрульных милицейских групп (ПМГ). Надлежащие документы приложены к делу...
Станислав возмущённо забарабанил пальцами по подлокотникам кресла.
– Чёрт знает, что он городит! – тихо зашептал он на ухо Николаю. – По его словам я выхожу полным трусом, жалким слабаком, стукачом и аффективным неврастеником!
– Молчи уж, придурок! – зашептал в ответ Колька. – Ты бы предпочёл прослыть хладнокровным убийцей?
– Лучше уж быть отморозком, чем...
– Засохни, от этого бравого дедули зависит твоя судьба...
– Что же, в итоге, может быть вменено Тихонову в вину? – продолжал свою речь Гальперин. – Так это только то, что, зная о возможных последствиях своей встречи с уголовниками, а они, напоминаю, шантажировали Тихонова, мой подзащитный не сообщил об этом в надлежащие органы и понадеялся на свои скромные силы… Но и этому есть логическое объяснение: отсутствие времени и страх за близкого человека…
– Скажите, в чём заключался шантаж? – подала голос Милютина.
– Преступники, а то, что все кто имел отношение к данной драке – уголовники и рецидивисты, нам уже известно, припугнули моего подзащитного, сообщив ему, что забрали в залог несовершеннолетнюю девушку, которая была для Тихонова… как сестра... И молодой человек не мог позволить себе оставить человека в опасности – такая статья, как известно, тоже существует в УК РСФСР – и благородно пожертвовал своей жизнью и здоровьем ради …сестры…
– Вопросов больше нет.
– А посему, в связи с тем, что мой подзащитный и так уже наказан за свои неосторожные действия, в связи с тем, что состояние его здоровья по-прежнему не отвечает нормам содержания под стражей, прошу смягчить ему наказание до минимума...
Далее слово взяла Милютина и сообщила собравшимся, что после подробного изучения дела, она просит суд признать подсудимого невиновным по статьям «103» и «105» уголовного кодекса РСФСР, и считает возможным вменить ему статью «111»  УК РСФСР.
– Итак, согласно статьям «218» и «111» действующего кодекса, и ввиду смягчающих вину обстоятельств, исключающих возможность назначения обвиняемому исправительных работ, которые обвинение принимает во внимание, прошу назначить ему наказание: два года условно с правом погашения судимости по истечению назначенного срока...
 ...Суд удалился на совещание...
Стас закрыл лицо руками и напряжённо ждал очередного в своей жизни приговора. Он не слышал ободрительных слов матери и Николая, не принял преждевременного поздравления Семёна Яковлевича, и «вернулся на грешную землю» только тогда, когда собравшиеся загрохотали стульями и потянулись к выходу.
– Уже всё? – спросил он, тупо глядя на мать. – Что мне припаяли?
– Сынок, где ты витаешь? Всё хорошо! Два года условно! Всё позади...

После суда Станислав нисколько не успокоился. Состояние никчёмности угнетало его всё больше, и он испросил у руководства спортивной школы разрешение посещать тренировки своих мальчишек. Нет, они давно уже стали чужими, но Тихонова по-прежнему интересовали их спортивные успехи и будущая судьба.
Но и это оказалось не под силу его истрёпанным нервам. Сколько раз хотелось ему вмешаться! Сколько раз гнев закипал в его душе, когда Малахов, его закадычный враг Малахов, по воле злого рока принявший его класс, раздавал ребятам незаслуженные тумаки. Но он не имел такого права! Он мог только сидеть в своём кресле, в то время как всё его существо было там – на площадке. Но однажды Стас всё-таки не сдержался...
...Игра у ребят не клеилась. Они поминутно ошибались, а тренер распалялся всё больше и больше. Мальчишки затравленно оглядывались на Тихонова, словно прося у «бывшего» защиты.
– На носу соревнования, – ревел тренер. – Уроды, черепахи! Идите гонять в футбол, если не умеете играть руками!
Очередная атака и... линейный промахнулся в полупустые ворота... Тренер подскочил к пареньку и грубо толкнул его в сетку.
– Ты больше не играешь, Белов! Ты не едешь на игры! Ты вообще больше не играешь в гандбол! Мешок с говном ты, а не нападающий!
Мальчишка сидел на полу, и щёки его пылали. Ещё минута и он позорно разревелся бы на глазах у товарищей. Вот тут-то Стас и не выдержал...
– Послушай, Малахов, прекращай пакостить и отвращать ребят от спорта. Они должны любить гандбол, а не подвергаться пыткам со стороны человека, не обладающего ни качествами педагога, ни мастерством тренера. Ты даже расставить их не можешь, как следует. Белов – защитник, у него слабый удар, зачем же его ломать?
Мальчики замерли, ожидая привычной реакции Малахова. Они знали, что Тихонов для него как красная тряпка, и когда директор школы Тимофеев  сообщил ему о том, что Стас будет посещать его тренировки, Игорь Михайлович долго рвал и метал, вымещая на них зло и ненависть. Всё они понимали, эти тринадцатилетние спортсмены. Обо всём догадывались. Станислав Сергеевич не имел права так говорить с Малаховым, не должен был позорить тренера перед ними. И в тоже время, если бы он этого не сделал, они, наверняка, перестали бы уважать его. Они хорошо помнили тот случай в лагере, чуть было не испортивший Тихонову карьеру, и турнир, где борьба между двумя тренерами шла не за мяч, а за «смерть». И вот теперь всё повторялось вновь, только вот Станислав Сергеевич был уже «не тот», чтобы в случае чего дать в морду…
Стас часто, втихаря от Малахова, давал им советы, к которым они прислушивались. Он даже давал им задания на следующую тренировку, которые они старались выполнить, во что бы то ни стало…
– Какого чёрта ты здесь выступаешь, – Малахов вплотную подошёл к Стасу. – Кто ты такой? Ты закончил спортивную карьеру в том звёздном возрасте, в котором только и играть... А я отдал спорту всю жизнь! Мне тридцать пять лет, я – заслуженный мастер спорта, я...
Он задохнулся от возмущения.
– Когда ты, щенок неоперившийся, выходил против меня на поле, мне было смешно смотреть на твои юношеские изыски и на твои поганые патлы – предмет обсуждения для руководства. Залётная звёздочка, самобытный талант!
– Игорь, дело не в том, как ты умел играть в гандбол, и уж, конечно не в том, сколько наград ты взял за свою жизнь, – Тихонов старался говорить спокойно. – Дело в том, как ты научишь этих ребятишек уважать себя и соперника.
– Чья бы корова мычала! Ты никогда не оставлял сопернику шанса. Вспомни, как ты снёс мне скулу...
– Я извинился перед тобой ещё три года назад...
– Катился бы ты на своей коляске отсюда, парень. Я обещаю – сюда тебя больше не допустят.
– Это я уже понял…
Стас развернулся, и едва сдерживая ярость, направился к выходу. Он лишился последнего, что его грело в этой жизни...
Иногда человек попадает в ситуацию, единственным выходом из которой является жертва… Величина её лежит в области осознания самого человека, но необходимость определяется выбором между чем-то и чем-то… Иной раз на одну чашу весов попадает совесть и самоуважение, на другую – правила и догмы… Перевес первой влечёт за собой проблемы общественные или социальные, преимущество второй – потерю уважения и самоуважения… И каждый выбирает свою чашу и выпивает тоже каждый свою…

                ГЛАВА 27: Кривотолки.

...Сколько же времени прошло? Около года! Год страданий, горя и недомолвок. Год тягостного непонимания и тоски. Боль не притупилась, а лишь ушла куда-то вглубь сознания. И всё-таки Таисья не сдавалась. И вот однажды она добилась своего!
Придя в очередной раз к Андрею, она не получила привычного отказа. Парень с перекошенным лицом втащил её в переднюю и схватил трубку. Нервно набирая номер, он приговаривал:
– Достала, ей-богу, психопатка чёртова. Маленькая глупая дура! Теперь он дома, теперь ты вполне можешь с ним поговорить, раз уж он сам не мычит, не телится...
...Когда зазвонил телефон, Елена Дмитриевна только что вернулась из магазина. Она поставила сумки на пол, и, не снимая туфлей, подошла к телефону.
– Елена Дмитриевна, здравствуйте, это Андрей. Стас далеко?
– Его нет, Андрюша. Что-нибудь передать?
– Да, в общем-то нет... Просто тут с ним хотят поговорить...
Было слышно, как он сказал кому-то:
– Его дома нет, но поговори с матерью.
В следующую секунду в трубке раздался испуганный девичий голос:
– Добрый день. Это Тася... Скажите, что происходит? Почему Стас не хочет меня видеть? Я с таким трудом выпросила у Андрея этот звонок... Пускай он мне позвонит, или нет! Дайте, пожалуйста, телефон! Я сама позвоню! Я не могу больше ждать и надумывать себе, бог знает что...
– Здравствуй, девочка. Пойми, мой сын очень болен. Он страдает, что не такой, как раньше. И поэтому бежит от прошлого. А ты часть той прошлой жизни. Прости, но если он не посчитал нужным связаться с тобой за всё это время, значит, ему так легче. Я же не могу пойти против его желаний, даже ради тебя...
– Но почему? Чем я провинилась перед ним? Вы себе даже не представляете, что я пережила за эти несколько месяцев! Возможно, вы решили, что за такой срок я разлюбила вашего сына? Но это неправда! Что с того, что он болен!? Я смогу помочь ему!
– Как?
– Как друг! Как он может оставаться один в такое время? Елена Дмитриевна, миленькая, разрешите мне приехать. Пусть Стас не знает. Даже, если он попытается прогнать меня – я не уйду.
– Нет, девочка. Видит Бог, я уже готова была принять тебя в свою семью в качестве дочери и даже в качестве будущей невестки. Но судьба распорядилась по-другому. В одном я могу тебя уверить: я постараюсь убедить Стаса, чтобы он позвонил тебе сам. Я и представить не могла, что он так и не поговорил с тобой с тех пор…
Мать слышала, как всхлипывала на том конце провода несчастная обиженная девочка, но сознание того, что именно эта девочка косвенно виновата в несчастье, которое постигло её сына, не оставляло её ни на минуту. Возникла напряжённая пауза. Наконец, Тася еле слышно прошептала:
– Передайте Стасу, что я его очень люблю. Пожелайте ему от меня счастья, если это возможно. Прощайте...
Раздались короткие гудки, и на обоих концах провода горько плакали две женщины, любящие одного и того же человека...

...Не успел Станислав скинуть обувь (это действо давалось ему нелегко), а мать уже протянула ему телефонную трубку.
– Я не знала, что ты настолько малодушен, сын. Я не знала, что ты склонен перекладывать свои проблемы и страхи на чужие плечи...
– Что ты имеешь в виду, мама?
– Ты используешь людей. Ты никого не жалеешь. Ты и представить себе не можешь, как трудно переживать неизвестность и неопределённость. Возможно, мы с отцом и обидели тебя, но чем виновата перед тобой бедная девочка, которую, по твоим собственным словам ты так любил, и которую ты до сих пор держишь в неведении? Она звонила сегодня, но я выполнила твою просьбу и ничего ей не сказала... Она просила передать, что любит тебя по-прежнему…
Стас побледнел. Нервно потёр пальцами виски.
– Мама, я намеренно оттягивал этот разговор, пока жила надежда...
– Не обманывай себя, милый, надежды у тебя никогда не было...
– Ты как всегда права, мама, но для меня этот разговор – смерть. После него у меня ничего не останется...
– Это ты так решил. И это твоя личная проблема. В твоих силах – переменить решение. Тебя любят, тебе этого мало? Одно скажу – трусов в нашей семье не было...
Стас вздрогнул и выпрямился.
– Трусов в нашей семье нет, и не будет... Я позвоню из своей комнаты...
В спальне молодой человек долго разглядывал Тасину фотографию, обводя взглядом каждую чёрточку. И он поклялся себе, что карточка этой милой девочки с доверчивыми глазами останется с ним до последней минуты. Девочка – боль. Девочка – навязчивая идея...
Сердце бешено колотилось. Негнущимися пальцами набрал номер… Он уже знал, что будет говорить...
…Все эти долгие трудные месяцы он мечтал услышать любимый голос, расслышать едва уловимые, но такие знакомые нотки, пропустить через себя каждый вздох, а потом, долго-долго шептать ласковые слова, идущие из самого сердца.  Он хотел этого и бежал от этого, потому что давно вычеркнул её из реальной жизни, и теперь боялся проявить слабость и вновь приблизиться к ней, превратив идеальную иллюзию, сотканную им из счастливого прошлого и виртуального настоящего…

Снова ожидание? Больше она этого не вынесет! Если Елена Дмитриевна не убедит сына, она точно свихнётся… Одна надежда, что Стас всё-таки уступит напору матери и сжалится над ней. Она была уверена, что отказ от неё тягостен для парня не меньше, чем её одиночество. Понимала Тася и то, что решений своих Станислав никогда не менял, а значит молчание его – это всего лишь отсрочка перед окончательным разрывом. Какой страшный человек! Разрушитель! Нет ничего ужаснее для окружающих, чем волевое упрямство того, кого любишь...
...Да, девушка сделала верную ставку. Долгожданный звонок раздался поздно вечером, когда отец погнал машину в гараж. Мать недовольно крикнула из ванной, чтобы перезвонили позже, но Таисья уже твёрдо знала, что звонят именно ей…
...После минутного молчания, вернее после многомесячного перерыва, услышала Тася знакомый голос... Голос, который столько раз заставлял её трепетать и радоваться, и за который она отдала бы всё на свете, только бы слышать его всегда, а особенно в долгие месяцы недавней агонии.
– Привет! Как живёшь? – столь традиционное приветствие прозвучало как-то особенно неуместно.
– Ты! – только и смогла вымолвить она. – Ты!
А потом невпопад ляпнула:
– Ничего, развлекаюсь.
Он усмехнулся. Господи, сколько в этом смешке было нескрываемой горечи!
– Молодец. Я тоже...
Вновь воцарилось тягостное молчание. Что говорить? Что спрашивать? Здравствуй, паника! И тут его словно прорвало...
– Ты искала меня? А теперь молчишь, будто я перед тобой виноват. Нет, я, конечно, виноват, что пропал так надолго, что заставил мучиться и теряться в неизвестности, но... Я так надеялся, что за эти долгие месяцы ты забудешь меня, полюбишь кого-то, и не будет больше боли… Хотя бы твоей… Но знаешь ли ты, что каждую ночь я умирал, прощаясь с тобой в бреду и во сне. Твой голос, твои глаза преследуют меня… Мои пальцы до сих пор ощущают прикосновения к твоей коже… Я ничто без всего этого... Я слушаю ту плёнку, которую мы записали, и ощущаю тлен…
Плёнка... Двенадцатиминутный аудиоминьон... Они записали её у Андрея, в тот злополучный день их первой чувственной любви… Она пела, а он читал стихи. Она говорила о любви, а он целовал ей руки.
«Я болен тобой, Принцесса, – звучало в её сознании. – Я беру с собой эту кассету, чтобы ты могла прийти за ней и остаться со мной навсегда...»
Всё это было так давно... Всё это осталось лишь на бесстрастной полоске плёнки, которую так легко порвать, стереть, выбросить, но совершенно невозможно склеить…
– Так, я могу прийти за ней? – тихо спросила Тася.
– Не думаю, что это хорошая идея, – вздохнул Стас. – Пусть уж лучше она останется со мной.
– А я? – Тася заплакала. – Я знаю, что ты очень болен, но разве это мешает нам быть вместе? Если ты не хочешь, чтобы я была свидетельницей твоей возможной слабости, я могу общаться с тобой вот так, как сейчас...
Он невольно смягчился.
– Прости, родная, за всё. За то, что не могу больше ничего тебе дать… За то, что не могу подарить даже той малой радости, о которой ты меня сейчас просишь. За то, что всё-таки прощаюсь с тобой навсегда…
– Но почему? Ты всегда говорил, что ничто так не сближает людей, как общее горе. Стас! Опомнись!
– Значит, я ошибался. Впрочем, это только моё горе, – хрипло ответил парень. – Никто не вправе возлагать свои беды на плечи близких. На слабые плечи...
Таисья не уловила подтекста. В этот момент она слышала только его голос.
– Если бы ты знал, как мне плохо без тебя. Если бы ты знал, как я жалею, что не смогла стать для тебя единственной необходимостью... Я мало позволяла тебе и теперь жалею и об этом...
– Глупенькая, я сам придумал для себя такую любовь. Она была нужна мне именно такой. Я всегда был честен с тобой, потому что именно у меня было право выбора...
Таисья тихо вздохнула.
– Как и сейчас?
– Как и сейчас...
– А то, что было между нами в том стогу, в наш последний день? – цеплялась за последнюю надежду девушка. – Неужели это ничего для тебя не значит? Неужели ты готов забыть этот день? Ты ведь сам говорил, что «мы в ответе за тех, кого приручили!»
– Никогда! Я живу этим днём, я выживаю этим днём! Я счастлив, что твоя чистота, твоё доверие, само воспоминание о тебе-женщине осталось со мной, но я сожалею, что не смог этого избежать! И теперь я уже не знаю наверняка, слабостью моей или силой было это чудо… И если смотреть правде в глаза, в те дни у меня тоже не было выбора…
– Почему?
– Возможно, тебе легче было бы забыть меня…
– Но я не хочу этого делать! Я хочу приехать! Не отталкивай меня, умоляю!!!
Стас вздохнул. Ему было трудно продолжать этот бессмысленный разговор. Всё решено, подписано и обсуждению не подлежит. И всё-таки порвать тонюсенькую ниточку, связывающую его с любимой девочкой, было мучительно.
– Представь, Тася, – заговорил он чересчур спокойно, – сначала я почти умер. И физически и морально. Потом появилась крохотная надежда, и я начал борьбу за жизнь. Я сделал всё, что можно было сделать в моей ситуации... Но надеялся я напрасно... И я уже не знаю, хочу ли чего-нибудь вообще… Пойми, мне всю жизнь оставаться таким… Беспомощным, обездвиженным… Бессмысленным придатком кого-то или чего-то. Я ищу своё тело и не могу найти и половины его! Мне противно оттого, что я – это я! Ты представляешь меня таким? А себя рядом представляешь?
В голосе его дребезжала струна, которая вот-вот должна была лопнуть. И только теперь осознала Тася всю его правоту, оправдала его нежелание продолжать половинчатые отношения, и душа медленно стала заполняться пустотой. Чудовищная несуразица! Но пустота именно заполняла. Чувство было острым и давящим...
– Ты мне нужен любым, – всё-таки упрямо прошептала она, но Стас уже справился с собой.
– Хватит мучить друг друга. Наши чувства ясны обоим: ты любишь иллюзию прошлого, а я буду любить тебя всю жизнь, а когда забуду твоё лицо, буду любить свою любовь к тебе… Но не ищи бреши в моей душе! Мы больше не встретимся, потому что для нас обоих это было бы ещё большей мукой, чем потерять друг друга навсегда. Таким, как сейчас я не буду тебе интересен… Ты любила меня таким, каким я был тогда, и я даже знаю «почему» и «за что»… Теперь этого ничего нет!!! Пойми же это, наконец!!! Так давай лучше останемся с теми тёплыми воспоминаниями, которые подарила нам наша интересная бурная юность, наша светлая любовь... Без пошлых разочарований реальности… Ничего не говори, я всё решил...  Я...
Таисья с болью поняла, что струна таки лопнула, потому что молодой человек осёкся, проглотив комок, подступивший к горлу.
– Ты плачешь? Ты?
– Я человек, малыш. Мужики тоже иногда страдают. Но стоя. А я...
Он нервно хохотнул:
– А я не могу даже этого. Что возьмёшь с калеки? Но если бы я умел плакать по-настоящему, я был бы этому несказанно рад. Тогда моя бедная башка не раскалывалась бы от глупых мыслей. Так что дарю тебе на память свою первую и последнюю слезинку...
Грубый сарказм всегда был частью его натуры. Минутная слабость прошла так же быстро, как и накатила. Пора было заканчивать этот садомазохистский сеанс, а то и впрямь впору было разрыдаться. Пытаясь унять дрожь в пальцах, Станислав щёлкнул «Зиппой» и жадно затянулся.
– Напьюсь-ка я сегодня... Как ты думаешь, полегчает?
– Думаю, не стоит...
– Э-нет, спиваться я не собираюсь, девочка. Просто не каждый день выбиваешь у себя почву из-под ног. Я оттягивал этот разговор не случайно, я боялся его, потому что прекрасно понимал, что после него – пустота… Ты же знаешь, я не меняю таких важных решений… Только, пожалуйста, не грусти… Я не последний, кто встретился на твоём пути, поверь. Я лишь твоя самая первая, а потому самая романтичная любовь. А она так и так проходит... Плохой она была или хорошей рассудит время. Ты не забывай меня только, не забывай то доброе, чему я пытался тебя научить. Но не плачь. Мне будет вполне достаточно лёгкой грусти и тёплой улыбки в свой адрес… Быть может, сейчас я поступаю жестоко, но со временем ты поймёшь, как я был прав… Я не могу допустить, чтобы ты разочаровалась в самой себе, не говоря уже обо мне…
– Что у тебя впереди? – всхлипывала Тася.
– Не знаю. Возможно, придумаю что-нибудь... Только я ещё поживу, если ты об этом.
– Я больше не хочу любить. Это больно...
– Здесь нашего желания мало. Жизнь сама распоряжается за нас... Прощай, моё недоступное сокровище... Тася... Тасенька... Принцесса Белоснежка... Малышка моя... Скажи мне что-нибудь последнее, непременно значимое. Чтобы я смог запомнить твой голос...
– Какой же ты всё-таки неисправимый романтик, – предвидя неминуемую развязку, прошептала Тася и запаниковала. – Любить тебя было счастьем. Быть любимой тобой – это несказанная удача и чудовищная боль. Ты такой один на свете, и забыть о тебе всё равно, что предать в себе себя. Ты найди меня, когда сможешь, а я буду ждать...
Девушка говорила сердцем! Казалось, что не она, а кто-то другой произносит эти красивые слова. И эта наивная вера её в вечность любви умиляла и трогала, но вызывала горькую усмешку. Не бывает вечной любви! Не бывает!!!
Станислав ухватился за эту иллюзию, созданную самой Тасей, чтобы немного успокоить её и подарить хотя бы крохотную надежду на то, что всё ещё может вернуться…
– А смогу ли, родная?
– Если сможешь…
– Обещаю…
– Ты никогда не лгал мне, ты всегда выполнял данное слово, поэтому я буду ждать столько, сколько потребуется…
И эти слова были последними, которые она смогла произнести... Тася задохнулась, в последний раз произнося любимое имя:
– Стас! – и из этих четырёх букв родилась на свете ещё одна маленькая смерть для двоих неприкаянных.
– Не жди, я сам найду тебя когда-нибудь… Когда смогу… А сейчас, спасибо и прощай!!!
– Нет!!!
Но гудки в трубке гремели набатом, сквозь гром которого затихал любимый голос...
...Тася потеряла сознание… Сколько пролежала она так, девушка не знала... Может час, а может минуту… Потом она бессознательно добралась до кровати и, не раздеваясь, легла под одеяло. Знобило...
На следующий день она осталась дома и до вечера писала песни и стихи о безвозвратно потерянном любимом. Писала и плакала от собственных стихов. Не потому, что они были так уж хороши, а потому, что шли из разбитого сердца...

…Стас нажал на рычаг и со всего размаху швырнул телефонную трубку о стену. Пластмасса разлетелась вдребезги, увлекая на пол и сам телефон, который, жалобно звякнув, раскололся напополам… Сила локомотива…
– Сдохнуть хочу! – кикнул измученный преодолением парень, и вбежавшая на грохот мать поймала затравленный чёрный взгляд своего единственного ребёнка, в котором снова стояла смерть. – Я сделал, то, что ты просила! Ты довольна?! В твоей семье снова нет ни одного труса – только душевные покойники…
– Слабак! – мать сказала это так, что он усмотрел в её словах «презрение», которое мгновенно отрезвило его.
 – Маать! Что это сейчас было? – в глазах застыло удивление.
Елена Дмитриевна, превозмогая угрызения совести, подошла к сыну и поцеловала в макушку:
– Ты всегда был психопатом, с детства… Надо же как-то ставить тебя на место…
Станислав поперхнулся слюной от такого заявления, но почему-то мгновенно успокоился… Что уж, действительно, теперь психовать… Сам так решил… И всё же одному ему наедине со своими мыслями оставаться не хотелось, и он позвонил Николаю… Правда для этого ему пришлось ехать в коридор, что лишний раз доказывало, что надо снова учиться держать себя  в руках…
Колька приковылял немедленно с двумя поллитровками в авоське.
– Что, брат, хреново? Сейчас заложим, и всё будет в ажуре.
– Надолго ли? – поморщился Стас.
Он испытывал дикое желание забыться, потому что так плохо ему не было уже давно. И всё-таки он был доволен собой, опустошён, но доволен: всё самое страшное было уже позади. И больница, и суд, и объяснение с Таисьей. Теперь мосты были сожжены окончательно, и можно было ползти дальше. Как можно дальше от остающейся за спиной пропасти…
Станислав позвал мать.
– Мама, прости, но сегодня я напьюсь как свинья. Так надо…
Елена Дмитриевна, молча, кивнула и пошла в свою комнату. Она понимала, что сын сегодня совершил очередной поступок, и поклялась не мешать ему продолжать жить.
…Так пить нельзя! Стас не помнил за собой таких способностей. В любой компании, в любой обстановке он всегда был умерен и не нуждался в этом сомнительном допинге, но вчера... Вчера, впервые, он совершенно осознанно отказался от вечернего душа! Или не осознанно? Очнувшись к полудню, с нещадной головной болью, молодой человек тщетно морщил лоб и напрягал извилины, вспоминая вчерашнюю попойку. Он лежал поверх одеяла, одетый, а Колька валялся на полу возле кровати в собственной отрыжке. Стас невольно поморщился от брезгливости.
– Эй, обезьяна упитая, продирай глаза! Воняешь  ведь, как..!
Николай не шелохнулся, но зато вошла Елена Дмитриевна с нетипично суровым лицом.
– Бог мой, какая же ты всё-таки свинья! Такого площадного мата я не слышала в своей жизни ни разу. Перед соседями стыдно… Семья дипломатов, куда там…
– Неужели я ругался? Но я ведь не ругаюсь обычно, – засмеялся сын и поморщился от резкой головной боли. – Да, погуляли братья-инвалиды, ничего не скажешь. А ты мне не напомнишь, мамочка, с чего мы так укушались? С двух бутылок?
– А ты не помнишь, как наш Николенька трижды бегал за добавкой? Первый раз бодро, второй осторожно, а в третий на карачках? И всё к бабе Мане в соседний подъезд…
– Да? Мы, что, пили самогонку? А зачем же ты позволила этому алкашу меня спаивать бурдой, которую эта тётка варит на своей кухне?
Мать вздохнула.
– Потому что ты его туда посылал, а ещё, куда подальше…
Стас почесал затылок и хмыкнул.
– Прошу прощения за плохое поведение. Я больше не буду…
И тон и выражение лица его были в этот момент такими детскими, что Елена Дмитриевна невольно улыбнулась и потрепала сына по волосам.
– Помылся бы…
– Это да! Вчера я первый раз познал, что такое полный отруб… Ты растолкай этого раздолбая, пусть он убирает за собой… Эй, засранец, подъём!
– А ты не можешь не выражаться?
– Не-а… У меня ведь новая жизнь…
– Не хотелось бы верить…
И она действительно началась… Стас карабкался и ничем больше внешне не выдавал ни страхов своих, ни мучений. И только ночью, долгими бессонными часами или в коротком болезненном сне прокручивал он перед глазами старое кино. Точнее сказать, оно само крутилось в сознании, словно назойливая муха. События. Поступки. Лица. Друзья и враги… Они собирались в колоду, тасовались, перекладывались, переосмыслялись. Всё это порядком надоедало, потому что за сожалениями и неудовлетворением собой приходила паническая тоска. Ни снотворное, ни транквилизаторы не помогали, и молодой человек просто смирился с мыслью, что теперь для него более реальной становилась эта жизнь во сне, потому что именно в ней он был таким, каким он всегда нравился не только окружающим, но и самому себе…

…Незаметно Тася перегорела. Не было больше ни слёз, ни стенаний. Она ходила и глупо улыбалась. Но не было ни одного человека на свете, кто заглянул бы в глаза этой потерянной девушки… Смотреть на неё было страшно и непривычно. Мало того, её было трудно узнать. На нервной почве лицо девушки обкидало запоздалыми подростковыми прыщами, о коих раньше она и не подозревала; она безобразно располнела, а бледное лицо с потухшими невзрачными глазами в обрамлении ужасной жжёной химии, делали её похожей на глупого пуделя…
В бывшей компании она не появлялась, и когда кто-то случайно встречал её на улице, то удивлённо ухмылялся: что стало с Истерикой? С задорной, симпатичной, заводной девчонкой, которую любил такой парень, как Мэн? Слухами мир полнится… Воспрянувший после «ухода» урок квартал зашушукался: Истерика страдает по подлецу… И Тася с раздражением не понимала, в чём, собственно, дело?
Но однажды по дороге из школы встретила она Кирюху Утюга. Она и представить себе не могла, что именно этот человек, к которому, кстати, она всегда неплохо относилась, был тем самым недостающим звеном во всей истории с исчезновением и болезнью Стаса. Ведь она до сих пор так и не узнала подноготной. Возможно, знай, она всю правду про смертельную нешуточную войну Его с Монстром, про Утюга и Нитку, про московский шантаж, ей было бы гораздо  легче осознать всё и не допустить опрометчивых шагов и решений…
Утюг доверительно взял Истерику за руку и, с участием заглянув в глаза, внезапно стал говорить такие ужасные вещи, от которых Тася просто растерялась.
– Что с тобой стало, Таська? На кого ты похожа?! И всё из-за этого подонка!
– Из-за какого такого подонка? – насторожилась девушка.
– Не ломай комедию, Истерика, из-за Мэна, конечно. Это же всем известно. Эта сволочь недостойна ни любви твоей, ни жалости. Ты должна знать об этом.
Девчонка вспыхнула и вырвала руку из лап Утюга.
– Да, как ты смеешь называть его так! Пользуешься тем, что его здесь нет? Ты! Мразь! Трус! Посмотрела бы я, как ты сказал это Стасу в лицо!
Парень прищурился.
– Зря ты так, Истерика. Помнишь, когда я забирал у тебя долг? На даче. Помнишь, я сказал, что проигрался твоему дружку?
– Ну, как будто что-то было, – неохотно буркнула Тася, и мелкие мурашки почему-то побежали по предплечьям.
– Так ты знаешь, что Мэн со своим приятелем-афганцем сделали с моей Ниткой? Они обыграли меня, облапошили – шулера проклятые, а её в залог взяли вплоть до погашения долга. Я не успел, и они её изнасиловали! А она ребёночка ждала! Мой ребёночек умер, она от меня ушла, потому что я не смог защитить от подонков свою любовь… И во всём виноват этот бешеный пёс!!!
Таисья не верила своим ушам. Она стояла, моргала, а в душе рождалась новая  паника.
«Это не может быть правдой! – кричала её душа. – Стас не мог этого сделать! Нитка сучка и ****ь, она сама кого хочешь изнасилует!»
«Как глупо, что ты несёшь! – стонал разум. – Дыма без огня не бывает».
А если всё правда, значит, Стас всю дорогу врал ей, строя из себя благородного Робин Гуда!? И тогда вся её сознательная жизнь, все приобретённые с помощью этого человека принципы сразу становятся ложными. Если он говорил одно, а поступал иначе, значит стыдно всё, во что она научилась верить с его подачи...
Нет! Не мог он такого сделать! С его-то бережным отношением к женщинам! Глупость! Поклёп!
– Ты врёшь, Утюг! От Стаса слова плохого нельзя было услышать даже о такой прошмандовке, как твоя Нитка. После того, как она перебила мне хребет, он и тогда ничего не сделал ей…
Таисья прекрасно помнила, как получила от девицы железной трубой по хребту. Она тогда упала и от боли потеряла сознание, а пьяная Наташка стояла над ней и приговаривала, мол, нечего тебе делать рядом с чужим парнем… А она просто обрадовалась Утюгу как старому дачному знакомому…
С тех пор у Таисьи болел позвоночник…
Стас, когда узнал, рассвирепел. Но не позволил себе и пальцем тронуть идиотку. Только предупредил, что в следующий раз свернёт шею, если ещё раз увидит её рядом с его девчонкой…
– Не вру я, – как-то безразлично протянул Утюг. – Спроси, кого хочешь. Это давняя история, и о ней давно всем известно.
– И, конечно, с твоих слов, – огрызнулась Тася, влепив парню звонкую пощёчину.
Долго брела к дому… Стас – подонок, сволочь и насильник! Уму не постижимо! Нет! Нет! А если, да? Если поверить, что картёжник ради денег пойдёт на всё… Но разве власть денег была когда-нибудь для Мэна безумством? Только вот… Что если он порвал с ней именно из-за этого? Совесть заела? Надо разыскать Енота!
…С трудом, но всё-таки разыскала она Димку в «Южном Кресте» в обществе симпатичной брюнетки. Он был не совсем трезв и явно не был расположен к откровениям, но Таисья набросилась на свою последнюю надежду с горящими глазёнками, как тигрица. Димка даже отшатнулся, а девица так и осталась сидеть за столиком с открытым ртом.
– Это правда, Енот? – выпалила она, покрываясь пятнами.
– Что?
– То, что говорят о Нём!
Парень не стал переспрашивать, и сразу холодок пробежал по коже – значит, он в курсе…
– Да, я слышал об этом деле, – он немного замялся. – Только, честно говоря, не могу ручаться ни за что… Меня там не было…
Неуверенно сказал, нерешительно… А ещё невпопад добавил:
– Хотя, чёрт его знает! Да, и какое мне дело до всего этого…
Долго потом жалел Дмитрий о том, что не смог побороть в тот момент всколыхнувшуюся в миг обиду на друга. Обиду, которую он так и носил в себе все эти месяцы… Ни разу не попытался он встретиться со Стасом снова, объясниться или, на худой конец, выслушать извинения и оправдания друга. Андрей передал ему искреннее сожаление Мэна, но Енот, движимый бессмысленным  в этом случае чувством гордости, не принял его… Не пожелал принять! И теперь, видя искренние страдания Таисьи, всё равно не смог побороть злобы, смалодушничал, отомстил неизвестно кому – хотел ему, а получилось ей… Много лет потом не мог простить себе Дмитрий, что не убедил девушку не верить в наговоры. А мог ведь! Мог! Одного слова его было достаточно тогда!
– Это всё, что ты можешь мне сказать? – не унималась Тася.
– Слушай, отстань, а… Ты же видишь, я не один, мне хорошо, а ты меня грузишь…
– Енот!
– Ну, ладно, ладно. Знаю, что была Наташка у них на хате в залоге, знаю, что выкидыш у неё случился прямо там… Когда Утюг деньги принёс, её уже в больницу отправили… Больше я ничего не знаю…
Он и вправду не знал… Но и не верил ни одному слову Нитки или Утюга… Как бы он не относился сейчас к Мэну, но он сделать этого не мог никогда!
«Так какого чёрта эта дура верит во всякую чушь! Ей ли не знать!» – отрезвев, пытался успокоить совесть молодой человек, но тщетно…
– Где сейчас эта сука?!
– А чёрт её знает. Исчезла, когда Монстра и братца её повязали… Ищи теперь, свищи… Ты иди, Истерика, иди себе с богом… Прости…
Видел, как пошатнулась Тася. Видел, как безвольно повисли руки. Как пошла она прочь, широко раскрыв разочарованные глаза. Но не догнал. Не остановил. Не спас… А она считала его другом!  А он считал другом того, кто предал его лучшие чувства…
И с этих пор, кого бы из знакомых не встречала девушка, всем задавала она один и тот же вопрос. И все отвечали однозначно: «да, правда…», «да, слышал», «да, было»…

 Испорченный телефон – страшная штука. Людям испокон веков нравится слушать чудовищные истории и пересказывать их, оплетать новыми подробностями, охая и поражая окружающих своей осведомлённостью, которая словно бы придаёт им значимость, которой так не хватает им в социуме… Плохое прилипает быстро и надёжно, гораздо быстрее, чем хорошее…

И постепенно Тася перестала сомневаться. Её кумир, её идеал, её эталон оказался обыкновенным мошенником, причём не только карточным, но и духовным… Огромным мыльным пузырём, который она опрометчиво приняла за воздушный шар... Неожиданно всё радостное, светлое, связанное с ним поблёкло и невольно начало вызывать отвращение. Какая же она дура! Купилась на красивые слова! Теперь над ней все смеются!

…Это просто уму не постижимо, как могла она поверить в подобную чушь! О какой любви можно было тогда говорить, если первое испытание, первая площадная ложь так легко перевернули её сознание! Но сознание сознанием, а любовь любовью… Любовь никуда не ушла и лишь приобрела болезненные формы. Она любила и стыдилась своей любви! Она вытравливала её из души «калёным железом», «посыпала голову пеплом» и искала утешения и забвения, пускаясь во все тяжкие… А ещё была страсть… Неудержимая, до ломоты в теле… Её мучили эротические фантазии, она вспоминала и неудобную Андрюхину тахту, и Новгородскую, и млела от желания… Его сильное тело, его губы, его ласковые руки… А глаза! Эти удивительные нервные глаза!  Бессонными ночами перед ней проносились видения их близости и эта полуженщина, которую он так справедливо пожалел для будущей жизни – жизни без него, задыхаясь от злобы, мечтала повторить всё снова. Иногда она просыпалась от того, что во сне целовала подушку, и тогда начинала безудержно рыдать… Он так берёг её, так трепетно относился к её комплексам, так боялся разочаровать или обидеть… Он пытался быть для неё сказочным принцем, так как же мог он совершить такое над другой…
Неожиданно её «осенило»: так это же была месть! Жестокая, подлая и бессмысленная! Месть всему «мирку», окружающему Монстра… Месть за страхи, за перекошенную судьбу… Как уже однажды было… Когда-то давно, со Светкой Наркошкой… Так почему бы не сделать это вновь?! И опять руководством к «действию» явилось  низменное чувство мести… {*Ассоциация: в начале общения рассказ о насилии, в конце – тоже}.
И отвращение неожиданно переросло в ненависть… Всепоглощающую и разрушительную… Ненависть, граничащую с глупостью! Маленькая глупая дура, возомнившая себя Человеком!

Ненависть эта, правда, помогла ей справиться с депрессией. Первым делом Таисья занялась собой. Привела в порядок фигуру, лицо, причёску, стала лучше одеваться. Вскоре вернулась миловидность, а следом появились и ухажёры. Но ни один из них не мог заменить ЕГО… Пусть подлеца, пусть лгуна, но такого необыкновенного и незабываемого…
В душе был бардак… Тася душила себя во имя мнимой справедливости, и, наконец, это ей удалось. Не до конца, не до забвения… Но боль прошла, и безысходность тоже… А любовь добили ненависть и презрение…

Вот она, первая в жизни непоправимая ошибка! Ошибка действия, ошибка мысли! Но удивительная штука – Спираль Вечности. Всё большое возвращается назад бумерангом. Всё важное отражается в будущем. Всё ценное ищет применения…

        …Прошло полтора года с последней их встречи и почти пол года с их прощального разговора, а эти двое, казалось, созданные для любви, ничего больше не знали друг о друге… Мало того, оба изо всех сил стремились  забыть… Кто из них был в этот момент честнее, определит время. Неумолимое… Безвозвратное…
Стас сдержал данное себе слово: где бы он ни был, что бы не делал, Тася всегда была с ним… С ней и без неё он так и не смог стать счастливым…
А Таисья… Таисья, эта глупая девчонка, измученная кривотолками, смогла-таки вырваться из огненного кольца собственного горя… Она заставила себя полюбить снова…
«В жизни бывает часто –
                рушится чьё-то счастье,
                лишь из-за того, что кто-то
                злым языком работал…»
Cтроки этого стихотворения говорят сами за себя. Часто наша душа не справляется с кривотолками, неожиданно ставящими под сомнение всё то чистое и ценное, что дают нам человеческие отношения – любовь и дружба… И мы, одержимые разочарованием, стыдом и обидой за внушённые сомнения, малодушно выбираем заведомо проигрышную позицию – позицию униженного и оскорблённого в лучших чувствах статика, не желающего ни дать  шанса оправдаться, ни  потребовать объяснений… А дальше… Дальше разрыв и пустота… И ещё неизвестно, кому в этой ситуации будет хуже: тому, кто считает, что его предали, или тому, кого предали на самом деле…