the road to hell

Я не сплю третий день. Бессонница не изматывает меня. Я не чувствую себя усталым. Я просто начинаю терять чувствительность.
Час за часом, километр за километром я наматываю по ночному Питеру круги. То ли бегу, то ли догоняю. В те редкие мгновения, когда мне кажется, что меня начинает клонить в сон; я останавливаю машину, быстро, чтобы не вспугнуть – опускаю сидение; и замираю. Я замираю в надежде, что сознание отключится, и я поймаю хотя бы несколько минут если не сна, то хотя бы – забытья.
Я открываю глаза. В окно бесцеремонно стучит сотрудник милиции.
- документы
- добрый вечер
- добрый вечер, документы
- пожалуйста
- употребляли
- что именно
- алкоголь, наркотики
- даже если да, то, что тогда?
- в машину пройдите
- не хочу, лениво. Сержант, у меня все в порядке. Просто не спится.
- понятно, держите…
Он уходит. Патрульная машина как павиан перед случкой, распугивает своим ревом встречные машины, и залихватски развернувшись через две сплошных, исчезает где-то сырой пустоте изломанных улочек. Я смотрю на часы – я спал 15 минут. Облизываю губы. Завожу машину и медленно качу в сторону центра. Хочется быть одному, но не в одиночестве. У психологов есть такая формулировка – публичное одиночество.
Я гоню свой «сарай» посередине проезжей части, в ушах бьется Крис Ри «Looking for the summer». «В поисках того самого лета». Того…. Машина замирает на светофоре.
Спать не хочется. Я делаю музыку громче. Настойчивые аккорды «The Road to Hell» вселяют в организм ощущение внутренней… не свободы, а какого-то освобождения и легкости. Я втаптываю педаль газа до упора в пол, и почти три тонны железа уверенно сжавшись в тугую пружину, выбрасывают меня вперед с первым проблеском зеленого сигнала. Я проношусь по набережной вдоль Эрмитажа, чуть скрипнув протекторами по горбинке моста.
На самом деле это длится уже неделю. Я боюсь ложиться в кровать. Как только наступает тишина, там где-то в груди появляется большая боль и чувство огромной беды. Сразу становится не возможно ни спать, ни дышать, ни просто существовать. Первые дни я старался загонять себя в усмерть, чтобы придя в квартиру просто вырубаться от бессилия. Но этого не помогает. Как только наступает тишина, все возвращается.
Я наматываю по 300 километров за ночь, опустошая бак за баком. Я захожу в какие-то ночные кафе, заезжаю на заправки. Я боюсь оставаться один, только движение хоть как-то спасает меня. Мне удается выхватить пару часов сна.
Я стою под душем, как пьяный, упираясь одной рукой в стенку, другой поливая себя из шланга. Мне нужно взбодриться. Я меняю температуру воды от ледяной, до кипятка. Мне нужно разбудить свои ощущения. Я потихоньку убираю холодную воду, доводя горячую воду почти до кипятка. Какое-то время я терплю молча, потом я начинаю кричать. Я обливаю себя холодной водой. На какое-то время это дает мне возможность начать чувствовать происходящее.
Я пью кофе такой крепости, что у меня начинает ныть желудок. Секретарша смотрит на меня с сожалением и пытается предложить таблетки. Она думает, что я просто перепил.
Я перепил? Я переел? Я пережил… Я изжил себя. Я убил себя и свое умение чувствовать и переживать. Ну, тогда…ну тогда почему же так тяжело дышать и жить?
Я сижу как дешевом американском кино на заправке, где-то на одном из наших питерских шоссе. Я уже настолько одурел, что даже не до конца понимаю как и откуда я доехал сюда. Внезапно я чувствую как тяжесть наваливается на меня. Я подхожу к продавщице, или как их там называют на заправках: «Девушка, по-дурацки звучит, очень худо мне. Вот 50 баксов, можно поспать у Вас в подсобке?». Она с искренним сожалением смотрит на меня. Оглядывает в окно мой джип. «Конечно. Только я Вас разбужу около7, до пересменки». Я подкладываю под голову какую-то куртку. Я мгновенно исчезаю в шуме какого-то многоголосья. Внезапно детский смех и шлепанье босых детских ног. Я открываю глаза. Хочется застонать и закричать в голос. Боль где-то там внутри меня. Я падаю на колени и начинаю молиться «Господи, боженька мой, Христа Ради. Прости. Грешен. Каюсь. Отпусти. Нету сил. Не могу». Слезы льются. Они заливают мне лицо, и стекают по шее. Я еще что-то продолжаю говорить, когда открывается дверь и на меня испугано смотрит продавщица. Я встаю, машинально взглянув на часы – 15 минут сна. Молча выхожу из подсобки. Захожу в туалет, и долго мою лицо холодной водой.
«Можно попросить кофе?». Она включает кофе машину и прибавляет звук в приемнике. Джо Дассен. «Индийское лето». И на фоне его французского звучит русский текст:

Ты знаешь, я никогда не был так счастлив, как тем утром,
Когда мы шли по пляжу, немного напоминающему этот.
Тогда была осень, но осень, когда еще тепло,
Это время года не существует нигде больше, кроме севера Америки
И там оно называется "индийское лето".
Это было таким простым и обычным для нас.
В своем длинном платье ты была похожа
на акварели Марии Лоренсэн,
И я вспоминаю, я очень часто вспоминаю то,
Что я тебе сказал в то утро.
Вспоминаю спустя год, спустя век, спустя вечность...

Будет так, как ты захочешь и когда ты захочешь,
Ты будешь любимой снова, тогда, когда эта любовь умрет.
Вся твоя жизнь будет напоминать это утро
И будет раскрашена в цвета индийского лета

Сегодня я очень далеко от этого осеннего дня.
Но я как будто бы там. Я думаю о тебе.
Где ты? Что ты делаешь? Существую ли я еще для тебя?
Я смотрю на волну, которая никогда не достигает песчаной дюны.
Видишь, точно также как она, я возвращаюсь назад.
Как она, я ложусь на песок
И вспоминаю... Я вспоминаю морские приливы,
Солнце и счастье, которое было тогда на море
Вспоминаю спустя вечность, спустя век, спустя год...

Будет так, как ты захочешь и когда ты захочешь,
Ты будешь любимой снова, тогда, когда эта любовь умрет.
Вся твоя жизнь будет напоминать это утро
И будет раскрашена в цвета индийского лета.(С)

Я упираюсь руками в столешницу. Мне хочется со всей силы удариться лбом. Я чувствую как трясутся мои руки. Я с трудом допиваю кофе, и сажусь в машину. Девушка с заправки догоняет меня и возвращает мне мой полтинник «зелени». Я выруливаю на шоссе. Я открываю все окна. Я жму на педаль газа. Я включаю на полную громкость музыку. «The Road to Hell». Я сам себе выбрал это дорогу в ад. Я не сплю уже восьмой день. Я привыкаю к этой боли. Мы с ней сроднились. Как горбун привыкает к своему убожеству. Наверняка когда то это закончиться. Но пока я с ужасом встречаю ночь, с таким же ужасом нечисть встречает утро…