Перестраиваемся

               

В Москве отчетливо проявилось противостояние между Горбачевым и Ельциным. Бориса Николаевича вывели из кандидатов в члены Политбюро ЦК КПСС, сняли с должности секретаря МГК за неправильное понимание линии партии, неверие в перестройку и амбициозность в руководстве городской парторганизацией. В этой банальной истории знаменательным было то, что Б.Н., несмотря на правоту, вынужден был в заключение оправдываться и каяться. Вот она - мощь однопартийной системы! Она ломала через колено любого, подчиняя своей неумолимой воле. До тех пор, пока в стране не будет гарантирована свобода инакомыслия, не может быть и оппозиционного мышления. Но волшебное слово "плюрализм" еще не вошло в наш новый политический лексикон.

Зато вновь замелькали термины из времен НЭПа: частная собственность, предпринимательство, кооперация. В массах прошел злободневный анекдотец:
- Слыхали, в Москве организован первый кремлевский кооператив - Раиса Максимовна раскатывает лапшу, а Михаил Сергеевич развешивает ее на уши трудящимся.

С 30 ноября Шергазы Мамбетов был утвержден Советом института в качестве заведующего кафедрой. Я официально сдал свои полномочия. Эта дата не заслуживала бы особого внимания, если бы я не воспринял ее как конец моей руководящей карьеры. Отныне и до выхода на пенсию я избавлялся от необходимости руководить людьми и становился, наконец, рядовым служащим. В ОНИЛ я главный советник, на кафедре - простой доцент. Как я устал от многолетней обязанности быть чьим-то начальником, кем-то командовать и за кого-то отвечать! 34 года я волок на себе тяжкий крест руководства большими или малыми коллективами и никогда эта обязанность, может быть за исключением первых лет работы на руднике, не доставляла мне удовольствия. За эти годы я так устал от вынужденной необходимости тесного общения с советскими людьми, что не сделал ни единой попытки отдохнуть на курорте, в санатории или поехать с туристической группой. Мне всегда хотелось побыть в семье или одному, отдохнуть от коллектива и коллективизма. Отныне я отвечал только за себя, и это было подлинным счастьем!

Наконец-то в нашей прессе появились высказывания, созвучные с моими давними размышлениями о нашей системе. В интервью с американцем, опубликованном в журнале "За рубежом", я прочитал:
- Перестройка и гласность свидетельствуют о банкротстве марксизма и социализма...Что надо сделать СССР, чтобы стать подлинно демократическим государством? Он должен открыть двери для различных политических партий, сделать печать независимой от партии, покончить с руководящей ролью КПСС и полностью перейти на позиции капиталистической системы свободного предпринимательства. - Как жаль, что нашим вождям не приходили в голову такие же очевидные и простые мысли.
Демократические свободы имеют привлекательный вид в тех обществах, где они давно стали нормой жизни. В нашем государстве свобода больше походила на собаку, сорвавшуюся с цепи. Первой искрой, грозившей разгореться в большой пожар, стала мартовская резня в Нагорном Карабахе. В Сумгаите зарезали 32 человека. Был введен комендантский час. Армения клокотала и фактически провозгласила выход НКАО из состава Аз.ССР и присоединение ее к себе. В статье "ЛГ" "Благоразумию вопреки" были приведены выдержки из выступлений представителей комитета "Карабах", в которых прозвучали доселе неслыханные ноты - "Армяне НКАО не верят ни в Москву, ни в ЦК, ни в высшую справедливость, ни в русский народ, ни во что". - Со всем этим легко согласиться, но при чем здесь "русский народ"? Неужели он опять должен принимать участие в чьих-то междоусобицах и терять детей ради чуждых и непонятных ему "геополитических" интересов?

Конфликт между Арменией и Азербайджаном многие восприняли как территориальный спор, но мне показалось, что он имеет более глубокие корни - не территориальные и не национальные, а религиозные. Стремительно размножающимся народам исламского вероисповедования - а на территории СССР это Азербайджан, Таджикистан и Узбекистан - становится тесно на своем жизненном пространстве. Сейчас они стремятся вытеснить со своих территорий всех инородцев, а потом начнут постепенное заселение земель своих ближайших соседей.

               
Ослабление "руководящей и направляющей" силы партийной власти стало заметным не только на государственном уровне, но и в пределах нашего института. Зашаталась до сих пор незыблемая система авторитарного руководства, которую в течение многих лет культивировал ректор В.М.Журавлев. На открытом партсобрании, состоявшемся в марте, ректор вынужден был обратиться к коллективу с просьбой оградить его от бесконечных кляуз и преследований со стороны доцента Пашинского и министра высшего и среднего образования республики Шаршеналиева. Подоплека событий была несложной - Пашинский в свое время был отстранен от приема повторного экзамена у кубинского студента "за необъективность и предвзятость в оценке знаний", а министр мстил Журавлеву за то, что он в свое время не поддержал его кандидатуру на пост заведующего кафедрой Автоматики и телемеханики.

Этот товарищ был известен своим ярым национализмом и низким профессионализмом. Количественные итоги их активной деятельности за свержение Журавлева впечатляли - за 3,5 года Пашинский подал в разные инстанции, вплоть до ЦК КПСС, 23 заявления общим объемом в 300 страниц, а Шаршеналиев только за один прошлый год наслал на институт 70 комиссий! По результатам их деятельности ректору было вынесено 8 выговоров!

Надо отдать должное коллективу - все выступавшие, за исключением Пашинского и двух киргизов, дружно высказались в поддержку ректора. Мне тоже пришлось давать разъяснения по двум пунктам обвинения, имеющим отношение к кафедре и ОНИЛ. Ректору ставили в вину увольнение проф. Баранова и факт его участия в заявке на Госпремию Киргизской ССР. Пришлось рассказать о истинных причинах, вынудивших Баранова уехать в Днепропетровск, а также об опосредованном, но активном участии ректора в работах ОНИЛ, без чего мы не смогли бы добиться высоких результатов нашей деятельности.
И хотя ректор вышел из этой схватки победителем, но было ясно, что его не оставят в покое.

               
В республике введено рационирование потребления сахара. Мне на кафедре выдали месячную дозу - 2 кг. Надя получит у себя на работе, а где дадут на сына - пока неизвестно. Такое "счастье" простерлось не только над нами. Поэт Е.Евтушенко разразился в "ЛГ" гневной статьей "Притерпелость". Основанием его возмущения стало то, что на 1 Мая ему "подарили" 1 кг. сладкого продукта. Власти попытались отвести от себя удар ссылкой на то, что дефицит сахара вызван его интенсивным использованием для самогоноварения. Вполне вероятно, но вина за это, как бумеранг, вновь возвращается к властям - зачем было в пьющей стране объявлять сухой закон? Неужели "бутлегерство" Америки ничему нас не научило?

Не успели мы смириться с сахарной темой, как объявилась более серьезная - хлебная. Прошел слух об отсутствии в стране валюты на закупку пшеницы и о возможном, в связи с этим, рационировании хлебопродуктов до нового урожая. Трудящиеся откликнулись шуткой.
 - "Спросили собаку - как живется при перестройке? - Неважно. Цепь укоротили, миску отодвинули, но зато гавкать позволяют все 24 часа в сутки".

               
Взрыв - дело темное, особенно для науки! Этот афоризм, родившийся еще в 1963 году на карьере Джель-Арык, был лозунгом нашей, а потом моей лаборатории. Он всегда вызывал веселые воспоминания и настроение. Однако взрыв, случившийся на станции Арзамас 4 июня, наглядно показал, что шутить со взрывчаткой опасно. После позорного чернобыльского вранья газеты перестали скрывать правду и привели ужасающие показатели катастрофы. Взорвались 3 вагона с промышленными ВВ, погибли 91 человек, сотни ранены, полностью уничтожено 151 здание, без крова осталось около 2800 человек. Причины взрыва до конца не были выяснены, но подозрение пало на то, что в одном из вагонов взрывчатка перевозилась совместно со средствами инициирования. Опять российские головотяпство и безответственность!

               
В пятницу 17 июня в городе было очень жарко и мы с Надей решили на выходные дни уехать на дачу, тем более, что назрела необходимость полить участок. Приехали мы в половине восьмого вечера. Я отворил свою оросительную систему, устроенную таким образом, что после наполнения одной террасы вода самотеком шла в нижнюю. Надя приготовила ужин и едва мы сели с ней за стол, как на веранду вошел слегка поддатый и оживленный Марат Терметчиков. Отказавшись от нашего приглашения присоединиться к ужину, он заметил.
- Что вы ужинаете всухомятку? Пойдем, Игорь, ко мне. У меня есть водочка, дернем по 100 грамм. Уже шестеро приложились!
 - Нет, спасибо, Марат, не могу. Мне всю ночь придется поливать, так как завтра понаедет много народу и с поливом будут сложности.
- Ну как хочешь. Пойду, поищу еще кого-нибудь. Одному пить неохота. - И Марат ушел.

Вскоре стемнело и мы по укоренившейся привычке пошли прогуляться по главной улице дачного поселка до его центральной части, где по вечерам собирались отдыхающие, а иногда приходила передвижка и "гнали" кино. С гор струился прохладный ветерок, от речки Ала-Арча доносился привычный шум стремительно бегущей воды, дополняемый глухими ударами сталкивающихся валунов, тихо шепталась листва фруктовых деревьев, воздух был напоен сладким ароматом цветущей малины. Где-то впереди на нижних дачах слышался задорный и заливистый смех Марата. Я сказал Наде - Нашел-таки компаньона. Наверное это Саганалы приехал. - Домик Барсанаева стоял на самом берегу речки Кашка-Суу, которая вливалась в Ала-Арчу возле пешеходных мостков ниже по течению. Немного погуляв, мы ушли домой и легли спать.

Утром я хотел пойти к Марату, чтобы немного поболтать "за жизнь", пригласить на завтрак и заодно похмелить его своим добрым и выдержанным вином. Вообще-то Марат не пил ничего, кроме водки, но моему вину иногда отдавал должное. Выйдя на улицу, а надо сказать, что его домик находился на два участка ниже моего и стоял на одной с моим, стороне улицы, я увидел там небольшую группу людей, среди которых узнал его дядю и двоюродного брата Агиза. Подумав, что к нему приехали гости, я отказался от визита и занялся бесконечными садовыми делами.

Около 14 часов, едва мы расположились обедать, в окно постучал и вошел на веранду дядя Марата. По его спокойному внешнему виду я не заподозрил ничего особенного и пригласил его к столу. Он поблагодарил и сказал, что пришел просить меня пойти к ним в качестве свидетеля.
 - Свидетеля? Но чего?
-  Марат умер. Пригласили милиционера. Составляют акт. Надо подписать.
 - Я опешил! - Как умер? Когда? Что произошло?
 - Умер ночью. Он спал один. Видно стало плохо с сердцем.

 Что дальше расспрашивать? Мы с Надей поспешили к домику Марата. Когда мы вошли на веранду, то я с первого взгляда убедился в неотвратимости свершившегося. Марат лежал на кровати. Его лицо, шея и часть груди были черно-синими, рука подвернута, бровь разбита. Агиз рассказал нам, что вечером Марат был у них. Был оживленным, много шутил и смеялся. Когда он уходил к себе, они договорились, что утром он придет к ним завтракать. Сегодня, прождав напрасно, Агиз пошел за ним сам и нашел его на полу уже окоченевшим. Видимо ночью ему стало плохо, он потянулся к столу за недопитой бутылкой, чтобы облегчить сердечную боль, но, не достав ее, упал и умер или, наоборот, умер и упал.

Неожиданная смерть Марата потрясла нас. Ему не исполнилось и 57. Когда-то он был душой нашей молодой компании, всегда отзывчивый и готовый помочь, самый заядлый и удачливый рыбак, весельчак и хохотун, любитель выпить, но никогда не напивавшийся "вдрызг". Правда, он неоднократно жаловался на боли в сердце, которые объяснял неурядицами на работе в институте Сейсмологии, интригами и недобросовестностью исполнителей. Обычные для нашего общества беды, которые для всех нас были нормой жизни. Жаль парня. Со смертью таких как он уходили в былое лучшие годы и сама история становления, развития и недолгого процветания нашего института и его первого коллектива.

После короткой процедуры составления и подписания акта о смерти тело Марата завернули в одеяло, с трудом втиснули на заднее сиденье его же "Жигулей". Агиз сел за руль и повез брата в морг. Ошарашенные, мы молча смотрели вслед удалявшейся машине. Прощай, Марат! Не услышим мы больше твоего звонкого смеха, не расскажешь ты нам свежего анекдотца и не предложишь выпить по "соточке".

На похоронах Марата было много людей, с которыми я давно не встречался. Все постарели и выглядели грустными. В такие моменты каждому из участников неизбежно приходит мысль - а когда моя очередь? И только у одного я заметил не просто скорбное выражение, но зловещие симптомы приближающейся кончины - это был заведующий лабораторией "Радиоэлектроники" ИФиМГП Макар Натанович Лейцин. Он перенес несколько операций на прямой кишке и мочевом пузыре, но болезнь продолжала пожирать этого, когда-то красивого, человека. Дни его, на мой взгляд, были сочтены.

               
Общечеловеческие правила и нормы настолько перемешались в сознании советских людей, что даже во время скорбной церемонии они не могли отрешиться от "производственных вопросов". В то время как возле разверстой могилы звучали над гробом траурные речи, ко мне подошел Володя Степанов и вполголоса завел разговор о том, что "есть мнение" о целесообразности моего возвращения в ИФиГП с целью укрепления в нем ослабленного в последнее время взрывного направления. Пока я выслушивал его соображения по этому вопросу, церемония завершилась и люди направились к автобусам. К нам с Надей подошел Ильгиз Айтматов и пригласил в свой ГАЗик. Степанов, на правах особы, приближенной к императору, уселся рядом.

По дороге в город за меня взялся директор. Он начал с того, что ощущает потребность в оживлении научной жизни в институте и придании ей той свежести и энтузиазма, которые царили в нем в начале 60-ых гг. Боже мой! О чем он мечтает! Это же равносильно попытке организовать ансамбль народного танца на базе дома престарелых! Почувствовав мой скептицизм, он без обиняков предложил мне занять пост замдиректора по науке, освободившийся после переезда Сектова в Хабаровск, где он возглавил после Богданова Институт горного дела Дальневосточного филиала АН СССР. Я сказал, что, по моему мнению и в соответствии с нынешним направлением института, им на этой должности нужен не взрывник, а технолог. Почему бы не предложить вакансию Дронову или Нариману Ялымову?
- Дронов отказался по состоянию здоровья, а Нариман уже достаточно стар - ему 62.
- Но ведь мне тоже уже 58 лет.
- Ну, мы с тобой ровесники и еще можем поработать. Так как ты думаешь на этот счет?
- Спасибо, Ильгиз Торекулович, но я вынужден отказаться. Я устал и во мне нет былого энтузиазма, чтобы что-то начинать заново.

После ухода Сектова я ожидал этого разговора и давно был готов к нему, тщательно взвесив все доводы против. За - не было. Вот мои аргументы:
Коллектив руководителей лабораториями стар - всем вокруг 60 лет. Все они мои бывшие товарищи и коллеги и будут относиться ко мне соответственно. Это проверено временем. Я не хочу вникать в чужие темы и работы, судить и корректировать их и нарываться на противодействие. Многие из них продолжают работать в тех же направлениях, с которыми они вошли в науку 30 лет назад и перенацелить их уже невозможно.

Наконец, у меня есть свой коллектив, своя тематика и свои цели. Я независим и не хочу вновь подпадать под чужую волю. Короче - последний отказ на последнее предложение. Чтобы сгладить впечатление, я сказал, что есть другой выход - если в ближайшем будущем я защищу докторскую диссертацию, то тогда будет целесообразно вернуться к этому предложению путем объединения научных усилий взрывников ИФиМГП и ФПИ. Такой дипломатичный вариант отказа устроил обе стороны и мы расстались вполне довольные друг другом.

               
Бытие в эпоху социализма зиждилось на двойном стандарте - если приобрести что-либо официально было невозможно в силу постоянного дефицита всего - от гвоздей до автомобилей, то использовались различные обходные пути. Однажды жизнь заставила меня пойти по "кривой дорожке", которая заслуживает того, чтобы изложить ее интересные зигзаги.

В большой комнате нашей квартиры был достаточно глубокий простенок, в который, из-за нестандартной высоты потолков - 3,2 м, не вписывался ни один "гарнитур". Я задумал самостоятельно сделать в нем "стенку", для чего необходимо было приобрести несколько длинных реек. Купить их в магазине стройматериалов было, естественно, невозможно и я решил поговорить по душам с начальником РСУ (ремонтно-строительного участка) института. Он с пониманием отнесся к моему желанию приобрести 20 реек, но намекнул, что выполнил бы заказ с большим усердием, если бы я помог ему со сдачей экзамена по дисциплине "Охрана труда". Начальник РСУ был студентом-заочником стройфака нашего института. Выполнить встречную услугу для меня не составляло труда, ибо на этой кафедре старшим преподавателем работал Слава Суховерский - мой старый коллега и в недавнем прошлом сотрудник ОНИЛ.

Когда я позвонил ему и попросил готовую и проверенную контрольную работу, он поинтересовался - зачем и для кого. Я не стал скрывать и рассказал все как есть. Вячеслав попросил телефон РСУ и сказал, что такая работа у него есть, но он ее передаст начальнику лично и тоже за определенную услугу. Ему нужна краска для ремонта квартиры, которую купить в хозмагах тоже невозможно. Тройное соглашение состоялось. Через неделю я привез домой 20 реек, заплатив за них наличными 15 рублей начальнику цеха и 3 рубля шоферу за доставку. Еще через месяц у меня стояла новая самодельная стенка, радовавшая мой взор и вызывавшая восхищение гостей своим оригинальным видом и вместительностью. Принцип развитого социализма "ты мне - я тебе" сработал безукоризненно.

Стоит лишь один раз им воспользоваться, как простота, скорость и эффективность завораживают вас и толкают на повторение. Подошло время техосмотра автомобилей. Моему "Москвичу" шел 11-ый год и подготовка его к этой процедуре отнимала у меня много времени и сил. Поговорив с сотрудниками кафедры, я нашел среди них одного, у которого были связи в ГАИ. Цепочка - знакомый лейтенант моего знакомого и 10 рублей между ними сработала - через пару дней я получил нужный штампик в техпаспорте и карточку на ветровое стекло. Два года спокойной жизни мне были обеспечены без очереди и нервотрепки.

             В разгар лета к нам приехали дорогие гости. Случилось все как в сказке - мы с Надеждой были уже на даче, когда туда приехали Ирина с мужем по поводу покупки участка, принадлежавшего дачному сторожу Шопену. Шопен был потомком местного манапа Байтика, принимавшего в прошлом веке участие в присоединении Киргизии к России. Это был толстый, усатый, добродушный пожилой киргиз, с которым у меня с самого освоения участков сложились тесные приятельские отношения. Он был кавалером двух орденов Славы и закончил Отечественную войну в Болгарии, что считал достаточным основанием  чуть ли не для родственных с нами отношений.

Мы сидели за столиком, расположенным под кронами деревьев вблизи моей сакли, и обсуждали итоги научной командировки Ирины в Болгарию в составе команды, возглавляемой О.Д.Алимовым. Случилось так, что им удалось посетить Казанлык и побывать в гостях у Дачевых. Наша Валентина не ударила в грязь лицом и покорила неожиданно свалившихся гостей и свою тетушку гостеприимством и живым характером. Ирина рассказывала нам о наших детях, а нас интересовало одно - не обещали ли они приехать к нам в гости. Мы давно оформили им приглашение, но ответа до сих пор не получили. Ирина ответила, что Валентина до сих пор не решила с отпуском и она ничего не может сказать по этому поводу.

Я ушел вглубь сада и стал возиться с малиной, как вдруг услышал радостные и удивленные голоса, доносившиеся со стороны улицы. Выглянув из кустов, я к своему величайшему изумлению увидел Валеню и Митюху, бодро шествовавших к нашему дому. Всеобщий шок! Не прошло и получаса, как мы говорили о них и вот они здесь! Митя вытащил из сумки бутылку ракии - подарок от свата и добрую палку "Луканки" - великолепной болгарской колбасы. Снова накрыли стол. Как мухи на мед тут же слетелись соседи с нашей улицы - пришли Шопен с Гульбарой, Яковлевы Михаил с Ниной и Коваленко - мой непосредственный сосед по участку. Расспросам и рассказам о житье-бытье у них и у нас - несть числа и времени. Засиделись допоздна и так как дополнительной постели для неожиданных гостей у нас не оказалось - решили возвращаться в город. Я был "выпимши" и поэтому за руль села наша дочь. Вот тогда я до конца осознал, что наша, когда-то плаксивая и вздорная девчонка, превратилась во взрослую, очень симпатичную и самостоятельную женщину.

По дороге дети рассказали нам, что сыты по горло производством и решили податься в науку - очевидно следуя нашему примеру. Валентина уже перешла в НИИ и думает над диссертацией, а Митя договорился с Алимовым и будет сдавать приемные экзамены для зачисления в соискатели при АН Кирг. ССР.

Это известие мы приняли с большим воодушевлением, так как тогда это был единственный способ порвать с производственной рутиной и заняться более притягательным делом. Увы, мечтам не суждено было осуществиться - впереди предстояли грандиозные перемены, до основания разрушившие прежние представления о ритме жизни и открывшие совершенно иные пути, на которых оказались сломанными многие прежние проекты и замыслы, но зато воздвигнуты новые замки и башни - одни из слоновой кости благополучия и процветания, другие - из песка неудач и разочарований.

Слава Богу! Наша дочь прошла такую суровую жизненную школу, которая позволила занять ей достойную нишу в рядах удачливых предпринимателей нового времени! Думаю, что через поколение в ней проявились деловые черты золотопромышленников Лапиных, стоивших им жизни в начальный период построения социалистического общества.
Жаль, что наш сын не смог в тот раз встретиться с ними. Он проходил практику в Заволжье на моторостроительном заводе.
               
В стране, между тем, происходила острая политическая борьба между прошлым и будущим. Событием никак не ниже мирового стала историческая XIX партконференция КПСС. Впервые на подобном форуме разгорелись жаркие дискуссии, к которым я внимательно прислушивался. Итоги меня обескуражили. Категорически была отвергнута идея создания и права на жизнь иных партий кроме КПСС. Коммунисты сознавали, что плюрализм означает конец их безраздельного господства, а значит - и крах социалистического общества.

 Вскоре перед коллективом института выступил делегат конференции - второй секретарь ЦК КП Киргизии, ставленник Москвы Г.Н.Киселев. Отвечая на вопрос о целесообразности многопартийной системы, он пытался убедить скорее себя, чем присутствующих, в том, что истинно демократическое общество может быть создано и при сохранении господства КПСС. Это была абсурдная ложь, рассчитанная на то, что никто не найдет в себе мужества поспорить с ним. Все промолчали. Я - беспартийный - тем более.

               
Остаток своего отпуска я приберег для участия в грандиозном автопутешествии по Карелии, в которое меня пригласил Вадим Борисович Цыбульский. Третьим стал его зять Дима Богородицкий - муж младшей дочери Елены. В первый день мы отмахали на "жигуленке" около 600 км и заночевали на опушке леса вблизи села Мясной Бор. Шел дождь, было сыро, холодно и много комаров. На другой день, проскочив Волхов, Олонец и Петрозаводск заночевали у Святозера. На третий день, повернув у Спасской Губы, выехали к берегу Вохтозера и разбили бивак. Место красивое, блаженно спокойное и при полном отсутствии милых соотечественников.

В лесу, после прохода артелей охотников за ягодой, оставалось еще много черники, попадались грибы, которые обеспечивали нам легкий приятный ужин. Разборная байдарка позволяла нам удить окуньков и мелкую плотву. Несмотря на все прелести окружающей природы, здешняя рыбалка не шла ни в какое сравнение с пустынным Балхашом.

На обратном пути мы посетили, известный из школьных учебников географии, водопад "Кивач", а из Петрозавдоска на "Комете" совершили поездку по Онежскому озеру и провели целый день на острове Кижи, любуясь сокровищами старинного деревянного зодчества северной Руси - Покровским собором о 22 главах, церковью Лазаря Муромского - самым древнем деревянным сооружением, сохранившемся с XIV века, и крестьянскими избами, размерам и удобству которых способен позавидовать любой советский ученый и доцент вуза. На меня все эти строгие сооружения произвели впечатление потрясающей гармонией духовного и материального бытия с окружающей природой.

На фоне величественного прошлого настоящая жизнь придорожных деревень на всем пути от Петрозаводска до Москвы производила жалкое, угнетенное впечатление. Множество домов порушено, заколочено и заброшено. Население редкое, забитое и загнанное - пьяные мужики, растрепанные бабы в грязных халатах, убогий быт. Вдоль дороги торгуют огурцами, картошкой и молоком. Горячая пища, если так можно назвать стандартные щи и гуляши, только в редких столовых. Единственное утешение - напитки из лесных ягод - черники, голубики, малины. Никакие "Pepci" и "Coca" в подметки им не годятся!

Вернувшись с Кижей, мы стремительно рванули на Юг, стараясь скорее вернуться в лоно цивилизации. Остановку сделали только в Новгороде, посетив Софийский собор, постояв на знаменитом мосту через Волхов и побродив среди множества древних церквей, восстановленных после немецкого нашествия. Реставрация церквей, на мой взгляд, производилась в спешке, небрежно и неумело. Тем не менее, дыхание старины, самой истории и земли, на которой она совершалась, невольно вызывали чувства благоговения и почтения.

 Город, по преданию, основан в 859 г и именно здесь через 1000 лет был воздвигнут памятник тысячелетию Руси. Мы обошли его вокруг, порадовавшись тому, что это великолепное и выразительное сооружение чудом удалось спасти - во время оккупации оно было подготовлено для отправки в Германию.

Из неприятных воспоминаний о восхитительной поездке осталось только одно - участие в ней Димы Богородицкого. Это был типичный  представитель  современной    московской   “интеллигенции” - безынициативный нахлебник, стремящийся уклониться от любых обязанностей, характерных для странствующих рыцарей. Он не хотел или не умел ставить палатку, разжечь примус, сварить в котелке уху, собрать и помыть посуду. Он ни разу не заплатил за бензин; за обеды в казенной столовой за него расплачивался Вадим и даже когда мы останавливались у магазина, чтобы купить хлеба, то сидел не двигаясь, пока не выскакивали за покупкой я или Вадим. Я молчал, но вспыльчивый Вадим Борисович порою орал на зятя, а тот лишь высокомерно помалкивал.
А в остальном все было прелестно и три недели промелькнули как один день.

               
Пресловутая "перестройка" набирала обороты, но ей явно не хватало рулевого колеса - внезапно раскрепощенное общество стремительно скатывалось к анархии. В центре возникла "Память" с откровенно шовинистическими и спекулятивными лозунгами о восстановлении чести и достоинства русских людей; новорожденный "Демократический Союз" устроил напротив памятника Пушкину митинг, закончившийся дракой с милицией; люди с деловыми наклонностями и хваткой побежали в кооперативы, провозгласив принцип - "Куй железо пока Горбачев!".

Дыхание демократии и перемен взбудоражило даже застойные заводи академической науки. При встрече с Нифадьевым он поразил меня грандиозными планами реорганизаций, в которых нашлось место и для моей скромной персоны. Вот вкратце один из возможных вариантов пертурбаций:

Лаверов возвращается в Москву; Ильгиза Айтматова перемещают в Президиум АН с последующим избранием в ее президенты; сам Нифадьев садится в его кресло директора ИФиМГП; Тангаев занимает должность его заместителя по науке; ОНИЛ в полном составе переводится из ФПИ в ИФиМГП. Одобрив в принципе такой расклад, я предложил внести в него следующие коррективы - на должность зам. директора по науке я предложил кандидатуру проф. В.Н.Вылегжанина, намекавшего на свое желание перебраться в Киргизию, а для себя посчитал достаточной менее административную должность заведующего отделом Физики взрыва. С "легкостью в мыслях", которая, по моему мнению, роднила Володю с незабвенным А.И.Хлестковым, он согласился на такой расклад. Со своей стороны, обладая большим жизненным опытом и устойчивым скептицизмом к реформациям, я привычно подумал о том, что ничего не следует отвергать сходу, а надо ждать естественного развития событий. Откровенно говоря, у меня не было большого желания возвращаться в остатки того коллектива, с которым были связаны первые и лучшие годы моей научной молодости.

               
Незаметно подкралась осень с ее отнюдь не учебными заботами - пора было вывозить студентов в совхоз Чон-Кемин на уборку картофеля. На этот раз доля руководителя штаба бригады горно-геологического факультета досталась мне. Моя задача осложнялась тем, что в силу сложившихся обстоятельств первый курс был отправлен на уборку яблок в другой колхоз, а поэтому, в нарушение установленного порядка, в Чон-Кемин обязали ехать студентов второго и третьего курсов, хорошо знакомых с характером работ и тамошними порядками. У парней это не вызвало энтузиазма и они ехали буквально из-под палки.

Я уже описывал условия жизни в этом "образцовом" хозяйстве и не буду повторяться. Расскажу лишь о той стороне работы, с которой пришлось столкнуться впервые - о взаимоотношениях между принудительно согнанной в грязные сараи молодежью и местными тружениками сельского хозяйства. Они были отлажены многолетней практикой грубого обмана и присвоения результатов чужого труда. Вот несколько цифр, иллюстрирующих дикий произвол, давно утвердившийся в сельском хозяйстве благодаря привлечению горожан. Мы были обязаны собирать на полях картофель после тракторного подъемника, затаривать его в мешки по 40 кг, грузить в машины и отправлять потребителям или в хранилища. Согласно расценкам за это нам платили 6 руб. 81 коп. за тонну. В свою очередь, совхоз отпускал картошку потребителям по цене от 200 до 250 р. за ту же тонну! Не правда ли - чудовищная рентабельность!

За мучительные пять недель работы в пыли, на жаре, с однообразным питанием, при 10-часовом рабочем дне без выходных моя бригада собрала около 1000 т. с 66 гектаров, заработав при этом 6600 р. На питание с нас высчитали 3800 р., за выделенную спецодежду - 3260, за баню - 225, за кино - 221. Таким образом, в результате наших героических усилий мы еще оказались должны совхозу более 900 р. Вот она логика батрацкого труда - как бы ты ни работал и сколько бы ни заработал, ты всегда оказываешься в долгу у хозяина!

Но еще горше было наблюдать, как собранные к вечеру сотни мешков, оставшиеся на поле не вывезенными по непонятным причинам, к утру таинственно уменьшались в количестве наполовину, а то и больше. Не помогали специально выделяемые охранники из своих студентов и даже дежурный милиционер. Поля находились рядом с дорогой и ночью картошку тащили все кому не лень. Для работников совхоза это была желанная пора легкой и безнаказанной наживы. Но зато за каждый украденный мешок с нас вычитали его стоимость - 1 р. О масштабах хищения можно судить по такой цифре - мне завхоз предъявил счет на утрату 1600 мешков. Я без стеснения указал ему на причину недостачи и сказал, что платить за похищенные вместе с картошкой мешки не намерен и пусть он доложит об этом директору совхоза Акаеву. Дело замяли. А ведь в этих мешках была еще и картошка - около 65 т.! Подумаешь - всего каких-то 6,5 % потерь!

Приятным воспоминанием, оставшимся от этой экспедиции, были еженедельные заседания дирекции совхоза, на которые приглашались начальники факультетских штабов. Проходили они в гостевом павильоне, расположенном вблизи кормоцеха. Собирались мы под вечер, наскоро отчитывались по результатам труда за неделю, намечали задачи на следующую и спешили перейти к более насущному вопросу - коллективному ужину. К этому времени в соседнем зале был накрыт стол, уставленный батареями водочных бутылок, закусками из свежих овощей местного производства и дымящимися блюдами с бешбармаком, источавшими аромат свежей баранины. Для коллективной трапезы баранов выбирал сам директор кормоцеха из отар, спускавшихся с отдаленных "джайлоо" на зимние квартиры. Надо ли говорить, что это были исключительно молодые, здоровые и хорошо упитанные "валушки", мясо которых вобрало в себя запахи, витамины и свежесть разнотравья альпийских лугов.

На десерт подавались превосходные арбузы с совхозной бахчи, расположенной в знойной долине. Истомленные общественной кухней, в которой поварами были наши студенты, начальники штабов (и я в их числе) воздавали должное гостеприимству наших хозяев, напрочь отметая всякие нехорошие мысли, приходившие в голову во время полевых работ. С ужина нас по участкам развозила дежурная машина. Мера была далеко не лишней, так как некоторым чревоугодникам едва доставало сил без посторонней помощи выбраться из-за стола только далеко за полночь.

               
Первая новость, которую я услыхал по возвращении на факультет, было известие о переводе нашего ректора В.М.Журавлева в МНО на должность зам. министра. Ушли-таки мужика. На его тяжкий пост выстроилась целая очередь желающих, в числе которых называли Мамбетова, Асаналиева, Дворникова, Айтматова и др. Одновременно с этим произошло и другое важное событие - временный президент республиканской академии и ставленник Москвы Лаверов был избран вице-президентом АН СССР.

В связи с этим срок его "ссылки" благополучно заканчивался и он отбывал в столицу. Одним из претендентов на эту почетную должность называли опять-таки директора ИФиМГП Ильгиза Айтматова. Неважно, что он уже сделал заявку на пост ректора ФПИ. Авось куда-нибудь да пройдет. Он - брат Великого Чингиза и вправе выбирать должность повыше. Таким образом, сразу открывались три важнейших вакансии - президента АН Кирг.ССР, директора ИФиМГП и ректора ФПИ. Сложилась крайне интересная ситуация и можно было заключать пари, тем более, что с недавних пор последняя должность становилась выборной и можно было ожидать нешуточных баталий за ее обладание. Америка вот тоже стоит перед подобной дилеммой - киногерой Голливуда Рональд Рейган покидает свой пост, оставляя в стране и мире приятные воспоминания о своем правлении. Политологи предсказывают победу на выборах Джороджу Бушу. Нам бы их заботы!

               
В конце года забрезжил свет в моих диссертационных делах. При активном участии ученого секретаря Специализированного совета кемеровского института Угля проф. В.Н.Вылегжанина я сумел-таки довести до требуемых кондиций автореферат диссертации и получить "добро" его председателя и директора института Г.И.Грицко. Необходимо было получить еще и протокол Ученого совета ИФиМГП как организации, в которой была выполнена значительная часть работы, а также согласие Г.В.Сектова на участие в защите в качестве дополнительного доктора по специальности "Открытые горные работы”. Обращаясь к нему с этой просьбой, я одновременно спросил его, насколько оправданы слухи о его переезде в Хабаровск на должность директора ИГД ДВО АН СССР. На мой вопрос он ответил буквально следующее:
- Да, это так. Меня на эту должность рекомендовала горная группа. Подписали рекомендацию 2 академика и 3 член-кора. Хватит быть здесь на вторых ролях и ходить за чьей-то спиной. Ведь не бездарь какая-нибудь! Поработаю там, а потом можно будет и в Москву!

Молча выслушав эту самодовольную тираду, я про себя не согласился с его высокой самооценкой и усомнился в перспективе переезда в Москву. Однако подумал - если таких как наш ГенСек рекомендуют в директора институтов, то мы действительно дошли до ручки. Он сам не осознает своей научной импотентности и организаторской несостоятельности и без колебаний соглашается на сложную должность. Но неужели никто до сих пор так и не раскусил его никчемной сути? Потрясающе!

Раскусили-таки, но для этого понадобилось много лет. В 1997 году я узнал о том, что на очередных выборах его с треском прокатили с должности директора ввиду полной неспособности руководить наукой и коллективом в новых экономических условиях. Только из снисхождения к его просьбам он был оставлен в институте в качестве "консультанта" на должности с.н.с. и ныне живет там же, где работает - спит в маленьком кабинете на раскладушке и заваривает чай с помощью кипятильника.
Я не злорадствую. Мне его даже жалко вопреки всем тем подлостям, которые он чинил мне на протяжении всех 17 лет работы в академии. Теперь при наших редких встречах он кидается обнимать меня и называет своим другом. Пусть. Он получил свое по заслугам, что лишний раз доказывает существование некоей высшей справедливости.

               
Тяжелым было окончание високосного 1988 года. Страна бурлила и со страхом каждое утро вслушивалась в события, происходившие на ее окраинах.
В Баку и Ереване на улицах танки, введен комендантский час. Происходят массовые столкновения. Имеются жертвы.
Республики Прибалтики заговорили о суверенитете и корректируют конституцию.
В Казане и Уфе молодежные группировки сталкиваются в жестоких схватках, сопровождающихся жертвами.
В республиках с преобладанием мусульманского населения на улицах появились толпы, размахивающие зелеными знаменами Ислама над портретами верховного аятоллы Ирана Хомейни.

Систематизированную информацию о событиях, происходящих в стране, можно получить только на радио "Свобода", передачи которой после объявления "гласности и открытости", наконец, перестали глушить. Наши СМИ по-прежнему либо стыдливо помалкивали, либо преподносили все происходящее как выходки хулиганствующих элементов.

Бытует мнение, что когда социальная напряженность в обществе достигает некоторого "болевого" порога, происходит вмешательство некоего "высшего" разума, проявляющееся в виде грандиозного природного катаклизма. В декабре этого злосчастного года таким серьезным предупреждением для самого агрессивного региона СССР стало катастрофическое землетрясение в Армении. По первичным оценкам число погибших превысило 80 тыс. человек. Правда, через несколько дней цифры уменьшились до 55 тыс. погибших и 15 тыс. раненых. Позже они были окончательно откорректированы - 25 тыс. погибших, но для века научно-технического прогресса в сейсмостойком строительстве и это очень много. Объяснение масштабов бедствия было дано в документальных кадрах хроники - вместо стальной арматуры в несущих конструкциях панельных домов был показаны битые бутылки и прочий строительный мусор. Армяне сами поплатились за свою легендарную способность к халтуре и мошенничеству.

Беда не ходит одна. Гуманитарная помощь, в срочном порядке оказанная пострадавшим, не обошлась без жертв - при посадке в аэропорту Ленинакана разбились российский ИЛ-76 и югославский транспортный самолеты. Трудящихся особенно возмущал тот факт, что в то время как весь мир старался помочь армянам, они продолжали возню вокруг Нагорного Карабаха.
О землетрясении в Армении долго говорили как одном из самых тяжелых по своим последствиям, по крайней мере, в нашей стране, напрочь забыв об ашхабадском в 1948 г. И лишь позднее была раскрыта "государственная тайна" о том, что тогда его жертвами стали 135 тыс. человек. Ведь там были полные 12 баллов!

               
Новый 1989 г начался с поездки в Мирный. Объединение Якуталмаз было назначено по моей диссертации в качестве "ведущего предприятия" и мне необходимо было получить протокол заседания его тех.совета и расширенный отзыв. По опыту я знал, что такие вещи у нас проходят без особых формальностей, в, так называемом, "рабочем порядке". На мое предложение сделать развернутый и богато иллюстрированный доклад на меня замахали руками - "Кому это нужно? Зачем отнимать у людей время! И так все знают о твоей работе. Напиши отзыв, подготовь протокол. Мы подкорректируем и - вперед!".

С заведующим Горной лабораторией А.Т.Вединым мы наметили тех представителей управления, производства и науки, от лица которых я должен был написать их мнимые выступления на якобы состоявшемся тех.совете, и приступил к работе. Моя фантазия и эпистолярные усилия не пропали даром - четверо ознакомившихся со "своими" выступлениями приняли их без замечаний, двое нашли, что я слишком поскромничал в изложении своих научных заслуг перед Объединением и добавили по 1-2 фразы, и все шестеро выразили восхищение стилем и глубокомыслием формулировок, под которыми ставили свою подпись.

После этого мне предстояло пережить самое унизительное, с моей точки зрения, но самое необходимое по Положению ВАК действо - получить справку о внедрении результатов НИР на карьерах Объединения и к ней расчет экономического эффекта, подтвержденный главными экономистом и бухгалтером, и заверенный гербовой печатью. Я был бесконечно благодарен Ведину, когда он взял эту обязанность на себя и через час принес мне эту самую важную бумагу на сумму в 580 тыс. рублей.

По правде сказать, я напрасно скромничал и стеснялся просить эту справку. Лаборатория не зря целых 15 лет проедала относительно небольшие деньги Объединения. Мы сделали многое. На карьере трубки “Мир” и, особенно, ГОКе "Удачный" широкое внедрение получили наши составы «П». Наши предложения по оценке взрываемости пород и автоматизированному проектированию параметров БВР на основе показателя энергоемкости бурения получили здесь самостоятельное развитие. Этой темой занимается целая группа специалистов во главе с моим соискателем Лалетиным А.В. К счастью, о проекте комплексной механизации взрывных работ, разработанном когда-то Низовкиным и Барановым, здесь успели забыть, а все сделанное в металле - разрезать и сдать в лом.

Эта поездка существенно укрепила меня в том, что на защиту, которая была назначена на апрель месяц, я могу выходить вполне уверенным в материальном подкреплении своих разработок.

               
Несмотря на мой "существенный вклад" в экономику двух крупных социалистических предприятий, экономика страны в целом продолжала разваливаться. Исчезли бензин, мыло, стиральные порошки, обувь; как ветром сдувало с прилавков скудный набор продуктов, качество которых уже давно вызывало подозрения. Вареные колбасы типа "Отдельная" и "Любительская" отказывались есть кошки. Пришлось включать в семейное меню рыбные консервы, единственно остававшиеся в изобилии на полках магазинов. Трудящиеся научились из них варить уху, супы и даже борщи. Все угрюмо молчали или тихо матерились и только один Горбачев разливался соловьем, разъезжая по заграницам со своей Раисой Максимовной. Народ, забывший после Хрущева, изредка появлявшегося перед кинокамерами в сопровождении своей Нины Петровны, об этой стороне дипломатического протокола, злобствовал и сочинял анекдоты, которые все еще оставались единственно доступным средством выражения отношения трудящихся к властям и событиям.
      
               
Наш сын вступил в заключительную фазу своего высшего образования. Оставалось написать диплом и выходить в большую жизнь. На механическом факультете состоялось распределение будущих выпускников и Саша получил назначение в ЮКТБ (Южное конструкторско-технологическое бюро) при заводе им. Ленина - крупнейшем оборонном предприятии республики. Мы еще продолжали оставаться в плену прежних воззрений на инженерную подготовку, и были горды его назначением. Его отношение к традициям было более скептическим, но время для свободного выбора сферы деятельности еще не пришло.

А между тем в институте опять накалялась обстановка в связи с предстоящими выборами ректора. Разгорались нешуточные страсти вокруг списка кандидатов, который достиг 10 человек. К моему изумлению, в интригу был втянут и коллектив ОНИЛ - Голопуров по непонятным мне соображениям предложил включить в список кандидатуру Нифадьева, а один из "представителей трудящихся" - бывшего ректора Журавлева. В тот же миг оба названных кандидата и трое других попросили самоотвод. Как выяснилось позже, это был элемент предвыборных технологий, получивший в дальнейшем солидное теоретическое обоснование и широкое применение.

После достаточно бурных дискуссий, сопровождавшихся по традиции выплескиванием компромата, в списке оставили У.Асаналиева, Ш.Мамбетова, О. Бекетаева, Л.Дворникова и Жаманбаева. Выборы состоялись 24 февраля. Актовый зал был переполнен. Впервые мы стали свидетелями небывалой активности людей как в непривычном для них процессе, так и в ожидании его конечного результата. Процедура свободного волеизъявления, начавшаяся в 12 часов дня, закончилась в 23 часа! Я, разумеется, выступал в поддержку нашего кандидата - декана Мамбетова. При этом, отдавая должное научным и профессиональным заслугам прочих кандидатов, напоминал, что мы выбираем не директора НИИ и не президента АН, а ректора Института, которому предстоит, в первую очередь, управлять учебным процессом, следить за дисциплиной и уделять внимание воспитательной работе и быту студентов.

В голосовании приняли участие члены Ученого совета и выборщики из числа преподавателей и студентов - всего 152 человека. Большинством в 89 голосов против 63 прошел наш декан Шергазы Асанбаевич Мамбетов. Наша взяла!

Размышляя по этому поводу, я признавал, что Шергазы не так ярок как лауреат Госпремии СССР Асаналиев, не так умен как профессор Леонид Трофимович Дворников, но вполне мудр и интеллигентен для того, чтобы быть рассудительным ректором. Кроме того, наш горно-геологический факультет от этого только выиграет. Это было хотя и корыстным, но вполне оправданным, побуждением.

За сугубо местными волнениями не очень впечатляюще прошло другое событие, имевшее воистину мировое значение - наши войска покинули Афганистан, потеряв при этом на перевале Саланг всего трех солдат. Проклятая война, длившаяся более 9 лет, бесславно закончилась, забрав жизни 15 тысяч молодых ребят. Мы тогда думали, что для России эта война в XX веке последняя. Несчастный век, начавшийся с позора русско-японской войны, закончится не менее позорной афганской. Увы! Наши вожди привычно наступали на одни и те же грабли. Впереди нас ожидали еще две войны, на этот раз со "своим народом" - чеченским.

               
Вечером 5 марта город сильно тряхнуло. Удар шел снизу и сопровождался гулом, дрожью мебели и звяком посуды. В городе сила землетрясения была около 4 баллов. Народ, задерганный политическими, социальными и бытовыми неурядицами, был вполне подготовлен и к ожиданию геологической катастрофы. Тем более, что после декабрьской катастрофы в Спитаке 23 января случилось Гиссарское землетрясение в Таджикистане с большими разрушениями и жертвами, по слухам, до 1000 человек. Вполне логично было предположить, что в земных подвижках прослеживается некоторая пространственная закономерность. Вспомнилось, что когда-то директор института Сейсмологии Калмурзаев уже обещал нам большие неприятности силой до 8-9 баллов. Может это был предвестник?

Мы отделались легким испугом, а в других концах отечества происходили более серьезные катаклизмы, сопровождавшиеся жертвами. Взбунтовалась Грузия, требовавшая выхода из СССР. Демонстрация была разогнана армией, пустившей в ход саперные лопатки. Итог - 16 убитых и 10 раненых, среди них женщины и молодежь. Введен комендантский час. Грузия бежит из СССР, а Абхазия - из Грузии. Сумасшедшее время.

Дополнением к тревожным политическим событиям стала гибель в Норвежском море атомной подводной лодки "Комсомолец". Погибло 42 из 69 членов экипажа.

Если вокруг вас творится так много неприятного, то рано или поздно беда постучится и в ваш дом. Из Орловки пришла телеграмма - 14 апреля внезапно скончался наш большой друг и милейший человек Виктор Иванович Воробьев. Он давно страдал тромбофлебитом ног и вот финал - оторвавшийся тромб остановил сердце. Несмотря на жару, похороны пришлось задержать до приезда его сыновей-офицеров Виктора и Николая. Никогда не забуду этой жуткой картины - Виктор Иванович, красивый и спокойный, лежит в гробу, а на него из чайника периодически льют жидкий азот. Хоронили его на старинном Орловском кладбище. Пока шла церемония прощания, мы с Надей прошлись среди могилок и поклонились скромным памятникам со знакомыми именами: Василий Андреевич Косяков, Григорий Петрович Кудряшов, Борис Буров, Катя Клопова и множество других, которых я помнил по руднику, фабрике и управлению комбината. "Грустно на этом свете, господа!"

А среди живых, принявших участие в поминальном обеде, я увидел мало изменившегося Сашу Корниенко, нашего старого взрывника Василия Ильича Лямина и немногих, еще оставшихся в живых, ветеранов давно несуществующего рудника и умирающего комбината.

               
Наконец приблизился и наступил день, к которому я шел столько трудных лет. 19 апреля мы с Надей вылетели в Кемерово, чтобы тщательно подготовиться к защите, предстоящей 27 апреля. И оставшаяся неделя не давала расслабиться - стояла страшно неустойчивая погода, внушавшая опасения в своевременности прибытия аж 5 человек. Трое из них - Н.Я.Репин из Москвы, В.А. Падуков из Ленинграда и Г.В.Сектов из Хабаровска были включены в состав Совета в качестве его дополнительных членов по открытым горным работам, а Н.Н. Казаков из Москвы и В.Д. Буткин из Красноярска были моими официальными оппонентами. Третьим оппонентом от Совета был зав. кафедрой Горной электромеханики Кузбасского политехнического института проф. Г.И.Разгильдеев. (Странными бывают фамилии у русского народа. Когда я первый раз обратился к нему с официальной просьбой принять участие в защите в качестве оппонента, то без тени сомнения отправил письмо на имя Разгильдяева)

К счастью, все обошлось. Кроме нужных людей к защите поспели и те, кого мы вовсе не ждали - И.П.Маляров и В.Угольников из Магнитогорска. Эти мои старые знакомые прилетели из чистого любопытства, чтобы "поболеть" за меня.

Не буду описывать процедуру защиты. На доклад у меня ушло 35 минут. Было много вопросов. С оценкой работы выступило 11 человек. Самую яркую речь, вопреки ожиданиям, произнес Гена Сектов. Теперь он был директором института. Наши пути больше не пересекались, распри ушли в прошлое и все свое красноречие он впервые обратил в мою пользу. Не отстали от него и другие члены Совета. Один из них подчеркнул, что это была лучшая защита в сравнении с предшествующими, а проф. Б.А.Теодорович смутил меня своим признанием - "Своей защитой вы устроили нам праздник. Мы впервые от вас узнали о реальных значениях затрат энергии в горных процессах и о том, как можно использовать эту информацию в управлении производством". - Такое признание стоило многого. Я был польщен.

На автореферат пришло 15 положительных отзывов, за которые я всех поблагодарил открытками. Увы! Московский горный то ли не простил мне отступничества, то ли решил откровенно проигнорировать мои научные позиции. Из 5 отправленных туда авторефератов пришел только один личный отзыв проф. С.А.Ильина. В.В.Ржевский, Б.Н.Кутузов, В.С.Ямщиков и П.Н.Томаков не сочли нужным откликнуться ни в какой форме. Ну и черт с ними!

Моя защита пришлась на тот довольно мрачный период советской действительности, когда банкеты как скрытая форма благодарности за положительную оценку работы были официально запрещены. Но разве можно не отблагодарить людей за то, что ради меня, преодолевая традиционные неурядицы Аэрофлота, они прилетели из разных концов страны в этот сибирский город? Дополнительным членам Совета мы с Надей вручили по бутылке лучшего киргизского коньяка, а оппонентам по бутылке "Арашана". Даже непьющий Генсек не смог отказаться.

Хорошая защита - это праздник не только для соискателя, но и для всех ее участников. После него наступают будни оформления документов. Для нас с Надей они были особенно напряженными - ведь впереди были майские праздники. Надеяться на чью либо помощь не приходилось и поэтому мы решили все сделать сами. Слава Вылегжанин, с которым мы за это время успели подружиться, привез нам в номер пишущую машинку. 29 апреля мы сели за бумаги, а 4 мая сдали их секретарю Совета Н.К.Лисовой. Вечный враг бюрократического формализма, я испытывал невыносимые страдания от необходимости бесконечного манипулирования одними и теми же фразами и формулировками, переходящими из одной формы в другую. Я психовал, дергал Надежду, которой приходилось одновременно печатать, выслушивать мои проклятия в адрес чиновников ВАК  и исправлять опечатки.
5 мая, поставив рекорд скорости оформления документов по защите докторских диссертаций, достойный Книги Гиннеса, мы вернулись во Фрунзе. Последний в своей жизни экзамен я сдал успешно!               
               
26 мая начал свою работу Съезд народных депутатов СССР. По силе и резкости выступлений до сих пор не было ничего подобного. Досталось и генеральному секретарю ЦК, и Политбюро, и Совету Министров во главе с его председателем Н.И.Рыжковым. Люди, не смущаясь, высказывали то, о чем думали, но молчали за все 70 лет безгласности. Порой выступления срывались на недостойные выкрики и прямые оскорбления. Наше дурно воспитанное общество на весь мир продемонстрировало, что такое Свобода в советском понимании. Было стыдно за народных избранников. Поэт Е. Евтушенко сравнил наше государство с хищным динозавром на хилых ножках с крохотным мозгом в маленькой головке, находящейся слишком далеко от хвоста.

Особенно агрессивно выступали представители прибалтийских республик, Кавказа и Сибири. Более корректно вели себя делегаты Средней Азии и Казахстана. Все происходящее в кремлевском Дворце съездов производило впечатление, подобное действию мощного землетрясения на высотное здание, построенное без учета сейсмической опасности. Я наблюдал за всем происходящим со смешанными чувствами тревоги за тяжкие последствия развала страны и удовлетворения от приближения давно ожидаемого краха тоталитарного режима.

И вновь таинственная связь между социальной напряженностью в обществе и локальными катастрофами проявилась с ужасающими последствиями. Буквально в течение суток в разных концах страны произошло несколько событий, потрясших население.
Между Челябинском и Уфой в результате разрыва трубы произошла большая утечка газа, который скопился в низине в тот момент, когда на станции стояли два встречных пассажирских поезда. Когда концентрация смеси достигла опасного уровня, газ взорвался. Погибли от взрыва и сгорели заживо около тысячи человек, в том числе группа школьников, едущих в Крым. К месту аварии вылетели Горбачев и Рыжков.
В Ферганской долине вспыхнули кровавые столкновения между узбеками и турками-месхетинцами.
Вновь разгорелись тяжелые бои между азербайджанцами и армянами за Нагорный Карабах.

А съезд, между тем, продолжал свою одновременно разрушительную и созидательную работу! Большинством голосов Горбачеву удалось совместить два важнейших государственных поста - Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Верховного Совета СССР. Однако ему не удалось отвертеться от заложенной под него мины в лице Б.Н.Ельцина, который был избран председателем Верховного Совета Российской Федерации.

Тогда никто еще и предположить не мог, что этот достаточно новый в большой политике человек станет через несколько лет первым президентом России. Наиболее прозорливыми оказались обозреватели Югославской газеты "Политика", которые под свежими впечатлениями написали о нем - "Ельцин выступает за перестройку, является сторонником решительных мер в реформе общества, борется против всех привилегий аппарата, однако не обладает такими политическими и государственными качествами, какими обладает Горбачев". - Но это было слишком тонкое наблюдение, недоступное понимание "широких трудящихся масс", привыкших выбирать вождей не умом, а сердцем.

               
Мрачные и сложные события в окружающем мире, тем не менее, оставляли место для семейных забот и радостей. Пришло приглашение от Валентины и мы все принялись оформлять документы для поездки в Болгарию. Накануне случились два приятных события, способствующих материальной поддержке мероприятия, - я получил два перевода: первый на 450 рублей пришел с уранового предприятия в Забайкалье, где продолжалось внедрение по авторскому свидетельству технологии взрывания с сохранением первоначальной структуры массива, второй на 835 рублей - за внедрение на ГОКе Удачный Гранулитов "П".

В начале октября ИФиМГП проводил IX всесоюзную конференцию по механике горных пород, на которую в сопровождении супруги Зинаиды Васильевны приехал и проф. Евгений Герасимович Баранов. При встрече он, демонстрируя как всегда свою исключительную осведомленность, обрадовал меня сообщением, что в ближайшую пятницу т.е. 6 октября на Президиуме ВАК будет рассматриваться и моя диссертация. А вечером именно в этот день я обнаружил в почтовом ящике открытку, извещавшую меня о том, что 29 сентября Президиум ВАК присудил мне ученую степень доктора технических наук.

Конференция не привнесла ничего нового к той информации, которой я уже располагал. Это лишний раз подтверждало мой прежний вывод о том, что горное дело и горная наука настолько консервативны, что ждать от них революционных открытий не приходится. И даже огромное количество ученых, помноженное на их объединенные усилия, не дают оснований для их перевода в новое качество.
Единственным приятным событием для меня стало знакомство с проф. Тадеушом Хржаном из Вроцлавского политехнического института, который рассказал мне, что его шеф проф. Ян Глинский хорошо осведомлен о моих работах и в своих исследованиях использует мою методологию энергетического анализа горных процессов.

Чета Барановых была у нас в гостях и наша квартира, в которую я вложил так много сил и средств, произвела на них глубокое впечатление. При расставании Зина призналась, что ей часто снятся молодые и счастливые годы, проведенные во Фрунзе, и что к Днепропетровску с его хитрыми хохлами она до сих пор не может привыкнуть. Подобные признания мы уже неоднократно выслушивали от старых знакомых, покинувших этот город в разное время. Но мы понимали, что эти чувства вызываются отнюдь не проявлением ностальгической привязанности к городу и жизни в нем, а тоской по безвозвратно ушедшей молодости.
Этот визит Барановых во Фрунзе был последним.
            
           В ноябре в моем, когда-то родном, институте ФиМГП безальтернативно "избирали" нового директора Владимира Ивановича Нифадьева. Его кандидатура, вопреки веяниям времени, была предложена коллективу Президиумом АН и ЦК КП Киргизии и прошла абсолютным большинством голосов при одном против и одном воздержавшемся. Я равно хорошо знал и коллектив института, в котором проработал 17 лет, и молодого директора, с которым почти столько же лет успел помотаться по командировкам ОНИЛ и был уверен, что его деятельность на новом поприще может оказаться успешной только при одном условии - если он не будет ничего менять в сложившейся там тематике и покушаться на независимость заведующих лабораториями.

            Миша Яковлев при встрече сказал мне, что Нифадьев привлек их обещаниями перевести институт в I категорию, увеличить долю бюджетного финансирования, а также своей милой застенчивостью и улыбчивостью. Но главное, что настроило коллектив в его пользу - это уверения в правильности и эффективности сложившегося научного направления института. Володя прислушался к моим советам, хотя я всегда был уверен в обратном - институт давно закоснел в старотемье, состарившись и физически, и морально.
Надо сказать, что Володя не бросал слов на ветер - вскоре институту действительно присвоят первую категорию и выделят дополнительное финансирование в 400 тыс. рублей. Но это произойдет в тот момент, когда в стране начнутся инфляционные процессы.
В моем дневнике есть такая запись. "Вчера я взял в руки диплом д.т.н. МТ N 000586. Привез его из Москвы преподаватель бывшей кафедры "Научного Коммунизма", а ныне "Теории научного социализма" (перестроились!) некто Бектурганов. Он привез его еще до ноябрьских праздников (10 дней назад), но никак "не мог связаться со мной". А потом стал тянуть, пока я не догадался и не поставил ему бутылку "Русской водки". - Действительно, разве он обязан был делать это бесплатно?
Несколько дней у нас гостил наш дорогой зять Митко Дачев, который поступил в заочную аспирантуру при АН Кирг.ССР. Руководство приняли на себя Алимов и Абдраимов. Тема касалась совершенствования процесса вытяжки гильз для стрелкового оружия на роторных линиях. Исследование казалось мне многообещающим, тем более, что совпадало с родом его деятельности - он уже был главным технологом Объединения металлургических заводов им. Ф.Энгельса в Казанлыке. Кроме главной научной цели визита, ему пришлось принять активное участие в повседневных заботах нашей семьи.
 Провожая его в Болгарию, мы посоветовали ему рассказать Валентине о том, что помимо решения аспирантских дел ему пришлось вместо празднования 72 годовщины Октября возить с тестем навоз на даче, ходить с тещей на базар за продуктами, два дня гнать со мной самогон из плодового вина (3,5 л, из которых 2 л предназначались для "обмывания" диплома на кафедре), а также чистить канализацию, которую мы ухитрились забить, сбрасывая в унитаз отходы перегонки. Я не раз подумал о том, что нам повезло с зятем. Будь он чопорным англичанином или надменным немцем, едва ли он принял бы наш образ жизни и наши заботы.

Кстати, о самогоноварении. После кампании борьбы с пьянством и алкоголизмом, объявленной Лигачевым и поддержанной Горбачевым, я поставил процесс изготовления спиртных напитков на промышленную основу. Моя дача к этому времени давала большое количество высококлассных фруктов и ягод, из которых я ставил там же несколько бутылей с малиной, черной смородиной, сливой, а также яблочно-грушевой смесью. Мои произведения отличались от аналогов прочих дачевладельцев тем, что я им давал не менее чем годичную выдержку. После тихого брожения я осторожно сливал ароматные вина по бутылкам, отмечал на них год урожая и оставлял в подвале. К тому времени мои потребности были ниже производственных возможностей, в результате на даче постепенно скопились выдержанные вина, которые я подавал к столу, приносил на кафедру или в ОНИЛ, приводя в восторг не только неразборчивую публику, но и людей, считавших себя ценителями.

Технология у меня была практически безотходной. После аккуратного слива осветленного вина в бутылях оставался большой осадок. Его-то я и наладился перегонять с помощью дистиллятора, подаренного коллегами из Сибирского металлургического института. В результате получался душистый самогон, который я очищал с помощью марганцовки и настаивал на кедровых орешках, черносмородиновой почке или подавал в натуральном виде. Его с удовольствием пили все, начиная от рядовых забулдыг и кончая бывшими членами КПСС. Кроме значительной экономии средств, этот отлаженный процесс приносил глубокое удовлетворение тем, что в нем выражался мой личный протест против политики партии.
.
В декабре открылся II съезд Народных депутатов, на котором вновь вспыхнули страсти по вопросу руководящей и направляющей роли партии. Для одного из великих людей России этот съезд стал последним - в разгар дебатов умер А.Д.Сахаров. Его последнее выступление грубо оборвал председательствующий Горбачев и он покинул трибуну под ядовитые выкрики и шиканье зала.
Вопреки ожиданиям ничего революционного на съезде не произошло. Были определены основные направления дальнейшего развития народного хозяйства на XIII пятилетку, которая, по их задумке, должна начаться с директивных методов руководства, а завершиться плавным переходам к принципам рыночной экономики.

Литва первой подала пример колеблющимся и цепляющимся за прошлое, объявив о создании компартии с собственной программой и уставом. Этим было положено начало расколу в рядах КПСС. Я ликовал.
Под занавес года в Европе произошло еще одно событие - в Румынии после кровавых столкновений, сопровождавшихся многочисленными жертвами, был свергнут один из оплотов социалистического тоталитаризма - режим Николае Чаушеску. Он сам, его жена и сын в компании еще 324 родственников, оказавшихся во власти, были брошены за решетку. А ведь совсем недавно наша "Правда" адресовала высокопарные поздравления "гениальному вождю и отцу румынского народа" в связи с его юбилеем. Румыны оказались решительнее всех - 26 декабря мы были потрясены сообщением радио "Свобода" о том, что в Бухаресте по приговору трибунала были расстреляны Николае и Елена Чаушеску. За все многомиллионные жертвы коммунистической идеи кровью расплатились только эти двое.

               
Лихорадка митингов, преобразований и перевыборов не обошла стороной остатки, когда-то могучей, Отраслевой лаборатории. Коллектив высказал недоверие к деловым и моральным качествам заведующего Александра Гавриловича Голопурова и потребовал его отставки. С большим трудом мне удалось уговорить их на компромиссное решение - оставить за ним формальное исполнение обязанностей, лишив права принятия оперативных и тактических решений. Заменить его уже было некем - остались одни рядовые и безынициативные исполнители. И здесь ощущалось приближение краха.
Начало нового 1990 г не предвещало хорошего. 22 января я сделал в дневнике следующую запись.
"Кажется наша держава вступила в последний год своего компактного и незыблемого состояния. В Азербайджане и Армении - гражданская война. Объявлено ЧП. В Баку день траура - 83 убитых из населения и 14 военнослужащих. Нахичеванская АССР объявила о своем выходе из АзССР и СССР и просит ООН взять ее под защиту. Граница Азербайджана с Ираном и Турцией разрушена - бандформирования и население гуляют свободно. Хаос, глупость и жестокость затопили Юг страны. Все это может перерасти в более серьезные события, если учесть фанатизм сторонников ислама. И мы здесь в Киргизии окажемся заложниками."

Вот такие невеселые мысли, усугубленные непрерывно ухудшающимся продовольственным положением в городе, приходили в голову не только мне. Люди замерли в ожидании более тяжелых последствий и потихоньку начали разбегаться кто куда, в основном, вглубь России, в Израиль и Германию.

Наконец и в нашем, когда-то спокойном и относительно изобильном, крае с азиатской яростью и непримиримостью вспыхнул конфликт. В феврале заполыхал Таджикистан. В Душанбе дикие погромы, пожары, изнасилования. В первый же день поступили сообщения о 12 убитых и сотне раненых. Помимо требований об отставке правительства и передаче власти духовенству впервые открыто прозвучал лозунг - "Русские - вон из Таджикистана!". Я сразу же подумал - скоро и наш черед. Большая "дружба", как правило, кончается большой ненавистью и время ее пришло.

В стране воцарялся хаос, но многие не хотели верить в начало распада империи зла. Горбачев пытался сшивать расползающееся лоскутное одеяло нитью президентского правления.

Всего через три месяца после бесплодного II съезда был назначен III съезд, которому вместо обветшавшего флага с надписью "Вся власть Советам" предстояло преподнести массам президентский штандарт. Кто только ни правил несчастной Россией - великие и малые князья, цари и императоры, комиссары, генсеки и председатели - дошел черед и до президента, но веры в их способность изменить положение в стране к лучшему уже не было. К трудной и сложной жизни мы давно привыкли, как привыкли и к тому, что если в стране и есть что-то положительное, то это твердая власть. Теперь и этого утешения не стало. Маленькая Литва покинула большой СССР, не дожидаясь парламентских решений и конституционных поправок. Я был уверен, что ее примеру последуют Латвия и Эстония, а затем - Грузия, Азербайджан и др.

Несмотря на все происходящее в стране, десятилетиями отлаженный механизм пока что продолжал функционировать. В этот период мы все еще активно взаимодействовали с ПО "Апатит" в рамках хозяйственного договора на общую сумму 140 тыс. рублей. В апреле я ездил в Кировск утрясать проблемы, возникшие с эксплуатацией приборов "Прогноз". Не буду вдаваться в технические детали работы - они мною уже неоднократно описывались. Лучше расскажу о том, как на обратном пути мне пришлось возвращаться поездом до Ленинграда и пробыть в Северной столице несколько дней. Воспользовавшись случаем, я решил остановиться у Лапиных.

Я давно не был в Ленинграде, о котором по прошлым визитам у меня сохранились впечатления как о городе высокой культуры и порядка. То, что я увидел на этот раз - повергло меня в ужас. Вот живые свидетельства того, что я увидел, пройдя весь Невский проспект пешком.
"На когда-то блестящем проспекте толпы "героев нашего времени" - кургузые, красномордые и курносые  бабенки, своими формами похожие на мешки, набитые дынями и арбузами. Молодые парни с рачьими глазами, одутловатыми физиономиями и развязной скороговоркой. Какие-то кавказцы с деловым  видом, цыганки и пр., далеко не интеллигентного вида, сброд. Зашел в магазин в доме, где живут Лапины.  Там "выбросили" портвейн. Что творилось - трудно описать пером. Потная, мокрая, ошалевшая от давки и духоты, алчущая и матерящаяся толпа штурмовала прилавки. Плотная масса осатаневших людей колыхалась, периодически выбрасывая из себя изжеванных "строителей коммунизма" с бутылками. Ужас! Ни чести, ни достоинства. До чего же доведены и допустили себя довести наши люди! Оторопь берет!"

Да, именно так, во всем этом безобразии были виноваты обе стороны - и власти, которые низвели народ до уровня скотов, и сам народ, не только позволивший провести над собой подобный эксперимент, но и принимавший в нем активное участие. Меня всегда возмущало и до сих пор поражает позиция большей части наших людей, в том числе и кое-кого из родственников, которые довольствовались тем, что после завершения образования им предоставило государство и в дальнейшем не делали никаких попыток к самоусовершенствованию. Успокоение на достигнутом приводит к деградации не только личности и семьи, но и общества в целом.