прощай

Где-то там, по взлетной полосе Пулково 2 разогнался и легко оторвался от земли самолет. Гул турбин разорвал воздух, душу, мысли. За секунды он
поднялся наверх и стал медленно исчезать в облаках. Наверное, я должен был стоять, прижавшись, горячим лбом к холодному витринному стеклу аэропорта и обреченно и отчаянно смотреть ему вслед. Но я обреченно и отчаянно сидел в офисе.

- не провожай меня, пожалуйста, я не хочу лишних расстройств
- тебя кто-то провожает?
- не говори глупостей,- рассмеялась она…

Я представлял в небе белую полосу, которая остается от реактивных двигателей и в уме у меня крутилась затертая до дыр, пошлая и банальная строка: «это полоса в небе разделила нас на совсем». Я встряхнул головой и даже сплюнул.

- прости меня
- да я не сержусь, все прошло уже…
- может, мы попытаемся быть вместе?
- мы никогда не будем вместе… теперь…

Мне хотелось (я должен был) стоять и смотреть сквозь огромное стекло, на улетающий самолет и ощущать легкое, сладкое чувство грусти от расставания; и предвкушая радость встречи. Когда она бы рванулась ко мне, едва пройдя паспортный контроль. А я сидел и ощущал чувство потери. Было даже не то, чтобы больно, а было как то безвозвратно страшно и больно. Так, наверное, чувствуют себя люди, которым ампутируют ногу или руку. Вряд ли они могут описать, что они чувствуют, когда остаются без какой-то части тела. Нет обратной перемотки. Все уже произошло.

- послушай, я так больше не могу
- а что такое?
- мы с каждым днем все дальше и дальше друг от друга
- ну, что ты милый, тебе кажется
- ты мне мстишь?
- ну, о чем ты говоришь

Я подошел. Прикрыл дверь кабинета. Сел за стол. Медленно, чтобы не сорваться нажал кнопку селектора, и так же медленно и спокойно сказал: «Оль, сделай мне двойной кофе со сливками, спасибо». Хотелось включить музыку, много басов; и утонуть в этом. Я взял чашку с кофе, со стола. Улыбнулся, вспомнив фразу из беседы Градского с Ельциным «…мы не справились с эпохой, потому что, нам…всем... все равно…».